ДУХОВНОЕ РОДСТВО

УДК 294.3 ББК 86.3

Духовное родство

Пер. с англ. яз. Н.Коротковой, О.Матвиенко и Т.Курбатовой Ред. англ. перевода Т.ГолубеваОтв. редактор А.Терентьев Макет А.Голоушкин Редактор Г.Разумова Обложка О.Щербакова

Впервые издано в Сингапуре: Dana Promotion Pte. Ltd., 1996Приложение к журналу "Буддизм России" Per. номер П-1592 Сев.-Зап. per. упр. комитета РФ по печати

Подписано к печати 19.06.99. Гарнитура «Тайме». Печать офсетная. Тираж 1200. Заказ № 332. С.-Петербург, 191123, а/я 135.Отпечатно в С.-Петербургской типографии №1 РАН 199034, С.-Петербург, 9-я линия, 12

© Тубтен Чодрон, 1994 © Русский перевод "Нартанг", 1999

Издательство «Нартанг» благодарит Dana Promotion Foundation (Singapore) и дост. Тубтен Чодрон за любезное разрешение опубликовать эти материалы на русском, языке а также Общество друзей Дхармы (Dharma Friendship Foundation, Seattle) за предоставление средств на издание этой книги.

We express our gratitude to Ven. Thupten Chodron and the Dana Promotion Foundation for the kind permission to publish this book in Russian, and also to the Dharma Friendship Foundation for sponsoring the publication of this book.

СолержаниеДост. Тубтен ЧодронРазнообразие религий и религиозная гармония

Сестра Дональд Коркоран и Дост. Тубтен ЧодронДуховные сестры: диалог бенедиктинской и буддийской монахинь

Его Святейшество Далай-ламаЗначение монашеского образа жизни

Сестра ЧандашириБеспредельная любовь

Роджер КаменецЧто я узнал об иудаизме от Далай-ламы

Александр БерзинИсламо-буддийский диалог

Данные об авторах

Дост. Тубтен ЧодронРАЗНООБРАЗИЕ РЕЛИГИЙ И РЕЛИГИОЗНАЯ ГАРМОНИЯ

ВведениеЕсли бы кто-нибудь сказал мне в двадцать лет, что я стану буддийской монахиней,

я бы решила, что имею дело с сумасшедшим. Я и представить себе не могла, что буду соблюдать целибат или обуздывать привязанность к чувственным удовольствиям, — более того, я считала, что религия вредна. В то время я изучала историю в университете и узнала, что, практически, каждое поколение в Европе было свидетелем религиозных войн. Миллионы людей были убиты во имя религии на протяжении всей истории, и я думала: «Какой смысл исповедовать религию, если она приносит столько вреда?» Гораздо позднее я стала понимать, что проблема не в самой религии, а в несовершенном человеческом сознании — это оно искажает смысл религии. Святые — Будда, Иисус, Мухаммед, Кришна, Моисей и другие — страдали бы от того, что люди с ограниченным пониманием творят от их имени.

Одно из главных недоразумений состоит в том, что мы, невежественные существа, склонны относиться к религии с «ментальностью спортивной команды». Мы отождествляем себя с одной спортивной командой или религией, а потом, противопоставляя ее другим, начинаем думать, что наша должна быть самой лучшей. Мы поддерживаем свою религию и делаем все возможное, чтобы обратить в нее остальных, чтобы единоверцев стало как можно больше. Мы убеждены: чем больше людей поверят в нее, тем она должна быть истинней. Мы принижаем другие религии, пытаясь доказать себе, что наша превосходит их всех. Это совершенно бесполезное занятие, которое только приводит к дисгармонии и даже насилию в обществе, оно в корне противоречит истинному назначению всех религий.

Такое отношение извращает цель религии, путает искреннюю религиозную практику с религиозными организациями. Да, мы можем подсчитать количество людей, которые называют себя иудеями, мусульманами, буддистами, индуистами или христианами, но мы бессильны измерить глубину понимания и переживания кого-нибудь из них. Быть верующим означает не просто повесить на себя соответствующий ярлык; это значит преобразовать сознание и сердце с тем, чтобы стать лучше. Истинная вера неожиданно стучится в наши сердца, это невозможно увидеть глазами. Зато религиозные организации можно увидеть и оценить. Мы должны спросить себя: какова моя цель — быть верующим или содействовать развитию религиозной организации? Корни религий в мистическом опыте, а религиозные организации созданы несовершенными людьми. Они предназначались

для облегчения религиозной практики, и их успех в этом деле зависит от людей, которые в них входят. Люди могут быть глубоко верующими и при этом не принадлежать ни к какой религиозной организации. Аналогично человек может содействовать религиозной организации, но при этом не иметь в своем сердце возвышенных принципов, которые проповедует религия.

Цель всех религий — человеческое счастье. Все они учат нравственности, состраданию и установлению гармонии между людьми. В них есть философские различия, но при этом нельзя не заметить сходства. Его Святейшество Далай-лама однажды сказал, что, по его мнению, истинная религия есть сострадание. Мы чувствуем сострадание других, начиная с детства, в течение всей жизни. Мы бы не смогли выжить в одиночку, без доброжелательности и помощи людей. Сострадание внутри нас дает возможность жить в гармонии с другими и в конечном счете встретить спокойную смерть. Люди всех религий согласны с этим. Мы испытываем сострадание естественно, просто в силу нашей человеческой природы. Однако наше знание таких учений, как творение или карма, приходит позднее.

Иногда люди спрашивают: «А не лучше ли, если в мире будет существовать только одна религия и все люди будут ей следовать? Тогда исчезнет борьба между верующими». Эта мысль поначалу кажется привлекательной, но, с буддийской точки зрения, разнообразие религий необходимо и желательно. Во-первых, совершенно невозможно заставить всех верующих иметь одни философские или религиозные убеждения. Люди, несомненно, по- разному мыслят, имеют различные наклонности, поэтому невозможно сделать их приверженцами одной религии. Во-вторых, безраздельное мировое господство одной религии не принесло бы никакой пользы. Именно поэтому в существующем разнообразии религий каждый человек может найти свою, подходящую ему во всем. Различные системы мышления и практики вдохновляют различных людей. Если только человек пытается жить гармонично, согласно законам этики, его или ее религия — если она вообще есть — не важна.

Они все едины?Порой нам трудно примириться с фактом, что существует так много различных

религий, и утешаться тем, что по существу они едины — подобно разным тропинкам, ведущим на одну и ту же гору, или панораме множества долин, открывающейся с одной и той же горной вершины. Многие считают, что у основателей всех религий было одно и то же переживание реальности. Слова, описывающие переживание, не равноценны ему. Они всего лишь приближения, попытки человека передать словами то, что в силу самой своей природы невыразимо и непостижимо. Таким образом, многие полагают, что основатели различных религий выбирали для описания мистических переживаний (по сути своей одинаковых) слова в соответствии с культурами, в которых они жили. Однако последующие поколения больше сосредоточились на словах, чем на переживании, и это породило философские различия в религиях. По мнению одних людей, христианская Троица соответствует трем телам Будды (кая). Другие говорят, что Бог-творец и есть карма или что Бог равноценен Дхарме — истинному пути и подлинному прекращению страданий.

Возможно, эти теории и верны, но мы, обычные существа, не способны решить, так это или нет. С точки зрения философии подход совершенно разный. К примеру,

христианство говорит о вечной душе, в то время как буддизм утверждает, что постоянного, особенного, независимого «я» или души не существует. Дает ли практика в соответствии с философией одной системы то же самое мистическое переживание, что и практика в другой системе? На этот вопрос сможет ответить на основании опыта только тот, кто исследовал до конца обе системы, непосредственно реализовав оба пути. Лишь тогда можно с уверенностью утверждать, что две религии возникли из единого опыта реальности и указывают на одинаковое переживание. Для тех из нас, кто непосредственно не реализовал свою собственную религию, не говоря уже о других, было бы самонадеянным утверждать, что они ведут к одной и той же или различным целям. Придется ограничиться выводом: «Может быть, все религии указывают на одну и ту же мистическую реальность, но я этого не знаю». Самое главное — практиковать в соответствии со своей верой и наполнять сердце и сознание состраданием и мудростью.

К счастью, для гармонии веры и межрелигиозного диалога незачем концептуально подтасовывать различные религии с целью их унифицировать. Мы охотно принимаем философские различия. Выслушивая мнения, отличные от наших собственных, мы укрепляем свою способность к исследованию; это дает нам возможность глубже понять философию, которую мы изучаем. Это побуждает нас искать истину, а не топтаться на месте, механически повторяя слова религиозных текстов, не понимая и не чувствуя их глубинного смысла.

Значение межрелигиозного диалогаВ чем значение межрелигиозного диалога? Как его следует вести? Цель диалога —

помощь людям; он не должен превращаться в спор, где каждая сторона стремится одержать победу. Когда мы начинаем диалог с открытым сердцем, уважением и желанием учиться, мы помогаем другим и получаем ответную помощь. Но, если у нас или у собеседников другая установка, тогда лучше не вступать в дискуссию о религии. Для общения необходимо искреннее желание не просто говорить, но и слушать. Без этого лучше вообще не участвовать в обсуждении, иначе дискуссия выльется в демонстрацию силы, а не духовности, когда одна сторона пытается взять верх над другой или обратить ее в свою веру. Подлинный межрелигиозный диалог возникает в атмосфере взаимоуважения и искреннего интереса. Приобщение к духовности вдохновляет всех участников диалога. Некогда было сказано: «Когда встречаются теологи и философы, они спорят. Когда встречаются духовные практики и мистики, они улыбаются».

Мой опыт общения с представителями различных религий позволяет увидеть многое, чему можно научиться, в плане как сходства, так и различий. Что касается сходства, несомненно, главные препятствия в любой духовной практике — материализм и стремление к удовлетворению пяти желаний, славе и почитанию. Все духовные люди согласны в этом. Только духовная работа над собой поможет осознать, насколько мешает нам отвлеченность и привязанность ко внешним удовольствиям. Сознание, которое жаждет большего и лучшего — будь то большие или лучшие материальные блага, слава, респектабельность, чувственные удовольствия, — направляет слишком мало энергии на нравственное преобразование, воспитание в человеке любви, сострадания или мудрости. Все духовные традиции делают упор на преодоление мирских привязанностей. Кроме того, существуют

различия в образе жизни. В нижеприведенном диалоге две монахини — католическая и буддийская — обсуждают жизнь без материальной обеспеченности, в общине, с соблюдением безбрачия. Наши философские воззрения могут различаться, но мы понимаем образ жизни друг друга и практикуем на уровне сердца.

У верующих, принадлежащих к различным религиям, есть сходный опыт, в частности взлеты и падения, которые случаются в духовной практике. К примеру, несколько лет назад сестра Кэтлин Ингленд приехала в наш буддийский монастырь во Франции. Она пробыла монахиней свыше пятидесяти лет и работала в Ватикане. Сначала возникали недоразумения: она хотела познакомиться с нашей практикой, а мы хотели, чтобы она рассказала нам о своей! В конце концов, когда мы смогли выслушать друг друга, я задала вопрос: «Как вы справлялись с кризисами, которые возникали в процессе практики? Как поступаете в те «минуты сердечной тяжести», когда недовольны собой или сомневаетесь?» Она дала бесценный совет: «Полоса кризиса совсем не означает ухудшения практики, — напротив, это знак того, что мы готовы к росту. Наш предыдущий уровень понимания, работавший в течение некоторого времени, уже недостаточен. Нужно идти вглубь, и мы к этому готовы. Вот почему случается кризис. Это бесценное время для роста, потому что, преодолевая кризис, мы приходим к такому уровню понимания, который для нас раньше был недоступен». То, чему я научилась у сестры Кэтлин, позволило мне оставаться буддийской монахиней все эти годы.

Представителей разных религий объединяет, кроме того, опыт сохранения религиозной практики и культуры в тех странах, где они составляют меньшинство. Так как тысячи тибетцев живут в изгнании в Индии и других странах с 1959 года, они заинтересовались еврейским опытом сохранения религии в диаспоре. В последние годы евреи и тибетские буддисты вели взаимовыгодный диалог. Тибетцы узнали о роли семейных традиций и общинной деятельности для сохранения уникальной религии и культуры меньшинства, живущего в изгнании, в то время как евреи смогли по-новому взглянуть на медитацию и мистику, что заинтересовало их соответствующими аспектами собственной религиозной традиции.

Люди разных вероисповеданий могут многому научиться из практики друг друга. Например, Его Святейшество Далай-лама высоко оценивает социальную работу, которую христиане ведут в обществе: создание школ, детских домов, приютов для бездомных, больниц и работа в них, оказание помощи беженцам и неимущим. Он призывает буддистов учиться на примере их христианских братьев и сестер и участвовать в акциях, целью которых является благо общества в целом. С другой стороны, говорит он, буддисты могут научить христиан техникам медитации. Буддизм очень четко описывает способы успокоения и сосредоточения сознания. Люди любого вероисповедания могут практиковать их и применять в своей собственной религиозной системе. Их также могут практиковать те, кто не принадлежит к какой-либо определенной конфессии, а просто ставит целью успокоить сознание и избежать стресса. Таким образом, диалог с людьми других религий может показать нам, как на практике изменить жизнь к лучшему в соответствии с принципами нашей собственной религии.

Межрелигиозный диалог делает наше сознание более открытым. Усиливается

способность изучать, исследовать себя и свои верования. Духовные люди стремятся расширить рамки своего кругозора, избавиться от невежества, углубить способность к пониманию и приятию. Такую возможность им и предоставляет межрелигиозный диалог. Но что происходит, если мы к нему не готовы, «держим оборону» и смущаемся по поводу собственной практики? Если правильно отнестись к такой ситуации, она тоже даст возможность для роста. Например, когда мы беседуем с представителем другой религии и обнаруживаем, что стали в защитную позицию, нам нужно исследовать свое сознание. Может быть, мы угодили в ловушку и исподтишка состязаемся с другим, пытаясь доказать, что одна религия верна, а другая нет? Если это так, то нужно оставить «ментальность спортивной команды» и напомнить себе об истинной цели диалога. Никто не в силах вызвать у нас чувство неполноценности: это чувство порождается нашим собственным сознанием, привыкшим к духу состязания. Когда этого нет, не существует ни победителей, ни побежденных.

Может быть, мы начинаем обороняться, потому что беспокоимся, нравимся ли мы другому человеку и одобряет ли он нас? Стала ли религия частью нас самих так, что, когда ее критикуют, мы воспринимаем это как непонимание и упрек в наш адрес? Надо спросить самих себя, нуждаемся ли мы во внешнем одобрении нашей веры? Почему для нашего спокойствия нужно, чтобы другие люди разделяли нашу веру? Мы, наверное, забыли, что у всех разные склонности и темпераменты и различные взгляды на вещи. Если наша духовная вера испытана на прочность, незачем становиться в оборонительную позицию только потому, что другие с ней не согласны.

Но как быть, если мы глубоко не прониклись собственной верой? Что, если другой задает вопрос, на который мы не знаем ответа, и мы теряемся, не зная, чему верить? Как поступить, если в ходе межрелигиозного диалога наше невежество становится явным или в сознании зарождаются сомнения? Хотя сначала это вызывает дискомфорт, но, по сути, может быть ценным для практики. Когда мы не знаем ответа на вопрос или не можем его четко сформулировать, это означает, что нам нужно обратиться за информацией к нашим учителям и духовно близким людям. Кроме того, больше времени нужно проводить в размышлениях над тем, что мы уже знаем, чтобы лучше это понять. Слушая учения, мы иногда думаем, что ухватили суть. На самом деле мы, возможно, и поняли слова, но, поскольку наше сознание имеет несколько уровней, необходимо время, чтобы постичь всю глубину услышанного. Нелепо ожидать, что мы сами или кто-то другой может знать «ответы на все вопросы». Сомнения или смятение помогают вытянуть нас из самодовольства. Их не стоит бояться. Нужно просто углублять практику, искать ответы на вопросы и размышлять над их смыслом.

Примирение с прошлымЭта книга попадет в руки самым разным читателям. Среди них окажутся

буддисты, христиане, представители других религий, люди, не принадлежащие к определенной конфессии. В числе читателей будут американцы, сингапурцы, люди из других стран. Поэтому следует рассмотреть некоторые проблемы, возникающие в ходе участия разных людей в межрелигиозном диалоге.

В последнее время множество людей на Западе заинтересовалось буддизмом.

Некоторые из них испытывают отрицательные чувства к религии, которую усвоили в детстве. Это могло случиться по нескольким причинам: религиозный учитель или наставник не понимал их или несправедливо наказывал; религия была насильственно привита родителями или учителями; эти люди не соглашались с предвзятым отношением к вопросам секса и другими предрассудками, бытующими в религиозной практике; они обнаружили, что так называемые «верующие» неискренни, высокомерны, склонны к осуждению, ограниченны. Когда мы встречаем другую религию, которая лучше удовлетворяет наши запросы, слишком велико искушение разувериться и видеть одни недостатки в религии, в которой мы выросли. Однако необычайно важно примириться со своим прошлым, а не отвергать его. Если мы стереотипно воспринимаем целую группу практикующих и судим их, то это признак нашей ограниченности и предвзятости. Такое отвращение и необъективность мешают нам практиковать новую веру. Когда проявляется такого рода «отрицательная лояльность» по отношению к факту прошлого, мы зачастую оживляем то, что вызвало наше неодобрение. Хотя мы можем думать, что свободны от какого-либо влияния, потому что отвергли его, на самом деле оно занимает огромное место в сознании, потому что много энергии тратится на его отторжение.

Таким образом, отрицательное отношение к религии показывает, как наши детские воспоминания могут стать на пути духовного роста. Кроме того, это бессмысленно, так как, несмотря на то, что нам не нравится и с чем мы не согласны, мы все же почерпнули немало хорошего из религии детства. Например, она привила нам многие нравственные принципы, позволяющие жить в гармонии с другими. Она открыла нам значение любви и сострадания. Она поощряла нас верить, что есть вещи поважнее, чем сосредоточение на себе. Она открыла, что существует иное счастье, кроме того краткосрочного счастья, которое мы получаем от чувственных удовольствий. Все это заложило фундамент для дальнейшего духовного воспитания и, таким образом, создало преемственность с нашей новой религией. По вдумчивом размышлении мы поймем, сколько пользы принесла религия детства, даже если мы, повзрослев, выбираем другую. Надо избегать крайностей как в положительных, так и в отрицательных оценках. Скажем, для людей Запада, принявших буддизм, полезно будет поразмыслить о сильных сторонах и недостатках их религиозного воспитания с тем, чтобы разрешить эту проблему с эмоциональной и философской точки зрения. Этот же процесс будет полезным и для представителей Азии, которые были формально воспитаны буддистами, но позднее приняли христианство.

Выход из уединенияНекоторые образованные сингапурцы-буддисты стесняются признаться коллегам

по работе в своем вероисповедании. Некоторым сингапурцам кажется, что быть христианином означает быть более западным и современным. Поэтому люди опасаются, что, если другим станет известно о их принадлежности к буддизму, на них будут смотреть свысока, как на «старомодных». С другой стороны, поскольку некоторые христиане в Сингапуре являются миссионерами, буддисты побаиваются неприятного давления, требований посещать церковь, читать христианскую литературу и пр. На самом деле агрессивная религиозная пропаганда — неудачный метод, нарушающий гармонию в обществе. Однако приведенные примеры — еще не основание, чтобы смущаться собственных религиозных убеждений или расстраиваться из-за неумелых действий людей.

Подобным же образом некоторые люди на Западе стыдятся признаться своим коллегам или семье, что они буддисты. В отличие от сингапурских буддистов, западные не боятся, что их сочтут старомодными. Скорее они озабочены, что другие посчитают их «какими-то не такими», странными. Хотя внешне западная культура поощряет индивидуальность, существует колоссальное давление на людей с тем, чтобы они соглашались, поступали и думали, как другие. Люди на Западе боятся, что их не примут или не одобрят, если они не разделяют общепринятых взглядов.

Трудно практиковать религию, если нам недостает уверенности в ней или в самих себе. Мы стыдимся признаться другим в своем вероисповедании по двум причинам: во-первых, мы не уверены в том, во что мы верим и почему; во-вторых, мы привязаны к нашей репутации и боимся потерять друзей. Если мы не удосужились поразмыслить о собственных убеждениях или если такие размышления все же не развеяли серьезных сомнений, тогда межрелигиозный диалог может представлять для нас угрозу. В нас таится множество страхов: «может, я не буду знать, как ответить», «может, я неверно истолкую буддизм», «может, я дам неправильный ответ, а другой меня опровергнет, и чему мне тогда верить?» Если нам задают вопрос, на который мы не можем с уверенностью ответить, лучше просто признаться: мы не знаем, но постараемся найти ответ. Не стоит испытывать унижение или неуверенность только из-за того, что учение Дхармы не обрело ясности в нашем сознании. В конце концов, мы же еще не Будды!

Нужно внимательно взглянуть на нашу привязанность к репутации и стремление быть похожими на других. На самом ли деле нас подвергнут остракизму, если мы будем думать иначе? Почему для нас так важно одобрение других? Если у них другие взгляды, значит ли это, что наши взгляды ошибочны? Неужели дружба возможна только тогда, когда мы исповедуем одну и ту же религию? Эти страхи — в основном проекция нашего сознания. Если мы добры и стараемся достичь взаимопонимания, то, несомненно, получим положительный отклик независимо от нашего вероисповедания. Если другие все-таки держатся отчужденно из-за собственной ограниченности, с этим ничего не поделаешь. Совсем не обязательно, чтобы каждый нас любил или одобрял. Для уверенности в нашем духовном пути и в себе не нужно внешнее одобрение. Нам необходима внутренняя уверенность, которая рождается из созерцания истин учений Будды и применения их в жизни.

Спокойствие и самообладание будут прекрасным противоядием, если мы смущаемся или не уверены в наших взглядах. Мы воспитываем в себе спокойствие, помня, что репутация — всего лишь мнение других, мысли их ума, которые очень быстро меняются и поэтому ненадежны. Кроме того, люди всегда расходятся во мнениях: кто-то соглашается, а кто-то нет. Существование различных мнений вполне законно. Человеческий контакт и тепло возникают, когда мы осознаем свою сопричастность к человеческому роду, а не придерживаемся одной и той же философии. Уверенности в себе прибавится, если постоянно припоминать, что в нас — и в других — заложен потенциал Будды. Сейчас мы не можем быть полностью мудры или сострадательны, но можем стать такими. Осознание наших хороших внутренних качеств и потенциала — более прочная основа для уверенности в себе и самоуважения, чем мнение других. Если мы это осознаем, нас не обеспокоит, что

подумают другие; мы будем относиться к ним с прежней добросердечностью.

Может случиться обратное: мы станем нетерпимыми и критичными к небуддистам или людям с мирскими ценностями. Нужно проследить, откуда берется в нас эта нетерпимость. Почему мы настаиваем, чтобы все были похожи на нас? Может быть, нашу нетерпимость питает чувство неуверенности? Чтобы быть добросердечным, необязательно называться буддистом. Незачем привязываться к ярлыкам, это порождает «ментальность спортивной команды». Будда завещал относиться к людям с открытым сердцем и уважать их. Мы пренебрегаем сутью учения, если живем с чувством собственной праведности и судим других. В каждом есть природа или потенциал Будды — выражаясь в терминах христианства, каждый человек — творение и образ Божий, — и поэтому он достоин нашего уважения.

Об этой книгеДанная книга содержит несколько примеров межрелигиозного диалога. «Духовные

сестры: диалог бенедиктинской и буддийской монахинь» — это беседа сестры Дональд Коркоран и досточтимой Тубтен Чодрон, состоявшаяся в сентябре 1991 года в часовне Анабел Тейлор Холл Корнельского университета (Итака, Нью-Йорк). Спонсорами выступили Центр религии, этики и социальной политики Корнельского университета и Центр духовного обновления Святого Франциска. Достопочтенная Чодрон приехала в Преображенский монастырь, общину сестры Дональд в Виндзоре, в тот же день до начала беседы две сестры провели совместную молитву, за которой последовала многочасовая дискуссия на самые разные темы: от философии до практических аспектов жизни в общине. Корнельская аудитория была пестрой — азиаты и американцы, буддисты, христиане и агностики. Многие впоследствии признались, что пример двух женщин, представительниц различных духовных традиций, которые с уважением и интересом обсуждали духовные традиции друг друга, оказался очень вдохновляющим. Он указал на возможность полного глубокого смысла диалога, помогающего лучше понять собственную духовную традицию. В фирме «Сноу Лайон Пабликейшнз» можно приобрести аудиозапись их беседы в Корнельском университете.

«Значение монашеского образа жизни» — это беседа Его Святейшества Далай-ламы с группой христианских и буддийских монахов и мирян в монастыре Христа-Царя в Кокфостере, Лондон. Монастырь принадлежит бенедиктинскому братству Монте Оливето. Беседа проходила 17 сентября 1994 г. как заключительная часть семинара Джона Мейна, где Его Святейшество Далай-лама впервые дал обширный комментарий к христианским Евангелиям. Ранее тем же утром Далай-лама провел медитацию с бенедиктинскими монахами. Существует видеозапись семинара в серии «Доброе сердце», сделанная в Лондоне Медио Медиа.

«Беспредельная любовь» повествует о трехдневном визите сестер Чандашири и Медхананди, двух тхеравадинских буддийских монахинь монастыря Амаравати в Англии, к монахиням ордена Сестер божественной любви — одного из нескольких англиканских орденов, практикующих созерцание, в монастыре Воплощения в Фэйрэйкрсе — пригороде Оксфорда.

Я очень благодарна сестре Дональд Коркоран за многочисленные совместные

беседы и редактирование ее раздела рукописи. Хочу также поблагодарить Его Святейшество Далай-ламу и сестру Чандашири за разрешение воспроизвести их статьи. «Значение монашеского образа жизни» было перепечатано с разрешения «Солнца Шамбалы» из майского выпуска 1995 г. «Беспредельная любовь» была воспроизведена по изданию «Новости лесной сангхи», и авторские права принадлежат издательству «Амаравати». Большое спасибо Синди Фелис, которая сделала запись беседы, Майклу Руффра за ценные редакторские замечания и корректуру книги; Обществу друзей Дхармы за поддержку в процессе работы над книгой; Вонг Кам Чену за оформление обложки, фирме Dana Promotion Pte. Ltd. за организацию публикации, а также многочисленным спонсорам, благодаря которым книга увидела свет. Все ошибки и упущения — на совести автора. Я от всего сердца хотела бы, чтобы «духовные сестры» поощряли занимающихся духовными практиками учиться друг у друга, что обогащало бы опыт всех духовных традиций, рассеивало предрассудки и способствовало установлению гармонии между людьми.

Тубтен Чодрон Сиэтл, Вашингтон, США

Духовные сестры: диалог бенеликтинской и буллийской монахинь

Сестра Дональд ЖИЗНЬ БЕНЕДИКТИНСКОЙ МОНАХИНИ

Это большое счастье — собраться вместе, чтобы учиться друг у друга и делиться друг с другом. Сегодня вечером я хотела бы коснуться следующих четырех моментов: монашеского идеала, традиции, к которой принадлежу я, того, как я стала бенедиктинской монахиней, и духовного становления.

Монашеский идеалМонашество известно во всем мире: мы знаем буддийских монахов и монахинь,

индусов-аскетов, китайских отшельников-даосов, суфийские братства и христианскую монашескую жизнь. Поэтому правильно было бы сказать, что монашеская жизнь существовала до Евангелия. В силу каких-то причин в человеческом сердце заложен инстинкт (и некоторые ему следуют) жить обособленно от других, посвящая всего себя без остатка духовной практике. В книжном обозрении «Нью-Йорк Тайме», посвященном стихотворениям Томаса Мертона и вышедшем несколько лет назад, отмечалась замечательная особенность Мертона: он открыл смысл жизни «по максимуму». Это был замечательный комментарий к монашеской жизни. Это и есть жизнь «по максимуму»: обычное существование — всего лишь удел домохозяина. Монашеский путь исключителен, и все же мне кажется, что в сердце каждого человека есть «монашеское измерение» — ощущение абсолюта, чувство поглощенности запредельным и осознание того, что это значит. Этот опыт был пережит и исторически конкретизирован в нескольких крупных религиозных традициях человечества. Поэтому сегодня вечером мы с Чодрон пришли сюда, чтобы побеседовать с вами, поделиться опытом наших традиций и рассказать, что собой представляет монашеская жизнь.

Бенедиктинская традицияЯ бенедиктинка, принадлежу к римско-католической церкви и очень люблю свою

традицию. В сущности, думается мне, любой буддист может сказать, что я слишком к ней привязана, но такая привязанность может привести к успеху. Много лет назад сестра из другого ордена сказала мне: «Может быть, Церкви и не нужно столько орденов — достаточно одного, который бы назывался Американские сестры». Я ответила: «Замечательно! Если все хотят стать бенедиктинцами, это замечательно!»

Бенедиктинский орден, основанный в 529 г., — старейший монашеский орден на Западе. Святой Бенедикт является покровителем Европы; его называют отцом западного монашества. До его появления монашеский опыт насчитывал 250 лет, и отчасти благодаря ему ранние традиции — духовная практика отцов-пустынников, Иоанна Кассиана, Евагрия и других — укоренились в южной Франции и Галлии. Источник, которым поначалу пользовался Бенедикт, «Правило Учителя», — это 250- летний опыт и традиция в концентрированном виде. Бенедикт дополнил его толкованием Евангелия и описанием монашеской жизни, которая представляла собой via media, путь смягчения крайностей. Это была жизнеспособная модель монашества, появившаяся как раз в момент распада Римской империи. Монашеский образ жизни бенедиктинского ордена и его монастыри образовали фундамент западной цивилизации, а монахи-бенедиктинцы сохранили многое из классической культуры — рукописи и прочее. Историки называют период с шестого по двенадцатое столетие бенедиктинскими веками.

Св. Бенедикт создал основную модель монастырской жизни. С самого начала в орден бенедиктинцев принимались как мужчины, так и женщины, потому что у Св. Бенедикта была сестра-близнец Св. Схоластика, жившая в женском монастыре неподалеку от брата. Когда в конце концов Папа Св. Григорий Великий послал бенедиктинцев в Англию, монахини-августинки и бенедиктинки достаточно рано обосновались на острове Танет у английских берегов. С самого начала бенедиктинской традиции существовали мужская и женская ветви ордена. По сути, это верно и в отношении более молодых орденов католической церкви: у францисканцев и доминиканцев тоже есть мужская и женская ветви ордена, хотя, насколько мне известно, женщин-иезуитов не существует — по крайней мере, пока.

Образ жизни монаха-бенедиктинца сочетает в себе молитву, работу и учебу. Св. Бенедикту удалось создать идеально сбалансированный дневной ритм, отведя определенные часы на совместную молитву — богослужение или литургическую молитву, время для индивидуальной молитвы, время для обучения — практика, называемая lectio divina (вдохновенное чтение священного текста), — а также время для работы. Девиз бенедиктинцев — ora et labora (молись и трудись), хотя некоторые утверждают, что это молитва и работа, работа, работа! Такая сбалансированная жизнь и есть залог успеха бенедиктинской традиции. Она существует вот уже 15 столетий благодаря здравому смыслу и особому почитанию евангельских ценностей. У Св. Бенедикта был особый подход к молодым и старым, не утвердившимся в вере, паломникам. К примеру, целая глава «Правила» посвящена гостеприимству и приюту странников. Бенедиктинский девиз истолковывался как любовь к учению и следование Божественной воле. У бенедиктинцев традиционно высокий уровень культуры и эрудиции. Женщины сыграли очень важную роль в жизни ордена. Бенедиктинцы всегда помнили о заслугах Св. Гертруды и Хильдегарды из Бингена, которые были заново открыты для мира в последние 5- 10 лет. На сегодняшней

встрече мы с Чодрон говорили о преемственности и передаче традиции; хотя у нас на Западе не существует отношений типа «мастер — ученик», как в буддизме, однако в монастырях имеет место тонкая духовная преемственность от поколения к поколению. Например, в бенедиктинском женском аббатстве в Англии практикуется уникальная молитва, насчитывающая уже четыре столетия и восходящая к Августину Бейкеру — замечательному религиозному писателю. Традиция передается от одной монахини этого монастыря к другой. Монастыри — великие хранилища и бесценный источник духовной силы и знания в религиозной традиции.

Первые буддийские монахи странствовали небольшими группами, оставаясь в монастырях только в сезон дождей. Чодрон сказала мне, что продолжает эту традицию странствований, даже если приходится летать самолетом. В отличие от буддистов, бенедиктинцы — единственный орден Римской церкви, который дает обет постоянного пребывания в монастыре. Это вовсе не означает, что мы скованы по рукам и ногам и вынуждены в буквальном смысле слова оставаться на одном месте. Дело в том, что в VI веке, когда Бенедикт составлял правила, существовало множество свободно странствующих монахов. Некоторые из них пользовались дурной славой и звались гировагами (бродягами). Бенедикт попытался изменить это положение дел, создав стабильную монашескую общину. История бенедиктинского ордена насчитывает, однако, много странствующих монахов и монахов — паломников. Хотя и я давала обет постоянного пребывания в монастыре, мне пришлось немало времени провести в дороге. Главное здесь, конечно, быть в общине и жить ее жизнью.

Мое призвание и опыт монашестваЯ почувствовала свое призвание, когда училась в 8-м классе и моя бабушка по

матери неожиданно умерла. Я вдруг столкнулась с вопросом: в чем смысл человеческого существования? Для чего это все? Отчетливо помню одну мысль: «Или Бог есть, и все имеет смысл, или Бога нет, и все бессмысленно». Я размышляла над тем, что, если Бог существует, в жизни стоит постоянно об этом помнить. Хотя я не ходила в католическую школу и не была знакома с монахинями, в определенном смысле это было началом моего призвания, потому что я заключила: «Да, Бог есть, и я буду жить, всегда помня об этом». Я была обычным ребенком, посещавшим воскресную, но не будничную мессу, особых духовных переживаний у меня не было до тех пор, пока неожиданное столкновение со смертью не заставило меня задуматься о смысле человеческого существования.

Через несколько лет, во время учебы в университете, я стала ясно ощущать призвание к религиозной жизни и жизни в бенедиктинском ордене в частности. Как раз в это время стало крепнуть мое желание молиться и входить в соприкосновение с божественной реальностью. В 1959 г. я вступила в действующую бенедиктинскую общину в Миннесоте, которая занималась обучением, уходом за больными и общественной деятельностью.

Я состою в ордене бенедиктинок вот уже более 30 лет, и для меня это великая благодать и замечательное переживание. Я ни о чем не жалею, это было чудесное путешествие. В начале моей монашеской жизни в Миннесоте я одновременно преподавала и жила в монастыре. Со временем возникло желание сосредоточиться на

духовной практике; я ощущала призвание к созерцательной жизни и не знала, как быть с этим. Шесть лет я пробыла преподавателем в университете, а затем отправилась на восточное побережье на учебу в Фордем. Я все более остро ощущала, что выбор созерцательной жизни был правильным, но прежде, чем удалось его реализовать, я преподавала в течение трех лет в Сент-Луисском университете. Я знала двух сестер из Сиракуз, которые собирались основать общину «с нуля» в Сиракузской диоцезии, и попросила у своей общины из Миннесоты разрешения присоединиться к ним. Еще до этого я решила, что сначала следует там побывать. Поэтому в 1978 г. я отправилась из Сент-Луиса в Нью-Йорк Сити с остановкой в Сиракузах. На праздник Преображения я ехала из Сиракуз в Нью-Йорк Сити, и по дороге у меня почти закончился бензин. Я добралась до небольшого городка Виндзор и, проезжая главной улицей, сказала себе: «Хорошо было бы жить вот в таком маленьком городке». Сестры не имели ни малейшего представления, в какой части Сиракузской диоцезии они собираются обосноваться. Спустя шесть месяцев я получила письмо от сестры Жан-Мари, в котором говорилось, что они приобрели недвижимость в южной части штата Нью-Йорк в 15 милях к востоку от Бингхэмтона. У меня возникла непонятная уверенность в том, что я знаю этот город, и, конечно же, это оказался Виндзор. Верю, что рука Господня явственно указала мне путь в Виндзор.

После трехлетней аспирантуры в Сент-Луисе я переехала в Виндзор для работы с другими сестрами. Мы хотели основать на новом месте общину, что было само по себе делом сложным и увлекательным. Нашей целью было вернуться к классическому образу жизни бенедиктинских монахов — жить на земле, в уединении, простоте и молчании. Гостеприимство играет важную роль в нашей жизни, поэтому у нас два дома для приема гостей. Община состоит из пяти монахинь, и мы надеемся, что наши ряды пополнятся, хотя она никогда не будет огромной. Сейчас среди нас есть молодая сестра, которая замечательно пишет иконы.

Единственная моя привилегия в ордене — это 8-летнее участие в комиссии, состоящей из монахов и монахинь бенедиктинского и траппистского орденов, которой Ватикан поручил начать диалог с буддийским и индуистским монашеством. В середине семидесятых годов секретариат Ватикана провел беседы с представителями других крупных религий мира и заявил, что ключевая роль в этих беседах должна принадлежать монашеству, поскольку монашество распространено во всем мире. В течение восьми лет я состояла в комитете, начавшем диалог с индуистскими и буддийскими монахами и монахинями в США, и благодаря нашей финансовой поддержке несколько тибетских монахов смогли посетить американские монастыри. В 1980 г. меня направили представителем на Третью Азиатскую монашескую конференцию в Канди (Шри- Ланка), — это была встреча христианских монахов в Азии. Наша делегация уделяла на этой встрече особое внимание бедности, простоте образа жизни, а также проблеме диалога с другими религиозными традициями.

Духовное становлениеЧто подразумевает духовность? Для меня духовность, или духовная жизнь,

сводится к одному- единственному слову — преображение. Путь лежит через изменение, переход от нашего прежнего «я» к новому, от невежества к просвещению,

от эгоизма к альтруизму. Об этом процессе можно говорить по-разному. Индуизм использует понятия ахамкара — поверхностное «я» и атман — глубинное «я», которое приобретается посредством духовной практики. Мертон говорил о преображении как о переходе от ложного «я» к подлинному единству в Боге. В суфийской традиции утверждается, что необходимо разрушить наше прежнее «я» — фана и воссоздать более глубокое, духовное «я» — бака. Я не хочу сказать, что это все одно и то же, но эти представления явно аналогичны, если даже не родственны по своей природе. Тибетский буддизм использует понятие «я» — ваджра, и небезынтересно отметить, что Тереза Авильская в книге «Внутренний замок» описывает движение вовнутрь, к средоточию души, как шаги и этапы духовной практики. Она пишет: «Я оказалась в центре своей души, где и увидела ее, сверкающую, подобно алмазу». Алмазный символ, ваджра — это универсальный архетипический символ духовной трансформации. Алмаз блестит — свет сияет, проходя сквозь него, — но его нельзя разрушить. Он появляется в результате трансформации под воздействием мощного давления и высоких температур. По-моему, все настоящие духовные трансформации — результат мощного духовного воздействия и душевного жара. В гл. 22 «Книги Откровения» есть видение небесного Иерусалима — конца Вселенной или же завершения нашего духовного странствия. Автор «Книги Откровения» описывает мандалу: «И я увидел город с 12 вратами, а посредине — престол Агнца, Отца и Сына, и Святого Духа, и реку жизни, текущую от престола в четыре стороны света». Это христианское истолкование Троицы. По словам автора «Книги Откровения», эти воды кристально чисты и подобны алмазу.

Божественный, запредельный свет Божьей благодати — это и есть тот кристально-чистый свет, тот алмазный блеск, который сияет внутри нас. Мы назвали монастырь в Виндзоре в честь Преображения, потому что верим: монахи призваны преобразить себя для того, чтобы преобразить Вселенную, изменить не только самих себя, но и весь мир, позволить этому свету сиять из наших глубин всему творению.

Тибетские буддисты изображают просветление еще и как союз мудрости и сострадания. Я размышляла над этим и, возможно, употребляю эти понятия в более широком смысле, чем вы, но, думается мне, каждый человек стремится к любви и знанию. Эти главные качества, заложенные в нас инстинкты нужно преобразить, чтобы сделать любовь и знание совершенными. Наша любовь подобна душе, которая должна обрести смысл существования, а наше знание — намерение, которое надо одухотворить. Это означает, что знание с помощью любви должно претвориться в мудрость, а любовь должна стать мудрой, чтобы преобразиться. По- моему, этот процесс, приводящий к союзу мудрости и сострадания, мы находим на всех великих путях святости. Я не уделяла особого внимания женщинам и женскому опыту, но этот вопрос мы обсудим в ходе беседы. Сегодня в монастыре у нас с Чодрон получился очень интересный разговор на эту тему! Если не ошибаюсь, ученые обнаружили, что самое раннее свидетельство о монашеской жизни оставлено индийскими женщинами-джайнистками. Похоже, первыми монахами в истории оказались женщины.

Достопочтенная Чодрон ЖИЗНЬ БУДДИЙСКОЙ МОНАХИНИ

Я хотела бы начать с краткой истории буддийского монашества, а затем рассказать о собственном монашеском опыте. Некоторые заинтересуются, откуда у американки взялась такая прическа? И в конце беседы я расскажу о возможностях буддизма на Западе.

Буддийское монашествоБуддийское монашество зародилось около 2,5 тысяч лет тому назад в Древней

Индии, при жизни Будды Шакьямуни. Члены сангхи, как они назывались, были странствующими нищенствующими монахами и монахинями — таков был в ту пору образ жизни тех, кто занимался религиозной практикой. Индусы-аскеты доныне остаются приверженцами этой традиции. Сангха зависела от поддержки людей, ее члены ходили из дома в дом и принимали от хозяев подношение в виде еды. В свою очередь, сангха проповедовала мирянам Дхарму — учение Будды. Во время сезона дождей сангха оставалась в простых жилищах, а не странствовала с места на место, как это бывало в остальное время года. После ухода Будды общины становились все более «оседлыми», пока монастыри в конце концов не стали местом постоянного пребывания монахов и монахинь.

Посвящение в монахини существует со времен Будды. Первой монахиней была его тетя, воспитавшая его после смерти матери. Хотя по субординации монахини и подчинялись монахам, их духовные способности были общепризнанными. В «Тхеригатхе» содержатся учения нескольких монахинь — непосредственных учениц Будды, достигших высших прозрений.

Из Индии буддизм в III веке до н.э. проник в Шри-Ланку. Юго-Восточная Азия тоже стала буддийской, как в свое время нынешние Индонезия, Пакистан и Афганистан. Оттуда, а также морским путем через Индию, буддизм распространился в Центральную Азию и Китай. Из Китая буддизм попал в Корею и Японию. В VII в. н. э. буддизм проник в Тибет из Китая и Непала. Сейчас он прокладывает себе путь на Запад.

Существует три ступени монашества у женщин: бхикшуни, сиксамана и шраманерика. Чтобы принять монашеские обеты во всей полноте, т.е. стать бхикшуни, необходимо получить посвящение у 10 бхикшуни и 10 бхикшу (монахов, принявших полные обеты). Для посвящения в низшие ступени монашества не требуется такого количества людей. В итоге ситуация с монахинями в различных буддийских странах обстоит по-разному, в зависимости от ступени посвящения, доступной для них в каждой отдельной стране.

Дочь великого буддийского царя Ашоки принесла систему посвящений в бхикшуни из Индии в Шри-Ланку. Оттуда эта система попала в Китай, а впоследствии в Корею. Полное посвящение для монахов-бхикшу распространилось до Тибета, но с монахинями дело обстояло сложнее: таким большим группам бхикшуни было непросто странствовать по Гималаям. Поэтому в Тибете известна лишь первая ступень посвящения — шраманерика.

Позднее посвящение в бхикшуни полностью исчезло в Шри-Ланке из-за политических преследований буддизма. В настоящее время шри-ланкийские

женщины могут получить 10 наставлений шрамане- рики. В Таиланде, Камбодже и Бирме мужчины могут стать бхикшу, в то время как практикующие и принявшие посвящение женщины оказываются «неприкаянными». Они уже не мирянки, так как приняли обет целомудрия, но при этом они не получили 10 наставлений шраманерики (послушницы).

Система полного посвящения в бхикшуни существует и успешно работает в китайском и корейском буддизме, она вызвала всплеск интереса среди женщин всех буддийских традиций. Некоторые из нас ездили на Тайвань, в Гонконг, Корею или США для посвящения в бхикшуни, поскольку наша собственная буддийская традиция не дает возможности для этого, и люди стали обсуждать, как создать в будущем условия для такого посвящения в рамках собственной традиции. Не следует торопиться с введением посвящения в бхикшуни, так как это связано с резкими изменениями ментальности в традиции, где в течение множества веков женщины не принимали полных обетов.

Внешний облик буддизма менялся, ему приходилось приспосабливаться к разным культурам, странствуя из одной страны в другую. Однако сущность учений Будды осталась неизменной. Например, во времена Будды носили одежду шафранного цвета. В Китае этот цвет был привилегией императора, поэтому монашеские одеяния приобрели приглушенный серый или черный цвет. Кроме того, в китайской культуре считается неприличным обнажать тело, и одежда китайских монахов снабжена рукавами. У тибетцев нет шафранной краски, поэтому они красят одежду в темно-коричневый или темно-бордовый цвет.

Другой пример того, как буддизм приспосабливался к различным культурам, — это обеспечение сангхи (монастырской общины) всем необходимым для жизнедеятельности. В Древней Индии монахи смиренно ходили от дома к дому, собирая подаяния мирян, которые считали за честь помогать религиозным людям в их практике. Будда положил взаимопомощь в основу отношений сангхи и мирян. Тем, кто хотел полностью посвятить жизнь духовной практике, не приходилось заниматься физическим трудом, возделывать землю, готовить еду и зарабатывать деньги. У них было время для учебы и медитации благодаря поддержке людей, которые остались жить и работать в миру. Сосредоточившись на практике и развитии необходимых качеств, монахи впоследствии становились учителями Дхармы и подавали вдохновляющий пример другим. Так Будда установил систему взаимопомощи, где одна сторона оказывает материальную, а другая — духовную поддержку. Каждый сам волен выбирать, каким способом приносить пользу обществу.

Традиция сбора подаяний по мере распространения буддизма проникла в Шри-Ланку и Юго-Восточную Азию, и обет нестяжания там строго соблюдался. Однако в Тибете данный обет не имел практического смысла. Монастыри располагались за пределами городов, и ходить по морозу каждый день, собирая подаяния, было нецелесообразным. Поэтому тибетцы стали приносить еду монастырям или жертвовали деньги и землю с тем, чтобы сангха могла себя прокормить. В Китае чаньские (дзен- ские) монастыри находились далеко от городов, и монахи работали на земле, заботясь о своем пропитании. Итак, экономическое положение сангхи в

разных странах различное, оно зависит от местной культуры и конкретных обстоятельств.

Мой опытЯ росла не в буддийском, а иудео-христианском окружении. Я родом из еврейской

семьи (не слишком, правда, религиозной), но воспитывалась в христианской общине. Еще ребенком я задавала множество вопросов: «Почему я здесь? Для чего мы живем?» Мое детство пришлось на войну во Вьетнаме, поэтому я спрашивала: «Зачем люди убивают друг друга, если они хотят жить в мире?» Ребенком я столкнулась с расовыми волнениями, и меня мучил вопрос: «Почему люди плохо относятся к тем, у кого другой цвет кожи? Что это значит — быть человеком? Почему нам нельзя жить вместе?» В общине я не смогла найти ответы на эти вопросы. Ответы часто вообще отбивали у меня охоту спрашивать. Мне говорили: «Сходи погуляй с друзьями, поиграй и не думай так много». Но такие ответы меня не устраивали.

Окончив в 1971 г. Лос-Анджелесский университет, я отправилась путешествовать по Европе и Северной Африке, сушей добралась до Индии и Непала: мне хотелось узнать больше о человеческом опыте и переживаниях. Затем я вернулась в Лос- Анджелес и стала учительницей в городской школе нетрадиционного обучения. Однажды летом мне в книжном магазине попалось на глаза объявление о трехнедельном курсе медитаций, который будут вести два тибетских монаха, Лама Йеше и Зопа Ринпоче. Дело было на летних каникулах, и я пошла. Я ничего не ожидала — по сути, и не знала, чего можно ждать, — наверно, поэтому происшедшее так глубоко затронуло меня. Курс был задуман таким образом, что сначала мы слушали наставления, а потом медитировали на них. Мы рассматривали поучения с точки зрения логики и применения их в собственной жизни.

Постепенно фрагменты стали складываться в общую картину, и передо мной забрезжили ответы на вопросы, не оставлявшие меня с детских лет. Кроме того, буддизм предлагал, как можно справляться с часто встречающимися повседневными ситуациями; буддийские техники позволяют преобразовывать разрушительные эмоции — ревность, привязанность, гнев. Эти занятия существенно изменили мою жизнь к лучшему. Со временем возникло желание стать монахиней — тогда было бы больше времени для практики, да и сам уклад жизни располагал бы к ней. Это был мой личный выбор, вовсе не обязательный для остальных. Многие знакомятся с буддизмом, занимаются им, но не принимают монашеских обетов. Когда я пыталась пристальнее взглянуть внутрь себя, становилось ясно, как глубоко укоренились во мне эгоизм, гнев и привязанности. Нужна была четкая дисциплина, чтобы разрушить прежние умственные, словесные и физические привычки. Сан монахини создал мне внешние условия для такой трансформации, чтобы затем я могла, в свою очередь, благотворно повлиять на других.

В 1977 г. в Дхарамсале (Индия) я приняла обеты шраманерики; за этим последовали долгие годы учебы и практики в Индии и Непале. По мере проникновения буддизма на Запад моих учителей приглашали на открытие центров в другие страны, и они посылали старших учеников для помощи в их организации. Я прожила в Италии около двух лет, а во Франции — три года, в перерывах между

поездками возвращаясь в Индию. В 1986 г. я отправилась на Тайвань, чтобы принять обеты бхикшуни, — это событие преобразило мою жизнь. Затем учитель попросил меня отправиться в Гонконг, а потом в Сингапур для преподавания. В настоящий момент я провожу восьмимесячную учебную поездку по США и Канаде. Я стала странствующей бездомной монахиней, совсем как во времена Будды, только теперь мы путешествуем самолетом!

Что именно привлекло меня в буддизме? Несколько моментов. Во время первого курса Зопа Ринпоче сказал: «Нет необходимости верить всему, что я говорю. Поразмышляйте об этом, проверьте мои слова логикой и собственным опытом, прежде чем поверить». Я вздохнула облегченно: «Какое счастье!» и слушала дальше, — нас не заставляли ничему верить. В буддизме очень важно размышлять о смысле учения, глубоко его исследовать. Это порождает веру, но не обычную слепую веру. Вера в буддизме — это уверенность, приходящая в результате обучения и понимания. Такая пытливость вполне согласуется с моим характером. Мне нравится вести беседы и споры, свободно задавать вопросы и ставить под сомнение сказанное. В буддизме это возможно.

Буддизм открыт для научного поиска. Его Святейшество Далай-лама участвовал в нескольких научных конференциях и интересуется научными исследованиями. Он даже разрешил ученым проводить тестирование (в том числе вести запись электроэнцефалограмм) медитирующих, чтобы найти научное объяснение тому, что происходит при медитации. Его Святейшество также сказал, что, если наука может убедительно доказать что- либо, мы, буддисты, должны будем это принять, пусть даже оно противоречит сказанному в священных текстах. Такая открытость для научного поиска вносит свежий дух обновления в буддизм.

Буддизм и наука сходным образом объясняют бытие Вселенной в терминах причины и следствия. Иными словами, ничто не происходит случайно, само по себе. Все имеет свою причину. Нынешнее состояние — итог того, что было в прошлом, а сейчас мы создаем причины будущих событий. Это ни в коем случае не учение о предопределении; скорее оно говорит о связи между прошлым и будущим, о том, что во Вселенной не существует ничего обособленного. Наука имеет дело с причиной и следствием в физическом плане, в то время как буддизм исследует работу этого механизма на ментальном уровне.

В отношении человеческого существования вопрос о причине и следствии превращается в вопрос перерождения. Наше сознание не функционирует без причины. До нынешнего появления на свет у нас был непрерывный сознательный опыт. Точно так же смерть не ^южет положить конец нашему сознанию. Иначе говоря, наше тело похоже на гостиницу, где мы живем какое-то время, а смерть напоминает переезд из одного номера в другой. Мы не привыкаем к гостиничным номерам, потому что знаем: мы здесь всего лишь временные жильцы. Поэтому не нужно цепляться в страхе свое тело, отождествляя его со своим неизменным «я».

Мне кажется, разговор о перерождениях заставляет о многом задуматься. Сначала я все же не была в этом уверена, но, поразмыслив логически и выслушав рассказы тех, кто помнил свои предыдущие рождения, я открыла в этом какой-то смысл. Хотя я

не помню предыдущие воплощений, мой жизненный опыт вполне объясним с точки зрения теорий о перерождениях и карме. К примеру, буддизм не отрицает влияния генетического фактора и окружения на людей. Однако этого недостаточно. чтобы объяснить мой личный опыт. Почему я стала буддисткой? Какую потаенную струну надо было задеть, чтобы я решила сделаться монахиней? С точки зрения генетики, в моей родословной нет буддистов. В детстве в моем окружении не было ни одного буддиста. Я выросла в общине, относящейся к среднему классу, и практически не сталкивалась с буддизмом, если не считать занятий по социологии. Но все же при первом соприкосновении с учением Будды словно что-то щелкнуло внутри, и воздействие было настолько сильным, что мне захотелось посвятить всю жизнь духовному преображению. Кажется, единственное объяснение этому — мое знакомство с буддизмом в предыдущих рождениях. Остался какой-то отпечаток, осталось воспоминание о буддизме, дремавшее в годы юности. Если бы кто-нибудь сказал мне в 20-летнем возрасте, что я стану буддийской монахиней, я решила бы, что разговариваю с сумасшедшим. Тогда я вовсе не собиралась быть верующей или принимать обет безбрачия! Когда впоследствии мне повстречались буддийские Учителя, к моему великому удивлению, этот интерес проявился.

Мой интерес к буддизму возрос также благодаря его психологическому аспекту, в частности обсуждению отрицательных сторон сосредоточенности на своем «я» и особым техникам для развития любви и сострадания. Ребенком я нередко слышала от людей: «Возлюби ближнего, как самого себя». Мои детские годы, однако, пришлись на войну во Вьетнаме, и я не замечала большой любви между людьми. Кроме того, я не понимала, как можно любить всех, когда вокруг столько гадких людей! Буддизм предлагает способ, как можно постепенно утишить гнев, увидеть, что люди достойны любви, преодолеть страх и открыть себя с тем, чтобы на самом деле любить других. Меня больше всего увлекала перспектива развить в себе эти качества и соответственно систематически тренировать свое сознание.

Помимо этого, в буддизме привлекало то, что в течение 2500 лет люди практиковали учение — Дхарму — и получали результат, обещанный Буддой. Сейчас, когда Америка превратилась в этакий духовный супермаркет — здесь учителя-самозванцы предлагают миллионы духовных путей, — буддизм является путем, доказавшим свою истинность и выдержавшим испытание веками. Показательно уже то, что учения хранились, практиковались и передавались в неизменном виде.

Мне очень нравится практика медитации. В буддизме описаны различные техники успокоения ума и самопознания. Здесь нет раздвоения между разумом и чувством или между умом и интуицией. Они могут быть полезны друг другу. Иначе говоря, если применять свой ум «с умом», если использовать разум для исследования опыта, наши чувства и способ мышления полностью трансформируются. Опыт и интеллект могут работать «в связке», а не враждовать, как это часто случается на Западе. Дополняя друг друга, они не противоборствуют, а, наоборот, способствуют внутреннему росту.

Появление буддизма на ЗападеМне, как буддийской монахине первого поколения на Западе, приходится

сталкиваться с новым и необычным; моё воспитание буддийской монахини

значительно отличается от воспитания монахинь из Азии, в чьих культурах существуют вековые буддийские традиции и религиозные организации. Они принимают обеты, поступают в монастырь, и практика напоминает биологический процесс осмоса: они впитывают суть монашества, просто живя в общине. Им даются указания на родном языке, они получают поддержку и одобрение окружающего общества.

Для монахинь на Западе все обстоит иначе. Западное общество не понимает, чем занимаются такие люди, как я. «Зачем вы бреете голову? Почему вы носите нелепый наряд? Зачем вы принимаете целибат? Для чего вы сидите на полу скрестив ноги и закрыв глаза?» На Западе для нас не существует монастырей, поступив в которые, можно было бы получить хорошее буддийское образование. Несмотря на то, что многие учителя из Азии создали на Западе Дхарма-центры, они прежде всего рассчитаны на нужды буддистов-мирян, у которых есть работа и семья. Поэтому многим монахиням приходится ехать в Индию, чтобы получить учение и практиковать, отсюда трудности бюрократического, финансового характера, а также проблемы со здоровьем, которые возникают на новом месте.

Финансовая поддержка западных монахинь оставляет желать лучшего. На Западе привыкли думать, что о нас уже позаботилась такая большая организация, как «церковь», поэтому им не приходит в голову делать пожертвования на наше содержание. Еще одна трудность, с которой приходится сталкиваться монахиням, — это отсутствие «образцов для подражания». Для последователей китайского буддизма такой проблемы, практически, не существует, поскольку китайские монахини активны и образованны. Однако для нас, последователей тхеравадинской или тибетской традиций, явно не хватает образцов для подражания, хотя история знает немало женщин-практиков. В данном случае сама я — западная женщина, в то время как большинство выдающихся представителей традиции — мужчины из Тибета. Все эти сложности заставили меня заглянуть внутрь себя и постепенно примириться с ситуацией, а не растрачивать время на пустые желания ее изменить. В буддизме существуют способы преобразования неблагоприятных обстоятельств в Путь, и на этом пути я обнаружила преимущества своего положения западной монахини в первом поколении. Во-первых, в Азии легко полагаться на буддийское окружение; оно само по себе дает человеку силу для практики. На Западе окружение нередко настроено враждебно; оно пытается убедить нас, что источник счастья — материальные блага, секс, красота, престиж, но не религия. Чтобы выжить в таком окружении, нужно искать вдохновение и духовную энергию в глубинах своего «я». Это подталкивает нас к осознанию цели и методов религиозной практики; здесь «или пан, или пропал». Пришлось согласиться с тем, что мой опыт — и благоприятные обстоятельства, и препятствия — это итог предыдущих действий, или кармы. Осознавая, что мои мысли, слова и поступки станут причинами будущих событий, я приучаюсь быть осторожной в мыслях и находиться сознанием в настоящем моменте.

Принести буддизм на Запад одновременно сложно и увлекательно, ведь мы пытаемся передать сущность религии или духовного пути от одной культуры другой. Буддизм в Азии соединен с азиатской культурой, и порой бывает трудно определить, что относится к буддизму, а что к культуре. Делая первые шаги в монашеской жизни, я не улавливала различия между культурой и сущностью, между формой и смыслом.

Мое сознание воспринимало это как буддизм, и я изо всех сил старалась принять это. В итоге я пыталась вести себя, как тихие и кроткие тибетские монахини. Им бы никогда не пришло в голову выступить перед такой аудиторией, или написать книгу, или оспорить сказанное. Тибет — очень патриархальное общество. Хотя в семье и в деловых вопросах женщина и мужчина более или менее равноправны, в религии и политике они не равны. Робость тибетских монахинь может означать их смирение — качество, которое нужно вырабатывать в себе на пути, а может быть и признаком недостаточной уверенности в себе или ответом на социальное ожидание относительно их норм поведения. Мне трудно судить. Как бы то ни было, несколько лет я пыталась быть тихой и незаметной, как они, но появилось чувство нарастающего напряжения, пока я не сказала себе: «Подожди, что-то здесь не срабатывает, ведь это не я. Я выросла на Западе, закончила колледж и работала по всему миру — в этом мое отличие от большинства тибетских монахинь. Не надо им подражать — это бессмысленно, нужно следовать своей собственной культуре». Этот момент был решающим. Я осознала, что духовность — это процесс внутреннего преображения; не нужно втискивать себя в искусственный образ хорошей монахини. Быть откровенной, открытой — это хорошо, но нужно поработать над мотивацией и внутренним отношением ко многим вещам.

В 1986 г. я отправилась на Тайвань принять обеты бхикшуни и пробыла два месяца в китайских монастырях — это было замечательно. Передо мной снова встал вопрос: «Что есть буддизм и что относится к культуре?» Мое становление как буддистки прошло в тибетской культуре, и тут вдруг я оказалась в китайском монастыре, стала носить китайские одежды — они очень отличаются от тибетских, к которым я привыкла. Китайская культура носит формальный характер, она любит точность исполнения, в то время как в тибетской намного выше степень свободы. Китайским монахиням приходилось то и дело поправлять мой воротничок и правильно складывать мне руки во время молитвы. Во время общей молитвы в тибетских монастырях обычно сидят, а в китайских стоят. У меня отекали ноги из-за непривычки к многочасовому стоянию, — я привыкла к многочасовому сидению! Было и много другого: мы молились на китайском, а не на тибетском. Другим был поклон, другим был этикет.

Это заставило меня задаться вопросом: «Что такое буддизм?» Пришлось признаться, что я не тибетка, хотя провела в этой традиции многие годы; я также не китаянка, хотя мне пришлось жить и там. Я родом с Запада, и мне нужно привнести сущность этой религии в собственный культурный контекст. Это необычайно сложно, но и увлекательно, и дело нужно вести не спеша и осторожно. Если отвергать все, что создает у нас чувство дискомфорта, возникает опасность выплеснуть вместе с водой и ребенка, отвергнуть или исказить сущность бесценных учений в попытке высвободить их из культурных форм, чуждых для нас. Перед нами стоит задача выйти за рамки поверхностных суждений к глубинному постижению того, что представляет собой духовная практика.

Мне стало ясно, что духовность — это не одеяния, не молитвы, не монастырь, не форма. Подлинная духовность связана с нашим сердцем, с нашим сознанием, с тем, как мы относимся к людям и как мы относимся к самим себе. У нее нет цвета, формы, внешних признаков, потому что формы нет у нашего сознания, но именно

оно преобразуется в процессе практики. Тем не менее, живя в обществе, мы находим пути передачи своего понимания другим, — пути, характерные для нашей собственной культуры.

По мере практикования буддизма на Западе на него неизбежно будет влиять западная культура. Например, на Западе ценят демократию, в то время как в Азии общество имеет более иерархический характер. К мнению старого человека прислушиваются, мнение молодого не имеет большого веса. По сути, попытка противопоставить себя авторитету и мудрости старших будет сочтена неуместной. На Западе нас поощряют высказывать собственное мнение, и организация существует здесь на более демократической основе. Мне думается, по мере проникновения буддизма на Запад способ мышления и действий, сформированный в иерархическом обществе, будет отброшен. С другой стороны, от анархии тоже не приходится ждать добра: мы, несомненно, нуждаемся в вождях, в руководстве более мудрых. Будда создал общину-— сангху на демократической основе, где монахи практиковали вместе и принимали решения сообща. Тем не менее, в принятии решений участвовали люди с опытом, а не те, кто был новичком в практике и не имел ясного представления о Пути. К счастью, наш стиль совместной работы в западных буддийских организациях близок к первоначальному замыслу Будды.

Кроме того, на развитии буддизма на Западе неизбежно скажется движение за равноправие полов. К примеру, в целом тибетские монахини не получают равного с монахами образования. Благодаря усилиям Его Святейшества Далай-ламы в последнее время наметились определенные изменения, но положение все еще неравное. С другой стороны, западные монахи и монахини обучаются совместно; и тем и другим мои учителя предоставляют ответственные должности в Дхарма-центрах. Женщины на Западе нередко возглавляют буддийскую общину. Они получают такое же образование, как и мужчины, пользуются таким же уважением и поддержкой. Хотя и на Западе нет подлинного равноправия полов, здесь есть возможность создавать новые буддийские организации, которые по достоинству оценили бы женщин. В Азии подобный процесс займет больше времени, потому что у людей другие ценности, а реформировать существующие учреждения порой сложнее, чем создавать новые.

Западный буддизм также будет социально активным. Во времена Будды монахов не привлекали к решению социальных проблем или работе на благо общества. Вместо этого они должны были учиться, медитировать и помогать обществу, реа- лизовывая свой путь. Однако устройство нашего общества другое, нам приходится решать другие проблемы. В Древней Индии весь род помогал человеку, если он попадал в беду. Человек никогда не оказывался выброшенным на улицу. В те времена не существовало ядерной угрозы и опасности загрязнения окружающей среды. Христианское влияние привело здесь к тому, что люди ожидают от монахов дел милосердия. Поэтому Его Святейшество Далай-лама поощряет нас учиться у христиан и непосредственно помогать обществу. Это не означает, что все буддийские монахи должны работать в больницах и школах. Скорее смысл в том, что, если это созвучно с практикой и индивидуальными склонностями человека, он волен этим заниматься.

На Западе взаимоотношения монахов и прихожан совершенно иные. Западным мирянам недостаточно просто поддерживать и оказывать услуги монахам с тем, чтобы последние могли заниматься практикой. Они тоже хотят познавать и медитировать, и это превосходно. Но все же я надеюсь, что они не перестанут оказывать поддержку монахам, — не потому, что те составляют элиту, а потому, что, когда одни посвящают свою жизнь обучению и практике, от этого выигрывают все. Если мы сможем помогать отдельным людям практиковать с большим усердием, тогда, приобретая опыт на пути, они смогут лучше направлять и обучать нас.

Буддийское монашество и буддизм на Западе — тема огромная, и сегодня мы ее только слегка затронули. Надеюсь, эта беседа оказалась полезной.

ВОПРОСЫ И ОТВЕТЫ

Вопрос: Сестра Дональд, не могли бы Вы рассказать, как христианство относится к интеллекту?

Сестра Дональд: Это очень важный вопрос, его можно обсуждать долго. Тереза Авильская в своем сочинении «Внутренний замок» писала: «Я осознала, что mens не есть intellectus: поверхностное сознание не есть интеллект». Примечательно, что в средние века люди понимали разницу между поверхностным и глубоким сознанием. Средневековое христианство глубоко проникло по пути ума или сознания, который в буддийской терминологии называется путь джняны (мудрости). К сожалению, в результате научной революции в XVII и Просвещения в XVIII веке христианство отдалилось от культурных тенденций и превратилось преимущественно в путь бхакти, путь веры или чувства. Мне кажется, нам нужно заново открыть путь внутреннего созерцания, дающий особого рода знание. Однако проблема в том, что современная теология в основном находится на уровне mens, а не intellectus. Иногда это даже может быть уровень рациональных академических построений, а не того глубокого внутреннего созерцания, которое питает intellectus как духовную способность. Мы на Западе уже не ощущаем, что глубинное сознание есть духовная способность. По существу, в академических и близких к ним кругах intellectus нередко служит предметом шуток. Нам кажется, что религия к этому не имеет никакого отношения. Именно по этой причине, я думаю, следует восстановить путь знания. Между интеллектом и чувством, интеллектом и верой образовался разрыв; нужно приложить немало усилий, чтобы устранить его.

Вопрос: Как христианство, так и буддизм — патриархальные религии, исходящие из интересов мужчин. Как могут реализоваться в них женщины?

Сестра Дональд: Верно: христианство, и в частности его римско-католическая ветвь, сориентировано на мужчин. Но и женщинам удалось найти в нем свое место. За короткое время мы преодолели большой путь, но не меньше еще предстоит пройти. Если рассмотреть отдельные проблемы, например посвящение в сан женщин, то, по моему мнению, за 20 лет достигнуты большие успехи. Но все же необходимо немало изменить в ментальности рядовых христиан, а еще больше — в ментальности церковных кругов. И все же изменения есть.

Суть вопроса — не просто внутренняя борьба женщин в рамках церкви, но отношение западной культуры к женщине. Мы не просто обсуждаем женские проблемы и равенство полов, но возвращаем былую значимость всему тому, что Юнг подразумевал под словом «анима». Нужно восстановить эту часть нашей души. В определенной степени Запад стал бездушным из-за пренебрежительного отношения к женщине. Отсюда и экологическое насилие над Землей, в этом корень всех проблем. Вопрос гораздо глубже, чем просто внутренняя борьба в наших отдельных традициях. Эволюция сознания продолжается, и у меня есть надежда. Конечно, есть радикально настроенные феминистки, более убежденные в этом, чем я, — может быть, их надежды окажутся пророческими.

Достопочтенная Чодрон: Хотя исторически в буддийских организациях существовало неравенство мужчин и женщин, организация не равнозначна практике. Духовная практика выходит за пределы социальных ролей и женских или мужских стереотипов. Она также выходит за рамки культурных различий, отраженных в этих организациях. Настоящая практика происходит в наших сердцах. Только когда есть вдохновение для практики, доступ к учениям и руководство опытных учителей, — только в этом случае женщины могут реализоваться на пути духовности. Религия — не то же самое, что религиозные организации. Организации создаются людьми, но подлинная сущность наших усилий выходит за рамки организаций, всевозможных иерархий и уклонов.

Вопрос: Расскажите, пожалуйста, подробнее о напряженном труде и сердечных усилиях, которые нужны, чтобы зажечь свет внутри нас.

Сестра Дональд: Насколько я знакома с духовными традициями, великой духовной литературой, агиографией, очевидно, что трансформации не бывает без напряженной работы над самим собой, нашей внутренней работы, внутренней алхимии, которая происходит во время суровых испытаний внутри нас. В Ветхом завете сказано: «Бог — это Гончар, придающий форму глине». Наша жизнь, выпадающие на нашу долю блестящие возможности и ограничения,благословения — все это рука Божественного Гончара, придающего нам форму. Благодаря огромному давлению и высокой температуре мы становимся алмазом. Преображение возможно, только если мы пробудились и в состоянии разглядеть его, открыться и помогать ему, если мы хотим стать преображенными.

Достопочтенная Чодрон: В буддийской практике часто приходится иметь дело с интенсивным давлением и высокой температурой. В наши дни некоторые люди на Западе представляют себе духовную практику как сплошь радость и блаженство, любовь и свет. Лично я нахожу поучительным сидение на мусорной свалке с чувством приятия и вдохновения. Не могу говорить о других, но многое из того, что приходит в мое сознание каждый день — гнев, ревность, гордыня, недовольство, привязанность, соперничество, — все это мусор. Я не могу на все это просто не обращать внимания и жить в мире света и любви, который сама же и создала. Приходится иметь дело с мусором, только не нужно с ним отождествляться.

Для этого требуется устремленность и энергия, спокойное, но твердое намерение двигаться дальше по Пути. Многие требуют немедленного просветления: Ура! Все

проблемы разрешились! К сожалению, так не бывает. Сестра Дональд, судя по тому, что вы сказали, и в вашей традиции так не бывает.

Сестра Дональд: Одним из любимых изречений в монастыре было: «In patientia possidebitas animas vestras» — «В терпении обретешь душу свою». Терпение означает страдание.

Достопочтенная Чодрон: Многие хотели бы получить просветление на скорую руку. Мы хотим стать духовными быстро, недорого и без затруднений; хорошо бы, чтобы кто-то другой выполнил работу за нас. Но так не бывает. С одной стороны, нужно принять самих себя вместе с мусором, не впадая в депрессию. Приятие означает, что мы перестаем чувствовать себя виноватыми и злиться на самих себя из-за того, что внутри полно мусора. Это вовсе не значит махнуть рукой на эти неприятные переживания. Нужно постоянно прилагать силы, чтобы радостно и целеустремленно очищать сознание и сердце, а также развивать наши качества и заложенные в нас возможности.

Вопрос: Достопочтенная Чодрон, большинство людей на Западе выросли с представлением о Боге-творце. Как Вам удалось совместить взгляды, привитые в юности, с более поздними верованиями тибетской буддийской монахини?

Достопочтенная Чодрон: Делясь мыслями по этому поводу, я вовсе не собираюсь критиковать представителей других конфессий. Я всего лишь рассказываю о том, что пережила и прочувствовала сама. Еще подростком, задолго до своего знакомства с буддизмом, я ходила в воскресную школу и учила Закон Божий, но мне трудно было понять, что такое Бог. Я не могла обращаться к гневному Богу Ветхого завета и не могла постичь любящего Бога Нового завета. Я спрашивала себя: «Если Бог есть, почему все происходит так, а не иначе? Почему не исчезает страдание?» Известное мне объяснение сущности Бога меня не устраивало. Став студенткой университета, я перестала верить в Него, хотя и не знала, во что я верю вообще.

Буддизм занимается проблемами перерождения, причины и следствия (кармы и ее последствий), всеобщей зависимости и необходимости подлинного бытия. Эти моменты заставляли меня глубоко задуматься: могут ли они объяснить мою собственную жизнь и то, что происходит вокруг? Эти идеи нашли во мне отклик. Между моей верой в Бога и тем временем, когда я приняла буддийское объяснение жизни, — промежуток длиной во много лет. Поэтому при смене религий у меня не было внутреннего конфликта.

Сестра Дональд: Я как христианка верю в Бога- творца и творение. Это непременное условие Символа Веры. Я воспринимаю Бога личност- но; для меня это личность Иисуса Христа, который, по словам Св. Павла, есть образ невидимого Бога. По-моему, нельзя лучше определить Христа: он есть образ невидимого Бога. Он — дверь, ведущая в тайну. Тайна эта так велика, что ее не в состоянии описать никакая теология, никакой символ. Прозреть эту тайну мне помогла концепция Плотина (она послужила первоисточником), платоновская идея добра, понятие satcitananda, бытующее в индуизме. Все они указывают на бездонную тайну, которую я называю Богом-творцом. Все эти призмы отражают один и тот же свет.

Вопрос: Пожалуйста, расскажите о концепции личного Бога в христианстве и Вашем отношении к ней.

Сестра Дональд: У иудеев и христиан есть общее переживание Бога как личности, как существа, с которым мы общаемся. Бог — не просто вневременной абсолют, далекая фигура, но и не деистический Бог, который сделал часы и запустил механизм. Бог — это личность, провидческая и любящая, которая, как мы знаем, воплотилась в человеческом облике в Иисусе Христе. Таким образом, Бог воспринимается как личность, но при этом личность, открывающая путь в тайну.

Достопочтенная Чодрон: С другой стороны, в буддизме нет представления о Боге как о личности или творце. Буддисты верят в высокоразвитых в духовном плане существ — будд, достигших полного просветления, освобожденных архатов, — но все они существуют в континууме, где центром является настоящий момент. Есть много будд, не только Шакьямуни, исторический Будда. Сегодняшние будды не всегда были такими. Когда-то они были похожи на нас: упорствовали в неведении, легко поддавались гневу, были непоследовательны. Они преобразовали себя, идя по пути очищения этих смущающих душу чувств и развития своих достоинств. Таким образом, путь — это основа для внутреннего роста человека. В буддизме нет непреодолимой пропасти между святыми и нами. Мы тоже можем очистить сознание и реализовать наши достоинства. Мы тоже можем стать полностью просветленными существами, — мы все изначально обладаем природой Будды.

Сестра Дональд: Хотя христиане верят в Бога- творца и конечную природу творения, все мы, по словам Св. Петра, имеем часть божественной природы. Таким образом, целью человеческого существования является обожение, или теосис. Мы призваны стать частью Божественного, быть его полноправными участниками. Мы призваны иметь часть в нем.

Достопочтенная Чодрон сестре Дональд: В какой мере процесс обожения зависит от целеустремленности и практики человека и в какой — от влияния или благодати высшего существа?

Сестра Дональд: На этот вопрос ответить нелегко. Насколько природа и красота — дело наших рук и насколько — творение Божие? По этому поводу разыгралось множество теологических баталий. В целом, согласно римско-католической традиции, считается, что наша свобода призвана стать частью этого процесса. Здесь нет предопределенности, спасение автоматически не наступает. Акт спасения совершился в искупительной жертве Христа, но нам нужно раскрыть души. Очищение, аскетизм, духовная работа, практика — все это необходимо. Однако по этому поводу в христианской традиции есть целый ряд мнений. Борьба выдающегося представителя раннехристианской церкви Августина с пела- гианами велась именно из-за этого. Пелагиане утверждали, что нужно усерднее трудиться, в то время как Августин подчеркивал роль благодати. Это сложная и длинная история.

Достопочтенная Чодрон: Внутри буддизма также нет единого мнения по данному вопросу. В некоторых традициях подчеркивается опора исключительно на

собственные силы, в других важен внешний водитель, например Амитабха Будда. Мое личное мнение — истина где-то посредине. Будды обучают, наставляют и вдохновляют нас, но им не под силу нас изменить. Нам самим нужно преобразовать собственные мысли и поступки. Есть пословица: «Можно отвести лошадь к водопою, но невозможно заставить ее пить». То же самое и с духовным преображением. Мы не одиноки во враждебной Вселенной; будды и бодхисаттвы помогают нам, передавая учение, подавая хороший пример и вдохновляя нас. С другой стороны, они бы непременно положили конец всем нашим страданиям, если бы это было в их силах. Но они этого не могут; лишь мы в состоянии преобразовать собственное сознание. Они дают учение, а нам предстоит воплотить его на практике.

Вопрос: Может ли женщина, имеющая детей, вести близкий к монашескому образ жизни?

Сестра Дональд: Великий лютеранский пастор и автор духовных произведений Дидрих Боннхоффер сказал, что Бога нужно встречать в гуще жизни. Это и есть ключ. Где ваше призвание или ваши обязанности в этой жизни, — там и ваш путь. Бога нужно встречать, выполняя изо дня в день наши обязанности. В монастырь идут для того, чтобы жить, не сосредоточиваясь на себе, а не для того, чтобы жить вдали от других. Мать семейства должна найти тот внутренний центр, который ей поможет служить семье и справляться с тяготами и заботами домашнего быта. Всего неделю назад «Нью-Йорк Тайме» опубликовала обзор книги под названием «Хорошее общество», написанную социологом Робертом Беллой. Он считает, что ответ на многие проблемы американского общества заключается во «внимании»: — это значит — не растрачивать жизнь по пустякам, но жить осознанно и заботиться о других. По-моему, это и означает вести монашеский образ жизни в самом широком смысле слова. Изменить общество невозможно, не преобразовав себя, считает Белла. Это глубокая истина, и особую важность она приобретает в настоящее время.

Достопочтенная Чодрон: Согласна с Вами. Важна ежедневная практика. Не следует думать, что религия, медитация и духовность находятся по эту сторону, а работа, семья и обычная жизнь — по ту. Они едины. Чтобы заставить это единство проявиться, необходимо каждый день, выбрав для этого спокойное время, оставаться одному, чтобы сконцентрироваться, поразмыслить над собственными побуждениями и поступками и принять решение. Это не даст нам жить, разбрасываясь. Ежедневно утром или вечером можно выделить 15 минут или полчаса, чтобы сесть, подышать, взглянуть на свою жизнь, пробудить в себе любовь и доброту. Если такова наша утренняя практика, тогда вечером можно вспомнить, что мы чувствовали и как поступали в течение дня, а также посмотреть, что получилось, а над чем еще нужно потрудиться. Здесь оцениваются не внешние события, а наши мысли и действия. Если мы злились, как избежать этого в подобных ситуациях в будущем? Отнеслись ли мы с пониманием к тому, кто критиковал нас? Как можно воспитывать в себе терпение? Если мы используем это спокойное время, чтобы вглядываться в нашу жизнь и сознание и взращивать в себе доброту, тогда это доброе отношение мы сможем перенести и на повседневность. Стать святым вовсе не значит выглядеть святым, это означает быть добрым, мудрым и жить в соответствии с этими принципами.

Вопрос: Пожалуйста, расскажите о значении монашеского образа жизни.

Достопочтенная Чодрон: Сестра Дональд, мне часто задают вопрос (возможно, вы его тоже услышите): «Разве монастырь — это не бегство от действительности?» Наверное, они думают, что от наших проблем убежать легко, нужно всего лишь сменить одежду и переехать в другое задние! Если бы это было так просто, от монахов и монахинь отбоя бы не было! Однако проблема — это наш гнев, наша привязанность, наше неведение; мы можем отправиться хоть на край света, пребывать в монастыре или за его стенами, - везде они остаются нашими верными спутниками. По сути, жизнь в монастыре помогает нам отчетливее увидеть смущающие нас мысли. Живя в миру, мы возвращаемся домой, закрываем дверь и делаем, что заблагорассудится. В монастыре приходится жить с теми, кого мы, возможно, и не выбрали бы себе в друзья. Но мы учимся заботиться о них не формально, а от всего сердца. Здесь не закроешь дверь и не станешь делать все, что захочется. Жизнь в монастыре вплотную подводит нас к выполнению нашего предназначения. Бегство невозможно.

Сестра Дональд: Сегодня утром я читала замечательное интервью с Далай-ламой, в котором он говорил о радостях жизни в общине и преимуществах монашества. Наша жизнь и наше время высвобождены для занятий духовной практикой. Он заметил: «В семье человек с самого начала жертвует половиной своей свободы». Это заставило меня задуматься, а потом я закончила мысль: «Живя в монастыре, мы жертвуем всей свободой».

Вопрос: Достопочтенная Чодрон, расскажите, пожалуйста, о перерождении.

Достопочтенная Чодрон: В основе перерождения лежит непрерывность сознания. Ум или сознание не относится к мозгу (это физический орган) и не ограничен интеллектом. Это осознающая и испытывающая переживания часть нас самих, которая воспринимает, чувствует, думает и познает. Наше сознание — это континуум, где одно мгновение сменяет другое. При жизни задействовано наше грубое сознание: мы видим, слышим, ощущаем вкус и запах, осязаем и думаем. Однако в момент смерти наше тело перестает служить опорой для сознания, и в процессе умирания наше сознание постепенно разрежается до очень тонкого состояния и в конце концов покидает тело. Под воздействием совершенного в нашей жизни сознание переселяется в другое тело.

Некоторые спрашивают: «Если сознание странствует от одного тела к другому, тогда, получается, души нет?» С буддийской точки зрения, — нет. Под душой подразумевается сложившаяся устойчивая личность — что-то, что есть «я». Однако в буддизме сознание — это поток, это непрерывность движения, которое изменяется от мгновения к мгновению. Например, взглянув на Миссисипи, мы замечаем: «Вот река Миссисипи». Но если попытаться посредством анализа найти реку Миссисипи, выделить то, что является собственно рекой, получится это у нас? Что такое река Миссисипи — вода, берега, ил? Это та река, которая течет в штате Миссури или Луизиане? Ничего не выходит из попытки представить реку как что-то сплошное и постоянное, потому что река состоит из частей и непрерывно изменяется.

Точно так же ведет себя и поток нашего сознания. Каждое мгновение он другой. В любые два момента бытия мы не думаем и не чувствуем одинаково. Анализ убеждает в невозможности вычленить то, что можно было бы обозначить словом «сознание» или «я». Не существует целостной личности или души. Однако, если не вдаваться в анализ, а рассуждать поверхностно, то можно сказать: «Я иду» или «Я размышляю». В основе этого высказывания лежит непрерывность состояний сознания или тела, которые постоянно меняются, а каждое последующее состояние зависит от предыдущего. Не существует застывшей личности или души, которая переходит из жизни в жизнь.

Сестра Дональд: Многие интересуются, что я думаю о реинкарнации? Если перерождения и существуют, то хотелось бы получить, по крайней мере, пару недель передышки между рождениями. Римско-католическая традиция решительно возражает против реинкарнации. Я могу согласиться с этим, но вместе с тем у меня нет веской причины отстаивать или отвергать эту идею. Я человек открытый, и поэтому ставлю в скобках знак вопроса. По-моему, в вопросе духовного роста и буддийское и католическое учение обнаруживают глубокое сходство: оба указывают на необходимость постоянного очищения, образования и воспитания. Римско-католическая церковь говорит о существовании чистилища. То есть люди после смерти не всегда готовы узреть Бога лицом к лицу, им нужно пройти дальнейшее преображение. Здесь можно увидеть сходство с реинкарнацией: основная мысль та, что нам нужно очищение, воспитание и образование, чтобы мы могли увидеть Бога. Для меня это исполнено глубинного смысла. Мне кажется, между буддизмом и католицизмом существует глубокая гармония.

Вопрос: Почему некоторые христианские группы полагают, что различные восточные практики медитации являются культами, или говорят, что они от дьявола?

Сестра Дональд: Мне известен только факт, но не причина. Более широкая экуменическая концепция восходит к давней борьбе внутри христианства за выход за пределы иудейства в эллинистический и языческий мир того времени. Прорыв к греческим философским категориям мышления был результатом борьбы. Еще во II столетии христианский философ и апологет Юстин Мученик сказал: «Всюду, где ты находишь истину, ты находишь Христа». Почему некоторые христиане не придерживаются этой точки зрения, точно сказать трудно; по-моему, это ошибочное мнение, основанное на слишком узком понимании Священного Писания. Однако почти с самого начала существования католическая традиция содержала в себе эту широкую экуменическую ориентацию. Например, первым в средневековой Европе Коран перевел аббат- бенедиктинец Петр Достопочтенный.

Достопочтенная Чодрон: В буддизме говорится: если конкретная вера или практика помогают вам стать лучше, тогда практикуйте их. Неважно, кто это сказал. Например, и Будда и Иисус говорили о благой любви и сострадании, о терпении и ненасилии. Поскольку эти качества приводят нас к счастью мирскому и божественному, мы должны воплотить эти учения в практику, независимо от того, кто их нам дал.

Вопрос: Пожалуйста, опишите Вашу повседневную практику, молитву и медитацию. Что значит медитировать в вашей традиции?

Сестра Дональд: Вся молитвенная жизнь мона- хинь-бенедиктинок проходит в обстановке, в культуре литургии, если можно так сказать. Мы вместе читаем вслух Божественную Службу 4-5 раз в день. Постоянное соприкосновение со Священным Писанием оставляет глубокий внутренний след. Нас обучают духовному чтению в духе молитвы и созерцания, особенно это относится к чтению Священного Писания, писателей ранней Церкви (Отцов Церкви) и великих монахов. В бенедиктинском пути почти нет метода. В последние два десятилетия мы постепенно стали брать на вооружение отдельные методы, например концентрирующую молитву (хотя это на самом деле древний способ). Медитация — это направленный сосредоточенный взгляд глубоко внутрь себя. В наши дни, в наш век монахам-христианам все более необходимо заниматься медитацией как конкретной практикой. Весь образ жизни формирует нас и воспитывает душу, однако направленная апофатичес- кая медитация без визуализации может принести большую пользу. Кроме того, есть мудрая, с большим опытом духовной передачи традиция исихии (Иисусовой молитвы). Но опять же это не просто техника, это целый образ жизни. Нарастающие изменения приводят ко все более глубокому кенозису (самоисчерпыванию). По мере нашего преображения это перерастает в diaconia (служение) и koinonia (общность).

Достопочтенная Чодрон: Я расскажу здесь о собственной практике, но у каждого практика может проходить по-разному. У меня есть обязательные ежедневные медитации и молитвы. Просыпаясь утром, я выполняю некоторые из них полтора-два часа. Остальные делаю позже в течение дня. Это придает жизни устойчивость, потому что первое мое утреннее занятие — спокойное размышление. Жизнь монахини подчас бывает полной забот — преподавание, участие в совещаниях, написание книг и статей, организационная работа, — поэтому очень важно иметь время для медитации по утрам и позже в течение дня. Иногда я практикую ретрит — это подразумевает медитацию по 8-10 часов ежедневно и пребывание в молчании. Ретрит обучает, давая возможность углубиться в практику: чтобы оказывать благодеяния всем живым существам более эффективно, надо начинать с самосовершенствования.

В буддизме есть две главные формы медитации. Задача одной из них — развивать устойчивость ума, или концентрацию, другой — позволить заглянуть внутрь себя, или достичь понимания путем интенсивного поиска. Я выполняю оба вида медитации. В мою практику, кроме того, входит визуализация и чтение мантр.

Вопрос: Что вы думаете о взаимоотношениях религии и психологии? Различаются ли духовный и психологический рост? Могут ли быть у высокоразвитого духовно человека нерешенные психологические вопросы?

Сестра Дональд: Конечно, но подлинное взрастание в Духе должно приносить исцеление на все более и более глубоких уровнях. Однако даже шизофреник может быть святым. На пути к духовности нельзя обойтись без психологии. Это очень сложный вопрос, жаль, что у нас нет времени в него углубиться.

Достопочтенная Чодрон: У религии и психологии есть и общее и различное. Психология более ориентирована на умственное здоровье и счастье в этой жизни, тогда как религия заглядывает дальше и стремится не только к удаче в настоящем, но к выходу за пределы ограниченной ситуации человеческой жизни. По сути, чтобы преодолеть эти ограничения, нужно быть готовыми отказаться от привязанности к нынешнему счастью.

Подлинный духовный рост подразумевает соответственный психологический. По-моему, люди, имеющие мистические переживания, но приходящие в раздражение из-за подгоревшего гренка, просто упустили случай. Трансценден- ция — это не кратковременное предельно яркое переживание, это глубокая, длительная трансформация. В ней мы избавляемся от гнева, привязанности, ревности и гордыни. Это медленный, постепенный процесс, и люди находятся в различных его точках на пути к просветлению.

Его Святейшество Далай-ламаЗНАЧЕНИЕ МОНАШЕСКОГО ОБРАЗА ЖИЗНИ

Хотя мне уже выпадала возможность и великая честь участвовать во многих межрелигиозных диалогах и церемониях, этот нынешний диалог совершенно особый. В частности, хотелось бы знать мнение буддийских монахов относительно моего прочтения и комментариев к христианскому Евангелию.

Вы хорошо знаете, что я буддист; моя религия не предполагает веры в «Творца». Но в то же время я искренне хочу помочь тем, кто называет себя практикующими христианами, укрепить их веру и подлинную практику. Я пытаюсь помочь им.

Рассказывают, что однажды Нагарджуна намеревался провести диспут с одним ученым, принадлежавшим к древнеиндийской традиции, который не был буддистом. Его ученик Арьядева не хотел, чтобы учитель утруждал себя, и предложил отправиться вместо него. Нагарджуна сказал: «Сначала я должен испытать тебя и убедиться, достоин ли ты занять мое место». Нагарджуна и Арьядева начали диспут, в котором Учитель занял позицию древнеиндийской школы, против которой и должен был выступать ученик. Нагарджуна защищал небуддийскую школу мышления так твердо и убедительно, что в какое-то мгновение диспута Арьядева начал сомневаться в приверженности Нагард- жуны к учению.

Наверно, что-то похожее происходит, когда буддийский монах пытается понять, кто такой «Творец» (смех). Эти несколько дней диалога и дискуссий еще больше укрепили меня в давнем убеждении, что, несмотря на значительные метафизические и философские различия в религиозных традициях мира, все же существует достаточно крепкий религиозный фундамент, объединяющий различные религиозные традиции, что позволяет нам сообща трудиться над задачей совершенствования человечества. Мой опыт последних нескольких дней укрепил эту веру, и я очень благодарен за предоставленную возможность возглавлять в этом году Семинар Джона Мейна.

Выступая сегодня здесь, в этом монастыре, я бы хотел поговорить о значении

монашеского образа жизни. Образ жизни в монастыре основан на внешне выраженном следовании определенным предписаниям и обетам. Сейчас мы посмотрим, как это может стать базой для духовной практики и роста человека.

Хотя присутствующие здесь буддийские монахи знакомы с этой идеей, позвольте мне сказать, что в буддийской традиции, когда речь заходит о духовном пути или просветлении, практика поясняется с позиций так называемого обучения трем высшим началам. Это высшие начала мудрости, концентрации, или медитации, и нравственности. Из них обучение высшей нравственности и этике служит основанием для двух других начал.

Мы говорим о нравственных предписаниях и этических дисциплинах именно в контексте обучения высшему началу нравственности. В целом, в буддийской традиции существует два вида предписаний: этические предписания для монахов и мирян. Область этической дисциплины в буддизме называется пратимокша, что буквально означает «индивидуальное освобождение». В этой практике изначально существует группа предписаний, из которых пять — монашеские. Они включают обеты от послушничества до полного посвящения в сан для мужчин и женщин. Две оставшиеся группы предписаний предназначены для практикующих мирян.

Говоря о монашеских предписаниях, мы имеем в виду образ жизни, который отличает нравственная дисциплина, основанный на фундаментальном предписании целибата. Чтобы постичь значение и ценность монашеского образа жизни, важно понять, что этот образ жизни принимается в более широком и духовном контексте. Например, буддизм считает, что у всякого живого существа есть потенциал для совершенства — природа Будды — и это присуще всем нам. Это семя буддовости естественным образом заложено в каждом существе. На языке христианства, каким говорят мои братья и сестры практикующие христиане, это звучит чуть-чуть иначе. Говорят, что все люди обладают божественной природой, они — «образ и подобие Бога». Таким образом, в обеих религиях присутствует идея изначальной чистоты всех нас, которая служит основанием духовного роста. Чтобы усовершенствовать эту нашу добрую природу, недостаточно просто усиливать и развивать ее. В то же время необходимо ограничивать и преодолевать отрицательные порывы и устремления внутри самих себя. Здесь требуется двусторонний подход: усиление положительных качеств и ограничение отрицательных моментов.

По-моему, одна из ключевых идей, лежащих в основе монашеского образа жизни, — идея удовлетворенности. Этот принцип довольствования связан с простотой и скромностью. Особый акцент на простоте и скромности и соответствующая практика присущи как христианским, так и буддийским монашеским орденам. Например, в случае с буддизмом эта идея заложена в перечне 12 качеств, которые необходимо развить в себе члену монашеского ордена, а также в четырех устремлениях высшего существа. (Они включают удовлетворенность простой пищей, одеждой, жильем, особую нацеленность на умиротворение ума и ликвидацию ментальных загрязнений, практику медитации с целью выработки высших качеств.) Эти указания позволяют каждому практикующему при своем образе жизни довольствоваться скромными потребностями в еде, одежде и т. д. Это помогает человеку развить не только чувство удовлетворенности, но и силу характера: он больше не будет слабым, не будет легко

поддаваться искушениям жизненной роскоши.Чем сильнее ваш характер, тем крепче воля и способность переносить трудности.

Это придаст вам энтузиазм и упорство. А когда появится это ощущение мощного подъема, стойкость, выдержка и терпение, они создадут крепкий фундамент для духовного роста, помогут сознанию сосредоточиться на одной-единственной цели, дадут возможность объективного самопознания.

Моим братьям и сестрам практикующим христианам, в особенности тем, кто состоит в монашеских орденах, по-моему, требуется больше усилия и выдержки, потому что у них только одна жизнь, в то время как буддийские монахи могут быть с ленцой: если они не выполнят предписанного в этой жизни, впереди еще одна! (смех)

Одно из главных преимуществ таких качеств, как выдержка и терпение, — это их способность служить фундаментом для дальнейшего духовного развития. Например, если мы посмотрим на список условий для того, кто стремится достичь спокойного прибежища, или шаматхи, мы обнаружим, что на первом месте стоят чувство удовлетворенности, скромность, нравственный, дисциплинированный образ жизни.

Монашеский образ жизни — это жизнь, полная самодисциплины. Не следует думать, что эта дисциплина налагается на нас извне какой-то непреодолимой силой. Дисциплина должна прийти изнутри. Основой должно стать четкое осознание ее необходимости, а также определенный уровень интроспекции и внимательности. Как только вы выработаете подобное отношение к дисциплине, вы принимаете ее самостоятельно, а не просто подчиняетесь ей. В случае свободного выбора дисциплина действительно поможет выработать вам два очень важных качества: внимательность и бдительность. С развитием этих двух факторов, ведущих к пробуждению, у вас появятся два мощнейших инструмента, чтобы направить ум к единой цели.

Когда мы рассматриваем значение буддийского монашеского ордена, важно увидеть, что в основе его лежит целибат. Нужно понять, почему именно Целибат стал фундаментом монашеского образа жизни. В каком-то смысле образ жизни монаха, принявшего целибат, идет против биологической природы тела. Если взглянуть на природу сексуальности и сексуального желания, то окажется, что это существенная часть наших биологических импульсов. Эта потребность связана с процессом воспроизводства в ходе эволюции. Да, в известном смысле монашеский образ жизни идет вразрез с биологической природой тела.

С каким же намерением, с какой целью принимается этот образ жизни? Для практикующего буддиста, в особенности для буддийского монаха или монахини, конечной целью является достижение нирваны или освобождение. Это освобождение сознания. Если вы правильно понимаете нирвану и освобождение, то вам известно, что, стремясь к освобождению, мы способны преодолеть связи человеческой природы, выйти за пределы человеческого существования. Поскольку сама цель находится за пределами человеческого существования, тогда, конечно, предстоит воспользоваться методом, идущим вразрез с биологическими ограничениями. Целибат как образ жизни — похоже, самое мощное противоядие нашим импульсам, привязанностям, обуревающим нас желаниям. В буддизме говорится, что

привязанности и необоримые желания — причина цикличности нашего существования.

Поскольку мы ставим цель разорвать порочный круг и вырваться за его пределы, это подразумевает также выступление против биологической природы. Буддизм представляет эволюцию сансары в форме круга, в котором 12 звеньев взаимозависимой цепи четко указывают, каким образом зацепки и привязанности порождают цикличность существования. Например, человек может быть абсолютно невежественен (первое звено), он уже создал карму (второе звено), владеет сознанием(третье звено, где зарождается карма). Однако, если семена кармы не оживлены привязанностями и зацепками, перерождение в сансаре не состоится. Это объясняет, каким образом желания и привязанности образуют основу нашего циклического существования.

В контексте христианства я всего лишь предлагаю собственное видение и понимание вопроса, а мой друг отец Лоренс сможет объяснить вам это более глубоко. Как бы то ни было, постараюсь взглянуть на роль и значение целибата в контексте христианского монашества. Поскольку здесь нет идеи нирваны в буддийском значении слова, мне кажется, целибат следует понимать в свете основного важнейшего принципа удовлетворенности и смирения. Целибат связан с реализацией призвания или предназначения человека, он предоставляет ему время и возможности для духовной практики, чтобы он мог полностью посвятить себя призванию.

Чрезвычайно важно вести непритязательный образ жизни, без личных затруднений и обязательств, которые отвлекали бы от призвания. Без этого не обойтись. Если сравнивать монашеский образ жизни с семейным, в семье, несомненно, возникает гораздо больше затруднений. Семейная жизнь предполагает больше обязанностей, больше ответственности. В противоположность семейной жизни жизнь монаха или монахини отражает идеал простоты и свободу от обязательств (по крайней мере в идеале). Мы должны исходить из принципа: в отношении наших собственных интересов и жизненных нужд должно быть как можно меньше обязательств и проблем-, однако во всем, что касается интересов других, монахи и монахини должны проявлять максимум заинтересованности и брать на себя как можно больше обязательств.

Мне сказали, что в бенедиктинском монашеском ордене есть три особо значимых заповеди. Это, во-первых, заповедь послушания, во-вторых, заповедь «преображения жизни» (под этим подразумевается, что в духовной жизни человека должно быть постоянное движение вперед) и третье — заповедь, предписывающая бенедиктинцам всю жизнь оставаться в одном монастыре. Позвольте мне еще раз взглянуть на эти три обета сквозь призму буддизма. Мне думается, первый обет, обет послушания, тесным образом связан с приверженностью монахов и монахинь к Пратимокша Сутре, буддийскому священному тексту, где изложены правила и предписания монашеского образа жизни. Буддийская традиция требует декламации этой сутры каждые две недели во время церемонии, на которой излагаются основы буддийского вероучения. В определенном смысле, декламируя Сутру, вы этим подтверждаете свое следование монашеским предписаниям Будды. Как члены монашеского ордена подтверждают свою приверженность священным текстам каждые две недели (часто

это выражается жизнью в соответствии с определенными правилами послушания внутри самой монашеской общины), так и внутренняя дисциплина монастыря должна отражать дух и предписания, установленные Буддой.

Этот двойной обет, мне кажется, схож с обетом в христианской практике. Человек не только выполняет личные монашеские предписания, но и дает обет соблюдать дисциплину монастыря. Следуя внутреннему укладу монастыря и повинуясь настоятелю и старшим членам монашеской общины, вы, по существу, отдаете дань уважения предписаниям и правилам, установленным самим Буддой, и следуете им. Это очень близко к евангельской идее, заключенной в словах Иисуса: «Те, кто слушает меня, внимают не мне, но Ему — Отцу, пославшему меня».

Вторая заповедь бенедиктинского ордена — преображение жизни — на самом деле дает ключ к пониманию монашеского образа жизни. В ней подчеркивается, насколько важна внутренняя духовная трансформация. Допустим, человек живет в полном уединении без всяких контактов с окружающим миром, но, если при этом не происходит внутренней трансформации, такая жизнь лишена смысла. В Тибете мы используем выражение, которое отражает настоятельную необходимость преображения жизни в монашеском ордене. Один тибетский мастер сказал: «Если мне остается жить месяц-другой, я смогу подготовиться к следующей жизни. Если же у меня впереди год или больше, я смогу создать предельную устремленность». Это показывает, насколько важно со стороны практикующего с помощью постоянной работы вызывать в себе внутреннюю трансформацию. Процесс роста должен происходить в самом человеке.

По моему мнению, третий обет — пребывание в одном монастыре в течение одной жизни — показывает, насколько важно жить стабильно в физическом и ментальном смысле. При этом сознание человека не загрязняется и не отвлекается на мелочи.

Из этих трех заповедей вторую я лично считаю наиболее важной. Это преображение жизни, необходимость постоянного духовного роста. Чтобы создать для этого подходящие условия, нужен первый обет, обет послушания. Третий обет помогает человеку преодолевать препятствия на пути, защищаться от их неблагоприятных воздействий. Первый обет создает нужные условия, третий помогает бороться с помехами и препятствиями, но самый главный — второй. Я вовсе не имею здесь в виду, что даже в буддийском контексте нет надежды на освобождение или нирвану вне монашеского ордена. Это совсем другое. Для того, кто вступил на духовный путь, достижение нирваны возможно даже тогда, когда он ведет жизнь обычного мирянина. И наоборот, можно вступить в монашеский орден и жить уединенно, но, если нет внутренней трансформации, невозможно достичь нирваны или освобождения. Именно по этой причине Будда, давая учение о нравственности, говорил не только о монашеских заповедях, но и о заповедях для мирян. Думаю, это так же верно и в отношении христианства; у всех человеческих существ божественная природа, у всех нас есть потенциал для того, чтобы совершенствоваться и испытать чувство единения с божественным существом. На этом я заканчиваю свое краткое выступление. Прошу извинить меня, если я что-либо неверно истолковал.

Отец Лоренс Фримен: Ваше Святейшество, раннехристианские монахи вышли из египетской пустыни. Ученики, искатели истины уходили в пустыню в поисках мудрого учителя и говорили: «Отец, прореки нам слово». Сегодня мы Вас попросили именно об этом, и Вы прорекли очень емкое и мудрое слово. Спасибо.

Его Святейшество предлагает всем провести пять минут в молчании.

Сестра ЧандашириБЕСПРЕДЕЛЬНАЯ ЛЮБОВЬ

Несколько лет назад сестра Розмари из ордена Сестер божественной любви приехала на два месяца в буддийский монастырь Амаравати, заинтересовавшись медитацией после знакомства с трудами нашего настоятеля Аджана Сумедо. Мы почувствовали глубокую духовную близость, более того, выяснили, что учились вместе в школе почти 30 лет назад, — так возник и поддерживался контакт. Я очень обрадовалась, когда представилась возможность навестить ее.

С того мгновения, как мы с еще одной монахиней монастыря Амаравати — сестрой Медхананди вышли из автобуса в Оксфорде навстречу сестре Розмари, мы чувствовали себя, как дома. Конечно, три фигуры в одеяниях шафранового цвета, идущие по улице и увлеченные беседой, привлекали внимание: она — замысловатым головным убором и золотым распятием, мы — бритыми головами; на всех были сандалии. Мы шли к монастырю, расположенному на тихой пригородной улочке. Он состоит из нескольких зданий, возведенных в течение столетия; окружает его приусадебный участок площадью пять акров, где выращивают фрукты и овощи, а угодья соседствуют с невозделанными участками земли.

Когда мы окунулись в прохладную тишину за оградой, то непроизвольно перешли на шепот, а потом и вовсе замолчали — в соответствии с правилом, по которому живет община. Соблюдение этого простого правила сестрами-насельницами создает в монастыре атмосферу спокойной сосредоточенности. Сестры общаются в основном с помощью записок — у каждой есть своя ячейка для записок в главном холле — или посредством жестов. При встрече с настоятельницей — матерью Анной я заметила, что мы все чувствовали неловкость, пытаясь найти жесты уважения и приветствия, но мы знали, что нам рады.

Хотелось как можно глубже узнать повседневную жизнь общины. Однако у сестры Розмари было другое мнение на этот счет, хотя она и оценила по достоинству наше стремление как можно меньше обременять их своим присутствием. Я с удивлением увидела заботливо приготовленные для нас в ячейках листки с распорядком дня, где значились «утренняя пуджа» и «вечерняя пуджа», а также групповая дискуссия и медитационная мастерская в субботу днем. Все это должно было состояться в здании капитула — оно предоставлялось в наше пользование на все время пребывания в монастыре. Мы посещали службы в часовне, включая ночное богослужение с 2 до 3 часов ночи, и помогали с выполнением повседневных обязанностей — стирка, шитье занавесей и работа в трапезной. Когда позволяли время и место, мы подолгу беседовали. Наши дни были заполнены, и все- таки оставалось ощущение простора. Каждое мгновение, когда мы причащались из найденного здесь благого источника, было бесценным.

Войдя в часовню, мы непроизвольно склонились в глубоком поклоне; нас усадили среди сестер-монахинь. Некоторым из них, должно быть, показалось странным, что нас сюда допустили. Мы же были глубоко тронуты. Я взглянула на лица сестер, сидящих напротив: большинство было среднего возраста, несколько пожилых. Лица некоторых хранили следы жизненных битв, другие, казалось, излучали свет — это была красота человека, который обрел целостность и живет в мире со всем сущим. К каждой я ощутила глубокое уважение и благодарность.

Мы завтракали, обедали и ужинали вместе с общиной и гостями монастыря (мужчинами и женщинами) за длинными деревянными столами. Во время обеда мы ели все из одной деревянной чаши, каждый день слушая чтение по различным аспектам духовной жизни. Во время нашего пребывания темой был религиозный целибат и соединение деятельной и созерцательной сторон жизни. Тема звучала на удивление актуально.

Сестры не решались пригласить нас на практику хорового пения, опасаясь, что это может показаться нам малоинтересным. Как объяснила одна из сестер, каждую неделю пожилой монах из другого ордена, расположенного неподалеку, приходит и «пытается научить нас пению». Мы наслаждались, чувствуя слаженность их пения и слушая, как пасхальные возгласы «аллилуйя» взмывают к небесам. Было такое ощущение, что полная святости жизнь породнила их. И напротив, во время службы с причастием, на которой мы побывали в первое утро в монастыре, с приходом священника сразу же возникло чувство полярности. До этого все были просто верующими, но вдруг по отношению к нему мы оказались «женщинами».

Утром и вечером мы встречались в здании капитула с теми монахинями общины, которые хотели побывать на нашей «пудже» и медитации. Хотя сестер формально не обучают медитации, во время совместного сидения царила необыкновенная тишина и спокойное внимание. Ощущалось, что это состояние сознания было результатом многолетних молчаливых молитв и чтения вслух на богослужениях. Простая и впечатляющая практика.

Обсуждения проходили оживленно. Хотя монахини большую часть времени хранили молчание, в промежутках для отдыха два или три раза в неделю возникали дискуссии, проявляя глубокий интерес и размышления о многих сторонах жизни. Особо их заинтересовал буддийский подход к работе с сознанием. Для монахинь стало откровением, что сознание и состояние ума можно значительно изменить путем спокойного и терпеливого обращения с ними; нет необходимости бороться, чувствовать вину, отягощать себя отрицательными чувствами, сомнением или смущением, к чему склонны мы все. Кроме того, сестры заинтересовались медитацией во время ходьбы и практикой сидения в состоянии осознания как способами работы в гармонии с физическим телом.

Мы беседовали о многом, понимая, что общего у нас неизмеримо больше, чем различий. Было ясно, что можно поддерживать и учиться друг у друга, не нарушая никоим образом наши религиозные традиции. Очень трогательно было осознавать, что у нас те же самые сомнения, ощущение несоответствия монашескому идеалу,

каждая сторона воспринимала другую как более сильную или более впечатляющую. Я почувствовала, насколькотонка и хрупка жизнь в самоотречении, которая требует отказа от стремления единолично командовать и контролировать, требует полной самоотдачи и, по выражению одной из сестер, просто «доверия к процессу».

Я встретилась с сестрой Элен Мэри, которой сейчас 48 лет. 25-летняя жизнь в одиночестве на острове Бардси, где часты непогоды, наложила отпечаток на ее лицо. Я почувствовала робость и засомневалась: что нужно делать — кланяться, пожимать руки? Но это оказалось таким несущественным! Она говорила мягко и спокойно, но с большим подъемом, о чудесной жизни, при которой человек «погружается в дух». Я поняла, что она имеет в виду, хотя я бы выразилась иначе.

В последнее утро в монастыре у нас была встреча с матерью Анной. Я хотела знать, что она думает по поводу нашего визита и большой заинтересованности буддийской традицией, которую проявила сестра Розмари. Она ответила, что ни минуты не сомневалась, принимать нас или нет, и что, по ее мнению, сейчас жизненно необходимо признавать Бога вне границ каких бы то ни было религиозных обычаев. Это явственно ощущалось и в момент прощания, когда она-от всего сердца заключила в объятия каждую из нас. Никогда я не испытывала ещё такого теплого приема! Без сомнения, нас в то мгновение осеняла «Божественная любовь», или называйте это, как хотите.

Во время последней службы, когда полуденный свет лился в высокие окна часовни, меня поразила благоговейная чистота жизни, ее простота и самоотречение, всецелое посвящение себя добру. В сравнении с ней внешний мир, куда мы готовились вернуться, казался чрезвычайно запутанным и стожным. В нашем обществе мало что поощряет людей жить осознанно, но многое толкает на жадность и эгоизм. Позже я поняла, почему многим посетителям, соприкоснувшимся с нашей буддийской монашеской жизнью, она представилась в подобном свете, несмотря на то, что изнутри она кажется обыденной и полной ошибок.

Поджидая вместе с сестрой Розмари лондонский автобус, мы продолжали разговор о медитации и внимательности. Тем временем наш рейсовый автобус ушел. Ох, уж эта внимательность! Вскоре подошел еще один; более внимательные на этот раз, мы остановили автобус и сели в него. При расставании наши сердца были переполнены глубокой благодарностью.

Роджер КаменецЧТО Я УЗНАЛ ОБ ИУДАИЗМЕ ОТ ДАЛАЙ-ЛАМЫ

В 1990 году я сопровождал группу из восьми раввинов и иудейских ученых в Индию, на аудиенцию к Далай-ламе. Он попросил нас раскрыть тайну выживания евреев в изгнании в течение двух тысячелетий. Я и не предполагал, что его занимает тайна того, что помогло евреям.

Со времени эмиграции из Тибета в 1959 году XIV Далай-лама, светский и духовный лидер шести миллионов тибетских буддистов, часто размышлял о еврейском народе и его истории. «За столько столетий, после такого множества

испытаний вы не утратили своей культуры и своей веры. И в результате, когда созрели внешние условия, вы были готовы создать свое государство. У наших еврейских братьев и сестер можно многому поучиться».

В росписях главного храма в Дхарамсале, где живет в изгнании Далай-лама, есть изображение Будды, сидящего перед озером чистой воды. Нам объяснили, что это озеро в действительности было озером нектара. Озеро нектара, прозрачного, но сладкого. Это стало для меня главным зрительным образом встречи иудеев с Далай-ламой. Каким-то образом он заставил нас увидеть иудаизм более свежим и ясным взглядом, чем мы обычно видели его. В нашем диалоге с Далай-ламой мы увидели живость иудейской традиции. Его горячее желание учиться было заразительным. Я наблюдал за его лицом, когда раввин Ирвин Гринберг объяснял, что все наши молитвы и обычаи напоминают каждому еврею об изгнании: «В конце свадебного обряда мы всегда разбиваем бокал. Зачем? Чтобы напомнить людям, что они не могут быть до конца счастливы. Мы все еще в изгнании, мы еще не воссоединились. Когда мы строим дом, мы обязательно оставляем что-то незаконченным. Почему? Как бы ни был прекрасен дом, мы в нем не дома». Далай-лама задумчиво кивнул. «Да. Вечное напоминание. То, что вы упомянули, действительно проникает прямо в сердце, объясняя, как поддерживаются культура и традиция. Именно это я называю иудейской тайной — поддержание традиции. В любой важный момент человеческой жизни есть что-то, напоминающее вам: "Мы должны вернуться, мы ответственны за это"». Он уловил главный секрет выживания иудаизма — память.

Память в Дхарамсале ожила для меня и другим образом. Я почувствовал возобновление связи между утраченными фрагментами моей собственной традиции. Монашеские одеяния были похожи на наши талиты. Выразительность непрерывных дебатов, общая для обеих религий, связывала буддийскую школу диалектики с древними академиями раввинов. Однажды на рассвете я проснулся от пения молодой монахини. Позже я узнал, что она декламировала по памяти целую книгу, — точно так же, как в первом веке таннэйм декламировал Миш-нах еще до того, как эти тексты были записаны. Пока раввин Гринберг рассказывал старым ламам и аббатам о еврейских мудрецах в Явнехе после разрушения римлянами Иерусалимского храма, я смотрел на их морщинистые лица и понимал, что для них Дхарамсала — это Явнех и что сейчас — время величайшего кризиса. Мы, иудеи, инстинктивно ощущаем боль потери родины, чувство изгнания и превратности выживания.

«Всегда помнить» — это был главный совет, но мы поделились и другими секретами. Вечером в пятницу на нашей службе присутствовали несколько ученых лам, и мы разделили с ними силу Шаббата, нашего еженедельного святого дня. Доктор Блу Гринберг, писательница-феминистка и ученая, зажигала свечи и читала молитвы. Она заботливо заменила мацу, наш хлеб скорби, на обычный хлеб — в знак солидарности с гостями Шаббата, которые могут и никогда не вернуться из изгнания. Во время ее встречи с Далай-ламой Блу, давно ставшая бабушкой, подчеркнула особую важность для иудеев семьи и дома, — а это трудная тема для религии, ведущей к монашеству и обету безбрачия. Присутствие Блу, а также и Джой Левитт, раввина, объяснявшей центральную роль синагоги, внесло живую струю в диалог. Тибетская сторона была представлена одними мужчинами.

Далай-лама хотел больше узнать о «внутренней жизни» иудеев. Он хотел знать, какие методы предлагает иудаизм для трансформации личности, для преодоления таких разрушительных эмоций, как гнев. Для тибетцев это далеко не абстрактный вопрос. Далай-лама ведет свой народ через самый трудный период его истории, период, в который жестокость — наиболее предсказуемая реакция. Как человек справляется с гневом — это и его личная, и политическая проблема. Несмотря на то, что китайские коммунисты преследовали Далай- ламу и его семью в изгнании, пытали и уничтожали его народ почти сорок лет, он все же говорит о них как о «так называемых врагах».

Я обнаружил, что Далай-лама, называющий себя «простым буддийским монахом», по-настоящему добрый и сердечный человек. По его поведению я понял, что скромность может быть сильной, чуткость — возвышающей, доброта — требовательной. Я понял силу того, что буддисты называют «спокойным умом». Во время нашей первой встречи он очень страдал от холода, но в течение всех трех часов беседы его интерес к разговору и необычайное внимание не ослабевали. Он также нашел время, чтобы встретиться с каждым из нас лично. Я испытал странное ощущение, когда он заглянул в мои глаза. Тибетцы верят, что он может видеть наши прошлые жизни.

Я лично испытывал сомнения в возможностях буддийской медитации, которая якобы должна делать практикующего спокойнее, мудрее, повышать способности справляться с тяжелыми чувствами. Этих способностей и качеств я в себе не находил. Во время наших бесед тибетцы спрашивали о путях и целях нашей религии и о том, как она помогает преодолевать отрицательные эмоции. Но я до тех пор никогда и не задавался подобными вопросами. Для меня быть иудеем значило быть погруженным в историю нашего народа, в свою семью, в свою личность. Я никогда прежде не рассматривал иудаизм как духовный путь.

Раввин Омер-Мэн, наставник иудейской медитации, упомянул эту проблему, говоря с Далай-ламой. «Для нас работа по трансформации — это священный путь. Но все больше и больше людей, желающих измениться, не обращаются к раввинам. Они идут к психотерапевту, который учит их не просветлению, а самоудовлетворению». Рассказ раввина Омер-Мэна о иудаистской медитации, а также рассказ раввина Зальмана Цахтера о каббале, мистическом учении Иудеи, и были ответом на вопрос Далай-ламы о «внутренний жизни» иудея. Я был удивлен, узнав, что иудаизм обладает могущественными методами внутренней трансформации. Но это способы глубокие и тайные, недоступные для большинства из нас. Исторически они практиковались лишь малочисленной элитой; и следовательно, те евреи, которые искали духовности, зачастую находили другие пути.

Именно об этом я помнил, когда мы заговорили о болезненной проблеме — об иудеях, обратившихся в буддизм. В Северной Америке в буддийских группах число евреев слишком велико. В Дха- рамсале мы встретили много монахов и монахинь, имеющих иудейские корни. Мои прежние представления о таких людях как об отступниках, еретиках, постепенно исчезли. Мы пригласили всех евреев Дхарамсалы на утреннюю службу Шаббата и много часов провели с ними, читая и обсуждая Тору. Евреи-буддисты в Дхарамсале весьма остроумны, в иных случаях до блеска, и уж,

конечно, не похожи на зомби с промытыми мозгами. Некоторые все еще считают себя иудеями, другие — нет, но все они утверждают, что нашли в буддизме нечто важное, чего не смогли найти в иудаизме.

Это было некоторым из нас неприятно. Позже профессор Натан Кац высказал Далай-ламе наше огорчение от ухода таких духовно одаренных иудеев в буддизм. После долгого молчания лидер буддистов сказал, что никогда не стремился обращать в свою веру других, поскольку все религии приносят духовное удовлетворение. Он советует новообращенным держаться собственной религии, подчеркивая, что некоторые тибетцы тоже изучают другие религии. Относительно иудаистских мистических учений тибетский лидер сказал, что они породили в нем большое уважение к иудаизму, поскольку он «обнаружил в них много утонченности». В особенности на него произвели впечатление каббалистические концепции Бога, которые подчеркивали ответственность человека и раскрывали тот факт, что методы иудейской медитации и молитвы поразительно похожи на буддийскую медитацию. Такие эзотерические техники и практики, сказал он, следует сделать более доступными. Он провел параллель с историей буддизма. Подобно каббале, буддийский мистицизм или тантраяна, как традиционно учат в Индии, давался избирательно очень малому числу учеников. Открыто это учение не давалось. Но из-за избытка секретности появилась опасность, что эта традиция угаснет. Поэтому в Тибете эзотерические учения стали давать более широко.

Далай-лама считает, что нехорошо оказывать на кого-либо давление, побуждая следовать определенной религии. «Хотя ваше намерение может быть искренним, результат может оказаться плохим, если вы ограничиваете право выбирать и исследовать. Если мы пытаемся изолировать себя от современности, то это — саморазрушение. Вы должны обратиться лицом к реальности. Если у вас есть достаточные основания следовать какой-либо религии, не нужно бояться. Но, если у вас нет серьезных причин и понимания ее ценностей, — ни к чему за нее держаться». Он дал нам необычный совет и поставил вопрос — могут ли наши духовные лидеры сделать иудаизм более отвечающим потребностям и пользе евреев?

Профессор Кац откликнулся критикой стремления некоторых иудеев определять иудаизм в основном в терминах борьбы против «врагов, которые угрожают вам либо гонениями, либо насильственной ассимиляцией. Если мы доказываем людям, что они должны быть постоянно настороже, мы можем потерять их».

Благодаря моей встрече с буддизмом я начал задаваться различными вопросами об иудаизме. Может ли он сделать мою жизнь лучше? Как мне научиться быть счастливым? Смогу ли я достичь иудаистского идеала, сделав более духовной свою ежедневную жизнь? Я понял, что сильно недооценивал ценности своей собственной традиции, в особенности молитвы и изучение текстов. Я также ничего не знал об иудейской медитации, о важности каванах — намерения — в иудейской молитве и в повседневной жизни. Мое соприкосновение с тибетским буддизмом углубило мое переживание иудаизма.

Я продолжаю поиски путей к внутреннему преобразованию, теперь уже не вдали, в Индии, а в моем собственном доме и в синагоге. Я продолжаю активно изучать

иудаистские и буддийские духовные тексты. Видя иудаизм отраженным в буддийском озере нектара, я пришел к пониманию, что религия моего народа — не просто этническая или личностная вера; это образ жизни и духовный путь, взывающий к моим мыслям и чувствам. Если бы я обобщил все перемены, мне бы следовало сказать, что я двигался от общедоступных форм учения к тайным, от внешнего к внутреннему — и что я не столько изменил свою иудаистскую практику, сколько углубил ее. Моя жена, две дочери и я сам много лет подряд праздновали канун Шабба- та, зажигая дома свечи и читая молитвы над хлебом и вином; но теперь я гораздо больше внимания обращаю на наши каванах, наши намерения. Например, читая молитву, я стараюсь обрести безмятежность и ощутить Шаббат телом, умом и душой.

Наши молитвы и обряды — это способ углубить подобные чувства. Благодаря медитации я научился использовать воображение и обогащать им молитвы. Иудаизм может обогатиться благодаря другим традициям медитаций. Медитации, начитыва- ние текстов, наблюдение за дыханием — все это обычно для нас связано с восточными религиями, но это не чуждо и иудаизму. Большинство иудеев и не подозревает о неисчерпаемой сокровищнице духовности, которую можно найти в иудейской молитве, в нашей мистической традиции, в Книге Торы. Организатор нашей поездки в Дхарамсалу, доктор Марк Либерман, хорошо выразил это: «Сейчас я заново открываю в иудаизме ясность мысли и мудрость, голос, который говорит в моем сердце, потому что теперь я, благодаря медитациям, научился слышать свое сердце».

Для некоторых из нас путешествие в глубины иудаистской духовности стало возможным благодаря окольному пути буддийской медитации. Если мы пошире откроем двери к нашей собственной медитативной традиции и разъясним, как иудаист- ская молитва и тексты могут помочь нам в сегодняшней жизни, то, возможно, эту окольную дорогу не придется проходить следующему поколению. Когда моя дочь Аня проходила мицвах, я гордился ее знаниями, но куда сильнее я гордился той духовностью, которую она вложила в свои молитвы. Она понимала, что говорит. Она осмыслила кава- нах. Думаю, ее поколение уже понимает, что им предстоит сложная задача: принять иудаизм сердцем и углубить его. Цепляться за внешнее в иудаизме, не взращивая иудейскую душу, — мне это больше не подходит. Когда Далай-лама спрашивал нас о нашей внутренней жизни как иудеев, он говорил с точки зрения «личной любознательности». Это был типичный буддийский вопрос и как раз тот, который изменил меня как иудея.

Александр БерзинИСЛАМО-БУДДИЙСКИЙ ДИАЛОГ

Буддисты и мусульмане на протяжении многих веков жили в тесной близости в Индии, Центральной Азии и на полуострове Малакка, подходящем почти вплотную к Индонезии. Как и между любыми религиями, разделяющими одно географическое пространство, временами их отношения были бурными, временами — мирными. Часть тибетского населения — мусульмане, и они веками жили рядом с буддистами в Тибете до 1959 года. Теперь, когда Его Святейшество Далай-лама и тибетское правительство живут в эмиграции, в Индии, Его Святейшество стремится к диалогу и

контакту с мусульманами многих стран, прилагая усилия к развитию взаимопонимания. Но, в то время как диалог буддистов с некоторыми другими религиями продолжается уже достаточно долго, диалог с мусульманами, на мой взгляд, находится в начальной стадии. Таким образом, сейчас наиболее важно установить общие связи как на философском уровне, так и на уровне исследования социальных проблем. Однажды заложенный, этот фундамент может послужить углублению духовного обмена.

Общность социальных проблемМое участие в исламо-буддийском диалоге как ученика Его Святейшества

постепенно возрастало на протяжении многих лет. Читая лекции по буддизму во всем мире, я посетил и множество мусульманских стран. Вначале я не интересовался непосредственно мусульманской аудиторией. Позже я вступал в исламо-буддийские диалоги, когда лучше осознал их значение для исламо-буддийско- го сотрудничества в обсуждении наиболее тяжелых социальных проблем, имеющихся в сообществах мусульман и буддистов. Например, с президентом государства Маврикий мы обсуждали проблему употребления наркотиков в среде безработных, проблему утраты мужества молодежью Тибета и то, как религиозные общины Маврикия справляются со сходными проблемами. Мы сошлись на том, что религия очень важна для развития чувства самосохранения, укрепления общины, воспитания морали и поддержки страдающих. В Занзибаре, где 95 % населения составляют мусульмане, я встречался с местными лидерами и познакомился с их некоторыми достижениями в использовании религии для помощи тем, кто хочет избавиться от привычки к наркотикам. Если наркоманы заняты ритуальными омовениями и молитвами пять раз в день, у них остается не слишком много свободного времени для наркотиков. Этот пример дает много пищи для размышлений о возможной пользе такого физического действия, как простирание, для этнических буддистов — наркоманов.

В Египте я дважды посетил Каирский университет, где встречался с профессорами и студентами разных факультетов. В Каирском университете я целый год читал лекции «О влиянии буддийской мысли на политическое и экономическое развитие Азии». Слушателям было очень интересно узнать о том, как принципы буддизма способствовали экономическому успеху наций «Азиатского тигра», и подумать о том, как они могли бы использовать ислам для поддержки сходных процессов в Египте, постепенно становящемся «Тигром Африки и Среднего Востока». Они также старались понять Азию и ее религии с целью улучшения политических и экономических связей с этим регионом. Они не хотят оказаться в изоляции из-за неверного мнения о мусульманах как о фундаменталистах или фанатиках-террористах, они очень заинтересованы в диалоге. Они попросили меня написать не слишком трудную для понимания мусульман статью об основах буддийского учения; статья была опубликована на английском и арабском языках в серии «Азиатские монографии», которая распространяется в арабоязычном мире. Ради будущего взаимопонимания буддистов и мусульман мы решили, что мне следует подготовить серию работ по истории взаимодействия мусульман и буддистов в Центральной Азии и в Индии. После этого я встречался со многими египетскими, иорданскими, иракскими, турецкими и узбекскими последователями ислама, которые стали энтузиастами этого проекта и, великодушно предлагая свою помощь, делились своими догадками и идеями.

В своих статьях я надеюсь рассеять некоторые неверные представления о буддийско-мусульманс- кой истории. Точно так же, как современные журналисты и политические обозреватели всегда подозревают мусульман-фундаменталистов в совершении всех террористических актов по всему миру, историки Центральной Азии и Индийского субконтинента часто страдают от предубеждений.

На всем протяжении истории буддийские монастыри и храмы разрушались и ветшали естественным образом или же их покидали по самым разным причинам. Иногда их закрытие было вызвано экономическими условиями или стихийными бедствиями, в других случаях их грабили из-за богатства или разрушали в войнах за расширение территорий или контроль за прибыльной торговлей вдоль Шелкового пути. Но до сих пор популярны истории, относящие упадок буддизма и буддийских монастырей в этих районах главным образом на счет исламских священных войн, газавата. И очень важно в будущем, особенно в школьных учебниках истории в буддийских и мусульманских странах, давать более объективную, беспристрастную оценку.

В Мафраге, в Иордании, я читал лекции о тибетском буддизме и его взаимоотношениях с исламом в университете Аль-а-Бейт. Этот международный университет был основан с целью расширения взаимопонимания между всеми направлениями ислама и между исламом и другими мировыми религиями. Ректор университета был в Японии в качестве основного докладчика и соорганизатора конференции по буддийско-мусульманскому диалогу. Он проявил заинтересованность и в организации такой конференции в Иордании. Кроме того, он создает буддийский раздел в университетской библиотеке, что вызывает все больший интерес у студентов, и он просил меня составить перечень необходимых книг. Ректор намерен каждый год приглашать в университет двух тибетских студентов — для изучения арабского языка и ислама. Он предпочитает буддийских монахов, которые могли бы проводить сравнительные исследования буддизма и ислама на хорошем научном уровне, но он хотел бы пригласить и тибетских мусульман, которые хотели бы более широко познакомиться со своей религией по программе бакалавров. Я передал Его Святейшеству это предложение. Он был чрезвычайно доволен и попросил своих помощников найти подходящих кандидатов.

Точки соприкосновения в философииВ Турции я встретился с группой специалистов по закону ислама с теологического

факультета университета Мармара в Стамбуле — для того, чтобы обсудить точку зрения исламских законов на буддизм для определения возможности поддержки буддийско-исламского равновесия. В отношении Тибета это особенно важно в связи с большим притоком китайских мусульман, переселившихся в Тибет в последние годы. Общины мусульман существуют в Тибете с семнадцатого века. Они прекрасно сосуществовали с преобладающим буддийским большинством и традиционно пользовались некоторыми привилегиями, дарованными им Пятым Далай-ламой. Но сейчас ситуация в Тибете осложнилась из-за притока больших групп ханьс- кого населения Китая, что создало вполне понятную напряженность.

Профессора полагали, что в соответствии с исламской доктриной проблемы в

установлении мирных отношений с буддистами нет. Они привели три основания к этому. Первое: некоторые современные исламские ученые утверждают, что дважды упомянутый в Коране пророк — «человек из Кифла» — соотносится с Буддой, а Кифл — это арабское прочтение названия родного королевства Будды, Капилавасту. Коран утверждает, что последователи «человека из Кифла» — праведные люди. Второе: аль-Бируни и Сехристан, два исламских ученых одиннадцатого века, которые посетили Индию, называли Будду «пророком». Третье: кашмирские мусульмане, поселившиеся в Тибете в семнадцатом веке, женились на тибетских женщинах буддистках, не нарушая закона.

Я вернулся в Стамбульский университет годом позже после первой встречи. Интервью, которое я дал во время предыдущего посещения этого университета, было опубликовано в популярном журнале местных исламских фундаменталистов, читаемом в Турции и во многих исламских республиках Центральной Азии. Учителя были полны энтузиазма по поводу начала исламо-буддийского диалога, и мы обсуждали его как источник творчества, откровения и этики. Ислам трактует Бога не как личность, а как абстрактный творящий принцип, и некоторые школы исламской теологии утверждают, что он не имеет начала. Говоря о ясном свете ума как о безначальном создателе проявленного и о Будде как об открывателе высшей истины, мы получаем хорошую основу для живого и дружеского диалога. Я был тронут их заинтересованностью в контакте с буддистами. Вдобавок к этому Муниципальное правительство Стамбула готово финансировать Международную конференцию представителей разных вер в 1997 году и просило Его Святейшество Далай-ламу прислать на нее своего представителя.

Исторически закон ислама воспринимал буддизм как «религию Книги». Поскольку «дхарма» переводилась как «закон», а закон ассоциировался с книгой, буддисты как «люди дхармы» во всей средневековой Центральной Азии назывались «людьми Книги». Ислам был терпим к «людям Книги», определяя их как людей, признающих Бога-творца. Это дает возможность интересных обсуждений значения выражения «Бог-творец».

Например, в Индонезии, государстве в основном мусульманском, официально были разрешены пять религий: ислам, католицизм, протестантизм, индуизм и буддизм — на том основании, что все они признают Бога-творца. С такой точки зрения индонезийские буддисты рассматривали Адибуд- ду, изначального будду Калачакра-тантры, как «создателя». У меня было несколько интересных дискуссий с буддийскими монахами в Индонезии о боге в буддизме. Поскольку Адибудда может быть интерпретирован как ясный свет изначального сознания и поскольку все проявления сансары и нирваны — это игра или «создания» этого ума, мы пришли к заключению, что можно сказать: буддизм признает «Бога-создателя». Тот факт, что буддизм видит в Адибудде не индивидуальность, не отдельное существо, которое создало Вселенную, а как нечто, присутствующее в каждом живом существе, может рассматриваться как теологическое отличие в толковании природы Бога. То есть буддизм принимает Бога-создателя, но в своей собственной уникальной интерпретации. Мусульмане говорят: «У Аллаха много имен»; и многие христианские, исламские, индийские и иудейские мыслители заявляли, что Бог есть абстракция, присутствующая в каждом живом существе. А такое утверждение дает

возможность вполне спокойной дискуссии с исламскими теологами.

Его Святейшество Далай-лама в своих поездках по миру в течение многих лет не раз встречался с исламскими лидерами. В 1995 году я сопровождал доктора Тирмизо Дайло, наследника суфийского религиозного лидера Гвинеи, в Дхарамсалу, на встречу с Его Святейшеством. В дни перед аудиенцией мы с доктором Дайло вернулись к обсуждению выражения «люди Книги». Он понимал его в смысле «люди, следующие изначальной традиции». Это может быть названо мудростью Аллаха или Будды, или, как я высказался в терминах буддизма, «изначальным глубоким осознаванием». Он охотно признал, что изначальная традиция мудрости была открыта не только Моисеем, Иисусом и Магометом, но также и Буддой. И если люди следуют этой естественной первичной традиции и мудрости, они — «люди Книги». Но, если они идут против этой основной природы добра и мудрости человечества и Вселенной, они не являются «людьми Книги».

И он решил, что в этом смысле можно сказать, что Будда был «пророком Бога». Адибудда, как ясный свет ума, является не только изначальным глубоким осознаванием, но и творцом всего сущего. И, таким образом, Адибудда может быть назван «Богом-создателем». А поскольку Будда говорил о изначальном глубоком осознавании, он может быть назван «пророком Бога». Для западных людей, оставивших иудео-христианскую традицию и принявших буддизм, использование таких терминов при описании Будды может показаться странным. Тем не менее, если мы вспомним, что одно и то же слово в разных традициях может иметь различные интерпретации и содержание, такое использование терминов можно считать вполне приемлемым.

ДАННЫЕ ОБ АВТОРАХВ том порядке, в каком они представлены в книге

Сестра Дональд КоркоранСестра Дональд Коркоран, Орден Святого Бенедикта, выпускница Кембриджа,

родилась в штате Миннесота (США), является бенедиктинской монахиней в течение 35 лет. С 1976 по 1979 год сестра Дональд была содиректором Института религиозного образования в университете Сент-Луиса, где она возглавляла магистратуру по духовности. Она остается адьюнкт-профессором в университете Сент-Луиса, где каждый год в январе читает курс по истории христианской духовности. Имеет степень доктора теологии Фордэмского университета, специализация — духовность. Диссертация на тему: «Духовный проводник: повивальная бабка высшего духовного "Я", посвящена изучению классических отношений мастера и ученика в великих духовных традициях. В 1979 году помогла основать Преображенский монастырь в штате Нью- Йорк, где и живет в настоящее время. Основной интерес — сопоставительное изучение бенедиктинской и конфуцианской духовности.

Достопочтенная Тубтен Чодрон

Тубтен Чодрон, ранее Черри Грин, родилась в 1950 году, закончила университет УКЛА со степенью бакалавра истории в 1971 году. Провела полтора года в

путешествии по Европе, Северной Африке и Азии, получила право преподавания и поступила в аспирантуру Южно-калифорнийского университета со специализацией «образование», одновременно преподавала в городской школьной системе Лос-Анджелеса. В 1975 году посетила курс медитации у достопочтенных ламы Йеше и Зопа Ринпоче, после чего отправилась в Непал, чтобы продолжать обучение, практиковать учение Будды в их монастырях. В 1977 году получила посвящение шраманерика (послушницы), в 1986 году на Тайване приняла посвящение бхикшуни (полное).

Изучала и практиковала буддизм в тибетской традиции много лет в Индии и Непале. Руководила духовной программой в Институте ламы Цзонг Хапы (Италия), затем обучалась в монастыре Дор- дже Памо (Франция). Преподавала буддийскую медитацию в Европе, Азии, Северной Америке, Восточной Европе и бывшем Советском Союзе. В настоящее время живет и преподает в Сиэтле в Обществе друзей Дхармы. Автор книг: «Открытое сердце, ясный ум», «Какого цвета ваш ум?», «Как приручить обезьянку-ум?», «Проблеск действительности» в соавторстве с доктором Александром Берзиным. Русские читатели знают дост. Тубтен Чодрон по книге «Борьба с гневом» и статьям в ж-ле «Буддизм России».

Его Святейшество Далай-лама XIV

Его Святейшество Далай-лама XIV (Тензин Гьяцо) — духовный и светский лидер тибетского народа. Родился в крестьянской семье, в возрасте двух лет был признан перевоплощением Далай- ламы XIII. Завершил традиционное обучение в монастыре и получил степень геше (докторскую) по буддийской философии. Из-за политической ситуации в Тибете и угрозы китайской оккупации Его Святейшество попросили принять на себя руководство страной в возрасте 15 лет. После неудачного восстания в 1959 году против китайской оккупации Тибета Его Святейшество и десятки тысяч тибетцев были вынуждены покинуть страну. В Дхарамсале (Индия), где в настоящее время живет Его Святейшество, было создано правительство в эмиграции. Его Святейшество неустанно проповедует буддийское учение всем, кто стремится его услышать, и совмещает духовную практику с жизнью-служением, ориентируя тибетский народ на сбережение и адаптацию собственной культуры в общинах в изгнании перед возвращением на родину. Много путешествует, проводит выступления на такие темы, как всемирная ответственность, любовь, сострадание и доброта. Его книги переведены на ряд европейских языков. Награжден Нобелевской премией Мира 1989 года.

Сестра Чандашири

Сестра Чандашири родилась в Англии в 1947 году и получила христианское воспитание. По окончании университета практиковала медитацию в различных традициях; в 1977 году познакомилась с Аджаном Сумедхо — американским монахом, получившим посвящение в тхеравадинской традиции (Тайланд). Была в числе первых четырех женщин, получивших посвящение в недавно созданном буддийском монастыре в Читхерсте в Западном Сассексе. Приняла в 1979 году восемьобетов посвящения (анагарика) и в 1983 году десять обетов (шиладхара). В настоящее время живет в Читхерстском монастыре, где помогает создавать

программу обучения монахинь и послушниц. Проводит также обучение медитации в Великобритании и за ее пределами.

Роджер Каменец

Поэт и писатель Роджер Каменец живет в Нью- Орлеане и преподает английскую и еврейскую культуру в университете штата Луизиана в Батон Родже. Он является автором книг The Missing Jew: New and Selected Poems (Time Being Books), Terra Infirma (University of Arkansas), The Jew in the Lotus (HarperCollins), Stalking Elijah (Harper). Его эссе и стихи печатались в The New Republic, Grand Street, Tikkun, The New York Times Magazine.

Александр Берзин

Д-р философии Александр Берзин родился в 1944 г. в Нью-Джерси. Получив докторскую степень по востоковедению в Гарвардском университете, с I960 года он главным образом живет в Индии, в Дхарамсале, сотрудничая с Библиотекой тибетских работ и архивов. Обучаясь много лет у выдающихся современных тибетских мастеров, д-р Берзин стал одним из первых устных переводчиков Его Св. Далай-ламы. В 1980-90 гг. он много путешествует, выступая в различных университетах и Дхарма-центрах по всему свету, издает целый ряд книг. Его лекции и передача Дхармы в России на заре перестройки сыграли немаловажную роль в возрождении буддизма в России. Русскоязычные читатели уже знакомы с книгами А.Берзина «Тибетский буддизм: история и перспективы развития», «Общий обзор буддийских практик» и «Махамудра».