Вече

Независимый русский альманах

Пятый год издания

Главный редактор О. А. Красовский

Обложка работы художника Адама Русака

Издатель:Российское Национальное Объединение в ФРГ © Russischer Nationaler Verein (RNV) e. V., 1985

MünchenСтатьи, подписанные фамилией или инициалами автора,

необязательно выражают мнение редакции.

СОДЕРЖАНИЕ

НОВОГОДНЕЕ 5

РУССКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ И. А. Ильин -Мировые причины русской революцииКризис идеи собственности 13

ТРИБУНА «ВЕЧЕ»В. Вулич - Сальери, или неразменный грех 37О. Поляков - Этот страшный, страшный

русский национализм 71Ю. Ветохин - Почему мы непримиримы к

советской власти и к коммунизму 93

СТРАНИЦЫ ИСТОРИИ Ф. Кирхгоф - В Ставке Верховного

Главнокомандующего 109Н. Нефедов - Как было завершено предательство

адмирала Колчака 127

К 1000-ЛЕТИЮ КРЕЩЕНИЯ РОССИИ В. Мошин - Христианство в России

до св. Владимира 145Свящ. Моисей Тарасевич - Церковь как

объединяющее начало 171

САМИЗДАТФ. Светов - Кушетка Пьера Эмманюэля 187

К ИСТОРИИ РУССКОЙ ЭМИГРАЦИИВладимир Самарин - Неустаревающая книга 195

МИТРОПОЛИТ ФИЛАРЕТ 203

ПИСЬМО В РЕДАКЦИЮ 213

ОТ РЕДАКЦИИ 217

ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО 221

Редакция поздравляет подписчиков и читателей

альманаха «Вече» с

РОЖДЕСТВОМХРИСТОВЫМжелает всего доброго

в наступающем 1986 году и приносит глубокую благодарность

друзьям «Вече»,оказывающим русскому альманаху

моральную и материальную поддержку.

Н О В О Г О Д Н Е Е

Хотелось написать для «Вече» что-нибудь к Новому Году. Но оказалось - не так просто это. Под „новогод­ним“ понимаются, традиционно-оптимистические исто­рии о неожиданно сваливающемся на голову „счастье“, в виде выигрышей в лотерее, или американского дядюшки, который, в таинственной и непостижимой метаморфозе, внезапно превращается из эгоиста в альтруиста...

Я не люблю „Новый Год“. Сколько себя помню, - и, уж, конечно, со времен войны, - каждый „Подновыйгод“ - время одиноких, невеселых, а чаще - остро-мучитель­ных размышлений. Все „Новые Годы“ были как версто­вые столбы в жизненном бездорожье, лишенном смысла и надежды.

Искушают фразы-формулы, как: „Усталой душе все представляется грудой пепла...“ Но, хотя - и „усталая душа“, и „груда пепла“ - в наличии, такие формулы обманны и штамп. Потому что настоящая мысль обитает в в ы ш естоящих сферах, и далека от штампа. Штампы изобретает только язык, в минуты бессилия и сдачи.

И, хотя разорванные и разрозненные „страницы жизни“ выцветают от давности, „...старые снятся года / старые снятся минуты...“ К о г д а - т о , (в д р у г о й жизни?) мы покинули Россию. Но „покинули мы дом“ - не весело, как аргонавты, и шли мы - не „за золотым руном“. Но брели,

5

полузамерзшие и голодные, через страшную зиму сорок третьего года.

Нет, а не уносила родной земли в платочке... Земля эта была слишком пропитана кровью. Уносила я память о живых л ю д я х . Я имею в виду - д у х и с е р д ц е народа.

Города, хутора, села... Вот одна „веха“ - Каховка. (Умышленно возвращаюсь мыслью именно на Украину, народ которой так упорно стремятся представить „отдельным“, и „отрывающимся“ от России...)

Каховка... Да, та самая, что в песне, и к которой рифмой было „винтовка“...

Винтовки - не было. Была - крайняя хата, в которую мы с мамой, полузамерзшие, постучались. Пахнуло душным, густым теплом, горьковатым запахом горящей в печи соломы; по хате бродили доисторические куры. Хозяин - деревенский кузнец; от самых глаз заросший такой густой черной бородой, что и лица не видно было. Прямо - Пугачев. А глаза - добрые. И жена.

Нас приютили, широко-радушно. Утром, когда мы ухо­дили, нам насыпали добрую меру крупной, розовой как жемчужины Индийского Гостя, картошки. Как ответный дар, мама совала кузнечихе в руки - валенки. Брать не хотели. „Та ни, ничого не надо... А то - вертайтеся до нас? Картошка есть, перезимуемо... В вас - дйвчина, а в нас сын. Краси-ивай... Вот, прййде з войны... Вертайтеся!“

Но наш путь - у в о д и л .(А и сын - пришел ли?..)Но и под чужими небесами жизнь продолжается.Как-то, по окончании войны, удивило, по радио, как

верно определил ее, эту жизнь, какой-то поэт: „Скучный, жадный, неинтересный

Мир, не знающий про мечту...“В се было верно. И - с к у ч н ы й . И - ж а д н ы й . И -

н е и н т е р е с н ы й .Осмотрелись мы на Западе очень быстро. Запад был -

И м п е р и е й С ы т ы х и Г л у х и х . Жил он (и сейчас живет) в „двухтактной мере“ - от праздника к празднику.

6

Между зайцами и Св. Николаем. И, пустосердечный и пустоголовый, устами своих „детей“, он спрашивал нас, презрительно-недоверчиво: „ Ка к же подобное - м о г л о б ы т ь ? Как это м о г л о стать возможным?“

Мы отвечали: “А вот п о ж и в е т е - у в и д и т е ! “А наши мысли о Западе были (здесь - в предельной

концентрации): „Стены их равнодушия не пробить и атомной бомбой!“; „Человек утонул в фрижидере...“; „Вы з а с л у ж и в а е т е коммунизма...“

В „безвоздушье“ жизни - мы вживались постепенно. Чтобы жить в нем - надо было носить „скафандр“, или - быть амфибией. Впрочем, и прыгать в родную стихию - было некуда: никаких живительных водоемов не было.

И вот, - „на исходе дыхания“, в удушающей пустоте, поистине, как новое небесное тело, сверкнул, просиял звездный роман Пастернака. Это было п о с л а н и е из с т р а н ы д у х а .

И на месте привычной мучительной пустоты - нежданно встал какой-то вид надежды. Как будто звучал голос самой России, - и из настоящего, и, одновременно, из будущего.

С этим романом связано очень многое, в сокровенной судьбе нашего века. Это книга - о единственной надежде, в хаосе кровавого безумия, овладевшего миром. О единст­венной дороге через провал в ничто. О д у х о в н о м в о с к р е с е н и и . Если идеи - тени надвигающихся событий, то судьбы - это в о п л о щ е н н ы е идеи. И кажется, что и и д е и и с у д ь б ы , с ними связанные - не единичны, не удел отдельных. Но они - б о л ь ш и е с у д ь б ы века. И что такие судьбы - пронизывают столе­тия, подобно молниям, или „духовным кометам“. И обла­дают колоссальной силой притяжения.

Люди, духовное существование которых проходит „на волне той же частоты“, отдаются этим судьбам, часто не зная о том рассудком, но подчиняясь таинственной при­частности.

Кто знает? Может быть, и сейчас - мы именно „в хвосте“ такой судьбоносной кометы...

7

стоитВ ожидание т а к о г о „новогоднего“ дара - вложить все силы души.

*

Моя неновогодне-новогодняя тема - заключается в при­лагаемом стихотворении - „Дон Кихот“. Отдаю его на суд Редактора. Написано оно - двадцать лет назад. Тогда мне казалось, что это - только о Пастернаке, но позже пришло непреодолимое ощущение продолжающейся ц е п и п р е е м с т в е н н о с т и . За Пастернаком - бесконечный ряд других, причастных его судьбе. Общая большая судьба. И - с а м а Р о с с и я .

Дон Кихот

„Небо над Трианой слегка свети­лось. По дороге, медленным шагом, подвигался всадник. Копыта его лошади спотыкались на испанской земле, но благородная и смешная голова его касалась звезд“.

Бруно Франк, „Сервантес“.

Зажглось зарею, над Трианой, ночное небо, как всегда; плывя в предутреннем тумане, бледна последняя звезда.

8

Дорогой, гулкой и пустой, из ночи всадник странный вышел, о славных подвигах наслышан, и светлой окрылен мечтой.

Копьем, - лишь детям на забаву! он вызвал в бой, добра во славу, зло мира, что поставил злой волшебник стражем над страной.

Смельчак один.

Хор фарисеев...

Он,

Неравен бой...

Град насмешек...

без щита,едва живои,

оторопел,пред ратью

пешек.

*

День позади. Копье разбито...В кровавой пене конь худой. Поводьев слабость позабыта бойца усталою рукой.

Тоска безмерная застыла во глубине горящих глаз, и кровь засохших ран не раз невольная слеза омыла...

Копыт неровный, дробный стук дорога гулко повторяла; и расступалась темнота; светлела даль, мгла убывала...

И - чудо! За дорогой пыльной, где конь шатался в пене мыльной, замкнув страданья полный круг, другой путь открывался вдруг.

Как звездный луч, - так прям и светел, так чист, как матери слеза, так верен, так для глаз приметен, так прост, как слово мудреца.

И - не понять: не то ли всадник вдруг головой коснулся звезд, не то ли звезды, светлый праздник его даренья осиять, спустились вниз, как капли слез, что над повергнутым Распятьем в немой тоске роняет Мать...

*

Онумер?

- Нет,он

между нами... Он,

в благородныйорден

свой,сзовет,

в набатный час,под знамя,

соратниковнесметный рой.

Он,по невидимым

дорогам,пятная кровью

10

каждый след,несет,

как крест,на диво многим,

любвиспасительный

завет.

Столетий

Они,

ходсудьбе

подсуден.

во времениползя,

несчастий грудымногопудье

на день одинстолкнуть грозят.

И еслизло,

судьба,иль случай,

все затопятв волнах крови,-

он,в Ночь

вернет,звездой падучей,

воспоминаньео

Любви...

*

11

Слава Герою,■ и слава Земле,

О Высяхвсе знать

Героя создавшей

может толькоУпавший.

(КакНочью Прошедший -

о Днях!)Восстать -

лишь Сраженный. Воскреснуть -

Поверженный в прах!

Декабрь, 1965 г

РУССКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

И. А. И л ь и н

М и р о в ы е п р и ч и н ы русской революции

Кризис идеи собственности*

1) Поставив перед собой и перед вами проблему тех мировых причин, которые вызвали к жизни современную русскую революцию, - я указал вам с самого начала и потом попытался развить два ряда причин и следствий, уходящих глубоко в предшествующие века, но как бы сгущающих и сосредоточивающих свое действие к концу 19 и к началу 20 века, - а именно: религиозный кризис, переживаемый христианским человечеством, и кризис правосознания, приведший, с одной стороны, к демокра­тизации и вследствие этого к волевому распадению и обессиливанию современного государства; с другой сто­роны, - к расшатанию патриотических чувств и патриоти­ческой спайки; с третьей стороны, - к формализации права и юридической науки; с четвертой, - к революцио­низированию массового правосознания и к его разложе­нию в атмосфере идеи вседозволенности.

Чтобы покончить с этим вторым рядом причин и следствий - мне остается сказать совсем немногое.

* Четвертая (и последняя) лекция проф. И. А. Ильина из цикла лекций о мировых причинах русской революции, прочитанного им в Берлине в 1928 году. Печатается впервые. Публикация Н.Полторацкого. Courtesy of Michigan State University Libraries’ Special Collections. Copyright © 1985 by Nikolai P. Poltoratzky.

13

Революция и право - противоположны; они исключают друг друга. И потому революционизировать правосозна­ние - значит разложить его; „революционное правосозна­ние“ есть contradictio in adjecto. Чем вернее и правильнее правосознание, тем развитие права и государства стано­вится более текучим и зиждущим, а не ломающим и раз­рушающим; и наоборот.

a) По самому существу своему право есть организо­ванный мир, упрочивающий себя сам из себя, одним своим существованием.

Напротив, революция есть всегда нарушение внутрен­него, гражданского мира в стране: она открыто порывает с путями права, закона и правового умиротворения и вызывающе вступает на путь произвола. Поэтому револю­ционное правосознание есть такое правосознание, которое само себя срывает и разрушает и, буйствуя, самим буйст­вом своим ускоряет свое собственное разложение. Это есть разлагающееся правосознание, открыто восхваляю­щее свою собственную гибель, возводящее свое падение и извращение в канон и догмат, и в то же время пытающееся поддерживать и даже ставить выше всего свои собственные притязания на власть в государстве; и потому запутывающееся в безысходных противоречиях.

b) Право есть всегда порядок; правосознание есть воля к порядку.

Революция же преуспевает и держится только беспо­рядком. Революционер одержим волею к беспорядку, беспорядок есть его излюбленная стихия; поэтому он и работает неутомимо над разложением правосознания и сам гложет и подкапывает ту силу, ту спайку, тот цемент (правосознание), на котором только и может держаться всякий порядок - и старый, и новый; который ему, рево­люционеру нужен нисколько не меньше, чем защитнику старого порядка; поэтому революционер подобен чело­веку, который желая перестроить старый дом - заклады­вает под весь участок такую дозу динамита, от которой не только взлетает на воздух дом, но которая делает и весь участок непригодным для постройки.

14

c) Право есть договор; правосознание есть верность договору и вытекающим из него обязательствам.

Революция и большевизм работают именно при по­мощи нарушения договора. Их доктрина определяется словами „эволюционный нигилизм“ (сегодня добро, за­втра зло); они проповедуют измену и живут непрерывным предательством; ложь есть их основная стихия; а это означает, что они непрерывно работают над подрывом всеобщего взаимного доверия - без которого и они никогда не построют государства.

d) Право есть организация; правосознание есть воля к единению.

Большевизм стремится вносить рознь, он натравливает всех на всех и разделяет людей; он есть воля к расколу, раздору и повсеместной гражданской войне; ненависть и вражда - вот его стихия. И потому большевизм есть ста­билизированная гражданская война, затягиваемое и подо­греваемое кипение хаоса.

e) Право означает господство; правосознание - свобод­ную лояльность.

Большевизм же хочет господствовать при помощи подрыва лояльности; он презирает правосознание как нематериалистический мотив и стимул жизни; не культи­вирует его, осмеивает и подтачивает его. Тогда ему остается строить свой уклад на угрозе, на силе, на терроре и на казни. Но страх унижает человека; он ведет его на пути хитрости, лжи и лицемерия. И длится страх лишь до тех пор, пока не будет преодолен страх смерти; а до тех пор жизнь становится системой кривизны, обмана и мошенничества.

Какой же государственный, общественный или хозяйст­венный строй возможен на этих основах?

Поэтому надо признать следующее.Большевизм как последнее слово разлагающегося в

кризисе правосознания - стремится все регулировать и не может никому доверять; он становится системой навязчи­вого, полупомешанного педантизма и бюрократизма. На­чинается бешеная работа государственного махового ко-

15

леса, с которого соскочил приводной ремень. Но произ­вольная норма не годится для массового регулирования; она работает по системе произвольных исключений и рас­поряжений; а каждое отдельное распоряжение запазды­вает и имеет совершенно эфемерное значение и нич­тожный объем применения. Маховое колесо формальной государственности вертится как бешеное, а органическая жизнь в стране отмирает все более.

Революционность, последним словом которой является большевизм, связала себя с самого начала с жадностью и беззастенчивостью; революция с самого начала обрати­лась к людям с подорванным правосознанием - к дезерти­рам, к интернационалистам, к хищным, к людям предрас­положенным насиловать и грабить. И вот, уголовный эле­мент, в таких случаях предупредительно выпускаемый из тюрем и всплывающий наверх, - радостно прислушивает­ся к революции и к ее развитию во всех странах. Он всюду отзывается на зов, заполняет собою красные ряды и (как было в России, в Венгрии, в Баварии) массами с самого начала вливается в ряды революционной бюрокра­тии. Посему: революция узаконяет, политизирует и бюро­кратизирует уголовную стихию и, соответственно этому, она криминализирует свою внутреннюю и внешнюю по­литику. Теоретический нигилизм революционера и прак­тический нигилизм дефективного рецидивиста подают друг другу руку, и преступность становится последним словом нового правосознания. Преступление и управле­ние образуют новый цемент революционной государст­венности; революция предписывает преступления и жи­вет ими; государственность становится чистым и откро­венным злодеянием и злодей становится политическим вождем.

Таковы поучительные парадоксы разложившегося пра­восознания.

2) Теперь я перейду к третьему ряду причин и следствий - к кризису идеи собственности.

Однако для того, чтобы указать вам этот ряд причин, воздействовавших именно на Россию, я считал бы пра-

16

вильным поставить вопрос иначе, чем до сих пор. А именно: спросим себя, почему именно Россия стала жертвой этого грандиозного имущественного передела (ибо социальная революция состоит именно в перераспре­делении имущества)? Что, Россия была богатейшей страной мира? Или она была страной с самыми резкими имущественными различиями, с наибольшим имущест­венным неравенством? Расцвел ли в России слишком буйно капитализм? Была ли Россия безмерно, больше других стран пролетаризирована и безработна? Или, может быть, в России (подобно Англии и Соединенным Штатам) большая часть земли принадлежала крупным помещикам? Почему именно в России кризис повел к такому имущественному переделу?

а) Начнем с народного богатства.Благодаря своим огромным размерам и своим естест­

венным богатствам дореволюционная Россия занимала пятое место в мире среди других государств, оцененных по их народному богатству. Мёлхолл отводит России пятое место и при оценке всего народного достояния в целом и при оценке национального дохода за год. Однако, как только мы обратимся к исчислению богатства и дохода в поголовном масштабе, т. е. разделим русское всенародное богатство и русский всенародный годовой доход на число жителей, - так мы тотчас же увидим, что Россия занимает самое последнее место среди государств - ниже Греции, Сербии и Болгарии. Это означает, что потенциально Россия была одной из богатейших стран - но в действительности одною из беднейших.

Средний уровень имущества и дохода был в дореволю­ционной России нищенским. Конкретно и статистически это можно было бы выразить вслед за исчислениями Войтинского приблизительно так: возьмем скромный уро­вень годового дохода в 3000 марок (1500 рублей, 160 английских фунтов, 800 долларов) - и от всей социальной пирамиды отсечем плоскостью ту социальную верхушку, которая обладала этим доходом (а нижний остаток пира­миды будет обозначать те социальные слои, которые

17

имели годовой доход ниже этого) - тогда мы получим следующий итог для 1910 года:

Соединенные Штаты - 47% населения останутся выше этого уровня,Англия - 12,5% населения выше его,Пруссия - 6% населения богаче доходом,Россия - 1,2% выше этого уровня.

Верхний отрезок пирамиды оказывается очень большим в Соединенных Штатах - чуть ли не половина населения получала там свыше 1500 рублей в год; гораздо меньше (почти вчетверо) в Англии; в 8 раз меньше в Пруссии; и почти в 32 раза меньше в России.

Становится сразу понятным, почему Россия не могла экспортировать денежный капитал, а должна была зани­мать его заграницей и ввозить его.

Ясно также, что вся наша так называемая буржуазия образовывала очень тоненький слой, миниатюрный и едва заметный по сравнению с Америкой и Англией. Этот верхний слой имел следующую долю в совокупном национальном доходе:

Соединенные Штаты - 47% населения получали 74% общего народно-государственного дохода, в Англии - 12,5% населения получали 49% общего дохода,в Пруссии - 6% населения получали 30% общего дохода,в России - 1,2% населения получали 24% общего дохода.

Для России это обозначает, с одной стороны, очень низкий и отсталый уровень накопления и концентрации капитала; с другой стороны, русская буржуазия (считая, что доход в 1500 р. в год делает человека хотя и не буржуа, а „буржуем“) - крайне малочисленная в сравни­тельно-процентном отношении и отнюдь не концентри­ровавшая в своих руках тех капиталов, которые имелись у буржуазии других стран, - была изолирована, слабосильна, малочисленна и беззащитна в своей собственной стране. У нас не было многочисленно, развито и сплоченно то сред-

18

нее сословие, которое посредничает между капиталистом и пролетарием в странах, промышленно нас опередив­ших. Имущественная середина не подрастала и не поспе­вала с низов за верхами. Россия имела достаточную кон­центрацию капитала для того, чтобы кое-как, отставая и еле справляясь, поспевать за мировой промышленностью и мировым рынком; но в низших слоях народа процесс богатения был слишком долго задержан крепостным пра­вом и его неизбежными последствиями, - малому и тес­ному кругу богатых противостояла скудная и плохо бога­теющая масса. Слой более состоятельных был совсем не так богат; напротив - он был недостаточно богат, но глав­ное недостаточно велик численно; но еще важнее было то, что масса народа не проложила себе еще дорогу к реаль­ному и успешному богатению на интенсивном хозяйстве и в интенсивном обмене.

Ь) Это не значит, что у нас в массах простого народа царила та нищета, которая делает народ чернью, как в императорское время в Риме, как в Англии в эпоху ого­раживания полей или во Франции перед большой революцией. Россия совсем не была пролетаризированной страной.

Интересно вообще отметить, что из всех частей света Европа является наиболее индустриализированной и про­летаризированной частью: Европа имеет около четверти всего человечества, но эта четверть человечества дает революционному пролетарскому движению около 65% его человеческого запаса. Европа есть сущий очаг социализма и мировой революции. Это объясняется, во-первых, кон­центрацией населения (плотность европейского населе­ния в 9 раз превосходит плотность Америки и Африки); во-вторых, - огромным развитием крупной промышлен­ности и капитализма; в-третьих, - широким распростране­нием полуобразованности в массах (со свойственными полуобразованности чертами самознайства, наивной пре­тенциозности, социально-политического догматизма, рас­судочного безбожия и дедуктивного образа мысли - на что я уже указывал).

19

Размеры европейской пролетаризированности прибли­зительно таковы: 25 виднейших европейских государств содержат 476 миллионов людей; из них 208 миллионов людей (около 44%) зарабатывают себе сами хлеб (хозяйст­венно самостоятельны); из них 92 миллиона (опять около 44%) пролетаризированы, т. е. кормятся, нанимаясь на работу, отдавая свой труд внаймы за заработную плату.

По отдельным государствам пролетаризированность распределяется так: на каждые 100 человек хозяйственно­самостоятельных пролетаризировано в Англии 77 чело­век, в Бельгии 73 человека, в Дании 71 человек, в Швей­царии 66 человек, в Швеции 64 человека, в Австрии 63 человека, в Голландии 62 человека, в Германии 61 чело­век, в Чехословакии 59 человек, в Финляндии 58 человек, в Венгрии 55 человек, в Норвегии 50 человек, во Франции 48 человек, в Португалии 46 человек, в Италии 45 чело­век, в Югославии 40 человек, в Болгарии, Литве, Латвии, Эстонии 23 человека, в Греции 22 человека, в России до революции не более 10 человек, в 1921 году - 13 человек, причем этот процент за последние 7 лет стремительно растет благодаря революции, которая вызвала огромное расслоение и обеднение среди крестьянства.

Следовательно, до революции Россия была среди евро­пейских стран наименее пролетаризированной страной - в 7,5 раз меньше Англии и Бельгии, в 6 раз меньше Герма­нии, в 5 раз меньше Франции. Посему искать причин для коммунистической революции в этом - нелепо. Если со­циализм как мечта и программа понятен в странах, где пролетаризирована половина населения или даже 3/4, то в стране, где 90% ведут свое хозяйство собственнически (хотя бы и в несовершенных формах собственности), - социализм и коммунизм нелепы и бессмысленны.

Но если возмем не численность пролетариата, а зара­ботную плату, и притом у группы рабочих наиболее под­верженной эксплуатации - у неквалифицированной (и чаще всего потому неорганизованной и беззащитной) рабочей силы, - то в России заработная плата конечно была ниже, чем, например, в Германии; однако отста-

20

лость эта не превосходила в среднем 30% месячного зара­ботка. К тому же Россия переживала уже четверть века период бурного хозяйственного и торгового расцвета, и заработная плата стремительно росла. Поэтому, сравнивая Россию с Германией, мы должны были бы сказать, что в Германии расстояния между имущественными верхами и неимущественными низами было гораздо больше, чем в России: ибо верхний немецкий уровень был гораздо выше, чем в России, а низший уровень не гораздо выше, чем у нас. Но это более резкое различие в Германии было гораздо лучше, сплошнее и гуще прослоено и опосредст­вовано, чем у нас: средний слой буржуазии еще не образо­вался в нашем крестьянстве, он рос и множился слитком медленно, и только реформа Столыпина могла ускорить и закрепить этот драгоценный процесс. Поэтому верхний слой экспроприированных в революции классов как бы висел социально в воздухе; он мог просуществовать и соз­дать необходимое заполнение только благодаря полити­ческой скрепе, которую он сам, однако, сто лет расшаты­вал и ослаблял.

3) с) Если же мы, прослеживая имущественное положе­ние в России перед революцией, обратимся к аграрному вопросу, то мы увидим приблизительно следующее:

Когда в 1861 году было отменено в России крепостное право, освобожденные крестьяне получили ровно одну треть всей помещичьей земли, т. е. около 35 миллионов десятин - в среднем 3,2 десятины на душу. В следующие десятилетия начался грандиозный мобилизационный про­цесс, особенно быстрый за последние 22 года перед революцией: земля на всех возможных путях переходила в руки крестьянина. В 1916 году, по данным сельско­хозяйственной переписи этого года, разработанным про­фессором Косинским, положение было таково: круглым счетом 154 миллиона десятин сельскохозяйственного наз­начения принадлежало мелким хозяевам, т. е. таким, вла­дение коих не превосходило 50 десятин; и около 41 мил­лиона десятин принадлежало крупным хозяевам, т. е. таким, которые, имея свыше 50 десятин на хозяйство,

21

могли вести его только при помощи наемного труда (т. е. по капиталистическому типу). Из 154 миллионов десятин крестьянам принадлежало на полном праве частной еди­ноличной собственности около 70 миллионов; 84 миллиона десятин оставались еще в общинном владении. Профессор Косинский комментирует это так: дореволю­ционная Россия раздробила свое землевладение больше, чем огромное большинство других стран мира.

В самом деле, если мы возьмем числа других стран и сравним процентно мелкое землевладение с крупным, то мы получим следующую картину: под мелким землевла­дением в других странах находилось вот столько: в Гер­мании в среднем 70% сельскохозяйственной площади, в Сербии 67%, в Австрии 58%, во Франции и Венгрии 54%, в Румынии 50%, в Англии около 30%, в Соединенных Шта­тах 9,3%. В России в то же время мелкое землевладение занимало от 79 до 80% всей сельскохозяйственной пло­щади, причем крестьяне соответственно составляли около 80% всего населения. Больший процент площади мелкое хозяйство занимало разве только в Дании, в Болгарии и в Нидерландах.

Однако и при таком сопоставлении следует еще иметь в виду, что помещичье хозяйство вследствие своей более высокой интенсивности было несравненно продуктивнее; так, в 1916 году 8 миллионов десятин, обработанных в помещичьем хозяйстве, дали 32% общего зернового урожая, а 64 миллиона десятин, обработанных крестья­нами, дали остальные 68% общего зернового урожая. На рынке же спрос был покрыт так, что помещики с их одной девятой части общей посевной площади покрыли 48% рыночного спроса, а крестьяне с их 8/9 общей посевной площади покрыли всего 52% рыночного спроса. Это означает, что экстенсивное крестьянское хозяйство не давало крестьянам возможности использовать свое преи­мущественное положение во владении землей, которая уже принадлежала им на 80% или, что то же, на четыре пятых. Экстенсивное хозяйничанье создавало относитель­ное аграрное перенаселение в деревне, неудержимую тягу

22

крестьян к остальным земельным 20%; переоценку у них количественно-объемной стороны дела; наивнейшую пе­реоценку того количества земли, которое имелось еще у помещиков; и locus minoris resistentiae для пропаганды чернопередельных партий. (Желающие уяснить себе все это могут найти весь вопрос освещенным в статье нашего лучшего знатока аграрного вопроса проф. Косинского в четвертой книжке «Русского колокола»).

Таким образом, представление о том, что русская революция вызвана абсолютной нищетой русских масс на подобие той, какая наблюдалось во Франции перед фран­цузской революцией - совершенно ничему не соответст­вует. Желающих удостовериться в этом статистически позвольте мне отослать к заметке С. С. Ольденбурга в первой книжке «Русского колокола». Вы увидите, что Рос­сия переживала за последние 25 лет перед революцией огромный промышленный, торговый и финансовый по­дъем и что ни о каком обнищании или культурном одича­нии русских народных масс говорить совершенно не при­ходится. Россия работала на полном ходу, искала и нахо­дила выходы к благополучию и росту. Аграрная реформа Столыпина была величайшим творческим и оплодотворя­ющим толчком вперед с самого освобождения крестьян: пришел конец хозяйственно-реакционной общине, был найден выход к крестьянской собственности, к интенсив­ному хозяйству, к укреплению правосознания в массах - к созданию среднего сословия и к расцвету и культуре низшего. Война и последовавшая за нею революция внесли во все хаос, экспроприацию, имущественный пере­дел и нищету.

Я не буду здесь останавливаться на том, что имущест­венный передел дает народу и во что он обходится ему - имущественно, культурно, политически, хозяйственно и стратегически; скажу просто: пока Россия будет стоять, русские люди, не потерявшие разума и совести, будут с отвращением и горем вспоминать эту эпоху. Но не в этом сейчас дело. А в том, что Россия в этом имущественном переделе не нуждалась и никаких оснований для него -

23

ни в справедливости, ни в особенностях ее социальной структуры сравнительно с другими странами - не было.

И тем не менее этот имущественный передел разра­зился именно в России. Почему?

В социальном и имущественном строе России были трещины и зияния, образовавшиеся вследствии того, что

a) во-первых, крестьянство, - не вышедшее еще оконча­тельно из натурального хозяйства, из тисков общины, из бедности и некультурности, не переболевшее еще остат­ков крепостного права ни морально-психически, ни хозяй­ственно, - находилось еще в состоянии экстенсивного хозяйства, количественных иллюзий о земле и беспомощ­ной наивности в вопросе о путях, ведущих к богатению (об этом подробно однажды впоследствии);

b) средний имущественный слой был скуден или отсутствовал совсем;

c) помещичий слой медленно сходил на нет (в целом и большом), интеллигентно цвел, но хозяйственно страну уже не вел, хотя и был еще склонен бороться за полити­ческое преобладание;

d) промышленно-торговый класс, еще не окрепший как следует, уже имел против себя свой пролетариат, - который, от деревни окончательно еще не оторвавшись, уже потягивал к социалистической идеологии, получав­шей у него особенно радикальное истолкование от кре­постнических реминисценций и объемно-количественных аграрных иллюзий, царивших в деревне.

Здесь, конечно, была атмосфера, чреватая конфликтами и трениями. Были трещины, создававшие известную рево­люционную опасность; но эта опасность не была обосно­вана экономически, а была вскормлена только психологи­чески - сочетанием трех радикализмов: политического радикализма интеллигенции, аграрно-объемного радика­лизма крестьянина и социалистически-полудеревенского радикализма нашего пролетариата и полупролетариата. В эти-то трещины и влилась та мировая зараза пропаганды, которая была вызвана и обусловлена назревшим в капита­листических и индустриализированных странах (на

24

протяжении 19 века) кризисом идеи собственности. Война, непосильная для России, расшатала и обострила психоло­гию утомления, претензий и радикализма. Пропаганда, давно уже вившая себе гнездо в стране и раз уже приве­дшая к революционной вспышке в первые годы 20 века, - хлынула в эти щели и доделала остальное.

Таким образом, я утверждаю, что социальная револю­ция в России обусловлена далеко не только внутренними причинами и основаниями, которые сами по себе не дела­ли ее ни неизбежною в порядке причин, ни необходимою в порядке целесообразности. Духовная зараза, разлитая в мире от кризиса начала частной собственности, - вот одна из наиболее веских мировых причин этой катастрофы.

Все остальное, что я ныне имею сказать вам, и будет связано с анализом этой атмосферы и ее возникновения.

4) Современный нам кризис идеи собственности сос­тоит в том, что люди, оставаясь по здравому инстинкту, присущему человеку от природы - собственниками, усваи­вают идеологию и практическую установку враждебную собственности и пытающуюся устранить ее из жизни. Причем все люди с этой установкой делятся на ведущее меньшинство, которое сознательно культивирует эту вну- тренно-противоречивую установку; и на ведомое большинство, которое не понимает ее нелепости, проти­воречивости и жизненной обреченности. Тут перед нами возрождение, развитие и заражаемость людей старою идеею, вернее старым заблуждением - сливающимся с новым социальным движением, хотелось бы просто ска­зать - психозом. Новое движение, я имею в виду - движе­ние городских рабочих масс, ухватилось за эту старую идею, усвоило ее, модернизировало, приспособило ее к социальному строению современного государства, возвело ее в теорию и превратило ее при помощи настойчивой суггестивной и демагогической пропаганды в массах - в своего рода массовый психоз.

Замечательно, что в выработке этой установки и этого психоза участвовали и историческая концепция хрис­тианства и антихристианское движение. А именно, хрис-

25

тианство участвовало в нем постольку, поскольку оно, отвращаясь от земной судьбы и земных дел человека и обращаясь к потустороннему миру - прикреплялось или не освобождалось от мироотрицания и проповедовало такое нравственное совершенство и такую святость, которые требовали от человека отречения от собствен­ности; а антихристианское движение - поскольку оно, отправляясь от материалистических мотивов и сообра­жений и основываясь на теории классовой борьбы - пытается приступить к изъятию, перераспределению или воспрещению частной собственности. Значит, с одной сто­роны: откажись от своего имущества из любви к ближ­нему; с другой стороны - насильственно завладей чужим имуществом из побуждений классовой ненависти. Иными словами: движимый любовью, погаси свою собствен­ность; движимый ненавистью, захвати чужую собствен­ность. Кажется - нечто прямо противоположное и по мотивам, и по практическим выражениям их; но в глубо­ком существе дела - одинаково: духовное и волевое отве­ржение начала частной собственности; и притом встреча обоих течений у единой черты: раздающий свою собствен­ность встречается у пределов своего жилища с тем, кто явился отбирать ее. Антихристианский социалист напа­дает на чужой частно-правовой статус с тем, чтобы пога­сить в нем собственнические полномочия; а христианин сам уже занят тем, чтобы, не касаясь чужого частно-пра­вового статуса, - погасить эти собственнические полномо­чия в своем. Один экспроприирует других; другой экспро­приирует себя. Но proprietas (собственность) отвергается и упраздняется обоими. В одном случае - отрекаюсь от моей собственности, в другом случае - отнимаю и отменяю твою собственность; у христианина выходит так, что никто не имеет никакой собственности вследствие святости, у антихристианина - никто ничего не имеет или все пользуются кое-чем по очереди и поровну - из жадности и ненависти; но в обоих исходах проблема не разрешается, напротив, происходит бегство от проблемы, от одной из величайших проблем человеческого духа,

26

проблемы частной собственности. И замечательно еще, что у антихристианина обнаруживается при этом своео­бразное кокетство христианско-сентиментальным моти­вом: ибо он объявляет свою зависть и свою ненависть справедливыми, а свое разрешение - освобождением уни­женных и оскорбленных, угнетенных братьев, несущих бремя и страдание (но, конечно, посему превращающихся в агрессивных товарищей).

В противоположность обоим этим исходам, практи­чески в земном своем результате совпадающим, - я думаю, что будущее должно считаться не с отречением от мира и собственности, а с утверждением того и дру­гого, но только в форме христианства. Надо признать и утвердить частную собственность; надо понять ее смысл и назначение; и в то же время работать над созданием такой нравственно-психической и социально-полити­ческой установки, которая, поощряя частный, хозяйствен­но-творческий инстинкт и соответствующее его здоровой глубине наслаждение, - в то же время направляла бы и то, и другое на маховое колесо всеобщего благополучия и расцвета. Я не говорю, что разрешить эту проблему легко и просто; но я утверждаю, что это есть едиственное, здо­ровое разрешение проблемы. Человечество не может бе­жать от проблемы частной собственности, спасаясь в отрицание ее - как бы ни называлось это отрицание: „христианский социализм“, „безрелигиозная социал-демо­кратия“ или „противорелигиозный коммунизм“. Мужест­венно и трезво нам надо принять эту проблему и ввести ее на путь социальной и культурно-созидательной целе­сообразности.

Русская революция доказывает, что попытка отвергнуть и отменить частную собственность не компрометирует ее, но реабилитирует ее и что на место лишенного собствен­ности частного лица становится не коллектив, но новое, другое частное лицо, присваивающее себе отнятое иму­щество: революционный нувориш, выделяющийся имен­но тою коммунистическою средою, которая профессиона­льно отрицает частную собственность как таковую. При

27

этом остается безразличным - свирепо ли совершается изъятие собственности и сразу, или же вежливо и посте­пенно; а также - переходит ли имущество в руки интерна­ционалиста или домашнего экспроприатора, в руки чело­века другого государства и другой расы или той же самой.

Отрицать частную собственность невозможно и нелепо; столь же невозможно и нелепо, как отрицать личное тело и личный инстинкт самосохранения, - потому что частная собственность точно соответствует способу бытия личного инстинкта и личной души и точно его выражает. Человеку свойственно быть на земле личным существом, с личным телом и личною душою - и отсюда необходимая индивидуальная форма творчества и хозяйс­твенного труда, хозяйственного интереса и созидания; отсюда же аксиома права и правосознания, согласно которой личный человек есть реальный и неотменимый субъект права - с верным притязанием на правовую сво­боду, на творческую инициативу и на творческое, уверен­ное и обеспеченное внешними вещами и их вызванными к жизни продуктами, свободное существование. Но част­ная собственность и есть такая обеспеченная свобода.

Только эта длительная, правом гарантированная, нас­ледственная обеспеченность способна развязать, поощ­рить, побудить и оплодотворить инстинкт, и силу, и мотивы, и творческую охоту в индивидуальной душе, так, чтобы личный хозяйственно-творческий инстинкт превра­тился в живую жажду работы и самопочинно решился на доверчивое хозяйственное объективирование своей энер­гии, на безоглядное самовложение в вещи внешнего мира. Хозяйственную инициативу индивидуума нельзя заменить ничем: ни наивным и слепым коммунистичес­ким пафосом, ни механизацией хозяйства, ни бюрократи­ческой централизацией, ни уговорами, ни террором. Напротив, все это удушает и убивает свободное творчес­кое приспособление инстинкта к данностям природы и общества, предприимчивость и добровольность творчес­кого напряжения: человек под угрозой сжимается, чувст­вует себя в опасности и перестает творить; человек,

28

лишенный личного интереса, засыпает инстинктом, воля его становится безразличной и дряблой; человек, стоя­щий под ударом экспроприации - не доверяет ни людям, ни вещам и перестает объективировать свой труд. Сло­вом, социализм и коммунизм кастрируют хозяйственный инстинкт человека; отрицая частную собственность, социализм отрицает природу человека; он психически увечит хозяйственную силу его и напрасно ожидает пло­дотворных проявлений от экономического скопца.

Революция в России доказала извращенность социалис­тической химеры и коммунистического неистовства; все это ныне разоблачено. Именно отсюда злоба социалистов против коммунистов: они хотят еще не увидеть, ни приз­нать всего идиотизма своей химеры; они все еще пытаю­тся приписать коммунистический провал - дурному нетер­пеливому методу; и именно поэтому мечтают несколько погодя приступить к этому же делу по другому методу - холодным способом; как если бы медленное оскопление человека могло дать иные результаты, чем мгновенная и безоглядная операция. Но именно в этом-то и обнаружи­вается то обстоятельство, что кризис собственности не в России возник и не из России пришел; а возник на Западе, в капиталистической, индустриализированной и пролетаризированной Европе, и оттуда проник к нам через щели нашего исторически не отстоявшегося социального уклада.

5) Обращаясь непосредственно к этому кризису, я хотел бы отметить следующее.

Во все эпохи были люди богатые и бедные и даже очень бедные. Имущественного равенства никогда не существовало на свете; его никогда и не будет. Но никогда еще имущественное неравенство не потрясало и не подрывало так принципа частной собственности, как в наше время. Этот подрыв надо понимать не внешне, а внутренно, психически: в широких кругах рабочих и даже интеллигентного общества распространилось сомнение в том, обоснована ли частная собственность, целесообразна ли она, имеет ли она свою жизненную необходимость, и

29

даже вообще - допустима ли она? Люди сомневаются не в данном, наличном распределении имущества; они счи­тают себя вправе сомневаться в самом институте частной собственности. Они обращаются, конечно, прежде всего к земле и к орудиям производства. Но начав с этих объек­тов - они, конечно, не могут удержаться и от всех иных: землю никак не отделишь от ее продукта; и тот, кто решает приступить к изъятию фабрик, орудий производ­ства и капиталов, - тот не будет иметь ни возможности, ни мотивов для того, чтобы воздержаться от социализа­ции самых продуктов и их распределения.

Словом, после эксперимента в России надо прямо приз­нать, что дело идет не о тех или иных видах собствен­ности, а собственности вообще, как таковой. И вот, чело­вечество 19 и 20 века имело несчастие усомниться в собственности, в ее правомерности, целесообразности и необходимости. И надо признать, что социалистическая химера во всех своих оборотах и толкованиях - едина, что именно она образует почву для мирового большевизма и остается подготовительной школой для него. Ибо разли­чие между социализмом и коммунизмом не в том, что делать и делать ли, а лишь в том, когда приступать и в каком порядке, - словом различие не в программе, а в тактике.

Массовый индивидуум вырабатывает себе в этой подго­товительной школе такую внутреннюю установку, как если бы собственность была объективно ненужна, а субъективно нежелательна. Откуда же эта установка?

I) Девятнадцатый век создал обостренное неравенство в распределении собственности. Он противопоставил бога­тому промышленнику и банкиру пролетария и люм­пен-пролетария, лишенных продуктивной собственности. Концентрация капитала и пролетаризация масс - неоспо­римый факт; и этот факт в высшей степени способен будить и разжигать зависть в массах, которые уже и так сами по себе всегда к ней предрасположены.

И) Это усугубляется и подчеркивается тем отношением хозяйственной зависимости, в котором оказывается совре-

30

менный рабочий. Работодатель богат; бедный ищет работы и чувствует себя поставленным в положение хозяйственной немощи и заработочной беспомощности. Это чувство заработочной беспомощности и хозяйственной немощи вызывает в нем самочувствие несамостоятель­ности, зависимости, в некоторых отношениях порабощен- ности; и в то же время сохраняет ему свободу - право и возможность просить, чтобы ему не дали умереть от голода. Пролетарий уже не крестьянин и не ремесленник; он хозяйственно как бы подорван, он лишен орудий производства, и та хозяйственная кастрация, которую несет с собою социализм, - ему не страшна. То, что для имущего - угроза, то для неимущего - не угроза. Неиму­щему нечего терять; всякая перемена, всякое потрясение не грозит, а обнадеживает его - так по крайнейе мере он сам думает. Это и создает почву для социалистических утопий и коммунистической травли.

III) Зависть, обостряемая этим, тем легче доходит до сознания и тем легче принимает формы организован­ности, что самый способ промышленного производства сосредоточивает пролетариат в промышленных и городс­ких центрах. Сброшенные, сдвинутые в одну фабричную кучу - рабочие чувствуют в себе многоголовое множество и, постепенно прессуясь, становятся особым социальным качеством, осознавшим себя способом бытия: одинако­вость положения и пространственная скученность конден­сируют настроение и облегчают организацию протеста и зависти. И это совсем не случайно, что именно большие промышленные центры и города становятся очагами большевизма.

IV) При всем том, современный пролетарий является человеком, лично незаинтересованным в качестве и коли­честве продуктов своего труда, в расцвете своей фабрики - совсем незаинтересованным или почти незаинтересо­ванным. Работа для него есть нечто вынужденное, помимо воли, необходимость без любви и творчества. Его дух, его любовь, его творческая воля не вовлекаются в его работу - и не только потому, что эта работа

31

является внешне и внутренно механизированной, но и потому, что старание, усердие и напряжение не сулит ему никакого улучшения, никакого удовлетворения потреб­ностей. Великая и таинственная сила частной собствен­ности выдыхается здесь в технических и социальных условиях работы: творческий дух и труд расходятся, рас­падаются, и пролетарий, хозяйственно обессиленный, отучается от счастья творящего и совершенствующего частного собственника. Вот источник социалистической химеры; и коммунист, обращаясь к пролетарию, находит в нем психологически изуродованного человека, социаль­но готового идиота в отношении к частной собствен­ности.

ѵ) К этому присоединяется то обстоятельство, что почти во всех странах имеется слой люмпен-пролета­риата, стоящего не на сравнительно низком, а на абсо­лютно низком уровне жизни. Тут имеется социально-пси­хологическая аксиома, согласно которой человек тем менее склонен к консервативной установке, чем менее ему есть что терять; и согласно этому - тем более он тяготеет ко всяким и всевозможным социальным потрясе­ниям. Тот, кому нормальный ход вещей ничего не несет и не сулит, тот считает для себя полезным всякий ненор­мальный эксцесс, всякие беспорядки, всякий переворот. И история видела, как гибли целые государства, целые социальные уклады от того, что они не умели помешать возникновению и размножению нищего слоя. Достаточно вспомнить о римской черни. Поэтому богатые сами заин­тересованны в том, чтобы низший имущественный уро­вень не лежал слишком низко; чтобы он не включал в себя слишком большого числа людей; и чтобы между ним и высшим уровнем имелась сплошная социальная прослойка. Понятно, почему коммунизм - эта идеология и авангард люмпен-пролетариата - обращается именно к бедным, к наиболее неимущим, наиболее завистливым и наиболее сроднившимся с криминальными дорогами и закоулками. И потому: чем выше в стране низший имущественный уровень, тем менее ей грозит опасность коммунизма.

32

VI) Большое значение имеет также сравнительная лег­кость и трудность социально-имущественного восхожде­ния в стране. Зависть растет и распространяется особенно там и тем более, где возможность наживания и карьеры в низах отсутствует совсем или сильно загромождена: т. е. там, где хозяйственно и юридическо-политически мас­совый индивидуум не имеет надежды выйти из низшего слоя, оставить низший имущественный уровень, на кото­ром человек ничего не может и ничего не смеет, и уйти вверх (например, сословно-кастовый строй); значит, например, где нет частно-правового равенства, где массе народа недоступно образование, где человек государст­венно прикреплен к своему сословию раз навсегда и где, следовательно, талант не создает социального ранга. Тогда человек чувствует себя перед глухой стеной, а над головой осязает давящие своды; ему начинает казаться, что „все равно, все усилия тщетны“, и зависть накапли­вает в его душе бунтарство. Тут как раз настоящая лабора­тория для социализма и коммунизма.

VII) Надо отметить, что современный пролетаризиро­ванный человек толпы стоит еще перед одним великим соблазном, утверждающим, что „стать богатым вообще легко“. Эту идею внушает ему современная удобоподвиж- ность денежного капитала. Там и сям (особенно во время войн и потрясений) он видит, как люди общественно и морально совершенно малоценные быстро возвышаются и добывают себе благосостояние и богатство. От этого у человека толпы возникает преувеличенное представление о „конъюнктурных возможностях“, о „биржевых комбина­циях“, о банке и торговле. Паразитические явления хозяйства - спекуляция и биржевая игра - соблазняют и смущают его. Утонченные и облегченные пути современ­ного денежного оборота и циркуляции капитала вызы­вают в его душе идею неосновательного, внезапного, нетрудового обогащения: он начинает мечтать о лоте­реях, верить в биржевую игру, предаваться азартным играм. Отсюда - падающее уважение к богатству и богатым. В душе у массы возникает предрассудок, по

33

которому - богатые суть всегда худшие люди, и именно худшие люди всегда богатеют. И современный человек толпы спит и видит, как бы ему на кривых путях прио­бщиться к этим худшим счастливцам. Понятно, что социалистическая и коммунистическая пропаганда вся­чески закрепляет и распространяет этот предрассудок.

vin) Наконец, надо отметить, что на это маховое колесо массовой зависти изливает всю свою энергию запас про­летаризированной интеллигенции и полуинтеллигентного слоя пролетариата. Любопытно отметить, например, что один из вожаков немецкого несоциалистического рабо­чего движения указывает в своих брошюрах на то, что современная Германия страдает перепроизводством интел­лигенции; от этого накапливается безработная интелли­генция, она пролетаризируется и впадает в беспочвенный, мечтательный социальный радикализм; этот радикализм она вносит в массы и пополняет собою ряды демагогов.

6) Ясно, что все это вместе взятое, осложненное евро­пейским перенаселением, религиозным и правовым кри­зисом и целым рядом других факторов, на которых я не могу здесь остановиться, - привело к тому, что имущест­венная зависть подверглась осознанию, теоретизации и оказалась догматизированной и канонизированной. Из социального осложнения, затруднения, беды (разве это не беда - наличность 70-40% населения, состоящего из завис­тливых полунищих?) - состряпали социалистический идеал и добродетель.

Человек, утративший хозяйственно-продуктивную собственность, начинает терять верный подход, верную установку по отношению к собственности: верный под­ход к собственности - созидающий, творческий, произ­водящий, любящий, строящий, художественно-живой. Этот подход выветривается, забывается, извращается. Вследствии этого частная собственность утрачивает вся­кое духовное, священное значение; инстинкт собствен­ника становится плоским, пошлым, легкомыслимым, безответственным; собственность начинает переживаться и трактоваться не в свете производства и совершенствова-

34

ния, а по масштабу потребительных возможностей. Но собственность, взятая как источник личного потребления, отнюдь уже не священна - она становится вопросом силы, ловкости и некоторых технических знаний. Духовный орган для частной собственности атрофируется в душах - она становится не символом ответственного творчества, а символом безответственного наслаждения. Это уже не созидание, а захват; не культура, а добыча; не производство, а грабеж. Дело уже не в том, как вернуть людям утраченное счастье хозяйственного творчества, как вернуть хозяйство от механического рабства к органичес­кому плодоношению, а в том, как лишить собственности всех.

Над человеком пролетаризированной толпы совершает­ся особая психическая операция: ему внушают, что его собственническая изуродованность есть великое достиже­ние, доблесть, имеющая провиденциальное и даже проро­ческое значение; из него делают принципиального врага творческой, хозяйственной собственности, сулят ему впе­реди обилие чисто потребительной, эфемерной и непро­дуктивной собственности, готовя ему в действительности резню, нищету и голод. Кризис собственности превра­щается как будто из кризиса - в исход и в разрешение проблемы. Беда выдается за счастье; и всё - сначала пси­хологически, потом социально - подготавливается к обва­лу в бездну. Мир должен быть пролетаризирован; бо­лезнь выдается за лекарство. И все понимание челове­ческой природы - теоретически извращается: творческий инстинкт уродуется и отсекается, бесконечное своеобра­зие личности отвергается и попирается, провозглашается количественное равенство людей. И за всем этим скры­вается, реально говоря, не воля к равенству - а воля к обратному имущественному неравенству в свою пользу.

***

Вот именно эта больная установка, извращенная хозяйственная психология, закрепленная и распространен-

35

ная социализмом - и вторглась к нам в Россию за послед­ние 50 лет для того, чтобы расшатать и разболтать наши социальные щели и прорехи, отравить русские души воз­духом мирового хозяйственного кризиса и осуществить у нас ту химеру и тот имущественный передел и провал, который именуется коммунистической революцией.

Такова третья цепь причин и влияний, внешних Рос­сии, легших своим бременем на весы нашей трагедии и погибели.

Письма редакции альманаха «ВЕЧЕ» направлять по адресу:

RUSSISCHER NATIONALER VEREIN (RNV) e. V.O. Krassowski

8000 München 2, Theresienstr. 118-120 (West Germany)

36

ТРИБУНА «ВЕЧЕ»

В. В у л и ч

С а л ь е р и ,или

неразменный грех

В одном рассказе ОТенри, автор встречает некоего нез­накомца, повествующего ему нескончаемую фабульно­феерическую историю. Незнакомец держался с независи­мостью человека, для которого не только весь земной шар, но и вся вселенная не таит в себе ничего нового или неизвестного. Кроме того, он обладал необычайно прият­ным голосом, и пользовался им, как Крысолов дудочкой, распределяя слова на целые октавы послушного инстру­мента. „Слушая с закрытыми глазами дудочку этого Крысолова, вы могли бы идти за ним до самых стен Гам- мельна“.

Вскользь, задал он вопрос: „Слышали вы когда-нибудь о растении ч у ч у л а? Единственное место на земле, где оно встречается, - это Уругвай.. Потом полился рассказ о необычайных приключениях, не уступающих таковым Синдбада-Морехода. Фейерверк событий, каскад дейст­вующих лиц, сложный лабиринт фабулы, экзотическая страна, романтика, любовь, интриги и приключения. В самом крутом завихрении действия, героя спасает от убийственной простуды сок растения ч у ч у л а, благодаря чему повествование обретает блистательный happy-end.

Потрясеный слушатель хочет узнать о дальнейшей судьбе всех харибд и Цирцей, но рассказчик-златоуст перебивает его: „Нет, посмотрите сюда!“ - и вытаскивает из кармана маленькую плоскую коробочку. „Мне удалось

37

достать рецепт пилюль из чучулы! Лучшее средство в мире от любой простуды! В этой коробочке - четыре дюжины таблеток, и всего - пятьдесят центов!“

„Я встал, и не говоря ни слова пошел прочь, оставив Джадсона Тэйта наедине с его совестью... Столько усилий - для одной только коммерческой пилю ли... Позже я посмотрел в справочнике: растения ч у ч у л а - в природе не существует“.

*

Этот рассказ всплывает в памяти, когда вы осиливаете „Четыре статьи“ А. Н. Кленова, в «Синтаксисе» №№ 10-13. Здесь тоже - именно такая „коммерческая пилюля“.

Когда тонкий и широкообразованный человек спус­кается до интеллектуального подлога, пожимаешь брез­гливо плечами, но и ищешь „ключ“ к явлению: кто, что, как, зачем, почему...

Здесь тоже - фейерверк тем ... Вам рассказывается сказ­ка-быль о том, как кровожадная Красная Шапочка съела кроткого, беззащитного Волка.

А еще - к о р р и д а . . . И вы ждете, когда же появится на арене “идея-торреадор“. .. („Смелее в бой!“). Ну, конечно, - вот и она! Сладострастно разряжая напряжение многостраничного, бесконечного вступления, автор бе­режно сажает её между строчек:

„Солженицын - расист.Солженицын - антисемит“.

Так. И - „ключ“, и „что“, и „зачем“, - все делается ясно.

*

Привидения, как известно, любят цепи. Чтобы ими гре­меть и пугать свою аудиторию. Они всегда ржавые. Потому что - старые.

Так и в „Четырех статьях“, А. Н. Кленов широко поль­зуется этим полезным атрибутом. А еще, из практики и обычаев привидений: они являются по ночам, и даже

38

закутанными в ткани, как в маскараде (чтобы не узнали знакомые); издают стоны и вздохи, чтобы впечатлять сла­бонервную публику; переворачивают назад и путают стра­ницы (преимущественно истории, чтобы порадикальнее нанести вред истине); прикасаются к живому холодными, безжизненными руками, веют холодом смерти и проходят сквозь стены, скрываясь. Все это делает и А. Н. Кленов.

Дочитав статью, вы отираете холодный пот со лба.

1

Во всех публикациях типа „Четырех статей“ - претен­зия на автономность мысли. На деле же, они - шаблон. Мы имеем дело с неким „мысляще-пишущим агрегатом“. Фатальное сходство, при сравнении, выдает четкую коллективную тенденцию. Сходство во всем, что отно­сится к России и русским.

Анонимный автор выступает, как интеллектуальная элита. Элита - возможно. Но только - не русской интел­лигенции, но - идеологического её нароста.

С русской интеллигенцией, за время её существования, происходили глубокие, таинственные метаморфозы („.. .загадочная мутация русской среды.. . “ В. Ильин), идущие до самой глубины её естества.

П. Б. Струве говорит об „интеллигентском мундире“, и о том, что „наша национальная литература остается областью, которую интеллигенция не может захватить. Великие писатели - Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Турге­нев, Достоевский, Чехов - не носят интеллигентского лика.. . “ (П. Б. Струве, Сб. «Вехи», „Интеллигенция и революция“). „Достоевский и Толстой, каждый по-раз­ному, срывают с себя и далеко отбрасывают этот мундир“ (П. Б. Струве).

А. Н. Кленов утверждает: „Солженицын - не интелли­гент. . . “ Да, Солженицын действительно представляется „сбросившим интеллигентский мундир“, как и его предшественники Достоевский и Толстой. (А о Кленове представляется, что он начищает до блеска на своем мун-

39

дире пуговицы... Арсенал тем, позиция, „взгляды и вкусы“. .. Даже от цитирования Писарева не может отка­заться).

Достоевским была опознана, идентифицирована без­божно-разрушительная сущность „мутантов“ части рус­ской интеллигенции; и вот, и по сей день Достоевскому этого простить не могут! Повторно, регулярно, выступают против него в печати. Вот и в данном труде - тоже не обойден вниманием: „Несуразное мировоззрение..

П. Б. Струве противопоставляет национальную культуру тенденциозной завихренности „идеологов“. Часть интел­лигенции образовала течение, непримиримое по отноше­нию к основному слою русской интеллигенции, питаю­щейся духовно-национальной культурой. По мысли П. Б. Струве, „.. .интеллигенция явственно отличается от образованного класса, как нечто духовно-особое“.

Писаревщина жива и по сей день, и процветает. В. Н. Ильин говорит о „Что делать“ Чернышевского, как о „.. .школе самообожения, принципиальной сытости собой.. . “ Оттого: истинно-русские гении не смеют появ­ляться. А е с л и - то их травить!

Травили: Пушкина, Гоголя, Лескова, Достоевского, Толстого, Чехова. Позже - Булгакова, Ахматову, Пастер­нака. Сегодня - Солженицына.

А метод - неизменное писаревское залихватское „острословие“. Впрочем, превосходя в этом учителя!

„Правда, немного позже некоторые догадались, что Писарев просто „дурак“. .. (В. Н.Ильин). О сегодняшних Писаревых этого не скажешь. Они далеко „не дураки“.

Атеизм и материализм с самого начала образовали течение, непримиримое по отношению к духовности большой русской литературы. Отсюда их общая к ней неприязнь. С буйной силой процветает она и сегодня. И, может быть, особенно, и по-преимуществу.

Характерно, что все атеисты-рассуждатели, каким бы изысканным языком они ни говорили, всегда где-то со­прикасаются со своим прародителем, лакеем Смердя­ковым. Это, прежде всего, ненависть к самой жизни.

40

В романе „Бесы“ Шатов говорит: „Русский атеизм ни­когда дальше каламбура не заходил... От лакейства мысли все это. Ненависть тут тоже есть. Они первые были бы страшно несчастливы, если бы Россия как- нибудь вдруг стала безмерно богата и счастлива. Некого было бы им тогда ненавидеть, не на кого плевать, не над чем издеваться. Тут одна только животная, бесконечная ненависть к России, в организм въевшаяся“.

„Пошлость, помимо мелкодушия . . . игнорирует, либо деградирует действительно ценное... путем лживых утверждений и оценок. Субъективное нежелание видеть (внешним или внутренним зрением) принимается за несуществование“ (В. Н. Ильин).

Единодушие людей этого лагеря, „не братство, ни, тем более любовь, но полное сходство друг с другом, наподо­бие сходства стертой малоценной монеты... Их матема­тическое определение - „нуль равен нулю“ (В. Н. Ильин).

Обезбожение и обесчеловечение - фундаменты мировоз­зрения этой части интеллигенции. Равно, как и её потом­ков.

Вся тематика, и „обработка“ её, у А. Кленова, предс­тавляет собой (по выражению В. Ильина) - некий „экзис­тенциальный шифр“. „Расшифровка“ его смысла - вполне определяет нелюбовь (декларируемую) автора к Солжени­цыну. Ход мысли автора - даже не рациональный, но - плохо замаскированный классовый. Не отношение к А. И. Солженицыну определяет позицию А. Н. Кленова, но его позиция - его отношение. Применим здесь собст­венную его формулу: „Выражаясь научным языком... здесь глубокое совпадение психологических и социаль­ных механизмов.. . “

*

Но „ н а у ч н ы й я з ы к “ - придает только форму, суть же - старое как мир - лицемерие и лицедейство. Оно неда­леко ушло от такового у леди Саутдаун, в „Ярмарке тще­славия“, сочинившей проповеди: „Голос из пламени“,

41

„Иерихонская труба“, „Разбитые котлы с мясом или обра­щенный каннибал. . И стихотворение:

„Далекий тропический остров Молитвы мои осеняют,Там синее небо смеется,А черные люди рыдают.“

А для „филантропических“ забот сегодня, вместо тро­пических островов - Россия.

2

„Мы почитаем всех - нулями, А единицами - себя.. . “

А. С. Пушкин, „Евг. Онегин“

„А мыслей, скачущих как воландова конница - нет.“

А. И. Солженицын, „Бодался теленок с дубом“

Тематический реквизит „Четырех статей“: ненавидимая и презираемая русская история, погром Пушкина, „пле­менная масса“, сладострастное и пространное смакование „дефицита чести“ в России (à propos, о чести: честь, и честность от одного семантического корня!), „извечное русское холопство, от которого некуда было уйти.. . “, „ущербная честь, несущая в себе неизбывный груз нас­ледственного рабства“. („Понятие дворянской чести было импортировано с Запада“). В юмористическом ключе - „.. .русский мужик и сермяжная правда“. Параллель: Гит­лер - Солженицын. А вот хрустнуло на зубах и „мис­тическое тело нации“. Солженицын хочет „.. .устроить новое средневековье“. Остроумие, к этой теме: „Вста­вайте, православные! Не дадим, не допустим“. „Благоле­пие с молебнами и крестными ходами.. . “ и опять - „сер­мяжная правда“.

42

Русский человек - извеку раб и подлец, и трус. (См. образец - Пушкин). Издевательское, с позиций высшего юмора, описание ( в стиле „города Глупова“) инакомыс­лящих (отказывая им при этом „в самой презумпции мыс­ли. . .“). О вредных идеях христианства.

Проторенная дорожка.Всему этому придана высокоинтеллектуальная и акаде­

мическая форма. И - импозантная поза: раздумья, выстра­данного убеждения, страдальческого подсчета, философ­ской ревизии...

С меланхолическим вздохом, как рефрен, автор пов­торяет: „Александра Исаевича - я не лю блю .. . “ Вспоми­наешь при этом монастырского служку, в „Архиерее“ Чехова, нудно повторявшего: „Не ндравится мне это“.

„Герой“ статьи „Виждь и внемли“ - А. И. Солженицын. Разумеется, отрицательный герой. При этом, убогость собственно оценок автором творчества Солженицына - поистине редкая. Нет смысла на них и задерживаться. Разве что, как пример. Почитать А. Н. Кленова, так А. И. Солженицын только и написал, что о „племенной массе“, о грузовике и о спорте. „Бодался теленок с дубом“ - рассказ о х и т р о с т и (обойти, притвориться...). Там, где захватывает дух при виде поединка одиночки-писа­теля с могущественным государством, - критик увидел только хитрость! В то время, как вся книга поистине - историческая, психологическая и художественная „голо­грамма“ эпохи!

„С Солженицыным сотрудничали сотни лю дей.. . “ Нет не сотни - миллионы!

Как же автору - любить Солженицына?! Отделяет его от мира Солженицына - именно та черта, которую прово­дил мелом, в захваченном бесами храме, Хома Брут, у Г о го ля.

Ведь Солженицын показал нам наши свободные ду­ши. . . „Имя? Я - Межзвездный Скиталец! Тело мое спеле­нали, но душа неподвластна им!“ А. Н. Кленову такого не понять. Его „племенная масса“ формирует иной характер. („Вредная идея христианства...“ „убиение плоти у Солже-

43

ницына...“). И он сам относит себя к людям „других вку­сов и мнений“. Мнения - вот, налицо. О вкусах можно до­гадываться, дополнительно. Разумеется, каждому свое. Вероятно, Сикораксе Калибан виделся писаным красав­цем.

*

А. Н. Кленов пишет, что в его план входит и показать, чего он сам хочет. Но относительно этого оставляет чита­теля в полном неведении, как, впрочем, и все критики Солженицына. Каких изменений хотела бы эта группа? Вернее, - что никаких. (Не даром же - создавали!). В Народном Доме, в Петербурге, давалась когда-то комичес­кая опера „Вампука“, которой наслаждались наши отцы и деды. В ней Король издает главный и единственный за­кон: „Нельзя сгонять короля!“

А. Н. Кленов пишет, что Солженицын не понимает, что готовится „верхушечный сговор над головами народов“. Какая запоздалая тревога! Таковой „верхушечный сговор над головами народов“ прожил уже три четверти столе­тия своей славной и успешной жизни. Дивиденды были всегда не на стороне народов. Но э т о т сговор - „скелет в фамильном шкафу“, о котором не говорят.

Эпиграф о непризнании Бога манерно повторяется три раза. Но подобным можно удивить, сегодня, разве что - с опозданием на сто лет! Этим щеголяли, в начале века, провинциальные аптекари в психической глухомани.

А между тем, еще на могильных орфических табличках 3-2 века до рождества Христова, читаем свидетельства далекой д у ш и человеческой: „Я истомилась от жажды и погибаю“.

Человек современности прошел долгий путь „обмеле­ния“. Он пуст и самоуверен. Особенно этому способство­вали пять веков рационализма. Но сегодня этот рациона­лизм, умирает, и сознание кризиса, вызывает и кризис соз­нания. Наш век - век духовного поворота.

44

Великие умы - всегда были и людьми духа. Эйнштейн был глубоко религиозен. Вернер Гейзенберг, в книге „Часть и Целое“ (примечательно: написанной по образцу диалогов Платона), утверждает существование Централь­ного Порядка, организующего, и непосредственно связан­ного с человеческими существованиями.

„Метафизическое беспокойство“ пронизывает сегодня­шнюю науку. В работах многих западных ученых, став­ших уже классическими, совершенно правомочны тер­мины, как „энтелехия“, и признается существование целой иерархии энтелехиально-действенных принципов. Техника прочертила путь в драматическое будущее, пос­кольку она перестала служить культуре. И если наука в целом пойдет по этому пути - она умрет. Если...

А. И. Солженицын, в „Свече на ветру“ говорит о её собственных путях и загадочных „целях“. Наука может быть и совестью...

Безусловно, каждый человек, самый маленький, имеет право спрашивать: есть ли мир - неизмеримый поток таинственной Воли - или хаос? Но поздно будет о чем- либо спрашивать, когда люди окончательно станут как муравьи или сельди. И стать лучше, никакая наука чело­веку помочь не может. Это может сделать единственно та этика, которую А. Швейцер возвел в ранг религии.

Освальд Шпенглер предсказывал „вторую религиоз­ность“, которая будет иметь форму всеобщей глубокой, смиренной набожности, чуждой какого-либо скепсиса или сомнений. Это можно представить себе как результат конечного признания Непостижимого.

И тогда, вероятно, люди перестанут шарахаться от написания слова „Бог“ с большой буквы. Но уже и сегодня, декларативный эпиграф А. Н. Кленова выглядит старомодным, как, скажем, рогатые шлемы на головах тевтонов.

Безусловно, хорошее место статьи, где А. Н. Кленов пишет, что „сегодня наука выпадает из контекста куль­туры, .. ученый-спортсмен... кладет свою деталь на кон-

45

вейер, движущийся никуда“. Но об этом написал уже очень обстоятельно Ортега-и-Гассет.

А. Н. Кленов пишет о „кибернетическом бессмертии“, как о флирте науки со смертью. На пленку переписывают человеческий мозг. Устарело... По слухам, „последняя мода“ - уже голограмма (нашей личности!), субстанцией- носителем которой является, вероятно, антиматерия. Т. о. бессмертие - ноэтическая голограмма, точный слепок нашего духа, сохраняемый вне времени в потустороннем мире.

Вспоминаешь Юрия Олешу: „Я прочел книгу Норберта Винера. Он пишет, что скоро человека можно будет пере­дать по телеграфу. Ну, что после этого говорить“. Дейст­вительно, что?

„Ничего мы в космосе не потеряли. Мы на земле теряем п о с л е д н е е наше...“ - пишет А. Солженицын, в „Свече на ветру“. Вот это и понятно, и страшно. Там же: „Биокибернетика, - это вмешательство в самое совершен­ное, что есть на земле - человека. Зачем?“ „.. .философию нашу строить так, чтобы она была годна и к смерти! Чтобы мы были готовы к ней!“ И - о „колеблемой све­чечке нашей душ и.. . “

Почему так тепло „около Солженицына“? Потому что он пишет, обращаясь к каждому человеку. К его душе.

И так холодно в атмосфере людей, как А. Н. Кленов. Потому что они не обращаются ни к кому. Ни к человеку, ни к душе. Только к самим себе. Это люди бытия для себя и небытия для других.

3

„Философией неуверенности“ называется статья, посвященная советской интеллигенции. Что и говорить - тип, описанный автором, мало привлекателен, вызывает глубокое раздумье и горький вздох. Однако, можно ска­зать: этот тип именно таков, как создавшее его время. „Тип эпохи“. Изменится время, изменится и человек. Объективно рассуждая, при существующих условиях,

46

интеллигенция и не могла бы быть во многом отличающейся от описываемой. Уродливая жизнь в урод­ливом обществе.

Но и другое, несколько осветляющее картину. Общество никогда не бывает гомогенным. Автор рассма­тривает, без сомнения, только часть интеллигенции. Все время речь идет о преуспевающих. А какой процент таких? Вероятно, нужно радоваться, что таких мало, что большинство далеки и от столичной жизни, и от „прес­тижных“ мест. Не только не все, но далеко не все - могут служить прототипами для „интеллигентской“ версии романа „Блеск и нищета куртизанок“.

А кроме того - является целый ряд замечаний по поводу изложения автора.

Но вот, что поражает: портрет, нарисованный автором, как две капли воды похож на интеллигента Запада.! И бездуховность, и пустота, и психология лавочника, мелко­чиновничья психология, и ставка (единственная и абсо­лютная) на материальное благополучие. И общая беспоч­венность. Не тип ли это века вообще? Тогда содержание анализа должно быть несколько иным: нужно сравнивать эти два типа! И мы увидим поражающее: несмотря на почти вековую уже мясорубку в России, - человек в Рос­сии испорчен и деградирован меньше, чем его современ­ник на Западе! И это, конечно, распространяется и на интеллигенцию.

Путь интеллигента начинается со школы. Русский школьник ч и т а е т . На Западе - не читают ничего! Так же и студенты. Не будем уже говорить о развлечениях. Американские студенты устроили состязание: кто быст­рее рояль в щепы разобьет. Один ловкач в 20 минут уло­жился.

Но вернемся к теме духовного превосходства советс­кого интеллигента над западным. Даже у А. Н. Кленова! - как озабочен советский интеллигент, чтобы иметь какой- то „интеллектуальный багаж“ (что часто это эрзац и ими­тация - дело другое). Он даже обзаводится „подделкой философского скептицизма“, знает о существовании „тра-

47

диций и приличия“. И вечное сомнение - условие его существования. А ведь вечное сомнение - это всегда м ы с л ь , а кроме того - это противовес самонадеянности. Да, ведь он же богач, по сравнению со своим западным современником! Тот не имеет ни любопытства, ни воспо­минаний о „традициях и приличии“, и - никаких сом­нений! И никакого „философского скепсиса“, даже самого захудалого. А насчет „интересной философии“, какой не может иметь интеллигент советский, то можно только ухмыльнуться, думая о „философии“ интеллигента Запада.

Весь „психологический разбор“ А. Н. Кленова отли­чается редкостной неприязнью к человеку вообще. И - „все шишки на бедного Макара“. Даже „что-то вроде козы“ (пришелец из иных миров), которое прилетело в „летающей тарелке“, - демонстрация наивных интересов советского интеллигента. Но его невинный интерес совершенно растаял бы при сравнении со всем вздором, который заполнял прессу Запада в течение лет, по тому же поводу.

М о ж н о критиковать. Но почему с такой холодной неприязнью, с патентом на абсолютное превосходство. „Нет в этой душе ничего, выстраданного собственным опытом“, - пишет автор. Едва ли есть такие счастливцы на свете!

Советский интеллигент, как Маугли, вырос в джунглях. И у него зоркие глаза. И хорошо, что волк Акела видится им мудрым, справедливым и благородным охранителем племенной традиции; что он оценивает по достоинству коварство пантеры Багиры, или мертвую хватку питона Каа; что презирает стаи бездумно-трескучих обезьян пле­мени Бандар-Лог. И что он, прожив среди зверей, остался все же, душою человеком.

Россия не исчерпывается „интеллектуальной элитой“, представленной автором. К с ч а с т ь ю .

И истинное растет молча. Единственный неоспоримый критерий для положительного типа русского интелли­гента - это духовность, высветленность души. И эта

48

высветленность, как теперь видится, когда повидали мы мир, - качество национальное. Недаром, русский интелли­гент стоит совсем, совсем особо.

Совершенно верно А. Н. Кленов замечает: „Человек может существовать, пока у него есть ценности его куль­туры“. Значит, - необходимо эти ценности воскресить, воссоздать, вернуть человеку. Как шаг практический. И это - в плане духовного возрождения России, о котором говорит А. Солженицын.

Насчет „обездоленности по части образования“. Это - неверно. На каждом шагу поражаешься высокому уровню, образовательному и интеллектуальному, приезжающих из Советского Союза. Конечно, в большинстве - это евреи. Но и не только ведь евреи!

Что же касается „абстрактной“ культуры, то оторванная от живого человека, она только привидение. И, нравится нам, или не нравится (если мы, как автор, считаем себя избранниками!), мы должны признать равноправие на обладание живой культурой для наших современников, как бы ни были робки и неумелы их „первые шаги“ в их „культурном младенчестве“. Культура живет, пока живы корни, от которых могут взойти новые молодые побеги. „Мудрецы же и поэты“ хранят только воспоминания.

„Современному человеку неведомы те состояния духа, в которых поэту являются музы“. Совершенно не верно! Потому что сегодня так много именно поэтов, и в большой части - хороших поэтов. Может быть, как никогда.

Всегда интересны мнения иностранцев о русских. На вопрос, е с т ь ли еще русский народ, и е с т ь ли в нем дух, и каковы они там, - вернувшаяся после посещения Советского Союза немка сказала:

„Конечно, е с т ь ! И люди прекрасные, открытые, сер­дечные. Только все они в ужасающей бедности, для нас непредставимой. И так же поражало нас, что делятся - последним. А что касается культуры, то мы, немцы, были просто посрамлены: нашу немецкую литературу они знают лучше чем мы! А люди они, как правило, чуде-

49

сные. Остаются в сердце. Тянет увидеться с ними снова“. Автор отзыва - школьная учительница.

*

Заканчивает статью об интеллигенции А. Н. Кленов страницами о инакомыслящих. Написаны они не пером, а скальпелем, и тон их - тон странного и неуместного желчного юмора. Так, как если бы человек все время хихикал у постели тяжело больного, или в камере приго­воренного к смерти.

Высокомерно и желчно пишет А. Кленов о термине инакомыслие. По его мнению, он негоден, как претен­дующий на презумпцию мысли. В четверть голоса отме­чает известную чистоту и даже трагичность; но и полную бессмысленность и отсутствие „выгоды“.

И действительно: термин крайне неудачен. Но - по дру­гим мотивам. Он фальсифицирует реальность. Диссиденты - инакомыслящие - не группа, не слой, но весь народ. Весь народ мыслит инако. С самого установления советс­кого режима. (Так же - и во всех странах Восточной Европы!). Инакомыслящая - вся Россия.

Что означает это брожение духа, эта прорывающаяся мысль, этот протест (а тем более, протест, обреченный на неудачу)? Это - освобождение духа. В мужественности отчаяния, с которым эти люди борются за свою п о д л и н н о с т ь и заключается смысл и значение этого движения.

А преображение, настоящие перемены, могут быть только как результат протяженного процесса. И это дело не одного поколения.

„Заветную мечту человечества“ - легче построить, чем от нее избавиться. Но от трудности задача не перестает быть единственно-спасительной. Иван Солоневич выска­зал мысль, что „русские - моральная аристократия мира“. В ином контексте; но эта мысль действительна и здесь.

Но вот тут и прибегают „мыслящие критики“, врачева-

50

тели. Но такие врачи и диагнозом, и лечением отправля­ют своих пациентов на тот свет.

„А можно подумать и об эмиграции“, - насмешливо говорит А. Кленов. В отношении некоей части интелли­генции - верно. Как в песенке Агнивцева:

И, шаркнув у дверей Ушли, насвистывая марш Сто сорок шесть пажей...

Общий метод исследования А. Н. Кленова таков: сде­лать упор на одно, исказить другое, умолчать о третьем. И получается итог: Россия - выеденного яйца не стоит. А ведь в России - завязан узел судьбы всего мира!

*

„Всей душой ненавижу мою эпоху. Человек погибает в ней от жажды. О, на свете есть только одна проблема, одна-единственная: вернуть людям духовный смысл, духовные заботы / . . . / Есть лишь одна проблема, одна- единственная: вновь открыть, что существует жизнь духа - более возвышенная, чем жизнь разума, единственная жизнь, способная дать человеку удовлетворение“.

„Мы уроды в изуродованном мире... Жизнь ли это? По-моему, это скорее распад и умирание, по-моему это кошмар жизни, в котором мечется раздавленный и распа­дающийся человек.. . “

Первое - написал Сент-Экзюпери в частном письме. Второе - Юрий Галансков, тоже в письме.

В письмах человек больше всего он сам. Читая и срав­нивая письма и записи этих двух людей, делаешь неожи­данное открытие: их несомненного и большого сходства. Даже в стиле мысли и языка. Но сходство - гораздо шире: редкостного человеческого достоинства, внутрен­ней гармоничности натуры, тонкости и глубины душев­ных красок, какой-то особой целомудренности и сдержан­ности. Геройства. Общая у них даже склонность к сказке. И оба они в трагических обвалах бытия стремились отыс­кать родник воды живой.

•51

Только: Сент-Экзюпери был „уходящим“; „Лебединой песней“ европейской культурной элиты. Юрий Галансков - н а ч а л жизнь новой культурной элиты. Но, если духовный аристократизм - „наследственное имущество“ у С.-Экзюпери, то какое чудо тот же духовный аристокра­тизм у этого молодого советского интеллигента, вырос­шего на развалинах культуры?

Юрий Галансков: дружественность миру и людям, през­рение к насилию, неприятие компромисса. И чистая, почти детская любовь-причастность к миру и жизни.

Его письма детям, чужим детям, просто детям. „Милая Катя! Это сказочное озеро и сказочные дети. Но всякое озеро может быть сказочно-интересным, надо только это­го захотеть“.

За несколько месяцев до смерти, из лагеря: „Живу по- прежнему, но душа оживает, а иногда бывает живой, как в детстве. Может быть, это море, а может быть еще что- нибудь? . . “ „А домой очень хочется. Очень-очень/.. . / Хотя из этого не следует, что здесь жить невозможно. Даже наоборот/.. . / Здесь человек понимает жизнь до её последних возможных глубин“.

Галансков, Бородин, Огурцов, и многие, многие другие. . . Это - Люди! Первые на Повороте. И о них можно сказать словами Гумилева:

„Золотое сердце России Мерно бьется в груди моей“.

Боль за этих людей смешивается с гордостью, что они были и есть. И - будут.

Не пропадет их скорбный труд И дум высокое стремленье.

4

Погром Пушкина производится регулярно, в цикли­ческой повторности. Писарев открыл эту „спартакиаду“ разделывания-препарирования Пушкина. По тем време­нам был очень плосок. Теперь же - превзошли. Но всех их, „писаревцев“ старых и новых, объединяет одно: пош-

52

лость. Пошлость, выросшая поистине до масштабов пош­лости трансцендентной! „Пошлость игнорирует, либо деградирует действительно ценное /.../ путем лживых утверждений и оценок“, пишет В. Ильин.

Особо удивляет неприхотливость, примитивность тона и содержания полемики. Тактика „коротких целей“, мел­коударная, как на коммунальной кухне. „В а ш Чехов...“, „ Ва ш Пушкин...“ „А у вас - жена сбежала!“ (Чехов, „Предложение“).

„Муравьиные филологические интересы“... „Разговоры в лакейской“... „Конечно, жизнь нашего великого поэта дает достаточно материала для лакейских подмигиваний и смешков...“

Но вот дальше - „удар в солнечное сплетение“: „Нашему интеллигенту не так уж важно, что Пушкин писал стихи. Да и стихов этих он не читает“. (?!) „Чтобы отличить хорошие стихи от плохих, нужна опять-таки эта загадочная комбинация унаследованной традиции с лич­ным, неповторимым (?) складом мыслей и чувств, которая называется культурой. Но культура утрачена до такой сте­пени, что сама утрата уже не осознается“.

„Чего же ищет в Пушкине наш современник? Интерес к Пушкину, как мы видим, не убывает... хотя Пушкин, попросту, ненужен“, - сетует автор. И вот тут-то строит он свою осветляющую мрак теорию. Открывает „важный закон психологии“: „Человеку свойственна глубокая потребность в самоутверждении“...

Пушкина не знают, не читают, и никому он не нужен. А нездоровый и анахроничный интерес к нему (книги исчезают „на корню“, по завышенным ценам, представ­ляющим кровную жертву для покупающего), оттого, что он оправдывает наше существование аналогиями челове­ческой натуры. Что можно провести доказывающую „тео­рему“ прямую, между Пушкиным и Павликом Морозо­вым. И здесь - у А. Кленова на помощь спешат дека­бристы. Оказывается, „... декабристы интересуют нынеш­него читателя теми чертами, в которых он находит сходство с собой“. (?!) (Декабристы интересуют не рядо-

53

вого читателя, но историка. А „жгучий интерес“ к дека­бристам создавался и раздувался советской идеоло­гической фабрикой, затушевывавшей всячески инфан­тильность декабристов, и подкладывавшей дрожжей в „ненависть к царскому гнету“).

„Пушкин был во всем, кроме таланта, одним из них“, пишет А. Кленов, предварительно сообщив, что дека­бристы были дураки, и, кроме того, „несли в себе неис­требимую печать рабства“.

„ Я с н о теперь, п о ч е м у декабристы вызывают у нашего современника ж г у ч и й и н т е р е с . . . “

(Если уж говорить о „жгучем интересе“, как историчес­ком, так и психологическом, то таковой неизменно вызывало замечание Александра І-го, положившего при­несенное ему досье о декабристах под сукно, с замеча­нием: „Не мне их карать!“, и предоставив заговору разви­ваться дальше... Как и пленительная легенда о старце Федоре Кузьмиче... Как, позже, просьба Вдовствующей Императрицы помиловать убийц Александра П-го. Поле для размышлений, сравнений, заключений...)

Глубоко-психологический тезис: „В великом человеке нас интересует то, чем он на нас похож!“ Он - на нас...Своего рода курьез, утверждение - уникальное! Тогда ведь - ни одного великого человека „в нашем оби­ходе“ - и не останется.! В самом деле: как провести „пря­мую проводку“ к себе от Франциска Ассизского, Жанны д’Арк и др., от множества людей, которыми мы вос­хищаемся, и о которых так охотно читаем? На которых мы, поистине, так хотели бы походить, при полной оче­видности отсутствия малейших к тому предпосылок.

Поистине, трудно даже и представить себе человека, распределяющего свои симпатии по теории А. Кленова! И уж только „важным психологическим законом“ этой ало­гической и апсихологической аберрации не назовешь! Ведь, как-раз наоборот: нас интересует то, на что мы, если и не похожи, но в глубине души - хотели бы походить! (В детстве это Чингачгук, Сайрус Смит, Аллан Куотер- мен; и, вероятно, можно простить мужской половине

54

рода человеческого увлечение сэром Френсисом Дрейком, тем более, что позже те же самые мальчики восхищаются Оводом и Мартином Иденом... Знай мы теорию А. Кле­нова - держали бы втайне, что читаем о Тиберии, Кали­гуле или Нероне).

На снижение образа работают и оборотики, как: „Жизнь и приключения Пушкина“. Почти по образцу: „Жизнь и приключения Молль Флендерс“...

А вот реестр сведений о Пушкине, преподнесенных в статье: „кривоног“, „отталкивающе-некрасив“, „имел кличкой: о б е з ь я н а“, „имел комплекс неполноцен­ности“, „разыгрывал шута“, „петушиный гонор“.

„Забытый“, „устарелый“, „непонятный“, „ненужный“.И для величайшей гордости России, ее величайшего

поэта, не нашлось иного интереса, как - рыться в грязном белье.

А между тем, несмотря на очень резкие и прозрачные эпиграммы Пушкина, - цари умели не только прощать ему, великодушно и умно, как подобает царям, но и ценить. Николай І-й назвал Пушкина „умнейшим челове­ком в России“. А наших „исследователей“ никакие „пол- разговорцы о кремлевском горце“ не научили хотя бы сравнивать, если уж - не оценивать.

С а м о у т в е р ж д е н и е . . . А может быть, - повернем многогранник души человеческой, другой гранью? Чело­веку свойственно смотреть на свой портрет в молодости, когда жизнь (и эпоха) еще не превратили его в портрет Дориана Грея. (Жизнь - иногда - жуткая штука, все знают). Человеку свойственно гордиться прошлым и искать в нем прибежища душевного, чистоты, оправды­вающей жизнь. Чтить это прошлое и хранить.

К чести русской публики, она никогда не видела ни „безобразия“ Пушкина, ни его „комплексов“. И - аплоди­ровала Сирано де Бержераку, во время дуэли его с де Гишем, поучающему незадачливого графа:

„Так знайте же, почтенный вы простак,Что нос большой есть знак Величия души, ума и благородства!“

55

„С легкой руки Достоевского принято считать его мудрецом“. Да, истина непреложная: Пушкин - поэт для людей душевной зрелости. Оценивать могут: широта, беспристрастность и зрелость. И то, что Пушкина любят все больше и без конца, - прекрасный, обнадеживающий знак.

Может быть, гул хаоса сегодня делает для нас Пуш­кина не только понятным, но и необходимым. Все твор­чество Пушкина проникнуто просветленной и просветля­ющей гармонией, которой нам так остро недостает.

Народность его - вневременная, и оттого „любезен он народу“. Поистине: „Ты ц а р ь ...“

А здесь - ядовитыми чернилами, расчетливой рукой: „безобразен“, „служить женой“ и т. д. Но, как говорится: каждому - свое.

Кто сказал, что народ можно судить по тому, как он относится к своим поэтам? У русских поэт - мерило добра. Кровь поэта - праведна. И ее „не смыть всей черной кровью“. И - по сей день.

„...Есть много способов убить поэта...“ Может быть, самый отвратительный - примененный здесь.

*

М. Булгаков написал пьесу „Пушкин“. О последних днях поэта, полных драматизма. Но при этом, он не выво­дит самого Пушкина на сцену. В этом благоговейное отношение Булгакова к любимому поэту. Он не хотел снизить образ, представляя Пушкина на сцене. Только одна сцена „показывает“ Пушкина - когда его, смертель­но-раненого, проносят в кабинет. Зрителям видна только тень знакомой его головы. Любовь, почитание, пиетет, - у Булгакова. И равнодушие, грубость, вульгарная болтли­вость зрителя из-за забора, - у автора разбираемой статьи.

*

Русская литература - литература совсем особая. Не для прагматиков. От Боратынского, Державина, Гоголя, Пуш-

56

кина, Лермонтова, Чехова, Булгакова, до Солженицына, - о д н а дорога. Под той звездой, под которой еще и волхвы путешествовали.

*

А п а м я т н и к - был нерукотворный!

5

Статья „Виждь и внемли“ - посвящена Солженицыну. Она даже и не пробует оставаться в границах приличия, беспримерна по однобокости и безответственности утверждений.

Разумеется, здесь - ни в какой мере не „защита“ Солже­ницына от А. Кленова! „Защищать“ Солженицына было бы равносильно тому, чтоб поддерживать собор св. Петра в Риме, или подпирать собою Эскуриал, чтобы не покач­нулся! Нет, это, скорее, просто черная работа уборки. Как если бы чья-то рука набросала сору в чистую воду источ­ника. Вот, этот сор - убрать.

А. Кленов провозглашает: Солженицын - не историк.Естественно, что история, поднятая из могилы, многим

сегодня не нравится... И даже очень не нравится. Но - прошлое можно только изолгать. Изменить его - никому не дано.

Нет, и м е н н о - в с е произведения Солженицына нужно считать историческими. Это - исторические, пси­хологические и художественные „голограммы“ эпохи. Они рисуют не только события, но и глубинный ход судеб человечества. Все сегодня насыщено „концентра­цией судьбы“, и Солженицын улавливает эти „волны“. Как никогда, сегодня история творится не в последова­тельности внешних событий, а в глубинных, духовных и антидуховных, смыслах, открывающихся интенсивному сопереживанию. И у большого художника, „милостью Божьей“, оценки моральные и политические сублими-

57

руются в оценки этические. Ведь одно только „столько-то раненых... столько-то убитых...“ - ничего не говорит. Это было бы только статистикой.

Солженицын постоянно в этом „поле высокого напряжения“. У него события - это концентраты челове­ческих воль, нравственных падений или взлетов.

Истинный художник имеет с правдой непосредствен­ную и прямую связь, и он просто н е м о ж е т от нее от­клониться. Как это было и у Достоевского. В какой-то мере, то, о чем он пишет, делается частью его собстенной судьбы. Солженицын пишет к р о в ь ю , своей, своего народа и своей страны. И слова у него - огненные. Как те, н а с т е н е , н а п и р у .

*

Предмет особой заботы А. Кленова то, что за Солже­ницыным признают провозглашение пророческих истин.

Кажется: можно утверждать сходство между Паскалем и Солженицыным, в суждениях о ценностях, как сужде­ниях нашего чувства, обладающего и познавательной спо­собностью, и моральным критерием оценки. Сюда вхо­дит и совесть. И если говорить о пророчестве, то оно непосредственно связано с этим оценивающе-чувст- вующим центром в человеке.

У Солженицына, помимо оценок, есть его органическая „проникнутость“ историей. Той, истинной историей, кото­рая есть история духа. Которая, сама-по-себе всегда как бы „впереди“ истории материальной. Как заряд, который еще не разрядился.

„Часто люди не умеют, или не хотят услышать сок­рушающее слово Божества, з в у ч а щ е е в и с т о р и и . По-настоящему его умеют слышать только пророки, и только они имеют смелость его высказать людям, за что и побиваются камнями“ (Б. П. Вышеславцев).

Пророчества... „Воспоминания о будущем“, прине­сенные из прогулки вне времени, на „...луговине той, где время не бежит“?

58

В к а к о м смысле можем мы употреблять слово „про­рочество“, говоря об истории?

И с т и н н а я история должна нести в себе, кроме перечисляемых событий, еще и определение их духовной качественности; включать в себя вневременные духовные ценности, которые и объединяют историю в духовную протяженность. Таковые открываются только пости­гающей личности, потому что сама история есть взаи­моотношение личности с окружающим миром. Чем ду­ховно одареннее подобная личность, тем глубже дано ей проглядывать историю, тем глубже ее „ответная реакция“ на события, тем глубже и верней оценки.

И еще, важное: такая личность должна обладать бес­корыстием, не быть движимой интересами собственными, но пребывать в области чистой этики.

Истинная история, парадоксально, как бы „выходит“ за пределы своего времени. В узко-настоящем времени отсутствует перспектива, оно ограничивает вйдение замк­нутостью, разведенным понтонным мостом через время, - непроглядное, но неизбежное. Оттого, историк, кроме памяти должен обладать интуицией.

Он как бы выходит из своего времени, и наблюдает со стороны, - подобно тому, как астронавты выходят из своих межпланетных кораблей.

В качестве такого историка - может идеально высту­пать художник. Потому что творчество, по натуре своей, вневременно.

*

Что особо сердит А. Кленова? Твердая власть. „Эзоте­рическое учение о монархизме“. Национальная идея.

Современная „культура“ - ориентируется на стандарт. Весьма и весьма убогий, и лишенный всех признаков индивидуальности.

Подобная „культура“ не может никак помочь России в ее глубочайших бедах.

В самораспыляющемся мире, спасительной может быть

59

идея контраста-собирания. К таким относится и идея национальная, спасительная, в мире, летящем в пустоту.

Представляется, что сегодня Россия - единственное место на земле, от которого может начаться просветление меркнущего сознания мира. Колодцы копают там, где можно предположить воду. Даже - и если очень глубоко. Другого выхода нет. В сегодняшнем стремлении к воз­рождению национальных ценностей - проявляется, прежде всего, инстинкт самосохранения.

Внимание к нашему прошлому, в его лучшем, - это внимание к реально существующим ценностям, а не к химерам. И при этом нужно не причитать: „Бедный Йорик!“, но помнить:

„Не говори с тоской - их нет,Но с благодарностию - были!“

Без нового одуховления не выжить и Западу. Эта идея настойчиво „стучится в дверь“, хотя „имеющие уши“ и не слышат... Она центральна сегодня, просто потому, что и н а ч е - человеку не выжить, как специи. Если не удо­вольствоваться печальной истиной, что процесс обезьяна- человек - обратимый...

*

„Большевизм наизнанку - отнюдь не антибольшевизм“, заметил Ф. А. Степун. Но если Запад - в этой материи - tabula rasa, то господа плюралисты х о р о ш о знакомы с положением вещей. И увлекательную игру в политичес­кого подкидного дурака вернее всего назвать: допро- плевыванием России.

*

„Александр Исаевич видит, что русский народ не пони­мает демократии, и это его не огорчает, потому что он не любит свободы“.

Поборники демократии любят свободу (свободу „от“...). И еще больше любят - права . . . Каждому - греческий

60

нос, каждому - джинсы, каждому - сыру, как в стихотво­рении И. Елагина „Четыре угла“. Почему-то только, зас­тенчиво не упоминают, что с благословения всех запа­дных свобод успешно воцаряется тотальное рабство на земле, и никого Запад еще от рабства не защитил, но - наоборот... Что же это за свобода, которая в течение полувека показывает полную капитуляцию перед несво­бодой.

*

Что же касается государственного строя, ясно одно: каким бы он ни был, в будущем, для того, чтобы он сам имел будущее и был творческим, он должен иметь в ка­честве стержня, фундамента, - духовную и национальную основы. Иначе он будет только историческим дивертис­ментом. Восхвалять, некритически, „достижения“ запад­ной демократии, значит быть узким и недалеким конфор­мистом.

И почему-то не любят упоминать, что монархический строй крайне гибок и прекрасно уживается с социальными усовершенствованиями и с элементами социализма (Англия, Швеция), и представляет собою устойчивые и правомочные государственные образования. Есть монар­хии с демократическими, и даже социалистическими пра­вительствами. И вообще ясно, что без демократичности и элементов социализма (в смысле широких социальных преобразований) немыслим в будущем н и к а к о й общественно-социальный порядок.

Монархическая власть, вполне и доказанно, совместима с любыми формами общественного, административного и экономического устройства.

Что касается авторитарной власти, то под положи­тельным ее вариантом видится авторитарная власть с положительной программой, осуществляемой путем ре­форм. Основанный на человеколюбии и на нравственной идее и служении нации, такой строй может лучше других выполнять функции разрушенного (или угрожаемого)

61

порядка, и служить переходной ступенью к другой форме правления.

Такую власть можно назвать властью здравого смысла. Она наилучшим образом может служить укреплению рас­шатанных устоев государства. Между прочим, Вильсон говорил, что идеалом его является народный трибун, и одновременно, диктатор. И что, чем меньшее число людей стоит у пульта управления, - тем острее чувство ответственности.

*

„В конце-концов... истинная и глубокая судьба нашей страны зависит от того, окончательно ли укрепится в народе понимание правоты силы, или очистится от затме­ния и снова засияет сила правоты...“ (А. Солженицын).

*

Еще одна тема, которую „обсуждает“ А. Кленов - о свя­тости. В контексте с А. И. Солженицыным.

Л у ч ш е , чем сказал о святости Н. С. Лесков, в одном из своих апокрифических сказаний, сказать нельзя. Это - „Скоморох Памфалон“. В нем рассказывается о столпнике, простоявшем 30 лет в пустыне. От стояния которого никому не было ни холодно, ни жарко.

И рядом - рассказ о простой человеческой жалости. Великая, чистая жалость к другому, жертвенная, - это и есть святость. Самоотдача.

Жалость, не только прекраснейшее чувство. Но - и мучительнейшее. Жалость - сестра самой совести. И она никогда не засыпает, никогда не оставляет того, в ком она поселяется.

Жалость, не только к человеку, но ко всякой страж­дущей твари, пронизывает творчество Солженицына. Отказ от личного благополучия, которого в жизни Солже­ницына было так много, и особенно тогда, когда благопо­лучия было так мало, - это путь к высшей любви, самоот-

62

даче. Из „отряда святых“ - его Матрена, Кадмины, Крис­тина. А образы большого писателя - всегда и часть его самого. Они становятся и частью его собственной судьбы.

А. Кленов пишет об „убиении плоти“... Думаю, что вериг Александр Исаевич не носит. Но ж а л о с т ь ю пронзен глубоко и навечно.

Совершенно изумительно написал Александр Исаевич о Пушкине: „...гармоничная цельность, в которой уравно­вешены все стороны бытия: через изведанные им, живо ощущаемые толщи мирового трагизма - всплытие в слой покоя, примиренности и света. Горе и горечь осветляются высшим пониманием, печаль смягчена примирением.

За что на Бога мне роптать,Когда хоть одному творенью Я мог свободу даровать?

Это не мимоходная фраза, это философия, „милость к падшим призывал“. (Вестник РХД, „Колеблет твой тре­ножник“).

Характерен, выбор именно этого стихотворения у Пуш­кина.

А и чудеса, и святые - не в тридевятом царстве. А в наиповседневнейшей жизни. Рядом. Впрочем, только для тех, кто вообще способен их видеть.

У Достоевского тоже была любовь-жалость. И в народе русском, недаром, жалеть и любить - синонимы. „Состра­дание есть главнейший и может быть единственный за­кон бытия человеческого“ („Идиот“). Эта мысль - не только героя, но и самого Достоевского. Достоевский, с его неимоверной чувствительностью, прожил всю жизнь в напряжении творчества, пребывая духовно на „полюсе истины“, месте, уготованном только очень большим художникам.

Такое же дано и Солженицыну.

*

Художественные произведения Солженицына - напол­няют болью, рвут душу в клочья. Что касается его публи-

63

цистики, то она как набат.Но, вместе с тем, дает ощуще­ние высокого счастья, что нашелся человек, который все это сказал; ведь, какую нравственную силу надо иметь, чтобы это смочь! Теперь - и умереть л е г ч е !

А. Кленов „вполсвиста“ упоминает о публицистике Солженицына... Ну, что ж, как говорится, „на чужой роток не накинешь платок“.

А между тем, публицистика Солженицына, явление небывалое и блистательное. И - трагическое. Это - крик, в защиту гибнущего человека, гибнущего мира. В основе всей публицистики Солженицына - любовь к человеку и миру. Ибо: „Любовь не радуется неправде, а сорадуется истине“ (1, Кор. 13,6).

Всякая политика, не основанная на реальности - не только обречена на гибель, но и обрекает на гибель. Сегодня речь идет, в полном смысле слова, о том, чтобы б ы т ь или н е б ы т ь .

„...Нравственные возвышения /.../ Этот подъем подо­бен возвышению на следующую антропологическую сту­пень. И ни у кого на земле не осталось другого выхода, как - вверх“ (конец Гарвардской речи).

Людей, старающихся очернить Солженицына-публи- циста, можно обвинить в двух „грехах“: либо они не имеют ума, либо совести.

Публицистика Солженицына - образец безграничного человеческого мужества. И именно: „Я здесь стою и не могу иначе“. Стоит он против целого мира безответствен­ности, шулерства, невежественности и лжи.

А. Кленов пишет: „Новой историей Александр Исаевич недоволен“.

А г-н Кленов, д о в о л е н ? Чем же, если да?

*

А. Кленов нагромождает цитаты из Бердяева, чтобы доказать „источники“ философских взглядов Солже­ницына. Какой-то мелкой заботой уязвленного самолю­бия выглядит эта цитатная демонстрация.

64

Взгляды людей заурядных, может быть и склады­ваются из цитат. А у человека с великом и самобытным умом, источником его взглядов и убеждений является сам мир, история, человек. Именно, долго сдерживаемая сила, (почти три четверти столетия молчания, миллионы обор­ванных на полуслове жизней, втоптанных в небытие идей) взорвалась в творчестве Солженицына.

То, что Бердяева особо занимали проблемы духовного рабства и свободы, делает его, разумеется, неотделимым от главных проблем наших дней. Темы, составляющие главное значение Бердяева для наших дней, это темы порабощения человека коммунизмом и техникой, и тема христианства.

Но всякий мыслящий человек, пытающийся осмыслить тупик, в который зашел сегодня мир, совершенно естест­венно, должен идти тем же логическим путем, что и Бердяев. Оттого - нелепа тенденция „теории“ Кленова - „ученичества“ Солженицына, что он в лавине цитат из Бердяева, стремится доказать. История подошла к стра­нице, когда проясняются смыслы, обнажаются ясности. Когда и помимо Бердяева, приходишь к его выводам.

В брошюре „Судьба человека в современном мире“ Бердяев пишет о порабощении коммунизмом и техникой, оттого, что исчезла, духовная опора христианства. (Сегодня это может сказать каждый из нас!). „В мире должна раскрыться новая христианская духовность. От этой духовности будет зависеть судьба мира и судьба человека. Христианство вновь станет единственным и последним прибежищем человека /.../ Ясно станет, когда произойдет очищение, что христианство за человека и человечность, за цельность и достоинство личности, за свободу, за социальную справедливость, за братство людей и народов, за просвещение, за творчество новой жизни, и только христианство за это“.

Каждая эпоха имеет свои идеи, которые вырастают до размера императива, в „отведенный им“ день и час.

65

6

И последняя тема, „на закуску“, - „женский вопрос“. Крайне забавно выглядят, включенные в монументальное содержание статей, такие вопросы, как: почему так много женщин, читательниц-поклонниц Солженицына; о женс­ком равноправии; и, даже (и смех, и грех) о сексуальной революции!

Почему „именно женщины стоят горой за Солже­ницына...“ Так, понятно же! Он поднял русскую женщину из грязи, в которую ее затоптали. Показал непереходящее сияние души ее.

Женщина в России - величайшая страдалица. Ей приш­лось пронести на плечах „век-волкодав“, непомерный труд, нищету, страдания, боли всех возможных утрат.

Солженицын как бы поднимает эту женщину в н е б е с н у ю сферу. В е г а - имя символическое, собира­тельное: прекрасная, яркая звезда...

А. Кленов - не усмотрел „любви рыцарской“ у Алек­сандра Исаевича. Но какой рыцарь положил к ногам своей Дамы - дар столь прекрасный? Как же можно русской женщине н е б ы т ь его поклонницей, кроме общего безграничного восхищения?

П е ч а л и т с я Александр Исаевич о русской женщине душой, состраждет и жалеет. А жалеть, в народе, значит любить.

Как прекрасны его женские образы, разные, но объеди­ненные духовно, как чисты. Вега. Альда - „наследница души моей“, как говорит умирающий ее отец, „трепетная свечка на ветру“. Здесь же и Матрена, с ее каждод­невным: „Картовь и суп картонный“. Чистая праведница, на каких земля держится.

Как глубоко-трогательны букетики фиалок, которые нес Костоглотов Веге. Ведь они - прекраснее всех дорогих цветов, выставленных в роскошнейших витринах. Им - нет цены! Они - с порога смерти, на последний грош, от жестоко обиженного, обездоленного, обокраденного во всей жизни человека. Костоглотов, в старой шинели,

66

изношенных тяжелых сапогах, так и не донес своих фиа­лок до Веги. А потом - на багажной полке, с головой на рюкзаке с утюгом и хлебом, едет в свою пустыню... Как благоухают эти фиалки! - навечно.

Паоло и Франческ, Тристанов и Изольд, Ромео и Юлий было множество. Но у них была свобода распоряжаться своими чувствами, они не стояли униженными, на краю бытия, как Костоглотов, у края безвестных могил, как Вега. И, все-таки, как широки, как щедры эти люди. Вспо­минается, и напрашивается одно сравнение: из „Вертера“, из бессмертного „Вертера“! Когда он приходит к боготво­римой Лотте, и приносит ей... о д н о пирожное. В дом, где, как он знает, дюжина детворы! Но этого мало. Когда Лотта делит это одно пирожное между детскими ртами, он тоскливо думает: „Я ей принес, а она - раздает“. И Гёте не забывает об этом сказать!

*

Что же касается женского „равноправия“, - то, кажется, каждый должен быть самим собой: мужчины - мужчи­нами, а женщины - женщинами.

„Как известно, - лучшие повара - мужчины“, говорит А. Кленов, в попытке „переоценки ценностей“.

Возможно. Но муж в кухне - безусловно, кошмар...

*

„Александр Исаевич - яростно неприемлет „сексуаль­ную революцию“. Что касается „сексуальной революции“, то можно только удивленно-увеселенно пожать плечами. Эта неожиданная деталь напоминает премию у чеховс­кого купца: „Чайник в виде нагой китаянки“.

Эмансипация, у своих истоков, выглядела идейно и драматически. Эмилия Галотти признается, что не уве­рена, сможет ли она достаточно твердо бороться с радостями жизни. И тогда отец восклицает: „Умри, дитя мое!“ (Закалывает Эмилию).

67

Сегодня все это выглядит „несколько“ иначе, в о в с е м м и р е...

А. Кленов знает, без сомнения, пленительные стихи французского поэта:

„От жажды умираю над ручьем.Я плачу от любви...“

Есть и сотни других изумительных стихов. Человек создал много прекрасного. Его вдохновляли: жизнь, любовь, одиночество и смерть. Сегодня „сексуальная революция“ все это покрывает густой грязью. И человека - тоже.

А. Кленов, и здесь, уверенно и без страха смотрит в будущее (как и в новую историю). А нам - страшновато.

А в заключение темы о „равноправии“ - хочется напом­нить строчки из Лонгфелло:

„Тетива нужна для лука,Так и женщина мужчине.Хоть она его сгибает,Но сама ему покорна;Хоть она его и тянет,Но сама за ним стремится.И как тот, так и другая Друг без друга бесполезны.“

И на этом тему можно закрыть.

*

Трудно. Во время такого „противления“, чувствуешь себя вроде мангуста, который борется с коброй... Необхо­дима доза умиротворения, без него нельзя жить: пере­мелют тебя режущие камни и обескровят тернии.

У меня в доме есть небольшая ваза для цветов, из дымчатого тяжелого хрусталя. Она такого строгого и бла­городного рисунка, что подумалось: могла бы стоять - и на мужском письменном столе. И даже - на столе вели­кого писателя. С тех пор она стала называться „вазочкой Солженицына“. И в ней, по возможности, всегда цветы.

68

Особенно радостно душе поставить цветы „родные“: фиалки или ландыши, весной; потом - колокольчики (те,которые „грустят в день веселый мая“). А сейчас стоят осенние - Federnelken, легкие, как воздух, розовато-сире­невые, лесные (здесь) гвоздики.

У нас такие росли в горах, вблизи ледников.Аромат этих гвоздик касается как вздох: грустью и нос­

тальгией. Видишь себя вновь дома. На Кавказе. В горах. Видишь усеянную валунами долину, редеющий лес, фир­новый лед, а потом, выше, - чистый, голубоватый, сли­вающийся в цвете с воздухом.

Воздух невероятно прозрачен, он сверкает и звенит. Тишиной.

Все залито, пронизано солнцем. И этот особый, чис­тейший ледниковый ветер, - будто дыхание самого льда!

Далекий шум долины больше в и д и ш ь , чем слышишь. Отсюда, сверху, сбегающая с ледника речка, с грохотом ворочающая громадными валунами, кажется тонкой серебряной лентой, спокойно и беззвучно вьющейся между черно-зелеными соснами.

Выше, выше... Одиночные мои, одержимые карабканья вверх. Чувство одиночества и свободы. Даже - свободы от судьбы...

Не думалось тогда, что„...ток разлившейся реки

Меж прошлым сном и настоящим ляжет...“„Горные“ гвоздики, в „вазочке Солженицына“. Кажется

сейчас, что эти цветы - т е цветы...Для себя - я уже н и ч е г о не хочу. Но - пусть они

цветут, т а м! Для тех новых, что п р и д у т .

69

Альманаха «Вече»на США и Канаду

ALMANAC ’’VECHE”Р. О. Box 68 Flushing St.

New York, N. Y. 11379 Tel. (212) 651-5662

Просьба оформлять, а также продлевать подписку на „Вече” для США и Канады через Генеральное

Представительство, по указанному выше адресу.

В Генеральном Представительстве можно заказывать отдельные номера „Вече”

На складе Генерального Представительства имеется книга

„Художник и Россия”

По вопросам розничной продажи „Вече” в США и Канаде просим обращаться в Генеральное

Представительство

ГЕНЕРАЛЬНОЕ ПРЕДСТАВИТЕЛЬСТВО

70

О. П о л я к о в

Этот страшный, страшный р у с с к и й н а ц и о н а л и з м

Когда я еще был в Советском Союзе и когда с досадой и недоумением выключал передачи „Голоса Америки“ и „Радио Свобода“, потому что то, что слышал, не только не было полезным, но зачастую наносило прямой, трудно поправимый вред, я думал, что на Западе не знают истин­ной расстановки сил в СССР, не понимают, что если За­пад хочет добиться победы в идеологической конфронта­ции с Советским Союзом и ликвидации коммунистичес­кой опасности во всем мире, то содержание и стиль его пропаганды должны быть совсем иными.

Для меня и для многих других русских людей было очевидным, что во всех этих радиопередачах сознательно или по ошибке смешиваются понятия „русский“ и „совет­ский“, что острие передач направлено не столько против советской власти, сколько против России и русского на­рода. Вызывала недоумение неправильная направленно­сть передач, неправильный адресат: вместо того, чтобы обращаться к тем, кто действительно хочет и может что- то сделать - к национально настроенным русским, к лю­дям, вставшим на путь национально-религиозного возро­ждения, к армии - единственно реальной силе, которая может что-то совершить в Советском Союзе, - передачи „Голоса Америки“ и „Свободы“ предназначены для тон­кого слоя, потерявшей связь с народом, зачастую нацио­нально-чуждой народу, мнящей себя элитой, а, по- существу, зараженной снобизмом, западно-ориентирован­ной интеллигенции, в большинстве своем, стремящейся

71

выехать за рубеж. Удивлял явный упор на сепаратистские настроения, на национальные меньшинства, поражала явная переоценка их значимости, причем как в русских, так и в передачах на языках других российских народов - ведь каждый русский отлично понимает по-украински или по-белорусски, да и многие владеют и другими языками,- причем все это сопровождалось явной исторической ложью и клеветой на русский народ. Вообще, в вопросах русской истории, истолковании русского национального характера, оценок духовного и культурного потенциала русского человека допускались вольности, отступления от истины и замаскированное - в передачах на русском языке, и явное - в передачах на языках других народов, стремление очернить русский народ, его историю, его характер, его стремления. В Советском Союзе всем до предела надоел, принятый за закон в литературе, журна­листике, радиовещании, телепередачах метод „социалис­тического реализма“, основная сущность которого состоит в том, что из правдивых, достоверных фактов и событий, путем незначительного видоизменения некоторых из них- что-то добавить, что-то пропустить, - а главное, путем комбинирования их, создания новых искусственных свя­зей между этими фактами, создается абсолютно ложная общая картина - такая, какая требуется заказчику. Вот такой метод используется, на удивление слушателям „Голоса Америки“ и „Свободы“, в их передачах, скажем, по истории России. У каждого народа были светлые стра­ницы его истории, но были и темные, были великие люди, титаны и были людишки, жестокие и подлые. О каждом народе, о каждой стране высказывалось разными людьми как хорошее, так и плохое. В передачах западных радиостанций на СССР (не только „Голоса Америки“ и „Свободы“, но и „Би-Би-Си“ и „Дейче Велле“) системати­чески выбираются только темные стороны русской исто­рии, муссируются отрицательные отзывы о России и о русском народе. Получается совершенно извращенная кар­тина России и русского народа, его прошлого: настолько извращенная, что слушатель приходит к убеждению, что,

72

например, революция была абсолютно необходимой, нас­только плохо все было в царской России.

Критика современного положения в Советском Союзе, как правило, звучит не как критика режима, а как критика подсоветских людей, в частности, как оплевывание рус­ских. Идейные основы советского строя, марксизм-лени­низм, такие „столпы“, как Маркс, Энгельс, Ленин критике не только не подлежат, но зачастую передаются благо­приятные отзывы о них западных поклонников марксизма и советских неомарксистов.

Раздражение вызывает назойливое стремление оцени­вать все события, всех людей с точки зрения любви или нелюбви к евреям, концентрация внимания не на фунда­ментальных проблемах, а на второстепенных вопросах, таких, как еврейская или немецкая эмиграция, вопрос крымских татар и т. п.

Но не только собственно содержание радиопередач вызывает недоумение и недовольство. Манера подачи, аргументации, вечное стремление к формальной объек­тивности, злосчастный „уравновешенный подход“, испо­льзование советской терминологии там, где это совсем неуместно, где она служит для того, чтобы затмить истинный смысл события, общее непонимание психоло­гии подсоветского слушателя - все это во многом обесце­нивало западные радиопередачи.

И, наконец, засоренность программ музыкой, спортом и прочей ерундой. Просто было невыносимо! Для того, чтобы услышать „Свободу“, нужно выехать из Москвы километров за 30, иначе слишком сильно глушение. Если после таких трудов окажется, что вас в течение часа „под- чуют“ рассказом о какой-то джаз-группе или о том, почем „запродали“ какого-нибудь американского баскетболиста, то уж следующий раз вы поедете за город со значительно меньшей охотой.

Из подсоветского далека мне казалось, что все это исправимо, что нужно только указать тем, кто руководит вещанием, на эти ошибки, и все будет исправлено. По своей наивности - не стыжусь так сказать, ибо таких

73

наивных было достаточно и до, и после меня, - я пола­гал, что железная логика доводов возымет действие, и положение с передачами улучшится. Первое, что я сде­лал, попав на Запад - написал меморандум об улучшении радиовещания на Советский Союз. Содержание меморан­дума пересказывать не буду - по причинам, которые будут ясны из последующего изложения. По тем же при­чинам я попросил редакцию «Вече» напечатать мой мемо­рандум для общего сведения, что и было сделано в № 17 журнала.

Как и предсказывали многие мои друзья, более зна­комые с положением в этой области, мой меморандум застрял где-то в недрах вашингтонской администрации без каких-либо последствий. Так как я вскоре потерял все иллюзии и так как я не собирался кормиться вокруг „Голоса Америки“, „Свободы“ или другого такого учреж­дения, а решил ждать, пока американцы своим излю­бленным методом „проб и ошибок“ не убедятся, что единственный способ избежать гибели в борьбе с Совет­ским Союзом - это ведение активной идеологическо-про­пагандной войны, а в этой войне единственный шанс на успех в достижении дружбы русского народа, союз с его национально-настроенными слоями.

Но дела сложились иначе, чем я ожидал. Мой меморан­дум все же попал на радиостанцию „Свобода“. По чистой случайности, через несколько дней после этого я приехал в Мюнхен, и меня встретили сообщением, что „Свобода“ гудит, как осиное гнездо, в которое воткнули палку...

Действительно, мой меморандум был встречен „в штыки“ всеми теми, кому не по душе национальная Рос­сия. Да и теми, кто почувствовал, что если будут какие-то перемены, то можно лишиться высокооплачиваемой должности.

Надежды на улучшение, возникшие в результате неко­торых разговоров на станции, оказались тщетными. Каза­лось бы, вопрос с меморандумом исчерпан. Но оказалось, что это далеко не так.

Во второй половине 1984 года я получил сообщение,

74

что на радиостанции „Свобода“ было проведено совеща­ние по русскому национализму, на котором особое внима­ние было обращено на мой меморандум. Но не с положи­тельными, а с отрицательными целями: устроители сове­щания поставили перед собой цель вообще изгнать из программ „Свободы“ какой-либо намек на русский нацио­нализм. Не только это - ставилась цель убрать из рус­ского отдела, с русской программы, вообще всех русских! И более того - как дальняя цель, намечалось устранение из руководства радиостанцией тех лиц, которые стреми­лись когда-то улучшить русские передачи.

Интересен в этом отношении документ под названием „Вопросы, которые должны быть обсуждены на конфе­ренции“ („Conference questions“). Сначала приводятся принципы работы радиостанции „Свобода“: „PC не под­держивает ни одно сепаратистское движение, и не подни­мает территориальных вопросов“; „PC тщательно избе­гает стимулирования антагонизма между народами Совет­ского Союза. Станция поддерживает право всех наций способствовать своему расцвету, высказывать гордость по поводу своих исторических и культурных достижений“; „В программах PC выражается полное уважение ко всем народам, всем культурам“.

Все очень красиво. Но вот какой вывод делают из всего этого устроители: „Некоторые члены других националь­ностей высказали мнение, что служба, которой нельзя допускать выражение своих исторических достижений, это Русская служба (т. е. отдел радиостанции „Свобода“, ведущий передачи на русском языке. О. П.), так как эти достижения в большей части включают в себя притесне­ние других наций“ (здесь и далее выделено мною. О. П.). Кроме того утверждалось, что подготовка программ на русском языке не может быть доверена только русским... так как русским языком широко пользуются люди других национальностей; эти „дополнительные слушатели“ не разделяют какие-либо русские притязания и могут даже быть враждебными им“.

Хотя делается ссылка на „людей других националь-

75

ностей“, совершенно ясно, что сами устроители совеща­ния придерживаются именно такой точки зрения. По их мнению, взаимоотношения русских с другими народами существенно отличаются от отношений других народов между собой, и соответственно, отношение к русским передачам должно быть совсем иным, чем к передачам на других языках!

После такой „запевки“ не удивляет вопросник, состав­ленный устроителями совещания. Это такой верх циниз­ма, провокации и русофобства, что многие его положения заслуживают цитирования и комментариев.

Итак, первый вопрос:„Если исключить из рассмотрения очевидно шовинис­

тические утверждения о праве управлять другими, какие заявления о стремлениях русского народа неотъемлемо оскорбительны по отношению к другим национально­стям...?“

В первом вопросе завуалированно высказано обвинение, что русский национализм шовинистичен. И дано указа­ние: даже если русский национализм не шовинистичен, ищите, в чем его можно обвинить.

А почему бы не поставить вопрос наоборот: ищите то, что оправдывает русский национализм и делает необхо­димым строить на его основе наши передачи?

Вопрос второй еще более злопыхательский: „Таким образом, какие заявления русских о русских стремлениях можно расматривать как выражение антисемитизма?“

Могу ответить - никакие. В отличие от Украины и Белоруссии, о которых так трогательно заботятся устрои­тели совещания, как бы их не обидели русские, в Велико­россии не было народного антисемитизма. Государствен­ный антисемитизм - это удел украинских гетманов, запо­рожских атаманов да советской власти, которую русские националисты русской не считают.

И затем - почему выделяются особо евреи? Почему особо не подчеркнуть отношение русских к грузинам, армянам, чеченам? Чем они хуже евреев, почему такая дискриминация? Было бы понятно, если бы такой вопрос

76

задавали на радиостанции в Иерусалиме, но „Свобода“ - американская государственная радиостанция. Может быть потому, что в „Русской службе“ этой радиостанции прак­тически нет русских, а одни евреи, к ним такое привиле­гированное отношение?

Третий вопрос подобен первому.„Есть ли лица в русской истории, обожаемые неко­

торыми русскими, которые настолько отвратительны, что недопустимо рассмотрение их деятельности, в котором не будет выражено осуждение их отношения к другим наци­ям (и) или к евреям? Если так, кто Победоносцев, Столы­пин, Екатерина Великая, Николай I, командующие Белой армией, Власов?“

Опять призыв очернить ряд выдающихся деятелей русской истории. Нет, чтобы наоборот - предложить положительные черты в деятельности этих людей. Или хоть объективно - выявить положительные и отрица­тельные черты этих людей и дать общий суд. Или еще объективнее - сравнить этих людей с их противниками, скажем, с Пугачевым, террористами-цареубийцами, рево­люционными деятелями XIX века? Или сравнить их с современными им политическими и общественными дея­телями Запада?

Вообще, почему оценка деятельности этих людей должна проводиться только по одному признаку - отно­шению к другим национальностям, в частности, к евреям? Для оценки любого государственного и общественного деятеля имеется много значительно более важных кри­териев, а в настоящее время, в дни великого противо­борства свободного мира и коммунизма, особое значение имеет оценка отношения того или иного деятеля к марк­систской идеологии, к религии, к материалистическому мировоззрению, вообще, к фундаментальным ценностям культуры, а не оценка его отношения к тому или иному народу.

Но вопросы антикоммунистической борьбы, освобожде­ния русского народа из-под ига советской власти меньше всего волнуют составителей вопросника. Характерны в

77

этом отношении три очередных вопроса.„Если намерения и роль этих людей будут выставлены

в качестве черт „национальных“ героев, не будет ли это оскорблением тех русских, которые не являются национа­листами?“

„В какой степени и каким образом мы, поддерживая национальное самоуважение русских, рискуем оказаться более реакционными в своем подходе, чем советы?“

„Высказывались соображения, что мы ни в коем случае не можем успешно „соревноваться“ с (советским) режи­мом в „потворствовании“ национальным русским чувст­вам и поэтому мы не должны начинать это соревнование. Что вы думаете об этом?“

Так вот где собака, сиречь, русофоб зарыт! Не просто русофоб, а советофильский русофоб. Какая трогательная забота - не оскорбить большевиков, марксистов всех ма­стей, советскую власть - ведь они-то и их приспешники и почитатели, которых, кстати сказать, значительно больше в западном мире, чем в Советском Союзе, оскорбятся, если „Свобода“ начнет говорить правду о Столыпине и генерале Власове, если начнет русскую национальную пропаганду. Впрочем, в Кремле не столько оскорбятся, сколько испугаются, так как сознают, что единственный их опасный противник - это русский национализм.

И какая трогательная забота, чтобы не казаться „реак­ционнее“, чем советская власть. Поистине, сияющий образец „прогрессивного“ подхода к истории! Да ведь так не только что русским националистом нельзя быть, но даже и американским демократом, не говоря уж о респу­бликанцах. Или перед этими людьми маячит пример Мао? Вернее же всего - живут они мечтами Троцкого и под маской служения американской демократии готовят для России новый образец коммунистической интерна­ционалистической, антинародной власти.

Но если до сих пор все поставленные вопросы касались исторических и национально-политических проблем, то в восьмом вопросе, предлагаемом устроителями совещания, они уже повели атаку на русскую культуру, вернее, на

78

право русского народа иметь и развивать свою культуру. Прежде всего, русское национальное возрожденческое движение в Советском Союзе, названное американцами „руссианизмом“, они оболгали, охарактеризовав его расистским, потому что дескать оно „основывается на происхождении“. Но что, француз, который сознает свое французское происхождение и гордится им - обязательно расист? А дальше уж начинаются совсем чудовищные вещи. Прикрываясь „страхом других народов перед асси­миляцией“ ставится вопрос о праве на существование и развитие русской культуры! Интересное противоречие - „руссианизм“ плох, потому что он, якобы, только для русских; стремление же „руссианизма“ развивать под­линно русскую культуру плохо тем, что грозит вовлечь в лоно русской культуры другие народы!

Действительно, русофобия, доведенная до бесчело­вечных, антигуманитарных пределов! Дух национальной дискриминации русских витает над „Свободой“! Даже больше - дух геноцида русских! Пусть не удивляет такое определение. Ведь, лишение какого-то народа права на свою государственность (именно это скрывается за беско­нечными обвинениями русского государства в империа­лизме), лишение права русского народа на существование (ведь это скрывается за систематическими обвинениями русских в преступлениях советской власти), лишение права русского народа на развитие своей культуры - не есть ли это геноцид, скрытый под маской заботы о демо­кратии, о правах мелких народностей, о защите мира от коммунистической опасности? С одной стороны, всячески муссируются обвинения русского народа, натравливаются прочие народы Советского Союза на русский народ, а с другой, всячески подрывается вера русского народа в его право на свободное, равноправное существование, на национальное бытие.

Сформулировав таким образом вопросы, стоящие перед совещанием, его устроители - для того, чтобы придать совещанию хоть какой-то благопристойный вид, - пригла­сили, помимо работников радио „Свобода“, ряд амери-

79

канских и английских профессоров, в частности Дэнлопа, Улама, Реддевэя. Конечно, удивительно, что уважаемые всеми профессора приняли участие в таком неблаговид­ном совещании. Неблаговидность его была очевидна при первом взгляде на предлагаемые вопросы. Вообще, стран­но, что профессора Дэнлоп, Реддевэй, Улам и другие, обладающие достаточной свободой мышления и мнений, позволили навязывать им вопросник, составленный таким образом, что на него можно было ответить только в духе, желаемом организаторами совещания. К чести их всех, они не удовлетворили надежд устроителей - ответы их были достаточно независимы от вопросника, с неко­торыми из них можно не согласиться, можно поспорить - но они не были инспирированы вопросником, не подда­лись духу злобы и злобствования против русского народа. Профессор же Реддевэй преподнес неприятную неожи­данность устроителям совещания. Он проанализировал профессиональный уровень передач на русском языке и пришел к выводу о недостаточной квалификации многих сотрудников Русской службы радиостанции „Свобода“, в частности „столпа“ этой службы Льва Израилевича Ройт­мана.

Но устроители совещания, видимо, не очень надеялись на поддержку их затеи со стороны американской и английской профессуры, и пригласили на совещание че­ловека, в котором были уверены, что он-то поддержит их планы. Этим „наемным убийцей“, долженствующим пол­ностью изгнать русский национализм со „Свободы“ и похоронить мой меморандум, был Андрей Синявский.

Должен сказать, что он честно отработал те сребре­ники, которые получил за это черное дело. Он не только тщательно проштудировал мой меморандум, но и не обо­шел вниманием мои статьи в разных газетах и журналах. Единственно, что надо отметить, он, повидимому, поль­зовался не подлинником моего меморандума, а каким-то „абстрактом“, то есть уже отпрепарированным кем-то его вариантом. Как мне стало известно, этот „абстракт“ полу­чил широкое распространение. Это и послужило поводом

80

к опубликованию меморандума полностью.Я не намерен разбирать подробно выступление Синявс­

кого, и не намерен копаться в грязи, так как делает Синявский, этот матерой мастер лживой публицистики. И в данном случае он применил обычные свои приемы: неверное, неточное цитирование, перестановку цитат так, что получался противоположный смысл, свои вставки или вставки из других авторов в цитаты из моего меморан­дума или моих статей. И всюду стремление не столько опровергнуть доводы противника, сколько опорочить его лично. О стиле публикаций и методах полемики Синявс­кого и ему подобных написано уже много и многими, не стоит повторяться. Кого интересует этот вопрос, могу посоветовать прочесть статью А. И. Солженицына „Наши плюралисты“.

Однако на некоторых высказываниях Синявского при­дется все же остановиться, не для того, чтобы полемизи­ровать с ним, а для того, чтобы уточнить некоторые положения в той тяжелой борьбе, которую сейчас ведут русские национально мыслящие круги.

Синявский говорит, что русские националисты создали себе „мифического врага“ - русофобию и русофобов. Прежде всего, у русского национального движения и так врагов предостаточно, потребности в изобретении новых нет. Уверять же о „мифичности“ русофобии и русофобов просто смешно - достаточно примера русофобского шаба­ша на радиостанции „Свобода“, о котором идет речь. О русофобской деятельности самого Синявского и многих других тоже написано немало; чтобы не утруждать чита­телей, отошлю их снова к статье Солженицына „Наши плюралисты“. Все разговоры Синявского о „мифичности“ русофобии - это стремление вырядиться в овечью шкуру, чтобы иметь возможность дальше беспрепятст­венно заниматься своей разрушительной работой. Он иро­низирует над лозунгом „На атаку русофобов - контр­атакой?“ Лозунг, конечно, высказан не столь витиевато и наукоподобно, как принято в кругах милых сердцу Синяв­ского, но весьма точен. Русофобство должно выжигаться

81

каленым железом. Я не буду говорить здесь о моральной низости нападок на русский народ, и так находящийся в тяжелом положении, а лишь о практической стороне русофобии.

Каждый русофоб, сознательно или нет, добивается двух целей. Во-первых, он своей русофобской деятель­ностью вредит национально-возрожденческому движению в России, таким образом, снижая сопротивляемость наро­да советской власти. Во-вторых, он своей русофобской пропагандой за рубежом возводит преграду между Запа­дом и единственной реальной антикоммунистической силой в Советском Союзе - русскими националистами, препятствуя продуктивному диалогу Запада с этой силой. Объективно, каждый русофоб - попутчик и пособник советской власти, независимо от того, как он к ней отно­сится. КГБ учло этот момент очень точно, когда выпус­тило за рубеж ряд русофобски настроенных прозападных интеллигентов. КГБ не просчиталось, деятельность этих людей на Западе явно ему на руку.

Синявский обвиняет А. И. Солженицына в том, что тот назвал академика Сахарова „выразителем широкого слоя в образованном классе, который без гнева не может слы­шать слов ’русское национальное возрождение’“. Мол, Сахаров выступает сам по себе, а не в роли идеолога, представителя особого „класса“. Но каждый человек является представителем того или иного класса, слоя, общественной группы, никому не дано жить в вакууме, вне общества - особенно же тому, кто обращается к дру­гим людям, к правительствам, к обществу с какими-то призывами. Считает ли Сахаров себя идеологом какой-то общественной группы, мы не знаем, так как все, что при­ходит от него проходит через фильтр КГБ или фильтр прозападно настроенных его „друзей“, облепивших его и его имя, сотворивших из него свое знамя и кумир и бес­пощадно эксплуатирующих его авторитет. Но все мы должны отметить, что в выступлениях Сахарова не заметно забот ни о России, ни о русском народе, так что приходится согласиться с тем, что Сахаров - совре-

82

менный представитель того национально-обезличенного либерально-демократического слоя дореволюционной интеллигенции, подготовившей почву для российской катастрофы - болыпевицкого переворота.

Так как идейные основы как дореволюционной, так и современной интеллигенции, в том числе и академика Сахарова, - а именно, материализм и национальное без­различие, если не интернационализм, - совпадают с идейными основами коммунизма и советской власти, вся „оппозиционная“ деятельность этих людей для советской власти безопасна. Этим и объясняется та мягкость репрессий по отношению к этим людям, несравнимая с суровостью приговоров, которые выносятся представи­телям русского национального движения. Меня лично очень огорчает, что академик Сахаров, этот поистине мужественный человек, не чувствует себя русским - не этнически, а духовно. Огорчает меня также то, что его практическая деятельность окрашена пристрастием к людям определенного идеологического лагеря, а также то, что свои голодовки он проводит не по поводу каких- либо крупных политических событий - например, афган­ской войны, - а по семейным мотивам.

Касаясь появления большого количества русофобов, Синявский говорит: „Существует, конечно, вполне естест­венный способ их происхождения и отбора - по вине, главным образом, советской политики закабаления и подавления разных стран и народов“. Действительно, спе­кулируя абсурдным утверждением, что за преступления советской власти отвечает русский народ - наиболее зака­баленный и наиболее угнетенный из всех - шовинисти­ческо-сепаратистские круги пытаются нажить полити­ческий капитал и посеять ненависть к русскому народу. То, что советская власть - не русская власть, что в станов­лении советской власти, ее сохранении и укреплении участие нерусских было относительно значительно выше, чем русских, а латыши и евреи практически все были с большевиками, что русские были единственными, кто оказал действенное, бескомпромиссное сопротивление

83

большевикам и понесли наибольшие потери - это все азбучные истины, и отрицать их равносильно издева­тельству над историей и над народной памятью. Казалось бы, в такой ситуации долг каждого честного человека, если его разум и совесть не омрачены русофобией, четко разграничивать „советский“ и „русский“, бороться против лжи и напраслины, возводимой на русский народ. Но для Синявского „Советский Союз“ и „Россия“ однозначны, „советские войска в Праге“ и „русские войска в Праге“ - никакого различия, так, случайная ошибка. Конечно, Си­нявский волен утверждать, что его совесть настолько захирела, что он не понимает различия, когда человека называют „мерзавцем“ или „хорошим“, „советским“ или „русским“. Но у большинства тех - и, конечно, у Синявс­кого, - кто особо часто делает такие „ошибки“, все проис­ходит злостно-преднамеренно. И напрасно Синявский пы­тается спрятаться за спину иностранных журналистов - как им не ошибаться, если сам „русский“ Синявский не делает различия между „советским“ и „русским“.

А „ошибка“ эта далеко не безобидная! Советская власть, потеряв идеологическую опору в народе, всеми силами стремится паразитировать на национальных чувст­вах, изобразить себя защитницей России и русского наро­да. Деятельность Синявского, Русской службы „Свобо­ды“, да и других западных радиостанций - подлинное счастье для советской власти. Ведь, одно дело, когда что- то утверждает советская пропаганда, которой уже никто не верит, а другое, когда из свободного мира несутся утверждения, что „русское“ и „советское“ - одно и то же.

За рубежом же смещение понятий „русский“ и „советс­кий“ приводит к тому, что острие антикоммунистической деятельности Запада направляется не против советской власти, а против русского народа. О пагубности такой политики я уже достаточно сказал в меморандуме, не буду повторяться - но одно повторить необходимо: тот, кто смешивает понятия „советский“ и „русский“, такой же русофоб, как и тот, кто проповедует открыто ненависть к России и русскому народу.

84

Второй вопрос, по которому Синявский, как он выра­зился, „расходится“ с русскими националистами, это вопрос о армии, ее настроениях и принятии ее в качестве основной потенциальной антикоммунистической силы в Советском Союзе. Оставив в стороне мелочное иронизи­рование Синявского насчет того, что русская эмиграция ждала советского генерала-освободителя и получила „Трест“ и подобное ерничание, остановимся на основной посылке Синявского. Для него армия „самая тупая и агрессивная сила страны“. Неправда ли, знакомые погуд­ки! В течение многих десятилетий для русской либераль­ной, денационализированной интеллигенции слово „армия“ было синонимом тупости и глупости. Всеми си­лами она старалась дискредитировать армию, выставить ее в смешном, глупом свете. Но пришло время, когда эту „умную“, образованную не на русский лад интеллиген­цию, большевики начали ставить к стенке. Тогда она ринулась на юг, под защиту штыков последних из „глуп­цов“ и „тупиц“, которых она еще не успела полностью морально и национально разложить. Пусть Синявский не спекулирует гордостью русского и других народов Совет­ского Союза (а не „советского“ народа, как говорит Си­нявский - такого народа нет, разве что в мечтах советской власти) - для таких, как он, люди, сражавшиеся на фрон­тах, были глупыми „гвардии Иванами“, отдававшими свои жизни, защищая не только партийных бюрократов, не только сталинских опричников, но и номенклатурную образованщину, засевшую в редакциях газет и журналов, в театрах и кино.

Впрочем, я вероятно ошибся, когда сказал, что нет советских людей. Если вдуматься, почему Синявский так ненавидит русских националистов, и если отбросить, что им руководит только страх, а страх явно проскальзывает в его высказываниях, то остается только одно: Синявский - продукт советского воспитания, советский человек, „хомо советикус“. В нем вытравлено то, чего больше всего боится советская власть, то, что сейчас основной против­ник коммунистической идеологии - национальное чувст-

85

во. Поэтому бее оценки Синявского, как положительные, так и отрицательные, в том числе и самой советской власти, и коммунистической идеологии, окрашены в один цвет, цвет интернационализма, цвет отрицания национа­лизма. Оттуда и стерильность его позиции, и его непони­мание русского национализма, страх перед ним и резуль­тирующая из этого ненависть к нему.

Возможно, мне сделают замечание, что я впадаю в про­тиворечие, сначала провозгласив Синявского современ­ным представителем дореволюционной либерально-демо­кратической интеллигенции, а сейчас назвал его „хомо советикус“-ом, продуктом советской системы и советского мировоззрения.

Никакого противоречия нет. Мы все привыкли начи­нать отсчет событий нынешнего российского лихолетия с октябрьского переворота, иногда отодвигаем начальную точку к февральской революции. Но это точно только в отношении изменения государственного строя, смены власти. В духовном, идейном отношении ни революции, ни переворота не было - приход к власти большевиков был логическим завершением идейной эволюции русской „передовой“, западнической интеллигенции. Если срав­нить идейный багаж этой интеллигенции, ее политичес­кую практику, ее этические принципы в политической борьбе с таковыми большевиков и советской власти, то мы заметим разительное сходство. Разница будет только количественная, в потенции, но не в сущности. Доре­волюционная интеллигенция, в своем громадном больши­нстве, придерживалась материалистического мировоззре­ния - большевики сделали материализм государственной, обязательной для всех, идеологией. Интеллигенция отри­цала религию, высмеивала „попов“ и не ходила в церковь - Ленин провозгласил, что „Религия - опиум для народа“, поставил религию вне закона, начал вешать священников в царских вратах и расстреливать в алтарях, превратил церкви в конюшни и мастерские, а то просто начал раз­рушать их. Дореволюционная „передовая“ интеллигенция не только допускала расправу со своими политическими

86

противниками, но и поощряла и идеализировала ее, куль­тивировала террор - большевики только возвели это в ранг государственной и партийной политики по отноше­нию к своим противникам. Интеллигенция увлекалась теориями классовой борьбы и провозглашала не хрис­тианскую любовь к ближнему, а классовую ненависть двигателем истории, - и эта ненависть залила всю Россию и заливает весь мир, а дубинка классовой борьбы прош­лась по спинам многих и многих в России и в других странах, попавших под иго коммунизма, а прежде всего по спине той же интеллигенции.

На российскую дореволюционную „прогрессивную“ интеллигенцию, взращенную на чуждых русскому народу и его национальным традициям, идеях, потерявшую Бога и свое национальное самосознание, ложится ответствен­ность за духовную подготовку русской революции. От этой вины ей никуда не уйти. Современная подсоветская интеллигенция (она не только духовно денационализиро­вана, но и этнически, во многом, не русская, да и само название „интеллигенция“ не всегда подходит для этой общественной прослойки, недаром Солженицын назвал ее „образованщина“), еще более заражена поклонением Западу, еще более отошла от Бога, от истоков народной - не только русской, но и других народов, - культуры, от народного миросозерцания, от народных традиций. Она не только не национальна, но и антинациональна. В основе своего мировоззрения нынешняя советская инте- ллигенция-образованщина смыкается с советской вла­стью: она материалистична, интернационалистична, она верит в социализм... Недаром в ее рядах так много не просто социалистов, но и марксистов: каждый второй или неомарксист, или еврокоммунист, или троцкист.

Оппозиция интеллигенции-образованщины советской власти основана не на глубоком отрицании философских и идейных основ коммунизма, основ советской власти, а на несогласии с методами, которыми коммунизм осущест­вляется в Советском Союзе, с формами, в какие он вопло­тился. В массе своей подсоветская интеллигенция пок-

87

лоняется Марксу, а многие еще свято чтят Ленина и идеа­лизируют социалистическо-коммунистический строй. Поэ­тому подсоветская интеллигенция может только попыта­ться построить коммунизм с „человеческом лицом“, или же просто скопировать западные порядки. Коммунизма с человеческим лицом никто еще не видел. Во всех своих вариантах - ленинском, сталинском, брежневском, литовс­ком, маоистском, он с лицом преступника. Да и не может быть человеческого лица у строя, в основу которого поло­жена бесчеловечная идеология классовой ненависти.

Что же касается некритического переноса западного опыта в Россию, то мы уже неоднократно видели пла­чевные результаты этого. Из них наиболее плачевные - февральская революция и октябрьский переворот. Это будет освобождение от чумы - советской власти и комму­низма, - и насаждение проказы западного духовно разла­гающегося мира, со всеми его прелестями: сексуальной революцией, наркоманией, порнотеррором, гомосексуа­лизмом и карой Божией - болезнью „эйдс“... Россия попа­дет из огня в полымя, тем более, что по замыслу многих „русских“ интеллигентов, чума коммунизма не будет устранена, устранению подлежит лишь советская власть, и на эту чуму наложится западная проказа.

Впрочем, когда мы говорим о людях, окопавшихся на радиостанции „Свобода“, это, видимо, их мало волнует. Наоборот! Это как раз то, что нужно для проводимой ими политики культурного, а в перспективе - физического ге­ноцида русского народа. Это - как раз то, что мило их русофобскому сердцу. А что Андрей Донатович Синявс­кий соучастник этого геноцида, так это дело его совести.

Но эти люди на „Свободе“ обманывают своих запад­ных хозяев, уверяя их, что верно служат интересам Запада. Кому они служат, покажет время, но явно что служат не интересам Запада, потому что ни геноцид рус­ского народа, ни подавление русского национально-рели­гиозного возрождения не может быть в интересах Запада. Только преднамеренно закрывающему глаза, только чело­веку, подобному Синявскому, на которого надеты шоры

88

материалистическом советской идеологии, не видно, что Запад катится во все ускоряющемся темпе к духовной и интеллектуальной, а возможно, и к физической катас­трофе. Идет процесс, подобный процессу, происходив­шему в предреволюционной России, но в несравненно худших моральных условиях, в отвратительных, гнусных формах.

С другой стороны, всякому непредубежденному чело­веку видно, что в России идет процесс изживания марк­систско-ленинской идеологии, возврат к историческим национальным идеалам, к Богу. Возможно, даже очень вероятно, что в этом национально-религиозном возрожде­нии зародыш спасения не только России, но и Запада, и всего человечества. Об этом прекрасно сказал Солже­ницын, столь ненавистный Синявскому.

Не находя каких-либо действительных аргументов про­тив Солженицына, против русского национально-рели­гиозного возрождения (наличия которого Синявский, в отличие от многих других русофобов, не решается отри­цать), против русского национализма, Синявский перехо­дит на брань (первый признак отсутствия аргументов), и на фантастические измышления о том, что будет, если в России победят национальные силы.

„Русский национализм, еще далекий от своего торжества, все чаще и определеннее проявляет себя как лицо антикультуры“, - говорит Синявский. Несколько раньше Синявский утверждает: „Ведь под словом „пат­риотизм“ русские люди подразумевают обычно патриоти­ческую борьбу с врагами. Под этим же знаменем развер­тывались и развертываются погромы русской культуры, удушение всякой свободной мысли в России“ (подчеркнуто мною, О. П.). Итак, русский национализм и патриотизм, по Синявскому, „лицо антикультуры“ и душитель сво­бодной мысли.

Обратимся к русской литературе, скажем, к Пушкину с его высокопатриотичной поэмой „Полтава“, к Лермонтову с его „Бородиным“, к Льву Толстому с его „Войной и миром“ и к многим, многим другим русским писателям,

89

русским патриотам и националистам. Или к композито­рам: Глинке с его оперой „Жизнь за царя“, Бородину с „Князем Игорем“. К живописцам, скульпторам, возвели­чившим в своих произведениях Россию, русский народ и его дела. И на этих писателей, композиторов, художников Синявский осмелился хрюкнуть, назвать их „лицом анти­культуры“ и „душителями мысли“. Проговорился Андрей Донатович, открыл свое истинное отношение к русской культуре...

Тут же Синявский говорит: „Национальный изоляцио­низм оборачивается агрессией. И такие же силы зреют внутри России, которые не остановишь религией и рели­гиозным возрождением“. Ранее он говорил о русских на­ционалистах: „Они развяжут силы зла и агресии, свойст­венные советскому патриотизму. И заменой эпитета - на русский патриотизм - не изменишь хода вещей“.

Конечно, для человека, для которого „русский“ и „советский“ одно и то же, замена советского „патрио­тизма“ на русский ничего не меняет. Конечно, для чело­века советского воспитания, советской выучки и советс­кого образа мышления, для „хомо советикуса“, патрио­тизм может быть только агрессивен. Мне понятна ущерб­ность мышления Синявского в этом вопросе. Но все же я бы на его месте, поостерегся делать какие-либо прогнозы. Предсказывать, конечно, каждый волен, что хочет, было бы бойкое перо и достаточно самомнения, но все же существуют некоторые ограничения - примеры прошлого. Во что выродились „прогрессивные“ западнические либе­ральные идеи в России после захвата власти большеви­ками, мы видели. Мы так же видим в какую пропасть ка­тится Запад, толкаемый теми же идеями. Повторная по­пытка приложения этих идей к России как в большевиц- ком, так и в западном варианте, для России не нужна.

Уверения же, что русский патриотизм и национализм будет агрессивным - беспочвенны и не имеют историчес­кого оправдания. Цель таких уверений - тот же культур­ный геноцид русского народа.

Андрей Синявский пугает Запад русским национализ-

90

мом, наводит на него напраслину, клевещет на русский народ, как может. Какую цель он преследует, неизвестно. Известно только то достоверно, что этим он помогает советской власти и вредит Западу.

Русский народ патриотичен, причем не советским патриотизмом, а русским национализмом. Любые попыт­ки достичь каких-либо фундаментальных сдвигов в Рос­сии без учета русского национализма обречены на провал. Борьба же с ним, борьба с фундаментальными государст­венными и национальными интересами русского народа - просто опасна.

В свое время, немцы пошли на Россию с геноцидом русского народа. Чем это обернулось для них, всем известно. Тем же кончится любая попытка геноцида рус­ского народа, будь она с запада или востока.

Культурный геноцид русского народа, осуществляемый русофобами на радиостанции „Свобода“ и на других радиостанциях, вещающих на Советский Союз, вызывает недоверие русского народа, сеет в нем неприязнь и даже вражду к Западу, помогает советской власти рядиться в тогу защитника России.

Пока западное радиовещание и вообще вся политика Запада не поставят перед собой задачу завоевать дружбу и доверие русского народа, все попытки повлиять в положительном смысле на события в Советском Союзе, будут абсолютно бесплодны.

91

Игумен Г е н н а д и й (Эйкалович)

Беседа об антисемитизме

Издательство «ГЛОБУС» GLOBUS-PUBLISHERS

San Francisko, California, USA

Цена брошюры с пересылкой ам. долл. 3,00

Заказы направлять по адресу:

Igumen Gennady (Eykalovich) 24750 Santa Rita Str.

Carmel, CA. 93923, USA.

92

Ю. В е т о X и н

Почему мы непримиримы к советской власти и к коммунизму*

В середине 70-х годов в Днепропетровском психконцла­гере, где я тогда находился, среди заключенных вспых­нула особо сильная эпидемия самоубийств. Как и я, все заключенные этого концлагеря имели неограниченный срок заключения, и многие находились там без всякой надежды на освобождение по 10, 20 и даже 30 лет!

Безысходность и очередное ужесточение режима поро­дило отчаяние среди них, и волна самоубийств с новой силой захлестнула концлагерь. Почти каждый день неве­домыми путями в наши всегда закрытые камеры стали проникать слухи о том, что на таком-то этаже, в такой-то камере покончил самоубийством еще один заключенный. Как правило, на прогулке слухи подтверждались. Мы видели проезжавший мимо нашей прогулочной клетки пикапчик с откинутой задней дверцей и голые ноги оче­редного трупа, торчащие из машины.

— Вот и „освободили“ еще одного... - замечал кто- нибудь, задумчиво глядя на труп. Другие молча смотрели вслед.

К смерти все заключенные относились спокойно. Немало было и таких, кто завидовал покойнику, для кото­рого наконец все пытки и издевательства закончились, и тайно планировал собственное самоубийство. Несмотря на принятые администрацией концлагеря меры предосто­

* Доклад, прочитанный на собрании русской общественности в гор. Лос- Анжелес в День Непримиримости 1985 г.

93

рожности, самоубийцы находили все новые и новые спо­собы.

Неожиданно покончил самоубийством мой близкий друг Николай Ведров, не выдержавший непрекращаю­щихся зверских побоев санитаров. Он тоже находился в концлагере за попытку побега на Запад. Перед смертью, за неимением священника, Николай решил исповедовать­ся мне в своих маленьких грехах. Представьте себе, гос­пода, какая чистая душа была у этого молодого человека, если его главным грехом оказалось воровство в магазине - одной плитки шоколада, которую потом он преподнес любимой девушке! В тот день я не догадался, что слушал его предсмертную исповедь. Николай Ведров повесился на следующий день после исповеди в незаконченном новом здании тюрьмы, куда его ежедневно посылали в качестве чернорабочего. Вместо веревки он использовал найденную в строительном мусоре проволоку.

На 3-м этаже главного корпуса задушился другой заключенный. Во время построения на прогулку он залез под койку и его не заметили. Когда все вышли из камеры, человек, не вылезая из-под койки, сумел задушить себя.

Еще один заключенный хотел повторить его метод самоубийства. Однако, после первого случая санитары были настороже. Как только больные-заключенные отпра­влялись на прогулку, дежурный санитар стал проверять под койками. Под одной из них он нашел заключенного с петлей на шее, но еще живого. Сбежавшиеся на его зов санитары со всего этажа - отбывающие свой срок мате­рые уголовники - выволокли самоубийцу из-под койки, дали ему отдышаться, а потом били его, привязанного, до тех пор, пока он не скончался от побоев.

Еще один заключенный изучил правила движения гру­зовиков со стройматериалами по тюремному двору и при­думал верный способ. Однажды, когда строй больных остановился, пропуская медленно ползущий грузовик, он сделал несколько шагов вперед и подложил свою голову

94

под заднее колесо машины. Через мгновение его голова превратилась в лепешку.

Вы знаете, господа, когда время отдалило от меня все эти события и я теперь смотрю на них как бы издалека и описываю их словами, то они предстают мне в своей пол­ной и непостижимой жестокости. Я иногда спрашиваю себя, неужели все было действительно так, как я описы­ваю, не прибавляю ли я чего-нибудь? Очень часто во сне я снова вижу концлагерь. Я снова погружаюсь в жуть и ужас и кажется могу дотронуться рукой до трупов моих погибших товарищей. И тогда я вновь убеждаюсь в том, что я не только описал голую правду, но даже еще и не всю эту правду смог выразить моими бедными словами!

И вот теперь я на свободе. Но разве я смогу когда- нибудь забыть Николая Ведрова и его предсмертную исповедь? Разве я смогу когда-нибудь забыть о том, что мой друг Павел Федорович Фетишев был замучен комму­нистическими палачами и умер в концлагере? Разве я смогу забыть о том, что у другого моего друга Петра Михайловича Муравьева палачи совершенно отняли память? Разве я смогу забыть ужасную смерть от голода в Ленинграде моих родителей в то самое время, когда сами коммунисты в том же Ленинграде не только не голодали, но пили, пели, сочиняли и исполняли свои коммунисти­ческие симфонии!

Могу ли я когда-нибудь забыть все это? Конечно, нет. Я никогда не забуду этого и никогда не прощу палачам, даже когда они станут старыми и больными.

Мы сегодня собрались здесь, в этом прекрасном Рус­ском Зале для того, чтобы еще раз во всеуслышание зая­вить своим единомышленникам и своим противникам, что никогда и ни при каких условиях примирения между нами и безбожной, кровавой и бесчестной коммунисти­ческой властью быть не может. Мы делаем это заявление не только от имени русской эмиграции, но и от имени десятков миллионов соотечественников на родине, лишенных права голоса и не имеющих возможности самим заявить об этом.

95

Мы - непримиримы к коммунизму вообще и к комму­низму на нашей родине - в особенности. В чем заклю­чается наша непримиримость? Наша непримиримость означает полное неприятие практики коммунизма и пол­ное неприятие его теории - марксизма. А также - непри- дание марксизму статуса науки, хотя бы даже ложной. Марксизм - это не наука, это нечто, похожее на закон блатных или на „библию Сатаны“, которая недавно поя­вилась в американских сатанинских церквах.

Разве для того, чтобы бороться с дьяволом, надо непре­менно изучить „библию Сатаны“? Разве для того, чтобы бороться с уголовниками, надо непременно знать законы блатных?

Наивные либералы радуются как дети: „Смотрите! - радостно кричат они, - Красный Китай разрешил частное предпринимательство! Это значит, что его руководители ИЗМЕНИЛИ МАРКСИСТСКИМ ПРИНЦИПАМ! Скоро и Горбачев тоже внесет изменения в советскую экономику. Скоро и он изменит МАРКСИСТСКИМ ПРИНЦИПАМ и тогда постепенно советский режим либерализуется“! Так и хочется сказать: „Чего вы, дураки, радуетесь? Разве у коммунистов были когда-нибудь принципы? Не было у них никогда никаких принципов! У коммунистов, у лю­бых коммунистов: китайских или советских есть только ЦЕЛЬ, которая, как они утверждают, всегда оправдывает средства! И эта цель - вечно паразитировать на теле народа. Вот во имя этой одной цели коммунисты и ста­раются. Когда частная собственность угрожала этой их власти, они физически уничтожили всех собственников. Теперь времена изменились. Теперь для укрепления их власти нужно укрепить экономику. А потому: добро пожаловать, частные предприниматели! Но только до поры! Как только частные предприниматели сделают свое дело - восстановят экономику - так их снова отправят в расход. А послушная коммунистическая пропа­ганда найдет оправдания и для приглашения частной инициативы и для ее удушения.

А либералы твердят о каких-то принципах!

96

Никакая мышиная возня, будь то борьба за разрешение частной собственности или пресловутая борьба за права человека - никогда не изменит звериной сущности комму­низма. Реальная борьба за экономические и гражданские права человека должна начинаться с лозунга о полном уничтожении коммунизма: уничтожении коммунистичес­кой власти и марксистской идеологии. Иначе все нелепо: мы бы просили у поработителей то, на что имеем право по своему рождению. А если будет уничтожен комму­низм, то вопрос о частной собственности и правах чело­века отпадет сам собой, ибо это все проблемы зависимых людей, а народы России хотят снова стать хозяевами своей земли. При родном национальном правительстве, которое можно сравнить с родным отцом, разве понадо­бится какой-то закон о правах? Разве дети когда-нибудь заключают формальное соглашение со своим отцом о том, как он будет относиться к ним? Он будет любить их - и этим все сказано.

Другое дело - неродные дети. Вот им нужно такое фор­мальное соглашение, им нужен закон о правах. Кто у нас в России - неродные дети? Это те, кто родившись в Рос­сии, тем не менее родиной ее не признают, а ее религию, культуру и обычаи - попирают и ненавидят. Но равняться по ним для нас вряд ли есть смысл.

*

Наша позиция - принципиальная. Марксизм не потому плох и неприемлем, что та или другая строка его блатных законов написана неудачно, а потому, что будучи внедрен на нашей родине, он принес народам России неисчисли­мые страдания, нищету и бесправие! Поэтому мы непри­миримы и мы никогда не согласимся разбирать блатные законы коммунизма по строчкам и говорить: „Эта строка плохая, а вот эта - получше...“ Мы заявляем, что теория и практика коммунизма плохи на 100% и наши стремления всегда будут направлены на то, чтобы искоренить комму­низм и его блатную теорию - марксизм, точно так же, как

97

был искоренен немецкий национал-социализм.Мне хочется отметить тут, что наш лексикон, наша тер­

минология, которой мы пользуемся в обиходе и печати, тоже могут быть терпимыми или же наоборот - неприми­римыми к коммунизму. Терминология, без сомнения, тоже является орудием пропаганды, которым комунисты ловко пользуются. Мы уже знаем, что Россия и Советский Союз, русские и советские - не одно и то же. Однако, мы на этом остановились, а борьба на лексиконном фронте простирается гораздо глубже. Я, например, могу опреде­лить коммуниста по одному только „нейтральному“ сло­ву: например, коммунист никогда не скажет: „я ем“, он скажет: „я кушаю“. Коммунист никогда не скажет: „я - последний в этой очереди“, он скажет: „я - крайний“.

Это объясняется коммунистической спесью, желанием быть всегда первыми и барами. Коммунист также никогда не скажет: „КГБ-шник“, ибо это презрительно, он скажет: „КГБ-ист“. Зато коммунист никогда не скажет: „психконц­лагерь“, так как это с уважением к находящимся там за­ключенным, но он всегда скажет: „психушка“, что выражает презрение к тем же заключенным. Как вы зна­ете, этим же коммунистическим лексиконом пользуются и диссиденты тоже.

Эти мои примеры - для знатоков русского языка. Однако, когда я читаю в русской печати: „ЛИДЕР Горба­чев“ - это уже не только для знатоков, это должно насто­рожить всех. Мы призываем редакторов русских газет и журналов больше не публиковать статей, в которых ген­сек Горбачев величался бы „лидером“ или „руководите­лем“, а его жена - „госпожей“! Не заслужили они этого! Нам не нужна коммунистическая пропаганда под личиной свободы печати! Те, кто больше всего пекутся о свободе печати - либералы - на самом деле этой свободы никогда не соблюдают. Мне, например, либералы сказали: или вы согласитесь на то, что мы выбросим из вашей книги самую острую критику коммунизма и главу „О Боге“, или мы ее не станем публиковать! Так что нечего стесняться в

98

отсеивании про-коммунистического материала и русским редакторам тоже!

*

Мы отрицаем коммунизм полностью и абсолютно не согласны с диссидентами и либералами, которые счи­тают, что коммунизм можно сделать хорошим, если при­дать ему некоторый make-up.

Я хочу задать прямой вопрос: стало бы лучше жить коренному населению России, если бы КПСС-овцы вдруг освободили из тюрем, лагерей и ссылок несколько десят­ков диссидентов, а некоторым нацменьшинствам разре­шили эмигрировать в США? Ответ может быть только один: нет. А ведь практически ничего большего от советских властей Запад и диссиденты сейчас не требуют. Не приходится слышать либеральных и диссидентских лозунгов, призывающих к национальному возрождению России и к возрождению религии в полной мере, ибо большинство либералов и диссидентов лишены как рели­гиозного чувства, так и чувства патриотизма. Главным лозунгом диссидентов на случай упразднения коммунис­тической власти является демократия, и причем - демок­ратия сразу. Мы относимся осторожно к такого рода лозунгам. Какой строй изберут народы России после осво­бождения от коммунистического ярма - не нам решать. Однако, мы твердо убеждены в том, что это народное решение должно быть вынесено после тщательного обдумывания, взвешивания и изучения вопроса.

В моей книге „Склонен к побегу“ я написал: „Будущая свободная Россия не должна стремиться к

демократии ради демократии и к ничем не ограниченной свободе. Я предвижу, что в России не будет свободы для марксистов, экстремистов, блатных уголовников, для воинствующих атеистов, порнографистов и гемосексуали- стов“.

И нашелся оппонент, который с жаром мне возразил: „Гомосексуализм и порнография демократии не проти-

99

воречат. Атеизм, излагаемый его сторонниками без выпа­дов против веры, запрещен быть не может. Что касается до марксистов, то запретить можно лишь организованную партию, но нельзя запретить людям читать Маркса или Энгельса, нельзя запретить им сочувствовать Марксу или даже называть себя марксистами“.

На это заметим, что мы не видим разницы в жесто­кости между нацизмом и коммунизмом. И точно так же, как у либералов, к которым очевидно принадлежит мой оппонент, никогда бы не поднялась рука написать требо­вание об уважении прав нацистов, - так и у нас никогда не появится столько соглашательства, чтобы согласиться уважать права марксистов, даже если эти марксисты еще не объединены в боевые дружины. Мы также не прини­маем соглашательскую позицию оппонента и в отноше­нии других сторон той же сатанинской школы - к порно­графии и гомосексуализму. И никакие „доказательства“ оппонента, что мол некоторые демократические страны предоставляют свободу деятельности марксистам, гомо­сексуалистам и порнографистам - нас не переубедят. Мы только скажем: тем хуже для этих демократических стран!

В отличие от соглашательской точки зрения либералов, мы выражаем свою абсолютную непримиримость к ком­мунизму, который поставил на нашей родине все вверх ногами, который создал класс бюрократии, презирающий талант и способности, а уважающий только подхалимст­во, приспособленчество да еще палку.

Например, на Западе трудно найти работу. Но если уж вы нашли ее, любую работу - в любой сфере деятель­ности и в любом качестве - то заработанных денег на скромную жизнь вам хватает. В Советском Союзе полу­чить работу нетрудно. Наоборот, за уклонение от работы свыше трех месяцев людей сажают на год в тюрьму - статья „тунеядство“. Но заработанных денег на большин­стве советских работ - на даже скромную жизнь в СССР не хватает! Получается злой парадокс: человек работает полную неделю, да еще иногда и сверхурочно, получает

100

за это письменные благодарности, но его зарплата нас­только мала, что недостаточна даже, чтобы заплатить за жилье и питание, не говоря уже об одежде и обуви, и не говоря о билетах в кино и театр. Спрашивается, зачем же тогда работать? Кому нужно это отсутствие безработицы? Волей-неволей люди вынуждены воровать, спекулировать и брать взятки.

Требовать повышения зарплаты в СССР нельзя, сооб­щат в КГБ. А на вопросы отвечают так: честная работа, мол, - это естественная потребность каждого честного советского гражданина, а сколько ему платить за эту работу - решает партия, а не он сам. Партия же старается создать РАЗЛИЧИЯ, совсем по Орвеллу. Что характерно для СССР, так это с одной стороны ужасная нищета, а с другой - очереди в магазины, продающие золото и лег­ковые автомашины. Кто покупает золото и автомобили? Только не честные труженики. Как правило, их покупают и живут припеваючи в СССР представители номенклату­ры и те, кто формально получают самые низкие зарплаты. Например, бармен получает в СССР самую низкую зар­плату, но живет он как американский миллионер. Разли­вая вина и коньяки (один литр некоторых из них стоит больше, чем простой рабочий получает за месяц работы) - бармен недоливает в рюмку каждому клиенту всего нес­колько грамм. В результате, за день у него собирается чистый доход несколько сотен рублей, то-есть сумма, равная двух- или трехмесячному окладу советского врача или инженера. И это только за один день!

Недаром, чтобы получить должность бармена, нужно иметь очень солидный блат и еще дать взятку в нес­колько тысяч рублей!

И везде, где в СССР идет торговля, почти всюду обвес, обсчет и взятки. Вот от таких барменов, легально эмигри­ровавших в США, нам и приходится слышать слова о том, что, мол, не все так плохо в СССР, как пишет Вето- хин в своей книге. Им - неплохо!

Но люди приспосабливаются и на других должностях. Кто может подумать, что должность банщика в СССР -

101

очень доходная? (Тоже - с очень низким окладом). А оно так. Дело в том, что советская действительность сделала многих людей пьяницами. И они просто не могут не вы­пить вина или пива, выйдя из бани и одеваясь в разде­валке. А посуду бросают. Вот банщик и собирает эту по­суду - сотни и тысячи бутылок за день, а потом сдает их на приемный пункт по 12 копеек за бутылку. И его доход тоже превышает доход врача или инженера в несколько раз.

А что делать бедным работникам умственного труда? А вот, что делали инженеры у нас в НИИ, когда я тоже был инженером: инженер расчетного отдела брал 50 рублей за свои частные консультации абитуриентам. Те, кто полу­чал 10 таких консультаций, автоматически попадали в чи­сло студентов института, куда существовал большой кон­курс, но в приемной комиссии заседали приятели этого инженера.

Лауреат Сталинской премии П. В. Матвеев промышлял тем, что присваивал себе все деньги, отпущенные на пре­мирование коллектива работников из нескольких сот человек.

Парторг Д. А. Петров получал деньги за руководство несуществующей лабораторией.

Водились там и мелкие воришки, которые воровали радиодетали и продавали их рыночным спекулянтам.

Это было, когда я работал инженером. Но после конц­лагеря власти послали меня работать грузчиком. Воровство и махинации, которые я увидел работая грузчи­ком в ресторане, описаны в моей книге. Вместе со мной работал грузчиком 73-летний старик по имени Николай Иванович. Однажды, а пьяном виде он рассказал мне свою историю. История эта очень типична в СССР. Един­ственный сын Николая Ивановича попался за воровство и получил 8 лет. Сразу после суда, пока сына не успели послать куда Макар телят не гонял, отец пошел к началь­нику милиции ходатайствовать за него. Он сказал, что слаб здоровьем и не проживет 8-ми лет, в течение кото­рых сын будет находиться в тюрьме. И он просил: не

102

отсылать сына в исправительно-трудовой лагерь далеко от Ленинграда, куда он не мог бы приехать на свидание к нему, а поместить его в один из лагерей Ленинградской области.

Выслушав Николая Ивановича, начальник милиции вышел из кабинета. Вместо него в кабинет вошел КГБ- шник.

— Мы сделаем для вас то, о чем вы просите, - сказал он. - Но только в том случае, если за это вы будете рабо­тать на нас.

Дальше КГБ-шник дал Николаю Ивановичу кличку, под которой он должен был писать в КГБ свои доносы. А собирать материал для доносов он должен был около пивного ларька, вблизи нашего ресторана, вокруг кото­рого всегда собиралось много пьяниц и между ними шли пьяные разговоры. Так Николай Иванович стал доносчи­ком КГБ.

*

Наша родина оккупирована врагом в полном смысле этого слова. Там теперь много таких мест, куда вход „русским и собакам воспрещен“! К таким местам относят­ся не только Нижняя Ореанда в Крыму, половина озера Рица на Кавказе, личные владения коммунистических гла­варей на побережье Черного моря в районах Мисхора, Гагры, Пицунды, их обширные охотничьи и рыболовные угодья в окрестностях больших городов, но и спе­циальные магазины, специальные отели, специальные рестораны по сверх-низким ценам, и специальные бес­платные санатории, больницы и поликлиники. Всеми эти­ми местами пользуются не только советские коммунисты, но туда приглашаются на отдых или лечение, или как в убежище, или как в центр для тренировок - также инос­транные коммунисты и даже иногда просто иностранцы - не-коммунисты, но никогда - простые русские люди. Русским и собакам туда вход воспрещен!

103

Однажды мне пришлось познакомиться с одним таким рестораном. Я был в командировке в городе Пензе. С едой там было плохо. Отвратительный обед из двух блюд в общей столовой, после которого все равно хоте­лось есть, стоил полтора рубля. Чудом я попал в закры­тую для народа столовую обкома КПСС. Там всего на один рубль я взял два полных мясных обеда, включая салаты и компоты. Я не мог съесть все, хотя блюда были отменного качества. Вот и сравните!

Наша цель и наша мечта - свержение коммунисти­ческой власти и полное уничтожение коммунистической идеологии, точно так же, как была уничтожена нацистс­кая власть и нацистская идеология в гитлеровской Герма­нии. Эта наша цель неизменна с 1917 года, однако методы достижения этой цели изменились в соответст­вии с изменениями условий жизни на земном шаре. Я хотел бы перечислить некоторые важные экономические, политические и военные изменения, происшедшие за последнее время, в том числе и в рядах русской эмигра­ции.

Экономические изменения. Экономические изменения в нашей среде таковы, что русская эмиграция по ряду при­чин, которых я теперь не буду касаться, больше не в сос­тоянии поддерживать деятельность антикоммунистичес­ких организаций и печатных органов только путем по­жертвований. Нам остается приспособиться к реальной жизни и попытаться сделать все наши организации и печатные органы самоокупаемыми. Это - очень трудная, но выполнимая задача. Теперь, когда Запад встал перед прямой угрозой захвата его коммунистами, наш опыт, всесторонний опыт противостояния коммунизму, стано­вится все более ценным и его распространение может дать нам недостающие средства. Мы, русские люди, под­держиваем внешнюю политику президента Рейгана, на­правленную на отражение коммунистической экспансии во всех ее видах: военной, политической и идеологи­ческой. И мы готовы предоставить весь наш опыт в рас­поряжение президента и тех здоровых сил в Соединен­

104

ных Штатах, которые отказываются вести примиренчес­кую и капитулянтскую политику. Я предвижу распростра­нение нашего опыта не только с помощью книг и статей, но и с помощью радио, кино, телевидения и даже театра. И я предвижу, что все будет делаться русскими руками, иначе помех будет не обобраться. Все дело только в том, чтобы поставить это по-современному, организовать дело. В рядах русской эмиграции имеются талантливые органи­заторы, имеются экономисты. Надо привлечь их к этому делу, заинтересовать.

Политические изменения. Человечество в своем разви­тии дошло до такого этапа, когда количество перестает играть в истории решающую роль, когда миллионные политические партии и миллионные профсоюзы начи­нают превращаться в бутафории, которыми манипули­руют единицы. Это достигается с помощью применения новейших средств промывания мозгов, построенных на базе компьютеров и огромных достижений в области пси­хологии. Поэтому теперь трудно возлагать особые наде­жды на антисоветские партии и крупные военные органи­зации, ибо в них руководство может оказаться захва­ченным по тому же самому принципу и во вред Нацио­нальной России.

Создается впечатление, что лучший метод, это тот, которого придерживается теперь газета „Русская жизнь“, делая упор на коалицию антикоммунистических сил, без выделения какой-либо особой партии.

Военные изменения. В военной науке с 1917 года прои­зошли коренные изменения. Сперва эти изменения приве­ли к тому, что было создано ядерное сверх-оружие, при котором численность армий перестала играть существен­ную роль, а потом на сцену снова вышли камикадзе, кото­рые доказали, что человек всегда будет сильнее любого оружия.

В старину на Руси уже были такие герои-одиночки, которые с Божьей помощью спасали от врагов нашу ро­дину. Такие люди не перевелись и теперь и их стано­вится все больше. Студент Ильин, стрелявший в кортеж

105

Брежнева, матросы, захватившие власть на советском военном корабле в Средиземном море, мичман, пытав­шийся на своем торпедном катере выйти в торпедную атаку против советского крейсера в порту Балтийск, вос­стание на родине Брежнева в Днепродзержинске - это только примеры. В Советском Союзе много таких людей, которым, как это было в моем случае, - терять нечего. Все они - потенциальные народные мстители, то-есть передовой отряд борцов против коммунизма.

Мне приходилось беседовать в концлагере с Павлом Федоровичем Фетишевым и другими боевыми антиком­мунистами о самом важном для нас вопросе, о свержении коммунизма. И все они сошлись в общем мнении по двум главным пунктам.

Первое: коммунистические руководители ни при каких обстоятельствах без боя своей власти не отдадут. Это значит, что коммунизм может быть свергнут с помощью иностранной военной интервенции, либо в случае народ­ного восстания.

Второе: русский народ обладает исключительными боевыми качествами, однако, поднимается на борьбу он очень медленно и с большим трудом. Для его подъема на борьбу нужен, образно говоря, очень мощный детонатор. Вожди Белого Движения не знали секрета этого детона­тора и потому не сумели поднять весь народ против ком­мунизма. Похоже на то, что теперешние народные мсти­тели тоже не знают как это сделать.

По мнению многих антикоммунистов, с которыми я беседовал, уничтожение коммунизма начнется со все уве­личивающейся деятельности народных мстителей, кото­рые направят свои усилия на физическое уничтожение главарей коммунистической партии и будут пытаться парализовать главные артерии коммунистической дикта­туры. Это вызовет в стране общенациональную полити­ческую забастовку. Забастовка приведет к передаче власти руководителям восстания. Кто читал мою книгу, вспом­ните восстание в Днепродзержинске, описанное в ней.

106

Это в миниатюре то, что может случиться в масштабе всей страны.

И вот тут кроется одна важная проблема. Это - про­блема союзников. Народным мстителям понадобятся оружие и опыт современной партизанской войны, а насе­лению - продовольствие в разрушенной гражданской войной стране. Кто это даст?

Надо помнить как дружно набросился Запад на народ и народное правительство Чили, которое возглавил гене­рал Пиночет, в тот трудный момент, когда он с великим трудом освободился от пут международного коммунисти­ческого заговора. Также может быть и с Советским Сою­зом. Может случиться, что и русскую революцию Запад не одобрит тоже и отнесется к ней враждебно. Тогда у русского народа останется только одна надежда - это помощь со стороны некоторых малых стран Азии, Афри­ки и Латинской Америки. С народами этих стран мы, рус­ские эмигранты, и должны попытаться завязать дружест­венные отношения. С некоторыми из них, если присмо­треться, у нас есть нечто общее: это общее неприятие коммунизма, атеизма и космополитизма, и общая любовь к Богу, как источнику жизни, чести, правды и мудрости. Не надо акцентировать внимание на то, чем отличаются наши религии и наши обычаи, а только на то, что сбли­жает нас. Совсем без союзников восставшим народам Рос­сии будет очень и очень трудно добиться победы, а когда победа состоится - то не менее тяжело отбиться от все­возможных нападок взбешенного международного либе­рального воронья. Опять пример тому - Чили.

Народы России эту миссию - подготовку своих потен­циальных союзников, - выполнить не могут. Эта миссия целиком падает на нас - русских людей, находящихся в послании. Мы должны непременно проводить мероприя­тия, имеющие целью сближение русской эмиграции с общественностью стран, потенциальных союзников рус­ского народа против коммунистической власти.

Видя военные и пропагандистские успехи КПСС, кое- кто из русской эмиграции начинает терять веру в возмож-

107

ноетъ освобождения России и начинает думать, что нет таких сил, которые могли бы прогнать поработителей.

Тут я хочу провести параллель. Когда я находился в концлагере я был лишен всех, буквально всех человечес­ких прав, даже самых элементарных с точки зрения нор­мальных людей - неотъемлемых. Я все время мечтал не об этих элементарных правах, а о неизмеримо большем - я мечтал о наступлении дня, когда я смогу свободно рас­сказать свободным людям о виденном и пережитом мною в советском концлагере.

Я находился в закрытой на замок камере, а снаружи нас охранял полк солдат МВД. Палачи уверяли меня, что я никогда не выйду из концлагеря, если мозги мои не свих­нутся, а я мечтал о невероятном! Коммунисты стремились с помощью пыток и ядохимикатов лишить меня чувства собственного достоинства, принципов и морали, памяти и здоровья. А полковник КГБ Лысов просто обещал „сгно­ить“ меня. А я вместо этого совершил рискованный побег вплавь и опубликовал книгу, о которой мечтал, высоко оцененную читателями. Не удалось Лысову сгноить меня. Не позволил Бог! И вот теперь я выступаю как свобод­ный человек перед такими же свободными людьми. И я свободно говорю о непримиримости к коммунизму и никто меня не бьет за это, не хватает и не ведет в мани­пуляционную на пытки серой. Невероятно? Но это случи­лось. И я уверен, что и другая моя мечта, наша общая ме­чта, кажущаяся сейчас невероятной, - собраться вот так же свободными людьми на нашей, освобожденной от коммунистического рабства родине - тоже сбудется! Сбу­дется, потому что с нами - Бог!

108

СТРАНИЦЫ ИСТОРИИ

Ф. Ф. К и р х г о ф

В СтавкеВерховного Главнокомандующего*

(Продолжение)

М о г и л е в

На этом молебне для всех стало ясным, что Государь уже принял на себя обязанности Верховного Главноко­мандующего, что и подтвердилось Высочайшим прика­зом, отданным в этот же день.

ПРИКАЗ ПО АРМИИ И ФЛОТУ 23 августа 1915 года

Сего числа Я принял на Себя предводительствование всеми сухопутными и морскими вооруженными силами, находящимися на театре военных действий.

* Воспоминания полковника Ф. Ф. Кирхгофа, переданные для публика­ции в альманахе «Вече» сыном его вдовы.Федор Федорович Кирхгоф родился в 1889 г. в Петербурге в военной семье. Окончил в Петербурге 1-й Кадетский Корпус и Михайловское Артиллерийское Училище. Служил в Лейб-гвардии Измайловском полку. Участвовал в боевых действиях этого полка в составе 1-й Гвардейской пехотной дивизии на Западном фронте в 1914-15 гг. В 1915-17 гг. служил адъютантом Коменданта Главной Квартиры Штаба Верховного Главно­командующего. В 1919-1920 гг. был в Добровольческой Армии на Юге России у генералов Деникина и Врангеля. После эвакуации из Крыма через Болгарию и Югославию переехал на постоянное жительство в Фин­ляндию к своей семье. Умер в Гельсингфорсе в 1967 году.

109

С твердою верою в Милость Божию и с непоколеби­мою уверенностью в конечной победе будем исполнять наш святой долг защиты Родины до конца и не посрамим земли Русской.

НИКОЛАЙ

Вторая половина этого приказа была редактирована и написана собственноручно Государем Императором.

24 августа произошло прощание Великого Князя с чинами Штаба, во время которого бывший Верховный, благодаря за совместную работу, закончил словами: „Теперь вы еще самоотверженнее будете служить, потому что вы будете иметь счастье служить в Ставке, во главе которой стоит сам Государь Император“. Слезы показа­лись на глазах Великого Князя, чувствовалась потеря начальника, которого уважали и которому верили.

На следующий день, 25 августа, Великий Князь отбыл из Могилева. На вокзал для проводов собрались все чины Штаба. Великий Князь обошел всех, прощаясь с каждым. Проводить Великого Князя прибыл Государь, который на несколько минут вошел с ним в его вагон. Когда Государь вышел из вагона, Великокняжеский поезд тронулся. Великий Князь, стоя на площадке своего вагона, отдавал честь Государю. После отъезда с вокзала Государя, стали разъезжаться и чины Штаба.

Смена Верховного руководства по времени была выбрана мало удачно. Еше не был закончен тяжелый отход наших армий, хотя через три-четыре недели наме­чался несомненный перелом - надвигалась осенняя распу­тица, за ней шла русская зима со своими лютыми моро­зами, что должно было, естественно, остановить насту­пление врага, который был сильно измотан крупными по­терями в беспрерывных походах и боях. Кроме того, на Западном фронте намечалась угроза. Стабилизация нашего фронта, однако, еще не давала надежды на воз­можность нашего крупного наступления в скором вре­мени. Пребывание же Верховного Вождя Русской Армии

ПО

во главе войск вовсе не делали смену Главнокоман­дующего популярной. Но смена эта была необходимой, т. к. ряд обстоятельств способствовал этому событию.

Общий облик Ставки сразу стал меняться. Ставка из Великокняжеской превратилась в Царскую и это в первую очередь сказалось на численности её личного состава. Ближайшими к Царю лицами Свиты были: министр Императорского Двора генерал-адъютант граф Фредерикс, Обер-Гофмаршал генерал-адъютант граф Бенкендорф, Дворцовый Комендант Свиты Его Величества генерал- майор Воейков, Гофмаршал Свиты Его Величества гене­рал-майор князь Долгоруков, Флаг-капитан адмирал Нилов, генерал Мосолов, командир конвоя Свиты Его Величества генерал-майор граф Граббе, флигель-адъю­танты полковники: граф Шереметев, Мордвинов. Дрен- тельн, Нарышкин, капитаны 1-го ранга Саблин и Ден. На дежурство приезжали флигель-адъютанты Свечин и Си­лаев, поручик князь Игорь Константинович, церемоний­мейстер барон Штакельберг и лейб-хирург Федоров. В 1916 году министра Двора в Ставке часто замещал гене­рал Максимович.

Во время пребывания в Ставке Наследника Цесаревича при нем состояли: воспитатели, тайный советник Петров, француз Жильяр, англичанин Гиббс, доктор, и дядька На­следника - матрос Деревенько.

Из лиц Государевой Свиты чаще всего приходилось видеть генерала Воейкова - это был энергичный, ловкий и настойчивый человек, типичный царедворец.

Государь Император, переехал из собственного поезда и занял в верхнем этаже губернаторского дома две не­большие комнаты. В одной был кабинет Государя, а в другой спальня. На этом же этаже поместился министр Двора и Дворцовый Комендант. На первом этаже находи­лись: лейб-медик профессор Федоров, адмирал Нилов и начальник Походной Канцелярии, а также флигель-адъю­тант князь Долгорукий и граф Шереметев. Другие же чины Свиты заняли помещения в здании Губернского Суда и в гостинице „Метрополь“.

111

Государь, обыкновенно, вставал около 9 часов утра и вскоре выходил в столовую к чаю, где его ждали чины Свиты. За утренним чаем Государь просматривал аген­турные телеграммы и в 11 часов шел в сопровождении Дворцового Коменданта и дежурного флигель-адъютанта в Управление Генерал-Квартитрмейстера на доклад Начальника Штаба. Во время доклада, сопровождающие Государя лица в кабинет Начальника Штаба не входили. Внизу, у входа в Управление Генерал-Квартирмейстера Государя встречал рапортом дежурный по Управлению офицер Генерального Штаба. Окончив оперативную часть доклада Генерал-Квартирмейстер и дежурный офицер удалялись из кабинета Начальника Штаба и Государь оставался наедине с генералом Алексеевым, решал с ним различные дела армии. К 12 часам Государь возвращался в губернаторский дом к завтраку, на котором присутство­вали: Великие Князья, чины Свиты, иностранные воен­ные агенты, генерал Иванов, находящийся в распоряже­нии Верховного и проживающий в своем вагоне на стан­ции Могилев, Протопресвитер и по-очереди, приглашен­ные чины Управлений Штаба (военные - все, а гражданс­кие от определенного чина).

Генерал Алексеев просил Государя в виду загружен­ности работой освободить его от Высочайших завтраков и обедов и разрешить ему лишь два раза в неделю явля­ться к Царскому столу. Государь с этим согласился, но просил помнить, что место генерала Алексеева всегда будет свободно и он его может занимать, когда найдет для себя возможным.

Размещением за столом и рассылкой приглашений к Высочайшему столу ведал Гофмаршал, посылая с пригла­шением скорохода Высочайшего Двора Климова.

Завтраки начинались в 12 час. 30 мин., а обеды в 7-8 часов. За несколько минут до их начала в зале собира­лись все приглашенные и выстраивались по старшинству чинов вдоль правой его стороны, начиная от двери каби­нета Г осу даря. Министр Двора и Свита становились слева от этих дверей. В указанное время, редко нарушая его, из

112

своего кабинета выходил Государь и начинал обход соб­равшихся, каждому подавая руку и ласково-приветливо смотря в глаза. Государь Император обладал исключи­тельным взглядом, в его глазах светились ласка, доброта и вместе с тем грусть; все это вместе взятое создавало впечатление „чарующего незабываемого взгляда“.

После обхода приглашенных, Государь направлялся в столовую и подходил к закусочному столу, наливал рюм­ку водки, брал закуску и, отходя к правой стороне стола, приглашал присутсвовавших последовать его примеру. Особенностью меню Высочайшего стола было отсутствие блюд из внутренностей животных или рыбы. Этого Госу­дарь никогда не ел.

Во время закуски гофмаршал указывал каждому при­глашенному его место за обеденным столом. Когда все заканчивали закусывать, Государь направлялся к большо­му столу и, осенив себя крестным знамением, садился в центре стола, спиной к стене. Справа от Г осу даря садился генерал Алексеев или старший из Великих Князей, если генерала Алексеева не было, слева - Наследник, пос­ледний только во время завтраков, т. к. обед Наследнику подавался раньше. При отсутствии за столом Наследника, его место занимал второй по старшинству из присутство­вавших. Против Государя сидел министр Двора или, если его в Ставке не было, гофмаршал князь Долгорукий. По правую и по левую сторону министра - французский и английский военные агенты. Все прочие занимали места по старшинству чинов, согласно распределению гофмар­шала.

Завтрак бывал из трех блюд и кофе, обед - из четырех, фруктов и кофе. За завтраком подавалась к столу мадера (французская) и красное удельное вино, за обедом - мадера (французская), красное и белое удельное. В торжественных случаях подавалось удельное шампанское „Абрау-Дюрсо“.

В конце завтрака и обеда Государь вынимал из портси­гара папиросу, вставлял её в мундштук-трубку с золотой

113

оправой и закуривал, обращаясь при этом к присутство­вавшим гостям: „Можно курить“.

За столом Государь запросто беседовал со своими сосе­дями, затрагивая различные темы и обнаруживал в разго­ворах большие познания; манера Государя беседовать всегда была простая и непринужденная, что импониро­вало всем. Государь был интересным собеседником.

После кофе Г осударь вставал из-за стола, а за ним и все присутствовавшие. Осенив себя крестным знамением, все выходили в зал. Присутствовавшие поклонами благодари­ли Государя за его „хлеб-соль“. На благодарность Госу­дарь отвечал приветливыми поклонами. В зале Государь сердечно разговаривал со своими гостями, выделял своим вниманием приезжих, интересуясь их личностью, служ­бой, семейным положением и даже здоровьем

Лично я был несколько раз удостоен приглашением к Высочайшему столу и милостивым разговором Государя Императора. Помню, один раз Государь распрашивал ме­ня о здоровье командира полка генерала Крушевского, который был тяжело ранен под Ломжей с ампутацией ру­ки. Во второй раз Государь расспрашивал о последних боях моего полка, при этом он выказывал большое вни­мание и интерес к моему рассказу.

Окончив обход присутствовавших после завтрака, Госу­дарь следовал в свой кабинет и принимал доклады мини­стра Двора или министров, приехавших в Ставку.

Около 3 часов Государь и ближайшие лица Свиты с дежурным флигель-адъютантом выезжали в автомобиле на прогулку за город, или катались на лодке, причем Г осударь любил грести сам; за руль садился флаг-капитан Нилов. На прогулки обыкновенно уезжали верст за 10 от города и там все выходили из машин и пешком гуляли в лесу. Государь любил много и быстро ходить и проявлял при этом большую выносливость. К 5-ти часам Государь возвращался с прогулки и пил чай. В 7 час. 30 мин. - обед, на который как и на завтрак, приглашались чины Штаба, и приехавшие в Ставку по делам службы мини­стры, генералы и офицеры. Порядок перед обедом, во

114

время и после обеда был тот же, что и за Высочайшим завтраком, но Наследник за общим столом не присутство­вал: для него обед подавался отдельно в 6 часов.

Примерно до 9 часов вечера Государь беседовал со своими гостями, а затем занимался в своем кабинете. В 10 часов вечера - чай, после которого, если не было срочных дел, Государь любил поиграть в домино.

Во все праздничные, воскрестные дни и в их кануны Государь посещал Штабную церковь, которая была в могилевской духовной семинарии. Раньше она являлась кафедральным собором. Просторная, высокая, с прек­расным резонансом и акустикой, эта церковь благодаря щедрым пожертвованиям московских и петербургских купцов, имела богатую ризницу. В этой церкви пел прек­расный хор из отборных певцов - придворной капеллы, хоров Митрополичьего и Казанского собора. Исполнение песнопений поражало не только высокой музыкально­стью, но и особой духовной проникновенностью. Настоя­телем Штабной церкви, как и в Барановичах, оставался о. Рыбаков.

Чудотворный образ Явления Божией Матери св. Сер­гию Радонежскому был перенесен в Могилев и при этой святыне оставался иеромонах Максимилиан. Умелое и красивое служение дополнял протодиакон Сперанский.

Время от времени хор Штабной церкви давал духовные концерты в зале епархиального женского училища и би­леты на эти концерты раскупались нарасхват. Часть при­были от концертов шла на помощь нашим раненым.

Для Государя и его Свиты в Штабной церкви было устроено не левом клиросе совершенно закрытое от публики место, завешенное иконою. Государь мог здесь, как любил, уединенно и сосредоточенно молиться. Обык­новенно, Государь и Наследник с лицами Свиты, а когда гостила в Могилеве Государыня с Великими Княжнами, то и все Августейшее Семейство, прибывали в церковь в автомобилях или пешком. На левый клирос они проходи­ли через особый вход с левой стороны церкви, снаружи которого был построен тамбур. К моменту прибытия

115

Высочайших Особ, снаружи у входа в тамбур выстраива­лись четыре конвойных казака. Дворцовый Комендант и Начальник Дворцовой охраны находились тут же или сопровождали Государя. По пути следования Высочай­ших особ выстраивались чины Дворцовой охраны и вся­кое движение временно останавливалось.

У заднего входа в Штабную церковь всегда находился Комендант Главной Квартиры Штаба со своими адъютан­тами, которые удостоверяли или в лицо, или спрашивали удостоверения личности, входящих чинов Штаба. Посто­ронние лица имели право входа в церковь по особым билетам, которые выдавались Управлением Коменданта Главной Квартиры Штаба после предварительного отзыва местных полицейских и жандармских властей.

К началу богослужения прибывали строем свободные от нарядов солдаты Конвоя Его Величества, роты Свод­ного пехотного полка и Георгиевского батальона, а также команды Штаба при своих офицерах. Все эти части зани­мали отведенные им места впереди церкви во всю её ши­рину, так что для чинов Штаба оставались места за ними.

В конце сентября 1915 года, после поездки Государя Императора в Царское Село, он вернулся оттуда вместе с Наследником, которого поместили в той же скромной спа­льне, которую занимал Государь. Наследнику для занятий была отведена небольшая комната на втором этаже губер­наторского дома. Учебная часть была вверена тайному со­ветнику Петрову, французу Жильяру и англичанину Гиб­бсу. Арифметику, почему-то, преподавал генерал Воейков. Повседневное обслуживание Наследника лежало на дядь­ке - матросе Деревенько, который после революции по­казал себя далеко не с положительной стороны, да и в Могилеве держался довольно развязно. Примером тому может служить его письменное обращение к Коменданту Главной Квартиры с просьбой дать ему разрешение на покупку крепкого вина, чтобы в своей комнате отпраздно­вать день тезоименитства Наследника. С подобными просьбами никогда не обращались даже офицеры Штаба.

Наследнику в то время было 13 лет. Наружно он был

116

красивый, нормального для своих лет роста, жизнера­достный и очень живой, но, к сожалению, эту живость ему приходилось сдерживать. Вследствии болезни ноги, он слегка прихрамывал. Из-за неизлечимой болезни (гемофилия) Наследник часто хворал и это отражалось на его воспитании и учении, так-как нельзя было его утом­лять. Наследник был добрый, мягкосердечный мальчик с живым умом, не лишенный шаловливости. Излюбленным объектом его шалостей был бельгийский военный агент, генерал барон де Риккель, всегда охотно отзывавшийся на шалости Наследника. Генерал был высокий, очень полный и совершенно лысый человек. Часто за завтраком он не мог удержаться, чтобы не ответить на проказы Нас­ледника. То они молча, жестами хвастались друг перед другом своей растительностью на голове, то фотографи­ровались, стоя рядом, обменявшись головными уборами, то Наследник, спрятавшись после обеда за портьерой зала, неожиданно выскакивал оттуда и стремительно набрасывался на своего бельгийского друга.

Наследник вставал на полчаса раньше Г осу даря и после утреннего чая, начинал свои учебные занятия которые продолжались до завтрака. Завтракал Наследник за общим столом, занимая место по левую руку Государя. Обедал же Наследник, как было сказано выше, в 6 часов со своими учителями и приходил в зал к концу Высо­чайшего обеда, держа себя непринужденно и приветливо. Между завтраком и обедом Наследник учился, играл в саду со своими сверстниками и ездил с Г осу дарем на про­гулку.

Игры Наследника носили военный характер и прохо­дили в кругу двух кадет, живших во время летних кани­кул в Могилеве, гимназистов местной гимназии и других мальчиков - детей местных жителей. Из гимназистов вы­делялся своей скромностью, приветливостью и воспитан­ностью Шура Котович, сын члена Ковенского окружного суда, который постоянно прислуживал в алтаре Штабной церкви. Знакомство Наследника с кадетами произошло следующим образом: два кадета - один 1-го Кадетского

117

Корпуса, а другой Орловского Бахтина Корпуса, фамилий которых я не помню, ежедневно ко времени выезда Госу- даря с Наследником на прогулку, появлались на Губер­наторской площади и терпеливо дождавшись проезда Высочайших Особ, вытягивались и отдавали честь. В один из таких проездов Наследник обратил внимание на кадет и вечером в Управление Коменданта пришло из Дворца приказание вызвать кадет и направить их на сле­дующий день к Наследнику. Разыскать этих кадет было не просто. Приехав в Могилев они не зарегистрировались в Комендантском Управлении, а потому их адреса нам не были известны. Только после розысков их нашли и на­правили к Дворцовому Коменданту, который, сообщив им о предстоящей высокой чести быть участниками игр с Наследником, строго запретил им просить о чем-либо Наследника. Вскоре оказалось, что они, хотя и дали обещание относительно просьб, все же его нарушили. Сначала попросили сшить им высокие сапоги, какие носил Наследник, затем определить их сестер на казенный счет в Институт, а один из кадет попросил уве­личить пенсию его матери, вдове убитого на Русско- Японской войне офицера. Как говорили, все эти просьбы были уважены.

Развлечением для чинов Штаба, как и в Барановичах, был штабной кинематограф, который был устроен в Мо­гилеве в городском театре. На сеансы этого кинемато­графа приезжали Государь с Наследником и лица Свиты. За несколько минут до начала сеанса все чины Штаба и команды, находящиеся при Ставке, занимали в театре места, заранее им отведенные. Приходили и вышеупомя­нутые кадеты, которых сажали на хорошие места в пар­тере. Перед приездом Государя двери зрительного зала закрывались и в вестибюле театра выстраивались, для встречи Высочайших Особ, Дежурный Генерал, в ведении которого находился штабной кинематограф, Комендант Главной Квартиры, подполковник Жуков - заведующий кинематографом и дежурный адьютант Коменданта. Ко времени приезда Государя никто из зрительного зала не

118

должен был выходить в вестибюль и это строго соблюда­лось всеми посещавшими кинематограф, кроме кадет, которые в самый момент входа в вестибюль Государя с Наследником, неожиданно появлялись у группы встре­чавших. Наследник давал им какой-то знак рукой или головой и оба кадета присоединялись к наследнику, про­ходили в ложу, отведенную Высочайшим Особам и без смущения занимали места рядом с Наследником, впереди Государя. Как мы ни старались заранее удержать кадет от выхода из партера в вестибюль, это нам не удавалось. Изворотливость, и „кадетская ловкость“ были сильнее.

Фильмы, на демонстрации которых присутствовал Нас­ледник приходилось не только заранее выбирать, но и цензурировать в присутствии Дежурного Генерала и кого- либо из лиц Свиты. Дело это было ответственным и трудным, т. к. на это надо было отдавать короткое время собственного отдыха. Во время отпусков подполковника Жукова, заведывание кинематографом возлагалось на меня, и я, помню, что напал на серию американских фильмов очень интересного содержания. Они очень пон­равились Наследнику, но запас их в России довольно скоро иссяк и продолжение надо было получить из Аме­рики. На помощь пришел английский военный агент, который снесся с соответствующими инстанциями и срав­нительно скоро, к очередной поставке снаряжения для нашей армии, присоединили продолжение серии кино­фильмов. И вот, как-то, будучи дежурным по гарнизону и проверяя наряд охраны Государя перед поездкой на про­гулку, я услышал из Царского автомобиля вопрос Наследника, обращенный ко мне: „А будет в четверг кинематограф? Получены ли новые американские фильмы?“ Моим утвердительным ответом Наследник остался очень доволен. Умилительно было смотреть на Наследника, когда он, подъезжая на автомобиле к дому губернатора со своими Августейшими Матушкой и Сес­трами, первым выходил из машины и вытягиваясь у её распахнутой дверцы, брал под козырек, пропуская своих Августейших спутниц.

119

Всегда с большим сожалением и тревогой приходилось смотреть на этого царственного отрока, жизнь и здоровье которого постоянно находились в большой опасности. Манера простого и сердечного обращения Наследника с людьми, даже мало ему известными, открытый его взг­ляд, вызывали у видевших его симпатию и глубокое расположение.

В начале октября Государь с Наследником посетили Юго-Западный фронт, которым в то время командовал генерал Иванов. В районе станции Клевань в непосредст­венной близости от передовых позиций, на прострели­ваемой противником территории, состоялся Высочайший смотр войск армии генерала Щербачева. Этот смотр вблизи передовых позиций, вызвал в войсках восторг и 21 октября было вынесено постановление Г еоргиевской Думы просить Г осу даря возложить на себя орден св. Великомученика и Победоносца Георгия 4-ой степени. Одновременно генерал Иванов просил о награждении Наследника Георгиевскою медалью, что вызвало у Царст­венного мальчика неподдельную радость. Таким образом, форма рядового, которую Нследник постоянно носил во время войны, украсилась высокой воинской наградой.

15 октября 1915 года впервые приехали в Ставку Госу­дарыня с Великими Княжнами. Они жили в своем поезде, на завтрак приезжали в губернаторский дом (Дворец). Присутствие высоких гостей не нарушало Высочайших трапез. Вместе с Государем и Наследником высокие гости посещали богослужения в Штабной церкви, делали про­гулки в автомобилях или на лодках по Днепру. Обеды же были в семейном кругу в поезде Государыни, куда приез­жал Государь. Вечером он возвращался к себе во Дворец. Пребывание Государыни Императрицы в Могилеве было недолгим и она отбыла вместе с Государем и Наследни­ком. Но в конце октября Государь с Наследником возвра­тились в Ставку, произведя по дороге смотр Балтийского флота в Ревеле. В ноябре Государь отбыл на Южный фронт, где посетил г. Рени - центр обороны района, в котором была сосредоточена отправка снаряжения для

120

сербской армии, прерванная впоследствии вступлением в войну Болгарии. 20 декабря, во время посещения войск Южного фронта, в районе Киевского Гренадерского пол­ка, Государь, несмотря на явную опасность для жизни, посетил артиллерийский наблюдательный пункт.

Государыню Императрицу Александру Федоровну мне приходилось видеть раньше на Высочайших выходах в Зимнем Дворце и на праздниках нашего полка в Царском Селе. Она всегда поражала своею величественностью: высокая, стройная, с красивыми и строгими чертами лица, на котором лежал след глубокой грусти. Такой же облик Императрицы был и теперь, во время её приездов в Ставку, но следы грусти замечались как-то сильнее.

5 мая 1916 года, накануне дня рождения Государя Императора, Государыня прибыла в Ставку со своими Августейшими Дочерьми. Вечером все Августейшее семейство присутствовало на всенощной в Штабной церкви, а 6-го мая на обедне, после которой Государь, его семья и Великие Князья приехали в губернаторский дом - Дворец. Вслед за ними на площади собрались все чины Ставки для принесения поздравлений. Наверх, в зал все поднимались по заранее определенной Управлениями Штаба очереди. В зале около окон стоял Государь, правее его Государыня, Наследник и Великие Княжны. Госуда­рыня и Великие Княжны были в белых платьях и в таких же шляпах с перьями.

Сначала чины Штаба подходили к Г осу дарю и он на их поклон отвечал пожатием руки. Потом подходили к Госу­дарыне и её протянутую руку подносили для поцелуя. Наследнику после поклона жали руку, а Великим Княж­нам, как и Государыне, целовали руки. При Государе на­ходился князь Игорь Константинович, который тоже на наши поклоны отвечал рукопожатием, то же делал и ми­нистр Двора генерал-адъютант граф Федерикс.

Великие Княжны выглядели, как всегда, миловидными, приветливыми и веселыми, но на лице Императрицы к следам грусти годы войны прибавили выражение страда­ния.

121

В августе 1916 года Государыня и Великие Княжны опять ненадолго приезжали в Ставку.

*

Естественно, что чины Ставки внимательно присматри­вались к новому руководству.

Новый Начальник Штаба Верховного Главнокоман­дующего генерал от инфантерии Михаил Васильевич Алексеев родился 3 ноября 1857 года в небогатой семье. Окончив Тверскую классическую гимназию, он поступил в Московское юнкерское училище, откуда был выпущен 1 октября 1876 года прапорщиком в 64-й пехотный Казан­ский полк. С этим полком он участвовал в Турецкой войне. Девять лет он служил младшим офицером и в 1885 году получил в командование роту. В 1887 году, в чине штабс-капитана, поступил в Академию Г енерального Штаба. Алексеев считался отличным офицером, челове­ком большой энергии, выдающегося трудолюбия и твердой воли. Окончив курс Академии по первому разряду, в 1890 году, он становится в 1898 году профессо­ром этой Академии, а затем почетным членом её конфе­ренции. В Русско-Японскую войну генерал Алексеев зани­мал должность генерал-квартирмейстера 3-й Манчжурской армии. В 1913 году он обратил на себя внимание своими исключительными способностями, как Начальник Штаба Киевского Военного Округа и перед началом войны 1914 года деятельно готовился к должности Начальника Штаба Фронта армий, направлявшихся против Австро- Венгрии.

17 марта 1915 года генерал Алексеев был назначен Главнокомандующим Северо-Западным фронтом, кото­рый 18 августа был разделен. Северным фронтом стал командовать генерал Рузский, а Западный остался под командой генерала Алексеева. 20 августа 1915 года гене­рал Алексеев, сдав фронт генералу Эверту, получил наз­начение на должность Начальника Штаба Верховного Г лавнокомандующего.

122

Из этого очень краткого перечня служебных долж­ностей генерала Алексеева, нельзя не сделать заключений, что он отличался только своим упорным тру­дом, обладая врожденными военными способностями. И на новом высоком посту он неутомимо работал, почти всегда свыше своих сил. Торопливо питаясь, ограничивая свой сон, он постоянно спешил к работе, сознавая свою ответственность перед Действующей Армией. Удивитель­ная его память, ясность и простота мысли обращали на себя внимание. Он был далек от карьеризма и работал не за страх, а за совесть. Он также понимал, что ему следо­вало быть особенно осторожным, чтобы возможные его ошибки не задели престижа Государя, взявшего на себя Верховное Командование Армией. Этот, невысокого рос­та, седой генерал, доступный подчиненным, скромный - был практиком военного дела. Генерал Алексеев глубоко религиозен, неприхотлив, он в повседневной жизни нуждался в опеке, которую получал от преданной ему спутницы жизни - супруги Анны Николаевны.

Наряду со всеми перечисленными достоинствами гене­рала Алексеева, нельзя не отметить его неумения подби­рать себе ближайших помошников, а также нежелания распределять работу так, чтобы оставлять в своих руках главное, а все остальное передать для исполнения подчи­ненным. И это печально сказалось на здоровьи генерала Алексеева в 1916 году. Он не выдержал громадной нагруз­ки, тяжело заболел и вынужден был уехать для лечения в Крым. Не поправившись окончательно, он поспешил обратно в Ставку и вновь взвалил на себя всю громад­ную работу по руководству ведения войны. Лица близко­стоящие к генералу Алексееву неоднократно выражали свои опасения по поводу его пренебрежительного отно­шения к собственному здоровью.

Генерал-Квартирмейстер - генерал-майор Михаил Сав­вич Пустовойтенко, наружно был моложавый, выше сред­него роста, стройный, представительный и приятного облика человек. После окончания Академии Генераль­ного Штаба, он, отбыв все положенные строевые долж­

123

ности, в начале 1914 года был произведен в генерал- майоры, назначен начальником штаба одного из Сибирс­ких корпусов, куда и прибыл весною. В это время генерал Янушкевич был назначен Начальником Генерального Штаба и генерал Пустовойтенко, благодаря связям своего тестя, был возвращен в Петербург и назначен на долж­ность 2-го обер-квартирмейстера Генерального Штаба, но война не дала возможности генералу Пустовойтенко всту­пить в эту должность, т. к. он был рекомендован на долж­ность генерал-квартирмейстера Штаба Северо-Западного фронта. Генерал Алексеев хотя лично не знал Пустовой­тенко, остановил свой выбор на нем. Генерал Алексеев при его назначении Начальником Штаба Верховного взял с собою в Ставку генерала Пустовойтенко, хотя ничего выдающегося он из себя не представлял. И в этом случае сказалось неумение генерала Алексеева выбирать себе помошников.

В 1916 году, в связи с болезнью генерала Алексеева, была создана должность 2-го Генерала-Квартирмейстера и на эту должность был назначен выдающийся генерал Г енерального Штаба Марков, человек горящий пору­ченным ему делом, в высшей степени способный и знаю­щий. Впоследствии, после революции, генерал Марков был одним из основоположников Добровольческой Армии на Юге, где он геройски погиб, участвуя в боевых действиях подчиненных ему войск - „Марковцев“.

Одновременно с генералом Алексеевым в Ставку прие­хал генерал-майор Борисов, который все время держался таинственно в стороне, что возбуждало кривотолки. Гово- рили, что он, не имея определенной должности в Штабе, является негласным советником генерала Алексеева. Сама наружность генерала Борисова была весьма странной. Невысокого роста, в очках, в пальто из сукна светлого цвета, пошитом до конца Японской войны, он имел весьма неряшливый вид. Когда Государь заинтересовался личностью этого генерала и пожелал его видеть на своем обеде, то генерала Борисова нужно было приводить в подобающий вид. Несмотря на все это, генерал Борисов

124

был знающим стратегом и ему была поручена разработка анализа создавшейся стратегической обстановки, а также подготовка исторического материала текущей войны. Все это он делал в своем тихом одиночестве, занимая невз­рачную комнату в Управлении Генерала-Квартирмейстера.

Генерал Борисов был сослуживцем генерала Алексеева по Казанскому полку. Окончив Академию Генерального Штаба, он служил в Генеральном Штабе, но какие-то статьи, опубликованные им после Японской войны в газе­тах, принудили его уйти в отставку и только после моби­лизации, по протекции генерала Алексеева он был приз­ван из отставки и назначен в Штаб Северо-Западного фронта, на такую же невидную должность, как теперь в Ставке. Официально генерал Борисов числился генералом для поручений при Начальнике Штаба.

Личный адъютант Начальника Штаба Верховного, поручик граф Капнист, по мобилизации призванный из запаса, мало подходил к этой должности. Отличаясь исключительно нетактичным и необузданным характе­ром, он еще в бытность генерала Алексеева Главнокоман­дующим фронтом, имел несколько резких столкновений с офицерами и генералу Алексееву приходилось вмеши­ваться, чтобы их ликвидировать. Так что от графа Кап­ниста генерал Алексеев имел больше беспокойства и неприятностей, чем пользы. И несмотря на это, Алексеев привез с собою в Ставку этого неудачливого адъютанта, который и на новом месте не только не переменился, но продолжал причинять своему начальнику много неприят­ностей. В конце концов терпение генерала, видимо, истощилось и он отправил графа Капниста на должность заведующего складом подарков-посылок имени Наслед­ника Цесаревича при Ставке, но и на этой должности он имел столкновения с лицами, с которыми он имел дело по службе. Отчислив графа Капниста с должности лич­ного адъютанта, генерал Алексеев нового адъютанта на назначил, видимо, совершенно не нуждаясь в таковом.

И в этом случае, лишний раз сказалось неумение гене­рала Алексеева подбирать себе подходящих людей.

125

Что же касается ординарца Начальника Штаба корнета Крупина, то этот офицер производил приятное впечатле­ние. Имея высшее образование (Училище Правоведения), он тоже до мобилизации находился в запасе и был чинов­ником для особых поручений при Смоленском губерна­торе.

Не нуждаясь в людях для личных поручений, генерал Алексеев фактически не нуждался и в этом офицере, поэ­тому на корнета Крупина возлагались различные поруче­ния, не связанные с его прямыми обязанностями. Часто корнет Крупин сопровождал иностранных военных аген­тов и иностранные миссии по России и вообще часто сос­тоял при военных иностранцах.

(Продолжение в «Вече» № 21)

Возникновение нашего мира не есть следствие слу­чайного взаимодействия физических и химических сил природы, а результат проявления исключительной творческой гениальности.

Размышления на эту тему изложены в брошюре

А . К. ТРО И Ц К О ГО

„О логическом пути познания первопричины бытия"

Цена брошюры 10 немецких марок Заказы направлять по адресу:

„Possev"-Ver1ag,Flurscheideweg 15,

D—6230 Frankfurt/Main, 80

126

Н. Н е ф е д о в

Как было завершено предательство адмирала Колчака

7 февраля 1920 года в историю России была вписана еще одна трагическая страница, отмеченная гибелью Вер­ховного Правителя России, адмирала Александра Васи­льевича Колчака, выданного на расправу болыпевицким палачам.

О мужественном и благородном поведении адмирала Колчака перед лицом смерти, в русском зарубежье писа­лось немало. Обстоятельно об этом написал известный историк и публицист С. Мельгунов в своем историческом труде „Трагедия адмирала Колчака“. Писали о Колчаке и иностранные авторы. В Советском Союзе о подробностях предательства и расстрела Колчака предпочиталось не распространяться.

Но вот, спустя полвека, болыпевицкий комендант Иркутска Иван Бурсак, распоряжавшийся вместе с чекис­том Самуилом Чудновским расстрелом Колчака и мини­стра Пепеляева, поместил свое воспоминание в. изданный в Москве сборник очерков болыпевицких полководцев - Вициетиса, Эйхе, Машкевича и др. - под общим заголов­ком „Разгром Колчака“.

Мы не знаем, что побудило Бурсака на старости лет рассказать о порученном ему расстреле Колчака, но, несомненно, его воспоминание не является инспириро­ванным и потому заслуживает внимания. Оно ценно и потому, что уточняет некоторые детали кровавой рас­правы, которые могли быть известны только непосредст-

127

венному участнику ее. Так, например, считалось, что Колчак был расстрелян на берегу реки Ангары, на самом же деле - на берегу ее притока Ушаковки. Расстреливал не взвод красноармейцев, как утверждалось раньше, а убийство совершила специальная команда, подобранная из коммунистов.

Прежде, чем познакомиться с воспоминанием И. Бур­сака, остановимся кратко на грозных и трагических по своим результатам событиях, имевших место с Сибири 65 лет назад, решавших судьбу России. И не только России!

К осени 1919 г. Белая Сибирская армия, имея против себя большое численное превосходство советских войск, терпя поражения, вынуждена была отступить из Западной Сибири. Перед тем, сражавшийся вместе с русскими национальными войсками, Чехословацкий корпус под командованием генерала Сырового, прекратил всякие боевые действия против большевиков, бросил фронт и ушел на охрану сибирской магистрали, по которой чехо­словацкие легионеры переправлялись во Владивосток, а оттуда - морем на родину. Вся железная дорога находи­лась под контролем чехословаков. Едущие в эшелонах чехословаки занимались грабежом русского имущества, находящегося в станционных складах. Они грузили в свои вагоны даже фабричные станки, медь и сталь в слит­ках. В зажиточных домах забирали пианино, картины, ковры и даже посуду, говоря протестующим владельцам: „Что вы жалеете? Скоро придут большевики и не только заберут от вас все, но и вас расстреляют. Ведь вы - буржуи. А мы вас не расстреливаем...“

Во второй половине октября 1919 г. вторая, третья и пятая советские армии начали генеральное наступление по всему фронту и быстро продвинулись к Омску. Адми­рал Колчак дал приказ об эвакуации интендантств, госпи­талей и гражданского населения, не желающего попасть под советскую власть. Однако, приказ Колчака остался невыполненным, ибо командующий Чехословацким кор­пусом генерал Сыровой разработал план движения по железной дороге, согласно которому, впереди шли чехос-

128

Адмирал Александр Васильевич Колчак

129

ловацкие эшелоны, за ними эшелоны сербский и румын­ский, затем польские, а последними - русские. Никакого преимущества русским поездам с больными и ранеными не предоставлялось.

14 ноября авангардные части пятой советской красноз­наменной армии под командованием командарма Генриха Эйхе, который сменил на этом посту Тухачевского, ворва­лись в Омск. Белое командование отвело свои войска за Енисей. Широкая река способствовала созданию оборони­тельного рубежа. Колчак расчитывал, что по получении, обещанной ему американским военным представителем Моррисом помощи, ему удастся стабилизовать фронт и позднее опять перейти в наступление. Он также отправил телеграмму забайкальскому атаману Семенову, прося его послать в Иркутск надежные казачьи части, так как было получено сообщение, что там революционное подполье начало проявлять активность.

Отправка эшелонов с семьями военных и спасающимся от красного террора населением, с самого начала приняла хаотический характер, ибо по приказу генерала Сырового, распоряжающиеся на железнодорожных станциях чехи начали задерживать русские поезда, оставляя свободным путь только для чехословацких эшелонов. Даже поезд Верховного Правителя России Колчака не был пропущен вне очереди и тащился от разъезда к разъезду в хвосте чехословацких эшелонов.

Колчак телеграфировал военному представителю Фран­ции, генералу Жанену, которому был подчинен Чехосло­вацкий корпус и другие союзные части, прося его принять меры к прекращению произвола чехословацких легионе­ров и заставить их не чинить препятствий продвижению русских поездов, но вместо соответствующего приказа чехословацкому командованию, генерал Жанен ответил, что он помочь не может, так как Чехословацкому корпусу предоставлено право распоряжаться на железной дороге по своему усмотрению. Вместе с русскими поездами были задержаны и четыре польских эшелона.

Что же представлял собой Чехословацкий корпус? В

130

ходе Первой мировой войны в Киеве организовался Чехо­словацкий Национальный Комитет, который приступил к формированию Чехословацкого корпуса из попавших в русский плен солдат австрийской армии чешской и сло­вацкой национальности, для включения их в борьбу про­тив Австро-Венгерской империи за независимость Чехос­ловакии. Российское правительство выделило чехослова­кам средства и оружие. Однако, из-за революции в России Чехословацкий корпус не был отправлен на фронт и его части были расквартированы на Украине. После захвата Лениным власти и заключения им с Германией и Австро- Венгрией Брест-Литовского мира, Чехословацкий корпус утратил всякое значение.

Согласно Брест-Литовскому мирному договору, Украина отделялась от РСФСР и отдавалась под германс­кую оккупацию. Чехословацкое командование спешно эвакуировало Чехословацкий корпус с Украины в города Среднего Поволжья и Урала, откуда по соглашению с Антантой, чехословацкие легионеры перебрасывались через Владивосток во Францию, на Западный фронт. В то время Чехословацкий корпус насчитывал более 50.000 солдат и офицеров. По дороге на восток корпус попол­нялся новыми добровольцами и его состав достиг 75.000 человек. К концу мая 1918 г. свыше 60 железнодорожных эшелонов, переполненных чехословацкими легионерами, растянулись по Великой Сибирской магистрали от бере­гов Волги до Владивостока.

Узнав о намерении чехословаков, правительство Герма­нии потребовало от советского правительства разоружить Чехословацкий корпус и задержать продвижение чехосло­вацких эшелонов во Владивосток. Германии было уваже­но. 25 мая 1918 г. Ленин отдал приказ о разоружении чехословаков. В ответ на это легионеры, разогнав мест­ные советы, захватили города Новониколаевск (ныне Новосибирск), Мариинск и Челябинск, а немного позднее Пензу, Сызрань, Самару и ряд других городов .

Вместе с восставшими чехами восстали и русские анти­коммунисты, сформировав вооруженные отряды, а позд­

131

нее - Народную армию. Все Среднее Поволжье, Урал и Западную Сибирь охватил пожар гражданской войны. Узнав об антисоветском восстании Чехословацкого кор­пуса и русских антикоммунистов, французское и британс­кое правительства решили послать в Сибири Военную Союзную Миссию, которой было поручено взять под кон­троль все находящиеся в Сибири союзные войска: Чехос­ловацкий корпус, Польскую дивизию, отправленные в Сибирь французский и английский батальоны и русскую Сибирскую армию. Главой Миссии был назначен фран­цузский генерал Пьер Жанен, вероятно, потому, что он считался „специалистом по русским делам“, так как во время войны был военным атташе в Петрограде. Находя­щиеся на Дальнем Востоке восточнее озера Байкала экс­педиционные японские и американские войска под кон­троль генерала Жанена не входили.

18 ноября 1918 г. русские антикоммунистические во­оруженные силы в Сибири возглавил адмирал Колчак. В Омске было создано русское национальное правительст­во, а Колчак был провозглашен Верховным Правителем России, признанным Антантой.

Прибыв в Омск, генерал Жанен заявил Колчаку, что поскольку Франция и Англия оказывают военную по­мощь Русской Сибирской армии, она должна признать своим главнокомандующим главу Союзной Миссии, т. е. его - генерала Жанена. Такое наглое предложение - на территории России командующим русскими войсками наз­начался иностранный генерал, - возмутило Колчака. Но нуждаясь в оружии, которое шло из Франции и Англии, Колчак пошел на компромисс и согласился признать Жа­нена главнокомандующим всеми союзными войсками, но подчиняющимся Верховному Правителю России. С этим Жанен не согласился и затаил злобу. Впрочем, и до того, находясь еще во Владивостоке, Жанен планировал отс­транить Колчака от власти.

Не поставив в известность правительство в Омске, Жанен приступил к формированию новых союзных войск из находящихся в то время в Сибири солдат и офицеров

132

разных национальностей. Были сформированы Сербский и Румынский отряды и два латышских национальных полка - Троицкий и Иманта, в каждом около 700 солдат и офицеров. Неизвестно, для какой цели были сформиро­ваны эти национальные части, если ни одна из них, как и английский, и французский батальоны, на фронте не были и, вообще, не воевали ни одного дня ни против красной армии, ни против красных партизан, хотя все получили новейшее оружие.

О моральном облике генерала Жанена свидетельствуют его „коммерческие дела“, которыми он занимался парал­лельно со своей политической и военной деятельностью. Когда Екатеринбург был освобожден белыми войсками, Колчак назначил комиссию для выяснения обстоятельств убийства государя Николая Второго и его семьи. Комис­сия под руководством следователя Соколова собирала личные вещи царя, царицы и их дочерей и различные реликвии. Позднее найденные вещи и драгоценности, сохранившиеся в пепле от костров, в которых сжигались тела царской семьи, были переданы генералом Дитерих- сом Жанену. Генерал Дитерихс решил, что у главы Военной Миссии царские вещи будут находиться в сох­ранности. Лучшего подарка Жанен не мог желать. Еще будучи французским военным атташе в Петербурге, он был известен как заядлый покупатель антикварных драго­ценностей. Помимо полученных от Дитерихса вещей, Жанен вместе со своим офицером Зиновием Пешковым - о нем будет речь ниже, - начал скупать различные драго­ценные вещи. Нашлись ловкие люди и просто жулики, которые за солидные суммы поставляли главе Союзной Миссии, принадлежавшие якобы царской семье и вели­ким князьям, предметы обихода и драгоценности. Не исключено, что среди этих предметов были и подлинные вещи царской семьи, отобранные чекистами и пущенные ими на черный рынок.

Вернувшись во Францию, Жанен хотел было устроить в Париже выставку с аукционом царских драгоценностей, но французское правительство ему это запретило. Тогда

133

генерал-торгаш отправился со своей коллекцией в Лон­дон, но и там ему не повезло. Бывший командир английс­кого батальона в Сибири, полковник Джон Ворд, узнав о прибытии Жанена в Лондон для проведения аукциона, заявил в прессе, что в коллекции Жанена есть вещи царской семьи и великих князей, которые он незаконно приобрел. Жанен поспешил Англию покинуть.

*

Стремясь отрезать отступающие части Белой армии, советский командарм Генрих Эйхе 1 > гнал свои дивизии в наступление днем и ночью с помощью самых жестоких мер, о чем свидетельствует хотя бы приказ военкома А. Кучкина:

“Приказ военным комиссарам всех частей 27-й стрелковой дивизии 5 армии.Село Введенское, 13 октября 1919 г. Наступил момент, который должен решить участь Колчака. Нужно напрячь все силы каждому красному стрелку, командиру, комис­сару, дабы общими усилиями, решительным натиском разбить и уничтожить противника. Пример стойкости и храбрости должны пока­зать командиры, комиссары, коммунисты, сочувствующие и сознательные красноар­мейцы. Шкурники, трусы и дезертиры будут жестоко караться рукой Революции расстрелом на месте. Разъясните красноармейцам всю важность настоящей операции и призовите к геройским подвигам.

Военком дивизии 27, А. Кучкин“„Расстрелом на месте“ - так вдохновляли красноармей­

цев к героическим подвигам.14 декабря красные приступом взяли Новониколаевск

(ныне - Новосибирск), а 23 декабря произошел ожесто­ченный бой между 27-ой краснознаменной дивизией и двумя белыми русскими полками вблизи станции Тайга.

134

Сражение длилось целый день, и к вечеру белогвардейцы выбили в 27-й дивизии почти половину ее личного сос­тава. Однако, к утру следующего дня командир 27-й диви­зии Витавас Путна2) подтянул резервы и авангард пятой советской армии мог быть задержан только на короткое время. Положение белых ухудшалось с каждым днем.

Видя, что Белая армия уже не представляет силы, чехословаки становились все бесцеремоннее и наглее и, в конце концов, стали на путь открытого предательства своих союзников, с которыми год назад бились плечом к плечу с большевиками на берегах Волги, Камы и Урала.

В середине декабря генерал Сыровой приказал остано­вить все русские поезда и отобрать у них паровозы. 120 поездов: воинских, санитарных и переполненных бежен­цами были сняты с главного пути, отведены на станциях в тупики и обречены на замерзание. Положение в этих поездах было ужасающим. Не хватало продовольствия, топлива, воду приходилось добывать из снега. Стояли сильные морозы, доходящие до 40 градусов. Началась повальная эпидемия тифа, унесшая тысячи жертв. Поезда превратились в кладбища. Уцелевшие попали позднее в руки большевиков.

Последним остановленным русским поездом был 121-й - поезд Верховного Правителя России. И у него чехосло­вацкое командование с согласия генерала Жанена не пос­теснялось отобрать паровоз. Поезд был отведен 18 дека­бря на запасной путь на станции Нижнеудинск Иркутской губернии. Поезд Верховного Правителя, занесенный сне­гом, простоял на запасном пути несколько дней, а в это время мимо него, один за другим, проносились эшелоны с чехословацкими легионерами и товарные поезда с на­грабленным русским добром. Все награбленное благопо­лучно достигло Владивостока и было погружено на кора­бли, уходившие в Европу.

Как-то вечером в штабной вагон Колчака вошел коман­дир чешского батальона, который занимал станцию, и заявил, что по распоряжению штаба Союзной Миссии в Иркутске, поезд Верховного Правителя должен оставаться

135

в Нижнеудинске до специального распоряжения и что ему - майору Гассеку, - дан приказ разоружить конвой Колчака и заменить его чехословацкими легионерами.

Возмущенный Колчак попросил майора выйти из вагона и послал генералу Каппелю приказ призвать обна­глевших чехов к порядку и силой вернуть забранные у русских поездов паровозы. Но этот приказ генерал Кап- пель выполнить не мог - малочисленные и разрозненные русские части, отступающие вдоль железной дороги, все время ведущие арьергардные бои с наседающими советс­кими войсками, не были в состоянии вступить с чехосло­вацкими легионерами в бой. Все, что мог сделать генерал Каппель, так это позднее вызвать генерала Сырового на дуэль, но, как и следовало ожидать, чешский генерал от дуэли отказался, как и уклонился от вызова командира Польской дивизии.

24 декабря Колчак получил известие, что в Иркутске взбунтовались распропагандированные эсерами части гар­низона, и большая часть города попала под власть эсе­ровского Политцентра, который получил поддержку от Союзной Миссии. Генерал Жанен заявил, что он не до­пустит подавления эсеровского восстания, оставшимися верными Колчаку частями Иркутского гарнизона и при­грозил все попытки свергнуть Политцентр отразить чехо­словацкими войсками.

Надежда на стабилизацию фронта рухнула: на западе - наступающие красные дивизии Генриха Эйхе; на востоке, в тылу - мятежные социал-революционеры. Но мужество не покидает Колчака. Он уйдет, но борьба за честь и сво­боду России не должна прекращаться... И он пишет свой последний указ:

„Указ Верховного Правитела России 5 января 1920, Нижнеудинск.Ввиду предрешения мною вопроса о передаче верховной всероссийской власти главнокоман­дующему Вооруженными Силами Юга России генерал-лейтенанту Деникину - впредь до получения его указаний, в целях сохранения на

136

нашей Российской Восточной окраине оплота государственности, на началах неразрывного единства со всей Россией:1) Представляю главнокомандующему воору­женными силами Дальнего Востока и Иркутс­кого военного округа генерал-лейтенанту атаману Семенову всю полноту военной и гражданской власти на территории Российской окраины, объединенной российской Верховной властью.2) Поручаю генерал-лейтенанту атаману Семе­нову образовать органы государственного управления в пределах распространения его власти.

Адмирал Колчак.“ Предательство Верховного Правителя России и унич­

тожение его армии подготовлялось долго и тщательно врагами России, как внутренними, так и внешними. Дела­лось все это, чтобы не допустить восстановления нацио­нальной России, к чему вел адмирал Колчак. Он и его армия уничтожались грязными методами: провокацией, бешеной агитацией, заговорами, внесением смуты в ряды Сибирской Белой армии. К выполнению этого дьяво­льского плана враги России приступили еще в Париже за спиной французского и британского правительств.

Остается неизвесным: по каким соображениям и кем именно в штаб Союзной Миссии был включен лейтенант французского Иностранного Легиона, приемный сын Мак­сима Горького - Зиновий Пешков. Может быть потому, что он был урожденцем России? Но что думало союзное командование, включая в Миссию, отправляемую в Си­бирь для оказания помощи антикоммунистическим рус­ским войскам, бывшего подпольного революционера, ко­торый должен был относиться явно враждебно к анти­коммунистическому движению? Самое же главное то, что Зиновий Пешков был родным братом председателя ВЦИК Якова Свердлова. Ведь союзные правительства должны были знать, что Яков Свердлов после Троцкого был глав­

137

ным помощником Ленина; и что именно Яков Свердлов отдал приказ убить государя Николая Второго и всю его семью. Как же можно было включать его родного брата Зиновия в штаб Союзной Миссии, которая отправлялась в Россию для оказания помощи борцам против Ленина и его большевицкой банды?!

Жизненный путь Зиновия Пешкова (Свердлова) таков: братья Зиновий и Яков выросли в Нижнем Новгороде. Уже „на заре туманной юности“ они включились в под­польную революционную деятельность. На этом попри­ще Зиновий познакомился и сблизился с Максимом Горь­ким. Помимо марксизма Зиновий интересовался и музы­кой, и собирался поступить в консерваторию, но этому мешала еврейская квота. Горький решил помочь Зиновию обойти квоту. Он привез Зиновия в Арзамас и здесь его официально усыновил. Таким образом, из еврея Зиновия Свердлова получился „русский“ Зиновий Пешков, ибо оригинальная фамилия Горького была Пешков.

Однако, и после этого с поступлением в консерваторию ничего не получилось. Видимо, причиной тому было отсутствие у Зиновия требуемых музыкальных способ­ностей. Вскоре новоиспеченный папаша нереехал со своим приемышем в финский городок Куокколе, вблизи Петербурга. Здесь Зиновий опять окунулся в революцион­ную работу, распространяя прокламации, призывающие рабочих к бунтам и свержению правительства. Зиновий попал под наблюдение полиции, но так как она не имела прямых доказательств порочащих Зиновия, арестовать его она не могла. Но тем не менее, чтобы не рисковать, Зиновий уехал со своим папашей на Кипр, где пробыл недолго. Надо полагать, Зиновий не мог ужиться с Горь­ким, ибо, как известно, пролетарский писатель обладал несносно-придирчивым характером. Как бы там ни было, Зиновий покинул своего папашу навсегда и уехал в Алжир. Здесь он поступил в Иностранный Легион, в ко­тором выслужился до чина лейтенанта. В 1918 г. лейте­нант 3. Пешков находился в Париже, где и был назначен в штаб военной Союзной Миссии.

138

На фоне Сибирских событий лейтенант Зиновий Пеш­ков остается в тени. Русские публицисты о его деятель­ности в Союзной Миссии ничего не сообщают. Видимо, Зиновий действовал весьма осторожно, чтобы не выде­ляться. Но, несомненно, в деле ликвидации Колчака и его армии он играл роль немалую. Уже по дороге в Омск, Зиновий Пешков начал настраивать генерала Жанена про­тив Колчака. Честолюбивый и недалекий в политике генерал Жанен попал под его влияние.

Сеть мерзких интриг, оплетавших Колчака, скоро обна­ружил командир английского батальона, полковник Джон Ворд. Будучи смелым и открытым человеком, он пригро­зил генералу Жанену, что о его нечистоплотной деятель­ности, как и о безобразном поведении чехов, он донесет в Британский парламент, членом которого был. Вскоре пол­ковник Ворд был снят со своего поста и отправлен в Англию. Тайные силы работали интенсивно... Позднее полковник Д. Ворд написал правдивую, объективную книгу „With the die-hard in Siberia“, в которой описал всю нечистоплотную деятельность генерала Жанена и гене­рала Сырового. К сожалению, книга Джона Ворда не издана на русском языке. Но при написании настоящей статьи этой книгой я пользовался.

Надо полагать, что у Жанена и Сырового был налажен контакт с командующим пятой краснознаменной армией Г. Эйхе, ибо известно, что еще до того, как поезд Кол­чака был задержан и его салон-вагон был взят под охрану чехословацкими легионерами, большевики предлагали ге­нералу Сыровому за невмешательство в „русские дела“ и отстранение Верховного Правителя от власти, не чинить препятствий Чехословацкому корпусу на пути во Влади­восток. В противном же случае, угрожали взорвать тун­нели и мосты в районе Байкала, где были сконцентриро­ваны крупные отряды красных партизан.

*

6 января в Нижнеудинск прибыл чешский майор Кро- вак. Войдя в салон-вагон Колчака, Кровак заявил:

139

— Ваше превосходительство, по приказу генерала Жанена ваш салон-вагон включается в чехословацкий эшелон № 52, который следует на восток.

Далее майор Кровак пояснил, что нет никакого осно­вания беспокоиться - генерал Жанен гарантирует Верхов­ному Правителю беспрепятственный проезд до Иркутска, а если адмирал пожелает, то и дальше; и что на его ва­гоне будут вывешены пять флагов союзных государств: французский, британский, американский, японский и чехословацкий, что полностью обеспечивает неприкосно­венность салон-вагона. Эшелон № 52 отправлялся в тот же день, его начальником был майор Кровак.

Путь до Иркутска продолжался восемь дней. 14 января эшелон остановился на станции Инокентьевская в 7 верс­тах от Иркутска. В окно вагона Колчак и сопровождаю­щий его министр Пепеляев увидели на перроне чехосло­вацких легионеров. Но у входа в вокзал стояла группа людей, вооруженных винтовками и ручными гранатами. Это были эсеровские дружинники. На меховых шапках нашиты красные ленты, на груди - пристегнутые булав­ками такие же кровавые банты. Подошедший к ним чехословацкий офицер что-то сказал и дружинники напра­вились к салон-вагону. Несколько дружинников подня­лось на площадку вагона, остальные стали рядом с чехос­ловацкими часовыми.

Колчак вызвал майора Кровака и спросил:— Господин майор, почему к моему вагону поставлен

этот караул? Кто эти люди с красными бантами? Кто их поставил?

— Это рабочая дружина, - невозмутимо ответил майор Кровак, - им разрешено сопровождать ваш вагон...

— Сопровождать?.. Кто разрешил?Майор Кровак пожал плечами и, ничего не сказав,

вышел. Колчак и штабные офицеры поняли, что вагон, над которым все еще развевались флаги самых сильных стран мира, превращен в тюремную камеру. Сомнений больше не было: поставленная генералом Жаненом в сго­воре с генералом Сыровым, западня захлопнулась. То, что

140

акт грязного предательства был организован по догово­ренности с большевиками, свидетельствует приказ Ленина. Как только в Москве было получено известие, что Колчак взят под охрану чехословацкими легионе­рами, Ленин немедленно послал председателю Реввоен­совета пятой армии И. И. Смирнову3* телеграмму:

„Колчака при первой возможности направить в распоряжение военсовета 5-ой армии для отправки в Москву“.

Этот приказ был переслан Иркутскому Ревкому.Колчак, его штабные офицеры и Пепеляев были заклю­

чены в Иркутскую тюрьму. Вот, как описывает передачу чехами Колчака в руки социал-революционеров больше- вицкий комендант Иркутска Бурсак в своем воспомина­нии:

„15 января на станцию Иркутск подошел поезд с ваго­ном Колчака под охраной чешских легионеров /.../. К вечеру заместитель командующего Политцентра А. Несте­ров сообщил штабу рабоче-крестьянских дружин, что Политцентр получил согласие командования Чехословац­кого корпуса на арест Колчака, Пепеляева, их свиты...

Я пришел на вокзал к помощнику коменданта Польдя- реву и часов около девяти увидел верховного и премьера, которых конвой вывел из салон-вагона. По предложению чехов составили акт передачи Колчака и Пепеляева.

В тот же вечер я приехал в тюрьму и вместе с комен­дантом вошел к Колчаку.

— Я комендант города и начальник гарнизона. Есть у вас жалобы?

— Накаких.— Довольны ли вы питанием?— Я эту пищу есть не могу...Допросы Колчака, начатые еще про Политцентре, про­

должались. Держался он спокойно. Вопросы, на которые ему пришлось отвечать, были общеполитическими. Дру­гой характер приняли допросы, когда председателем Чрезвычайной следственной комиссии стал С. Чуднов- ский. Большевики не эсеры...“

141

И действительно, скоро и эсеровским вожакам, выки­нувшим лозунг: „Лучше с Лениным, чем с Колчаком“, пришлось испытать на своей шкуре характер большевиц- ких допросов и поразмыслить, что, пожалуй, лучше с Колчаком...

После захвата Иркутска революционерами в городе пра­вили две власти: эсеровский Политцентр и большевицкий Ревком, причем в этом двоевластии вначале первую скри­пку играли эсеры. Выпущенные эсерами из тюрьмы и вы­ползшие из подполья большевики: Чудновский, Янкель Шумяцкий и Иван Бурсак - еще не имели реальной силы, чтобы всю власть в Иркутске захватить самим, что и вынудило их на временное сотрудничество с эсерами, которые несмотря на полученные ими уроки в 1918 г. в Москве, Казани, Симбирске и других городах, опять стали на совместный путь с большевиками по ликвида­ции „гидры контрреволюции“, чтобы позднее быть самим ликвидированными.

Политцентр вел следствие и инсценировал „народный суд“ над Колчаком, который так и остался незакон­ченным, ибо, перетянув на свою сторону дружинников, председатель Ревкома Янкель Шумяцкий, член Военкома Левгенсон и комендант И. Бурсак разогнали Политцентр, который большевики презрительно называли „Политпу- пом“, и 25 января арестовали эсеров Шумиловского, Федо­ровича и др.

Взяв заключенного в тюрьме Колчака под свой кон­троль, Ревком начал готовиться к выполнению приказа Ленина о передаче Верховного Правителя штабу 5-й армии для отправки его в Москву. Однако в первых чис­лах февраля было получено сообщение, что сильный белогвардейский отряд генерала Войцеховского при­ближается к Иркутску с намерением ворваться в город и освободить Колчака любой ценой.

Это известие перепугало большевиков, которые преуве­личивали силы отряда генерала Войцеховского. 6 февраля на срочном заседании Ревкома было решено, что держать в Иркутске Колчака до прихода в город 5-ой армии - а

142

она все еще вела бои вдали от Иркутска - сопряжено с большим риском, ибо колчаковцы могут ворваться в го­род в ближайшее время. Председатель иркутской ЧЕКА Самуил Чудновский предложил расстрелять Колчака немедленно. Предложение было принято.

Генералу Войцеховскому не хватило времени для сос­редоточения достаточного количества войск, чтобы прис­тупом взять Иркутск, но приближение его отряда поме­шало Ревкому отправить Колчака в Москву. Генерал Войцеховский не смог спасти Колчака от смерти, но его намерение ворваться в Иркутск избавило Верховного Пра­вителя России от издевательств и пыток на Лубянке, и не дало чекистам возможности сфабриковать фальшивку - „покаянное заявление“, - как позднее были сфабрикованы заявления-фальшивки Бориса Савинкова и преданного продажным китайским генералом семиреченского атамана Аненкова.

*

В своем воспоминании И. Бурсак так передает расправу над Колчаком (приводится с некоторым сокращением):

„Мы договорились с Чудновским, что я подготовлю специальную команду из коммунистов. Во втором часу ночи я с командой прибыл в тюрьму. Мы вошли в камеру к Колчаку и застали его одетым. Чудновский зачитал ему постановление Ревкома. Колчак воскликнул:

— Как, без суда?..К четырем часам утра мы прибыли на берег Ушаковки,

приток Ангары. Колчак все время вел себя спокойно, а Пепеляев был как в лихорадке.

Полнолуние, морозная ночь. Колчак и Пепеляев стоят на бугорке. На мое предложение завязать глаза Колчак отвечает отказом. Взвод построен, винтовки на перевес. Чудновский шопотом говорит:

— Пора.Я даю команду:— Взвод, по врагам революции - пли!

143

Оба падают. Кладем трупы на санки-розвальни, подво­зим к реке и спускаем в прорубь...“

Так два болыневицких ката, как ночные бандиты, под покровом темноты, расправились с полярным исследова­телем, прославленным флотоводцем, человеком, любив­шим Россию превыше всего... И за Россию он отдал свою жизнь, не дрогнув.

*

Гибель Верховного Правителя России не прошла эсе­рам безвозмездно. Теми же чекистами Самуилом Чуд- новским и Янкелем Шумяцким, эсеровские вожаки - Федорович, Шумиловский, Нестеров, Польдярев и др. - были посажены в ту же тюрьму, куда они посадили Кол­чака, Пепеляева и их штабных офицеров.

После издевательств и допросов с пристрастием, в мае 1920 г. в Иркутске был инсценирован показательный су­дебный процесс, на котором эсеровские члены Полит­центра были обвинены как социал-предатели и члены самозванного правительства. Все были приговорены к высшей мере наказания и расстреляны.

Как сказал Плутарх: „Предатели предают прежде всего сами себя“.

Примечания:

1 командарм Генрих Эйхе был ликвидирован как „враг народа“ в 1937 г.

2 5 Витавас Путна в середине 30-х годов был военным атташе СССР в Лон­доне. Был отозван в Москву и расстрелян как фашист и шпион вместе с Тухачевским.

3) Военком И. И. Смирнов в конце 30-х годов был отправлен туда, куда он собирался отправить Колчака - на Лубянку, где был расстрелян как фашист и шпион.

144

К 1000-ЛЕТИЮ КРЕЩЕНИЯ РУСИ

В. М о ш и н

Христианство в России до св. Владимира*

Две легенды стоят при вратах русской истории, опре­деляя те культурные районы, в которых, по представле­ниям летописца, развивалась жизнь просвещенной хрис­тианством Русской земли. Первая — о миссии св. апостола Андрея Первозванного, ведя его из Синопии на Русском море через Корсунь по Днепру, Ловати и Волхову в Варяги и оттуда в Рим, включает восточно-славянскую Европу в пределы всего христианского универсума, как органическую часть вселенской церкви. Другой, более узкий район, доминирующего влияния Византии, рисуется легендой о сказочном основателе Киева, отодвигающей давность непосредственных дружественных связей рус­ских князей с императорами Восточного Рима в легендар­ную древность. Возражая на утверждение некоторых людей, якобы Кий был перевозчиком на Днепре, летопи­сец указывает: „аще бы был перевозчик Кий, то не ходил Царюгороду, но сей Кий княжаше в роду своем, и прихо­дивши) ему ко царю, якоже сказают, яко велику честь приял есть от царя при котором приходил цари“ („Лавр, лет.“, 1872, стр. 8). В легенде о Кие, по замечанию проф. Айналова, мы встречаемся с твердо установленными понятиями летописца о величии Царьграда и о великой чести, которой удостоился Кий („История др.-русского искусства“, 1919, стр. 41). Эти два культурных района: более широкий — вселенского христианства, и более

* Из „Владимирского сборника в память 950-летия крещения Руси“, Бел­град 1938 г.

145

узкий — восточной церкви, втягивали Восточную Европу в круг своего влияния со времен глубокой древности.

Вопрос о том, когда первые семена христовой веры пали на почву нашей родины, для науки навсегда оста­нется неразрешимым. Каждое передвижение человека, вольное и невольное — в целях торговли, для грабежа, из- за авантюристической любознательности или в качестве пленника и товара — неизбежно влечет миграцию идей, перенесение и прививку к новой среде культурных цен­ностей, созданных в других областях. Теперь, когда археология и лингвистика устанавливают направление торговых путей по территории Восточной Европы даже для эпохи каменного века, представление о самобытных замкнутых языческих культурах является уже достоянием истории науки. Если изучение славянского язычества вскрыло в нем элементы не только финских, но и иранс­ких религиозных представлений и культа, то уже один этот факт заставляет нас априорно предполагать и про­никновение в Восточную Европу христианской проповеди с самых отдаленных времен. Первенствующее значение в этом процессе распространения первых семян хрис­тианства среди тогдашнего многоплеменного населения России должно было принадлежать христианским коло­ниям Черноморья.

Появление христианства на берегах Черного моря в апостольскую эпоху засвидетельствовано Первым посла­нием ап. Петра (I, 1), а потому вероятнее всего относить его распространение на северном берегу Понта к первым векам нашей эры. Агиографические памятники говорят о распространении христианства по Черноморью задолго до Миланского эдикта. Легенда о проповеди апостола Андрея описывает его путь через Кавказ в Боспор (Керчь) Феодосию и Херсон. Легенда о св. Клименте, папе римс­ком, приводит его в Херсон, где он нашел 2000 христиан в каменоломнях и где принял мученическую кончину от императора Траяна (98 - 117). Жития св. епископов хер­сонских передают, что в правление нечестивого импера­тора Диоклетиана иерусалимский патриарх Ермон, руко­

146

полагая и рассылая по всей стране епископов для обраще­ния неверующих в христианство, отправил двух еписко­пов на север Черного моря: Василия в Херсонес Таври­ческий и Ефрема в Сирию. После мученической смерти Василия, тот же патриарх послал в Херсонес трех новых епископов, также принявших мученическую кончину, а позднее — пятого епископа, Эферея, который был занесен в устье Днепра, где и погиб. Позднее, при Константине Великом, христианство в Херсонесе было окончательно упрочено и Херсонес получил своего епископа Капитона, который тоже погиб мученической смертью. Большая литература о херсонеских житиях не одинаково смотрит на вопрос о достоверности приведенных данных, но сам факт существования в Крыму христианства уже в Ш-м веке является бесспорным, так как об этом свидетельст­вуют и археологические памятники. Боспорская эпитафия Евтропия из 304 года христианской эры доказывает, что в Керчи к концу Ш-го века должна была существовать христианская община. На первом вселенском соборе при­сутствовали Кадм, епископ Боспора, Филипп, епископ Херсона и Феофил, митрополит Готфии, подписавшиеся под соборными постановлениями. Как показал проф. Васильев в исследовании о готах в Крыму, упомянутая здесь митрополия находилась вне Крыма и должна быть отождествлена с той скифской епископией, глава которой, по свидетельству Евсевия Кесарийского, присутствовал на Никейском соборе. Однако и в той части готов, которая поселилась в Крыму, христианство было распространено, и в том же ІѴ-м веке была основана готская Таврическая епископия, первым, достоверно известным, представите­лем которой был еп. Унила, посвященный в этот сан патриархом константинопольским, св. Иоанном Златоус­том. Свидетельства церковных историков Созомена и Филосторгия вместе со словами св. Василия Великого дают право предполагать, что начало распространения христианства среди готов относится к середине Ш-го века, причем проповедниками оказались каппадокийские пленники, захваченные готами во время их морских набе­

147

гов на Малую Азию. В то же время христианство распрос­транилось и в других пунктах северного Черноморья. Существование христианства в Скифии (или у сарматов) подтверждает ряд отцов церкви: Тертуллиан, Афанасий Александрийский, Иоанн Златоуст, блаж. Иероним. Об этом же говорит и Евсевий Кесарийский, приписывая зас­лугу просвещения Скифии св. апостолу Андрею.

В середине ІѴ-го века готы представляли могуществен­ную организацию, объединившую множество славянских, финских, литовских и сарматских племен восточной Европы в сложный хозяйственный организм с развитой внутренней торговлей, шедшей по речным путям, и с живыми связями с греко-римским миром. Начав в І-м веке нашей эры переселение с берегов Балтики, они во второй половине П-го века приблизились к Черному морю, а в начале Ш-го столетия вступили в упорную борьбу с Римом, заставившую римлян, после пятидесяти­летней борьбы, уступить готам левый берег Дуная. Сере­дина ІѴ-го века была моментом наибольшего могущества готского государства. Языки финнов, литовцев и славян сохранили большое количество слов, заимствованных из готского языка. От готов славяне заимствовали некоторое оружие: меч, броню, щит; научились воевать в порядке; от готов славяне узнали про деньги. При условии столь живых и непосредственных связей славянства с готами, факт существования готских епископий в Крыму и в Ски­фии заставляет предполагать неизбежность проникнове­ния христианской проповеди в дебри восточной Европы уже в ту эпоху.

Великое переселение восточных кочевников, начатое гуннами во второй половине четвертого века, надолго оторвало восточное славянство от христианизированного греческо-иранско-готского Черноморья. В течение долгого промежутка времени, от Ѵ-го до ІХ-го века, края находящиеся к северу от черноморских степей, живут в полной исторической мгле. Византийские и западные источники молчат о них, открывая широкое поле догад­кам о путях славянской колонизации в финские и литовс­

148

кие земли на основании данных географической номенк­латуры и археологических остатков. И все же, если в течение этого периода внутреннего брожения восточной Европы не потерялось значение ее великих торговых путей, нужно предполагать, что и тогда не могло не про­никать в ее недра влияние культурного юга: с одной сто­роны — от христианизировавшихся крайних волн славян­ства, оседавших на Балканах, с другой — через черноморс­кую тюркско-финскую среду, волей-неволей втягиваю­щуюся в орбиту влияния христианской культуры.

Отдельные случайные факты, ставшие нам известными, несмотря на чрезвычайную скудость исторических источ­ников, относящихся к периоду от ѴІІ-го до ІХ-го века, позволяют утверждать, что в течение всего этого времени Византия не оставляла забот о христианизации северного Черноморья. В тех редких случаях, когда внимание хро­ниста привлекали политические события на этой далекой окраине, мы почти всегда находим указания на миссио­нерскую деятельность константинопольской церкви в этих краях. Основываются новые епископии, идут в чер­номорские степи византийские миссионеры, привлекают­ся в лоно Христовой веры князьки германских и аланских племен и ханы кочевых тюркских орд. Довольно много данных об этом сохранилось с ѴІ-го века. В 518 году едет в Фанагорию на Таманском полуострове епископ. В начале правления Юстиниана, крестился в Царьграде с двенадцатью родственниками и со своей свитой король герулов, живших в северо-восточном углу Черноморья. В то же время принял крещение князь гуннской орды, коче­вавшей вблизи Боспора, Горда (или Горд), павший впос­ледствии как жертва языческой реакции. При Юстиниане же распространилось христианство на северном Кавказе, в Абхазии. В 21-й год правления Юстиниана (547-548) полу­чили своего епископа готы-трапезиты, жившие на восточ­ном берегу Азовского моря, которые, по свидетельству Прокопия, в его время „с простодушием и великим спо­койствием почитали христианскую веру“. Когда (со второй половины ѴІ-го века) стала распространяться на

149

запад турко-хазарская орда, объединившая впоследствии под своею властью весь юг восточной Европы, от Карпат до Урала и Каспия и от Крымского побережья до лесной полосы средней России, Византия должна была обратить серьезное внимание на распространение христианства в Хазарии и привлечение ее под свое влияние, тем более, что в Хазарии Константинополь имел естественного союзника в своей непрерывной борьбе с могуществен­ными врагами на востоке, сначала с Персией, а затем в особенности с арабами. И действительно, Византия прив­лекает хазар к политическому и военному союзу, устанав­ливает дружественные связи с хазарским двором; импера­торы, становясь жертвой дворцовых переворотов, находят спасение в Хазарии; Юстиниан II и Константин V были женаты на хазарских принцессах; греческие инженеры посылались в Хазарию для постройки крепостей. Парал­лельно с политическими связями распространяется в Хазарии и христианство. Идет оно и непосредственно из Царьграда, приводя ко Христу отдельные кочевые орды: так в начале VH-го века перешел в христианство вождь племени оногуров, создавших кратковременное государст­венное образование в черноморских степях и получивших от Византии особого епископа. Проникает христианство на север через Кавказский хребет из Грузии, откуда бе­жали в Хазарию христиане, спасаясь от вторжения му­сульман, как об этом свидетельствует грузинское житие св. Або. Распространяется Христова вера и из древних крымских и северо-кавказских епископий, вошедших в со­став хазарского государства, которые, согласно показа­ниям епископов епископий, подчиненных Константино­польскому патриархату, т.н. Нотаций, растут числом и повышаются значением, получая ранг архиепископий.

Один из этих епископов, Нотиция де-Боора, отражает картину максимального напряжения христианизации Хаза­рии в середине ѴІІІ-го века. В этой Нотации готская епископия в Крыму представлена реорганизованной в обширную епархию, с семью подчиненными еписко- пиями, охватывающими всю территорию хазарского госу­

150

дарства. Прибавив к этим 8-ми епископиям четыре преж­них архиепископских кафедры на северо-восточном побе- режьи Черного моря, мы получаем довольно густую сеть церковных организаций, распределенных равномерно в разньіх углах Хазарии: Дорос на готском побережьи Крыма, Херсон в центре греческого побережья, Боспор на Керченском полуострове, Фулы в северной части Крыма, Никопсис в Зихии при устье Кубани, Таматарха на Тамани, Севастополь вблизи Сухума, Гунны на нижнем Дону, Оногуры в восточном Приазовье, Итиль - хазарская столица на нижней Волге, Хвалисы на северо-западном побережьи Каспия и Тарку в южной части Хазарии до Кавказского хребта. Будем ли мы считать эти данные отвечающими исторической действительности, или пред­положим в приведенном перечислении кафедр лишь нео­существленный проект организации обширной хазарской епархии, нельзя не видеть в нем свидетельства о сильном распространении христианства в Хазарии в середине VII- го столетия. Этот факт соответствует исторической обста­новке. Именно середина ѴІІІ-го века была периодом наи­более дружественных византийско-хазарских отношений, обусловленных военным союзом против арабов и закре­пленных браком императора Константина V с хазарской принцессой. Как раз в это время, в Хазарии шла силь­нейшая религиозная борьба за преобладание в госу­дарстве, между представителями христианства, ислама и иудейства, о чем свидетельствуют еврейско-хазарские и арабские источники. Победа осталась за иудейством, победа которого, м. б. представлялась хазарскому царю лучшим средством для обеспечения Хазарии от домини­рующего политического влияния Византии или калифата, в случае, если бы Хазария приняла христианство или ислам. Во всяком случае, готская епархия в Хазарии не осуществилась. Позднейшие Нотиции не упоминают ха­зарских епископий, и св. Иоанн Готфский, прибывший в Дорос в 759 году, являлся лишь епископом Крымской Готфии, а не главой всей хазарской церкви. Но хрис­тианство в Хазарии удержалось и при том не только в

151

древних городах на Черноморьи, но и в центральных областях, где, по словам жития св. Або, во многих горо­дах и селах христиане без помехи служили Христу. Даже в Х-м веке, когда отношения Хазарии и Византии нас­только обострились, что в Хазарии дошло до открытых гонений на христиан, по словам Масули, в хазарской сто­лице христиане имели такое же число своих судей, как евреи и мусульмане, а по словам другого современника, Ибн-Хаукаля, в другой хазарской столице, Семендере на северо-западном Каспии, христиане имели свои церкви рядом с еврейскими синагогами и мусульманскими мечетями. Паннонские жития славянских апостолов сви­детельствуют, что в середине ІХ-го века сам иудейский хазарский двор приглашал из Византии лучших богосло­вов для религиозных диспутов с евреями и мусульма­нами.

Могла ли христианская проповедь из этих христианс­ких центров Хазарии проникать в славянские области, к полянам, северянам и вятичам, которые по летописной традиции, перед приходом в Киев первой варяжской дружины платили хазарам дань „по белой веверице от дыма“, и к радимичам, платившим хазарам дань „по щьлягу“? Ни исторических свидетельств, ни датиро­ванных христианских погребений из этого периода в славянских областях восточной Европы не сохранилось. Но связи этих земель с христианскими центрами, несом­ненно, существовали, а следовательно, было и знакомство с христианством. Мы упоминали уже, что предание о Кие возводит давность связей Киева с Царьградом к леген­дарной древности. С другой стороны, должны были при­ходить в Киев - в то время большой хазарский город Самбат, где находилась усадьба хазарского наместника- пашенга (Пасынге) - купцы греки, готы и армяне из хазарских черноморских городов, а может быть, были и такие, которые оставались в Киеве и на постоянное жительство, пользуясь всеми привилегиями, предос­тавлявшимися христианским купцам в других хазарских городах. Если это было, то могла существовать и хрис­

152

тианская община. Во всяком случае, уже при самом осно­вании русского государства в Киеве жили какие-то люди, ведшие записи о выдающихся событиях того времени: только такого происхождения могли быть те короткие, отрывочные известия, внесенные в Начальную летопись, которые не стоят в связи с главным рассказом. Таковы, например, заметки об убийстве ничем не знаменитого Аскольдова сына, о войне Аскольда и Дира с полочанами или о погребении Дира „за святою Ориною“. На каком языке велись эти записки, и какими буквами, мы не знаем (на греческом, на варяжском, или м. б. по-славянски, армянскими, еврейскими, готскими или руническими бук­вами). Но так или иначе, такие записи должны были существовать, и нельзя не поставить в связь с этим то евангелие и псалтирь „роушькими писмены писано“, которое в 861 году нашел в Херсонесе св. Кирилл во время своей хазарской миссии.

Решающее значение в деле христианизации восточной Европы имел тот могущественный процесс восточной норманской колонизации, который привел к образованию ряда независимых, особых „русских“ княжеств, посте­пенно в течение ІХ-Х века объединившихся в Русское Новгородско-Киевское государство. Когда широкое разви­тие арабской торговли в ѴІІ-ѴІІІ веке распространило сеть своих путей через девственные леса восточной Европы до берегов Балтийского моря и Северного Ледо­витого океана (о чем свидетельствуют клады арабских монет, находимые в этих краях), эта торговля привлекла норманов на реки, ведшие на Волгу и к берегам Каспия, где в хазарских городах создались постоянные междуна­родные ярмарки. Проникая по этим рекам вглубь литовс­ких, славянских и финских земель, варяжские дружины основывали в них свои крепости-фактории, иногда исче­завшие в борьбе с местным населением, а иногда прев­ращавшиеся в центры самостоятельных государственных образований. Когда, в конце ѴІІІ-го века стремление к открытию новых рынков и надежда на возможность гра­бежа богатых и культурных областей привлекли варягов

153

на Черное море, в глазах современников они в то время уже были Русью, живущей в восточной Европе. В 839 году послы народа „Рос“ в Константинополе оказываются „шведского рода“, но своего государя называют хазарским титулом „хакана“. Арабский писатель Ибн-Хордадбех в сочинении, составленном до 846 года, говоря о путешест­виях русских купцов к Черному морю, указывает, что они живут в земле славян. Другие восточные источники ІХ-го века говорят о существовании в восточной Европе трех независимых русских княжеств и описывают какое-то сильное русское-норманское княжество, находящееся вблизи хазарского государства на острове, в котором есть много оснований предполагать Таманский полуостров, ставший впоследствии известным русским Тмутараканс- ким княжеством. В своем стремлении к богатому югу, эта, оседавшая в славянской и финской среде, норманская Русь, приходила в непосредственное соприкосновение с христианством во всех конечных пунктах ее путешествий. В хазарских торговых городах русские купцы подолгу жили бок о бок с христианами, имевшими там свои церкви и своих судей. На Черноморье Русь попадала в исключительно христианскую среду. Естественно, что при постоянности и интенсивности связей этой Руси с христианами она должна была непрерывно христианизи­роваться. Это делает для нас понятным известие Ибн- Хордадбеха, который рассказывает, что, когда русским купцам случается путешествовать иногда с южного берега Каспия на верблюдах в Багдад, „они требуют, чтобы их там считали христианами и платят подать как таковые“.

Два греческих источника из первой половины ІХ-го века - жития св. Георгия Амастридского и св. Стефана Сурожского - описывают чудесное обращение русских пиратских дружин в христианство. Первое житие расска­зывает, что вскоре после смерти св. Георгия, епископа города Амастриды (на малоазиатском берегу Черного мо­ря), который скончался в самом начале IX века, случилось нападение на город варваров - Руси, „народа, как все знают, жесточайшего и дикого, не показывающего ника­

154

ких следов человеколюбия“. Начав грабеж от Босфора, они опустошили все южное побережье Понта и дошли до отечества святого. Разорив город, Руссы проникли в храм и стали раскапывать гроб святого, расчитывая найти там драгоценности, но были поражены полным параличем рук и ног. Пораженный чудом, вождь Руссов стал рас­спрашивать греков о причине этого и, получив ответ о могуществе христианского единого Бога, освободил пленных, принес в жертву воск и елей и заключил с хрис­тианами союз дружбы. „Так один только гроб показал безумие варваров, укротил многие убийства, обратил дичайших волков в кротких ягнят и тех, которые чтили луга и горы, научил почитать Божие и заботиться о хра­мах“. Житие св. Стефана епископа Сурожского, умершего в конце VIII века, описывает грабительский поход рус­ского князя Бравалина (Бравалла - место в Скандинавии, где была знаменитая битва в 770 г.), пришедшего из Нов­города и опустошившего крымское побережье от Корсуня до Керчи. Когда варвары, разграбив Сурож, стали грабить храм и покусились на драгоценности, лежавшие в гробе святого, „в тот час разболеся князь - обратися лице его назад и лежа, источал пену“. Пораженный видением свя­того старца, который ударил его по лицу и грозил изло­мать его тело, князь приказал возвратить все награблен­ное, и просил крестить его, что и выполнил тогдашний сурожский епископ Филарет. Получив исцеление, князь отпустил всех пленных и остался еще неделю в церкви. Дав великий дар св. Стефану, почтив город и горожан, и священников, он ушел во-свояси. Резюмируя итоги боль­шой научной литературы по исследованию всех источни­ков, Н. Д. Полонская, автор прекрасной сводки по вопросу о христианстве на Руси до Владимира (в «Журн. Мин. Нар. Проев.» в 1917 г. IX) заключает, что „в житиях Амас- тридском и Сурожском наука располагает данными о сто­лкновении Руси языческой с христианским миром, отно­сящимися к до-рюриковой или до-аскольдовой поре, дан­ными неясными, но представляющими немалую истори­ческую ценность“.

155

Начало второй половины ІХ-го века в истории визан­тийских отношений с восточной Европой ознаменовалось событием, положившим основание широкому и непреры­вно усиливавшемуся проникновению христианства на Русь. Это была знаменитая осада Царьграда Русью летом 860 года, описанная рядом современных и позднейших источников и приписанная нашей летописью киевским князьям Аскольду и Диру. Современник и свидетель события, патриарх Фотий, в своем окружном послании восточным епископам 866 года сообщает, что нападавшие на Константинополь Руссы, помирившись с греками, всту­пили с ними в союз и кретились. „И настолько разгоре­лась в них верность к вере, что приняли епископа и пастыря и исполняют христианские обычаи с великим усердием“. Константин Порфирородный в истории своего деда Василия Македонского сообщает чудесные обстоя­тельства этого крещения (положение в огонь евангелия, которое осталось невредимым) и приписывает посылку епископа к Руси Василию Македонскому и патриарху Игнатию. Мы не имеем возможности приводить все позд­нейшие варианты этих показаний, ни, тем менее, пересма­тривать очень большую литературу по вопросу об этом „первом крещении Руси“, разбор которой находится в упомянутой статье Н. Д. Полонской и в моей статье, напе­чатанной в сербском журнале «Богословие» за 1929 г. Главные вопросы, связанные с приведенными свидетель­ствами, сводятся к трем. Когда произошло это крещение? Было ли это лишь посылкой проповедника, или основа­нием первой русской епископии? В последнем случае - где эта епископия была основана? Первый и второй вопросы решаются легко. Крещение должно было иметь место между 861 и 867 годами (предположительно в 865- 866, в период соправительства Михаила III и Василия Македонского) и должно рассматриваться как основание русской епископии. Третий же вопрос - о местонахожде­нии этой епископии породил несколько теорий и вызы­вает большую научную полемику.

Наиболее распространенное мнение помещает первого

156

русского епископа в Киеве, откуда, по свидетельству русской летописи, был предпринят поход Аскольда и Дира на Константинополь. Однако это предположение наталкивается на очень сильное возражение - традиция о крещении Аскольда и Дира после их славного похода не могла бы изгладиться в киевской христианской общине. Раз летописец монах, пользовавшийся каждым поводом для проявления своего религиозного настроения, не упо­минает о крещении Руси после похода 860 года, очевидно этот факт происходил не в Киеве. Известно, что летопи­сец для своего сообщения о походе 860 г. не имел ника­ких местных источников, и весь рассказ целиком заимст­вовал из хроники Амартола, ошибочно датировал его 866 годом, и отнес к правлению Аскольда и Дира. Поэтому Голубинский предположил, что нападение на Царьград 860 г. было предпринято не киевской, а черноморской Русью, для которой и была основана епископия в Матра- хе-Тмутаракании. Близко к Голубинскому стоит Россей- кин, видевший в упомянутом Фотием епископе одного из греческих епископов на Черноморье, под юрисдикцию которого патриарх мог передать новоустроенную русскую церковь. Предлагались и сводные гипотезы: ходила на Царьград и приняла крещение Киевская Русь, но кроме Киевской епископии существовала и вторая - в Тмутара­кани (Грушевский); нападала на Царьград и получила епископа Тмутараканская Русь, однако и в Киеве в то время могли быть христиане, благодаря сношениям с Тмутараканью (Пархоменко). Но какую бы из этих гипо­тез мы ни приняли, факт основания епископии в одном из больших русских центров должен был иметь выда­ющееся значение в процессе христианизации восточной Европы. Это значение определяется рядом обстоятельств, из которых три имеют первенствующую важность.

Во-первых, это событие совпало с моментом образова­ния в басейне Ильменя, Волхова и Днепра нового госу­дарственного организма - Новгородско-Киевской Руси, которая под властью варяжской династии Рюриковичей в течение ста лет объединила все славянские племена вос­

157

точной Европы. Как раз во второй половине ІХ-го века варяжские дружины с севера проникли в среднее Придне­провье и, оттеснив хазар к востоку, повернули торговую магистраль России в сторону Византии.

Во-вторых, именно в это время Византия находилась в периоде чрезвычайного подъема всех своих творческих сил. Утрата восточных областей, занятых арабами; обра­зование в северной части Балкан самостоятельных славянских государств; создание на западе империи Карла Великого, ставившего своей задачей осущестление все­мирного Августинова Божьего Града и распространение политического влияния объединенного германского мира и христианского просвещения среди Западных и Южных Славян; миродержавные претензии римского престола, получившего в лице великого папы Николая I выдающе­гося идеолога универсальной власти наследников св. Петра, - все это поставило перед Восточным Римом реальную опасность превратиться в маленькое греческое государство. Приходилось быстро и точно определить границы политического влияния обеих империй и сферы их церковного и политического влияния; выяснить и пересмотреть духовное богатство, которым располагала в то время Византия; порвав связи с Западом, охранить от его влияния восточный мир и возрожденным блеском своей цивилизации привлечь к себе молодые народы северо-востока и объединить их под своей властью в цер­ковном и культурном, а если можно, то и в политическом единстве. Возрожденной Византии удалось осуществить все эти задачи. Исключительные требования жизни родили исключительные личности для их выполнения. В период наибольшего напряжения этого вопроса, в сере­дине ІХ-го века, в Византии являются гигантские фигуры новых людей творческого духа, широких горизонтов и великой энергии; кесарь Варда, император Василий Маке­донянин, патриарх Фотий и святые Солунские братья. Крещение Руси Фотием и посылка к ним епископа были одним из моментов в широком, планомерном миссионерс­ком движении, должествовавшем вовлечь в культурный

158

район Византии молодые народы северо-востока и прежде всего, Славянство.

В-третьих, это событие совпало с началом просвети­тельской деятельности славянских апостолов. Мы не при­нимаем гипотезы Ламанского, который считает хазарскую миссию св. Кирилла - миссией к славянской Киевской Руси, и в епископе, посланном патриархом Фотием, видит самого св. Кирилла. Но трудно возражать против утверж­дения Ламанского, что такие писатели-стилисты, как Ила- рион, Иаков, Мних, Нестор, Лука Жидята и др., не могли явиться в первый век христианства и что появление их является доказательством длительного существования христианства в Киеве и знакомства местной среды с книжным славянским языком. В конце ІХ-го века и в начале Х-го века, благодаря трудам учеников св. Кирилла и Мефодия, на Балканах возникла богатая славянская литература, и нужно предполагать, что отсюда славянские книги и славянские священники проникали на Восток - в Киев и другие русские центры, где варяжские завоеватели чрезвычайно быстро сливались с окружающей славянской средой. Этот факт быстрой ассимиляции инородного эле­мента со славянским населением засвидетельствован летописью уже для эпохи Олега, который в 882 году пошел на юг с войском, состоявшим из варягов, чюди, словен, мери и кривичей, при чем, по занятии Киева „беша у него Варязи и Словени и прочи, прозвашася Русью“. Правда, и наличие заимствованных норманских слов в русском языке, и норманские имена русских послов в договорах Олега и Игоря с греками, и „русские“ имена днепровских порогов у Порфирородного с очевидностью указывают, что варяги в России не сразу забывали свой язык, но с другой стороны, несомненно, эти варяги уже в первом поколении должны были говорить по-славянски. Во всяком случае, необходимо подчеркнуть, что в лето­писи нет намеков на какие-нибудь стремления варягов к сохранению своих особых норманских традиций в проти­вовес славянским. Если иногда первые князья защищают язычество, то защищаемые в летописи называются сла-

159

вянские, а не норманские боги. Поэтому, соглашаясь с исследователями, признававшими, что первые киевские христиане были из варягов („мнози бо беша Варязи хрис- тияне“), нужно считать, что и среди них христианство распространялось преимущественно на славянском языке, чем только и можно объяснить полное отсутствие в Рос­сии варяжских христианских памятников. Наоборот, как на то указывал еще Иловайский, вся наша древняя пись­менность - договоры, летописи, богослужебные книги - славянские.

Относительно эпохи Олега летопись не содержит данных о распространении христианства. Договор с гре­ками 911 г. не упоминает о христианах. Но с другой сто­роны нет и указаний на отрицательное отношение вещего князя к христианству. Напротив, налаженные мирные отношения с Царьградом заставляют предполагать, что Олег относился терпимо к христианам. Поэтому нам представляется вероятной догадка Ламанского, что Олег пользовался услугами грамотных христиан, записывавших его славные деяния и участвовавших в составлении дого­вора. Может быть уже в то время существовала в Киеве церковь св. Ильи, которая упомянута в договоре Игоря. По мнению Халанского, любопытную традицию о симпа­тиях Олега к христианству сохранил славянский перевод Паралипоменона Зонары, утверждающий, что первое крещение Руси и чудо с евангелием произошли „при Ользе“, т.е. при Олеге.

Договор Руси с греками 944 года свидетельствует, что христиане в Киеве при Игоре представляли уже много­численную и влиятельную среду. В этом отношении чрез­вычайно характерен тот факт, что русские христиане выступают не только как равноправный элемент, но стоят в договоре на первом месте. Так, в конце договора опре­деляется, что если бы кто-нибудь со стороны Руси осме­лился нарушить договор, то „елико их крещение приняли суть, пусть примут наказание от Бога Вседержителя и осуждение на погибель в сей век и в будущий, а нек­рещеные чтобы не имели помощи ни от Бога ни от

160

Перуна, чтобы щиты их не защищали, и пусть погибнут от мечей своих, от стрел и от другого оружия своего, и чтоб были они рабами в сей век и в будущий“. Точно так же христиане стоят на первом месте в статье о беглом: „если беглеца не найдут, пусть присягают наши хрис­тиане русские по вере своей, а нехристиане - по закону своему“. Наконец, заключительные слова договора указы­вают, что среди представителей Руси, заключавших дого­вор, христиане стояли на первом месте: „А мы, сколько нас есть крещеных, клялись церковью святого Ильи в соборной церкви, при честном кресте и писании сем, кля­лись беречь все, что тут написано, и ничего не нарушить. А кто нарушит это с нашей стороны, князь ли или кто другой, крещеный или некрещеный, - чтобы не имели они помощи от Бога, чтобы был тот рабом в сей век и в будущий. И пусть будет заклан своим оружием. А некре­щеная Русь пусть полагает щиты свои и мечи... и иное оружие и пусть клянется беречь все, про что написано в договоре этом, от Игоря, от всех бояр и от страны Русской“. К тому летописец прибавляет, что русские послы вернулись в Киев вместе с греческими послами, которые должны были присутствовать при торжест­венной присяге князя и бояр на договор. „На другой день позвал Игорь послов и пришел на холм, где стоял Перун, и положил оружие свое, щиты и золото, и присягнул Игорь и люди его, сколько было поганой Руси. А креще­ная Русь присягала в церкви святого Ильи, что над ручьем. Это была соборная церковь, так как многие Варяги были христианами“.

Я позволил себе целиком привести эти четыре цитаты из договора 944 года, представляющие драгоценный мате­риал для истории христианства на Руси. Из них мы видим, сколь многочисленны и влиятельны должны были быть христиане в Киеве при Игоре; что им поруча­лась дипломатическая задача составления междуна­родных договоров; что в данном случае говорится не о христианах в Киеве вообще, но о христианах из высшего круга - княжеских дружинниках, чья присяга считалась

161

необходимой помимо присяги самого великого князя и его языческой дружины; что эти многочисленные влия­тельные христиане были варягами; и наконец, что эти варяги перевели греческий договор не на варяжский, а на славянский язык. Последнее обстоятельство отнимает большую долю интереса от спора, кем была построена упоминаемая здесь церковь св. Ильи: варягами, готами, греками или даже хазарами. В середине Х-го века она была Киевской соборной церковью, где, очевидно, богос­лужение велось на славянском языке. Не останавливаясь на спорных вопросах о местонахождении этой церкви и на значении эпитета „соборная“, упомянем лишь, что ряд ученых понимают это слово как „приходская“ и заклю­чает отсюда, что упоминание „приходской“ церкви указы­вает, что существовали церкви и не-приходские, т.е. домовые. Однако, утверждая факт широкого распростра­нения христианства при Игоре, мы не видим оснований для предположения Голубинского, Приселкова и несколь­ких других исследователей, якобы сам Игорь был в душе христианином. Источники для этого не дают никаких данных и, наоборот, подчеркивают его верность язычес­ким традициям.

Первым государем-христианином в Киеве была св. кня­гиня Ольга, „как денница перед солнцем и как заря пред светом“, по выражению летописца, явившаяся предвест­ницей христианства на Руси. У нас нет никаких данных полагать, якобы она была внутренней христианкой уже при Игоре (Приселков), или что приняла крещение еще до брака (арх. Леонид). Наоборот, тризна на гробе мужа и страшная месть Древлянам противоречат ее христианству в то время и оправдывают характеристику Ламанского, видевшего в Ольге хитрую и коварную норманку с нер­вами Брунгильды, лишь впоследствии, вероятно под влиянием киевских христиан, осознавшую свои злодей­ства и крестившуюся. Летопись не раскрывает перед нами душевного переворота, происшедшего в этой женщине „мудрейшей всех человек“. Но с другой стороны, нет оснований считать принятие христианства Ольгой и ре­

162

зультатом чистого политического расчета. Если даже при ее сыне языческий элемент был сильнее христианского, тем менее можно приписывать христианам решающий вес для предшествовавшей эпохи. В религиозном созна­нии современников, Ольга явилась „немощным сосудом женским“, который Господь благоизволил „просвещения начатки сотворити... в посрамление мужей жестоко­сердых“.

По свидетельству летописи, Ольга приняла хрис­тианство в Константинополе в 955 году, причем вос­приемником был сам император Константин Порфироге- нит, а крестил патриарх. Приведенная дата не точна. Книга о церемониях византийского двора описывает два приема императором русской княгини Ольги: в среду 9 сентября и в воскресение 18 ноября. Эти числа согласовы­ваются с днями в 957 году. Первое описание представляет нам торжественные приемы Ольги и ее свиты в большом зале Магнавры и в зале Юстиниана Ринотмета и интим­ного приема в среде царской семьи во внутренних покоях, где „княгиня беседовала с царем о чем желала“; называет покои, отведенные княгине для отдыха, - роскошный, украшенный мозаиками Кенургий; передает ритуал тор­жественного пира в зале Юстиниана, где обедала княгиня в среде царской семьи, а в Золотой палате, где обедала свита Ольги с ее племянником; перечисляет состав рус­ского посольства - 108 человек, не считая людей Святос­лава,число которых не указано, и приводит суммы денежных подарков каждому члену посольства, предс­тавлявших (как это показал Айналов в своем исследова­нии о приемах русских князей в Царьграде), „месячное“ содержание русских в Константинополе, согласно догово­рам Олега и Игоря. В числе свиты упомянут здесь и священник Григорий, присутствие которого было бы трудно объяснимо, если бы княгиня была язычницей.

Другое описание говорит об обеде, в честь княгини, причем император обедал с посольством в Золотой палате, а Ольга с императрицей и царской семьей - в рос­кошном Пентакувуклии св. Павла. При этом снова пере­

163

числяются дары, в меньшем размере, выданные княгине и 106 членам ее свиты. Однако в этих сообщениях нигде нет упоминаний о принятии Ольгой крещения в Царь- граде.

Поэтому ряд ученых заподозрил правильность лето­писной традиции и предположил, что княгиня Ольга кре­стилась в Киеве до поездки в Византию (по мнению Пар­хоменко, после поездки), с чем якобы согласуются слова Иакова Мниха, что Ольга прожила христианкой 15 лет, а умерла в 969 году. Приведенный аргумент не может иметь никакого значения, так как, во-первых, Иаков Мних не был современником Ольги, во-вторых, он не притязал дать точную хронологию, а в-третьих, сама летописная хронология не вполне точна. Неупоминание Константи­ном Порфирородным крещения Ольги также не может служить аргументом, так как Книга о церемониях явля­ется придворным уставом, который не имел никаких оснований говорить о крещении русской княгини. С другой же стороны, имеются свидетельства, подтверж­дающие летописное известие о крещении в Царьграде. Во-первых, о крещении Ольги в Царьграде и о получении богатых даров, говорил тот не сохранившийся источник Х-го века, которым для эпохи Константина Порфирород­ного воспользовался писатель середины ХІ-го века, Иоанн Скилица, сообщающий, что княгиня Ольга прие­зжала в Царьград и крещеная показала щедрость святым церквам, и одаренная императором, возвратилась домой. Точность этого показания подтверждается словами архие­пископа Новгородского Антония, видевшего в ризнице царьградской церкви св. Софии „блюдо велико злато Ольги русской, когда взяла дань, ходивши Царюгороду“, украшенное жемчугом и имевшее в середине изображе­ние Иисуса Христа на драгоценном камне, употребляв­шееся во время церковных служб. Об этом блюде упоми­нает и Книга о церемониях, указывая, что во время обеда княгине было поднесено золотое блюдо, украшенное дра­гоценными камнями, с 500 милиарисиями. Кроме этой византийской традиции Х-го века, о крещении Ольги в

164

Царьграде свидетельствует и современный источник: про­должатель хроники Регинона, повторенный другими хро­нистами.

Это показание чрезвычайно интересно. В нем рассказы­вается о приходе к императору Оттону в 958 году послов от русской княгини Елены, незадолго до того крести­вшейся в Константинополе при императоре Романе, и просившей прислать на Русь епископа для распростране­ния Христовой веры среди язычников; о поездке в Рос­сию епископа Адальберта и его возвращении в 961 году ввиду того, что русские его обманули: спутники его были перебиты, а сам он насилу убежал. Научная критика приз­нает это известие безусловно истинным и расходится только в толковании причин, побудивших княгиню Ольгу обратиться к западной церкви с просьбой о присылке епископа.

Позднейшие источники говорят о трудах св. княгини по распространению христианства на Руси. Черноризец Иаков утверждает, что по возвращении из Царьграда Ольга „требища сокруши“. По словам Степной книги „Ольга обтекала грады и веси по всей земле Русской, про­поведуя евангелие, яко истинная ученица Христа и сорев­нительница апостолов“, тогда „многие, дивясь о глаголех ея, их же николиже прежде слышаша, любезно прини­мали от уст ея слово Божие и крестились“. Иоакимовская летопись приписывает Ольге построение храма св. Софии в Киеве; по традиции, ею построены храмы Благовеще­ния в Витебске и св. Троицы в Пскове. С другой стороны, летопись не говорит о распространении христианства при Ольге, а в одном месте замечает, что она держала пресви­тера втайне. Поэтому ряд ученых - Голубинский, Ило­вайский, Грушевский, Пархоменко и др. считают креще­ние Ольги личным делом и в „сокрушении идолов“ видят уничтожение идолов лишь во внутренних покоях Ольги. Вероятно, истина стоит посредине: в Царьграде Ольга выступает как „гегемон и архонтисса“ (в оглавлении ко второй книге Устава о церемониях); у Оттона руские послы говорят от ее имени. Но после ухода от дел прав­

165

ления, при Святославе, христианство должно было стать личным делом старой княгини. Впрочем, и тогда Ольга не скрывала своей веры: похоронили ее как христианку - „Заповедала Ольга не творити тризны над собою, бе бо имущи презвутер, сей похорони блаженную Ольгу“.

О положении христианства при Святославе летопись почти ничего не сообщает, кроме его отказа на убежде­ния матери о перемене веры и указания, что „аще бо кто хотяше волею креститися, не броняху, но ругахуся тому“. Трудно из этих слов делать вывод о серьезной языческой реакции, или, наоборот, о покровительственном отноше­нии власти к христианам. И все же, трудно не согласиться с Малышевским и Приселковым. что походы в христианс­кую Болгарию должны были содействовать распростране­нию христианства на Руси, а, вероятно, содействовало этому, как полагает Пархоменко, и завоевание восточного Черноморья. Повидимому, христианство распространя­лось и при сыне Святослава, Ярополке, о расположении которого к христианству сохранилось несколько туман­ных, но очень любопытных свидетельств. Иоакимовская летопись говорит о нем: „бе муж кроткий и милостивый ко всем, любяще христиан; и аще сам не крестился народа ради, то никому не претяше“. Другие источники, наиболее подробно исследованные Коробко и в послед­нее время Баумгартеном, говорят о сношениях Ярополка с западною церковью. Кведлинбургская хроника рассказы­вает о приходе к Оттону послов Ярополка в 973 году. Компилятор хроники Адемара передает о крещении Руси западными миссионерами, в связи с чем приводит извес­тие в житии св. Ромуальда (написано 1040) о крещении Руси. На Руси также сохранилась традиция о связи Яро­полка с Западом: Никоновская летопись говорит о при­ходе в Киев папских послов в 979 году (м.б. дата не точна). О том, что западная церковь интересовалась в то время вопросом христианизации Руси, свидетельствует и грамота папы Иоанна XIII чешскому государю Болеславу II об открытии второй епископии и второго женского монастыря в Чехии - там упомянуты болгарские и рус­

166

ские христиане. Нет основания сомневаться в справедли­вости этих известий о связях Руси с Западом при Яро- полке. С одной стороны, они стоят в полном соответст­вии с тем широким миссионерским движением, которое западная церковь вела в северо-восточной Европе во второй половине Х-го века. После крещения Чехии, при Оттоне I интенсивно распространяется христианство среди балтийских славян, где основан целый ряд епис- копий: в Ольденбурге в 942, в Гавельберге в 948, в Брани- боре в 949, и наконец - епископия в Магдебурге в 968 году. В 966 году крестился польский князь Мешко, и с разрешения императора основал епископию в Познани. В 973 году основана Пражская епископия в Чехии. В то же время распространяется христианство в Венгрии, где в 985 году крестился князь Гейза. В 974 г. крестился в Дании Гаральд Синезуб, в 966 году Олаф Тригвесон норвежский, в 1008 - Олаф III шведский. Трудно предположить, чтобы сильное Русское государство могло остаться вне интере­сов и попечения западной церкви, столь планомерно тру­дившейся над собиранием всех европейских народов в единый Град Божий под верховной властью Римского престола. С другой стороны, после смерти Святослава наступил заметный отрыв Руси от Византии, при чем это объясняется не только внешними препятствиями - пече­нежской опасностью, все реальное значение которой показала Руси смерть князя-богатыря на днепровских порогах - но и внутренними причинами, явившимися следствием балканских походов Святослава. Византия не могла забыть угроз русского князя изгнать греков в Малую Азию. Антивизантийские элементы в Болгарии, примкнувшие к Святославу, должны были стараться внушить русским неприязненное отношение к „льстивым“ грекам, стремившимся к порабощению славянства. В осо­бенности это настроение должно было подняться на Руси, когда после падения болгарского царства в 972 году и обращения его в византийскую провинцию, некоторые болгарские книжники ушли на Русь, спасаясь от чужезем­ного ига. Этот приток болгарского просвещения наряду с

167

местными христианскими элементами и западными мис­сионерами, явился третьим фактором христианизации Руси при Ярополке. По мнению Голубинского, не погиб­ни Ярополк так рано, - вероятно он, а не св. Владимир, стал бы крестителем Руси. Во всяком случае, традиция о христианских симпатиях Ярополка в Киеве сохранилась. Ярослав Мудрый в 1044 году вырыл кости Ярополка и его брата Олега, окрестил их и положил в церкви Богоро­дицы.

Вопрос о языческой реакции при Владимире вызвал раз­личные толкования. По гипотезе Полонской, прекрасной статьей которой по вопросу о христианстве до Владимира мы в настоящем обзоре много раз пользовались, эта реак­ция явилась результатом победы варяжско-дружинного языческого элемента над земской христианской партией, получившей перед тем временное преобладание. Мы не находим в источниках подтверждения этой концепции, подводящей под религиозную борьбу на Руси националь­но-социальный фундамент. Наоборот, как известно, жерт­вами этой реакции явились христианские мученики варяги. Если нужно в данном вопросе принимать во вни­мание национальный фактор, то не вероятнее ли предпо­ложить обратное: что в противовес партии, склонявшейся к влиянию иноземного западного элемента, Владимир опирался на славянские языческие круги - ведь воздвиг­нуты были идолы не норманских, а славянских богов. Не естественнее ли поставить языческую реакцию на Руси в связь с той могущественной волной языческой реакции, которая именно в это время разлилась по землям балтийс­ких Славян, когда там, после гибели Оттона II в Италии в 983 году, были растерзаны все немецкие священники, разорены все церкви и уничтожены все следы хрис­тианства, и с анархией, явившейся в конце Х-го века в Чехии после первых христианских князей объедини­телей... Вероятно, эта борьба с влиянием Запада, вместе с воспоминаниями о войне Владимира на Востоке с мусуль­манами - камскими болгарами и с традицией о преодоле­нии еврейско-хазарского влияния в Тмутаракани, создали

168

канву для легенды о испытании вер, если это, действи­тельно, легенда.

НАША СТРАНАО РГАН РУССКОЙ

М ОН АРХИ ЧЕСКОЙ МЫСЛИ еженедельная национальная газета

основанная в 1948 году И. Л. Солоневичем

Издатель М. В. Киреев. Редактирует редакционная коллегия.

Неподкупная, свободная от партийных или групповых влияний, потому что не зависит ни от каких и ничьих субсидий.

Незыблемо стоящая на трех исконных русских китах „За Веру, Царя и Отечество".

Непосредственно связанная с молодыми единомышленниками от­туда, верящими в возрождение Самодержавия, как единственное спасение от любого партийного рабства.

Документально разоблачающая подвохи, происки и ложь врагов России и православной Церкви; врагов их прошлого, настоящего и будущего.

Дающая оценку мировым событиям, прошедшим и нынешним, в свете российских народных интересов.

Объединяющая на своих страницах талантливых публицистов, вы­дающихся знатоков литературы, экономики, истории, политики и военной науки.

У газеты нет других хозяев, кроме самих читателей.

Цена номера газеты, посылаемой воздушной почтой 0,80 ам. долл.

Почтовые переводы и чеки посылать:

Miguel Kireeff Monroe 3579-11

1430 Buenos Aires, Argentina

169

Михаил Мондич

«СМЕРШ»1945 год. Советская армия „освобождает“ Европу. За нею следует СМЕРШ - «Смерть Шпионам», органи­зация НКВД, специально созданная для истребле­ния «врагов народа». В Закарпатской Руси, на этом клочке русской земли, принадлежавшем к довоенной Чехословакии, в СМЕРШ в качестве переводчика забирают местного паренька, автора этой книжки. Мондич умеет правдиво и просто рас­сказывать. Его описание службы в СМЕРШе, своих переживаний во время этой службы и побега читается с неослабевающим интересом. Записки Мондича - небольшой, но яркий отрывок, как бы луч света, внезапно освещающий читателю страш­ную правду о насаждении сталинщины в странах Восточной Европы. Сейчас, через 40 лет, минувшая война становится постепенно историей. Сталин умер, НКВД и СМЕРШ переименованы. Но дух угнетения и насилия жив, и книжка Михаила Мон­дича (опубликованная в первом издании под псевдо­нимом Синевирского) нужна не меньше, чем в то смутное время, когда она была опубликована впервые.

1984, 2-е изд., 216 стр. 26 нем. марок

Заказы направлять:Possev-Verlag, Flurscheideweg 15, D-6230 Frankfurt/M. 80

170

Свящ. Моисей Тарасевич

Церковь как объединяющее начало(XII век и наше время)*

„Русский народ весь в Православии и его идее“ по опре­делению Ф. М. Достоевского. Но, к сожалению, нашлись „безумцы, восставшие на Бога, захватили власть на нашей родине и упорно и яростно стараются вырвать из души народной веру в Распятого. В этой борьбе они ни перед чем не останавливаются. Ложь, обман, насилие, тюрьма, мучительство, казни - все средства хороши. Но их нена­висть и зло обращаются против них во славу Непобеди­мого.

Множится и крепнет воинсто Христово в России. Знаем, - кровь праведников омоет грехи русского народа и воспрянет св. Русь к новой славной жизни. Рассеется страшный дурман, которым безбожники так искусно отра­вляют русский народ. Но для этого должен быть раскрыт их обман. Борцы за душу России должны уметь опроверг­нуть лживые утверждения безбожников, пользуясь бесс­порными данными. Они должны уметь использовать та­кие доказательства, которые в состоянии и по форме, и по содержанию оказать должное воздействие на слушателя. Бесполезно в борьбе с умелой безбожной пропагандой отговариваться общими фразами. Нужно иметь возмож­ность привести факты, имена и цитаты. Но нужно также уметь перейти в наступление, указав, во что обошелся русскому народу противохристианский опыт марксистов.“

Таким предисловием снабжен сборник „Свет Истин­ный“, изданный в Женеве в 1938 году. Но и теперь, нака­нуне 1000-летия крещения нашего народа, выше сказан­ное не потеряло своей актуальности.

* Доклад на 9-ом съезде русской православной обещественности США.

171

Итак, перейдем к краткому изложению положения нашего государства в XII веке и в наше время и роли Церкви, как объединяющего начала тогда и в наши дни.

У Ярослава Мудрого было несколько сыновей, которым он роздал города в управление. Так вся Русь была разде­лена на несколько самостоятельных княжеств-уделов и впоследствии все более и более раздроблялась между потомками Ярослава. Главным или великим князем счи­тался Киевский; остальные назывались удельными или младшими. По родовому обычаю, киевский престол при­надлежал старшему в роде; от отца он должен был пере­ходить не к сыну, а к брату, по порядку старшинства. Это время разделенности, раздробления русской земли на уделы, называется удельным периодом. Он продолжался более 400-х лет.

Такое состояние было ущербным для Руси. Князья часто спорили и воевали друг с другом, разоряли города, убивали людей, разрушали благосостояние народное. И инородные враги нападали на русскую землю, грабили и жгли то, что оставалось после княжеских междоусобий.

При Ярославе Мудром был основан Киево-Печерский монастырь, ставший рассадником религиозно-нравствен­ного просвещения на Руси. В первые полтора века удель­ного периода личными качествами и великими заслугами перед родиной особенно прославился князь Владимир Мономах (1113-1125). На заливных лугах под Любечем впервые собрались (1097 г.) целыми таборами князья со своими боярами и дружинами - старшие от всех колен Ярослава - и „сидели на одном ковре под старшинством великого князя Святополка“. Лозунгом съезда были слова Владимира Мономаха: „Будем жить в мире, станем еди­ным сердцем и единым умом блюсти русскую землю“. Единогласное решение по распределению между собой земель князья подтвердили крестным целованием, а в заключение положили: „если после того, кто на кого вос­станет, то будет на него крест честной, и вся Земля Рус­ская“. Но съезд не умирил страстей: едва он кончился, как содеялось страшное злодеяние. Волынский князь Давид,

172

недовольный решением съезда, ослепил галицкого князя Василька, за что на очередном съезде был осужден. Общекняжеская солидарность, хоть с трудом, сработала. Наступил внутренний мир.

Особенно важной была борьба с половцами. Дейст­венной могла быть лишь одна мера: смелая и глубокая превентивная война. На княжеском съезде под Киевом, в Дулебе, Владимир Мономах, хотя и не без труда, поднял князей против общего врага. Половцы были разбиты и загнаны далеко за Дон.

Владимиру Мономаху было 60 лет когда освободился Киевский стол. Он колебался, занимать ли его, но в Киеве начались грозные народные волнения, которые кончились лишь с прибытием Владимира. Сохранив за собою черниговскую „отчину“, Владимир сел в Киеве, не вызвав ни с чьей стороны протестов. Вот что писал лето­писец о кончине Владимира Мономаха (19 мая 1125 г.): „Преставился благоверный князь, христолюбивый и бла­гочестивый великий князь всея Руси Владимир Мономах, который просветил Русскую Землю, как солнце испуская лучи; весть о нем прошла по всем странам. Больше всего он был страшен „поганым“, был он братолюбец, нищелю- бец и добрый страдалец за Землю Русскую... Святители, сожалея, плакали по святом и добром князе; весь народ и все люди по нем плакали, словно дети по отце или по матери, плакали по нем и сыновья его.“

Моральный облик Владимира Мономаха встает во весь рост в знаменитом Поучении его. Как правильно отмечал Погодин, отзывы о нем не звучат общими местами, а ри­суют черты индивидуальные. Мы знаем, что стоя в церк­ви и слушая пение, „не мог он удержать слез и молился со слезами; что строго соблюдал посты и даже на пирах сохранял умеренность; среди общего объедения и пьянст­ва ограничивался малым вкушением и малой водою, де­лая, однако, вид, что со всеми ест и пьет; что с чрезвы­чайной щедростью творил милостыню обеими руками, истощая свою казну“.

После кончины Владимира Мономаха великим князем

173

стал его сын Мстислав Великий, причисленный нашей Церковью к лику святых. Сменивший Мстислава брат его Ярополк лично пользовался и уважением, и любовью. О нем говорили, что он „благоверного князя корень, благо­верная отрасль“. Но, „с Ярополка, - говорит Погодин, - собственно начинается смятение в древней Руси“.

В это время Церковь заняла руководящее положение в Древней Руси. Храм был центром жизни, как личной, так и общественной. Когда говорят о „Святой Руси“, этим не отрицают темных и грешных сторон русской жизни, а подчеркивают лишь наличие идеала святости, усвоенного народом для оценки личной, общественной и государст­венной жизни. Святость - блаженный удел избранных. Святыми становились лучшие люди Руси, подвигом доб­рым, стяжавшие венец святости - отшельники и воины, варяги и славяне, мужи и жены, святители и князья, аскеты и мученики. За этими святыми идет Русь, как за своими вождями. Роль Церкви в общественной и полити­ческой жизни древней Руси была плодотворно-опреде­ляющей.

Церковь установила на Руси христианскую форму брака и стремилась всячески упорядочить семейные отношения. Первые христианские князья передали в ведение Церкви не только суд по делам о проступках или преступлениях против религии и нравственности, но и суд по вопросам касающимся семейного права. Не восставая прямо и кате­горически против рабства вообще, Церковь, однако, стре­милась к смягчению грубых форм рабства, призывала гос­под к милосердию и состраданию к рабам, признавала грехом „мучительства“ рабов или обременение их непо­сильной работой. Проповедуя христианскую идею братст­ва всех людей, как чад единого Небесного Отца, Церковь призывала господина видеть в лице раба живую челове­ческую душу, а не бессловесный и безответный рабочий скот.

Восставая против обычая кровной мести, Церковь, вместе с носителями светской власти, стремилась кодифи­цировать юридические нормы и установить соответствие

174

наказания с характером и мотивами преступлений. С самого возникновения своего, Церковь стала институтом социального обеспечения для наиболее слабых и беспо­мощных элементов общества. В области государственно­политической Церковь стремилась поднять значение кня­жеской власти и придать ей в глазах как самих носителей власти, так и подвластного населения не только более возвышенный политический характер, но и более высо­кое религиозно-моральное обоснование. Князь должен не только защищать землю от внешних врагов, но должен заботиться об установлении внутреннего общественного порядка, должен осуществлять правосудие, защищать обиженных и слабых, карать преступников. Типом такого князя в общественном сознании древней Руси становится Владимир Святой и его знаменитый правнук Владимир Мономах. Следует отметить, что с самого возникновения христианства на Руси князья призывали к себе на совет в различных государственных делах, наиболее видных и авторитетных представителей духовенства - епископов и игуменов.

Во время княжеских раздоров и междоусобий духо­венство стремилось, нередко с успехом, примирить ссо­рившихся князей и предотвратить назревавшее столкно­вение. Так, древне-русское духовенство, возвышаясь над светским обществом своим религиозно-нравственным авторитетом, своими идеалами более справедливой и упорядоченной общественной жизни, своею образован­ностью, не замыкаясь в обособленную касту, стоящую в стороне от интересов мирской жизни, пребывало в дея­тельном единении и плодотворном сотрудничестве со светским обществом и его правительственной властью. При великом князе Владимире Мономахе состоялось вто­рое перенесение мощей святых князей страстотерпцев Бориса и Глеба из Вышгорода в Киев, от которых, как сказано в житии: „Исцеления и чудеса продолжались в изобилии“.

Владимир Мономах был весьма просвещенный госу­дарь. Он знал несколько языков, говорил по-гречески и

175

написал „Поучение“ своим детям. В этом сочинении он описывает свою жизнь и учит детей как должен жить и поступать христианский князь. Во-первых, говорит он, нужно иметь в сердце страх Божий; уважать епископов и священников; во-вторых, не гордиться своим саном, почи­тать старших, держать свое слово, защищать невинных, помогать вдовам и сиротам, за всем следить самому. В течение XII в., преимущественно с половины века, усили­вается тяга к монашескому житию; открываются новые обители. К концу века в Киеве их было - 13; в Переяс­лавле - 4; в Чернигове - 4; в Смоленске - 5; в Новгороде до 20 монастырей, а по всему пространству новгородских владений более 30.

XII век - это время бурного расцвета удельных кня­жеств и прежде всего их столиц и центров таких городов как Владимир, Суздаль, Смоленск, Полоцк, Галич. Надеж­ным показателем этого процесса является архитектура: именно во второй половине XII в. создается ряд выда­ющихся памятников зодчества. Это - церковь Бориса и Глеба в Смоленске (построена в 114546 гг.), Преображен­ский собор в Переяславле-Залесском (1152-57 гг.), собор Спасо-Ефросиньевского монастыря в Полоцке (около 1159 г.), Успенский собор во Владимире (1158-60 гг.), церковь Покрова на Нерли (1165 г.), собор Михаила Архангела в Смоленске (1191-94 гг.), церковь Рождества Богородицы во Владимире (1192-95 гг.), Дмитриевский собор во Влади­мире (1193-97 гг.) и т.д.

Здесь упомянуты только некоторые памятники древ­него зодчества XII в. (при этом сохранившиеся до нашего времени). Не названы храмы Киева и Новгорода и других городов. Но и неполный перечень свидетельствует об интенсивном развитии культуры и искусства на западе и северо-востоке Руси. „Христианство сделалось господст­вующей религией потому, что господствующий класс и народ были предрасположены к принятию новой веры. Если бы тут заинтересованы были только единицы, тогда принятие христианства правительством в общегосударст­

176

венном масштабе сделалось бы невозможным“, - говорит Б. Греков.

Из факта принятия христианства в качестве господст­вующей религии вытекает много важных последствий. Во-первых, как религия, общепринятая в Европе, она сблизила Киевское государство еще больше с последней. Во-вторых, церковная организация, которую взяли на себя греки, заняла весьма определенное место в истории киевского общества и стала новым и сильным орудием воздействия на массы в целях дальнейшего их подчине­ния государственной власти. В-третьих, христианская Церковь подняла значение княжеской власти в Киеве на большую высоту и упрочила связь между частями госу­дарства. В-четвертых, византийская Церковь, приобщая Русь к византийской культуре, способствовала поднятию культуры в нашей стране. А „где культура, там и вера, а где вера, там и религия“ (Спекторский).

С принятием христианства приходит на Русь и образо­вание. Монастыри становятся рассадниками просвещения. Первое оригинальное произведение русской литературы X века „Речь философа“, переводный сборник Киевской Руси „Пчела“, содержащий изречения христианских и античных писателей. В 1086 г. открывается первая школа для девочек инокиней Анной при св. Андреевском мо­настыре, а в Киево-Печерском монастыре больница была построена раньше каменной церкви.

Чисто русские таланты литературного слова появились уже при Ярославе. Проповеди епископа Илариона (XI в.) и Кирилла Туровского (XII в.) или пастырское послание знаменитого новгородского епископа Луки Жидяты (пер­вого на Руси епископа русского по крови), до нас дошед­шие, ясно говорят о той высоте культуры, на которую поднялись в это время слои общества, имевшие возмож­ность учиться. Кроме религиозно-нравственного служения русскому народу, наши древние монастыри относились с большим вниманием и к горьким житейским нуждам мирского человека.

177

Из истории Печерского монастыря мы знаем трога­тельные примеры милосердного участия его лучших братий к страданиям бедного человека. Преп. Феодосий без слез не мог видеть нищего и убогого. Для всех обез­доленных судьбой он устроил при монастыре богадель­ню, на которую тратил десятую часть монастырских дохо­дов, не взирая на ропот братии, которой он напоминал в своих поучениях, что сами они пользуются благотвори­тельностью от мирян и что платить миру должны не одной только молитвой, но и милостыней.

Христианство не берет на себя задачи устроить спра­ведливую и счастливую жизнь на земле, но, воздействуя на совесть христиан, оно побуждает их к установлению более гуманных отношений, вменяет в долг каждому заботиться не только о себе, но и о других, - и таким образом является наиболее существенным элементом общественного прогресса.

„Церковь создала единство Русской Земли“, - сказал А. С. Хомяков. Это произошло прежде всего в форме внешней: церковная иерархия объединяла Русскую Землю независимо от политического ее раздробления и вопреки ему. Что бы ни делалось на Руси, она оставалась Россией - единым и неделимым митрополичьим округом Констан­тинопольского патриархата. Единство церковной органи­зации было внешним выражением глубокой внутренней связи. „Церковное богослужение воспитывало в массе чувство единства. Новгородец в Суздали, черниговец в Полоцке слышал в церкви тот же язык, как у себя дома, видел те же обряды. О русском единстве постоянно напо­минала церковная проповедь. Княже, - говорит митропо­лит Никифор в 1194 году враждующим князьям, мы прис­тавлены от Бога к Русской Земле востягивать вас от кро­вопролития“.

Общий облик „Св. Руси“ прекрасно изображен митро­политом Антонием (Храповицким): „Приложи ухо к род­ной земле, русский человек, что она говорит тебе? От пра­ведной княгини Ольги, от равноапостольного Владимира и до дней Серафима Саровского и до дня настоящего, и

178

на будущие века все мудрые вожди народа моего думают и говорят одно, так ответит тебе земля... Во время разо­бщенности, несогласия и вражды между удельными кня­зьями, только одна Церковь как скала среди водоворота перекрещивающихся течений, призывает к единству“. О роли Церкви хорошо сказал В. О. Ключевский: „Не ломая прямо закоренелых привычек и предрассудков, Церковь исподволь прививала туземному быту новые понятия и отношения, перевоспитывала умы и нравы, приготовляя их к восприятию новых норм“. Это сказано о роли Церкви на заре русской истории, но таковыми ее методы воздействия остаются и до сих пор. Как в деле личного спасения все совершается свободным подвигом человека, так и в сфере человеческих отношений, по мысли Церкви, только то и ценно, что идет от доброй воли и свободы, а не от принуждения, ни тем более от насилия. Правосла­вие и до сих пор проповедует словом и примером, как следует жалеть женщину. Заботы преподобного Сера­фима Саровского, старца Амвросия Оптинского, св. пра­ведника о. Иоанна Кронштадтского о построении женских монастырей, где могли бы найти приют и утешение, уставшие от горестной жизни женщины, - общеизвестны.

Словом, все лучшее у нас от православной веры нашей, а „вне Православия русский народ дрянь“, - по словам Ф. М. Достоевского. Церковно-христианский характер носило у нас искусство: зодчество означало храмосозда- ние, живопись - иконопись, музыка - церковное пение, ораторское искусство - церковную проповедь. Храм Божий был центром жизни, как личной, так и общест­венной и так продолжалось веками. Православие и Россия это для нас - священная неразрывная двоица. Правосла­вие могло обойтись без России. Но обратное соотноше­ние, по слову проф. Карташева, исключено. России нет без Православия. Мыслимо исторически, что Россия могла стать и мусульманской, и буддийской. Но это была бы какая-то иная Россия, с другой душой, с другой исто­рией. Равно, если бы Россия была действительно навсегда переделана, например, нынешними интернационалиста-

179

ми-марксистами, душу „Святой Руси“ заменила бы атеис­тическая душа, она перестала бы по-существу быть Рос­сией. И как тут не вспомнить Ф. М. Достоевского, утверж­давшего, что „русский и православный - синоним“, а „зло,- по его словам, - происходит от искажения человеком Божественной Истины“. А так как современные безбож­ники настойчиво подрывают основу нашей культуры, они тем самым совершают антинародное, злое дело, ибо „религиозность есть живая первооснова истинной куль­туры“ (И. А. Ильин). Киев в XII веке представлял собой большой культурный центр, где строились новые здания (храмы и монастыри), писались литературные произведе­ния, создавался замечательный летописный свод 1198 г., объединивший десяток летописей отдельных княжеств. Киев не управлял больше русскими землями, но сохранил величественность „порфироносной вдовы“. Общеизвест­но, что нет лучшей, мудрейшей и тончайшей системы Церкви и государства, как именно в Православии. Правос­лавное учение о „симфонии“ их. Церковь во все века с неутомимостью внедряла в сознание своей паствы идею братской любви к ближнему - особенно к сироте, вдо­вице, пришельцу, обездоленному; любви не словом и языком, но делом и истиною (Иоан. 3, 17-178). Богатых она учила смотреть на богатство не как на собственность неотъемлемую, а как на нечто, данное во временное поль­зование. Она не требовала насильственного отчуждения имуществ и равномерного распределения их между все­ми. Она сама владела имуществом и людьми, но здесь она всегда старалась показать пример надлежащего отно­шения к земным благам. Например, в русских монастырях за годы благополучия скапливались и деньги, и хлеб. Зато во время общей нужды монастырская казна и житни­цы истощались до последней полушки и последнего зерна.

Христианский взгляд на труд выразился и в русских пословицах: „Труд человека кормит, а лень портит“, „лень- мать всех пороков“ и т. д. Церковь имеет постоянную миссию перед мирской властью: она должна стоять подле

180

государства, вдохновлять правительствующих на „добрые дела“, следить за выполнением Божьего задания; а если власть отклоняется от него, становится „страшной не для злых дел, а для добрых“, Церковь обязана напомнить ей о ее священном долге, бесстрашно возвещая слова Исти­ны и Правды Христовой. Русская история в лице Влади­мира Мономаха имеет превосходный образ христианского князя, взращенного Церковью, соблюдающего ее заветы не в одной только частной жизни, но и на государствен­ном посту.

Но с умножением удельных князей умножались раз­доры и борьба между ними.Редко проходил год, о кото­ром бы не сказала летопись: „бысть сеча зла“. И все же при всей напряженности духа времени, при всем влиянии оставшегося язычества на нравы, искренность была укра­шением первых христиан-русских. Она не давала злу вре­мени - духу вражды, глубоко нисходить в сердца многих: скоро забывались обиды, иногда кровавые. Брань с вра­гами князья и войско начинали и оканчивали не иначе, как молитвою к Богу. Вообще же, отправляясь на войну приготовлялись исповедью и Св. причастием. Летописец повествует, что в 1111 г. в войне с половцами „священ­ники предшествовали войску и пели тропари и кондаки Креста честного и канон Св. Богородицы“. Вступая в самую брань воины „целовали друг друга; возведши очи свои на небо, призывали Бога вышнего“. И опять наде­жда христианская была прославлена: „Бог вышний возре на иноплеменники с гневом, падаху пред хрестьяны“. Сами пленники говорили русским: „како можем битися с вами? А другие ездяху верху вас в кружьи светле и страшни, иже помогаху вам“. Русские воздали сердечную хвалу Богу. Князь Мстислав Изяславич в 1152 г. в день именин своих дал свободу всем пленным. Христианская любовь к бедным, инокам и служителям храма была гос­подствующей добродетелью первых русских христиан. В летописи очень часто встречается отзыв о князьях того времени: „милостив бяше паче меры, тем и не щадяще именья своего, раздавая требующим...“ Особенно перед

181

смертью князья считали за правило раздавать имение свое слугам своим, бедным, больным, храмам и монасты­рям (архиепископ Филарет). Благочестие в народе подде­рживалось примером князей. Пусть они нередко грешили, но они и каялись; то были грехи воли, а не грехи ума. Еще Н. В. Гоголь, рассуждая об умственных способностях человека, писал: „Ум не есть высшая в нас способность; но она приобретается не иначе, как победой над стра­стями... Но и разум не дает полной возможности человеку стремиться вперед. Есть высшая еще способность; имя ей - мудрость, и ее может дать нам один Христос“. И вот, „на наших глазах и на виду истории совершается прев­ращение образованных людей и целых классов - в зверей там, где христианская вера забывается. Христианство - это великая пара крыльев, необходимая для того, чтобы поднять человека выше его самого, выше его пресмы­кающейся жизни и его ограниченных кругозоров. Всегда и повсюду, в течение 19-ти веков, - как скоро эти крылья слабеют или их разбивают, общественная нравственность понижается“ (Ипполит Тэн). Чужебесие, отход от веры умных, но не мудрых, многих русских людей и привел к ужасам богоборческой власти. „Мудрому свойственно упорядочивать все“ (св. Фома Аквином). А тут просмо­трели, что „русская вера, русское Православие - единст­венная народа нашего святыня; в ней его идеал, вся правда и цель жизни“, писал Ф. М. Достоевский; и затем со всей убийственностью утверждал, что: „Гибель народу без слова Божия“. А его старший современник - А. С. Хо­мяков выразил свое отношение ко Христу Спасителю и Его учению в следующих словах: „Все ложь, что вне Его Завета, и все то правда, что Христос“. И эту истину хорошо усвоили не только наши далекие предки, но и все величайшие умы и гении России; для них вера православ­ная оставалась главной Святыней.

А теперь очень кратко остановимся на положении нашей Церкви накануне революции и катастрофы русской культуры и государственности. С внешней стороны кар­тина представлялась в таком виде: насчитывалось 130

182

миллионов верующих. Иерархия Церкви состояла из трех митрополитов, 13 архиепископов, 130 епископов. Клир состоял из 56.000 священников, 22.000 диаконов. Церковь имела ИЗО монастырей, в которых находилось более ста тысяч монашествующей братии и сестер. Было четыре духовных академии и 57 семинарий, сотни духовных училищ - мужских и женских. Русская богословская лите­ратура, освободившись от западных влияний, вышла на самостоятельный путь и была ведущей в православном мире.’Церковь была богата; богатела и Россия. Вот, что сказал президент США Тафт, приветствуя русскую прави­тельственную делегацию в 1912 году: „Ваш Император своими рабочими законами значительно опередил весь демократический мир“. Где же тут отсталость России? В ризницах храмов и монастырей хранились исключи­тельные ценности. Были громадные библиотеки старопе­чатных книг и рукописей. На весь православный мир сияли Александро-Невская, Троицко-Сергиевская и Кие­во-Печерская Лавры. Таковы были результаты дела св. кн. Владимира. Таковы были плоды русского благочестия. Положение Православной Церкви в России было тако­вым, каковым оно вообще бывает в нормальное время. Церковь росла, подавляющая масса народа оставалась внутри церковной ограды, и Церковь по-прежнему была главным стержнем духовной жизни народа. „Революция была срывом в духовную пропасть, религиозным оскуде­нием, патриотическим и нравственным омрачением русской народной души“, по словам И. А. Ильина; а митрополит Антоний (Храповицкий) прямо говорил, что „интеллигенция сделала русскую революцию“. Ока­завшиеся, по попущению Божию, у руля правления враги Св. Церкви и народа ополчились со страшной яростью на веру и Церковь, и к началу Второй мировой войны в пре­делах нашего отечества не оставалось ни одного монас­тыря, ни одной богословской школы и на всем огромном пространстве России было открыто всего лишь 500 церквей, включая кладбищенские храмы и часовни. Но, благодарение Богу, лютым врагам, несмотря на все их

183

усилия - террор, внесение расколов, антирелигиозную пропаганду - не удалось уничтожить веру, потому что вера и Церковь нужны народу. Люди вошли в себя, чтобы из собственной глубины восходить к Богу. Открытие церквей и избрание патриарха во время Второй мировой войны было победой креста Господня и произошло это не благодаря, а вопреки воли гонителей нашей веры и Церкви, по словам блаженного митрополита Анастасия. А что касается страданий, то они - по словам святителя Феофана Затворника, - знак не отвержения, а милости. Миллионы мучеников, убиенных за веру и верность Царю и отечеству - это наша слава. Православная Церковь и православное духовенство в своем огромном большинст­ве исполнили свой долг и увели народ от коммунизма, т. е. внутренно и идейно противопоставили себя мерт­вящей идеологии, покушающейся на главное сокровище - веру нашу. Св. Церковь, при всех чинимых режимом трудностях, вобрала в свое лоно - пусть только потен­циально - гораздо большее число людей, чем правящая партия и это на 68-м году власти гонителей народного духа. Церковь остается в наше время объединяющим началом, хотя она и лишена элементарных прав в бес­правном атеистическом государстве. К. Н. Леонтьев высказал верную мысль, что „нации сильны своей предан­ностью определенным религиозно-культурным тради­циям, а не голым самоутверждением“. Так, например: „не зная церковной службы, совершенно нельзя понять, что такое русский народ и как он произошел. Если бы унич­тожить церковную службу и разрушить действие ее на душу народную и на быт народный, - Россия немедленно дезорганизовалась бы, пришла в хаос и пала“ (В. Розанов). Сильная русская государственность воспитывалась и росла на основе Православия. В нем исторические корни нашей народной жизни. „Россию Сам Бог строил незримо руками Государей“, - говорит Н. В. Гоголь. „Уважение к минувшему - вот черта отличающая образованность от дикости“, - заметил мудрый А. С. Пушкин. О, как много недомыслия и дикости проявила наша интеллигенция и

184

всем известный „писатель земли русской“. „Русский чело­век, если он в ладу с собственной совестью, необорим“, - пишет Дм. Жуков, живущий в Советском Союзе, а И. Р. Шафаревич прямо говорит: „...если жизнь нашей страны еще не кончена, то возможна она на пути правос­лавия и развития русской национальной традиции“. Итак, Православие, - было „спинным хребтом“ благочестия и культуры в России на протяжении 1000 лет. Оно же объе­диняет преимущественно всех русских вне пределов Рос­сии. Ни одна организация не вобрала в себя не только десятую, но и сотую часть находящихся на свободе рус­ских людей. „Русские люди, получая хорошее образова­ние, оставались совершенно безграмотными, что касается христианства и православия, не подозревая его глубины, его красоты“, - так писала замечательная русская женщина А. Тыркова-Вильямс уже заграницей. До революции она была далеко от Церкви. „Религиозное невежество было критерием образованности“, по меткому слову И. А. Ильина. Только раз, кажется мне, оголтелый критик Писарев сказал глубокую правду: „Мы безумные дровосеки, которые подпиливают тот сук, на котором сами же сидят. Ну и, конечно, когда кончим свою работу, первые и полетим с ним вместе“. Интересен тут не полу­безумный Писарев, не его метания и нападки, а то, что его печатали, читали, за ним шли, им гордились, у него учились жить и действовать. И только после революции и разрушения, осквернения и поругания наших святынь многие образованные люди потянулись к Церкви. И один из них, кажется, о. Сергий Булгаков, сказал, что „в России сейчас по-настоящему культурно лишь то, что по-нас­тоящему церковно“, а поэт-мученик Осип Мандельштам в том же духе писал: „теперь всякий культурный человек - христианин“. Приведем еще слова Ф. М. Достоевского, которые он вложил в уста старца Зосимы. „Для того, чтобы произошло возрождение, народ должен встретить атеиста и побороть его и станет тогда едина Православ­ная Русь“. Достоевский любил повторять, что „...человек изменится не от внешних причин, а не иначе, как от пере­

185

мены нравственной“. Вспомним и данный А. С. Пуш­киным - через молодого Гринева - незабываемый завет русскому народу: „Молодой человек, если записки мои попадут в твои руки, вспомни, что лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от улучшения общественных нравов без всяких насильственных потря­сений“.

Будем же помнить, что „Церковь - самое дорогое, что есть для нас на земле, - мост к небу“ (о. Павел Фло­ренский) и стараться жить так, чтобы наша жизнь опре­делялась заповедями Божиими, только тогда наша молит­ва будет действенной и восходить к Небу, а не стелиться по земле. „Блажен, кто крепко словом правит и держит мысль на привязи свою“ (А. С. Пушкин). И еще: не забу­дем, что „...у кого нет народа, у того нет и Бога!“ А поэ­тому будем ежедневно молиться о многострадальном рус­ском народе нашем - все еще пребывающем на Голгофе - и верить в возрождение России как православного Царства. И при этом помнить слова старца Зосимы: „...неверующий деятель у нас в России ничего не сделает, даже будь он искренен сердцем, а умом гениален“.

Краткой молитвой, принятой и рекомендуемой Собо­ром Епископов Русской Православной Церкви Заграницей о спасении России, я позволю закончить свое выступле­ние.

Господи, Иисусе Христе, Боже наш, прости беззакония наши. Молитвами Пречистыя Твоя Матери спаси страж- дущия российския люди от ига безбожной власти. Аминь.

186

С А М И З Д А Т

Ф. С в е т о в

К у ш е т к а Пьера Эмманюэля

Разговор я продумал дорогой: минут пятнадцать тропой между сугробами и вдоль железнодорожных путей, час на электричке (курил в тамбуре, глядел и не видел летевшие навстречу поселки), еще пятнадцать минут метро, а там автобусом минут двадцать - экспресс. Можно продумать разговор, если не отвлекаться на себя.

Но приходилось и отвлекаться: это ж не просто - выковырял занозу и забыл, или вот за день до того, как кинулся к поезду, рубил доски, кончились дрова, весна скоро, а мороз по утрам жмет, поторопился, не обулся толком, в старых разбитых башмаках, оступился и пропо­рол ногу гвоздем - что говорить, ступить больно, а нет там ничего, прошагаемся! Тут другое было, оно во мне сидело, как тут не отвлекаться на себя, когда не просто ж рядом, а вместе прожили лет, может десять-пятнадцать. Ну так уж преувеличивать тоже едва ли стоит, не то чтоб не-разлей-вода, но близко, время такое несло нас и волна, вроде, общая, успевай, отмахивайся. Но это разные вещи - один ты или нет, когда берега не видно, а сил хоть и много, страшновато, потому знаешь - дна под тобой давно нет. А когда рядом кто-то отфыркивается, то отста­нет, то обойдет, ну веселей, спокойней - дотянем, не пос­ледняя зима на волка.

187

Я его заметил давно, когда и знакомы не были. Ну, зна­комы, само собой: „Здравствуй, Володя!“ - „Привет, при­вет“. Какое ж это знакомство, эдак вся наша будущая литература в приятелях. Но он не такой был, другой - а какой? Не понимал долго, да и не очень тянуло: насто­рожен, сдержан, как пружина скрученная, худой, острый, как нож - темна вода, чтоб разглядеть, надо остано­виться, а времени нет - все начиналось, летело, мимо, мимо...

И вот вижу: сидит на диване в редакции, в руках вер­стка из „Юности“ - повесть, ишь ты, а я и не знал, кро­пает, думал, невесть что, надо ж, думаю, никакой радости, злой, бешеный, что-то они у него вырезали. Ого, думаю, этот сможет... Он сам нашел меня спустя несколь­ко лет, был оскорблен, страдал, не принимала элита, уста­навливающая у нас право на свободомыслие - что ни де­лал, он для них все равно чужой, темная вода, и тут я что-то стал понимать: страха нет, смелость безоглядная и вписаться во что-то, пусть и заманчивое, обещающее успех нет никакого желания, другая страсть жжет и гло­жет, она повыше, а то, что она пострашней ни ему, ни мне тогда б и в голову не залетело.

Кто ж теперь уплыл, а кто отстал, да хотя бы и ко дну - разве в том дело, об этом и говорить не стоит, само собой: выпили, закусили, погалдели, расцеловались - прощай! Тут и думать нечего, два часа на дорогу - зачем?

Катилось время, летело - и мы в нем, за ним, поспевай, обрастали как снежный ком - чем обрастали? Тут раз­ница, научись-ка отличать внешнее от внутреннего, да и внешнее всегда ли плохо, пожалуй что всегда, а внутрен­нее всегда ли хорошо - едва ли.

Поздняя осень, мокрый снег, темнеет рано, дрова трещат в печке, веселая бестолковщина, больше ждать не будем - за стол!.. И тут дверь настежь - входит: сдержан, но что-то распирает, не может не улыбаться и - книга на стол. Вот она первая, и сразу немецкий перевод - С е м ь д н е й т в о р е н и я ! Как вчера это было: за окном уже темно, мы за столом, нас мало, но мы вместе, и вот уже

188

плоды реальные - сдвинулось, теперь не удержать!А последние год-два виделись часто, уже Москва,

центр, все маршруты мимо, не обойдешь, что ни день - звонок в дверь, собака лает: сегодня веселый, завтра оза­боченный, еще через день зол на весь белый свет. „Ну, брат, ты и красив, откуда?“ Вешает роскошную шапку, бросает поверх шикарный шарф: „За мученичество, могли б и пощедрей...“ Шутка она, конечно, не лучшего разбора, но кто из нас по-хорошему к месту остроумен, тут важно что прикрывает такого рода шутка - смущение, нелов­кость, стыд или уверенность в правоте собственной жизни...

Сидим через стол. „Чайку?“ - спрашиваю. „Так и будешь ждать неведомо чего, - усмехается, - в сундук складывать рукописи - задавят. Послушай, что пишет мой доверенный, - вытаскивает конверт из кармана: - На вашей последней книге (речь шла о «Прощании из ниот­куда») истечение даров Святого Духа...“

Молчу. Пудель мусолит под столом роскошную шапку, еще через день сжует шикарный шарф. „Так как же - едешь?“ - спрашивает. „Нет, не поеду“. - „Там дело, - говорит, - а тут будешь рублики сшибать?“ - „Дело здесь“, - говорю.

И вот уже совсем недавно, за месяц, что ли, до сего дня - влетает и шапку не снял (или пуделя остерегается): „Ну теперь-то они меня исключат, пусть попробуют не исключить, я им все высказал. Но если он меня теперь не защитит...“ - „Кто?“ - спрашиваю. „А. И. - говорит, - если он и в этот раз промолчит...“

Промолчал, разумеется. И тогда он ему отписал, не знаю, не читал, но что-то возмущенное и, надо думать, несуразное - от чего защищать, если сам напросился? Как ни странно, А. И. ответил (новоисключенный показывал письмо, важничал): „мне и в голову не пришло, что Вас так взволнует исключение из этого говенного СП, исклю­чили - и к чести...“

Поздно ночью услышал по радио: получил разрешение, едет. В телефонной будке темно, наощупь набираю

189

номер, снег метет в разбитое стекло, пудель жмется к ногам. „Все? - спрашиваю. - Когда?“ - „Дней через десять“. - „Когда ты будешь один?“ - „Я утром всегда один. Приезжай“.

Автобус взвыл, вильнул на наледи и отъехал. Безра­достный район, самый бездарный в Москве - Бескудники, скучный, скулы воротит. Шагаю между пятиэтажных домов, сколько раз, и всегда плутаю, как медные пятаки - отличи-ка. Грязная лестница, пятый этаж, последний, замка нет, давно сорван, а на двери медная табличка: «Владимир Емельянович Максимов». Открываю: тихо, чисто, один, сидит на диване, перед ним столик - бутылка джина, большая, кекс, кофейник.

— Садись, - говорит, - выпьешь?— А ты?Не отвечает. Налил себе кофе, мне джин в рюмку.— С тоником?— Нет, - говорю, - стоит ли привыкать. Будь здоров.Молчим.— Когда? - спрашиваю.— Заладил, - говорит, - когда! Да я бы сейчас улетел,

мне все эти сборы... Встал - и нет меня здесь.— Слушай, - говорю, - я два часа ехал, все пытался

понять - что это? Навсегда ведь. Ты понимаешь?— Дальше, - говорит.— Они все там пропадали, - говорю, - разные люди. И

ненависть кормила, и надежда успокаивала - но ведь все!..

— Уж не Бунин ли, Нобелевский лауреат?— Да, конечно, - сбиваюсь я, - Бунин.— Вот так, - говорит он, встает и принимается ходить

по комнате.Передо мной бутылка, кофейник, нарезанный кекс, а он

за моей спиной стучит каблуками.— Погоди, - говорю, - дай мне сказать. Пусть Бунин.

Была и Цветаева, мало ли кто. Я не о том. Сейчас все не так. У тебя книги, деньги, дело, а я в тебя верю. С этим все будет хорошо. Месяц будет хорошо - что ты, когда

190

нам такое увидеть, и два месяца, а, может, полгода, только рот разевай. Я о том, что будет после, когда острота пройдет и ты вспомнишь д в о р п о с р е д и н е б а , а он будет здесь без тебя - все тот же двор. И всех, кто в нем - только без тебя. Когда поймешь, что он остался здесь, а ты там, что ты все, что хотел делаешь, и все как задумал, может, даже лучше, удачливей - но ты там, а мы здесь.

Он стучал каблуками за моей спиной, я налил себе еще рюмку и выпил.

— Я не затем приехал, чтоб тебя уговаривать, - продо­лжал я, - все решено, не сегодня и не вчера. Я о том, что все пропадали и ты пропадешь, но есть выход, путь... Пятнадцать минут до станции, час в электричке, и еще почти час до тебя: мне показалось, я понял...

Мне мешало, что он ходит за моей спиной и я его не вижу, говорю стене перед собой, а повернуться и крутить головой за ним туда-сюда не хотел.

— Понимаешь, - сказал я, - нам открыли, подарили неведомо почему и неизвестно за что - ну что с нами было бы, когда б не это? Ты вспомни нас десять лет назад и наших друзей-приятелей сегодня, а мне не забыть твое венчание, тебя в церкви и то, что мы искали, пута­лись, не знали где искать и что, как слепые щенята, и так бы просадили всю жизнь незнамо на что - оно откры­лось, там в церкви не только мы были вместе - сколько нас, десять, ну тридцать человек, но со всей страной и с миллионами тех, что ушли в землю, затоптали...

— Погоди, - я испугался, что он меня прервет, - пони­маешь, улетишь навсегда - тебя здесь не будет, а двор останется и мы в нем посреди неба. Это было б так без­надежно, когда б не было того, что у нас теперь есть, а оно у нас есть, никто и ничто не отнимет - открыли, подарили неведомо почему и за что. В надежде, что пойдет в нас в рост, будет открываться с каждым днем все глубже - разве расстояние, что нас навсегда разделит может с этим хоть что-то поделать? У тебя будет то-то и то-то, хорошо или плохо, да хорошо будет, я верю, сей-

191

час не то, что пятьдесят лет назад, но одно это внешнее никак не способно помочь, спасти от ужаса и распада, от погибели - ты понимаешь? Но там есть церковь, пони­маешь, православная церковь...

Погоди! - заторопился я, мне мешала, угнетала какая-то пустота в комнате, зачем я ему об этом, мне так ясно, не может быть, чтоб и он не знал того же, знает! - Погоди. Мне не идет из головы твое венчание, я, может быть, и в церкви тогда был в пятый раз. Мы пришли к концу обедни, ты был на службе, а потом вошли в пустой храм - помнишь? Было много старых приятелей, один наш с тобой дружок бегал по церкви и спрашивал: „Где Царс­кие врата, где Царские врата?“ Нас было много, но сколько внешних, и я так отчетливо помню: что-то держало за руку, когда хотел перекреститься - страшно, понимаешь? Чего мне было страшно?.. Другой наш с тобой дружок сказал мне потом: „Ты наверное скоро умрешь, ты боишься - зачем тогда ходишь?“ Он-то пришел просто так, посмотреть венчание. Может, я и умру, мы не знаем сроков, но это было счастьем, когда я преодолел тот непонятный страх. Я глядел на тебя, ты стоял под венцом, широко крестился, пели так красиво - какая это прекрасная служба! Таинство... Тайна опусти­лась на нас, окутала нас, мы были в ней, верно? Но не только мы были в ней, нас уже несло это облако, а в нем вся наша несчастная страна и те, кто...

Я повернулся и кивнул головой на книгу, я увидел ее сразу, как вошел, и все время о ней помнил.

— Мы были вместе, мы все и те, что до нас и вокруг нас - вот оно чудо, которым нас одарили, а как его забе­рут, когда оно в нас, навсегда с нами - полнота, которую нам дано ощутить в церкви. И если мы - жизнью, своим делом, любовью - сможем ею проникнуться, а может, Бог даст, выразим - что остальное рядом с этим? Понимаешь, ты будешь в церкви там, это чудо с тобой будет в тебе там, а мы в ней, в нем - здесь, вот мы и вместе, верно? Это так просто, но это единственное, что есть и тогда тебе ничего не страшно: пускай самый невероятный успех

192

- устоишь, пусть самая невероятная беда - выдержишь...Я замолчал, потому что он вдруг перестал ходить за

спиной. Потом он спросил:— Все? Ты закончил свою речь?— Закончил, - сказал я. - Это, конечно, банальность, ты

все знаешь лучше меня. Я хочу, чтоб ты понял, что это, тем не менее, не просто серьезно, но единственное, что есть, если хочешь остаться с нами, со своей землей, во дворе посреди неба.

— Ты знаешь, кто такой Пьер Эмманюэль? - спросил он.

Я повёрнулся к нему: он стоял спиной к окну, лица не разглядеть, темная фигура, а за ним самый бездарный район в Москве.

— Пьер Эмм...— Вот именно, - сказал он, - знаменитый французский

поэт, председатель ПЭН-клуба.— Да? - сказал я, - не знал, что он председатель.Он оторвался от окна и прошагал по комнате, стуча

каблуками.— Он звонил мне вчера по этому вот телефону, - и

положил руку на аппарат на фальшивом камине с обогре­вателем. - Позвонил и сказал, что купил мне кушетку.

— Чего? - спросил я.— Ку-шет-ку, - отчеканил он, - можете, мол, не сомне­

ваться.Кофе я себе еще не успел налить, взял бутылку джина

и наполнил чашку до краев.— Пьер Эманнюэль, - сказал он, сел на диван и посмо­

трел на меня.Что это было: раздражение, растерянность, самозащита,

непосредственность, быть может, простодушие, ирония по отношению ко мне, к себе... Может быть, значит я думал о себе, т о л ь к о о себе: он уезжает, а я остаюсь. Это был наш последний разговор, а я ведь тоже всего лишь человек, слабый человек. Он смотрел с к в о з ь меня, может он видит уже и кушетку, там, в Париже, может председатель ПЭН-клуба сообщил по телефону

193

подробности: „Людовик XV“ или „чаппендейль“...Я выпил чашку джина, сразу налил еще, выпил и взял

кусочек кекса.— Приходи в любой вечер, - сказал он, - каждый вечер

в эту неделю у меня тут... Когда захочешь, - и включил тут же зазвонивший телефон.

„Архипелаг“ лежал возле телефона на фальшивом камине - первое, что бросилось мне в глаза, как вошел, еще не видел до того - большущий том, первое издание, это потом пошли карманные.

— Бери, - сказал он, - потом отдашь тому-то. Я уже прочел.

Я допил джин и плохо помню, как спустился по лест­нице. Было еще рано, часов десять-одиннадцать утра. Толстый том „Архипелага“ я зажал подмышкой, под пальто: до автобуса я, может, и дойду, но что будет со мной в автобусе? У перекрестка затормозил пикапчик, за рулем женщина.

— Подвезете до центра?Она открыла дверцу:— Еще, вроде, магазины закрыты - или со свадьбы?— Из ниоткуда, - сказал я, - там всегда есть что...В машине было душно, меня развезло сразу, не помню

о чем мы говорили - может, о французской поэзии, может, о мебели. На Пушкинской, против „России“ я открыл на ходу дверцу и меня вывернуло, локтем я прижимал „Архипелаг“: сейчас она остановится возле милиционера и правильно сделает - не видать „тому-то“ книгу. Я захлопнул дверцу.

— Я тут рядом, в переулке, - сказал я, - довези, ради Христа.

Машина затормозила у моего подъезда.— Не умеешь пить - сиди дома, - повторила она.

194

К ИСТОРИИ р у с с к о й э м и г р а ц и и

Владимир Самарин

НЕУСТАРЕВАЮЩАЯ КНИГА

Собственно, это книга в книге.В 1971 году издательство «Посев» выпустило книгу

Георгия Мейера „У истоков революции“. Это - сборник статей. Почти половину книги занимает статья „«Возрож­дение» и белая идея“. Статья эта могла бы быть издана отдельной книгой.

Георгий Андреевич Мейер (ныне покойный), постоянный сотрудник ежедневной газеты «Возрожде­ние», выходившей в Париже с 1925 до 1940 года, закрытой немцами во время оккупации Парижа, принад­лежал к плеяде литераторов-эмигрантов, которых наши незадачливые либералы называли, с кривой ухмылкой, правыми.

Времена меняются... Что значат теперь слова правый, левый? Слова: „правый, консерватор“ в свободном мире стали синонимами патриотизма, твердости антикоммунис­тических убеждений. Слово „левый“ связано со всем тем, что направлено на разрушение правового государства, общества, разложение морали, нравственности. К левым примыкают либералы.

Еще сто лет назад провидец наш Достоевский писал: „Наш русский либерал прежде всего лакей и только смо­трит, как бы кому сапоги вычистить...“

В то время, о котором пишет Георгий Мейер, наши либералы уже хорошо знали, кому именно нужно чистить сапоги...

195

Георгий Мейер считает, что криком, руганью многого не достигнешь: если дискутировать, то дискуссия нужна обоснованная.

Легко, однако, упрекать других. Труднее сдерживать себя, когда разговор идет о врагах России, открытых и скрытых, рядящихся в либеральные тоги, принимающих благородные позы.

Два раза, на мой взгляд, Георгий Мейер срывается. Первый раз, когда пишет об „Очерках русской культуры“ Милюкова. Второй раз, когда пишет о Михаиле Осоргине. Осоргина называет писателем в пренебрежительных ка­вычках: „писатель“. Кавычки не нужны, потому что был Осоргин настоящим писателем, хотя в публицистике вы­нужден был следовать „линии“ Милюкова.

Что касается этой „линии“, то тут с Георгием Мейером трудно спорить: можно смело говорить о милюковщине - явлении, политически отрицательном. Политическое лицо Милюкова вообще отталкивающее, о чем Георгий Мейер пишет подробно. И тут его нужно понять и не осу­дить.

2

Статья Георгия Мейера „«Возрождение» и белая идея“ интересна и познавательна и потому, что он вскрывает сущность русского либерализма, и потому, что дает кар­тину русской эмиграции до Второй мировой войны, и потому, что останавливается на анализе тех здоровых, патриотических, а вместе с тем антибольшевицких сил, к которым принадлежал сам.

Кончилась героическая эпопея Гражданской войны, остатки белых армий стали расселяться по разным стра­нам. Образовались главные центры русской эмиграции: в Белграде, Праге, Берлине, Париже.

„Первым и самым тяжким ударом для нас, недавних военных участников Белого движения, - пишет Георгий Мейер, - и для всех по духу нам близких людей, было сознание того, что и здесь, в эмиграции, мы не только не

196

избавились от февральских либералов, от революционной непрошенной „элиты“, от самозванных свободолюбивых наставников, но, наоборот, оказались безвозвратно опу­танными и окутанными их неустанным вниманием и нежными заботами.

Тотчас по прибытии на Балканы и во Францию быв­шим солдатам и офицерам Белой армии пришлось нани­маться на тяжелую работу по фабрикам и заводам, прев­ращаться в слесарей, в маляров, в столяров, плотников, шоферов, лакеев, в гармонистов, танцоров и балалаечни­ков, а после дневного или ночного труда почитывать в часы отдыха «Общее дело» Бурцева, «Последние ново­сти» Милюкова, «Дни» Керенского, «Руль» Гессена и марксистские «Современные записки» Петлина, Вишняка и Фондаминского.

«Общее дело» Бурцева скоро закрылось. По мнению Георгия Мейера, не столько из-за отсутствия средств, сколько по причине недостатка энергии у престарелого революционера.

Зато «Последние новости», избавившись от единствен­ного серьезного конкурента, окрепли в финансовом отношении, приобрели новых подписчиков.

Бывшие участники Белого движения, в подавляющем большинстве своем, люди консервативных взглядов, па­триоты исторической России, как пишет Георгий Мейер, „с недоверием относились к крайне правым организа­циям“: не могли простить им „выжидательной тактики, которой они придерживались в ходе Гражданской вой­ны“.

Что же касается левой печати, то белая эмиграция ее ненавидела. Но выбора не было... Не зная иностранных языков, вынуждены были читать русские газеты, вообще тянулись к родному слову.

„Кляня немилосердную судьбу, - пишет Г еоргий Мейер, - бывшие участники Гражданской войны, за неи­мением выбора, приступили к чтению милюковской газе­ты, а расчетливые издатели «Последних новостей» спо­койно выжидали действия всесильной привычки, по уве­

197

рению поэта, дарованной нам свыше, взамен недосягае­мого счастья“.

Скоро выяснилось, что все заграничные русские учреж­дения - посольства, консульства, все их денежные суммы были в руках ставленников Временного правительства, то есть в руках левых, в руках либералов, относившихся „явно враждебно к консервативно настроенному белому офицерству и крайне подозрительно к эмиграции в целом, в свою очередь от всей души презиравшей воцарившихся над нею февральских лицедеев“.

Даже некоторые православные общины, как пишет Ге­оргий Мейер, „вскоре попали в руки неведомых сооб­ществ, стремившихся, посредством многообразного скры­того воздействия, к политическому перевоспитанию нео­пытной молодежи, к постепенному разложению в ту пору духовно цельного и крепкого эмигрантского ядра“.

Все это относится главным образом к Парижу, где обос­новались враждебные Белому движению силы.

Русские писатели и журналисты, даже консервативных взглядов, вынуждены были сотрудничать в изданиях, чуждых им по духу.

„Деятельность левых интеллигентов, - пишет Георгий Мейер, - немало способствовала разъединению русской эмиграции“. И далее: „Милюковские «Последние ново­сти“ умело углубляли зарубежную рознь, взаимное непо­нимание, и мастерски раздували в событие малейшее по­литическое недоразумение в эмигрантской среде. Уже к началу 1925 года они пустили в ход свой главный козырь, бросили в публику соблазнительный лозунг, оказавшийся весьма живучим и ядовитым: „Да здравствует начавшаяся советская эволюция!“

Назревала необходимость противодействия всему этому.

3

Создание солидного печатного органа не либерального, не примиренческого направления, связано с именем вид­

198

ного эмигранта, армянина по крови, человека русской культуры и духа, А. О. Гукасова, бывшего владельца неф­тяных промыслов в Баку, имевшего деньги за границей.

В начале 1925 года, рассказывает Георгий Мейер, Гука- сов пригласил в Париж из Праги крупного русского поли­тического деятеля и публициста Петра Бернгардовича Струве - для переговоров об издании большой ежедне­вной газеты, которая противостояла бы «Последним ново­стям» и другим либеральным органам. П. Б. Струве и стал во главе новой газеты, хорошо названной «Возрожде­нием». По предложению Гукасова, в подзаголовке значи­лось: „Печатный орган русской национальной мысли“.

С глубоким уважением пишет Георгий Мейер о первом редакторе «Возрождения», дает большую биографическую справку, составленную по его просьбе сыном - Глебом Петровичем, ныне покойным.

Жизнь П. Б. Струве вообще - тема особая, большая.Я остановлюсь коротко на тех этапах его жизни,

которые связаны с его мировоззрением, определившим направление «Возрождения», первый номер которого вы­шел в свет 3 июня 1925 года.

В далеком прошлом марксист, порвавший с этим лжеу­чением окончательно и бесповоротно еще до революции, перед революцией близкий к земцам-либералам, в 1917-18 годах П. Б. Струве тесно сотрудничал с Добровольческой Армией генералов Алексеева и Корнилова. Лето 1918 года провел на полулегальном положении в Москве. В декабре 1918 года покинул Россию, пешком перейдя границу Финляндии.

Некоторое время жил в Париже, затем возвратился на Юг России, к Деникину. После перехода власти к гене­ралу Врангелю назначен был Управляющим сношениями Вооруженных Сил Юга России, то есть стал министром иностранных дел правительства Врангеля.

Затем - эмиграция. Профессорствует в Русском универ­ситете в Праге, издает «Русскую мысль» - сначала в Софии, затем в Праге и Берлине. В период редактирова­ния «Возрождения» (1925-27 гг.) стоит близко к Великому

199

князю Николаю Николаевичу, к генералу А. П. Кутепову. В 1926 году председательствует на Зарубежном Съезде, одним из инициаторов которого он был. Левые на съезде отсутствовали, что дало возможность сделать съезд важ­ным русским антибольшевицким событием.

П. Б. Струве (причины его ухода вопрос особый, в этом очерке лишний), на посту редактора сменил публицист Ю. Ф. Семенов, продолживший линию, намеченную первым редактором, основателем газеты.

Георгий Мейер пишет: „Но перечитывая внимательно страницы «Возрождения», немедленно убеждаешься в том, как живо, остро и реально отображало оно текущую действительность, как крепко срослось оно с культурным историческим и государственным прошлым России, как дальновидно, как умело оно, присматриваясь к движуще­муся противоречивому жизненному потоку, предсказы­вало политические и исторические повороты, решения, изменения и события“.

В 1926 году, подводя годовой итог жизни «Возрожде­ния», сам редактор его писал: „Год в исторической жизни и, в частности, год существования ежедневной газеты - короткий срок. Но в условиях зарубежной России, этого огромного патриотического исхода, совершенного в б о р ь б е , вынужденно и в то же время свободно, год есть большой промежуток времени, и он вдвойне велик для нашего дела, дела влияния на общественное мнение.

За это время наши усилия были направлены на объеди­нение н а ц и о н а л ь н о г о общественного мнения за рубежом“.

Пытался П. Б. Струве найти какие-то общие пути с теми, кто задавал тон в печати до появления «Возрожде­ния», но безуспешно. Тем более, что по свидетельству Георгия Мейера: „Эмигрантские круги, примыкавшие по своим взглядам к «Дням» и к «Последним новостям», Струве считал антинациональными“.

И самому П. Б. Струве, и «Возрождению» были близки круги, группировавшиеся, например, вокруг известного

200

историка С. П. Мельгунова, вообще была близка полити­ческая эмиграция, национально мыслящая.

Среди сотрудников «Возрождения» были крупнейшие русские писатели, философы, публицисты, общественные деятели. Георгий Мейер называет ряд их: писатели И. Шмелев, Б. Зайцев, А. Куприн, И. Сургучев. И. Лукаш, А. Ренников; философ И. А. Ильин; поэт и литературный критик Б. Ходасевич; публицисты А. Салтыков, Ю. Семе­нов, С. Ольденбург, А. Яблоновский и другие.

Философ И. А. Ильин, открытый нам теперь трудами проф. Н. П. Полторацкого, издавшего его большой труд „О монархии“ и другие книги, призывал, как и другие ви­дные сотрудники «Возрождения», отречься раз и навсегда от безбожного, беспочвенного радикализма девятнадцато­го века, „...умевшего критиковать и бунтовать и не умевшего ни государственно властвовать, ни сопротив­ляться злу силою“.

Много внимания уделил Г еоргий Мейер статьям А. А. Салтыкова, содержащим интересные мысли о судь­бах Российской Империи. Имя А. А. Салтыкова мало что говорит нынешнему читателю. Тем важнее познакомить­ся с ним по книге Георгия Мейера.

Я коснулся только небольшой части большой статьи „«Возрождение» и белая идея“. Статью эту следовало бы переиздать отдельной книгой, тем более, что книга „У истоков революции“ стала почти библиографической ред­костью.

А книга эта подлинно неустаревающая, ценная и для нас, современников, и для историков русской эмиграции.

201

ШШІИИІЬНациональная, внепартийная, общественная

демократическая ежедневная газета, издаваемая в городе Сан Франциско, США с августа 1921 года.

Редактор А. А. СоллогубПодписка на 1 год - 60,- долларов, на полгода - 35,- долларов, на 3 месяца - 20,- долларов.

Подписку направлять по адресу:2460 Sutter Street, San Francisco, Ca. 94115

НАШИ ВЕСТИ

Издание Союза Чинов Русского Корпуса

Журнал основан полковником А . И. Рогожиным

Редактор H. Н. Протопопов Казначей А . А . Пустовойтенко

Журнал выходит ежеквартально

Подписка на 1 год 12 ам. долларов

Подписку направлять по адресу:

NASHI VESTI,

Р. О. Box 5741,

Presidio of Monterey, CA 93940, USA

202

Митрополит ФИЛАРЕТ

Двадцать первого ноября по гражданскому, 8-го ноября 1985 года по церковному календарю, то есть в день архис­тратига Божия Михаила и прочих бесплотных сил, скон­чался Первоиерарх Русской Православной Церкви за гра­ницей Митрополит Восточно-Американский и Нью-Йорк­ский ФИЛАРЕТ. Отпевание было совершено в синода­льном соборе иконы Божией Матери „Знамения“ в Нью- Йорке сонмом духовенства во главе с исполняющим обя­занности Председателя Архиерейского Синода Русской Православной Церкви за границей архиепископом Мон­реальским и Канадским ВИТАЛИЕМ. Тело почившего иерарха было предано земле в Свято-Троицком монас­тыре в Джорданвилле в северной части штата Нью-Йорк.

*

Высокопреосвященный митрополит ФИЛАРЕТ, в мир­ской жизни Георгий Николаевич Вознесенский, родился 22 марта 1903 года в Курске, в семье преподавателя Курской духовной гимназии, который вскоре после ро­ждения сына принял сан священника. В 1920 году семье протоиерея Вознесенского удалось бежать за границу - в Маньчжурию, где отец Николай, овдовев принял мона­шество с именем Димитрия и через некоторое время был рукоположен в сан епископа и одновременно назначен ректором Богословского факультета Свято-Владимирского института в Харбине.

203

По пути своего отца пошел и Георгий Вознесенский. Окончив в 1927 году в Харбине Политехнический инсти­тут он поступил на богословские курсы, впоследствии преобразованные в богословский факультет, и по оконча­нии курсов принял в 1931 году монашеский сан с именем Филарета, рукоположен в иеромонахи, а в 1937 году возве­ден в сан архимандрита.

После занятия Харбина советской армией в ответ на предложение принять советское гражданство и „репа­триироваться“ в Советский Союз, архимандрит Филарет отказался это сделать, во всеуслышание заявив, что он не верит в восстановление свободы религии в СССР и вер­нется на родину лишь после того, как ему докажут, что это на самом деле так. Под давлением советской стороны китайские власти (к тому времени, это - уже захватившие в 1949 г. власть китайские коммунисты) предлагают архи­мандриту Филарету покинуть страну и выехать либо в Советский Союз, либо в любую другую страну мира. Однако, архимандриту Филарету удается продержаться в Харбине до 1962 года. Он покидает этот город лишь после отъезда оттуда почти всех русских эмигрантов. Через Гонконг архимандрит Филарет направляется в Австралию где поселилось особенно много русских, ранее живших в Китае. В 1963 г. он был рукоположен в сан епископа Брисбенского.

*

В 1964 году в Нью-Йорке состоялся Архиерейский собор Русской Православной Церкви за границей для прославления праведного отца ИОАННА КРОНШ­ТАДТСКОГО. На этом соборе Председатель собора и Синода, девяностодвухлетний Первоиерарх Русской Пра­вославной Церкви за границей блаженнейший митропо­лит АНАСТАСИЙ заявил, что возраст и состояние здо­ровья заставляют его просить об освобождении от обя­занностей Первоиерарха. Выборы преемника митрополита АНАСТАСИЯ, возглавлявшего свободную часть Русской

204

Его Высокопреосвященство, Высокопреосвященнейший Митрополит Филарет

205

Церкви в течение почти трех десятилетий и проведшего ее через испытания второй мировой войны, осложнила географическая разбросанность, распыление русской эми­грации. Русские, жившие до второй мировой войны в Югославии, а после войны в Западной Европе или пересе­лившиеся в Соединенные Штаты, знали и почитали одних архиереев и желали видеть митрополитом и пер­воиерархом одного из них. Русские из Китая, пересе­лившиеся в Австралию, Бразилию или на Западное побе­режье Соединенных Штатов, в Калифорнию, знали и почитали других архиереев и ожидали, что митрополитом станет один из них.

В этой обстановке выборы нового Первоиерарха дали результат, которого трудно было ожидать и который мало кто предвидел: избранным оказался самый младший - и по рукоположению, и по возрасту - епископ Брисбенский ФИЛАРЕТ, всего два года до того вырвавшийся из-за так называемого „бамбукового занавеса“.

*

Прославление святого праведного отца ИОАННА КРОНШТАДТСКОГО ознаменовало собой начало просвя- тительского служения митрополита ФИЛАРЕТА. За этим первым прославлением, совершенным Русской Церковью за более чем полстолетия, последовала в 1970 г. канониза­ция преподобного ГЕРМАНА АЛЯСКИНСКОГО; в 1978 году - блаженной КСЕНИИ ПЕТЕРБУРГСКОЙ, а в 1981 году - святых новых мучеников и исповедников российс­ких во главе с убиенными и умученными иерархами Русской Церкви митрополитом Киевским ВЛАДИМИРОМ и митрополитами Петроградскими ВЕНИАМИНОМ и ИОСИФОМ, патриархом-исповедником ТИХОНОМ и императором НИКОЛАЕМ ВТОРЫМ и членами его семьи.

В 1974 г. в Свято-Троицком монастыре в Джорданвилле под председательством митрополита ФИЛАРЕТА прошел Третий Всезарубежный собор Русской Православной

206

Церкви за границей. Александр Солженицын обратился к участникам этого собора с письмом-напоминанием о своевременности снятия прещений с сохранивших правос­лавное вероучение и церковную иерархию старообрядцев. Ввиду того, что соответствующее решение было принято еще на Всероссийском соборе в Москве в 1918 году, но не было окончательно зафиксировано и обнародовано из-за разгона Всероссийского собора большевиками осенью 1918 г., Третий Всезарубежный собор завершил начатое московским собором дело и отменил ошибочные реше­ния соборов XVII века, осуждавшие как древние обряды, так и придерживавшихся их „старообрядцев“.

*

Немецкий церковный историк Гернот Зайде в своем капитальном труде „История Русской Православной Церкви за границей от ее основания до настоящего вре­мени“, вышедшем в 1983 году, время возглавления Русской Церкви за границей митрополитом ФИЛАРЕТОМ оценивает так:

„Став в 1964 г. во главе Русской Православной Церкви за границей, митрополит ФИЛАРЕТ принял на себя ответственность за судьбы „церкви в изгнании“, но уже укрепившей вновь свои позиции. Только она одна (из числа церковных образований российского зарубежья), располагая приблизительно 350 приходами, окормляет русских эмигрантов во всех концах (западного) мира. Но в то же самое время возникает вопрос, удастся ли зару­бежной Церкви на веки вечные сохранить свой чисто русский облик. Прекращение официальных сношений с прочими христианскими церквами и вероисповеданиями приводит к тому, что зарубежная Церковь может критиковать действия и линию поведения этих церквей, не считаясь с необходимостью поддержания отношений с ними. Так, например, зарубежная Церковь осуждает обусловленные политикой решения, которые выносит Всемирный Совет Церквей, обличает нежелание

207

западных Церквей возвысить свой голос в защиту Церкви и верующих христиан на Востоке, а сама - ревностно при­держивается традиционных форм Православия. Основная установка Русской Православной Церкви за границей остается консервативно-православной в вопросах веры и неизменно антикоммунистической и непримиримой к советской власти в области общественно-политической. Напоминания и призывы Русской Православной Церкви за границей иногда ставят другие братские церкви в неудоб­ное положение и не всегда нравятся тем или иным прави­тельствам. Но в глазах приверженцев зарубежной Церкви именно это и служит залогом того, что Русская Правос­лавная Церковь за границей и поныне не уклонилась от своего прямого пути. Митрополит ФИЛАРЕТ без всяких отклонений продолжил путь, по которому шли оба его предшественника (блаженнейший митрополит Киевский и Галицкий АНТОНИЙ Храповицкий и блаженнейший митрополит АНАСТАСИЙ Грибановский) и этим сохра­нил прочное единство возглавляемой им Церкви“.

*

Следует упомянуть и о критике деятельности митропо­лита ФИЛАРЕТА. Далеко не все считают правильной самоизоляцию Русской Православной Церкви за границей, то, что доктор Зайде называет „прекращением офи­циальных сношений с прочими христианскими церквами и исповеданиями“. Но в этом - вина не только зару­бежной Церкви, но и тех иных христианских церквей и религиозных объединений, которые предпочитают сно­шениям с Русской Православной Церковью за границей связи с Московской патриархией и в угоду московским связям прекращают общение с русской Церковью за рубежом. Упрекают также Русскую Православную Цер­ковь за границей в чрезмерном консерватизме и даже реакционности. В частности, - раздались в свое время голоса, критиковавшие ее за то, что при прославлении новых мучеников, исповедников и страстотерпцев рос­

208

сийских в число страстотерпцев был включен также и убитый большевиками император Николай второй и члены императорской семьи.

*

Как видел свой архипастырский долг сам митрополит ФИЛАРЕТ, об этом, конечно, ярче всего свидетельствуют его собственные высказывания. Чтобы показать это при­водим одно из редчайших выступлений покойного митро­полита ФИЛАРЕТА в иностранной печати - интервью, которое он дал западногерманскому католическому еженедельнику «Публик». Журнал опубликовал эту беседу с высокопреосвященнейшим митрополитом ФИЛАРЕТОМ во время одного из приездов митрополита в Германию, 30 октября 1970 года.

Корреспондент: Ваше Высокопреосвященство, какова церковно-каноническая основа независимости Русской Православной Церкви, не подчиняющейся Московской патриархии?

Митрополит ФИЛАРЕТ: Предвидя приближение положения, при котором „Высшее Церковное Управле­ние... почему-либо прекратит свою деятельность“, Свя­щенный Синод и Высший Церковный Совет Русской Церкви, по благословению святейшего патриарха ТИХОНА 20 ноября 1920 года особым постановлением вменили в обязанность епископам Русской Церкви, которые сохранят свободу действий, „организацию высшей инстанции Церковной власти для нескольких епархий, находящихся в одинаковых условиях“. Ответст­венность за организацию такой инстанции Постановление от 20 ноября 1920 года возлагало на „старейшего в озна­ченной группе по сану архиерея“.

Постановление 20 ноября 1920 года было в точности исполнено старейшим из оказавшихся тогда за границей 34 епископов Русской Церкви, блаженнейшим митрополи­том Киевским и Галицким АНТОНИЕМ.

209

Постановление предвидело, что положение вещей, тре­бующее подобного решения, „примет характер длитель­ный или даже постоянный“ и обусловило срок действия любых мер и полномочий, проистекающих из Постанов­ления, восстановлением свободной, нормально дейст­вующей центральной церковной власти в России.

Различные запреты и прещения, которым впоследствии подвергла зарубежную организацию Московская патриар­хия, все выносились в условиях несвободы и пленения патриархии и потому не могут отменить церковно-кано­нической основы существования свободной части Русской Церкви за границей - Постановления 20-го ноября 1920 года. Этот документ есть не „предоставление прав“ сво­бодным епископам на самоуправление, а вменение им в обязанность совершенно определенного пути, по кото­рому они при всех обстоятельствах обязаны идти, пока Церковь в самой России не станет свободной и не созовет свободного Поместного Собора, перед которым одним только зарубежная часть Русской Церкви и должна будет отчитаться.

Корреспондент: Какие обстоятельства препятствуют общению зарубежной части Русской Церкви с Московской патриархией?

Митрополит ФИЛАРЕТ: Московская патриархия в ее нынешнем составе образуется из лиц, подобранных атеис­тической властью, абсолютно контролируемых ею и не­свободных.

Главный признак несвободы патриархии тот, что она не только не прославляет бесчисленных новых мучеников Российской Церкви, но даже глумится над их памятью утверждая, что никаких гонений на Церковь в СССР нет и даже никогда не бывало. Это их устами говорит не Цер­ковь, а „лжец и отец лжи“. Общение с ними означало бы общение с ним.

Корреспондент: Наряду с официально признанной цер­ковной организацией в Советском Союзе существуют и группы церковной оппозиции. Чем это вызвано?

Митрополит ФИЛАРЕТ: Причины образования тайных

210

общин „тихоновцев“, „иосифлян“, „Истинно-правос­лавных христиан“ те же, которые препятствуют сво­бодной части Русской Церкви общаться с современными возглавителями патриархии.

Корреспондент: Следует ли ожидать, что Русская Цер­ковь в ближайшие десятилетия попытается претворить этические и моральные целеполагания христианства в общественно-политические требования?

Митрополит ФИЛАРЕТ: Покойный парижский историк Церкви профессор Антон Владимирович Карташев в своей книге „Воссоздание Святой Руси“ выдвинул мысль, что традиционное стремление православного сознания к установлению „симфонии“ между Церковью и государст­вом, в будущем, если государство останется секуляризо­ванным, должно будет искать своего воплощения не в формах взаимоотношений между Церковью и государст­вом, а во взаимодействии Церкви и общественности. Носителями такого взаимодействия, по мысли профессора Карташева, могли бы стать братства православных мирян. Братства, руководимые Церковью, но самостоятельные в своих действиях, не раз уже играли положительную роль в истории России и Русской Церкви.

Православная Церковь инициативу в решении общест­венно-политических вопросов оставляет за мирянами. Начинания мирян, соответствующие духу и учению Церкви, Церковь может благословить и поддержать.

Корреспондент: Римо-Католическая Церковь стремится к братскому диалогу с Русской Православной Церковью. Можно ли рассчитывать, что контакты и сотрудничество выйдут за пределы чисто формальных отношений?

Митрополит ФИЛАРЕТ: То, к чему стемится Православ­ная Церковь, не определяется словом „диалог“, так как диалог обычно воспринимается, как стремление к нахож­дению компромиссов. В духовной области компромиссы не приближают к истине. Мы стремимся к тому, чтобы жить в христианской любви, уважать христианскую душу в каждом крещеном христианине, преодолевать те наши расхождения, которые не относятся к исповеданию веры,

211

а могут рассматриваться, как пережитки исторических недоразумений.

Поспешные действия будь то московские (по полити­ческим причинам), будь то константинопольские (по иным, но возможно, тоже политическим причинам) не способствуют действительному преодолению раскола, которое возможно только по милости и благодати Божией в Духе и Истине.

Корреспондент: Как Вы оцениваете определенные тече­ния в Римо-Католической Церкви, возникшие в связи с изменениями во взаимоотношениях между Церковью и обществом?

Митрополит Филарет: Мы опасаемся погони за мнимой популярностью, видим опасности, проистекающие из при­менения для церковной миссии и проповеди неадекват­ных методов, боимся погони за веком. Церковь - вне вре­мени. Церковь знает, что рая на Земле быть не может, но что Царствие Божие - реальность. Единственная задача Церкви - довести своих чад до этого Царствия.

212

ПИСЬМО В РЕДАКЦИЮ

Я ль в тебя посмею бросить камень?

Совершенно случайно попал в мои руки альманах «Вече» № 17. Название альманаха перенесло мое внима­ние в Древнюю Русь с ее ВЕЧЕВЫМ КОЛОКОЛОМ. В душе загомонил сход, в глазах замелькали дреколья: мон­гольская татарва взмахнула кривой саблей; поляк с литви­ном жгут Москву; швед грозно палит пушками; турок гро­мадой выплывает на бой; француз,... немец... - буде, буде вспоминать тех, кто самодовольно шел грабить и разо­рять Русь, кто надменно сжигал жилища и города рус­ские, кто волок в плен русских детишек и жен, кто обильно лил кровь русскую на Землю Русскую, кто ора­вой врывался в храм, срывал с икон драгоценные оклады, прямо в храме убивал стариков и детей, а жен выволаки­вал в добычу, кто... свалился в собственную яму разбоя и... завопил: „Русифицируют, угнетают, притесняют, обижают...“ Господа! Когда русская кровь хлестала из измученной русской плоти на Русскую Землю от ярости иноземцев, русский человек не вопил, не орал на весь мир, а... стонал, стиснув зубы, стонал и - СЛАВИЛ БОГА ЗА ВСЕ! Славит и сейчас, когда на Русской Земле русских осталось так мало, что не наберешь и 50 000 000, разве только обрящешь кое-что в концлагерях, тюрьмах да пси­хушках, да в лесных трущобах Руси Северной. Хорошо потрудились, господа! Славно!

Поэтому странно воспринимается раздражение П. С. (ФРГ) о оскорбленных 50 000 000 украинцев, природные богатства которых прикрыты сахарно-фруктовыми заво­дами и бережно охраняются мощным ЦК Украины (в РСФСР и ЦК то даже нет - проходной двор!). Странно уже потому, что в число этих 50 000 000 оскорбленных П. С. из ФРГ включает, вероятно, и ватагу. щербицких? Мне знакомы многие славные сыны украинского народа,

213

которые вместили в мужественные сердца всю неприми­римую боль украинской нации, которые оскорбились и возмутились иудами, уничтожающими украинскую само­бытную культуру как и культуры других народов. Многие из этих мужественных украинцев были насильственно лишены возможности отдать последний долг умираю­щим родным и близким. Они не соблазнились в Мордо­вии словами гэбэшника Стеценко, который заходя в зону, неизменно изрекал: „Як поживаюць москали?“ - извлекая из портфеля пачки чая. Ридная мова особенно больно ранила душу этих светлых сынов украинского народа и особенно крепко сжимались их рты с выпавшими от неволи зубами. И, конечно же, эти мученики вычленяли себя из ватаги щербицких и, физически не могли причис­лить эту ватагу к 50 000 000, ибо их любовь к Украине есть выше насилия и преступлений.

Смешна попытка Н. К. (Бразилия) выставить русских людей этакими горланами, крикунами. Кричат - слабые! Русский человек даже умирает с улыбкой, пример - Николай II, святой мученик Земли Русской. Русский чело­век достаточно духовен: „Нас хулят, мы благословляем; нас гонят, мы - радуемся...“ (2 Кор. гл. 6; Евр. гл. 11). В этом отношении замечательна статья В. Вулич „Мысли по поводу одной статьи“, в которой В. Вулич спокойно и нез­лобиво показывает ум, красоту и душу русского человека.

Декларативно воспринимаются слова О. Красовского о Е. А. Вагине. Чекисты наловчились вербовать людей в среде эмиграции, а поэтому необязательно эмигрантам ехать для этого в Союз. /.../ Е. А .Вагин - русский, поэто- му-то и так много обрушивается на него хулы, поэтому-то и Крест его особенно тяжел! Поэтому-то и близка его сердцу Русская Духовная Сокровищница - библиотека им. Гоголя, а не замутненные словопрения „как Россию спа­сать?“ Библиотеку-то спасти не можете! Вы покажите на деле, а не на словах, что умеете дорожить духовными русскими ценностями, которые под угрозой смерти дос­тавлялись в библиотеку им. Гоголя из России, и тогда мы здесь, в России, увидим, способны ли вы спасти Россию.

214

А пока остается актуальным Обращение к русской эми­грации писателя Л. Бородина, с которым меня связывали не только мордовские истязания, но и та чашка кофе, за которой в душах наших воскресала замордованная, опле­ванная, оболганная, ограбленная Россия. Россия, расстре­ливаемая латышскими стрелками и ненавистью инозем­цев.

Я не стану подписывать это письмо инициалами, „ведь мне-то опасаться нечего“, да и „повышения в должности ожидать не следует“, поэтому - ...

От редакции. Автор письма сообщает свою фамилию, имя и отчество, точный домашний адрес - он живет в одной из центральных областей России. Письмо дошло до редакции «Вече», минуя советскую цензуру. Поскольку в условиях коммунистического режима каждому человеку есть чего опасаться, фамилия и адрес не публикуются.

215

H. H. Воейков

ЦЕРКОВЬ, РУСЬ и РИМ

Книга дает богатый исторический материал взаи­моотношений, или, вернее говоря, столкновений Русской Православной Церкви с Римо-католической. Обзор исторических фактов, повлекших за собой раз­деление церквей, осуществившееся в XI веке.

История католичества. История Православия. Попутно же - увлекательное изложение истории Рос­сии, Киевской и Московской Руси, Русской правос­лавной монархии.

Католические нашествия на Россию, их отголоски и в более поздней истории (ХІХ-го века).

Москва и Европа; Русская православная монархия - как фактор мирового равновесия.

Исторические анализы, параллели и прогнозы.

Издание Свято-Троицкого монастыря

Цена в мягкой обложке - 20.00 ам. долларов В переплете - 25.00 ам. долларов

ЗАКАЗЫ НАПРАВЛЯТЬ:

Holy Trinity Monastery Bookstore P. О. Box 36. Jordanville, N.Y. 13361 - 0036

USA

216

ОТ РЕДАКЦИИ

В журнале «Грани» № 135 была опубликована статья Я. Костина „Красное и коричневое“, в которой соде­ржится разбор и анализ материалов, помещенных в еже­месячнике «Русское самосознание», издающемся как со­общает автор статьи, в США с января минувшего года. Разбирая и цитируя эти материалы, Я. Костин констати­рует, что в «Русском самосознании» восхваляется челове­коненавистническая расистская теория и преступная прак­тика национал-социалистического режима гитлеровской Германии; что журнал этот не только проповедует анти­семитизм, но и призывает к преследованиям евреев; что главным „мальчиком для битья“ журнал избрал А. И. Сол­женицына; что журнал стоит на явно просоветских пози­циях и у его издателя и редактора Николая Тетенова нет „никакого расхождения с сегодняшними хозяевами СССР“.

Я. Костин задается в статье вопросом: „Кому и зачем понадобился журнал и кто тот „благодетель“, который не пожалел денег на его издание“? Прямого ответа на пос­тавленный вопрос он не дает, зато неумолимо подводит читателя к единственно возможному выводу - журнал «Русское самосознание» финансируется соответст­вующими советскими инстанциями, цель которых: „наг­нетать национальную рознь, ненависть, не давать нашим соотечественникам стать в эмиграции единой силой“. О том, что это именно советские инстанции, а не западные „службы“, тоже заинтересованные в нагнетании нацио­нальной розни и разобщении сил эмиграции, свидетельст­вует по мнению Я. Костина то обстоятельство, что писа­ния Тетенова „мог бы без малейшего изменения напеча­тать журнал «Огонек» и даже «Правда»“.

217

Я. Костина невозможно упрекнуть в нелогичности мышления. Правда, бросив внимательный взгляд на „печатный орган“, перепугавший автора статьи „Красное и коричневое“, можно без труда заметить, что журнал «Русское самосознание» - примитивное, кустарно-домо­рощенное издельице, нечто вроде колхозной бригадной многотиражки, издание которой может осилить без пос­торонней помощи любой мало-мальски грамотный психо­пат-графоман, имеюший весьма скромный материальный достаток. Однако, Я. Костин настаивает, что бывший кол­хозный агроном Тетенов, эмигрировавший из СССР в США по израильской визе, не только „сер и безграмотен“, но и живет на государственное пособие как неимущий, следовательно, без „благодетелей“ и „филантропов“ ему на издательском поприще не обойтись. Пусть будет так, дело Тетенова доказывать, что он „не верблюд“ и опро­вергать, если он сочтет необходимым, Я. Костина.

Статья „Красное и коричневое“ привлекла наше внима­ние вовсе не содежащимся в ней анализом материалов, опубликованных в «Русском самосознании», а постав­ленной ее автором неблаговидной целью, далеко выходя­щей за пределы „разоблачения“ политической платформы Тетенова. О наличии такой цели свидетельствовало неожиданное, бездоказательное, наглое утверждение Я. Костина о том, что источник, финансирующий журнал «Русское самосознание» якобы финансирует и альманах «Вече».

Я. Костин возвел на альманах «Вече» чудовищную кле­вету. На имя редактора журнала «Грани» Г. Владимова было послано письмо, в котором содержалось категори­ческое требование либо четкого доказательства обосно­ванности возмутительного выпада Я. Костина, а вместе с ним и редакции журнала «Грани» против «Вече», или же официального заявления, „не оставляющего сомнения в том, что редакция «Г раней» целиком и полностью отмежевывается от порочащего доброе имя альманаха «Вече» клеветнического утверждения Я. Костина“. В слу­

218

чае невыполнения этого требования, редакция «Вече» намеривалась обратиться в судебные органы ФРГ.

В журнале «Грани» № 137 опубликовано, упомянутое выше письмо редактору Г. Владимову и ответ редакции «Грани» на это письмо следующего содержания:

„Согласно канонам журналистики, редакция не вправе потребовать от автора, чтоб он непременно назвал имена людей или учреждений, коль скоро он предпочел не на­зывать их, а предоставил догадываться читателю. Приз­наться, редакция не видит „огромного морального и мате­риального ущерба“, происходящего лишь от общего с кем-либо финансирования; известны случаи, когда из одного источника финансировались журналы, стоявшие в острейшей оппозиции друг к другу, непримиримо враждо­вавшие, - в Советском Союзе, к примеру, «Новый мир» и «Октябрь» в 60-е годы.

Но поскольку именно этот вопрос - о неназванном общем „благодетеле“ или „филантропе“ - более всего задевает господина О. Красовского, редакция сожалеет о бездоказательном намеке на это в статье „Красное и коричневое“, приносит г-ну О. Красовскому свои извине­ния и - как он того требует - отмежевывается от утверж­дения Я. Костина, включившего общее финансирование в число признаков, объединяющих альманах «Вече» с журналом «Русское самосознание».

Г. Владимов.“

219

ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО

Главному редактору журнала «Грани» г-ну Г. Владимову

Господин Владимов!

Ваш ответ на мое письмо от 13.6.85 г. как по форме, так и по содержанию, вызывает недоумение, заставляющее меня писать это открытое письмо.

Почему, собственно, вместо того, чтобы ограничиться извинением и отмежеваться от клеветнического утверж­дения Я. Костина и тем выполнить мое справедливое тре­бование, Вы пустились в маловразумительные рассужде­ния. К чему Ваша лицемерная попытка спрятаться за „каноны журналистики“, коль скоро речь должна идти об элементарной человеческой порядочности? Зачем упоми­нание двух советских журналов, свидетельствующее лишь о том, что Вы, г-н Владимов, до сих пор не уяснили себе разницу между коммунистическими печатными орга­нами и свободной печатью на Западе.

Вызывает удивление и Ваша попытка поддержать кле­вету Я. Костина. Прежде всего, как прикажете понимать Ваши слова: „Признаться редакция не видит „огромного морального и материального ущерба“, происходящего от общего с кем-либо финансирования...“ Полноте, г-н Вла­димов, зачем Вы валяете дурака, зачем искажаете смысл сказанного мною? Я писал Вам: „Но в связи с тем, что автор статьи „Красное и коричневое“ утверждает, что аль­манах «Вече» финансируется из того же источника, что и журнал «Р. с.», охарактеризованный как издание явно фашистско-коммунистического толка, издаваемому РНО в ФРГ и редактируемому мною альманаху «Вече» нанесен

221

огромный моральный и материальный ущерб“. (См. «Гра­ни» № 137, стр. 312). Так-то, г-н Владимов, не „от общего с кем-либо финансирования“, а от клеветнического утверждения об общности финансирования из коммунис­тического источника!

Да, г-н Владимов, и ущерб нанесен! Нанесен потому, что клеветническое утверждение Я. Костина было опу­бликовано в «Гранях“ - в журнале, заслуженно поль­зующемся в русском зарубежье и в иностранных кругах, благожелательно относящихся к России, репутацией одного из лучших, серьезнейших и компетентнейших органов эмигрантской периодической печати. Эта репута­ция пока по-инерции сохраняется за «Гранями». Ведь еще далеко не все читатели «Граней», тем более не все инос­транные друзья журнала, поняли, что под Вашим руко­водством он превращается в заурядный русскоязычный печатный орган, становящийся в один ряд и опускаю­щийся на тот же моральный и политический уровень, на котором подвизаются два-три десятка иных русскоязыч­ных изданий, финансируемых, как сведующие люди гово­рят, из единого источника. Вот, поэтому-то, пока сущест­вует еще реальная опасность, что к публикуемым в «Гранях» материалам кое-кто может отнестись с дове­рием. И потому-то, г-н Владимов, писал я о нанесенном ущербе.

Но не в этом главное. Главное в том, что принося изви­нения, сожалея о „бездоказательном намеке“, отмежевы­ваясь „от утверждений Я. Костина“, Вы, г-н Владимов, что называется, не переводя дыхания, заявляете, что „общее финансирование“ входит „в число признаков, объединяющих альманах «Вече» с журналом «Русское самосознание»“.

Исхожу из того, что Вы не оговорились, а преднаме­ренно, со злым умыслом, упоминаете какие-то „приз­наки“, т. е. идете значительно дальше Я. Костина, просто нагло солгавшего относительно общего „благодетеля“ или „филантропа“. Поэтому со всей категоричностью я требую от Вас, г-н Владимов, однозначного, четкого

222

ответа: какие „признаки“ „объединяющие альманах «Вече» с журналом «Русское самосознание»“, Вы имеете в виду?

Если Вы оставите мой вопрос без ответа, если не докажете аргуметированно наличия общих признаков, я вынужден буду не только считать Вас бессовестным кле­ветником, но и публично утверждать это.

О. Красовский

223

Вероника Аренс-Пулавская

НОВЫЙ ВЛАДЕЛЕЦ КНИЖНОГО МАГАЗИНА

G L O B U S

A SLAVIC BOOKSTORE

Предлагает книги, напечатанные эмигрантскими издательствами. Имеются новинки, старые редкие книги, журналы, газеты, открытки, пластинки, кас­сеты, плакаты. Разыскиваем редкие книги по заказам.

ВЫПОЛНЯЕМ ЗАКАЗЫ ПО ПОЧТЕ

Адрес: 332 Balboa Str. San Francisko, CA 94118 T. (415) 668-4723

МАГАЗИН ОТКРЫТ ЕЖЕДНЕВНО (кроме воскресенья)

С 10 до 6 ч.

224

«ВЕЧЕ»Независимый русский альманах

В Европецена отдельного номера 15 нмподписка на 4 номера 50 нм

В Америке и др. заокеанских странахцена отдельного номера 9 ам. долл.подписка на 4 номера 30 ам. долл.

Пересылка простой почтой в Европе и воздушной почтой за океан включена в стоимость подписки

Цена отдельного экз. „Вече" №№ 1, 2 и 3 в Европе - 24 нм, в США и др. заокеанских странах — 14 ам. долл.

Цена сдвоенного № 7—8 „Вече" — в Европе 24 нм, в США и др. заокеанских странах — 14 ам. долл.

Желаю оформить подписку на 4 номера альманаха „Вече", начиная с №.

Фамилия, и м я .......................................................

Адрес ....................................................................

Оплату произвожу почтовым переводомприложенным чеком

Заполненный талон, чек или почтовый перевод просим направлять:

RUSSISCHER NATIONALER VEREIN (RNV) e. V.

8000 München 2, Theresienstr. 118-120 (West Germany)

225

ВЕЧЕ

„ В е ч е — д р е в н е - р у с с к о е с л о в о , к о т о р о е о з н а ч а ­ет н а р о д н о е с о б р а н и е , с х о д с ц е л ь ю с о в е щ а н и я . . , В р у с с к и х л е т о п и с я х с л о в о В . у п о т р е б л я е т с я в т р о я к о м з н а ч е н и и :

1 ) в с м ы с л е н а р о д н о г о с о б р а н и я в о о б щ е . . .2 ) в с м ы с л е с о в е щ а н и я в о о б щ е , д а ж е тай­

н о г о с о в е щ а н и я - з а г о в о р а . . .3 ) в с м ы с л е о р г а н а п о л и т и ч е с к о й в л а ­

с т и .. .”Э н ц и к л о п е д и ч е с к и й с л о в а р ь , т. ѴІіД С .- П е т е р б у р г , Т и п о ­л и т о г р а ф и я И . А . Е ф р о н а , 1 8 9 2

„ В е ч е (от „ в е щ а т ь ” — г о в о р и т ъ ) — н а р о д н о е с о б р а н и е в Д р е в н е й Р у с и , я в л я в ш е е с я в ы с ш и м о р г а н о м в л а с т и в н е к о т о р ы х р у с с к и х г о р о д а х 1 0 - 1 5 ев ...”

Б С Э , в т о р о е и з д а н и е , т. 7 М о с к в а , 1 9 5 1

„ В е ч е ” ( о б щ е с л а в . ; от с т а р о с л а в . в ет — с о в е т ) , н а р о д н о е с о б р а н и е в д р е в н е й и с р . - в е к о в о й Р у с и д л я о б с у ж д е н и я о б щ и х д е л . . . ”

Б С Э , т рет ье и з д а н и е , т. 4 М о с к в а , 1 9 7 1

Издание Российского Национального Объединения в ФРГ

Herausgeber: Russischer Nationaler Verein e. V. Theresienstr. 118-120, 8000 München 2