Человек перед Богом

ЧЕЛОВЕКП Е Р Е Д

БОГОМ

М И Т Р О П О Л И Т

АНТОНИЙ СУРОЖСКИЙ

titu4.qxp 14.09.2006 0:38

По благословению

Блаженнейшего Владимира

Митрополита Киевского

и всея Украины

titu4.qxp 14.09.2006 0:38

Фонд«Духовное наследие митрополита

Антония Сурожского»

Киев2010

Фонд «Духовное наследие митрополита Антония Сурожского»Россия. 125252 Москва. Ул. Алабяна, д. 17, кв. 135

[email protected] www.mitras.ru

Формат 60 × 100

[email protected] www.quo-vadis.com.ua

1/16. Тираж 2000 экз.

Антоний, митрополит Сурожский. Человек перед Богом. — К.: Фонд «Духовное наследие

митрополита Антония Сурожского», QUO VADIS, 2010. — 348 с.

ISBN 978-5-903898-15-2

© Фонд «Духовное наследиемитрополита Антония Сурожского», 2010

© Вступительная статья А. Кырлежев, 2010© Составление Е. Майданович, 2010© Оформление, макет Издательский дом «Практика», 2010ISBN 978-5-903898-15-2

ББК 86.2/3А 72

Составитель Е. Л. МайдановичРедактор А. И. Кырлежев

Художники Е. Р. Гор, О. Л. ЛозовскаяТехнический редактор Ю. Г. Байдолина

Корректор Е. Л. Оленина

А 72

Содержание

От издателей . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 9

А. Кырлежев. Мистик в миру . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 10

ПОИСК

О ВЕРЕ. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 25

Вера безрелигиозная. Вера и доверие кчеловеку. Вера в себя. Вера и научноеисследование. Сомнение. Истина и еевыражения. Вера и опыт. Бог$Творец и Егоответственность. Воплощение иискупление. Любовь к себе как творчество

ДИАЛОГ ОБ АТЕИЗМЕ И О ПОСЛЕДНЕМСУДЕ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 51

Различные корни атеизма. Реальность итайна. Ценность материи. Опыт безбожия.Теодицея. «Вечность мук» или «уверенностьнадежды» во всеобщем спасении?

СОЗЕРЦАНИЕ И ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ . . . . . . . . . . . . . . . . 64

Взаимосвязь созерцательной и деятельнойустановки. Сущность Христовойдеятельности — любовь. Молчание и речь.Видение Бога в мире. Разные уровнижизни. Человеческий опыт и Божественнаяэсхатология.Ответы на вопросы: Особые условияаскетического созерцания. Внутреннее

5

безмолвие. Суета и затвор. Необычностьхристианского действования. ЧтениеЕвангелия и наша реакция. Восточнаямедитация

УХОД В ГЛУБИНЫ

О ВСТРЕЧАХ И ПОСЛЕДНИХСВЕРШЕНИЯХ. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 89

Творение как встреча. Встреча с Богом вЕго явлениях. Встреча смертная. РождествоХристово как встреча мира с Богом.Встреча с собой и с другим. Личная встречас Богом

О САМОПОЗНАНИИ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 101

Индивидуум и личность. Неповторимостьличности. Греховное самоутверждение илюбовь. Принятие себя самого. Отношениек Евангелию

О СМИРЕНИИ. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 113

Ложное смирение. Гордость и тщеславие.Три воли, действующие в истории: Божия,бесовская, человеческая. Смирение какпримиренность. Смирение перед красотойБожией

О СОВЕСТИ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 118

Голос совести. Великопостная подготовка.Притча о браке. Трагедия входа Господня вИерусалим. Участники страстных дней. Судсобственной совести

ПУТЬ ПОДВИГА

ЧТО ТАКОЕ ДУХОВНАЯ ЖИЗНЬ. . . . . . . . . . . . . . . . 133

Духовная жизнь как действие Духа в нас.Молитва: внимание и благоговение. ДухСвятой Утешитель. Критерии духовности.Вдохновение и духовность. Памятьсмертная и покаяние.Ответы на вопросы: Духовная жизнь вповседневности. Духовная жизнь итворчество

ВОСПИТАНИЕ СЕРДЦА . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 149

Грех и покаяние. Воспитание сердца, а нетренировка воли. Путь молитвы.

6

ЗАКОН ЖИЗНИ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 161

Внимание к себе. Грех как нарушениезакона жизни. Любовь. Жизнь на глубине.Отношение к другим

О МОЛИТВЕ ГОСПОДНЕЙ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 170

Ответы на вопросы: Искушениясовременного мира. Отношение к ищущимверы и колеблющимся

О МОЛИТВЕ. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 192

ОТКРЫТОСТЬ

БРАК, МОНАШЕСТВО, ЦЕРКОВЬ . . . . . . . . . . . . . . . 203

Брак как образ высшей радости. БракАгнца. Церковь: цель и становление.Тождество брака и монашества

БРАК И СЕМЬЯ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 215

Цель брака. Богословие материи.Целомудрие и деторождение. «Другой» вбраке. Христианская семья. Развод. Жизнь ватеистической семье. Религиозноевоспитание детей. Семейная молитва.Крещение детей. Аборты

ПРАВОСЛАВНАЯ ФИЛОСОФИЯМАТЕРИИ. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 231

О ПРИЗВАНИИ ЧЕЛОВЕКА. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 233

Кризис как суд и новая возможность. Цельтворения человека. Связь духовного иматериального миров. ВоплощениеХриста. Церковные таинства. Вечнаяжизнь. Падение как утрата цельности.Призвание к возрастанию в святости

ИТОГИ

ИТОГИ ЖИЗНИ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 243

Человек сам закрывает себе простор.Отвержение себя. Духовная глубина.Старение. Живое сердце. Изживание зла.Званые и избранные

СВЕТ ВЕЧНОСТИ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 256

Победа Христа над смертью. Смерть какдверь в вечность. Пост: путь восхождения.

7

Исцеления в субботу. Обновление в себеобраза Божия

О ВЕРНОСТИ. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 267

Смерть близких и наша любовь к ним.Любовь Божия. Верность. Скучание по Богу.Что питает молитву?

О СМЕРТИ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 283

Личное восприятие смерти. Внутренняямертвость. Примирение с умершими.Память смертная. Страх и бесстрашие.Умирание. Молитва Церкви над усопшим.Ответы на вопросы: Память о смерти.Геенна. Прощение

БЕЗ ЗАПИСОК

АВТОБИОГРАФИЧЕСКИЕ ЗАМЕТКИ . . . . . . . . . . . 305

Краткие биографические сведения . . . . . . . . . . . . 339

Протоиерей Николай Ведерников. Словона панихиде в сороковой день попреставлении митрополита СурожскогоАнтония. 12 сентября 2003 года . . . . . . . . . . . . . . . . 343

Книги митрополита Антония на русскогомязыке . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 346

8

От издателей

Настоящий сборник в основном составлен из устных выступле(ний митрополита Антония и охватывает период с 1969 по 1991 го(ды. Это беседы на радио (в русских передачах Би(би(си) и в мос(ковских квартирах во время приездов Владыки Антония в Россию,а также внебогослужебные беседы в лондонском приходе в перио(ды великопостных и рождественских говений. Все они объединеныодной темой: внутренняя жизнь христианина, то есть человека, ко(торый живет перед Богом. По жанру предлагаемые тексты являют(ся монологами, иногда переходящими в диалог со слушателями.Книга рассчитана на медленное чтение. Сам автор как бы пригла(шает читателя к беседе и совместному продумыванию обсуждае(мых тем. Здесь уместно вспомнить совет, который митрополит Ан(тоний получил в юности от отца: «Думай больше, чем ты читаешь».

Заглавия даны составителем. Цитаты из Священного Писанияне являются дословными (отсылки к конкретным текстам сделаныредактором). К настоящему, третьему, изданию текст еще раз вы(верен, в книгу добавлена вступительная статья А. Кырлежева, крат(кие биографические сведения об авторе, слово протоиерея Нико(лая Ведерникова на панихиде в сороковой день кончины ВладыкиАнтония и список основных публикаций его текстов в России.

9

МИСТИК В МИРУ АЛЕКСАНДР КЫРЛЕЖЕВ

Мистик в миру1

Александр Кырлежев

Его знали многие: кто�то лично, другие — по рассказам, боль�шинство — по «текстам» (в том числе радиопередачам и аудиоза�писям) его бесед, интервью и проповедей. Суммарный тираж егокниг, изданных в России и других постсоветских странах, превы�сил миллион (не считая публикаций в периодике).

И все же известность его была негромкая — почти незаметная втак называемом «медийном пространстве». За исключением, бытьможет, перестроечных лет, когда интерес к религии и к эмигран�там — как людям, не инфицированным советизмом — был оченьвысок. Сказывался как «эффект отсутствия» (владыка Антоний впоследний раз был в России в 1990 году), так и, что более важно,слишком религиозный характер его влияния. Религиозный не всмысле «религиозного фактора» (в политике, общественной жиз�ни, национальной культуре), которому сейчас уделяется довольномного внимания, а в смысле собственно религиозного опыта — так,как он понимается внутри церковной традиции.

У нас много спорят о количестве православных в России: однисчитают, что их не более двух�трех процентов (это люди, регулярнопосещающие богослужения и активно участвующие в церковнойжизни), другие — что их процентов 75, не меньше (имеются в видулюди, которые идентифицируют себя как православные). Причемна том, что православных «так мало», настаивают, как правило, лю�ди нецерковные, а на том, что их «так много» — церковные и, таксказать, церковно�ориентированные.

Однако спор о масштабах религиозности, ее количестве и каче�стве нам представляется беспредметным. Потому что, конечно же,религиозность бывает разная — и «социологическая», и глубоколичная; и каждая имеет свой масштаб и свое общественное значе�ние. Но если первая опознается посредством опросов, то вторая —только лицом к лицу.

В Евангелии есть известная максима — в форме риторическоговопроса: какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а ду�ше своей повредит? (Мф 15:26). Эту максиму можно рассматриватькак своего рода «девиз» христианства, как поистине революцион�ный принцип, если иметь в виду область религии. В противовесвосприятию религии как прежде всего социологического, культу�рологического или «идеологического» феномена Евангелие рели�гию интериоризирует: не душа человеческая в мире, а мир внутричеловеческой личности.

10

1 Первая публикация: журнал Континент. 2003. №3(117).

Скажут: причем здесь религия? или Бог? А при том, что в «экзи(стенциальном треугольнике» — я, мир, Бог — каждая из «вершин»взаимодействует с другой посредством третьей. Я взаимодействуюс Богом — посредством мира; я взаимодействую с миром — посред(ством Бога; наконец, Бог взаимодействует с миром — посредствомменя. Это значит, что нет ни Бога, ни мира без личностной инстан(ции, что человек — не только участник обозначенных отношений,но и та «ёмкость», которая может содержать и мир, и Бога.

Этому нас учит Антоний Сурожский, для которого социологиче(ской религиозности как будто просто не существует. Точнее, длянего социологическое — это результат взаимодействия «глубоких»личностей, а общественный идеал — это ни много ни мало как зем(ной Град, «гражданином» которого мог бы быть Богочеловек ИисусХристос.

Человек так глубок, что может вместить в себя Бога (как во Хри(сте человеческое непротиворечиво соединилось с Божественным).И тогда человек может увидеть весь мир в сиянии Божественнойславы, Божественных энергий. И тогда каждый другой человек —это тот, кто включен в любовь Бога, пронизывающую мир.

Вот такую чудесную картину рисует нам владыка Антоний. «Сонсмешного человека», — скажут начитанные люди. «Религиозныйбред», — скажут другие люди. «Взгляд святого», — скажут третьи. Ивсе будут правы — каждый со своей точки зрения.

Нам же в данном случае хотелось бы обратить внимание на ту ин(терпретацию христианства, которую предлагает Антоний Сурож(ский. Она может быть названа одновременно и теоцентричной, иантропоцентричной. И это понятно, это «нормально», если понятьглавное: Антоний — мистик прежде всего и по преимуществу. Длянего главным, существенным являются отношения человеческойличности с Богом как Личностью, то есть «человек перед Богом»(отсюда заглавие настоящего сборника его текстов). Другими сло(вами — опыт таинственной, экстраординарной, глубинной, экзи(стенциальной встречи, которая свершается в «недрах» человека и в«недрах» межчеловеческих отношений. Там, где свершается лю(бовь, там, где свершается творчество, там, где есть место плодо(творному молчанию и подлинной, то есть всегда мучительной,жертве. То есть там и тогда, где и когда мы выходим из повседнев(ности, из пространства обыденной прагматики и входим во «внут(реннее мира», в область судьбоносных событий и действительногокатарсиса.

Сам Антоний пережил такой (религиозный) катарсис в юности,и его собственная вера связана не с религиозной традицией, куль(турной преемственностью и т. п., а с тем, что можно назвать «на(сильственным обращением»: как и апостол Павел (и как праотецИаков), он был уловлен в момент противоборства с Богом. Онвстретился с Богом вопреки всему, что он тогда знал о себе, о людях

АЛЕКСАНДР КЫРЛЕЖЕВ

11

и о мире. И потому раз и навсегда стал мистиком и стал тем, для ко(го древняя формула Тертуллиана «христианами не рождаются, астановятся» является аксиомой.

Что же делать человеку с этим постигшим его фактом «мистиче(ской встречи с Богом»? Возможны разные варианты дальнейшихдействий. Можно уйти в пустыню (в прямом или переносном смыс(ле) и там заниматься индивидуальной аскезой. Можно влиться вцерковную корпорацию, профессионально занимающуюся духов(ным окормлением мира сего, и там найти приложение приобре(тенному опыту. Можно искренне возрадоваться случившемуся ипопытаться растянуть переживание на максимально долгий срок,сохраняя в то же время «баланс» духовного и мирского. А можно по(ставить мистическое событие в ряд с другими «сильными пережива(ниями» и таким образом постараться отодвинуть его на периферию,в то же время не отрицая его первостепенной значимости.

Антоний не пошел ни по одному из этих путей, и его опыт не ук(ладывается ни в какую типологию. Он двигался в предлагаемых об(стоятельствах, нащупывая свой путь методом проб и ошибок и по(стоянно продумывая свою веру (его собственное выражение). Обэтом пути можно узнать, только слушая, что он сам говорит, иногдапрямо, но по большей части косвенно. И написать его духовнуюбиографию будет трудно — велика опасность упрощения и уплоще(ния, поскольку внешние критерии и оценки вряд ли приложимы кглубинной жизни духа. Да и нужно ли это, коль скоро мы можемслышать его самосвидетельство, его собственный голос, ясно раз(личимый и в его «текстах»? Но еще более опасным, на наш взгляд,может быть особое религиозное почитание владыки Антония (хо(тя, конечно, избежать этого невозможно; кроме того, рано илипоздно, мы уверены, он будет причтен к лику святых Церкви).

И все же постараемся хотя бы наметить некоторые черты егопортрета. На первый взгляд, они двоятся.

Антоний Сурожский — общественный мистик, нищий иерарх,светский священник, антисоветчик(коллаборационист, эмигрант,внедрившийся в российское пространство, националист(космопо(лит, непримиримый экуменист.

Он не ушел в пустыню в буквальном смысле слова, но всегда пре(бывал во «внутренней пустыне». Тайно принес монашеские обе(ты — и долгое время после этого оставался практикующим врачом.А когда стал священником и затем епископом, то, как сам говорил,десять часов в день был с людьми и на людях, а остальное время — вкелье (то есть в молитвенном молчании). До самой смерти он жилодин, в маленькой комнате при храме. Архиепископ Кентерберий(ский сказал над гробом Антония, что он был человеком, которыйпревратил свою душу в базарную площадь. (И таким образом, доба(вим от себя, на базарной площади присутствовало нечто, ей прямопротивоположное.)

МИСТИК В МИРУ

12

По контрасту с обычным обликом православного архиерея (ко(торый, напомним, по старым меркам приравнивался к генералу) вАнтонии не было ни важности, ни «величественности» князя Церк(ви (о его величественности можно говорить разве что в связи с уча(стием в богослужении). И речь его — не учительственно(назида(тельная речь иерарха. Он сам любил с удовлетворением вспоми(нать, как на каком(то собрании инославных, куда его пригласиливыступить, он был представлен как «мирянин в священном сане».Отсюда его особое внимание к вопросу о роли мирян в Церкви. Ичасто повторяемый образ: Церковь как перевернутая пирамида, такчто высшие в иерархии оказываются внизу — опорой церковногоздания, то есть их призвание — не властвовать, а служить.

Антоний Сурожский был легальным и законопослушным еписко(пом Русской Православной Церкви — Московского Патриархата (с1957 года), однако лояльность церковной корпорации никогда непринимала у него форму политической ангажированности, тем бо(лее сервилизма. Это вызывало разные оценки со стороны людей,принадлежащих к разным «лагерям». Для многих «западных» (эмиг(рантов, а также некоторых диссидентов у нас) он был коллаборацио(нист, «красный»; а для «восточных» (в том числе и церковников) —все(таки антисоветчик, «белоэмигрант». Отсутствие явно политиче(ских тем и риторики в его высказываниях одними воспринималоськак уход от острых проблем, соглашательство, а другими — как хит(рость, своего рода камуфляж (в частности, для того чтобы иметь воз(можность приезжать в Россию, где он бывал неоднократно, с начала1960(х).

Но не надо забывать, во(первых, что такого рода аполитичностьявляется законной церковной позицией, а во(вторых, что речь идетименно о мистике, то есть человеке, который мир, общество и себяв нем всегда воспринимает на более глубоком уровне, чем уровеньсобственно политический. И поэтому, скажем, на августовские со(бытия 1991 года Антоний реагировал с воодушевлением, но приэтом воспринял их прежде всего в перспективе возможного духов�ного преображения России, сразу обратив внимание на опасности,которые несет с собой открывшаяся свобода.

Во взглядах и позициях Антония многое объясняет другая важ(нейшая характеристика: он — человек диаспоры. Конечно, первыйпериод его жизни, «французский» (до переезда в Англию в качествесвященника в 1949 году), можно назвать эмигрантским, потому чтоон вырос и жил в среде русских эмигрантов, рядом с людьми старше(го поколения. Но в Англии, где не было такой большой эмигрант(ской общины, как во Франции, особенно в 1960(е годы и позднее, онвсе больше имеет дело с британцами, одновременно все активнееучаствуя в общехристианской жизни, выступая в разных странах наразных языках. И то, что с «советской» стороны воспринималось какэмигрантское, в действительности было уже диаспоральным.


13

Это особое состояние, особая идентичность. Оставаясь русским(и русским православным), Антоний активно участвует в «местной»жизни, и в то же время он открыт всем, с кем его сводит судьба, — от(крыт именно в духовном и церковном отношении. Поэтому можносказать, что он одновременно и «националист», и «космополит».«Националист» по культуре, по страстной любви к России и пере(живанию за нее, по внутреннему участию в ее исторической траге(дии, по верности русскому языку (несмотря на некоторые именноэмигрантские особенности, его русский язык лишен архаизма и ог(раниченности, характерной для всякой субкультуры; он удиви(тельно живой, свободный, индивидуально окрашенный). И вместес тем Антоний — «космополит»: во(первых, как любой человекдиаспоры, не замыкающийся в своей общине, а во(вторых, какчеловек Церкви — понятой как Церковь Вселенская. Так, в чинеодной древней греческой литургии (литургии «Апостольских по(становлений», которая в настоящее время не совершается) хри(стиане называются буквально «космополитами», то есть «гражда(нами мира».

Отсюда и другая характерная черта Антония: будучи подчеркну(то, выражено православным, более того — русским православным,он абсолютно чужд конфессионализма. И здесь нет парадокса. По(тому что конфессионализм — это политическая религиозность, онвосходит к эпохе Реформации, когда в Европе получает распро(странение правило «чья власть, того и вера». Это ситуация, когдакакая(то церковь определяет себя по отношению к другим конфес(сиональным «телам» и таким образом ищет защиты и самоутвер(ждения. Но в диаспоре православие не может претендовать на «те(ло», а только на особенность своей традиции. Православие там неполитично. Оно не может утверждаться с помощью и за счет поли(тической власти и вынуждено опираться только «на свои силы», тоесть на верность своих приверженцев восточно(христианскому по(ниманию Церкви.

Антоний всегда говорил, что, выступая в инославной среде, упротестантов или католиков, он никогда не проповедовал право�славие, но — Евангелие, хотя и говорил как православный. Не всемправославным на Западе это нравилось. Антоний вспоминал, что,когда он собирался отправиться в Америку к протестантам, одинизвестный православный деятель предостерегал его от того, чтобыне «заразиться от инославных». Но для Антония это было немысли(мым: какой же я тогда православный, если боюсь за свою право(славность?!

В то же время язык не поворачивается назвать митрополита Ан(тония экуменистом — настолько это слово скомпрометировано,почти безнадежно «испорчено» в нашей православной среде, ко(торая по преимуществу является именно конфессионалистской(вплоть до того, что часто и слово «христианство» не употребляет(


14

ся, а говорят о «религии православия», в противоположность, на(пример, «религии папства»). Христианский экуменизм XX столетия,конечно, является движением, противоположным конфессиона(лизму. И тот факт, что в него в конце концов включились католи(ки с их подчеркнуто универсалистским представлением о Церкви(есть одна вселенская католическая церковь с единым центром вРиме), говорит о том, что в современном секулярном, постхри(стианском обществе уже невозможно просто глухо сидеть поконфессиональным квартирам. Более того, и в других великихрелигиях надо уметь увидеть искреннюю веру и подлинное бого(поклонение.

В этом отношении митрополит Антоний был достаточно смел,для многих — чересчур. Еще в советское время некоторых право(славных смущали его примеры из западнохристианской святости,еврейской мистики или рассказ о том, как в индуистском храме онпочувствовал некую «намоленность», атмосферу подлинного бого(почитания. Но в то же время никто не сможет (разве что самые ра(дикальные ревнители чистоты веры) поставить под сомнение егоправославность в самом глубоком, сущностном смысле. Более то(го, он был выразителем и свидетелем именно русского православия,русской церковной традиции (а не какой(то размытой «общеправо(славной»), на чем сам настаивал. Но эта его церковная русскостьбыла не более чем верностью общеправославной парадигме, со(гласно которой единая Вселенская Церковь законным образомимела и имеет множество национальных, культурных, языковых«воплощений», каждое из которых содержит полноту церковностии в то же время является взаимодополнительным по отношению кдругим.

Вместе с тем владыка Антоний порой был достаточно жесткимпо отношению к другим христианским конфессиям и в этом смыс(ле если и экуменистом, то действительно «непримиримым». Онприветствовал новый «экуменический» взгляд на разделение христи(ан, подчеркивал наличие общности между ними, говорил о необ(ходимости из положения «спиной друг к другу» перейти в положе(ние «лицом к лицу». Но он никогда не призывал к христианскомувсесмешению, не допускал возможности смазывания реальныхграниц между традициями, слишком долгое время развивавши(мися параллельно, а то и в противостоянии друг с другом. У негобыло здравое, взвешенное, а лучше сказать — мудрое, отношение кэтой проблеме, источником которого, как представляется, была некакая(то экуменическая идея или стратегия, а конкретный, живойопыт встречи и сосуществования с «другими христианами» в одномобществе, в одном мире. То есть то, что узнается и опознается вличном общении, когда видно и разделяющее, и объединяющее, иобщее, и то, что остается трудно совместимым в церковной практи(ке. Не институциональные экуменические структуры, а, скорее,


15

«структуры дружбы», о которых говорил французский православ(ный богослов Оливье Клеман.

Такой подход тоже является одним из следствий диаспоральногосуществования, опыта православия в диаспоре (конечно, одним извозможных): сохранять верность «своей истине», но — в бесстраш(ной открытости к приверженцам «других истин» (в том числе и поотношению к атеистам; сам Антоний провел несколько публичныхдиалогов с атеистами).

На наш взгляд, со сложной «идентичностью» владыки Антониясвязано, в частности, его особое, специфическое влияние в России.Мы не можем в точности сказать, скольких людей он реально обра(тил к вере и Церкви еще в советское время — через встречу лицом клицу, но больше через самиздатские тексты и радиопередачи, со(провождавшиеся рассказами о нем тех, кто с ним встречался илиего видел и слышал в храмах и на «квартирных» встречах (такиевстречи по возможности всегда устраивались во время его приездовв Россию; в определенных кругах когда говорили «Владыка», тоимели в виду именно Антония, потому что с другими «владыками»просто не было никакого общения). Несомненно, что в советскихусловиях, когда вообще какая(либо религиозная проповедь былапочти невозможна, его слово было совершенно особенным — постилю, по «тембру», по интонации и даже в каком(то смысле по со(держанию (во всяком случае, по смысловым акцентам).

Совершенно русский и свой в церковном отношении, он вос(принимался, конечно, «инопланетянином». Он был свободен отвсех наших советских и антисоветских комплексов. Он был носи(телем высокой русской культуры, но не говорил на эзоповом язы(ке, на котором здесь приходилось говорить многим. Он имел вы(сокий церковный статус, но не был «начальником из религиозногогетто». Его церковность не была параллельной «всей другой жиз(ни», так что на глазах разрушалась «берлинская стена» между «хри(стианским космосом» и «советским космосом», которая в то времяпроходила не только между церковью и обществом, но и внутрикаждого православного (мирянина прежде всего, но не только:значимость его выступлений, скажем, в Московской духовной ака(демии, перед будущими священниками, трудно переоценить). И ко(нечно, неизгладимое впечатление производила сама его речь — речьсвященнослужителя, который не пропагандирует религию, не со(общает, как там (в религии) все устроено, тем, кто этого не знает, аспокойно и «естественно» раскрывает, разворачивает перед слу(шающими веру как жизнь и жизнь самой веры — с ее внутреннейлогикой и психологической структурой, но и со всеми неизбежноприсущими ей проблемами, опасностями, надеждами, победамии поражениями и т. п. Это была религия в масштабе человеческойличности и в контексте встречи и общения с другими личностя(ми, в свободе от давящей извне идеократии, но при этом не сво(


16

димая к политике, к «социологической» победе или, наоборот,поражению.

Вряд ли возможно в одной статье воссоздать христианскую «сис(тему ценностей» Антония Сурожского. Но, кажется, предложеннаявыше треугольная структура может указать на главное в этой систе(ме. Очень интересно, что у Антония нет иерархии ценностей втрадиционном понимании, когда ценности выстраиваются свер(ху вниз. Точнее, теоретически она есть: Бог, конечно, сверху, а че(ловек и мир — снизу. Но практически, имея в виду религиознуюжизнь личности и Церкви, проживание и осуществление веры вконкретном человеческом опыте, иерархия эта постоянно опроки(дывается, так что уместнее говорить о духовной драме, которая раз(ворачивается на «одном поле».

Это и есть, собственно, христианское, евангельское пониманиерелигии, которое заново открывается и подтверждается в пережи(вании таинственной с точки зрения обыденности, но непосредст(венной встречи с Богом, в мистическом опыте. Причем, надо ска(зать, не обязательно христианском. Антоний говорит: «Можноощутить Бога вне всякого предварительного религиозного контек(ста или воспитания».

Но во Христе Бог проявляет предельную солидарность с челове(ком: Он Сам становится человеком и переживает трагическую че(ловеческую судьбу в этом мире — вплоть до насильственной и по(зорной смерти и даже больше: вплоть до богооставленности вкрестной агонии, до «практического атеизма» (это особо важнаядля Антония тема: Христос более глубоко, чем любой человек, по(знал безбожное состояние, о чем свидетельствуют Его слова накресте: «Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил?!» —Мк 15:34).

Единый Бог является для человека Отцом, но — именно во Хри(сте, который стал для человека собратом. Во Христе Бог нисходит всамые глубокие глубины человеческого бытия, посмертно — в са(мый ад (что значит — «место, где Бога нет»). Иначе говоря, Бог(Тво(рец берет на Себя всю полноту ответственности за акт творения —творения свободных, богообразных существ. Во Христе мы встре(чаемся с Богом уязвимым, Богом беззащитным, Богом, единствен(ная сила Которого — самоотвержение в любви.

Вывод: такого Бога можно уважать, не бояться. Он не стремитсяунизить человека, но, напротив, хочет, чтобы человек реализовалсвое сыновнее достоинство. Сам Бог, со Своей стороны, уже всесделал для этого и всегда готов принять человека как сына (обэтом — евангельская притча о блудном сыне, подробно разобран(ная в текстах Антония).

Отсюда второй вывод: Бог верит в человека. Он доверяет человекуи демонстрирует ему Свою верность. Поэтому и со стороны чело(века такой Бог ждет того же: веры, доверия и верности — до конца.


17

Иначе говоря, призыв Бога абсолютен — как призыв любви. Анто(ний говорит: «страшное Евангелие», имея в виду его призыв к ради(кальному обращению и самоотвержению. Он говорит: «Мы должнынаучиться верности до конца, должны научиться смелости...»

Встреча с Богом полна драматизма, но какая встреча? Не риту(альная, когда в человеке и с человеком ничего не происходит, когдаон не «чувствует» присутствие Бога. Не психологическая, когда че(ловек создает в своем сознании образы Бога, которые — не чтоиное, как Его умственные «идолы», препятствующие подлиннойвстрече («Бог больше радуется правдивому неверию, чем подлож(ной вере», — говорит Антоний). Не та встреча, целью которой яв(ляется выгода или стремление «заполнить пустоту, которая в насесть», а средством — лицемерие (и в молитве возможно лицемерие,а должна быть — честность).

Реальная встреча происходит в молчании, в полной внутреннейоткрытости. Путь к ней бывает связан с творческим отчаянием, не(редко он лежит через сомнение, которое даже должно быть систе(матическим, но является и источником надежды («Источник наде(жды — именно сомнение, а не безошибочная устойчивость», —говорит Антоний).

Все это и является составляющими такого религиозного подхо(да, который мы назвали мистическим. Его можно назвать и мис(тическим реализмом. Вера для него — это не только и не столькоустановка сознания, но именно «осуществление ожидаемого иуверенность в невидимом» (Антоний часто цитирует это опреде(ление из новозаветного Послания к Евреям — 11:1), то есть веракак уверенность в подлинности уже бывшего опыта. Опыт вообщев данном случае ключевое слово. Или иначе: Бог как факт. В пуб(личном диспуте с атеистом Антоний говорил: «Я не нуждаюсь вБоге, чтобы заполнить прорехи в моем мировоззрении. Я обнару(жил, что Он есть, и ничего не могу с этим поделать, так же как ко(гда обнаруживал научные факты. Для меня Он — факт, и потомуОн имеет значение». (Напомним здесь, что Антоний закончил двафакультета Сорбонны — медицинский и биологический.)

Говоря о границе между верой и опытом, Антоний (ссылаясь надревнего христианского святого Макария Египетского) иногдаприводит такой образ: «Представьте себе, что в глубокую ночь пе(ред лицом темного неба, полного ярких звезд, вы лежите в ма(ленькой лодочке, которую носит море, и чувствуете, как колеб(лется ваша ладья, вы видите бездонность неба, неописуемую егокрасоту и одновременно испытываете колебание морских волн. Апотом приходит отлив, и лодка оказывается на песке. В тот мо(мент вы больше не чувствуете колебание волн, но когда выходитеиз этой ладьи, вы продолжаете опытно его знать, у вас не можетбыть никакого сомнения в том, что это было, больше того: что этоесть, потому что оно в вас осталось...»


18

И тогда духовная жизнь — это постоянный поиск Живого Бога,новой встречи («Бог с нами так поступает, чтобы мы Его искали»).Ощущение присутствия и действия Бога приходит и уходит, усили(вается и тускнеет, интенсивно переживается и — остается лишь впамяти. Живого Бога нельзя «приобрести» навсегда, «приватизи(ровать», «всегда иметь под рукой» (как и другого человека). Взаим(ные отношения Бога и человека — это динамическая, всегда еще незаконченная история межличностного общения (именно поэтомуэти отношения и названы любовью).

У такого понимания Бога есть и важный гносеологический ас(пект, потому что Бог для верующего, для христианина есть верхов(ная и решающая Истина. И религиозное сознание часто склонноотождествлять предмет «истинной веры» с познанной реально(стью. Антоний же акцентирует разницу между реальностью и исти(ной: «Реальность — это все, что есть, знаемое нами или незнаемое,это и познанное, и тайна Бога и Творения. Истина — это та частицареальности, которую мы познали и выразили». Иными словами,истина — это то, что опытно познано и, так сказать, осуществлено вдуховной практике. А то, что мы только приняли на веру как истин(ную реальность, еще не является в собственном смысле познаннойреальностью, то есть истиной. Прибегая к неизбежной игре слов,можно сказать, что истинная реальность должна быть реализована.Познанное должно быть осуществлено, по крайней мере — осуще(ствляемо. Вера — осуществление ожидаемого: человеком — от Бо(га, Богом — от человека.

В данном случае можно говорить о принципиальном антифунда(ментализме Антония: это отказ отождествлять познанное с реаль(ностью в ее полноте и целостности, а выраженное — с познанным.«Познали означает, что я увидел то малое, что мне доступно; выра�зили означает, что я попытался определить в терминах языка то ма(лое, что увидел», — говорит Антоний. И в другом месте: «Если мыпоймем, что между сформулированной истиной и реальностью су(ществует связь, а не идентичность, в диалог между людьми о Боже(стве привносится свежая гибкость...»

Конечно, Антоний — максималист, и его религиозный максима(лизм (и даже радикализм) проистекает именно из мистическогореализма. Но в то же время, что очень важно, он — не мистик в за(творе, а мистик в миру.

Мистики в традиционном понимании — это такие «религиозныефанатики», которые, сидя в келье, «свернули» весь мир в свою ду(шу, так что «мир души» стал больше мира внешнего — космоса исоциума (хотя в данном случае вернее было бы говорить не о фана(тизме, а о религиозном индивидуализме). Конечно, такие мистикивидят из своего затвора весь мир и всех его насельников, но —именно через призму своей духовной драмы, своих индивидуаль(ных отношений с Богом. Поэтому подобный мистицизм обычно


19

сопровождается не только эскапизмом, но и враждебным отноше(нием к телу (со всеми его искушениями), а также склонностью пре(небрегать отношениями с другими человеческими индивидами, вовсяком случае, не рассматривать эти отношения как принципиаль(но важный момент духовной жизни. Можно «любить всех», но из(далека и в центр внимания ставить все(таки свое собственное«восхождение» к Богу.

Совсем не таков Антоний. Не таков принципиально. Для неговажнейшими, неустранимыми участниками личной духовной ис(тории являются как мир(космос («плоть» человека), так и «мир»каждой другой человеческой личности.

Состояние материи, человеческой телесности — безгрешность.Антоний не устает повторять, что так называемые грехи плоти — этогрехи, которые дух человеческий совершает против плоти, котораяневинна сама по себе. Это сильная антиманихейская, антидуалисти(ческая позиция, традиционная для христианской ортодоксии. Онасоответствует строгому православному пониманию того, что зло ко(ренится только в воле, а не в чем(то еще. Поэтому мир(космос и фи(зическое человеческое тело могут быть обожены — исцелены и про(низаны божественными энергиями (но, разумеется, только в томслучае, если воля человеческая согласуется с волей Божией).

Отсюда — сакральный материализм церковных таинств. Дейст(вие Бога направлено не на «душу», но на человека в его целостно(сти. Смерть как «отделение души от тела» есть катастрофа, и смертьХриста — «метафизический обморок», поскольку Человек, соеди(ненный с Богом, не может умереть, но только — со(умирать с обыч(ным человеком, переживать агонию. Поэтому Христова смертьхотя и реальна, но противоестественна (ее «причина» — в богоос(тавленности, которую Христос испытывает на кресте), но всякаясмерть побеждена в Воскресении Христовом — прообразе будуще(го воскресения мертвых.

Если «тело» — не враг, а друг (хотя часто неверный), то и всякийдругой человек, который опознается нами прежде всего через те(ло, — это друг и брат. Антоний часто рассказывает, что главноеследствие его первой и решающей (мистической) встречи с Богомзаключалось в том, что он совершенно по(новому увидел окружаю(щих его людей: из реальных и потенциальных врагов они стали по(тенциальными собратьями по существованию, превратить которыхв реальных уже было духовной задачей. И ему открылся смыслевангельской фразы: «Отец Небесный... повелевает солнцу Своемувосходить над добрыми и злыми и посылает дождь на праведных инеправедных» (Мф 5:45).

Второе ключевое слово — встреча (под заголовком «О встрече»вышел один из наиболее интересных для «широкой публики» сбор(ников интервью и других «текстов» Антония Сурожского). Вместе спервым словом — опыт — оно составляет ключевое для понимание


20

антониева взгляда на мир и христианство выражение: опыт встре�чи. Это относится и к истинной встрече человека с Богом (в которойприсутствует «мир»), и к подлинной встрече человека с человеком(в которой присутствует и которую, по существу, конституируетБог).

Всё вмещает в себя всё, если есть любовь и согласие воль — чело(века и Бога. Такова «формула мистиков». Но у Антония нет речи нио каком мистическом слиянии, вплоть до неразличения «меня» и«тебя». Между мной и другим — всегда дистанция, всегда свобода.Встреча невозможна без труда и духовного подвига, то есть усилиясамоисключения. Но — не просто волевого самоотвержения и неволевой (и психологической) «любви», что часто приводит к эго(центрическому поглощению того, ради кого совершено самоотвер(жение, того, кого мы решили «полюбить». И тогда в предложении«я тебя люблю», как говорит Антоний, «я» — большое, «ты» — ма(ленькое, а «люблю» — не глагол, а просто связка. И один человекпожирает любовью другого, и так же он хочет пожрать и присвоитьБога.

Но Бог не поддается присвоению. Этому препятствует свобода,которая, по Антонию (со ссылкой на этимологию А. С. Хомякова),значит «быть собой». Встреча с Богом не умаляет и не уничтожаетчеловека; напротив, только в «пространстве» этой встречи человекстановится собой самим. Потому что Бог, в отличие от человека вего нынешнем состоянии, всегда остается Самим Собой. Бог пред(лагает человеку серьезные, «партнерские», отношения и учит тому,чтобы такие же отношения люди устанавливали друг с другом. От(ношения глубокие, полные заботы, благоговения и уважения ксвободе другого. Без насилия, без властвования. (Это касается и от(ношений между духовником и верующим, о чем Антоний говорилнеоднократно.) Такие отношения на христианском богословскомязыке и называются любовью.

Мы обратили внимание лишь на некоторые аспекты богословиямитрополита Сурожского Антония, которые, как нам представляет(ся, были наиболее важными для него самого. И вряд ли имеет смыслприводить в систему то, что было высказано в живом общении сомногими людьми на протяжении десятилетий его публичной, «сло(весной» деятельности. Антоний действительно осуществлял служе�ние слова, которое, однако, всегда было неотделимо от того, чтоможно назвать личным присутствием. Но, к счастью, это личноеприсутствие «невооруженным глазом» заметно и в оставленных имнам «текстах». Через них мы и сегодня, и в будущем можем встре�титься с Антонием и с тем опытным, «мистическим», христианст(вом, которого порой так недостает людям, обращающимся сегодня кБогу и к Церкви.

Надо подчеркнуть, что в этом христианстве нет никакой «мисти(ки» в расхожем смысле, и сам Антоний — как ни парадоксально это


21

будет звучать после всего сказанного — совсем не был «мистиком».По(человечески он был абсолютно посюсторонен, но в то же вре(мя — абсолютно чужд доминирующему «культу посюсторонно(сти». Можно даже сказать, что он не был «религиозен». Но в этом,наверное, и заключается смысл истинной мистики: пережив опытвстречи с Богом, быть, перефразируя апостола Павла, всем длявсех, чтобы спасать тех, кто готов услышать обращенное к немуслово.

Читайте книги владыки Антония.


22

П О И С К

titulMAN-GOD2.qxp 20.09.2006 3:30 Page 4

ПОИСК

О ВЕРЕ1

Когда мы говорим о вере, мы всегда думаем о вере в Бога. На са(мом деле существует также вера в человека, и эта вера в человекаопределяет нашу жизнь по меньшей мере столь же постоянно и глу(боко, как и вера в Бога. Кроме того, в Бога веруют не все, а для того,чтобы жить с людьми, без веры в человека не обойтись. Именно навере в человека основаны все попытки преобразования — общест(венного, политического, семейного, ибо что бы ни проповедова(лось — будь то религия или новый жизненный строй, — есличеловек не вступит в труд, если человек не будет осуществлять то,что задумано, никогда оно никаким образом не осуществится. По(этому всякий преобразователь, всякий человек, призывающий лю(дей к чему(то новому, основывает свой призыв на вере в человека.А в малых вещах, в повседневной жизни все основано на этой вере вто, что в человеке есть что(то доброе, хорошее, что может отозвать(ся на нужду, на горе, на радость, что может послужить основаниемк тому, как строить жизнь. И вот об этой вере мне хотелось бы ска(зать нечто.

Такая вера — не легковерие, не наивное отношение к человеку,которое допускает, будто все возможно, будто стоит только обра(титься к человеку — и он отзовется. Но вместе с тем это уверен(ность, что нет такого человека, в котором не было бы подлиннойчеловеческой глубины, нет такого человека, в котором нельзя вы(звать доброе и достойное. К этому мы приходим во всех областяхжизни. Например, сейчас во всех странах света идет громадное пре(образование тюремной системы. Раньше преступника заключали втюрьму, чтобы его удалить от общества людей; он был отрезанный

25

О ВЕРЕ

1 Серия бесед, прозвучавших в русской религиозной программе Би(би(си (1972 г.).

ломоть. Теперь все больше думают о тюрьме как о месте, где пре(ступнику можно помочь стать человеком. Вот такое отношение иесть вера в человека. Эта вера не основана на очевидности: частоприходится сквозь очевидность заглянуть куда(то вглубь и обнару(жить что(то, чего как будто и нет. В Евангелии есть два рассказа,которые очень ясно показывают отношение Христа к человеку, Еговеру в человека.

Первый случай мы находим в Евангелии от Иоанна, в восьмойглаве. Это рассказ о том, как к Спасителю привели женщину, взя(тую в прелюбодеянии. Очевидность была против нее, она былавзята в преступлении, она подлежала осуждению и строгому нака(занию. Христос ее не осудил, Он осудил ее поступок; Он не при(нял ее как прелюбодеицу, но заглянул в глубь ее души и в ней уви(дел возможность новой жизни; Он прозрел в этой прелюбодеицечистоту, которая в ней не умерла. Когда эта женщина стала передсудом, когда она обнаружила, что ее грех означает смерть, она, ко(нечно, опомнилась. В тот момент все, что ей говорили — что грехубивает, что грех разрушает, — стало реальностью: она согрешила,и ее теперь, по закону того времени, побьют камнями. Она поняла,что, если бы ей была дана жизнь, она больше никогда не прикосну(лась бы к тому, что за собой влечет смерть. И это Христос прозрел.Он обратился к окружающим ее и сказал: пусть тот, который безгреха, бросит первый камень! И все ушли. И когда Христос осталсяодин с этой женщиной, Он ей сказал: где те, которые тебя осужда(ли? — Они ушли, — ответила она. — И Я тебя не осуждаю; но впредьне греши.

На этом примере мы видим, как Христос сумел заглянуть в чело(века и увидеть все его возможности, которые были как бы закрытыпоступками этого человека.

Другой рассказ такой же поразительный: встреча Христа с апо(столом Петром после того, как тот трижды от Него отрекся по стра(ху, испугавшись. Христос его не спрашивает: сожалеешь ли ты отом, что сделал? Он ему говорит: любишь ли ты Меня? И Петр отдуши отвечает: да, Господи! Я Тебя люблю! Но трижды ему ставитХристос этот вопрос. И вдруг, осознав значение этих трех вопро(шаний, понимая, что вся очевидность против него, Петр говорит:Ты все знаешь, Господи; Ты знаешь, что я Тебя люблю! И Христосего принимает вновь в среду Своих учеников (Ин 21:15—19).

Разве мы умеем так поступать? Разве мы умеем поверить, что че(ловек, который поступил по отношению к нам плохо, имеет правосказать: да, я тебя люблю! У меня не хватило мужества, у меня нехватило глубины, во мне не хватило силы духа, но я тебя все(такилюблю — и все возможно.

Если бы мы так умели друг ко другу относиться! Если бы мы толь(ко умели друг во друга поверить, не быть ослепленными ни поступ(ками людей, ни их действиями; не быть оглушенными их словами,

ПОИСК

26

а молчаливо заглянуть в человеческую душу и прозреть в ней воз(можную человечность, возможное человеческое величие, и соот(ветственно предложить человеку новую жизнь, предложить ему на(ше доверие — и призвать жить в полную меру своего человеческогодостоинства! Если бы мы так могли друг ко другу относиться, всебыло бы возможно среди людей, любые преобразования, и новаяжизнь настала бы для человечества.

После прошлой беседы мне был поставлен вопрос — что если че(ловек говорит: а мне твое доверие и вера в меня не под силу? И мнехочется ответить на этот вопрос, потому что он очень важный.

Обыкновенно мы страдаем от того, что в нас не верят. Мы чувст(вуем, что в нас есть какие(то возможности, но для того, чтобы ихосуществить, нам нужна была бы поддержка верующего сердца, че(ловеческой любви, человека, который бы сказал: да! Не бойся! Тыможешь себя осуществить! Но иногда, когда нам дано такое дове(рие, когда оно нам подарено, нам вдруг делается страшно: а что ес(ли я это доверие обману? Что если у меня ничего не получится, иокажется, что клубящиеся во мне мечты рассеялись, как туман, ко(гда поднялось солнце? Что будет тогда? Неужели я совершенно по(теряю доверие, уважение, может, даже любовь тех, которые так наменя понадеялись?

И это человеку часто мешает. Но еще больше, может быть, меша(ет то, что очень часто, когда другой человек нам дарит свое доверие,он как будто верит в невозможное, то есть он как будто не учитыва(ет, что я — просто обыкновенный, нормальный человек. Нам ка(жется, что он на все надеется: будто мы можем сделать все, все безограничения, все безусловно. И тут мы понимаем, с одной сторо(ны, что это невозможно, и боимся за это взяться; а, с другой сторо(ны, когда мы стараемся это осуществить, то обнаруживается, чтомы не можем оказаться на высоте того «безумного», «непродуман(ного», «безответственного» доверия, которое нам было дано. И вотздесь есть две стороны.

С одной стороны, тот, кто доверяет другому, кто в подарок, вовдохновение ему приносит свою веру, должен это делать вдумчиво,разумно, мудро; а, с другой стороны, тот человек, которому эта верадается, должен быть трезв, сознателен и прилагать все усилия к то(му, чтобы творчески осуществлять свое призвание — и все(такизнать, что у него есть какие(то ограничения. Эти ограничения мыне всегда можем обнаружить до того, как начнем трудиться. Толькокогда мы приступаем к изучению какой(нибудь науки, к чтениюкакой(нибудь книги, к какому бы то ни было делу, мы видим,сколько мы можем осуществить и где кончаются наши возможно(сти. Но начать мы должны. И мы не должны бояться момента, ко(гда дойдем до предела своих возможностей, потому что — и этоочень важно — доверие, которое нам дается, вера, которая в нас

О ВЕРЕ

27

вкладывается, относится не к тому, чтобы мы осуществили все воз(можное человеку вообще, а к тому, чтобы мы осуществили себя какможно более совершенно.

В этом смысл Христовой притчи о талантах. Слово «талант» при(обрело за столетие специфическое значение. Все мы знаем, что та(кое талант по отношению к музыке, искусству, литературе, но не обэтом говорил Христос. В Его время талант была денежная мера.Вот, какому(то человеку сделали вклад, и ему предложили осуще(ствить эту денежную меру, добиться всего, на что он способен. Этотчеловек может приложить все усилия, и если он чрезвычайно ода(рен, он может удвоить, утроить тот дар, который ему был сделан.Если он менее одарен, он хоть чего(то добьется. Но он никак неимеет права сделать то, что сделал самый неодаренный из трех лиц,о которых говорит притча. Он испугался: а вдруг то, что заложено вменя, то, что мне дано, я растрачу, потеряю и буду в ответе? И зарылего, то есть просто отложил в сторону, закопал, завернул в платок. Акогда пришло время суда, когда пришло время расчета, когда всепредстали перед хозяином, оказалось, что все чего(то добились,только он не добился ничего. И он не был осужден за то, что непринес барыша, выгоды своему хозяину, он был осужден за то, чтоиспугался и не решился ничего сделать, не решился ни на что(Мф 25:14—30).

Перенося эту картину на нашу обычную жизнь, мы можем, ко(нечно, рассматривать талант, о котором говорит притча, как дар вобласти искусства, литературы, поэзии, но это ограниченное по(нимание. В основе заложенный в нас талант — это все, на что мыспособны, все богатство, все разнообразие, вся красочность нашейсобственной личности. Можем ли мы ее осуществить или нет? Мо(жем; все могут, каждый может осуществить все, на что у него хватитдуха, мужества, вдохновения. И в этом центр тяжести, в этом весьвопрос. Мы должны так верить в человека, такое ему подарить до(верие, так его вдохновить, чтобы он нашел в себе храбрость, муже(ство, радость, творческую радость себя осуществлять. Хоть он негений — но он человек; хоть он ничем не выдается — но пусть будетсамим собой настолько полно и прекрасно, как ему доступно. И то(гда мы не будем на него накладывать бремена неудобоносимые, мыне станем на него накладывать тяжесть, которой он никак понестине может, потому что мы не станем требовать с него, чтобы он сталтем, чем он никогда, даже в мечте, не мог быть, а будем ему гово(рить: смотри — в тебе такое богатство! Осуществи его!.. Но он ска(жет: где же это богатство, каково оно? — А ты не мерь! Ты простотворчески становись самим собой. Где не хватит ума — восполняйсердцем, где не хватит крепости — восполняй товариществом. И тыувидишь: чего ты не можешь осуществить один, то в сотрудничест(ве с другими, вместе с другими ты можешь осуществить и можешьсделать вклад в общую сокровищницу людей.

ПОИСК

28

Вот если мы так с верой будем подходить к человеку, мы сможемего и вдохновить, и не раздавить своей верой, и человек вырастет всвою меру творчества и радости.

В одном из рассказов немецкого писателя Бертольда Брехта естьприблизительно такой диалог. Спрашивают одного человека: «Чтовы делаете, когда любите кого(нибудь?». — «Я, — отвечает он, —проект составляю о нем». — «Проект? А что дальше?». — «А затем язабочусь о том, чтобы они оба совпали». — «А скажите: кто или чтодолжно совпасть: человек с проектом или проект с человеком?». —«Конечно, — отвечает господин Кернер, — должен совпасть чело(век с проектом».

Часто люди думают, что такой подход — это вера в человека; чтоможно изучить человека, продумать его, прозреть в нем все его воз(можности, составить проект и затем заставить человека соответст(вовать этому проекту. Это ошибка и преступление, которое делаюти отдельные люди в семьях, и общества человеческие, и идеологи(ческие группировки как верующих, так и неверующих людей. Всемьях это приобретает иногда трагический аспект. Родители зара(нее знают, в чем счастье их детей, и заставляют их быть счастливы(ми так, как, им кажется, надо быть счастливыми. Это относитсятакже к мужу и жене, это относится к друзьям: нет, я знаю, что длятебя полезнее, я знаю, что для тебя лучше, ты увидишь, как все этобудет хорошо! И несчастная жертва этой убийственной, удушли(вой, кромсающей душу и жизнь любви иногда готова взмолиться:да перестань ты меня хоть любить — но дай мне свободу!

В человеческих обществах это приобретает часто более трагиче(ские формы, когда или большинство, или какая(нибудь властнаягруппа накладывает на каждого отдельного человека или на целуюдругую группировку свою печать, требует, чтобы все соответство(вали данному проекту. Люди, которые это делают, всегда думают,что они верят в человека, что они увидели, каким он может стать ве(ликим, значительным, думают, что он в себя не верит, а если бы онповерил в себя по(настоящему, он бы понял и последовал их дикта(там. На самом деле такой подход — отрицание всякой веры в чело(века. Такой подход основывается на том, что после умственного,клинического, холодного анализа человека или ситуации из всехсобранных данных складывается образ или человека, или общест(ва, или человечества в целом. И затем это несчастное общество,или человечество, или человека стараются вогнать в план. Но приэтом забывается, что вера в человека именно тем характеризуется,что мы уверены: за пределом того, что мы уже узнали о человеке, запределом того, что нам видно, что нам постижимо, есть в человекетакие глубины, которые нам непостижимы: тот глубокий, глубин(ный хаос, о котором когда(то писал немецкий философ Ницше, го(воря: кто в себе не носит хаоса, тот никогда не породит звезды.

О ВЕРЕ

29

Так вот, подход господина Кернера, о котором говорит Брехт,именно отрицает самую возможность творческого хаоса; не хаоса всмысле безнадежного беспорядка, а хаоса в смысле неоформленно(го еще бытия, в смысле клубящихся глубин, из которых постепенноможет вырасти строй и красота, осмысленность. Настоящая вера вчеловека берет в расчет именно то, что человек остается тайной длянаблюдателя, тем более для умственного наблюдателя, потому чтоподлинное вèдение человека идет не от ума, а от сердца. Толькосердце по(настоящему зряче и раскрывает уму такие глубины, ко(торые тот постичь не может; настоящая вера в человека учитываетвозможность этих глубин, потаенных возможностей в них, и ожи(дает, что неожиданное, непостижимое может случиться.

Одно случается почти всегда. Мы человеку даем свободу и одно(временно дарим ему наше доверие, обогащаем его нашей верой,вдохновляем его этой верой. И часто бывает, что в процессе станов(ления самим собой человек отворачивается от того, кто был еговдохновителем и его поддержкой; и не только отворачивается —периодами ему необходимо от него отказаться, он должен строитьсвою личность, свою самостоятельность, отмежевываясь от суще(ствовавших дотоле отношений. И человек, который идет на то,чтобы вдохновить — будь то ребенка или взрослого, общество илицерковность — на творческую веру, должен быть готов к тому, чтоот него отвернутся. Он должен испытывать свою веру в человекаименно в этот момент, не усомнившись, не поколебавшись, не от(вернувшись, а приняв на себя, как радостное открытие, тот факт,что начинает расти самостоятельное бытие и что человек, которыйдотоле зависел от него, хотя бы от его доверия и веры в него, теперьтеряет эту зависимость. И если человек, который сначала вдохно(вил другого, одарив его верой своей, сумеет устоять в вере тогда, ко(гда он стал излишним на время, в этом процессе становления, еслион сумеет отказаться от насилия власти, убедительности или дажеот мягкого — а порой такого жестокого! — насилия любви, то онсам станет человеком в полном смысле слова или, во всяком слу(чае, в более полном смысле слова.

И вот получается, что для того, чтобы верить в другого человека,надо верить смело, творчески в самого себя, и что, если мы не веримв самих себя, если мы не верим в эти глубины, из которых может вы(расти непостижимо великое, то мы не можем также и другого ода(рить свободой, позволяющей ему стать самим собой, неожиданными непостижимым человеком, который сделает новый вклад — непредписанный, а личный, собственный и творческий — в жизньобщества и в судьбу человечества.

Как я уже говорил, в другого человека нельзя верить, если мы неверим в себя самих. И вот ставится вопрос: что такое вера в себя?Профессионально, житейски большей частью люди ответят: ве(

ПОИСК

30

рить в себя — это быть уверенным в том, что, если напрячь свою во(лю, собрать все силы ума, можно добиться чего угодно — ну, впределах возможного. Такая вера в себя где(то граничит с самоуве(ренностью, легко в нее переходит, и в конечном итоге это не вера всебя, а уверенность, что окружающее поддастся нашему усилию. Вкаком(то отношении это уверенность в том, что во мне хватит силыпереломить и изменить окружающих меня людей или встречныеобстоятельства.

Настоящая вера в себя — это уверенность в том, что во мне естьчто(то, чего я не знаю, что(то мне самому непостижимое, что мо(жет раскрываться и дойти до какой(то меры полноты и совершен(ства. Самоуверенность основывается на знании самого себя, можетбыть, на какой(то преувеличенной самооценке, вера же не нужда(ется ни в какой самооценке, потому что предмет ее — именно тайначеловека. Когда я говорю о тайне человека, я хочу сказать не то, чтов каждом человеке есть что(то потаенное, а то, что весь человек естьсплошная динамика, сплошная жизнь, сплошное движение и ста(новление, и что ни в какой момент ни сам человек и никто другойне может заморозить это, остановить эту динамику, для того чтобыв нее заглянуть, — динамика заморожению не поддается: человекдинамичен все время и всегда.

И вот вера в человека, в самого себя — это вера в то, что во мне, вкаждом человеке есть непобедимая динамика жизни и что единст(венное, что может помешать этой динамике осуществиться и вы(расти в реальность, это моя трусость, моя нерешительность, но ни(как не окружающие меня обстоятельства. Обстоятельства, как быони ни были хороши или плохи, как бы они ни были жестоки, какбы они ни были направлены на то, чтобы сломить человека, явля(ются только поводом к тому, чтобы эта внутренняя, творческая ди(намика себя выразила по(новому, по(иному, неожиданно, но всеравно — выразила себя и ничто другое. Вера в себя есть уверенностьв этой внутренней, таинственной, творческой и, в конечном итоге,победной динамике. Вера в себя поэтому заключает в себе уверен(ность, что в каждом человеке — и во мне в частности — есть об(ласть, которая для меня самого неуловима; и что, будучи изо дня вдень самим собой как можно более совершенно, сколь можно бо(лее искренне, правдиво, честно, смело, жертвенно, в конечномитоге, я буду раскрывать и приводить в движение все новые и но(вые силы, которые ничем не могут быть остановлены.

Но это не слепой процесс, в этом должна быть зрячесть. Человекв своем становлении должен также наблюдать за собой — не трус(ливо, не с беспокойством, не ставить себе вопрос: являюсь ли я тем,кем, в конечном итоге, я должен стать или хочу быть? — а с живыминтересом, как наблюдатель, который наблюдает процесс, прини(мает его в учет и старается употребить, применить, приложить все,что входит теперь в поле его зрения. Это значит, что человек дол(

О ВЕРЕ

31

жен научиться прислушиваться к самому себе, раньше всего — к го(лосу своей совести, к той правде, которая в нем есть, потому что,если голос совести, голос правды задушен, он никак, никогда неможет быть заменен ни законностью, ни условностью, ни челове(ческими правилами. Дальше человек должен прислушиваться к го(лосу жизни, к тому, чему его учит жизнь: жизнь отдельного человекарядом с ним, жизнь общества, жизнь народа, жизнь человечества,биологическая жизнь. И, наконец, верующий, несомненно, долженприслушиваться к голосу Самого Бога, выраженному в СвященномПисании, звучащему громче, правдивее, истиннее, чем его собст(венная совесть.

Все это ему дает возможность, прислушиваясь, вглядываясь, рас(крыть в себе эти глубины и приложить их к жизни. В этом процессечеловек должен, как я уже говорил, собрать очень много смелости,очень много мужества, потому что этот процесс — борьба жизнипротив окостенелости, борьба творчества против всего, что убиваеттворчество, борьба совести против того, что бессовестно стараетсястроить жизнь.

Это требует смелости — да; но вместе с тем — огромного смире(ния и послушания. Не в том смысле, что мы должны подчиняться, ав том смысле, что мы должны смиренно, послушливо отдаться зако(ну жизни и быть готовы жить даже ценой нашей смерти. Это можетпоказаться странным, диким выражением, но в устах верующего этои не странно, и не дико, потому что только тот может положитьжизнь за свой идеал, кто верит в жизнь и не верит в победу смерти,кто верит, что побеждает жизнь и что смерть никогда не победит,кто может любить от всей души, от всего сердца, всем умом, всейволей, всем телом своим. Только тот человек, в котором жизнь по(бедила смерть, может жизнь свою отдать, приняв внешне побежден(ность, сломленность и смерть, но зная, что внутренне он победил.Когда(то была найдена надпись в Шлиссельбургской тюрьме: «СоХристом и в тюрьме мы свободны, без Него — и на воле тюрьма».Вот этот контраст победоносной жизни и внешней смерти и явля(ется характерной чертой, подлинной верой человека в себя — не са(моуверенностью, но верой в непобедимую динамику жизни, имякоторой, в конечном итоге, — Бог.

Теперь я хочу снова говорить о вере, но с точки зрения совершен(но иной, чем прежде. Я больше не буду затрагивать тему о вере в че(ловека, а хочу поговорить о вере ученого в науку.

Это кажется странным, однако ученый не мог бы ничего создать,если бы не было у него веры, как ее определяет Священное Писа(ние (как бы это ни было неожиданно для неверующего): как уве(ренность в вещах невидимых (Евр 11:1). Все научное исследование,вся настроенность ученого направлены именно на вещи невиди(мые. Вокруг нас — целый мир еще для нас таинственный; многое в

ПОИСК

32

нем известно, еще больше подлежит открытию. И то, что подлежитоткрытию, и есть то невидимое, в котором ученый уверен: он уве(рен, что оно существует, что где(то есть нечто, что надо и можнооткрыть. И поэтому всякая научная работа, всякое исследованиеосновано на вере, на уверенности в том, что невидимое, еще не по(стигнутое — постижимо и раскроется.

А сверх того, научное исследование основано тоже и на надежде,то есть на предвкушении, радостном, напряженном ожидании тогооткрытия, которое будет сделано, при уверенности, что есть что от(крыть. Таким образом и надежда ученого, его вдохновение указыва(ет на веру. Это очень важно себе ясно представить, потому что веране относится только к Богу. Я уже, кажется, достаточно объяснил,что она относится также и к человеку, но она относится тоже и ковсей творческой работе ученого: без веры ученый не стал бы пус(каться в исследование, нечего было бы, с его точки зрения, иссле(довать.

Но тут, мне кажется, надо сделать различие, которое очень важ(но, между реальностью и истиной, между сомнением и тупой само(уверенностью. Дело в том, что вокруг нас целый мир, как я уже ска(зал, таинственный, глубокий, многогранный, в котором многоеуже обнаружено и еще больше, может быть, подлежит обнаруже(нию, открытию. Это реальность. Для верующего эта реальностьвключает в себя также Бога. Для неверующего это только матери(альная реальность, но она все равно, так же как для верующего, —предмет изыскания. Каждый раз, когда мы делаем какое(нибудьоткрытие, мы его прибавляем к сокровищнице того, что мы знаем.Но (так же, как в жизни) нельзя просто обладать бесконечным ко(личеством разрозненных фактов — их надо соединить между собойкакой(то логической связью, собрать в какие(то теории, гипотезы,как говорят сейчас на Западе, в «модели», то есть в структуры, кото(рые позволяют как бы сразу видеть целокупность какого(нибудьпредмета. Каждый раз, как мы это делаем, мы выражаем какую(тоистину, относящуюся к реальности, и мы говорим, что, посколькуреальность известна, — она есть. Но ученый(то знает, что истина,то есть то, что он может сказать о реальности, всегда приблизитель(на, она никогда не совпадает с самой реальностью, это временнаяпопытка реальность выразить. Причем ученый знает, что все фак(ты, которые собраны в одну целую картину, как факты принадле(жат реальности, а то, как они между собой собраны, подлежит ка(кой(то доле сомнения. И настоящий, хороший ученый в тот момент,когда он создал или теорию, или картину мироздания, или миро(воззрение, сразу же подходит к нему критически, то есть система(тически ставит его под вопрос, в конечном итоге — сомневается.Но предмет его сомнений, разумеется, не реальность, которая отего сомнений не меняется. Под вопрос он ставит не самую реаль(ность, а свое представление о ней и то, как он сумел его выразить.

О ВЕРЕ

33

И вот это сомнение, эта попытка, это желание, намерение поста(вить под вопрос ту картину мироздания, которую он на сегодняш(ний день создал, как раз и движет вперед науку. Причем в ученомэто сомнение систематично: как только он создал сколь(нибудьстройную картину или теорию, он сразу ставит вопрос: какие в нейлогические ошибки? Может ли он сам в ней обнаружить нечто, чтоне позволяет эту теорию или образ мышления принять? А если онсам или другие не находят в ней логической, структурной ошибки,он с радостью пускается в дальнейшее исследование, которое непре(менно это его мировоззрение поставит под вопрос в тот момент, ко(гда он обнаружит в окружающей реальности новый, неожиданный,не укладывающийся ни в какие рамки его представлений факт. Но,вместо того чтобы пугаться этого, он оптимистически, радостно егоприемлет. Сомнения ученого в этом смысле полны смелого опти(мизма, потому что он не ратует за то, чтобы его теория оставаласьнеприкосновенной или мировоззрение осталось неизменным. Онратует за то, чтобы реальность все глубже, все подлиннее, все точ(нее нашла свое выражение.

Таким образом, в представлении ученого есть творческое соот(ношение между, с одной стороны, реальностью — то есть всем, чтоесть, известным и неизвестным ему, истиной или истинами, всем,что уже обнаружено и нашло свое интеллектуальное, техническоевыражение, — и, с другой стороны, сомнением. Потому что каж(дый раз, когда сомнение подрывает уверенность (вернее, самоуве(ренность, отсутствие критического подхода в ученом), каждый раз,как оно ставит под вопрос то, что он уже структурно выразил, онооткрывает ему возможность сделать новые открытия. Это оченьважно нам помнить, потому что вся научная работа основана на ве(ре, вдохновленной надеждой, и вместе с тем она движима творче(ским, смелым, оптимистическим, систематическим, радостнымсомнением. Человек себя перерастает, для того чтобы открыть бо(лее полно, более глубоко реальность, которая его окружает.

Истины бывают разные. Я уже указывал, что истины являютсявыражением той реальности, которую мы исследуем, причем выра(жение этой реальности бывает статическое, бывает динамическое,но всегда реальность выражается по отношению к каким(то коор(динатам, которые заложены в нас или в окружающей нас жизни.

Статически мы выражаем очень много. Мы в какой(то моментобнаруживаем факт и его фиксируем. Некоторые факты можнофиксировать: можно говорить об утесе, можно, в географии, напри(мер, описывать неизменные факты. Но явления выразить можнотолько динамически. Явления всегда находятся в каком(то процес(се, и большей частью мы говорим о явлениях, а не о таких предметах,которые стоят перед нами, как утес, да и то даже утес постепенно ме(няет свою форму. Когда мы применяем чисто статические приемы

ПОИСК

34

к предметам нестатическим, мы, с одной стороны, говорим что(то,что соответствует реальности, а, с другой стороны, эту реальностьбезнадежно извращаем. Это я хочу изъяснить на одном примере.

Есть картина французского художника Жерико «Скачки в Эпсо(ме». Как указывает название, мы видим несущихся через поле ло(шадей, мы видим их в движении, мы как(то переживаем их галоп.Но если мы сделаем попытку сравнить картину Жерико с фотогра(фией, мы обнаружим, что никогда никакие лошади так галопом ненесутся. В чем дело? А вот в чем: Жерико хотел передать нам чувст(во галопа, и он сумел это сделать, но в ущерб анатомической прав(де. С другой стороны, движение можно зафиксировать, напримерсфотографировать, и из самого умилительного момента сделатьмомент комический (как можно человека в самый значительныймомент его жизни сделать только смешным). Движение заморо(женное — ложь; движение, которое мы выражаем как движение, несоответствует в точности тому, как оно происходит.

И поэтому каждый раз, как мы говорим об истине, будь то фило(софской, будь то религиозной, будь то научной, мы должны сделатьпоправку на то, что мы или замораживаем движение, или неточновыражаем как бы анатомическую, структурную, неподвижную дей(ствительность. И притом делаем это всегда с той или иной точки зре(ния: во(первых, в пределах категорий нашего ума, во(вторых, в пре(делах нашего языка, а в(третьих, иногда (но не так редко) в пределахнаших обычных представлений.

Это я вам могу изъяснить примером, который может показатьсясмешным, но имеет некоторую человеческую глубину. Один мис(сионер мне рассказывал, как священник(негр представлял его передпроповедью своему приходу, собравшимся верующим. Миссионербыл белым, верующие были черными. И священник им сказал: «Несмущайтесь тем, что он бел, как бес, — его душа такая же черная,как наша». Мы сказали бы наоборот; он выразил некую истину сосвоей точки зрения. Это же мы делаем и в науке, и в философии по(стоянно. Мы не можем говорить без предвзятости, мы не можем го(ворить иначе как с какой(то точки зрения. Но эта точка зрения тожедолжна стать в какой(то момент предметом сомнения, она должнабыть поставлена под вопрос, потому что иначе истина, которую мывыражаем, с определенной точки зрения уже станет ложью.

На устах верующего может показаться странным утверждение —с таким вдохновением, с такой уверенностью — прàва человека насомнение. На самом деле — это только другой способ выразить из(вестную и всеми принимаемую мысль о том, что человек долженбыть честным до конца, честным безусловно, с готовностью самогосебя поставить под вопрос, свои убеждения поставить под вопрос.Это можно сделать, если мы верим, что есть нечто незыблемое, яв(ляющееся предметом нашего изыскания. Человек боится сомне(ния только тогда, когда ему кажется, что если поколеблется уже

О ВЕРЕ

35

чество: из человека, который еще себя не осуществил, мы осущест(вляем Человека, мы становимся тем, чем мы можем быть и стать, имы другому помогаем стать всем тем, чем он способен быть. В этоместь момент очень серьезной ответственности. Обыкновенно, го(воря об ответственности, мы понимаем это слово как подотчет(ность: придется мне дать ответ за свои слова, за свои действия, засвою жизнь. Но не только в этом ответственность. Ответственностьзаключается также в способности отозваться на человека, ответитьему — любовью, пониманием, верой, надеждой. В этом смыслевсякая любовь в себе содержит ответственность. Ответственностьперед тайной человека, ответственность перед его будущим. И,опять(таки, эта ответственность, как и всякая другая, напримергражданская, осуществляется какой(то ценой.

И эта ответственность в любви сочетается тоже с требовательно(стью. Любить расслабляющей любовью, любить такой любовью,которая все допускает и позволяет человеку становиться все мельчеи мельче, все более жестоким, все более себялюбивым, — это нелюбовь. Это измена. Любовь должна быть требовательной. Не вгрубом смысле, не так, как мы часто действительно требуем от дру(гих того, чего сами не согласны делать, что для нас кажется слиш(ком трудным, налагая на них бремена, которые мы не способныили не хотим нести. Нет, требовательность в любви сказываетсяпрежде всего в том, чтобы любимого человека вдохновлять, чтобыего уверить в том, что он бесконечно значителен и ценен, что в неместь все необходимое, чтобы вырасти в большую меру человечности.

Для этого тоже нужна с нашей стороны неколеблющаяся вера,потому что это не всегда очевидно. Бывают моменты, когда блеснетперед нами светозарный образ возможного человека — и потухнет:жизнь заглушила самый высокий порыв. Вот тогда наша вера долж(на быть зрячая, наша надежда — пламенная, наша любовь — неко(лебимая, тогда мы должны со всей внимательностью, со всей опыт(ностью помочь человеку вырасти. И только если мы так веруем, сготовностью быть открытыми до последней уязвимости и требуя отдругого, чтобы он был всем, чем он способен быть, мы имеем правоговорить о том, что мы его подлинно, серьезно, творчески любим:не ради себя — ради него.

ПОИСК

50

ДИАЛОГ ОБ АТЕИЗМЕ И О

ПОСЛЕДНЕМ СУДЕ1

Я думаю, что атеизм как «опытное знание» — недоразумение.Идеологический атеизм, скажем, философия атеизма может про(сто соответствовать тому воспитанию, которое вы получили, но ко(гда человек говорит: «Я о Боге ничего не знаю, и поэтому Его неможет быть», — это очень примитивный подход. Я могу быть сле(пым или глухим, ничего не знать о музыке или о видимом мире, ноэто не доказывает, что его нет. Это может быть осложнено тем, чтолюди злой воли или сами ослепленные (бывают и другие причины,я вам дам один пример очень любопытный) закрывают другимпуть к вере, просто стараясь как бы умертвить способность ве(рить, сводя веру к какому(то религиозному положению, тогда каквера должна охватывать гораздо большую область.

Но иногда человек делается неверующим потому, что это егоединственная защита против совести. Мне сейчас вспомнился рас(сказ одного умного, тонкого, образованного священника в Пари(же. Когда(то он был «безбожником», то есть он без Бога жил и счи(тал себя слишком культурным и развитым, чтобы даже думать отом, чтобы быть верующим. Он разговаривал с одним священни(ком. Сельский священник без всякого особенного образования,который попал из России в эмиграцию, его долго слушал и сказалему две вещи: «Во(первых, Саша, не так уж важно, что ты в Бога неверишь — Ему от этого ничего, а замечательно, что Бог в тебя ве(рит». И второе: «А ты, Саша, пойди(ка домой и подумай, в какоймомент и почему ты веру потерял, в какой момент тебе оказалосьнужным, чтобы Бога не было».

Саша вернулся домой и стал думать. Он был озадачен такой по(становкой вопроса, таким подходом: он ожидал миссионерской ре(

51

ДИАЛОГ ОБ АТЕИЗМЕ И О ПОСЛЕДНЕМ СУДЕ

1 Беседа в Ленинграде (1982 г.) дополнена фрагментом беседы в Москве (1974 г.).

СОЗЕРЦАНИЕ И ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ1

Есть две темы сейчас на Западе, которые в духовной жизни пред�ставляются трудными и вызывают напряжение. Это, с одной сторо�ны, вопрос о том, как жить и действовать христианину, и, с другойстороны — есть ли еще какое�нибудь место для созерцательнойжизни. Каким образом можно жить в гуще жизни и выполнить своепризвание к созерцанию, как можно быть созерцателем и вместе сэтим не уйти куда�то внутрь себя или в какую�то вещественную,пространственную пустыню.

И вот мне кажется, что Евангелие нам дает творческое и замеча�тельное разрешение этого противоположения, только при усло�вии, что мы не будем изначально определять деятельность и со�зерцание в несовместимых терминах. Если мы начнем с того,чтобы их определить несовместимо, мы, разумеется, не сможемих нигде свести.

Обыкновенно деятельность определяется своим предметом: дея�тельность врача — забота о больных, деятельность юриста — опре�деленный круг юридической работы и т. д. И человека в этом делечасто забывают; забыт тот, кто делает, а помнится только дело.Кроме того, значительность дела по мирским, обычным масшта�бам измеряется успехом. Эта терминология успеха и пораженияили провала играет сейчас, думаю, громадную роль везде, потомучто это человеческие, а не общественные категории. И она создаетгромадные проблемы, потому что неудачник клеймится как обще�ством, так и своей совестью; но неудача�то измеряется успехом, ко�торый, в свою очередь, измеряется внешними критериями.

64

СОЗЕРЦАНИЕ И ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ

1 Беседа в Москве (1971 г.). Первая публикация: журнал Искусство кино. 1994. № 5.

Что касается созерцательного момента, мы так привыкли, чтосозерцание связано с определенной формой жизни (скажем, созер(цательное монашество — это пустыня, затвор, монашеская келья —это уход из жизни), что нам больше не представляется естествен(ным думать о созерцательной жизни в самой сердцевине общест(венной деятельности. И здесь возникает противоречие, котороенам надо разрешить, если мы хотим быть христианами, потому чтомы не можем вести христианскую жизнь вне созерцания, ибо нетпознания Бога и общения с Ним вне хотя бы созерцательной уста(новки. Самое созерцание — это дар Божий, но та установка, благо(даря которой созерцание может случиться, может быть дано, зави(сит в значительной мере от нас. И вот мне хочется продумать с ваминемного вопрос о том прежде всего, что такое деятельность дляхристианина.

Вообще(то говоря, для христианина деятельность, созерцание,молитва, все, что составляет его христианскую природу, заключеново Христе, то есть все, что в нас не совместимо и не совпадает соХристом, это еще в нас не христианское.

Если мы молимся как бы наперекор воле Божией — что делаетсянами постоянно, когда над нами властвуют желания, мечты и мыговорим: Господи, дай! Дай! Дай! — зная, что это не в плане строи(тельства Царства, что это только в плане моей личной жизни, — мывне Христа, или, вернее, мы становимся в другое положение по от(ношению к Нему: это уже не то положение, где мы с Ним участвуемв спасении мира, участвуем в жизни Бога, спасающего мир. Каковаже была деятельность Христова?

Во(первых, она не определялась предметом, она определяласьмилосердием, любовью, жалостью. Все случаи исцелений, которыемы находим в Евангелии (воскрешение сына вдовы Наиновой илиЛазаря), все чудеса, которые Христос творил над природой (какумирение бури на море Тивериадском), определяются только од(ним: Ему жалко в самом сильном смысле этого слова, жалко поги(бающей твари, и Он вступает и что(то делает по милости, по мило(сердию. Но никогда в центре не стоит самое дело. Он никогда нетворил чудес ради того, чтобы совершить чудо. Он не определилСебя в истории человечества как целителя, как того, кто можетпривести в гармонию природу, того, кто может превратить камни вхлебы, того, кто может взять такую власть над человеком и над ми(ром, чтобы создать искусственно, силой Царство Божие: так оноименно не может быть создано.

А второе — выражаясь по(человечески и, конечно, несколькогрубо: если кто был неудачником, то это Христос, потому что, еслипосмотреть на жизнь Христа и на Его смерть вне веры — это катаст(рофа. Вот человек, который всю жизнь ошибался в том, что Он Со(бой представляет. Он верил, что Он — Бог, и ошибался. Он творилдела милосердия — и те самые люди, над которыми Он их творил,


65

рано или поздно от Него отворачивались. И когда пришло времявхода Господня в Иерусалим и наступили Страстные дни, та жетолпа, которая вокруг Него роилась, которая от Него ожидалачуда, исцеления, милости, учения, повернулась против Него,после страшной Гефсиманской ночи начинается Страстная неде(ля и в конечном итоге — гибель. (Я говорю сейчас как человек, ко(торый не знает о Воскресении Христа.) В конечном итоге — со(вершенное поражение. Он умер как преступник, Он не умер какгерой или мученик. Он не умер за идею, Он умер, потому что Емуприписали политическую недоброкачественность, Он — опасныйполитически и общественно человек, и Он с другими ворами и раз(бойниками был распят. Причем, в нашем представлении, распятиеименно благодаря Христу приобрело совершенно новое значение.Для нас крест, распятие — знак чего(то великого; но в ту эпохураспинали преступников, это было то же, что на плаху послать че(ловека. В этом не было ничего особенного, тысячами распиналилюдей. Это даже не было зрелище особенное, а зрелище, к которо(му люди привыкли — ни нового, ни исключительного ничего небыло, Он не был ничем выделен и погиб. И люди ходили вокругкреста и говорили: ну что? Говорил, что Ты — Сын Божий. Еслина самом деле Тебя Бог любит, пусть снимет Тебя сейчас с креста.Ты говорил, что Он к Тебе имеет особое благоволение: сойди скреста — мы поверим...

Так что, говоря о деле Христа, о том, как Он действовал, можносказать, во(первых, что Его деятельность ничуть не определяласьпредметом. Он не искал быть целителем, чудотворцем или чем(ни(будь особенным. Единственным двигателем была любовь, мило(сердие, сострадание, заботливость, причем настолько неразборчи(вая, что Его и за это упрекали: Он спасает из подонков тех, которыеими и должны бы оставаться, чтобы люди приличные не терлись оних в обществе. И, с другой стороны, Он поражен по всей линии,неудачник во всем.

В этом отношении мы должны быть очень осторожны, когда ду(маем о христианской деятельности как о такой деятельности, кото(рая целесообразна, планомерна, успешна, которая обращена копределенной цели и ее достигает, которая так проводится, чтовенчается успехом. Это не значит, что успех, планомерность, целе(сообразность не соответствуют христианской деятельности, но не вних сущность христианского момента, Христова момента в дея(тельности. Сущность его в том, что Христос во всей Своей деятель(ности, в каждом слове, в каждом деле, во всем Своем бытии выра(жал, делал конкретной, реальной волю и любовь Божию. Христосбыл как бы Божественным действием. Это был Бог действующий,Бог в движении, динамика Божественная в плоти. И это очень важ(но, потому что характерная черта христианского действования —не активизм, а то, что кроме христианина никто не может быть по(

ПОИСК

66

средником, проводником прямого Божественного вмешательства,потому что нам дано знание, определенное знание. Христос намсказал: Я вас больше не называю рабами, Я вас называю друзьями,потому что раб не знает, что делает его господин, — вам Я все сказал(Ин 15:15). Вот принципиальная основа. То, что каждый из нас вчастности не способен к этому от себя, изнутри, говорит только отом, что у нас нет той глубины приобщенности уму Христову, о ко(торой говорит апостол Павел (1 Кор 2:16), нет чуткости к водитель(ству Святого Духа. Но принципиально это не меняет ничего — ниотдельный христианин, ни какая бы то ни было христианская груп(па людей, ни Церковь через большое «Ц» или даже церковь черезсамое маленькое «ц», то есть любая конкретная христианская об(щина даже как бы бездарная не может о себе иначе думать. Нашепризвание — быть тем местом, где Бог свободно действует, и темилюдьми, через которых Он действует свободно.

Но тогда именно встает вопрос: откуда же может христианин —будь то Церковь в целом или кто(либо в отдельности — быть такимБожественным действием, проводником, посредником такой Бо(жественной динамики? Думаю, мы находим ответ на это тоже вЕвангелии, если обратиться к образу Христа. Помните, в пятой гла(ве Евангелия от Иоанна, которая читается на отпевании, в концеговорится: якоже слышу, сужду, и суд Мой праведен есть, ибо Я неищу воли Моея, но воли пославшаго Мя Отца (Ин 5:30). Именно:как Я слышу, так Я сужу; то, что Я слышу, Я повторяю, и это — Бо(жественный суд. И потому Я это делаю, что не ищу Своей воли, Яне ищу того, чтобы выразить Свое мнение, Свое желание, Свое во(леизъявление. Я прислушиваюсь, и Мои слова выражают то, чтоБог говорит. Вот здесь — таинственная и основная связь между глу(бинами молчания и произнесенным словом.

Один анонимный подвижник XI века, который оставил доволь(но мало писаний, но интересных, говорит: если мы имеем право посправедливости, согласно Священному Писанию, называть Хри(ста Словом Божиим, то мы можем сказать, что Бог — то бездонноемолчание, из которого Оно рождается в чистоте... И это очень важ(но, потому что связь между словом и молчанием имеет огромноезначение. Один из подвижников Церкви эпохи отцов пустыни, ав(ва Памво, был как(то призван своими братьями сказать приветст(венное слово навещающему их епископу. Он отозвался: «Я ему ни(чего не скажу». — «Почему?» — «Потому что, если он не можетпонять моего молчания, ему никогда не понять моих слов». Мы об(манываемся, когда думаем, что общаемся друг с другом через сло(во. Если между нами нет глубины молчания, словà ничего не пере(дают — это пустой звук. Понимание происходит на том уровне, гдедва человека встречаются глубинно именно в молчании, за преде(лом всякого словесного выражения. И вот о Христе этот монах го(ворил, что Он — Слово, которое до конца выражает содержание


67

лать и говорит настоятелю: «Знаешь, ты еретик, и это меня смуща(ет». Тот говорит: «Как же я могу быть еретиком? Каждый раз, как яслужу литургию, мне прислуживают два ангела. Они бы не сталиприслуживать еретику! Я их спрошу». И вот рассказ описывает, какэтот священник служит, в какой(то момент ангелы подходят к пре(столу, он тогда останавливается и говорит: «Слушайте, вот мойдиакон, который очень образованный, говорит, что я еретик, а вымне никогда ничего не говорили. Теперь уж скажите: кто прав?».Ангелы отвечают: «Он прав, ты — еретик». Тогда священник возму(щается и говорит: «Что же вы мне ничего не говорили?». И замеча(телен ответ ангелов. Они говорят: «При тебе был человек, и Бог намсказал: не говорите ничего, чтобы этот человек мог проявить лю(бовь; если он не проявит любовь — тогда скажите». Бог, по этомурассказу, принимал молитвы, бескровную жертву этого священни(ка, потому что тот чистосердечно ошибался — головой, но не жиз(нью, не сердцем, не верой и ничем другим; он просто не был спосо(бен головой понять, о чем шла речь.

Я сейчас говорю о сознании церковном, а не об историчностиданного случая; я не вижу основания не доверять его подлинности,но не в этом дело. Рассказ говорит о том, как Церковь воспринима(ла это. Здесь ясен этот момент: человек может умственно ошибать(ся и быть чист сердцем. Христос говорит: всякая хула, которая ска(жется на Сына Человеческого, простится (Мф 12:32). В сущности,хула — это предел, но до этого предела все непонимание, все пере(вирание, все ошибки, которые мы можем допустить умственно,могут проститься. Не может проститься что(то другое, что относит(ся к нашему глубинному нутру. И поэтому я не думаю, что кто(ни(будь был бы просто вне, что тайна Божия, познание Божие недос(тижимо для человека внешнего.

ПОИСК

86

О ВСТРЕЧАХ И О ПОСЛЕДНИХ

СВЕРШЕНИЯХ1

I

Всякий пост является ожиданием. Рождественский пост нас гото(вит к моменту, когда с глубочайшим умилением, с благодарностьюи, вместе, с каким(то сознанием ужаса мы встретим воплотившегосяСына Божия, этот период поста — именно время, когда мы ожидаемЕго прихода. Во время Великого поста мы тоже среди тьмы или су(мерек земной жизни напряженно ожидаем момента, когда блеснет,как молния, воссияет, как полдень, чудо Христова Воскресения.Опять(таки, трепетное ожидание и завершение его в несказаннойрадости, являющейся для нас началом не только новой жизни, веч(ной жизни, раскрывающейся с новой силой, новой глубиной, но на(чалом как бы нового нашего человеческого призвания. Мы — новаятварь, посланная в грешный, осиротелый мир, чтобы возвестить внем не только приход Господень, но и победу Божию, возвестить нетолько о том, что исполнилось время ожидания, но что это ожида(ние завершено и все сейчас открыто перед нами.

Но в начале и в конце обоих периодов истории есть нечто другое:первая встреча и последняя встреча. И на пути от первой встречитворения до последней встречи, последних завершений происхо(дит одна встреча за другой. Происходит неминуемая, всечеловече(ская, общечеловеческая встреча — смерть, и происходят встречи втечение всей нашей жизни, когда вдруг наша душа раскроется, ко(гда вдруг мы воспримем близость Бога, познаем Его по(новому,войдем с Ним в новое, радостное и преображающее общение. Ибывает еще другая встреча: встреча твари с тварью, человека с чело(веком, человека с окружающим его миром.

89

О ВСТРЕЧАХ И О ПОСЛЕДНИХ СВЕРШЕНИЯХ

1 Беседа в Лондоне во время рождественского говения 1982 г.

И вот мне хочется сегодня говорить с вами и о встрече, и о по(следних свершениях.

В начале Ветхого Завета первая строчка книги Бытия говорит,что Бог сотворил небо и землю. В этих коротких словах содержитсявсе благовестие о том, что мы Богом сотворены, что все Им сотво(рено, все вызвано из небытия державным, чудодейственным Бо(жиим словом. Но не словом власти, не словом, которое принуждаетнас к нежеланному бытию, а словом любви. Господь, когда творитмир, как бы каждой твари говорит: «Приди и раздели со Мной ра(дость бытия! Приди, потому что ты Мне дорога; приди: вся Моялюбовь раскрыта перед тобой, вся Моя любовь тебе предложена идана». Творение — это чудо, когда Бог по Своей любви зовет нас напраздник, на пир взаимной любви. Если бы мы могли себе предста(вить, что случилось в этот момент: как каждая тварь, от самой ма(лой крупинки песка, от самой нежной былинки до человека — са(мого сложного, что есть на свете, возникала из небытия и вдругвоспринимала бытие, вдруг познавала: я Существую! Я есть! И яесть, потому что передо мной — Бог, Который меня возлюбил и ме(ня призвал к взаимной радости, к взаимному празднику любви...Какое чудо это должно было быть, когда каждая тварь, возникая изнебытия, вдруг оказывалась лицом к лицу с Божественной любо(вью! И какое чудо, какая радость, какое диво каждой твари взгля(нуть в Божественную любовь и, оглянувшись, увидеть себя окру(женной другими тварями, которые так же Богом любимы, которыетак же Богу дороги и которые в этом девственном, первичном сво(ем совершенстве отвечают на Божию любовь — любовью совер(шенной, ликующей, торжествующей. Это была первая встреча Бо(га с тварью и каждой твари с Богом и со всем возникающим миром.Какая это красота и какая это радость — быть так любимыми, что(бы быть призванными к бытию. И не только к бытию, а к жизни, нетолько к тому, чтобы «быть», а к тому, чтобы разделить с Богом эточудо жизни, которая из Него потоком изливается и бежит по на(шим жилам, и проникает всю тварь, и все превращает в движение, вдыхание, в радость, в красоту. Это — первая встреча.

Но потом произошло падение; человек потерял Бога, потерял се(бя самого и потерял видение красоты твари, видение гармонии, ипотерял видение своего пути. И вместе с ним — потому что он былпоставлен путеводителем всей твари в полноту жизни и бытия —заблудилась и вся тварь, и мир стал тем порой страшным миром,горьким, холодным, жестоким миром греха, смерти, который мызнаем. Но и в этом мире остался свет. Как говорит Евангелие от Ио(анна, свет и во тьме светит, и тьма его не объяла (Ин 1:5), то есть незаглушила и не восприняла. Тьма остается, но она вся пронизанасветом, Божиим светом и тем, что осталось светлого, дивного в ка(ждой твари. Свет во тьме светит, и хотя порой жизнь наша проходитв потемках, порой мы воспринимаем ее, как сумерки, однако она


90

никогда не превращается до конца в кромешную тьму, в ту тьму,куда свет не может проникнуть.

И вот в той полутьме и полусвете, в которых мы живем, бываютмоменты просветления. Бывают моменты, когда Бог вдруг с ка(кой(то неотразимой силой проявляет Свое присутствие; Он явля(ется патриархам, пророкам, судьям, праведникам Ветхого Завета,мужчинам и женщинам, детям и взрослым. Это были какие(то про(блески или моменты ослепляющего света, когда вдруг или Божиеслово звучало могущественно, властно, спасительно, или Божиедействие вдруг проявлялось чудом, спасающим народ, исцеляю(щим болезнь, воскрешающим мертвых.

Кроме Воплощения Сына Божия, мы отмечаем еще другие собы(тия: Рождество Богородицы, Введение Ее в храм — все это дорогиенам праздники, и каждый из них нам говорит, как Бог в какой(томомент воздействовал на сотворенный Им мир, вступил в него ивнес новую меру света, как Божия победа шаг за шагом покорялаосиротелый, заблудившийся мир. Эти поворотные пункты историиявляются моментами света, как звезды на небе сияют в окружаю(щей глубине бездонной синевы, путеводительные звезды, дающиеуверенность, что свет сияет, горит, что никакая тьма никогда несможет победить его.

Бывают также в жизни каждого из нас мгновения, которые мыможем назвать встречами. Апостол Павел на пути в Дамаск, куда оншел гонителем христиан, вдруг оказался лицом к лицу со Спасите(лем Христом. Свет этой встречи был таков, что Павел ослеп: осле(пительный свет остановил его на пути тьмы, и началась новаяжизнь. В жизни миллионов людей, и не только в ранние столетия,но и теперь, бывают такие встречи: в чтении ли Евангелия, в тече(ние ли богослужения, в момент какого(то самоуглубления, в мо(мент глубочайшего горя или торжествующей радости; или просто вкакой(то момент, когда вдруг Господь взыщет одного из нас, от(кроется — и начинается новая жизнь. Этот ослепляющий моментвстречи, конечно, неповторим, но последствия его до конца нашейжизни продолжаются. Бывает порой неприметная ни для кого, да(же почти что для самого получающего такую благодать Божию,встреча и в таинствах Церкви: в Крещении, в Миропомазании, вОсвящении елеем, в Причащении Святых Даров, в таинстве Брака,в Исповеди. Случаются моменты, когда вдруг разрывается пелена ина мгновение мы видим бесконечные дали вечности и бесконеч(ную ее красоту, и каким(то образом, незримо, но постижимо мы«видим» Бога.

И наконец, как я сказал, еще одна встреча — величайшая, глу(бинная встреча смерти.

О смерти мы часто думаем как о разлуке, потому что думаем о се(бе и о том, что случилось на земле: любимый человек умер, мы оси(ротели, нам приходится доживать свой век без него, без нее, и мир

О ВСТРЕЧАХ И О ПОСЛЕДНИХ СВЕРШЕНИЯХ

91

может быть так же страшна, как ненависть, если только понять, чтомы не можем ее принимать, не отозвавшись соответственно.

И вот тут перед каждым из нас вопрос стоит во всей остроте. Мызакрываемся от Божией любви, мы не задумываемся над тем, что оназначит, какая ее мера, не только потому что мы легкомысленны ипусты, но потому что очень было бы страшно соответственно ото(зваться. Бог говорит в Евангелии, мы слышим Его слова. Он говоритнам: если ты хочешь вырасти в полную меру своего человечества, ес(ли ты хочешь стать достойным человеком, вот перед тобой картинатого, каким ты должен быть... И, вместо того чтобы воспринять этокак потрясающую картину красоты, к которой мы призваны, мы го(ворим: это заповеди, это — Божии приказания; мой долг — попробо(вать их исполнить... И отношения взаимной любви, все наше соот(ношение с Богом мы превращаем в попытку принять Его заповеди,будто это внешние приказы, и свести их до минимума, найти способ,чтобы они были наименее требовательны. И тогда вместо христиан(ской жизни получается изуродованное Евангелие.

Вот три встречи. О четвертой я ничего не хочу сказать подробнеетого, что еще в VI веке святой Максим Исповедник говорил: чело(век создан как гражданин двух миров. Своей плотью и душевно(стью он принадлежит этому земному, вещественному миру, но сво(им духом он принадлежит Богу. И призвание человека, во(первых,в себе соединить Божественное и земное начала, а во(вторых, най(дя путь к Богу, увлечь за собой всю тварь. Это наше призвание.

Так ли мы смотрим на окружающий нас мир? Являемся ли мывождями этого мира в Царство Божие? Строим ли мы град челове(ческий, который был бы впору, в меру града Божия? Относимся лимы к вещам, к природе, к видимому миру, который нас окружает, стем благоговением, которое мы должны к нему иметь, помня, чтовсе вещество этого мира стало сродни Богу через воплощение Хри(ста, через Его плоть?

Вот все встречи наши. Святой Симеон Новый Богослов говорил:если ты хочешь научиться молиться чисто, научиться чистой молит(ве — примирись с Богом, примирись с собой, примирись с ближ(ним, примирись с вещами, которые ты трогаешь... Задумаемся надтем, каково наше соотношение: есть ли встреча между нами и Бо(гом? Жаждем ли мы этой встречи не для того, чтобы получить от Бо(га больше того, что Он уже дал, а для того, чтобы сродниться с Ним истать на земле как бы Его голосом, Его сострадательным взором, Егоруками? Находим ли мы в себе достаточно мужества, чтобы войти всебя и стать цельными, а не раздробленными внутренне, преодолетьне только напряжение, но и войну, которая идет между умом и серд(цем, волей и желаниями, плотью и правдой в нас? И как мы смотримна ближнего? Встречаем ли мы когда(либо даже самых нам дорогихи близких, и чем являемся мы для мира, который Бог создал на бла(женство вечное: злом или добром, вождями или губителями?


100

О САМОПОЗНАНИИ1

Прежде всего я хотел бы дать определение тому «я», которое над(лежит познать, — без этого у нас не будет общего языка и мы не бу(дем знать, о чем, собственно, говорим. А затем, определив это «я»двумя различными способами, я, во(первых, попытаюсь показать,как важно нам знать свое «я» для устроения и построения своейвнутренней жизни, и, во(вторых, постараюсь указать путь к само(познанию. Не знаю, удастся ли мне сделать какой(либо вывод, но,во всяком случае, я дам вам известное количество материала, кото(рый вы сможете использовать.

В плане духовной жизни «я» представляется нам в двух аспектах,я обозначу их двумя разными терминами, которые постараюсь за(тем раскрыть. С одной стороны, это «я» как особь, индивидуум, а, сдругой стороны — «я» как личность, персона. Это терминологиче(ское различение, обоснованное практически и богословски.

Индивидуум, как указывает само слово, есть предел дробления,то, что больше нельзя разделить и за пределами чего нарушается са(ма целостность человеческого существа. Если мы будем рассматри(вать человеческое бытие в его целом — весь человеческий род, илиотдельный народ, семью или вообще какие бы то ни было группы,то наступит момент, когда перед нами окажется индивидуум, тоесть некая единица. Если же мы будем пытаться делить дальше, ужесам индивидуум, то перед нами окажется мертвое тело и душа, ноэто уже не будет человеческое существо, присутствие. Очень важнопонять, что индивидуум, являясь пределом дробления, являетсятакже и пределом распадения — как между существами своего же

101

О САМОПОЗНАНИИ

1 Выступление в Женеве перед молодежной группой в 1969 г. Пер. с франц. Т. Майда(нович. Первая публикация: Вопросы психологии. 1994. № 5.

рода, так и между ним и Богом. Вне же этого распадения с Богом идруг с другом речь пойдет уже не об индивидууме, а о личности, копределению которой я вернусь ниже.

Когда мы хотим определить, описать индивидуума, мы можемэто делать лишь в категориях, общих для всех людей, но людей, ко(торых мы группируем по тем или иным признакам. С точки зрениявнешности, мы говорим о росте, цвете волос, характерных особен(ностях человека: он большого или небольшого роста, блондин илибрюнет, у него глаза того или иного цвета, он толст или худ. Можноразвить этот анализ и говорить о звуке его голоса, качестве ума исердца, других его особенностях сравнительно с окружающими еголюдьми. В конечном же счете наше описание сводится к описаниючерт, общих всем людям, причем людей группируют так, как со(ставляют букет, отличающийся от другого букета, но состоящий изтех же или подобных цветов. И наконец, для того чтобы узнать, от(личить одного индивидуума от другого, мы пользуемся методомконтраста. Иногда это противоположение, иногда — аналогия, новсегда присутствует элемент дифференциации, так что одного ин(дивидуума можно отличить от другого только в категориях проти(воположения или контраста.

Как индивидуум, как особь я есмь постольку, поскольку я глубо(ко отличен от окружающих меня индивидуумов. В этом и состоитмое «индивидуальное бывание», и с той минуты, как я говорю оконтрасте, противоположении, различии общих для всех свойств, яговорю о расстоянии, которое устанавливаю между собой и другим.И это очень важно — это один из аспектов греховного состояния,это то противоположение, которое порождает распад и не толькопрепятствует участию в одной гармонии, но и устанавливает рядсамоутверждений, потому что с точки зрения как психологиче(ской, так и духовной, для индивидуума характерно именно самоут(верждение. Всем это знакомо: когда мы являемся частью какой(ли(бо среды и не хотим быть раздавлены, уничтожены, мы должныутверждать себя против давления, насилия окружающей нас массы.И это самоутверждение создает еще более напряженную ситуациюубывания, то есть распада, состоящего из отвержения другого, от(рицания другого, отказа от другого, что коррелятивно, соответст(венно отказу быть поглощенным, сокрушенным, уничтоженнымдругим — каков бы этот «другой» ни был: «другой» индивидуаль(ный или «другой» коллективный.

Личность, персона — нечто совершенно иное: этот термин не со(ответствует нашему эмпирическому познанию человека, он имеетобоснование в Священном Писании или, вернее, в приложенииСвященного Писания к нашему понятию о Боге или о человеке. Дляличности характерно, что она не отличается от другой личности пу(тем контраста, противоположения, самоутверждения — личностьнеповторима. Исчерпывающий образ, я думаю, нам дан в Открове(


102

нии, где говорится, что в наступившем Царствии Божием каждомубудет дан белый камень, и на камне написанное новое имя, которогоникто не знает, кроме принявшего (Откр 2:17) и Бога. Это имя (о немговорит вся еврейская традиция) совершенно отлично от того, чтомы называем именем собственным, фамилией и прозвищем: всеэто — случайные имена, которые мы даем самим себе или другим,тем другим, которые также принадлежат к системе контрастов, про(тивоположностей, отличий. Но это имя не случайно: оно в совер(шенстве соответствует самому существу личности, это — личность,выраженная именем. Согласно еврейскому традиционному утвер(ждению, которое мы находим как в самой Библии, так и в окружаю(щей Библию традиции, имя и личность тождественны, если имя этопроизносит Бог. И если мы хотим представить себе все значениеимени для личности, которая его носит, допустимо сказать, что этото имя, то державное, творческое слово, которое произнес Бог, вы(зывая каждого из нас из небытия, слово неповторимое и личное, ивместе с тем имя это определяет неповторимое, личное, ни с чем несравнимое отношение, которое связывает каждого из нас с Богом.Мы «бесподобны», то есть мы вне сравнения, потому что никто неподобен никому — в смысле одних и тех же категорий. Существуетнеповторимое явление, каковым является каждый из нас по отно(шению к Богу, в этом смысле личность невыразима, потому что онане определяется путем противоположений. Она настолько неповто(рима, настолько бесподобна, что существует сама по себе, но можетвыражать себя вовне известными действиями, проявлениями, тем,что в послании апостола Павла названо «сиянием». И когда мы хо(тим познать свою глубинную сущность или свое эмпирическое «я»,нам приходится рассуждать по(разному, потому что наше эмпири(ческое «я», то существо, каковым мы являемся в общественной жиз(ни или которое мы противополагаем другим — здесь мы отличимы,ибо сравнительно различны, — это существо мы улавливаем инымиметодами, чем личность. Мы не знаем, что такое «личность» в пер(возданном состоянии именно в силу катастрофы, которая называ(ется грехопадением и вследствие которой, вместо того чтобы бытьгармонией, состоящей из неповторимых, но не самоутверждаю(щихся и не противополагающихся друг другу существ, созвучием,ключом которого является Бог, мы познаём личность только сквозьразделяющую и трагическую призму индивидуумов.

Богословие открывает нам образ совершенной личности и со(вершенной природы в одном только Боге. Однако наше человече(ское призвание именно в том, чтобы Крестом Господним, подви(гом, восхождением, которое постепенно превращает нас в живые исовершенные члены Тела Христова и в живые, оживотворенныеСвятым Духом храмы, стяжать реальность личности и природы,преодолев и победив противоположение и разделенность, к кото(рой приводит обособленность.

О САМОПОЗНАНИИ

103

приблизиться к евангельскому духу; достаточно следовать своейприроде, но природе подлинной, не ложному, привнесенному об(разу, а тем чертам, что написаны рукой мастера. Дело не в том, что(бы поступать наперекор всему, что вам хочется сделать (христианечасто называют это «быть добродетельным»: чем больше я хочу этосделать, тем добродетельнее этого не делать), а в том, чтобы ска(зать: вот один, два пункта, в которых я нашел, что есть во мне само(го подлинного. Я хочу быть самим собой самым истинным обра(зом... Сделайте так, и когда вы это сделаете внимательно, с радостьюбыть и все больше становиться самим собой, то увидите, как появ(ляется другой просвет, место сходное, родственное, так сказать,нескольким поразившим вас словам. Постепенно портрет расчи(щается, появляется одна черточка, другое красочное пятно. И таквас захватывает все Евангелие, но не как оккупационные войска,которые завоевывают вас насилием, а освобождающим вас дейст(вием, в результате которого вы все больше становитесь самим со(бой. И вы открываете, что быть самим собой значит быть по образуТого, Кто пожелал быть по нашему образу, чтобы мы были спасеныи изменились.

Итак, вот два различные, но коррелятивные пути самопознания:познания «я» — индивидуума, который себя утверждает, себя про(тивополагает, который отвергает и отрицает другого; того «я», ко(торое не хочет видеть всего себя таким, как оно есть, потому чтостыдится и боится своего безобразия; того «я», которое никогда нехочет быть реальным, потому что быть реальным значит стать пе(ред судом Бога и людей; того «я», которое не хочет слышать, что го(ворят о нем люди, тем более — что говорит о нем Бог, слово Божие.И, с другой стороны — личность, находящая свое удовлетворение,свою полноту и свою радость только в раскрытии своего первооб(раза, совершенного образа того, что она есть, образа, который ос(вобождается, расцветает, открывается — то есть все больше обна(руживается — и тем самым все больше уничтожает индивидуум,пока от него уже не останется ничего противополагающегося, ни(чего самоутверждающегося, а останется только личность — ипо(стась, которая есть отношение. Личность — которая всегда былатолько состоянием любви того, кто любит, и того, кто любèм —оказывается высвобожденной из плена индивидуума и вновь вхо(дит в ту гармонию, которая есть Божественная Любовь, всех содер(жащая и раскрывающаяся в каждом из нас, как в светах вторых, из(лучающих вокруг свет Божий.


112

О СМИРЕНИИ1

Говорить о смирении всегда трудно, потому что, в общем, по(на(стоящему не знает смирения тот, кто не смирился. Но кое(что всеже можно сказать, чтобы найти какое(то направление.

Когда мы думаем о смирении, мы большей частью думаем о по(ведении человека, который, когда его хвалят или говорят о немчто(то хорошее, старается доказать, что это не так; или о поведениичеловека, который, когда ему приходит мысль, что он сказал что(ни(будь хорошее или сделал правильное, старается отвести эту мысльиз страха возгордиться. Оба подхода мне кажутся неправильнымине только по отношению к самому себе, но и по отношению к Богу:считать, что, раз я это сделал или сказал, это не может быть хорошо,или что признание в себе доброго может повести к гордыне — оши(бочно. Надо просто перестроиться: если Бог дал мне сказать что(ни(будь истинное, доброе, правильное или сделать что(нибудь достой(ное и Его, и меня как человека, я должен научиться благодаритьЕго за это. Не приписывать себе в заслугу — да, но не отрицать са(мой вещи и переключиться с тщеславия или гордыни на изумлен(ное, умиленное благодарение.

Это первое, что надо сказать о смирении, потому что это перваязадача, которая стоит перед каждым из нас. Ложное смирение —одна из самых разрушительных вещей, оно ведет к отрицанию в се(бе того добра, которое есть, и это просто несправедливо по отноше(нию к Богу. Господь нам дает и ум, и сердце, и волю добрую, и об(стоятельства, и людей, которым можно сделать добро. И надо егоделать с сознанием, что это — добро, но что это не наше, а Божие,что нам это дано.

113

О СМИРЕНИИ

1 Беседа в Москве в 1983 г.

Второе: смирению противопоставляются большей частью горды(ня или тщеславие. Между той и другим — очень большое различие.

По(настоящему гордый человек это человек, который не при(знает над собой ни Божьего, ни человеческого суда, который самсебе закон. В жизни аввы Дорофея есть рассказ, как он посетилодин монастырь и ему сказали об очень молодом монахе как об об(разце смирения: он никогда не гневался, никогда не возмущался,никогда не возражал, когда его порочили или унижали. И Доро(фей, который был опытен в духовной жизни, не поверил; он вызвалэтого монаха и спросил: «Каким это образом, при всей твоей моло(дости, ты достиг такого совершенства, что, когда тебя порочат,унижают, оскорбляют, ты никогда не возмущаешься?». И этот мо(лодой монах ответил: «Что мне возмущаться, когда какие(то псы наменя лают?». Его духовное состояние было не смирением и не при(миренностью, а совершенной свободой от человеческого не толькоосуждения, но и просто суждения, мнения. Что о нем говорили лю(ди — его не касалось, он сам себе был судьей, он был мерилом всегодля себя. И если исходить из этого, то, разумеется, Божий суд такжеотстраняется, остается только собственный суд. Это состояниепредельного, замкнутого одиночества, это состояние, когда у чело(века больше нет Бога и нет суда вне его самого.

Очень сильно отличается от этого тщеславие. Тщеславие заклю(чается во всецелой зависимости от мнения или суда людского, ноне от суда Божия. Тщеславный человек ищет похвалы, ищет одоб(рения, причем самое унизительное то, что он ищет похвалы и одоб(рения от таких людей, мнения которых он даже не уважает — лишьбы они его хвалили. И в момент, когда кто(то начинает его хвалитьили просто одобрять, хвалящий вдруг приобретает в его глазах вся(кие качества ума и сердца, делается в его глазах умным и справед(ливым судьей. И есть в этом другая сторона: если мы начинаем на(деяться, что кто(нибудь нас похвалит, то мы ищем похвалы не засамое высокое, не за самое благородное, не за то, что достойно иБога, и нас, а за что попало. И в конечном итоге мы мельчаем, пото(му что ищем одобрения за что угодно, лишь бы нас одобрили.Одобряют же нас безрассудные люди, которые не имеют строгогоБожьего критерия для суда, суждения, и одобряют они нас, конеч(но, по пустякам. И получается, что тщеславный человек зависитвсецело от людского мнения и одобрения, для него катастрофа, ко(гда о нем судят строго или как(то его отрицают, и вдобавок, лишьбы только заслужить похвалу, он довольствуется очень малым, са(мыми ничтожными вещами.

Смирение — нечто совершенно другое. Это не просто отсутствиетщеславия: отсутствие тщеславия является как бы производным,вторичным плодом. Это также и не просто отсутствие гордыни, тоесть интегральной, абсолютной самозамкнутости — хотя эта замк(нутость и разбивается смирением.


114

Смирение, если говорить о русском слове, начинается с момен(та, когда мы вступаем в состояние внутреннего мира: мира с Богом,мира с совестью и мира с теми людьми, чей суд отображает Божийсуд; это примиренность. Одновременно это примиренность со все(ми обстоятельствами жизни, состояние человека, который все, чтони случается, принимает от руки Божией. Это не значит, что слу(чающееся является положительной волей Божией, но, что бы нислучилось, человек видит свое место в этой ситуации как послан(ника Божия.

Это, я думаю, надо пояснить. Кто(то из отцов Церкви говорит,что все события истории в широком смысле слова или просто исто(рии нашей жизни определяются соотношением трех воль: воля Бо(жия, всегда благая, всемогущая и, однако, положившая себе преде(лом человеческую свободу; воля сатанинская, всегда злая, но невсесильная, всегда направленная к разрушению и ко злу и однаконе способная творить это зло непосредственно, потому что дьяволне хозяин земного тварного мира. И между ними — воля человече(ская: колеблющаяся, отзывающаяся и на волю Божию, то есть при(зыв Божий, на Божию заповедь, на Божию мольбу, и на нашепты(вания сатаны, на его ложные обещания, на притяжение ко злу,которое человек чувствует в себе. Апостол Павел говорит, что в себесамом различает как бы две стихии: закон вечной жизни, устрем(ляющий его к Богу, и закон косности, закон, который ведет к рас(тлению, к распаду. И это в каждом из нас есть. Поэтому междувлиянием воли Божией и воли зла, мы не обязательно выбираемправильно: мы колеблемся, мы делаем выборы порой злые — а по(рой и добрые.

Не все события жизни можно определить как просто волю Бо(жию на то или на другое; обычно налицо ситуация гораздо болеесложная, когда человек является или сотрудником Божиим, илипроводником злой воли темной силы. Но когда открывается ка(кая(либо ситуация, как бы она ни была темна, как бы она ни былажутка, Бог нам может сказать: в эту тьму ты должен внести свет, вэту область ненависти ты должен внести любовь, в эту дисгармо(нию ты должен внести гармонию, твое место там, где воля сатанин(ская действует наиболее решительно, наиболее разрушительно... Ив этом смысле отцы Церкви, подвижники всегда рассматривали всеположения, в которых они находились, как волю Божию не пото(му, что дурная ситуация была Богом вызвана, но потому, что их ме(сто было там.

Внутренняя примиренность с обстоятельствами, с людьми не оз(начает, что мы должны рассматривать все обстоятельства и всехлюдей, как будто они добрые, но означает, что наше место — в ихсреде, для того чтобы мы внесли туда нечто.

Теперь, если от русского слова, приводящего к мысли о прими(ренности, внутреннем покое, строе внутреннем, перейти к тому,

О СМИРЕНИИ

115

О СОВЕСТИ1

I

Говение — это момент в жизни, повторный, но всегда новый ивсегда рàвно решающий для нашей вечной судьбы. Это момент, ко(гда мы встаем перед своей совестью, стоим перед Живым Богом ипроизносим над собой суд. Это очень важный момент; это момент,когда после рассеянной жизни, какую мы все ведем в той или дру(гой мере, мы даем себе время вырваться из круговорота привычныхдействий, мыслей, переживаний и становимся перед вечностью,вне времени, перед лицом Того, Который есть Жизнь, и Правда, иКрасота, и Смысл.

Есть в Евангелии от Матфея одно место, которое я хочу вам на(помнить, потому что оно никогда не читается в воскресный день:мирись с соперником твоим скорее, пока ты еще на пути с ним,чтобы соперник не отдал тебя судье, а судья не отдал бы тебя слуге,и не ввергли бы тебя в темницу. Поистине говорю тебе, не выйдешьты оттуда, пока не отдашь до последнего свой долг (Мф 5:25—26).Отцы Церкви, комментируя этот отрывок, соперником называютнашу совесть. Наша совесть, как прилипчивый соперник, сово(просник, идет рядом с нами в течение всей нашей жизни. Сопер(ник наш — совесть — каждую минуту жизни как бы пристает к нам,не дает нам покоя, все время напоминает нам о том, что должно быбыть — и чего нет; напоминает, как мы живем, что мы говорим, ка(ковы наши мысли, не достойные ни нас, ни любимых, ни Бога, Ко(торый в нас верит и Который нас любит даже в грехе нашем. Сопер(ник этот идет рядом с нами постоянно, напоминая нам, что раноили поздно этот путь будет закончен, что он не бесконечен, что в

118

1 Беседа в Лондоне во время великопостного говения в 1990 г.

какой(то момент мы станем перед лицом Живого Бога и тогда ужебудет поздно, тогда надо будет дать отчет, как же прошли эти годы,что происходило на пути. И тогда, может быть, с болью наша со(весть нас упрекнет, соперник наш станет свидетелем того, что мызнали правду, потому что он нам ее говорил, напоминал, внушал, ичто мы отвернулись от Божией правды.

Этот голос совести в нас звучит очень различно: то требователь(но, сурово, как имеющий власть над нами, имеющий право требо(вать от нас того величия, какое Бог задумал, того величия, ради ко(торого Он стал человеком, чтобы нам показать, чем мы не толькоможем, но должны быть. То голос совести нашей звучит, словноплач матери, которая видит, как губит себя сын или дочь недостой(ной, порочной, мелкой жизнью, и с плачем просит нас измениться,и ждет, молится, плачет, и на слезы, на мольбу которой мы большейчастью не отзываемся. Порой совесть наша звучит, как голос друга,который знает наши пути, знает, на что мы способны, в самом луч(шем смысле слова, и знает, как мы отступаем от этого, как мы не(достойны своего звания, знает, что мы носим звание человека, какХристос Себя назвал Сыном Человеческим, и что мы так недостой(ны этого звания. Речь идет именно о человечестве нашем, о том,достойны ли мы называться таковыми, хотя бы зачаточно, хотя быв том состоянии, в котором мы теперь находимся.

И это мы видим из притчи Христовой о Суде, об овцах и козли(щах (Мф 25:31—46). Вопрос, который ставит Судья, так прост и такстрашен: в течение твоей жизни на земле — был ли ты человекомили нет? Была ли в тебе человечность или нет? Если и человечностине было, той простой, доступной всем по природе нашей человеч(ности, то как мы можем думать о том, чтобы вырасти в меру полно(го возраста Христова, полного роста Христова, о чем говорит апо(стол Павел (Еф 4:13), и приобщиться, по слову апостола Петра,Божественной природе (2 Пет 1:4)? Судья ставит вопрос именно осамой основной человечности: было ли в тебе сострадание? Ты зна(ешь, что такое страдание, — было ли в тебе сострадание к другим?Ты знаешь, что такое боль, что такое голод, что такое холод, что та(кое обездоленность, что такое одиночество, что такое позор, стыд —ты все это знаешь на опыте в той или другой мере; как же ты ото(звался на нужду других? Неужели они для тебя были чужие? Неуже(ли ты весь сосредоточился только на себе? Или хуже: неужели ты,как хищный зверь, прошел через всю свою жизнь, терзая, разрываядругих, их душу, их совесть, их тело, их мысли — все? Помните этупритчу Христову: Я был голоден — вы Меня не накормили; Я жаж(дал — вы Меня не напоили; Я был без крова — вы Меня не ввели ксебе; Я был болен — вы Меня не посетили; Я был в тюрьме — вы по(стыдились Меня и не пришли... Это основной как бы признак че(ловечности: сострадание, способность чувствовать то, что чувству(ет другой, и отозваться на другого, будто это ты сам.

О СОВЕСТИ

119

гом, приняв на Себя и тварность, и человеческое естество, и все по(следствия человеческого греха и отпадения от Бога. Все зло Онпринял на Себя — кроме греха, от Бога Он никогда не отвернулся,никогда не отходил, никогда не лгал на Него, никогда не стыдилсяЕго, никогда не предавал Его. А перед людьми Он стал как верныйсвидетель Бога, и те люди, которые Бога не хотели принять, Егоприсудили к смерти вне человеческого града, вне Иерусалима, про(гнали Его из человеческого общества, как прогоняли ежегодно коз(ла отпущения: Он должен был умереть вне человеческого общест(ва, потому что Он был един с Богом, а умереть Он захотел, чтобыбыть единым с нами — нашей смертью.

И как мы на это отзываемся? Если знакомый, близкий нам чело(век выбрал бы собственной волей путь смерти, чтобы нас спасти отчего(либо, был бы расстрелян, повешен, распят за нас — как бы мык этому относились? Как бы мы рассматривали нашу жизнь, кото(рая куплена такой ценой? Разве мы не думали бы, что надо так про(жить, чтобы его смерть была оправдана нашей жизнью! Но мы нетак живем. Христос умер на кресте, больше того — как церковныеслужбы говорят об этом — душой Он сошел во ад. Он умер, остав(ленный Богом, и душой Своей человеческой ушел туда, где Боганет, в тот ветхозаветный ад, который является местом всеконечно(го, безнадежного отчуждения. И ад, как говорится в церковнойпесни, широко раскрыл пасть в надежде, что теперь(то он покорилсвоего самого страшного врага — и был исполнен блистанием Бо(жества. Древнего, ветхозаветного ада больше нет, не осталось мес(та, где Бога нет.

Но каково наше положение? Когда мы думаем о страстных днях,об этих людях, конкретных, живых людях, когда мы думаем о Хри(сте и о том, что мы совершаем по отношению к Нему — каков суднашей совести? Священное Писание говорит: нет на свете ничегопринудительнее, требовательнее, чем суд совести. Поставьте себевопрос: что совесть говорит каждому из нас? Каждый пусть отвеча(ет за себя: что совесть говорит, когда мы вглядываемся и в притчиподготовительных недель, и в победоносные действия Божии в те(чение Поста, и в то, что люди совершали над Христом? О, людиМои! Что Я сделал вам, и чем вы Мне отплатили? Это слова изслужбы Великого четверга: вот вопрос, который ставит Он каждо(му из нас в течение этого говения, в течение каждого дня нашейжизни.


130

ПУТЬПОДВИГА


ЧТО ТАКОЕ ДУХОВНАЯ ЖИЗНЬ1

Наше очередное говение я хочу посвятить теме духовной жизникак таковой.

То, что я хочу сказать, некоторые из вас, несомненно, от меня иот других слышали. Дело в том, что мы все стремимся к духовнойжизни — и ищем ее не в том и не там, где надо. Мы часто думаем, чтодуховная жизнь заключается в различных переживаниях, которые унас по временам бывают и которые связаны с молитвой, богослуже(нием, с красотой пения, с красотою икон, со всем строем нашей пра(вославной христианской жизни. И стремясь к переживаниям, стара(ясь достичь какой(то возвышенности мысли, живости чувств, мыпроходим мимо того, что является настоящим, подлинным содер(жанием духовной жизни, ибо духовная жизнь не заключается в воз(вышенных мыслях и сильных переживаниях: таковые могут ро(диться и из других источников. Духовная жизнь вся зависит отвоздействия на нас Святого Духа Божия и от того, как Божествен(ная сила, благодать, Христос, Святой Дух нас постепенно изменя(ют, постепенно делают сообразными Христу, то есть похожими наНего, помогают нам стать и образом Божиим, и подобием Божиим.

В одном из своих писем святитель Феофан Затворник, говоря отом, с каким настроением, в какой установке нам надо приступатьк молитве, указывает три основные условия: молиться надо со всемвниманием, на которое мы способны, со всем усилием, всей устой(чивостью, всей крепостью нашего ума; молиться надо со всем бла(гоговением, которое доступно нашей, порой очень небольшой,чуткости, сознавая, что мы стали перед Богом, что мы предстоимЕму и что наша молитва, наше поклонение должно быть трепетно и

133

Д

1 Беседа в Лондоне во время рождественского говения в 1978 г.

любовно, благоговейно и смиренно. И, наконец, третье условие,которое именно побуждает меня упомянуть об этих советах святи(теля Феофана: мы должны молиться не с тем, чтобы нам было даното, к чему мы стремимся, о чем мечтаем, а с тем, чтобы в нас совер(шена была воля Божия беспрепятственно, какова бы она ни была.В молитве нет места исканию тех или других чувств или мыслей,потому что искать мы можем только то, о чем мы уже имеем пред(ставление, тогда как мы должны быть открытыми ко всему, что со(вершит в нас Господь, ко всему, что Он нам даст. И нередко в насисполняется слово, когда(то при море Тивериадском сказанноеСпасителем Христом апостолу Петру: придет время, когда иной те(бя препояшет и поведет куда ты не хочешь (Ин 21:18).

Поэтому духовная жизнь вся сосредоточена не в человеке, а в Бо(ге, в Нем имеет свой источник, Им определяется, к Нему направле(на. И если мы хотим говорить о духовной жизни, первым делом намследует остановиться на том, что мы знаем от Спасителя Христа оСвятом Духе, Кто Он такой в нашей жизни, на том, чего мы можеможидать. Дух Святой и в молитве Царю Небесный, которую мы чи(таем перед началом каждого дела, и в Евангелии, в словах Спасите(ля, называется Утешителем, но это славянское слово богаче, чемтеперешнее русское его значение, и корни его уходят в греческийязык, в еще большее богатство. Дух Святой — это действительноТот, Кто приносит утешение; но это также Тот, Кто приносит кре(пость, это Тот, Кто приносит радость; русское слово утешение иславянское слово утеха как радость — одного корня, сродни другдругу.

Задумаемся над значением этих трех слов. Для того чтобы бытьутешенным, надо нуждаться в утешении, надо быть в нужде душев(ной или в горе, или в тоске, или в сиротстве, в обездоленности, вовдовстве. Какое утешение приносит Святой Дух, которого не мо(жет принести никто другой? Утешение в том, о чем мы меньше все(го горюем, в том, о чем горевали и горюют святые. Апостол Павелговорит: жизнь для меня — Христос, а смерть — приобретение, по(тому что, пока я живу в теле, я разлучен от Христа (Флп 1:21;2 Кор 5:6). Вот это первое утешение, в котором мы нуждались бы,если бы любовь к Богу в нас горела так же, как она горела в сердцеапостола Павла, так же, как она горит в сердцах святых.

Мы обездолены, мы осиротели; осиротели смертью Христовой ив каком(то смысле остаемся сиротами и при Его Воскресении иВознесении. Да, Он среди нас — но невидимо, Он таинствами дей(ствует в нас — но порой еле ощутимо. Но мы этого не чувствуем, мыослеплены, оглушены видимым, окружающим нас шумным ми(ром. Один из псалмов говорит о «бесе полуденном» (Пс 90:6) — та(кой он страшный. Мы все, наверное, переживали яркость, рельеф(ность, силу того, что нас окружает в летний день, в полуденныйзной, когда воздух дрожит, когда мы охвачены теплом, когда все де(


134

лается таким интенсивным, таким красочным, таким рельефным,когда все вокруг нас обращает на себя наше внимание, когда воздухполон звуков и даже тишина его звенит — вот это одно из проявле(ний этого «беса полуденного», соблазна видимым, слышимым,ощутимым. Мы ослеплены к невидимому тем, что видим, мы глох(нем к тихому гласу и совести, и Христа, и Святого Духа, потому чтооглушены звуками вокруг нас. Мы не ощущаем своего одиночестваи сиротства, потому что вокруг нас люди, вещи, воздух, свет, теп(ло, — мы не нуждаемся в утешении. И поэтому самое, может быть,основное, что Святой Дух нам может дать, этого(то мы не просим,не ожидаем, не понимаем даже своей нужды в этом. Мы утешены.

А вместе с тем Христос в Своей нагорной проповеди говорит:блаженны плачущие, блаженны алчущие и жаждущие, блаженнынищие (Мф 5:3—12). Мы нищи, с нами нет Жениха, Который сни(мает всякое горе, утирает всякую слезу, наполняет нас радостью.Мы не жаждем прихода Господня. Кто из нас может по совести ска(зать, что его голод по Богу, его желание быть любой ценой со Хри(стом таково, что он может, как тайнозритель в конце книги Откро(вения, молиться Богу и говорить: Господи Иисусе, гряди скоро!(Откр 22:20, 17). Сколько людей сказало бы эти слова, понимая, чтоэто значит конец времени, конец всему, что мы ценим, любим, че(му мы служим в этом временном и преходящем мире? Хотим ли мыдействительно, чтобы прошел образ мира сего и осталась тольковечность, когда мы будем лицом к лицу со Христом, познаем Бога,подобно тому как мы Им познаны (1 Кор 13:12), когда все и во всех,и во всем будет Сам Бог (1 Кор 15:28)? Значит, в нашей духовнойжизни не хватает основного: желания встречи со Христом, желанияобщения с Ним, желания быть с Ним неразлучно, желания, чтобыничего не осталось, кроме того, что Христово и Христос.

И это сказывается так явно на каждом шагу нашей духовной жиз(ни. Мы слышим или читаем евангельские слова, собственные сло(ва Христа Спасителя — и они до нас не доходят. Минутами мы вос(хищаемся ими, минутами умиляемся, а минутами говорим: ах да,это я уже слышал, это я уже читал, да, это длинный отрывок, кото(рый мне уже так известен... Да, известен, памятен — но до души недошел! Разве мы живем тем, что слышим в Евангелии? Разве словоХристово доходит до нас так, что оно меняет внутренний нашстрой, внешнюю нашу жизнь, раскрывает наш ум так, что у нас ужене свой ум, а ум Христов, как говорит апостол Павел (1 Кор 2:16)?Разве душа наша раскрывается так, что в ней дышит, веет СвятойДух? Нет! Даже в этом мы так далеки от Духа, а что же говорить отом, что апостол Павел описывает как неизреченные глаголы, ко(торые Святой Дух произносит в глубинах нашей души (Рим 8:26)?Разве мы их слышим? Разве горюем о том, что мы одиноки? Да, го(рюем, и ищем себе и утешения, и поддержки, и помощи, и отвлече(ния от своего одиночества в общении с людьми, другими людьми.

ЧТО ТАКОЕ ДУХОВНАЯ ЖИЗНЬ

135

Остаться вдвоем с Богом, со Христом нам просто невыносимо! Ко(гда мы должны провести несколько часов только с Ним — в молча(нии ли, в молитве ли, в церковном ли богослужении, или просто вболезни, в одиночестве — разве эти часы нам не кажутся непомер(но долгими и порой просто невыносимыми? Быть со Христом намв тягость. Какой это ужас! Какое же утешение нам нужно от Свято(го Духа, когда самое содержание нашей жизни отрицает это утеше(ние, самую нужду в этом утешении?

И это первое: Дух Святой как Утешитель нам чужд. Порой, когдамы не ожидаем, когда мы не чаем, когда мы как бы не защищаемсяот Его приближения, когда нам не страшно, что Он придет и все от(нимет и оставит нам только Бога, тогда вдруг мы чувствуем Егоприкосновение, и нам делается легко, тихо, спокойно. Тогда мызнаем, что такое приближение Господне, приближение Духа, при(косновение Его. Но мы этим наслаждаемся, мы не делаем заключе(ний и поэтому не приносим никаких плодов. Мы наслаждаемсяэтим, как всеми дарами земли, «пьем из чаши бытия», как один изрусских поэтов говорит, но не ощущаем, что это — непостижимоечудо, незаслуженный дар, что это нечто, после чего можно было бывсю жизнь посвятить Богу в благодарности, что Он подошел, кос(нулся моей души, и она запела всеми своими струнами, как Эоловаарфа, когда касается ее пролетный ветерок. И плодов мы не прино(сим, потому что благодарности в нас не остается: как только прой(дет это воздействие Духа, мы начинаем горевать, что Его большенет, жалуемся Богу, что отошло от нас это чудное состояние, какбудто мы на него имеем право, как будто оно нам принадлежит поправу, вместо того чтобы понимать, что это — чудо из чудес, послекоторого нельзя жить, как мы раньше жили. Увидев — нельзя сноваослепнуть, услышав — нельзя снова оглохнуть, ожив, придя в но(вую жизнь — нельзя возвращаться в старую... Утешитель Дух Свя(той — это Тот, Кто может землю превратить в небо, Тот, Которыйможет внести покой среди бури, тишину среди шума земного, Тот,Который давал возможность мученикам страдать всем телом и вме(сте с тем радоваться духом (как — мы и постичь не можем, потомучто страдание было реальное, ужасное, острое, а вместе с этим бы(ли реальны и покой, и молитва, и радость о Господе).

Но Дух Святой есть также Тот, Кто дает нам крепость, силу — носилу не земную и не для земных вещей, хотя эта сила движет всемтварным и всем земным. Святым, мученикам дана была крепость,которую никакая сила воли, никакое напряжение человеческихсил, никакие переживания не могут дать. Иным святым даваласьмудрость, иным — прозрение в пути Божии и умение их воплотитьв жизнь; давались с такой крепостью и таким смирением, потомучто крепость Божия и смирение человеческое нераздельно связа(ны. Смирение нам представляется почти всегда как самоуничиже(ние, как состояние, в котором мы находимся, когда о себе говорим


136

дурное, зная, однако, что это не так. На самом деле смирение — со(стояние человека, когда он до конца про себя забыл и отдал себя вруку Божию. Западное слово для смирения — humilitas происходитот слова, означающего плодотворную землю. Смиренный человекподобен плодотворной почве: о почве никто не вспоминает; по нейходят, и она безмолвствует; на землю бросают все: и семя, котороепринесет плод, и все ненужное, — и она не оскверняется, а прино(сит плод. И она лежит перед лицом неба и под ногами людей, без(молвная, отданная, открытая и плодотворная. Сила Божия совер(шается именно в таком смирении; о таком смирении, я думаю,говорит и апостол Павел, когда, взмолившись, чтобы Господь егоосвободил от того, что лишало его крепости и силы, услышал голосХристов: довольно тебе Моей благодати; сила Моя в немощи со(вершается (2 Кор 12:9). И вдруг поняв это, апостол восклицает: да,и отныне я буду радоваться только в немощи моей, чтобы во всембыла только сила Господня!

Но это не немощь бессилия, это не немощь лени, расслабленно(сти — это другая немощь. Ее, может быть, можно уловить несколь(кими образами. Когда ребенка начинают учить писать, мать вкла(дывает в его руку карандаш, берет его руку в свою и карандашомводит по странице, и ребенок с удивлением видит, как красиво,гармонично ложатся линии — прямые, округлые — до момента, ко(гда вдруг он поймет, что это делается его рукой. Когда он думает,что понял, он начинает, как ему кажется, помогать, и дергает мате(ринскую руку с карандашом невпопад, не туда, и все делается пута(ным узором. Так бывает и с нами: пока мы просто отдаемся на волюБожию, пока мы прислушиваемся и не только делаем то, что пони(маем, но даем Богу делать, что Он захочет, в нас, тогда все хорошо.Это — немощь плодотворная, творческая. В других областях это на(зывается вдохновением; в духовной жизни, во внутреннем возрас(тании это — одухотворенность.

Другой пример. Как хрупка, тонка перчатка хирурга — ее можнопрорвать ногтем; и потому, что она такая тонкая, потому, что онатакая хрупкая, рука в ней все может чувствовать и действовать сво(бодно и творчески. Замени ее тяжелой перчаткой — ничего нельзясделать.

И еще пример: парус на лодке — самое хрупкое, что в ней есть, но,направленный верно, этот парус может быть охвачен ветром и нестилодку к цели. Если мы подумаем, что на древних языках ветер идух — одно и то же слово, то легко поймем, что стîит внутри себяиметь такую хрупкость, такую гибкость, которая может быть захва(чена дыханием Духа, и Он нас повлечет к цели. А цель всегда —Спаситель Христос, всегда — жизнь преизбыточествующая, жизньликующая, о которой говорит Иоанн Златоуст в своем пасхальномпослании. Крепость, несокрушимая крепость этого Божия Духа,ветра, дыхания.


137

что будет, потому что все зависит от данного человека. Есть целыйряд лиц в русской или всемирной литературе, жутких личностей,но они показаны так, что тебе это урок: ты уж знай!.. А другие пока(заны так, что думаешь: эх, здорово! Жалко, что у меня не хватаетжульничества, бессовестности и т. д., чтобы так поступать — былбы богат или знатен!

Вот здесь вопрос вдохновения художника: с одной стороны, то,что он видит, а, с другой стороны — вопрос его нравственного каче(ства, потому что с точки зрения художника можно видеть то и дру(гое, так же, как с точки зрения Бога можно видеть сияние благодатии — ужас греха. Но художник не может делать этого различения,потому что это не его роль, иначе он делается Толстым: он будет го(ворить о грехе там, где надо говорить об ужасе, или о святости там,где надо говорить о красоте. Это два различных призвания, кото(рые, как все в жизни, под руководством благодати могут быть бла(годатными — или нет. Но и духовная жизнь может обернуться бе(совским рылом: мы это видим порой в сектах. Вот единственное,что я могу сказать.


148

ВОСПИТАНИЕ СЕРДЦА1

I

Я долго думал: что сказать? Как будто все сказано за многие годы.И решился сказать две или три вещи, может быть, разрозненные,но которые, мне кажется, могут пойти на пользу.

По мере того как проходят годы, — и это зависит не от старости, апорой от утомления, от изношенности телесной и душевной, — не(которые вещи делаются особенно трудными. И одна из вещей, ко(торая делается такой трудной, — это лицом к лицу встретиться сосвоим прошлым, заглянуть ему в глаза и не ужаснуться. Потому чтопо мере того как растет в нас какая(то внутренняя опытность, мыбольшей частью, оглядываясь назад, изумляемся тому, как слепы,как глухи мы были, как непонятливы, и сколько мы могли бы сде(лать добра, и сколько мы могли бы не сделать дурного.

Мне вспоминается одна наша очень старая прихожанка, теперьуже много лет почившая — и когда я говорю «почившая», я именновыражаю то, что чувствую о ней: после многих лет она почила те(лом и вошла в вечность. Она как(то ко мне пришла со своей трево(гой, с неизбывной какой(то тоской. Она говорила о том, что те(перь, когда старость пришла, она уже не владеет своими мыслями,как раньше. По мере того как ночи (как ей казалось) становятся вседлиннее и длиннее, потому что она спать может все меньше и мень(ше, перед ней каждую ночь встают образы ее прошлого. Редко вста(ют светлые образы — те она может вспоминать в сиянии дня; вста(ют образы темные, грустные, болезненные, позорные. Они находятна нее, как туча, и не дают ей покоя, восстают они ночью и накиды(вают на весь день как бы пелену тьмы, стыда, раскаяния. И вместе с

149


тем, как она говорила, она не находит пути на свободу. Как спра(виться? Ей давали снотворное, но тогда эти образы прошлого, этимысли превращались в какой(то круговорот ужаса: они не уходят,только вместо яркого и мучительного воспоминания делаютсякошмаром.

Я ей тогда сказал то, что хочу сказать вам, что говорю себе посто(янно: конечно, вернуться назад к тем моментам, которые вспоми(наются, и на основании пережитого, на основании обогатившегонас опыта поступить иначе, мы не можем. Однако, как я ей сказал,нам дано не только раз пережить нашу жизнь, а много, много развозвращаться к прошлому. Но есть как бы разные виды прошлого.Есть вещи, которые случились в прошлом и вместе с прошлым вы(мерли, как бы отпали, словно листья с дерева опадают осенью, ве(щи, которые случились, но которые изжились, которые в нашемнастоящем больше не существуют. Так бывает с раскаянным гре(хом: человек поступает плохо, словом ли, делом, помышлением,желанием, поступком — и вдруг приходит в ужас от себя и обраща(ется к Богу, и кричит свою боль, свой стыд, и кается перед Ним, иотрекается от того строя души, который мог произвести такой по(ступок, вызвать такие чувства, такие слова. Иногда большой грех,страшный поступок как бы изглаживается, он оставляет рубец боль(ше как напоминание, чем воспоминание, — напоминание о нашейхрупкости, о том, как надо осторожно жить, чтобы не случилось тоже самое.

И поступки могут быть страшные, но они могут изгладиться доконца настоящим покаянием. Святой Никита Стифат, ученик свя(того Симеона Нового Богослова, говорит: слезы истинного покая(ния могут вернуть нам даже утраченную девственность нашу... Исвятой Варсонофий Великий говорит, что, если мы действительнопокаялись перед Богом и знаем, что вернуться к тому, что случи(лось, нам больше невозможно, потому что покаянием что(то со(жжено в нас, уничтожено и не может больше породить того зла, ко(торое мы совершили, тогда мы можем сказать, что мы прощены ислучившееся изглажено из книги жизни. Прошлое стало прошед(шим. По русской пословице: прошлое прошло да быльем поросло.

Но бывают в нашем прошлом вещи неизжитые, они когда(то бы(ли совершены или пережиты, но не изжиты. В какой(то момент на(чалось недружелюбие, зародилась вражда. Конечно, ничего не слу(чилось, а где(то она отложилась, как яд. И хотя мы можем даже и невспоминать того человека или те обстоятельства, в которых этичувства, расположения в нас родились, они в нас есть. И чем бы мыни жили, кем бы мы ни становились, они где(то отравляют нашебытие в самом корне, в самой глубине. И тогда это прошлое — ужене прошлое, на самом деле оно остается настоящим. Это не прой(денный этап жизни, это начатый этап. И что(то должно случиться,чтобы это прошлое действительно было исцелено.


150

В качестве примера того, о чем я говорил вначале, для меня оченьярко встает образ первого человека, который ко мне пришел на ис(поведь. Этот человек совершил убийство много лет до нашей встре(чи, и в течение долгих лет он жил ужасом о том, что совершил, ка(ялся, не только сожалея, но сгорая от ужаса и в этом ужасе. Инаконец он пришел к Богу со своим покаянием, потому что это по(каяние так созрело, что он мог сказать Богу: я больше не тот чело(век, который совершил это убийство, прости, отпусти меня на сво(боду!..

Вот эти слова: «Я уже больше не тот человек, который совершилгрех», являются как бы мерой того, изглажено или не изглаженопреступление, очищен или остался неочищенным наш грех. И еслимы можем сказать: «Я больше не тот человек», можем сказать, чтоэтот грех мы знаем за тем, кем мы были, но тот человек умер, егобольше нет, а есть только новый человек, родившийся из покаянияи из страшного опыта, тот же самый святой Варсонофий Великийговорит: в таком случае даже на исповедь можно не идти, потомучто с уверенностью можно сказать: Бог меня простил, раз Он менясотворил новым человеком...

Но часто бывает иное — то, о чем говорила наша старушка(при(хожанка: образ за образом вставало ее прошлое, мелкие события,крупные события. Не такие грехи, как убийство, но грехи, которыеотравляли жизнь другим и ее собственное сердце. И как это забыть?Я тогда настаивал на том, что не надо забывать, нельзя забывать.Можно быть прощенным, но себя простить нельзя. И забыватьнельзя, потому что это не решает никакого вопроса, не исцеляетдушу, не изменяет жизнь.

А что же делать? Я ей посоветовал каждый раз, когда встает ка(кой(нибудь образ прошлого, поставить перед собой вопрос: еслибы я снова оказалась в тех обстоятельствах, в которых я согреши(ла, — как бы я поступила теперь, с новым опытом, с долголетнимопытом жизни? Тогда мне было двадцать лет, и тридцать, и сорок.Теперь мне восемьдесят, я столько пережила и поняла. Если вер(нуться в это событие, вглядеться в него самым глубоким, душу раз(рывающим образом, вглядеться в него с трезвостью и беспощадно(стью к себе и поставить себе вопрос: случись те же самые обстоя(тельства теперь — как бы я поступила? Кем бы я была?.. И если тыможешь сказать: этого я бы не могла больше никогда сделать, ска(зать, подумать, пережить — тогда знай, что ты переродилась и мо(жешь Богу сказать: та, которая это совершила, тот или та, которыебыли этим человеком, теперь умерли, я даже каяться в этом по(на(стоящему не могу, потому что этот человек вымер во мне...

Я помню подобную исповедь, когда человек говорил: вот грехимоего прошлого, я их знаю, я от них отрекаюсь, я их ненавижу; нокаяться слезно сейчас не могу, потому что я больше не тот человек,который их совершил. Тот — умер, ничего от него не осталось в ре(


151

цельным по любви Твоей. Освяти меня, чтобы я был достоин назы(ваться членом Тела Христова, частицей Его Тела, Его присутстви(ем на земле...

Конечно, можно молиться и другими молитвами, но короче этойне найдешь.

Как все это просто... Как просто — и как трудно. Трудно открытьсвое сердце и пойти на то, чтобы стать беззащитным, уязвимым.Трудно отдаться Богу и людям, отдаться со страхом и ужасом по(рой — но с дерзновением о том, что все возможно в укрепляющемнас Господе Иисусе Христе (Флп 4:13), и помня другое слово апо(стола Павла: сила Божия в немощи совершается (2 Кор 12:9). Какбы ни был ты немощен — только раскройся, только дай дыханиюжизни войти в тебя, наполнить тебя, как парус, и это дыхание жиз(ни тебя унесет, куда нужно — в Царство Божие.

Но путь только один: Я — Путь, Я — Истина, Я — Жизнь, — гово(рит Господь. И вглядываясь в Него, сродняясь с Ним, мы можемстать полностью Человеком. Как это дивно, и как велик человек,если его мера — Сын Божий воплотившийся.


160

ЗАКОН ЖИЗНИ1

I

Говение — это какой(то период времени, либо короткий, либопродолжительный, когда человек вдруг делается внимательным ктому, что перед ним вечность и что в эту вечность можно войтитолько с сознанием глубины и значительности жизни. Вниматель(ными мы делаемся, конечно, не только в моменты, когда собира(емся на говения, но и когда вдруг перед нами станет трагичность,серьезность жизни. Мы делаемся серьезными и глубокими передлицом смерти, перед лицом страдания, перед лицом болезни — пе(ред лицом всего, что ставит под вопрос нашу беспечность и нашузабывчивость. Отцы Церкви говорили, что беспечность, невнима(тельность, нерадение совершают больше зла в жизни людей, чем теили другие конкретные грехи. Потому что грех может нас поразитьсвоим безобразием, своей пошлостью или своим ужасом, а нераде(ние, забвение того, что судьба человека глубока, что судьба челове(ка раскрывается в вечность и уходит в глубины Божии, разрушаетнас глубоко и порой окончательно: до такой степени, что человекмельчает и уже не может ни выпрямиться, ни вырасти в меру своеговеличия. А человек по призванию — велик, по призванию человекглубок. Так глубок, так велик, что Сам Бог во Христе смог стать че(ловеком. Вот мера человеческого величия; вот о чем нам надо знатьи думать в течение всей нашей жизни.

И вот говение периодически — и как редко! — нас заставляет хотьна несколько часов остановиться и оглянуться на себя. И оглядыва(ясь на себя, мы в первую очередь должны поставить перед собойвопрос: живу ли я достойно своего человеческого звания или живу

161

ЗАКОН ЖИЗНИ


я поверхностной, пустой жизнью, где забывчивость, нерадение,беспечность убивают самые благородные порывы моей собствен(ной души и заглушают голос Самого Бога, Который нам говорит отом, что мы Ему так дороги, что ради нас Он не пожалел СвоегоЕдинородного, возлюбленного Сына.

Когда мы думаем о грехе, мы большей частью думаем о злых по(ступках, о пустых, гнилых словах, о помыслах, которые недостой(ны не только Бога, но даже нас самих, о чувствах, о которых мы самизнаем, что они пошлы, низки, недостойны нас. Но грех охватываетгораздо большие области нашей жизни, нашего существования,нашего бытия. Грех — это нарушение законов жизни, а закон жиз(ни заключается не в том, чтобы уметь прожить светской жизнью ус(пешно или хотя бы безопасно протянуть бытие свое в течение техлет, которые нам дает Господь. Жить значит постепенно — откры(тостью души, верностью законам жизни — приобщиться к жизниСамого Бога. Потому что другой жизни в полном, настоящемсмысле слова нет: есть существование, есть бывание, но жизнь —только Божия. И лишь поскольку мы приобщены этой жизни Бо(жией, мы можем говорить о том, что мы живы. Все другие формыжизни кончаются со смертью: телесной, умственной.

Жизнь чувств и воли — все придет к концу, когда пожнет нассмерть. И только вечная жизнь, которой нам дано приобщитьсяуже на земле, как волна, вынесет нас навсегда в полноту жизни.Этим объясняется то, что апостол мог сказать: кто нарушил однузаповедь — нарушил весь закон (Иак 2:10). Не в том смысле, что мыбудем отвечать за нарушение каждой заповеди, а потому что не всели равно, где мы перешли через рубеж, где мы перешли с одного бе(рега на другой: мы или на одном берегу, или на другом; мы или встране рабства, или в стране борьбы и устремленности к полнотежизни, к земле обетованной.

Вот почему святые не считали, что есть грехи мелкие и грехи зна(чительные, почему о том, что кажется нам ничтожным нарушени(ем закона любви, они плакали, будто совершили убийство: онизнали, что, нарушив закон жизни, они перешли на другой берег,они уже во стране и сени смерти и им надо покаянным трудом иверностью не только чувств и мыслей, но верностью всей своей во(ли и подвигом — и душевным, и телесным — вернуться в областьжизни. Уйдя от света, надо вернуться к свету. И вновь скажу: не всели равно, где мы перешли этот рубеж, — мы или на одном берегу,или на другом.

Этим объясняется то, что и апостол Павел, и святой Симеон Но(вый Богослов говорят: пока мы во Христе — мы вне греха, как толь(ко мы выпадаем из этого единства со Христом, мы в области греха.Бывают в жизни каждого из нас моменты, когда мы, погруженные вмолитву, глубоко ли задумавшись, или просто по какому(то чудуБожией близости, вдруг чувствуем, что все злое, все мертвящее, все


162

нечистое и оскверняющее, все темное, все пошлое отошло от настак далеко, что даже кажется непонятным, как мы могли этимжить. Охватывает нас чувство, что все это нам чуждо до конца, иединственное, что имеет смысл, что является содержанием нашейдуши, нашего сердца, мысли, что охватывает самое тело наше — этожизнь, это Бог. В такие минуты мы действительно вне области гре(ха. Но остаться вне этой области мы можем отчасти силой благода(ти Божией и отчасти беспощадной верностью тому, что мы пере(жили, тому, что, как мы вдруг осознали, является действительносодержанием нашей собственной души и нашей собственной жиз(ни. И поэтому грех — не просто нарушение Божией воли, нам какбы навязанной, будто Божия воля — указание нам извне о том, какжить, чтобы Ему угодить. Грех — это нарушение самого опыта жиз(ни, который в нас есть, это преступление против нас самих, это са(моубийство. И самоубийство в очень страшном, очень сильномсмысле этого слова, потому что это убийство в нас самих вечнойжизни; это извержение из нас Божией жизни, это отречение отжизни Божией ради того, чтобы жить поверхностно, бесчувствен(но, легко, как нам кажется.

И, опять(таки, это объясняет слова апостола: грех — это враждапротив Бога, это извержение Бога из нашей жизни; не только со(вершаемый грех, но греховное состояние, при котором мы не хо(тим вторжения Божия в нашу жизнь, не хотим, чтобы Он ворвалсяв эту жизнь и ее изменил. Грех в этом смысле — да, вражда, без слов,даже почти без действий. Он только в том, что мы отворачиваемсяот Бога и говорим: мне не нужно этого! Мне довольно того, что даетземля: здоровье, успех, дружба, любовь, пища, красота — мне всегоэтого довольно, мне не нужно чего(то большего, я до конца удовле(творен... Так можно, как нам кажется, жить, на самом деле — про(зябать, существовать, влачить свое существование. Потому что внас все равно остается искра жизни, которую в нас вложил Гос(подь. Мы думаем, что живем земным, тогда как на самом деле мыживем еще не исчерпанной Божией жизнью в нас, дыханием жиз(ни, которую Он вдохнул в нас, силой и порывами жизни, которыеОн нам даровал.

И вот в периоды говения, в минуты, когда собирается в нас всянаша вдумчивость, вся серьезность наша, нам надо подумать имен(но о грехе не только в наших поступках или словах, чувствах илимыслях, а в этом основном аспекте греха: грех как отречение от за(кона жизни, как отказ от жизни. Конечно, с этим связано многое,что мы привычно называем грехом: нарушение заповедей ВетхогоЗавета, нарушение заповедей Христовых, попирание блаженств.Но заповеди даны нам во исцеление наших насмерть заболевшихдуши и тела. Мы ранены насмерть. И мы можем исцелиться, то естьвновь стать цельными, целыми, только если мы будем верны тому


163

нашего сердца и сознания или износя из нашего сердца и сознанияэти молитвенные слова с живым чувством к Богу. Для этого нужныдва условия: во(первых, нужна с нашей стороны правдивость.Только правдивая молитва, только молитва, где мы говорим то, вочто верим, что составляет наше убеждение, что мы понимаем, донас доходит. До Бога(то она дойдет, а до нашего сердца она иначене дойдет.

И второе: чтобы говорить с Богом, надо каждому из нас найтисвои точки соприкосновения с Богом. Так же как с людьми: мы скаждым человеком говорим по(иному, потому что с каждым чело(веком у нас иные точки соприкосновения. С одним человеком унас много общего, с другим — меньше, и общее, что у нас есть с од(ним человеком, может быть очень непохожим на то общее, котороеу нас есть с другим. И вот надо искать первым делом, что у менялично есть общего с Богом; то есть, читая Евангелие, ставить себевопрос: что во Христе есть такого, что делает Его близким, родным,понятным мне? Что в Нем такого, что меня с Ним сближает? В чему меня с Ним одни мысли, одни чувства, одни намерения, желания,волеизъявления? Чем я на Него похож? Потому что каждый из нассоздан по образу Божию и в чем(то, чем(то похож на СпасителяХриста. Если только найти это созвучие, эту гармонию, которая су(ществует между Господом и каждым из нас в той или другой мере,тогда, становясь на молитву, мы можем вступить с Ним в разговорживой, личный, правдивый. И тогда, даже если мы будем употреб(лять слова, когда(то сказанные святыми, в псалмах ли царем Дави(дом, из молитвослова ли всеми подвижниками Церкви, мы сможемдо конца быть правдивыми, потому что тогда мы сможем, читая мо(литву, остановиться и сказать: Господи, всем сердцем я это Тебемогу сказать, всей душой я в это верю, это правда до конца... Либомы сможем Ему сказать: Господи! Эти слова превышают мое пони(мание, превосходят мой опыт, эти слова я могу произнести толькопо доверию к тому, кто их из глубины своего опыта сказал, и приоб(щиться его опыту краем моей души, потому что я не знаю, о чем онговорит... А еще порой приходится сказать: Господи, я знаю, чтоэто так, однако не могу этого сказать честно и правдиво; мое сердцебунтует, я отталкиваюсь от этих слов, я не могу их произнести, буд(то свои, это было бы ложью на моих устах... И если мы так моли(лись бы утренними, вечерними молитвами, псалмами, тогда нашеотношение с Богом делалось бы все более и более правдивым, пря(мым, и тогда мы познали бы и свои глубины, и Господа нашего, ипути Божии в опыте святых, как мы иначе не можем их познать. Итолько если мы будем глубоко врастать в наши отношения с Богом,только если мы будем в глубинах наших с Ним общаться, сможеммы тоже и в жизни быть Его глазами, Его голосом и Его руками, Егодействием и Его присутствием. И это — наше призвание.


170

О МОЛИТВЕ ГОСПОДНЕЙ1

О молитве Господней, казалось бы, говорить нечего. Мы все ееупотребляем, с детства знаем, она постоянно нам попадается вслужбах, и мы к ней естественно обращаемся, отчасти из(за ее изу(мительной стройности и красоты, отчасти — зная, что это молитва,которая нам дана Самим Спасителем Христом, и поэтому она свя(тыня для нас. Это Его собственная молитва, которой Он с нами по(делился. Я думаю, что мы должны помнить, когда молимся этоймолитвой: это молитва Сына Божия, ставшего Сыном человече(ским, которая выражает все Его сыновство (и многое другое, что кэтому ведет, — к чему я вернусь).

Для меня молитва Господня годами была самой трудной молит(вой. Разумеется, каждое отдельное предложение доступно и понят(но каждому в пределах его духовного роста или углубленности, илиопыта, но в целом она меня не то что не удовлетворяла — я не могнайти к ней ключа. И в какой(то момент я обнаружил в ней нечто,чем хочу с вами поделиться: она — не только молитва, она — целыйпуть духовной жизни (к этому я тоже вернусь).

Мне молитва Господня представляется как бы разделенной надве части. Первая — призывание: Отче наш и три прошения.

Эти три прошения ясно представляют собой молитву сыновства,но не нашего относительного сыновства — мы ведь блудные детинашего Небесного Отца, мы — колеблющиеся, идущие, а это —слова, которые мог сказать только совершенный Человек, которыйесть и совершенный Бог. Это молитва сыновства в полном смыслеэтого слова. А затем идут прошения, которые, как мне кажется, кэтом сыновству ведут или которые могут служить путеводной звез(

171


дой к тому, чтобы вырасти в это сыновство. И вот я попробую вамсказать нечто об этих двух частях.

Первое, что меня поражает, что меня удивляет в себе, удивляет ив других: когда мы говорим Отче наш, мы всегда думаем, что этомолитва, которая нас всех, верующих, православных или прихожанодного храма, или членов одной семьи, выражает вместе. И я до сихпор не встречал никого, кто бы ощутил, что, когда Христос намсказал Отче наш, Он говорил о том, что это Отец Его — и наш, этимкак бы предваряя момент, когда позже, в течение Евангельской ис(тории, Он Своих учеников назвал братьями Своими. Это замеча(тельная вещь, это потрясающая вещь, потому что, если бы речь шлао том, что мы признаем отцовство Божие для нас, это было бы ужетак много. Но когда мы думаем, что это отцовство включает Едино(родного Сына Божия, что отцовство в этом призывании ставит наси Его в одно и то же положение по отношению к Богу Отцу, это не(что, как мне кажется, такое потрясающее, такое глубокое!

Отцовство имеет особенные свойства. Отец — это тот, кто явля(ется источником нашей жизни. Отец — это тот, кто эту жизнь в насвоспитывает, но воспитывает строгим требованием безграничнойлюбви, кто ни на какие компромиссы не готов идти и требует отнас, чтобы мы были тем, к чему мы призваны, кто не удовлетворя(ется ничем в нас, что ниже нашего достоинства. К примеру возьми(те притчу о блудном сыне. Вы помните, как блудный сын, опом(нившись, идет обратно к отчему дому. И по дороге он повторяетдля себя — не то что заучивает наизусть, но в его душе плачет мо(литва: отче, я согрешил против неба и перед тобой, я недостоин на(зываться сыном твоим; прими меня как одного из твоих наемни(ков... Это плач души, это не повторение того, что он скажет отцу, —он это чувствует все время и идет к отцу, несмотря на свою недос(тойную жизнь. Хоть он недостоин, но он знает, что отец остался от(цом, что его любовь не поколебалась, даже когда сын ему сказал: «Яне могу дождаться момента твоей смерти, чтобы начать жить. Давайсговоримся: умри для меня, дай мне ту долю богатства, которую яполучил бы после твоей физической смерти, уговоримся, что тебянет больше». Даже тогда отец не обмолвился ни одним упреком, апросто дал ему его долю имущества и отпустил его с миром. И вот,вспоминая это, юноша идет домой именно к отцу — не к судье, не кчужому человеку, не в надежде, что его «может быть» примут. Этослово отец значит, что у него надежда еще не умерла. Но обратилили вы внимание, что, когда он перед лицом отца хочет произнестисвою исповедь, отец ему не дает сказать последние слова. Сын про(износит: «Отче, я согрешил против неба и перед тобой, я недостоинназываться твоим сыном» — и тут его отец прерывает: сын или дочьмогут быть недостойными детьми своего отца или матери, но ника(ким образом не могут перестроить свои отношения на отношениядостойных наемников или рабов. Отец не может его принять как


172

наемника, как раба, он его может принять только как сына: кающе(гося — да, недостойного по своему поведению — да, но как сына ине иначе. И вот страшно для нас важно, что Бог никогда не прими(рится с тем, чтобы мы были ниже своего уровня. Это — отцовствоБожие.

И когда в этом контексте мы думаем о том, что Христос нам даетэту молитву и говорит Отче наш, то перед нами вдруг вырастает об(раз того, что мы собой должны бы представлять. Если мы действи(тельно братья и сестры Единородного Сына Божия, ставшего Сы(ном человеческим, то вот мера нашего человечества — не меньше.Мы должны быть иконами Христа, и больше, чем иконами: мыдолжны так сродниться со Христом, чтобы все, что можно сказать оХристе, в свое время, когда все будет завершено, могло бы бытьсказано о нас. И это не легкомысленное замечание с моей стороны,потому что есть место в писаниях святого Иринея Лионского, гдеон говорит (это не точная цитата, но мысль его я передаю), что, ко(гда придет конец времен, все человечество в единении с Единород(ным Сыном Божиим силой Святого Духа станет единородным сы(ном Божиим. Грань между Единородным Сыном Божиим и детьмиБожиими по благодати сотрется, потому что наше единство со Хри(стом будет всечеловечеством перед Лицом Божиим, и в центре это(го спасенного и достигшего своей полноты всечеловечества, когдаБог будет все во всем (1 Кор 15:28) — имя Иисуса Христа.

Таким образом, когда мы говорим Отче наш, мы должны пони(мать, что берем на себя это непостижимое призвание и готовностьна это непостижимое состояние, что мы не только братья и сестрыХристовы по человечеству, но что ничто меньшее, чем полнота об(раза Христа, недостаточно, чтобы мы были полностью самими со(бой. Это требует многого. Это не просьба к Богу, чтобы Он сделалдля нас то, чего мы не делаем ни для себя, ни для Него, это призыв ктому, чтобы мы были героичны в искании той полноты, которой,конечно, мы не можем достигнуть своими силами, но которая яв(ляется нашим призванием. И мы не имеем права о себе думать ни(же этого. Мы должны быть достаточно смиренны, чтобы принятьэто величие и склониться перед ним — да, но и выполнить его. А ес(ли поставить вопрос о том, каким образом это можно сделать, я наэто отвечу словами, которые Господь сказал апостолу Павлу, когдатот просил силы, для того чтобы осуществить свое дело. Господьему сказал: довлеет тебе благодать Моя, сила Моя в немощи совер(шается (2 Кор 12:9).

И конечно, немощь, о которой здесь говорится, — не наша лень,не наша косность, не наше малодушие, но это та тварная хруп(кость, которая делается прозрачной для воздействия Божества, ко(торая делается гибкой в руке Божией, когда мы Богу отдаемся с ве(рой, доверием, в послушании. Так что, как Спаситель сказал вЕвангелии, невозможное человеку возможно Богу (Лк 18:27). И по(


173

да, мое восьмилетнее представление годится для восьмилетнего;теперь я вырос, мне надо поставить вопрос по(иному... Есть место уГригория Нисского, где он говорит: если мы соберем из Священно(го Писания, из писаний отцов Церкви, из опыта церковного все,что мы можем знать о Боге, и попробуем из этого сделать полнуюкартину, у нас не будет образа Божия — у нас будет идол, потомучто в Боге есть непостижимость, а такая конкретная картина (ста(туя или икона, или словесный образ — все равно) будет идол, пото(му что нет места для Бога свободно двигаться. И в этом замечатель(ное свойство православного вероучения, догматики: это не попытканаписать икону, которая все содержит. Если нужно сравнение, я бысравнил с ночным небом в ясную ночь: купол неба и звезды, соеди(няющиеся в созвездия. Что важно в этом? Важно, конечно, что естьзвезды, эти блестки, но так же важно то пространство, которое ме(жду ними, потому что, если согнать все звезды воедино, была быгромадная масса огня и не было бы неба, и никто не мог бы найтисвоего пути на земле. Именно потому, что эти созвездия оставляютмежду собой пространство, по ним на земле можно найти дорогу.

В Боге есть непостижимость — и есть откровение. И мы можемспокойно ставить под вопрос ту картину, которую мы себе состави(ли, потому что нечего бояться: все равно Бог остается непостижи(мым, и мы можем с Ним общаться за пределами наших представле(ний, как мы можем общаться с человеком, не зная его. Бывает,встретишь человека, о нем ничего не знаешь, и вдруг души встрети(лись, и пошел разговор. Так и с Богом. Я думаю, что мы могли бы сбольшим уважением относиться к сомнению людей и не старатьсякатехизировать. Мы должны допускать, что крупицы веры можетбыть достаточно сейчас: только обереги ее, только не дай ей погиб(нуть, но не старайся ее раздувать. Знаете, когда разжигаешь костер,иногда начинают гореть сухие сучки, но если вы начинаете дуть наних, чтобы зажечь, чтобы все запалилось сразу, вы потушите огонь.Дайте ему гореть тихо, только защитите от лишнего ветра.


192

О МОЛИТВЕ1

В чем разница между нашим отношением к вере и жизни и отно(шением тех, кто отошел от христианства и обратился в другую веру?В этих людях меня поражает не только то, с какой убежденностьюони относятся к вероучению и его интеллектуальным и эмоцио(нальным последствиям, но и то, с какой серьезностью они стре(мятся жить согласно своей новой вере. Особенно поразительна тасерьезность и внимательная строгость, с какой люди ведут себя,став мусульманами, индуистами или буддистами. Я хочу сказать,что предписания своей веры они стараются выполнять гораздостроже, чем это делают большинство христиан.

Среди христиан бытует мнение — мнение законное, — что вовзаимоотношениях, будь то между Богом и человеком, будь то меж(ду людьми, один из самых важных элементов — естественность иискренность. Но естественности и искренности не всегда доста(точно, чтобы наша жизнь была динамичной и целеустремленной.Например, молитва должна бы быть естественным побуждениемнашей души, но опыт показывает, что желание молиться приходитвременами, молимся мы нерегулярно; временами у нас случаютсяпозывы сотворить доброе, а до дела мы не доходим. Одна из вещей,которых нам больше всего не хватает, — это равновесие между есте(ственным порывом, правдивостью, достоверностью и дисципли(ной, которая воспитала бы в нас верность собственной правдивости,сделала бы нас способными хранить свою достоверность всегда илипочти всегда.

193

О МОЛИТВЕ

1 Фрагмент беседы в Лондоне во время великопостного говения в 1987 г. Пер. сангл. Т. Майданович.

Говоря прежде всего о молитве — конечно, Богу не доставляетникакой радости, когда мы выполняем ее механически, из страхаперед Ним или в надежде, что в ответ на наши потуги Он «вознагра(дит» нас так или иначе. Отношения любви не могут быть отноше(ниями раба или наемника. Но вместе с этим, устойчивость в усилиидостигается только дисциплиной. Святой апостол Павел совершен(но ясно указывает на это, когда говорит, что наше обучение духов(ной жизни должно быть таким же беспощадным, как тренировкаатлета, стремящегося к победе. То же можно сказать об ученом илио любом человеке, страстно устремленном к цели: неутомимый, су(ровый, самоотверженный подвиг. Сколько у нас его есть?

И вот, для того чтобы этот подвиг не ослабевал, нас должно пи(тать какое(то побуждение — жажда, тоска, радость, боль: не простоумственное решение и не простое усилие воли, потому что усилиемволи можно выполнять вещи механические, но не всегда усилиеможет пробудить сердце и все наше существо. Что же может создатьтакое естественное побуждение, которое повело бы нас к Богу иразвилось бы в дисциплинированный и творческий строй жизни?Вы помните, что мы называем Духа Святого Утешителем. Это оз(начает, что Он подает утешение; это означает, что Он подает кре(пость, подает также и радость. И вот, если спросить себя: жаждемли мы, чтобы Дух Святой укрепил нас, утешил, вдохнул силу — чтомы сможем ответить? Когда, по(человечески говоря, мы в трудныхобстоятельствах — в болезни или в безотчетной тоске — мы ищемподдержки, а иногда, когда мы неисцельно ранены, ищем и утеше(ния. Но это не относится по(настоящему к Богу, потому что мы неглубоко переживаем то, как мы далеки от Него. Мы не переживаемразлуку с Ним. Мы не чувствуем себя осиротелыми, как потеряв(шийся в толпе ребенок, мы не плачем от горя о том, что Бог не с на(ми в каждую минуту, как мы горюем, когда разлучены с людьми,которых горячо любим. Их отсутствие мы переживаем, мы тоскуемпо звуку их голоса, нам хотелось бы взглянуть им в лицо, нам хоте(лось бы разделить с ними свои мысли и чувства, мы так хотели бывсе им рассказать.

Так ли мы относимся к Богу и ко Христу? Чувствуем ли мы — иэто просто объективный факт, — что мы потеряли контакт с Ним,что, хотя невидимо Он и здесь, Его присутствие для нас неощути(мо? Это случается минутами, в блаженные мгновения, но как пра(вило мы Его не ощущаем. И вот чувствуем ли мы себя потерянны(ми без Него? Жаждем ли мы скорее восстановить отношения, когдаони нарушились, или найти Его вновь, когда мы Его потеряли? Ес(ли бы так, мы могли бы обратиться к Святому Духу и сказать: при(ди! Я так осиротел без общения с Живым Богом!.. Но мы не зовемЕго... Может быть, мы и скажем это, потому что невозможно несознавать этой разлученности, но чувствуем ли мы действительно,что, если нет Его, то все утратило красоту, сияние, все стало туск(


194

лым и безжизненным? Подобно тому как мы ощущаем в отноше(ниях с людьми, что не можем радоваться ничему, если любимыйчеловек не с нами. И не стараемся ли мы заполнить чем угодно ум исердце, чтобы отвлечься, забыть утрату, забыть пустоту?

Вот с чего все начинается. Мы должны поставить перед собой во(прос: скучаем ли мы по Богу? Или хватит с меня, что Он существуети я могу обратиться к Нему, когда Он нужен, чтобы исполнить моитребования, использовать Его, когда мне не хватает собственныхсил и способностей? Если мы не тоскуем по Богу, мы утратили ос(новное побуждение, чтобы кричать, и кричать, и кричать к Нему:приди, Господи Иисусе, и приди скоро! — как Церковь и Дух взываютко Христу в конце книги Откровения (22:17, 20).

Другой противоположный опыт также может побудить нас к мо(литве — чувство Божиего присутствия: Он рядом, я с Ним. Все, чтоя могу — это поклониться, припасть к Нему в глубоком безмолвии,или, наоборот, беседовать с Ним, как Ветхий Завет говорит о Мои(сее: как друг беседует с другом. Вот два предела: ощущение сирот(ства и неутешной тоски о том, что мы не можем до Него дочувство(ваться, или же неописуемый восторг о том, что Бог здесь и я могуприпасть и поклониться Ему.

Из этих двух источников у нас может естественно родиться мо(литва к Богу. Но и тогда наш естественный порыв очень часто нуж(дается в поддержке привычкой, дисциплиной: все мы знаем, каклегко рассеивается наша мысль, как легко мы устаем делать дажето, что нам нравится делать. Постоянство, стойкость, устойчи(вость, верность — все это обозначает одно и то же: способность небросить все, а продолжать начатое, даже когда естественный порывослабевает.

Говоря о человеческой душе и ее отношении к Богу, Феофан За(творник замечает, что мы должны быть, как правильно настроен(ная струна: если струна перетянута, она лопнет от прикосновения,если она натянута недостаточно, она не издаст нужного звука. Этанастройка самих себя означает то же самое, что говорил апостол Па(вел о тренировке атлета, которая укрепит наши мышцы, даст намгибкость, целеустремленность и разовьет все наши способности.

Люди часто отшатываются от слова «дисциплина». Но дисцип(лина — не подчинение, не покорность, не такое состояние, когдаволя одного сломлена более сильной волей другого. Дисциплина —это состояние ученика, последователя, того, кто нашел учителя ипринял его себе учителем, кто не только расположен, но жаждет ус(лышать всем своим существом, всем умом, всем сердцем каждоеслово, вслушаться в звучание голоса, вглядеться в выражение лица,через видимое уловить невидимое — тот опыт, который лежит запределом слов, слов иногда очень простых, или совета, которыйможет быть озадачивающим; и уловить, узнать любовь за покровомсдержанности, а иногда суровости и требовательности. Дисципли(

О МОЛИТВЕ

195

на — это такая тренировка, которая сделает нас способными про(должать трудный поход именно в том направлении, куда естествен(но стремится наше сердце.

В отношении молитвы это означает такую тренировку ума, кото(рая сделает его способным к неуклонному вниманию, означаетобучение сердца, которое воспитает в нем верность. Но это такжевоспитание воли и тренировка тела, потому что ум и сердце в боль(шей степени зависят от решимости воли и от состояния тела.

Как часто, и не только в отношении молитвы, у нас возникаетпобуждение сделать что(либо: мысль пришла, сердце порывается,но мы не привыкли понудить себя к действию. А если и начинаемчто(то — тотчас выдыхаемся и уже не можем делать чего бы то нибыло.

В Записях отца Александра Ельчанинова (не помню, в той личасти, которая опубликована, или в рукописи) в одном месте гово(рится, что мы не должны допустить ни секунды промедления междублагой мыслью и ее исполнением, иначе тут же закрадется мысль: аправильно ли это? Нужно ли это действительно? Не сделать ли этокогда(то позже? Не сделает ли это кто(то другой? Стоит ли делатьвообще?.. И дело остается не выполненным. Решимость к дейст(вию должна быть незамедлительной, чтобы не дать себе увильнутьот исполнения. Но при этом должна быть и выучка, которая помо(жет нам выполнять начатое дело с постоянством.

Одна из проблем в отношении молитвы — это рассеянность. Воз(никла ли молитва от чувства сиротства — того, что мы воспринима(ем как отсутствие Бога, или, наоборот, потому что мы отозвалисьна чувство Его присутствия, но в результате того, что мы привыклиреагировать на видимое, невидимое присутствие Божие постепен(но как бы бледнеет, становится неуловимым. И вот, чтобы боротьсяс этим, духовные наставники из столетия в столетие учат нас воспи(тывать в себе внимание, собранность. Возьмите короткую молитву,всего несколько слов, которые вы сможете удержать в хрупких рам(ках своего внимания, и произносите их. Соберите все свое внима(ние, понуждая себя отзываться на эти слова всем сердцем, потомучто изначально они родились из вашего же собственного сердечно(го порыва.

Мой духовник учил меня так выполнять вечернее и утреннее мо(литвенное правило: встань перед Богом, закрой глаза, зная, что Онневидимо тут и что никакие видимые подпорки не помогут, а, на(оборот, рассеют внимание, постой безмолвно в Его присутствии,сознавая Его величие, но также и Его любовь, затем перекрестисьсо всем вниманием, исповедуя свою веру этим крестным знамени(ем (попутно напомню здесь, что православное знамение креста де(лают, сложив вместе три первых пальца в исповедание нашей верыв Святую Троицу и согнув к ладони другие два пальца в память Бо(жественной и человеческой природ во Христе). Обычно мы испо(


196

ведуем свою веру Богу, ангелам, святым и самим себе. Но бываютобстоятельства, когда крестное знамение перед лицом ненависти кБогу — единственное, что мы можем сделать, и тогда оно означает,что мы берем на себя крест. И вот перекрестись — и постой спокой(но, затем произнеси одну фразу молитвы, неслышно, собранно, нестараясь возбудить в себе никаких эмоций, но со всем убеждением,отзываясь сердцем на произносимые слова: благословен Бог наш...Затем снова постой спокойно, потом положи земной поклон, про(износя эти же слова, встань и произнеси эти слова снова. И так —все утренние и вечерние молитвы. Потому что цель молитвы — за(печатлеть эти слова так, чтобы они пронизали все наше существо, ипроизносить их со всей правдой, на которую мы способны. Вы ска(жете, что, если молиться так, то утреннее и вечернее правило ста(нут бесконечно долгими. Не бесконечно, но — да, долгими! Но тутможно обратиться к совету Феофана Затворника; он говорит: еслиу тебя время ограничено, то отведи молитве определенное время.Заведи будильник и молись, не думая о времени, не заботясь ни очем, кроме того, чтобы произносить слова молитвы со всем трепе(том, со всем благоговением, со всей убежденностью, на которые тыспособен. И сколько бы ты ни прочитал молитв, пока не прозвонитбудильник, считай, что ты выполнил утреннее или вечернее прави(ло, потому что единственное, что важно, — это чтобы слова молит(вы, мысль, которая в них содержится, чувство, которое оно пробу(ждает, дошли до самых глубин нашего сознания. Очень важнонаучить свой ум быть совершенно устойчивым и собранным.

Но он не может быть ни устойчивым, ни собранным, если мыпытаемся уловить Божественное присутствие вне самих себя. Итут, мне кажется, тоже очень важно не говорить Богу неправдивыхслов, не только таких, которые не выражают наше чувство или нашопыт, но и таких слов, в которые мы не можем поверить, что они —правда. И некоторые духовные писатели советуют произнести та(кие слова, а затем остановиться и сказать Богу: Господи, я произнесслова, которые превосходят меня; они, конечно, правдивы, потомучто они выражают опыт людей, которые больше меня, но я не могуотождествлять себя с ними. Прости мою нечуткость, мою слепоту,помоги мне понять их... И если мы знаем, кто из святых отчеканилслова той или иной молитвы, мы можем обратиться к нему и ска(зать: я говорил твоими словами, они выражают твой опыт Бога исамого себя, который далеко превосходит мой опыт. Помолись обомне! Если можешь, просвети мое понимание. Прими эту мою мо(литву и принеси ее Богу... И если мы будем так молиться, не беспо(коясь о том, прочитали ли мы все положенные молитвы, вероятно,окажется, что мы прочитали всего несколько строк. Но когда(тооднажды мы обнаружим, что, подлинно погрузившись так в однумолитву за другой, мы слились с ними, они стали нашей правдой...Это также предполагает, что, если мы прочитали только неболь(

О МОЛИТВЕ

197

О Т К Р Ы Т О С Т Ь


БРАК, МОНАШЕСТВО, ЦЕРКОВЬ1

Мне был сделан целый ряд предложений, о чем бы нам сегодняпоговорить; и между прочим меня просили поговорить о Церкви, акроме того — о браке и о монашестве. И я хочу попробовать соеди(нить в каком(то отношении эти две темы. Соединяются они в моемсознании следующим образом. Ничего в Церкви не может быть су(щественного, выражающего ее сущность, что не было бы одно(временно выражением всей жизни церковной, то есть не толькоумозрительной, но и каждодневной жизни, делания и человеческо(го творчества. И вот брак и монашество являются двумя аспектамицерковной природы, церковной сущности. Брак и монашество неявляются в церковном опыте просто образом жизни, какой выби(рают одни или другие люди; брак и монашество являются как быдвумя сторонами, двумя выражениями, исчерпывающими собою, сопределенной точки зрения, природу Церкви.

Если вы вчитываетесь в Ветхий, да и в Новый Завет, особенно вкнигу Откровения, вы увидите, что образ брака является образомполноты жизни, завершенности, совершенства жизни. Брак пред(ставляется в этом отношении всеконечной победой любви, то естьпредельным торжеством Бога, но не над человеком: Бог над чело(веком не торжествует, — а торжеством Бога в самом человеке, осу(ществлением всей полноты и Божественной, и человеческой жиз(ни. Ветхий Завет нам дает множество образов полноты, счастья,радости, блаженства в картинах брачной любви, а в Новом Завете, вкниге Откровения, говорится о браке Агнца, о том соединении влюбви — любви уже нерасторжимой, любви и победившей, и побе(доносной, — которая соединяет всю тварь с Богом.

203

БРАК, МОНАШЕСТВО, ЦЕРКОВЬ

1 Беседа в Москве в 1974 г. Первая публикация: журнал Континент. 1993. № 77.

И поэтому брак выражает собой нечто, что является сущностьюцерковной жизни: это чудо, это диво того, что Бог так возлюбилмир, что Своего Сына Единородного дал, чтобы мир был спасен(Ин 3:16), чтобы мир обрел такую бездонную глубину, измерениемкоторой является Сам Бог и только Бог.

А, с другой стороны, Церковь выражается также образом Невес(ты Агнца. Вы, наверное, помните это выражение; некоторым онокажется странным, почти мифологическим, почти сказочным. Чтозначит «невеста Агнца»? Невеста — та, кто сумела так полюбить, стакой цельностью, с такой неразделенностью полюбить, что онаможет последовать за любимым на край света, последовать за ним ив радость, и в горе, быть, где бы он ни оказался. Агнец же в выраже(нии «невеста Агнца» — это Агнец заколения, тот Агнец, о Которомпровозглашал святой Иоанн Креститель, когда увидел Христа: вотАгнец Божий, Который берет на себя грех мира (Ин 1:29); тот Аг(нец, Который в 52—53 главах пророчества Исаии назван Мужемскорбей. В конечном итоге, это Сын Божий, ставший Сыном чело(веческим в действии Воплощения, которое Его сделало одним изнас, брачной любовью Божией к твари.

Но путь Агнца — это крестный путь; Муж скорбей, Христос, Аг(нец, о Котором говорит Ветхий Завет, предназначен к тому, чтобысвою жизнь отдать — отдать свободно, отдать по любви для тогомира, для той твари, которую так возлюбил Бог, что отдал Его дляспасения этой твари. А Невеста Агнца — это тварь, отвечающая налюбовь Божию — любовью; любовью, готовой разделить с Богомвоплотившимся, вошедшим в мир для смерти, и смерти крестной,всю Его земную судьбу.

В этом смысле в Церкви есть два совершенно различных аспекта.Она — чудо встречи Бога и человека, всей твари с Богом, она — чудои ликование о том, что Бог так бесконечно близок и стал таким род(ным, таким своим. Один из отцов Церкви говорит, что слово «Бог»гораздо менее значительно для нас, чем слово «Отец», ибо слово«Бог» означает различие между нами и Им, слово «Отец» подчерки(вает родство: мы — дети Его, мы Ему родные, мы Ему свои. И эточудо Божией любви, которая нам дается и на которую мы можемликующе, радуясь, ответить, есть уже осуществление всего. Вопло(щение Христа — во времени, среди времени, пока еще историяразвивается и течет, но это уже ее полнота, осуществление, этоуже победа, конец — это уже все.

В этом отношении в Церкви есть глубокое ликование, и Цер(ковь — не просто человеческое общество, не просто общество лю(дей, которые во имя Божие собраны, которые послушны Его заве(там, которые живут Его дарами. Церковь — чудо гораздо большее.Это тело, живое тело, организм, который одновременно и Божест(венный, и человеческий, в котором на равных началах — потомучто любовь неравных делает равными — Бог и человек встречают(


204

ся, соединяются, делаются неразлучными. Церковь — место, гдесовершается это чудо встречи, взаимно отдающейся любви, вечно(сти уже пришедшей, победы любви над всякой рознью.

В этом отношении Церковь уже теперь в каком(то смысле содер(жит в себе брак Агнца. Святые — да что я говорю, — не только свя(тые, но и грешники, это знают. В какой(то момент вдруг мы чувст(вуем, что Бог так близок; что Его любовь столь ласкова и тиха, чтотакое счастье — Его знать и быть Им любимым, и посильно отве(чать любовью на любовь.

И вместе с тем именно Церковь, когда мы ее так переживаем, такпонимаем, является предметом нашей веры, а не просто нашегознания, потому что в Церкви бросается в глаза человеческая не(мощь, хрупкость, грех. Но мы знаем, что, несмотря на это, Цер(ковь — больше всего этого. Так бывает иногда в семьях: большая,глубокая, сильная любовь соединила и держит людей, которые ко(гда(то друг друга увидели, какие они есть в глазах Божиих, — обле(ченными в славу, в красоту, глубокими. А окружающие видят по(рой только трудности, напряжение в этой семье, слышат спор и непонимают, что за ним стоит такая глубокая, сильная любовь, чтотолько потому возможен этот спор, это бурное, мучительное ста(новление, что есть эта ничем неколебимая любовь.

Это мы видим в Ветхом Завете между человечеством и Богом; мывидим постоянно спор между Богом и человеком, мы видим, чтоминутами делается темно и тогда в этой темноте сплетаются в му(чительной борьбе Иаков и Ангел Божий. И, пока темно, эта битвабудет продолжаться, и будет преодолевать то Ангел — то грешник,то Бог — то человек. Но в этом сплетении сил, в этом противопос(тавлении, в этом борении происходит нечто очень глубокое, пото(му что, когда рассветает, Иаков поднимает глаза и узнает, что онвсю ночь боролся с Ангелом, и кланяется ему в землю, и просит егоблагословения (Быт 32:24 и сл.).

Так бывает и в Церкви. Есть видимое: это борьба Иакова с Анге(лом в потемках непонимания, в потемках становления, в какой(томуке неполноты, которая рвется к полноте и потеряла к ней путь. Ивместе с этим, самое борение говорит о том, что Бог и человек свя(зались неразлучно, навсегда друг с другом и что ничто не может ихдруг от друга оторвать. В этом — чудо Церкви: в ее мучительномстановлении, в ее мучительной внутренней жизни, где человече(ское и Божественное переплелись, становятся едиными, но еще невсегда в каждом из нас достигли этого единства. И, однако, это ужевстреча навсегда, это уже соединение навсегда, это уже какое(топредчувствие, а минутами и предвкушение того, что придет время,когда борение будет преодолено и останется только несказаннаярадость твари, соединившейся со своим Творцом.

Но есть еще другой аспект Церкви, на который я указывал: Не(веста Агнца. Каждый из нас, каждая душа, каждый человек в своем


205

становлении сплелся в борьбу с Богом, но одновременно мы —вместе с Богом, потому что любовь и вера нас с Ним соединили.Мы в этом мире являемся тем местом, где живет Господь. Церковь,место встречи, является тоже в этом мире местом Божественногоприсутствия. Церковь в этом мире так соединена с Богом, что онаидет путем Христа. Иногда нам кажется недоуменным, как это воз(можно. Какова наша связь с Христом, каким образом можем мыбыть так с Ним едины, что Он мог Своим ученикам сказать: какМеня послал Отец, так и Я вас посылаю (Ин 20:21)?

Если задуматься над тем, как мы делаемся Христовыми, можнообратиться к образам Нового Завета и Ветхого Завета. Апостол Па(вел нам говорит, что мы — дикая маслина, привитая к крепкой, жи(вой маслине тела Христова (Рим 11:17 и сл.). Если задуматься надэтим образом, как можно себе это представить? Вот стоит живонос(ное, животворное древо и вокруг — целый лес растений. Живонос(ное древо укоренено в Боге, живоносное древо — Христос — живоБожественной жизнью, а мы все вросли в землю своими корнями, изнее мы черпаем свою жизнь. Но то, что мы берем от земли, она в своевремя возьмет обратно: земля еси и в землю отыдеши... И вот Гос(подь, как мудрый садовник(спаситель, обходит сад, где умираютдеревца и растения. Среди этих растений Он вдруг обнаруживает од(но какое(то, которое способно на жизнь: новую, вечно новую, веч(ную жизнь, и Он отделяет это растение, эту веточку от ее корня. Онотрывает ее от временного источника временной, преходящей жиз(ни, и, вырванная из своей среды, отделенная от своих корней, этаветочка чувствует, что течет из нее жизнь, что только смерть ей оста(ется. Но садовник произвел надрез на ветке живоносного древа, ирана к ране он приложил умирающую веточку к живоносному ство(лу; рана к ране, кровью, жизнью своей это живоносное древо долж(но вернуть жизнь умирающему ростку. И эта жизнь пробивается,пробивается упорно, настойчиво, бежит по тонким сосудам этой ди(кой веточки, проникает в самые отдаленные места, пробивается всамую глубину каждой клеточки, и везде она несет жизнь, так чтооживает все, что только способно жить. Она не вытесняет природ(ную особенность этой веточки, она всему дает новую силу жизни.

И веточка начинает жить, потому что она — на живоносном ство(ле, жить своей жизнью и вместе с той жизнью, которая ее во всемпревосходит. Это апостол Павел называл: не я живу, а живет во мнеХристос (Гал 2:20). Разливается жизнь Божественная, вечная, не(преодолимая, неумирающая жизнь и заменяет собой временную,хрупкую, неустойчивую; и веточка делается самой собой, достигаетсвоей красоты, расцветает. Христос, согласно 15(й главе Евангелияот Иоанна, говорит о нас как о веточках на виноградной лозе: покапребудете во Мне, принесёте плод.

Это соединение со Христом и есть условие нашей жизни, и этосоединение так же крепко, так же совершенно между человеческой


206

жизнью и душой и Спасителем, каково соединение дикой веточкис животворным древом. Тогда делается понятно, каким образомХристос может сказать: как Меня послал Отец, Я вас посылаю, —потому что мы и Он в каком(то отношении теперь стали одно. Таже жизнь бьет ключом и в нас, и в Нем. Если мы ее отдадим, проль(ем, истощим, это будет Божественная жизнь и кровь. И все, что бы(ло в истории правдой о Христе, должно неминуемо стать правдой онас: как Отец возлюбил мир и отдал Своего Единородного Сына,так Отец, Который любит мир, и нас отдает для спасения мира.

Но в образе апостола Павла это все кажется таким простым: вет(ка, садовник... А как же мы соединяемся со Христом так тесно иглубоко, что все, что о Нем можно сказать, можно сказать и о нас?Любовью, верой... И мы знаем, что это возможно. Мы говорим осмерти, о жизни. Если мы кого(нибудь любим большой, крепкой,простой человеческой любовью, то его жизнь делается нашей жиз(нью, что с ним случается — для нас важнее, чем то, что случается снами, он или она — в центре нашей жизни. Так было с апостоламипо отношению ко Христу: постепенно, через любовь, через веру Онстал для них самой Жизнью, потому что их любовь была такова, ихвера в Него была такова, что, изыми Его из жизни, оставалось бытолько существование, но жизни не было бы.

И это соединение наше со Христом, это наше единение с Ним —каждого из нас, как члена тела по отношению к самому телу (это,опять(таки, образ апостола Павла) — так тесно и так глубоко, чтооно делает нас друг по отношению к другу одним телом, единым ка(ким(то существом, всецелым человеком или человечеством, тем,что Священное Писание называет Новым Адамом: просто челове(ком, обновленным через соединение со Христом. Святой ИринейЛионский, размышляя над тем, как тесно, как неразлучно мы свя(заны со Христом, говорит, что, если действительно мы так едины сНим, то уже нельзя сказать, что есть Единородный Сын Божий идети Божии по какому(то приобщению. Он говорит, что через на(ше единство с Единородным Сыном мы делаемся все вместе, какновое человечество, как Церковь, единородным сыном Божиим.

Опять(таки, это — торжество любви, которая стирает все прегра(ды, делает неравных равными, соединяет за пределами всякого во(ображения любящих и любимых. И если мы действительно любимХриста, если действительно любим Бога любовью Христовой, томы можем следовать за Агнцем, как невеста, с Ним войти в областьсмерти, в область страдания, в область греха, в область богоостав(ленности, сойти в глубины и в самые мрачные тайники человече(ского ада и внести в них, как Христос это сделал, свет, жизнь и по(беду любви.

И вот в Церкви брак и монашество являются выражением этогосложного сочетания уже одержанной победы и испытанного тор(жества любви — и того крестного пути, который должен привести


207

носным, спасительным крестом, на котором должен быть распят иумереть Ветхий Адам в каждом из нас. А в монашестве — потомучто Воплощением, и Крестом, и сошествием в ад, и Воскресением,и Вознесением, и даром Святого Духа уже одержана победа Божия,есть ликование о Царстве Божием, которое уже пришло, котороемы можем уже вкушать в таинствах, в молитве и в самой тайнеЦеркви, которая есть встреча Живого Бога с каждым человеком исо всеми нами, животворящая встреча, которая уже теперь естьВечность.

На этом я кончу свою беседу; возможно, многие из вас нашли еетрудной или, во всяком случае, очень странной по подходу. Но по(думайте над ней, подумайте над своим опытом жизни, и вы увидитев том, что я говорил, гораздо больше простой, прямой, опытнойправды, чем может показаться сначала.


214

БРАК И СЕМЬЯ1

Относительно энциклики, мне кажется, уместно поставить рядвопросов. Прежде всего, отправная точка ее, а именно утвержде(ние, будто целью брака является деторождение, не только спорна,но для православного богословия просто неприемлема. Цель бракаесть брак. Рождение детей — его составная часть, но в брак не всту(пают для того, чтобы иметь детей, в брак вступают для того, чтобыосуществить жизнь взаимной любви, то есть преодоление индиви(дуальной изолированности, расширение личности, которое одиннемецкий автор называет «жизнью единой личности в двух лицах».

Здесь перед нами первый, чрезвычайно важный момент, ибо ес(ли действительно брак определяется деторождением, то, мне ка(жется, рушится вся энциклика: ведь проблема исключения зача(тия — вовсе не вопрос применяемых методов. Если цель брака —рождение детей, то всякое действие, направленное против этого,является посягательством на брак в главной его цели. Следователь(но, любые противозачаточные методы, искусственные или естест(венные, и даже супружеское воздержание, имеющее целью исклю(

215

БРАК И СЕМЬЯ

1 Под этим заглавием публикуется ряд текстов, объединенных тематически: сокра(щенный перевод с французского отклика митрополита Антония на энциклику па(пы Римского Павла VI Humanae vitae (1969), ответы на вопросы, обращенные к ав(тору во время различных встреч в Москве, Мысли о религиозном воспитаниидетей, собранные из разных бесед и выступлений. Энциклика Humanae vitae,обнародованная в 1968 году, была ответом на давно назревшую в КатолическойЦеркви необходимость внести ясность в вопрос «контроля рождаемости» — приме(нения противозачаточных средств — и подтвердила существовавшее ранее катего(рическое запрещение католикам применять эти средства, сопровождавшееся реко(мендацией пользоваться естественными возможностями с этой целью. Энцикликавызвала бурную реакцию, коснувшись смежных вопросов, например папскогоавторитета и целибата духовенства. Предлагаемая ниже беседа дает представлениео православном взгляде на существо вопроса.

чить деторождение, есть грех, посягательство на главную цель брака;этот момент в энциклике лишен логики и не выдерживает критики.

Думаю, что одна из проблем, которые здесь встают, — это про(блема оценки телесных отношений между двумя человеческимисуществами в браке. На основании энциклики в целом и всего ееконтекста создается впечатление, что телесная жизнь в браке рас(сматривается здесь просто как плотские сношения в том отрица(тельном смысле, который придает этому выражению аскеза. Здеськак бы раздвоение сознания: с одной стороны, брак по самому оп(ределению направлен на деторождение, а, с другой стороны, физи(ческие отношения отмечены печатью некой уродливости, с нимисвязывается представление дефективности. Очень ясно чувствует(ся, что идеал здесь — жизнь монашеская, жизнь воздержания. Со(вершенно иное — в православном богословии. У нас существуетбогословие материи, богословие тела, основанное на том положе(нии, что Бог создал человека как существо не только духовное илидушевное, но также и материальное, связанное с совокупностьювсего видимого и осязаемого творения, — богословие, основанноепрежде всего на Воплощении. Воплощение это не просто Божест(венный акт, в котором Бог становится человеком; это такое Боже(ственное действие, в котором Бог принимает на Себя видимое иосязаемое вещество созданного Им мира. Он соединяется не толь(ко с человечеством, Он соединяется с космической реальностьюматерии, и наше отношение к материи очень отлично от так частовстречающегося монофизитского отношения к ней.

Третий момент — это развитие только что сказанного, а именнонаше отношение к половому воздержанию в браке. Слово «цело(мудрие», несколько раз встречающееся в службе брака, часто пони(мается как относящееся к плоти, к аскезе. Но в действительностицеломудрие во всем объеме этого понятия есть нечто гораздо болееширокое — оно охватывает одновременно человеческий дух, тело идушу. И это особенно бросается в глаза в службе брака, где мы про(сим Господа даровать вступающим в брак целомудрие и радость ви(деть «чада чад своих». Целомудрие не есть что(то несовместимое сдеторождением. Целомудрие — это внутреннее состояние, опреде(ляющееся не физическими категориями, а отношением: духовнымотношением, отношением души и отношением тела.

У апостола Павла, которого часто обвиняют в непониманиивзаимоотношений между мужчиной и женщиной, есть ряд выра(жений, на которых уместно остановиться. Одно из них вошло вангликанскую службу бракосочетания. Там говорится, что брак —это «врачевство от блуда», и то, как толкуется эта фраза и эта мысль,кажется мне глубоко ошибочным. Толкование чрезвычайно рас(пространенное в умах и на устах людей заключается в том, что, есличеловек состоит в браке, у него нет больше оснований искать не(чистоты где(то на стороне — «ходить за чужой плотью», как гово(


216

рится в Священном Писании. В действительности же в богословиинеразделенной Церкви ясно видно, что дело вовсе не в этом. Одиниз древних авторов говорит, что пока юноша не полюбил, он ок(ружен мужчинами и женщинами; как только сердце его откры(лось для любви к кому(то, к чьей(то личности, то рядом с ним —его возлюбленная, а вокруг него — люди. Иными словами, един(ственное основание для подлинного целомудрия, то есть внутрен(него и внешнего состояния, когда человек не стремится ни к чемувне тех отношений, какими является эта единственная любовь, —есть любовь, единственность любви, тот факт, что истинно любитьможно только одного человека, а все другие люди входят, каждый вотдельности и все, в нейтральную категорию: это люди, это большене мужчины и женщины, не существа, обладающие полом. Нолюбимый человек тоже не есть то, что на современном языке на(зывают «сексуальное существо». Это лицо другого пола, но и здесьпонятие пола далеко выходит за рамки пола физического: оно оп(ределяется в категориях мужественности и женственности, оно ох(ватывает и характеризует человека в каждой детали его существа, ане просто с точки зрения продолжения рода. Кроме того, апостолПавел ясно указывает, что в этом единственном, незаменимом от(ношении брака открытие одного человека другим всегда имеет глу(бину духовного порядка — иначе нет данных для брака. И в этих от(ношениях тело одного полностью принадлежит другому не в томсмысле, что он может распоряжаться им насильственно, без благо(говения, без уважения, а в том смысле, что поскольку два тела со(ставляют уже одно, то и жизнь едина как жизнь четы и нет жизни,которая принадлежала бы одному или другому отдельно.

Но, с другой стороны, апостол Павел утверждает также, что обасупруга могут удаляться друг от друга — не отказывать другому вблизости, а позволить другому отойти ради их духовной жизни. Бы(вает время молитвы, бывает время духовного углубления, время,когда человеческое существо соединяется с Богом особым обра(зом, когда благодать и опытное познание овладевают не только ду(хом его, не только его психологическим и умственным «я», но дажеи телом. Есть моменты, когда всякие физические отношения, даже,как это видно из житий святых, самое простое прикосновение ста(новится невозможным, ибо благодать, как пламя, овладела этимсуществом, и нет больше места ни для чего до тех пор, пока эта да(рованная и принятая благодать не станет едино с человеком такглубинно, что сделается общим достоянием. Но мне кажется яс(ным, что воздержание тут является не актом отвержения, когдаодин из супругов отворачивается от другого, отказывает другому вблизости, но ситуацией, в которой их взаимоотношения рассмат(риваются в другом плане.

В книге Бытия, в первой главе, сотворение человека поставлено водин ряд с сотворением всех живых существ, и именно внутри это(

БРАК И СЕМЬЯ

217

то до какого(то момента — до 14(й, 18(й, до 28(й недели — Он былне человеком и не рождающимся Богом? Нет, в момент зачатия за(родыш ребенка уже является человеком, его уничтожение являетсяубийством человека. На это надо смотреть прямо и серьезно, ника(кого извинения в этом отношении нет. Аборт является результатомили распущенности людей, которые не принимают никаких мердля того, чтобы не зачать ребенка, или говорит о совершенном бес(чувствии к человеческой жизни. С точки зрения Церкви, с точкизрения Евангелия, да просто с точки зрения здравого человечест(ва, — это преступление. Вот единственное, что можно об этомсказать.

Те женщины, которые совершают аборт, не знают, какие будутпоследствия, и психологические, и физиологические. Бывает нетак мало случаев, когда женщина, совершившая аборт, впоследст(вии больше ребенка не может иметь. И тогда действительно онавпадает в отчаяние, она оказывается лишенной той радости мате(ринства, от которой она отказалась в какой(то момент и о которойона теперь мечтает совершенно напрасно.

Но кроме того и психологически рано или поздно бывает, что че(та или отдельный человек вдруг опомнится, вдруг поймут, что онисделали, поймут, что то, что они совершили, непоправимо; живоесущество было ими уничтожено, лишено жизни, которую они самитак ценят и так любят.

Я думаю, что к этому можно прибавить для верующего еще одно.Бывает, что человек совершит грех, и этот грех должен быть так илииначе исправлен. С человеком, с которым мы поссорились, можнопримириться. Зло, которое мы сделали человеку, можно иногда ис(править. Но отнять жизнь у живого существа — непоправимая по(теря. Единственное, что можно сделать, — это молиться Богу о том,чтобы Он дал вечный покой этой душе, которой мы не дали воз(можности воплотиться и стать живым человеком. Я думаю, чтоздесь есть какой(то зачаток надежды, что, действительно, передБогом всякое зачавшееся существо является живым существом.Ему надо дать имя, надо о нем молиться и надо до конца жизни ка(яться в том, что это живое существо было — по легкомыслию, понецеломудрию, по какой(то жадности телесной или душевной —лишено жизни. Это дело покаяния. Но покаяние бессмысленно, ес(ли оно не приносит плода, и когда говорят о том, что бывают повтор(ные аборты, это значит, что человек не продумал и не понял еще, чтосовершил. Плодом, результатом покаяния должно бы быть созна(ние, что этого никогда больше сделать человек не сможет.


230

ПРАВОСЛАВНАЯ ФИЛОСОФИЯ

МАТЕРИИ1

Слишком часто мы, по привычке, по инерции, по лени ума, нетолько неверующие, но и верующие, думаем о материи, будто онаинертна, мертва. И действительно, с точки зрения нашего субъек(тивного опыта, это большей частью так. Но с точки зрения филосо(фии материи, с точки зрения ее соотношения с Творцом, Которыйдержавным словом ее призвал из небытия к бытию, это не так: все,Богом сотворенное, имеет жизнь, — не то сознание, которым мыобладаем, а иное. В каком(то смысле, все, Богом сотворенное, мо(жет участвовать радостно и ликующе в гармонии твари. Иначе, ес(ли бы материя была просто инертна и мертва, то всякое Божиевоздействие на нее было бы будто магическим, было бы насилием;материя не была бы послушна Ему, те чудеса, которые описаны вВетхом Завете или в Новом Завете, не были бы чудесами, то есть де(лом послушания и восстановления утраченной гармонии. Это былибы властные действия Бога, против которых материя, сотвореннаяБогом, не могла бы ничего. И это не так. Все сотворенное живет, накаждом уровне тварной жизни, своей особенной тварностью. И ес(ли мы могли бы в нашем очень часто холодном, тяжелом, потем(невшем мире уловить то состояние материи, которое нам большенедоступно, потому что мы ее видим не Божиими глазами и не из(нутри духовного опыта, мы видели бы, что Бог и все Им сотворен(ное связаны живой связью.

Это очень важно для нашего религиозного сознания, потому чтона этом основано очень многое не только в нашей религиозной ве(ре, но и в нашем религиозном опыте. В нашей религиозной вере сэтим связано понятие чудес, связана самая возможность и значи(

231

ПРАВОСЛАВНАЯ ФИЛОСОФИЯ МАТЕРИИ

1 Лондон (1974).

тельность Воплощения, то есть того, что Бог облекся плотью, со(единив с Собой материю этого мира. С этим связана мысль о том,что в Своем Вознесении Господь эту нашу плоть, опять(таки, мате(рию, Им же созданную, унес с Собой в глубины Троической тайны.

С другой стороны, когда мы говорим о преображении всей твари,которого ждет человечество верующее, мы о том же говорим: не отом, чтобы мертвая материя засияла мертвым блеском, а о том, что(бы она засияла изнутри обновленной и возрожденной жизненно(стью, чтобы в ответ на Божие прикосновение, на приобщение к Бо(жией благодати она ликующе начала жить. И в этом тоже — и этоочень важно для нас — глубина и значение таинств. Таинства — этоне пустые обряды, это события, в которых человек своей верой, тоесть уверенностью, что Бог есть, доверием к Нему, любовью к Не(му, отдает Богу и вводит в область небесного, высвобождает мате(рию, возвращает ее к первичной или конечной славе и свободе. Иматерия, освященная этим освобождением, этой пронизанностьюБожественной благодатью, в свою очередь, возвращаясь к нам,прикосновением, приобщением обновляет нас в той мере, в кото(рой мы способны это воспринять и вместить. А что это так, мы ви(дим из религиозного опыта: именно, что через нашу плоть, черезнашу вещественность Бог может на нас воздействовать. Непонят(но, но безусловно.


232

О ПРИЗВАНИИ ЧЕЛОВЕКА1

Мы все больше осознаем необходимость беречь природу и пре(дотвратить разрушение животного и растительного мира, котороесейчас приобрело очень страшные масштабы. В связи с этимупотребляется слово кризис. «Кризис» — слово греческое, котороезначит в конечном итоге суд. Критический момент — тот, когдаставится под вопрос все прежнее. Понятие кризиса как суда оченьважно: это может быть суд Божий над нами, это может быть судприроды над нами, момент, когда природа с негодованием, с воз(мущением отказывается с нами сотрудничать. Это может тоже бытьмомент, когда мы должны себя самих судить и во многом осудить.Вопрос о том, что мы за последние полстолетия сделали с нашейземлей, ставится нашей совестью. Суть его не в том, что нам выгод(но, чтобы земля была плодородна и все происходило бы на ней какможно лучше, а в том, какова наша нравственная ответственностьперед миром, Богом сотворенным по любви и с любовью, миром,который Он призвал к общению с Собой. Разумеется, каждая тварьобщается с Богом по(разному, однако нет такой твари, которая сБогом не может иметь какого(то общения; иначе понятие о чудебыло бы невозможно. Когда Христос приказывает волнам улечься,ветру успокоиться, — это говорит не о том, что у Него есть какая(томагическая власть над природой, а о том, что живое слово Бога ка(ким(то образом воспринимается всякой Его тварью.

Кроме понятия о суде, которое содержится в слове кризис, есть внем еще другое понятие, которое я услыхал недавно. То же самоеслово, которое мы произносим как кризис, суд над собой, на ки(тайском языке значит «открывающаяся возможность». И это очень

233

1 Беседа в Лондоне в 1991 г. Первая публикация: журнал Человек. 1993. № 3.

важно. Понятие суда говорит о прошедшем, но когда ты себя оце(нил, когда ты оценил положение, в котором находишься, когда тыпроизнес суд над собой, следующий шаг — идти вперед, а не толькооглядываться назад. Действительно, в момент суда человек загля(дывает глубоко в свою совесть, всматривается в то, что он совер(шил — и лично, и коллективно как человечество, и дальше думает,куда идти. И в тот момент, когда мы начинаем думать о будущем,мы говорим о возможном. Мы не дошли еще до такого момента,когда нет ни возврата, ни пути вперед. Когда никакого пути не бу(дет ни в прошлое, ни вперед — наступит конец мира, мы до этогоеще не дошли. Но все мы ответственны за что(то в этой природе, вкоторой живем, мы все отравляем землю, отравляем воздух, все мыпринимаем какое(то участие в разрушении того, что Бог создал. Ипоэтому хорошо бы нам задуматься над тем, какова связь междуБогом, сотворенным Им миром и человеком. На этом я и хочу оста(новить ваше внимание.

Первое, что явно из Священного Писания: все существующеесотворил Бог. Это значит, что Он Своим державным словом вызвалк бытию то, чего раньше не было. Причем вызвал к бытию для того,чтобы всему дать блаженство, все привести к состоянию святости исовершенства. Если можно так выразиться, в момент, когда Богтворил человека и другие твари, Он их творил из любви, творил их,чтобы с ними поделиться тем богатством, которое Ему Самомупринадлежит. Больше того: не только богатством, которое Емупринадлежит, но даже как бы и Самим Собой. Мы знаем из Посла(ния апостола Петра, что наше человеческое призвание (как оно от(ражается на остальной твари, мы подумаем дальше) — не толькознать Бога, не только поклоняться Ему, не только служить Ему, нетолько трепетать перед Ним, не только любить Его, но, в конечномитоге, стать причастниками Божественной природы (2 Пет 1:4), тоесть именно приобщиться Богу так, что Божественная природа нампрививается и мы становимся подобными Христу в этом отноше(нии. Святой Ириней Лионский в одном из своих писаний употре(бил замечательное и, может быть, даже страшное, во всяком слу(чае, величественное, выражение. Он говорит, что в конце времен,когда вся тварь дойдет до полноты своего существования, когда че(ловек дойдет до своей полноты, все человечество в единении с Еди(нородным Сыном Божиим силой Святого Духа станет единород(ным сыном Божиим. Вот наше призвание в конечном итоге. Но этоне значит, что человек призван к этому, а остальная тварь — нет. Ия хочу обратить ваше внимание на несколько моментов библейско(го рассказа о сотворении.

Мы читаем рассказ о том, как Бог произносит слово — и начина(ется то, чего никогда не было раньше, зачинается, появляется в бы(тие то, чего не было. И первым появляется свет. Есть (правда, небиблейское, но восточное) сказание о том, что свет рождается от


234

слова. И это замечательная картина: Бог произносит творческоеслово — и вдруг возникает свет, который является уже началом су(ществования реальности. Дальше мы видим, как другие твари об(разуются велением Божиим, как бы шаг за шагом совершенству(ясь, и доходим до момента, когда создается человек. Казалось бы,человек является (и это действительно так и по Священному Писа(нию, и даже по самому простому, земному опыту) вершиной творе(ния. Но рассказ о создании человека очень интересен. Нам не гово(рится, что Бог, создав самых высоких, развитых животных, дальшеделает следующий шаг, чтобы еще более совершенное живое суще(ство создать. Нам говорится, что, когда все твари созданы, Бог беретглину земную и творит человека из этой глины. Я не хочу сказать,что это описание того, что совершилось, но этим указано, что чело(век создан из основной как бы материи всего мироздания. Разумеет(ся, из этой же материи созданы другие существа, но подчеркнутоздесь, что человек не в отрыве от других существ, что он как бы в кор(не существования всех тварей, что он создан из того элементарного,основного, из чего все остальные твари вышли. И это как бы нас де(лает родными не только — как неверующий бы сказал — «самым вы(соким формам животного мира», это нас делает родными и самымнизким тварям земным. Мы созданы из того же материала. И этоочень важно, потому что, будучи родными всему тварному, мы име(ем прямое соотношение с ним. И когда святой Максим Исповедник,говоря о призвании человека, пишет, что человек создан из элемен(тов материального мира и из элементов духовного мира, что он при(надлежит и духовному миру, и вещественному, он подчеркивает, чтоблагодаря этому, содержа в себе и вещественное, и духовное, чело(век может привести все созданные твари к духовности и привести ихк Богу. Это — основное призвание человека.

Это очень важный момент, потому что дальше приходит другоймомент — момент воплощения Слова Божия. Бог становится чело(веком, Господом нашим Иисусом Христом. Он рождается от Девы,Он получает полноту Своего человеческого естества от Богороди(цы. Полноту Своего Божества Он от века имеет от Бога и Отца.Слово стало плотью, как говорит евангелист Иоанн, вся полнотаБожества обитала в Нем телесно (Кол 2:9). Он полностью Бог, Онполностью человек. Он совершенный человек потому именно, чтоЕго человечество соединено с Божеством нераздельно и неразлуч(но. Но вместе с этим обе природы остаются собой: Божество не де(лается веществом, и вещество не делается Божеством. Говоря обэтом, тот же самый Максим Исповедник дает такой образ. Есливзять меч — холодный, серый, как бы без блеска — и положить его вжаровню, через некоторое время мы его вынимаем — и меч весь го(рит огнем, весь сияет. И настолько огонь, жар пронизал, соединил(ся с железом, что теперь можно резать огнем и жечь железом. Обеприроды соединились, пронизали одна другую, оставаясь однако

О ПРИЗВАНИИ ЧЕЛОВЕКА

235

Вот в каком мире мы живем, вот к чему мы призваны, вот какаябыла данность. Вот наше православное представление о том, каковмир и как Бог с этим миром связан: не только как Творец, Которыйпросто творит и остается чужим Своей твари. Даже художник не ос(тается чужим тому, что он творит: всякий может узнать руку худож(ника или его печать на его творчестве. Здесь же речь идет о другом.Бог не просто творит и отпускает жить тварь, Он с ней остается свя(занным и зовет ее к Себе, чтобы она выросла в полную меру данныхвозможностей: из невинности — к святости, из чистоты — в преоб(раженность. Вот представление, которое есть у нас в ПравославнойЦеркви о тварном мире, о соотношении Бога с человеком и со всейтварью, без исключения, и о роли человека. Тогда становится по(нятен, с точки зрения Православной Церкви, вопрос о нашей ролив том, что мы сейчас делаем с землей. Вопрос стоит не так: «то, чтомы делаем с землей, нас погубит», но: «то, что мы делаем с землей,является нарушением нашего человеческого призвания». Мы самисебя губим и мы закрываем путь другим тварям к преображеннойжизни.


240

И Т О Г И


ИТОГИ

ИТОГИ ЖИЗНИ1

I

Из года в год мы собираемся дважды — Великим и Рождествен(ским постом — для того, чтобы провести тихий день, освобожден(ными от обычного хода жизни, перед лицом собственной совести,Божией правды, Жизни (через заглавное «Ж»), перед лицом Бога.И вопрос, который я ставлю себе каждый раз и на который отвечаюкаждый раз с возрастающим чувством тревоги и боли, следующий:какой плод всего этого? Изо дня в день мы живем перед лицом Бо(жиим, изо дня в день мы взрослеем, а затем стареем. Мы слышимЕвангелие, проходят перед нами образы тысяч святых, из которыхмногие — родные нам русские святые. Мы восхищаемся словамиХриста, бывает — душа затрепещет, проснется; и потом мы возвра(щаемся к той же серой, обессмысленной жизни. Мы просто про(должаем существовать, научившись как(то дотерпеть жизнь, покаона у нас не отнимается. И это так печально, потому что когда мыдумаем о ранних христианах, вспоминаем святых, да вообще гля(дим вокруг себя на людей, проснувшихся внутренне и не дающихсебе заснуть, не дающих себе окоченеть, — как они бывают пре(красны! Доносится до нас евангельское слово так звучно, так силь(но. Эти слова говорил Сам Христос — не на русском языке, не наанглийском, не на славянском, но те же самые слова, и они насы(щены всей силой, всей благодатью, всей личностью Сына Божия,Который стал Сыном человеческим. Они доносятся до нас мощ(ным гудением, как колокол. И неужели они, как колокол, должныотзвучать и не принести плода?

Когда мы смотрим на свою жизнь, можем ли мы узнать в ней от(звук того мощного колокола, который зовет нас к жизни? Или на(

243


ши души остаются такими же безнадежно(беспечальными: и безнадежды, и даже с потухшей печалью? Что их может разбудить, чтонас может потрясти? Скоро мы будем читать канон Андрея Крит(ского, там тоже есть слова: «бессильно Евангелие, напрасны про(рочества». Неужели это и о нас можно сказать — и в течение боль(шей части нашей жизни, и в течение, может быть, недолгого остаткажизни, потому что мы все под Богом ходим и, как говорит службапохорон, «и здоровые, и младые умирают», а не только люди, про(жившие долгую жизнь и естественно склоняющиеся к земле?

Что же нам сделать, какие слова найти? Я сейчас не о том говорю,будто я ищу слова, потому что, конечно, человеческие слова никогоне разбудят, но каким образом могут, могли бы дойти слова Хри(стовы до нас так, чтобы нас привести к жизни? И вот, когда я заду(мываюсь над собой и над многими, кто приходит ко мне на испо(ведь, на беседу уже много лет теперь, больше тридцати лет здесь,меня поражает, что как бы непроходимой гранью, стеной непро(битной внутри нас самих, между нами и жизнью, между нами ипростором, свободой и радостью стоит сам человек, заграждая себепуть. Потому что большей частью все внимание каждого из нас об(ращено на самого себя, на то, что он думает, на то, что он чувствует,на то, что он делает, на то, что ему другой человек сказал доброе илизлое, на то, чего он ожидает от жизни, на то, что жизнь ему дала илиукрала у него. И все сводится к тому, что в нашей жизни звучитединственное слово: «я». Я сам, я, я — все время; моя жизнь тяжела,меня обидели, меня обошли, я радуюсь, и так далее. Так, наверное,было с самого начала времени, и неудивительно после этого, чтоХристос первым условием того, чтобы человек куда(то мог дви(нуться, мог вырваться из этого плена, ставит отречение от себя: ес(ли кто хочет по Мне идти, да отвержется себя, да возьмет крест свойи да грядет по Мне (Мф 16:24).

Но что значит это отречение от себя? Большей частью мы дума(ем, что отречься от себя значит устроить себе жизнь, лишеннуюрадостей, жизнь, где все является жертвой, где ничего не остается,что могло бы сердце согреть, ум озарить, — и это не так. Потомучто то «я», от которого нам велено отречься, то «я», которое стоитнепроходимой преградой между полнотой жизни и мной, — это невсе «я». Это какой(то поверхностный, мелкий человек, заслоняю(щий собой весь горизонт, не дающий мне самому быть тем боль(шим человеком, которым каждый из нас мог бы быть и стать. От(вергнуть себя значит первым делом понять, что сосредоточитьвсю жизнь на том мелком человеке, каким мы являемся в повсе(дневности, равносильно тому, чтобы свести жизнь к таким разме(рам, к такой тюремной узости, в которой можно только задох(нуться. И мы на самом деле в этой тьме задыхаемся. Первое, чемумы должны научиться, когда в любом состоянии, при любых об(стоятельствах, встает мысль: «А что я?» — сказать себе: «Отойди от

ИТОГИ

244

меня, сатана, отойди от меня, противник, ты думаешь только отом, что земное, а не о том, что Божие, — отойди! Ты мне надоел!Неужели я буду еще, и еще, и еще в жизни видеть только себя са(мого, склонять слово «я» во всех падежах, сводить все только к то(му, что для меня — отрада, для меня — страх, для меня — горе, дляменя — скука? Неужели вся жизнь может свестись к этому?» — какона на самом деле сводится, почему она и не жизнь, почему она —тоска, бесплодность для самого человека и для всех окружающих,почему нам так скучно с самими собой и другим так невыразимоскучно с нами. И вот первое, чему мы должны учиться, — это привсех обстоятельствах себе сказать: отойди в сторону, дай мне вгля(дываться в даль, в простор, в глубину! В этой большой, широкой,глубокой жизни и я найду себе место, но жизнь во мне не найдетместа; человек может влиться в жизнь, но всю жизнь ограничитьсобой нельзя.

Помню, как(то я шел с пожилой, горькой русской женщиной иона все говорила, говорила, говорила только о том, как жизнь ееобошла, как люди ее обидели, как все бессмысленно, как все зло.Остановилась перед кустом колючек и говорит: «Вот вся жизнь!». Аза этим кустом — весь простор южного берега Франции: горы, а загорами — широкое море, все облитое солнцем, все сияющее лет(ним светом. И я помню, как я ей сказал: вот так вы на жизнь исмîтрите — только на этот колючий куст, и никогда вам не пришлов голову посмотреть через этот куст или мимо него на всю даль, вкоторой вы живете, на всю эту необозримую красоту!

С жизнью ее так и было: она видела только колючий куст. Нокто из нас этого не делает в той или иной мере? Когда мы молоды,нас увлекает наша сила, наше участие в жизни, наша реальная илимнимая способность строить жизнь, и поэтому мы сосредоточенына себе, на крепости своей, на возможностях своих. Потом прохо(дят годы, и мы уже встретились с тем, что жизнь не гнется, чтожизнь противится нашему усилию, что она ставит свои требова(ния, что она не сдается, что не сдаются и люди вокруг нас, потомучто они тоже хотят гнуть жизнь и строить ее по(своему, а не по(на(шему. И мы тогда жестеем; но, жестея, мы продолжаем быть со(средоточенными на самих себе: мы должны устоять, мы должныпобедить, мы должны проложить свой путь — и опять не видим нижизни, ни людей вокруг себя, проходим мимо каждого и всех, ми(мо каждого события. Потом, может быть, вспомним, а когда оноперед нами раскрывается, разверзается, мы его даже не видим, мытолько смотрим, что в нем есть такого, что можно использоватьили что в нем для нас опасно, страшно, вредно. А когда стареем,тогда начинаем или горько вспоминать то, что было, и с горечьюдумать о том, что могло бы быть, или уходим в себя и делаемся ужевполне для других бесплодными: очень, очень мало людей умеютстареть так, чтобы старость была, в своем роде, победой жизни, а


245

не постепенным угасанием, которое завершится последним пора(жением смерти.

Когда я думал об этой беседе, я вовсе не думал говорить то, чтосейчас сказал: я думал, что скажу нечто о старости, о том, как мыможем научиться стареть. И мне вспомнилось стихотворение Бара(тынского.

Были бури, непогоды,Да младые были годы!В день ненастный, час гнетучийГрудь подымет вздох могучий;Вольной песнью разольется,Скорбь(невзгода распоется!А как век(то, век(то старыйОбручится с лютой карой,Груз двойной с груди усталойУж не сбросит вздох удалый,Не положишь ты на голосС черной мыслью белый волос!

Очень часто именно так мы воспринимаем наступающую ста(рость, что и делает ее бесплодной. Человек говорит, что он «дожи(вает свой век», то есть — костер горел, а теперь надо ждать, чтобыпотухли последние огоньки. Но разве это старость, о которой мож(но думать как о чем(то осмысленном? Большинство из нас, сидя(щих здесь, уже вступили в период, когда стареешь или уже достигстарости; а тем, которые еще не достигли этого возраста, можетбыть, и не вредно подумать о том, как можно уже теперь строить бу(дущее. Есть стихотворение французского писателя Виктора Гюго остарости. Он говорит: старик, который выходит из мимотекущихдней и возвращается к первоисточнику жизни, выходит из времении вступает в вечность; и хоть виден огонь в глазах юноши, можновидеть свет в глазах старика...

И вот в этом, мне кажется, задача всякого постепенного, но по(бедоносного старения. Большей частью мы потому и не достигаемничего, о чем когда(то мечтали, что, может быть, и не сбылось, ночто было так близко, что могло случиться и быть. Мы стараемся со(хранить огонь, крепость тела, живость ума, непреклонность воли изабываем, что все это может от нас уйти, но одного от нас никто неможет отнять: живое сердце. Может погаснуть тот огонь, которыммы так легко увлекаемся: уже ум не пламенеет, уже крепость тела недает совершить то, что можно задумать, уже воля не владеет нами спрежней силой; но есть такой свет, который время не может пога(сить: это свет сердца — любящего, нежного, ласкового, мудрого,сердца, умудренного жизнью. Но об этом сердце меньше всего мы изаботимся; мы даем своему сердцу стать холодным, окаменеть, мыдаем ему стать темным и прогоркнуть. И когда ничего в человеке не

ИТОГИ

246

остается из раннего огня, только сердце могло бы остаться — ока(зывается, что ни для себя, ни для других человек это сердце не со(хранил, не воспитал.

У каждого из нас еще есть сколько(то времени, чтобы научитьсяне так жить — уткнувшись в себя самого (как Феофан Затворникговорит: словно стружка, которая свернулась вокруг внутреннейпустоты). Давайте подумаем о том, как это сделать. Каждый из наснепременно много раз в жизни испытывал, как бывает тоскливо искучно с самим собой; когда человек оставлен один, когда в тече(ние долгих часов или дней, или месяцев приходится ему быть одно(му, не видеть никого, только быть лицом к лицу с собой — какаятоска часто его охватывает! Почему? Из(за той внутренней пусто(ты, вокруг которой свернулась стружка. Стоило бы только этустружку расправить, разомкнуть этот круг — и со всех сторон жизньлилась бы богато, осмысленно. Ведь каждый из нас может себепредставить то, о чем я сейчас говорю: эту тоску пребывания с са(мим собой. Но вместо того чтобы сказать себе: «Я — сам себе враг,я — причина того, что мне так невыносимо с собой, — откроюсь,выгляну в окошко, посмотрю вдаль, обращу внимание на другиесущества, на жизнь, не сводя их к себе, а с настоящим живым инте(ресом к другому или к другим», — вместо этого мы стараемся пусто(ту заполнить, опять(таки, собой: перебираем прошлое и в прошломпочти всегда перебираем разочарования или горечь; даже светлоемы умудряемся сделать тусклым и безрадостным, вспоминая, какэто было и что это все прошло. Неужели у нас не может хватитьпросто разума, практического разума приступить к новой жизни? Адля этого надо себе сказать, что весь интерес, который я в себеимел, исчерпан; я себя исследовал до конца, нет во мне больше ни(чего, что стоило бы моего наблюдения, а вокруг столько всего, чтостоит моего внимания! Люди есть, события есть, есть свет Божий,есть книги — глубокие, содержательные, есть столько всего, чтоможет оживить душу, но при одном условии: перенести наше вни(мание на то, что мы делаем, на то, что мы видим, на то, что мы слы(шим, на того человека, с которым мы имеем дело, а не на самих се(бя, вырваться из этого заколдованного и убийственного круга.

Вот что я предлагаю вам сейчас: в течение какого(нибудь получа(са посидеть в церкви молча, не разговаривая друг с другом, лицом клицу с самим собой; и поставить себе вопрос: справедливо ли то,что сейчас было сказано? Не стою ли я преградой на своем пути? Ненабрасываю ли я свою тень на все то, что вокруг облито солнцем?Не прожил ли я всю свою жизнь, весь ее простор и глубину сводятолько к себе, думая о том, что мне отрадно, что мне страшно, чтомне полезно, что мне нужно? А если так — не могу ли я найти в сво(ем кругу, в кругу своих интересов и людей нескольких человек илинесколько предметов, на которых я мог бы, в виде упражнения, сусилием, против всех своих привычек, сосредоточить взор и вни(


247

СВЕТ ВЕЧНОСТИ1

I

Мы не будем молиться отдельно перед нашим говением, потомучто мы не можем ничего прибавить к тому, что сейчас соверши(лось, — к Божественной литургии. Литургия — это момент, когдавечность врывается во время, когда время, как говорит святойМаксим Исповедник, расширяется до пределов вечности, когдамы уже хоть на мгновение, на то короткое время, пока литургиядлится, находимся в вечности. Но не в какой(то будущей вечно(сти, а в вечности, которая пришла к нам с воплощением Сына Бо(жия: вся вечность, все будущее заключены, как в зерне, в этом Егоприходе.

И поэтому думать о наших усопших нам приходится сейчаспо(иному, не так, как мы думаем обычно, когда утратим кого(ни(будь, кто нам так дорог, что душа разрывается от разлуки, когдаболь как бы превосходит все, достигая своего предела, сливается стайной Креста, с умиранием Спасителя на Голгофе.

В контексте Божественной литургии наши усопшие живы, нетолько объективно, потому что мы знаем, что Бог — не Бог мерт(вых, а Бог живых (Лк 13:38), потому что мы знаем и сердцем, и опы(том, что усопшие наши живы, порой недосягаемы для нас, но живыдля Бога. Но в литургии мы сами переходим в ту вечность, где онинаходятся, если только мы сливаемся с тайной того, что совершает(ся в ней. И это так дивно: что уже на земле, не ожидая какого(то бу(дущего, благодаря тому, что в Боге все живы, в тот момент, когдамы погружаемся в Бога, мы находимся и в вечной жизни вместе стеми, которых мы любим на земле и продолжаем любить в разлуке.

256


Это одна из самых дивных тайн, которые нам раскрываются вЦеркви Христовой.

Я сказал только что, что все будущее уже пришло. Этим я хотелсказать вот что: будущее — это момент, когда Бог и мы, люди, будемсоединены неразлучно; неразлучно, неразрывно и навсегда. И некаким(то механическим образом, но по любви. Вы знаете, мы всезнаем, что нет более крепкого соединения, более крепкого союза,чем тот союз, который создается любовью. Он нерасторжим; ничтоего не может разорвать. И поэтому еще Ветхий Завет нам говорил,что любовь, как смерть, крепка (Песн 8:6). Она такая же сильная, каксмерть, она может со смертью сразиться и не быть побежденной.

А воплощением, крестной смертью, сошествием в ад и воскресе(нием Спасителя любовь — уже не наша, человеческая, хрупкая лю(бовь, но непобедимая Божия любовь — сразилась со смертью, исмерть была побеждена. Она побеждена не в том смысле, что еебольше нет, что никто из нас не умрет — мы все умрем, любимыенаши умерли, любимые наши умрут. Она побеждена в том смысле,что, вместо того чтобы быть преградой и безнадежным, безвозврат(ным концом, смерть стала дверью в вечность. Воплощение СынаБожия — это момент, когда Бог непостижимый, Бог, Которого ниумом, ни сердцем нельзя вместить, Которого нужно почуять, по(любить, этот Бог становится одним из нас, становится таким близ(ким, таким родным, потому что Сам делается подобным нам чело(веком, с той только разницей, что Он безгрешен, а мы порабощеныгреху. Нас легко соблазнить, мы легко можем поскользнуться, мылегко можем пасть. Христос недоступен поражению, Он — самаяпобеда. И Он среди нас, как Вечная Жизнь. Глядя на Него, пережи(вая Его, общаясь с Ним, мы уже знаем хоть немного, хоть чутьем,что будет вечность. Это моменты, когда вдруг мы чувствуем, чтостали близкими Богу, вернее, что Бог к нам так явственно прибли(зился, стал таким близким, что вдруг забывается и небо, и земля, иболь, и все: остается только изумление о том, что мы любимы непо(бедимой Божией любовью — любовью, которая так крепка, таксильна, что Бог захотел стать одним из нас и все человеческое при(нять на Себя, все последствия Своего творческого действия и отпа(дения человека, и того, каким мы, люди, сделали этот мир. И самоестрашное: Он берет на Себя такое единство с нами, что вместе с на(ми переживает в Своем человечестве ту потерю Бога, за которойследует смерть. Это выражают Его слова на кресте: Боже Мой, Бо(же Мой, зачем Ты Меня оставил? (Мф 27:46).

Но Он воскрес, и с Его Воскресением все, что является человече(ским, все человеческое вошло в незыблемую вечность Божию. Ио(анн Златоуст говорит: если вы хотите узнать, что такое человек, неподнимайте глаза к престолам царей, а воззрите к престолу Божию,и вы увидите там сидящего одесную Бога, одесную Славы ЧеловекаИисуса Христа... И глядя на Него — и только так, — мы можем по(

СВЕТ ВЕЧНОСТИ

257

знать, как велик человек, если только он станет свободным, если онразорвет цепи — не времени, не пространства, не тварности, а сво(ей порабощенности злу, греху.

Пост является изумительным временем. Столетиями мысль о по(сте темнела. Призыв святых отцов, подвижников, духовников к то(му, чтобы в течение поста совершать действительный подвиг, от(речься от всего грешного, отвернуться от всего, что чуждо Богу, отвсего, что было причиной и воплощения Христова, и Его крестнойсмерти, этот призыв затмил нечто основное в посте. Английскоеслово, обозначающее пост, Lent (то же самое и по(немецки, ипо(голландски) значит «весна». Это не значит — заморозки, это незначит, что время темное, мучительное настало. Пост — это времярасцвета. Если бы только мы могли это помнить!

И когда мы читаем Евангелия субботних и воскресных дней, ко(гда мы празднуем тех святых, которые вспоминаются особенно вэтот период по воскресеньям, и события, которые нам напоминаетЦерковь, это так ясно! Вспоминается Иоанн Лествичник, которыйв шестнадцать лет пришел на Синайскую гору в монастырь, потомучто хотел жить только Богом. И когда он пришел, игумен тамошне(го монастыря, взглянув на него, поклонился ему до земли и сказал:поклоняюсь будущему игумену горы Синайской! Этот Иоанн, ко(торый ранние свои годы и всю жизнь отдал чистоте, любви к Богу,написал сочинение Лествица. Там он нам указывает, как восходитьот земли на небо, то есть как из тьмы, которая в нас царит, можнопостепенно возвыситься в полутьму, а потом и в полный свет ивстретить Бога в сердце, в мыслях еще на земле, почти лицом к ли(цу. Вспоминаются грешники, которые, обратившись ко Христу си(лой Божией, стали чудом на земле. Вспоминается святая МарияЕгипетская, грешница, которую Бог властной Своей рукой остано(вил: блудница, она пришла к храму Божией Матери, хотела в неговступить, и какая(то сила не дала ей перешагнуть порог. И онавдруг поняла, что между Богом и ею, между Божией Матерью и еютакая преграда выбранного, возлюбленного ею греха, что эту пре(граду нельзя пройти иначе, как покаянием, криком: спаси, поги(баю! Тем криком, которым апостол Петр огласил воды бушующегоозера, когда, устремившись ко Христу по волнам, он вспомнил осебе, забыв о Христе, и начал тонуть.

И каждое воскресенье нам говорит об одной из побед Божиих,совершенных во спасение какого(нибудь человека, готового, спо(собного Его услышать, Его полюбить, Ему поклониться, Ему по(следовать.

А по субботам мы читаем каждый раз, кроме обычного субботне(го Евангелия об усопших, рассказ об одном из чудес Христовых:рассказ об одном из тех случаев, когда Христос пожалел человека исовершил над ним чудо, или рассказ о том, как все человеческоеможет быть сметено ради чего(то более важного, чем закон: исце(

ИТОГИ

258

ление человека с парализованной рукой, когда сказано, что Хри(стос «пожалел человека», с одной стороны. И, с другой стороны,рассказ, как Его ученики срывали колосья в субботний день и рас(тирали их руками, что по уставу человеческому еврейского народане полагалось делать в соблюдение субботы. И Христос сказал, чтоСын Человеческий есть господин и субботы. Что важнее: душу спа(сти или погубить? Жизнь сохранить для человека или дать ей по(меркнуть ради соблюдения какого(то человеческого правила?

В течение всех суббот мы говорим о сострадании Божием, о ми(лости Божией, о любви Божией, о Божией нежности к нам. И каж(дое воскресенье мы говорим об одной из Божественных побед в че(ловеке — не над человеком, а над грехом.

Вот о чем нам говорит пост. И в этом контексте молиться за усоп(ших как(то особенно дивно, потому что они уже вошли в вечныйпокой. В службе отпевания мы говорим: блажен путь воньже идешиднесь, душе, ибо уготовася тебе место упокоения... Блажен этотпуть... На заупокойной утрени читается отрывок из Ветхого Завета,где говорится: смерть — человеку покой. Люди думали, что он по(ражен, а он вошел в покой Божий. И в свете, опять(таки, победы, всвете Божией любви, которая побеждает, Божией ласки, котораяобъемлет, мы и совершаем поминание усопших, совершаем и нашпуть постный.

Но где же тогда место подвигу, если все — любовь, все — радость?Святой Серафим Саровский одному из своих посетителей сказал,что от радости человек может что угодно совершить, от внутреннейнатуги — ничего. И вот мы должны идти через пост с сознанием ра(дости о том, что мы идем из потемок к полному свету. Но чтобы ид(ти, надо быть свободным, надо быть свободным сняться с места, ненадо быть обремененным в такой мере, чтобы не быть в состояниипройти путь.

Вот о чем пост нам говорит еще с одной стороны. Подготови(тельные недели к посту нам говорили, как нам продумать себя, какнам освободиться от того, что нас делает рабами, что нас привязы(вает к земле, как животное можно привязать к дереву: слепота врассказе о Вартимее; тщеславие в рассказе о Закхее, самодовольст(во, уверенность в своей праведности в рассказе о фарисее, бесчув(ственное наше отношение к Богу и к людям, когда мы все готовывзять, пусть даже это расстроит или разрушит самые святые отно(шения, чтобы быть свободными жить без закона, — как в рассказе облудном сыне. Потом приходит рассказ об Адаме, о его падении, имы себя так легко можем узнать, потому что трагедия Адама, траге(дия человека в том, что он потерял Бога. И мы все в таком состоя(нии; сколько бы мы ни жили верой, мы еще не живем тем единст(вом с Богом, той радостью, когда ничто нас не может вырвать изруки Божией, оторвать нас от Божественной любви. Бог нас такойлюбовью любит, но мы этого не умеем ни ощутить, ни вместить.

СВЕТ ВЕЧНОСТИ

259

музыку, перерастает себя, вливаясь в музыкальный опыт, в песньторжествующей любви, радости и красоты, пережитой компози(тором, как человек, глядящий на закат или на картину великогомастера, вливается в его опыт — и перерастает себя.

И, наконец, нам дано нечто даже большее: участие в таинствах,когда Бог как бы вливается в нас, пронизывает нас, как огонь про(низывает железо, проникает в нас, как влага проникает иссохшуюземлю, как любовь, которая животворит наши сердца. Нам даноприобщиться Телу и Крови Христовым, стать единосущными сНим, стать как бы Его живым, телесным присутствием на земле.Мы это мало замечаем, потому что мы очень невнимательны к то(му, что с нами происходит посредством тех чудес, которые мы на(зываем таинствами, через Божественные действия, которыми Он,переливаясь через край, достигает нас.

Многое было бы нам возможно, если бы мы были очень внима(тельны к тому, что в нас происходит, не к обидам своим, не к стра(хам, не к себялюбию, а к тому, что Бог делает в нас, — через людей,непосредственно Своим действием или через таинства. В вечернихмолитвах мы молимся о том, чтобы Господь нас избавил от неведе(ния, и от забвения, и от малодушия, и от окамененного нечувствия.Вот четыре врага, против которых надо бороться всем нам, если мытолько хотим быть чуткими к тому, что Бог совершает, что Он со(вершил в нас; если хотим, чтобы в нас загорелась благоговейнаяблагодарность, ласковая, трепетная к Нему любовь. Если толькосделать так, то все остальное будет Его дело, а Он нас не оставит.Наше дело — раскрыться, наше дело — открыть Ему двери и ска(зать: войди, Господи! Как в молитве перед причащением мы гово(рим: все, что я могу сделать, — это раскрыть дверь, и Ты войди в хи(жину, которая Тебя недостойна... Но когда Он входит куда(нибудь,Его присутствие делает место Его вселения раем, более широким,более глубоким, чем небеса, местом Божия вселения.

ИТОГИ

266

О ВЕРНОСТИ1

I

Мы снова собрались, чтобы вместе, как одна семья, поддерживаядруг друга, окрыляя друг друга и примером, и лаской, и добрым ук(репляющим словом, войти в пост, который перед нами лежит какоткрытая возможность встретить Христа, встретить Его по(ново(му, с новой глубиной чувства, с новой преданностью жизни. И уэтого преддверия, предваряя нас в полноту вечности, которую мына земле можем только предвкушать верой, надеждой и переживатькраем души и глубиной тоски по Богу, в эту вечность вошли две на(ши прихожанки.

Каждый раз, когда кто(либо уходит так в вечность, перед намистановится вновь и вновь вопрос о нас самих и о любви. О нас са(мих — потому что каждая смерть нам говорит о том, что пройдет не(долгое время — и мы в свою очередь ляжем костьми, и мы в своюочередь войдем в вечный покой, и в свою очередь мы тоже «родим(ся в вечность», как говорили ранние христиане о смерти. Родимся:оставим обветшалое, оставим оскверненное, озаримся новым све(том, который ничем уже не омрачен, и войдем в вечную жизнь.

Но смерть близких, дорогих нам людей говорит нам тоже о любвии ставит перед нами вопрос о том, как мы любим: надолго ли? На(всегда ли? Глубоко или поверхностно? Помня только себя или за(бывая себя, чтобы любить, то есть помнить всем существом толькодругого? Придет время встречи — какова будет эта встреча? Для техлюдей, которые через всю жизнь сердцем останутся верными ко(гда(то родившейся дружбе, любви, эта встреча будет радостью. Ачто если мы встретимся — и вдруг с ужасом заметим, что человека,

267

О ВЕРНОСТИ


которого мы как будто и любили, любили всю жизнь, мы, когда онумер, забыли через скорое время? Вспоминая о себе самих, думаятолько о себе самих, мы не сумели любимого человека удержать всердечной памяти — в единственной памяти, которая может усто(ять против времени, против старости, против всего.

Мы молим Бога о том, чтобы умирающим давалась вечная па(мять, чтобы они никогда не были забыты. Богом они забыты не бы(вают, Бог до самозабвения любит, до крестной смерти любит, допотери собственного сознания любит. Но мы — Христовы; нам по(ручено Богом любить Его любовью, помнить Его памятью, на зем(ле быть как бы живым доказательством того, что можно не боятьсясебя забыть, потому что тебя не забудут, быть живым доказательст(вом того, что, если человек себя потеряет до конца по любви кближнему, он все равно жив, потому что его помнит Бог и помнятдругие люди.

В этом удивительная тайна любви: что мы призваны так любить,как нас возлюбил Бог, то есть до самозабвения, до креста, до смер(ти, мы призваны так друг друга любить, чтобы свою жизнь исто(щать до конца, отдать до конца друг для друга. И это бывает страш(но. Думается: а что если я о себе забуду, и никто не вспомнит —неужели я тогда выйду из жизни, из бытия? Если не вспомнит меняникто, если забудут меня все — тогда что? Не забудет Бог, не забу(дет Божия Матерь, не забудут святые Божии, не забудет ангел нашхранитель и силы небесные. Не забудут и грешники — хрупкие,слабые грешники, которые жизнью не умеют любить, не умеют лю(бить до конца, но которые сердцем умеют болеть, и любить, и ни(когда не забыть. Наша надежда на вечную жизнь именно в том, чтомы любимы. Нам не нужно о себе заявлять, нам незачем утверждатьсебя, напоминать о себе, твердить всем вокруг: не забудь, не за(будь! — напоминать друг другу о себе не только добром, но порой ивсем, что раздражает людей вокруг нас, только бы не быть забыты(ми, только бы заметили нас, только бы не было страшного чувства,что меня нет, что мимо меня проходит все, что я даже не тень, дажене призрак, что я невидим, неслышим, нечуем... Мы можем этогоне бояться; всегда найдется та любовь, из которой нас не может вы(рвать ни высота, ни глубина, ни долгота, ни ширина, и никакаятварь, как говорит апостол Павел (Рим 8:39). Из любви Божией невыпадает никто.

Но неужели нам только получать эту любовь? Неужели, зажег(шись этой любовью, нося в себе хоть искорку этой любви, мы неможем ее распространять вокруг себя? В этом — вся жизнь нашахристианская: знать, что мы любимы, любимы Богом, утверждае(мы Богом в вечность, и без страха — потому что мы вечны, потомучто в нас жизнь непобедима, потому что мы войско неодолимое —спокойно любить, даже если это может стоить нам жизни. И когдамы говорим о потере жизни, не надо думать только о том, что не(

ИТОГИ

268

которые смертью своей прославили Бога или проявили свою лю(бовь. Иногда прожить долгую, но самозабвенную жизнь (как апо(стол Павел говорит — умирать изо дня в день, носить в плотисвоей мертвенность Христову — 1 Кор 15:31; 2 Кор 4:10) болееважно, чем в одно мгновение преставиться от временного века вбудущий, вечный. Нам надо научиться жить долго, жить созна(тельно, жить упорно, жить с верным, неколеблющимся сердцем.Этого никто не может у нас отнять. Силы тела пропадут, умствен(ные силы поколеблются, все земное, все душевное может рано на(чать свое увядание и долго, долго вянуть, но одно не может в насумереть — это живое сердце.

И вот это сердце нам надо воспитывать всю жизнь, никогда недать сердцу охладеть, никогда не дать ему сузиться, никогда не датьиспугу погубить великодушие. Не бойся, малое стадо, — говорилХристос, — Я победил мир. Мы принадлежим к роду победителей,вернее, к роду тех, ради которых Христос жил, умер, был видимопоражен — и на самом деле победил на веки. Мы уже люди, при(надлежащие вечности. Если бы только мы серьезно, сознательноэто приняли, если мы не только головой, краем души, но всем су(ществом осознали бы то, что мы уже знаем о вечности через словоБожие, через слово святых, через писания отцов, через тайный го(лос Божий, звучащий в нашей душе совестью или тихим гласом ве(чернего ветерка, о котором говорит Исаия! Может быть, большевсего через таинства мы приобщены вечности и знаем ее. Миллио(ны людей дали бы жизнь, чтобы знать то, что мы знаем, но к чемупривыкли, и поэтому самые драгоценные вещи, самое святое намкажется обыденным, и мы проходим мимо.

Если бы только мы могли понять, как мы богаты не только вре(менным, но вечным, понять, что мы укоренены там, где нет смер(ти, нет поражения, нет тьмы, нет разлуки, нет разлада, где все ужеосуществлено, уже дошло до своей полноты, сияя славой вечности,славой Божией, тогда мы могли бы жить мужественно, смело, без(боязненно. Мы могли бы не бояться любить, даже если эта любовьраздирает душу, если даже она как будто сокрушает жизнь — ту зем(ную, малую жизнь, которая приходит к концу, когда расцветаетвечность. Потому что именно об этом нам надо помнить — о рас(цвете. Апостол Павел об этом говорил, когда писал, что он тоскуетпо вечной жизни, что хотел бы умереть, потому что для него жизнь —это Христос, а смерть была бы приобретением, ибо, пока мы живемна земле, мы отделены от Христа. И в другом месте он говорит, чтоон думает о смерти не как о лишении временной жизни, совлече(нии этой временной жизни, будто один покров после другого сры(вается с него и остается смерть. Нет, для него смерть — это облече(ние в вечность.

Христос дал нам много образов Царствия Небесного, но один об(раз, мне кажется, здесь особенно кстати: притча о семени, которое

О ВЕРНОСТИ

269

всечеловеком, которого Ириней Лионский называл единороднымсыном Божиим: Христос — как глава, мы — как тело.

Вот путь, который перед нами лежит, вот мысли, с которыми мыможем войти в Великий пост, вот радость, которая может с намипребыть и дать нам прожить до конца наших дней, которую не мо(жет отнять болезнь, старость, ветшание, потеря памяти, потеря ду(шевных сил — пока сердце остается живым. А сердце не умирает вчеловеке, оно может потухнуть только по нашей вине, если мы за(будем напитать это сердце единственным елеем, который может внем гореть вечно: любовью.

ИТОГИ

282

О СМЕРТИ1

Меня просили сказать что(нибудь о смерти и о подготовке ксмерти — и себя самого, и других людей, и я вам скажу то, что мнеприходится каждый год говорить на эту тему на медицинском фа(культете в Лондоне врачам, студентам, сестрам милосердия.

Для начала я эту тему расширю двумя воспоминаниями, чтобывы поняли, с чего я начинал, что со мной случилось, почему мое от(ношение к смерти таково, каково оно есть. Первое мое впечатле(ние о смерти было такое. Когда я был мальчиком лет шести, мыжили в Персии, в сегодняшнем Иране, и в Тегеране был оченьзнаменитый сад, известный розарий, принадлежавший местномужителю. По тогдашним обычаям допускалось прийти к человеку исказать: мы слышали, что у вас дивный сад; можно ли его посмот(реть? Так и было сделано, мы смотрели этот сад, потом ушли, итолько на следующий день узнали, что, пока хозяин показывалсвои розы, угощал нас шербетом, в одной из комнат дома лежал егосын, только что зарезанный на дороге. Но отец счел, что гостепри(имство важнее всех его собственных чувств, и он нас принимал, какбудто ничего с ним не случилось. Это было мое первое впечатлениео том, как человек может стать лицом к лицу со смертью и победитьсвой ужас, свою боль ради любви или, как бы он сам сказал, радипростого гостеприимства: «иначе люди не поступают».

Второе впечатление, связанное со смертью, — это разговор с мо(им отцом. Я как(то вернулся из летнего юношеского лагеря, и отецмне сказал: что с тобой случилось? У меня было чувство, что с тобойслучилось что(то неладное... Я с легкостью (мне было пятнадцатьлет) ему ответил: неужели ты думал, что я себе ногу сломал или шею

283

О СМЕРТИ


свернул? И он, который меня очень любил, крайне серьезно на ме(ня посмотрел и сказал: нет, это было бы не важно; я боялся, что тыпотерял свою нравственную цельность. И прибавил: запомни, чтожив ты или нет — не должно быть важно ни для тебя, ни для других;важно одно: ради чего ты живешь и ради чего ты готов отдать своюжизнь.

И вот эти слова и то воспоминание детства у меня остались какочень яркие воспоминания, связанные с мыслью о смерти. Впо(следствии я встречался со смертью очень много, не говоря о семей(ных трагедиях, которых было много, я пятнадцать лет был врачом,из которых пять лет прошли на войне, и священствую сорок лет,так что, конечно, я видел и переживал много смертей. И поэтому яговорю о смерти не как о чем(то, о чем имею теоретическое пред(ставление, будто о вещах, которые я вычитал, моя беседа будеточень личная. Она, может, не будет иметь универсального значе(ния, но это будет беседа о том, как я реагирую на смерть, что онадля меня значит.

Человек создан для бессмертия, это ясно из Священного Писа(ния. Именно падение человека, то есть то, что он отвернулся от Бо(га и стал искать своих путей, и привело к смертности и к умиранию.Есть одно очень озадачивающее место в третьей главе книги Бытия.После того как человек пал, Бог говорит: вот Адам стал, как один изНас; как бы он не прикоснулся к древу жизни и не стал жить вечно(Быт 3:22). Часто это комментируют как жестокую, бессердечную,недостойную насмешку. Но мне кажется, что в этом не насмешка, апризнание глубоко трагичной ситуации. Человек мог быть цель(ным только через единство мужа и жены и единство этой четы с Бо(гом, и в момент, когда раздробилась, разбилась эта чета и разорва(лась связь с Богом, каждая из этих особей — Адам, Ева — оказаласьхотя и созданной по образу Божию, но лишенной той цельности,которая могла быть вечностью. Кто(то — не из отцов, а из болеепоздних писателей — говорил, что пока Адам и Ева были одно, еслибы они гляделись в зеркало, они видели бы себя как чету и друг дру(га как взаимное отражение. Когда случилось падение, зеркало раз(билось, можно было видеть те же самые лица, но они не составлялиуже одно целое, и жизнь уже не могла продолжаться вечно, так жекак это зеркало перестало быть целым.

Когда я впервые читал Священное Писание лет в пятнадцать,меня очень поразило свидетельство апостола Павла: жизнь для ме(ня — Христос, смерть — приобретение, потому что, пока я живу втеле, я отдален от Бога (Флп 1:21; 1 Кор 5:6). И в другом месте он го(ворит: для меня умереть вовсе не значит совлечься временной жиз(ни, то есть ее потерять, а облечься в вечность, то есть войти в веч(ность уже в такой мере, в какой нельзя ее переживать, будучи в теле.И это мы все знаем в зачаточном смысле. Скажем, мы хотим мо(литься, душа рвется к Богу, а берет верх усталость души, одолевает

ИТОГИ

284

усталость тела, и — как волна, которая ударяется об утес, всплески(вается кверху и опадает вновь — этот порыв уже кончен. Мы всезнаем на опыте, как самые глубокие, сильные переживания разби(ваются о такие простые вещи, как телесная усталость или что(топодобное. Так это бывает жалко и больно: вы сидите, например, сбольным человеком, с умирающим, кого вы любите всей своей лю(бовью, и вдруг обнаруживаете, что заснули. Как это можно?! Чело(век умирает, а я заснул — тело победило. Душа бы бодрствовала, атело не осилило. Так что в этом отношении апостол Павел выражалчто(то очень понятное, когда говорил: кто меня освободит от этоготела тления, тела, которое меня тянет вниз? — не потому что телоплохо, а потому что оно не пронизано вечной жизнью и поэтому неможет меня держать на уровне вечной жизни.

И вот когда мы думаем о смерти — своей или чужой, — мне ка(жется, нам надо помнить, что ни себя, ни другого по(настоящему ксмерти приготовить нельзя, так же как нельзя научить человека то(му, чему сам не научился. Никто из нас не имеет опыта смерти. Не(которые из нас, когда тяжело болели, может быть, доходили дограни смерти, но вернулись, и поэтому мы можем говорить о по(степенном умирании, во всяком случае, те, которые прошли черезэтот процесс. Говорить о том, что смерть стояла перед глазами, мо(гут те, которые были на войне или в какой(нибудь катастрофе, но осамой смерти никто из нас не может сказать ничего: единственномогли бы сказать Лазарь воскресший или Спаситель Христос. Очем же мы можем тогда говорить? Как мы можем готовить себя илидругого человека к этому таинственному переходу? Мне кажется,нам может единственно помочь именно то слово апостола Павла,что для него смерть — облечение в вечность. Что мы можем сделатьдля себя и в какой(то мере для других — это им помочь вырасти вкакую(то меру опыта вечной жизни, который снимает страх вре(менного умирания.

И тут я вам хочу дать пример, который меня очень поразил в своевремя. У нас в Лондоне был староста, старше меня, прожившийочень тяжелую жизнь. Девятнадцати лет он попал на Соловки, по(терял там ногу, был возвращен на материк и в свое время (тогда этобыло возможно) выкуплен и приехал в Англию. Как(то он заболелжелтухой. Его взяли в больницу и обнаружили, что у него неизле(чимый рак. Ему об этом не сказали, но сообщили его сестре и мне.И когда я его увидел в больнице (он был в отдельной комнате, пото(му что был слишком плох для общей палаты), он мне сказал: какэто скучно; столько мне надо еще в жизни сделать, и вот я лежу безвсякого дела здесь, и врачи мне даже не могут сказать, сколько этопродлится. Я ему тогда сказал: Артемий, вы ведь мне говорили мно(го раз: как бы я хотел остановить время и какой(то срок быть, вме(сто того чтобы делать. Вы этого никогда не сделали. Бог вам сейчасдает такую возможность: будьте, то есть войдите в себя, войдите в ту

О СМЕРТИ

285

долю вечности, которую вы знаете уже, и перестаньте думать о де(лании, потому что, если вы выздоровеете, вы это сможете делать, аесли нет, не нужно этого делать вовсе. Он задумался и сказал: да, ноя всю жизнь делал и не знаю, что значит быть. И тогда мы началицелый процесс, который длился несколько месяцев до его смерти.Я ему посоветовал продумывать свою жизнь, начиная с данногомомента, и ее постепенно решать. Сейчас вы лежите в постели, по(думайте, какие у вас отношения с людьми вокруг — не только здесьв больнице, но в той жизни, которую вы вели, — и исправьте все,что «не то». Всю горечь изжить надо, все ссоры надо исправить, всенедоброе исцелить и так далее. Он это делал из недели в неделю.Сначала он занялся отношениями со своей сестрой, с друзьями, скоторыми ссорился, потом дальше и дальше вокруг, в настоящеевремя. Когда это было сделано, мы перешли в прошлое. Знаете, какархеолог копает: сначала находит самое поверхностное, то есть не(давнее, а потом, копая дальше и дальше, находит более старое, бо(лее древнее. Так и мы заходили дальше. Он постепенно примирял(ся со своим прошлым, со всеми людьми, которых когда(то знал, нокоторые или уже умерли, или были так далеки, что невозможно бы(ло у них просить прощения или с ними примиряться, но с которы(ми он мог внутренне примириться, к которым он мог мысленно об(ратиться и сказать: прости! — где бы тот ни был, жив ли он еще наземле или нет. Помню, в самом конце его жизни, когда он был дотого слаб, до того исхудал, что не мог сам ложку поднести ко рту, иостались только большие светящиеся глаза на изнуренном лице, онмне сказал: отец Антоний, телом я почти уже умер, и я никогда себяне чувствовал так интенсивно живым, как теперь!.. Потому что все,что убивало душу: обиды, горечь, ненависть (можно найти беско(нечное число слов для этого), ушло, и в нем ничего не осталось кро(ме жизни, но жизни не той, которая поддерживается телом, — тауже исходила, а жизни, которой никто не может отнять: живая ду(ша в общении с Живым Богом.

Я вам хочу дать еще другой пример, который вас, надеюсь, ку(да(то поведет. Одна из проблем Артемия была в том, что многие изтех, с кем он был в ссоре, были, конечно, «где(то такое» — или ввечности, или недосягаемы. Что же с ними делать? Мы тогда гово(рили, он примирялся внутренне с ними, обращался мысленно кним; но позже у меня был другой случай, более резкий пример вэтом отношении. Я знал старика лет восьмидесяти шести. Как(топосле исповеди он мне сказал: отец Антоний, я хочу с вами погово(рить. У меня проблема, которая не относится к исповеди, поэтомуя о ней не упоминал, но она — трагедия моей жизни. Когда мне бы(ло лет двадцать, я воевал в Белой армии; в нашем отряде была мо(лодая сестра милосердия, мы друг друга любили всей душой и на(меревались пожениться, как только это будет возможно. Во времякакого(то боя, когда мы стреляли, она высунулась, и я ее насмерть

ИТОГИ

286

убил из своего собственного ружья. Не то что она умерла от чужойпули — я ее убил, я прекратил молодую жизнь, я убил девушку, ко(торая меня любила, которую я любил всей жизнью своей. С тех порпрошло 60 лет с лишним, и я не могу прийти в себя, я не могу при(мириться с тем, что случилось, потому что я не могу примириться сней. Я ходил на исповедь, исповедал это убийство: священник мнеразрешительную молитву давал как убийце, но это не относилось кней, это относилось ко мне. Я был убийцей, я каялся, он именемХристовым меня прощал, я причащался после исповеди, но покояне находил. Я раздавал милостыню и просил других людей молить(ся о прощении моего греха, но, опять(таки, это было обо мне... Яему сказал (иногда, бывает, нечаянно придет какая(то мысль, кото(рая не могла бы прийти, если не была бы вызвана какой(то ситуа(цией): знаете что, вы просили прощения у Бога, Которого вы неубили, у священника, которому никакого зла не делали, и единст(венный, кто может вас простить, — это Маша, которую вы застре(лили. Почему вы с ней не говорили? — Как же я могу с ней гово(рить? Она умерла! — А вы верите или не верите, что Бог — не Богмертвых, но Бог живых, что во Христе она жива? Если вы в это неверите, то не о чем говорить: ее нет, и она не может вам простить, ноона и гневаться не может. А если вы верите, что она жива во Христе,поговорите с ней. Скажите: помолись обо мне и, если ты меня про(стила, попроси Христа послать мне мир... Я помню, он тогда согла(сился и на следующий день мне позвонил по телефону и рассказал:после вечерних молитв я сел и Маше все рассказал, вылил всю своюдушу, всю свою боль, весь ужас, который я пережил на Перекоп(ском перешейке, когда вдруг увидел, что я ее убил собственнымируками. И когда я с ней поговорил, на меня снизошел совершен(ный мир, и теперь нет больше в моей душе этого ужаса.

Вот другой пример того, что можно примириться со своей сове(стью, но надо тоже примириться с другими. Ты себя простить неможешь, Бог может, но Бог не может тебя простить за то, что тысделал другому человеку, без того, чтобы этот человек принял уча(стие в этом прощении. Повторяю: Бог есть Бог живых, а не мерт(вых, и поэтому это возможно, но с этим надо считаться. То, что яему тогда сказал и что звучит, может быть, нелепо: «Почему ты об(ращаешься к Богу, Которого ты не убивал, и к священнику, кото(рому ты никакого зла не причинял?» — для меня очень реально.Надо обратиться к жертве.

Мы думаем о подготовке себя или других к смерти, когда они пе(ред лицом смерти, то есть или больны, или ранены. Мне приходи(лось пять лет видеть людей на войне, когда они могут умереть в лю(бую минуту: когда солдат на войне, это может случиться в любоймиг. Мы все стоим перед лицом смерти как таковой. Мы себе в этомне отдаем отчета, потому что жизнь течет, ничто нам не напомина(ет о возможной смерти, кроме газетной статьи о несчастном случае,

О СМЕРТИ

287

других и меня спрашивает: а что вы о войне думаете?.. А ясно было:я арестован, значит, что бы я о войне ни думал, конец тот же будет.Я решил хоть в свое удовольствие ему ответить и говорю: чудноидет война! — Что вы хотите сказать? — Мы же вас бьем везде!.. Онопешил, посмотрел и вдруг говорит: вы что, действительно боре(тесь с фашизмом? — Да. — Знаете, эту дверь еще никто не сторо(жит, бегите! И я ушел, не задерживаясь. Должен сказать, что я пе(ред ним виноват: я его даже не поблагодарил прилично.

Но интересный момент был в том, что я обнаружил значениемгновения. Я обнаружил, что у меня только теперешний момент.Мое подлинное прошлое ушло, я не буду в нем признаваться, пото(му что, если я буду рассказывать о своем прошлом, я выдам другихлюдей. Значит, я буду какое(то надуманное прошлое рассказывать.Будущего никакого нет, потому что будущее существует, лишь по(скольку ты можешь себе представить, что с тобой будет через мгно(вение, а тут оно было неизвестно. Значит, осталось только мгнове(ние ока, и вот в этом мгновении ока можно было жить полностью,всем напором жизни. И это меня научило и дальше жить мгновени(ем ока. Когда я нахожусь с человеком, никого нет другого, когда яделаю какое(нибудь дело, ничего нет другого. Я не хочу сказать, чтовсе получается, но если научиться жить вот сейчас, теперь и нигдебольше, то можно иметь память смертную, потому что она тут естьвместе с памятью жизни.

Но мы же забываем напоминать себе!Можно приделать это напоминание к чему(то. Скажем, Иоасаф

Белгородский всякий раз, как били часы, вставал и читал молитву.У нас не всегда часы бьют, но что(нибудь происходит более или ме(нее регулярно. Если напоминание приделать к чему(то, что перио(дически случается в течение дня, оно потом прививается. ЕпископФеофан говорит: память смертная должна быть у нас, как болячкана сердце или как зубная боль. Когда зуб болит, не приходится себенапоминать — и без того помнишь, а если он не очень болит, а хо(чешь вспомнить, можно языком немножко тронуть — сразу вспом(нишь.

ИТОГИ

302

АВТОБИОГРАФИЧЕСКИЕ

ЗАМЕТКИ1

У меня очень мало воспоминаний детства, у меня почему(то незадерживаются воспоминания. Отчасти потому, что очень многоенаслоилось одно на другое, как на иконах: за пятым слоем не всегдаразберешь первый, а отчасти потому, что я очень рано научился —или меня научили, — что, в общем, твоя жизнь не представляет ни(какого интереса, интерес представляет то, для чего ты живешь. Ипоэтому я никогда не старался запоминать ни события, ни их по(следовательность — раз это никакого отношения ни к чему не име(ет! Прав я или не прав — это дело другое, но так меня прошколилиочень рано. И поэтому у меня очень много пробелов.

Родился я в Лозанне, в Швейцарии2, мой дед по материнскойлинии, Скрябин, был русским консулом на Востоке, в тогдашнейОттоманской империи, сначала в Турции, в Анатолии, а затем втой части, которая теперь Греция. Мой отец встретился с этойсемьей, потому что тоже шел по дипломатической линии, был вЭрзеруме секретарем у моего будущего деда, познакомился там смоей матерью, и в свое время они поженились. Дед мой тогда ужевышел в отставку и проводил 1912—1913 годы в Лозанне, отец же вэтот период был назначен искусственно консулом в Коломбо: этобыло назначение, но туда никто не ездил, потому что там ничегоне происходило, и человека употребляли на что(нибудь полезное,но он числился. И вот, чтобы отдохнуть от своих коломбских тру(

305

АВТОБИОГРАФИЧЕСКИЕ ЗАМЕТКИ

1 Основа автобиографического рассказа митрополита Антония была записана в1973 г. как ответ на просьбу рассказать о своем детстве. Рассказ затем был допол(нен подробностями и эпизодами, которые митрополит Антоний иногда приводитв беседах. 1(я публ.: Новый мир. 1991, № 1.

2 19 июня 1914 г.

дов, они с моей матерью поехали в Швейцарию к ее отцу и моейбабушке.

Бабушка моя, мать моей матери, родилась в Италии, в Триесте,но Триеста в то время входила в Австро(Венгерскую империю, проее отца я знал только, что его звали Илья, потому что бабушка былаИльинична, они были итальянцы. Мать моей бабушки позже сталаправославной с именем Ксения; когда бабушка вышла замуж, еемать уже была вдова и уехала с ними в Россию.

Было их три сестры; старшая (впоследствии она была замужем заавстрийцем) была умная, живая, энергичная и до поздней старостиосталась такой, и жертвенная была до конца. Она болела диабетом,напоследок у нее случилась гангрена, хотели оперировать (ей тогдабыло лет под восемьдесят), она сказала «нет»: ей все равно умирать,операция будет стоить денег, а эти деньги она может оставить сест(ре, — так она и умерла. Так это мужественно и красиво. Младшаясестра была замужем за хорватом и крайне несчастна.

Мой дед Скрябин был в Триесте русским консулом, познако(мился с этой семьей и решил жениться на бабушке, к большому не(годованию ее семьи, потому что замуж следовало сначала выдавать,конечно, старшую сестру — а бабушка была средняя. И вот семна(дцати лет она вышла замуж. Она была, наверное, удивительно чис(тосердечной и наивной, потому что и в девяносто пять лет она былаудивительно наивна и чистосердечна. Она, например, не могла се(бе представить, чтобы ей соврали; ей можно было рассказать самуюневозможную вещь — она на вас смотрела такими детскими, теп(лыми, доверчивыми глазами и говорила: «Это правда?». Я сам про(бовал, без необходимости, а просто расскажешь что(нибудь несо(светимое, чтобы рассмешить ее, как анекдот рассказывают. Она и яникогда не умели вовремя рассмеяться; когда нам рассказываличто(нибудь смешное, мы всегда сидели и думали. Когда мама намрассказывала что(нибудь смешное, она нас сажала рядом на дивани говорила: я вам сейчас расскажу что(то смешное, когда я вам по(дам знак, вы смейтесь, а потом будете думать.

Дедушка решил учить ее русскому языку, дал ей грамматику иполное собрание сочинений Тургенева и сказал: «Теперь читай иучись». И бабушка действительно до конца своей жизни говорилатургеневским языком. Она никогда очень хорошо не говорила, ноговорила языком Тургенева, и подбор слов был такой. Итальянско(го во мне, думаю, очень мало. У меня реакция скорее антиитальян(ская, они мне по характеру совершенно не подходят. Вот страна,где я ни за что не хотел бы жить! Когда я был экзархом1, я ездил вИталию, и всегда с таким чувством: Боже мой! Надо в Италию! У ме(ня всегда было ощущение, что Италия — это опера в жизни: ничегореального. Мне не нравится итальянский язык, мне не нравится их


306

1 1963—1974 гг.

вечная возбужденность, драматичность, так что Италия из всехстран, которые я знаю, пожалуй, последняя, где я бы поселился.

После свадьбы они с дедушкой приехали в Россию. Позже мойдед служил на Востоке, а мама была тогда в Смольном и приехалана каникулы к родителям (шесть дней на поезде из Петербурга доперсидской границы, а потом на лошадях до Эрзерума), где и по(знакомилась с моим отцом, который был драгоманом, то есть, го(воря по(русски, переводчиком в посольстве. Потом дед кончилсрок своей службы, и, как я сказал, они уехали в Швейцарию — моямать уже была замужем за моим отцом. А потом была война, и навойне погиб первый бабушкин сын, потом, в 1915 году, умер Саша,композитор1; к тому времени мы сами — мои родители и я, с бабуш(кой же — попали в Персию (отец был назначен туда). Бабушка все(гда была на буксире, она пассивная была, очень пассивная.

А мама была энергичная, мужественная. Например, она ездила сотцом по всем горам, ездила верхом хорошо, играла в теннис, охо(тилась на кабана и на тигра — все это она могла делать. Другое дело,что она совсем не была подготовлена к эмигрантской жизни, ноона знала французский, знала русский, знала немецкий, знала анг(лийский, и это, конечно, ее спасло, потому что, когда мы приехалина Запад, время было плохое — 1921 год и безработица, но тем неменее со знанием языка можно было что(то получить, потом онанаучилась стучать на машинке, научилась стенографии и работалауже всю жизнь.

Как отцовские предки попали в Россию, мне неясно; я знаю, чтоони в петровское время из Северной Шотландии попали в Россию,там и осели. Мой дед со стороны отца еще переписывался с двою(родной сестрой, жившей на северо(западе Уэстерн(Хайлендс; онабыла уже старушка, жила одна, в совершенном одиночестве, дале(ко от всего и, по(видимому, была мужественная старушка. Единст(венный анекдот, который я о ней знаю, это из письма, где онарассказывала деду, что ночью услышала, как кто(то лезет вверх постене; она посмотрела и увидела, что на второй этаж подымается поводосточной трубе вор, взяла топор, подождала, чтобы он взялся заподоконник, отрубила ему руки, закрыла окно и легла спать. И всеэто она таким естественным тоном описывала — мол, вот какие бы(вают неприятности, когда живешь одна. Больше всего меня пора(зило, что она могла закрыть окно и лечь спать: остальное — егодело.

Жили они в Москве, дедушка был врачом, а отец учился дома сдвумя братьями и сестрой, причем дед требовал, чтобы они полдняговорили по(русски, потому что естественно — местное наречие, адругие полдня — один день по(латыни, другой день по(гречески


307

1 Композитор А. Н. Скрябин, дядя митрополита Антония.

сверх русского и одного иностранного языка, который надо былоучить для аттестата зрелости, — это дома. Потом он поступил на ма(тематический, кончил и оттуда — в школу Министерства ино(странных дел, дипломатическую школу, где проходили восточныеязыки и то, что нужно было для дипломатической службы.

Отец еще семнадцати(восемнадцатилетним юношей ездил наВосток летом, во время каникул, верхом, один через всю Россию,через Турцию — это считалось полезным. Про его братьев я ничегоне знаю, они оба умерли: один был расстрелян, другой умер, кажет(ся, от аппендицита. А сестра была замужем в Москве за одним изранних большевиков, но я не знаю, что с ней сталось, и не могувспомнить фамилию; долго помнил, а теперь не могу вспомнить.Вдруг бы оказалось, что кто(то еще существует: со стороны отца уменя ведь никого нет.

Моя бабушка с папиной стороны была моей крестной, на кре(стинах не присутствовала, только «числилась». Вообще, думаю, этоне особенно всерьез принималось, судя по тому, что никто из моихникогда в церковь не ходил до того, как впоследствии я стал ходитьи их «водить»; отец начал ходить до меня, но это было уже значи(тельно позже, после революции, в конце двадцатых — начале три(дцатых годов.

В 1961 году я в Лозанне встретил священника, который меня кре(стил. Была очень забавная встреча, потому что я приехал туда моло(дым епископом (молодым по хиротонии), встретил его, говорю:«Отец Константин, я так рад вас снова повидать!». Он на меня по(смотрел, говорит: «Простите, вы, вероятно, путаете. Мы, по(мо(ему, с вами не встречались». Я говорю: «Отец Константин! Как вамне стыдно, мы же с вами знакомы годами — и вы меня не узнае(те?!» — «Нет, простите, не узнаю». — «Как же, вы меня крестили!».Ну, он пришел в большое возбуждение, позвал своих прихожан,которые там были: смотрите, говорит, я крестил архиерея! А в сле(дующее воскресенье я был у него в церкви, посередине церкви бы(ла книга, где записываются крестины, он мне показал, говорит:«Что же это значит, я вас крестил Андреем — почему же вы теперьАнтоний?». В общем, претензия, почему я переменил имя. А потомон служил и читал Евангелие по(русски, и я не узнал, что это рус(ский язык был. Говорили мы с ним по(французски, служил онпо(гречески, а Евангелие в мою честь читал на русском языке — хо(рошо, что кто(то мне подсказал: вы заметили, как он старался васублажить, как он замечательно по(русски читает? Ну, я с осторож(ностью его поблагодарил.

Месяца два после моего рождения мы прожили с родителями вЛозанне, а потом вернулись в Россию. Сначала жили в Москве, втеперешнем Скрябинском музее, а в 1915—1916 году мой отец былснова назначен на Восток, и мы уехали в Персию. И там я провелвторую часть относительно раннего детства, лет до семи.


308

Воспоминаний о Персии у меня ясных нет, только отрывочные.Я, скажем, глазами сейчас вижу целый ряд мест, но я не мог бы ска(зать, где эти места. Например, вижу большие городские ворота: этоможет быть Тегеран, может быть Тавриз, а может быть, и нет; поче(му(то мне сдается, что это Тегеран или Тавриз. Затем мы оченьмного ездили, жили примерно в десяти разных местах.

Потом у меня воспоминание (мне было, я думаю, лет пять(шесть),как мы поселились недалеко, кажется, от Тегерана, в особняке, ок(руженном большим садом. Мы ходили его смотреть. Это был до(вольно большой дом, весь сад зарос и высох, и я помню, как я ходили ногами волочил по сухой траве, потому что мне нравился трескэтой сухой травы.

Помню, у меня был собственный баран и собственная собака. Со(баку разорвали другие, уличные собаки, а барана разорвал чей(топес, так что все это было очень трагично. У барана были своеобраз(ные привычки: он каждое утро приходил в гостиную, зубами выни(мал из всех ваз цветы и их не ел, но клал на стол рядом с вазой и по(том ложился в кресло, откуда его большей частью выгоняли, то естьв свое время всегда выгоняли, но с большим или меньшим возму(щением. Постепенно, знаете, все делается привычкой, в первыйраз было большое негодование, а потом просто очередное событие:надо согнать барана и выставить вон.

Был осел, который, как все ослы, был упрям. И для того чтобы нанем ездить, прежде всего приходилось охотиться, потому что у насбыл большой парк и осел, конечно, предпочитал пастись в парке, ане исполнять свои ослиные обязанности. И мы выходили целойгруппой, ползали между деревьями, окружали зверя, одни его пуга(ли с одной стороны, он мчался в другую, на него накидывались, и вконечном итоге после какого(нибудь часа или полутора часов та(кой оживленной охоты осел бывал пойман и оседлан. Но этим некончалось, потому что он научился, что, если до того, как на негоналожат седло, он падет наземь и начнет валяться на спине, то го(раздо труднее будет его оседлать. Но и этим еще не кончалось, по(тому что у него был принцип: если от него хотят одного, то надо де(лать другое, и поэтому, если вы хотели чтобы он куда(то двигался,надо было его обмануть, будто вы хотите, чтобы он не шел. И са(мым лучшим способом было воссесть очень высоко на персидскоеседло, поймать осла за хвост и потянуть его назад, и тогда он быстрошел вперед.

Еще у меня воспоминание о первой железной дороге. На всюПерсию была одна железная дорога, приблизительно в пятнадцатькилометров длиной, между не то Тегераном, не то Тавризом и ме(стом, которое называлось Керманшах и почиталось (почему — непомню) местом паломничества. И все шло замечательно, когда еха(ли из Керманшаха в город, потому что дорога под гору шла. Но ко(гда поезд должен был тянуть вверх, он доходил до мостика, вот тако(


309

страницу за страницей, пока не прочитал все. В первые годы яочень был увлечен житиями и высказываниями отцов пустыни,которые для меня и сейчас гораздо больше значат, чем многие бо�гословские отцы1.

Когда я кончал среднюю школу, то думал — что делать? Со�брался пустынником стать — оказалось, что пустынь�то оченьмало осталось и что с таким паспортом2, как у меня, ни в какуюпустыню не пустят, и кроме того, у меня были мать и бабушка,которых надо было как�то содержать, и из пустыни это неудобно.Потом хотел священником стать, позже решил идти в монастырьна Валаам, а кончилось тем, что все это более или менее сопряг�лось в одну мысль, не знаю, как она родилась, она, вероятно,складывалась из разных идей: что я могу принять тайный постриг,стать врачом, уехать в какой�нибудь край Франции, где есть рус�ские, слишком бедные и малочисленные для того, чтобы иметьхрам и священника, стать для них священником и сделать этовозможным тем, что, с одной стороны, я буду врачом, то есть бу�ду себя содержать, а может быть, и бедным помогать, и, с другойстороны, тем, что, будучи врачом, можно всю жизнь быть хри�стианином, это легко в таком контексте: забота, милосердие... Этоначалось с того, что я пошел на естественный факультет Сорбон�ны, потом на медицинский — был очень трудный период, когданадо было выбирать или книгу, или еду, и в этот год я дошел, в об�щем, до изрядного истощения: я мог пройти какие�нибудь пять�десят шагов по улице (мне было тогда лет девятнадцать), затемсадился на край тротуара, отсиживался, потом шел до следующегоугла. Но, в общем, выжил.

Одновременно я нашел духовника3, и действительно «нашел», яего искал не больше, чем я искал Христа. Я пошел в единственную


328

1 Митрополит Антоний проводит здесь различение между «аскетическими» отца�ми, т. е. теми из святых отцов, кто писал в основном об аскетических упражне�ниях, предназначенных для монахов в их духовном восхождении (например, пре�подобный Иоанн Лествичник, авва Дорофей и др.), и «богословскими» отцами, всвоих сочинениях обсуждавшими не проблемы духовной жизни одного человека,но общие догматические вопросы — тринитарные, христологические, экклези�ологические и др. (таковы, например, святитель Григорий Богослов, преподоб�ный Максим Исповедник, святитель Григорий Палама и др.). Некоторые отцы(например, святитель Исаак Сирин) писали и о духовной жизни, и об общихвопросах богословия; эти темы переплетались иногда в одном сочинении, так чтонастоящее деление в некоторых случаях условно.

2 Имеется в виду так называемый «Паспорт Нансена» — временное удостоверениеличности для перемещенных лиц с портретом Фритьофа Нансена, Верховногокомиссара по делам беженцев в Лиге Наций, и надписью «Société des Nations».Этот документ был принят на международной конференции в Женеве в июне1922 г. и одобрен правительствами 52 стран. «Паспорт Нансена» обеспечил воз�можность тысячам людей вернуться домой или обосноваться в других странах.

3 Архимандрит Афанасий (Нечаев). О нем см. воспоминания митрополита Антонияв книге «Проповеди и беседы». М., 1991.

нашу на всю Европу патриаршую церковь1 — тогда, в 1931 году, насбыло пятьдесят человек всего, — пришел к концу службы (долго ис�кал церковь, она была в подвальном помещении), мне встретилсямонах, священник, и меня поразило в нем что�то. Знаете, есть при�словье на Афоне, что нельзя бросить все на свете, если не увидишьна лице хоть одного человека сияние вечной жизни. И вот он под�нимался из церкви, и я видел сияние вечной жизни. И я к нему по�дошел и сказал: не знаю, кто вы, но вы согласны быть моим духов�ником? Я с ним связался до самой его смерти, и он действительнобыл очень большим человеком: это единственный человек, которо�го я встретил в жизни, в ком была такая мера свободы — не произ�вола, а именно той евангельской свободы, царственной свободыЕвангелия. И он стал меня как�то обучать чему�то. Решив идти вмонашество, я стал готовиться к этому и делал все ошибки, какиетолько можно сделать в этом смысле: постился до полусмерти, мо�лился до того, что сводил всех с ума дома, и так далее. Обыкновеннотак и бывает, что все в доме делаются святыми, как только кто�ни�будь захочет карабкаться на небо, потому что все должны терпеть,смиряться, все выносить от «подвижника». Помню, как�то я мо�лился у себя в комнате в самом возвышенном духовном настрое�нии, и бабушка отворила дверь и сказала: «Морковку чистить!». Явскочил на ноги, сказал: «Бабушка, ты разве не видишь, что я мо�лился?». Она ответила: «Я думала, что молиться — это значит бытьв общении с Богом и учиться любить. Вот морковка и нож».

Медицинский факультет я окончил к войне, в 1939 году. НаУсекновение главы Иоанна Крестителя2 я просил своего духовно�го отца принять мои монашеские обеты: постригать меня былонекогда, потому что оставалось пять дней до ухода в армию. Я про�изнес монашеские обеты и отправился в армию, и там пять лет яучился чему�то; по�моему, отличная была школа. Чему учился? —послушанию, например. Я поставил вопрос отцу Афанасию: «Вот ясейчас иду в армию — как я буду осуществлять свое монашество и, вчастности, послушание?». Он мне ответил: «Очень просто. Считай,что каждый, кто дает тебе приказ, говорит именем Божиим, и твориего не только внешне, но всем твоим нутром. Считай, что каждый


329

1 В конце 1920�х — начале 1930�х гг. Русская Церковь в эмиграции разделилась нанесколько частей. Одна находилась в юрисдикции так называемого КарловацкогоСинода в Югославии (впоследствии Русская Православная Церковь За рубежом,или Синодальная Церковь), другая оформилась как Русский ЗападноевропейскийЭкзархат Константинопольского Патриархата с центром в Париже, возглавляемыймитрополитом Евлогием (так называемая Евлогианская Церковь), третья — вСеверной Америке — в конце концов провозгласила себя временно автономной(пока не получила автокефалию от Московской Патриархии в 1970 г.), четвертаясохранила каноническую верность Московскому Патриарху (зарубежные епар�хии и приходы Московского Патриархата, в том числе и Сурожская епархия вВеликобритании).

2 11 сентября.

больной, который потребует помощи, позовет, — твой хозяин, слу�жи ему, как купленный раб».

А затем — прямо святоотеческая жизнь была. Капрал приходит,говорит: нужны добровольцы копать траншею, ты доброволец. Вотпервое: твоя воля полностью отсекается и целиком поглощаетсямудрой и святой волей капрала. Затем он дает тебе лопату, ведет вгоспитальный двор, говорит: с севера на юг копать ров. А ты зна�ешь, что офицер говорил копать с востока на запад. Но тебе какоедело? Твое дело копать, и чувствуешь такую свободу, копаешь с на�слаждением: во�первых, чувствуешь себя добродетельным, а по�том — день холодный и ясный, и гораздо приятнее рыть окоп подоткрытым небом, чем мыть посуду на кухне. Копал три часа, и ровполучился отличный. Приходит капрал, говорит: дурень, осел, ко�пать надо было с востока на запад. Я мог бы ему сказать, что он самсначала ошибся, но какое мне дело до того, что он ошибался? Онвелел мне засыпать ров, а засыпав, я стал бы, вероятно, копать за�ново, но к тому времени он нашел другого «добровольца», которыйполучил свою долю.

Меня очень поразило тогда то чувство внутренней свободы, ко�торое дает абсурдное послушание, потому что, если бы моя дея�тельность определялась точкой приложения и если бы это было де�лом осмысленного послушания, я бы сначала бился, чтобы доказатькапралу, что надо копать в другом направлении, и кончилось бывсе карцером. Тут же просто потому, что я был совершенно освобо�жден от чувства ответственности, вся жизнь была именно в том, чтоможно было совершенно свободно отзываться на все и иметь внут�реннюю свободу для всего, а остальное была воля Божия, прояв�ленная через чью�то ошибку.

Другие открытия, к тому же периоду относящиеся. Как�то вече�ром в казарме я сидел и читал, рядом со мной был огрызок каранда�ша, с одной стороны подточенный, с другого конца подъеденный,и, действительно, соблазняться было нечем; и вдруг краем глаза яувидел этот карандаш, и мне что�то сказало: ты никогда больше завсю жизнь не сможешь сказать, что это твой карандаш, ты отрексяот всего, чем ты имеешь право обладать. И (вам это, может быть,покажется совершенным бредом, но всякий соблазн, всякое такоепритяжение есть своего рода бред) я два или три часа боролся, что�бы сказать: да, этот карандаш не мой — и слава Богу! В течение не�скольких часов я сидел перед этим огрызком карандаша с такимчувством, что я не знаю, что бы дал, чтобы иметь право сказать: этомой карандаш. Причем практически это был мой карандаш, я импользовался, я его грыз. И он не был мой, так что тогда я почувство�вал, что не иметь — это одно, а быть свободным от предмета — со�вершенно другое дело.

Еще одно наблюдение тех лет: что хвалят необязательно за дело иругают тоже необязательно по существу. В начале войны я был в во�


330

енном госпитале, и меня исключили из офицерского собрания. Зачто? За то, что мне досталась больничная палата, в которой печкане действовала, и санитары отказались ее чистить; я сбросил фор�му, вычистил печку и принес уголь. Мне за это товарищи устроилискандал, что я «унижаю офицерское достоинство». Это пример ни�чем не величественный, нелепый, и, конечно, я был прав, потомучто гораздо важнее, чтобы печка грела больничную палату, чем всеэти погонные вопросы. А в других случаях хвалили, может быть, а язнал, что хвалят совершенно напрасно. Помню — коль уж до испо�веди дошло, — когда я еще был маленьким мальчуганом, меня при�гласили в один дом, и нас несколько человек играли в мячик в сто�ловой, и этим мячиком мы разбили какую�то вазу. После чего мыпритихли, и нас, я помню, мамаша моего товарища хвалила за то,что мы были такие тихие, и что мы так прекрасно себя вели, и что ябыл таким примерным гостем. Я потом драл домой с таким чувст�вом — как бы успеть сойти с лестницы раньше, чем она вазу обна�ружит. Так что вот вам второй пример: хвалили, и тихий я был, пре�дельно тихий, только, к сожалению, до этого успел вазу разбить.

На войне же была все�таки какая�то доля опасности, и поэтомусознание, что ты действительно в руках Божиих, доходит иногда доочень большой меры. Попутно делаешь всякого рода открытия: отом, что ты не такой замечательный, что есть вещи гораздо важнеетебя; о том, что есть разные пласты в событиях. Есть, скажем,пласт, на котором ты живешь, и тебе страшно или какие�то ещечувства одолевают тебя, а есть помимо этого еще какие�то два пла�ста: выше, над тобой — воля Божия, Его видение истории, и ни�же — как течет жизнь, не замечая событий, связанных с твоимсуществованием. Помню, как�то я лежал на животе под обстрелом,в траве, и сначала жался крепко к земле, потому что как�то неуютнобыло, а потом надоело жаться, и я стал смотреть: трава была зеле�ная, небо — голубое, и два муравья ползли и тащили соломинку, итак было ясно, что вот я лежу и боюсь обстрела, а жизнь течет, травазеленеет, муравьи ползают, судьба целого мира длится, продолжа�ется, как будто человек тут ни при чем; и на самом деле он ни причем, кроме того, что портит все.

Ну, и потом очень простые вещи, которые вдруг делаются оченьважными. Знаете, когда дело доходит до жизни и смерти, некоторыевопросы совершенно снимаются и под знаком жизни и смерти про�является новая иерархия ценностей: ничтожные вещи приобретаюткакую�то значительность, потому что они человечны, а некоторыебольшие вещи делаются безразличными, потому что они не человеч�ны. Скажем, я занимался хирургией, и, я помню, мне ясно было, чтосделать сложную операцию — вопрос технический, а заняться боль�ным — вопрос человеческий, и что этот момент самый важный и са�мый значительный, потому что сделать хорошую техническую ра�


331

боту может всякий хороший техник, но вот человеческий моментзависит от человека, а не от техники. Госпиталь был на 850 мест, такчто было довольно много тяжелораненых, мы очень близко к фронтустояли, и я тогда, как правило, проводил последние ночи с умираю�щими, в каком бы отделении они ни были. Другие хирурги узнали,что у меня такая странная мысль, и поэтому меня всегда предупреж�дали. В этот момент технически вы совершенно не нужны: ну, си�дишь с человеком — молодой, двадцати с небольшим лет, он знает,что умирает, и не с кем поговорить. Причем ни о жизни, ни о смерти,ни о чем таком, а о его ферме, о его жатве, о корове — о всяких такихвещах. И этот момент делается таким значительным, потому что та�кая разруха, что это важно. И вот сидишь, потом человек заснет, а тысидишь, и изредка он просто щупает: ты тут или не тут? Если ты тут,можно дальше спать, а можно и умереть спокойно.

Или мелкие вещи. Помню одного солдата, немца, — попал в плен,был ранен в руку, и старший хирург говорит: «Убери его палец» (онгноился). И, помню, немец сказал тогда: «Я часовщик». Понимаете,часовщик, который потеряет указательный палец, — это уже конче�ный часовщик. Я тогда взял его в оборот, три недели работал над егопальцем, а мой начальник смеялся надо мной, говорил: «Что за дурь,ты в десять минут мог покончить со всем этим делом, а ты возишьсятри недели — для чего? Ведь война идет — а ты возишься с пальцем!».А я отвечал: «Да, война идет, и потому я вожусь с его пальцем, потомучто это настолько значительно, война, самая война, что его палециграет колоссальную роль, потому что война кончится, и он вернет�ся в свой город с пальцем или без пальца».

И вот этот контекст больших событий и очень мелких вещей и ихсоотношение сыграли для меня большую роль — может быть, этопокажется странно или смешно, но вот что я нашел тогда в жизни,и свой масштаб в ней нашел тоже, потому что выдающимся хирур�гом я никогда не был и больших операций не делал, а вот это былажизнь и именно глубокая жизнь взаимных отношений.

Потом кончилась война и началась оккупация, я был во фран�цузском Сопротивлении три года, потом снова в армии, а потом за�нимался медицинской практикой до 1948 года. В Сопротивлении яничего не делал интересного; это самая, можно сказать, позорнаявещь в моей жизни, что я ни во время войны, ни во время Сопро�тивления ничего никогда не сделал специально интересного илиспециально героического. Когда меня демобилизовали, я решилвернуться в Париж и вернулся отчасти законно, а отчасти незакон�но. Законно в том отношении, что я вернулся с бумагами, а неза�конно потому, что я их сам написал. Было очень забавно. Мама ибабушка эвакуировались в окрестности Лиможа, и когда меня де�мобилизовали, я демобилизовался в лагерь РСХД в По — надо былокуда�то ехать. Я попал туда и стал разыскивать маму и бабушку, я


332

знал, что они где�то тут, до меня дошло письмо, которое они мнеписали месяца за три до этого, оно путешествовало по всем армей�ским инстанциям. И я их обнаружил в маленькой деревне; мамабыла больна, бабушка была немолода, и я решил, что мы вернемсяв Париж и посмотрим, что там можно делать. Первой моей мысльюбыло перебраться во France Libre1, но это оказалось невозможным,потому что к тому времени Пиренеи были блокированы. Можетбыть, кто�нибудь более предприимчивый и пробрался бы, но я непробрался.

Мы доехали до какой�то деревни недалеко от демаркационнойлинии оккупированной зоны, и я пошел в мэрию. Тогда на мне бы�ла полная военная форма, кроме куртки, которую я купил, чтобыспрятать под ней как можно больше военного обмундирования, и яотправился к мэру объяснить, что мне нужен пропуск. Он мне го�ворит: «Вы знаете, это невозможно, боюсь, меня расстреляют заэто». Никому не разрешалось переходить демаркационную линиюбез немецкого пропуска. Я уговаривал его, уговаривал, наконец онмне сказал: «Знаете, что мы сделаем: я здесь, на столе, положу бу�маги, которые надо заполнить; вот здесь лежит печать мэрии, вывозьмите, поставьте печать — и украдите бумаги. Если вас аресту�ют, я на вас же скажу, что вы их у меня украли». А это все, что мнебыло нужно, мне бумаги были нужны, а если словили бы, его испрашивать не стали бы, все равно посадили бы. Я заполнил эти бу�маги, и мы проехали линию, это тоже было очень забавно. Мы еха�ли в разных вагонах — мама, бабушка и я — не из конспирации, апросто мест не было, и в моем купе были четыре французские ста�рушки, которые дрожали со страху, потому что были уверены, чтонемцы их на кусочки разорвут, и совершенно пьяный французскийсолдат, который все кричал, что вот, появись немец, он его —бум�бум�бум! — сразу убьет. И старушки себе представляли: войдетнемецкий контроль, солдат закричит, и нас всех за это расстреля�ют. Ну, я с некоторой опаской ехал, потому что, кроме этой куртки,на мне все было военное, а военным не разрешалось въезжать —вернее, разрешалось, но их сразу отбирали в лагеря военноплен�ных. Я решил, что надо как�то так встать, чтобы контроль не виделменя ниже плеча, поэтому я своим спутникам предложил, ввиду то�го что я говорю по�немецки, чтобы они мне дали свои паспорта, и ябуду разговаривать с контролем. И когда вошел немецкий офицер,я вскочил, встал к нему вплотную, почти прижался к нему так, что�бы он ничего не мог видеть, кроме моей куртки, дал ему бумаги, всеобъяснил, он меня еще за это поблагодарил, спросил, почему я го�ворю по�немецки, — ну, культурный человек, учился в школе, из


333

1 «Свободная Франция» (с 1942 г. — «Сражающаяся Франция») — антифашистскоедвижение, сложившееся во время второй мировой войны (1939—1945) по призывугенерала Ш. де Голля. Центр движения находился в Лондоне.

всех языков выбрал немецкий (что было правдой, а выбрал�то я егопотому, что уже его знал и потому надеялся, что работать надо будетменьше, но это дело другое). И так мы проехали.

А потом приехали в Париж и поселились, и у нас был знакомыйстарый французский врач, еще довоенного изделия, который ужебыл членом французского медицинского Сопротивления, и он ме�ня завербовал. Заключалось это в том, что ты числился в Сопротив�лении, и если кого�нибудь из Сопротивления ранили, или нужныбыли лекарства, или надо было кого�то посетить, то посылали к од�ному из этих врачей, а не просто к кому попало. Были ячейки, при�готовленные на момент освобождения Парижа, куда каждый врачбыл заранее приписан, чтобы, когда будет восстание, каждый знал,куда ему идти. Но я в свою ячейку так и не попал, потому что за пол�тора�два года до восстания меня завербовало французское «пассив�ное Сопротивление» и я занимался мелкой хирургией в подваль�ном помещении госпиталя Отель�Дьё, и поэтому, когда началосьвосстание, я пошел туда — там было гораздо больше работы, там ябыл нужнее. Кроме того, очень было важно, чтобы там были люди,которые могли законно требовать новых припасов лекарств и но�вых инструментов, чтобы их переправлять: к нам приходили изэтих ячеек, а мы им передавали казенные инструменты, иначе имневозможно было бы получить их в таком количестве. Одно времяфранцузская полиция поручила мне заведовать машиной «скоройпомощи» во время бомбежек, и это давало возможность перевозитькуда надо нужных Сопротивлению людей.

А еще я работал в больнице Брокà, и немцы решили, что отделе�ние, где я работал, будет служить отделением экспертизы, и к нампосылали людей, которых они хотели отправлять на принудитель�ные работы в Германию. А немцы страшно боялись заразных болез�ней, поэтому мы выработали целую систему, чтобы, когда делалисьрентгеновские снимки, на них отпечатывались бы какие�нибудь ту�беркулезные признаки. Это было очень просто: мы их просто рисо�вали. Все, кто там работал, работали вместе, иначе было невозмож�но, — сестра милосердия, другая сестра милосердия, один врач, я,мы ставили «больного», осматривали его на рентгене, рисовали настекле то, что нужно было, потом ставили пленку и снимали, и полу�чалось, что у него есть все что нужно. Но это, конечно, длилось нетак долго, нельзя было без конца это делать, нужно было уходить.Мы ведь никого не пропускали: если не туберкулез, то что�нибудьдругое, но мы никого не пропустили за год с лишним. Ну, объясняли,что, знаете, такое время: недоедание, молодежь некрепкая... Потомнемцы все же начали недоумевать, и тогда я принялся за другое: вРусской гимназии1 преподавать — от одних калек к другим!


334

1 Русская гимназия в Париже, среднее учебное заведение, основанное группойрусских педагогов в 1920 г., просуществовала до 1961 г.

Еще одно интересное открытие периода войны, оккупации. Од�на из вещей, с которыми нам в жизни, и тем более в молитве, при�ходится бороться, — это вопрос времени. Мы не умеем — а надонаучиться — жить в мгновении, в котором ты находишься: ведьпрошлого больше нет, будущего еще нет, и единственный момент, вкотором ты можешь жить, — это теперь, а ты не живешь, потомучто застрял позади себя или уже забегаешь вперед себя. И дозналсяя до чего�то в этом отношении милостью Божией и немецкой поли�ции. Во время оккупации я раз спустился в метро, и меня сцапали,говорят: покажи бумаги! Я показал. Фамилия моя пишется через два«о»: Bloom. Полицейский смотрит, говорит: «Арестовываю! Вы —англичанин и шпион!». Я говорю: «Помилуйте, на чем вы основы�ваетесь?» — «Через два „o" фамилия пишется». Я говорю: «В том�тои дело — если бы я был англичанин�шпион, я как угодно называлсябы, только не английской фамилией». — «А в таком случае, что вытакое?» — «Я русский». (Это было время, когда советская армия по�степенно занимала Германию.) Он говорит: «Не может быть, не�правда, у русских глаза такие и скулы такие». — «Простите, вырусских путаете с китайцами». «А, — говорит, — может быть. Авсе�таки, что вы о войне думаете?». А поскольку я был офицером вофранцузском Сопротивлении, ясно было, что все равно не выпус�тят, и я решил хоть в свое удовольствие быть арестованным. Гово�рю: «Чудная война идет — мы же вас бьем!» — «Как, вы, значит,против немцев?» — «Да». — «Знаете, я тоже (это был французскийполицейский на службе у немцев), убегайте поскорее». Этим и за�кончилось, но за эти минуты случилось что�то очень интересное:вдруг все время, и прошлое, и будущее, собралось в одно это мгно�вение, в котором я живу, потому что подлинное прошлое, котороена самом деле было, больше не имело права существовать, меня заэто прошлое стали бы расстреливать, а того прошлого, о котором ясобирался им рассказывать во всех деталях, никогда не существо�вало. Будущего, оказывается, тоже нет, потому что будущее мы себепредставляем, только поскольку можем думать о том, что через ми�нуту будет. И, осмыслив все это после, я обнаружил, что можно всевремя жить только в настоящем. И молиться так — страшно легко.Сказать «Господи, помилуй» нетрудно, а сказать «Господи, поми�луй» с оглядкой на то, что это только начало длиннющей молитвыили целой всенощной, пожалуй, гораздо труднее.

Ну и тем временем было десять лет тайного монашества, и этобыло блаженное время, потому что, как Феофан Затворник гово�рит, Бог да душа — вот и весь монах. И, действительно, был Бог ибыла душа, или душонка, — что бы там ни было, но, во всяком слу�чае, я был совершенно защищен от мнения людей. Как только вынадеваете какую�нибудь форму, будь то военная форма или ряса,люди ожидают от вас определенного поведения, и вы уже как�то


335

приспосабливаетесь. И тут я был в военной форме, значит, от меняожидали того, что военная форма предполагает, или во врачебномхалате, и ожидали от меня того, что ждут от врача, и весь стройвнутренней жизни оставался свободным, подчинялся лишь руко�водству моего духовника.

Вот тут я уловил разницу между свободой и безответственностьюв свободе. Потому что его действительной заботой было — ты дол�жен строить свою душу, остальное все второстепенно. Я, напри�мер, одно время страшно увлекся мыслью сделать медицинскуюкарьеру и решил сдавать экзамен, чтобы получить специальнуюстепень. Я отцу Афанасию про это сказал. Он на меня посмотрел иответил: «Знаешь, это же чистое тщеславие». Я говорю: «Ну, если хо�тите, я тогда не буду». — «Нет, — говорит, — ты пойди на экзамен — ипровались, чтобы все видели, что ты ни на что не годен». Вот такойсовет: в чисто профессиональном смысле это нелепость, никуда негодится такое суждение. А я ему за это очень благодарен. Я действи�тельно сидел на экзамене, получил ужасающую отметку, потомучто написал Бог весть что даже и о том, что знал, провалился, былвнизу списка, который был в метр длиной; все говорили: ну зна�ешь, никогда не думали, что ты такая остолопина, — и чему�то нау�чился, хотя это и провалило все мое будущее в профессиональномплане. Но тому, чему он меня тогда научил, он бы меня не научилречами о смирении, потому что сдать блестяще экзамены, а потомсмиренно говорить: да нет, Господь помог, — это слишком легко.

А еще до этого, когда я работал с молодежью и как будто у меняэто получалось, отец Афанасий позвал меня, сказал: «Ты слишкомпреуспеваешь, слишком доволен собой, ты становишься звездой —брось все». Я ему говорю: «Хорошо. Что я должен сделать, надо лиобъяснять причину? Глупо будет сказать: я хочу стать святым, по�этому больше не буду работать с молодежью». Он мне ответил: «Данет, собери других руководителей, скажи им: я слишком занят ме�дициной, это меня увлекает больше, чем работа с молодежью, и яухожу. Если они будут возмущаться, пожми плечами и скажи: знае�те, я пробиваюсь в жизни по�своему, вы стройте свою жизнь по�ва�шему. Только чтобы никто не догадался, что у тебя самые благиепобуждения».

То же было и с постригом. Я говорил уже, что дал монашескийобет, но отец Афанасий все меня в мантию не постригал1; я его всепросил меня постричь, он говорит: «Нет! Ты не готов себя отдать доконца». Я говорю: «Готов!» — «Нет, вот когда ты придешь ко мне искажешь: я пришел, делай со мной что хочешь, и я готов вот сейчасне вернуться домой, и никогда не дать своим родным знать, что со


336

1 Постриг в мантию — в Православной Церкви вторая степень монашеского пост�рига, так называемая малая схима, обряд посвящения в которую сопровождаетсянаречением нового имени и облачением в мантию.

мной случилось, и не заботиться об их судьбе, что с ними стало, —вот тогда мы с тобой поговорим. До тех пор пока ты тревожишься освоей матери или о бабушке, тебе не пришло время пострига — тыБогу не доверился, на послушание не положился». И с этим я билсяочень долго, должен сказать. У меня не хватало ни веры, ни духа —ничего. Очень много времени потребовалось, чтобы научиться, чтопризыв Божий абсолютен, что Бог на сделки не идет, что каждыйраз, как я обращаюсь к Богу с вопросом, Он отвечает: Я тебя зову —твое дело отозваться безоговорочно. И так я боролся то против волиБожией, то против своей злой воли, пока не понял очень ясно, чтопора сделать выбор: или я должен сказать «да», или перестать счи�тать себя членом Церкви, перестать ходить в церковь, перестатьпричащаться, потому что никакого смысла нет причаститься, а по�том сказать Богу «нет», и никакого смысла нет быть членом ТелаХристова — и таким членом, который отказывается выполнить Еговолю. И — это, должно быть, покажется вам ужасным — бился я такоколо полугода, и в один прекрасный день дошел до того, что бить�ся уже больше не мог. Помню, я вышел утром из дому, не зная, чтоэто будет за день; я тогда преподавал в гимназии и во время како�го�то урока вдруг понял, что выбор надо сделать сегодня, сейчас. Ипосле последнего урока я пришел к отцу Афанасию и сказал: «Вот япришел». — «Монахом становиться?» — «Да». И тут он стал зада�вать мне самые невозвышенные вопросы: «Ну хорошо, садись.Сандальи у тебя есть?» — «Нет». — «Пояс есть?» — «Нет». — «Этоесть?» — «Нет». — «Ну хорошо, это мы добудем, я тебя постригу че�рез неделю». Потом помолчали, я говорю: «А теперь мне что де�лать?». Я ждал, что он мне скажет: вот будешь спать здесь на полу, аостальное тебя не касается... «Ну а теперь иди домой». Я говорю: «Вкаком смысле, как так?» — «Да, ты отказался от дома, от родных, атеперь возвращайся туда по послушанию». Это был очень трудныймомент, я должен сказать, но отец Афанасий ни на какой компро�мисс бы не пошел.

Умер отец Афанасий через три месяца после моего пострига. Ядолго недоумевал, что мне делать, потому что после такого опытанахождения духовника просто обойти всех возможных священни�ков или представить себе духовником Стефана, Ивана, Михаилаили Петра было слишком нелепо. Помню, как я сидел у себя и по�ставил себе вопрос: что делать? — и вдруг с совершенной ясностьюу меня в душе прозвучало: «Зачем ты ищешь духовника? Я жив». Ина этом я кончил свои поиски.

И когда он уже умер, я стал священником, в 1948 году, по словучеловека1, которому очень верил. Он был французом, православ�ным священником, до этого я видел его один раз, когда мне было


337

1 Архимандрит Лев (Жилле).

лет семнадцать, в день, когда я окончил среднюю школу и сдал эк�замен на аттестат зрелости. А тут я его встретил в Англии на право�славно�англиканском съезде, и он прямо ко мне пришел и сказал:«Вы нам здесь нужны, бросайте медицину, делайтесь священникоми переходите в Англию». Я ему тогда сказал: «Вы подумайте и ска�жите, это всерьез или нет. Потому что, если всерьез, — я по вашемуслову поступлю». И он мне сказал, что это всерьез, и я так и посту�пил и теперь ему всегда напоминаю, что он ответствен за все то не�доброе, что я делаю, и поэтому его дело — молиться. И он еще усу�губил это дело тем, что после первой моей лекции на английскомязыке ко мне подошел и сказал: «Отец Антоний, я за всю жизнь ни�чего такого скучного не слыхал». Я ему говорю: «Что же делать, яанглийского не знаю, мне пришлось лекцию написать и читать, какмог». — «Так вот я вам запрещаю отныне писать или по запискамговорить». Я возразил: «Это же будет комично!». И он ответил:«Именно! Во всяком случае, это не будет скучно, мы сможем сме�яться на ваш счет». И вот с тех пор я произношу лекции, говорю ипроповедую без записок, опять�таки, на его душу.


338

Краткие биографические

сведения

339

КРАТКИЕ БИОГРАФИЧЕСКИЕ СВЕДЕНИЯ

1914, 19 июня Родился в Лозанне. Отец — российскийдипломат, Борис Эдуардович Блум (1882—1937). Мать — Ксения Николаевна Скря(бина (1889—1958).

1915—1920 В Персии, по месту службы отца.

1920 Путь в Европу через Индию, Гибралтар.Париж, Австрия, Югославия, Париж.

1929 или 1930 Лекция о. Сергия Булгакова, чтение Еван(гелия от Марка, встреча со Христом.

1931 Посвящен в стихарь митрополитом Евло(гием (Георгиевским).

1931 Встреча с архимандритом Афанасием (Не(чаевым) на Трехсвятительском подворье.

1931—1932 Факультет PCB (Physique. Chimie. Biolo(gie).

1932—1939 Медицинский факультет Сорбонны.

1937, 2 мая Смерть отца.

1939, 11 сентября Монашеские обеты в храме Всех скорбя(щих Радости и св. Женевьевы.

1939—1944 Хирург французской армии. Демобилиза(ция. Работа в госпитале в Париже. Препо(давание в Русской Гимназии. Участие вСопротивлении.

1943, 16 апреля (канунЛазаревой субботы)

Постриг в храме Всех скорбящих Радостии св. Женевьевы.

1943, 14 декабря Смерть архимандрита Афанасия.

1945, май Конец войны. Медицинская практика вПариже.

1947, август Первая поездка в Англию на съезд Англика(но(православного Содружества св. мч. Ал(бания и прп. Сергия.


340

1948, 27 октября Митрополитом Серафимом (Лукьяновым)рукоположен в иеродиакона в храме Всехскорбящих Радости и св. Женевьевы.

14 ноября Рукоположен (им же) в иеромонаха в хра(ме свмч. Иринея. Назначен духовным ру(ководителем Содружества св. мч. Алба(ния и прп. Сергия (Англия).

1949, январь Переезд в Лондон с мамой и бабушкой.

1950, 10 июля Смерть настоятеля прихода, отца Владими(ра Феокритова. 1 сентября иеромонах Ан(тоний временно назначен настоятелем хра(ма апостола Филиппа (получен в 1922 году)и домового храма прп. Сергия (приобретенв марте 1947 г.).

1954 январь Игумен.

1956, 27 апреля, Пасха Архимандрит.

1956, 16 декабря Освящение храма (совершал экзарх, еп.Николай (Еремин) Успения Божией Ма(тери и Всех Святых.

1957, 30 ноября Хиротония архимандрита Антония воепископа Сергиевского, викария ЭкзархаПатриарха Московского в Западной Ев(ропе.

1958, 11 апреля Смерть мамы.

1960, 6—22 октября Первая поездка в Россию.

1961, ноябрь/декабрь Член делегации Русской ПравославнойЦеркви на Генеральную Ассамблею Все(мирного Совета Церквей в Нью(Дели, гдеРусская Православная Церковь вступилаво Всемирный Совет Церквей.

1962, 10 октября Архиепископ, управляющий новообра(зованной епархией на Британских ост(ровах.

1963, 14 января И. о. Экзарха Московского Патриарха вЗападной Европе.

1966, 27 января Митрополит, утвержден в должности Эк(зарха.

1966, январь Первая лекция перед студентами Москов(ской Духовной Академии.


341

1966 Первая книга на английском: LivingPrayer.

1968, 4—19 июля Член делегации на Генеральную Ассамб(лею Всемирного Совета Церквей в Упсале.Член Центрального Комитета ВсемирногоСовета Церквей (до 1975 г.).

1968 Публикация в «Журнале Московской Пат(риархии» русского перевода книги LivingPrayer — «Молитва и жизнь».

1971 июнь Поместный Собор. Выборы ПатриархаПимена.

1971 Вторая книга на английском языке: Schoolfor Prayer.

1973, 5 июля Доктор богословия honoris causa Абердин(ского университета.

1974, 5 апреля Определение Священного Синода об ос(вобождении от должности ПатриаршегоЭкзарха Западной Европы (прошение от21 февраля). Оставлен правящим архие(реем Англии и Ирландии.

1975, май Первый епархиальный съезд Сурожскойепархии.

1976 Первая книга на русском языке: Пропове�ди и беседы (Париж).

1978, июль Приглашен выступать на Ламбетской кон(ференции Англиканской Церкви.

1978, 9 июля Первое празднование Собора Британскихсвятых.

1979 Покупка Успенского собора.

1982 Вторая книга на русском языке: «Во имяОтца и Сына и Святого Духа» (Париж).

1983, 3 февраля Доктор богословия honoris causa Москов(ской Духовной Академии.

1988, июнь Собор в честь 1000(летия Крещения Руси.

1989, октябрь Архиерейский собор, 400(летие Патриар(шества. Первое (и единственное) публич(ное выступление в Москве, в Доме худож(ника.


342

1990, май(июнь Собор, выборы Патриарха Алексия II.

1991 Первая книга в России: Беседы о вере иЦеркви.

1996 Доктор богословия honoris causa Кем(бриджского университета.

1999 Доктор богословия honoris causa КиевскойДуховной Акакдемии.

2003, февраль Операция по поводу онкологического за(болевания.

2003, 4 августа Кончина.

2003, 13 августа Погребение на Brompton Cemetery, с мамойи бабушкой.

Слово на панихиде в сороковой

день по преставлении

митрополита Сурожского

Антония

Протоиерей Николай ВЕДЕРНИКОВ

12 сентября 2003 года

Осиротели мы с вами, и не только мы — осиротела Русская Пра(вославная Церковь, осиротел весь христианский мир. Ушел от насвеликий светильник Церкви, великий пастырь, святитель, пропо(ведник Евангелия, наставник и друг. Ушел в вечность... Порой, ду(мая, конечно, о себе, мы надеялись, что, может быть, он проживетеще год, может, два, несмотря на очень глубокую старость и тяж(кую болезнь. Думая о себе, мы хотели бы, чтобы он был с нами все(гда. Но Господь судил иначе. И вот, совершая панихиду по нем, мыневольно обращаем наш мысленный взор к тем далеким годам, ко(гда Владыка Антоний приезжал из Англии в Россию, в Москву.

То было время, когда Церковь существовала в условиях сильногодавления со стороны безбожной власти, была стеснена, когда неразрешалась никакая религиозная пропаганда и тем более религи(озное обучение. В те годы приезд Владыки был для нас явлениемнеобыкновенным, из ряда вон выходящим. Его слово было как гло(ток свежего воздуха. Помнится, как все старались узнать, в какойгостинице остановился Владыка, в каких храмах он будет служить.И немедленно устанавливалась связь, договаривались о личнойвстрече в гостинице, стремились попасть в храм, где он служит, непропустить ни одной его проповеди.

Но, конечно, еще важнее было устроить общую беседу с Влады(кой — у себя или на квартире у друзей. На такую беседу собиралосьочень много народу, люди приходили с насущными вопросами,хотели услышать живое слово о вере, о Боге и взаимоотношенияхчеловека с Ним, о том, что нужно для спасения. Владыке задавалии вопросы личного характера. Каждое слово его ловили и записы(вали — на бумагу, на магнитофонную ленту... И мы помним, ка(кая радость, какой духовный подъем охватывал всех в конце этихбесед.

Зачастую Владыка приходил к нам гораздо позднее, чем обе(щал, — ведь посетители буквально осаждали его, и он принимал вгостинице людей одного за другим. Но как бы долго ни приходи(лось ждать, никто не уходил, а наши беседы затягивались далеко заполночь... Это были дни великой радости. И это совершалось каж(

343

СЛОВО НА ПАНИХИДЕ В СОРОКОВОЙ ДЕНЬ

О ФОНДЕ

«ДУХОВНОЕ НАСЛЕДИЕ

МИТРОПОЛИТА АНТОНИЯ СУРОЖСКОГО»

Фонд «Духовное наследие митрополита Антония Сурожского» работает в Ве-ликобритании и в России. Его целями являются cобирание и сохранение архива трудов митрополита Антония и всех связанных с ним материалов (на любых носителях), проведение и поддержка независимых и всесторонних исследова-ний наследия митрополита Антония Сурожского, распространение его слова.

Фонд является правообладателем на все материалы митрополита Антония. Он занимается изданием книг, аудио- и видео материалов на русском и английском языках, курирует переводы текстов митрополита Антония на другие языки. Трудами членов фонда поддерживается сайт www.mitras.ru Здесь размещены изданные тексты Владыки, некоторые фотографии, воспоминания, ссылки, работает форум, есть и страница на английском языке. Развивается также ан-глоязычный сайт http://metropolitan-anthony.org/default.aspx

Мы обращаемся ко всем, кто располагает какими-либо уникальными материа-лами, текстами, письмами, фотографиями Владыки, поделиться ими с фондом. Приглашаем также делиться воспоминаниями о встречах с Владыкой, раз-мышлениями над его словом, свидетельствами о его влиянии.

Для тех, кто хочет финансово содействовать работе фонда по распространению книг, дисков с записями и других материалов Владыки, сообщаем банковские реквизиты Фонда:

Фонд «Духовное наследие митрополита Антония Сурожского» Мастер-Банк, Войковское отделение р/с 40703810700005024493 ИНН 7743087580 к/с 30101810000000000353 БИК 044525353

ГДЕ ПРИОБРЕСТИ КНИГИ

МИТРОПОЛИТА АНТОНИЯ СУРОЖСКОГО

Храм бессребреников и чудотворцев Косьмы и Дамиана в Шубине Столешни-ков пер., 2, тел. 629-4104, м. «Пушкинская», «Тверская», «Театральная», далее пешком.

Храм Успения Пресвятой Богородицы на Успенском Вражке103009, Москва, Газетный пер. (бывшая ул. Огарева), 15. Проезд: м. «Охотный ряд», далее пешком или трол. 1, 12, 20, ост. «Центральный телеграф».

“Сретенье”. Магазин православной литературы101000, Москва, Большая Лубянка, 19, Проезд: м. «Тургеневская», «Чистые пру-ды», «Лубянка», «Кузнецкий мост», далее пешком.

Иконная лавка Свято-Данилового монастыря115191, Москва, Даниловский вал, 22, в стене монастыря, в храме преп. Сера-фима Саровского. Проезд: м. «Тульская», далее пешком или трам. 3, 39

Книжный магазин «PRIMUS VERSUS — Умные книги»105062, Москва, улица Покровка, дом 27, строение 1. Проезд: м. «Китай-город», далее пешком или трол. 25, 45, м. «Чистые пруды», далее трам. 3, 39.

Книжный магазин Издательского Совета Русской Православной Церкви119435, Москва, ул. Погодинская, 18. Каталог магазина: www.rop.ru Эл. почта [email protected]Тел. 245-3068 (книги), 245-7375 (аудио-видео)

Православное Слово на Пятницкой119017, Москва, Пятницкая ул., д. 51/14Тел. 951-51-84, 951-34-97 www.pravslovo.ru

Представитель в Минске (Беларусь)

Представительство в Киеве (Украина) — издательство QUO VADISКиев, книжный рынок «Петровка», ряд 63, места 7-8.Тел. (044) 227-87-86, (044) 355-01-21, (067) 506-25-01.Интернет-магазин www.quo-vadis.com.ua

Д.Ю. Строцев[email protected]

ДРУГИЕ КНИГИ МИТРОПОЛИТА АНТОНИЯ

Во имя Отца и Сына и Святого Духа: Проповеди. Клин: Христианская жизнь, 2006. 415 с.

Беседы о вере и Церкви / Центр по изучению религии. М.: СП Интербук, 1991. 319 с.

Молитва и жизнь / Пер. с англ. Т. Л. Майданович. — Клин: Христианская жизнь, 2005. 255 с.

О встрече. 2-е, доп. изд. Клин: Христианская жизнь, 2007. 255 с.Таинство любви: Беседа о христианском браке. Изд. 3-е, испр. и доп.

Клин: Христианская жизнь, 2008. 126 с.Войду в дом Твой… Клин: Христианская жизнь, 2003. 80 с.Любовь всепобеждающая: Проповеди, произнесенные в России. М.: Кру-

тицкое подворье, 2003. 256 с.Дом Божий: Три беседы о Церкви. Клин : Христианская жизнь, 2004. 79 с. Жизнь. Болезнь. Смерть. Клин: Христианская жизнь, 2008. 111 с.Человек перед Богом. Изд. 3-е, испр. и доп. М.: Практика, 2008. 348 с.Воскресные проповеди. Таганрог: Изд. Е. А. Суховой [Новые Мехи], 2003.

228 с., илл.Духовное путешествие: Размышление перед Великим постом / Пер.

с англ. Клин: Христианская жизнь, 2004. 158 с.«Начало Евангелия Иисуса Христа, Сына Божия…»: Беседы на Евангелие

от Марка, гл. 1–4. Клин: Христианская жизнь, 2005. 158 с.Пути христианской жизни: Беседы. М.: Дом надежды, Отдел религиозного

образования и катехизации РПЦ, 2008. 224 с. Учитесь молиться / Пер. с англ. Т. Л. Майданович. Клин: Христианская

жизнь, 2004. 159 с.О покаянии: Проповеди. Клин: Христианская жизнь, 2005. 62 с.Школа молитвы. Клин: Христианская жизнь, 2007. 493 с.Быть христианином…: Беседы. Электросталь: Молва, 2005. 90 с.Труды. М.: Практика, 2008. 1080 с., ил. Указатели: имен, предметный;

библиография. Брак и семья. Киев: Пролог, 2005. 301 с. (Слова и беседы). Вера. Киев: Пролог, 2004. 271c. (Слова и беседы).Встреча. Киев: Пролог, 2004. 242 с. (Слова и беседы).Пастырство / Предисл. митр. Минского и Слуцкого Филарета. Минск:

Изд-во Белорусского Экзархата, 2005. 460 с, ил.Слово Божие. Киев: Пролог, 2005. 338 с. (Слова и беседы).Церковь. Киев: Пролог, 2005. 249 c. (Слова и беседы).Человек. Киев: Пролог, 2005. 301 с. (Слова и беседы).Труды. Книга вторая. М.: Практика, 2007. 968 с., 62 фот. Библиография,

Указ.: именной, предметный. Материя и Дух. Киев: Пролог, 2006. 231 с. (Слова и беседы).Об исповеди. М.: Дом надежды, 2007. 272 с.Духовная жизнь. Киев: Пролог, 2008. 319 с. (Слова и беседы).

Человек перед Богом

Documents