Сафонов Сергей АлександровичНа минном поле войны- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - Проект "Военная литература": militera.lib.ruИздание: Сафонов С. А. На минном поле войны. — К.: Политиздат Украины, 1983.OCR, правка: Андрей Мятишкин (amyatishkin@mail.ru)

[1] Так обозначены страницы. Номер страницы предшествует странице.{1}Так помечены ссылки на примечания. Примечания в конце текста

Сафонов С. А. На минном поле войны. — К.: Политиздат Украины, 1983. — 239 с., 4 л. ил. / Тираж 165000 экз. Цена 1 р. // Литературная обработка Бориса Вячеславовича Дружинина.

Аннотация издательства: Автор книги, генерал-лейтенант инженерных войск в отставке, командовавший в годы войны саперным батальоном, воссоздает суровые картины боев, повествует о самоотверженном труде саперов — тех, кто под шквальным огнем врага возводил переправы, мосты через бурные реки, днем и ночью прокладывал дороги для наступающих войск, разминировал поля смерти. Большое внимание автор уделяет роли партийно-политической работы в выполнении саперами трудных фронтовых задач.

ОГЛАВЛЕНИЕНа Центральном направлении

Мы наступаем [3]Необычное задание [30]Сквозь шквал огня [50]Мост через Десну [68]

На Белорусской землеПод Гомелем [93]От Днепра до Березины [109]Выстрелы на болоте [123]

В боях за УкраинуПод гвардейским знаменем [136]Эх, дороги, дороги [155]Охотники на «тигров» [172]Почетное наименование [192]В Карпатах [206]За рубежом родной земли [222]

Люди и время [236]

На минном поле войныНа Центральном направлении

Мы наступаемНеобычное заданиеСквозь шквал огняМост через Десну

На белорусской землеПод ГомелемОт Днепра до БерезиныВыстрелы на болоте

В боях за УкраинуПод гвардейским знаменемЭх, дороги, дорогиОхотники на «тигров»Почетное наименованиеВ КарпатахЗа рубежом родной земли

Люди и времяПримечания

На Центральном направлении

Мы наступаем

Январь сорок третьего выдался на Курской земле морозным и снежным. Буранная русская зима давала о себе знать. Порывистый колючий ветер подхватывал сухой снег, кружил его в воздухе, наметая на дорогах большие сугробы. Расчищенные с большим трудом дороги к ночи вдруг снова оказывались непроходимыми. В сугробах буксовали машины, груженные снарядами и патронами, артиллерийские тягачи, танки. Сквозь пургу едва пробивались на марше стрелковые батальоны. Метель слепила глаза, забивала дыхание. Немало требовалось усилий от войск, чтобы все-таки пробиться через все это и выйти в назначенные районы.

Надо ли говорить, как тяжело приходилось саперам. Днем и ночью, в мороз и злую метелицу работали они по расчистке дорог, открывая путь войскам Красной Армии.

Без устали трудились саперы на степных большаках, проселочных и лесных дорогах. Тут же, на студеном ветру, питались из очажной кухни, солдатских котелков. Согревались, попыхивая махорочными цигарками. А когда усталость валила с ног, забирались в снежные норы и там отдыхали, забывшись коротким, тревожным сном.

В такую напряженную пору испытывалась крепость характеров людей, их верность воинскому долгу, стойкость, упорство.

Так проходили дни и ночи...— Ну и погодка чертова! — возмущались солдаты, стряхивая с одежды хлопья

снега.— Знать бы, какой архангел заведует ею в небесной канцелярии, да окрестить бы

его соленым солдатским словцом! — в сердцах проговорил сержант, набрасывая на себя плащ-накидку.

— Разыгралась чертова карусель, — раздался чей-то простуженный голос. [4]В таких условиях работала тогда наша 6-я инженерно-минная бригада РГК —

Резерва Главного Командования... Приказом начальника инженерных войск Брянского фронта с 19 января 1943 года бригада была придана 13-й армии, чтобы обеспечить наступление.

По замыслу Ставки Верховного Главнокомандования в Воронежско-Касториенской операции две смежные армии Брянского и Воронежского фронтов должны были нанести удар из Тербунов на Касторное и отрезать пути отхода гитлеровцев от Воронежа. Эта задача возлагалась на 13-ю армию генерала Н. П. Пухова, находившуюся на левом фланге Брянского фронта и 38-ю армию генерала Н. Е. Чибисова Воронежского фронта. Одновременно 40-я армия Воронежского фронта наносила удар на Касторное с юга, чтобы окружить главные силы 2-й полевой армии гитлеровцев.

Наступательная операция, имевшая целью освобождение важных железнодорожных узлов Воронежа и станции Касторное, создавала благоприятные условия для наступления Красной Армии на курском и харьковском направлениях.

В состав 6-й бригады входил и 115-й инженерно-минный батальон, которым я тогда командовал. Мы получили приказ подготовиться к установке противотанковых мин на левом фланге прорыва 8-й стрелковой дивизии по рубежу населенных пунктов

Сапрон, Заречный, Натальевка, Большанка. Для этого требовалось две тысячи противотанковых мин. Однако батальон получил только 300 мин. И тогда перед ним была поставлена другая задача: одной роте с противотанковыми минами выдвинуться в полосу наступления на левый фланг дивизии и прикрыть его от возможных контратак противника, а двум ротам проделать 12 проходов в своих минных полях и на переднем крае противника, в полосе наступления 8-й стрелковой дивизии и с началом наступления обеспечивать продвижение ее боевых порядков.

С 22 по 25 января батальон проделал и обозначил в наших минных полях и проволочных заграждениях 12 проходов. Работенка эта, прямо скажем, — не мед. Правда, мы и раньше делали проходы в своих заграждениях, на переднем крае. Но здесь мины были установлены давно, еще по первому снегу. А потом — то мороз, то оттепель, то метель, вот как сегодня. Мины вмерзли в почву, да и снегом их засыпало порядочно. Пришлось на ощупь [5] разыскивать их, откапывать из-под снега с большой осторожностью, а уж потом обезвреживать и убирать из прохода. Минные поля в местах, предназначенных для развертывания наших войск, были полностью разминированы. Как ни пришлось трудно, но это были наши, отечественные мины, хорошо изученные личным составом. Солдаты знали порядок их установки и разминирования. К тому же и передний край был свой, обжитой, родной.

Сегодня ночью нашим саперам предстояло решить новую и очень ответственную задачу — проделать проходы в минных полях и проволочных заграждениях противника, встретиться с врагом с глазу на глаз. Как-то в этой обстановке поведут себя люди? Не растеряются? Ведь батальон впервые участвует в наступательном бою! До этого он решал задачи оборонительного характера.

...Сформированный в октябре сорок первого в Пензе, наш батальон в составе бригады около трех месяцев оборудовал тыловой оборонительный рубеж по реке Сура, осваивая основы военно-инженерного дела: сооружал стрелковые и пулеметные окопы, позиции для артиллерии и минометов, возводил дзоты, устанавливал железобетонные колпаки для пулеметов и различного рода заграждения, в том числе и минновзрывные.

В начале 1942 года бригада совершила форсированный марш в район боевых действий. Но батальон по-прежнему выполнял оборонительные задачи — оборудовал рубеж обороны по реке Дон, а затем в семидесяти километрах западнее Воронежа.

Во второй половине июня наш батальон заканчивал сооружение участка обороны в районе станции Курбатово, что в тридцати километрах юго-восточнее Касторного. К концу месяца обстановка резко обострилась. Над районом работ часто появлялись фашистские самолеты. Они бомбили и обстреливали саперов. Со стороны Касторного доносился грохот боя, нараставший с каждым часом. Оттуда начали появляться небольшие группы раненых солдат, разыскивающих медсанбат.

Наши войска вели тяжелые бои с противником, который наносил удары из районов Касторного и Горшечного на Воронеж и из Нового Оскола и Волокановки в северовосточном направлении.

30 июня в связи с неблагоприятной обстановкой, сложившейся на стыке Брянского и Юго-Западного фронтов, по приказу штаба бригады батальон передал подготовленный [6] рубеж обороны стрелковым частям и направился в район Гремячьего (25 километров юго-западнее Воронежа). В райцентре Хохол из донесения разведки мы узнали, что Гремячье занято противником, а его танковые колонны движутся на север, в сторону Воронежа.

Не имея связи с бригадой, не зная ее местонахождения и общей обстановки, батальон продолжал двигаться в северо-восточном направлении, обходя Воронеж с запада, по правому берегу Дона.

В ночь на 2 июля наш батальон подошел к шоссе Курск — Воронеж, по которому интенсивно двигались фашистские танки на Воронеж. Дождавшись паузы в движении танковых колонн врага, батальон броском пересек шоссе южнее Латной и вышел к Дону севернее Воронежа.

Переправившись через реки Дон и Воронеж на подручных средствах, мы сосредоточились в лесу у станции Сомово. Там установили связь со штабом бригады и получили задачу по обеспечению боевых действий, войск, оборонявших Воронеж.

Ремонт дорог, минирование на переднем крае и в глубине нашей обороны, оборудование позиций для войск, командных пунктов штабов, строительство мостов — вот далеко не полный перечень задач, которые выполнял батальон летом и осенью 1942 года.

В оборонительных боях за Воронеж мужали и закалялись воины-саперы, росло их мастерство.

Но вернемся к событиям 1943 года.Сегодня первый наступательный бой батальона. И в этом бою первыми наступаем

мы, саперы. Проделывая проходы в заграждениях противника на его переднем крае, мы как бы открываем ворота нашим атакующим войскам.

По решению командующего фронтом 13-я армия прорывает оборону противника и наступает главными силами между реками Кшень и Олым. В первом эшелоне, на левом фланге ударной группировки армии, наступает 8-я стрелковая дивизия генерала И. И. Иванова. Начало наступления назначено на утро 26 января.

За минувшие трое суток перед наступлением разведчики дивизии и нашего батальона тщательно разведали оборону противника, его минные поля и проволочные заграждения перед передним краем, установили границы, [7] глубину минных полей и тип мин. Молодцы, разведчики! Они ухитрились снять и принести в батальон несколько вражеских мин TMi-42.

С этими минами личный состав был знаком лишь теоретически. Теперь же каждый имел возможность рассмотреть их и потренироваться в обезвреживании.

Как доложили разведчики, на участке прорыва дивизии сплошного минного поля нет. На левом фланге и в центре обнаружены отдельные участки минных полей шириной 100—120 метров с интервалами примерно до 100 метров. В разрывах между полями имелись проволочные заграждения. А на правом фланге, на фронте до двух километров, находилось сплошное минное поле из противотанковых мин, прикрытое на отдельных участках проволочным забором с навешанными на него порожними консервными банками — для шума. Проволочные заграждения были обнаружены также за минными полями, в непосредственной близости от вражеских окопов.

Вот на этом-то участке батальону в ночь на 26 января предстояло проделать двенадцать проходов в минных полях и проволочных заграждениях противника и обеспечить их преодоление нашими атакующими войсками. Правее нас, на участке 132-й стрелковой дивизии, действовали саперы 113-го батальона нашей бригады.

Еще накануне я поставил задачи командирам подразделений, определил время выхода саперов на передний край, начало и конец работы, организовал их прикрытие огнем пехоты и установил порядок взаимодействия с подразделениями полка. К проделыванию проходов привлек 1-ю и 2-ю роты, а 3-ю с минами держал в готовности для прикрытия левого фланга дивизии.

Тогда же наши командиры рот и взводов излазили передний край, уточнили с командирами стрелковых и танковых подразделений направления проходов в заграждениях противника и порядок их обозначения.

Саперы хорошо подготовились к выполнению задачи: изготовили указки, вешки, флажки, заменили и проверили питание в миноискателях, сделали укороченные щупы — для работы на минном поле лежа, произвели расчет групп разграждения.

Во второй половине дня, перед выходом рот на передний край, личный состав батальона собрался на митинг в большом подвале сожженного дома в селе Юрском. В подвале было темно, холодно, дымно. Посредине горел [8] костер, и дым от него застилал заиндевелый потолок, клубился и сизым облаком уходил в разбитое полуподвальное окно. То тут, то там раздавался приглушенный кашель, не то от простуды, не то от дыма.

Открывая митинг, я поздравил бойцов с первым наступательным боем и выразил уверенность, что солдаты, сержанты и офицеры батальона в этом бою проявят мужество и отвагу, успешно выполнят поставленную задачу.

Заместитель командира по политчасти капитан Г. Б. Тейтельбойм зачитал «Обращение Военного совета 13-й армии ко всем воинам».

— Боевые друзья! — взволнованно начал он...Горячий призыв, теплые слова обращения Военного совета взволновали всех

присутствующих. Все как-то сразу подтянулись, подобрались. В отблеске пламени костра светились глаза солдат, обращенные на замполита.

— Настал час расплаты за поруганную честь!.. — продолжал Григорий Борисович.

Слышу учащенное дыхание дорогих мне боевых товарищей, с кем не раз выполнял боевые задачи в трудных и опасных условиях военной обстановки, с кем познал горечь отступления и тяжелых оборонительных боев, с кем теперь предстоит впервые наступать.

Всматриваясь в знакомые лица, я узнал многих из тех, кто пришел в батальон еще в дни его формирования. Вот напротив меня, за костром, выделяется крупной фигурой, полным лицом с пышными усами помощник командира взвода, коммунист сержант Иван Анисимович Паршин — ветеран первой мировой войны, полный георгиевский кавалер. Степенный, рассудительный, он пользовался в роте непререкаемым авторитетом. Рядом с ним, устало опершись на винтовку, стоит сержант Семен Григорьевич Дикарев — энергичный, смелый командир отделения.

Справа от меня, сурово сдвинув брови, замер отважный минер, командир отделения сержант Василий Сергеевич Кобеев. Рано оставшись без родителей, он с семнадцати лет стал слесарем Елецких железнодорожных мастерских, затем был призван в армию. Участвовал в освободительном походе в Западную Белоруссию, а в 1940 году воевал с белофиннами. После армии Василий работал слесарем, а вскоре и механиком на Елецком ликеро-водочном заводе. Дело у него спорилось, было много задумок по механизации трудоемких работ. Но осуществить [9] их не удалось. В начале войны Василия Сергеевича призвали в армию и он стал солдатом нашего батальона. Боевой опыт, личная отвага и смекалка быстро выдвинули Кобеева в командиры отделения.

В тяжелых боях под Воронежем Кобеев не раз проявлял отвагу и мужество. Однажды ночью под сильным автоматно-пулеметным огнем противника его отделение на «ничейной» земле установило противотанковое минное поле. А утром во время атаки на минах подорвалось четыре фашистских танка и до 80 вражеских солдат. Остальные танки, пытаясь обойти минное поле, попали под губительный огонь нашей артиллерии. За этот бой все солдаты отделения Кобеева были награждены орденами и медалями, а сам командир — орденом Красной Звезды.

Вот и вчера, разведывая с отделением границы минных полей на переднем крае противника, под сильным обстрелом врага Василий сумел снять несколько вражеских мин с минного поля и принести их в батальон.

— Как же вы ухитрились без шума проникнуть на вражеское минное поле? Ведь впереди у них был проволочный забор с навешанными банками? — спросил я Кобеева по возвращении его с задания.

— А мы еще накануне, ночью, зацепили длинным тросом за проволочный забор да из своего окопа и потрясли его как следует! А какой поднялся переполох! — улыбаясь, рассказывал Василий Сергеевич. — Фриц, видно, думал, что «рус» лезет к нему, ну и начал по своему забору артиллерией гвоздить! Вот и сделал нам проход в своих заграждениях. А мы воспользовались этим, уточнили границы минного поля да еще сняли несколько мин!

— А вы хорошо проверили: второго ряда мин нет?— Проверили: нет. Да и откуда им быть? Ведь эти мины тоже установлены

недавно, еще и вмерзнуть не успели...Рядом с сержантом Кобеевым, плотно сгрудившись, стоят саперы его отделения.

Солдаты, как и их командир, внимательны и сосредоточены.— За наших матерей, отцов и жен... — звучит голос замполита в застывшей

тишине. Все затаили дыхание. Капитан Тейтельбойм сделал паузу, обвел взглядом собравшихся и отчетливо закончил: — Поклянемся же, товарищи, до конца выполнить свой долг, отдать все силы, а если потребуется и жизнь, для победы над врагом! [10]

— Клянемся! — дружно, на одном дыхании ответили саперы.С наступлением сумерек 1-я и 2-я роты выдвинулись к переднему краю. К

счастью, метель немного утихла, но еще слепила глаза, забрасывала хлопья колючего снега за воротник, холодом забиралась под шинели и ватники.

Замполит отправился с 1-й ротой старшего лейтенанта В. В Макарова, а я — со 2-й ротой старшего лейтенанта М. А. Кусмана. Примерно в километре от переднего края взводы разошлись по своим направлениям. Я вместе с командиром роты пошел со взводом лейтенанта П. Д. Заваруева.

По сравнению с прошедшими днями обстановка в расположении наших войск заметно изменилась. Еще недавно можно было дойти до переднего края, не встретив никого, да и линия обороны была обозначена лишь редкими стрелковыми окопами, в которых несли службу наблюдатели. Чтобы найти блиндаж ротного командира, приходилось немало поползать от окопа к окопу. Теперь всюду виднелись припорошенные снегом холмики свежевыброшенной земли из вновь отрытых траншей и окопов, слышно было тяжелое дыхание солдат, занятых изнурительной, но очень нужной работой. То тут, то там встречались артиллеристы, минометчики, оборудовавшие огневые позиции и устанавливавшие пушки или минометы; тихо скрипели полозья пароконных саней, развозивших снаряды на позиции. Во всем чувствовалась подготовка к чему-то большому, значительному, важному.

Вот наконец и передний край. Здесь взводу Заваруева предстояло оборудовать три прохода в заграждениях противника (в створе сделанных нами у себя проходов). Нас встретил командир стрелковой роты и показал, где находятся пулеметный расчет и отделение стрелков, выделенные для прикрытия саперов.

На переднем крае обстановка была обычной для длительной обороны. Видимо, подбадривая себя, гитлеровцы периодически постреливали из автоматов и пулеметов, время от времени освещали передний край ракетами. Вот уж ракеты нам ни к чему! Правда, метель частично укрывала саперов. Но все же свет ракет на какие-то секунды пробивался через мглу и, если не приостановить движение, не замереть, сразу же сотни пуль, а за ними [11] и мины со свистом и воем устремлялись в нашем направлении.

Потеснив стрелков, саперы расположились в окопе. Лейтенант Заваруев, проверив снаряжение солдат и еще раз уточнив задачу, скомандовал: «Приступить к работе!».

Почему-то у саперов принято любую задачу, в том числе и боевую, называть «работой». Отчего это? Может быть, оттого, что любая задача саперов имеет определенные размеры, объем: сделать столько-то проходов, установить столько-то мин, оборудовать столько-то километров дорог или построить мост длиной столько-то метров. Это как, скажем, работа хлебопашца: засеять столько-то гектаров пшеницей. Или работа металлурга: выплавить столько-то тонн стали. Словом, у нас, саперов, слово «работа» самое почетное, боевое. Когда я думаю о нашей работе, мне вспоминаются строки Николая Алексеевича Некрасова:

Воля и труд человекаДивные дивы творят

Вот и начали наши саперы свои «дивы» творить.Рота на правом фланге дивизии оборудовала шесть проходов. На левом, шестом,

проходе действует отделение сержанта Дикарева.— Как настроение, Семен Григорьевич? — спрашиваю его.— Все в порядке, товарищ комбат! — попыхивая цигаркой, ответил сержант. —

Сегодня нарушим покой фрицев — пробьем проход! Пусть знают, черти...Среди солдат отделения послышался сдержанный смешок.— А кто действует левее тебя?— Слева — Иван Анисимович Паршин! — уважительно ответил Дикарев о

командире первого отделения 1-й роты.— А как вы себя чувствуете? — обращаюсь к молодому солдату Волкову,

прибывшему в батальон три месяца назад. — Сердечко, поди, екает?— Так точно, немного екает... от долгого ожидания, — бойко отвечает Волков. —

Скорее бы вперед!— Ну, успехов вам, товарищи!Отделение дружно поднялось из окопа, приняло боевой порядок, залегло. Потом

по-пластунски устремилось [12] вперед и... пропало из виду, слившись с ночной мглой. Представляю, как бойцам было тяжело оставлять уютный окоп, товарищей и ползти туда, на «ничейную» полосу, к траншеям врага. По себе знаю: с каждым метром это щемящее чувство оторванности от своих все усиливается, а чувство опасности обостряется.

Но вот и кончились наши минные заграждения. Впереди, глубиной до 200 метров, лежит «ничейная» полоса. А далее начинается передний край противника — минные поля и проволочные заграждения; за ними, в 30—50 метрах; на возвышенности, — окопы. Умеет противник выбирать передний край, ничего не скажешь!

Продвигаться на «ничейной» — еще полбеды. А вот снимать мины и резать проволоку перед траншеями фашистов, что называется, под самым их носом, когда слышна чужая речь, — удовольствие не из приятных.

Вслед за бойцами Дикарева ушли отделения сержанта Василия Кобеева и ефрейтора И. Рамозана. Они оборудовали проходы правее отделения Дикарева.

Ефрейтор Рамозан командиром отделения был назначен совсем недавно. Небольшого роста, худощавый казах. с виду мало чем примечательный, однако за умелые и храбрые действия Рамозан снискал уважение солдат и не раз поощрялся командованием. В разведке ли переднего края, при установке ли, мин, ефрейтор всегда действовал бесстрашно, со знанием дела, с желанием выполнить задачу полностью и в срок.

Сегодня у Рамозана опасная и сложная боевая задача. Однако волнения или суеты не заметно. Неторопливо, толково он еще раз напомнил бойцам порядок выдвижения и действия саперов на вражеском минном поле, проверил у каждого подгонку

снаряжения и уж потом как-то по-будничному скомандовал: «За мной, ребята!» — и первым выскочил из окопа.

Передний край продолжал жить обычной фронтовой жизнью: гитлеровцы освещали его ракетами, периодически постреливали наугад из автоматов и пулеметов, иногда бросали мины. Наша сторона изредка отвечала одиночными винтовочными выстрелами или короткими пулеметными очередями.

В стрелковом окопе остались только я и командир 2-й роты М. Кусман. Время текло мучительно медленно. Казалось, наши саперы ушли давным-давно, пора бы уже им возвратиться, на самом же деле прошел лишь один [13] час. Каждый раз, как только вспыхнет ракета или застрочит немецкий пулемет, жаром обдавала тревожная мысль: «Обнаружили!..» Но ракета гасла, и передний край снова погружался в ночь; замолкали пулеметные очереди, и наступала тишина. Только слышны были легкий посвист метели да редкие хлопки винтовочных выстрелов.

Прошел час, другой... Холод начал пробирать не на шутку. Коченели руки, лицо. Побегать бы, разогреться, да разве это возможно в тесном окопе! Можно лишь, полусогнувшись, потоптаться на месте да похлопать рукавицей об рукавицу.

Вдруг справа, где-то метрах в пятистах, поднялась усиленная беспорядочная стрельба. Одна за другой вспыхнули ракеты, и в нашу сторону полетел рой трассирующих пуль. В ответ торопливо застрочили наши пулеметы.

К нам подошел командир стрелковой роты.— Это на участке моего первого взвода. Видно, немцы обнаружили ваших

саперов, — с тревогой в голосе говорит он. — Ну да ничего, товарищ комбат, наши прикроют их отход.

Легко сказать «ничего!» А может, там и отходить некому?Внезапно начавшись, стрельба так же внезапно и прекратилась. «Что это? Почему

вдруг стало так тихо? Какая там обстановка?» Тревожные мысли сменяли одна другую, не находя ответа.

— Товарищ комбат! Разрешите, я схожу туда и уточню обстановку! — обеспокоенно обращается ко мне командир роты Кусман. — Думаю, это на стыке со вторым взводом.

Невысокого роста, черноволосый, всегда с располагающей улыбкой, Кусман сейчас серьезен, строг. Я понимаю его беспокойство. Мне тоже хочется пробраться туда и побыстрее выяснить все самому. Но я, как комбат, должен оставаться здесь. К тому же сюда скоро прибудет командир 1-й роты Макаров с докладом о выполнении боевого задания.

— Хорошо, — соглашаюсь, — только не задерживайтесь и будьте внимательны. Уточните положение с проходами и в остальных взводах.

Вскоре справа от 2-й роты снова завязался бой. Там одна за другой вспыхивали ракеты, слышалась [14] непрерывная стрельба. «Это, наверное, на участке батальона Петрова», — предположил я.

Иван Степанович Петров — кадровый офицер, участник боев на Халхин-Голе — командовал, как и я, одним из саперных батальонов нашей бригады. Это был смелый, решительный командир и мой хороший товарищ. Не первый раз мы с ним решали трудные задачи, находясь рядом, и, как говорят армейцы, всегда хорошо чувствовали плечо друг друга.

Но скоро и там стрельба утихла. По-прежнему слышался лишь посвист метели.До боли в глазах всматривался я вдаль, с тайной надеждой скорее увидеть

саперов, хотя и знал, что им еще рано возвращаться. Мне были хорошо известны сложности в работе саперов. С одной стороны, она требовала смелости и отваги, а с другой — громадного физического и морального напряжения, большой осторожности.

А при разминировании ночью вражеских мин нужна была особая осторожность, нужны были сноровка и мастерство.

Как известно, сапер ищет мину руками. Одновременно глазами он наблюдает за противником и товарищами по отделению, за командиром и его сигналами. Вооруженный щупом или миноискателем, он обнаруживает мину, потом очищает от снега и тщательно, с хирургической осторожностью прощупывает ее днище, чтобы убедиться — нет ли там элемента неизвлекаемости. И лишь убедившись в его отсутствии, он обезвреживает мину и удаляет ее за границы прохода.

Даже в лютый мороз саперы на минном поле работают без рукавиц и перчаток. И тем не менее, я не помню, чтобы кто-то обморозил руки при разминировании минных полей. Да и как это могло случиться? Как говорил сержант Дикарев: «У сапера семь потов сойдет, пока он одну мину обезвредит!» К тому же ночью ему приходится ползать по-пластунски, под огнем противника. Так что и в мороз бывает жарко...

Мысленно я представил себе, как отделение Дикарева, проделав проход в минном поле, приближается к проволочным заграждениям гитлеровцев. Вот отделение приняло новый боевой порядок, который мы отрабатывали накануне: группа прикрытия, приготовив оружие и гранаты к бою, залегла на внутренней границе прохода, готовая в любую минуту прикрыть огнем своих товарищей; группа разграждения с ножницами для резки колючей [15] проволоки и с захватами для ее растаскивания устремилась вперед, к проволочным заграждениям. Вместе с этой группой командир отделения Семен Дикарев...

«Лишь бы только их не обнаружили! — тревожился я и тут же старался успокоить себя: — Метель и ветер помогают нашим саперам, да и видимость сегодня плохая, развешанные на проволоке жестяные банки так тарахтят на ветру, что наших ребят никто не услышит».

...Но вот проволока разрезана и растащена в стороны. Командир дает сигнал на отход. Саперы группы разграждения отползают по проходу к его началу и своим огнем обеспечивают безопасность возвращения группы прикрытия, которая по пути устанавливает на проходе оградительные знаки, видимые только с нашей стороны. Вот так должно быть, а как на самом деле — неизвестно.

Притопывая озябшими ногами, мы время от времени чутко прислушиваемся: не идут ли?

Появились они внезапно. В белых маскхалатах, запорошенные и распластанные на снегу, саперы были незаметны, даже когда вплотную приблизились к нам. Разгоряченные и заснеженные, они по одному скатывались в окоп. Едва отдышавшись, сразу же потянулись к стрелкам за цигарками, чтобы всласть затянуться крепкой махоркой.

Пехотинцы шумно приветствовали возвращение саперов, охотно делились с ними куревом, уступали удобные места в окопе.

— Задание выполнено, товарищ комбат! — простуженным голосом докладывает Семен Дикарев, с трудом пробираясь ко мне по окопу. — Проход в минном поле проделан и обозначен!

— Молодцы! Значит, немцы вас не обнаружили? Ну, а как вели себя молодые солдаты? — нарочито громко спрашиваю я командира отделения, чтобы услышали все находившиеся в окопе.

— Да немного дрейфили, когда попали в нейтралку, — глубоко затягиваясь солидной цигаркой, с улыбкой отвечает он, — а потом ничего, освоились. Первую мину обнаружил и снял рядовой Волков.

— А мины у вас были с элементами неизвлекаемости?— Нет, бог миловал, как говорится! А вот на проволоке чуть не погорели!

— Это как же? [16]— Ну, закончили мы, значит, проход в минном поле, — начал рассказывать

Дикарев, — слышим: впереди фрицы в своем окопе что-то бормочут, а что — не понять. Оставил я группу прикрытия на выходе, а сам взял трех солдат и с ножницами пополз вперед, к проволоке. Приблизились к проволочному забору. Волков уже на спину перевернулся и прилаживается, как бы сподручнее захватить ножницами проволоку. Вдруг из немецкого окопа с шипением взвилась ракета и осветила все кругом.

— Вот когда жутковато было! — заметил сапер Волков.— Неужто, думаю, засекли? — продолжал Дикарев. — Приподнял голову и

смотрю: не выскакивают ли фашисты из окопов на нас. Нет, ничего, тихо. Ракета погасла, а у меня в глазах будто отпечаталась тоненькая проволочка, уходящая в снег от нижней части проволочного забора... «Стой! Не шевелись!» — шепотом останавливаю Волкова, еще и сам не зная почему. Осторожно подползаю к проволоке и пальцем разгребаю снег. Мать честная! Мина натяжного действия! Только потяни за проволоку — и мина сработает! Вот, думаю, где пришла беда. Быстро перерезаю ножницами проволочку, выдергиваю взрыватель и даю сигнал Волкову — резать заграждение. Обошлось все нормально...

Запыхавшись, ко мне по окопу пробрался Кусман.— Ну, что там? — с тревогой спрашиваю его.— Погиб командир третьего отделения Рамозан, и двое солдат отделения ранены!

— с печалью в голосе докладывает Кусман.Из доклада ротного я узнал подробности. Отделение Рамозана, проделав проход в

минном поле врага, подползло к его проволочным заграждениям. Командир отделения с двумя саперами стал резать колючую проволоку на проходе. В этот момент гитлеровцы заметили наших бойцов, осветили их ракетами и открыли автоматный и пулеметный огонь. Первой же очередью трое саперов были ранены, среди них и командир отделения Рамозан. Истекая кровью, они продолжали резать проволоку заграждения. Фашисты усилили огонь по смельчакам, И только выполнив боевую задачу, израненные саперы возвратились к своим и вынесли с поля боя мертвого командира. Рамозан имел пять пулевых ран. Весь маскхалат и шинель были залиты кровью. В его окоченевших [17] руках были зажаты ножницы для резки колючей проволоки.

— Раненым надо немедленно оказать помощь! — обратился я к Кусману.— Им уже оказана первая помощь, — ответил ротный. — Вместе с командиром

взвода Заваруевым на минное поле вышла санинструктор роты Лена Лавро и там же, под огнем, перевязала раненых. Смелая дивчина!

— Рамозана похоронить с почестями. Он погиб, как настоящий герой!— Я уже распорядился товарищ комбат.— А что с проходами на остальных участках?— Все проходы проделаны!В это время в окопе появился командир 1-й саперной роты старший лейтенант В..

В. Макаров. Неуклюжий, большого роста, он еле вместился в тесном окопе и двигался ко мне боком. До войны Всеволод Васильевич учительствовал на Урале, в Нижнем Тагиле, и там же был призван на фронт. К нам в батальон он прибыл летом 1942 года и как-то сразу влился в коллектив. Ребята полюбили его за простоту, внимательность, за пренебрежение к опасности...

— Проходы нами проделаны, заканчиваем расстановку солдат на комендантскую службу, — запыхавшись, доложил Макаров. — Потерь в роте нет!

Вскоре вместе с замполитом я отправился к командиру дивизии. На командно-наблюдательном пункте дивизии чувствовался напряженный ритм, во всем ощущалась подготовка к времени «Ч» — началу сражения. Отовсюду слышались приглушенные, возбужденные голоса. То тут, то там, прикрывшись плащ-накидкой, кто-то кого-то вызывал, что-то уточнял. Радисты то и дело проверяли связь: «Береза! Береза! Я Клен! Как слышно? Прием!». «Алло, алло! Сосна! Сосна! Я Граб! Даю настройку: раз, два, три... Как понял? Прием!» По ходам сообщения спешили к своим частям и подразделениям старшие офицеры. Во всем чувствовалось приближение того, к чему готовились долгие дни и ночи.

Здесь меня встретил вернувшийся с переднего края дивизионный инженер. Он уже успел побывать у командира дивизии.

Выслушав мой доклад, он сообщил:— Начало артподготовки в 8.00, атака — в 8.47. Поезжайте в третью роту и

примите все меры к расчистке [18] дивизионного маршрута от снега, вслед за наступающими полками первого эшелона. Один саперный взвод с противотанковыми минами продвигайте за левофланговым полком дивизии.

— Маловато у нас людей на такой маршрут, — высказал я сомнение.— После атаки переднего края я постараюсь вернуть вам хотя бы одну роту из

полков, — заверил дивизионный инженер.До начала артподготовки остались считанные минуты. Как-то незаметно наступил

рассвет. Видимость, еще недавно ограниченная несколькими метрами, вдруг расширилась: слева обозначилась небольшая роща, справа — отдельные деревья, в стороне у орудий хлопотали артиллеристы.

Как ни ожидали мы артподготовки, а началась она для нас все же внезапно. Воздух рассек скрежет, какого мы раньше никогда не слышали, в сторону противника полетели ярко светящиеся хвостатые снаряды, и тут же раздались их мощные гулкие разрывы на позициях врага.

— Катюши! Катюши! — пронеслись среди бойцов возбужденные возгласы.«Так вот как стреляют «катюши»!» Обернувшись на звук, я успел заметить залп

реактивных снарядов. Машины гвардейских минометов, как их тогда называли, были расположены в роще за КНП. Вслед за залпом "катюш" сотни орудий обрушили на фашистов сокрушающий огневой удар. Незабываемое впечатление! Мощь нашей артподготовки вызвала много разных чувств: гордость за нашу Родину, за ее армию, уверенность в победе, ненависть к фашистам, желание идти вперед, на врага...

Выходя из хода сообщения, командиры с волнением наблюдали за частыми разрывами реактивных зарядов. Там, у немцев, стоял кромешный ад. С каждой минутой нарастала мощь нашего наступления. В небе появились советские бомбардировщики. Они нанесли удары по целям в глубине обороны противника.

Затем к переднему краю подошли краснозвездные танки. Поднимая клубы снега, они на большой скорости миновали наши окопы и ринулись на рубеж вражеской обороны. Вслед за танками, дружно поднявшись из окопов, с криком «у-р-р-а-а!» устремились в атаку пехотинцы.

Дивизионный маршрут проходил рядом с КНП. Мы [19] разыскали роту Муравьева. Накануне саперы этой роты расчистили маршрут до переднего края, однако ночная метель свела на нет все их усилия. В низинах и изгибах дороги она вновь образовала непроходимые сугробы, и саперы всю ночь пробивали в них коридоры, а вот теперь помогали артиллеристам проталкивать машины и орудия.

Несмотря на крайнюю усталость и бессонную ночь, солдаты были бодры, даже веселы, работали с огоньком.

Мы с замполитом подошли к группе бойцов, проталкивающих через сугроб пушку.

— Здравствуйте, товарищи! Как настроение?— Да настроение хорошее, товарищ комбат! — за всех ответил пожилой солдат,

свертывая козью ножку. — Есть чему радоваться. Вот артиллеристы ныне дали чесу фрицам, бегут, чертовы души!

— Теперь без остановки погоним их аж до самого Берлина! — восторженно вставил молодой солдат.

— Ну, до Берлина еще далеко, — улыбаясь, ответил капитан Тейтельбойм, — но теперь мы пойдем только вперед!

Сзади нас на повороте дороги забуксовала машина с пушкой, кто-то из артиллеристов позвал саперов, и они заспешили на помощь.

Мы шли в сторону теперь уже бывшего переднего края противника. Идти по разбитой дороге было трудно, а по обочине дороги, по целине, — еще трудней. Ноги проваливались в снег почти по колено. Нас обгоняли машины с пушками, повозки с какими-то ящиками, дымящиеся кухни — все спешили вперед, за наступающими войсками. А бой уходил все дальше и дальше на юг.

Командира 3-й роты старшего лейтенанта А. В. Муравьева мы застали возле подбитого вражеского танка, застрявшего в окопе у дороги. Снаряд, видимо, угодил в кормовую часть танка, взорвались бензобаки и снаряды: башня сместилась в сторону и уперлась стволом пушки в снег. Из развороченной кормы танка еще поднимался черно-сизый дым, пахло гарью и чем-то сладко-приторным. Вокруг танка снег порыжел, подтаял, на нем валялись снаряды, банки, противогазы.

Муравьев доложил о состоянии роты и проделанной работе.— Сейчас впереди, примерно в полутора километрах, действует первый взвод с

отделением инженерной [20] разведки. Я ожидаю второй взвод и кухню. А третий взвод с минами выдвигается за боевыми порядками левофлангового полка.

— Потери в роте есть? Обмороженные?— Потерь нет! Ночью было тихо, а утром наши так дали фашистам прикурить,

что им было не до стрельбы! Вон посмотрите, сколько их в окопах навалено!— Как далеко сейчас передний край?— Километра два-три будет, — ответил Муравьев. — Сразу-то наши быстро

проскочили оборону врага, а вот теперь что-то замедлили, враг огрызается.Как бы в подтверждение его слов послышался свист летящего снаряда, и сразу же

за нами, метрах в двухстах, раздался взрыв. Видно, не все огневые средства врага были подавлены артиллерией.

— Кого из наших встречали?— Утром видел Макарова. Он со своей ротой пропускал боевые порядки по

проходам через вражеские заграждения. Не так давно правее дороги видел роту Кусмана — проталкивала в снегу артиллерию, наверно, полковую. Пошла вперед за боевыми порядками. А примерно час тому назад комдив с группой офицеров на машинах проследовал вон к той высотке, — и Муравьев показал рукой. — С комдивом и дивизионный инженер проехал!

Поручив Муравьеву выслать нарочного за оставшимися при штабе батальона повозками, мы пошли по дороге, разыскивая дивизионного инженера, чтобы выяснить обстановку и уточнить дальнейшие боевые задачи.

В воздухе кружились снежинки, пока еще редкие, сухие, колючие. «Ну, начинается!—подумал я. — Нет, не придется саперам и сегодня отдохнуть! Снова прибавится им работы!»

По мере приближения к переднему краю шум боя становился все сильней и отчетливей.

Слева от дороги из мелколесья выскочили наши тридцатьчетверки и, поднимая вихри снега, помчались вперед. В боевых порядках танков сразу же вспыхнули разрывы вражеских снарядов. Вслед за танками к переднему краю мчалось подразделение автоматчиков на лыжах. В маскхалатах они были еле различимы на снегу.

Навстречу нам в тыл тянулись раненые. Они шли по одному, по двое, поддерживая друг друга и, казалось, не обращая внимания на звуки пролетавших снарядов и [21] близкие разрывы. Безразличные к опасности, они шли с сознанием исполненного долга. Шли с одним только желанием — скорее найти отдых, согреться и унять боль. Вот и безымянная высота. Под ее северными склонами скрытно от противника стояли два «виллиса», на ее гребне виднелись фигуры людей. От дороги к стоянке машин в глубоком снегу была расчищена дорожка. Здесь работали саперы 2-й роты.

— Как вы сюда попали? — спрашиваю командира.— Дивизионный инженер приказал оборудовать стоянку для машин и площадку

для наблюдения, — ответил Кусман.С высотки спустился дивизионный инженер и передал приказ комдива

оборудовать на высоте наблюдательный пункт в виде стрелкового окопа с площадками для наблюдения, блиндаж и хода сообщения к нему из окопа.

— Пока готовьте материал для НП, — сказал он. — И подвезите взрывчатку. Лопатами мерзлый грунт не взять! Как только уедет комдив — начинайте работать. К 3.00 НП должен быть готов! И еще: в минных полях, наших и немецких, оставьте три сквозных прохода, обозначьте их хорошо видимыми указками и вехами. Остальные проходы закройте. Штаб батальона подтяните к нашему бывшему переднему краю.

Командир роты разослал людей за лесоматериалом для НП, который здесь нетрудно было найти. Гитлеровцы, очевидно, собирались тут зимовать и настроили много добротных блиндажей и землянок, с перекрытиями в 4 — 5 накатов из бревен.

Я послал нарочного в штаб батальона с приказанием переместить штаб и доставить во 2-ю роту взрывчатку.

Тем временем подъехали наши ординарцы с повозками. Замполит сел в повозку.— Поеду в роту Макарова. Трудно им там сейчас... Тут свежие газеты подвезли.

По пути заеду в третью роту, оставлю ей газеты, а эти вот прошу передать роте Кусмана.

— Поезжайте, Григорий Борисович. Кстати, передайте приказание Макарову о закрытии проходов в минных полях на его участке.

В это время за стоянкой командирских машин, возле запорошенных снегом кустов боярышника, появилась санная повозка с котлами, вокруг которых столпились солдаты с котелками в руках. [22]

— Товарищ комбат! Приглашаю вас пообедать, — подошел ко мне командир 2-й роты.

Мы подошли поближе. В то время в батальоне не было табельных прицепных кухонь, а обходились так называемыми «очажными котлами», в которых пища готовилась на обычных кострах. Это было неудобно, особенно в наступлении, когда горячую пищу приходилось доставлять вслед за далеко ушедшими подразделениями.

Возле кухни уверенно хозяйничал старшина роты Василий Анисимович Гулин. Был он среднего роста, коренастый, со строгим лицом. Зорко наблюдая за очередью солдат, Гулин осторожно черпал половником из бачка водку и наливал в жестяную кружку положенные бойцам сто граммов.

Получив у старшины свою порцию, солдаты подходили к повару, накладывавшему в котелки добрую порцию горячей каши с тушенкой. Старшина, видно, хорошо знал свое дело. Еще в начале артподготовки он вместе с поваром сварил кашу, погрузил на сани котлы, надежно укутал их соломой и еще горячими доставил в роту.

Солдаты с котелками пристраивались кто где: в окопе, разрушенном блиндаже, а то и просто обедали на сугробе, накрыв его плащ-накидкой.

— За наше наступление, за победу, товарищи! — приподнял кружку сержант Н. А. Ильин.

— За победу! — отозвались остальные и, выпив солдатскую чарку, дружно принялись за кашу.

Молоденький солдат долго прицеливался к своей кружке, зачем-то подул в нее, затем, зажмурив глаза, отпил большой глоток холодной, обжигающей жидкости и, поперхнувшись, закашлялся.

— Видно, не в коня корм, — ухмыльнулся пожилой солдат, — дай-ка, хлопец, я за тебя помучаюсь!

Солдатик охотно отдал свою кружку и поспешно заработал ложкой, уплетая горячую кашу.

— Оно, конечно, без привычки трудно, но на войне чарка согревает душу, — философствовал пожилой солдат, вытирая ладонью усы. — Вот и теперь, — продолжал он. — Считай, двое суток без сна и отдыха, на холоде, кажись, и сил больше нету, а вот принял положенное — и готов еще трое суток вкалывать!

— Да, на морозе хорошо, — поддержал его сидящий рядом сапер. [23]— Тебе-то, Батищев, не стоило чарку давать, — строго сказал сержант.— Это по-че-му? — захлопал глазами боец.— Сам знаешь. Чего это ты утром выскочил из окопа до окончания

артподготовки?— Слышу: наши танки гудят, и земля дрожит. Ну, думаю, атака началась, не

прозевать бы машины направить по проходу — вот и выскочил! Гляжу, а танки только через наши траншеи переваливают, тут я снова прыгнул в окоп.

— Хорошо еще, что так обошлось, а то бы «вечная память» по тебе была! — продолжал бурчать сержант.

— Ложись! — раздался чей-то пронзительный возглас, и сразу же три снаряда разорвались невдалеке от кухни. Солдаты лишь пригнули головы, подобрались, но с места не встали.

«Молодцы саперы! Закалились! — подумал я. — Снаряды рвутся вокруг, а они вот так, спокойно, могут обедать и вести разговоры. Да, на войне ко всему привыкает человек!»

После того, как уехал с высотки комдив, командир роты приказал солдатам приступить к работе по оборудованию НП. В сумерках прибыли повозки с ящиками взрывчатки. Их пригнал начальник штаба батальона, или, как он именовался по штату, «адъютант старший», лейтенант С. А. Петров. Был он среднего роста, слегка сутуловат, застенчив, но пунктуально исполнителен. В батальоне любили его за деловитость, человечность.

— Ваше приказание выполнено! — четко доложил Петров. — Штаб передислоцирован в указанный вами район, взрывчатка доставлена. Потерь в личном составе нет!

А на высоте кипела работа. Одни расчищали снег, другие ломами и кирками готовили шурфы под заряды взрывчатки, третьи, разгрузив от нее сани, подвозили заготовленный лесоматериал.

Метель разыгралась не на шутку. Если внизу она мела снег в одном направлении, то на высоте творилось что-то невероятное. Снежный вихрь закручивался спиралью то в одну сторону, то в другую, то вниз, то вверх. Скоро все саперы были запорошены снегом с ног до головы — никого не узнать. Быстро наступила темнота. Все реже и реже слышались артиллерийские выстрелы и разрывы снарядов, лишь доносился дробный треск пулеметных [24] очередей, да сквозь белесую мглу еле просматривались пунктиры трассирующих пуль и вспышки ракет.

Мой ординарец рядовой А. Д. Преплов обнаружил недалеко от высоты вражеский блиндаж с железной печкой «буржуйкой», где можно было укрыться от непогоды и обогреться. Я только что собрался передохнуть, как среди ночи вместе с вихрем снега в блиндаж ввалился капитан Тейтельбойм. Потирая закоченевшие руки над раскаленной добела печкой, он рассказал о роте Макарова.

Да, саперы 1-й роты в этот день сделали немало. Они смело действовали в боевых порядках наступающего стрелкового полка, обеспечили перемещение его артиллерии, устранили различного рода заграждения. В середине дня наша пехота была остановлена залповым огнем противника. На левом фланге полка внезапно показались немецкие танки. Обстановка с каждой минутой накалялась. Надо было срочно заминировать участок местности, но в роте не было мин. В этот момент подоспел взвод лейтенанта Логинова из 3-й роты с минами, погруженными на санки. Взвод быстро выдвинулся на рубеж минирования и под огнем противника установил все двести мин, после чего с боем отошел. Вражеские танки устремились в атаку, и два из них сразу же подорвались на минах. Остальные машины стали разворачиваться, искать обход минированного участка. Воспользовавшись этим, наши артиллеристы открыли по гитлеровцам прицельный огонь и нанесли им большой урон. После этого пехота снова устремилась вперед.

— Во взводе Логинова есть потери? — спросил я замполита.— Три человека ранены осколками, двое из них легко. Но какие молодцы наши

саперы! — улыбнулся замполит, и голос его потеплел. — Ведь впервые вышли на танки врага, а не испугались огня и брони, быстро уложили все мины!

Из рассказа замполита я узнал, что особенно отличились в этом бою коммунисты — сержанты Иван Чушкин и Андрей Мельников, ефрейтор Левенец, комсомольцы Мамонов и Батищев. Они действовали бесстрашно...

Поздно ночью в блиндаже появился запорошенный снегом старший лейтенант Кусман. Он доложил, что все работы по оборудованию наблюдательного пункта для комдива закончены, обмороженных среди саперов нет. [25]

Предоставив блиндаж саперам, которым нужно было согреться и просушить обмундирование, я с ротным пошел на НП.

Со стороны дороги послышался нарастающий рокот моторов, и вскоре показались громадины танков, двигавшихся к фронту. Машины шли с потушенными фарами, лишь на корме каждой из них еле заметно мерцали звездочки зеленого огня...

С рассветом вновь заговорила советская артиллерия. Наступление наших войск продолжалось.

К утру метель утихла, но мороз усилился. Небо постепенно очищалось от туч, и между ними проглядывало белесое солнце. За ночь сильно замело дороги, и теперь артиллерия увязала в сугробах. В связи с этим наш батальон получил задачу: расчистить дорогу по маршруту Большая Ивановка, Захаровка и Волово.

27 января наши войска овладели крупным опорным пунктам противника Волово, захватили много пленных и боевой техники. Путь на Касторное был открыт.

В селе Волово мы впервые увидели большую массу пленных фашистов. Вместо обученной, дисциплинированной армии перед нами колыхалось серо-зеленое скопище

безликих, промерзших солдат. Эти горе-вояки были обуты в соломенные эрзац-боты и повязаны крестьянскими шалями и платками, видимо, изъятыми у населения.

— Не войско, а вшивая команда! — говорили бойцы. — Гитлер даже не одел их как следует для наших русских морозов.

— Так ведь он думал нас в одно лето победить.— Индюк тоже думал, да сдох! — раскуривая трубку, ехидно сказал сержант.Поздно вечером в Волово прибыл начштаба Петров. Разыскав меня, он сообщил,

что к исходу дня подвижная группа армии овладела Новоселками, во встречном бою уничтожила группировку противника и устремилась на Касторное. По приказу командования основные силы армии поворачивали на запад, где должны были наступать в направлении станции Долгая и села Косоржа. Часть сил направлялась на Курск.

Наш батальон получил задание приступить к расчистке маршрута Волово, Воловчик, Кшенский, станция Долгая и оборудованию ледяных переправ через реку Кшень, в полосе наступления 280-й стрелковой дивизии. [26]

В ночь на 28 января дивизия сосредоточивается на восточном берегу реки Кшень, на рассвете форсирует реку и начинает наступать на станцию Долгая. Нашему батальону ставилась задача — с началом наступления обеспечить переправу дивизионной и армейской артиллерийских групп и танков.

Времени на обдумывание было мало. Я сразу же направил взвод инженерной разведки на лыжах на реку Кшень для ее осмотра и установления связи с частями 280-й стрелковой дивизии, а к Макарову послал связного с приказанием прибыть вместе с ротой в Волово.

Еще не имея данных о реке Кшень, я приказал командирам рот собрать и погрузить на повозки как можно больше бревен, горбыля и досок для обеспечения переправы войск. Хотя село Волово очень пострадало от недавних боев и многие дома сгорели, все же материалы можно было заготовить. Все время беспокоила мысль — как лучше и быстрее оборудовать ледяную переправу для артиллерии? А для танков? Какова толщина льда на реке? Какова ее ширина? В холодном, насквозь продуваемом сарае, вместе с командирами рот мы прикидывали различные варианты, отвергали одни, предлагали другие. Много было «но» и «если», и не удивительно — у нас не было данных о реке.

Лишь в два часа ночи от разведчиков прибыл сержант Ильин с донесением. Командир взвода инженерной разведки доложил, что ширина реки до тридцати метров, наибольшая глубина два метра, а толщина льда на фарватере сорок сантиметров. Теперь было ясно, что пехота и легкая артиллерия пройдут по льду, а для танков и тяжелых пушек придется лед усиливать.

Из донесения разведчиков мы узнали, что противник на западном берегу занимал высотки на расстоянии 500 — 1000 метров от реки. Полковые саперы провешивают на реке места переправы для пехоты.

— Наш разведвзвод по указанию дивизионного инженера обозначил вешками три трассы и расчистил на них лед от снега. Начальник штаба тоже там, — закончил свое сообщение сержант.

Теперь, когда обстановка была ясна, я поставил задачи командирам подразделений: 2-й роте немедленно расчистить дорогу до реки, к работам привлечь местное население; 1-й роте подготовить секции дощатого настила, подвезти их к реке, уложить на лед, закрепить и обеспечить [27] переправу тяжелой артиллерии; 3-й роте заготовить доски, бревна и подвезти их к реке, а с началом наступления наших войск совместно со 2-й ротой оборудовать две танковые переправы — бревенчатые колеи и дощатые лежни, уложенные на лед и усиленные намораживанием снега.

Признаться, к такому решению я пришел не сразу, а после мучительных раздумий: ведь столь сложную задачу батальон тогда тоже решал впервые.

— А выдержит лед тяжесть танков? — усомнился старший лейтенант Муравьев.— Выдержит! — как можно увереннее ответил я, подавляя в себе сомнение. А

про себя подумал: «Мало ли какие неожиданности могут быть: и неодинаковая толщина льда по всей трассе, и разрушение его снарядами противника, да мало ли еще что...» И добавил: — Колеи делайте из четырех бревен диаметром примерно двадцать пять сантиметров и хорошо закрепите скобами. Снег между колеями надежно утрамбуйте и несколько раз залейте водой. Да не забудьте: доски на лежни подбирайте метров по шесть длиной, чтобы увеличить площадь опоры на лед.

Мороз с каждым часом усиливался. В холодном сарае мы с капитаном Тейтельбоймом порядком продрогли и поэтому с удовольствием приняли предложение ординарца обогреться и попить чаю в теплом помещении. Этим «теплым помещением» оказался обычный подвал разрушенного здания. Здесь было темно и пахло плесенью, но затишье и свежая солома под ногами как-то сразу расположили к отдыху. Вскоре запылал небольшой костер, разложенный заботливыми руками ординарца, закипела вода в котелке. Хотя и дымно было, но тепло. А выпив по кружке обжигающего чаю, мы и вовсе согрелись.

В пять утра командир 1-й роты Макаров доложил, что звенья для выстилки заготовлены и их уже подвозят к реке. Решили укладывать звенья на лед, не ожидая наступления.

Проводив из села последние повозки с лесоматериалом, мы с замполитом направились к реке. В пути услышали артиллерийскую канонаду. Это началась наша артподготовки.

Когда мы подъехали к реке, пехота уже вступила на лед и быстро продвигалась к противоположному берегу. Передовые стрелковые подразделения, пулеметчики и [28] автоматчики атаковали позиции противника. За ними по льду переправлялись минометы, орудия, повозки. Ошалевшие от грохота пушек и окриков ездовых, лошади, боязливо скользя, выходили на лед. Достигнув середины реки, они рывком преодолели ее и выскочили вместе с поклажей на противоположный берег.

А вот и наша 1-я саперная рота. Она уже успела уложить на лед выстилку из досок и теперь закрепляла ее скобами и проволокой, подсыпала и трамбовала снег. Одновременно Макаров организовал комендантскую службу на берегу.

Пройдя метров триста по берегу реки, мы подошли к 3-й роте. Здесь работа кипела вовсю. Возле противоположного берега укладывались и крепились последние бревна, а у нашего берега саперы трамбовали снег, насыпанный между колеями и лежнями, заливали его водой. Вода подавалась ведрами из проруби по живой солдатской цепочке.

— А как вторая переправа? — спросил я командира роты.— Вторая немного задерживается, — ответил Муравьев. — Там шальной снаряд

разбил расчищенную полосу льда и разворотил ее. Пришлось ось переправы переместить вправо метров на пятьдесят и снова расчищать лед от снега Сейчас и там работа идет в темпе.

Я был уверен, что несмотря на все трудности, рота наверстает потерянное время и надежно оборудует переправу. Эта уверенность имела имя и фамилию. Алексей Муравьев, командир роты, обладал незаурядным даром организатора и никогда не пасовал перед трудностями. Да и саперное дело знал безупречно. Правда, характер у него был сложный, несколько честолюбивый. Но, скорее всего, это диктовалось повышенным чувством офицерской чести, гордости. Муравьев любил смелые решения, риск, а это так необходимо всем на войне. Солдаты уважали своего командира за

острый ум, справедливость, шли за ним, как говорится, в огонь и воду. Вот поэтому я так верил в роту Муравьева.

...Вскоре начали действовать ледяные переправы 1-й и 2-й рот. Соблюдая интервалы, через реку осторожно двигались «зисы», «студебеккеры», тракторы с пушками, повозки, кухни. Спешила матушка-пехота.

Но вот внезапно враг обстрелял переправу из дальнобойных орудий. Вздымая фонтаны воды и льда, на реке [29] разорвалось несколько снарядов. К счастью, разрывы не причинили вреда, но заставили саперов быть начеку.

Во второй половине дня к реке подошли наши прославленные «тридцатьчетверки». И хотя намораживание льда еще не было полностью закончено, обстановка требовала как можно быстрее переправить боевые машины.

Первый танк решили пустить по переправе на малом ходу. С большим волнением собравшиеся на берегу наблюдали за продвижением «тридцатьчетверки». У меня замерла душа, когда послышался треск льда... На несколько мгновений нас всех охватило беспокойство за надежность нашей переправы. Но вот танк уже достиг середины реки. Теперь он шел все увереннее и наконец, выбросив струю черного дыма, рывком выскочил на берег.

— У-р-р-а-а! — дружно закричали саперы.— Ну что? Я же говорил вам, что пройдет! — ликовал молодой солдат Буховец.

— Наша третья никогда не подкачает!— Ишь, расхвастался! — осадил его стоявший рядом сержант. — Когда все

помогали, так и вы молодцами стали.Установив танковым экипажам интервалы и определив скорость их движения, мы

начали переправу танков через реку Кшень.Форсировав реку, 280-я стрелковая дивизия успешно развила наступление в

западном направлении, овладела станцией Долгая и к вечеру 29 января вышла к реке Тим.

Вечером этого же дня стало известно об освобождении станции Касторное. Всем нам было приятно сознавать, что в этой победе есть частица солдатского труда и саперов 6-й инженерно-минной бригады РГК, а следовательно, и нашего батальона.

Преследуя остатки гитлеровских частей, разбитых в районе Долгой, 280-я стрелковая дивизия переправилась через реку Тим и, развивая наступление на село Косоржа, 2 февраля совместно с другими войсками армии овладела им.

В последующих боях наш 115-й инженерно-минный батальон, обеспечивая наступление частей армии, оборудовал колонные пути, расчищал от снега дороги, разминировал их и районы сосредоточения войск, возводил ледовые переправы.

Нередко во время работ саперам приходилось браться за автоматы и карабины и вступать в бой с фашистами. [30]

В селе Красные Поляны саперы 1-й роты заминировали все выходы из села, вместе с пехотинцами блокировали фашистов и двое суток отражали их атаки, пока не вынудили сдаться.

Мы впервые проходили по территории, истоптанной сапогами гитлеровцев. Вокруг выжженная земля, пепел, руины. На месте деревень и поселков — развалины домов, среди которых одиноко торчат обгоревшие трубы, бывшие улицы устланы трупами замученных и истерзанных советских людей.

Посуровели лица бойцов, ненавистью наполнились их сердца. Они спешили вперед, только вперед! На Запад!

Необычное задание

Уже более месяца шли непрерывные наступательные бои в условиях зимнего бездорожья, морозов и буранов. Бойцы изрядно устали. К тому же возникли немалые трудности со снабжением их боеприпасами, продовольствием. Наступление 13-й армии постепенно замедлилось. Войска перешли к боям местного значения.

Февраль выдался студеный, снежный. Чуть ли не каждый день хлопьями сыпал снег, заметая дороги. Все инженерные части армии встали на борьбу со снежными заносами, в том числе и мы. На расчистке дорог от сугробов вместе с нами трудились жители окрестных сел и деревень — старики, женщины и подростки. Радость освобождения от фашистской оккупации придавала им силы. Работали сутками, тут же, на месте, подкрепляясь куском хлеба или картофелиной. Но мы не слышали от них жалоб на трудности.

Во второй половине марта по приказу командующего Центральным фронтом генерала К. К. Рокоссовского 13-я армия перешла к обороне на северном фасе Курской дуги. Справа оборонялась 48-я армия генерала П. Л. Романенко, слева — 70-я армия генерала И. В. Галанина. Правее Центрального фронта действовал Брянский фронт. Южный фас Курского выступа обороняли войска Воронежского фронта.

Пользуясь отсутствием второго фронта, фашистское командование готовилось двумя одновременными встречными ударами на Курск окружить и уничтожить советские войска на Курском выступе. [31]

Советское Верховное Главнокомандование, своевременно разгадав замысел гитлеровцев, готовило войска к большому сражению.

Учитывая, что противник будет наносить удар крупными силами танков, авиации и мотопехоты, командование Центрального фронта еще в конце марта нацелило войска на создание мощных оборонительных рубежей.

Особенно большой размах эти работы приняли в полосах 70-й, 13-й и 48-й армий на направлении предполагаемого главного удара противника.

Позднее К. К. Рокоссовский вспоминал: "Большое внимание было уделено созданию различного вида противотанковых награждений. Перед передним краем и в глубине обороны на танкоопасных направлениях была подготовлена сплошная зона таких заграждений. Сюда входили минные поля, противотанковые рвы, надолбы, плотины для затопления местности, лесные завалы»{1}.

В марте — апреле 1943 года воины нашей бригады создавали минные поля на переднем крае и в тактической глубине обороны 13-й армии. Батальон днем и ночью устанавливал мины перед передним краем обороны, на северо-восток от станции Поныри.

В двадцатых числах марта, по приказу начальника инженерных войск Центрального фронта генерала А. И. Прошлякова, наш батальон передислоцировался в полосу обороны 70-й армии и сосредоточился в селе Старый Бузец, где поступил в оперативное подчинение командующего армией.

Доложив начальнику инженерных войск армии полковнику В. А. Витвинину о сосредоточении батальона, я вместе с ним отправился к начальнику штаба армии, который по карте уточнил задачу. На саперов батальона возлагалось строительство армейского оборонительного рубежа между Фатежом и Дмитриевом-Льговским. Объем работ на рубеже был очень большим — 13 батальонных районов и 10 ротных узлов обороны.

— На переднем крае нами уже проведена рекогносцировка, — сообщил начштаба. — Привязку сооружений на местности сделайте сами. Вы, кажется, в этом деле имеете немалый опыт. В помощь вам выделим операторов. — Он немного помедлил, как бы

проверяя, все ли [32] сказал, и добавил: — К оборонительным работам побольше привлекайте местное население. Одним вам не справиться.

* * *

Весна в сорок третьем наступила рано. К концу марта снег уже сошел и прошли первые теплые дожди. Земля под солнечными лучами парила, дышала, она звала к пахоте, севу, к мирному крестьянскому труду.

— Эх, благодать-то какая! — щурился от ярких лучей солнца пожилой солдат В. М. Гераскин, в прошлом пензенский колхозник. Его лицо, испещренное мелкими морщинами, все озарилось добродушной улыбкой.

— Что и говорить, погодка добрая! — поддержал его односельчанин сапер Ф. П. Филякин. Прикрыв глаза от солнца, он наблюдал, как степенно и важно расхаживают грачи, время от времени склевывая что-то на прошлогодней стерне. — Эх, пришла пора начинать пахоту. Руки у меня, земляк, по земле соскучились.

— Хорошо бы! Да разве посеешь на полях войны, — сокрушенно проговорил Гераскин, свертывая самокрутку.

— Ничего, Вася! Дождемся и мы своей весны! — успокаивал его Филякин, принимая кисет с махоркой. — Думаю, — продолжал он, высекая кресалом искру и прикуривая от тлеющего фитиля, — теперь мы непременно вперед пойдем. От этого даже на душе стало радостнее.

За трое суток вместе с командирами подразделений мы отрекогносцировали все батальонные районы и ротные узлы обороны, наметили на местности расположение стрелковых и пулеметных окопов, позиции артиллерии и минометов и дружно приступили к делу.

С первых же дней к оборонительным работам были привлечены жители окрестных сел. В этом нам помогли советские и партийные органы. Население откликнулось с большой охотой. С утра до ночи на рубеже раздавался стук топоров, кирко-мотыг, лопат. Уже с начала апреля на рубеже каждый день работало около семисот человек.

Работы было много — тяжелой, изнурительной. Поэтому так дорога была каждая минута отдыха. Используя паузы, парторги и агитаторы проводили короткие политические информации о событиях на фронтах и в стране, читали сообщения Совинформбюро. В эти свободные минуты между саперами и местными жителями завязывались оживленные дружеские беседы. Жители рассказывали бойцам о своей жизни в оккупации, жаловались на [33] зверства и насилия, чинимые фашистами, вспоминали о своих отцах, мужьях, сыновьях и братьях, воюющих на различных фронтах Великой Отечественной. А поздно вечером, после окончания работы на рубеже, подразделения возвращались в села на ночлег.

Апрель сорок третьего не давал нам передышки. Саперы работали от зари до зари. И никто не сетовал на усталость. Да и больных, к нашему удивлению, не было. На оборонительном рубеже мы возводили сотни различных огневых точек и оборонительных сооружений. Работа эта была однообразная, трудоемкая. И бойцы все чаще задавали один и тот же вопрос: «Когда мы пойдем на передовую?» Да, признаться, и командиры скучали по настоящему делу.

* * *

На войне многое случается неожиданно. Вот так неожиданно поступил к нам и приказ начальника инженерных войск фронта: наш батальон вывести из подчинения

70-й армии, передислоцировать в район с. Филашовка (8 километров северо-западнее Дросково) в распоряжение командующего войсками 48-й армии.

Армия оборонялась на правом фланге Центрального фронта. Левее ее находилась 13-я армия. Здесь и продолжала свою работу наша бывшая 6-я инженерно-минная, а теперь инженерно-саперная бригада РГК.

С переименованием 6-й бригады и наш батальон стал именоваться инженерно-саперным. А задачи? Они остались прежними: многообразными, емкими, подчас неожиданными, иногда замысловатыми, но всегда саперными.

Батальон совершал марш в ночное время. 9 июня 1943 года он прибыл наконец в назначенное место и поступил в оперативное подчинение командующего 48-й армией генерал-лейтенанта П. Л. Романенко.

Не успели мы расположиться, как из штаба армии поступило новое распоряжение: передислоцироваться в район Одинцовка Первая (20 километров западнее Дросково), а командиру прибыть в село Липовец, где находился штаб, к начальнику инженерных войск армии за получением задания.

В Одинцовке уцелело лишь несколько домишек, да а те были заняты войсками. И в садах, среди покалеченных войной цветущих деревьев, расположились машины, повозки, кухни. [34]

Пришлось разместить батальон южнее, в разрушенных строениях колхозной усадьбы, на берегу реки Липовец. На востоке возвышалась отлогая гора, за ней проглядывало село Липовец, раскинувшееся по обе стороны реки. В пятнадцати-двадцати километрах от нашего расположения проходил передний край обороны, откуда время от времени долетали глухие звуки разрывов снарядов и авиабомб.

Отдав необходимые распоряжения по размещению и маскировке подразделений, я вместе с вновь назначенным замполитом батальона Б. В. Терешиным вместо отозванного командованием капитана Тейтельбойма выехал в штаб армии.

Прежде всего хочется хотя бы немного рассказать о нашем новом замполите. С капитаном Владимиром Васильевичем Терешиным мы знали друг друга давно, с первых дней формирования бригады. Будучи работником политотдела бригады по комсомолу, он часто навещал наш батальон. В свои двадцать пять лет Владимир Терешин был уже опытным политработником и обстрелянным воином. Еще в 1939—1940 годах, как политрук роты, он участвовал в освободительных походах Красной Армии в Западную Белоруссию и Северную Буковину, воевал с белофиннами.

С первых же дней пребывания в батальоне Владимир Васильевич, оптимист по натуре, общительный, умевший найти подход к людям, горячо взялся за дело. С его приходом партийная организация обрела как бы «второе дыхание». Коммунисты энергично помогали командирам в организации военно-технической учебы, в изучении уставов и необходимой литературы. В ротах чаще проходили беседы, агитаторы своевременно информировали воинов о событиях на фронтах войны, знакомили с материалами центральных и армейских газет. Предметом особой заботы партийной организации батальона стала работа с людьми, воспитание у саперов солдатского долга и дисциплины, боевого мастерства, личной ответственности за выполнение приказа командира.

Пример выполнения воинского долга, чуткого отношения к людям показывал сам замполит. Он был знаком со многими солдатами, помнил их по имени и фамилии, знал биографии, характеры, увлечения. Вел переписку с семьями и в трудную минуту, когда у человека было пасмурно на душе, приходил на помощь. [35]

Погожее июньское утро. Ярко светит солнце. Вокруг удивительная тишина. И если бы не редкие глухие разрывы снарядов, доносившиеся с фронта, трудно было бы представить, что рядом идет война.

Нас с замполитом беспокоил вопрос о предстоящей работе.— Как думаешь, комбат, — размышлял Терешин, — какая будет новая задача?

Может, снова готовить рубеж обороны или минировать на переднем крае?— Наверняка и то и другое делать придется, — ответил я, а про себя подумал:

«Хорошо, что у нас есть опыт по оборудованию рубежей обороны и установке минных полей на переднем крае». Очевидно, о том же додумал и Терешин, потому что сказал в раздумье:

— Да, теперь нас, видимо, ничем не удивишь...Но замполит поторопился с выводом. Судьба готовила нам задачу, которая

немало удивила нас и над которой пришлось крепко поломать голову.Мы ехали в рессорной пролетке, запряженной парой полукровок — Леткой и

Грунькой. Этих лошадей я отобрал еще в октябре 1941 года в Пензе, когда формировался батальон. К тому времени все мало-мальски пригодные для армии лошади были уже мобилизованы и выбирать было не из чего. В одном из колхозов мне предложили десяток истощенных кляч. С большим трудом я отобрал пятерых, а от остальных отказался. Колхозный конюх — небольшого роста старик со сморщенным обветренным лицом, в стоптанных кирзовых сапогах и потертых стеганых брюках посмотрел на меня с укоризной:

— Напрасно, товарищ командир, отказываешься от этих лошадок. Не смотри, что они такие. Мы ведь весь фураж отдали Красной Армии, вот лошадки и сдали. — Он смачно сплюнул и продолжал: — А поддай-ка им сенца да овсеца — посмотришь, как они заиграют! Вот хотя бы эти красавицы, — и он указал на двух лошадей, понуро опустивших головы, — это же «звери», а не лошади. До войны наш председатель в райцентр гонял на них за один час, а туда, поди, двадцать верст будет. Бери, добром вспоминать будешь!

Трудно было поверить в сказанное, но горячность старика убедила меня, я. взял их. И не раскаялся. Мой ординарец Преплов, бывший конюх, с любовью ухаживал [36] за лошадьми, и постепенно к ним откуда-то вернулась стать, крупы залоснились и на них появились «яблоки» — верный признак породистости. Преплов и клички им дал — «Летка» и «Грунька».

Часто я потом вспоминал слова старика. За годы войны мне не раз приходилось испытывать лошадей на резвость, так Летка и Грунька даже на большие расстояния бежали в упряжке со средней скоростью до двадцати километров в час. А вот шагом ползли еле-еле. Но стоило ординарцу натянуть вожжи — и лошадок не узнать.

Вот и сейчас мой новый ординарец ефрейтор А. В. Игнашкин, заменивший отбывшего в госпиталь Преплова, пустил лошадей вовсю — и пролетка, мягко покачиваясь на рессорах, покатила, оставляя позади клубы рыжей пыли.

Как и Преплов, Игнашкин родом тоже из-под Пензы. Он худощав, смуглое загоревшее лицо в глубоких морщинах, а большие натруженные руки в мозолях и ссадинах. Лошадей он любил, по-хозяйски ухаживал за ними, забывая об отдыхе. Игнашкин до конца войны был рядом со мной, а после демобилизации уехал к себе в колхоз, где трудился еще многие годы.

* * *

При въезде в Липовец дорогу преградил шлагбаум контрольно-пропускного пункта, а его начальник предложил нам следовать пешком и показал дорогу.

Главная улица села, по которой мы шли, радовала уцелевшими избами. Дворы были огорожены плетневыми или жердевыми заборами, вдоль которых, как маленькие солнца, горели шапки цветущего подсолнечника.

На улице никакого движения, будто в селе никого нет... Только паутина проводов связи, развешанная на шестах, по плетням и заборам, да крытые машины в садах свидетельствовали о размещении здесь крупного штаба. Время от времени из-за деревьев внезапно появлялся боец с автоматом и требовал от нас не останавливаться и идти по теневой стороне улицы.

Начальник инженерных войск армии полковник С. Н. Дугарев, высокий худощавый брюнет, принял нас в просторной горнице крестьянской избы. Выслушав мой рапорт и уточнив боевой и численный состав батальона, он поинтересовался, как мы совершили марш, где разместились, какие ранее выполняли боевые задачи.

Я подробно доложил по всем вопросам. [37]— Ну что же, товарищи, — сказал полковник, как бы подытоживая наш разговор,

— вы прибыли очень своевременно. Минут через тридцать я с командующим выезжаю на рекогносцировку, поедете и вы с нами. Командарм, видимо, сам поставит вам задачу, я о ней говорить не. буду. — Он загадочно улыбнулся и, выходя из-за стола, закончил: — А сейчас пойдем к командующему.

Мы вышли на улицу и, миновав еще один шлагбаум, подошли к дому командующего, утопавшему в зелени. У крыльца стояла группа офицеров. Посредине коренастый с обветренным лицом генерал внимательно слушал одного из них.

— Командующий! — шепнул нам Дугарев.Мы остановились на некотором удалении, а полковник Дугарев подошел к

командующему и доложил о нашем прибытии. Генерал обернулся и внимательно посмотрел на нас. Мы представились.

— Вы очень вовремя прибыли, — направляясь к вездеходам, сказал командующий. — Садитесь в машину к Дугареву и следуйте за нами.

Мы ехали по той же дороге, по которой прибыли в Липовец. Впереди клубилась густая серая пыль, и сквозь нее почти ничего не было видно. Через четверть часа наша машина резко остановилась.

Командарм стоял на обрывистом берегу поймы реки Липовец. Как только мы подошли, он сразу же обратился ко мне:

— Ну, комбат, вот тебе и работенка! — командарм улыбнулся и как-то загадочно посмотрел на окружающих. — Слушайте меня внимательно. По юго-восточному берегу реки оборудуется вторая оборонительная полоса. Для ее усиления на танкоопасном направлении приказываю вам вот здесь, — и он как бы прочертил рукой сверху вниз линию, пересекающую пойму реки Липовец, — возвести плотину и затопить пойму длиной в пять-шесть километров. По плотине проложить дорогу на противоположный берег, вон на ту высоту, — и он снова показал рукой на обрывистый берег. — Срок исполнения — один месяц! — и, обращаясь к полковнику Дугареву, спросил: — Можем ли мы помочь им за счет саперных батальонов дивизий?

— Все наши саперы заняты на установке мин в главной полосе обороны, и взять их сейчас из дивизий просто не представляется возможным! — ответил Дугарев. [38]

— Вот так-то, комбат. Значит, рассчитывайте на свои силы. Попытайтесь в колхозах раздобыть на время лошадей, — посоветовал командарм и, немного помолчав, спросил: — Задача понятна, комбат?

По правде сказать, понятного для меня в тот момент было очень мало. Уж очень необычная ставилась нам задача. В сознании не укладывалось многое. К строительству плотин я никогда никакого отношения не имел. И совершенно ничего не знал о «затоплении» как средстве усиления противотанковой обороны. Объем работы для затопления местности на пять-шесть километров представлялся мне смутно и пугал своей неопределенностью.

Очевидно, мое молчание так затянулось, что полковник Дугарев тронул меня за рукав.

— Так точно, товарищ командующий! — словно очнулся я. — Задачу понял, разрешите приступить к ее выполнению! — Тут я, конечно, покривил душой, но не спрашивать же мне, саперу, командующего армией, как строить плотину, с чего начинать?

— Ну и добре, товарищ комбат. Приступайте быстрее к делу, но учтите, я часто проезжаю по этой дороге и буду лично контролировать вашу работу, — и, обращаясь к офицерам, командарм сказал: — Поехали дальше, товарищи!

Машины тронулись и умчались, вздымая облако пыли.Мы с Терешиным еще несколько минут провожали колонну взглядом, а потом

посмотрели друг на друга, и по выражению лица замполита я понял, какой обескураженный у нас был вид.

— Да-а-а! — протянул капитан Терешин. — Вот это сюрприз! Всего я мог ожидать, но не этого. Вы когда-нибудь строили такие плотины или хоть видели, как их надо строить?

Что я мог ему сказать? До призыва в армию в августе 1940 года я, строитель-сантехник, два года монтировал отопление, водопровод и канализацию на новостройках Сызрани. Потом год действительной службы в армии, ускоренная четырехмесячная учеба в военно-инженерном училище. И еще два года войны, из них год я командовал батальоном.

При оборудовании оборонительных рубежей западнее Воронежа и в полосе 70-й армии батальон иногда устраивал на безымянных ручьях небольшие запруды. Мы возводили их из хвороста и грунта и поднимали с их помощью [39] уровень воды у запруд до двух метров. Но, как правило, такие запруды жили недолго.

А сейчас надо было построить настоящее гидротехническое сооружение! На глаз длина плотины примерно метров 150, а то и больше. А какая должна быть высота, чтобы обеспечить затопление поймы на пять-шесть километров и удержать напор воды? И вообще, как строить плотину?

— По-честному говоря, — признался я Терешину, — не знаю, как мы будем строить плотину. Вот что, Володя, едем-ка в батальон, соберем офицеров, поговорим. Ведь многие из них пришли в армию из гражданки, может быть, кто-нибудь и имеет опыт такого строительства. Вместе придумаем что-нибудь. Ведь мы, саперы, всегда на выдумку сильны!

— Это верно, поговорить с офицерами надо, — согласился Терешин.В назначенное время собрались на поляне офицеры батальона. Быстро начертив

схему района строительства плотины, я изложил перед ними боевую задачу и попросил высказаться тех, кто в прошлом имел опыт гидростроительства.

Сначала желающих высказаться не было. Во многих взглядах я прочел и удивление и подавленность сложностью задачи. В основном эти люди прибыли в батальон из запаса. Они не кончали военно-инженерных училищ, только некоторые из них прошли ускоренную подготовку на курсах.

— Разрешите, товарищ комбат! — обратился мой заместитель капитан А. М. Тюленев, до войны инженер-строитель. — Хоть я и не строил плотин, но помню, как еще в институте, при разработке курсового проекта, делал расчет и чертежи плотины в одном совхозе. А для успеха дела главное — создать прочный глиняный замок в русле реки, да хорошо бы и плотину насыпать тоже из глины.

— А какой высоты должна быть плотина? — спросил командир роты старший лейтенант В. В. Макаров. Примостившись на пне, он внимательно слушал Тюленева, что-то записывая в свою тетрадь.

— Вот это нам и надо определить, — ответил я. — При расчете мы должны исходить из необходимости поднять воду у плотины на такую высоту, чтобы обеспечить затопление поймы реки на пять-шесть километров выше по [40] течению. Начальник штаба! Прикиньте по карте, какой будет перепад?

По горизонталям на карте Петров быстро нашел границы затопления поймы и подсчитал перепад. Он оказался равным 8 метрам.

— Вот видите, если высота воды у плотины должна быть восемь метров, то высоту самой плотины, видимо, надо поднять до десяти метров! — сделал я вывод.

— Ого! — воскликнул командир 3-й роты. — Вот это будет сооруженьице!Я быстро прикинул в уме объем плотины. По ориентировочным данным, ее длина

должна быть 150—170 метров, ширина у основания 20 метров. Следовательно, в плотину надо уложить примерно 15—20 тысяч кубометров грунта. Сколько же для этого потребуется подвод? Оказалось, что более двадцати тысяч подводорейсов!

Все это я изложил офицерам, а затем выяснил у помощника по материально-техническому обеспечению Потапова:

— Сколько же мы сможем выставить пароконных повозок?— Если разгрузить все имущество батальона, то двадцать повозок, — ответил он.Мысленно я произвел расчеты: если глина окажется поблизости и

продолжительность одного рейса составит не более часа, то при двухсменной работе мы сможем в сутки вывозить 320—350 кубометров. А на вывозку двадцати тысяч потребуется около семидесяти дней. Нет, это не пойдет! У нас срок всего один месяц. Надо срочно мобилизовать в колхозах лошадей, подводы, найти глину как можно ближе к месту возведения плотины, надо, чтобы рейс занимал не более тридцати минут.

Лица офицеров были озабочены — каждый думал, как лучше решить эту задачу. Да и сам я еще только вчерне представлял себе будущую плотину, хотя контуры ее уже вырисовывались. Хотелось немедленно выйти на место, провести более точные замеры и расчеты и как можно быстрее приступить к работе.

— Сделаем так, товарищи, — принял я решение, — Первая рота Макарова следует за мной к месту возведения плотины. Вам, товарищ Тюленев, по результатам разведки вместе с начальником штаба к вечеру подготовить эскизы и чертежи. Командиру третьей роты найти глину, а искать ее нужно около поймы реки, вблизи будущей [41] плотины. Командиру второй роты подготовить подводы для перевозки грунта и оборудовать щели на случай воздушного налета. Товарищу Потапову немедленно выехать в ближайшие колхозы и договориться о выделении подвод сроком на месяц. В двадцать ноль-ноль всем командирам доложить о проделанной работе.

После разбивки оси плотины мы получили окончательные ее размеры: длина — 180 метров, ширина у основания — 20 метров, вверху — 5 метров, высота — 9 метров.

Вблизи левого берега поймы протекает река Липовец шириной примерно десять метров. Глубина ее сравнительно небольшая — до одного метра.

1-я рота сразу же приступила к расчистке основания плотины от кустарника и растительного грунта, а русла реки от ила и песка. К нашей общей радости, недалеко от строительства плотины мы нашли слой глины.

— Я разослал ребят в ближайшие села, чтобы узнать, где есть глина, а она оказалась здесь, на месте! — радостно докладывал Муравьев.

— А много ли ее? Хватит на постройку плотины?— И не на одну!.. Мы отрыли шурф глины глубиной в два метра!3-я рота уже начала вскрышные работы на месте будущего карьера.

Благодаря близости залежей глины мы затрачивали на один рейс не более тридцати минут, а это было в два раза меньше предварительных расчетов! Мы выигрывали дорогое для нас время!

Поздно вечером капитан Тюленев и начштаба Петров доложили результаты окончательных расчетов.

— Ошиблись мы, товарищ комбат, в наших расчетах! — улыбаясь, говорил Тюленев. — Так как пойма возвышается у коренных берегов, то общий объем грунта для плотины составит всего лишь двенадцать тысяч кубометров. Это вдвое меньше, чем мы намечали. Вот чертежи и расчеты.

Обсудив все детали организации работы, решили на следующий день широким фронтом начать отсыпку плотины, утрамбовывая грунт послойно, каждые десять-пятнадцать сантиметров.

...Полночь, тишина. На небе искрятся звезды. Кажется, они посылают нам сигналы тревоги и спрашивают, почему на земле бушуют огненные смерчи войны? На нас [42] смотрит желтая луна — спутница ночных солдатских походов. Но нам не до красот природы и сказочного небосвода.

В роще при тусклом свете луны приводится открытое партийное собрание. Наши думы сейчас сосредоточены в одном фокусе — оперативно выполнить приказ командования. На повестке дня вопрос о строительстве плотины. Я коротко рассказал о поставленной боевой задаче и обратился к коммунистам, комсомольцам, всем саперам со словами призыва:

— Строительство плотины — наша атака, удар по врагу! Для нас, военных людей, нет никаких преград! Помните суворовский завет: — Мы русские, мы все одолеем!

В ночной тишине послышались одобрительные возгласы. Вперед вышел парторг 1-й роты И. А. Паршин. Опираясь на винтовку, он заговорил:

— Наше солдатское слово — в полтора раза перевыполнить норму! Будем работать дни и ночи! Не пожалеем своих рук, а плотину построим! Померяться с нами силами вызываем третью роту.

— Мы принимаем этот вызов! — выступил комсорг третьей роты Павел Абазин.Партийное собрание постановило — построить плотину досрочно, за 25 дней!

Такова была воля коммунистов, воля всех саперов нашего батальона!На рассвете прибыл Потапов и с ним двенадцать одноконных и шесть

пароконных повозок.Потапов доложил:— Это все, что мы смогли набрать, а объездили почти половину области. Да и

этих-то лошадей колхозники взяли в районе боя, когда враги драпали от наших войск, наступавших на Курск.

На месте ездовых восседали деревенские ребята в возрасте четырнадцати-пятнадцати лет, а на двух повозках — даже девочки. Ребята худенькие, изможденные, но в глазах светится гордость за возложенную на них задачу.

— Ну что, ребята, воевать прибыли? — встречая приехавших, спросил Терешин.— Ага! — ответил за всех самый малый. Лицо его — бледное, с обрамленными

синевой запавшими глазами и тонкими поджатыми губами — выражало решимость. — А где тут у вас фашисты. Я бы хотел, товарищ командир, хоть одного укокошить! [43]

— Ну, фашистов есть кому бить, а тебе, пожалуй, еще рановато, — улыбнулся Терешин. — А вот помочь войскам разгромить врага вы можете. Построим плотину, враги упрутся в нее, не пройдут, тогда и будем их бить!

— Когда это еще будет! — разочарованно протянул парнишка и пошел к своей повозке.

— У него фашисты мамку убили и сестренку угнали в Германию, — пояснила девочка с косичками. — Вот он и поехал сюда, чтобы отомстить.

— Ничего ребята, за всех отомстит Красная Армия. Вот разобьем здесь врага и погоним его до Берлина. Тогда и вернем всех, кого он угнал! — успокаивая ребят, закончил Терешин.

Ребят мы подменили солдатами, а их отрядили на заготовку травы для лошадей.Ранним утром, едва солнышко выглянуло из-за горизонта, саперы приступили к

делу. Работа закипела дружно, споро.Более трех десятков подвод, одна за другой, подвозили глину к плотине. Бойцы

быстро их разгружали и утрамбовывали глину в тело плотины. Работой одного саперного взвода руководил коммунист И. А. Паршин. Ловко орудуя лопатой и подбадривая людей, он воодушевлял их, вел за собой. Важно было сразу же взять темп. Время, время, оно было для нас дороже золота!

В первый день взвод показал хорошие результаты. Расчет из четырех солдат разгружал повозку с глиной за пять минут. Надо было иметь твердую волю и крепкие мускулы, чтобы на протяжении всего дня уложить сотни кубометров грунта.

Пять минут — и повозка! В этом темпе работали и саперы других взводов. Коммунисты сержанты В. Кобеев, А. Циплов, П. Абазин в работе обгоняли всех. Расчеты сержантов Н. Вишнякова и С. Дикарева на загрузке повозок тоже укладывались в пять минут.

Поздно вечером штаб подвел итоги первого дня. Они вселяли уверенность в успех. Только за первую смену было вывезено и утрамбовано в тело плотины пятьсот кубометров грунта.

— Здорово! — заключил Терешин. — Саперы работали сегодня прекрасно! Коммунисты и комсомольцы были впереди на всех участках! Думаю, товарищ комбат, нам надо учредить переходящие вымпелы и вручать их победителям соревнования. [44]

Мне была понятна радость замполита, однако на душе было неспокойно: впереди еще большой объем работы, встретится много трудностей. Да и выдержит ли личный состав взятый нами темп работы? А кони? Ведь и они не железные!

И все же начало нас радовало...Вскоре мы убедились, что разработанный нами глиняный карьер по площади

оказался мал. По мере его углубления суживался фронт маневра повозок. Разворачивались они скученно, часто цеплялись одна за другую, и из-за этого тратились драгоценные минуты.

Посовещавшись с командирами подразделений, решили увеличить карьер вдвое и пустить повозки по кругу. Одновременно упорядочили организацию труда. Через каждые два часа делали пятнадцатиминутные перерывы. Выделили команду для заточки шанцевого инструмента, ремонта носилок и трамбовок, подвозки воды. Нескольких солдат направили на заготовку сена.

Через два дня, осматривая стройку, я увидел, что насыпанный в тело плотины грунт, которого, как нам казалось, мы навезли в огромном количестве, мало заметен. А как хотелось видеть плотину уже готовой...

Наступил третий день, потом пятый, десятый...Учтя ошибки первых дней, мы стали работать организованнее, ритмичней.

Правда, иногда мешали ливневые дожди, приходилось на какое-то время прекращать работу. Но горячее июньское солнце быстро высушивало почву, и мы снова приступали к делу, нагоняя упущенное.

Плотина росла, что называется, не по дням, а по часам.

И в этом трудовом наступлении, где каждый час был так дорог, впереди шли коммунисты. Агитаторы в боевых листках славили имена энтузиастов. Командиры рот, замполит и парторг батальона вручали отличившимся переходящие вымпелы.

В пятистах метрах от реки, на возвышенности, пехота оборудовала вторую полосу обороны. Солдаты заботливо, по-хозяйски выравнивали бруствер траншей и окопов и тщательно маскировали их. Нас часто навещали пехотинцы и артиллеристы с оборонительного рубежа, угощали махоркой, делились фронтовыми новостями. Завязывались дружеские беседы.

— Ну, что же, друзья-саперы, скоро мы увидим ваше море? Уж больно хочется поплавать! — лукаво улыбнулся [45] загоревший от ветров и солнца сержант-бронебойщик.

— Да вы посмотрите на этого курортника... А кто же фрица будет бить? — посмеиваясь, ответил командир отделения сержант Филатов.

— Не беспокойся, дружище. Вы только быстрее заканчивайте плотину, — затягиваясь махоркой, парировал бронебойщик.

— А если тебе так не терпится, взял бы да и помог нам, — вступил в разговор минер Макаров. За смелые действия на минных полях противника при наступлении на Касторное зимой 1943 года он был награжден медалью «За отвагу».

— У нас и своей работы под завязку! — и бронебойщик подкрепил свои слова выразительным жестом.

— Это не твой ли окоп просматривается, обсаженный зелеными ветками по брустверу? — прищурив глаза, спросил Филатов.

— Точно... Мой! — с гордостью подтвердил бронебойщик. — Красиво?— Что красиво — это правда. Но через пару дней веточки пожухнут, и твой

окопчик как на ладони будет! — с солдатской деловитостью замечает Филатов. — Ты лучше не поленись и замаскируй окопчик дерном, да не забудь поливать его ежедневно, вот тогда будет хорошо!

А вскоре случилось событие, чуть не ставшее роковым для батальона. Относительная удаленность от переднего края как-то незаметно притупила нашу бдительность, и поэтому мало кто обратил внимание на появившуюся высоко в поднебесье «раму» противника. Заметил ее лишь командир 1-й роты Макаров. Стало ясно — надо ожидать налета вражеских бомбардировщиков.

Хоть и жаль было прерывать работы, но я приказал вывести из карьера лошадей, рассредоточить и укрыть их в складках местности, а людям продолжать работу и по сигналу «воздух!» быстро укрыться в щелях. Были усилены посты воздушного наблюдения.

Вскоре на горизонте со стороны солнца появилась группа немецких бомбардировщиков. Прозвучал сигнал воздушной тревоги, и личный состав поспешил в укрытия. Но что это? Недалеко от нас, за безымянной высотой, заработали зенитки, вокруг самолетов вспыхнули белые облачка разрывов, и строй бомбардировщиков начал распадаться. Лишь два фашистских стервятника направились к плотине и, не снижаясь, сбросили бомбы, которые [46] взорвались на скате высоты, не причинив плотине вреда.

Этот случай многому нас научил. Мы выставили на высотках посты воздушного наблюдения, выделили отличных стрелков по воздушным целям, определили порядок рассредоточения личного состава и лошадей в случае воздушной тревоги.

Когда плотина поднялась над уровнем реки на пять метров, наступил самый ответственный и волнующий момент в нашей работе. Предстояло перекрыть русло реки Липовец и начать затопление поймы. Конечно, это не имело ничего общего с современным перекрытием рек у вновь строящихся гидроэлектростанций. Когда

смотришь теперь в кинотеатре или по телевидению момент перекрытия реки, дух захватывает от величия совершаемого людьми подвига. Сотни громадных самосвалов, бульдозеров, экскаваторов сбрасывают многотонные глыбы в кипящую и бурлящую воду. Проходит некоторое время, и река затихает, успокаивается и медленно разливается вширь, образуя рукотворное море. И ликуют строители, бросая вверх цветы и кепки, гремят оркестры...

Но у нас все было не так...Мы не имели мощных самосвалов, бульдозеров, экскаваторов. Но зато у нас были

большие саперные лопаты и мозолистые руки солдат, у нас были вороные, каурые и гнедые колхозные лошади, была и кипящая, бурлящая речушка. Когда мы дружно засыпали ее русло, она, поволновавшись перед завалом, успокоилась и медленно, едва заметно для глаз, начала заполнять пойму. В тот час были и у нас радостные возгласы сотен молодых голосов, неистовые рукоплескания. Пилотки мы тоже бросали вверх, вот, правда, оркестра у нас не было. Зато была ненависть к фашистам, уже два года хозяйничавшим на нашей родной советской земле. И еще была твердая вера в победу!

Строительство плотины шло успешно, и постепенно обозначились ее контуры. Через неделю после перекрытия реки вся пойма вверх по течению, насколько охватывал глаз, покрылась водой. Сперва исчезли кустарники, Деревья в пойме с каждым днем все более погружались в воду. Наступил день, когда остались только их верхушки, как копны сена в поле. В сверкающем зеркале воды днем отражались облака и солнце, ночью — луна и звезды. [47]

К 28 июня в тело плотины было засыпано около 10 тысяч кубометров грунта.Несколько раз приезжал на строительство командующий армией, интересовался

ходом работ, беседовал с солдатами и офицерами. Как-то он задержался у нас дольше обычного. Мы уже заканчивали подсыпку последнего метра плотины, завершали одерновку верхнего откоса и готовили камень для укладки дороги. На откосе плотины решили из камня, выбеленного известью, выложить лозунг: «Смерть фашистским оккупантам!» Доложив командующему о проделанной работе, я упомянул и о лозунге.

После некоторого раздумья командарм сказал:— Это вы хорошо придумали, но мне кажется, такой лозунг не совсем полно

раскрывает существо вашей работы.Я был несколько озадачен и ждал, что предложит генерал.— Знаете, комбат, — продолжал он, — напишите так: «Рубеж обороны 1943

года!» Пусть все, кто будет здесь после войны, знают, что здесь в лихую годину стояли насмерть советские войска. Отсюда мы погоним врага в его логово!

Надвигалась тревожная фронтовая ночь. Закончив работу, саперы строем направлялись на ужин и отдых. На горизонте полыхало зарево пожара. В дымном небе пролетали самолеты. Командующий присел на бугорок, пригласил сесть и меня. И, как бы продолжая начатый разговор, задумчиво сказал:

— Вот кончится война, люди вернутся к мирному труду, разведут в этом водохранилище рыбу, гусей, уток. Как благодарны они будут тем, кто построил эту плотину! — генерал помолчал, обернулся ко мне и, улыбнувшись, дружески спросил: — Как думаешь, комбат, приедем сюда порыбачить после войны? — И, не дожидаясь моего ответа, ответил сам: — Это уж потом, после победы. — В его голосе зазвучали суровые ноты. — А пока, комбат, будем бить врага умом и ненавистью. Идею этой плотины подсказала мне и офицерам штаба армии железная логика войны. Затопляя пойму, мы преграждаем путь немецким танкам и, что особенно важно, делаем стабильной нашу оборону, выигрываем время... Вот так мы и подбираем ключи к победе. А в этом командованию [48] хорошо помогли ваши саперы. Надежные, верные люди. Спасибо им!

Командарм поднялся, постоял в раздумье, потом вновь обратился ко мне:— Назовите, комбат, время завершения всех работ на плотине.— Через три дня прошу Вас, товарищ генерал, приехать и разрезать ленточку!— Вот как! Даже ленточка будет? Ну хорошо, приеду. — Он пожал мне руку и

уехал.И вот наступил долгожданный день окончания работ. В этот день до обеда, как

шутили бойцы, мы наводили «марафет»: белили известкой выложенную камнями надпись «Рубеж обороны 1943 года», убирали мусор, заканчивали водосливную трубу. А после обеда саперы приводили себя в порядок: чистили обмундирование, подшивали белоснежные подворотнички.

В назначенное время саперные роты были построены на плотине у правого берега. При въезде на плотину была натянута красная ленточка, сшитая из простынной материи и окрашенная суриком.

Воины-саперы выглядели молодцевато. Выцветшее летнее обмундирование было вычищено, разглажено и аккуратно заправлено. На гимнастерках многих бойцов сверкали знаки воинского мастерства и доблести.

Вскоре подъехали две машины. Из них вышли командующий армией, начальник инженерных войск и два старших офицера.

Я подал команду «Смирно! Равнение направо!» и отрапортовал:— Товарищ командующий! Ваш приказ по строительству плотины на реке

Липовец выполнен! Плотина объемом одиннадцать тысяч кубометров построена за двадцать четыре дня, затопление поймы продолжается! Прошу Вас открыть движение, — и, взяв у Петрова ножницы, подал их командарму.

Разрезав ленточку, командующий подошел к середине строя и поздоровался. Батальон ответил на одном дыхании:

— Здравия желаем, товарищ генерал!Командарм поздравил личный состав с успешным выполнением боевой задачи и

пожелал всем доброго здоровья и новых успехов в борьбе с врагом. [49]Уезжая, командующий приказал представить Военному совету армии список

наиболее отличившихся солдат, сержантов и офицеров для награждения орденами и медалями.

— Но отдыха вам, товарищи саперы, не обещаю, — сказал на прощание командующий. — Сами понимаете — война. Полковник Дугарев поставит вам новую задачу. Желаю успехов!

...Наступил тихий теплый вечер. Наша плотина выглядела внушительно. С одной стороны — огромное зеркало воды, в котором отражалось гаснущее небо, с другой — высокий скат плотины и широкая пойма реки.

На душе было радостно от сознания, что завершена огромная работа, и грустно, что она уже закончилась. И теперь то, на что в течение двадцати четырех дней и ночей были направлены наши чувства и помыслы, надо оставить и, может быть, навсегда.

Эти горячие, полные напряжения дни остались в наших сердцах и памяти, в наших воинских биографиях. Об этих днях я вспоминаю с добрым чувством спустя четыре десятилетия...

А саперный батальон продолжал свой путь. Приказ командарма был краток: установить противотанковые мины на главной полосе обороны.

Наконец-то у нас появилась настоящая боевая работа!В это время на фронте разгорались ожесточенные бои. Как известно, 5 июля 1943

года гитлеровцы обрушили смерч огня на боевые порядки наших войск, а затем двинулись полчища пехоты и танков при поддержке авиации. Началась великая битва на Курской дуге.

В этих боях наш батальон вел инженерную разведку позиций противника, устанавливал мины на пути движения его танков. Нередко саперам приходилось браться за автоматы и отбивать атаки врага.

Особенно трудно пришлось воинам нашей бригады, действовавшим в районе Поныри — Ольховатка, в полосе 13-й армии, где враг сосредоточил мощную танковую группировку. В борьбе с танками врага саперы проявили исключительное мужество и отвагу, высокое боевое мастервство.

Начальник штаба армии генерал-майор А. В. Петрушевский и начальник инженерных войск армии полковник З. И. Колесников дали высокую оценку боевым действиям нашей 6-й инженерно-саперной бригады: «Под [50] непрерывным огнем противника, часто впереди боевых порядков пехоты, личный состав бригады, проявляя стойкость и мужество, преграждал путь противнику, устанавливая противотанковые и противопехотные мины. На минных полях, установленных бригадой, подорвалось 85 танков противника...» Кстати, к началу сражения в полосе обороны Центрального фронта инженерными войсками было установлено до 400 тысяч мин и фугасов, на которых враг только за первые четыре дня своего наступления потерял около четырехсот танков и бронемашин. Эта цифра стала лучшей аттестацией героев-саперов! Советские воины научились побеждать вражескую броню!

В дни битвы мы явственно ощутили результаты нашей работы. Затопление местности на большом участке обороны помогло нашим войскам малыми силами сдержать наступление врага и нанести ему значительные потери в живой силе и технике.

В упорных боях, остановив и обескровив противника, войска Центрального фронта перешли в решительное наступление.

Сквозь шквал огня

На всю жизнь запомнилось нам, фронтовикам, огненное лето сорок третьего. В июле — августе на полях центральной России и северо-восточной Украины развернулась Курская битва. День и ночь на земле и в воздухе полыхали ожесточенные бои, рвались бомбы и снаряды, громыхали танки и самоходки. В орбиту сражения с обеих сторон были вовлечены огромные массы боевой техники.

В этом невиданном поединке двух армий победила советская военная стратегия, мастерство и героизм наших воинов. Победил сильный духом советский человек, верный патриот социалистической Родины.

На полях Курской битвы фашисты потеряли более 500 тысяч солдат и офицеров. Были навсегда выбиты из войны около 1500 танков с черными крестами, большое количество самолетов, а 3 тысячи орудий превращены в металлический лом. Эти цифры говорят о многом. И прежде всего о людях в серых солдатских шинелях, о наших бойцах, пришедших на фронт из городов и сел России, Украины, Белоруссии, Казахстана и других республик. [51]

Это они, вступив в смертельный бой, победили немецкую броню и показали невиданное бесстрашие и мужество.

Победа Советской Армии на Курской дуге потрясла всю военную машину фашистской Германии. Гитлеровское командование вынуждено было на всех фронтах перейти к стратегической обороне.

Лето сорок третьего.... Этим летом советские войска развернули наступление на фронте протяженностью в две тысячи километров — от Великих Лук до Азовского моря.

Войска Центрального фронта наступали по земле Украины. И всюду, где мы проходили, нас горячо встречали жители освобожденных сел и городов. Старики,

женщины и дети, выбравшись из погребов и подвалов, со слезами радости на глазах обнимали своих освободителей. С болью в сердце рассказывали они, как грабили и истязали их фашисты, поведали и о тысячах замученных, расстрелянных и угнанных в фашистское рабство советских людей.

Гневом и ненавистью к фашистам наполнялись сердца воинов. Священная любовь к Советской Родине, ненависть к врагу рождали боевой солдатский порыв, вели через все преграды.

48-я армия, наступая на правом фланге Центрального фронта, в начале сентября вышла на подступы к Десне. Перед воинами армии стояла задача: с ходу форсировать реку и во взаимодействии с 65-й армией овладеть городом Новгород-Северский.

Наша 6-я инженерно-саперная бригада РГК, приданная 48-й армии, должна была обеспечивать наступление войск. 115-й инженерно-саперный батальон, действуя в боевых порядках 102-й стрелковой дивизии, 8 сентября вместе с передовыми частями дивизии вышел к Десне в четырех километрах восточнее Новгород-Северского. Части дивизии начали подготовку к форсированию реки.

Природа создала здесь немало препятствий. В бинокль просматривалась широкая равнинная пойма шириной до трех километров по левому и до одного километра по правому берегу, сильно изрезанная старицами и болотами. С нашего берега пойма окаймлялась старицей реки Вить. По обе стороны поймы возвышались коренные берега с командными высотами на стороне противника.

102-я стрелковая дивизия главный удар должна была наносить левым флангом, силами 40-го и 30-го стрелковых полков форсировать Десну на участке Пеньковый [52] Завод — Чернацкий, захватить плацдарм в районе Пенькового Завода и в дальнейшем развивать наступление на Новгород-Северский.

Наш батальон должен был обеспечить форсирование реки 40-м стрелковым полком. С этой целью батальон сосредоточился в исходном районе, в трех километрах от Десны. Из политотдела было получено обращение «К саперам нашей бригады», и замполит Терешин, парторги провели в ротах митинги. Внимательно слушали саперы обращение политотдела бригады. В нем говорилось:

«Фронт противника прорван на глубину 200 километров. Взят город Конотоп, наши войска вышли на берег реки Десна. Перед нами старинная русская река. С ней связана история нашего народа, на ней стояли русские крепости, не раз на ней бились насмерть с врагом наши русские люди, отстаивая свою независимость!.. Боевая задача наших частей — обеспечить войскам переправу...Товарищ боец! Не забывай о наших погибших товарищах! Помни о детях, наших отцах, женах, матерях и сестрах! Над ними еще глумятся враги... Кровь безвинных детей взывает к мщению! Смерть проклятым гадам! Пусть сердце твое горит злобой и ненавистью к врагу... Вперед, на запад, на Киев, Чернигов! Смерть немецким оккупантам!»

Слова обращения волновали, звали в бой. Саперы поклялись с честью выполнить веление Родины.

Я встретился с командиром 40-го стрелкового полка и доложил ему о полученной батальоном задаче.

— Какие в батальоне есть переправочные средства? — поинтересовался он.— Для разведки у нас есть две малонадувные лодки МНЛ.— Не густо! — заключил он. — Тогда немедленно надо подготовить десятка

полтора-два плотов, леса тут достаточно. Не забудьте о веслах и баграх. Ночью проведите разведку реки, определите и обозначьте места, удобные для причалов. Результаты разведки доложите завтра в восемь ноль-ноль. — Он немного подумал и добавил: — Хорошо бы и паромчик оборудовать.. Нам обещали подослать понтоны, но

они где-то застряли. И вот еще что: пошлите разведчиков на поиски лодок. Наверняка они у местных жителей где-нибудь припрятаны.

Повторив боевую задачу и уточнив обстановку на участке полка, я возвратился в батальон. Нам еще не [53] приходилось обеспечивать переправу войск через реки, да и техники для этого не было. Но приказ есть приказ, его надо выполнять. А как? Об этом надо думать самим, на то мы и саперы!

В штабе батальона меня уже ожидали мои заместители: капитан А. М. Тюленев, старший лейтенант С. А. Петров и помощник по материально-техническому обеспечению (мы его звали «начальник тыла») капитан П. А. Потапов. Все вместе стали думать над тем, как быстрее изготовить плоты, багры и весла. Район работ я выбрал на южной опушке леса, примыкающего к реке Вить.

— Вам, капитан Тюленев, — обратился я к своему заместителю, — надо срочно подготовить чертежи плотов грузоподъемностью на стрелковое отделение или артиллерийский расчет с пушкой. Кстати, продумайте схему парома из плотов для движения по тросу. А вам, — это уже к Потапову, — обеспечить роты металлом для изготовления багров и поковок, а также проволокой для связывания бревен в плоты.

Вижу, Тюленев задумался.— Проволока, конечно, нужна, — сказал он, — а вот в отношении бревен надо

подумать! Ведь лес придется валить с корня, значит, он сырой. Плот из такого материала потребует до двенадцати кубометров леса. Да его, черта, всем батальоном не дотащить до реки!

— Может, в лесу заготовить бревна по размеру плотов и ночью перетащить их к реке, а потом уж на берегу собирать плоты? — предложил Петров.

— Эдак и ночи не хватит, чтобы бревна на руках перетащить! А лошади в топкой пойме не пройдут, — высказал сомнение Тюленев. — Да и противник может легко обнаружить нас и накрыть артогнем.

Да, было над чем поломать голову. Я был убежден, что плоты надо готовить как можно ближе к реке, скрытно от противника, а в ночь перед форсированием одним броском подтащить их к урезу воды.

Я прикидывал и так и этак. И вдруг неожиданно вспомнилось, детство. Ранняя весна, половодье. В низине, у насыпи железной дороги нашего пристанционного поселка, образовалось целое озеро воды. Половодье обрушило снегозадерживающую стенку из дощатых щитов, и, гонимые ветром, они плыли по озеру от одного берега к другому... Это уже были не щиты, а кораблики, уплывавшие в неизведанные дали, а на них мы, мальчишки-капитаны, [54] широко расставив ноги, палкой или доской отчаянно гребли, разгоняя плот-корабль, настигали «врага», таранили и топили его или сами летели в холодную весеннюю воду...

«А может, и нам сколотить плоты из досок? Сделаем обвязку из жердей с поперечинами, а сверху нашьем гвоздями дощатый настил. Такой плот будет значительно легче, чем из бревен. Может, получится?» — размышлял ~ я. Свои соображения высказал офицерам.

— Да, это идея! — поддержал меня Тюленев. — Сейчас же развернем пилораму и начнем готовить доски, а в ротах пусть заготавливают жерди. Только вот грузоподъемность таких плотов, наверное, будет маловатой, да и устойчивость недостаточна, — высказал он сомнение.

В то время на вооружении батальона была пилорама РПШ с приводом от передвижной электростанции ПЭС-15. Производительность ее при распиловке бревен составляла примерно 25 кубометров, досок за смену.

— Товарищ капитан! — обратился ко мне капитан П. А. Потапов. — А если использовать порожние железные бочки?

Бочки! Вот где решение вопроса! Плот будет легче, увеличится его грузоподъемность. Да и маневренность улучшится, и устойчивость!

— Молодчина, Потапов! Кто бы мог подумать, что у нас в тылу окопался такой смекалистый сапер! — похвалил я его. — Но где же раздобыть эти бочки?

Петр Алексеевич Потапов был учителем по профессии. Довольно быстро он освоил обязанности военного хозяйственника и работал с большим прилежанием. Тыл батальона у него всегда содержался в порядке. К тому же наш «тыловик» часто бывал в подразделениях, оказывал им помощь. После войны П. А. Потапов не изменил своему призванию, вернулся в школу учить ребятишек. Многие годы был директором средней школы в Саратовской области...

— А сколько надо бочек? — спросил Потапов.— Ну, хотя бы двадцать-тридцать! — неуверенно назвал я цифру, не представляя,

где их можно столько найти. — Да еще потребуется метров триста троса для перетаскивания парома.

— У нас есть семь-восемь бочек, а остальные будем разыскивать. Вот разве послать в Шостку? Там, говорят, [55] наши разбомбили немецкий склад горючего, может быть, не все сгорело. И трос поищем.

Отрядив Потапова доставать бочки и трос, а Тюленева — на заготовку жердей и досок, я с начальником штаба и взводом разведки отправился на западную опушку леса для разведки реки и рекогносцировки местности.

— Товарищ комбат! — на ходу спросил меня Петров. — А наберем мы достаточно гребцов на плоты? Дело-то новое. Я по возвращении прикажу ротным заняться этим.

Лес, по которому мы шли, жил своей обычной фронтовой жизнью. Всюду отрывались окопы, ходы сообщения, на полянах оборудовались огневые позиции для артиллерии и минометов. Вблизи опушки было спокойнее. Солдаты, примостившись в окопах и щелях, занимались своими делами.

Время от времени над нашими головами с громким шелестом пролетали снаряды и мины и гулко разрывались где-то в лесу позади нас. Впереди, на реке, раздавались редкие пулеметные и автоматные очереди. В общем, обстановка была привычная, фронтовая.

На опушке лес поредел. Мы вынуждены были залечь и по-пластунски продвигаться вперед в поисках удобного места для наблюдения. Вскоре нашли место, с которого открывалась панорама местности, и, устроившись поудобнее, начали обзор.

Перед нами протекала река Вить. Ее ширина достигала шестидесяти метров. За ней виднелась зеленая пойма Десны, изрезанная старицами и протоками, кое-где заросшая кустарником. Далее, примерно в двух километрах от нас, просматривалась изгибающаяся светлая лента Десны.

Противоположный берег реки вначале был пологий, затем круто поднимался, переходя в обрывистый. По нему-то, как нам подсказали пехотинцы-наблюдатели, и проходил немецкий передний край. Всмотревшись в бинокль, мы обнаружили свежий песок на бруствере траншей и окопов да редкие вспышки автоматных очередей. Правее, на высоком обрывистом берегу, виднелся город Новгород-Северский, с монастырем в центре. Гитлеровцы создали в городе разветвленную огневую систему и простреливали всю широкую пойму реки на север и юг. На крутом берегу в траншеях находились вражеская пехота, [56] пулеметные гнезда, в скатах высот были установлены орудия.

Левее, на нашем берегу, примерно в километре, виднелось село Остроушки.Переходя из укрытия в укрытие, мы внимательно изучали подходы к реке и

наиболее подходящие наносили на карту. Тут же была уточнена задача взводу

инженерной разведки: обозначить вешками выбранные нами подходы к реке; разведать и обозначить места для спуска плотов; определить ширину, глубину и скорость течения Десны; разведать и провесить вешками броды через реку Вить.

Поздно вечером мы возвратились в штаб батальона. Капитан Тюленев собрал командиров рот и объяснил им схему сборки плотов. Затем, раскрыв карту, я ознакомил офицеров с результатами рекогносцировки.

Вскоре прибыл Потапов.— Тридцать бочек мы уже доставили в роты, к утру еще столько же подвезут, —

сообщил он. — А вот с тросом несколько сложнее. — Потапов порылся в полевой сумке, достал тетрадь и, заглянув в нее, продолжал: — Есть у нас около трехсот метров стального троса, двести метров пенькового каната да шестьсот метров телефонного трофейного провода. Не знаю, пригодится ли?

— Все пригодится в нашем хозяйстве, — кивнул я.— Я посылал, товарищ комбат, отделение сержанта Горностаева искать лодки, —

доложил Петров. — Они разыскали пятнадцать рыбачьих лодок. Тут вот какая история: жители при вступлении немцев свои лодки затопили, а теперь подняли со дна реки и конопатят их, смолят. А с наступлением темноты пригонят к нам.

В этот вечер мы долго прикидывали, какую принять конструкцию плотов, сколько нужно бочек, чтобы собрать плоты для пехоты, артиллеристов, минометчиков. Опыта ни у кого не было, а полагаться на авось да небось на войне нельзя — за это расплачиваются жизнью. Расчеты же Тюленева пока не были убедительными.

Разгорелись споры. Особенно горячился командир 3-й роты старший лейтенант А. В. Муравьев. Молодой, темпераментный, отчаянно жестикулируя, он пытался доказать командиру 1-й роты В. В. Макарову, что плот на четырех бочках вполне выдержит стрелковое отделение.

— Надо только сделать побольше площадь плота! — убеждал он. [57]— Это бездоказательно, Алексей! — как всегда спокойно возражал Макаров. —

Расчеты показывают, что такой плот выдержит не более трех-четырех человек. А чтобы сразу переправить стрелковое отделение, надо еще добавить хотя бы пару бочек!

— Твои расчеты наверняка имеют процентов пятьдесят запаса прочности! А зачем нам такой запас? — не унимался Муравьев, вопрошающе глядя на меня.

По лицам офицеров я видел, что все они ждут от меня окончательного решения. Трудное это дело — уверенно командовать, когда у самого еще нет твердой уверенности. А решение надо принимать сейчас, немедленно, и такое, которое бы не вызывало сомнений, а сразу бы убедило всех своей неоспоримостью. Но тогда я не нашел такого решения. Да и откуда оно могло появиться? Ведь опыта форсирования рек у меня еще не было. Немного подумав, я предложил:

— К рассвету на берегу залива надо сосредоточить три конструкции плотов: на четырех, шести и восьми бочках. Этим займетесь вы, Макаров. Там, где залив не просматривается противником, проведем испытания. Начать испытания завтра в шесть ноль-ноль.

— Может быть, там заодно и потренируем гребцов? — предложил Терешин.— Отработаем перетаскивание троса через залив и управление паромом, —

подхватил начштаба.Предложения были правильные, и с ними все согласились.— Закрепить трос — дело нехитрое. А вот как его перекинуть через Десну? —

сокрушенно покачал головой Муравьев.По правде говоря, я тогда и сам не представлял, как мы это сделаем.— Вот и давайте подумаем, а завтра в заливе примем окончательное решение, —

подвел я итог.

Ночь выдалась прохладная, тихая. Лишь время от времени нарушали тишину пулеметные и автоматные очереди, да изредка вспыхивали в поднебесье матовым светом ракеты.

Теперь, когда к решению задачи подключились все, когда что-то уже вырисовывалось, появилась уверенность в успехе. Мысленно вспоминая разговор с офицерами, я с удовлетворением отметил, как все горячо болели за [58] дело. Да, хорошо работать с такими заместителями и командирами подразделений.

А как они быстро растут, набираются опыта! Не случайно один день на фронте считается за три. Недавно В. В. Макарову присвоили очередное звание «капитан». Муравьеву вчера был вручен орден Красной Звезды. Присвоены очередные воинские звания «старший лейтенант» командирам взводов Н. А. Никоновичу, П. Д. Заваруеву и В. Д. Королеву. К тому же, Заваруев и Королев были награждены орденами Красной Звезды за образцовое выполнение заданий командования в боях под Курском, Там тогда многие отличились...

Мне вспомнились оборонительные бои и наступление 73-й и 16-й стрелковых дивизий 48-й армии. Армада фашистских танков и мотопехоты обрушилась на позиции этих дивизий, пытаясь смять нашу оборону. Но бойцы стойко и самоотверженно защищали рубежи, нанося потери противнику. В отражении атак вражеских танков участвовали и саперы нашего батальона. Исключительный героизм и мастерство проявили саперы отделений, которыми командовали старший сержант Григорий Гордиенко, сержант Петр Кособрюхов, Борис Мезенцев, Терентий Шведов. Не страшась губительного огня противника, смельчаки установили мины перед двигавшимися на наши позиции фашистскими танками. Несколько вражеских машин подорвалось на минах, а остальные повернули назад, преследуемые огнем нашей артиллерии. В этом бою бесстрашно действовали ефрейтор Василий Паневин, сержант Николай Ильин, лейтенант Заваруев. Все они были награждены орденами и медалями.

Отбив яростные атаки врага, войска 48-й армии перешли в наступление. И снова в боевых порядках атакующих шли наши саперы-комсомольцы: лейтенант Николай Никонович, сержанты Николай Дианов, Андрей Здоровенко, Никифор Гудошников, рядовые Дмитрий Селиванов, Константин Бусаров, Андрей Бевз, Саги Незамов и другие. Под огнем фашистов они бесстрашно проводили инженерную разведку переднего края и заграждений противника, проделывали проходы в его минных полях и обеспечивали пропуск наших танков и пехоты.

Однажды сапер комсомолец Дмитрий Селиванов был атакован вблизи немецких окопов группой гитлеровцев. Весь израненный, он мужественно вел из автомата огонь. Вскоре подоспели товарищи и отбили атаку противника. [59]

В этом бою герой-комсомолец сражался до последней капли крови и пал, сраженный пулями.

Да, замечательные люди в нашем батальоне! С такими молодцами любая задача по плечу!..

На рассвете, едва я забылся коротким тревожным сном, меня разбудил Петров.— Пора, товарищ комбат! Макаров прислал за вами связного. У него все готово

для испытаний.— А где Тюленев? Разведчики прибыли? Как Потапов? Бочки, трос достал? —

засыпал я его вопросами.— Тюленев ждет вас у повозки, разведчики еще не прибыли, а бочки и трос на

месте, — как всегда лаконично доложил Петров.Рассвет медленно, как бы нехотя, разгонял ночную тьму. В лесу и низинах еще

стелился густой белесый туман, и стоявшие на берегу залива люди казались призраками.

Командир роты Макаров доложил, что испытания плотов начались.Мы стояли на песчаном берегу залива. Еле различимый в тумане, к нам двигался

большой плот-паром. Вот уже на нем можно различить бойцов. Упершись ногами в настил, они руками перебирали трос. Левее нас двигался плот поменьше. На нем солдаты, по двое с каждой стороны, стоя на коленях, отчаянно гребли самодельными веслами. Плот разворачивало то в одну, то в другую сторону, и к берегу он приближался медленно.

— Ничего, научатся! — убежденно сказал Макаров, кивнув на солдат.А паром уже подошел к берегу и мягко уткнулся в песок. На землю спрыгнул

командир отделения сержант С. Г. Дикарев и радостно доложил:— Порядок, товарищ комбат! На таком скороходе можно и танки переправлять!Плот-паром саперы собрали на девяти бочках. Сверху по жердевой обвязке

уложили дощатый настил. На пароме находилось четырнадцать человек, однако осадки почти не было.

— Сколько человек потребуется на его перетаскивание? — спросил я Макарова.— Всей ротой волокли и, откровенно сказать, упарились! — ответил он и вдруг

предложил:—А что, если настил заготовлять в виде съемных щитов и к берегу Десны [60] доставлять отдельно? Тогда и остовы из жердей с бочками будет сподручно нести.

— Ну, ты и голова, Всеволод! — похлопывая по плечу Макарова, сказал Муравьев.

— А ты слышал такую солдатскую пословицу: семь фашистов, двое нас и смекалка про запас? Это про нас сказано! — отшутился Макаров.

Осмотрев остальные плоты, мы с Тюленевым убедились, что наиболее устойчивы те, которые на шести и девяти бочках. Да и по грузоподъемности они подходили. Но бочки и трос достать было нелегко. Поэтому решили готовить часть плотов из бревен и досок.

— Товарищ комбат! — обратился ко мне Макаров. — Посмотрите, как будут перетягивать канат через пролив!

Тем временем справа от нас разведчики погрузили на плот трос, уложенный бухтой, и один конец его закрепили на берегу. Затем веслами начали грести к противоположному берегу, постепенно сбрасывая («травя») трос в воду. Вскоре они достигли берега и, установив ворот, натянули трос.

— Вот и готово! — заключил Макаров.— Здесь-то на лад получается, — заметил Муравьев, — а что будет там, на

течении? Не понесет ли плот?— А может, попробовать с противоположного берега плот тащить телефонным

кабелем? — предложил Макаров.Туман постепенно рассеивался. Теперь уже просматривался весь залив, и на его

сверкавшей глади хорошо были видны плоты с солдатами, переправляющимися на противоположный берег.

В 8.00 я вернулся в штаб батальона, чтобы доложить командиру полка о проделанной работе. Там встретил вернувшихся разведчиков.

В то время в штабе батальона не предусматривался взвод инженерной разведки. У нас был взвод управления (отделение инженерной разведки и два отделения связи), Поэтому инженерную разведку обычно вел взвод управления, усиленный саперным отделением. Война заставила нас создать и внештатный взвод инженерной разведки. Но об этом позднее...

Командир взвода управления лейтенант Г. И. Першин, возглавлявший разведку, доложил, что все подходы к местам, удобным для спуска плотов и паромов, проверены. Ширина Десны достигает 160 метров, глубина — [61] 4 метров. Установлена и

скорость течения. Через реку Вить обозначено два брода глубиной до полутора метра в районе села Остроушки.

Командир полка находился на КНП, расположенном на опушке леса, и ставил боевые задачи командирам частей и подразделений.

— А с бочками это вы здорово придумали, похвально, товарищи саперы, — сказал он после моего доклада. — Прошу в каждом батальоне оборудовать по одной паромной переправе, а плоты пехота сама вытащит на свои участки. Когда думаете перекинуть через реку тросы?

— С наступлением темноты разведчики перекинут и закрепят их, — ответил я. — Прошу действия разведчиков поддерживать огнем.

— Вам повезло, комбат. Сегодня ночью рота первого батальона нашего полка уже переправилась на лодках на тот берег и окопалась под носом у немцев! Вот и обдумайте вопросы огневого прикрытия с командиром первого батальона, — и комполка указал на низкорослого капитана, сосредоточенно изучавшего карту. — Кстати, и сосед наш слева — 162-я стрелковая дивизия 65-й армии — тоже переправила часть сил.

Из разговора с командиром полка я уяснил, что утром 40-й стрелковый полк после короткого артиллерийского налета должен форсировать Десну на участке Пеньковый Завод — Чернацкий, атаковать противника и овладеть Пеньковым Заводом. Затем, взаимодействуя с 30-м стрелковым полком, он будет наступать на город. Готовность войск — пять утра. А время «Ч», то есть отвал от берега первых плотов, будет назначено дополнительным распоряжением.

Тут же на КНП вместе с командирами стрелковых батальонов и артиллеристами мы обговорили и уточнили все вопросы по доставке плотов к реке: кому по каким маршрутам следовать, кто из саперов будет сопровождать пехоту к реке, состав первых рейсо-расчетов.

В полдень я прибыл в район работ. Погода стояла пасмурная, дождливая, но увлеченные работой солдаты не замечали этого. Саперные роты да и взводы располагались с интервалом двести-триста метров. На весь личный состав были отрыты щели, ведь воздушных пиратов можно ожидать в любой час. Время от времени гитлеровцы обстреливали лес, осколки крупнокалиберных снарядов безжалостно секли его, выворачивая деревья с корнями. [62]

Как больно видеть искалеченный артобстрелом родной лес, пожарища! Словно живые, падают со стоном деревья...

Собрав командиров рот, я поставил перед ними боевые задачи. До наступления темноты нужно связаться с командирами стрелковых батальонов и уточнить совместные действия при форсировании. Взвод инженерной разведки должен на берегах реки к 3.00 закрепить два троса.

Затем на партийном бюро мы обсудили задачи коммунистов при форсировании Десны, расставили боевой актив по участкам. Теперь нужно провести общее комсомольское собрание. Но боевая обстановка тревожная, противник непрерывно обстреливает лес из орудий и минометов.

— У меня есть предложение, — сказал Терешин. — Собрания провести по ротам. Мы с парторгом побываем в первой и второй, а вас, Сергей Александрович, прошу выступить у комсомольцев третьей роты.

Так и сделали.Наступил вечер. Не переставая моросил мелкий осенний дождичек.

Обмундирование у бойцов намокло и неприятно холодило тело.Личный состав саперного батальона и прибывшие стрелковые подразделения,

разобрав плоты, начали выдвигаться к реке. Особенно трудно пришлось 1-й и 3-й

саперным ротам, которым довелось переносить плоты-паромы. Бочки, прикрепленные проволокой к жердевой обвязке, провисали, цеплялись за песок, гремели, затрудняли движение. Приходилось поднимать обвязку и нести на согнутых в локтях руках, а это было особенно тяжело. Через каждые пятьдесят-сто шагов остановка: кто-то не выдерживал тяжести, опускал свой край, за ним — второй, третий, и вот уже плот оказывался на грунте. Останавливались, отдыхали. И снова вперед...

Измученные, мокрые, чертыхаясь и проклиная погоду, солдаты, однако, не падали духом. Шутки-прибаутки так и сыпались.

— Ну, саперики-топорики, и придумали же вы этакую каракатицу! — едко сказал кто-то из пехотинцев. — Так и грыжу заработаешь ненароком!

— Да откуда им придумать лучше-то, — заметил другой пехотинец, — правду говорят: один сапер — один топор, один пень за целый день! [63]

— Эй, пехота, не пыли! — в сердцах, заметил кто-то из саперов. — Держи крепче, не отпускай! Любишь кататься, люби и саночки возить!

— Хватит вам, хлопцы! Скоро всем достанется под завязку. Держите-ка крепче, да шире шаг! — урезонивал споривших командир саперного отделения коммунист сержант И. А. Новохатский.

Мне нравился этот уже не молодой, рассудительный сержант. Он среднего роста, плечистый, всегда в аккуратно заправленном обмундировании, снаряжение у него хорошо подогнано. Во всем чувствовалась основательность, деловитость.

А вот и брод через реку Вить. Заходить в прохладную сентябрьскую воду, да еще в промокшем обмундировании, не очень приятно. Наиболее находчивые взобрались на обрешетку плота и, отталкиваясь шестами, устремились к противоположному берегу. Щиты настила сплавляли по воде.

В пойму Десны вышли только в полночь. Тогда же сделали большой привал. Уставшие и продрогшие бойцы примостились на плотах и прямо под дождем с наслаждением курили, пряча свои самокрутки в ладонях. Все отчетливее слышались автоматные и пулеметные очереди. Изредка с той стороны прилетали одиночные снаряды и, прошелестев над нами, взрывались где-то в стороне. Гитлеровцы, очевидно, не догадывались о нашем наступлении на этом участке. Надежно окопавшись и прикрываясь с фронта Десной, они чувствовали себя в безопасности и только время от времени постреливали в темень.

Перед самым рассветом мы достигли, наконец, Десны и последними усилиями столкнули плоты и паромы на воду. Здесь нас встретил командир отделения взвода инженерной разведки сержант А. Болотин.

— Товарищ комбат! Ваше приказание выполнено — трос через Десну перетянут и закреплен на обоих берегах!

— Трудно пришлось?— Да уж хлебнули горюшка! — улыбнулся он. — Вначале пытались трос на

малонадувной лодке перетянуть, да перевернулись и чуть сами не затонули! Хорошо, что недалеко от берега. Пришлось трос погрузить на плот и уж потом сбрасывать в воду.

— Потери есть? [64]— Легко ранен осколком Ильин. Мы его перевязали и отправили в батальон.На участке второго стрелкового батальона трос также был перетянут через реку.Рассвет наступал медленно, словно бы нехотя. Дождь прекратился, но небо

закрывали тяжелые свинцовые тучи. На реке стелился туман, закрывая противоположный берег. Это было нам на руку: появилась возможность незаметно для врага переправиться на противоположный берег, тем более, что и авиации противника в небе тоже не было.

Приближалось время «Ч», о котором знали лишь командиры частей, для всех же остальных был установлен сигнал — три красные ракеты.

Первые расчеты пехотинцев занимали места на плотах и в лодках, заканчивали погрузку пулеметов и минометов, ящиков с боеприпасами. Саперы-причальные, стоя по колено в воде, удерживали за веревки качавшиеся плоты и паром.

На паром первой роты артиллеристы вкатили противотанковую пушку и уложили ящик со снарядами. Пушку тщательно закрепили проволочными растяжками. Расчет равномерно разместился на пароме, изготовившись к бою.

В первый ответственный рейс пошли коммунисты и комсомольцы. Начальником парома в первой саперной роте назначили опытнейшего сапера — помощника командира взвода, парторга роты Ивана Анисимовича Паршина. Не торопясь, по-хозяйски руководил он погрузкой артиллеристов, указал каждому место, тщательно проверил крепление пушки. Обслуживало паром саперное отделение старшего сержанта И. А. Новохатского.

Все были готовы и с нетерпением ожидали сигнала.По реке повеяло ветерком, туман немного рассеялся, и появились очертания

противоположного берега. Беспокойство солдат возрастало.— Ракеты! — радостно крикнул кто-то, и сразу же где-то позади нас прозвучали

залпы артиллерии, а на противоположном берегу заухали разрывы снарядов.— Вперед! — скомандовал командир-пехотинец, и все плоты, паромы и лодки

устремились по реке к противоположному берегу.На пароме саперы и артиллеристы дружно перехватывали трос, упираясь ногами в

настил. Мягко покачиваясь [65] на воде, он медленно поплыл, удаляясь от нашего берега. При выходе на быстрину паром начало сносить вниз по течению. Изогнувшись широкой дугой, трос дрожал — казалось, вот-вот лопнет. И только огромными усилиями бойцам удавалось удерживать паром и заставлять его двигаться по прямой, к берегу.

А на плотах солдаты дружно гребли веслами, отталкивались баграми. Однако, как только плоты достигли середины, их закружило, завертело, начало сносить течением. Но люди не поддались опасным капризам реки. Напрягая все силы, они успешно прошли по своему маршруту. Еще успешнее продвигались рыбачьи лодки с пехотой.

Туман рассеялся... Теперь хорошо просматривалась вся река и десятки движущихся по ней плотов, лодок. паромов. Виднелись и разрывы снарядов нашей артиллерии на высоком берегу противника.

Фашисты уже заметили наших солдат, и на реке начали гулко рваться их снаряды и мины. То тут, то там поднимались голубые фонтаны воды: низкие — от разрывов минометных мин, высокие — от артснарядов.

Вот волной от разорвавшегося снаряда перевернуло чью-то лодку. Оказавшиеся в воде бойцы пытались вплавь достичь противоположного берега. А вот снаряд взорвался возле плота с гребцами-коммунистами Лазаревым и Федоровым. Оба были ранены. Плот завертело и понесло по течению, в сторону двигавшегося парома. Бойцы-пехотинцы растерялись. Увидев это, старший сержант Новохатский бросился с парома в воду, вплавь достиг плота и вместе с солдатами направил его к берегу. Раненым пехотинцы оказали первую помощь.

— Товарищ капитан! Разрешите мне переправиться на ту сторону, к раненым! — обратилась к Макарову санинструктор сержант Любовь Невенчаная. — Я уже договорилась с Петей, он меня на резиновой лодке перевезет на тот берег.

— Это еще что за «Петя», товарищ сержант? — строго спросил Макаров, сдерживая улыбку.

— Виновата, товарищ капитан. Ефрейтор Филин, — приняв положение «смирно», доложила Невенчаная.

В ладно пригнанной гимнастерке, перетянутая в талии армейским ремнем, в защитного цвета юбке, кирзовых сапогах и пилотке, раскрасневшись от волнения, санинструктор [66] была очень хороша, недаром в батальоне многие пытались (правда, безуспешно) ухаживать за ней.

— Разрешаю, товарищ сержант, переправиться, только будьте осторожны,—сказал Макаров, любуясь девушкой.

— Есть! — козырнула Люба и побежала к лодке.С каждой минутой враг усиливал огонь по реке. Но вот первые лодки, паром и

плоты достигли противоположного берега, и пехота устремилась в атаку.А саперы? Саперам предстояло под обстрелом врага вернуть плоты и паромы на

исходный берег и переправлять очередные расчеты. К парому подошел командир полка с группой офицеров.

— Молодцы саперы! Так держать! — подбодрил он усталых бойцов.Отдав распоряжение Макарову на эвакуацию раненых, я пошел на участок 3-й

роты Муравьева. Здесь переправа тоже шла успешно. На пароме действовал саперный взвод под командованием лейтенанта Ф. И. Решетникова. Федор Иванович прибыл к нам в батальон в мае 1943 года и быстро вошел в коллектив. Полюбили его бойцы за деловитость, твердость характера, человечность. С батальоном Решетников прошел большой путь до самого конца войны.

Доставив очередной расчет артиллеристов с пушкой на западный берег, паром повернул обратно. В это время снарядом разбило столб, за который был привязан трос. Паром начало сносить вниз по течению. Лейтенант Решетников с группой своих солдат смело бросился в воду и, ухватив конец троса, выбрался на берег и закрепил его. И вот уже паром снова приблизился к берегу, чтобы погрузить очередную пушку с расчетом.

Переправа продолжалась и ночью. Паромы и плоты беспрерывно сновали от одного берега к другому. В эту напряженную фронтовую ночь погибло несколько наших ребят. Своей кровью они окрасили воды Десны.

Позднее заместитель начальника штаба 102-й стрелковой дивизии майор Злоказов писал в своем донесении: «Противник прилагал все усилия, чтобы сбросить переправившиеся подразделения в Десну. Он держал переправы под непрерывным огнем, приходилось менять места переправ. Самоотверженная работа саперов во многом способствовала успеху наступления».

А на противоположном берегу 40-й стрелковый полк [67] стремительно атаковал противника, занял его оборонительные позиции и, развивая наступление, нанес фашистам немалый урон.

На правом фланге дивизии начал переправу 16-й стрелковый полк. Там действовали 113-й и 114-й батальоны нашей бригады. Успешному наступлению 102-й стрелковой дивизии во многом способствовали действия правофланговых частей 65-й армии. Ее 162-я и 140-я стрелковые дивизии, форсировав Десну, на участке Остроушки — Погребки завязали бой с противником на западном берегу.

Используя успех 40-го стрелкового полка, командир дивизии начал переправу 30-го полка.

Теперь, когда автоматный и пулеметный огонь противника не достигал реки, а к артиллерийским обстрелам солдаты привыкли, работа на переправе пошла быстрее. Вместо выбывших из строя паромов и плотов подвозились и спускались на воду новые. Вскоре к реке подошли понтонеры с паромами из парка Н2П. Они быстро собрали паромы и начали переправлять артиллерию и танки.

С каждым днем наращивались наши силы на западном берегу. Преодолевая отчаянное сопротивление врага, дивизия упорно продвигалась вперед, в направлении Новгород-Северского.

О накале сражений газета «Правда» 15 сентября 1943 года писала: «...над Десной идет бой. На крутых берегах реки, в широких плесах, на переправах рвутся вражеские снаряды и мины. Над переправами, сделанными ночью искусными, всемогущими руками солдат, висят «юнкерсы». С утра до вечера противник бомбит переправы и берег, где успели закрепиться наши бойцы. От взрывов бомб и снарядов все потонуло в черной пыли... Но ни смертельный огонь, ни бомбежки не могут уже остановить переправляющиеся на западный берег подразделения. Рядом с переправами и паромами снуют челноки, простые дощаники, наскоро сбитые из бревен плоты... Наши солдаты и офицеры еще раз показали свою непоколебимую стойкость и мужество... На высокий западный берег Десны переправляются все новые и новые подразделения».

Используя успешное наступление войск 65-й армии слева, 102-я стрелковая дивизия сломила сопротивление фашистов на подступах к городу и завязала бои на его окраине. [68]

За время форсирования Десны личный состав нашего батальона работал на пределе человеческих сил. Короткий отдых на берегу, под обстрелом врага, не восстанавливал силы бойцов. А бой требовал все нового напряжения. И люди пытались забыть об усталости.

Передо мной отчет штаба инженерных войск 48-й армии об инженерном обеспечении форсирования Десны. Читаю краткую, но выразительную запись: «Бесстрашные саперы под непрерывным артиллерийским и пулеметным огнем противника по целым суткам работали без отдыха и смены, нередко по пояс в воде». Да, так оно и было. Более трех дней и ночей, не смыкая глаз, обеспечивали саперы переправу.

Теперь, когда войска успешно вели наступление, а на реке действовали только понтонные паромы, саперы потянулись к лесу, на отдых. В лесу запылал походный солдатский костер. Чадя махорочными цигарками, кутаясь в плащ-накидки, саперы распластались на земле. Усталость была так велика, что люди, забывая обо всем, сразу погружались в глубокий сон.

...Вспоминая фронтовые годы, я зримо представляю себе штурмовые дни и ночи на переправах многих рек. Форсирование Днепра и Десны, Западной Двины и Буга, Вислы и Одера и многих других рек вписаны в нашу героическую историю славной страницей. Мы, военные, обычно называем реки водными преградами. Да, нелегко было сквозь шквал огня переплывать бурлящее русло. Но, повинуясь приказу Родины и своей совести, люди в солдатских шинелях покоряли реки, озера, проливы. Правдиво и впечатляюще об этом сказал поэт-фронтовик Александр Твардовский:

Переправа, переправа!Пушки бьют в кромешной тьме.Бой идет святой и правый.Смертный бой не ради славы,Ради жизни на земле.

Мост через Десну

Лес опустел, замер. А еще недавно он тревожно гудел от говора людей, фырканья лошадей, лязга оружия и стука топоров. Сейчас здесь первозданная тишина... Словно ураган прошел по роще — всюду валялись ветви, вывороченные с корнем деревья, кусты мелколесья примяты, изломаны. [69]

Опустевшие окопы, траншеи, котлованы, еще вчера полные жизни, старательно ухоженные солдатами, теперь выглядели сиротливыми, запущенными. То тут, то там виднелись небольшие воронки с рваными краями — от артиллерийских снарядов и

мин, и большие, глубокие, — от двухсоткилограммовых авиабомб. В некоторых воронках скопилась вода, и в ней, как в зеркале, отражалось синее небо с медленно плывущими рваными облаками.

В расположении батальона оживленно. Вернувшиеся с Десны саперы обедали. Кое-кто сладко похрапывал, устроившись как попало. Теперь, когда задача была успешно выполнена, а опасность осталась позади и напряжение спало, солдаты вспоминали различные эпизоды только что пережитого боя на переправе и, конечно, подтрунивали друг над другом.

Оживленно было и во 2-й саперной роте. Под разлапистым дубом расположилось отделение сержанта Б. И. Мезенцева. Сидя на земле и зажав в коленях котелки с горячей кашей, бойцы дружно работали ложками. Иногда смеялись над шутками ефрейтора А. Н. Баркова. Небольшого роста, с улыбчатым лицом и веселыми глазами, он был заводилой в роте, к тому же еще и ротным запевалой.

Барков хитровато улыбнулся и, кивнув на сидевшего около него рядового Д. М. Гусева, сказал:

— А Гусев-то наш вчера нормы ГТО по плаванию сдавал!— Да ладно уж тебе, — смущенно улыбаясь, пытался остановить ефрейтора

молодой солдат Гусев, прибывший в батальон после Курской битвы.— Только не обижайся: что было, то было, — не унимался Барков. — Вспомни

лучше, как вторым рейсом мы переправляли на лодке расчет станкача. Я на веслах, пулемет с расчетом на носу лодки, а Гусев на корме рулевым.

Барков зачерпнул ложкой из котелка кашу и, отправив в рот, с лукавой улыбкой посматривал на товарищей.

— Ну, так что же случилось? — не вытерпел кто-то из бойцов.— Только мы выплыли на середину реки, вдруг ка-ак шарахнет! Снаряд взорвался

где-то в метрах пяти от лодки. Лодку нашу крепко качнуло, а нас окатило водой. Я испугался за пулеметчиков. Повернулся — нет, ничего, сидят смирно. Крепкие ребята! Разворачиваюсь, а рулевого [70] Гусева на месте нет, как ветром сдуло. Огляделся, вижу — справа от лодки показалась из воды голова, глаза от страха большущие, рот открыт, а из него истошный крик: «Помогите! Тону!.. Я плавать не умею!» А сам так это быстренько ладошками воду загребает и плывет, как кутенок...

— Силен бродяга! — засмеялся кто-то.— Бросил я ему конец веревки — «Держи!» Он ловко схватил ее и, бултыхая что

есть мочи ногами и перебирая руками по веревке, подплыл к лодке. «Хватайся за борт!» — кричу ему, а он никак не может оторваться от веревки, мертвой хваткой вцепился за нее и все! Схватили мы его да так вместе с веревкой, зажатой в руках, и втащили в лодку!

— Ну что, Гусев, сдал нормы ГТО? — дружно засмеялись саперы.— А вы слушайте его! Язык-то у него без костей, наговорит вам небылиц, —

отмахнулся Гусев.— Товарищ комбат! Я искал вас на переправе, — запыхавшись от быстрой

ходьбы, обратился ко мне писарь Н. П. Голубев. — Вас срочно вызывают в штаб... Приехал командир бригады.

Русоволосый, с открытым взглядом голубых глаз, всегда опрятный, подтянутый, комсомолец Николай Голубев заметно выделялся среди товарищей. Обязанности писаря штаба он освоил в совершенстве и выполнял их добросовестно, но стремился попасть в роту, о чем не раз просил начальника штаба и меня.

Вот и сейчас, следуя за мной, Николай заговорил как бы сам с собой:— Везет же людям! Ну как не позавидуешь ребятам!Я догадываюсь, о чем он думает, но молчу, вроде не слышу.

— Вот это здорово — наши хлопцы под огнем переправляли пехоту! Такое на всю жизнь запомнится! — бурчит Николай. — А мы? Сидим себе в штабе: вроде бы и на фронте, а от передовой далеко. Подумаешь, снаряды рвутся, так они и в глубоком тылу рвутся...

Ну что ему на это ответить? Писаря в штабе тоже нужны. Об этом мы говорили с ним уже не раз...

У штабной палатки я встретился с командиром нашей бригады полковником Александром Васильевичем Астаповым. Коренастый, крепкий, подтянутый, глаза с прищуром, добрые. Говорил он медленно, негромко, но убедительно. [71] Астапов — кадровый командир, в прошлом — участник гражданской, офицер Генерального штаба. Еще до войны был награжден орденом Красной Звезды. К нам в бригаду прибыл в 1942 году из уральского городка, где был начальником военно-инженерного училища.

Комбриг был не один. Возле него стояли начальник политотдела бригады подполковник Н. М. Лапотышкин, мой заместитель по политчасти капитан В. В. Терешин и парторг батальона старший лейтенант Я. Б. Хайрулин.

Николай Михайлович Лапотышкин что-то записывал в блокнот, видимо, о действиях саперов, отличившихся на переправе. Взгляд его карих глаз требовательный, пытливый. Лапотышкин пользовался большим авторитетом в бригаде. Этому немало способствовал большой жизненный опыт, годы партийной работы. Инженер-металлург, он до войны окончил политехнический институт в Свердловске. Работал на заводе, затем в обкоме партии, заведовал отделом машиностроительной промышленности. После окончания курсов по военной подготовке был призван в Красную Армию и назначен начальником политотдела нашей бригады. Всю войну от Пензы до Праги Николай Михайлович прошел с бригадой.

...Я доложил полковнику Астапову о выполнении боевой задачи по обеспечению переправы войск.

Улыбаясь и дружески похлопывая меня по плечу, Лапотышкин спросил:— Ну как, товарищ комбат, навоевался? Говорят, вы пятые сутки не отдыхаете?«Неспроста он начал этот разговор, — подумал я. — Что-то они привезли новое

для батальона». И не ошибся.— Не гадай, комбат, все равно не догадаешься... Вижу твою озабоченность. Давай

карту и получай новую задачу, — приказал комбриг.«Ну вот и отдохнули, братцы-саперы, — подумал я. — Не иначе, придется

переправляться через реку и догонять 102-ю стрелковую дивизию».Я быстро раскрыл карту, а комбриг, водя карандашом по ней, продолжал:— Войска армии, успешно форсировав Десну, развивают наступление на запад.

102-я стрелковая дивизия ведет уличные бои в Новгород-Северском. Бригада получила задачу — построить через Десну мост грузоподъемностью пять тонн — для эвакуации раненых и подвоза боеприпасов и горючего, а через ее приток реку Вить — [72] грузоподъемностью сорок тонн. На строительство моста через Вить выдвигается батальон Меньшикова. Ваша задача: построить мост через Десну в районе Новгород-Северского. Готовность моста — шестнадцатого сентября, к шестнадцати ноль-ноль.

«А сейчас уже пятнадцать ноль-ноль четырнадцатого, — мысленно отметил я. — Значит, на строительство моста отводится только двое суток!»

— Товарищ полковник! Наш батальон никогда не строил мостов через такие реки, к тому же времени мало! Люди крайне устали, а надо еще собрать батальон и выдвинуться в район строительства, — пытался я как-то убедить комбрига изменить свое решение, хотя и чувствовал бесполезность своих доводов. — Батальон Меньшикова на подходе к реке Вить, он наверняка быстрее построит мост на Десне.

— Сейчас еще нельзя открыто подойти к реке, на берегу идет бой. Вам это хорошо известно. А к вечеру бои в городе прекратятся и откатятся на запад. А что касается вашего неумения строить мосты, — продолжал комбриг, — так вы прибедняетесь, Сергей Александрович. Наверное, не один десяток мостов построил батальон за годы войны?

— Да что это за мосты были! — все еще пытался я убедить командира бригады. — А на Десне длина моста более ста пятидесяти метров!

— Вы, товарищ комбат, напрасно теряете дорогое время, — сразу посуровев, сказал комбриг. — Мы хорошо знаем ваш батальон и его личный состав. Только он может выполнить эту задачу. К тому же, все остальные части бригады уже задействованы. Вам, надеюсь, известно это армейское слово?

Я понял, что дальнейший разговор ни к чему хорошему не приведет. Надо быстрее браться за выполнение задачи.

— Товарищ Сафонов, — негромко сказал подполковник Лапотышкин, — командование бригады возлагает на вас трудную, но почетную задачу! Доведите приказ комбрига до коммунистов, комсомольцев, всего личного состава. Мы уверены, что батальон успешно справится с ней.

— Не теряйте времени, комбат! — повторил полковник Астапов. — Не дожидаясь подхода с переправы всех подразделений, немедленно выдвигайте батальон к месту [73] строительства моста. Вам лично следует выехать вперед и на месте решить, где лучше строить мост. Встретитесь на реке Вить с комбатом Меньшиковым, он даст повозки для подвоза лесоматериалов. Я уже говорил ему об этом. А лес можно заготовлять и здесь, в районе батальона. Действуйте, а мы поехали. Желаю успеха!

В штабной палатке собрались командиры рот, мои заместители и начальники служб. Ознакомив всех с полученной задачей, я приказал командирам рот немедленно приступить к заготовке лесоматериала. Сам же с командиром 3-й роты А. В. Муравьевым и двумя разведчиками — сержантом Т. С. Шведовым и рядовым П. Д. Наскиным, захватив малонадувную лодку, на тачанке поехал к Десне.

Хочется сказать несколько слов о коммунисте сержанте Терентии Шведове. Это был опытный, энергичный и волевой младший командир. В армию его призвали из города Ельца, где работал слесарем. До недавнего времени в батальоне командовал саперным отделением в 1-й роте Макарова. В июльских боях на Курской дуге Шведов не раз проявлял недюжинные командирские качества, смелость и отвагу. При отражении танковых атак противника в полосе обороны 73-й стрелковой дивизии отделение Шведова под огнем вражеских танков установило минное поле, на котором подорвался танк, и уничтожило вражеских саперов, пытавшихся снять мины. Там же, при переходе 48-й армии в контрнаступление, Шведов провел разведку переднего края противника и принес ценные данные о его заграждениях. За образцовое выполнение боевого задания он был награжден медалью «За отвагу».

Теперь Шведов командовал отделением инженерной разведки, и мне казалось, что ему нравилась эта опасная и полная неожиданностей работа. Как показали последние бои, мы не ошиблись в Шведове, назначив его в разведку.

В пути я обдумывал новую боевую задачу. Как ее быстрее выполнить? В уме прикидывал различные варианты, возможный объем работ. Муравьев, сидя в тачанке рядом со мной, что-то подсчитывал в раскрытой на коленях тетради. На лесной дороге тачанка подпрыгивала, и его карандаш выписывал замысловатые вензеля.

— Если принять ширину реки за сто пятьдесят метров, а норму расхода лесоматериала на один погонный [74] метр моста — полтора кубометра, — наклонившись к моему уху, кричал Муравьев, — потребуется двести двадцать пять кубиков! А на их вывозку примерно сто пароконных подвод!

«А чтобы заготовить такое количество лесоматериала, — мысленно продолжал я расчет Муравьева, — придется, очевидно, свалить более двухсот пятидесяти деревьев диаметром до четверти метра, обработать и вывезти к реке».

Лошади, пофыркивая, резво катили тачанку. За нами клубилась густая пыль. Я посмотрел на часы — 18.00! «Сейчас батальон приступит к валке леса. Две роты за первые три-четыре часа смогут загрузить все двадцать повозок. Таким образом, первые пятьдесят-шестьдесят кубометров леса к Десне будут поданы — по бездорожью — только к двум-трем часам ночи. Остальной лес сможем вывезти к середине завтрашнего дня. А когда и с кем строить мост? Одной третьей ротой?» От этих расчетов голова шла кругом.

— Товарищ капитан! — настойчиво спрашивал Муравьев, — какие будем делать опоры? Глубина реки по карте достигает четырех метров. Как же мы забьем сваи? А рамы как поставить на такой глубине, учитывая и течение?

Если б я знал, как и какие мы сможем установить опоры, тогда и решать нечего. Ведь уложить верхнее строение моста на готовые опоры — дело нетрудное.

— Давай, Алексей, не будем пока гадать. На месте виднее, — ответил Муравьеву.«Конечно, о свайных опорах вопрос, видимо, отпадет, — продолжал я мучительно

размышлять. — Нам не удержать сваю на воде при глубине более двух метров, А вот рамные и клеточные опоры мы, пожалуй, можем установить. А какие опоры делать на глубине четыре метра? Решив этот вопрос, мы могли бы строить мост одновременно с двух берегов, двумя ротными участками, в темпе до десяти метров в час, в этом у нас есть богатый опыт. Тогда мост можно построить за двадцать часов, а значит — выполнить задачу ранее срока! Стоп! Слишком хорошо что-то получается! А разве сможет одна рота заготовить весь лесоматериал? Скорее надо на Десну, там окончательно все и прояснится».

Вскоре мы подъехали к реке Вить. Спуск к ней был перепахан недавним артиллерийским налетом. Еще издали [75] бросалось в глаза скопление солдат и подвод. Это 114-й батальон приступил к строительству моста.

Мы разыскали комбата майора Меньшикова. Это был широкий в плечах крепыш с добродушным открытым лицом.

— Поневоле позавидуешь тебе, — не удержался я. — Через эту переплюйку ты мостик шутя перекинешь!

— Ну, положим, не шутя, — улыбаясь, ответил Меньшиков. — Грунт дна илистый, свая в него, как в масло, входит, а рама ползет. Так что мороки много. А тебе, конечно, не позавидуешь! По приказанию комбрига я посылал разведчиков на Десну, к городу. Они только что вернулись и доложили, что в створе бывшего моста ширина реки порядка двухсот метров, глубина у правого берега более пяти метров, а с нашего берега — мель.

— А почему мы должны строить мост в створе бывшего моста?— Если отойти в сторону, встретишь топкие берега, старицы, болота. И на Десне,

на правом берегу, слева и справа от города тоже заболоченные берега. Там мои разведчики были, сейчас тебе схему принесут.

Да, было от чего потерять голову. Глубина — пять и более метров! Как установить опоры, не имея никаких плавсредств, кроме резиновых малонадувных лодок? Словом, надо было решать уравнение со многими неизвестными. Решать быстро и безошибочно. Так повелевала война...

Я приказал Шведову выйти к Десне и тщательно провести замеры глубины и ширины реки по оси бывшего моста. Очень хотелось, чтобы данные разведчиков Меньшикова оказались неверными.

— Комбриг приказал выделить вам повозки под лесоматериал, — продолжал Меньшиков. — Пяток подвод могу дать, а больше нет, поверь, самому нужны. Да и вряд ли ты с этого берега сможешь вывезти бревна, — добавил он. — У реки Вить топкое дно, груженые повозки вряд ли пройдут...

— А какова здесь глубина реки?— Метр двадцать, метр пятьдесят, есть и ямы. Разведчики доложили, что на

противоположном берегу Десны, вверх по течению, есть что-то вроде лесосклада. Может быть, сподручнее там взять лесоматериал?

Я уже и сам пришел к выводу, что отсюда мы не сможем в срок вывезти необходимый нам лес. Надо искать [76] его на месте. Поэтому сообщение о лесоскладе на противоположном берегу Десны, вблизи строительства моста, окрылило меня.

Попросив у Меньшикова связного, я тут же направил Петрову приказ немедленно снять с заготовки лесоматериала 1-ю и 3-ю роты и направить на Десну; 2-й роте быстро загрузить все повозки заготовленными бревнами и направиться к реке. Доставку лесоматериала к Десне возложить на хозвзвод.

Мы подошли к месту работы батальона. Солдаты Меньшикова трудились с огоньком. Их натруженные руки уже подготовили места для береговых лежней. Люди сколачивали рамы для опор, а на противоположном берегу забивали сваи с «самолета».

«Самолет!» Эта незамысловатая «техника» применялась на фронте в инженерно-саперных частях при строительстве мостов. В тонком конце свая затесывалась на конус, а в толстом, в головке, округлялась. В верхней части сваи просверливалось отверстие, и в него вставлялся лом, на который опирался щит из досок размером полтора метра. Под щитом к свае привязывались четыре каната-растяжки. Заостренным концом сваю укладывали в точку забивки и, придерживая ее за конец, канатами и шестами поднимали в вертикальное положение, удерживая растяжками с четырех сторон.

Расчет по забивке свай в составе четырех человек забирался на щит с помощью лестницы-стремянки либо по заранее набитым на сваю поперечинам и с помощью веревки поднимал к себе «бабу» — дубовый отрезок бревна с набитыми по бокам четырьмя деревянными ручками. Став на щите вокруг сваи друг против друга и ухватившись за ручки «бабы», саперы по команде старшего «И-и-и» — поднимали ее вверх, а по счету «Раз!» с силой опускали «бабу» на головку сваи. «Самолет» начинал работать...

Да, стоять на высоте около десяти метров над поверхностью земли или воды на неустойчивой, постоянно колеблющейся свае да еще с неуклюжей «бабой» — занятие, прямо скажем, рискованное. Тут нужны сноровка и смелость.

У саперов Меньшикова было и то и другое, расчеты работали дружно, слаженно. Под сильными ударами «бабы» свая все глубже и глубже входила в грунт. [77]

— Кто и когда сжег мост на Десне? — спросил я Меньшикова.— Одни говорят, будто наши, когда отходили в сорок первом, другие

утверждают, что немцы, когда драпали после разгрома на Курской дуге. Ты посмотри, капитан, — Меньшиков указал на пойму, — видишь, валяются металлические поковки, все остальное сгорело. А ведь мост был высоководный, деревянный, через две реки и пойму. Это, примерно, около двух километров!

Да, через всю пойму в направлении городской церкви проглядывались две дорожки обгоревших и заржавевших болтов, штырей и гвоздей, обуглившихся головней. Это все, что осталось от огромного моста.

Как только подошли наши саперные роты, мы переправились вброд через реку Вить. Утопая в иле, с большим трудом перетащили повозки с инструментом и продуктами на другой берег.

Меньшиков расщедрился и передал нам две деревянные лодки.— В знак особой признательности друзьям-саперам, — с улыбкой сказал он.На этом мы распрощались.Чем ближе подходили мы к Десне, тем отчетливее был слышен грохот боя,

который вели наши войска в центре города и справа от него. Встречались возвращавшиеся с поля боя раненые — их переправили на рыбацких лодках. Спешили к реке и солдаты нашего берега, с термосами и ящиками боеприпасов.

У берега мы обнаружили несколько разбитых плотов из бревен и бочек, очевидно, оставленных полковыми саперами после переправы боевых частей. Здесь же нашли и несколько рыбачьих лодок. Все это нам очень пригодилось, как только батальон начал переправляться на противоположный берег. Кое-кто устремился вплавь на лошадях.

Мы с Муравьевым переправились одними из первых и вышли на сушу ниже створа прежнего моста. Перед нами возвышался обрывистый берег, высотой примерно двадцать метров, а на нем в свете угасавшего дня просматривались окраины города.

Нас встретили разведчики. Шведов доложил, что ширина реки двести метров, а глубина у правого берега, со стороны города, восемь метров! К левому берегу река [78] мелеет, на середине она уже достигает трех метров и выходит плесом на левый берег.

— Что-то ты путаешь насчет восьми метров! — недоумевал я. — Разведчики сто четырнадцатого батальона докладывали, что самая большая глубина пять метров, да и по карте так. — Я доверял опытному фронтовику Шведову, но уж очень не хотелось верить, что такая глубина.

— У правого берега стремнина, потому и глубина большая, — с обидой в голосе оправдывался Шведов. — Но это, может, метров пятнадцать, даже чуть меньше, а потом река мелеет, там я уже багром промерял, и плесом выходит на левый берег.

По извилистой горной тропке из города на берег спустились два раненых пехотинца: один, с перевязанной правой рукой, поддерживал другого — на костыле, с забинтованной головой.

— Куда вы идете? — спросил их я. — Ведь медпункт, очевидно, в городе.— Был в городе, а теперь, говорят, где-то здесь, под горой, — ответил раненый.— Где же вас ранило?— Да еще днем, в районе церкви! А теперь наши погнали фрицев и, наверно,

очистили город. Вот только оттуда, со стороны, — он указал рукой вверх по реке, — фашист шпарит и шпарит, зажигательными, что ли. А дома в городе все деревянные, вот и горят, как спички!

«Деревянные дома! Значит, они из бревен и досок, старых и сухих. Город опустел и горит. Надо немедленно послать роту и отвоевать у огня все, что пригодится для моста!» Мысль работала четко, быстро складывалось решение. «Еще одну роту надо выслать вверх по реке, к обнаруженному разведчиками лесоскладу, и оттуда вниз по течению гнать готовые плоты из бревен и досок!» Подсознательно я чувствовал, что в моих действиях есть какой-то пробел, что-то упущено. Мучил вопрос: как же все-таки строить мост, на каких опорах? Не верилось, что от старого моста ничего не осталось.

Отдав приказание начальнику штаба направить по одной роте на разборку разрушенных зданий в городе и подготовку плотов и клеток на лесоскладе, я с Муравьевым и разведчиками направился к месту береговых опор бывшего моста. Но там не на что было смотреть: от опор [79] остались только куски обгоревших свай, да кое-где валялись обуглившиеся детали.

В глубоких сумерках, вооружившись баграми, мы сели в лодку. За гребца был рядовой Наскин. Как только отчалили от берега, течение подхватило лодку и стало ее разворачивать, но Наскин — опытный гребец — быстро направил ее в нужную сторону — в створ бывшего моста.

У берега мы попытались пятиметровыми баграми достать дно реки. И вдруг... Ах, это вечное «вдруг!» Но на этот раз оно принесло нам удачу. Вдруг мой багор под водой уткнулся во что-то твердое. Еще не зная, что это, я почувствовал волнение. «Это «что-то» обязательно пригодится нам!»

Упираясь багром, я подтянул нос лодки, а Муравьев с кормы уткнул свой багор. Я уже догадывался, что это какой-то элемент верхнего строения моста. Но что это? По-прежнему крепко упираясь багром, я перенес из лодки ногу и встал на какую-то плоскость! Вода забурлила, сапог наполнился холодной водой.

«Да это же ферма!»—мелькнула радостная мысль. Вспомнились схемы из «Наставления по военным мостам». Ну, конечно, это ферма! Видимо, при пожаре опоры сгорели быстрее фермы, и она, падая, опрокинулась в воду и теперь лежала на дне, как пресс-папье, нижними поясами вверх. Если один ее конец придавить солидным грузом, он опустится на дно, тогда второй конец поднимется над водой!

Своими соображениями я поделился с Муравьевым.— Но тогда должен быть и второй пояс? — высказал он предположение.— Давай поищем!Вскоре мы обнаружили и второй пояс. Отталкиваясь баграми и веслами, мы

продвинулись к середине реки метров на тридцать. О радость! Глубина реки здесь была четыре метра! И тут же огорчение — кончилась ферма! Но это уже полбеды, главное — есть за что зацепиться, чтобы пройти восьмиметровую глубину!

В темноте возвращались на берег. По пути я объяснял Муравьеву:— На ферму будете устанавливать готовые клетки из бревен и крепить их

проволокой и штырями. Между клетками держите разрывы в три метра, чтобы избежать большого напора воды, а то все снесет к черту вместе [80] с фермой! Разрывы перекройте прогонами и набейте колеи из досок.

— Понятно, товарищ комбат! — согласно кивал Муравьев. — Но где же взять клетки?

— Их будет вязать и подавать на мост вторая рота, прямо с лесосклада, по воде. Дальше, за фермой, мост станем наращивать плотами из бревен, их подадут первая и вторая роты. Макаров со своими саперами разберет деревянные постройки в городе и сбросит вниз пригодные бревна и доски. Собирать плоты будем на берегу. Все понятно?

— Так точно.— А вот и не «так точно». А как будешь крепить плоты?— Если бы был канат или трос, можно крепить растяжками, — неуверенно

проговорил Муравьев.— Правильно, растяжками, — подбадриваю я его. — А канат и трос, надеюсь,

найдем. Это только для больших глубин на течении, а потом будем забивать опорные сваи и к ним крепить плоты.

— А настил сплошной делать?— Только две колеи шириной в две доски. И пока без перил, — предупредил его.

— Если позволит время, сделаем и перила.На берегу, у костра, нас ожидали командиры подразделений. Я ознакомил их с

организацией работ и примерной схемой моста. Каждому ротному поставил конкретную задачу. К работам приказал привлечь весь личный состав, в том числе ездовых, писарей, сапожников и портных. Потребовал принять меры безопасности, исключавшие травмы и увечья людей, а также подготовить щели для укрытий.

Заместитель командира по политчасти Терешин доложил о проведении в подразделениях партийных и комсомольских собраний, продумал расстановку коммунистов, агитаторов по участкам, выпуск боевых листков.

Прибыл Петров. Он доложил, что переправить повозки с лесоматериалом через реку Вить не удалось и тогда он решил разгрузить их на нашем берегу, бревна переправить сплавом к противоположному берегу, а порожние повозки — бродом, после чего вновь загрузить их бревнами.

— Эту работу взял на себя Потапов. Хозяйственный взвод через три-четыре часа доставит лес сюда. А разведчиков [81] я послал в город для установлений связи с наступающими и уточнения обстановки, — продолжал Петров. — Пока же организовал патрулирование на флангах батальона.

Да, все это нам приходилось делать самим: устанавливать связь с войсками, уточнять обстановку и охранять себя в районе выполнения задачи.

В батальоне была одна радиостанция, кажется, РБ-1, для связи с бригадой, но за дальностью расстояний мы почти никогда не пользовались этой связью. Действующие же соседние части о нас ничего не знали, если мы их непосредственно не обеспечивали, как в данном случае, поэтому приходилось надеяться только на себя.

Моросил мелкий осенний дождь. Накрывшись плащ-палаткой, мы с Тюленевым тут же, у костра, принялись вычерчивать схему моста, прикидывать, сколько понадобится материалов. Нашими исходными данными были: грузоподъемность моста — 5 тонн, длина его — 200 метров. Определили примерную потребность в материале: круглого леса — 200—250, а досок — 70—80 кубометров.

— Сможем ли мы набрать столько? — засомневался Тюленев. — Уж больно у нас времени мало!

— Соберем! — как можно увереннее ответил я. — На лесоскладе, мне доложили, есть много леса, да и Макаров найдет в городе. А Потапов подвезет бревна, что заготовили на нашем берегу.

Время приближалось к полночи. Ночь выдалась темной, прохладной. Дождь заметно стих. На берегу слышались приглушенные голоса. В отблесках костров мелькали фигуры солдат, подтаскивавших бревна и доски к воде. Где-то совсем рядом звенели наковальни — это готовились поковки для моста: штыри, скобы. Их требовалось много, а запасы батальона были невелики.

Я подошел поближе. Меня заметил Муравьев.— Начали, товарищ комбат! — радостно доложил он. — Мы уточнили: конец

фермы отстоит от берега на пять метров. Сейчас заканчиваем укладку первой клетки, а с нее на берег перейдем прогонами. Видите — береговой лежень укладывает отделение первой роты.

— Эй, на берегу! Осторожней, берегись! — послышался молодой, звонкий голос, и сразу за ним раздался гул скатывавшихся с горы бревен. Это 1-я рота начала сбрасывать бревна и доски, собранные в городе.

— А что вторая рота? [82]— Пригнали три плота! Мы пытались их загнать на ферму, но это оказалось

трудным. Решили на ферме клетки собирать из отдельных бревен, а дальше будем наращивать мост плотами, — докладывал Муравьев. — Взвод Логинова с того берега ставит клетки до глубины полтора метра, а потом перейдет на плоты, как вы говорили. Кстати, там бревна подвез хозвзвод.

Я предупредил Муравьева:— Погасите большие костры. Неровен час, накроют нас фрицы артиллерией!— Пока тихо... Нам бы вот только быстрее соединить берег с фермой.Береговой лежень укладывало отделение сержанта С. Г. Дикарева. Его саперы

действовали споро, со знанием дела. Сержант с топором в руках вел за собой солдат, то там пристукнет, то там подтешет. Мне нравился Семен Дикарев своей неторопливой деловитостью, распорядительностью. В батальоне он был с ноября сорок первого. И

ему, одному из немногих, выпало солдатское счастье всю войну прослужить в одном батальоне и закончить ее под Прагой. Много славных дел было на счету этого отважного сапера. Родина достойно отметила его ратный труд, наградив орденами Красного Знамени, Отечественной войны II степени и медалью «За отвагу».

В шестидесятые годы мне посчастливилось встретиться с Семеном Григорьевичем в Киеве. Оказалось, что после войны он постоянно жил на Украине, работал на Киевщине бригадиром в колхозе села Семиполки. Многое вспомнили мы тогда при встрече — фронтовые дни и ночи, наших славных боевых товарищей — тружеников фронта. Вспомнили минные поля, мосты, реки — нашу солдатскую географию. Многие годы продолжалась наша дружба. В начале семидесятых годов я с болью в сердце узнал о тяжелой болезни однополчанина. Рано ушел из жизни отважный сапер-воин и прекрасный человек...

Как только береговой лежень был уложен на место и закреплен кольями, Дикарев распорядился:

— А ну, хлопцы, все на отеску прогонов!И вот солдаты, оседлав бревна, сноровисто заработали топорами. Глядя на них, я

удивился, как это в темноте, при слабых отсветах костра, можно не промахнуться, точно попасть острым топором в намеченную на бревне риску! И это делали солдаты, уже какие сутки работавшие [83] без сна! Да, наши саперы мастерски владели топором. В саперные части приходило пополнение из сельской молодежи, имевшее родственную специальность: плотники, столяры, кузнецы. Да и планами боевой подготовки предусматривались плотничные работы. Так что не удивительно, что саперы были настоящими умельцами в своем деле.

— А кто у тебя на ферме укладывает клетки? — спросил я Муравьева.— Старший лейтенант Никонович!На воде едва просматривалась группа солдат, занятая укладкой первой клетки на

ферму. Они работали, стоя по пояс в холодной воде.Отсюда, с берега, установленная клетка, омываемая со всех сторон водой,

выглядела крохотным островком, а солдаты на ней, освещенные костром, казались великанами. На клетке слышались возбужденные голоса, команды и возгласы: «Стой! Держи! Тяни!» Вот над водой показались чьи-то голова и рука, поддерживавшая проволоку. Солдата вытащили из воды. Вскоре его на лодке доставили на берег сушиться у костра.

А от берега уже подавалась очередная клетка, установленная на плоту.Парторг роты сержант А. Г. Калганов и рядовые С. И. Криулин и Г. М. Аверин,

искусно балансируя на плоту, багром и веслами продвигали его вперед. Вот они достигли первой клетки и, отталкиваясь от нее, начали заводить плот в створ моста. Течением плот прижимало к клетке. Тогда саперы с установленной опоры баграми «на укол» завели очередную клетку на место. То и дело слышались на реке крики: «Держи, держи!», «Стоп!» «Да куда же! Шляпа!...», «Осторожней!», «Еще немного!», «Эх, мать честная! Держать! Крепи!»

Дождь прекратился, но небо по-прежнему было закрыто черными тучами.Подошел Тюленев:— Я только что из второй роты, с лесосклада. Там бревен и досок предостаточно.

Теперь можно роту Макарова снять с разборки построек и поставить сюда, намост.Я одобрительно кивнул. Плоты все подходили и подходили, сверху материала

было сброшено тоже достаточно. Скоро закончится укладка клеток на ферму, а далее мост будем наращивать плотами. [84]

— А что, если нам на складе готовить из плотов целые секции, скажем, метров по пятьдесят, и по воде подавать на линию моста? — поделился я с Тюленевым.

— Это идея! — загорелся Тюленев. — Вот только такую махину вряд ли удастся нам удержать в створе моста! Ведь снесет!

— Тогда сделаем секции длиной пятнадцать-двадцать метров, — согласился я, — и будем вводить их в линию моста на якорях. Кстати, поищите в районе склада что-нибудь металлическое, тяжелое, для якорей.

— Есть! — И Тюленев скрылся в темноте.Отделение сержанта Дикарева, уложив прогоны на очередной пролет, настилало

колею. Ко мне подошел Муравьев и доложил, что собирает уже третью клетку.«Только третью!.. Ведь это чуть больше пятнадцати метров, лишь одна десятая

часть моста!» — с беспокойством подумал я, но вслух ничего не сказал.А ночь была уже на исходе. На востоке посветлело. Тучи, плотно закрывавшие

небо, поредели и из черных превратились в серые. В воздухе посвежело.«Только бы не солнце, — тревожился я, — иначе авиация противника не даст

работать, да и мост может разбомбить».Подошли Терешин и Макаров.— Роту с разборки строений снял, вывожу ее на лесосклад, — доложил Макаров и

добавил: — Спущено на берег четыреста бревен и пятьсот досок.— Включайтесь, товарищ Макаров, в строительство моста, берите на лесоскладе

плоты, спускайте их к мосту и начинайте стыковываться с участком Муравьева. У Потапова получите крепежный материал. Тюленев на лесоскладе, готовит якоря.

— Понятно, товарищ комбат! — и Макаров ушел в роту.— Ну что, Владимир Васильевич, — спросил я Терешина. — Намаялся? Может,

немного отдохнешь? Все налажено, люди работают с огоньком!— Ну да, меня хочешь уложить в такое время? Не пойдет! Лучше скажи, как

ферма? Держится? Не понесет ее вместе с нашими клетками?Этот вопрос волновал и меня. Ферму уже загрузили клетками, прогонами, и она

выстояла. Наверное, ее плотно засосало песком. [85]Теперь не понесет. Выдержит! К тому же Муравьев догадался закрепить ее

растяжками на берегу.Светало. Все более четко вырисовывались силуэты солдат на готовом участке

моста. Просматривался и противоположный берег, на нем отчетливо было видно движение людей.

— А кто на том берегу? — спросил Терешин.— Взвод Логинова ставит клетки. Разыщи лодку и поплывем к нему.Я пошел по готовому участку моста. Вот и первая клетка, за ней вторая, третья...

Этот участок держится крепко, надежно. Между клетками вода бурлит, ленится...— Сейчас начнем устанавливать шестую, последнюю клетку! — возбужденно

доложил Муравьев. — Уже будет тридцать метров готового моста!— Готовьтесь, скоро Макаров подведет первый плот. Подумайте, как будете

стыковать его со своим участком.— Уже обмозговали. С низовой части моста мы забьем упорные сваи и закрепим

за них плот.Вскоре мы с Терешиным поплыли на лодке на противоположный берег. На

середине реки повстречали плот, на котором солдаты, дружно работая баграми и веслами, боролись с течением реки.

— Как дела, хлопцы? Может, помочь? — спросил Терешин.— Спасибо, сами справимся! — послышались голоса бойцов.Миновав фарватер, лодка пошла спокойнее, и вскоре мы приблизились к берегу.

И здесь работа кипела, спорилась. На отмели уже было установлено с полдюжины клеток, на многие из них уложены прогоны. Саперы со всего маху кувалдами забивали штыри и скобы в клетку, многие это делали, стоя по пояс в холодной воде.

Вброд по воде к нам подошел лейтенант М. А. Логинов и помог вытащить лодку на берег. Взгляд глубоко сидящих вдумчивых глаз этого высокого, ладно скроенного офицера, как всегда, строг, насторожен. Говорит не торопясь, как бы взвешивая каждое слово.

— Как успехи? Не сбились с оси моста?— Сначала немного отклонились влево, — признался Логинов. — Ведь начинали

мы в темноте и направление [86] брали по сигнальному фонарику командира роты. Но теперь идем точно по оси.

— На какой глубине стоит последняя клетка?— На глубине метр двадцать. Поставим еще пять-шесть клеток, а там перейдем на

плоты.— Сколько же тогда метров моста будет на ваших клетках?— Шестьдесят пять!— Вам рассказывал командир роты, как крепить плоты?— Да. Готовим сейчас сваи, — он указал на солдат, отесывавших бревна. — С

верховой стороны, на мелководье, забьем куст свай, закрепим за них плот, а с низовой стороны забьем упорные сваи.

— Когда кормили личный состав? — спросил Терешин.— Ужинали на том берегу, перед тем как отправиться сюда. Скоро, наверное,

подойдет кухня.— Какая вам нужна помощь?— Мало у нас скоб и штырей, товарищ комбат. Вот клетки установим, а дальше

крепить нечем, — ответил Логинов.— Не волнуйтесь. Сейчас же направляю вам поковки и завтрак, — заверил я

командира взвода и направился на правый берег. Терешин остался во взводе Логинова.Утро просыпалось медленно, на небе пролегли белесые космы рассвета. Вдали

уже ясно виднелись строения города, на реке с обоих берегов просматривались готовые участки моста. К ним подходили плоты 1-й роты. Взвод лейтенанта Н. И. Шапиро причалил к участку Муравьева. Четкие команды командира, слаженные, сноровистые действия солдат — и плот на месте. «Молодцы!» — мысленно похвалил я саперов.

— А что за якорь у вас? — кричу Шапиро.— Маховик от какого-то двигателя! — ответил он.Выйдя на берег, я подошел к кузнецам, орудующим у наковален и горна. Тут же

находился и Потапов.— Вы что же это саперов подводите? Они же без скоб сидят!Потапов поднял на меня уставшие, воспаленные от недосыпания глаза. Ответил

охрипшим голосом:— Только что двести скоб и сто штырей забрал командир роты для Логинова.

Железа осталось штук на [87] пятьсот, не более. Солдаты в городе ищут, скоро должны поднести. Не задержим, всех обеспечим!

Неожиданно, как это часто бывает на войне, ниже моста, в реке и на, берегу, взорвались три снаряда. Звук выстрела долетел откуда-то справа. «Немцы! Значит, они справа где-то, у реки. Неужели просматривают наш мост?» — обеспокоенно подумал я.

Здесь, на берегу, у наковален, и там, на мосту, все разом притихли, озабоченно прислушиваясь: не разорвутся ли еще снаряды? Прошла минута, вторая. Тишина...

— Продолжать работы! — скомандовал Тюленев, и саперы молча принялись за дело.

Опасаясь повторного обстрела, я приказал отвести в укрытие свободных от работы людей.

Минут через двадцать снова раздался взрыв разорвавшегося снаряда, теперь уже с верховой стороны моста. А через некоторое время еще два снаряда гулко взорвались в реке, взметнув фонтаны воды, да так близко от моста, что стоявший рядом плот мгновенно рассыпался, как игрушечный, и бревна начало уносить течением.

Работы продолжались, но солдаты были встревожены и чутко прислушивались к звукам фронтового утра. Заслышав пушечный выстрел, почти одновременно с разрывами снарядов ложились на землю, а стоявшие в воде пригибались. Опаснее всего было тем, кто находился на «самолете». Им приходилось совсем туго на этом крошечном пятачке. Спрыгнуть некуда — кругом бурлит вода. Крепко вцепившись в «бабу», они приседали на щите, зная, что это плохая защита.

Время, время! Оно подгоняло нас, не давало передышки. Приходилось работать под обстрелом.

— Вот чертова немчура! И стрелять-то как следует не умеет, даже рыбы не наглушили! — шутили бойцы после нового разрыва снаряда в воде.

Постепенно настороженность прошла. На войне человек быстро привыкает ко всему. И вскоре на разрывы одиночных снарядов бойцы перестали обращать внимание.

Наступил день. Артиллерийский налет продолжался. Вскоре снаряды начали методично разрываться и на берегу. Появились раненые. Их тут же относили в укрытие, оказывали медицинскую помощь. Легкораненые [88] после перевязки добровольно возвращались в свои подразделения помогать товарищам.

А мост все рос и рос. Но еще быстрее, как на речной стремнине, текло время. К пятнадцати часам было перекрыто прогонами около восьмидесяти метров. Сделано главное — перекрыт фарватер реки! Оставшиеся сто двадцать метров приходились на малую глубину, да и течение там было медленнее.

На подходе новые плоты... Вот взвод Шапиро завел свой плот в створ моста. Солдаты, выбиваясь из последних сил, работали напористо, с желанием быстрее выполнить боевую задачу и выйти из зоны обстрела.

От левого берега взвод Логинова начал устанавливать перила на готовом участке. Появились перила и со стороны правого берега.

Тем временем бой давно уже шел где-то на западной окраине города. Бойцы и не заметили, как прекратился обстрел реки. Надо и нам торопиться с окончанием моста!

Не все, конечно, выходило у нас гладко. Были и досадные неудачи. Нет-нет да и проскочит плот створ моста, и не сдержать его на течении! А потом, словно бурлаки, перекинув канат через плечи, саперы волокли плот вдоль берега к мосту.

Наступила вторая ночь. И в эту — уже не помню какую по счету — бессонную ночь личный состав, казалось, отдавший накануне все силы, продолжал наращивать темп работы и покорять реку.

На другой день к нам прибыл комбриг Астапов с группой офицеров штаба бригады. Вид у него был усталый, озабоченный. Воспаленные глаза говорили о том, что он не одну ночь провел без сна в частях бригады.

Я доложил Комбригу о состоянии работ на мосту, о потерях в личном составе батальона от вражеского артобстрела.

— Поторапливайтесь, товарищ комбат, поторапливайтесь! — выслушав мой доклад, сказал комбриг. — Сто вторая стрелковая дивизия уже овладела Новгород-Северским и ведет бой западнее города. Вашему батальону надо быстрее выдвигаться вперед!

— Спешим, товарищ полковник. Мост будет готов в установленный вами срок.

Комбриг сообщил, что 114-й батальон еще ночью закончил мост через реку Вить и сейчас выведен в резерв [89] армии. А 112-й и 113-й батальоны, обеспечив переправу войск через Десну в районе Очкино и Роговка, находились в боевых порядках войск на западном берегу реки.

— Молодцы наши саперы, ей-богу, молодцы! Успешно справляются с боевыми задачами! — сказал полковник, глядя на реку. — А теперь-пойдем посмотрим, как вы стройте мост!

Мы обошли все участки работ на левом берегу, потом переправились на правый берег и прошли по готовой части моста. Комбриг внимательно осмотрел все, что уже было сделано, познакомился с ходом работ, побеседовал с командирами, солдатами, подсказал нам много полезного, над чем мы безрезультатно ломали головы. Прощаясь, комбриг сказал:

— Теперь я убедился, что мост будет готов в срок. Постарайтесь уже сейчас высвободить одну роту и дать ей отдых. К вечеру получите новую задачу!

В 16.00 истекал срок готовности моста. Было видно, как на левом берегу к реке Вить подошла колонна автомашин, повозок и мотоциклов. Скоро она должна была подойти к Десне. Появление автомашин обеспокоило нас. Ведь мост было приказано построить под грузы в пять тонн, а автомашины, наверняка, весили больше.

Мост был готов, но получился он не совсем прямолинейным. В начале, от берега, где клетки были уложены на затонувшую ферму, две ленты колей строго сохраняли прямизну. Дальше же, на фарватере, где опорами служили плоты, мост изгибался дугой вниз по течению, а потом снова шел по прямой, где опорами были клетки.

Саперы торопливо вколачивали гвозди в колеи и перила, сбрасывали в воду обрезки бревен и досок. Слышались их возбужденные голоса. Люди покидали мост.

Над рекой прозвучало многоголосое "У-р-ра-а!" Шумной толпой по мосту шли солдаты, сержанты, офицеры. Я хорошо понимал их душевное состояние — ведь своими руками они построили такую махину!

— Молодцы! — встретил я саперов. — Сейчас в порядке контроля первым поеду по мосту. Надеюсь, не провалюсь в Десну?

— Выдержит, товарищ комбат, выдержит! — хором ответили солдаты.Ординарец Игнашкин уже дожидался меня у моста на тачанке, запряженной

парой лошадей. [90]— Ну, Игнашкин, гони! — скомандовал я, усаживаясь в тачанку.— А может, сначала потихоньку, товарищ комбат? Шут его знает, как оно будет!— Только не дрейфить, погоняй смелей!Нас обступили саперы батальона. Всем хотелось посмотреть, как оно будет.— Мягко пружиня, тачанка застучала колесами по колеям моста. Но вот мы

достигли участка, где опорами были плоты, и... мост начал проседать в воду, лошади сбились с шага, колеса тачанки соскочили с колеи, и она запрыгала по, бревнам. Ординарец, крепко уцепившись за сиденье руками, испуганно обернулся ко мне, как бы спрашивая — что же делать?

— Вперед! Правь по колеям!Лошади постепенно выровняли шаг, пошли спокойнее. Игнашкин лихо гикнул, и

они рысью вынесли нас на песчаный берег. Как не радоваться было мне в эту минуту — мост построен, готов для переправы! А что вода выступает на поверхность плотов, так это неудивительно при нашей конструкции.

Муравьев доложил мне:— Длина нашего моста — двести один метр с половиной!— Полтора метра ты наверняка прибавил, — улыбнулся я. — Для ровного счета

будем считать двести метров!

В этот момент к мосту подошла колонна повозок, груженных ящиками с боеприпасами, продовольствием и военным имуществом. «Да, это не тачанка! В нагруженной пароконной повозке не менее двух тонн, а то и больше. Выдержат ли плоты?» — беспокоился я. На всякий случай, распорядился пропускать повозки по мосту с интервалом в двадцать метров одна от другой.

И вот по настилу дробно застучали копыта лошадей первой повозки. Ездовые натянули вожжи, сдерживая коней. Когда первая повозка въехала на наплавную часть моста, плот под ней стал проседать, колею залила вода. Но освобожденный от нагрузки, он снова принял первоначальное положение, а следующий за ним плот погрузился в воду.

Так, повозка за повозкой, началась переправа!К мосту подъехали две санитарные машины. Из кабины первой выпрыгнул

капитан медслужбы и, подойдя [91] ко мне, стал горячо просить пропустить его машины для развертывания медпункта в городе.

— Не можем, дорогой человек, это сделать, — говорю ему, — мост не рассчитан на такую нагрузку. Ваши машины можно потопить и переправу сорвать.

— Да как-нибудь проедем, товарищ комбат! На мою ответственность, разрешите! — уговаривал он меня.

— Не могу, капитан! Не рассчитан мост на автомашины. — А сам думаю: «А черт его знает, на что он рассчитан!».

— Давай попробуем, комбат! Я из наших машин всех санитарок высажу и в первую сяду сам. Ну, хочешь, я дам тебе расписку, что беру всю ответственность на себя? — продолжал упрашивать капитан-медик.

Вот чудак! Расписку! Откровенно говоря, мне и самому хотелось испытать мост под такой нагрузкой. Это ведь не менее десяти тонн!

— Ладно, уговорил, — согласился я. — Будем по одной машине переправлять. Только на мосту не останавливаться!

Пропустив последние конные повозки, капитан-медик сел в кабину водителя, готовясь въехать на мост.

Дверцы кабины держите открытыми, — предупреждаю водителя. — Ехать на второй скорости, не останавливаться!

Чуть вздрогнув, машина въехала на мост, а мы все отошли в сторону, с бьющимися сердцами наблюдая за ее движением. Вот она прошла эстакадный участок, достигла наплавной части. Было хорошо видно, как под передними колесами мост стал погружаться в воду, а затем вновь принял первоначальное положение. Наше волнение особенно усилилось, когда машина достигла середины моста.

Вдруг там, где участок моста выгнулся вниз по течению, машина замедлила движение и... остановилась! Вот когда, как говорят, сердце екнуло. Показалось, что мост разорвался. Только накренившиеся, полузатопленные перила показывали, что мост цел. Но вот машина сделала осторожный рывок и пошла вперед, набирая скорость. Все, кто стоял на берегу, облегченно вздохнули.

Наконец санитарная машина достигла клеток на ферме, пошла спокойнее и резво выехала на берег. Было видно, как из кабины выскочили капитан и водитель и, [92] радостно подпрыгивая, размахивали руками. Встретившие их саперы крикнули дружное солдатское «ура!»

Пустили и вторую машину. Она также благополучно достигла противоположного берега.

— Почему вы остановились на мосту? — позднее спросил я водителя первой машины.

Он стоял потупившись, смущенно опустив глаза.

— Испугался он! — пояснил капитан-медик. — Когда на одном из участков мост пошел под воду и вокруг машины забурлила вода, я и то, признаться, порядком струхнул, а водитель так растерялся, что даже мотор заглушил. Но потом быстро очнулся, включил зажигание, и мы поехали.

А по мосту все шли и шли повозки, кухни, мотоциклы, машины легковые, санитарные, грузовые полуторки...

Комендантская служба строго следила за порядком на переправе: придерживала особо ретивых, подгоняла отстающих, перекрывала движение для одной стороны и открывала для другой, быстро устранялись мелкие неисправности и помехи на мосту.

Бой все дальше и дальше откатывался на запад, войска 48-й армии развивали наступление на Гомель... Всем войскам, участвовавшим в форсировании Десны, Верховное Главнокомандование объявило благодарность. Среди отличившихся частей была названа и наша 6-я отдельная инженерно-саперная бригада полковника Астапова. А дивизия, которую мы обеспечивали при форсировании Десны, стала именоваться 102-й Дальневосточной Новгород-Северской стрелковой дивизией. В этот же день, 16 сентября 1943 года, столица нашей Родины Москва салютовала войскам, форсировавшим Десну и освободившим город Новгород-Северский, 12 артиллерийскими залпами из 124 орудий.

.17 сентября газета «Красная звезда» опубликовала Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении большой группы генералов и офицеров орденом Суворова. В указе говорилось: «За умелое и мужественное руководство боевыми операциями и за достигнутые в этих операциях успехи в боях с немецко-фашистскими захватчиками наградить...» В числе награжденных орденом Суворова III степени были командиры 113-го и 114-го батальонов нашей бригады А. И. Меньшиков, А. Ф. Янов и я. Командир бригады полковник А. В. Астапов был награжден орденом Суворова II степени. [93]

Более тридцати воинов нашего батальона получили награды за обеспечение форсирования Десны. Эти награды были особенно дороги нам. Ведь красавица Десна течет по землям Россией. Украины, символизируя древнее родство, дружбу двух братских народов.

Спустя несколько дней, когда наш батальон вместе с наступавшими войсками армии находился примерно в пятнадцати километрах западнее Новгород-Северского, мне по делам службы пришлось возвратиться в город. Я не утерпел и подъехал на восточную окраину города посмотреть — цел ли мост.

С высокого берега хорошо был виден наш мост. Около него, бойко размахивая флажками, стояли девушки-регулировщицы.

В те минуты я с каким-то особым теплом подумал о минувших днях, о наших геройских парнях-саперах, их светлой душе, неиссякаемой силе и смекалке, об их умелых руках. Я думал о людях настоящей солдатской закалки, что шли по полям войны с автоматами и миноискателями.

Вглядываясь в мост на Десне, я думал о коммунистах нашего батальона, бесстрашных вожаках солдат, о моих боевых товарищах офицерах.

И было радостно сознавать:Переправа живет, действует!..

На белорусской земле

Под Гомелем

Под натиском стремительного наступления советских войск гитлеровские захватчики с боями откатывались к так называемому «Восточному валу»,

протянувшемуся по Днепру и Сожу до Гомеля и далее на север. Гитлер рассчитывал здесь стабилизировать фронт и задержать наши войска.

Центральный фронт развивал наступление: его 60-я армия под командованием И. Д. Черняховского нацеливала свои удары на Киев, а 61-я армия П. А. Белова — на Лоев.

Наша 48-я армия после форсирования Десны во взаимодействии с 65-й армией П. И. Батова вела бои на гомельском направлении. [94]

Местность в полосе наступления армии изобиловала лесными массивами, реками с многочисленными притоками, заболоченными участками и сплошными болотами. Все это способствовало противнику в организации обороны и оказании упорного сопротивления нашим войскам. К тому же враг, заботясь теперь только об обороне, широко применял различного рода заграждения: минировал дороги и дорожные сооружения, мосты и подступы к ним, возводил лесные завалы, уничтожал переправочные средства на реках. Можно себе представить, какие героические усилия потребовались нашим войскам для быстрого преодоления этой трудной местности! И конечно, саперам, обеспечивавшим наступление войск, пришлось трудиться в поте лица.

Ночью и днем, в дождь, и слякоть мы шли и шли по фронтовым дорогам, разминировали их, строили и восстанавливали мосты и переправы, проталкивали застрявшую в осеннем бездорожье технику, прокладывали колонные пути, настилали гати.

Сколько же километров прошел каждый из саперов нашего батальона? «Старики» утверждали, что наши саперы прошли около двух тысяч километров, считая первый марш из города Пензы в зону боевых действий. Может быть, и так, а может, и больше? А сколько опасных и трудных километров предстоит еще прошагать! И все пешком, ни разу не подъехав на машине. Да иначе саперу и нельзя. Кто для него очистит дорогу от мин, кто построит мост, кто наведет переправу на реке? Это его дело, это его солдатская должность на войне.

А фронт все время подбрасывал новую работу. Атакующим войскам нужны были проходы в минных полях и лесных завалах, разминированные мосты, дамбы, подступы к водным преградам. Вот и приходилось саперам спешно шагать, забывая о сне и усталости, выполнять трудную и опасную работу во имя того, чтобы войска могли безостановочно гнать и гнать врага с родной земли.

Наш батальон вместе с другими частями бригады по-прежнему, обеспечивал наступление войск 48-й армии. Нам была поставлена задача оборудовать и содержать армейский маршрут № 2: Новгород-Северский, Форостовичи, Лизуновка, Машево, Семеновка, Новый Ропск — — протяженностью 150 километров. Подразделения батальона растянулись на несколько, километров. Пока взвод инженерной разведки и выделенные для усиления полков [95] первого эшелона саперные взводы разведывали маршруты и заграждения противника, проделывали в них проходы для пехоты и танков, остальные подразделения батальона, идя вслед за нами, ремонтировали дороги, восстанавливали мосты, расширяли проходы.

Непрерывные проливные дожди докучали нам. Дороги стали труднопроходимыми. Танки и машины образовали такие глубокие колеи, что ни проехать, ни пройти...

Пока солдаты вытаскивали грузовики, застрявшие на дорогах, другие машины объезжали их по обочинам. Но скоро были разбиты и обочины, и машины поехали целиной. Натужно ревели моторы, буксовали колеса. По обе стороны дороги, на открытых участках местности, немцы установили минные поля, фугасы. Стоило нашей машине съехать с разбитой дороги в сторону, на целину, как она попадала на мину.

Поэтому нам приходилось разминировать полосу открытой местности шириной 50—100 метров по обе стороны от оси дороги.

Саперов было видно издалека и без бинокля. Вооруженные трехметровыми щупами и миноискателями, они двигались уступом, сохраняя необходимые интервалы, тщательно просматривали местность и осторожно прощупывали грунт.

Саперные роты работали перекатом. Пока одна из них, развернувшись взводами в стометровой полосе, разминировала обнаруженное минное поле на своем участке, другая, выдвинувшись по дороге вперед, продолжала поиск и разминирование.

Поспешно отступая под ударами советских войск, гитлеровцы не успевали тщательно маскировать мины, и наши саперы уверенно обезвреживали их. Правда, встречались и неожиданности, «сюрпризы».

Обычно противник ставил противотанковые мины вперемежку с противопехотными или устанавливал мины с «сюрпризами», на неизвлекаемость. Если такую мину поднять или стронуть с места, она взорвется. Наши саперы знали об этом. Почти каждый из них, занятый на разминировании, был вооружен «кошкой» — металлическим тройником в виде речного якоря (такими якорями рыбаки обычно закрепляют лодку на течении), только гораздо меньшего размера, с тонкой веревкой длиной в тридцать метров. Обнаружив мину, ее не трогали руками, а цепляли «кошкой», затем, отойдя в укрытие, сдергивали мину с места и подрывали. [96]

...24 сентября 1943 года наши войска вступили на территорию Белоруссии. В отблесках пожарищ, израненная бомбами и снарядами, перед нами лежала многострадальная белорусская земля. В ее лесных урочищах оврагах, на большаках еще вчера звенели винтовочные выстрелы, рвались партизанские мины. Родная Белорусь, обожженная войной, но не покоренная, была близка и дорога солдатскому сердцу. Сыны России, Украины, Казахстана и других братских республик пришли сюда с автоматами, пушками и танками, чтобы вызволить белорусский народ из фашистской неволи.

В эти памятные сентябрьские дни сорок третьего у саперов, как всегда, было много работы.

Вторая рота батальона, шедшая в боевых порядках пехоты, обнаружила перед селом минное поле. Оно перекрывало все удобные подходы к селу: слева было болото, справа — густая роща. Очистив дорогу от противотанковых мин и пропустив вперед пехоту, рота приступила к разминированию минного поля. Но вот один из взводов почему-то замешкался и прекратил работу. Обеспокоенные этим, мы с командиром роты направились к саперам.

— Лейтенант Железнов, в чем дело? Почему прекратили работу?— Да вот, обнаружили новую мину и не знаем, как к ней подступиться. Такая же

мина обнаружена и в третьем отделении.Меня это встревожило. Ведь Железнов — кадровый офицер, ветеран батальона.

Он хорошо знал инженерное дело и всегда творчески, с выдумкой решал боевые задачи.

Мы подошли поближе. Из земли выглядывали небольшая металлическая крышка диаметром с консервную банку и четыре торчавших вверх металлических усика длиной от пяти до семи сантиметров. Усики были из тоненькой проволочки и хорошо замаскированы в траве.

«Это, наверное, противопехотная осколочная мина «SMi-35», или, как ее называют немцы, «шпринг-мине» — «прыгающая мина», — подумал я, вспоминая описание в полученной информации из штаба бригады.

Приказав командиру роты приостановить работы и немедленно собрать всех офицеров и сержантов, я рассказал им устройство мины и способ ее разминирования:

— Эти прыгающие мины очень опасны и коварны. Стоит только наступить на один из четырех усиков взрывателя, [97] выступающих из земли, как срабатывает вышибной заряд и мина выпрыгивает на высоту один-полтора метра, взрывается, и сотни металлических шариков, разлетаясь в стороны, поражают в радиусе пятнадцати — двадцати метров все живое.

— А как же разминировать такие мины? — спросил кто-то из командиров.— Инструкция рекомендует уничтожать такие мины накладными зарядами на

месте.— Так эти проклятые прыгуньи надо еще найти, а у меня на участке стерня и луг,

заросший травой. Где же эти усики тут увидишь? — сокрушался лейтенант Железнов.— Да и у меня дело табак. Кругом колючий кустарник, — командир взвода

Заваруев беспомощно развел руками — Для нас противотанковые мины обнаружить — дело нехитрое, а вот как эти найти?

— Товарищ комбат, а может, и не стоит связываться с этими минами? — обратился ко мне командир роты Кусман — Дорога нами уже разминирована, проезд для войск есть. Минное поле мы обозначим, выставим указки, а сами — вперед.

— Вот так придумал, голова садовая... — укоризненно покачал головой замполит. — Разве не видишь, сколько войск на подходе, транспорта. Разобьют дорогу, начнут ночью искать объезды и подорвутся. Да и жители скоро вернутся домой, им-то как жить по соседству с минами?

Мы были встревожены и озабочены. Бойцы с любопытством рассматривали торчавшую из земли мину. Вот это и была, по меткому слову солдат, «черная смерть». — А что, если нам сделать удлиненные заряды из нескольких шашек, уложить их на доски, выдвинуть на минное поле, а потом подорвать огневым способом? Помните, как мы однажды делали под Курском? — предложил парторг роты сержант Николай Алексеевич Вишняков.

Его внимательный, пытливый взгляд и неторопливая речь располагали к доверию.— Это как же? Что-то я не помню такого случая, — переспросил его ротный. —

Расскажите подробнее, сержант.— Да было это еще зимой, когда наступали на Курск в составе тринадцатой

армии. Мое отделение тогда натолкнулось у моста на какие-то неизвестные мины. Как [98] их обезвредить, никто не знал. Стали подрывать накладными зарядами из двухсотграммовых шашек, но плохо получалось, да и небезопасно. Вот тогда кто-то и предложил связать заряд на доске из нескольких шашек, затолкать его на минное поле и взорвать с помощью зажигательной трубки. Попробовали... Получили проход шириной метров пять-шесть!

Предложение было дельное. Я приказал ротному Кусману готовить заряды на досках длиной четыре-пять метров. Выставили оцепление. Определили пути отхода в укрытие. Поджог зажигательных трубок провели по единому сигналу. Все получилось. Молодец Вишняков, выручил нас в трудную минуту!

Разминирование продолжалось, а я поспешил в другие роты предупредить о минах «SMi-35» и рассказать о способах их уничтожения.

Я не переставал удивляться находчивости саперов, их поразительной смекалке, житейской мудрости.

Да, умельцев, «изобретателей» в батальоне было предостаточно. И чем сложнее была обстановка, тем быстрее и плодотворнее работала мысль сапера. Когда трудно стало проталкивать доски с зарядами на минное поле по стерне и в густой траве, саперы придумали новый способ. Конец доски с шашками они поставили на колесико — и дело пошло.

Гитлеровцы стали применять в противотанковых минах новые взрыватели с элементами неизвлекаемости. При вывинчивании пробки взрыватели срабатывали, и мины взрывались. Теперь и противотанковые мины, извлеченные из грунта, стали взрывоопасными. Тогда лейтенант П. Я. Мохринский разработал и предложил ключ для вывертывания пробок со взрывателем на расстоянии, что обеспечивало их подрыв и безопасность для саперов. «Ключ Мохринского» широко применялся в частях нашей бригады.

Все ближе и ближе белорусский город Гомель — крупный узел сопротивления противника. Все отчаяннее оборонялись гитлеровцы, цепляясь за каждую высотку, речушку, рощу. Они сжигали села, уничтожали мосты, взрывали железные дороги.

В боях за Гомель нашим войскам предстояло форсировать реку Сож. Имея опыт переправы на Десне, мы заблаговременно собирали бочки, тросы, рыбачьи лодки. [99]

Наш «начальник тыла» П. А. Потапов радовал всех своей неисчерпаемой инициативой, как всегда, был неутомим и горазд на выдумку.

Я приказал взводу инженерной разведки изучить реку Сож и подступы к ней и вместе с пехотой захватить переправоччые средства, а если удастся, то и мост.

Прошло два месяца, как был сформирован нештатный взвод инженерной разведки батальона. Мы укомплектовали его опытными и отважными сержантами и солдатами, хорошо знавшими минноподрывную технику. Командиром взвода назначили смелого, решительного, не терявшегося в самых сложных боевых условиях лейтенанта Павла Калистратова.

Ставя взводу задачу на разведку реки, я добавил:— Постарайтесь действовать так, как действовал взвод Решетникова.— Не беспокойтесь, товарищ комбат, — уверенно ответил Калистратов, — и мы

не хуже сработаем, если попадутся переправы на реке.Взвод саперов лейтенанта Ф. И. Решетникова я упомянул не случайно. О нем

стоит рассказать поподробнее. Обеспечивая стрелковый полк в боях за город Добруш, что в тридцати километрах восточнее Гомеля на реке Ипуть, взвод получил задачу построить мост. К этому времени противник, не выдержав уличных боев и понеся большие потери, отступил за реку Ипуть, не успев уничтожить построенный им мост. Гитлеровцы решили все-таки взорвать его. С этой целью они открыли губительный ружейно-пулеметный огонь, чтобы не допустить нашу пехоту к мосту, а сами поспешно укладывали на его середину ящики со взрывчаткой.

Взвод Решетникова залег вместе со стрелками вблизи моста у реки.— Что же будем делать, лейтенант? — спросил взводного командир стрелкового

батальона. — Ведь взорвут фашисты мост, а для атаки у меня людей маловато! Правда, должна скоро подойти еще рота, но успеем ли упредить противника?

— Мост, видимо, не был заминирован, вот немцы и торопятся взорвать его одним сосредоточенным зарядом, — сказал в раздумье Решетников. — Ящиков десять со взрывчаткой уже уложили на середине моста... Смотрите, смотрите, два их подрывника бегут на свой берег с катушкой! Нужно снять! — обратился взводный к комбату. [100]

— Байда! Сержант Байда! — крикнул комбат пулеметчику, залегшему со вторым номером справа на взгорье. — Смотри в оба на мост! Видишь, двое убегают! Уничтожить!

Прозвучали резкие пулеметные очереди, и фашисты уткнулись в настил моста.— Молодцы!—похвалил комбат пулеметчиков. — Не давайте, братцы, ни одному

подползти к ящикам!Пристально наблюдая за мостом, Решетников заметил, как возле двух убитых

фашистов появился третий — живой! Он полз в сторону ящиков. За ним еще один!

Темно-зеленые фигурки фашистских солдат, еле заметные на сером фоне моста, быстро продвигались к ящикам.

Наши пулеметчики заметили ползущих и плеснули по ним огнем... Кажется, попали: гитлеровцы не двигались. Вдруг они вскочили и снова устремились вперед. В этот раз не только пулеметчики, но и стрелки, саперы открыли по мосту огонь. Наконец один из врагов упал, широко раскинув руки. Второй же успел проскочить опасную зону и укрыться за штабелем ящиков.

— Вряд ли фашист взорвет мост вместе с собой, — наблюдая за гитлеровцем, рассуждал Решетников. — У них на это кишка тонка! Скорее всего он подпалит зажигательную трубку и попытается добежать к своим, в укрытие.

— А сколько будет гореть трубка? — поинтересовался комбат.— Три-пять минут. Все зависит от длины огнепроводного шнура.— Товарищ лейтенант! — обратился к командиру взвода коммунист сержант

Василий Кобеев. — Если пехота хорошенько прикроет меня огоньком, я успею добежать к ящикам и выдернуть зажигательную трубку!

— Ну что же, Василий... попробуй, рискни, — согласился Решетников. — Только вот что, пускай с тобой и Николай Левенец идет, как твое прикрытие, — и, похлопав по плечу сержанта, Решетников глухим голосом добавил: — Будь осторожен!

— Действуй, сержант, как можно быстрее, а мы прикроем тебя пулеметным и минометным огнем, — сказал комбат.

— Все будет в порядке! Левенец, за мной! — и Кобеев короткими перебежками устремился к мосту.

Вслед за ним поспешил Левенец, на ходу вставляя [101] диск автомата. В ту же минуту пулеметный и минометный огонь обрушился на оборону немцев. Кобеев и Левенец, делая короткие перебежки, приближались к цели.

Вот Кобеев достиг ящиков со взрывчаткой, залег перед ними, потом ящерицей прополз вокруг и скрылся из виду. Левенец замер с автоматом, готовый в любой миг оказать помощь сержанту.

Прошли секунды, долгие, как вечность...Но где же Кобеев? Что с ним? Жив? Вот он показался из-за ящиков с нашей

стороны, приподнялся и взмахнул рукой. Заряд обезврежен! Все в порядке!— Пять минут! — взглянув на часы, побелевшими губами прошептал

Решетников.Прошло триста напряженных секунд борьбы между жизнью и смертью. И

победила жизнь!Пехота с криком «у-р-р-а» устремилась на мост, одним броском преодолела его и

атаковала врага на противоположном берегу.Первым поздравил отважных саперов лейтенант Решетников. Он крепко обнял и

расцеловал их. За ним и весь взвод с радостными возгласами приветствовал смельчаков.

— Расскажи, Василий, как ты обезвредил заряд?— Наверное, страшно было?Раскуривая самокрутку, Кобеев степенно и неторопливо рассказывал товарищам:— Когда мы с Левенцом подползли к мосту, условились перебегать к зарядам по

очереди. Я на глазок прикинул — надо сделать три перебежки, метров по десять каждая. Как только наша пехота открыла огонь, я первый вскочил и побежал. Уже достиг было места, где должен упасть, а ноги сами понесли дальше. Слышу: сзади бухает сапогами Левенец. «Порядок», — думаю. Снова рывок — и я у ящиков. Сердце колотится так громко, аж в голове стучит. А вдруг опоздаю? Вдруг сейчас рванет... Тогда поминай как звали. Не дожидаясь Николая, пополз я к ящикам. Смотрю, немец,

согнувшись в три погибели, убегает от ящиков. Я быстро за автомат, чтобы пустить в него очередь, да вдруг спохватился: «А где зажигательная трубка?» И вижу: по настилу, приближаясь к ящикам, извивается и шипит, точно змея, огнепроводный шнур! Обожгла мысль схватить шнур и дернуть! А вдруг, думаю, детонатор от рывка сработает? Скорей перерезать! Вытаскиваю нож, согнул шнур и резанул. Может, [102] не поверите — сантиметров пятнадцать осталось до капсюля.

— Вот это здорово! — не удержался молодой белобрысый солдат. — А ведь мог, братцы, и опоздать со шнуром-то.

— Да, тогда эти думки пронеслись у меня в одно мгновение, — улыбнулся Кобеев.—Немцы, наверное, заметили, и вокруг засвистели пули. Я быстренько отполз за ящики. Вижу, как немец с разбега уткнулся в настил моста. Амба... Чья-то пуля, видать, настигла его.

К взводу подошел командир стрелкового батальона.— Молодцы саперы! С такими можно воевать! А вам, товарищи, — обратился он

к Кобееву и Левенцу, — от лица службы объявляю благодарность. Надеюсь, ваше командование представит вас к наградам за этот подвиг. Сердечное вам солдатское спасибо! — Он крепко обнял сержантов и заторопился к своим пехотинцам.

Бой громыхал уже далеко за мостом. А по нему двигались пушки, минометы, кухни. Наступление продолжалось.

За мужество и отвагу, проявленные в этом бою, за спасение моста сержант Василий Кобеев был награжден орденом Отечественной войны II степени, а ефрейтор Николай Левенец — медалью "За отвагу".

Этот случай мне хотелось здесь привести как один из примеров солдатской самоотверженности. Да, на войне было много людей, которые бесстрашно переступали роковую черту между жизнью и смертью и для которых подвиг стал нормой поведения.

* * *

Вскоре войска 48-й армии вышли к реке Сож в районе Гомеля, однако попытка с ходу овладеть им успеха не имела. Противник превратил город в крупный узел обороны. В междуречье Сожа и Днепра сосредоточились его значительные силы. Однако севернее и южнее Гомеля войскам 48-й армии все же удалось форсировать Сож и овладеть небольшими плацдармами.

В этом была доля труда и нашего батальона.Не подвел нас взвод инженерной разведки. Действуя совместно с общевойсковой

разведкой, южнее Гомеля разведчики Калистратова захватили на реке Сож целехонький вражеский паром и до десятка рыбачьих лодок. Это и обеспечило переправу передовых подразделений.

Вместе с пехотой к реке подошли 1-я и 2-я саперные [103] роты. Они подвезли лодки, бочки, щиты, канаты, тросы. Работа закипела. Трудились всю ночь. К утру на фронте примерно в два километра уже действовало четыре парома, несколько плотов и около двух десятков лодок.

Обеспокоенные переправой наших войск, фашисты обрушили на плацдарм шквальный артиллерийский огонь. С рассветом авиация противника непрерывно бомбила переправы. Первый же вражеский налет вывел из строя один паром. Пробитые осколками бочки быстро наполнялись водой... Не успев дотянуть до противоположного берега, паром медленно скрылся под водой вместе с пушкой. А саперы и артиллерийский расчет, находившиеся на нем, вплавь достигли берега.

Наш батальон также понес урон. Тяжело был ранен командир 2-й роты Кусман. Его отправили в госпиталь.

В связи с большими потерями в дневное время командование решило переправлять войска только ночью.

Однако саперы и днем трудились на реке: ремонтировали плоты и паромы, восстанавливали разбитые причалы, заделывали пробоины в лодках.

Ночью тоже не было покоя. Воздушные стервятники, развесив в небе осветительные ракеты («фонари»), летали над переправой и сбрасывали смертоносный груз. Грохотали бомбы, взметая столбы воды.

— Пристрелялись, гады! — в сердцах заметил командир 1-й роты. А что, товарищ комбат, если нам перенести створы паромных переправ в другое место?

— Правильно! — одобрил я. — Надо перехитрить врага. Давайте оборудуем дополнительно по две пары пристаней для каждого парома на расстоянии примерно двести-триста метров одна от другой. Не забыть бы только о службе регулирования подходящих к переправам частей.

Установка дополнительных пристаней ускорила переправу подразделений, увеличила сохранность паромов и, что особенно важно, сократила потери в людях.

* * *

20 октября 1943 года наш Центральный фронт был переименован в Белорусский. Командующим войсками фронта по-прежнему был К. К. Рокоссовский.

Как-то под вечер к нам приехал начальник инженерных войск армии полковник Дугарев. Он обошел все переправы, побеседовал с саперами, указал на некоторые недостатки, но в общем остался доволен. [104]

— Вижу, устали ваши люди, комбат, — сказал он. — Но это не последняя переправа, впереди у нас Днепр. Дайте отдых бойцам. И вот еще что особенно важно — левее вашего участка, метрах в пятистах, оборудуйте две ложных переправы и покажите их днем в работе. Надо, чтобы они были как настоящие! — Заметив недоумение на моем лице, Дугарев продолжал:

— Изготовьте и погрузите на паромы макеты пушек, танков, кухонь, имитируйте погрузку и выгрузку техники Пошлите на имитацию ложных переправ небольшую группу солдат.

Вот и новая задача... Правда, изготовление макетов — дело для нас не новое. Этим мы занимались перед Курской битвой. Да и паромы собрать не так уж трудно. А вот как переправу сделать действующей? Это уже посложней. Для перетаскивания паромов от одного берега к другому и демонстрации погрузки и выгрузки техники нужны люди. И сделать это надо так, чтобы гитлеровцы поверили Неизбежны и бомбежки, а значит — и потери в личном составе.

Как всегда при получении новой задачи, я собрал командиров подразделений Одним это дело казалось пустяковым, другим, наоборот, трудным.

— На ложную переправу поставим роту Муравьева, — предложил начальник штаба батальона С. А. Петров. — Она уже закончила оборудование своего маршрута, люди хорошо отдохнули.

— Жаль, очень жаль терять людей на каких-то игрушках, — с досадой отозвался Муравьев.

— Давайте сообща и подумаем, как лучше приказ выполнить и людей сохранить, — обратился я к командирам.

— Надо на обоих берегах отрыть глубокие щели и перекрыть их накатником, чтобы в случае налета авиации или артобстрела было где бойцам укрыться, — предложил командир роты Макаров. — И наблюдателей за воздухом поставить.

— А если паром настигнет артобстрел или бомбежка, куда тогда саперам деваться? — спросил Муравьев.

— В воду нырять! — сказал кто-то с горькой усмешкой.— А если с паромов снять людей? И с двух берегов перетаскивать паромы за

тросы, этаким челноком? — предложил капитан Тюленев. [105]Его предложение понравилось всем.Так и решили — перетаскивать паромы через реку не вручную, а с помощью

ворота, каким обычно в селах достают ведрами воду из колодцев. Поближе к урезу воды и в створе паромных переправ отрыть для расчетов окопы, в них и установить вороты с тросами. Расчеты будут работать в укрытиях, а это очень важно. Ведь для всех нас самое дорогое — жизнь человеческая.

— А где мы возьмем фанеру для макетов? — не унимался Муравьев.— Надо поискать в окрестных селах, — советую ему. — Фанеру вы вряд ли

найдете, а кровельного железа с разрушенных зданий будет сколько угодно. Это даже лучше. А для правдоподобности на земле у переправ надо отпечатать тягачами следы гусениц. В этом нам помогут артиллеристы.

— Нужно установить около реки по два-три макета танков и пушек, — заметил Тюленев. — А на паромы поставить чучела.

— Все ясно! Разрешите выполнять, товарищ комбат? — обратился ко мне Муравьев, увлеченный новой задачей.

— Действуйте! Завтра к вечеру переправы должны быть готовы.Действительность превзошла все наши ожидания.Через день на рассвете паромы, загруженные макетами, стояли у пристаней на

исходном берегу. Возле паромов суетились солдаты, имитируя погрузку техники, ее крепление, маскировку.

Муравьев так искусно изготовил макеты, что, погруженные на паромы и замаскированные ветками, они не вызывали сомнения в правдоподобности. Не уступали им и макеты, установленные в окопах на берегу. К тому же возле окопов дымился костер, виднелись следы гусениц...

Время шло, а над нами — ни одного вражеского самолета. По-прежнему они бомбили действующие переправы. Мы уже начали было нарекать на бесполезность этой затеи, как вдруг услышали голос наблюдателя: «Рама!» Появление немецкого разведчика впервые было встречено нами с радостью. Вот только примет ли он нашу переправу за настоящую?

Расчеты саперов из укрытий на противоположном берегу начали наматывать трос на ворот, и «паромы» медленно удалились от берега. «Рама» сделала один, потом [106] второй круг над переправой и скрылась... «Паромы» достигли противоположного берега, но разгрузка не входила в наши планы, и их вернули к исходному берегу. И вовремя! В воздухе появилось несколько немецких бомбардировщиков. Не успели «паромы» достичь середины реки, как самолеты вошли в пике и сбросили бомбы. Громадные столбы воды и песка взметнулись вверх. Паромы подпрыгнули на высоких волнах, накренились градусов на тридцать, но устояли. Если бы на них были настоящие танки, наверняка они бы перевернулись! Но все обошлось благополучно, и, главное, не было ни одного раненого среди саперов!

— Порядок, товарищ командир! — возбужденно докладывал Решетников командиру роты Муравьеву. — Поверили фрицы! Во взводе потерь нет, вот только мы все промокли до нитки.

— Ничего, высохнете... А ловко мы их перехитрили! Пусть помнят черти русского Ивана! — радовался Муравьев.

После бомбежки паромы были укрыты и замаскированы в прибрежном кустарнике. Решено было все повторить с наступлением темноты, чтобы отвлечь внимание стервятников от основных переправ.

Вскоре вновь прилетела «рама», покружилась и, убедившись, что бомбардировщики сделали свое дело, улетела.

А вечером и ночью события дня повторились. Фашистские самолеты несколько раз яростно бомбили переправу, сбрасывая в реку тонны смертоносного металла. Но паромы продолжали курсировать от берега к берегу. В то же время наши настоящие переправы, соблюдая строгий режим маскировки, маневрируя пристанями-причалами, успешно переправляли войска и технику.

— Теперь совсем другое дело! Жить стало куда легче! — радостно говорил Макаров. — За минувшую ночь по нашим переправам не было ни одного налета вражеской авиации. Мы успели перевезти много войск. Правда, артиллерия противника еще иногда бросает снаряды.

В боевом донесении штаб инженерных войск армии сделал такой вывод: «При форсировании р. Сож успешно применялись ложные переправы с имитацией движения на них макетов танков и других видов боевой техники. Противник, принимая ложные переправы за действующие, [107] проводил огневой налет артиллерией и самолетами»{2}.

Вскоре к реке прибыла понтонная часть. И вот уже заработали пятидесятитонные паромы Н2П. Началась переправа танков. Ну а наши саперы продолжали имитировать переправу на ложных паромах.

Войска 48-й армии постепенно расширяли плацдарм, сковывали гомельскую группировку противника и продвигались к Днепру.

В середине октября 65-я армия — наш сосед слева — успешно форсировала Днепр в районе Лоева, овладела этим сильным опорным пунктом противника и стремительно продвинулась вперед на глубину до тридцати километров.

В конце октября наш батальон получил задачу: выйти к Днепру севернее Лоева и построить мост под грузы до 40 тонн. Командир бригады полковник Астапов предупредил:

— Возможно, что наша 48-я использует плацдарм 65-й армии для переправы своих войск на правый берег Днепра и последующего наступления вдоль реки на север. Имейте в виду, что фронт в междуречье не стабилен. Возможны любые неожиданности. Примите все меры для охранения батальона на марше. Свяжитесь с войсками, вышлите вперед свою разведку.

Новая боевая задача не обескуражила нас. К тому времени батальон уже накопил достаточной опыт в строительстве мостов при форсировании Десны, Снови, Сожа и их многочисленных притоков. Однако мы понимали, что Днепр — река более широкая и полноводная, и готовились к выполнению задания комбрига основательно.

Требовалось срочно провести инженерную разведку Днепра, выбрать удобное место для строительства моста, найти подходы к нему, выявить наличие строительных материалов в заданном районе. Было ясно, что справиться с этим одному взводу инженерной разведки не под силу. Необходимо было организовать командирскую разведку. С этой целью я направил в район Днепра своего заместителя капитана Тюленева и командира роты Муравьева.

Пока подразделения батальона готовились к маршу, мы с начальником штаба Петровым и командирами рот [108] изучили типовой проект деревянного низководного моста, присланный нам из бригады, наметили примерную организацию работ, места заготовки лесоматериала, подсчитали свои людские и материальные возможности...

— Какое время дано на строительство моста? — спросил меня один из ротных командиров.

— Семь суток! Так что придется поторапливаться. Дорога каждая минута! — я показал на циферблат наручных часов. — А еще неизвестна ширина Днепра на нашем участке. Этой ночью мы совершим ускоренный марш и на месте доведем задачу до всего личного состава.

Терешин сообщил, что парторги, комсорги и агитаторы проведут среди бойцов беседы о предстоящем марше.

— А что, если ненужное нам в первые два дня имущество батальона оставить здесь под охраной, а высвободившиеся повозки передать ротам и на них совершить марш? — предложил начштаба. — И быстро, и солдаты не устанут!

— Как это — здесь оставить?! Вот еще придумал! — возмущенно вскочил с места Потапов. — У меня продовольствие, шанцевый инструмент, вещимущество!

— Не горячись, Петр Алексеевич! — остановил я Потапова. — Предложение дельное. А выходить из положения будем так. С собой надо будет взять на три дня продовольствие, а шанцевый инструмент передать ротам. Все остальное имущество складировать в одном месте и оставить под охраной хозяйственного взвода. Высвободившиеся повозки раздать по ротам для личного состава. Завтра к вечеру повозки возвратятся. По местам, товарищи! Начало марша в двадцать ноль-ноль.

— Товарищ Петров, вы проверили мотористов в работе на свайных копрах?—спросил я начштаба, когда все разошлись.

Дело в том, что батальон неделю назад получил два дизельных копра-молота. Для подготовки мотористов мы выделили по четыре человека от каждой роты и всю неделю тренировали их на реке Сож.

— Так точно, проверил! Копры освоены, забивают сваи, как спички! — доложил Петров.

— Вот и хорошо! Готовьте штаб и всех саперов к маршу.Нас ждал Днепр... [109]

От Днепра до Березины

К вечеру батальон собрался в полном составе. Плотно поужинав и всласть накурившись, бойцы сели в повозки и в назначенное время выступили на марш. Ночь выдалась пасмурная, ветреная, но было сравнительно тепло.

Двигались мы по правому берегу реки Сож. Дороги в нужном направлении не оказалось, а колей, наезженных войсками, было так много, что легко было сбиться с маршрута. Хорошо, что наши разведчики еще утром, отправляясь к Днепру, расставили указки, с помощью которых, несмотря на бездорожье, мы передвигались довольно уверенно.

Справа виднелись багровые зарева пожарищ, отблески разрывов зенитных снарядов, вспышки осветительных ракет, а там, где передний край проходил совсем близка от нашего пути, отчетливо слышалась монотонная трескотня пулеметных и автоматных очередей. Фронт жил по своим законам...

Ехали, соблюдая осторожность, разговоры и курение были запрещены! И все-таки «шум» был. Дело в том, что в колонне набралось более двадцати повозок, и, как ездовые ни смазывали оси, они скрипели, грохотали на поворотах и ухабах, застревали на песчаных участках пути.

К полуночи мы достигли рощи, где нас должны были ожидать Тюленев и Муравьев с разведчиками. Нам повезло. От костра, еле теплившегося у дерева за обочиной, на дорогу вышел солдат в плащ-накидке, с трофейным автоматом на груди. Это был разведчик, минер-подрывник Николай Ильин.

— Товарищ комбат! — доложил он. — Наш взвод находится недалеко, в роще. Капитан Тюленев сказал, что там и батальон будет размещаться.

— А где же он сам?— Да тут же, в роще, вместе со взводом. Мы недавно сюда вернулись с реки.— Садитесь на повозку и показывайте дорогу.— Лучше я пойду впереди, иначе вам не проехать. Тут столько деревьев навалено,

да и воронок много.Это «недалеко» оказалось длинной и трудной лесной дорогой. Лошади то и дело

спотыкались о поваленные деревья и вывороченные корневища, объезжали воронки. [110]

Повозки так трясло, что пришлось всем сойти с них и идти пешком.Наконец откуда-то из темноты вышел Тюленев.— Ваше приказание выполнено. Разведка реки, стройматериалов и места для

строительства моста проведена.— Хорошо! Доложите подробно чуть позже, а сейчас укажите ротам, где им

расположиться на отдых. А вы, товарищ Петров, — обратился я к начштаба, — организуйте охрану района силами разведвзвода.

Вскоре мы собрались в палатке. При свете коптилок Тюленев доложил о результатах командирской рекогносцировки.

Из двух мест, выбранных для строительства моста, остановились на том, которое находилось в пяти километрах севернее Лоева, в излучине реки. По данным разведчиков, ширина реки в этом месте не превышала двухсот пятидесяти метров. Глубина от противоположного берега до середины реки была около четырех метров. Затем река мелела и выходила плесом на наш, исходный берег. К этому месту были удобные подходы, а на противоположном берегу близко пролегала дорога Лоев — Речица. К тому же около Днепра раскинулась сосновая роща. А нам она так была нужна для заготовки леса!

— Лес можно сплавлять по реке, — сообщил Тюленев, — да и на берегу много бревен и досок. Здесь на днях переправлялись войска соседней армии, они оставили плоты и другие материалы.

— Как у нас с металлом на поковки?— Тонной катанки в Лоеве разжились. Придется еще послать разведчиков

поискать.Мы уточнили организацию работ и определили нашу строительную тактику. 1-я

рота будет работать на подготовке и укладке верхнего строения моста и устройстве береговых опор; 2-я рота — на валке, раскряжевке деревьев, отгрузке их на повозки и на сплаве по реке к месту строительства моста; 3-я рота, имевшая большой опыт по устройству опор, — на забивке свай и их обстройке, установке рамных и клеточных опор.

— В ближайших селах мы разыскали с десяток плотников, — доложил Муравьев. — Правда, мужички ветхие, но рвутся в бой. Говорят, что в свое время сами строили мосты. Утром обещали прийти.

— А с передовыми частями вы связались? Как далеко передний край? — поинтересовался я. [111]

— Разведчики доложили, что передний край проходит в пяти-шести километрах на север по Днепру, — ответил Тюленев. — Но авиация немцев днем залетает сюда. Вот и сегодня самолеты дважды налетали на Лоев. Да наши «ястребки» отогнали их.

Обсудив все вопросы, решили сделать короткий отдых, а на рассвете приступить к работе.

Утро выдалось пасмурным, прохладным, тихим. Днепр с пологим левым и крутым правым берегами хотя и выглядел внушительнее, чем ранее знакомые нам реки, однако был все же далек от того Днепра, о котором поется в песне: «Ой, Днипро, Днипро, ты широк, могуч...» Видно, эти слова относятся к низовьям реки.

А сейчас Днепр показался нам и тихим, и не таким уж широким. Его водную гладь нарушали лишь легкая рябь да всплески рыб. Совсем как в мирные дни. Справа изредка доносились выстрелы артиллерии и разрывы снарядов. Очевидно, низкая облачность мешала действиям вражеской авиации. Но по опыту мы знали, что обстановка могла мгновенно измениться — стоило лишь противнику узнать о строительстве моста. Вот почему саперы спешно отрывали щели и оборудовали укрытия.

Как и говорил Тюленев, на берегу оказалось много различных материалов. Позднее мы узнали, что на этом участке форсировал Днепр 19-й стрелковый корпус 65-й армии, до этого сковывавший своими активными действиями значительные силы врага в междуречье.

С рассветом 3-я рота приступила к работе и быстро закончила разбивку опор моста. Вскоре на широкой ленте реки появились вешки с пучками веток. А у берега саперы собирали и оснащали сваебойный плот: крепили молоты, грузили сваи, канаты, якоря.

Муравьев радостно доложил:— Мы уже на десять опор набрали свай на берегу, и еще наберется на десяток!

Можно было бы и больше, да Макаров успел крупные лесины отобрать на прогоны.Ко мне подошел Тюленев. Он развернул схему строительства моста, доложил его

технические данные. Мы уточнили цифры. А за ними виделась наша ударная боевая задача, труд и напряжение, бессонные ночи... Нашим «саперикам-топорикам» предстояло построить мост длиной 225 метров, установить десятки опор из рам, клеток и свай. Кажется, привычная работа... И все же каждый [112] новый мост вновь экзаменует саперов, их волю и упорство, профессиональную выучку.

— Какая же глубина реки у противоположного берега? — спрашиваю командира роты Муравьева.

— Четыре-пять метров! Да и фарватер реки прижимается к правому берегу, там, кроме свай, никакой опоры не установить.. Мы оставляем тот берег напоследок.

— Вот этого делать ни в коем случае нельзя! — предупредил я ротного командира. — Именно с того берега и начинайте забивку свай и обстройку опор. Строительство моста будем вести сразу с двух берегов. Да и здесь, на плесе, надо ставить клетки с двух сторон одновременно. Дайте Макарову фронт работ, иначе нам не уложиться в срок.

— А вот и сам Макаров, легок на помине, — сказал Тюленев.Неторопливым, широким шагом к нам подошел командир роты Макаров.— С утра провели комсомольское собрание, довели до бойцов задачу, а сейчас

развернули работы на всех участках, — доложил он. — Хотите посмотреть?Рота Макарова рассредоточилась в прибрежных кустах по отделениям и расчетам

— все были заняты своим делом. Большинство отделений проводило окантовку бревен под прогоны. Мы подошли к отделению сержанта С. И. Дерюги. Здесь же застали и парторга роты, старшего сержанта А. Г. Калганова — опытного сапера, мастера на все руки. В отделении Дерюги работало четыре расчета по два человека. Три расчета окантовывали бревна. Один распиливал их до нужной длины и подбирал по диаметру. Острые топоры в умелых руках проворно и звонко гнали щепу, оголяя желтоватый, в прозрачных слезинках ровный кант будущего прогона. Нельзя было без восхищения смотреть на умелую, сноровистую работу саперов.

— Здорово ребята топорами орудуют! — залюбовался я их работой.— Так ведь третий год уже воюем, товарищ комбат! Научились! — улыбаясь,

ответил парторг. — Чего только теперь мы ни умеем делать!Однако непонятно, почему вся рота поставлена на окантовку прогонов.— Когда же начнете укладывать верхнее строение? — спрашиваю Макарова.

[113]. — Как только Муравьев поставит клетки, сразу возьмемся за укладку прогонов,

поперечин и настила, а пока торопимся с заготовкой прогонов. Теперь у нас появились помощники, — и Макаров указал в сторону, где возле ротной кухни, усевшись в кружок прямо на земле, шестеро пожилых мужчин в старых, выцветших фуфайках дружно уплетали из котелков сытную солдатскую кашу. — Они пришли из ближнего села, говорят, что еще подойдет человек десять. Жалуются, что своего инструмента нет, немец все поотбирал. Ну да ничего, старшина уже дал им топоры и пилы. Мы тут решили, что время на прогонах можно сократить, если кантовать их не на два канта, а на один, верхний, под настил, — закончил ротный.

— Ну что ж, предложение, по-моему, дельное, — соглашаюсь с ним, — это высвободит еще несколько человек. Вторая рота еще не привезла лес?

— Пока нет. А тот, что мы набрали на берегу, уже весь в работе.Решаю ехать во 2-ю роту, чтобы ускорить доставку материала. По пути встретил

десяток нагруженных бревнами повозок, направлявшихся к мосту.Роща после боев заметно поредела — всюду виднелись поваленные деревья,

скошенные осколками вершины сосен, обугленные, изуродованные стволы...Командир 2-й роты Н. И. Шапиро недавно был назначен на эту должность вместо

убывшего в госпиталь после тяжелого ранения Кусмана. Ротный был подвижен, молод. Энергичное лицо, острый взгляд серых глаз выражали беспокойство, нетерпение.

Увидев меня, Шапиро доложил:— Десять подвод уже отправил, и сейчас загружаем последние. Мы валим лес

только для свай, а на клетки, рамы и прогоны наберем здесь, — и он показал рукой на разбросанные вокруг выкорчеванные с корнем деревья. — Еще на опушке мы обнаружили десять блиндажей с пятью накатами из бревен. Разберем и быстро пустим в дело.

Краем глаза я заметил помощника командира взвода старшего сержанта Б. И. Мезенцева. С топором и складным метром в руках он по-хозяйски присматривался к разбросанным вокруг деревьям, замерял их, делал засечки, затем что-то записывал в тетрадь, вынутую из брезентовой сумки. Потомственный сибиряк, лесовик, он хорошо знал свое ремесло.

— Как настроение, старший сержант? [114]— Хорошее, товарищ комбат! После боев на плацдарме здесь, как в раю: тишь и

благодать... Слышите, даже пташки щебечут.— О тиши и благодати, старший сержант, повремени говорить, — заметил

Шапиро. — Вот обнаружат нас немцы, кончится твой рай...— Самолеты нам не страшны, — уточнил командир отделения. — Тут столько

блиндажей и окопов понарыто, что нас и бомбами не достать! — и, нагнувшись, он стал замерять очередное бревно.

Перебравшись через завалы деревьев, мы с Шапиро вышли к Днепру. Здесь взвод Решетникова вязал плоты и сплавлял их по воде к месту строительства моста. Один плот уже медленно плыл вниз по течению, раскачиваясь на волнах. Широко расставив ноги, солдаты баграми подталкивали его ближе к фарватеру.

— А лесок-то добротный, что надо! — указал на бревна Решетников.

Действительно, бревна были ошкуренные, ровные, сухие. Да, заготовка лесоматериала проходила хорошо, но меня беспокоили опоры. Как-то пойдет забивка свай, как удастся установить рамы? Хотелось скорее все увидеть, и я поспешил к месту строительства моста.

Не доезжая километра полтора, заметил в небе трех «мессеров». «Неужели стервецы нами интересуются? Успел ли укрыться личный состав?» — встревожился я.

Издали увидел, что работы идут полным ходом. Клеточные опоры 3-й роты далеко ушли в воду, а 2-я рота уже перекрыла прогонами четыре пролета и приступила к пятому. Продвинулась работа и на противоположном берегу. Люди работали, не обращая внимания на фашистские самолеты.

Я подошел к деревенским мужикам, распиливавшим бревна на доски. Двое, что были покрепче, стояли на козлах, двое постарше — внизу. В руках пильщиков продольные пилы ритмично двигались вверх-вниз, вверх-вниз... Вжжик-вжжик — и пахнущая смолой гладкая доска отходит от бревна.

— Здравствуйте, товарищи! Спасибо вам за помощь! — обратился я к крестьянам.— А за что же нам-то спасибо? Это вам, Красной Армии, спасибо, что прогнали

иродов!Стоявший под козлами старик на минуту приостановил работу, отряхнул с себя

опилки и, повернувшись [115] к нам, раскланялся. На нем был видавший виды, в заплатах кожушок, на ногах лапти, на голове старенький треух. Лицо худое, изрезанное глубокими морщинами.

— Какие уж теперь из нас помощники, только одна видимость — ни сил, ни сноровки, — подал голос напарник старика, усаживаясь на козлах. — Вот раньше Григорий Иванович, — он кивнул на старика, — лучшим мастером на селе был по плотницкой части. Поди, не одну хату отстроил. А коровник в колхозе? Все дело его рук.

— Не я же один, — скромно заметил Григорий Иванович.—Вон Николай Кривулич, Петро Зыбин не хуже мастера,—он показал на мужиков, отесывавших бревна. — Э, да что там говорить, — сокрушенно махнул старик рукой. — Где они теперь, эти хаты, коровники? Все враг проклятый спалил, когда партизан искал.

— А много их тут у вас?— Да, почитай, все мужики ушли в партизаны. Ну, а мы, старики да старухи с

малыми, ютимся в погребах да подвалах. — Григорий. Иванович, посветлев лицом, продолжал: — У меня самого внук Николка второй год партизанит. Отец-то его, значит, мой сын, как ушел в сорок первом в Красную Армию, так и воюет где-то. Не знаем, жив ли?

— А что внук, не навещает вас? — вступил в разговор Макаров.— Дак как-то в начале месяца ночью прибег и говорит: «Деда, скоро Красная

Армия придет!» Уж и не верилось даже, ан глядь и правда — пришли. Слава тебе, господи! Измаялся наш народ, исстрадался, да и больно поубавился... — Григорий Иванович посмотрел в речную даль и спросил:

— А что, командир, может, помочь вам там, на мосту? Видим мы, солдатам трудно справляться с плотами. А ведь наш деревенский люд мастеровой — плотники, сплавщики...

— Спасибо, отцы! Если понадобится, попросим и вас.— Счастливо вам! — И мужики, поплевав в натруженные ладони, взялись за

топоры, а пилы снова продолжали — вжжик, вжжик!..На противоположном берегу, где взвод Бенедиктова забивал сваи, работа шла

медленней. Много времени уходило на перестановку плота с копрами и установку свай, а тут еще, как на грех, якоря почему-то срывались. [116]

Один из расчетов закончил забивку последней сваи и начал ставить плот с копром под следующую опору.

«Все на канаты!» — раздался голос командира взвода. Расчеты схватились за канаты и начали выбирать их. Плот медленно выходил из пролета вверх по реке. Якоря пока держали. Течением плот прижимало к сваям, но саперы баграми отталкивали его, помогая вывести из пролета.

Вот паром вышел на чистую воду. «Трави! — раздалась команда.—Отталкивай баграми!» Плот медленно опускался вниз по течению и, направляемый саперами, зашел в створ моста. Снова раздалась команда старшего: «Крепи!»

Канаты были прочно закреплены на стойках плота петлями, накинутыми на сваи забитого ряда, и плотно прижимали его. Сваи, еще не обстроенные в опору, стояли вкривь и вкось, и трудно было представить себе, что они станут прочной опорой моста.

А на берегу саперы 1-й роты, уложив прогоны в первом пролете, перешли на второй. Работали с огоньком, споро, старательно! Глядя на них, я вспомнил старинную народную пословицу: «Солдата огонь прокаляет, дождь промывает, ветер продувает, а он все такой же бывает...»

А как старательно работали наши хозяйственники, тыловики! У бойцов была всегда горячая, сытная пища, доставляли ее на место работы в термосах. Старший повар батальона И. П. Рябоконь и повар Я. П. Лозовой были мастерами своего дела. Оба украинцы, они с особым старанием варили украинский борщ. Получался он наваристым, вкусным, пальчики оближешь!

Уважали саперы и батальонного парикмахера Р. Сокачева. Должность эта у нас была нештатная, как говорится, на общественных началах. Наш парикмахер работал вместе с саперами на строительстве мостов, обезвреживал мины, а в часы отдыха, на досуге, подстригал и брил солдат.

Среди наших «тыловиков» было немало умельцев, людей самоотверженных, влюбленных в свою профессию. Мне вспоминаются кузнецы М. М. Бобко, А. А. Мироненко, Е. Г. Карпухин. Во время строительства мостов дни и ночи они не отходили от пылавшего горна и наковален, заготовляя штыри и скобы. Это были те же солдаты [117] переднего края, только не с винтовкой и миноискателем, а с клещами и молотом в руках. Своим жарким трудом они тоже ковали победу.

* * *

К вечеру похолодало. Северный шквальный ветер поднял волны на реке, а это усложнило ввод плотов в створ моста.

У сваебойщиков уже было забито и обстроено четыре свайных опоры, из них на двух уложены прогоны и настил. С левого берега было полностью готово восемь пролетов, а на четырех клетках уложены прогоны.

— Готового моста у нас только шестьдесят метров! — с огорчением подводит итог Тюленев.

— Для первого дня и это неплохо, — успокаиваю его.— Командиры спрашивают — можно ли ночью два-три часа отдохнуть личному

составу?— Конечно, можно, только посменно. И больших костров не разводить. А как на

сваебойном пароме, видят ли они что-нибудь?— Приспособились. Подсвечивают фонарями «летучая мышь». Но работа идет

медленно, устали солдаты.Решили и им дать отдых.

Поздно вечером на берегу реки у небольшого солдатского костра бойцы с интересом прослушали беседу парторга батальона старшего лейтенанта Я. Б. Хайрулина. Вглядываясь в еле различимые речные просторы, он говорил:

— Боевые друзья! Мы строим мост на прославленной реке Украины. А знаете ли вы, что Днепр-Славутич несет свои воды на расстоянии 2285 километров по землям трех братских республик — России, Украины, Белоруссии? Это река дружбы трех славянских народов... Вот кончится война, мы вернемся в родные города и села и будем вспоминать солдатские пути-дороги, фронтовых друзей-побратимов. Вспомним и огневые дни и ночи на Днепре, воспетом в народных песнях и сказаниях.

Бойцы с интересом слушали беседу парторга, проникаясь ответственностью за судьбы Родины, чувством высокого сыновнего долга.

* * *

С утра работы возобновились на всех участках с еще большим рвением. Мост строился, хотя и медленнее, чем хотелось. [118]

На второй день над нашим районом пролетела группа немецких бомбардировщиков. По сигналу наблюдателей за воздухом личный состав укрылся в окопах и щелях. На реке остались лишь расчеты на сваебойном пароме.

Но вот на противоположном берегу дружно и гулко заработали наши зенитки. В небесной синеве вспыхнули белесые облачка разрывов. Строй самолетов начал распадаться. Вдруг один из них густо задымил и, завалившись на бок, начал падать, издавая воющий звук. Остальные развернулись и устремились на Лоев, в беспорядке сбрасывая смертоносный груз. Над полями прокатился грохот, кое-где вздыбилась земля.

Убедившись, что самолеты противника покинули наш район, батальон возобновил работы.

В течение последующих четырех дней воздушные пираты дважды пытались выйти в район Лоева, но каждый раз наши «ястребки» и зенитки разгоняли их.

Работы по строительству моста подходили к концу. Наш район заметно оживился. В рощу стягивались воинские подразделения, к реке прибыли понтонеры и сразу же приступили к оборудованию паромных переправ.

В батальон приехал командир бригады полковник Л. В. Астапов. Он внимательно и придирчиво осмотрел мост, сделал несколько замечаний и поторопил строителей. Полковник сообщил, что минувшей ночью в Лоеве начали переправляться войска 48-й армии, а сегодня ночью они будут и на нашем участке.

— Быстрее заканчивайте мост... Вас ждут новые дела! — предупредил комбриг.К вечеру работы на реке были закончены. Батальон получил от штаба бригады

новый боевой приказ. Нам предстояло к исходу 5 ноября сосредоточиться на западном берегу Днепра в Зимировке и поступить в распоряжение командира 194-й стрелковой дивизии 48-й армии.

И вот мы снова в боевых порядках войск. Нашему батальону приказано обеспечить наступление частей дивизии по местности, сплошь заминированной противником, изобилующей болотами и пересеченной притоками Днепра. Одновременно мы готовились и к отражению возможных вражеских атак. Роты пополнялись противотанковыми минами, отрабатывали приемы и способы минирования местности перед атакующими немецкими танками. [119]

6 ноября, в канун великого революционного праздника, нас взволновала радостная весть: войска соседнего, 1-го Украинского фронта освободили столицу Украины — древний Киев. Все мы были несказанно рады этой победе!

Был у нас и еще повод радоваться. 26-я годовщина Октября совпала с двухлетием нашей 6-й инженерно-саперной бригады! Военный совет 48-й армии в приказе от 6 ноября 1943 года отметил: «От реки Неручь до реки Сож вместе с войсками 48-й армии части и подразделения бригады прошли славный боевой путь. Действуя в труднейших условиях, часто под огнем противника, саперы обнаружили и обезвредили десятки тысяч вражеских мин, построили и отремонтировали сотни мостов, обеспечили форсирование армией многих водных преград...»

Военный совет выразил уверенность, что «6-я инженерно-саперная бригада и впредь с еще большим напряжением сил, организованностью и умением, свойственным саперам, обеспечит продвижение наших войск вперед, на запад, до полного истребления фашистских захватчиков».

Приказ был зачитан во всех подразделениях батальона. Саперы убедились, что их работу ценили, помнили о них.

После перегруппировки войска армии заняли рубеж: Севрюки, Добруш, Маримонова Рудня, юго-западная часть села Стародубки, Дубровка. 194-я стрелковая дивизия, в составе которой действовал наш батальон, вместе с 307-й и 399-й стрелковыми дивизиями входила в состав ударной группировки армии, имевшей задачу прорвать оборону противника на рубеже Стародубки, Дубровка и к исходу первого дня выйти на рубеж: Холмечь, Прокисель (25 километров севернее Лоева). В дальнейшем армия должна была развивать успех вдоль западного берега Днепра, в общем направлении на Речицу.

«Тогда фронт основной удар наносил войсками левого крыла, где сосредоточивались основные силы и средства. Задача — наступая с лоевского плацдарма, прорвать вражескую оборону, овладеть Речицей, Василевичами, Калинковичами и выйти в тыл гомельской группировки противника»{3}, — так писал впоследствии о боевой обстановке [120] того периода маршал К. К. Рокоссовский, который тогда командовал войсками Белорусского фронта.

Боевые действия наша бригада начала на минных полях противника, глубина которых достигала ста метров, а плотность минирования в тактической зоне доходила до двух тысяч мин на километр фронта.

— Вот чертова немчура! Понатыкала столько мин, что и ночи не хватит, чтобы проделать проходы! — негодовали саперы, уходя на передний край. Думают остановить нас минами. Не выйдет!

Всю ночь саперы бригады ползали под огнем пулеметов и автоматов вблизи переднего края противника, разминируя проходы в его заграждениях. Только воины нашего батальона в полосе наступления 194-й стрелковой дивизии проделали двадцать два прохода.

10 ноября 1943 года, после сорокаминутной артиллерийской и авиационной подготовки, войска армия перешли в наступление и прорвали оборону противника. В первый день наступления отличились разведчики во главе с командиром взвода старшим лейтенантом П. М. Калистратовым. Вместе с передовыми подразделениями 194-й стрелковой дивизии они захватили мост через Днепр в районе Холмечь, подготовленный фашистами к взрыву. Противник пытался вновь овладеть им и подорвать, однако атаки врага были отбиты. Разведчики с риском для жизни разминировали мост и обеспечили продвижение по нему наших частей. При разминировании моста саперы сняли и обезвредили сто противотанковых мин, более сотни шашек и двести пятьдесят трехкилограммовых зарядов взрывчатых веществ.

Осенние дожди превратили дороги в непролазное месиво, буксовали машины, образовались «пробки». Противник бомбил и обстреливал скопления войск на дорогах.

Задачей саперов было ликвидировать эти злополучные «пробки», устраивать объезды, жердевые выстилки, гати, прокладывать колонные пути.

Маршал К. К. Рокоссовцкий, вспоминая эти бои, так писал о задачах саперов: «Чтобы продвигать технику, требовалось прокладывать гати, вырубать просеки, наводить мосты через многочисленные речки, заболоченные поймы...»{4}. [121]

Наступавшая левее нас 65-я армия к исходу 14 ноября перерезала шоссейную дорогу Речица — Овруч в районе Коростеня, а на другой день захватила Демехи, перерезав железную дорогу Речица — станция Калинковичи. В образовавшийся прорыв были введены 170, 389, 194 и 175-я стрелковые дивизии 48-й армии с целью овладеть Речицей с запада и юго-запада. Ввод этих войск в бой обеспечивали части нашей бригады.

17 ноября 194-я стрелковая дивизия совместно со 170-й овладели городом Речица. Группировка противника на западном берегу Днепра оказалась полуокруженной. Со стороны Гомеля и Калинковичей враг делал попытки выбить наших из Речицы и захватить шоссейную дорогу.

Полоса прорыва в обороне противника составляла всего лишь двенадцать километров по фронту. Она насквозь простреливалась орудиями разных калибров. В этих условиях нелегко приходилось и саперам — труженикам войны. День и ночь под сильным огнем мы минировали местность на флангах наших войск.

В двадцатых числах ноября, после мощной артиллерийской подготовки, фашисты нанесли танковый контрудар по флангам наших дивизий. Вот где нам пригодился опыт борьбы с танками на Курской дуге! Тогда, действуя совместно с артиллеристами, наши подвижные отряды устанавливали мины чуть ли не под гусеницами танков. На поле боя осталось много подорванных немецких машин. Не менее успешно действовали наши бойцы и сейчас.

Подлинный героизм и мастерство, презрение к смерти показали в тот день саперы отряда заграждения, которым командовал коммунист офицер М. А. Логинов. Работая под обстрелом, они установили мины на танкоопасном направлении. И когда вражеские бронированные машины устремились к позициям наших артиллеристов, они попали на минное поле. Прозвучало несколько сильных взрывов. Два танка остановились, распустив подорванные гусеницы, вспыхнуло черное пламя, едкий дым повис над лощиной. Остальные танки начали искать обход минного поля. Этого только и ждали наши артиллеристы. Их орудия прицельным огнем пробивали броню, кромсали гусеницы. Один за другим было подбито несколько вражеских танков. Не выдержав огневого артиллерийского удара, остальные машины откатились назад и скрылись в лощине за высоткой. [122]

Атака была отбита, и, казалось, гитлеровцы не скоро повторят ее. Но прошло немного времени, и неожиданно из-за рощи снова показались танки с черными крестами. Они шли ромбом и нацеливали удар по тылам наших артиллерийских батарей. Обстановка становилась все более опасной, на нас накатывалась новая волна танков.

Артиллерийские расчеты поспешно разворачивали пушки и готовились к бою. Надо было срочно установить мины на пути движения танков, чтобы хоть на «несколько минут задержать их.

— Эй, саперы!—крикнул артиллерийский офицер. — Быстрее прикройте нас минами, пока мы развернем орудия на прямую наводку!

— А где же их взять? У нас нет больше мин, все уже установлены, — с горечью ответил Логинов. И вдруг его осенила догадка. — Взвод, за мной, бегом марш! — приказал он саперам.

Солдаты и сержанты устремились за командиром на свое минное поле. Теперь была дорога каждая секунда, чуть оплошай — и все пропало. Саперы действовали смело и решительно, опасность прибавляла силы. Добыв из земли по две мины, они быстро побежали на новый рубеж. А танки врага подходили все ближе, обстреливая смельчаков из пулеметов. Появились раненые. В эти критические минуты наши артиллеристы открыли огонь по танкам. Бронированные чудовища споткнулись о лавину огня и наши мины. Победило мужество, находчивость саперов и артиллеристов, их боевое солдатское братство.

После ликвидации правобережной немецкой группировки южнее Речицы командование фронта приказало 48-й армии форсировать реку Березину в районе Горваль, Забродье и развивать наступление в направлении Жлобина. Наш батальон обеспечивал подходы к реке и переправы для 194-й и 170-й стрелковых дивизий.

Березина, несмотря на сравнительно небольшую глубину и ширину, оказалась довольно «трудной» рекой. Пути подхода к реке для боевой техники надо было прокладывать по заболоченной пойме. 2-я и 3-я роты разминировали пути подхода к переправам, укладывали жердевой настил, перекидывали мостики Через топкие места и траншеи.

Рота Макарова и взвод инженерной разведки первыми вышли к реке вместе с пехотой и с ходу организовал и ее переправу на подручных средствах. [123]

Вскоре подошли и армейские понтонеры. Они развернули тяжелые понтоны и начали переправлять танки и орудия. Буксирные катера, вспенивая речную гладь, беспрерывно сновали с паромами от одного берега к другому.

— Где же вы раньше-то были, родненькие? — спрашивали саперы, восхищаясь слаженной работой понтонеров. — А мы тут на плотах все печенки понадорвали!

Наш саперный батальон приступил к строительству моста через Березину. Как всегда, подгоняло время. Работали в темпе, под пулеметным и артиллерийским обстрелом противника.

Вглядываясь в свинцовое зеркало реки, я мысленно переносился в прошлый век, в историю. Отечественная война 1812 года... Вторжение в Россию полчищ Наполеона и бегство их под натиском славной русской армии Кутузова, партизанских отрядов Давыдова и Сеславина.

Здесь, на Березине, в конце морозного ноября 1812 года завершился разгром иноземных захватчиков. Из сорока тысяч вооруженных французских солдат, подошедших к Березине, переправиться через нее удалось не более чем девяти тысячам. Таков бесславный конец пятисоттысячной армии Наполеона, с которой он мнил завоевать Россию... Березина, как и люди, хранила в памяти многие исторические события из жизни нашей страны.

В 1943 году здесь снова вспыхнули бои. Теперь Красная Армия громила фашистские войска. Гитлеровские генералы не извлекли уроков из истории войн, не учли могучих сил Страны Советов. И снова полчища захватчиков бежали с нашей земли, устилая ее трупами своих солдат.

Форсировав Березину, 48-я армия прочно захватила большой плацдарм и вышла на рубеж южнее Жлобина. Наступило временное затишье... Но только не для саперов. Мы продолжали инженерное совершенствование рубежа, готовясь к новому наступлению.

Выстрелы на болоте

В декабре 1943 года наша бригада получила задание построить бревенчатую дорогу для танков через болото, расположенное на переднем крае между населенными пунктами Курган и Бор, южнее Жлобина. Болото [124] шириной до полутора

километров начиналось сразу же за поселком Курган и простиралось вдоль фронта. Оно было покрыто торфяным слоем толщиной более двух метров и изрезано осушительньти каналами. Под торфяным слоем — вода, трясина. Была зима, уже начались заморозки, а на болоте зеленела трава, то тут, то там виднелись копны сена.

На строительство дороги нацеливались три инженерно-саперных батальона бригады. Нашему батальону комбриг приказал прибыть 8 декабря в Курган и приступить к прокладке через болото участка бревенчатой дороги длиной пятьсот и шириной четыре метра. Разведка и провешивание трассы возлагались на другой батальон.

В назначенное время части бригады сосредоточились в поселке Курган. Здесь было всего две улицы, одна из которых упиралась в болото. Большинство строений разрушено или сожжено, а те, что сохранились, зияли ребрами стропил и черными проемами окон. Жителей в поселке не было. Саперы расположились в погребах, наскоро приспособленных под жилье, а некоторые — в блиндажах. Поселок обстреливался немцами, снаряды нередко залетали к нам на пепелища, вздымая облака черной гари. Люди спасались в укрытиях. А вот лошадей пришлось отвести в ближайший овраг, там было безопаснее.

В одном из блиндажей командир бригады полковник Астапов и начальник политотдела подполковник Лапотышкин собрали офицеров.

Обстановка тогда создалась сложная. С нашей стороны на этом направлении была лишь реденькая цепь пехоты, занявшая оборону на противоположном берегу болота. Впереди, в ста пятидесяти метрах, на высотках окопались гитлеровцы. Их также было сравнительно немного. Очевидно, они не ожидали серьезного наступления наших войск со стороны болота.

Комбриг кратко обрисовал задачу по строительству бревенчатой дороги, указал сроки и строго предупредил:

— Работы на болоте вести только в темное время суток, а к утру все приметное тщательно маскировать травой, ветками и сеном. Днем отдыхать и готовить лесоматериал. Предусмотрите надежную охрану своих участков, а то как бы немцы к вам не нагрянули в гости. — И, повернувшись в мою сторону, добавил: — Особенно это касается вас, товарищ Сафонов, ведь батальон [125] ваш головной, самый близкий к противнику. Смотрите в оба!

Так уж повелось, что наш батальон всегда направляли туда, где всего труднее, где наиболее ответственная задача. Он чаще других действовал в одиночку, в отрыве от остальных частей бригады, придаваясь различным армиям и дивизиям. А может, это нам только казалось?

Боевая задача была действительно ответственной, потому что батальон отвечал за безопасность всех частей, да и трудной... Ведь путь подноски лесоматериала к месту его укладки был у нас длиннее, чем у остальных батальонов, почти на километр. Именно подноски, а не подвозки. Как доложили разведчики, лошади по болоту не пройдут, они застрянут в трясине.

С напутственным словом к нам обратился и начальник политотдела подполковник Лапотышкин:

— Что для нас сейчас важно? На самых трудных и опасных участках трассы расставить коммунистов. А партийное поручение им одно: работать с полной солдатской выкладкой, без страха и упрека, и вести за собой бойцов. Победителям соревнования вручайте вымпелы, имена отважных славьте в боевых листках.

Пристально вглядываясь в лица командиров, он продолжал:— Прошу вас, товарищи, особенное внимание уделить солдатскому быту —

землянкам, горячей пище, обуви, махорке, доставке газет и писем. Отцовская забота о

людях — наше родное партийное дело. Душевная теплота нам так же нужна, как и патроны...

Начальник штаба бригады выдал нам схемы бревенчатой выстилки, выкопировки из карт для каждого батальонного участка работ, определил порядок связи и сроки представления донесений.

Получив все исчерпывающие данные, мы направились в свои части.По пути следования в батальон я мысленно прикидывал организацию работ.

Конечно, впереди поставим роту Макарова. И не потому, что эта рота какая-то особенная. 2-я и 3-я роты тоже хороши, в них тоже много храбрецов и умельцев, да и командиры опытные, не раз успешно выполняли боевые задачи. И все же лучше, если головной ротой будет командовать капитан Макаров. Командир 3-й роты Муравьев несколько горяч, нетерпелив. В случае внезапной вылазки врага может, не раздумывая, [126] броситься в атаку. Командир 2-й роты Шапиро еще молод, только месяц как командует подразделением. Нет, лучше Макаров — неторопливый, рассудительный командир, умеющий все продумать, предусмотреть. А за ротой Макарова поставим бойцов Шапиро. Им и укладывать бревенчатую дорогу. Муравьев же пусть занимается заготовкой и подноской лесоматериала!

Время не ждало...Саперные роты в течение дня заготовляли лесоматериал, подвозили и подносили

его к болоту, готовили проволоку, скобы, штыри, колья, проводили тренировочные занятия по укладке бревенчатой дороги.

Собрав командиров подразделений, я поставил им задачи, определил порядок работы, установил сигналы оповещения о противнике и рассказал о действиях в случае его нападения. Командиру взвода инженерной разведки старшему лейтенанту Калистратову приказал с наступлением темноты выдвинуться на западный берег болота, связаться с пехотинцами и организовать оборону участка батальона.

— Я буду находиться в первой роте. Вам, товарищ Соколов, — обратился я к офицеру, недавно назначенному на должность начальника штаба батальона, — взять под контроль заготовку лесоматериала третьей ротой и доставку его на болото. Возьмите на подмогу личный состав хозяйственного взвода и писарей штаба.

Капитан Игорь Федорович Соколов, несмотря на молодость — ему тогда исполнился двадцать один год, — был уже обстрелянным фронтовиком, испытавшим и горечь тяжелых пограничных сражений первых дней войны, и радость наступательных боев. В батальон он прибыл с должности полкового инженера дивизии, в составе которой мы наступали на Речицу и форсировали Березину. Там я впервые и встретился с Соколовым. Он сразу приглянулся мне своей распорядительностью, знанием обстановки и кипучей энергией.

* * *

Полковой инженер... Все ли знают об этой беспокойной должности? А ведь он вместе с командирами стрелковых, артиллерийских, танковых батальонов и дивизионов отвечал за инженерное обеспечение боевых действий полка, руководил саперным взводом и приданными ему подразделениями, вел учет и выдачу шанцевого инструмента. И все это делал он один, не имевший ни штатного транспорта, [127] ни своих средств связи. Но, как говорится, — и один в поле воин. Однако не каждому по плечу справиться с такими обязанностями. Тут требовались не только знания, но и талант организатора, крепкая воля и мужество. Соколов был на своем месте.

Вскоре после овладения Речицей С. А. Петров получил новое назначение, и батальон некоторое время был без начальника штаба.

— Товарищ капитан, пойдете в наш батальон начальником штаба? — спросил я Соколова.

— А почему бы и нет! — согласился он. — Ваш батальон боевой, и командиры рот отличные ребята, видел их в деле. К тому же я давно аттестован на должность начальника штаба батальона. Если командование дивизии согласится, я готов хоть сегодня!

— Ну раз так, то попытаемся договориться!Я знал, как трудно было тогда в войсках с офицерскими кадрами, и не особенно

верил в успех, когда обратился в штаб бригады о переводе к нам Соколова. И все же вскоре Соколов прибыл в батальон.

Появление опытного боевого офицера положительно повлияло на работу штаба и внесло в его работу четкость и требовательность к подразделениям.

...Так уж случилось, что после войны мы с Соколовым долгие годы служили в войсках Краснознаменного Киевского военного округа, где Игорь Федорович Соколов командовал подразделением. Много славных дел связано с именем офицера-фронтовика. Четыре раза за отличные показатели в боевой и политической подготовке подразделение славного воина И. Ф. Соколова награждалось переходящим Красным знаменем Военного совета, а также почетным кубком.

Декабрьская ночь наступила рано. Серые облака, закрывавшие небо, ушли, и на его тихую синеву медленно выплыл серебристый месяц, освещая сумеречный зеленый покров болота жемчужным сиянием.

Саперы, разбившись попарно, подхватили жерди, бревна и, вытянувшись в ленту, пошли на болото, ориентируясь по вешкам, установленным по оси будущей дороги.

Первым был участок 113-го батальона подполковника В. А. Прилипко. Он начинался сразу же от крайних построек села. Саперы быстро укладывали первые подкладки из бревен. [128]

— Счастливчики! — с завистью бросил кто-то из наших солдат копошившимся саперам. — Везет же людям!

— Давай, давай! Топай! — вполголоса ответили ему.Далее находился участок 114-го батальона майора Потапова, назначенного вместо

погибшего А. И. Меньшикова.И здесь солдаты начали укладывать бревна на место....Идем дальше. Под ногами пожухлая трава, ступать мягко, но болото дает о себе

знать. На пути оказался осушительный канал. Правда, он невелик, шириной не более метра, но доверху заполнен водой. Пятиметровый шест уходит в воду, не достигая дна, так что с ношей не перепрыгнешь. Перебрасываем через него доски и устремляемся вперед.

А вот и наш участок — две спаренные, еле различимые в ночной тьме вешки. Где-то рядом вооруженный до зубов враг. Колонна замедлила шаг, прекратились разговоры, команды отдаются только шепотом. Нас должны встретить разведчики. Все чаще и чаще солдаты приостанавливаются, тихо опуская на землю свою ношу. Кажется, что наш участок без конца и края.

Наконец нас встречает Калистратов и тихо сообщает:— Дальше идет коренной берег, плотный песок. Взвод залег впереди, метрах в

двухстах. А в ста метрах от него — немцы!— Установили связь с пехотой?— Там лишь одно стрелковое отделение. С сержантом договорились о

взаимодействии. А их командир взвода где-то метров за триста левее нас. Вот и вся обстановка...

Положив бревна, саперы присели отдышаться.

— Товарищ командир, можно покурить? — обратился кто-то из солдат к командиру отделения. — До чертиков хочется!

— Никаких курений! — строго отрезал сержант. — Вот пойдем за бревнами, там в селе и покурим!

— Да я накроюсь шинелькой, не видно будет, — не унимался заядлый курильщик.

— Прекратить разговоры!На укладке бревен оставили по взводу от каждой роты. Остальные подразделения

возвратились в село за лесоматериалом.Началась работа и на нашем участке. Вдоль оси дороги параллельно

укладывались четыре линии парных лежней из бревен и наполовину заглублялись в грунт. На [129] них накладывались поперечины и крепились к лежням проволочными закрутками, а по краям прижимались колесоотбоями. На поперечины укладывались две колеи, из четырех бревен каждая, скрепленных между собой скобами. Такова была простая и надежная техника строительства бревенчатой дороги.

Пока укладывали лежни, шума не было. Но вот приступили к укладке колей, и тишину нарушили дробные удары кувалд и топоров. Это саперы вколачивали скобы.

Со стороны противника взлетели ракеты. Где-то совсем близко глухо ударили минометы и почти одновременно по болоту рассыпались хлесткие разрывы мин.

— Ложись! — запоздало крикнул кто-то. Но и без команды все, как подкошенные, прижались к земле. Обстрел продолжался минут пять. Где-то в районе работ 114-го батальона раздался крик: «Носилки!», а возле 2-й роты упали две мины и зарылись глубоко в торф, не взорвавшись.

— Ну-как шарахнет? — послышался чей-то встревоженный голос.— Теперь не шарахнет, глубоко ушли! — ответил ему другой сапер, неторопливо

поднимаясь с земли.— Продолжать работу! — подал команду Макаров.И снова застучали топоры и кувалды.До утра немцы еще три раза обстреливали наш участок из минометов. На рассвете

батальон без потерь вернулся в село на отдых, в свои блиндажи и окопы.Но отдохнуть саперам так и не удалось. Здесь тоже был передний край. Фашисты

пристреляли село из артиллерии, и тяжелые снаряды рвались на улицах, огородах.Ночью мы пытались подвезти бревна к болоту на лошадях, но эта попытка

закончилась потерей трех лошадей и ранением двух солдат. Пришлось подносить бревна на руках. Вот так и прошла под огнем эта первая тревожная ночь. Но как бы ни было трудно, саперы работали с полным напряжением сил и показали бойцовский характер. За эту ночь 1-я и 2-я роты проложили по болоту сто тридцать пять метров бревенчатой дороги. Особенно отличились отделения коммунистов И. А. Паршина, С. Г. Дикарева, И. А. Танцырева, Н. А. Ильина, В. С. Кобеева, Н. А. Вишнякова. На заготовке и подноске материалов самоотверженно работали отделения П. Ф. Абазина, А. А. Мельникова, И. А. Новохатского. [130]

Утром возле кухни, за, старым полуразвалившимся сараем, были вывешены Боевые листки. В них отмечались результаты ночной работы на дороге. В паузах между, артиллерийскими налетами солдаты подходили к боевым листкам, читали, обменивались мнениями, шутили.

— Иван Юдаев!—позвал своего напарника М. И. Волков. — Иди посмотри, тут и о нас с тобой написано!

— Ну, что там? — на ходу вычерпывая ложкой из котелка кашу, спрашивает Юдаев. На его исхудавшем лице и воспаленных глазах следы бессонной ночи.

Узкоплечий, с улыбчатым лицом, Волков, водя пальцем по рукописным строчкам боевого листка, читал:

— Вот послушай: «Коммунисты впереди! На подноске бревен отличились коммунист И. В. Юдаев и комсомолец М. И. Волков. Не обращая внимания на минометный обстрел врага, они в два раза перекрыли норму, установленную командиром на подноске бревен!»

— Да, легко сказать «не обращая внимания»! А помнишь, как нас застал первый обстрел? Ты что тогда сделал? — прищурив глаза, спросил Юдаев Волкова. — Бросил конец бревна, а сам на землю, в болото.

— Ну что ж, первый раз было и такое, — виновато оправдывался Волков.— Братцы, послушайте меня, — усмехаясь заговорил сапер Герасим Иванцов. —

Видели бы вы при артналете Бабенова, вот умора!В ожидании забавной истории подошло еще несколько солдат.— Как только вспыхнули ракеты, — польщенный вниманием товарищей

продолжал Иванцов, — командир взвода скомандовал: «Ложись!» Ну, мы все и грохнули кто где стоял, а Бабенов начал искать укрытие. А где ж оно на болоте? Вдруг засвистели мины. Бабенов от страха и раскорячился над каналом, голову нагнул аж до самой воды. Голову-то спрятал, а вся казенная часть наверху. Увидел это комвзвода и кричит: «Бабенов, ложись!» Он и плюхнулся в канал. А там и дна нету, да и температура, прямо скажем, ледяная.

В группе солдат, окруживших рассказчика, раздался дружных смех.— Хороша банька! Как же он, бедняга, оттуда выбрался?— Пока не закончился, артобстрел, так и висел на локоточках, болтая ногами,

потом мы его вытащили. Закоченел [131] страшно, еле руки отодрали, так крепко вцепился в дерн.

— А в метре от нас, представьте себе, мина плюхнулась. Лежим и думаем: ну, сейчас рванет! — волнуясь, вставил молодой солдат. — Но ничего, пронесло! Не взорвалась... Очень глубоко ушла в торф, гадюка!

...И снова артналет противника на село. Падая на твердый грунт, снаряды взрывались хлестко, раскатисто, а осколки разлетались в разные стороны с противным воющим звуком. Даже в блиндаже с тремя накатами бревен земля ходуном ходила, а бревна перекрытия подпрыгивали, словно клавиши рояля, осыпая всех сухой мелкой пылью.

В паузах между обстрелами саперы подвозили из леса в село бревна, разбирали старые, полуразрушенные постройки и все, что годилось для работы, сносили к болоту. Подготовив достаточно бревен, выкроили около трех часов для отдыха — ведь впереди еще одна бессонная ночь!

С наступлением темноты по болоту снова потянулась вереница солдат с тяжелой ношей на плечах. И снова началась укладка лежней, поперечин, колей. И снова враг периодически обстреливал нас.

На войне солдаты привыкают ко многому, привыкают и к смертельной опасности. И труженики-саперы пулям не кланялись да и с разрывами снарядов и мин свыклись. Может, это была и плохая привычка, но и во время артналетов не всегда прекращали работу...

Третья ночь началась, как и две предыдущие, — подноска бревен, укладка их на дорогу под минометным обстрелом. Все батальоны трудились на своих участках. Каждый спешил закончить первым.

Комиссия из штаба бригады придирчиво принимала каждый метр готовой дороги. Да и как же иначе, ведь по ней должны пройти танки, и не один, а много.

Заканчивали и мы свой участок. Осталось уложить последние метры колеи. Комиссия отметила работу 2-й фоты как лучшую по качеству среди всех подразделений бригады.

Забегая вперед, скажу, что 9 декабря 1943 года в приказе начальника инженерных войск 48-й армии была объявлена благодарность всему личному составу 2-й роты лейтенанта Шапиро как особо отличившемуся при строительстве бревенчатой дороги для танков через болото. [132]

Но это было позднее. А сегодня...В азарте работы мы не сразу услышали трескотню автоматов и пулеметов со

стороны переднего края.— Товарищ капитан! — обратился к командиру 1-й роты запыхавшийся от

быстрого, бега сержант Ильин. — Две красные ракеты взвода инженерной разведки!Макаров доложил мне:— На взвод нашей разведки напали немцы, разрешите прекратить работы и

оказать помощь?— Действуйте быстро и решительно...— Рота, к бою! — громко скомандовал Макаров. — Второму и третьему взводам

занять свои позиции, первому взводу за мной, марш!Саперы приостановили работу и, на ходу проверяя оружие и прилаживая

снаряжение, молча занимали места в строю. Первый взвод уходил в бой...— Товарищ капитан, разрешите мне с вами! — услышал я взволнованный голос

санинструктора Вали Росликовой. Высокая, стройная черноокая девушка бесстрашно шла на самые опасные участки.

— До-го-няй! — на ходу ответил ей Макаров. — Да будь осторожней, Валюша!Валя Росликова... В боевой семье 1-й саперной роты она пользовалась особенным

уважением, которое заслужила неустанным трудом, отзывчивостью сердца, той отчаянной отвагой, что так ценится бойцами в боях и походах.

Сильная, рослая (под стать своей фамилии), Валя отличалась удивительным жизнелюбием и выносливостью. Казалось, она не знала ни устали, ни страха и без колебаний шла навстречу опасности. Когда в горячие дни Курской битвы наши саперы устанавливали мины перед атакующими «тиграми», Валя день и ночь находилась на линии огня, оказывала помощь раненым, появляясь с санитарной сумкой в самых горячих местах боя. Вот она, рискуя жизнью, ползет по-пластунски под разрывами мин и снарядов к тяжелораненым. Ее ласковые руки бинтуют саперов, останавливают кровь, унимают боль. Так было при форсирований Десны, Сожа, Березины. Так было на строительстве мостов и дорог на всем нашем многотрудном, далеко не романтичном солдатском пути.

А разве можно забыть санинструкторов Любу Невенчаную, Лену Лавро, Валю Васильченко! [133]

Во время форсирования Десны Люба Невенчаная трое суток находилась на переправе. Ее видели то на плоту, то на лодке, иногда, если не на чем было добраться к раненому, девушка добиралась вплавь.

А Лена Лавро, Валя Васильченко! Когда наши саперы проделывали проходы в минных полях противника, они часами находились на переднем крае, чтобы в случае вражеского обстрела немедленно оказать помощь раненым, часто вынося их на себе с поля боя.

На боевом счету наших славных санинструкторов немало спасенных солдатских жизней. Думаю, это самая высокая мера подвига во имя человека!

Мысленно переносясь в годы войны — а спидометр времени, образно говоря, уже отсчитывает четвертое десятилетие — я с неизменным светлым чувством вспоминаю

этих героических девушек в солдатских шинелях. Их присутствие в батальоне скрашивало нашу суровую солдатскую жизнь, ободряло, успокаивало. А их теплота, сердечность, забота о нашем здоровье придавали силы.

В День Победы 1982 года в Калуге был открыт памятник женщинам — военным медикам. В зеленом сквере на улице Кирова на гранитном пьедестале возвышается во весь рост скульптура фронтовой медицинской сестры в плащ-палатке, с санитарной сумкой через плечо. Ее лицо — нежное и суровое — словно воплотило прекрасные черты наших далеких боевых подруг и спасительниц.

* * *

...Однако продолжим рассказ о боевой ночи на болоте. Второй и третий взвод быстро выдвинулись вперед и расположились в окопах на коренном берегу болота.

Начальник штаба предупредил о тревожной обстановке остальные батальоны бригады. В это время я находился во втором взводе. Бойцы напряженно вглядывались в темноту, чутко прислушиваясь к огневому бою инженерной разведки. Все были взволнованы, насторожены, ведь многим из них, возможно, придется встретиться врагом вот так, с глазу на глаз.

Стрельба слышалась совсем близко. Вот она усилилась, и мы отчетливо услышали разрывы гранат, а вслед за ними раскатистое солдатское «Ур-р-р-ра-а!".

— Наша взяла! — не удержавшись, крикнул кто-то в окопе.— Да подожди ты, еще не известно! — остановили его. [134]Вскоре стрельба стала утихать. Еще несколько секунд слышались одиночные

выстрелы, затем наступила тишина...«Что там? Почему нет связного? Может быть, надо выслать им на помощь еще

взвод?» — тревожился я.Но вот, тяжело дыша, ко мне по траншее пробирается связной Макарова, и

радостно выпаливает:— Фашиста разбили!— Где Макаров? Какие потери у нас?— Ротный сейчас вернется. У разведчиков есть раненые, сейчас они будут здесь!

— доложил связной.— Хорошо. Отдыхайте. Дайте ему флягу воды!— Нет, братцы, покурить бы!Связного по траншее отвели в сторону и каждый из бойцов старался дать ему

табачку, расспросить подробнее.Вскоре показались солдаты с носилками. Это возвращался первый взвод роты

Макарова.В траншею спрыгнули Макаров и командир взвода инженерной разведки

Калистратов.— Наша помощь в бою почти не потребовалась. Калистратов сам отлично

справился! — докладывал Макаров.Сначала все было тихо. Изредка немцы освещали ракетами местность и

постреливали из минометов по болоту. Бойцов инженерной разведки они, очевидно, не обнаружили. Но вскоре сержант Гудошников увидел, как гитлеровцы по одному выползают из окопов и по-пластунски выдвигаются в нашу сторону, к болоту. Он сообщил об этом командиру взвода, и тот, внимательно присмотревшись, различил метрах в семидесяти ползущих немцев. Приказав Гудошникову быть в боевой готовности, Калистратов по-пластунски пополз в первое отделение, к сержанту Шведову, а связного Наседкина отправил в третье отделение предупредить об

опасности и передать распоряжение ждать команды. Когда фашисты были уже в метрах тридцати, Калистратов выстрелил сигнальную ракету. И сразу отделения открыли огонь. Немцы застыли на месте от неожиданности. В отблеске угасающей ракеты было видно, как действовал огонь наших саперов: фашисты падали замертво, ползли раненые. Однако оставшиеся в живых гитлеровцы открыли автоматный огонь и пошли в атаку. В это время отделение Гудошникова открыло кинжальный огонь по флангу. Бойцы действовали смело и решительно. Фашисты не [135] выдержали натиска и быстро, петляя из стороны в сторону, вернулись в свои окопы, оставив несколько убитых и раненых.

В нашем батальоне хорошо знали и уважали Никифора Андреевича Гудошникова. Он начал службу каптенармусом 1-й роты и долгое время тяготился этой должностью, рвался на строевую, наконец, добился назначения в роту, на должность командира отделения. Знание саперного дела, распорядительность, смекалка, смелость и отвага помогли Гудошникову стать одним из передовых командиров отделений. В боях под Курском Никифор Андреевич в ночной разведке добыл ценные сведения об обороне противника и уничтожил двух гитлеровцев. За этот подвиг он был награжден медалью «За отвагу» и назначен командиром отделения инженерной разведки...

— Сколько в бою уложили вражеских солдат? — поинтересовался замполит Терешин.

—Трудно сказать, темно было, — ответил командир взвода. — Утром уточним.В это время меня вызвал начальник штаба бригады.Начальника штаба бригады подполковника Б. Н. Чужика я застал в блиндаже с

офицерами штаба и двумя танкистами. Доложив подробно об атаке противника и ночном бое, я попросил разрешения снять всех людей с болота.

— Ну, и орлы у тебя ребята! — крепко пожимая мне руку, сказал Чужик. — Снимайте личный состав и выводите в лес, за село, но охрану на дороге пока оставьте.

— До шести тридцати утра! — уточнил офицер-танкист. — В семь ноль-ноль всем вам надо быть за селом!

До утра было еще далеко. Возвращаясь на свой участок дороги, заметил в селе много наших танков. «Когда это они успели?» — удивился я.

Навстречу мне шли подразделения нашей инженерной бригады, закончившие работу. Закончил ее успешно и наш батальон. Саперы собирали инструмент, строились и вполголоса переговаривались между собой «Наконец можно будет покурить как следует!», «Да и по чарке бы не грешно», «Это само собой! Старшина обещал горяченьким борщом угостить!»

Указав ротам район сосредоточения, я пошел на передний край к Макарову. [136]В окопе было тихо. Мне казалось, что после боя и пережитой опасности будет

много разговоров, споров, но, видимо, все уже перегорело, и людей сморила усталость. Привалившись к стенке окопа, многие дремали, а некоторые, укрывшись с головой шинелью, покуривали.

— Как у вас обстановка? — спросил я Макарова.— Тихо! Только слышали стоны, наверное, раненые фашисты уползали к своим

окопам. На всякий случай взвод Калистратова я оттянул метров на сорок ближе к дороге, в окопы Как бы немец не вздумал обстрелять прежнее расположение взвода.

Да, подумал я, на войне руководить — значит предвидеть!Минут через пятнадцать гитлеровцы действительно открыли огонь из минометов

по болоту и окопам, где еще недавно располагался взвод инженерной разведки. Несколько мин разорвалось совсем близко, и осколки с воем пролетели над головами.

— Успели наши выйти? — беспокоился Макаров.— Предупредите саперов, пусть подготовят оружие, гранаты.

Вскоре налет прекратился, не причинив нам урона. Мы с волнением и тревогой всматривались в предрассветную темень, ожидая очередного появления противника.

Время тянулось мучительно медленно. Но атака не повторилась. Около шести часов утра прибыл начальник штаба Соколов и передал распоряжение комбрига снять охрану.

...Мы входили в лес, когда утреннюю тишину разорвал залп нашей артиллерии Сразу же заработали десятки моторов, и, размеренно покачивая стволами орудий, танки пошли через болото по нашей дороге. Бронированные машины устремились в атаку.

В боях за Украину

Под гвардейским знаменем

27-ю годовщину Красной Армии наш батальон встретил в пути, где-то западнее Житомира. Мы прибывали на один из ответственнейших фронтов — 1-й Украинский. [137]

В декабре 1943 года наступление войск 58-й армии Белорусского фронта прекратилось, и они временно перешли к обороне. Нашу 6-ю инженерно-саперную бригаду в полном составе вывели из 48-й армии в резерв Ставки и в начале января 1944-го сосредоточили в сорока километрах юго-западнее Гомеля для пополнения и боевой подготовки.

Марш из района боевых действий до места назначения — села Красные Олесы Тереховского района батальон совершил пешим порядком. Это ни мало, ни много — 160 километров по зимним снежным дорогам. Но шли в темпе, без отстающих.

Командир 2-й роты старший лейтенант Н. И. Шапиро записал тогда в своем дневнике:

«2. 1. 1944 г. 6. 00. Вышли на марш. Уходим в наш тыл, в резерв, где будем учить личный состав, совершенствовать его боевую выучку. Будем и сами учиться, чтобы подготовиться к боям по окончательному изгнанию врага с родной земли.4. 1. 1944 г. Прошли Гомель. По улицам проходим с боевой песней. Личный состав хорошо совершает марш... Погода отвратительная, все промокли, но настроение у всех бодрое. Проходим Ново-Белицу. Несколько месяцев назад в этих местах наша часть участвовала в боях за Гомель. Бойцы разглядывают знакомые места, на привалах делятся впечатлениями. Вот и лесозавод. Здесь под огнем противника мы готовили элементы моста для переправы через Сож. Сейчас даже странно проходить по этим местам в тихой обстановке — не слышно разрывов снарядов».

История этого дневника любопытна. В то время в батальоне никто не вел ни записей, ни дневников, кроме штаба батальона, где по установленной форме заполняли журнал боевых действий. А вот лейтенант Шапиро, как только был назначен командиром роты, завел дневник. В основном это были коротенькие заметки об отличившихся в боях офицерах, сержантах и солдатах 2-й роты, о трудностях боевых задач и успешном их выполнении, о награждениях личного состава, ранениях и гибели воинов. Эти записи-памятки помогали командиру воспитывать на славных боевых традициях роты молодых солдат.

Более семи месяцев вел дневник Шапиро. Но в июне 1944 года он был ранен и с поля боя отправлен в [138] госпиталь. А его дневник писарь роты передал в штаб батальона. Позднее, в жаркие дни боев за Карпаты Шапиро возвратился в батальон, но ему уже было не до дневника. В штабе же о его дневнике просто забыли.

Уже после войны, в 1945 году, замполит В. В. Терешин, который был председателем комиссии по расформированию батальона, готовя штабные документы к

сдаче в архив, обнаружил дневник, однако Шапиро к тому времени в батальоне уже не было. Терешин пытался разыскать его, но это ему долго не удавалось.

И вот 9 мая 1965 года, в день двадцатой годовщины Победы над гитлеровской Германией, в Москве на встрече ветеранов бригады В. В. Терешин повстречал бывшего командира 2-й роты Н. И. Шапиро — в то время заместителя главного инженера одного из заводов Свердловска — и передал ему фронтовой дневник.

Как взволновали всех однополчан лаконичные записи дневника! Ведь они во всех подробностях воскрешали в памяти события фронтовой жизни...

Около полутора месяцев проходила напряженная боевая подготовка батальона в Красных Олесах. В это время мы обобщили боевой опыт по инженерному обеспечению боевых операций, проанализировали недостатки, научили молодых солдат приемам и способам выполнения инженерных работ. А учить было кому. В батальоне выросли замечательные мастера военно-инженерного дела: младшие командиры — Дикарев, Паршин, Шведов, Буйлин, офицеры — Макаров, Муравьев, Логинов, Решетников и многие другие.

В то время жизнь личного состава батальона была подчинена строгому распорядку дня. Занятия с нами, командирами частей и заместителями, проводились при штабе бригады. Особое внимание обращалось на тактику действий частей и подразделений по инженерному обеспечению наступательного боя и их взаимодействию с пехотой, танками и артиллерией. Проводились показные занятия по темам: действия групп заграждений и разграждений, отрядов обеспечения движения.

Однако отсутствие настоящего дела, когда твои действия, пусть очень скромные, незаметные, все же влияют на результаты боя, тяготило саперов.

Но всему приходит конец. И 13 февраля 1944 года батальон погрузился в вагоны и в составе бригады отбыл к новому месту назначения. Конечно, точного места прибытия [139] мы не знали. Поэтому многие были удивлены, когда наш эшелон начал удаляться от фронта.

— Неужели нас снова везут на тыловые оборонительные рубежи? — недоумевали саперы. — Эдак и война без нас кончится!

— Не может быть... Какие же теперь оборонительные рубежи? Пусть германец их роет у себя, а мы будем наступать! — не соглашались другие.

На станции Бахмач эшелон повернул на запад, в сторону Киева. Значит, снова на передовую, на этот раз на один из Украинских фронтов.

Проезжая Киев, видели, как кипит работа на Днепре, где строятся мосты, взамен разрушенных в войну.

* * *

В пути следования в эшелоне продолжалась хлопотливая солдатская жизнь. Под монотонный стук колес солдаты вспоминали близких, родных, боевых товарищей, павших на полях войны. Склонившись на нарах, писали домой письма. Агитаторы читали бойцам сообщения Советского Информбюро о событиях на фронте. В теплушках проводились политические занятия. А вечерами под звуки гармошки звучали любимые песни: «Землянка», «Огонек», «Синий платочек»...

С особенным чувством разучивали бойцы Гимн Советского Союза. В этом нам помог писарь штаба сержант Василий Федорович Егоркин, в прошлом учитель. Обладая музыкальными способностями и имея камертон — уж не помню, где он его раздобыл, — Егоркин разучивал с бойцами Гимн по нотам. Саперы гордились тем, что выучили Гимн «по всем правилам», и не забывали это подчеркнуть перед бойцами других батальонов.

Хочется добавить, что послевоенная судьба Василия Федоровича Егоркина сложилась счастливо. Он продолжал плодотворно трудиться на ниве народного просвещения. Ныне Егоркин — заслуженный учитель РСФСР, награжден орденами Ленина, Трудового Красного Знамени, «Знак Почета». А камертон свой он перепал в музей Боевой славы одной из школ города Дрогобыча, за освобождение которого батальон получил наименование «Дрогобычский».

...Проехали Житомир. Теперь нет сомнений — мы едем на 1-й Украинский фронт! Покачиваясь, наш вагон дробно отсчитывает расстояние: так-так, так-так. «Климат» в вагоне, как шутят солдаты, разный. В середине, вокруг [140] раскаленной печки-буржуйки, пышет жаром — это «Ташкент»! А у стен, на нижних нарах, холод пробирается под шинели, знобит тело — там «Сибирь»! Разбуженные холодом солдаты присаживаются к печке, а отогревшись, разморенные теплом, снова забираются на нары досматривать сны. Лишь на верхних нарах «климат» умеренно теплый, и «счастливчики» не покидают своих мест.

Примостившись у окошка, двое солдат посматривают вдаль, где в лунном свете проплывают еле различимые рощи, речушки, остатки каких-то строений. Ефрейтор Григорий Ткаченко, тяжело вздохнув, откинулся от окна и мечтательно произнес.

— Може, до Винныци потрапымо. От бы на хвылынку до хаты заскочить!— А ты что, из Винницы? — продолжая глядеть в окно, спросил сапер Игнатов.— Ни, у сэмы киломэтрах од Винныци.— Думаешь, фашисты твою хату пощадили? Гляди, кругом только трубы торчат,

все гады спалили! — кивает головой Игнатов в окно, где как раз мелькают руины сожженного села.

— Та хату, то нэхай, нэ жалко, тильки б маты з сэстрычкою жыви булы.— Может, и живы еще, — миролюбиво соглашается Игнатов.— Добрэ б!

* * *

В ночь на 24 февраля батальон выгрузился на станции Полонное (35 километров восточнее Шепетовки) и сосредоточился в ближайшем лесу. Ночью и серым холодным утром бойцы оборудовали шалаши и землянки, пищеблок и стоянки для лошадей. Убедившись, что дела идут успешно, мы с замполитом В. В. Терешиным выехали к командиру бригады для доклада и получения задачи. Поскольку точных координат мы не имели, пришлось порядком поколесить, прежде чем разыскали штаб.

Здесь уже собрались командиры частей и их заместители. Но ни комбрига, ни начальника штаба, ни начальника политотдела бригады не было. Еще на рассвете они отбыли в штаб армии.

Офицеры делились впечатлениями о марше, пытались угадать, в составе какой армии будем воевать.

Ко мне подошел командир 113-го батальона майор Василий Акимович Прилипко: [141]

— Ну, как думаешь, Сергей Александрович, какую боевую задачу нам предстоит выполнять?

Приземистый, плотный, всегда веселый, он располагал к себе. Его неторопливая, уверенная речь с украинским акцентом, пересыпанная шутками, Слушалась с интересом.

Увидев его хитроватую улыбку, я спросил:— А ты что-то пронюхал, Василий? А ну, выкладывай, что тебе известно.

— Ну, наш Василий, как всегда, с хохмой! — вступил в разговор командир 112-го батальона майор Владимир Андреевич Щедров.

— Его батальон часто привлекался к обслуживанию штаба бригады, за что был в шутку прозван «придворным». Но это, конечно, не значило, что бойцы батальона не участвовали в боях и не нюхали пороха. Как и все другие батальоны, он вел инженерную разведку на переднем крае и в глубине обороны противника, минировал и разминировал, строил и взрывал мосты, оборудовал дороги и колонные пути, нес комендантскую службу на проходах в минных полях. В 112-м батальоне было немало умельцев-саперов, самоотверженных воинов. И орденоносцев в нем было не меньше, чем в других батальонах. Да и сам майор Щедров — опытный инженер, смелый и волевой командир.

— Еще комбриг не приехал и в штабе ничего не известно, — сказал Щедров. — А Василий делает вид, будто что-то знает.

Однако по хитрым глазам Прилипко я угадываю, что ему что-то известно. К нам подошли остальные командиры, с любопытством поглядывая на Прилипко.

— Эге, хлопцы, цэ уже засидання, — засмеялся Василий, переходя на родной украинский язык. — Я так нэ можу, — все более подогревая любопытство окружающих, шутит Прилипко. Затем перестав улыбаться, сообщил:

— По пути сюда я случайно встретил знакомого капитана-артиллериста. Так вот он сказал, что мы прибыли в район обороны войск 1-й гвардейской армии 1-го Украинского фронта и что армия, кажется, готовится к наступлению.

— Гвардейская! Вот это здорово! — воскликнул кто-то из присутствующих.— А еще он сказал, — продолжал Прилипко, — что армия эта заслуженная,

участвовала в боях под Сталинградом [142] и в Донбассе. И командарм, говорит, дядька серьезный, требовательный, до всего доходит сам, за малейшее упущение стружку снимает.

— Товарищи офицеры! — обратился подошедший к нам начальник оперативного отделения майор М. Л. Лейканд. — Командир бригады приехал и приглашает вас к себе.

Михаил Лейканд — опытный штабной офицер. Он умел быстро оценить обстановку, уяснить задачу и подготовить предложения командиру бригады. И не случайно боевые распоряжения и приказы, подготовленные им. были всегда четки, лаконичны и, как правило, не вызывали вопросов.

Быстро погасив папиросы и проверив заправку обмундирования, мы вошли в палатку, заставленную деревянными скамьями. В противоположной стороне стоял длинный стол, на нем расстелена топографическая карта. Над столом свисали электролампочки с самодельными абажурами, вырезанными из картона.

За столом стояли, разглядывая карту, командир бригады полковник А. В. Астапов, начальник штаба бригады подполковник Б. И. Чужик, начальник политотдела бригады подполковник Н. М. Лапотышкин. За ними — офицеры штаба бригады.

— Здравствуйте, товарищи! Садитесь! — обратился к нам комбриг.Когда мы расселись, перед нами повесили карту, закрепив ее на стойках

кнопками.— Товарищи офицеры! — начал комбриг. — Наша бригада прибыла в полосу

обороны 1-й гвардейской армии 1-го Украинского фронта и поступила в оперативное подчинение командующего армией (сидевший рядом со мной Прилипко подтолкнул меня локтем). Командующий армией — генерал-полковник Гречко Андрей Антонович, член Военного совета — генерал-майор Васильев Иван Васильевич, начальник штаба армии — генерал-майор Хетагуров Георгий Иванович, начальник инженерных войск — генерал-майор Тупичев Григорий Иванович.

Комбриг сделал паузу, потом подошел к карте и продолжал:— Армия обороняет рубеж по населенным пунктам Белокриничье, Большая

Медведевка, Титков, северная окраина села Лабунь, Тедеушполь, Бражинцы, Любар. Наша ближайшая задача: ремонт, восстановление и охрана [143] мостов в тактической зоне обороны армии, содержание фронтальных и рокадных дорог, заготовка элементов мостов, оборудование командных и наблюдательных пунктов, инженерная разведка обороны противника. — Комбриг внимательно посмотрел на нас и закончил: — Через пять-шесть дней боевые задачи бригады еще более усложнятся. Помните, товарищи, мы приданы гвардейской армии и обязаны воевать по-гвардейски! Это прошу довести до сознания всех бойцов. А теперь, товарищ начальник штаба, — обратился он к Чужику, — вручите боевые распоряжения и карты!

Мне показалось, что комбриг чего-то не договаривает. А где же наступление армии, о котором говорил капитан-артиллерист? Ну, что ж, поживем — увидим. Чего гадать?

Наш батальон получил задачу: заготовить сто погонных метров элементов мостов; взять под охрану и содержать мосты в полосе армии на реках Случь, Хомора и Деревичка:

Вернувшись к себе в батальон, я ознакомил офицеров с обстановкой и новой боевой задачей. На лицах командиров прочитал недоумение. Но что я мог им еще сказать? А вот упоминание о «гвардии» всех взволновало.

— Так наш батальон теперь будет гвардейским? — спросил командир взвода управления лейтенант Г. И. Першин.

— Э, нет! Это высокое звание нам надо еще заслужить, — с улыбкой ответил ему Терешин. — А вот сражаться отныне мы будем под гвардейским знаменем, а значит — обязаны и воевать по-гвардейски: умело, решительно, отважно!

— Да разве на этих работах проявишь отвагу! — с сомнением протянул капитан Муравьев.

— Ничего, и эти задачи надо выполнять по-фронтовому, образцово. А потом будут наверняка и посложнее, — успокоил я командиров.

Вскоре вместе с заместителем Тюленевым и разведчиком сержантом Н. А. Гудошниковым я выехал для рекогносцировки мостов на реке Хомора.

Конец февраля на Украине выдался на редкость теплым. Если ночью слегка и подмораживало, то днем щедрое солнце пригревало совсем по-весеннему. На дорогах и пригорках снега уже не было. В низинах и глубоких колеях дорог робко позванивали» первые, еще не набравшие силу ручьи. Южный ветер доносил еле уловимые запахи [144] весны. Не обращая внимания на выстрелы артиллерии и разрывы снарядов, на полях важно и беззаботно разгуливали вороны, а дружные стайки воробьев стремительно перелетали с места на место. Им, пернатым, было не до войны...

С приближением к переднему краю все чаще и явственнее слышалась пулеметная и автоматная перестрелка. То тут, то там велись инженерные работы: как видно, вновь прибывшие артиллеристы и танкисты оборудовали огневые позиции, а пехота дооборудовала траншеи.

Из шести мостов, осмотренных нами на реке Хомора, лишь два имели грузоподъемность в шестьдесят тонн, у остальных она не превышала двадцати — тридцати тонн, а один, на южной окраине Полонного, был основательно поврежден: осели две свайных опоры и настил во многих местах был разбит.

— Свежие следы гусениц! — заметил Тюленев, внимательно осматривая повреждения моста. — Видно, здесь ночью шли танки. Хорошо, что ни один не завалился в реку, опоры-то еле держатся.

Принимаю решение: на ремонт моста поставить подразделение Макарова, а до прибытия саперов закрыть движение шлагбаумом.

К концу дня определили полный объем работ. Кроме мостов на реке Хомора значительного ремонта требовали также два моста на реке Случь и три на реке Скриповка, левом притоке Хоморы. Вскоре у всех мостов были поставлены комендантские посты и начался завоз аварийного лесоматериала. 2-я и 3-я роты приступили к заготовке элементов моста. В течение недели мосты были приведены в порядок, отремонтированы и усилены, на всех мостах постоянно дежурили подразделения саперов с запасом аварийного материала.

Тем временем в боевых порядках войск армии с каждым часом наблюдались изменения. К переднему краю все прибывали новые части и подразделения. В ночное время усилилось движение автомашин и повозок, подвозивших боеприпасы, горючее, различное военное имущество. Повсюду шла энергичная подготовка к наступлению.

Утром 30 февраля к нам в батальон в село Большая Новоселица приехал начальник штаба инженерных войск армии подполковник К. Н. Бабушкин в сопровождении офицера штаба бригады старшего лейтенанта Е. А. Иванова, которого я знал давно, в последнее время он ведал [145] инженерной разведкой в штабе. А вот с Бабушкиным встретился впервые. Небольшого роста, подвижный, с открытым, приветливым лицом, Константин Николаевич Бабушкин сразу привлекал к себе внимание. Его речь с легкой картавинкой, по-военному четкая, была логична, убедительна.

Я доложил Бабушкину о выполненных нами работах и о положении подразделений батальона.

— Не скучаете, комбат, по настоящей боевой работе? — улыбаясь, спросил он. — Да, устроились вы, кажется, неплохо, даже с комфортом! — подходя к раскаленной железной печке, продолжал Бабушкин. — Наверное, зимовать здесь собрались, товарищ майор?

Комфорт, конечно, у нас был относительный. Сквозь оконные проемы, забитые досками, и наспех залатанный потолок «гулял» ветер. Печь страшно дымила и, даже раскаленная докрасна, согревала лишь вблизи. Но крыша над головой и саманные стены все же спасали от непогоды.

— Куда там зимовать, товарищ подполковник! — ответил я ему в тон. — Да и прибыли мы сюда, думаю, вовсе не для зимовки.

— Правильно думаете! Получайте новую задачу. — И он развернул на столе топографическую карту. Я кивнул начальнику штаба Соколову — записывай!

— 1-й Украинский фронт, — начал Бабушкин, — готовит наступательную операцию и наносит главный удар из района Дубно, Шепетовка, Любар на Чертков, Черновцы. Наша 1-я гвардейская армия в составе ударной группировки фронта прорывает оборону противника на участке «Лабунь, Любар, форсирует реки Случь, Икопоть и овладевает Староконстантиновом. Затем наступает на Проскуров, овладевает им и выходит на реку Днестр. На главном направлении наступает 94-й стрелковый корпус на участке Тедеушполь, Онацковцы. Ваш 115-й инженерно-саперный батальон в течение 1 марта должен передать охраняемые мосты 134-му батальону 9-й инженерно-саперной бригады. 2 марта батальон поступает в распоряжение 94-го стрелкового корпуса для разминирования минных полей. С прорывом же обороны противника батальон становится на армейский маршрут: Полонное, Бражинцы, Онацковцы, Москалевка, Черная, Хижники, Кисели, Сахновцы, Свиная. Все ясно?

— Когда начнется наступление? [146]

— Об этом получите отдельное распоряжение. Время «Ч» укажет вам корпусной инженер.

Проверив правильность нанесения нашего маршрута на карту, Бабушкин тепло распрощался с нами и пожелал успеха.

...На следующий день мы получили новую боевую задачу от 94-го стрелкового корпуса — в ночь с 3 на 4 марта проделать четыре прохода в своих и вражеских минных полях, на маршрутах и в полосах наступления дивизий первого эшелона. С началом наступления нести на них комендантскую службу и обеспечить пропуск своих войск. Во время преследования противника батальону был дан приказ содержать армейский маршрут и строить мосты в полосе 94-го стрелкового корпуса в направлении Полонное, Новоселица, Бражинцы, Онацковцы, Москалевка, Кисели, Сахновды. Готовность войск к наступлению — 6.00 4 марта.

Из штаба корпуса возвратился Соколов с дополнительным распоряжением: к вечеру 3 марта восстановить разбитый артогнем противника мост через реку Деревичку в Бражинцах под грузы в шестьдесят тонн, а также оборудовать наблюдательный пункт западнее совхоза села Варваровка.

— Какой наблюдательный пункт? Для кого? Дал ли его схему корпусной инженер? — обеспокоенно спросил я Соколова.

— Он сказал, что это обычный НП: траншея с площадками для наблюдения на четыре-пять человек, ход сообщения в тыл и два блиндажа с перекрытием в четыре наката из бревен. От подножья высоты к ходу сообщения проложить дорожку. Оборудовать стоянку на четыре автомашины. Все тщательно прикрыть маскировочными сетками. Работу на высоте вести скрытно.

— А для кого НП, спросил?— Сказал — для командира корпуса, при этом намекнул, что, может, приедет

командующий армией, и приказал траншею и ход сообщения отрывать глубиной не менее метр восемьдесят сантиметров, а блиндаж построить высотой два метра. Говорят, наш командующий высокого роста.

* * *

Вот и кончилась наша спокойная жизнь. Сразу столько задач, и все ответственные, сложные! И решать их надо быстро, в очень ограниченное время. [147]

На фронте перед переходом от обороны к наступлению так часто бывало. Войска «вживаются» в оборону, у них вырабатывается свой ритм жизни, привычка к периодическим обстрелам противника и необходимости самим постреливать в него. А в это время в «верхах» уже принято решение о переходе в наступление, известно и «Д» — день наступления, и с каждым часом все ближе и ближе это «Д».

Но пока только в больших штабах идет кропотливая, напряженная работа по планированию наступления. И чем важнее и выше штаб, тем эта работа объемнее и полнее. По мере же приближения «Д» подключались к работе и нижестоящие штабы. В их планах уже значился конкретный день с конкретным «Ч» — временем атаки! Эти условные буквы «Д» и «Ч» хорошо были известны фронтовикам, они были нашими боевыми паролями. Мы же, штабы конечных инстанций, о начале наступления узнавали за одни-двое суток.

Вот и теперь совсем не было времени на раскачку. Следовало как можно быстрее довести задачи до бойцов и уложиться с их выполнением в установленные сроки.

Ближе всех к совхозу села Варваровка расположилась 1-я рота. Ей и поручили оборудовать наблюдательный пункт, а на усиление мостов поставили 2-ю роту.

— Игорь Федорович, — говорю Соколову, — поезжайте к Муравьеву и прикажите ему немедленно начать проделывать проходы в минных полях до переднего края. Я еду в первую и вторую роты. Командиров подразделений соберем в штабе в двадцать ноль-ноль.

Первую роту я застал за обедом на северной окраине села Варваровка. Пристроившись под деревом за полуразрушенным сараем, на куче прошлогодней соломы, солдаты не спеша работали ложками. Возле уцелевшей, когда-то белой, а теперь ободранной, в ржавых пятнах хаты виднелась ротная кухня, около которой старшина А. П. Сурин наводил порядок.

Завидев меня, Сурин доложил, чем занимается рота и что приготовлено на обед.— Может, пообедаете у нас, товарищ майор? Борщ сегодня на славу! Настоящий

украинский — с бурачком, чесночком, перчиком! — выпалил он на одном дыхании.Из хаты вышел командир роты капитан Макаров.— От украинского борща я, конечно, не откажусь, но [148] только чуть позже,—

ответил я Сурину и повернулся к Макарову: — А сейчас давай карту!Поставив ротному задачу по оборудованию НП, обязал через тридцать минут

выехать вместе со мной на безымянную высоту.— А теперь, старшина, угощай борщом! Да-не забудь моего ординарца

Игнашкина накормить!Вскоре мы с. Макаровым на пролетке поехали к высоте. Вслед за нами тронулась

другая повозка с шанцевым инструментом, взрывчаткой и вешками. Взвод Завалишина, которому была поручена работа, ушел раньше нас минут на пятнадцать.

Дорога была совсем никудышная. Рано наступившая оттепель согнала с земли снег, почва подтаяла, и на дороге образовались выбоины, глубокие колеи, в которых скопилась жидкая грязь. Пролетку подбрасывало, кидало в стороны — того и гляди прикусишь язык. Свернули на целину. Ехать стало спокойней, но тяжелее пришлось лошадям. Их ноги скользили, увязали, на колеса пролетки налипал густой тяжелый чернозем.

К высоте мы приехали одновременно со взводом Завалишина. С высоты хорошо просматривалась местность даже невооруженным глазом примерно на три-четыре километра. По цепочке окопов и траншей, по вспышкам ракет, разрывам снарядов и мин и без бинокля четко различались наш передний край и позиции противника.

Разбивка наблюдательного пункта для нас не представляла сложности. 1-я рота имела в этом опыт. Бойцы работали быстро, сноровисто, со знанием дела, и вскоре строительство НП было закончено.

— Лейтенант Завалишин! — приказал Макаров. — Пробейте пробный шурф и определите глубину промерзания грунта!

Пока отрывали шурф, мы с Макаровым спустились с высоты, наметили площадку под стоянку автомашин, пути подъезда к ней с основной дороги, дорожку подъема на высоту и ход сообщения на НП.

Грунт на высоте промерз на глубину около полуметра, но на поверхности несколько оттаял. Решили оттаявший грунт выбрать лопатами, а мерзлый рыхлить мелкими зарядами взрывчатки. Все земляные работы нужно было выполнить в течение одной ночи.

Решив все организационные вопросы, я выехал во 2-ю роту к Шапиро. [149]2-я рота с утра приводила, как говорят саперы, в проезжее состояние участок

дороги Малая Новоселипа — Варваровка. На вопрос: «Как идут дела?» старший лейтенант, тяжело вздохнув, ответил:

— Да какие там дела, товарищ майор! Из пустого в порожнее переливаем: спускаем с дороги воду и грязь, а она не убывает.

— Глубокие выбоины надо заделывать фашинами{5} и присыпать сухим грунтом. Отрывайте больше водоотводных канав. Кстати, ваша рота несла охрану моста в Бражинцах, можно днем подъехать посмотреть его?

— Сейчас это трудно сделать, — ответил Шапиро. — Южнее Бражинцев, сразу за крайними домами, — немцы. Они просматривают реку Деревичку, мост и обстреливают дорогу к нему.

— Ничего не поделаешь, придется рискнуть. Ваша следующая задача — усилить этот мост под грузы в шестьдесят тонн. Поехали!

Не доезжая где-то около километра до реки, мы были остановлены минометным огнем противника. Мины взрывались довольно близко от нас, и осколки с воем проносились над головами. Пришлось сойти с пролетки и залечь в заросшем кустарником кювете. Туда же Игнашкин подогнал и лошадей.

Переждав налет, пешком стали пробираться к мосту. Последние двести метров преодолевали короткими перебежками, в интервалах между вражескими пулеметными очередями, накрывавшими подступы к мосту.

Сразу за мостом, на противоположном берегу — село Бражинцы. Трудно представить, что эти груды кирпича и глины, горы пепла с торчащими остовами печных труб, ободранные и покалеченные деревья когда-то были цветущим украинским селом. За селом слышалась пулеметная и автоматная перестрелка.

Мы спустились под мост. Лед на реке был рыхлый, ноздреватый, с множеством круглых глазков-воронок — результат минометного обстрела противника.

Продвигаясь с большой осторожностью от опоры к опоре, мы достигли противоположного берега. Это был обычный деревянный балочный мост, добротно построенный местными плотниками-умельцами. Усиленный саперами [150] 2-й роты, он обеспечивал пропуск грузов до шестидесяти тонн. Но минувшей ночью прямыми попаданиями снарядов у противоположного берега было разрушено сразу два пролета. Кто-то наспех уложил из уцелевших бревен и прогонов временный переход с моста на берег, но это, конечно, не спасало положения.

Для восстановления моста под нужную нагрузку необходимо было установить промежуточную опору и береговой лежень, уложить прогоны и настил на два пролета.

— Днем тут фашисты вряд ли дадут нам работать, — заключил Шапиро, вычерчивая в тетради схему усиления моста, — придется все делать ночью.

— Сегодня же днем заготовьте все необходимые элементы. А ночью установите раму и пролет соедините с берегом. Да не забудьте связаться с пехотой, что обороняется на этом участке! — распорядился я. — Как бы немцы не устроили вылазку!

На обратном пути Шапиро остался в Варваровке, а я возвратился в штаб батальона, где с начальником штаба Соколовым и замполитом Терешиным обсудил самые неотложные дела. Терешин только что возвратился из роты Муравьева, который выслал подразделения на разминирование минных полей на маршрутах, а сам вместе с командирами взводов пошел к переднему краю, на разведку и уточнение задач взводам.

— А как воодушевило саперов известие о наступлении! — рассказывал замполит. — Надоело им сидеть на лесозаготовках. Я беседовал о новой задаче с коммунистами и комсомольцами роты. Все настроены по-боевому!

«Главное сейчас, — думал я, — обеспечить выполнение уже начатых работ и успеть с началом наступления поставить роты на содержание армейского маршрута. Головной пойдет вторая рота. Действовать же будем, как всегда, перекатом. За второй должна идти рота Макарова. Третья рота наверняка задерживается на проходах в минных полях противника, пропуская боевые порядки первого эшелона. Затем надо будет договориться с корпусными разведчиками о включении в их состав двух-трех

наших саперов для ведения инженерной разведки на направлении Бражинцы, Москалевка, Черная, Сахновцы и далее на Староконстантинов».

Мои размышления прервал замполит: [151]— До начала наступления, вероятно, собрать личный состав батальона в одном

месте нам не удастся. Да и коммунистов сейчас из подразделений не вызовешь, — раздумчиво, сказал Терешин.

— Теперь даже в одной роте трудно всех собрать, — подтвердил я. — Надо выехать в роты и на месте побеседовать с людьми о боевых задачах в период наступления. Завтра с утра я буду у Шапиро, а потом у Макарова — до окончания оборудования НП. Ты, Владимир Васильевич, может быть, поедешь в третью роту к Муравьеву? Рота действует повзводно на фронте около десяти километров. Помоги им. А завтра к вечеру я подошлю к ним Соколова.

— Да, тяжело придется роте, особенно в ходе наступления, — озабоченно сказал Терешин. — Ну да ничего, справится!

— Надо кого-то послать к Шапиро на время наступления.— Я готов поехать в эту роту, — вызвался парторг батальона М. В. Мельников.Как командир я был уверен, что капитан выполнит любую, самую трудную

задачу. И хотя к нам он прибыл недавно, уже успел завоевать у бойцов заслуженное уважение. Максим Васильевич Мельников принадлежал к славной семье парторгов-фронтовиков, сильных духом, бесстрашных, умелых организаторов и воспитателей. Война стала для капитана Мельникова подлинной академией. Он прошел тысячи километров по ее большакам. Воевал парторг в матушке-пехоте и танковых частях. Три раза пролил кровь на поле боя. Солдаты готовы были идти за ним в огонь и воду...

Прибыли командиры рот и доложили о ходе выполнения боевых задач. Пока все складывалось удачно, без задержек и потерь в личном составе. Объявив решение, и уладив все организационные вопросы, я отпустил командиров.

На следующий день на рассвете добрался в Бражинцы, где взвод Решетникова восстанавливал мост. Там же застал Шапиро и Мельникова. Не успел я поздороваться с саперами, как вблизи с грохотом начали рваться мины.

— Ложись! — скомандовал Шапиро, увлекая меня к береговой опоре моста, где была отрыта щель.—Это уже четвертый налет со вчерашнего вечера! [152]

Пригнувшись в щели, Мельников с сожалением сказал:— Эх, жаль, не успели подвезти поперечины и доски для настила. Одну повозку

еще на рассвете разбило снарядом. Правда, ездовой остался невредим, а вот лошадям попало.

— Много еще надо подвезти материала?— С кубометр досок для настила да тридцать поперечин, и все. Рама уже готова,

сейчас будем устанавливать. А на берегу сержант Кобеев со своим отделением заканчивает укладку берегового лежня.

Обстрел прекратился. Взрывами в реке выплеснуло на лед воду, и теперь она хлюпала под ногами, проникая в сапоги.

Раму долго не могли установить. Дно реки оказалось неровным, опора заваливалась. Решили подсыпать грунт. Быстро сколотили носилки, принесли грунт, подсыпали. На лежень рамы набили подкладки и начали ее устанавливать, но снова помешал артобстрел. Один из снарядов угодил в мост в противоположном от нас конце. От взрыва доски и бревна разлетелись далеко в стороны.

По окончании обстрела мы с Шапиро поспешили к месту повреждения. Снаряд, по-видимому, был небольшой: перебило три прогона, вырвало и разбросало поперечины и настил. Пахло взрывчаткой и гарью, обломавшиеся концы прогонов дымились.

Меня беспокоила нехватка леса на поперечины и настил. Время шло, налеты продолжались, а ночью по мосту должны были пройти войска... На поиски леса был послан сержант Н. А. Вишняков, парторг роты.

Вскоре саперы установили раму, а затем принялись укладывать прогоны на двух пролетах. Через час возвратился сержант Вишняков. Он доложил, что лес для настила и поперечин есть и доставка удобная — всего метров четыреста по берегу реки. Обязав роту Шапиро закончить ремонт моста в срок, я направился в роту Макарова.

Сидя в повозке, которую немилосердно трясло, я думал о саперах, людях с виду скромной, но такой мужественной и важной профессии. На нашем долгом солдатском пути мы строили и восстанавливали много мостов через большие и малые реки. И всегда в сильных мозолистых руках саперов даже обыкновенные топоры творили чудеса. Велика и жизненна сила народных традиций. [153]

В России, на Украине, в Белоруссии исстари почиталось плотницкое ремесло, оно передавалось от отцов к детям. Плотничали на Руси стар и млад... И сегодня мы богаты плотниками-умельцами.

Уже в послевоенные годы я прочел строки о саперах, мастеровых своего дела. Эти строки принадлежат поэту-фронтовику Андрею Малышко:

Немало постов они возвели — Кленовых, сосновых, дубовых, могучих.Чтобы бурю они пронести моглиНа Днепре, Донце и на тихом Збруче...

Приятно было чувствовать, что труд саперов воспели в стихах, что поэт сказал о них свое вдохновенное слово. Ну, а сейчас...

* * *

— Благодать-то какая, товарищ комбат! — восторженно воскликнул Игнашкин, когда мы миновали опасную зону. — Сейчас бы не воевать, а пахать, самое время! Ишь, земля-то парит, тоскует, родимая, — с грустью в голосе закончил он, понукая лошадей.

— Вот именно, если бы не воевать... А пока гремят пушки. И такая теплынь нам ни к чему. Куда по таким дорогам разбежишься?

К Макарову мы добрались только во второй половине дня. Наблюдательный пункт был почти закончен. От подножья по скату высоты расчищена дорожка, устланная сосновым лапником. Здесь же начинался ход сообщения, выходивший к вершине, в траншею с площадками для наблюдения. Перед траншеей, вправо и влево, виднелись входы в блиндажи. Работу по оборудованию НП успешно заканчивал взвод лейтенанта В. С. Завалишина. В этом взводе было много ветеранов-фронтовиков, награжденных орденами и медалями за отважные боевые действия. Под стать им был и их командир лейтенант Завалишин. В нашем батальоне Завалишин воевал с 1943 года, не раз отличался в боях. За форсирование Десны был награжден орденом Красной Звезды.

На НП заканчивались отделочные работы: надо было натянуть маскировочную сеть, убрать щепу и обрезки. устлать лапником дно окопа. В общем, как говорится, осталось «навести марафет». Работали дружно, споро, и к семнадцати часам все было готово. Собрав шанцевый инструмент, взвод готовился покинуть высоту. [154]

— Начальство, товарищ комбат! — встревоженно доложил Макаров...Обернувшись, я увидел несколько остановившихся у подножья высоты

«виллисов». Из них вышла группа командиров и направилась вверх по тропинке. Среди поднимавшихся на высоту выделялась высокая, стройная фигура шедшего впереди командира. По тому, как он уверенно шел, не обращая внимания на снаряды, время от

времени разрывавшиеся вблизи высоты, по вниманию к нему сопровождавших я догадался, что это командующий нашей армией генерал-полковник А. А. Гречко. За ним шел начальник инженерных войск армии генерал Г. И. Тупичев, с которым мне уже довелось встречаться.

На одном дыхании я доложил командующему о выполнении задачи по оборудованию НП. Выслушав меня, он поздоровался и, жестом показывая на высоту, сказал:

— Пойдемте посмотрим, что там понастроили ваши саперы.Командующий внимательно осмотрел наблюдательный пункт, поговорил с

саперами, похвалил их за работу и приказал мне отвести с высоты личный состав.— Хорошо постарались, товарищ комбат! — задержав меня, сказал Тупичев. —

Передайте личному составу роты благодарность. Надеюсь, любые задачи ваш батальон будет решать так же успешно.

В ту ночь наша пехота, меся грязь, скрытно выдвигалась к переднему краю. Обгоняя ее, по целине шли танки, артиллерия. Доверху груженные «студебеккеры» и «зисы», буксуя на подъемах, развозили на позиции боеприпасы и горючее. Мерно гудели моторы.

Наши бойцы старались делать все скрытно, тихо, но шума двигателей заглушить не могли.

До гитлеровцев, очевидно, доносился этот шум. Все продолжительнее освещали они передний край ракетами, все чаще совершали артиллерийские и минометные налеты. Усилился и автоматно-пулеметный огонь на переднем крае.

Еще с вечера рота Макарова на дороге Малая Новоселица — Варваровка оказывала помощь войскам: гатила выстилки на болотистых участках, засыпала колеи песком, проталкивала застрявшие машины и подводы. И хотя все порядком промокли и работали без отдыха какую уж ночь, настроение у всех было бодрое, боевое. Еще несколько часов — и пойдем вперед! [155]

Поздно ночью меня разыскал связной из роты Шапиро и доложил, что ремонт моста в Бражинцах закончен.

Из дневника командира роты Н. И. Шапиро:«3.3.44. Получил серьезное задание. Необходимо усилить мостина переднем крае. Сильный обстрел. Отлично работает взвод старшего лейтенанта Решетникова. Мост усилен... По нему прошли танки. Это для нас лучшая награда. Отлично работали сержант Кобеев, рядовые Митченко, Иванцов, старший сержант Подгорный».

Перед рассветом прибыл связной третьей роты старший сержант А. А. Мельников и вручил донесение Муравьева. Командир докладывал о выполнении боевой задачи по проделыванию проходов в минных полях и готовности к наступлению.

Все это радовало нас... Мы шли вперед, преодолевая все преграды на своем пути.

Эх, дороги, дороги

Рассвет наступал медленно, как бы нехотя. Его белесые косы постепенно застилали небо. Все с нетерпением ожидали начала артподготовки. Уже давно прошел час готовности войск к наступлению, а ее все не было. И когда казалось, что уже все сроки прошли, она началась, как внезапно налетевшая буря. Сотни орудий и минометов обрушили на врага грозный металл. Грохот стоял неимоверный, разговаривать можно было только жестами. На лицах бойцов оживление, радость. Куда делась усталость после тревожных бессонных ночей!

Вокруг пока никакого движения. Лишь грохочут пушки — все остальное замерло, притаилось, готовое в любую секунду по сигналу ринуться вперед на врага.

Наконец этот сигнал был дан. Пехота с тысячеголосым «ур-р-а-а!» и танки ринулись вперед, сокрушая врага и взламывая его оборону...

Так утром 4 марта 1944 года началась Проскуровско-Черновицкая операция войск 1-го Украинского фронта.

Наша 1-я гвардейская армия, взломав мощными ударами эшелонированную оборону противника на рубеже Лобунь, Большие Деревичи, во второй половине дня [156] овладела населенными пунктами Голубка, Воробьевка, Онацковцы, Мартыновка и другими.

Но это было во второй половине дня, а до этого...В ночь на 4 марта не вернулась из тыла противника группа инженерной разведки

в составе коммунистов — старшего сержанта Т. С. Шведова, рядового Н. Т. Ильина и комсомольца М. И. Волкова. В ночь на 1 марта группа благополучно перешла передний край противника юго-восточнее Фадеевки, чтобы разведать реку Случь на участке Самчики — Староконстантинов и оборону противника в этой полосе. Группа должна была возвратиться в батальон в ночь на 4 марта. Но в условленном районе командир взвода инженерной разведки старший лейтенант П. М. Калистратов ее не встретил. Артиллерийская подготовка подходила к концу, когда Калистратов, разыскав меня, с тревогой в голосе доложил об этом.

— А не могла группа выйти где-либо в другом месте? — спросил я командира взвода.

— Не должна! Маршрут возвращения мы со Шведовым тщательно отработали, все разведчики его знают на память. Да и ребята все опытные, — убежденно заключил Калистратов.

Разведчики в группе действительно были смелые, опытные и надежные. И Шведов, и Ильин — ветераны батальона, да и Волков у нас уже второй год. Все они имели награды и на разведку в тыл противника ходили не раз.

— Чем же объяснить их задержку? — недоумевали мы.— Очевидно, не позволила обстановка, вот и не смогли выйти в эту ночь. Плохо,

если они пережидают этот день вблизи переднего края противника. Не накрыла бы только их наша артиллерия! — высказал догадку Калистратов.

Это и меня беспокоило.— Срочно свяжитесь с разведчиками тридцатой стрелковой дивизии и

предупредите их.— Они уже знают, я был на НП дивизии. И пехота на переднем крае

предупреждена.Вскоре прибыл замполит Терешин. Он побывал в роте Муравьева и теперь

докладывал обстановку. Бойцы роты успели сделать все проходы в минных полях на вражеском переднем крае. Не обошлось без перестрелки. [157]

Отделение старшего сержанта Мельникова было обстреляно и атаковано на проходе № 1, южнее Фадеевки, но саперы гранатами забросали гитлеровцев, вынудили их отступить и закончили проходы. Смело действовал сам Мельников, отличились рядовые Мальков и Урюпин. Учитывая, что готовилась атака, Муравьев организовал на проходах комендантскую службу. Были отрыты ячейки, выделены люди, расставлены указки — «Мины», «Проход».

Я поделился с Терешиным своим беспокойством о группе Шведова.— Они же не знают, что наши войска будут сегодня наступать! Не попали бы под

огонь артиллерии! — забеспокоился Терешин.Начавшаяся вскоре за артподготовкой атака наших войск на время оттеснила

мысли о разведчиках.

За передовыми подразделениями пехоты и танков пошла в наступление и наша 2-я рота. Приказав Макарову не отставать от нее и взяв у него связного, я поехал вперед, в роту Шапиро.

Перед бывшим передним краем фашистов саперы лейтенанта А. П. Железного расширяли проходы в минном поле для вторых эшелонов и тыла дивизии. А вот и первая траншея противника, перепаханная нашей артиллерией, — воронка на воронке. Разрушены траншеи и хода сообщения. Всюду валяются каски, ранцы, противогазы, бревна, жерди и трупы, трупы фашистов...

Роту Шапиро я нашел около Онацковцев, где бойцы приступили к восстановлению поврежденного моста через реку Деревичку. На подступах к реке скопились танки, пушки, машины. На южной окраине села шел ожесточенный бой. Самолеты противника на бреющем полете поливали свинцовым дождем скопившиеся войска.

Мост! Скорей нужен мост!Командир и весь личный состав роты работали на мосту самоотверженно и

бесстрашно, не обращая внимания ни на обстрел, ни на ледяную весеннюю воду недавно вскрывшейся реки.

— Вот трудяги! Им все нипочем! — восхищенно сказал пожилой артиллерист, наблюдая, как двое саперов бредут с бревном по грудь в воде, преодолевая течение.

— Им не позавидуешь, — согласился стоявший рядом солдат. [158]Командир роты доложил мне:— Первый взвод одновременно с пехотой и танками ворвался в село. Мы чуть-

чуть опоздали и не успели захватить мост целым. Немцам удалось подорвать один пролет. Сейчас мы его восстановим и пустим войску по мосту.

Вскоре артиллерия и танки двинулись догонять наступавшую пехоту. Вслед за ними выступила и наша 2-я рота. Однако саперы очень устали за минувшие двое суток, и я решил срочно выдвинуть вперед 1-ю роту.

Приказав Шапиро обеспечить продвижение войск на участке Онацковцы, Москалевка, я поехал навстречу 1-й роте, в сторону Бражинцев. Но пробиться туда было не так легко. Единственная улица, выходившая к мосту, была плотно забита машинами, повозками и кухнями. Игнашкин, подстегивая коней и покрикивая на ездовых, с трудом пробирался вперед, маневрируя среди скопища лошадей и повозок. Летка и Грунька заметно устали. Густая, вязкая грязь по ступицу колес быстро изматывала их.

При выезде из села встретили взвод лейтенанта Железнова. Закончив работу на минном поле, саперы догоняли свою роту. С подоткнутыми полами шинелей, в заляпанных грязью сапогах, солдаты с трудом передвигали ноги. Многие из них устало опирались на щупы, как на посохи. Указав им, где находится рота, я поехал навстречу Макарову.

Дорога от Онацковцев до Бражинцев разбита основательно. Если гусеничные машины еще проходили, то колесные продвигались с большим трудом и, часто застревая на ухабах, создавали пробки. Пришлось два взвода 1-й роты поставить на этот участок.

Уже под вечер встретил командира 3-й роты Муравьева. Он доложил о выполнении боевых задач и сосредоточении роты на южной окраине Бражинцев.

А обстановка в районе боев на минных полях в течение дня была очень напряженной и опасной. На первом проходе враг атаковал отделение Мельникова, но был отбит гранатами и понес потери. В середине дня южнее высоты 275, 5 наша пехота наткнулась на минное поле и залегла. Командир взвода Никонович быстро выдвинул

отделение сержантов Новохатского и Шевлякова, которые под огнем противника проделали проходы в минном поле и пропустили пехоту и танки. [159]

В это время из Фадеевки выдвигалась наша артиллерия, а из Кустовцев, в направлении высоты 282,0, навстречу артиллеристам двинулись танки противника. Видя это, взводный Никонович решил перекрыть им дорогу. Бесстрашно действуя под носом у противника, саперы быстро установили мины, снятые на проходах. Первый же танк подорвался и завертелся на месте, остальные начали искать обход. Вот тут-то наши артиллеристы накрыли их прицельным огнем. Потеряв четыре машины, гитлеровцы поспешно отошли. Да, саперы 3-й роты сегодня действовали по-гвардейски!

Учитывая тяжелое положение на нашем участке, я приказал Муравьеву следовать с ротой вперед, в обгон 1-й, на содержание участка Черная — Кисели.

Наступление войск 1-й гвардейской армии продолжалось и ночью. По вспышкам ракет, разрывам снарядов, по огненным пунктирам трассирующих пуль было заметно, как все дальше на юго-запад перемещался передний край. А вслед ему шли все новые и новые подразделения пехоты, танков и артиллерии.

Все части нашей бригады обслуживали дороги в полосе наступления армии. Подразделения нашего батальона вытянулись на пятнадцать километров по маршруту Онацковцы, Черная, обеспечивая продвижение войск в эти трудные дни весеннего бездорожья.

Рано утром 5 марта неожиданно возвратились в батальон разведчики сержанта Шведова, которых мы уже считали погибшими.

Измученные, обросшие солдаты имели неприглядный вид, но вернулись все живые и невредимые. Как бесконечно дороги были нам их родные изможденные лица!

— Приказ выполнен, товарищ комбат! — охрипшим голосом доложил Шведов. — Вот схема инженерной разведки обороны противника по южному берегу реки Случь, от Самчиков до Староконстантинова и самой реки, — и он протянул мне порядком измятую карточку инженерной разведки. — Там много траншей, занятых вражеской пехотой, артиллерии и танков. А вот здесь, — Шведов пальцем показал на схеме, — скопление танков и артиллерии противника в районе Черная, Ленинский. Это мы уже на обратном пути обнаружили. А задержались мы...

Из взволнованного рассказа Шведова можно было представить, с какими трудностями встретились разведчики в тылу врага. [160]

Изучив оборону противника и реку Случь в районе Староконстантинова, группа возвращалась назад, к своим. К рассвету дошли до рощи, севернее села Ленинское. Пришлось в ней переждать день. С наступлением ночи пошли на Москалевку и Онацковцы. Поздно ночью подошли к Москалевке. Однако в селе оказались гитлеровцы. Стали обходить его с запада и наткнулись на вражескую оборону. Попытка обойти село восточнее тоже не принесла успеха, там враг проводил окопные работы. А ночь уже была на исходе. Пришлось на рассвете вернуться в знакомую рощу и укрыться в старых окопах, чтобы следующей ночью обойти Москалевку по берегу реки Деревичка и выйти к своим. Только собрались позавтракать, как услышали гул. Это наша артиллерия обрушила огонь на противника. Затем советские штурмовики с бреющего ударили по фашистам из пулеметов, и те бросились врассыпную, оставив повозки и машины. Тем временем артиллерия перенесла свой огонь на рощу. Но разведчики, к счастью, уцелели. А вскоре показались наша пехота и танки, которые преследовали неприятеля.

От Макарова прибыл связной и сообщил, что на участке дороги от Онацковцев до Москалевки большие «пробки», что рота Шапиро не справляется и Макаров вынужден

оставить у Москалевки два своих взвода в помощь 2-й роте, а южнее по маршруту направить только один взвод.

Приказав Муравьеву со своей ротой встать на участок Москалевка, Черная и обеспечить продвижение артиллерии и транспорта, я вместе с Терешиным выехал к Макарову и Шапиро.

На участке нашего маршрута Варваровка, Онацковцы работал 113-й саперный батальон Прилипко. «Вот бы, — подумал я, — продвинуть его за Онацковцы, а свои роты направить вперед, за войсками».

— Эх и дорожка, бисова душа! — жаловался Прилипко, с трудом передвигая ноги в густой, липкой грязи. — Только приведешь участок в порядок, пройдет несколько машин — и все начинай сначала. Какое-то чертово наказание!

— Ничего, держись, казак, атаманом будешь! — пошутил я. — Слушай, Василий, выручай! За Онацковцами наш маршрут вообще непроходим. Продвинь свои роты до моста через Деревичку, а я двинусь вперед, за [161] наступающими войсками, иначе мы совсем отстанем от них.

— Горазд! — соглашается Прилипко. — Придется выручить. Вот подходит моя третья рота, ее и направлю туда.

— Ну, спасибо!День, как и все предыдущие, выдался теплый. Дороги развезло, и продвигаться по

ним даже в легкой пролетке, запряженной парой сильных лошадей, было очень трудно. У самой Москалевки дорога была настолько изрезана глубокими промоинами и выбоинами, что движение по ней стало почти невозможным.

Саперы 1-й и 2-й роты выбивались из сил, чтобы привести дорогу в порядок Они заделывали фашинами и грунтом выбоины и колеи, отрывали водосборные колодцы, строили мосты, проталкивали машины и повозки на наиболее трудных участках дороги.

К вечеру на дороге остались лишь две застрявшие машины и одна повозка. Мы с Терешиным пробрались к передней машине. Здесь хлопотали солдаты из взвода лейтенанта П. Я. Мохринского. Брови у лейтенанта нахмурены, взгляд озабоченный. Сапоги и полы шинели забрызганы грязью. Голос простуженный.

— Засела-таки основательно, — с горечью сказал Мохринский, показывая на переднюю машину. — К тому же и мотор барахлит, не заводится. Попробуем пропустить вторую машину вперед и взять на буксир.

Задняя машина «ЗИС-5», груженная бочками с горючим и какими-то ящиками, увязла в грязи почти по ступицу и мелко вздрагивала от работающего на малых оборотах двигателя.

— Тяжелый нам попался участок, — жаловался Макаров, подходя к нам. — Может быть, доложить в штаб корпуса, что эта дорога не пригодна, и пусть войска переключат на другой маршрут?

— А разве другие маршруты лучше? — возразил Терешин. — Фронтальных дорог с покрытием здесь нет, а грязь, будь она проклята, везде одинакова. К тому же на этом маршруте стоит два батальона нашей бригады, так что мы обязаны обеспечить движение всех видов техники, чего бы это нам ни стоило.

Решили, что Терешин поедет к Муравьеву проверить, как там идут дела, а я пока задержусь здесь. [162]

Со стороны противника нет-нет да и прилетали мины и снаряды и, взрываясь вблизи дороги, разбрасывали вместе с осколками комья земли. Талая вода и грязь щедро забрызгивали работающих саперов.

— Вот гад! Что ему, больше делать нечего? Пуляет и пуляет сюда! — с возмущением крикнул сапер А. В. Чиликов, стряхивая с шинели ошметки грязи.

— Ничего, грязь — не сало, отмоется! — успокоил его солдат Евтушенко. — Ты лучше голову береги, оторвет — не приставишь!

— Прекратить разговорчики! Подносите бревна быстрей! — подал команду командир отделения И. А. Паршин.

Наступил вечер. По-прежнему дул теплый южный ветер, и не было никакой надежды на похолодание, а тем более на заморозки, которые бы приостановили распутицу.

Но как бы ни было тяжко, крепкие руки саперов вытаскивали из грязи машины и повозки. Солдатская сноровка помогала победить злую распутицу.

— Ну, кажется, всех протолкнули! — с облегчением вздохнул Макаров, когда последнюю машину вытащили из трясины. — Разрешите роту отвести на ужин?

В стороне от дороги, в кустах, догорал костер очажной кухни. Солдаты собрали инструмент и, построившись повзводно, потянулись к ней.

— Надо дать саперам передышку. Уже которые сутки без отдыха, — сказал ротный, направляясь к кухне.

Ужин подходил к концу, когда со стороны села Храбузка, что на полпути от Онацковцев до Москалевки, послышался нарастающий шум машин и засветились мигающие огни подфарников. По звуку работавших с завыванием моторов нетрудно было определить, что машины продвигаются с большим трудом.

— Ну, товарищ Макаров, кажется, наши ребята отдохнули! Машин идет много и, наверное, на всю ночь хватит работы! Пойдем посмотрим.

Мы вышли на дорогу. Вскоре к нам подъехал легковой вездеход — «газик». Офицер, отрекомендовавшийся командиром артиллерийского полка, рассказал, что полк направляется в Москалевку, машины все время застревают. Требуется наша помощь.

Отдав приказание Макарову вывести бойцов на дорогу, я с командиром полка пошел к головным машинам. [163]

Как и следовало ожидать, машины застряли в низине, где грунт оказался зыбким и мягким. Машины еще проходили этот участок, но подъем уже преодолеть не могли. Прицепленные к ним пушки глубоко врезались колесами в грунт и, как якоря, удерживали машины. Сами расчеты не могли ничего поделать: не хватало сил, не доставало инструмента, не было подручного материала.

Подошел личный состав нашей саперной роты. Быстро оценив обстановку, саперы дружно принялись за дело: расчистили от грязи и уложили фашинник под колеса машин, под лафет пушек подвели лаги и зацепили веревками.

— Заводи! — подал команду Мохринский. — Взяли! — Саперы вместе с артиллеристами ухватились за лаги и канат, подперли плечами борт первой машины.

— Вперед! — снова зазвучала команда, и, подпираемая двумя десятками человеческих тел, машина сделала рывок.

— Пошла, пошла! У-р-ра-а! — закричали все, меся ногами грязь и продолжая подталкивать пушку и машину.

Так саперы проталкивали машину за машиной, пушку за пушкой. Работали без сна и отдыха, лишь с короткими затяжками самокруток. Пропустили один полк, за ним второй, третий... Какую же крепкую надо иметь волю и стальные нервы, чтобы победить непролазную грязь, топкие болота, вязкое бездорожье, противостоять ливневым дождям и бурям!

Из дневника Шапиро:«6.3.44. Дорога отвратительная, хуже и быть не может. Много усилий прилагаем, чтобы продвигать нашу технику. Перед Москалевкой рота почти сутки продвигала транспорт, строя объезды, прокладывая колеи, вытаскивая машины на руках. Тяжелый труд саперов был увенчан успехом.

Переправлено три артполка. Наступление продолжается. Отлично и самоотверженно работали Величко, Симонов, все сержанты».

Дороги войны! Фронтальные и рокадные, полевые большаки и лесные тропинки... И спустя почти четыре десятилетия я как сегодня вижу, как по ним, вздымая облака пыли или меся грязь, ползли колонны грузовиков, громыхали танки и штурмовые орудия, повозки и кухни, шла матушка-пехота. [164]

Дороги для фронта, что артерии для человека. Без них буксует машина войны. А для нас, саперов, дороги — постоянные спутники, почти живые существа. Мы прокладывали их через пески и топкие болота, через леса и овраги, ремонтировали, осушали, «лечили», расшивали «пробки». Они были нашей заботой и нашим страданием.

Вглядываясь на карте-двухверстке в нитки дорог, я вспоминаю саперов родного батальона. И хочется вновь поклониться их солдатскому ратному труду...

Утром в 1-й роте из рук в руки передавался боевой листок. В нем рассказывалось о будничном солдатском труде, внешне иногда и неприметном, а по сути своей ратном, героическом. В заметке «Слава воинам-коммунистам» говорилось: «Работая день и ночь по колено в грязи, коммунисты нашей роты — сержант Е. Н. Буйлин, ефрейтор Д. М. Гусев, рядовой С. Г. Курочка пропускали по ухабистой дороге одну за другой машины, груженные снарядами и патронами. Воины-коммунисты показали личный пример упорства, вели за собой всех. Саперы на совесть выполнили свой долг перед фронтом»!

Нашим бойцам памятны эти дни и ночи. Тогда проявился их твердый характер, воля, сноровка мастеровых, солдатская верность присяге. Говорят, что война — работа, хотя и опасная. Это правда! На фронте я еще раз убедился в силе простой и мудрой истины — человек все может! А труд человеческий способен сотворить многое, одолеть любые преграды. Вспоминаются слова Алексея Максимовича Горького: «Всю мою жизнь я видел настоящими героями только людей труда, которые любят и умеют работать.»

К 8 марта войска нашей армии вышли на подступы к городу Староконстантинов. Проливные дожди еще более усложнили условия для наступавших войск. В районе села Свиная образовалась пробка из машин и повозок. Эта пробка все увеличивалась. Обходя повозки и машины, 2-я саперная рота спешно выдвигалась в голову остановившейся колонны.

Требовалось срочно восстановить два мостика, уложить до пятидесяти метров выстилки и заделать на дороге воронки и выбоины.

Мокрые, с головы до ног в грязи, саперы дружно принялись за работу. Лесоматериал пришлось подтаскивать на себе за полкилометра. Работа спорилась, и вскоре [165] пробка начала рассасываться. Особо отличилось отделение сержанта В. С. Кобеева, быстро построившее мост в тяжелейших условиях распутицы.

Ночью передовые подразделения наступавших войск подошли к Староконстантинову. Город с юго-востока омывает река Случь, а с запада на восток пересекает ее приток Икопоть. Мост и плотина противником взорваны.

Рота Муравьева с ходу приступила к оборудованию на сваях пешеходного моста через Случь. Гитлеровцы, обнаружив наших саперов, открыли огонь по смельчакам, но пехотинцы прикрыли саперов пулеметными очередями, а когда мост был закончен, дружно атаковали врага и ворвались в город. Вслед за атакующими продвигались по улицам и саперы 1-й роты со щупами и миноискателями. Прибывшие вскоре 112-й и 114-й инженерно-саперные батальоны нашей бригады приступили к строительству мостов через Случь и Икопоть для танков и артиллерии.

Пока шли бои в юго-западной части города, в центре наш батальон проверял и разминировал улицы, расставляя указки: «Мин нет».

В подвале одного из домов отделение старшего сержанта И. А. Паршина обнаружило жителей. Из темноты подвала, еле освещенного каганцом, на солдат смотрели испуганные глаза женщин и детей, виднелись изможденные, закопченные лица.

— Выходите, родные, город освобожден! — обратился к ним Паршин. — Да выходите же, не бойтесь! Красная Армия пришла в город! — видя их нерешительность, повторил он.

В подвале зашевелились, зашептались. Одна из женщин, закутанная по самые глаза старенькой шалью, медленно начала подниматься по лестнице, то и дело поглядывая на старшего сержанта.

— Давайте руку, тетенька, я помогу!Переступив через последнюю ступеньку, женщина внимательно присмотрелась к

Паршину, солдатам, и вдруг, сдернув с головы шаль, радостно вскрикнула:— Ой, бабусю! Та цэ ж наши, червоноармийци! Выходьтэ швидше! — и кинулась

к Паршину, целуя его.— Вот так «тетенька»! — восхищенно воскликнул ефрейтор Евтушенко,

разглядывая молоденькую девушку с рассыпавшимися по плечам русыми волосами. — Везет же отделенному! [166]

— Боже ж мий, и справди наши! — с трудом поднимаясь наверх по лестнице, прошептала пожилая женщина в старой рваной телогрейке. — Сыночки дорогие, ридни вы мои! Прыйшлы!

Она обнимала поддерживающих ее саперов, целовала их, а слезы радости текли и текли по ее черному, закопченному лицу.

Услышав доносившиеся сверху возбужденные голоса, из подвала выскочили два мальчугана лет десяти и девочка лет двенадцати. Все в лохмотьях, с изможденными, землистыми лицами, но с радостным блеском в глазах. Саперы поделились с ними «сухим» пайком, рассказали о том, как Красная Армия гонит фашистов с советской земли. Затем распрощались и пошли дальше, вслед за наступающими войсками.

В этот день, 9 марта 1944 года, Староконстантинов был полностью освобожден от гитлеровских захватчиков. Вечером нас всех взволновала радостная весть — Верховный Главнокомандующий объявил благодарность войскам 1-го Украинского фронта, в том числе и 1-й гвардейской армии, за освобождение Староконстантинова — важного опорного пункта гитлеровской обороны на проскуровском направлении.

А через несколько дней приказом Верховного Главнокомандующего несколько частей и соединений 1-й гвардейской армии были удостоены почетного наименования «Староконстантиновских». Среди них была и наша 6-я инженерно-саперная бригада Резерва Главного Командования.

Бойцами овладело чувство гордости, сознание значимости исполненного воинского долга перед Родиной. Кто-то из саперов сложил тогда песню, в которой были слова:

Нам не страшны ни реки, ни трясины,Ни груды скал карпатских древних гор,Пусть помнит город СтароконстантиновОтвагу русских доблестных сапер!

В шестидесятых годах побывал я в Староконстантинове. Тогда группе воинов нашей бригады были присвоены звания Почетных граждан этого города. С волнением ходил я по тихим улицам небольшого зеленого городка. Нахлынули воспоминания о войне, боевых товарищах. Вот и набережная реки Случь, где под бомбежками и

артиллерийским обстрелом строили мы переправу для войск, наступавших на запад. [167]

Вспомнилось светлое, бескорыстное боевое братство, люди сильного характера, трудолюбивые, надежные. Многих сегодня уже нет. Но город не забыл тех, кто пролил кровь за его освобождение. В Староконстантинове есть улица имени отважного сапера Василия Кобеева, площадь в районе вокзала названа именем бесстрашного сержанта Болотина, отличившегося во многих боях. Есть здесь и Саперная набережная. Хочется сказать сердечное спасибо жителям города за память об этих людях.

Улица имени героя... Это живая, открытая книга нашей памяти, гражданской почести. Имена саперов живут в каждом доме, в каждой семье этой улицы. Как родных, почитают их старики и дети. Тысячи писем слетаются на улицы героев. И где-нибудь в Донецке, Волгограде, Владивостоке люди называют их имена.

Не спеша, иду по улице боевого друга Василия Кобеева. Навстречу — молодые рабочие сахарного завода. С замиранием сердца спрашиваю:

— Кто такой Василий Кобеев, чьим именем названа эта улица?Ребята наперебой отвечают:— Так это же был самый геройский сапер!.. Отчаянный парень...Их слова прозвучали так искренне, что я не удержался и рассказал им о своем

боевом друге.

* * *

К 13 марта войска армии, развивая наступление на Проскуров, достигли реки Бужок. Однако здесь им пришлось выдержать контратаки большого количества танков противника с заранее подготовленного оборонительного рубежа.

В селе Маломолинцы авиация противника уничтожила мост через реку Бужок. Разлившуюся реку нельзя было перейти вброд, а других переправ не было.

Батальон с ходу приступил к строительству моста. Но гитлеровцы пытались помешать этому и с противоположного берега вели прицельный огонь по саперам из всех видов оружия. Поскольку засветло нельзя было подойти к реке, остаток дня использовали на заготовку элементов моста. И лишь с наступлением темноты вышли к реке и начали строительство.

Как мы ни старались действовать незаметно для противника, избежать шума так и не удалось... Да и как сохранить тишину, если при забивке свай с «самолета» [168] гулкие удары «бабы» слышны далеко окрест! Частые вспышки немецких ракет, освещавшие небо, помогали нам ориентироваться при установке опор, укладке прогонов и настила, но они же и демаскировали.

Обнаружив нас, противник открыл огонь. Появились раненые, но никто не ушел с места работы. Все понимали важность боевой задачи и необходимость закончить строительство моста в эту ночь.

Особенно трудно приходилось саперам на забивке свай с «самолета». Соскочить расчету со сваи при обстреле опасно — высота до четырех метров. Поэтому, поеживаясь от пролетавших со свистом осколков снарядов и мин, саперы продолжали вколачивать сваю в грунт Слышалось равномерное: и — раз... и — два... и — три!..

— Эй, там, на свае, братцы, живы? — после очередного обстрела спрашивал Терешин.

— Живы пока,—отвечал старший расчета. — Вот только мина чуть было не стукнула, да мы привычные!

— Эй, товарищи, поднажми! Скорее закончим, скорее и уйдем! — поторапливал саперов парторг роты В. Е. Лушников, помогая укладывать очередной прогон на

пролет. — Танцырев, Иван! Давай быстрей к мосту еще прогон! — крикнул он, повернувшись лицом к берегу, где у разрушенного сарая старший сержант И. А. Танцырев со своим отделением готовил прогоны.

Внезапный артналет врага заглушил голос Лушникова. Снаряд яркой вспышкой взорвался у сарая, раздался сильный грохот, эхом прокатившийся по реке.

— Эх, мать родная! Кажется, по нашим ребятам саданул! — тревожно крикнул парторг, устремляясь к сараю. Туда же, спотыкаясь в темноте, побежал и командир роты Шапиро. Вскоре он возвратился и прерывающимся голосом доложил мне:

— Двое убито и трое ранено. Почти все. отделение Танцырева вышло из строя!— А сам Танцырев?— Убит... И рядовой Михин... А Боровко, Героинов и Понкратов — ранены.Мы сняли шапки и молча склонили головы.Командир роты Шапиро записал тогда в своем дневнике:

«Гитлеровцы буквально взбесились, ведут ужасный артиллерийский огонь, стреляют из танков. Но саперы, несмотря на сильный огонь, работают. Появились раненые, [169] убитые, но работы не прекращаются... Прямым попаданием снаряда убиты старший сержант Танцырев и рядовой Михин. Ранены Боровко, Героинов, Понкратов... Утром похоронили Танцырева и Михина в селе Игнатовцы. Отважно выполнил задание Танцырев. Представил его к награждению посмертно...»

Да, снова в батальоне потери... И хотя на войне они неизбежны, я никак не мог к ним привыкнуть. Да и как можно привыкнуть к гибели таких бесстрашных воинов, как сибиряк Иван Танцырев. Вот и сейчас он словно стоит перед моими глазами — коренастый человек в серой шинели, с худощавым лицом и строгим пытливым взглядом. А каким дюжим был он в работе! Делал все на совесть, добротно, уверенно! Под стать ему в отделении подобрались и саперы. Тот же А. Михин из-под Воронежа — молодой расторопный, смышленый. И вот их не стало...

Мы уже заканчивали мост, когда поступило новое распоряжение: батальону совершить марш в район населенного пункта Котюржинцы — десять километров юго-западнее Красилова для минирования танкоопасных направлений на правом фланге корпуса. Оставив 2-ю роту заканчивать строительство моста, батальон форсированным маршем преодолел тридцатикилометровый путь и к вечеру следующего дня сосредоточился на восточной окраине села Котюржинцы, установив связь с оборонявшимися частями.

Наступление нашего стрелкового корпуса замедлилось, особенна на правом фланге, где войска вели тяжелые бои с контратаковавшими танковыми частями противника. Наиболее опасным было направление Шмырки — Николаев. Батальону предстояло установить минные поля на развилке дорог на северной окраине Николаева и на дороге Марковцы — Котюржинцы, по западному берегу безымянного ручья. Одновременно мы должны были подготовиться к минированию и на других, выявленных в ходе боя опасных направлениях.

На северном участке работала 1-я рота Макарова, на южном — рота Муравьева. В полночь нам подвезли на повозках противотанковые мины. Ночь полыхала вспышками разноцветных ракет, разрывами снарядов и мин, трещала очередями пулеметов и автоматов.

Стабильного переднего края не было, поэтому я приказал командирам рот выслать вперед дозоры для связи с [170] передовыми подразделениями пехоты и организовать охрану.

В ночной тьме саперы вышли на участки минирования. Разбивку и привязку минных полей делали при свете карманных фонариков, а устанавливали мины в грунт на ощупь. Минирование шло успешно, и в этом была заслуга многих подразделений,

особенно отделений Паршина, Дикарева, Дерюги, Абазина, взвода Никоновича. Все они действовали с полной отдачей душевных и физических сил, все время помня, что наша воинская профессия не дала нам права на ошибку.

К утру бой приблизился. Уже был слышен рев танковых моторов. Снаряды все чаще и чаще стали рваться в районе минных полей. Из Николаева вышли наши артиллеристы и сразу же развернулись в боевой порядок. Пехота залегла перед минным полем.

За ночь 1-я рота установила шестьсот, а 3-я — пятьсот противотанковых мин. В каждой роте были подготовлены подвижные отряды заграждений, имевшие на повозках по сто штук мин. Командиры взводов связались с пехотными частями и действовали по обстановке. Остальные подразделения были отведены в лес.

Бой разгорелся на северном участке Марковцы — Котюржинцы. Колонна фашистских танков, выехав из рощи, развернулась и устремилась на Котюржинцы, ведя на ходу огонь. Наскочив на минное поле, два головных танка закрутились на месте с разорванными гусеницами, остальные начали разворачиваться, ища обход минного поля. Наши артиллеристы метким огнем подбили еще четыре танка противника, заставив остальные поспешно отойти назад. Следовавшая за танками вражеская пехота залегла.

На южном участке обстановка также осложнилась. Танки и пехота противника стремительно наступали по правому берегу реки Бужок на Николаев. Достигнув минного поля и потеряв на нем один танк, немцы не отошли назад, а открыли интенсивный огонь по нашим подразделениям, прикрывая свою пехоту, пытавшуюся преодолеть минное поле. Одновременно несколько вражеских танков вместе с пехотой показались из-за высотки левее минного поля и устремились на Николаев, обстреливая на ходу боевые порядки советских подразделений.

Наша артиллерия открыла огонь и по новой группировке противника. Оборонявшиеся дружным огнем [171] отсекали пехоту от танков, не допуская ее к минным полям.

По распоряжению командира стрелкового батальона саперный взвод старшего лейтенанта Н. А. Никоновича устремился вперед, навстречу вражеским танкам.

— Поддержите огоньком! — крикнул Никонович стрелкам.Саперы с минами в руках, рассредоточившись по фронту, стремительно

двигались к намеченному рубежу минирования.— Минируем строевым расчетом, в наброс! — на ходу приказал командир взвода.

— Справа первое отделение, левее его — второе и третье!Снаряды все чаще и чаще взрывались вокруг минеров, пули со свистом

проносились над их головами, заставляя прижиматься к земле. Последние сто метров продвигались по-пластунски.

Наконец достигли места минирования, находившегося во впадине. Слева от дороги был небольшой овраг, справа, метрах в тридцати, — заболоченный участок. На какое-то время немецкие танки скрылись из виду, но гул их нарастал с каждой секундой.

— Быстрей, быстрей, товарищи! — поторапливал старший лейтенант Никонович, время от времени приподнимаясь над землей и наблюдая за танками.

Первые номера в отделениях уже уложили мины в ряд, на полтора-два метра одна от другой. Вторые номера позади них — на три-четыре метра.

— Мальков! Долго копаешься! — крикнул старший сержант Мельников.— У меня последняя! — ответил солдат, заканчивая минирование.На бугре показались немецкие танки.

— Отходить! — скомандовал Никонович. — Мельников, прикрой взвод своим отделением! Остальные короткими перебежками — за мной!

Добежав до своих товарищей, взвод залег и открыл огонь по следовавшей за танками вражеской пехоте, прикрывая отход отделения Мельникова.

— Есть! Один накрылся! — крикнул кто-то из саперов, увидев, как передний танк противника, скатившись во впадину, наскочил на мину и остановился с разорванной гусеницей. [172]

— А вон, смотрите, братцы, другой снарядом садануло! Ишь, зачадил как! Молодцы, артиллеристы!

Меткий огонь артиллеристов заставил гитлеровцев откатиться назад, оставив перед минным полем пять дымившихся танков.

На всем участке атака противника была отбита с большими для него потерями. Угроза прорыва танков на Красилов была ликвидирована. Действуя вместе с пехотой и артиллеристами, саперы преградили путь неприятелю.

Отразив яростные атаки танковых группировок противника, войска 1-й гвардейской армии возобновили наступление. Теперь мы готовились к маршу на город Проскуров, где нам предстояли новые, еще более трудные бои.

25 марта 1944 года в летопись Великой Отечественной войны была вписана новая победа. Соединения 107-го стрелкового корпуса и 2-й воздушно-десантной дивизии с упорными боями освободили крупный железнодорожный узел и мощный опорный пункт обороны противника город Проскуров (ныне — Хмельницкий). А 27 марта войска 4-й танковой армии и 30-го стрелкового корпуса освободили город Каменец-Подольский.

В результате Проскуровско-Черновицкой операции войска 1-го Украинского фронта разгромили 1-ю и 4-ю танковые армии противника, продвинулись до трехсот километров на запад и вышли к государственным границам Советского Союза с Чехословакией и Румынией.

Охотники на «тигров»

Шли последние дни апреля 1944-го. Войска наступали в исключительно тяжелых условиях весенней распутицы. Половодье на рано вскрывшихся реках и их многочисленных притоках, растаявший глинистый грунт на дорогах, взорванные мосты и дамбы сделали местность труднопроходимой для войск. Тылы армии отстали, войска нуждались в боеприпасах, горючем, продовольствии.

Вспоминая это наступление, бывший член Военного Совета 1-го Украинского фронта К. В. Крайнюков в книге «Оружие особого рода» писал:

«Проскуровско-Черновицкая операция была, пожалуй, одной из труднейших и протекала в условиях невероятной [173] весенней распутицы. Почти все дороги оказались труднопроходимыми, непролазная грязь затрудняла маневр войск и особенно снабжение частей боеприпасами и горючим»{6}.

В этих боях наш батальон выполнял свои обычные задачи: разминировал местность, строил и восстанавливал мосты и переправы, оборудовал командно-наблюдательные пункты, устанавливал минновзрывные заграждения на направлениях возможных контратак противника. Но главное для нас было — содержать дороги в проезжем состоянии: вести ремонт и очистку их от грязи, расчистку от снежных заносов. В ночь на 2 апреля и весь последующий день бушевала метель. За двое суток на отдельных участках дорог, особенно в низинах, толщина снежного покрова достигла полутора метров. Батальон четверо суток расчищал-дорогу Проскуров — Чертков на участке Городок — Кутковцы. На помощь нам вышло около тысячи человек из ближайших сел. Работали в поте лица день и ночь, пробивая в снегу коридоры для

войск, вначале для одностороннего движения, с разъездами через двести метров, а в последующем расширяли эти коридоры на всю проезжую часть дороги.

Из дневника командира роты Шапиро:«Неожиданно разразившаяся в ночь на 2.4. метель до сих пор не прекращается. Нанесло большие сугробы снега. Ни пройти, ни проехать... Получил приказание совершить марш до села Кутковцы... и стать на маршрут Домбровка — Кутковцы, мобилизуя местное население на расчистку дороги. Марш совершали в трудных условиях. Сильный ветер иногда сбивает с ног, снег слепит глаза».

В борьбе со стихией победили труженики-саперы. Шаг за шагом они продвигались вперед, и путь наступающим войскам был открыт.

И хотя с тех пор прошло много лет, мне хочется сказать большое солдатское спасибо жителям окрестных сел Проскуровщины, добровольно пришедшим на помощь нашим войскам. Еще не были созданы после освобождения поселковые и районные советы, но стоило нашим саперам появиться в селе и обратиться за помощью, как стар и млад, вооружившись лопатами, поспешили на [174] расчистку дорог. Хочется воздать должное и народному «беспроволочному телеграфу» — приходили жители даже из тех сел, где еще не успели побывать наши саперы. Как и кем они извещались — для нас осталось загадкой!

В короткие минуты отдыха парторги и комсорги рот, агитаторы беседовали с жителями, рассказывали им о победах Красной Армии, об успехах тружеников тыла, расспрашивали жителей об их жизни в оккупации.

— Да що то за життя, хлодци! Самэ лыше страждання! — вытирая слезящиеся глаза концом головного платка, рассказывала старая женщина с изможденным лицом. — Фашисты знущалыся над намы як хотилы, грабувалы, дивчат гналы до Нимеччины. Вот и дочку мою теж угналы! — И женщина, не в силах сдержать рыданий, уткнулась лицом в плечо рядом стоявшей крестьянки.

— Ничего, мать, успокойся, мы за все отомстим злодеям! Расплата уже началась! — стиснув кулаки, горячо проговорил Дикарев. — И дочку твою вернем!

— Дай вам боже, дороги наши вызволытэли!— А мой отец тоже воюет в Красной Армии. Может он где-то здесь, с вами? —

обратился к Дикареву парнишка лет тринадцати, с раскрасневшимся сияющим лицом. — Микола Глущак, не видали? — Парнишка с надеждой смотрел на Дикарева.

— Нет, дружок, не встречал. Но раз воюет, то непременно придет домой. Не горюй — вернется...

— Скорее бы!В последних числах апреля сорок четвертого войска 1-й гвардейской армии

временно перешли к обороне, в основном по реке Стрыпа, левому притоку Днестра.В мае — июне войска вели разведку противника, улучшали свои позиции, день и

ночь совершенствовали оборону, занимались боевой подготовкой. Части бригады, обеспечивая боевые действия войск армии, вели инженерную разведку обороны противника, ремонтировали дороги, восстанавливали и усиливали мосты, устанавливали минные поля на переднем крае и в глубине обороны.

Наш батальон действовал в полосе обороны 74-го стрелкового корпуса. Только в мае саперами батальона было установлено 7870 противотанковых и 3135 противопехотных мин. Это была большая и опасная, хотя и привычная работа. [175]

К тому времени наши саперы приобрели новую специальность — истребители танков противника.

По приказу штаба 1-го Украинского фронта, в апреле во всех батальонах бригады было сформировано по десять групп саперов — истребителей танков. Эти группы

создавались из опытных подрывников-минеров по три-четыре человека каждая, во главе с сержантом.

Предусматривалось, что группа, вооруженная, кроме личного оружия, противотанковыми минами (по две у каждого сапера), проникнув в ближайший тыл противника на глубину пять-десять километров, в разведанный район скопления танков врага, установит мины и из укрытия будет вести наблюдение. Удостоверившись, что мины сработали, группа возвращается и докладывает своему командиру.

В ходе наступления предполагалось обследовать места установки мин и по обнаруженным воронкам, подорванным тракам танковых гусениц или колесам автомашин подтвердить выполнение истребителями боевой задачи.

Это задание командования фронта было особенно трудным и опасным. В группы истребителей танков мы тщательно отбирали людей, укомплектовывали их в основном коммунистами и комсомольцами.

Перед строем 1-й саперной роты выступил замполит Терешин и рассказал о предстоящих действиях саперов в тылу врага.

— Кто желает стать истребителем танков — три шага вперед, — предложил Терешин.

Вся рота, как один человек, двинулась с места.Самым, пожалуй, трудным в выполнении этого задания был переход групп через

передний край в тыл противника. И не случайно организации перехода мы уделяли большое внимание. За два-три дня до выхода в тыл противника группы истребителей танков вели наблюдение в намеченных местах перехода, изучали режим дня на вражеской передовой и расположение огневых средств.

Серьезным препятствием для уходивших в тыл врага была река Стрыпа, прикрывавшая подступы к его переднему краю.

Глубокой ночью саперы Гудошников и Волков, разведав Стрыпу, доложили:— Ширина реки около тридцати метров. Глубина около полутора метров. Дно

песчаное. [176]— Может, на плотах переправляться? — высказал предположение рядовой

Наскин.— Ну что ты! Осветят фрицы ракетами — и ты как на блюдечке! — не

соглашался сержант Акимов. — Надо переходить вброд.Так решили и ротные командиры.В начале мая вышла в тыл противника первая группа. Возглавил ее заместитель

командира взвода инженерной разведки сержант Иван Акимов. Этот выбор не был случайным. Отличный минер и опытный разведчик, коммунист Акимов имел большой боевой опыт. Его солдатской академией стала битва на Курской дуге. Во время этой битвы он не раз разведывал передний край врага, был награжден медалью «За отвагу». За смелые действия при форсировании Десны сержант был удостоен «Звездочки» (так у нас ласково называли орден Красной Звезды). Там, где было трудно, там, где было смертельно опасно, коммунист Акимов шел всегда первым. Вместе с ним пошли в тыл врага саперы-разведчики комсомольцы Криулин и Паринов — смелые хлопцы, много раз крещенные огнем.

Взяв с собой шесть противотанковых мин ТМ-41, группа сержанта Акимова перешла передний край в районе села Соколово, углубилась за ночь в тыл противника на восемь километров и установила мины на развилке дорог Золотники, шоссе Соснов, Подгайцы. Укрывшись в овраге, разведчики стали наблюдать за дорогой. В середине дня из Золотников на Подгайцы промчалась пароконная повозка и... не подорвалась. Затем прошло пешим строем подразделение гитлеровцев. Истребители забеспокоились: почему не взорвались мины? Решили ждать наступления ночи, чтобы проверить, в чем

дело. В сумерках из Подгайцев вышло несколько танков и направилось по дороге к переднему краю. «Неужели и эти не подорвутся?» — тревожила беспокойная мысль. Вдруг яркая, ослепительная вспышка блеснула под передним танком и резкий звук взрыва на миг заглушил рокот моторов. Танк развернулся на месте и замер.

— Есть, сработал! — радостно воскликнул Акимов, — Это взорвался наш фугас из двух мин! Айда, хлопцы, домой!

— А что это за танк был такой огромный? — спросил на обратном пути разведчик Криулин командира группы. [177]

— А черт его ночью разберет! Может, это и есть «тигр», — ответил Акимов.— Вот это здорово! Значит, мы теперь охотники на железных тигров?— Ладно, ладно, охотник. Жми за мной, а то сейчас немцы спохватятся и начнут

искать, чья это работа.На рассвете следующего дня группа без потерь возвратилась в батальон.Конечно, расспросам товарищей и рассказам истребителей не было конца.— Хорошо бы нам собрать все группы истребителей танков, а сержант Акимов со

своими ребятами поделится с ними опытом, — предложил Терешин.— Ну что ж, это дело, — одобрил я. — Сегодня же вечером из каждой роты

пригласим по десять лучших минеров.И хотя первая вылазка истребителей танков прошла успешно, она кое-что

подсказала нам. Например, опыт группы Акимова показал, что переносить в руках две мины, каждая из которых весила более восьми килограммов, тяжело и неудобно, особенно при переходе переднего края противника, когда приходилось ползти или делать короткие перебежки. Следующая группа истребителей танков попыталась прикрепить мины к поясам и нести их на лямках через плечо, но это тоже было неудобно. Тогда кто-то из саперов предложил изготовить минный пояс. Быстро сшили из брезента опытный образец длиной в метр. В карманах пояса помещалось пятнадцать толовых шашек общим весом шесть килограммов. Пояс держался на перекинутых через плечо лямках. Получилось удобно и надежно. Такой пояс вместе со взрывчаткой укладывался в грунт и замаскировывался. Перед этим в одну из шашек вставлялся взрыватель нажимного действия.

Опытный образец пояса-фугаса всем понравился, и мы стали изготовлять его для всех групп истребителей танков. Наша инициатива вскоре стала достоянием всех частей бригады.

В ночь на 13 мая в тыл противника отправилась новая группа истребителей танков. Ее возглавил командир саперного отделения 1-й роты коммунист Ефим Николаевич Буйлин. Вместе с ним на выполнение боевой операции пошли ефрейтор А. Барков и рядовой А. Морозов. Группе предстояло выйти в район села Гниловоды, где наша разведка обнаружила скопление вражеских [178] танков, и установить мины на их пути к переднему краю.

На рассвете 14-го мая саперы вышли в заданный район и замаскировались в овраге около села Гниловоды. Ведя наблюдение, истребители обнаружили в селе, в развалинах построек, в садах, у стен сельской церкви танки с черными крестами. Однако вокруг было тихо.

— Спят, что ли? — недоумевал ефрейтор Барков.— Это, кажись, «тигры»? Я такие видел зимой, говорили — «тигры», — делился

солдат Морозов.Не вступая в разговор, Буйлин зорко наблюдал за селом, что-то обдумывая...

Затем распорядился:— Вы, товарищи, наблюдайте за обстановкой в селе, а я скоро вернусь, — и,

скатившись на дно оврага, пошел, пробираясь сквозь кустарник, в сторону села.

Уже солнце приближалось к зениту... Видно было, как в селе гитлеровцы позавтракали и что-то делали у танков, а сержанта Буйлина все не было. Он вернулся в полдень. Раскуривая самокрутку, наставительно сказал Баркову и Морозову:

— Из села ведет только одна дорога к переднему краю — на Котузов. Вот эту дорогу мы и будем минировать с наступлением темноты.

— А что если мины установить прямо под танками? — спросил командира Морозов. — Вот был бы сабантуй!

— Об этом я думал. Но убедился, что нельзя, — танки хорошо охраняются. Да и до переднего края нам не успеть за одну ночь отойти, — заключил Буйлин. — К тому же неизвестно, будут ли немцы ночевать в этом селе.

Во второй половине дня саперы заметили движение. Это солдаты заправляли танки горючим.

— Видать, готовятся к выходу, — заметил Буйлин.— Хоть бы сейчас не ушли, а то догоняй ветра в поле, — сокрушался Барков.В глубоких сумерках группа саперов, крадучись, подошла к окраине села.

Слышалась громкая чужая речь, урчание танковых двигателей. Враг был рядом, опасность подстерегала всюду...

— Не успеем, сержант, уйдут! — забеспокоился Барков.Не уйдут. Пока только прогревают двигатели, — успокоил его Буйлин, прибавив

шаг. — От крайней разрушенной хаты начинается дорога на Котузов. Морозов! [179] — шепнул сержант. — Прикроешь нас, а мы с Барковым установим мины.

В темноте едва различались остатки каких-то строений, и только по кювету можно было обнаружить проезжую часть профилированной дороги. Тем временем в селе нарастал гул танковых двигателей. Похоже, машины вот-вот выступят на марш.

В эти минуты Буйлин и Барков быстро и сноровисто устанавливали на дороге мины.

— Готово! Как у тебя? — шепотом спросил сержант Баркова.Нагнувшись, Буйлин на ощупь проверил установку мин Барковым.— Взрыватель не забыл поставить?— Да ты что, сержант! — рассердился Барков.— Тогда всё, топаем! Слышишь, как гудят? Сейчас пойдут.Буйлин тихо скомандовал:— За мной!Не успели саперы отойти и на полкилометра, как фашистские танки начали

выходить из села. Яркий и раскатистый взрыв на секунду осветил местность.— Есть один! — вскрикнул Барков.Снова взрыв, затем еще один!— Трем «тиграм» капут, товарищ сержант! — радостно заключил Морозов.— Хорошо, братцы! Теперь — домой! — приказал командир. — Бе-го-ом!Не доходя двух километров до переднего края противника, группа наткнулась на

артиллерийскую позицию врага. Артиллеристы, как видно, только прибыли сюда — копали окопы, устанавливали пушки. Решив пойти в обход, бойцы потеряли ориентировку и сбились с пути. А время неудержимо бежало, майская ночь коротка.

Вдруг где-то совсем рядом застрекотали пулеметы и автоматы. Рой трассирующих пуль с затихающим свистом удалялся в ту сторону, куда торопились саперы.

— Это немецкий передний край. Впереди наши! — облегченно вздохнул Буйлин, — Теперь надо скрытно проскочить траншеи и — к реке. Перед нами участок обороны немцев. По всему видно — пулемета у них нет, да и автоматы трещат где-то левее. Гранаты к бою за мной!

Пригнувшись и осторожно ступая, группа приблизилась к первой траншее врага и, скрытно преодолев ее, [180] спустилась к берегу реки. Бывают же на войне такие удачи...

— Вышли правильно, вот и ручей, который мы переходили. Вперед! — скомандовал Буйлин и первым вошел в воду.

Холодная вода охватила разгоряченное тело. Подняв над головой автоматы, саперы вброд заспешили к своему берегу.

На мгновение ракеты осветили местность, и стали видны, как днем, только что оставленный ими высокий вражеский берег да светлая полоска реки. Послышалась беспорядочная трескотня пулеметов и автоматов, пули прочертили дорожки по воде. Но вот и желанный берег. Скорей к окопам! Однако намокшее обмундирование и полные воды сапоги сковывали движения.

— Сержант, скорее! — увидев распластавшегося на земле Буйлина, закричал Барков. — Еще немного. Да у тебя кровь на руке!

— Вперед, вперед! — Напрягшись из последних сил, Буйлин сделал рывок и упал в окоп.

— Черти вас по ночам здесь носят! — возмутился лейтенант-пехотинец. — Хорошо, что вовремя предупредили о вас, а то бы отправили на дно реки рыб кормить!

— А мы непотопляемые и несгораемые, товарищ лейтенант! Мы — саперы! — ответил Барков и бросился к Буйлину. — Куда тебя ранило?

— Чепуха. В руку. Сейчас жгут наложу, и порядок. До части как-нибудь доберусь...

Так закончилась эта вылазка истребителей танков в тыл врага. В результате три «тигра» остановили свой смертоносный бег. Кажется, мелкий, будничный факт войны, но ведь наша победа ковалась по крупицам, ратным трудом и мужеством каждого солдата, сержанта и офицера.

Гитлеровские военные инженеры и конструкторы, создавая танк «тигр», одели его в мощную броню и полагали, что «царь танков» будет непобедим на поле боя. Но они не предусмотрели невиданной самоотверженности и героизма советских людей. А эти люди в жестоких поединках сокрушали врага и жгли его «тигры», «пантеры» и «фердинанды».

Солдатская биография Ефима Николаевича Буйлина, наверное, в чем-то типична для воинов нашего саперного батальона. Волгарь Буйлин был родом из села Холстовка [181] Павловского района Ульяновской области. Приземистый, плечистый, с крупными чертами лица и беспокойными зоркими глазами, он привлекал к себе внимание простотой и добродушием. Саперное дело знал основательно. Его большие, натруженные руки, казалось, не ведали усталости. Природный ум Ефима, сноровка и крестьянское трудолюбие пригодились в саперном деле. Он толково и уверенно командовал отделением, а в бою был смел и решителен.

В горячие дни сражения на Курской дуге, под ураганным огнем сержант Буйлин устанавливал мины и подорвал несколько немецких танков. На гимнастерке сапера заблестела медаль «За отвагу». В эти же огненные дни он стал коммунистом. В заявлении в ротную партийную организацию Буйлин писал: «Я готов сражаться за родную землю до последней капли крови. Хочу пойти в бой коммунистом и со всей ненавистью и злостью бить клятого врага». Эти слова были сказаны от всего сердца, и он сдержал их.

Солдатская дорога привела сержанта на Украину, И здесь волгарь Буйлин воевал на совесть, не страшась пуль и снарядов. Отвагу и мастерство сапер показал при форсировании Десны, в боях за город Староконстантинов, в многодневных и трудных боях за Карпаты Его солдатские подвиги были отмечены многими наградами. На его

выцветшей гимнастерке засверкали ордена Красного Знамени, Отечественной войны II степени, Красной Звезды и Славы III степени.

Закончилась война, Ефим Буйлин вернулся к мирному труду в колхоз «Знамя коммунизма». Коммунист-фронтовик снова вышел на передний край жизни. Много лет работал он колхозным бригадиром, заведовал животноводческой фермой. Земляки присвоили ему почетное звание «Заслуженный колхозник».

Таков он, сержант Ефим Николаевич Буйлин. Такими людьми сильна и богата наша советская земля!

Рассказывая о коммунистах фронтовых лет, таких, как Ефим Буйлин, я думаю об их высокой чести и благородстве. На фронте коммунисты имели одно священное право и преимущество перед всеми: первыми идти в атаку, на минное поле врага, первыми штурмовать вражеские окопы и доты, первыми погибать во имя победы. Других преимуществ у них не было. [182]

...Боевая работа «охотников за тиграми» продолжалась. В ночь на 3 июня группа саперов-истребителей в составе младшего сержанта И. В. Зенина и рядовых Г. Бабенко и И. Яденко проникла в тыл противника и установила четыре мины-фугаса на дороге Котузов — Гниловоды. В течение дня саперы из засады наблюдали за дорогой, а вечером увидели, как на фугасах подорвались две немецких грузовых автомашины с боеприпасами.

— Не повезло нам, товарищ комбат, — докладывая о выполнении задания, с сожалением добавил сержант Зенин. — Ни одного танка не видели.

— Не жалейте, сержант. Будут и танки на вашем боевом счету, — успокоил я. — Подорвали машины врага — тоже хорошо.

Все чаще и смелее стали действовать группы саперов в тылу врага. Своими действиями они нанесли большой урон противнику. Только истребителями нашего батальона за май — июнь было установлено до тридцати фугасов, на которых подорвалось пять вражеских танков, десять бронетранспортеров и шесть автомашин с грузом.

О размахе боевых действий саперов — истребителей танков в тылу врага говорят и такие данные: всего в полосе 1-го Украинского фронта было уничтожено более 250 танков, самоходок, бронетранспортеров и свыше 170 автомашин.

В ответ на это гитлеровцы усилили охрану переднего края и организовали патрулирование. Нашим саперам действовать в тылу врага стало значительно труднее. Так, повторный выход на боевое задание группы Ивана Акимова прошел с боями.

Благополучно перейдя передний край противника и углубившись в его тыл, группа установила мины на развилке дорог в заданном районе. Затем саперы укрылись в овраге, примерно в километре от установленных мин. Под вечер на дороге показались два бронетранспортера с пехотой, направлявшиеся к переднему краю. Прозвучали сильные взрывы. Врагу был нанесен урон. Довольные выполненной задачей, отважные саперы возвращались в батальон. Однако на рассвете, при переходе переднего края, группа была атакована противником. Фашисты пытались окружить саперов. Бойцы пробили себе путь через вражеские окопы гранатами и уже достигли нейтральной полосы, когда сапер П. Д. Наскин был ранен в ногу, а Кирилин — в кисть руки. [183]

— Вперед, ребята! — крикнул Акимов, прикрывая отход товарищей. — Кирилин, помоги Наскину! — Убедившись, что товарищи достигли наших траншей, Акимов, отстреливаясь, короткими перебежками вернулся к своим.

В другой раз группа истребителей танков сержанта Григория Горностаева получила приказ проникнуть в рощу, что раскинулась в трех километрах северо-восточнее села Подгайцы (там авиаразведка обнаружила скопление танков противника), и установить мины на полевой дороге при выходе из рощи к селу

Золотники. Командир отделения инженерной разведки ветеран батальона коммунист Григорий Горностаев к выполнению задачи готовился основательно: придирчиво проверял снаряжение, два дня со своей группой изучал на переднем крае участок перехода и поведение врага. Убедившись, что все необходимое сделано, Горностаев доложил:

— Группа готова к выполнению задачи!В группу Горностаева вошли рядовой Ю. Туранбаев, уроженец Средней Азии, и

украинец Иван Ашомок, уроженец села Форостовичи Черниговской области. Когда в 1941 году наши войска с боями отходили на восток, пятнадцатилетний Иван на поле боя подобрал и спрятал две винтовки. Вскоре в село вторглись фашисты. Они грабили и избивали крестьян, угоняли в Германию молодежь. В начале 1943 года среди крестьян прошел слух о партизанах, и Иван решил при первой возможности уйти к ним. В который раз проверял он спрятанные винтовки, заботливо протирал их. Своим планом Иван поделился с одногодками. Кто-то проговорился. Фашисты нашли у Ивана оружие и посадили его в тюрьму. Начались допросы и жестокие избиения до потери сознания. И так четыре месяца подряд.

Но вскоре советские войска, разгромив фашистов под Курском и Белгородом, достигли Черниговщины и освободили ее от оккупантов. Вместе с другими односельчанами в Красную Армию был призван и Иван Ашомок. Он прошел с боями до Праги. После войны сержант-сверхсрочник служил в войсках Киевского военного округа. Окончил офицерские курсы, стал лейтенантом, командиром взвода. В настоящее время живет и работает под Киевом...

Уходя на боевое задание, Ашомок заявил:— У меня большой счет к фашистам. Хочу рассчитаться с ними сполна. [184]В ночь на 21 мая группа сержанта Горностаева перешла передний край

противника и углубилась в его тыл. В эту же ночь саперы установили мины в районе скопления немецких танков. На следующую ночь группа благополучно возвратилась в часть.

По возвращении Горностаев доложил:— Когда мы добрались до рощи, то заметили на ее опушке несколько

замаскированных немецких танков. В роще было тихо, лишь кто-то пиликал на губной гармошке. Я послал Ивана Ашомка к опушке разведать обстановку. Вернувшись, он сообщил, что у танков никого нет и мины можно подложить прямо под гусеницы. — Горностаев улыбнулся и продолжал: — Дело, конечно, рискованное, но уж очень соблазнительное. Солдата Туранбаева я отрядил на прикрытие. Вместе с Иваном Ашомком мы подобрались к двум танкам, а это оказались «тигры», и быстро установили мины под их гусеницами.

* * *

...В мае в городке Черткове состоялся слет саперов-разведчиков нашей бригады и саперов — истребителей танков. На слет собрались мастера этих опасных военных профессий, не раз побывавшие в тылу врага и проявившие мужество и отвагу. Среди собравшихся были известные истребители танков 113-го и 114-го инженерно-саперных батальонов: Артемьев, Тычкин, Афонин, Евстигнеев, Бенедиктов. Наш батальон представляли отважные воины: Буйлин, Горностаев, Зенин, Акимов. Здесь же были и знатные разведчики: ефрейтор Павлов из 114-го батальона, старший сержант Сергали Срымов из 113-го батальона, совершивший 325-километровый рейс по тылам врага, и другие. Наших разведчиков представляли сержанты Шведов, Гудошников и Наскин.

На слете воины обобщали собранный по крупицам боевой опыт истребителей танков и саперов-разведчиков в тылу врага. С докладом выступил командир бригады полковник А. В. Асталов. После доклада комбрига выступали отважные разведчики, истребители танков. Они поделились своим опытом, рассказали о рейдах за линию фронта.

— Некоторые говорят, что очень опасно ходить в тыл противника, — так начал свое выступление отважный разведчик Сергали Срымов. Лицо смуглое, скуластое, говорит с заметным акцентом (он родом из Средней Азии). [185]

На гимнастерке сверкают ордена и медали.—А я вот скажу: не так и опасно, если твердо уяснил задачу и хорошо к ней подготовился. Да еще надо, чтобы твои напарники были смелыми ребятами, не подвели. Я вот десятки раз ходил в тыл врага — и ничего. Да и люди там наши, советские, здорово нам помогают.

Разведчик сержант Терентий Шведов поделился мыслями о своем солдатском ремесле:

— Самое трудное и опасное — переход переднего края врага. Тут нас подстерегают всякие неожиданности. Поэтому к переходу полосы обороны мы тщательно готовимся, изучаем расположение огневых средств и поведение противника. На это иногда уходит двое-трое суток. Особенно тщательно изучаем маршрут следования группы к объекту разведки. При этом к основному маршруту намечаем один-два запасных, изучаем их на память. А в тылу врага не так уж и опасно. Там фашист больше нас боится. К тому же партизаны ему житья не дают.

С интересом слушали участника слета сапера Афонина:— Нам, истребителям танков, солоно приходится за линией фронта. Надо

разыскать фашистские танки, определить пути их движения, установить мины, хорошо их замаскировать, а потом из укрытий наблюдать, как они подорвутся. Требуется чертовское терпение. Иногда сутки-двое приходится «загорать» в засаде. Хочется сказать о подготовке молодых истребителей и разведчиков. Некоторые из них при переходе переднего края в первый раз теряются. Мне кажется, прежде чем направлять их в тыл, надо провести с ними ночные поиски на переднем крае противника под руководством опытных сержантов. Пусть попривыкнут.

Еще много выступало разведчиков и истребителей танков. Они внесли в копилку опыта немало полезных предложений.

В заключение слет принял «Обращение ко всем офицерам, сержантам и рядовым инженерных войск 1-й гвардейской армии». В нем говорилось: «Сапер-разведчик! Чем больше ты вложишь ума и сноровки, в дело изучения заграждений и укреплений врага, тем успешнее, с меньшими потерями сил и средств, добудем победу. Минер! Повышай свое грозное мастерство, минируй и разминируй так, чтобы «комар носа не подточил»! Сапер — истребитель вражеских танков! Больше [186] дерзости, больше сметки! Сделай так, чтобы и тыловые дороги врага стали могилой для танков, боевой техники и живой силы фашистов».

Вооруженные знаниями, отважные воины-саперы разъезжались по своим частям, где их ждали новые боевые задачи.

Особое внимание в 1-й гвардейской армии уделялось разведке обороны противника. Она велась непрерывно, днем и ночью, на переднем крае и в глубине обороны врага.

В полосе корпуса на переднем крае наш батальон организовал шесть инженерно-наблюдательных постов (ИНП), из двух человек каждый. Старшими поста обычно назначались заместители командиров отделений. Днем разведчики наблюдали за обороной противника, отмечали в ней изменения за ночь, засекали расположение вражеских огневых точек и заграждений. Ночью чутко прислушивались к каждому

звуку: шуму моторов, разговорам, лязгу лопат или стуку топоров — все это имело значение для разведчиков.

На каждом посту велся журнал наблюдения, в который записывались все добытые сведения. Периодически штаб собирал эти журналы, на основании записей и опроса разведчиков составлял карту инженерной разведки переднего края противника и представлял ее в вышестоящий штаб.

Нередко наши разведчики действовали не только на переднем крае, но и уходили в тыл противника. Разведка глубины обороны и тыла противника — дело смелых и отважных. Она связана с большими трудностями, и поэтому и для нее отбираются наиболее подготовленные и опытные воины.

В ночь на 6 июля три поисковые группы в составе сержантов Гудошникова, Акимова, Бубнова, ефрейторов Волкова, Наскина, Золототрубова и рядовых Бахтина и Паринова провели инженерную разведку переднего края противника по западному берегу реки Стрыпы.

Накануне группы тщательно изучали с наблюдательных постов огневые точки врага, слабо защищенные участки обороны, режим поведения немецких солдат на переднем крае и пути подхода к вражеским заграждениям и траншеям. Переход переднего края противника и прикрытие групп огнем пехоты организовали начальник штаба [187] батальона Соколов и командир взвода инженерной разведки Калистратов.

Переправившись на вражеский берег, разведчики достигли минных полей и проволочных заграждений. Изучив их расположение и границы, они проникли к траншеям первой позиции противника, после чего благополучно возвратились в батальон с ценными сведениями и принесли образцы мин.

В первых числах июля мы получили новое боевое задание штаба бригады. В ночь на 5 июля наш батальон должен был направить в тыл противника группу саперов-разведчиков, установить наличие отсечного оборонительного рубежа в районе Золотники, Подгайцы, Шумляны, степень его оборудования в инженерном отношении и сосредоточение войск противника.

Задача эта была чрезвычайно серьезной и требовала тщательной подготовки. Вместе с замполитом В. В. Терешиным и начальником штаба батальона И. Ф. Соколовым мы изучили по карте район действия разведгруппы, наметили пути ее движения в тылу врага, районы дневок, места перехода переднего края и путь возвращения.

— Ого! — удивленно воскликнул Соколов, замерив на планшете расстояние от реки Стрыпа у села Золотники до реки Золотая Липа восточнее села Шумляны. — Двадцать пять километров по прямой! А ведь разведчикам придется обходить населенные пункты и районы, занятые противником. Так что все сорок наберется!

— Старшим группы надо бы назначить коммуниста сержанта Шведова, — предложил Терешин. — Это надежный товарищ, не подведет. А вот кого послать с ним?

— С кандидатурой Шведова я согласен, задача ему по плечу, а остальных пусть подбирает сам Шведов.

— Да и с Калистратовым надо бы посоветоваться, — предложил Соколов.Вскоре прибыли Калистратов и Шведов. На гимнастерке Терентия Степановича

Шведова рядом с медалью «За отвагу» блестели эмалью орден Красной Звезды, полученный им за инженерную разведку обороны противника под Староконстантиновом, и нагрудный знак «Отличный разведчик». Я ознакомил товарищей с задачей и решением о назначении Шведова старшим группы.

— На Шведова полагаюсь, как на самого себя, — сказал командир взвода. — Подберем ему в группу еще человек пять-шесть. [188]

— Ну, а вы, Терентий Степанович, как думаете, сумеете выполнить эту сложную задачу? — спросил я Шведова.

Немного помедлив, он твердо ответил:— Боевую задачу выполню. Благодарю за доверие! Только пять человек

многовато, достаточно двоих.— Кого бы вы предложили?— Павла Наскина. Он уже не раз ходил в тыл, — сказал Калистратов, взглянув на

старшего группы.— Этот не подведет! — согласился Шведов. — И ефрейтора Бахтина прошу —

смышленый и смелый хлопец.— Но он ни разу еще не ходил в тыл к немцам, — высказал сомнение командир

взвода.— Ну и что? Все мы когда-то в первый раз ходили. Надо и ему разведку

осваивать! — убежденно сказал Шведов.Группа отправилась в составе Шведова, Наскина и Бахтина. Время перехода

переднего края — ночь на 6 июля, возвращение — ночь на 11 июля. Кроме выполнения основной задачи, нужно было разведать реки Коропец и Золотая Липа. Эти сведения нам могли пригодиться.

Двое суток группа Шведова вела наблюдение за противником, изучала пути подхода к переднему краю и сделала пробную вылазку к вражеским заграждениям. Штаб батальона согласовал все организационные вопросы с разведотделом корпуса и оборонявшейся на этом направлении 147-й стрелковой дивизией.

5 июля, когда я и Терешин прибыли во взвод инженерной разведки, шли последние приготовления группы Шведова к выходу в тыл противника. Бойцы отбирали самое необходимое: продовольствие, запасные диски к автоматам, гранаты — и тщательно укладывали в вещмешки. Командиру взвода были сданы личные вещи и документы: ордена и медали, значки, письма, красноармейские книжки. Сержант Шведов сдал Терешину свой партийный билет. В карманах остались лишь кисеты с махоркой да спички.

Закончив сборы и придирчиво осмотрев подгонку снаряжения у Наскина и Бахтина, Шведов доложил мне, что группа готова к выходу.

— Всего вам доброго, дорогие товарищи! — пожелал я ребятам на прощание. — Счастливого пути, боевых успехов и благополучного возвращения. [189]

Откровенно говоря, грустно было на душе. Каждый раз, отправляя людей за линию фронта, я тревожился за них — ведь уходили навстречу неизвестности, а может быть, и смерти.

На рассвете следующего дня командир взвода Калистратов доложил, что группа Шведова благополучно прошла передний край противника и углубилась в тыл. Взводный вместе с сержантом Гудошниковым проводил группу через вражеские проволочные заграждения.

В ночь на 11 июля мы с Терешиным пробрались в первую траншею к Калистратову для встречи Шведова. Ночь выдалась темная, на небе — ни звездочки. Саперы чутко прислушивались к ночным звукам. Левее нас, в полутора километрах, как было условлено с пехотинцами, время от времени наши открывали сильный ружейно-пулеметный и минометный огонь, чтобы отвлечь внимание гитлеровцев от возвращавшихся.

Калистратов с отделением разведки сержанта Гудошникова пробился к проволочным заграждениям противника, чтобы встретить группу Шведова. Время тянулось мучительно медленно. А разведчиков все не было. Бойцы начали уже волноваться. И вдруг послышался чей-то приглушенный голос.

— Идут! — свистящим шепотом вырвалось у приникшего к пулемету пехотинца. В тот же миг во тьме появился мигающий зеленый огонек фонарика. Это был сигнал, что все благополучно. А вскоре разведчики вместе с группой Шведова скатились в траншею.

— Товарищи майор! Группа разведки задание выполнила! — радостно доложил старший группы сержант Шведов.

— Спасибо вам, товарищи!Мы крепко обнялись с отважными разведчиками. На их усталых обветренных

лицах — следы многодневного напряжения.— А что, товарищ сержант, страшно было? — спросил кто-то из солдат.— Отчего же страшно? Там же наша земля и наши родные советские люди! Это

фрицам там страшно, они каждого куста боятся! — ответил Шведов.— Мы даже в одном селе ночевали, — добавил Бахтин.— Я же не разрешал вам в села заходить, — вопросительно посмотрел

Калистратов на Шведова. [190]— Да, был такой грех,—виновато признался тот. — Разведали, что в селе нет

немцев, ну и попросили в крайней хате, у бабушки, воды. Эх, как обрадовалась она, узнав своих! Со слезами бросилась обнимать нас, целовать! Очень сокрушалась, что нечем угостить — все оккупанты забрали. Картошки наварила, ну, мы и этому были рады — ведь три дня ничего почти не ели!

Добытые группой Шведова разведданные оказались весьма ценными. Было установлено наличие отсечного оборонительного рубежа противника, его инженерное оборудование, район огневых позиций артиллерии и сосредоточения танков.

Ознакомившись с данными инженерной разведки Шведова, начальник штаба корпуса сказал:

— Молодцы ваши разведчики! Представленная ими схема немецких траншей и позиций точно сходится со схемой аэрофоторазведки. Да и сведения о расположении огневых точек, позиций, проволочных заграждений, минных полей, танков противника в роще, данные о реках Коропец и Золотая Липа являются весьма ценными для командования.

Боевые рейды саперов по тылам врага, охота на «тигров» внесли в жизнь нашего батальона то высокое напряжение, которое сопутствует войскам в бою. Ведь мы действовали не только на переднем крае, на «ничейной земле», но и за линией фронта, лицом к лицу с коварным и жестоким врагом.

* * *

В эти горячие и тревожные дни новый импульс получила и партийная работа в батальоне. Группы разведчиков и истребителей танков обычно возглавляли члены партии. Девиз «Коммунисты, вперед!» стал делом нашей чести и совести. Парторги и комсорги, взводные агитаторы рассказывали воинам о подвигах саперов в тылу врага. Из рук в руки передавались боевые листки, в которых описывались подвиги отважных. Командиры писали на родину отличившихся воинов благодарственные письма.

Вечерело... На лесной поляне собрались солдаты-новобранцы. Усевшись на пеньках и поваленных деревьях, они внимательно слушали беседу парторга батальона капитана Максима Васильевича Мельникова. Он увлеченно рассказывал о боевом пути бригады, о подвигах солдат, сержантов и офицеров, о героях минувших сражений. [191]

— А все ли знают,—вглядываясь в лица бойцов, говорил парторг, — о славных революционных и боевых традициях инженерных войск. Это саперные роты и

батальоны в штурмовые дни Октябрьской революции выступили на стороне большевиков, пошли за Лениным. Они захватили в Петрограде Николаевский мост на Неве, центральную электростанцию, продовольственные склады, несли охрану штаба революции — Смольного... Известно и восстание солдат 3-й саперной бригады в Киеве в революцию 1905 года. Это восстание возглавляли подпоручик Жадановский и представитель военной организации РСДРП большевик Петров. В момент наивысшего подъема первой русской революции 1905 года в Москве солдаты инженерных войск выступили застрельщиками революционного движения московского гарнизона... — Парторг умолк на минутку, вынул из полевой сумки тетрадь, полистал ее и, найдя нужное место, продолжал: — Я вот зачитаю вам слова Владимира Ильича Ленина. Анализируя опыт революции 1905 года, он отмечал: «...вождей движения давали те элементы военного флота и армии, которые рекрутировались главным образом из среды промышленных рабочих и для которых требовалась наибольшая техническая подготовка, например, саперы...»{7}. Прошли многие годы с тех пор, но этим славным традициям наши саперы верны и сегодня, на полях сражений Великой Отечественной войны...

Попыхивая трубкой, ефрейтор Михаил Кравчук спросил:— Словечко-то «сапер» вроде бы простое, только не совсем понятное...— А что тут понимать, — раздался чей-то простуженный голос.— Раз вы меня спросили, товарищи, постараюсь объяснить, — продолжал

Мельников. — Слово это произошло от французского — sape (буквально — мотыга). В переносном смысле означает действовать «тихой сапой» — то есть идти крадучись, проникать всюду незаметно, вести подкоп... В Западной Европе еще в шестнадцатом веке солдат, занимавшихся прокладкой траншей, стали называть саперами. [192]

В сумеречном поднебесье пролетели немецкие «юнкерсы» и сбросили на наши позиции фугасные бомбы. Лихорадочно стали стрелять зенитки: Парторг закончил беседу...

Почетное наименование

Мне особенно запомнилось огненное лето 1944 года, четвертое лето войны. Героическая Красная Армия наносила сокрушающие удары по врагу. Стояла горячая солдатская страда...

В это лето успешно прошла Белорусская стратегическая операция под кодовым названием «Багратион». В ней с обеих сторон участвовало свыше четырех миллионов человек, огромное количество танков, орудий и самолетов. В этой битве Советские Вооруженные Силы разгромили мощную фашистскую группировку «Центр», полностью освободили Белоруссию, большую часть Латвии и Литвы, значительную часть польских земель к востоку от Вислы и вышли к границам Германии.

«По своим результатам и размаху это была одна из самых крупных стратегических наступательных операций Великой Отечественной войны», — писал Маршал Советского Союза А. М. Василевский.

Успешное проведение стратегической операции «Багратион» создало благоприятные условия для наступления войск 1-го Украинского фронта.

Командование фронта во главе с Маршалом Советского Союза И. С. Коневым в июле 1944 года активно готовило войска к наступлению. Была поставлена ближайшая задача: разгромить противника на рава-русском и львовском направлениях и овладеть рубежом Хрубешув — Томашув — Яворов — Галич. После прорыва вражеской обороны на львовском направлении намечалось частью сил левого крыла, фронта, куда входила и наша 1-я гвардейская армия, нанести удар по направлению на город Станислав (ныне — Ивано-Франковск).

Войска 1-й гвардейской армии день и ночь готовились к наступлению. Все чаще на переднем крае появлялись офицеры штабов армии и корпусов. Строились командные и наблюдательные пункты. В ночное время проводились перегруппировка войск и уплотнение боевых порядков. Заметно увеличилась сеть проводной связи. [193]

...В ночь на 13 июля 2-я саперная рота построила наблюдательный пункт для командующего армией. В этой роте мастеров хоть отбавляй — все сделали добротно, умело. На этот раз руководил работами мой новый заместитель — капитан В. В. Макаров, бывший командир 1-й саперной роты.

Когда в мае должность заместителя комбата оказалась вакантной в связи с переводом капитана Тюленева в штаб бригады, я, не колеблясь, предложил ее Макарову.

— Если честно, то мне бы не хотелось уходить из роты! — ответил, подумав, Макаров. — Более двух лет я командую первой ротой, привык к людям, прикипел к ним душой, думаю, что и они привыкли ко мне. Жаль оставлять роту.

— В батальоне у нас нет лучшей кандидатуры. К тому же личный состав и командиры уважают вас. Уверен, что мы сработаемся! Ну, так как?

— Тяжело! — вздохнул он. — Но раз надо, значит надо! Согласен!13 июля войска 1-го Украинского фронта перешли в наступление на рава-русском

направлении. На следующий день после ожесточенных боев оборона противника была прорвана на глубину 15—20 километров. 14 июля на львовском направлении перешли в наступление 60-я и 38-я армии, но, встретив упорное сопротивление врага, завершить прорыв к намеченному сроку не смогли.

В этих условиях командующий фронтом приказал командарму 1-й гвардейской генерал-полковнику А. А. Гречко скрытно выдвинуть к участку прорыва стрелковый и танковый корпуса, нанести удар в направлении Красное, Бережаны, разбить противника и, свертывая его оборону перед фронтом армии, прикрыть левый фланг 38-й армии.

Боевые задачи нашего батальона резко изменились. В составе 6-й инженерно-саперной бригады мы совершили марш на правый фланг армии, в полосу наступления 107-го стрелкового корпуса, в распоряжение которого поступила бригада.

107-й стрелковый корпус в составе ударной группировки правого крыла армии должен был нанести удар из района Осташевцы (20 километров северо-западнее Тернополя) на Красное, Бережаны. Бригада была придана частям первого эшелона корпуса. Наш батальон [194] получил задачу — с началом наступления содержать корпусной маршрут Осташевцы, Ярчевцы, шоссе Зборов — Озерная, Хутора; вести разведку мостов на реке Восушка (левом притоке реки Стрыпа), на участке Озерная, Сыровары; сосредоточить элементы мостов в Осташевцах для строительства моста через Восушку. С выходом войск корпуса на западный берег реки Стрыпа построить мост через реку в районе Цецево под тридцатитонные грузы.

1-я саперная рота — ею теперь командовал вместо Макарова старший лейтенант В. Г. Ефремов — приступила к оборудованию маршрута Кутковцы, Осташевцы. 2-я саперная рота со взводом инженерной разведки за боевыми порядками первого эшелона войск встала на разминирование и содержание корпусного маршрута Осташевцы, Ярчевцы. 3-я рота готовилась к строительству моста.

Двигаясь со 2-й ротой за боевыми порядками 127-й стрелковой дивизии, я все время думал о строительстве моста через реку Стрыпа в Цецево. По карте там мост есть, но уцелеет ли он до подхода наших войск? А если нет, где его строить? И на разведку нет времени — река находится в двадцати километрах от переднего края противника.

— А что если попытаться захватить мост в Цецево? — мелькнула мысль.

Приказываю командиру взвода инженерной разведки Калистратову захватить мост, разминировать и удерживать до подхода наших войск.

— Есть! Вместе с передовыми подразделениями пехоты я вышлю группу захвата, — с готовностью ответил Калистратов, — а сам с остальными силами буду двигаться следом.

Выполнение боевой задачи поручили отделению сержанта Шведова.Отдавая приказ, я представлял себе всю сложность и риск этой операции. На душе

было тревожно. Нелегко командиру посылать людей навстречу смертельной опасности. Но война властно требовала, и надо было оперативно принимать решения, а иногда и рисковать, беря на себя всю полноту ответственности. В данном случае нужно было обеспечить войскам стремительное преодоление реки. Я твердо верил в таких опытных и смелых людей, как Шведов и Калистратов. Знал, что они не [195] подведут и выполнят любое, казалось бы, даже невозможное задание.

Над полями и оврагами повисла темная июльская ночь, ветер гнал по небу кучевые облака. Саперы 2-й роты вышли к переднему краю противника. Вот ползут со щупами и миноискателями сержант С. Жданкин, рядовые И. Ашомок и П. Андрос. Прощупывая каждый метр земли, они обезвреживают вражеские мины. Как всегда, уверенно и бесстрашно работают бойцы взводов Решетникова и Логинова. Они проделали уже шесть проходов в минных полях.

К нашему огорчению, в ту ночь мы оказались на волоске от чрезвычайного происшествия. Сапер Григорий (не буду называть его фамилии), работая по разминированию прохода, допустил халатность. Обнаружив мину, солдат поставил около нее флажок и стал продвигаться дальше. Возвращаясь обратно, он забыл обезвредить и вынести мину за границу прохода. И только вернувшись вместе со всеми в свою траншею, Григорий вспомнил об этом и доложил командиру отделения. В это время немецкая артиллерия начала обстрел. Пришлось командиру отделения Жданкину вместе с виновником происшествия под огнем противника ползти к злосчастной мине и обезвреживать ее.

Из этого случая мы извлекли суровый урок для всего батальона.Утром 16 июля, после 45-минутной артподготовки, войска правого крыла

гвардейской армии в составе 107-го стрелкового и 4-го гвардейского танкового корпусов перешли в наступление в общем направлении на Красное, Бережаны. Они должны были прорвать оборону противника, форсировать реку Днестр, овладеть Станиславом и далее наступать на Дрогобыч.

Противник оказывал упорное сопротивление, цепляясь за каждый выгодный рубеж и высотку, за каждый населенный пункт. В течение трех месяцев гитлеровцы совершенствовали здесь свою оборону, создали развитую систему траншей и ходов сообщений, дотов и дзотов, прикрыли передний край минами и проволочными заграждениями, а все мосты подготовили к взрыву.

Преодолевав отчаянное сопротивление врага, войска 107-го стрелкового корпуса к вечеру 17 июля вышли на восточный берег Стрыпы и начали готовиться к ее форсированию. [196]

Глубокой ночью меня разыскал связной от командира взвода Калистратова и доложил, что разведчики захватили в Цецево мост и удерживают его, ожидая подхода наших войск. Я приказал Соколову доложить об этом в штаб дивизии, а сам со связным поспешил к Калистратову.

Ночь полыхала заревами пожарищ, взрывами снарядов и мин. На реке, как огромный фейерверк, сверкал разноцветными огнями ливень трассирующих пуль и осветительных ракет.

Калистратов встретил меня у моста. Из его доклада я узнал, что отделение Шведова с наступлением темноты прорвалось к мосту и огнем автоматов и гранатами разогнало охрану. Гитлеровские солдаты, видимо приняв саперов за нашу наступающую пехоту, оказали слабое сопротивление и откатились влево по берегу реки. Однако, разобравшись в обстановке, враг стал усиленно обстреливать наших бойцов и сделал попытку приблизиться к ним. Если бы отступавшие гитлеровцы подошли к мосту, туго пришлось бы саперам. Но в это время подоспел взвод Калистратова. Саперы разогнали фашистов, и те бросились в разные стороны. На том берегу реки, у моста, лежали мины и ящики со взрывчаткой, которые гитлеровцы не успели заложить на мост.

— До подхода наших войск на том берегу прикройте минами подступы к мосту, — распорядился я. — Как бы противник не попытался вновь захватить его. И будьте внимательны! А подойдут наши войска, следуйте за ними по нашему маршруту.

Возвращаясь назад, я повстречал на подходе к мосту подразделения нашей пехоты. За ними шли танки, артиллерия и наша 2-я рота.

Наш почин по захвату мостов в тылу противника получил широкое распространение в частях бригады. По этому поводу политотдел выпустил листовку, которая начиналась словами: «Чем заново строить мост, лучше захватить существующий целым». Армейская газета опубликовала статьи о ценном опыте саперов.

На рассвете 18 июля наши войска начали форсировать Стрыпу. Основные силы 127-й стрелковой дивизии переправились через реку около села Красное, где предыдущей ночью передовые подразделения захватили небольшой плацдарм. Нашему батальону было приказано построить мост в районе села Красное для пропуска танков [197] и других боевых машин. 3-я рота с элементами моста прибыла на реку и сразу же приступила к разведке места строительства.

Нежданно-негаданно саперы обнаружили около южной окраины села полуразрушенный старый мост. Командир роты и находившийся там мой заместитель капитан Макаров приняли решение восстановить его. Над рекой то и дело вздымались фонтаны воды — это рвались снаряды. Несмотря на сильный артиллерийский обстрел, на реке вскоре закипела работа. Мост был восстановлен, и по нему пошла боевая техника. Во время работы осколками снарядов были ранены командир взвода Н. А. Никонович и солдат-плотник А. А. Федорков.

Форсировав Стрыпу, части 107-го стрелкового корпуса продолжали стремительно наступать в юго-западном направлении, нанося по врагу мощные удары. В боевых порядках стрелкового корпуса наступал и наш батальон. Саперы ремонтировали дороги, ликвидировали завалы, устанавливали минные заграждения на опасных участках, где гитлеровские танки контратаковали пехоту. Это была напряженная боевая работа.

* * *

Дороги наступления, пыльные большаки... Они всегда таят неожиданности и сюрпризы. Отступая под натиском наших войск, фашисты минировали дороги, окопы, блиндажи, рощи, даже дома в населенных пунктах. Коварству врага не было предела. Однажды на дороге саперы заметили несколько трупов гитлеровцев. Зоркие глаза солдат обнаружили, что эти трупы... заминированы. При первой же попытке убрать их мины могли взорваться. Подошли несколько саперов с миноискателями, взвод пехотинцев. Сюда же подоспел и замполит батальона Терешин. Обращаясь к солдатам, он сказал:

— Вот вам, товарищи, еще один «сюрприз»! И «сюрприз» не простой. Он наглядно показывает варварство фашистов, их коварство и моральную растленность. Ничем не брезгуя, они даже своих мертвых солдат превратили в орудие смерти, надругались над покойниками. Таким извергам не должно быть места на земле!

В дни наступления от саперов требовалась особая осторожность и высокая бдительность. Как-то взвод 3-й роты разминировал дорогу, пролегавшую через недавно отбитую у врага небольшую рощу. Все здесь было изрыто воронками, виднелись поваленные и иссеченные [198] осколками деревья, недвижно стояли покалеченные автомашины, пушки, мотоциклы, валялись трупы гитлеровцев.

— Вот так наворочено! — воскликнул молодой сапер, проверяя удлиненным щупом обочину дороги.

— Смотрите, здесь уцелел блиндаж! Пойдем посмотрим, — предложил его напарник, снимая с головы наушники миноискателя.

— Отставить! — услышав их разговор, остановил саперов парторг роты старший сержант Виталий Евгеньевич Лушников, один из лучших минеров батальона. — Дай-ка мне щуп! — Он медленно направился к блиндажу, внимательно осматривая и прощупывая землю под ногами. Подойдя к полуоткрытой двери немецкого блиндажа, Лушников тщательно осмотрел вход и заметил тоненькую проволочку, протянутую от внутренней стороны двери в блиндаж. Аккуратно перерезав проволочку, он осторожно открыл дверь, вошел в блиндаж и обнаружил заряд взрывчатки. К чеке взрывателя был прикреплен другой конец проволочки. Стоило потянуть к себе дверь — и заряд взрывался.

— Вот гады! — выругался Лушников. — На дураков рассчитывали! — И, обращаясь к молодым саперам, предупредил: — Фашисты еще и не такие пакости придумывают, лишь бы задержать наши войска и нанести нам урон. Так что будьте внимательны! Вокруг рощи поставьте указки, запрещающие вход в нее.

Много коварных и хитрых «сюрпризов» обнаружили саперы в те дни и тем самым спасли десятки солдатских жизней.

21 июля части 107-го стрелкового корпуса вышли к реке Золотая Липа на рубеже Бережаны, Саранчуки. Южнее наступали части 30-го и 17-го стрелковых корпусов.

Уже недалеко и до Днестра.С прорывом главной полосы обороны противника наступление войск 1-й

гвардейской армии пошло успешнее. 23 июля 30-й и 17-й стрелковые корпуса форсировали Днестр и освободили город Галич, а 27 июля штурмом овладели областным городом Станислав — крупным железнодорожным узлом и важным опорным пунктом противника в предгорьях Карпат.

Успехи наших войск радовали солдат, сержантов и офицеров, поднимали их боевой дух. Сообщения радио и газет, информации политотдела бригады говорили [199] о победах наших войск на всех фронтах, в том числе и на 1-м Украинском. Так, мы узнали, что 27 июля войсками правого крыла нашего фронта освобожден Львов. А в конце июля наши части вышли на Вислу и начали ее форсирование.

В последние дни июля 127-я стрелковая дивизия овладела крупными населенными пунктами Княжичи и Раздол, а 4 августа на западном берегу Днестра был освобожден райцентр Жидачов. Вместе с дивизией действовали 3-я рота Муравьева и взвод инженерной разведки Калистратова. Возглавил их капитан Макаров.

Остальные подразделения батальона, продолжая оборудовать корпусной маршрут, к 1 августа достигли села Бурштын. Здесь нас застал начальник штаба инженерных войск армии полковник Н. К. Бабушкин.

— Задерживаетесь, Сергей Александрович, — выслушав меня, сказал Бабушкин. — Начальник инженерных войск приказал вашему батальону выдвинуться вперед на реку Днестр и построить мост в районе села Козари. Готовность моста к утру 5 августа.

— Но у меня же отсутствуют одна рота и взвод инженерной разведки! Они в боевых порядках 127-й дивизии, а это около двадцати километров!

— Ничего, товарищ комбат, — улыбнулся полковник, — справитесь. А третью роту вам теперь не вернуть. С мостом поторопитесь. Обстановка может заставить нас послать еще одну роту за войсками. — Раскинув на земле карту, Бабушкин продолжал: — Сейчас одна из главных задач инженерных войск — восстановление и строительство мостов через многочисленные притоки Днестра. Вон их сколько! — и он показал на карту.

Мы и сами убедились в этом, построив за время наступления шесть мостов на левых притоках Днестра.

Совершив марш в село Козари, батальон в составе двух рот приступил к выполнению новой боевой задачи. Работы осложнялись дальностью подвоза лесоматериала, затотавливаемого прямо на корню. Однако опыт строительства мостов, приобретенный в предыдущих боях, сказался и здесь с положительной стороны. Все знали, кому и что надо делать.

— Отстанем мы от войск, товарищ комбат, — высказал опасение командир 1-й роты Ефремов. — Может быть, этот мост уже никому не нужен. [200]

— Зря вы так думаете, — успокоил я его. — И войска еще подойдут, и тылам надо переправляться. А передовые части мы еще догоним.

К вечеру 4 августа, когда более половины моста было уже готово, поступило новое распоряжение: для окончания работ оставить только одну роту, а остальные силы двинуть к Дрогобычу и приготовиться к строительству моста через реку Тысменицу.

— Готовьте личный состав на марш и догоняйте третью роту, — приказал я командиру 1-й роты Ефремову.

Оставив 2-ю роту для окончания строительства моста на Днестре, а 1-ю направив вслед за 3-й, я поехал догонять роту Муравьева, находившуюся в боевых порядках 107-го стрелкового корпуса.

Наступила ночь — темная, глухая, тревожная. Ехать в такое время по незнакомой, пересеченной оврагами и высотками местности к переднему краю очень трудно, немудрено и сбиться с пути. Но мой ординарец А. В. Игнашкин был опытный ездовой, каким-то особым чутьем он определял повороты и крутые спуски на дороге. Лошади бежали резво.

— Товарищ комбат, вы же сегодня еще не ужинали, а я тут кое-что из съестного захватил, — обернулся с передка пролетки Игнашкин.

«Тоже мне дипломат, вроде бы сам ужинал», — подумал я, но ему сказал:— Потерпим, надо торопиться. Нагоним роту Муравьева, тогда и поужинаем.Хотелось бы сказать несколько слов об ординарцах. Хлопотливая это должность,

а у саперов особенно. Как и полагается, надо помещение для командира подыскать, вовремя его разбудить, воды для бритья нагреть, обмундирование просушить, обувь вычистить, пищу принести, а кухни нет — самому приготовить и попутно пуговицу к шинели пришить. Да не забыть про лошадей: надоить, накормить, почистить их, подремонтировать повозку, сбрую. А главное — быть готовым в любое время дня и ночи быстро запрячь лошадей и мчать командира в подразделения, занятые оборудованием дорог или строительством моста, минированием или разминированием на переднем крае. А там, под градом пуль и снарядов, думать, как сохранить лошадей. И так изо дня в день, в любое время года, в любую погоду. С большой теплотой

вспоминаю я неутомимых, смекалистых воинов-ординарцев, [201] помогавших нам, командирам, успешно решать боевые задачи...

В Жидачове я узнал, что наши передовые части еще днем вели бой на рубеже Николаев, Кавское, в двадцати пяти километрах отсюда, а где они теперь — неизвестно.

Поехали дальше. В селе Песочное застали большую колонну подвод с боеприпасами. Ездовые, укрывшись шинелями, преспокойно спали. Разбудил повозочного последней подводы.

— Почему стоите?— Наверное, дороги дальше нет...Иду в голову колонны. На передней повозке спят двое. Проснувшись от звука

моего голоса, один из них, старшина, виновато отвечает:— Заснули маленько, товарищ командир, трое суток все движемся и движемся, а

догнать своих никак не можем! Истомились и мы и кони!— Но ведь вас ждут, догоняйте быстрей!— Сейчас! — старшина устало спрыгнул с подводы и, прихрамывая, пошел вдоль

колонны будить ездовых.Мы обогнали колонну и еще долго слышали за собой затихающий дробный стук

колес по мостовой.Вскоре на западе стали видны сполохи артиллерийских выстрелов и разрывы

снарядов, а где-то левее нас, совсем близко, застрекотал пулемет и умолк.На рассвете я разыскал 3-ю роту. Саперы заканчивали жердевую выстилку

заболоченного участка в двух километрах восточнее села Криницы.— Передний край в пяти километрах западнее, — доложил Муравьев. — Взвод

инженерной разведки работает на разминировании в Кринице. Рота по окончании выстилки выдвигается на реку Тысменицу для строительства моста.

— Где Макаров?— Капитан Макаров поехал в штаб дивизии для уточнения обстановки. Приказал

ждать его на восточной окраине Криницы.Макаров вернулся только в середине дня и доложил, что части корпуса ведут бой

на рубеже Колодрубы, Меденица, Кавское и должны 6 августа овладеть Дрогобычем. Нашему батальону приказано построить мост под грузы в сорок тонн около села Михаилевичи или в районе Раневичей. [202]

— Лейтенант Калистратов уже ведет разведку реки на этих участках,—продолжал Макаров.—Противник отчаянно сопротивляется на подступах к Дрогобычу, но наши рвутся вперед. Видимо, к вечеру войска выйдут на Тысменицу.

Поручаю Муравьеву готовить элементы моста, грузить их на повозки, а затем вместе с 1-й ротой выдвигаться на Тысменицу.

— По данным дивизионных разведчиков, улицы Дрогобыча заминированы, — продолжал Макаров. — Дивизионный инженер просил помочь ему в проверке и разминировании города.

— Встретим разведчиков на реке и поставим им эту задачу.С наступлением темноты две роты с погруженными на подводы элементами

моста начали выдвижение к реке. Чем ближе, тем отчетливей был слышен бой. Передний край вырисовывался вспышками ракет, очередями пулеметов и автоматов, заревами пожарищ.

К исходу ночи достигли села Солонское. У крайних домов нас встретили разведчики.

Командир взвода Калистратов доложил, что мост лучше построить на южной окраине села Михайлевичи. Ширина реки там до 45 метров, глубина — не более двух.

Подъезды с обоих берегов хорошие. В километре от села находится лес, где можно готовить элементы для моста.

— Далеко сейчас наши войска от города? — спросил я.— Совсем близко, на подходе к Михайлевичам. С рассветом наверняка ворвутся в

Дрогобыч.— Товарищ Макаров, — обратился я к своему заместителю, — забирайте взвод

инженерной разведки и сразу же за пехотой входите в город для разминирования его улиц. Я буду с ротами южнее села Михайлевичи. При первой возможности приступим к строительству моста. Докладывайте мне через связных, где будете находиться и о выполнении задачи.

Время не давало нам передышки. Всю ночь саперы делали разметку оси моста и мест установки опор, готовили материал. От артиллеристов, развернувших огневую позицию возле реки, мы узнали, что теперь входим в состав вновь образованного 4-го Украинского фронта. Эта новость, полученная по «солдатскому телеграфу», [203] оказалась достоверной. Вскоре об этом нам сообщили наши командиры.

Учитывая важность карпатского направления и особенности боевых действий в горах, Ставка Верховного Главнокомандования образовала самостоятельный фронт. В него вошла и наша 1-я гвардейская армия. Командующим фронтом был назначен генерал-полковник И. Е. Петров, членом Военного совета — генерал-полковник Л. З. Мехлис, начальником штаба генерал-лейтенант Ф. И. Корженевич. Начальником инженерных войск фронта стал генерал-майор инженерных войск З. И. Колесников.

6 августа на рассвете на оборону противника в районе Дрогобыча обрушился шквал огня нашей артиллерии.

— Ну и гвоздит «бог войны»! Дает жару фашисту! — восхищались саперы.Вперед устремились стрелковые подразделения, танки, артиллерия. В небе

пролетали советские бомбардировщики. На северной окраине города прокатились мощное солдатское «У-р-р-а-а»! Это пехота ворвалась в Дрогобыч.

6 августа 1944 года войска 1-й гвардейской армии овладели центром крупного нефтяного района, узлом шоссейных и железных дорог, мощным опорным пунктом врага в предгорьях Карпат — городом Дрогобычем.

Выйдя к реке, наши саперные роты сразу же приступили к строительству моста. Работа спорилась, сказывался богатый опыт войны. Когда опоры были уже установлены на две трети общей длины моста, а часть пролетов была перекрыта прогонами, на участке строительства начали рваться снаряды — противник обстреливал подходы к реке из района западнее Дрогобыча.

Прибывший на мост корпусной инженер приказал: для окончания строительства моста оставить одну роту, а другую срочно перебросить на западную окраину Дрогобыча, чтобы обеспечить наступление 129-й стрелковой дивизии.

Оставив роту Муравьева на месте, я вместе с ротой Ефремова направился в район боев. С чувством зависти саперы 3-й роты провожали своих товарищей.

— Везет вам, хлопцы! Снова на передовую! — говорили они уходящим товарищам.

На улицах Дрогобыча было сравнительно тихо. Жители встречали наших воинов радостными улыбками и [204] со слезами на глазах. На перекрестках улиц стояли знакомые указки: «Мин нет! Макаров». Было приятно от сознания, что наши действуют!

Направляясь по центральной улице на западную окраину, встретили разведчиков — отделение сержанта Гудошникова.

— Где остальные? Где капитан Макаров? — спрашиваю сержанта.

— На северной окраине города немцы зажигательными бомбами подожгли нефтеперегонный завод, — доложил Гудошников. — Капитан Макаров и командир нашего взвода с двумя отделениями разведчиков вместе с жителями тушат пожар. А мне с отделением приказано закончить проверку улиц на мины. — Гудошников улыбнулся. — Помощников у нас хоть отбавляй, — он показал рукой на ребятишек, одетых в лохмотья. — Они все знают: где и что фашисты минировали!

— Дядю командир! А мы ще знаемо, дэ нимци мины сховалы! — сказал синеглазый парнишка лет восьми и, смутившись, спрятался за спины товарищей.

— И я знаю, и я! — наперебой закричали остальные.Дорогие мои мальчишки! Так хотелось обнять их, прижать к груди! Но сейчас не

до этого. Приказываю Гудошникову:— Передайте Макарову, что я с первой ротой выдвигаюсь к боевым порядкам

129-й стрелковой дивизии. Как разделаются с пожаром, пусть догоняют нас вместе со взводом инженерной разведки.

...И снова мы на разминировании маршрутов, на ремонте и усилении мостов, оборудовании объездов и бродов.

* * *

8 августа наши войска освободили город Самбор.Действуя в составе 107-го стрелкового корпуса, наш батальон получил задачу:

восстановить мост в районе Радловиче-Гурне и там же построить мост через Днестр. К этому времени мост на Днестре длиной 85 метров и на Тысменице длиной 46 метров были уже готовы. Закончив их, 2-я и 3-я роты тоже прибыли в Самбор.

— Уж очень не хотелось солдатам отставать от войск. Работали на мосту как никогда напористо, быстро!—с удовлетворением докладывал Муравьев.

— Мы тоже торопились! — сообщил Шапиро. — И хоть последние трое суток не спали, заканчивая мост, на марше шли по пять километров в час! [205]

А вскоре все мы были несказанно обрадованы приказом Верховного Главнокомандующего от 16 августа 1944 года, которым соединениям и частям 4-го Украинского фронта, отличившимся в боях за овладение городами Дрогобыч и Борислав, присваивалось наименование «Дрогобычских» и «Бориславских». 115-й инженерно-саперный батальон отныне именуется «Дрогобычским». За эти же бои наша 6-я Староконстантиновская инженерно-саперная бригада была награждена полководческим орденом Суворова II степени.

В подразделениях по-солдатски обсуждали эти события.— Братцы! Вы только подумайте, куда мы дотопали! — восторженно говорил

Дикарев. — Ведь через какие-нибудь полсотни километров наша западная граница! Иван Анисимович, — обратился он к Паршину. — Мы ж с тобой от самой Пензы шагаем — и все ножками и ножками, поди, пару тыщ отшагали!

— Это если по прямой, а если измерить все зигзаги, то и три тысячи с гаком будет! — убежденно заключил Паршин. — Прикинь-ка, Семен, сколько кирзовых сапог пришлось сменить...

— А сколько мин установили!— А сколько оборудовали дорог и построили мостов! — вспоминал сержант Иван

Новохатский. — Нам на политинформации замполит как-то рассказывал, что батальон за войну установил более сорока тысяч мин, снял вражеских мин тысяч тридцать пять да мостов построил штук сто пятьдесят, общей длиной, кажется, около трех с половиной километров! И все это сделано нашими руками...

— А сколько мы разведали рубежей обороны противника, рек, переправ! — добавил Шведов.

— Нет, братцы, что ни говори, а без саперов туго бы пришлось войскам! — заключил Дикарев. — Без дорог, мостов и переправ пехота и танки не шибко разгонятся! А чтоб нам всем дойти до самого Берлина, еще много котелков каши придется съесть и не один десяток подметок истоптать.

* * *

В конце августа 1944 года закончилась Львовско-Сандомирская наступательная операция. В ходе ожесточенных боев войска 1-го и 4-го Украинских фронтов завершили освобождение западных районов Украины, [206] совместно с войсками 1-го Белорусского фронта освободили юго-восточные районы Польши, форсировали Вислу и захватили крупный плацдарм в районе Сандомира.

Согласно приказу Ставки Верховного Главнокомандования, войска 4-го Украинского фронта временно перешли к обороне и начали тщательную подготовку к новой наступательной операции по преодолению Восточных Карпат.

Весть о том, что нам предстоит воевать в Карпатах, взволновала саперов. Воображение рисовало могучие отроги и вершины гор, дремучие леса и быстрые горные реки. Каждый из нас еще со школьной скамьи был наслышан об этом горном хребте, растянувшемся на полторы тысячи километров по землям Советского Союза, Польши, Чехословакии, Венгрии и Румынии. Слышали мы и о быстрой горной реке Тисе.

И вот скоро пойдем в наступление по горным дорогам и тропам, через леса и ущелья — будем познавать солдатскую географию. Эти думы радовали и волновали. Что-то ждет нас впереди, в Карпатах?

В Карпатах

В предгорьях Карпат войска 1-й гвардейской армии во второй половине августа перешли к обороне. Они подтягивали резервы и тылы, день и ночь готовили личный состав к боевым действиям в условиях горно-лесистой местности.

В августе и сентябре саперы нашей бригады выполняли обычные для обороны инженерные работы: устанавливали проволочные и минно-взрывные заграждения, устраивали лесные завалы, надолбы, барьеры, приводили в порядок фронтальные и рокадные дороги, строили и ремонтировали мосты, активно вели инженерную разведку обороны противника на его переднем крае и в глубине.

В ночь на 22 августа группа инженерной разведки в составе сержанта Акимова, ефрейторов Маврихова и Емшанова ушла во вражеский тыл для сбора сведений об оборонительном рубеже на участке Мшанец, высота 782,0. Благополучно преодолев передний край обороны противника, группа на рассвете вышла в назначенный район. Здесь наши разведчики вели наблюдение за строительством оборонительного рубежа. Немецкие саперы [207] рыли траншеи и окопы, минировали горные тропы, окапывали танки в ущельях. На строительство оборонительных рубежей гитлеровцы насильно выгнали местное население.

У подножья высоты 782,0 разведчики обнаружили минное поле, окаймлявшее восточные скаты высоты. Издали просматривались замаскированные траншеи и окопы, однако подняться на высоту разведчикам не удалось — лес на скатах был повален, и скрытно пройти не было возможности.

Тщательно нанеся все сооружения на карту-схему, группа Акимова в сумерках возвращалась назад. Отойдя от высоты метров пятьсот, разведчики повстречали в лесу

двух пожилых крестьян, видимо, местных жителей. От неожиданности те выронили топоры и подняли руки вверх, испуганно глядя на разведчиков.

— Кто такие, откуда? — строго спросил Акимов, вскинув автомат.— Да мы здешние! — с испугом в голосе ответил старший, с морщинистым

лицом, крупным носом и свисавшими седыми усами. Под правым глазом у него зиял багровый синяк.

— Откуда и куда идете? — продолжал спрашивать Акимов.— Да мы в лесу рубили засеки, вот тут, недалеко. Там много крестьян немцы

нагнали! Говорили, что против Червоной Армии.— Так против Красной Армии работали? — строго спросил Акимов.— Ой, боже! Так вы червоные, советские? — в один голос воскликнули мужики.

Они как-то сразу преобразились — глаза их радостно засветились, лица просветлели. — А мы удрали с той засеки!

— Как же вам это удалось? Разве там нет охраны?— Охраняют и немцы и полицаи! Замучили народ, гады! А чуть остановился

передохнуть, так сразу бьют. Вот смотрите, — и старик осторожно притронулся загрубелой рукой к ушибленному глазу. — Чуть глаз не выбили. Да хотя и охраняют, а народ убегает.

— Так пошли с нами, товарищи, — неожиданно предложил Акимов. — Красная Армия будет наступать, и вы вместе с нами будете бить фашистов.

— Нет, нам нельзя уходить: дома жены и дети. А если уж немцы их поубивают, тогда в партизаны пойдем. [208]

— Ну, смотрите, вам видней. А скажите, где здесь вражеские войска? Может, видели их танки, пушки?

Мужики вопросительно переглянулись, и тот, что помоложе, ответил:— Вот за той горой много немецких пушек и танков, — он показал рукой на

высоту 782,0. — Мы когда рыли окопы на этой горе, видели много их в долине.— А какие окопы вы рыли на горе? — спросил Акимов.— Да разные. Копали, копали, а потом туда затягивали пушки и ящики со

снарядами.— Ну, спасибо, — довольный полученными сведениями, сказал Акимов. — До

скорой встречи. Идите к партизанам и помогайте Красной Армии бить фашистов. Скоро мы освободим вас от гитлеровской нечисти.

— Ой! Скорее бы, ждем каждый день. Счастливой дороги! — и крестьяне низко поклонились разведчикам.

Дополнив карту-схему новыми данными, разведчик» поспешили к своим и благополучно возвратились в батальон. Данные инженерной разведки оборонительного рубежа в тылу противника были высоко оценены в штабе корпуса.

* * *

В начале сентября перешла передний край противника и углубилась в его оборону группа разведчиков в составе старшего сержанта Шведова, рядового Криулина и ефрейтора Емшанова. Группа должна была разведать оборонительный рубеж Буковско-Плонна и реку Ослава. Около двух суток пробыли разведчики во вражеском тылу, добыли ценные сведения о характере обороны и скоплении немецких войск и благополучно вернулись.

Во время подготовки наступления на 4-м Украинском фронте в тылу противника действовало 34 группы инженерной разведки. В общей сложности они прошли более

1200 километров по тылам врага, собрали подробные сведения о его укреплениях и системах заграждений на основных маршрутах, а также данные о состоянии сети дорог.

В это время подразделения нашего батальона занимались устройством лесных завалов и минных полей на участке обороны 520-го и 613-го стрелковых полков 167-й стрелковой дивизии. [209]

Вечером 31 августа взвод старшего лейтенанта М. А. Логинова заканчивал сооружение завала перед фронтом обороны 520-го стрелкового полка. Неожиданно саперы были атакованы противником. Однако командир взвода не растерялся:

— Взвод, к бою! — громко подал он команду. — По фашистам — залпом — огонь!

Атака гитлеровцев захлебнулась, и они с потерями отступили.Выполнив задачу, саперы без потерь возвратились в роту.Наш батальон, как и все войска армии, готовился к действиям в горно-лесистой

местности. Штаб бригады провел ряд показательных занятий с командирами частей и их заместителями по прокладыванию дорог и колонных путей в горах, а также по действию групп разграждений, преодолению лесных завалов и взаимодействию саперов с пехотой, танками и артиллерией. В батальоне мы провели показательные инструкторско-методические занятия с отделениями, взводами и ротами. Особое внимание обращалось на самостоятельные действия мелких подразделений в условиях гор, при разобщенности батальона, рот и взводов.

В тылу батальона и в ротах создавался запас металлических поковок, тросов, веревок, проволоки, питания для миноискателей. Саперы заготавливали щупы, кошки, оттачивали шанцевый инструмент, перековывали лошадей, ремонтировали и переоборудовали повозки. По опыту частей, воевавших на Кавказе, были оборудованы волокуши и изготовлены вьюки.

Большую работу в это время проводила партийная организация. Заместитель командира по политчасти В. В. Терешин и парторг батальона М. В. Мельников много делали для укрепления ротных партийных и комсомольских организаций, занимались расстановкой коммунистов, боевого актива.

В те дни в нашем батальоне часто бывали начальник политотдела бригады подполковник Н. М. Лапотышкин, инструкторы политотдела майоры И. А. Тытюченко и Н. Ф. Абрамов. Они беседовали с бойцами, агитаторами, партгрупоргами, командирами рот и взводов, выступали с беседами. Значительную помощь оказали нам товарищи из политотдела бригады в подготовке партийного собрания батальона с повесткой дня: «Задачи коммунистов [210] в дни боевых действий в Карпатах». Выступая на этом собрании с докладом, я сосредоточил внимание на высокой ответственности каждого коммуниста и его авангардной роли в бою. Учитывая, что в горах придется действовать мелкими подразделениями, мы утвердили на собрании партгрупоргов, агитаторов, редакторов боевых листков.

Партийное собрание прошло с большой активностью. Оно показало сплоченность коммунистов, их крепкий моральный дух, решимость выполнить любую задачу. Меня радовало, что наши коммунисты выступают как подлинные вожаки, и верилось: они не дрогнут в бою, перед лицом смертельной опасности.

На партийном собрании выступил бывалый сапер, трижды орденоносец старший сержант Василий Кобеев:

— Перед нами горы Карпаты, — начал он, — а на их вершинах, в ущельях, на крутых тропах засел злобный и коварный враг. Но меня не страшит это. Нет такой преграды, которая бы могла остановить нас, коммунистов...

Я слушал Василия Кобеева и верил, что как бы ни было трудно, саперы с солдатским упорством и отвагой выполнят свой воинский долг и преодолеют горные

хребты Карпат. Человек — главная сила на войне! Эту простую и вместе с тем такую важную истину каждодневно подтверждала фронтовая жизнь.

Воины-саперы поклялись с честью выполнить приказ Родины. Солдатские думы хорошо выразил сержант И. А. Вишняков:

— Перед лицом фронтовых товарищей я даю слово, что бойцы нашего отделения будут всегда воевать на совесть, не сдрейфят под огнем. А путь нам сегодня указали командиры — вперед, на Карпаты!

* * *

...В конце августа вспыхнуло Словацкое национальное восстание. Для оказания помощи словацким патриотам Ставка Верховного Главнокомандования приказала 1-му и 4-му Украинским фронтам начать наступление на стыке фронтов, с тем чтобы ударом из района Красно, Санок в общем направлении на Прешов выйти к чехословацкой границе и соединиться с повстанцами.

8 сентября 4-й Украинский фронт должен был силами стрелкового корпуса организовать наступление своим правым флангом из района Санока в направлении на Команчу, [211] чтобы выйти на границу Словакии и соединиться с восставшими словацкими войсками и партизанами.

Командующий фронтом поставил перед 1-й гвардейской армией задачу: частями усиленного стрелкового корпуса прорвать оборону противника на участке Санок, Загуж и, наступая в направлении селений Буковско и Команча, к исходу второго дня операции достичь рубежа Новотанец, Пшибушув, Шавне, а затем выйти на границу Словакии.

Для выполнения этой задачи 6 сентября командующий 1-й гвардейской армией отдал войскам боевой приказ, согласно которому 107-й стрелковый корпус (командир корпуса генерал-лейтенант Д. В. Гордеев) со средствами усиления должен был прорвать оборону противника на участке Пловце, поселок Ольховска с ближайшей задачей — овладеть рубежом Победно, Збойска, Ратновица, Морохув. В последующем, наступая в направлении местечка Буковско, к исходу дня выйти на рубеж Новотанец, Буковско, Плонна, Кожушне и далее на западный берег реки Ослава. К исходу второго дня наступления выйти на рубеж Виелок-Дольни, Команча.

Инженерные войска должны были заняться устройством проходов в своих минных полях и заграждениях противника, обеспечением прокладки колонных путей и ремонтом дорог для пропуска транспорта в глубину вражеской обороны.

К 8 сентября 1-я гвардейская армия полностью закончила перегруппировку и была готова к прорыву вражеской обороны.

Наш батальон вновь взаимодействовал с уже знакомой нам 129-й стрелковой дивизией, наступавшей на правом фланге корпуса. По приказу командира дивизии батальон приступил к оборудованию маршрута Санок — передний край и ремонту моста на реке Сан, к проделыванию проходов в минных полях на участке наступления стрелковых полков дивизии.

Очевидно, враг обнаружил нас на участке прорыва и плотно прикрыл свой передний край интенсивным огнем. К тому же, подступы к нему фашисты беспрерывно освещали ракетами. Однако задачу надо было выполнять, и саперы, используя паузы в обстреле, упорно продвигались к заграждениям противника. Наконец они достигли цели и начали проделывать проходы. [212]

Первым на левом фланге начало разминирование отделение сержанта Кобеева. Опытные саперы И. А. Битенев, С. И. Карташов, А. Я. Коломийцев и Ф. В. Копылов умело и быстро разрезали проволоку и прощупывали щупами местность перед собой.

Вспышки ракет и губительный пулеметный огонь заставляли саперов на время прекращать движение и замирать на месте, распластавшись на земле.

— Ребята, быстрей! Вперед! — торопил Кобеев, помня, что ночь на исходе. Саперы и сами знали, что надо торопиться, но с минами особенно не поспешишь, надо делать все осторожно, умело.

А вот и крайний ряд мин. В моменты вспышек ракет освещался песчаный бруствер вражеского окопа и отсвечивали каски немецких солдат.

Кобеев получил по шнуру от Битенева сигнал «Ко мне!». Подавшись вперед, он услышал шепот: «Мина с элементом неизвлекаемости».

— Цепляй кошкой и отходи! — Вместе с остальными саперами Кобеев отполз по проходу к воронке. Вскоре Битенев с концом веревки в руках подполз к нему.

— Всем отходить! — скомандовал Кобеев.Услышав за собой шорох отползавших солдат, Кобеев сильно дернул за веревку и

мина взорвалась.«Нейтралку» саперы пытались проскочить на одном дыхании, но были прижаты к

земле сильнейшим минометным огнем. Командир отделения сержант Василий Кобеев, не добежав до своих окопов двадцать шагов, был смертельно ранен. Саперы подхватили командира и дотащили до траншеи.

В тяжелой обстановке оказалось и отделение сержанта Н. П. Левенца. Саперы уже заканчивали проход в минном поле, когда их атаковал враг. В перестрелке был тяжело ранен Левенец. Отделение на миг растерялось. Но вот комсомолец рядовой Яков Мамонов взял командование отделением на себя.

— Ребята, слушай мою команду! К бою!Отделение дружным автоматным огнем разогнало фашистов, причинившим

немалый урон. Но и у наших саперов были ранены Г. П. Иванцев и И. В. Юдаев. Закончив проход в минном поле и забрав раненых, отделение возвратилось к своим.

За смелость и инициативу на поле боя Я. А. Мамонов был награжден орденом Красной Звезды. [213]

В эту же ночь в 1-й роте были тяжело ранены командир взвода старший лейтенант Лукинский, рядовой Гузеев и другие.

На другой день в польском городке Санок мы хоронили с воинскими почестями отважного сапера, ветерана батальона и его любимца сержанта Василия Сергеевича Кобеева, награжденного за ратный труд и боевые подвиги двумя орденами Красной Звезды, орденом Отечественной войны 2-й степени, медалью «За отвагу» и знаками солдатской доблести.

Прошли годы, но память о нем живет в наших сердцах. В городе Ельце, на заводе, где до войны работал герой, установлена мемориальная доска в память о замечательном коммунисте и отважном воине-сапере В. С. Кобееве, павшем смертью храбрых при выполнении боевого задания...

Утром 9 сентября, после артподготовки, 107-й стрелковый корпус перешел в наступление и прорвал оборону противника. Подразделения батальона, неся комендантскую службу на проходах в минных полях, помогли частям 129-й стрелковой дивизии стремительно преодолеть передний край противника и завязать бой в глубине его обороны.

К исходу первого дня наступления, преодолевая упорное сопротивление врага, дивизия продвинулась на пять километров и овладела населенным пунктом Прусек. Однако противник, перебросив резервы, приостановил наступление дивизии Резко пересеченная горная местность и размокшая от дождя почва ограничивали маневренные возможности войск.

115-й инженерно-саперный батальон встал на обслуживание маршрута: село Небещаны, перекресток дорог, село Ратновица и далее на юго-запад — за наступавшими войсками. Маршрут проходил по балкам между горами, с которых немецкие снайперы время от времени обстреливали пехоту и наших саперов.

12 сентября в головную 3-ю роту пришел заместитель командира батальона капитан В. В. Макаров. Учитывая опасную обстановку, он приказал на месте работ выставить боевое охранение и выслать вперед разведку для связи с передовыми подразделениями пехоты Идя во главе разведгруппы, капитан Макаров был внезапно сражен пулей немецкого снайпера. [214]

Саперы 1-й роты тяжело переживали гибель своего бывшего командира, с которым воевали более двух лет. В каких только ситуациях ни приходилось ему бывать за это время — и ни одной царапины! И вот вдруг...

Утром 13 сентября мы похоронили с воинскими почестями в сквере города Санок отважного командира, душевного товарища и стойкого коммуниста Всеволода Васильевича Макарова.

Но не умер для потомков капитан Макаров. Решением Дрогобычского горсовета одна из улиц поселка нефтеперерабатывающего завода была названа именем Макарова. Жители поселка, школьники 8-й средней школы, расположенной на улице В. В. Макарова, свято хранят память об отважном командире, воине-сапере...

Говорят — горе не ходит в одиночку.В этот же день, 13 сентября, 3-я рота, обогнав 1-ю и следуя за пехотой,

оборудовала маршрут юго-восточнее села Небещаны. Подразделения полков первого эшелона, действуя в горно-лесистой местности, не всегда имели между собой локтевую связь, и в разрывы между ними просачивались группы гитлеровцев, пытавшихся всячески задержать наши войска. Одна из таких групп, натолкнувшись на нашу 3-ю роту, открыла по ней огонь из автоматов и минометов.

Командир роты капитан А. В. Муравьев быстро развернул саперов в боевой порядок и ринулся на врага. Гитлеровцы дрогнули и начали поспешно отходить за высоту.

— Вперед! — скомандовал Муравьев. — За Родину! За...В это мгновение разорвавшийся вблизи снаряд оборвал жизнь отважного воина.

Дорого обошлась врагу смерть любимого командира. Огнем автоматов и гранатами рота уложила навечно десятки гитлеровцев.

На другой день личный состав в скорбном молчании хоронил на польской земле в селе Небещаны отважного командира, коммуниста капитана Алексея Васильевича Муравьева, отдавшего жизнь за независимость нашей Родины в боях с фашистскими захватчиками.

* * *

В последующие дни боев противник упорно сопротивлялся. Несмотря на это, войска 1-й гвардейской армии настойчиво продвигались вперед. 20 сентября воины армии вышли на государственную границу с Чехословакией, [215] а в конце сентября подошли к Главному Карпатскому хребту.

Незабываемы и трогательны были встречи наших воинов с населением Чехословакии. Со слезами радости на глазах чехи и словаки встречали своих освободителей. Многие из них старались помочь Красной Армии. Местные жители хорошо знали горы и были надежными проводниками наших войск в лабиринте горных троп. И нам, саперам, они тоже помогали, образуя как бы «второй эшелон» по оборудованию дорог для резервов и тылов армии.

107-й стрелковый корпус проводил перегруппировку на левый фланг армии, готовясь к боям за Главный Карпатский хребет. Вместе со 129-й стрелковой дивизией мы продвигались в район села Лишня.

Осень 1944 года в Карпатах выдалась дождливой, туманной. Вершины гор окутались тяжелыми черными тучами, отчего казались низкими, как бы усеченными. В овраги к подножью гор устремились мутные потоки и ручьи, образуя на дорогах озера разжиженной грязи.

Колонна батальона растянулась, строй подразделений то и дело нарушался: солдаты были вынуждены обходить эти озера, размокшая глина засасывала ноги.

— Вот ведь, собака, как хватает! — в сердцах крикнул ефрейтор А. Д. Макаров, с трудом вытаскивая ноги из грязи. — Того и гляди, либо сапог оставишь, либо подметку оторвешь к чертовой матери!

— Да, погодка до костей пробирает! — отозвался кто-то из солдат.— Разговорчики! — раздался голос командира отделения, сержанта П. Н.

Шевлякова.То и дело обгоняя нас на марше, по горным дорогам двигались артиллеристы,

минометчики, танкисты, повозки, кухни. И когда какая-нибудь машина или повозка застревали на подъеме, саперы дружно выталкивали ее на ровный участок, а сами следовали дальше по своему маршруту.

В полосе наступления армии был единственный горный проход через Карпаты — по дороге Ростоке-Гурне, Руске, Гуменне через Русский перевал. Других дорог, пригодных для продвижения войск с техникой, не было, кроме едва обозначенных горных троп, годных разве что для передвижения пешим порядком одиночных солдат. [216]

Для того чтобы войска 1-й гвардейской армии перешли через Главный Карпатский хребет, нужно было оперативно разгромить противника, оборонявшего Русский перевал, а также овладеть этим перевалом и населенным пунктом Руске. Это, по-видимому, хорошо понимал и противник. Перевал и расположенные вблизи командные высоты гитлеровцы тщательно укрепили системой опорных пунктов с развитой сетью траншей и ходов сообщения, защищенных на переднем крае проволочными и минными заграждениями, противотанковыми рвами и минированными завалами. Дальние подступы к опорным пунктам прикрывались плотным огнем артиллерии, ближние — настильным ружейно-пулеметным огнем. Шоссейная дорога, ведущая к перевалу, была также тщательно пристреляна, а около переднего края плотно заминирована. В дефиле она была взорвана противником по всей ширине проезжей части. Таким образом, наступать наши войска могли только вне дороги, в обход опорных пунктов. А для этого следовало направить главные усилия инженерных войск на оборудование в горах колонных путей и дорог для артиллерии и танков.

Все труднее было преодолевать Карпаты. Погода не баловала нас. Все эти дни шли холодные проливные дожди, над горами и оврагами повисли густые туманы. Глинистый грунт так размок, что в нем не только буксовали машины, но и солдаты увязали.

На направление главного удара 1-й гвардейской армии нацеливался 107-й стрелковый корпус, который должен был окружить и уничтожить противника в районе Руске, овладеть Русским перевалом и к исходу первого дня выйти на рубеж Смолник, гора Козяляра.

Корпус усиливался рядом частей, среди которых была и 6-я Староконстантиновская инженерно-саперная ордена Суворова бригада. 115-й

Дрогобычский инженерно-саперный батальон оставался в составе 129-й стрелковой дивизии, наступавшей на главном направлении в первом эшелоне корпуса.

Командир дивизии генерал Т. У. Гринченко, к которому я явился после марша, поставил задачу: оборудовать дорогу в направлении высот 616,0 и 651,0 и далее на высоту 1046,0, а затем обеспечить продвижение артиллерии за боевыми порядками пехоты.

В предыдущих боях в Восточных Карпатах батальон приобрел немалый опыт, оборудуя дороги и колонные пути [217] в горно-лесистой местности. В решении стоящей перед батальоном задачи я всегда мог положиться на опытных, смелых командиров и политработников, таких как замполит майор В. В. Терешин, парторг батальона капитан М. В. Мельников, начальник штаба капитан И. Ф. Соколов, командиры рот старшие лейтенанты Н. И. Шапиро, В. Г. Ефремов, М. А. Логинов, командиры взводов Ф. И. Решетников, П. М. Калистратов, В. С. Завалишин, П. Я. Мохринский, Н. А. Никонович, младшие командиры сержанты П. Н. Шевляков, С. Г. Дикарев, И. А. Паршин, Н. А. Вишняков, Т. С. Шведов, И. А. Новохатский, Н. А. Гудошников и другие. Это были закаленные фронтовики, мастера своего дела, умелые воспитатели солдат, наш боевой актив.

Собрав командиров подразделений, я приказал немедленно приступить к оборудованию дороги, начиная от артиллерийских позиций до переднего края. Разведку ее в ходе наступления должен был вести взвод инженерной разведки.

Утром 2 октября после артподготовки 129-я стрелковая дивизия перешла в наступление. Наши 1-я и 2-я саперные роты (помогали пехотинцам преодолевать бездорожье. Взвод инженерной разведки, во главе со старшим лейтенантом П. М. Калистратовым прокладывал ось будущей дороги, устранял различные заграждения. Находившийся во взводе парторг батальона капитан М. В. Мельников личным примером воодушевлял саперов на успешное выполнение боевой задачи.

В одной из горных котловин саперов неожиданно атаковали вражеские автоматчики. И хотя численный перевес был на стороне неприятеля, наши бойцы не растерялись. Завязалась перестрелка. Командир взвода и парторг батальона повели людей в атаку. Саперы забросали гитлеровцев гранатами, и те, понеся потери, отпрянули назад. Однако вскоре взвод разведчиков попал под минометный обстрел, во время которого был тяжело ранен капитан Мельников. Взвод вышел из зоны обстрела, вынесши с собой парторга. Это было четвертое ранение отважного коммуниста.

Не менее трудно пришлось и 3-й саперной роте старшего лейтенанта Логинова, который был назначен вместо погибшего капитана Муравьева. Рота оборудовала участок дороги под непрерывным минометным и автоматным огнем противника. Прикрываясь складками местности, [218] фашисты небольшими группами атаковали саперов, нанося им потери. То и дело приходилось бросать лопаты и браться за оружие для отражения очередной атаки врага. В преодолении возникающих осложнений саперам помогали закалка, хорошая выучка и личный пример коммунистов и комсомольцев, которые, как всегда, находились на трудных участках.

Несмотря на сложную боевую обстановку, дождь и распутицу, дорога, хотя и с большим трудом, оборудовалась вслед за атакующей пехотой. Где с помощью тягачей, а где дружными усилиями отважных артиллеристов и саперов, пушки продвигались на новые позиции, обеспечивая огнем действия атакующих войск.

На третий или четвертый день наступления в батальон поступило новое распоряжение — обеспечить продвижение на безымянную высоту 115-го отдельного истребительно-противотанкового артдивизиона. Надо же было случиться такому совпадению — тоже 115-й! Командира дивизиона майора Ю. П. Коваленко я разыскал у развилки горных дорог. Стоя под могучим дубом, он наблюдал за передвижением

своих орудий. На обветренном лице майора лежала печать усталости и напряжения, но взгляд был острый и внимательный.

Выслушав меня, он обрадовался:— Ну, теперь-то, с саперами, мы не пропадем! Давай, комбат, пробивай дорогу, а

мы уж подсыплем фашистам огоньку!Мы наметили на карте трассу колонного пути по наиболее отлогому скату высоты

и договорились о порядке его обозначения, о сроках начала работы и способах связи. Наши разведчики определили расстояние от подошвы горы до ее вершины — тысяча семьсот метров, крутизна скатов была в пределах пятнадцати — двадцати градусов.

Поскольку тягачами в артдивизионе служили мощные автомобили, такая крутизна нас не пугала. Решили на оси колонного пути ограничиться вырубкой кустарника, корчевкой пней и установкой вешек. Вскоре работа саперов закипела. А с наступлением сумерек, натужно надрываясь на крутых подъемах, подошли головные машины артдивизиона.

Первые же попытки поднять тягачами пушку на высоту окончились неудачей. Машины, прорезая скатами колес растительный покров, с трудом продвигались вперед [219] на три-четыре метра, затем в образовавшиеся колеи попадали колеса пушек и увязали в глине, а машины, буксуя, останавливались. Тогда расчеты артиллеристов и саперы дружно подхватывали машину и пушку со всех сторон и, увязая по щиколотки в ускользавшей из-под ног глине, отчаянно надрываясь, шаг за шагом, медленно поднимались с ними в гору.

А дождь все лил... Примерно в 300 метрах от вершины тягачи пришлось отцепить, и пушки начали поднимать вручную. Это оказалось чрезвычайно трудно! Мокрые, перепачканные грязью солдаты выбивались из последних сил. Выручала, как всегда, саперная смекалка.

Умельцы 1-й саперной роты по инициативе сержанта С. Г. Дикарева изготовили простейшее приспособление — ворот. Его установили метрах в двадцати впереди пушки и накрепко кольями закрепили в грунт, затем, зацепив пушку тросом, подтягивали ее воротом наверх. Саперы и артиллеристы ликовали!

— Ну, Семен, ты и голова! — восторженно воскликнул старшина 2-й роты В. А. Гулин. — Пойду к своим ребятам, сейчас и мы эту механику приспособим.

Инициатива 1-й роты быстро была подхвачена другими подразделениями. Чтобы каждый раз не тратить время на перетаскивание ворота и его установку на новом участке пути, решили установить вороты на всех крутых подъемах, до самой вершины. И работа сразу пошла веселей. Забыты были усталость, дождь, артобстрел и осветительные ракеты, заставлявшие саперов приникать к холодной сырой земле.

Поздно ночью первая пушка была доставлена на высоту, а к рассвету — и вся техника дивизиона.

Майор Коваленко остался доволен работой саперов:— Ну, комбат, и молодцы же твои саперы! В срок обеспечили выход дивизиона

на огневые позиции. Сейчас мы дадим фрицам прикурить.Вскоре дивизион майора Коваленко заговорил с фашистами на своем грозном

языке.— Поддайте им, братцы-артиллеристы! — кричали саперы, и в этом призыве

слышалась вся ненависть к врагу, злость за бессонные, трудные ночи, за тяжелые, изматывающие дороги, за дождь и слякоть, за потерянных товарищей.

В этот день 129-я стрелковая дивизия овладела высотой 1046,0, что решило исход боя за Русский перевал. [220]

...С майором Коваленко ни в тот день, ни до конца войны я больше не встречался. Признаться, и не вспоминал — со сколькими людьми сводила фронтовая судьба,

разводя затем навсегда. Прошли. многие послевоенные годы. И вот в канун 30-летия Победы, в Киеве, на встрече ветеранов 1-й гвардейской армии я услышал разговор о тяжелых боях в Карпатах. Один из ветеранов, с посеребренной временем головой и многоярусной колодкой наград на груди, вспоминал бой за Русский перевал:

— Я тогда командовал артиллерийским противотанковым дивизионом, — рассказывал он. — Помню, перед атакой нужно было развернуть дивизион на одной высоте. Дороги нет — одни тропы, дождь, грязь, на гору тягачи не тянут. Хорошо, саперы помогли нам — затащили пушки на высоту.

Всматриваюсь в лицо. Неужели тот майор?— Вы Коваленко? — спрашиваю его.— Да, — настороженно отвечает он и, в свою очередь, внимательно

всматривается в мое лицо. Затем, широко улыбнувшись, восклицает:— Надо же, жив курилка! Это же ваш батальон тогда вытаскивал нас на высоту!И мы крепко обнялись.Сколько таких нежданных, радостных встреч происходит сегодня на перепутьях

жизни! И хотя за плечами почти четыре послевоенных десятилетия, но не остыли, выдержали испытание временем чувства солдатского братства, рожденного в боях за Родину. Демобилизовавшись из армии по болезни, Юрий Петрович Коваленко активно участвует в общественной работе по военно-патриотическому воспитанию молодежи, часто выступает в печати, по радио и телевидению. И хотя здоровье далеко не блестящее — он, как настоящий солдат Родины, по-прежнему полон энергии...

* * *

В боях за перевал и населенный пункт Руске отличились многие инженерные части, проявив исключительное мужество, высокую выучку и смекалку. Когда рота танков 31-й отдельной гвардейской танковой бригады, приданная на усиление 167-й стрелковой дивизии, не смогла продвинуться по шоссе из-за сильного огня противника, комдив решил направить танки на высоту 995,0. Подъем машин на такую высоту без дорог по лесистой местности в условиях сильной распутицы был крайне [221] труден. На помощь танкистам пришли саперы 15-й штурмовой инженерно-саперной бригады РГК и 114-го инженерно-саперного батальона нашей бригады. Танкисты и саперы сделали, казалось бы, невозможное, и танки были выведены на высоту.

Саперы 15-й штурмовой инженерно-саперной бригады во многом способствовали и успешным действиям пехоты в районе Русского перевала. В боях за населенный пункт Велька-Поляна отличились саперы лейтенанта Н. И. Черного, первыми ворвавшиеся в этот населенный пункт. В ходе боя их продвижению мешал вражеский пулемет, установленный в дзоте. Лейтенант Черный гранатами уничтожил этот пулемет. Вскоре населенный пункт был очищен от врага. Но противник подбросив свежие резервы, перешел в контратаку. Отважные саперы огнем и штыковыми ударами отразили пять вражеских контратак и не отступили.

На помощь пехоте, занявшей высоту 995,0, подходила артиллерия, однако дороги на высоту не было. Приказ проложить дорогу получила саперная рота капитана Панова из 114-го батальона нашей бригады. Под непрерывным обстрелом противника, в дождь, саперы проложили дорогу через густой лес и вместе с артиллеристами затащили орудия на высоту.

Спустя многие годы бывший командующий 1-й гвардейской армией Маршал Советского Союза А. А. Гречко в своей книге «Через Карпаты» рассказал о самоотверженных действиях инженерных войск в этой битве и дал им высокую оценку.

Четверо суток без отдыха под огнем противника работали саперы. Наконец была проложена дорога. Но от дождя она быстро пришла в негодность. Тогда саперы взялись прокладывать новую дорогу. Пушки тащили на высоту в основном на руках.

В память о самоотверженных действиях саперов, павших в Карпатах, по решению Военного совета армии 7 ноября 1944 года на Русском перевале был сооружен памятник-обелиск...

Наша 1-я гвардейская армия за восемнадцать дней с боями преодолела Главный Карпатский хребет на протяжении тридцати километров и овладела районом Русского перевала. 18 октября ввиду упорного сопротивления противника наступление было приостановлено. Армия закрепилась на достигнутых рубежах. [222]

В это время находившаяся справа от нас 38-я армия 1-го Украинского фронта (командующий армией генерал-полковник К. С. Москаленко) вместе с 67-м стрелковым корпусом генерала И. С. Шмыго и 1-м Чехословацким армейским корпусом под командованием генерала Людвика Свободы прорвала оборону противника и перешла в преследование. Сбивая вражеские арьергарды, части генерала Свободы овладели Дуклинским перевалом и, продвигаясь вперед, заняли несколько населенных пунктов. Чехословацкие воины вступили на родную землю. В жестоких боях еще более закалилась советско-чехословацкая дружба, скрепленная кровью советских и чехословацких воинов.

Слева от нас находилась 18-я армия генерала Е. П. Журавлева. Войска армии на всем фронте преодолели Главный Карпатский хребет, овладели важнейшими перевалами — Ужокским и Верецким и продвинулись за линию хребта на глубину шесть километров.

Восточные Карпаты остались позади. Впереди нас ожидали новые бои и сражения.

За рубежом родной земли

В октябре 1944 года я получил новое назначение на должность заместителя начальника штаба бригады. Батальон надо было сдать майору А. П. Бублику. Мне раньше не приходилось встречаться с этим офицером, поэтому я передавал ему батальон с некоторой опаской. Но по отзывам товарищей, знавших его, это был энергичный командир и толковый инженер. Последующие наши встречи подтвердили эту характеристику.

Вот и пришло время прощаться. На западном склоне Главного Карпатского хребта выстроился мой родной батальон. Я стоял перед своими товарищами — бойцами и командирами, с которыми прошел тысячи километров по трудным фронтовым дорогам, познал и горечь вынужденного отхода в первый год войны, и радость наступления и побед. Вспомнились бои под Воронежем, Касторным, Курском, на Десне, Соже и Днепре, в болотах Белоруссии, за украинские города Староконстантинов, Проскуров и Дрогобыч, за Карпаты. Это была славная боевая биография батальона. [223]

Многих замечательных воинов уже не было в живых, они пали на поле брани смертью храбрых. Но те, кто остался в строю, с не меньшей отвагой и мужеством готовы были выполнить любое боевое задание Родины.

Прощаясь с товарищами-саперами, я знал, что еще не раз встречусь с ними, ведь служба моя продолжалась в той же, всем нам родной бригаде.

Так и случилось. Позже, когда я возглавлял оперативную группу штаба бригады, мне не раз приходилось встречаться с родным 115-м батальоном при выполнении боевых задач. И было приятно, что боевые традиции батальона не только свято сохранялись, но и приумножались.

Особенно запомнились бои в начале 1945 года. В январе наступление Красной Армии развернулось одновременно на огромном фронте — от Балтики до Карпат и южнее, на Балканы. Разгром фашистских армий в южной части Польши и на территории Чехословакии возлагался на 4-й и 2-й Украинские фронты. На первом этапе наступления войска 4-го Украинского фронта должны были выйти на рубеж Краков, Новы-Тарг, Попрад, Спишска-Нова-Весь, в последующем — на рубеж Моравска Острава. Главный удар фронт наносил силами правофланговой 38-й армии в направлении населенных пунктов Горлице, Новы-Сонч, Величка, Краков.

Наша 1-я гвардейская армия, в состав которой входили 11-й и 107-й стрелковые корпуса, 30-я стрелковая дивизия и 1-й Чехословацкий армейский корпус, получила задачу прорвать оборону противника северо-западнее населенного пункта Гуменне, и затем наступать на Люборин и Старую Любовню.

18-я армия наносила главный удар слева в направлении населенных пунктов Смольник, Спишска-Нова-Весь и частью сил на Кошице.

В период подготовки к наступлению 6-я инженерно-саперная бригада, к тому времени введенная в состав 1-й гвардейской армии, выполняла дорожно-мостовые работы и маскировку в ложном районе сосредоточения войск. Саперы изготовляли и устанавливали на местности фанерные макеты танков и орудий, имитировали оборудование позиций и окопов для войск, наблюдательных пунктов и подъездных путей. Одновременно во всех частях бригады впрок заготавливались элементы мостов, щиты и колеи для усиления проезжей части дорог. [224]

Используя успех 38-й армии, преследовавшей противника на краковском направлении, 18 января 1-я гвардейская армия, поддерживаемая частями 1-го Чехословацкого корпуса, перешла в наступление. За первый день наступления было освобождено до восьмидесяти населенных пунктов Словакии. Жители восторженно встречали своих освободителей. Какое это было счастье для советского солдата — нести народам Европы мир и свободу! Мы шли сквозь огонь во имя жизни, уничтожали коричневую фашистскую чуму... Имя воина-освободителя, солдата с красной звездочкой на пилотке, узнали народы многих европейских стран.

Батальоны нашей бригады, возглавляемые опытными командирами — майорами Прилипко, Потаповым, Бубликом, — были приданы 107-му стрелковому корпусу и действовали в его боевых порядках. В те напряженные дни я возглавлял оперативную группу штаба бригады по руководству батальонами.

Провожая меня на передовую, начальник штаба бригады подполковник А. Н. Безруков (назначенный в 1944 году вместо отозванного подполковника Чужика) сказал:

— Опыта действий в горах вам, дорогой друг, не занимать, однако учтите, что подразделения будут действовать на разобщенных направлениях и связь для вас и комбатов будет иметь первостепенное значение.

— Не беспокойтесь, я это хорошо знаю по боям на перевале, да и комбаты имеют опыт, — заверил я начальника штаба.

— Ну, успехов вам. Докладывайте, как условились.Мы тепло распрощалась.... С Аркадием Безруковым мы были давними друзьями. Вместе служили на

действительной в Забайкалье, вместе закончили военно-инженерное училище в 1941 году и попали в одну инженерно-саперную бригаду старшими адъютантами саперных батальонов. Он, как и я, командовал батальоном, потом был старшим офицером штаба бригады, заместителем начальника, а с осени 1944 года — начальником штаба бригады.

Аркадий был сибиряк, и характер у него был сибирский, крепкий, бесстрашный. Учитель по профессии (до войны — директор школы и преподаватель русского языка и литературы), он на удивление быстро освоил обязанности начальника штаба бригады и

справлялся с ними [225] успешно. В этой бригаде и закончил войну. После демобилизации из армии обосновался с семьей в Калинине, где и работает до сих пор в народном хозяйстве, ведет большую общественную работу. Мне всегда становилось теплее на душе при мысли, что Аркадий Безруков — верный, надежный товарищ — воюет рядом.

* * *

Батальоны бригады получили приказ обеспечить продвижение войск в сложных условиях горно-лесистой местности с преодолением многочисленных рек и ручьев — левых притоков Дуная и Вислы.

Находясь в боевых порядках войск, саперы устраняли заграждения противника, прокладывали колонные пути, усиливали слабые участки дорог, строили мосты. На реке Ондава саперы 115-го и 114-го батальонов оперативно оборудовали переправу войск на плотах и паромах. Несколько ниже по реке батальон Прилипко построил низководный мост.

Переправившись через Ондаву, войска 107-го стрелкового корпуса развивали наступление на город Прешов. В боях за этот город 115-й инженерно-саперный батальон оборудовал в обход укреплений врага колонный путь по обледенелым горным склонам и обеспечил скрытное проникновение в город десантной группы 129-й стрелковой дивизии. Батальон также обеспечил переправу наших частей через реку, прикрывавшую Прешов.

Освободив Прешов, 1-я гвардейская армия начала наступление на город Новы-Тарг. Преследуя отступавшие войска противника и уничтожая очаги его сопротивления, части 107-го стрелкового корпуса в конце января вышли на подступы к городу Новы-Тарг и завязали бои. Город был сильно укреплен противником, и командование армии решило не брать его лобовым ударом, а зажать немецкий гарнизон в железные клещи. 129-я и 161-я стрелковые дивизии охватывали город с юга, а 167-я — с севера.

На южном фланге бойцы 129-й дивизии продвигались по бездорожью, преодолевая многочисленные ущелья и горные ручьи, а местами буквально прорубаясь через густой лес. Обеспечивая продвижение 129-й стрелковой дивизии, 115-й инженерно-саперный батальон проявил исключительное мужество и самоотверженность. Саперы прокладывали колонные пути для войск, казалось бы, в совсем непроходимой местности. Нередко они работали [226] впереди боевых порядков. В одном из горных ущелий батальон внезапно был атакован противником. Пришлось оставить топоры и лопаты и взяться за автоматы и карабины. Завязалась перестрелка. В этой сложной обстановке командир батальона коммунист майор А. П. Бублик умело и решительно руководил боем. Саперы успешно отразили атаки противника, нанося ему потери, но враг начал обходить их с флангов. Жарко бы пришлось саперам, не подоспей вовремя передовой отряд дивизии, с ходу вступивший в бой. Противник с большими для него потерями отступил, а саперы вновь взялись за шанцевый инструмент и продолжали оборудовать колонный путь для войск.

Вскоре наши дивизии взяли город Новы-Тарг в обхват и создали реальную угрозу его окружения. Опасаясь этого, противник начал отступать. 29 января войска 107-го стрелкового корпуса освободили город Новы-Тарг — важный узел коммуникаций и сильный опорный пункт обороны противника — от фашистских захватчиков. В приказе Верховного Главнокомандующего от 29 января 1945 года отмечались войска, отличившиеся в боях за овладение городом Новы-Тарг. В их числе были и части нашей 6-й инженерно-саперной бригады. Не были забыты и отважные воины дорогого мне

115-го инженерно-саперного батальона. За мужество и отвагу, проявленные в боях за Новы-Тарг, Указом Президиума Верховного Совета СССР батальон был награжден орденом Богдана Хмельницкого и стал именоваться «115-й Дрогобычский орденов Красной Звезды и Богдана Хмельницкого инженерно-саперный батальон». Это была для всех нас большая честь.

Преследуя фашистского зверя, мы всюду видели кровавые следы его злодеяний. Не могу не рассказать о тяжком впечатлении, оставшемся в памяти на всю жизнь от увиденного на польской земле в гитлеровском концентрационном лагере Освенцим.

27 января 1945 года войска Красной Армии освободили оставшихся в живых узников Освенцима — русских, украинцев, чехов, поляков, французов. Из сообщений радио и газет мы многое знали о зверствах фашистов, чинимых над заключенными в многочисленных концлагерях. Но увиденное потрясло своей изуверской жестокостью.

Лагерь был огорожен двумя рядами железобетонных [227] столбов, опутанных колючей проволокой, по которой пропускался электрический ток. По периметру виднелись сторожевые вышки. От главных ворот в глубь лагеря вела асфальтовая дорога, обсаженная деревцами. Вправо от дороги виднелось десятка два бараков. Я вошел в один из них, где не было ни окон, ни полов. В помещении — три яруса нар без матрацев, которые заменяла трухлявая солома. Воздух сырой, спертый. В каждый барак загоняли более пятисот узников.

Слева от дороги виднелись горы пепла, в них — обгоревшие человеческие кости, металлические оправы очков, зубные протезы. В глубине, за бараками, кирпичное здание с высокой трубой — печь-крематорий. Рядом с печью аккуратно сложены поленницы. В них уложены рядами — дрова и трупы. И таких страшных поленниц — десятки... Сердце сжималось от боли.

А вот два высоких сарая. В первом из них на многоярусных стеллажах аккуратно, рядами расставлена обувь уничтоженных заключенных. Тут ботиночки маленьких детей, подростков, туфли и сапоги взрослых. И на каждой паре — бирка регистрации. Во втором сарае — женские косы. Сколько же надо было уничтожить ни, в чем не повинных женщин и девушек — русских, украинок, полячек, француженок, евреек, чешек, чтобы завесить этот огромный сарай связками волос в несколько ярусов. А у дальней ограды лагеря параллельно были отрыты десятки траншей, заваленных скрюченными голыми телами замученных и расстрелянных узников. Фашисты не успели скрыть следы своих чудовищных злодеяний.

Потрясенный всем увиденным, я поспешил возвратиться в свою бригаду. Замполит 115-го батальона Терешин попросил меня выступить перед личным составом. Внимательно слушали саперы рассказ о кровавых злодеяниях фашистов. Я видел, как глаза воинов горели гневом, а руки еще крепче сжимали автоматы. Саперы поклялись отомстить гитлеровцам за все их преступления.

Вскоре войска нашего фронта овладели крупным промышленным городом Бельско-Бяла, расположенным у границы Польши с Чехословакией.

По данным войсковой и агентурной разведки, гитлеровцы при отступлении заминировали улицы и площади Города противотанковыми минами, а в некоторых административных и промышленных зданиях установили фугасы [228] замедленного действия. В связи с этим частям тыла и госпиталям запрещалось останавливаться в городе.

Для разминирования города по распоряжению штаба фронта были выделены два инженерно-саперных батальона и отдельная рота с собаками-миноискателями. Руководство этими подразделениями штаб бригады возложил на меня.

К слову сказать, собаки, верные друзья человека, довольно успешно «воевали» в боевых порядках саперов. Они были не только разведчиками, но и подрывниками

немецких эшелонов, истребителями танков. По запаху тола и другим признакам собаки отыскивали в земле мины и фугасы.

К разминированию магистральных улиц города мы приступили немедленно. Вскоре на улицах появились знакомые всем таблички: «Мин нет». Сложнее обстояло дело с заминированными зданиями. Сколько их, где они? Ведь в городе, как нам вскоре стало известно, было более тридцати текстильных фабрик, десятки крупных административных зданий. И потом, какими зарядами-фугасами они заминированы? Одно дело, если это заряды с «сюрпризными» взрывателями, рассчитанными на взрыв при открывании дверей, подъеме предметов, и совсем другое, если это заряды с часовыми или химическими взрывателями, установленными на определенное время. Сколько времени осталось до взрыва? Нет, медлить нельзя!

Раздобыв в магистрате карту города и наметив для каждой части сектор действий, я собрал командиров в здании управления одной из фабрик.

Обстановка в городе очень опасная и сложная, а у нас данных о заминированных зданиях нет. Начинать же обследование всех их по порядку — дело сложное и долгое. Вижу озадаченные лица командиров.

— Товарищ майор, у меня в секторе до двух десятков важных объектов. С каких же начинать и сколько на это уйдет времени? — озабоченно спросил А. П. Бублик.

— И все-таки все надо проверить, — отвечаю ему.Приказав командирам продолжать разминирование улиц и площадей, основные

силы батальона я направил на проверку и разминирование административных и промышленных здании. [229]

В первую очередь решили срочно опросить тех, кто жил около школ, больниц, заводов, фабрик, театров, и проверить здания, в которые, по имеющимся у местных жителей сведениям, гитлеровцы завозили взрывчатку, снаряды, бомбы, отрывали шурфы, колодцы и т. д. Враг применял различного рода «сюрпризы». Поэтому все сомнительные предметы нужно было тщательно проверить.

— Обо всем обнаруженном докладывать мне немедленно в штаб 115-го инженерно-саперного батальона, — сказал я в заключение.

Работа закипела. Рота старшего лейтенанта В. Г. Ефремова обследовала здание шляпной фабрики. На всех трех этажах были разбросаны шляпы разных фасонов. Разойдясь по этажам, саперы тщательно проводили осмотр, простукивали и прослушивали стены, чердачные и подвальные перекрытия, вскрывали обнаруженные пустоты в стенах.

Рядом с проходной фабрики находилась кладовая. Мы с Ефремовым заглянули и в нее. На полках — штабеля новых коричневых подметок и набоек для обуви фабричного изготовления, с отверстиями для шурупов и гвоздей. В правом углу кладовой виднелась бочка с машинным маслом, а в левом — куча светло-серой массы, по виду напоминавшей замазку.

— Старшина роты уже раздал подметки саперам для ремонта обуви, — сказал ротный, показывая на полки.

Я отщипнул кусочек светло-серой массы, растер ее пальцами и понюхал. Странно: ни ощущения маслянистости, ни запаха. Невольно возникло подозрение.

— Товарищ Ефремов, прикажите старшине принести зажигательную трубку, — попросил я командира роты.

— Думаете, взрывчатка, товарищ майор? — с недоверием спросил он.Вскоре пришел старшина роты А. П. Сурин с зажигательной трубкой. Узнав, для

чего его вызвали, удивленно вскинул брови:— Так это же обычная замазка, товарищ майор!

Старшина отщипнул кусочек и небрежно разминал его в руке. Все еще сомневаясь, воткнул в комок вещества величиной с яблоко капсюль-детонатор, поджег огнепроводный шнур и отбросил метров на десять. Я уже [230] засомневался в своей затее, когда сильный взрыв раздался во дворе фабрики.

— Мать честная, а ведь и правда взрывчатка!—недоуменно воскликнул старшина.— Это пластичное взрывчатое вещество сильнее тола, — пришел я к выводу. —

Чем черт не шутит, может, эти подметки с набойками — тоже взрывчатка?— Ну уж нет! — решительно возразил старшина. — И потом мои хлопцы,

наверное, уже подбили их к сапогам.— Все-таки принесите еще одну зажигательную трубку, старшина. Попробуем.Каково же было наше удивление, когда набойка с резким звуком взорвалась у нас

на глазах!— Немедленно отберете у саперов все набойки и подметки, а если кто уже успел

их набить на сапоги, снимите и принесите сюда, — распорядился командир роты.В это время к нам подошел старший сержант Н. А. Гудошников. В его руках было

два куска антрацита.— Вот, посмотрите, что гады подбросили, — сказал он. — В котельной в груде

угля ребята нашли.Присмотревшись, мы увидели в одном из кусков отверстие по диаметру

детонатора, внутри — взрывчатка. Снаружи кусок был замаскирован под антрацит.Вечером меня разыскал комбат майор Бублик:— Только что доложил капитан Логинов... Местные жители сообщили, что в

здание бывшего немецкого госпиталя гитлеровцы накануне бегства завезли авиабомбы. Я приказал Логинову немедленно обследовать здание.

Вскоре мы подъехали к трехэтажному дому, возле которого саперы проверяли подходы.

— Тщательно проверьте ступени у входа. Двери открывать веревкой из укрытия. Внутри здания ничего не трогать до полного обследования, — распорядился комбат.

Осмотр входа и первого этажа ничего существенного не дал.— Наверх пока не подниматься, осмотрим сначала подвал, — сказал комбат. —

Со мной пойдут капитан Логинов и отделение сержанта Ткаченко. Остальным из помещения выйти на улицу.

Беспокойство за товарищей и желание хоть чем-то помочь им заставили и меня спуститься в подвал. Здесь было темно и сыро. Саперы зажгли принесенные с собой факелы. В их свете мы увидели разбросанные ящики, [231] старую мебель, доски. Пол был устлан обрывками бумаги и тряпок. Саперы начали простукивать стены деревянными молоточками, прослушивать приборами. Все были взволнованы и насторожены.

— А ну-ка, посвети здесь, — неожиданно проговорил комбат, нагнувшись и расчищая рукой пол от мусора.

Факел осветил на цементном полу свежее пятно штукатурки размером примерно в один квадратный метр.

— Сержант Ткаченко! Послушайте здесь, — позвал комбат.Сержант Ткаченко поправил наушники, присел и осторожно положил прибор

прослушивания на пол. Все вокруг затаили дыхание.— Тикают, — почему-то шепотом произнес Ткаченко, поднимаясь и снимая

наушники.Взяв у него наушники, майор Бублик присел и тоже послушал, потом молча

передал мне. Приложив наушник к уху, я отчетливо услышал ход часов: тик-так, тик-так... Сомнений не было — под полом заряд...

— Заряд с часовым механизмом, — утвердительно сказал комбат. — Разрешите приступить к его разминированию?

«Разрешите приступить к разминированию»! Как будто они когда-нибудь разминировали такие заряды с часовыми взрывателями... Ведь сейчас им придется в первый раз практически делать то, о чем до сих пор знали лишь теоретически, из инструкций да занятий, проведенных накануне.

— Оставьте для разминирования капитана Логинова, сержанта Ткаченко и трех саперов. Остальных из помещения немедленно вывести. И сами уходите, товарищ комбат, — приказал я А. П. Бублику.

Капитан Логинов внимательно осмотрел участок свежей штукатурки и указал сержанту Ткаченко, откуда надо начинать вскрытие пола. Под легкими ударами лома тонкий слой штукатурки легко отскакивал, обнажая недавно уложенные ряды кирпичей.

«Что там? Какой срок замедления? Успеем ли вовремя обезвредить заряд? А может, вот сию минуту и сработает часовой механизм?» Тревожные мысли подгоняли, но торопиться нельзя.

Ткаченко осторожно поддел ломом крайний ряд кирпичей. Один из них приподнялся, и Логинов вынул его из гнезда. Кладка, видимо, была поспешная, да и раствор [232] слабый. Остальные кирпичи вынуть было легко. Под ними обнаружился дощатый настил. Осторожно, доска за доской, сняли его. Взяв у сапера факел, Логинов осветил отверстие.

В пляшущем свете факела виднелись шесть авиабомб, уложенных в два ряда. Сверху лежал ящик тола, на нем — взрыватель замедленного действия с часовым замыкателем «Ягд Федер-504». В наступившей тишине отчетливо слышалось, как летели секунды: тик-так, тик-так. Сколько их осталось? Раздумывать было некогда.

— Посветите, сержант. Я отсоединю взрыватель! — приказал Логинов и, нагнувшись к отверстию, принялся за дело.

Ах, как медленно текут секунды, кажется, время остановилось... Я мысленно уже проделал за Логинова все необходимые действия по отсоединению взрывателя, а он все копался...

Но вот Логинов осторожно распрямился, держа в руке взрыватель. По его бледному лицу скатывались крупные капли пота.

— Все. Заряд обезврежен. Оставалось два часа до адского взрыва, — вполголоса доложил он и в изнеможении сел на пол. Его можно было понять, ведь он боролся со смертью, за жизнь свою и всех нас. Я посмотрел на наручные часы: прошло только тридцать секунд, а казалось — целая вечность...

Поздно вечером в штабе собрались командиры. Они доложили о проделанной за день работе. Разминирование улиц было закончено во всех секторах города. На площадях было снято более пятисот противотанковых мин и четыре фугаса.

— Третья рота, — докладывал комбат Бублик, — проверила на минирование семь зданий, в четырех из них ничего не обнаружено. В котельных двух зданий найдены заряды из артиллерийских снарядов, но без взрывателей. А вот в здании школы обезврежен заряд-сюрприз из двадцати артиллерийских снарядов. Обнаружили его в шкафу учительской комнаты. Шнур от взрывателя заряда был привязан к ручке двери. Так что — потяни дверь, и...

— Кто же обезвредил его? — спросил я комбата.— Да наш георгиевский кавалер Иван Анисимович Паршин. Перед тем как зайти

в школу, он вместе с саперами осмотрел через окна весь первый этаж и заметил [233] привязанный к ручке двери шнур. Затем через окно проник в комнату, перерезал шнур и обезвредил снаряд.

Будни войны... Какого напряжения и риска потребовали они от капитала Логинова, сержантов Ткаченко, Паршина и других. Наверное, это и есть то, что мы называем подвигом.

И снова, как всегда, на самых опасных участках, рискуя жизнью, действовали коммунисты Логинов, Решетников, Паршин, Дикарев, Шведов, Буйлин и многие другие. Наши славные боевые вожаки были всегда впереди, на огненных точках войны.

По улицам разминированного города войска шли на запад....В завершающих наступательных операциях 4-го Украинского фронта —

Моравско-Остравской и Пражской — саперы 115-го вместе с воинами нашей бригады и других родов войск свято выполнили свой интернациональный долг, проявив исключительное мужество и отвагу в боях за освобождение народов Чехословакии от фашистского порабощения.

Сражаясь в составе 1-й гвардейской армии, батальон закончил Великую Отечественную войну в Чехословакии, под Златой Прагой. Осталась позади большая и трудная солдатская дорога, годы суровых испытаний и борьбы.

Наступила светлая весна великой Победы.

* * *

Память... Кажется, она надежно хранит в своих тайниках воспоминания о нашей тревожной боевой молодости, фронтовых годах, верных товарищах. Бережно хранит она и солдатскую географию с ее многочисленными селами и городами, горными перевалами и дремучими лесами.

И все же, сквозь сыпучий песок времени многое ускользает, теряются дорогие зерна выстраданного и пережитого, забываются имена. Ведь память — не резьба по металлу... Вот тогда-то нам на помощь и приходят документы. Приказ командира, боевое донесение, листовка и воззвание политотдела, армейская или дивизионная газета, дневник или солдатское письмо воскрешают события давно минувших дней.

Печатное слово... Призывное, как набат, то горячее и сердечное, то суровое и огневое, то веселое и ободряющее, оно согревало в трудном походе наши сердца, поднимало в атаку. [234]

В ходе боев политотдел нашей бригады выпустил более 100 листовок. Это живые страницы славной биографии нашей бригады, запечатлевшие людей подвига и героизма. Думаю, что и сегодня, спустя четыре десятилетия, они не утратили своей ценности. Когда войска Красной Армии подошли к Днепру, политотдел бригады обратился к воинам с листовкой, в которой говорилось:

«Товарищи саперы!С боями прошли мы по многострадальной земле Орловщины, Сумщины, Черниговщины. Мы видели трупы расстрелянных гитлеровцами мирных жителей — в глазах стариков, женщин, детей застыл смертельный ужас. Каждую ночь полыхают на небе огромные зарева. Не твоя ли хата горит, боец? Не твоих ли детей, как скот, гонит фашист на запад? Не твою ли жену он расстрелял на дороге? Вот у сожженного дома лежит изуродованный труп женщины. Ветер треплет седые пряди волос. Вглядись, боец, не твоя ли мать?Колеблются на небе тени пожарищ. Великой священной ненавистью горят наши сердца. Час расплаты настал.Вперед, товарищи саперы!Выгоним гитлеровского зверя с берегов Днепра!»

Ненависть к лютому врагу вела солдат в атаку, она, как патроны, снаряды и динамит, прокладывала, путь на запад.

А вот другая листовка:

«Товарищ сапер!Мужество и героизм показал ты на суше и воде. Слава о многих героях-саперах разнеслась по всему нашему фронту. Победа близка теперь. Но победа берется с боя. Помни, сапер! Впереди много болот, рек, взорванных мостов. Враг повсюду создает препятствия, ставит мины.На минном поле, переправе,Сапер, запомни, не забудь,Что ты войскам к победной славеПрямой прокладываешь путь!В работе, жаркой и упорной,Запомни, боевой народ:От нашей доблести сапернойЗависит каждый шаг вперед!»

Всем известно, что бдительность, хитрость, смекалка — тоже оружие сапера. Об этом говорится в следующей листовке политотдела бригады: [235]

«Саперы, будьте бдительны!Отходя под ударами Красной Армии из прикарпатских долин, немцы ставят тысячи фугасов и мин, придумывают разные ловушки и сюрпризы. Но того, кто смел, умен и осторожен, — никто не перехитрит.Врага бить, а самому живому быть... Работай головой, думай, соображай, хитрости противника разгадывай. Ни минами, ни сюрпризами не загородит фашист дорогу в свою берлогу!».

Памятны горячие, напряженные дни подготовки к штурму горных перевалов Карпатского хребта. В эти дни во всех ротах выпускались боевые листки. В батальоне выступали работники политотдела бригады, лекторы политотдела армии. Из рук в руки переходила листовка, взводные агитаторы читали ее в землянках и блиндажах, у походных костров. Всюду звучали слова призыва:

«Боевые друзья!Наши доблестные войска достигли предгорья Карпат, овладели важнейшими опорными пунктами, прикрывающими карпатские проходы — городами Дрогобыч, Борислав, Самбор.Напрасно на весь мир кричат немцы о неприступности и непреодолимости карпатских твердынь. Не помогли им водные рубежи — реки Дон, Днепр, Днестр, Стрый. Не спрячутся они и за горы Карпат. Нет таких преград, которые бы не преодолели советские войска!»

Я привел только краткие выдержки из нескольких листовок политотдела нашей бригады. Но они доносят до нас волнующее дыхание фронтовых лет.

У меня хранятся также корреспонденции и заметки из армейских и фронтовых газет, написанные по горячим следам боев. К нам в бригаду приезжали военные корреспонденты. Они по крупицам обобщали боевой опыт, славили в газетах людей подвига. И каждая, даже маленькая заметка имела для фронтовиков большое значение. Солдаты посылали эти заметки матерям, женам, невестам, своим детям — почитайте, мол, как мы воюем... Солдатские газеты стали летописями ратного подвига. От траншей и окопов протянулись невидимые нити в города и села нашей страны. Яркое, правдивое слово журналиста, писателя вдохновляло и ободряло воинов, вело их сквозь все испытания военной страды. [236]

Люди и времяДавно отзвучали грозные залпы войны. Многие из воинов сняли опаленные

порохом фронтовые шинели, занявшись мирным трудом, другие остались на армейской службе.

Для инженерных войск Советской Армии наступила горячая пора созидательного труда. Нужно было как можно быстрее залечить нанесенные врагом кровавые раны, поднять из пепелищ наши города и села, восстановить разрушенные войной мосты. А

для саперов война продолжалась и под мирным небом. В родной нашей земле притаились миллионы вражеских мин, снарядов, авиационных бомб, которые нужно было срочно обезвредить, обезопасить для советских людей.

Как на фронте, так и в мирное время наши саперы работали и работают со свойственным им упорством и мужеством, лицом к лицу с опасностью. Они обезвредили огромное количество боеприпасов, совершили много подвигов. Их натруженные руки не знают усталости.

Хоть профессия сапера и лишена внешнего блеска, романтики, которая присуща профессиям летчика, танкиста, моряка, в ней тоже много самобытного, неповторимого. По сути своей она тоже героична и требует от человека полной выкладки, большой затраты духовных и физических сил. Саперов нередко называли тружениками войны. И заслуженно. Ведь их оружие — не только автомат или миноискатель, но и острым топор, лопата...

Эхо войны... Все реже оно раздается на землях нашей Родины. И в этом, в первую очередь, заслуга саперов.

Более трех десятилетий мне посчастливилось служить в нашей славной Советской Армии, пройти тернистый путь от солдата до генерала. Но где бы я ни был, всегда с особым теплом и любовью вспоминаю родной саперный батальон, боевых товарищей. С ними я прошел свыше четырех тысяч километров по дышавшим огнем землям России, Белоруссии, Украины, Польши, Чехословакии, познал пропитанную потом и махоркой солдатскую жизнь. О них я и написал свою книгу. В ней нет вымысла. Строка за строкой, страница за страницей, постепенно складывался рассказ о пережитом и выстраданном, о людях с мозолистыми руками и чистой совестью, о воинах-патриотах, их ратном труде и подвигах.

Прошло почти четыре десятилетия с тех пор, как мы [237] шагали по минному полю войны. Но память бережно хранит в своих обоймах имена славных фронтовых товарищей. Живет и наше святое армейское братство. И сегодня, спустя многие годы, ко мне приходят письма из Москвы и Харькова, Свердловска и Чернигова, из Средней Азии и с Дальнего Востока от боевых друзей — бывших воинов нашего саперного батальона и бригады.

А сколько было радостных встреч на перепутьях жизни! Время не остудило дружбу с комбригом Александром Васильевичем Астаповым, начальником политотдела Николаем Михайловичем Лапотышкиным, начальником штаба бригады Аркадием Никандровичем Безруковым, боевым замполитом Владимиром Васильевичем Терешиным, парторгом батальона Максимом Васильевичем Мельниковым, начальником штаба Игорем Федоровичем Соколовым, помощником по тылу Петром Алексеевичем Потаповым.

— Жива бескорыстная солдатская дружба с отважными командирами рот и взводов — Михаилом Александровичем Логиновым, Наумом Иосифовичем Шапиро, Федором Ивановичем Решетниковым, Василием Степановичем Завалишиным, Григорием Ивановичем Першиным. Поседели головы у фронтовиков, а бывшие сержанты нянчат сегодня внучат. Но осталась боевая закалка, армейская честь, горячая любовь к жизни и миру. И сегодня они идут по жизни твердым и уверенным солдатским шагом.

Пусть не всех их осенила громкая слава. Но все они, рядовые войны, незаметные герои, честно и благородно выполнили свой солдатский долг, в огне сражений спасли Родину и отстояли мир. Это они, скромные, трудолюбивые, бесстрашные саперы — Иван Паршин, Николай Вишняков, Василий Егоркин, Николай Голубев, Михаил Козора и многие другие — вынесли на своих плечах все тяготы войны, пришли к светлому Дню Победы.

Как бывший комбат, я и сегодня, через толщу времени, вижу родные лица. Вот они уходят на минное поле в пропитанных соленым потом гимнастерках. Вот они в кромешную ночь идут в тыл врага, нагруженные противотанковыми минами. Вот они под гулкими разрывами снарядов строят мост через реку. С теплым чувством, вспоминаю боевых лейтенантов в запыленных гимнастерках. Эти скромные и отважные взводные командиры находились всегда на линии огня. [238]

Как боевые вожаки прославились у нас коммунисты и комсомольцы, парторги и комсорги. На всем пути, до светлого дня победы, они воевали, как и подобает настоящим патриотам великой Родины.

Если бы только могли говорить реки, они многое бы поведали нам о людях удивительной отваги и душевной красоты. Они рассказали бы об огненных переправах и безымянных героях, для которых глубокие омуты стали братской могилой.

Если бы вдруг заговорили минные поля, они рассказали бы о солдатском мужестве, сноровке, бесстрашии, о героях-саперах — коммунистах и комсомольцах.

Если бы фронтовые дороги обрели дар речи, они рассказали бы о трудолюбии и стойкости саперов, их честной и бескорыстной дружбе, напряженных днях и ночах наступления.

В своей книге я рассказал о людях ратного труда, боевом пути одного саперного батальона. А сколько таких батальонов сражалось на фронтах войны!.. На наших минах за годы войны враг потерял 10 тысяч боевых машин, много солдат и офицеров.

Инженерные войска Советской Армии проложили и разминировали сотни тысяч километров дорог и колонных путей. В горячие дни сражений, под артиллерийскими обстрелами и бомбежками саперы построили через реки свыше 11 тысяч мостов, оборудовали переправы от Волги до Вислы, отрыли десятки тысяч километров траншей. Их мускулистые руки подняли миллионы кубометров земли. Эти цифры красноречивее любых слов говорят о гигантском труде воинов-саперов.

... Наступили восьмидесятые годы. На земле и сегодня много «горящих точек», империалисты разжигают опасные очаги войны. На стартовых площадках застыли ракеты с мощными ядерными зарядами.

Мы, фронтовики, горячо одобряем и поддерживаем борьбу Коммунистической партии и Советского правительства за запрещение применения ядерного оружия, за то, чтобы война навсегда была исключена из жизни народов.

Наши славные Советские Вооруженные Силы бдительно несут вахту мира, стоят на страже безопасности родной страны. В руках наших воинов первоклассная техника. На их вооружении славные героические традиции, богатый опыт героев Великой Отечественной войны, ратный труд и подвиг которых бессмертны.

Примечания{1}Рокоссовский К. К. Солдатский долг. М., Воениздат, 1967, с. 209.{2}Архив МО СССР, ф. 403. оп. 9701, д. 2, л. 76.{3}Рокоссовский К. К. Солдатский долг, с. 246.{4}Рокоссовский К. К. Солдатский долг, с. 249—250.{5}Связка прутьев или пучок хвороста длиной до пяти-шести метров. Применяется для выстилки заболоченных дорог и вязки плотов.{6}Крайнюков К. В. Оружие особого рода. М., Воениздат, 1977. с. 165.{7}Ленин В. И. Полное собр. соч., т. 30, с. 318.