1

К.Х. ЗОИДОВ

ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ЭВОЛЮЦИЯ

И

ЭВОЛЮЦИОННАЯ ЭКОНОМИКА

МОСКВА 2003

0

500

1000

1500

2000

2500

1900

1906

1912

1918

1924

1930

1936

1942

1948

1954

1960

1966

1972

1978

1984

1990

1996

t

X

K

N

2

РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК

ИНСТИТУТ ПРОБЛЕМ РЫНКА

АКАДЕМИЯ НАУК РЕСПУБЛИКИ

ТАДЖИКИСТАН

ИНСТИТУТ МАТЕМАТИКИ

К.Х. ЗОИДОВ

ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ЭВОЛЮЦИЯ

И

ЭВОЛЮЦИОННАЯ ЭКОНОМИКА

МОСКВА 2003

3

УДК 330

ББК 65.011

378 Зоидов К.Х. Экономическая эволюция и

эволюционная экономика. – Москва: ИПР РАН, 2003.-156 с.

ISBN 14320–5212–Х

В работе рассматриваются проблемы применения

эволюционного подхода к проблемам современной

экономической теории и практики рыночных преобразований в

экономике России. Предложена и обоснована концепция

направленной эволюции, связанная с нетрадиционным взглядом

на институциональное реформирование, а также на природу и

пути преодоления трансформационного кризиса переходной

экономики. Эволюционный путь выхода российской экономики

из этого кризиса видится автору книги в связи со стратегией

опережающей модернизации и предпринимательской

ориентации, сочетающей направленную эволюцию с созданием

институциональных условий для естественной эволюции

экономических субъектов.

Рецензент: академик Академии наук Республики

Таджикистан З.Д. Усманов.

УДК 330

ББК 65.011

ISBN 14320–5212–Х

Зоидов К.Х., 2003

4

RUSSIAN ACADEMY OF SCIENCES

INSTITUTE OF MARKET PROBLEMS

ACADEMY OF SCIENCES REPUBLIC OF

TAJIKISTAN

INSTITUTE OF MATHEMATICS

K. KH. ZOIDOV

ECONOMICAL EVOLUTION

AND

EVOLUTIONAL ECONOMICS

MOSCOW 2003

5

YDK 330

BBК 65.011

378 Zoidov K.KH. Economic evolution and evolutional

economics. - Moscow: IMP RAS, 2003.-156 p.

ISBN 14320–5212–Х

Evolutional approach application to present economic theory

problems and practices of market transformations in Russian economy

are considered in this work. Directional evolution concept is proposed

and advocated. Author uses non-traditional view on institutional

reformation and on character and way out of transitional economics

from transformational crisis. Evolutional way out of Russian

economics from present transitional crisis is realized by author in

connection with anticipatory modernization strategy and business-

orientation combining directional evolution with creating institutional

conditions for natural evolution of economic subjects.

Reviewers: academician of the Academy of Sciences of Republic

of Tajikistan Usmanov Z.D.

YDK 330

BBК 65.011

ISBN 14320–5212–Х

© Zoidov K.Kh., 2003

5

В итоге, с аналитического

наблюдательного пункта эволюционной

теории вещи открываются под новым углом.

После того как привыкнешь к этой точке

обзора, окажется, что многое увиденное

хорошо знакомо. Однако, прежде

незамеченные черты знакомых предметов

становятся хорошо видны, а некоторые

предметы, некогда видимые под

ортодоксальным углом, таинственно

исчезают.

Р. Нельсон и С. Уитнер

Введение

Развитие современной экономической науки ставит перед

ней все новые и новые вопросы о характере, формах и

перспективах эволюции изучаемых ею экономических систем. И

это не случайно.

Во-первых, совершенство методологического аппарата,

объяснительная и предсказательная сила любой науки

определяется тем, на сколько полно она охватывает эволюционный процесс, а не только непосредственные реакции и

взаимодействия исследуемых объектов.

Во-вторых, вся система наук о природе, обществе и

человеке в современную эпоху все полнее насыщается

эволюционным содержанием, выступающим в качестве мировоззренческой основы интеграции знания и взаимовлияния,

кажущихся весьма далекими друг от друга научных дисциплин.

В-третьих, современная экономика представляет собой

бурно эволюционирующую систему, от которой, так или иначе,

зависит благосостояние каждого из живущих на Земле народов,

качество жизни и возможности самореализации каждого

человека. Поэтому изучение эволюции экономических систем

имеет колоссальное практическое значение.

6

Наконец, в-четвертых, отставание общественных, и в том

числе экономических наук от естественных, в частности,

биологических наук в области объяснения эволюционных

процессов стала одним из наиболее труднопреодолимых

препятствий, тормозящих факторов гуманитарного познания.

Следует напомнить, что отставание экономической теории от естественных наук, особенно от биологии и космологии, в сфере проникновения в суть эволюционных механизмов, наметилось

лишь в XX веке.

Как известно, становление дарвинизма как наиболее продвинутой в изучении эволюционных механизмов

биологической теории проходило в конце XIX века под влиянием

ряда экономических концепций. Выдвигая и обосновывая

краеугольные камни своей биологической теории эволюции,

Чарльз Дарвин, по существу, сформулировал ключевые понятия

этой теории путем переосмысления и трансформации ряда положений, содержащихся в трудах классиков экономической

теории. В частности, категории естественного отбора, борьбы за существование и выживания наиболее приспособленных Дарвин

предложил, а затем и углубил в ходе размышлений над работами

Т. Мальтуса и А. Смита, которые послужили ему исходной

концептуальной матрицей для теоретического упорядочения

бесчисленного множества собранных им фактов о

взаимодействии и происхождении биологических видов.

Идеи Т. Мальтуса о конкуренции людей за ограниченные ресурсы и А. Смита о “невидимой руке” рынка, направляющей

экономических субъектов в процессе конкуренции к

последовательному повышению общественного благосостояния,

послужили Ч. Дарвину интеллектуальной опорой не только для

опровержения эволюционной концепции Жана – Батиста Ламарка, основанной на представлении о наследственной

передаче благоприобретенных признаков, но и для создания

основ теории эволюции, имеющей огромное общенаучное

значение. Стало ясно, что в живой природе движущей силой и

катализатором эволюции выступает межвидовая и внутривидовая

конкуренция, которая и побуждает живые системы к

постоянному самосовершенствованию с целью выживания. В

дальнейшем эта идея Ч. Дарвина, подхваченная и примененная к

анализу социальной эволюции английским философом Г.

7

Спенсером, послужила основой уже для дальнейшего развития

представлений об эволюции экономических систем. Но

непонимание своеобразия общественных систем, редукция

экономической эволюции к биологическим механизмам

эволюции не позволяла осмыслить экономические аспекты

эволюции.

Дальнейшим колоссальным шагом в изучении эволюции

экономических систем явилась теория общественно-

экономических формаций К. Маркса, связанная с открытием

экономического базиса всей социальной структуры человеческих

сообществ. Теория последовательной и закономерной смены

формаций, обусловленной развитием производительных сил

общества и их противоречивым единством с производственными

отношениями внесла решающий вклад в понимание истории как

эволюции, предложила простую и содержательную модель для

истолкования фактов экономической и социальной эволюции,

постижения источников социального и экономического

прогресса.

Вместе с тем, ультрареволюционная ориентация

марксизма как наднаучная идеология, изображение классовой

борьбы как движущей силы исторического прогресса обусловила антиэволюционистский характер марксистского учения о

развитии, привела к абсолютизации роли насилия и военного

противостояния в смене социально-экономических систем, к

представлению о возможности диктаторского управления

экономической и социальной эволюцией. В конечном счете, эти

тоталитарные предпосылки марксистского учения нашли

реализацию и воплощение в системе планово-распределительной

экономики и командно организованного общества советского

типа. Деградация и крах этой системы, ее неконкурентоспособность по сравнению с эволюционно

развивающейся регулируемой рыночной экономикой со всей

очевидностью, показали тупиковость такого пути

насильственного подстегивания эволюционного процесса.

Дальнейшее развитие взглядов на эволюционные

процессы и механизмы в экономике происходило в западной

науке, главным образом, в связи с развитием эволюционно-

институционального подхода. В настоящее время использование этого подхода является наиболее актуальным и представляется

8

весьма перспективным для исследования эволюционной

составляющей рыночных преобразований в России и других

странах с переходной экономикой. Анализ явлений переходной

экономики и сопутствующего ей трансформационного кризиса позволяет не только углубить понимание переходных процессов

на основе эволюционного подхода, чтобы сделать менее болезненным и более эффективным ход реформ, но и углубить

наши знания об экономической эволюции, усовершенствовать

сам эволюционный подход и тем самым обогатить

методологический инструментарий экономической науки.

Поскольку, переход к более прогрессивным рыночным

отношениям с неизмеримо большей свободой экономических

субъектов, привел не к быстрому подъему экономики, как это

ожидалось в начале реформ, а к ее крупномасштабному спаду и

кризису, анализ эволюционных первопричин

трансформационного кризиса представляется весьма

перспективным как для более глубокого постижения механизмов

экономической эволюции вообще, так и для поиска методологических предпосылок преодоления этого кризиса в

практике реформ. Поэтому эволюционно-институциональный

подход, по нашему убеждению, является одним из наиболее

действенных способов научного исследования как с точки зрения

объяснения явлений трансформационного кризиса, так и в плане методологии поиска путей его преодоления и формирования

эффективной рыночной экономики.

Все это обусловило высокую актуальность предпринятого

нами исследования и предопределило его цель, которая

заключается в выявлении возможностей эволюционного подхода,

в теоретическом осмыслении трансформационного кризиса экономики России и поиска практических путей его преодоления.

1. Эволюционный подход и его значение в развитии

науки

Развиваясь в конкретных науках и на общественном

уровне со второй половины XIX века, эволюционный подход

привел к значительным успехам в объяснении самых различных

феноменов природы и общества, в формировании и эволюции

научного мировоззрения.

9

В научной литературе стало уже общеизвестным

утверждение, что термин «Эволюционный» используется для

характеристики класса теорий, моделей или доказательств,

которые обладают рядом специфических свойств, и, прежде всего

– нацеленностью на объяснение изменения чего-либо во времени,

прослеживание того, почему что-либо является тем, чем оно

является и как оно стало таким, каковым является в данный

момент времени. Но такая узкая конкретно-научная точка зрения

не охватывает всего многообразия эволюционизма как системы

объяснения феноменов природы, общества и психики человека.

Эволюционизм есть методолого-мировоззренческая основа человеческого познания, а воссоздание хода эволюции является

конечной целью познания и свидетельствует о его относительной

завершенности.

Термин «эволюция» уже по своему происхождению от латинского слова «evolutio», переводимого как «развертывание»,

связан с представлениями о разворачивании во времени и

пространстве неких внутренних источников, обусловливающих

протекание тех или иных процессов, выступающих как причины

тех или иных явлений природы, общества или психики человека.

Само понятие эволюции нацеливает мировоззренческую основу

человеческого познания на поиск источников процессов и

явлений окружающего мира внутри самого этого мира, а не в

неких проявлениях творческой воли антропоморфных существ,

наделенных сверхъестественным могуществом и статусом

божеств. Эволюционизм, таким образом, представляет собой

способ объяснения мира, альтернативный креационизму (от лат. «creatio» – создание, творчество), согласно которому мир в

целом, обнаруживаемые в нем процессы и явления объясняются

творческими системами и управленческими решениями

внемировых существ – единого Бога, пантеона богов или каких-

либо других духовных субстанций. По своим мировоззренческим

истокам понятие эволюции связано с признанием в философии

так называемой «самопричины» бытия (causa sui), т.е.

внутреннего источника саморазвития всего существующего.

Понятие самопричины, сформулированное голландским

философом Г.Спинозой, послужило и мировоззренческим

источником для выработки понятия эволюции, впервые появляющегося в произведениях просветителей XVIII века.

10

Уже этимология слова «эволюция», его происхождение от слова обозначающего «развертывание», предопределило его

глубокую внутреннюю взаимосвязь с понятием вращения,

представлениями о циклическом характере изменений,

непрямолинейном ходе эволюционных процессов и

многократном возвращении в новом качестве к предшествующим

состояниям эволюционирующих объектов.

Понятие эволюции как «развертывания»,

«разворачивания» процессов соотносимо по своему смыслу с

понятиями развития, изменения, прогресса, историзма, а также с понятием революции, причем в словах, обозначающих понятия

развития и революции (от лат. revolutio – переворачивание,

переворот) также имеется смысловая связь с понятием вращения.

Вращение, развертывание, оборачивание, переворачивание,

прохождение витков не случайно представляет мыслительную

модель, лежащую в основе понятия эволюции. Ибо эволюция

всегда циклична, а слово «цикл» также обозначает «круг».

Цикличность перемен в природе, обществе и человеческой жизни

с древних времен в восточной традиции в символической форме выражалась в виде змеи, кусающей свой хвост. Этот символ

исходит из очень глубокого и по своей сути эволюционного

представления о связи конца с началом, о кругообороте перемен,

о превращении одних элементов бытия в другие, о стадийности и

периодичности во всех изменениях и превращениях. Кстати,

слова «превращение» и «период» также содержат в себе

представление о вращении и цикличности перемен. Но

символическое построение мыслительных конструкций на основе представления о круговращении перемен выражает лишь зачатки

эволюционного мышления. Эволюционное мировоззрение и

эволюционный подход в конкретной науке могли возникать и

развиваться лишь на уровне достаточно зрелого развития науки,

на котором она обрела способность системного отражения

эволюционных процессов.

Соотношение понятия эволюции с понятиями изменения,

развития и процесса является объектом постоянных споров

между философами, склонными либо расширительно, либо,

наоборот, сужено трактовать эти понятия, вследствие чего одни

из них выступают как частные проявления других, более общих.

Причиной этих дискуссий выступает реальная текучесть этих

11

понятий, разнообразие подходов к их применению,

неопределенность и подвижность границ при их истолковании во

взаимодействии с другими понятиями. В самом деле, понятие эволюции может рассматриваться как всеохватная общенаучная

категория, поскольку все в мире так или иначе эволюционирует, находится в процессе эволюционного изменения, нет ничего во

Вселенной, что не было бы частью мирового эволюционного

процесса. В этом смысле, существовать – значит эволюционировать в широком смысле этого слова.

Таким образом, следует, различать эволюцию в широком

и в узком смысле, и именно неразличение этих смыслов приводит к методологической путанице в определении понятий. В

широком смысле эволюция охватывает изменения вообще, в

узком же смысле можно выделить изменения эволюционные и не эволюционные. Реальная система может эволюционировать,

изменяясь по восходящей линии, а может деградировать,

находиться в кризисе, изменяться по нисходящей линии, наконец,

вырождается, состаривается, идти к гибели и умирать. Для

данной системы и в рамках ее эволюция заканчивается, но в

рамках подобных систем и в более широком смысле она продолжается именно через цепь смертей и рождений новых

систем.

Эволюция в широком смысле включает и деградацию, и

изменение по нисходящей линии, и кризисные состояния, и

распад систем, а эволюция в узком смысле им

противопоставлена, происходит по мере их преодоления.

Продолжить линию эволюции, – значит преодолеть факторы,

стоящие у нее на пути, препятствующие ее нормальному ходу,

обеспечить перевес созидательных факторов над

разрушительными, деструктивными. В этом смысле понятие эволюции максимально сближается с понятием развития.

Реализация потенций, заложенных в самой системе, обеспечивает ее развитие. Развитие есть форма эволюции, обеспечивающая

эволюционный подъем, переход от низших уровней эволюции к

высшим, от простых и примитивных норм к более сложным и

высокоорганизованным. В этом смысле развитие связано с прогрессом системы, ее прогрессивным эволюционированием,

предполагающим усовершенствование ее структуры, повышение степени упорядоченности и жизнеспособности. Достижение

12

более высокого уровня развития может сопровождаться

экспансией системы во внешнюю среду, ее агрессивным

поведением.

Прогресс системы выражается в создании более развитого

порядка, который предполагает наличие четкой организации и

повышение степеней свободы выбора тех или иных форм

упорядочения при реагировании на внешние воздействия. Вместе

с тем, всякое развитие требует дополнительных затрат энергии,

которая на определенных стадиях развития получается системой

за счет преимуществ более развитой организации или подпитки

внешними источниками энергии. Но затем, повышенное энергопотребление начинает истощать систему, а повышенная

активность – состаривать ее структуры и формы организации.

Тем самым, само развитие оказывается одной из существенных

предпосылок дальнейшего регресса системы, так сказать,

«эволюции вспять». Отсюда – кругообразный характер развития,

его возврат к предшествующим состояниям, несостоятельность

теорий прямолинейного прогресса. В то же время, регресс системы не является фатальным и прямолинейным следствием ее предшествующего прогрессивного развития, он может быть

преодолен путем обновления системы, достижения ею нового

уровня развития, обеспечения реструктуризации ее структуры и

реорганизации ее организации.

По характеру развития различают экстенсивно и

интенсивно развивающиеся системы, первые из которых черпают энергию и ресурсы для развития за счет все более широкого

использования ресурсного потенциала и его растрачивания на

нужды развития, а вторые – на основе внутреннего ресурсного

потенциала, вырабатываемого в процессе прогрессивного

развития. Прогресс в развитии обеспечивает все более резкое ускорение хода эволюции и переход от низших ступеней

эволюции к высшим.

Критерием прогресса эволюционного развития в

современной науке считается не только усложнение организации,

но и высокоорганизованность в более широком смысле как

создание или усовершенствование эволюционно-целесообразного

порядка, включающего более свободную организацию, наличие большего разнообразия степеней свободы каждого из структурных элементов. Упорядоченность свободы и свобода

13

упорядочения выступают как важнейшие стимулы

прогрессивного развития, а порядок в органическом соединении

со свободой – как важнейшие его критерии.

Фундаментальные работы И. Пригожина [215–217]

вскрыли глубинную субстанциональную основу эволюционных

процессов, заключающуюся в порождении порядка из хаоса. Тем

самым, на базе современной физической теории энтропии была

обоснована общенаучная концепция эволюции, которая может рассматриваться как продолжение и развитие ранних

эволюционных представлений о возникновении космоса из хаоса.

Такие представления содержались уже в мифологии

самых различных народов и цивилизаций, будучи самым

причудливым образом, соединены с креационистскими

представлениями о сотворении мира божественными

существами. Так, древние вавилоняне и китайцы считали

первичным актом упорядочения хаоса отделение неба от земли,

древние персы – зороастрийцы – разделение добра и зла. Древнееврейская Библия описывает первичный хаос как землю,

которая была «безвидна и пуста», а упорядочивающее начало

относится к слову всесильного Творца Вселенной. Мифология

древних греков изображала космос именно как некую

упорядоченность, представляя последнюю по аналогии со строем

войска, изготовившегося к битве. Этот строй, фаланга,

рассматривался как альтернатива хаосу толпы, не имеющей четко

выраженной структуры и организации. Само понятие космоса,

таким образом, основано на аналогии между структурностью

звездных россыпей, видимых невооруженным глазом, и

целенаправленной упорядоченностью войскового построения. Но

за этой аналогией скрывается и другая, более глубокая, связанная

с противопоставлением варварства и цивилизации. В построении

фаланги отразилась упорядоченность эллинской цивилизации,

тогда как варварские дружины воевали, как правило, без четко

выраженных боевых построений, или же строились отдельными

отрядами.

Древние греки постоянно осознавали превосходство

своей цивилизации перед варварством именно как ряд

эволюционно обусловленных преимуществ, выраженных в

устойчивом общественном и политическом порядке, высокой и

утонченной культуре, религии и т.д. Уже в этих представлениях

14

подспудно содержалась догадка об эволюции как возвышении

порядка. Аналогичные представления были и у древних

китайцев, евреев и других народов. Так, понятие язычников

происходит от древнееврейского слова, обозначавшего народы,

говорящие на непонятных языках и не верующие в единого Бога.

В поэме древнегреческого поэта Гесиода «Теогония»

была сделана первая попытка системного объяснения

происхождения Земли и Мироздания. Мифологический

эволюционизм при всей своей наивности и креационистской

направленности, имел чрезвычайно важное значение в истории

человеческого познания. Он был предшественником

европейского философского эволюционизма и предтечей

научного эволюционизма Нового времени. Именно в его рамках

возникла первая в истории попытка создания космогонии, т.е.

претендующего на достоверность объяснения истории

образования космоса и всего, что его наполняет. Уже с тех давних времен несущим стержнем любых

попыток обоснования элементов эволюционного мировоззрения

был историзм мышления, т.е. осознание того, что все в мире имеет свою историю и должно быть объяснено исторически,

путем раскрытия исторически обусловленных естественных

закономерностей, а не в результате проявлений

сверхъестественного могущества, чудесных возникновений и

превращений. Последовательный эволюционизм заключается в

представлении об исторически закономерном возникновении

всего, что существует в мире, и исторически закономерной

эволюции самого этого мира, универсума, Вселенной как целого.

В качестве доказательной научной теории, эволюционизм

возник в XIX веке с созданием дарвиновского учения. Это учение

оказалось эталоном, на базе которого стали формироваться

эволюционные представления в других науках и научное

мировоззрение в целом. В результате эволюционизм стал основой

научного мировоззрения и его эволюции, опирающейся на все

новые открытия эволюционных факторов и процессов

конкретными науками.

Созданию дарвиновской теории биологической эволюции

предшествовала длительная и сложная эволюция изучения живых

существ, наталкивавшего на размышления об историческом

развитии жизни на Земле.

15

Важнейшей предшественницей теории эволюции стала

систематика растений и животных, выраженная в их

всеобъемлющей классификации. Эта классификация, созданная

К. Линнеем, была абсолютно статична, она включала множество

одновременно существующих классов, видов и т.д. живых

существ, обнаруженных естествоиспытателями в различных

регионах земного шара. Но сама эта статичность воспроизводила динамику возникновения и развития этих классов и видов,

побуждала ставить вопросы об их происхождении, т.е. о создании

своего рода космогонии всего живого на Земле. Такая

космогония и была создана в дарвиновском «Происхождении

видов».

Этот момент систематизации и упорядочения имеет судьбоносное значение для выработки любой эволюционной

концепции. Где есть система, порядок, там просматривается и

эволюция, ибо эволюция сама по себе есть не что иное, как

история возникновения, развития и смены систем, образования

порядка из хаоса, изменения этого порядка, его поглощения

хаосом, смены одних порядков другими и их прогрессивного

усовершенствования. Существеннейшая сторона эволюции

заключается в самопроизвольном установлении порядка и

системности. Поэтому и важнейшие успехи в изучении эволюции

самых различных природных и социальных систем имеют своей

фундаментальной предпосылкой систематизацию и упорядочение

знаний об этих системах.

Непосредственным предшественником Ч. Дарвина был

Ж.-Б. Ламарк, сформулировавший концепцию, призванную

объяснить механизм биологической эволюции. Главным

недостатком ламарковской теории был прямой и

непосредственный характер эволюционного развития через передачу по наследству приобретенных признаков, основанный

на интуитивном представлении о прямолинейном прогрессе.

Виды животных у Ламарка изменяются постепенно, шаг за шагом, путем прямого приспособления к среде, без конфликтов,

колебаний, катастроф, а самое главное – без отбраковки

непригодных к приспособлению особей и популяций, а значит, без отбора наиболее приспособленных. В концепции Ламарка

отсутствуют и случайности, подвергающие опасности выживание живых существ в процессе приспособления. Виды

16

эволюционируют чисто динамически, в духе лапласовского

механистического детерминизма, который был наиболее

популярен в то время в естественнонаучном мировоззрении и

соответствовал механической картине мира. Отсутствует

вероятностный характер закономерностей и механизмов

эволюции: под механическим воздействием внешней среды виды

развивают определенные качества, и передают их своим

потомкам в виде механического же изменения органов. Поэтому,

ламарковская теория, как и вся механистическая картина мира в

целом, допускала наряду с эволюционизмом в объяснении

непосредственных причин естественнонаучных явлений

элементы креационизма в объяснении первопричины,

первоисточника этих причин. Именно так поступал и Ньютон в

своих «Началах натуральной философии». И это было вполне логично: если мир объяснялся по аналогии с раз и навсегда заведенными часами, нужен был всесильный Творец, который

должен был эти часы завести и следить за исправностью их хода.

Точно так же и у Ламарка предполагается взаимодействие

двух типов эволюционных изменений, один из которых

механически копирует окружающую среду, действует путем

непосредственного приспособления к ней, упражнения или не упражнения органов, а второй находится под действием

«внутренних», идущих от божественного Провидения сил.

Творец помогает ходу эволюции, поскольку у научного

мышления не хватает объяснительной силы, чтобы отыскать

естественные причины объясняемых явлений.

Такие причины были найдены великим преобразователем

естествознания Ч. Дарвином. Они заключались в механизме эволюции, движущей силой которой является взаимодействие наследственности, изменчивости и естественного отбора. Именно

отбор наиболее приспособленных к жизни существ, обладающих

наиболее способствующими осуществлению функций

жизнедеятельности признаками, качествами и соответствующими

органами является главным звеном механизма эволюции.

Естественный отбор действует по аналогии с искусственным

отбором в животноводстве, где отбор особей, обладающих

нужными признаками и обеспечение возможности передачи их

через механизм наследования, последующим поколениям

осуществляется людьми. Механика естественного отбора, как и

17

отбора искусственного, осуществляется не прямо и

непосредственно путем наследования благоприобретенных

признаков, как у Лафарга, а путем отмирания, отбраковки всего

недостаточно приспособленного несовершенного, непригодного

для цели выживания. Выживание через кризисы, отбраковка всего нежизнеспособного посредством смерти, постоянная

конкуренция и борьба за существование – таковы, по Дарвину,

жестокие, но единственно возможные для жизнеобеспечения

условия биологической эволюции.

Такой подход, основанный на огромном фактическом

материале, не только обозначил общие закономерности всякой, а не только биологической эволюции, но и имел огромное мировоззренческое значение. Все в мире возникает посредством

эволюции, все, что не эволюционирует, разрушается, разрушение также есть средство эволюции, высвобождающее ресурсы для

новой более перспективной жизни. Из дарвиновской теории,

следует три чрезвычайно важных мировоззренческих вывода,

пригодных для использования при анализе исторической,

экономической, социальной эволюции:

1) эффективность существования индивида

обеспечивает существование вида и интенсивность

жизни;

2) такая эффективность рождается в постоянной

конкуренции, побуждающей каждого из ее

участников к тренировке, максимальному

напряжению и рациональному расходованию своих

сил и ресурсов;

3) стремясь к повышению эффективности своего

собственного существования, каждый участник

жизненной конкуренции отнимает ресурсы у других

участников, но общее количество жизненных

ресурсов от этого только возрастает. Последарвинское развитие биологической теории

эволюции шло по линии освоения генетических механизмов

эволюции и создания синтетической теории эволюции, в которой

на основе современных научных данных был осуществлен синтез дарвинизма, генетики, микробиологии, физиологии,

палеонтологии и других биологических дисциплин.

18

Колоссальный успех биологической теории эволюции

привел к многочисленным и многообразным попыткам

использовать ее методологию для воссоздания эволюции

объектов других научных дисциплин. Вполне развитая теория

эволюции Метагалактики имеется сегодня в так называемой

стандартной теории современной космологии. Доказательная

история Земли развита в теориях тектоники плит и

мобилистической модели формирования континентов в

современной геологии. Серьезные наработки имеются в

«эволюционизации» химической науки.

Гораздо сложнее дело обстоит в постижении

эволюционных механизмов социальной сферы – в эволюционном

объяснении истории и экономики. Первая попытка объяснения

социальной эволюции на основе дарвиновской теории

биологической эволюции, предпринятая Б. Спенсером, была неудачной по причине некритического редукционизма, т.е.

непонимания особенностей социальных закономерностей в

рамках социал-дарвинизма и попытки свести их к биологическим

закономерностям.

Марксистское учение внесло значительный вклад в

эволюционное объяснение истории, выявив фундаментальную

роль экономики и экономического развития в эволюции

общественного сознания в целом и различных его форм –

политического, правового, религиозного, философского,

нравственного сознания. Вместе с тем марксизм

абсолютизировал классовую борьбу, приписав ей роль движущей

силы общественного прогресса, а соответственно, и возможности

революций, определив их значение как локомотивов

человеческой истории. Не классовая борьба, доходящая до

кровавых столкновений и подрывающая основы всякого

общества, а конкуренция между различными сообществами –

групповыми, внутриклассовыми, классовыми, хозяйственно-

экономическими, этническими, религиозными, государственно-

политическими, цивилизационными и т.д. – выступает в качестве движущей силы социально-исторической эволюции и

обуславливает общественный прогресс. Кровавые социально-

политические революции, возведенные марксизмом на пьедестал

в качестве «повивальных бабок истории», на самом деле играют далеко не однозначную роль в процессе исторической эволюции.

19

Абсолютизировав, резкие социальные изменения,

происходящие в период революций, марксисты закрывают глаза на катастрофические разрушения общественного порядка,

производительных сил и экономического базиса общества,

чудовищного хаоса и анархии, массового террора, которые проявляются в результате свержения легитимной власти.

Увлеченные идеей радикального переустройства общества,

теоретики и практики марксизма игнорируют консервативную

составляющую общественного прогресса, преувеличивают созидательную роль насилия, а, в конечном счете, приходят к

аналогии диктатуры, убеждению в плодотворности

антидемократических методов управления и общественных

порядков, основанных на организованном насилии и вопиющем

нарушении прав человека. Культ революций, обожествление революционных партий

и их вождей выводят марксистскую теорию и ее теоретиков за рамки научно-эволюционных концепций, придают им характер

креационистско-утопических учений о ходе общественного

развития, основанных на представлении о возможности

командного управления этим ходом, волюнтаристского

разрушения «до основания» всего старого и построения на его

месте абсолютно нового, «подстегивания» эволюционных

процессов и минования в один момент целых закономерных

этапов и фаз эволюционного развития.

Все это, в конечном счете, привело к еще более значительному отставанию России и других стран, принявших

марксистские модели развития, от стран с развитой рыночной

экономикой, сделавших огромные успехи и в сфере демократической организации общества, включавших

революционные преобразования общества в ткань непрерывных

реформ и мирного, скоординированного перераспределения

власти. Тем самым, обновление социального организма было

вплетено в систему постепенных эволюционных преобразований,

с сохранением всех жизнеспособных элементов старых

социальных, политических и экономических институтов. Можно

с уверенностью сказать, что сегодняшняя мощь эффективно

развивающихся стран достигнута ими, прежде всего благодаря

разумно используемому ими механизму направленной эволюции,

и любая страна, которая не в состоянии выработать наиболее

20

подходящей к ее цивилизационным условиям демократически

ориентированной модели направленной эволюции, обречена на отставание, неконкурентноспособность и потерю авторитета на международном уровне.

Дальнейшие попытки эволюционного объяснения

истории связаны с критическим переосмыслением постулатов

марксистской доктрины. Так, французская школа историков,

группировавшаяся вокруг журнала «Анналы» и возглавляемая

Ролланом Бартом, приняла за основу исторической эволюции

изменение менталитета (от фран. слова, обозначающего способ

мышления, сознания). В пику сторонникам ортодоксального

марксизма, историки «Анналов» утверждали, что менталитет не является фактором общественного сознания, относящимся к

надстройке над экономическим базисом, что он во многих

отношениях определяет ход экономических и социально-

исторических процессов. По существу, речь шла о менталитете,

как определенном социально-историческом институте, на основе которого процессы общественного сознания приобретают институциональное содержание и переходят в сферу

общественного бытия. Выделяя в менталитете того или иного

народа такие составляющие, как политический, экономический,

правовой, социокультурный менталитет, французские теоретики

истории анализировали эволюцию менталитета в целом и каждой

из этих составляющих в отдельности.

Во второй половине XX столетия и в начале нашего века наблюдается рост популярности так называемого

цивилизационного подхода. Основоположниками этого подхода явились: русский ученый и публицист-славянофил Николай

Данилевский, немецкий философ и культуролог Освальд

Шпенглер, и английский философ и историк Арнольд Тойнби. В

основе этого подхода лежит попытка всеобъемлющего

объяснения фактов истории, культуры и социальной сферы в

целом, исходя из эволюции самодостаточных, изолированных

друг от друга социокультурных образований – культурно-

исторических типов, или локальных цивилизаций.

Первоначально цивилизационный подход представлял

собой очередную попытку применить дарвиновскую теорию

биологической эволюции к объяснению эволюции различных

обществ, их истории и культуры. Локальные цивилизации с

21

точки зрения цивилизационного подхода объясняются по

аналогии с живыми существами: они рождаются, проходят определенный жизненный путь, а затем надламываются, стареют и умирают. После гибели одного поколения цивилизаций ему на смену приходит следующее, более приспособленное к

изменившейся исторической обстановке. Общим для

сторонников цивилизационного подхода является неприятие

европоцентризма, т.е. оценки всех локальных цивилизаций по

меркам западной, признание несовместимости социокультурных

миров различных цивилизаций, придание определяющей роли в

формировании цивилизаций принятых ими религий.

В настоящее время, наиболее широкое распространение цивилизационный подход получил именно в России, где его

популярность объясняется поиском национальной идентичности,

потребностью в создании альтернативы марксистскому

формационному подходу, а отчасти – стремлением к созданию

новой сильной идеологии, мотивирующей неприемлемость для

России западного пути развития вследствие несовместимости

цивилизационных основ западной и восточнославянской

цивилизаций. Традиционная для нашего общества подмена идеологией противостояния трезвого и прагматичного

теоретического мышления находит новое воплощение в

цивилизационном подходе (как в советское время оно находило

воплощение в противопоставлении коммунистической и

капиталистической формаций). Этому способствуют недостатки

классического варианта цивилизационного подхода, заключающиеся в разрыве единой мировой цивилизации на

несовместимые и изолированно эволюционирующие локальные цивилизации, преувеличении роли религиозного фактора в их

формировании, отождествлении модели исторической эволюции

с моделью эволюции биологической и т.д.

В настоящее время назрело создание современного

варианта цивилизационного подхода, построенного на учете

взаимодействия трех уровней цивилизационного развития –

глобальном, локальном и этническом. Игнорирование глобального уровня эволюции цивилизаций в эпоху глобализации

экономических, правовых и политических процессов, сужает объяснительные возможности цивилизационного подхода,

ограничивает его применимость. Современные исторические и

22

историко-культурные исследования, опирающиеся на новейшие

археологические открытия, расшифровку текстов письменности

древнейших цивилизаций явно не подтверждают тезиса традиционного цивилизационного подхода об изолированном

развитии локальных цивилизаций, несовместимости их

религиозно-мировоззренческих и культурных кодов. Напротив,

локальные цивилизации при более глубоком исследовании

обнаруживают все новые органические взаимосвязи,

взаимодействия и взаимовлияния, они подобны сообщающимся

сосудам, культурно-историческое содержимое, которых

находится в состоянии постоянного обмена, диффузии и

взаимообогащения.

Фактически в русле цивилизационного подхода была создана концепция объяснения истории российского ученого

Льва Гумилева. В ней локальные цивилизации как основные субъекты исторических процессов заменены этносами. Как и

локальные цивилизации А. Тойнби, этносы и суперэтносы Л.

Гумилева рождаются, достигают вершины своей активности,

затем стареют, надламываются и погибают. Главный вклад Л. Гумилева в эволюционное объяснение

истории состоит во введении концепции пассионарности.

Концепция российского историка ценна, прежде всего, введением

энергетического фактора в объяснении исторического процесса.

Высокая энергетика пассионариев, заряжающая этнос,

рассматривается Л. Гумилевым как источник его повышенной

активности и конкурентоспособности на международной арене, в

частности – источник успешной завоевательной политики, побед

в войнах и т.д. В свою очередь на вопрос об источнике этой

энергии Л. Гумилев отвечает в духе естественнонаучного

редукционизма (т.е. сведения закономерностей более высокой

ступени эволюции к закономерностям нижестоящей ступени).

Таким образом, эволюционное объяснение исторического

процесса все еще далеко от удовлетворительного состояния.

Историческая наука все еще ждет создания теории, которая могла бы предложить достаточно обоснованную модель истории как

эволюции человеческого общества. Понятно, что такая модель

должна носить универсально-системный характер, то есть

включать рациональные элементы и экономического

23

детерминизма, и цивилизационного подхода, и других

упрощенных моделей исторической эволюции.

2. Специфика экономической эволюции и

экономических институтов

И в современной естественной, и в общественной науке

раскрытие сущности эволюционных механизмов, управляющих

развитием систем различной степени сложности, осуществляется

на основе двух близких по духу и характеру методологии

общенаучных направлений – синергетики Г. Хакена и

упорядочения хаоса И. Пригожина. Г. Хакен на основе опытов с твердотельным лазером и изучения явлений концепции, при

которых когерентные структуры при достижении определенного

энергетического уровня перестраивают и упорядочивают молекулы вещества, сделал далеко идущие выводы о

самоорганизации как ведущем факторе эволюции природных и

общественных систем. Бельгийский ученый, русский по

происхождению, И. Пригожин, опираясь на опыты российских

ученых В. Белоусова и А. Жаботинского, внес выдающийся вклад

в изучение энтропийных процессов в открытых системах и

выявил эволюционные механизмы, связанные с образованием

порядка из хаоса.

Вскрыв эволюционное значение бифуркации, И.

Пригожин значительно углубил научные представления о

действии эволюционных механизмов, о предпосылках

возникновения революционных ситуаций и других поворотных

пунктах истории естественных и общественных процессов.

Одна из первых попыток в отечественной научной

литературе применить концепции самоорганизации и

упорядочения хаоса к экономической эволюции была предпринята крупным российским методологом науки Г.

Рузавиным. В этих концепциях он усмотрел подходы к

формированию новой парадигмы экономической науки. Главную

трудность в раскрытии механизмов экономической эволюции он

увидел в своеобразии этого типа эволюции, в особенностях

возникновения спонтанного порядка [226, с. 24].

Сходство механизмов рыночной саморегуляции и

самоорганизации с саморегуляцией и самоорганизацией в живой

24

природе, несомненно. К ним относятся и открытый А. Смитом

феномен «невидимой руки» рынка, аналогичный феномену

естественного отбора, и наличие отрицательной обратной связи,

кибернетического способа упорядочения, воспроизводящего

реагирование биосистем, и ценовое равновесие, напоминающее гомеостаз у млекопитающих и т.д.

Но экономические системы обладают целым рядом

специфических особенностей, к числу которых относится

высокий уровень сложности. «Очевидно, – пишет Г. Рузавин, –

чем сложнее система по своей природе, тем более специфический

и трудно предсказуемый характер приобретают в ней

самоорганизующиеся процессы. Если для простых

гидродинамических, метеорологических, физических, физико-

химических систем непременным условием возникновения

нового порядка и структуры являются, во-первых, открытый

характер системы, то есть обмен веществом и энергией со средой,

во-вторых, ее неравновесность и, в-третьих, достаточная

удаленность от точки термодинамического равновесия, то для

живых и социальных систем добавляется целый ряд

дополнительных условий, многие из которых остаются еще не исследованными» [226, с. 26].

К числу таких дополнительных условий можно отнести,

например, деятельность фирм – инноваторов (по Й. Шумпетеру),

разнообразных способов поведения, правил и рутин (по Р.

Нельсону и У. Уинтеру) [141, с. 19], влияние культуры (по К.

Эйрсу), социальных систем (по Г. Мюрдалю), крупных

корпораций (по Дж. Гэлбрейту), «правил игры» (по Д. Норту и Ф.

Хайеку) [174, с 44], а также хреодные эффекты, эффекты

блокировки, революции, бифуркации, криминальное поведение,

циклические, системные, структурные и трансформационные кризисы, рождение, жизнь и смерть популяции фирм (по В.

Макарову, [141, с. 22]), макроэкономических генераций (по В.

Маевскому [132, 133]), трансакционные издержки, эффекты

несовершенной и совершенной конкуренции, проявления

монополии и олигополии, наконец, давление национального

менталитета и т.д.

Наиболее важной и существенной для понимания

специфики эволюционных процессов в экономической сфере выступает проблема образования спонтанного порядка (на основе

25

самопроизвольного действия рыночных механизмов) и

установления организационного порядка (на основе деятельности

государственной системы макроэкономического регулирования),

а также взаимодействия этих двух форм упорядоченности.

Методологические основы упорядочения экономики при

ее переходе от централизованно управляемой к рыночной

системе хозяйствования были разработаны в послевоенной

Германии блестящей плеядой ученых в рамках концепции

ордолиберализма. Теоретические работы и практическая

деятельность представителей ордолиберализма В. Ойкена, В.

Репке, А. Рюстова, Ф. Белса, Р. Микша, А. Мюллера-Армака

стала основой трансформационных реформ канцлера ФРГ Л.

Эрхарда, которые вошли в мировую экономическую историю как

один из эталонов наиболее успешного выведения страны из системного кризиса и создания эффективно действующей

национальной модели хозяйственного развития, обусловившей

феномен так называемого «экономического чуда». Другим

эталоном общемирового значения явился послевоенный рывок

национального рыночного хозяйства Японии.

Развитие общества есть процесс постоянного

упорядочения и усовершенствования его институтов. Борьба за существование эволюционирующих сообществ в социальной

сфере выражается в конкуренции между институциональными

организациями тех или иных человеческих сообществ –

социальных групп, этносов, государственных образований,

локальных цивилизаций.

Институты, институциональные организации и структуры

складываются на всех этапах общественного здания, они

функционируют во всех разнообразных сферах социального

организма. Но наиболее глубокое и разностороннее исследование они получили в экономической науке благодаря деятельности

ученых-институционалистов. Ни в политологии, ни в

юридической науке не возникло институциональной школы, хотя

к этой школе в экономической науке примкнуло немало видных

юристов и правоведов. И это не случайно. Один из важных

аспектов своеобразия экономической эволюции заключается в

кажущейся независимости эволюционных процессов от сложившихся в обществе институтов, в возможности

относительной эмансипации деятельности экономических

26

субъектов в рыночной среде от воздействия институтов. Однако

экономическая эволюция как раз и выражается, в конечном счете, в эволюции институтов, и даже «невидимая рука» рынка в

условиях современной конкуренции есть не что иное, как

социально-экономический институт, а неприродный процесс,

аналогичный естественному отбору. Он выражает и обеспечивает социально-экономические, а не биологические отношения.

Исследования в сфере политологии, истории права,

разнообразных отраслях юридических наук также постоянно

направлены на изучение политических и правовых институтов.

Этика изучает моральные институты, а культурология –

культурно-цивилизационные. Историческая наука занимается,

главным образом, изучением эволюции политических и других

социальных институтов, а также субъектов, участвовавших в их

организации и функционировании. Но не в одной из этих наук

нет разносторонне разработанной институциональной теории,

сопоставимой с той, что развивается институциональной школой

в экономической науке.

В научной литературе определений институтов имеется

почти столько же, сколько определений культуры (специалисты

насчитывают последних числом, которое уже перевалило за 1500). В определениях институтов можно выделить, прежде всего

«идеалистические» и «материалистические». Первые из них

сводят понятие институтов к субъективным аспектам

деятельности, включая нормы, правила, убеждения, взгляды,

предпочтения, ориентации, «рутины» и т.д. Вторые понимают под институтами, главным образом, объективно реальные общественные установления, образования и организации.

Существует и компромиссная точка зрения, сторонники которой

называют последние собственно институтами, а первые –

институциями. Мы разделяем именно эту точку зрения,

поскольку объективно реальный характер институтов и

субъективно реальный характер институций, их отнесение к

феноменам общественного сознания представляется нам вполне обоснованным.

Так, В. Розенталь относит к институциям «обычаи,

традиции, условности, нормы и кодексы поведения и тому

подобные символы и атрибуты общества, удостоверяющие принадлежность к нему» [223, с. 159]. Институции, по В.

27

Розенталю, не требуют организационного или материального

носителя, поскольку относятся к явлениям символического ряда. Наряду с институтами и институциями данный автор

выделяет еще и институциональные акты, содержанием которых

является нормативное регулирование экономического поведения

[223, с. 159-160].

Институциональные акты представляют собой, таким

образом, материально-знаковое закрепление институтов,

принятое на основе идеальной деятельности представителей

законодательной, исполнительной и судебной власти.

Широкое распространение в научной литературе

получило понимание институтов как своего рода границ, рамок,

разграничений между формами деятельности и интересами

субъектов. Так, А. Олейник определяет институты как

«совокупность формальных, фиксируемых в праве, и

неформальных, фиксируемых в обычном праве, рамок,

структурирующих взаимодействия индивидов в экономической,

политической и социальной сферах» [190, с. 188].

Иной точки зрения придерживается Г. Клейнер. «Часто

для визуальной характеризации понятия института, – пишет он, –

используют образ перегородки, забора, который разделяет открытое пространство на подпространства ... По нашему

мнению, такой образ не отвечает понятию института во всей его

полноте. В каждый конкретный период появление того или иного

общественного института соответствует не столько

строительству новой перегородки или барьера, сколько

прокладыванию через пересеченную местность дороги,

позволяющей при желании беспрепятственно двигаться в нужном

направлении ...» [98, с. 13]. Трудно не согласиться с Г.Б.

Клейнером в том, что «двигательная» функция институтов

является ведущей, а охранительная, разграничительная –

вторичной, производной. Лишь когда прогрессивное развитие

объекта сменяется фазой упада и деградации, охранительная,

оградительная функция институтов выходит на первый план, а институциональные барьеры перекрывают пути к движению

вперед, к осуществлению назревших инноваций во всех областях

социальной жизни, включая и экономику.

Специфика экономики как сфера общественной эволюции

состоит, прежде всего, в том, что эта сфера характеризуется

28

созданием и распределением материальных носителей культуры,

без которых невозможна физическая и духовная жизнь человека,

само существование и функционирование цивилизации. В сфере

экономики человек добывает себе средства к существованию и

все ресурсы, необходимые для жизнеобеспечения его и

человеческой цивилизации в целом.

Выступая как материальный базис эволюции и развития

общества, экономика в свою очередь зависима от эволюции

других сфер социальной жизни, особенно от политики и права. Политические институты не только регулируют развитие

экономики, они непосредственно создают и поддерживают экономические и правовые институты, в рамках которых

протекает экономическая эволюция.

Экономика как сфера материально-цивилизационного

развития по своим эволюционным механизмам оказывается

наиболее близкой к биологии вследствие подобия отношений

жизнеобеспечения в природе и обществе, в основе которых лежит конкуренция за жизненные ресурсы. Хозяйственная деятельность

человеческих сообществ в сфере экономики представляет собой

социальный аналог жизнеобеспечивающей деятельности

биосистем в живой природе.

Все это предрасполагает аналитиков к проведению

прямых аналогий в объяснении эволюционных процессов, т.е. к

принятию точки зрения, которая в философской методологии

получила название редукционизма (от лат. reductio – сокращаю,

свожу), т.е. объяснения более высоких уровней эволюционного

развития на основе закономерностей более низких ступеней

эволюции. Однако некритический редукционизм может привести

к серьезным заблуждениям, а прежде всего к так называемому

социал-дарвинизму, т.е. игнорированию принципиальных

различий социального типа взаимоотношений, взаимопомощи, а главное – эволюционной роли цивилизации и культуры.

Экономическое развитие создает все более развитую

цивилизацию, к тем самым все более отдаляет человека от животного мира.

В человеческом обществе благодаря цивилизационному

перераспределению ресурсов выживают ослабленные и больные,

утратившие самостоятельную способность к выживанию особи.

Это должно было бы, препятствуя естественному отбору, с

29

каждым поколением ухудшать генофонд человечества, учитывая

то, что ничего не препятствует нежизнеспособным людям

вступать в сексуальные связи и оставлять потомство. Однако в

реальности этого не происходит, поскольку биологический отбор

и отсев непригодных к эволюции субъектов дополняется

цивилизационным отбором и отсевом, включая экономическую

«селекцию» (поскольку для создания семьи и выращивания

потомства необходим минимум материальных средств).

Но главное заключается в неизмеримо возросшей по

сравнению с животным миром способности человека к

самосовершенствованию, охватывающей усовершенствование как биологических, так и социальных качеств. Именно она позволяет человеку, ощущающему себя «гадким утенком»

биологической эволюции путем целенаправленных трудовых

усилий, вложенных в самого себя, становиться, в конечном счете «лебедем» социальной (и экономической) эволюции, приобретать

и биологическую приспособленность развивать определенные физические качества и т.д.

Эволюция рода homo sapiens пошла не по линии

изменения видовых признаков, которые остаются практически

неизменными в течении примерно 40 тыс. лет (с момента перехода от так называемого неандертальского

антропологического типа к кроманьонскому), а по линии

развития цивилизационных признаков, цивилизации как

«неорганического тела» человечества. Соответственно

конкуренция за выживание и оставление потомства, сохраняя

свое значение в отношениях индивидов, трансформируется в

человеческом обществе в конкуренцию за выживание между

разнообразными организованными сообществами людей. На месте видов и популяций животного мира оказываются именно

устойчивые сообщества – государства, народы, локальные цивилизации и т.д. Конкуренция между ними порождает политические конфликты, столкновения, завоевания и т.д. В

сфере экономики в конкуренцию вступают различные экономические субъекты – физические и юридические лица,

фирмы, компании, корпорации и т.д. Они тоже образуют своеобразные «популяции», «виды» и т.д., распределяются по

отраслям деятельности.

30

В рыночной среде, как и в социальной среде в целом,

естественный отбор дополняется искусственным отбором,

выживанием не только наиболее приспособленных, но и

получающих помощь со стороны социальных институтов. В

экономике, как и в социальной сфере в целом, дарвиновские законы эволюции существуют с ламарковскими и дополняются

ими. Это происходит потому, что описанный Ламарком механизм

биологической эволюции привнесен им из социальной сферы. Не в природе, а именно в обществе приобретенные признаки

наследуются в виде социального опыта, институциональных

структур, национально-культурных особенностей,

цивилизационных образований, прямой передачи

унаследованных материальных ценностей и денежных ресурсов

от представителей старших поколений более молодым. Не

меньшее значение имеет наследование духовных ценностей,

культурных традиций, религиозных верований,

мировоззренческих и нравственных принципов, причем все это

оказывает влияние и на экономику. Невозможно унаследовать

мощные бицепсы, но можно унаследовать предрасположенность

к их развитию в строении костей, а главное – традицию,

предрасполагающую к регулярным тренировкам. Точно так же невозможно унаследовать через биологические гены

предпринимательские способности, интеллект, или такие моральные качества, как добросовестность, честность,

трудолюбие, законопослушание, любовь к порядку. Но

социальные «гены» этих качеств, столь необходимых во всех

видах хозяйственной деятельности в тех или иных пропорциях

развиваются в любом обществе, закрепляются в институтах, в

культуре, в менталитете и передаются по наследству

последующим поколениям. Воспитание может оказаться

неэффективным в привитии этих качеств, если они не распространены достаточно широко в социальной и

экономической генетике данного общества. К сожалению, в

постсоветской России и других странах СНГ наблюдается явный

дефицит этих качеств и этих генов, что и обусловливает в

значительной мере продолжительность и остроту

трансформационного кризиса.

Всякое «экономическое чудо» начинается с накопления

этих качеств в социальной генетике и заканчивается вследствие

31

обеднения общественных генов этих качеств, их перехода,

выражаясь языком биологической генетики, из доминантного

состояния в рецессивное. Успех или неуспех всяких реформ

зависит, поэтому не только от проведения конкретных мер по

изменению экономических условий, «правил игры»,

регулирующих механизмов, но и от того, как эти изменения

впишутся в социальную генетику, доставшуюся в наследство от недавнего прошлого. Можно очень быстро построить институты-

учреждения, нанять их персонал, пригласить квалифицированных

специалистов, и институты заработают. Но то, как они будут работать и конкретные результаты их деятельности, зависит не только (и не столько) от воли и желания их создателей, но и от объективно данного состояния субъективных ориентаций людей,

обусловленного, в конечном счете, всей совокупностью

социально-экономических отношений. Эта совокупность,

включающая в себя социальную генетику, формируются только

эволюционно, и не терпит никаких революционных

подстегиваний, реагируя на них жесточайшими кризисами.

3. Эволюционизм и институционализм в западной

экономической теории

Как отмечает А. Нестеренко, институционально-

эволюционная теория возникла еще на рубеже ХХ века как

реакция на внеисторическую, механическую и

узкоэкономическую трактовку детерминации экономических

процессов в рамках ортодоксальной (классической) доктрины

[170, c. 10]. С самого своего появления на горизонте теоретических идей институциональный эволюционизм выступал

как оппозиция общепринятым в экономической науке взглядам

на развитие экономики, как ревизия подходов, не принимающих

во внимание эволюционирования сложившихся в данном

обществе институциональных особенностей и связанных с ними

структур и организаций.

В рамках институционализма, как одного из трех ведущих

направлений современной экономико-теоретической мысли,

было развито немало плодотворных идей, применение которых в

переходной экономике может принести значительные сдвиги на путях преодоления трансформационного кризиса. Главная идея

32

институционализма, его исходное положение состоит в

ориентации на более широкое, чем в общепринятых

экономических теориях, рассмотрение детерминации

экономических явлений, их объяснение не только

непосредственными причинами, лежащими в сфере самой по себе хозяйственной деятельности, но и более опосредствованными,

глубокими, отдаленными от прямого наблюдения – системой

сложившихся в обществе разнообразных институтов.

Господствующие в обществе институты и объекты

экономической деятельности соотносятся между собой как

сущность и явление. Уже такая постановка вопроса, исходная для

институционализма как теоретической доктрины, предполагает постоянное обращение к проблемам эволюции, поскольку

институты, составляющие сущность экономической

деятельности, не являются чем-то раз и навсегда данным и

застывшим, а представляют собой процесс постоянного

эволюционирования, становления, закрепления и смены форм.

Предшественниками современного институционализма были

представители исторической школы экономической теории,

которые как раз и выступили зачинателями рассмотрения

экономических процессов с точки зрения их происхождения и

исторической эволюции.

Уже в самом центральном понятии теории

институционализма – понятии института (от лат. «институтум» –

установление, устройство, учреждение) содержится историко-

эволюционный аспект, поскольку все человеческие институты

представляют собой эволюционирующую составляющую всякого

общественного устройства.

В этой составляющей институционалисты выделяют два

основных аспекта – институции и собственно институты.

Институции включают в себя обычаи, традиции, нормы

поведения, т.е. идеальные институциональные формы, принятые в данном обществе и закрепленные в менталитете. Институты

охватывают организации, учреждения, законодательные установления, они придают институциям официальный,

публично признанный характер, побуждают к их исполнению и

защищают от игнорирования силой институциональных

организаций, к которым относится и государство со специальным

33

аппаратом принуждения и властного побуждения к определенной

деятельности.

Важной и плодотворной идеей раннего

институционализма, развитой в работах ее основоположника Торстейна Веблена (1856-1929) и вполне применимой к нуждам

реформирования переходной экономики, является тезис о

необходимости эволюционного поворота всей экономической

деятельности от хаотической и расточительной растраты

ресурсов к удовлетворению конкретных нужд потребителей.

Джон Коммонс (1862-1945) исследовал роль правовых

институтов и социальных конфликтов в экономической

эволюции. Первенство права по отношению к экономике,

господство закона над экономическими отношениями позволяет эффективно улаживать социальные конфликты, обеспечивая

эффективное эволюционирование экономической системы.

Уэсли Митчелл (1874-1948) объяснял экономические циклы эволюцией деловой активности, разработал методы

стимулирования этой активности.

Вальтер Ойкен (1891-1950) выдвинул концепцию

ордолиберализма, т.е. соединения максимальной экономической

свободы с жестким организационным порядком (орднунгом).

Будучи одним из виднейших творцов послевоенного немецкого

«экономического чуда» (наряду с канцлером ФРГ Л. Эрхардом),

В. Ойкен внес значительный вклад в решение проблемы

преодоления посттоталитарного экономического кризиса в ФРГ.

Гуннар Мюрдаль (1898-1987) занимался проблемами

преодоления кризисов в слаборазвитых странах, разрабатывал

рекомендации по трансформации институциональных структур

их экономик. Изучал также проблемы достижения денежного

равновесия в развитых странах.

Получивший распространение в последнее время

неоинституционализм порвал с технократическими тенденциями

раннего институционализма и поставил в центр внимания

экономического исследования человека, его благосостояние и

самоопределение в социальной среде [см. 279]. Так, концепция

прав собственности Рональда Коуза, общественного выбора Джеймса Бьюкенена, постиндустриального (точнее, нового

индустриального) общества Джона Гэлбрейта рассматривают

34

эволюцию экономических институтов как средств повышения

возможностей для самоопределения человека.

Концепции эволюционной экономики особенно активно

разрабатываются именно в рамках неоинституционализма.

Принадлежащий к этому направлению один из наиболее

активных лидеров эволюционно-институционального подхода английский экономист Джеффри Ходжсон является

одновременно и убежденным неодарвинистом. Он постоянно

пользуется аналогиями между рыночной и биологической средой.

В то же время, правы, по-видимому, С. Дорошенко и Е.

Попов [62], которые протестуют против некритического

отождествления институционализма и эволюционизма в сфере экономической науки и требуют их основательного

разграничения [62, с.32].

Д. Ходжсон подразделяет все теории экономической

эволюции, когда-либо предложенные в истории экономики, на

две большие группы – теории развития и теории генетики.

Представители первой группы, куда Д. Ходжсон относит К. Маркса и Й. Шумпетера, абстрагируются от консервативного

элемента, содержащегося в институциональной «генетике» и

передаваемого от одного поколения участвующих в экономике субъектов к другому. В рамках этой абстракции процесс экономической эволюции выступает как «спираль прогресса»,

которую можно искусственно «раскручивать» и подталкивать

революциями, модернизациями, реформами и т.д.

Сторонники другой группы теоретических подходов

(А. Смит, Т. Веблен и др.) признают наличие «генов»,

вытесняющих из неизменной сущности человека и связанных с

ней неотъемлемых (атрибутивных) человеческих свойств. При

этом одни генетически ориентированные экономисты

придерживаются «онтогенетического» подхода, признающего

неизменность «генов», другие – «филогенетического»,

предусматривающего возможность трансформаций. Наконец,

среди сторонников «филогенетического» подхода имеются

«дарвинисты», отрицающие возможность наследования

приобретенных признаков, и «ламаркисты», признающие такую

возможность, несмотря на то, что в биологических науках она опровергнута всей суммой экспериментальных исследований

[195, c. 20-21].

35

Как видно из вышеприведенных рассуждений, сам Д.

Ходжсон, как и другие представители, эволюционно-

экономического подхода, оперируют аналогиями экономики и

биологии. А это значит, что экономический эволюционизм не

выработал пока своего собственного методологического

аппарата, и заимствует его из биологии и генетики в готовом

виде. В общенаучной методологии сведение более высоких форм

эволюции (в данном случае, социально-экономических) к более низким (биологическим) получило название редукционизма.

Несмотря на значительную распространенность редукционизма в

современной науке, необходимо постоянно учитывать его

методологическую ограниченность в качестве аналогии, условно

отождествляющей закономерности эволюции в

разнокачественных сферах действительности.

В. Маевский [132] выделяет три направления

исследований, действующие в рамках эволюционной экономики

– институциональное, микроэкономическое и

макроэкономическое [132, c. 10]. Первое из этих направлений

включает две школы – старую и новую, первая из которых

рассматривает институты как сложившиеся в обществе социальные формы, которые направляют действия людей и

организаций, а вторая – как формы, задающие лишь правила игры, в рамках которых люди и организации могут обрести

максимальную свободу действий. Микроэкономическое направление исследует эволюцию фирм и корпораций, их

возникновения (рождения), различных этапов жизненного цикла,

динамики состояний, взаимодействия, гибели, мутаций,

наследственных механизмов и т.д. К макроэкономическому

направлению В. Маевский относит концепции С. Глазьева об

эволюции технологических укладов, С. Фримена о смене технико-экономических парадигм, Й. Шумпетера о

разнообразных циклах экономического развития. Вместе с тем

такие концепции, играющие значительную роль в философско-

экономическом и историко-экономическом осмыслении

эволюционных процессов, не находят пока альтернативных

подходов к проблемам текущей и среднесрочной динамики [132,

c. 14].

А. Олейник [190] рассматривает неоинституциональную

экономическую теорию как некий набор исследовательских

36

программ, объединенных стремлением их создателей найти

наиболее фундаментальный фактор институциональной системы,

являющийся одновременно ключевым элементом экономической

эволюции. К ним относятся программы теории прав

собственности (Р. Коуз, Р. Познер, С. Пейович), теории

оптимального контракта (Дж. Стиглиц, Й. Макнил), теория

общественного выбора (Дж. Бьюкенен, Г. Таллок), теории

трансакционных издержек (О. Уильямсон), новой экономической

теории (Д. Норт) и др. [190, с. 30-31]. Важное значение для

развития институционально-эволюционного подхода имела программа эволюционного моделирования Р. Нельсона и С.

Уинтера, изложенная в книге [168]. Как и в экономической

теории, в целом, в неоинституциональной эволюционной теории

не выработано какой-либо господствующей, общепризнанной,

эталонной, концептуальной системы, а сложилось сложное

взаимодействие разнообразных школ, концепций,

исследовательских программ.

Таким образом, эволюционно-институциональный подход

нуждается в новых нестандартных идеях, способных углубить

наши знания об источниках и механизмах экономической

эволюции. Как правило, такому углублению в истории

экономической мысли в наибольшей степени способствовал

именно анализ кризисов, особенно таких крупномасштабных, как

циклические потрясения конца XIX века, “великая депрессия” в

1929 – 1932 гг. и трансформационный кризис конца XX – начала

XXI века в России и других странах СНГ.

4. Российская школа эволюционной экономики

В настоящее время можно говорить уже о формировании

в российской экономической науке научной школы, стремящейся

истолковать реалии переходной, прежде всего отечественной

экономики в терминах, категориях и методологических рамках

эволюционно-институционального подхода. К числу наиболее плодотворно работающих ученых в этой области можно отнести

таких признанных метров российской экономической науки, как

Л. Абалкин, Д. Львов, В. Макаров, В. Маевский, В. Перламутров,

Н. Петраков, В. Полтерович, А. Нестеренко, В. Волконский, Ю.

37

Яковец, Г. Клейнер, В. Гребенников, Ю. Овсиенко, В. Пресняков,

В. Тамбовцев, А. Шаститко, А. Олейник, О. Сухарев и др.

Можно назвать немало работ российских экономистов,

проведенных в русле эволюционной экономики, в которых

содержатся весьма перспективные идеи в области

антикризисного регулирования трансформационных процессов. К

числу этих идей относится интеграционная теория предприятий,

развитая в ЦЭМИ РАН под руководством Г. Клейнера [96-102,

143]. Согласно этой теории, взаимодействие предприятий в

рамках национальной экономики приводит к генерированию ими

не только потоков товаров, но и институциональных структур,

выражающихся в принятии взаимных обязательств и

ответственности. Эти структуры выступают в качестве своеобразной соединительной ткани экономики, без которой не могут эффективно действовать рыночные механизмы, включая

стремление к максимизации прибыли.

В работах В. Полтеровича [208-210] важные результаты

на основе применения институционально-эволюционной теории

были достигнуты в сфере объяснения феномена так называемых

«институциональных ловушек», изучения особенностей

коррупции, проблемы трансплантации институтов из одной

экономической среды в другую, менее развитую и т.д.

В работах В. Макарова [141-144] обоснована концепция

двухступенчатости в потреблении экономических благ, которая

позволяет найти выход из перманентного кризиса социально-

экономических институтов, возникающего вследствие недофинансирования социальной политики. Осуществление этого принципа заключается в предоставлении социальных благ по низким фиксированным ценам (включая услуги образования,

здравоохранения, коммунального сектора и т.д.). По достижении

определенного порога обеспеченности эти блага выступают как

обычный рыночный товар.

В работах Д. Львова, Н. Моисеева, В. Гребенникова, В.

Преснякова и др. [52, 75-78, 127-130] развита эволюционная

концепция трансформации собственности, базирующаяся на

последовательном расчленении комплекса прав собственности и

отделении предпринимательских функций от непосредственного

обладания имуществом. Становление предпринимательских

38

функций рассматривается при этом как сложный процесс отбора и конкуренции.

В ряде работ В. Маевского обосновывается концепция

макрогенераций (своего рода экономических «популяций»),

которые, по его определению, представляют собой

экономические подсистемы, обладающие свойством рождаться,

жить и умирать [133, c. 76]. Причем именно представление макроуровня как совокупности макрогенераций позволяет рассматривать экономику как эволюционно развивающуюся

систему. В. Маевский разделяет молодые и старые макрогенерации. Первые из них соответствуют неоклассическому

представлению о гибкости цен и негибкости производства, тогда как вторые – неокейнсианскому представлению о гибкости

производства и негибкости цен [133, c. 78]. Сводя воедино

теоретические подходы неоклассической и неокейнсианской

школ на основе концепции макрогенераций можно, согласно

В.Маевскому, построить общую теорию экономических циклов,

центральное место, в которой должна занять эволюционная

модель эндогенного механизма цикличности. Новая

макрогенерация отбирает ресурсы у старой посредством

эволюционной инфляции.

Авторы коллективной монографии [201] выделяют три

основных этапа рыночной трансформации, на каждом из которых, по их мнению, осуществляется особый тип эволюции.

Первый этап – латентная эволюция – заключается в скрытом,

подспудном накоплении трансформационного потенциала «зрелого» социализма, связанного как с логикой его

самопроизвольного вырождения, так и с попытками

модернизации [201, c. 12].

Второй этап – адаптационная эволюция – содержит в себе образование переходной экономики и действие тяжелейших

процессов приспособления общества и экономических субъектов

к изменившимся условиям. Трансформационный кризис в период

адаптационной эволюции выступает одновременно и как кризис

адаптации, и как результат действия старых институциональных

структур.

Наконец, третий этап, системная эволюция, состоит в

реальном преобразовании всей системы с выходом на первый

план механизмов саморегуляции на основе завершающегося

39

формирования всеобъемлющей системы рыночных институтов.

Системная эволюция связывается авторами работы, прежде всего,

с системным институциональным развитием [201, c. 13].

Интересны наработки либерально-монетаристского

варианта эволюционной экономики, предложены в статье А.

Улюкаева [251]. Он считает, что революционный этап реформ,

проведенных командой Е. Гайдара, сформировав экономические предпосылки капиталистического развития в России, привел к

разрыву постепенности в рамках социалистического типа

экономики и ввел экономику России в иную, капиталистическую

постепенность. Тем самым, реализуемыми стали закономерности

теории эволюционного развития, сформулированные Д. Нортом,

Р. Нельсоном и С. Уинтером [251, c. 16]. Такая теория

предполагает два взаимосвязанных типа эволюции – эволюцию

организационных структур и эволюцию институциональных

правил [251, c. 15]. Важнейшими достижениями российской

«революции 1992 г.» А. Улюкаев считает образование новых

институтов российской государственности и экономических

институтов капиталистического развития в виде приватизации,

маркетизации и становления национального капитала. Как и

всякая революция, эта революция привела к становлению

институтов в весьма несовершенном виде. Их совершенствование на обоих уровнях (организационных структур и

институциональных правил) должно осуществляться

эволюционным путем [251, c. 22].

В коллективной монографии [10] кризисы

рассматриваются как эпизоды непрерывно идущей эволюции, во

время которых проявляется наиболее интенсивное протекание эволюционных процессов в сочетании с частичной деградацией

(инволюцией) переживающих кризис систем [10, c. 192]. Кризисы

суть смены программ эволюции, подготавливающие новые эволюционные циклы. Именно это обстоятельство обусловливает возможность управления ходом кризисов. Болезненность

переходного периода усиливается с превышением порога скорости, с которой система жизнеобеспечения способна

следовать за меняющейся программой. Поэтому важнейшим

приемом смягчения кризисов является постепенное «выпускание

пара», сбрасывание мелкими порциями накопившихся

напряжений [10, c. 216].

40

В работе Г. Клейнера [98] содержится целый ряд

концептуальных положений фундаментального характера. Рассматривая процесс институтогенеза, Г. Клейнер отмечает, что

он происходит не путем планомерной или хаотической застройки

или перестройки, а разворачивается в относительно независимом

от действий реформаторов институциональном пространстве,

заполненном всей совокупностью существующих,

существовавших и даже мыслимых институтов. Интересы

экономических субъектов служат лишь катализатором

институциональных преобразований, а не их первоосновой [98,

с.48]. Поэтому, возникновение новых институтов не может произойти из ничего, на пустом месте. Оно связано со

«скрещиванием» базисных протоинститутов и последующего

селекционного отбора с закреплением полезных результатов и

«отсевом» нежизнеспособных [98, с.51]. Введение новых

институтов посредством институциональных реформ

представляет собой, по существу, процесс «институционального

протезирования», после которого необходим период

«вживления» приобретенных «протезов» [98, с.57]. Для наименее болезненного использования новых институтов в этот период ему

должен предшествовать процесс реалистичного

институционального проектирования [98, с.58].

Не менее важное концептуальное положение высказано в

статье В. Маевского [135]. Рассматривая произошедшую в

процессе реформ эволюцию российских экономических

институтов, В. Маевский обосновывает необходимость

трансформации не только вновь образованных, эволюционных,

но и консервативных институтов. Пока не отлажено действие консервативных институтов, обеспечивающих надежность и

эффективность трансакций, невозможно рассчитывать и на

активность эволюционных институтов [135, с.23]. Отсюда просматривается одна из основных ошибок российских

реформаторов: занявшись искусственным насаждением новых

институтов, они подвергли разрушению, или не придали

должного значения консервативным институтам, что и

предопределило низкую эффективность проведенных

преобразований.

Глубокий концептуальный анализ институциональных

изменений, произошедших в России в 90-е годы ХХ века, дан в

41

работе Ю. Овсиенко [187]. Автор показывает, что реальная

эволюция экономики России, происходившая в период

«развернутых» реформ, двигалась, по существу, по пути,

проторенному в советское время. Уже в СССР существовал

неформальный институт, выводивший действия высшего

чиновничества за рамки существующего законодательства [187,

с.9]. В процессе приватизации произошла раздача общественного

богатства заранее отобранной группе лиц, выделившейся опять

же из этого же социального слоя [187, с.6]. Для них был создан

институт безнаказанности, давший возможность нарушать любые законы. Для остальной части населения, около 97%, были

созданы условия, при которых падение доходов опережало спад

производства, а, следовательно, происходил кажущийся рост продуктивности заработанной платы. Подлинно эволюционный

путь цивилизованных институциональных преобразований автор

связывает с устранением подобных «кастовых» различий,

упорядочение экономических отношений, подчинении всех

участников экономического процесса единым законам и

«правилам игры» [187 с.12]

Серьезное продвижение на пути применения идей

экономического эволюционизма к проблемам переходной

экономики было достигнуто на симпозиуме «Эволюционная

экономика и мэйнстрим», состоявшегося в г. Пущино в 1998 г. В

материалах симпозиума, опубликованных в 2000 г. под тем же названием в виде отдельного сборника [275], нашли отражение идеи Л. Абалкина о возможностях эволюционной экономики для

переосмысления базисных принципов методологии

реформирования переходной экономики, В. Маевского об

использовании неравновесных процессов в макрогенерациях для

упорядочения хаотических состояний посредством

макроэкономического регулирования, А. Нестеренко о

возможностях синтеза эволюционной экономики и

ортодоксальной экономической теории («мэйнстрима»),

О. Сухарева о «переобъяснении» с помощью институционально-

эволюционного подхода проблем ортодоксальной теории и т.д.

Ведущую идею сборника можно определить как поиск

альтернативы официальной доктрины реформирования,

базирующейся на ортодоксальной теории, причем альтернативы

и в теоретико-методологическом, и в практическом плане.

42

5. Равновесные и неравновесные процессы, их роль в

экономической эволюции

В естественных науках под влиянием работ И. Пригожина стали весьма модными представления о неравновесных

процессах как своего рода двигателях эволюции, авангардных

структурах, активизирующих образование порядка из хаоса. Так,

в известной книге И. Пригожина и И. Стенгерс [215] прямо

опровергается отождествление равновесия с порядком и

утверждается в качестве общепригодной закономерности переход

от теплового хаоса к порядку в сильно неравновесных условиях,

возникновение новых динамичных состояний материи,

определяющих дальнейшее эволюционирование материальных

систем различного уровня [215, с. 54]. На основе такого подхода наметился разрыв с прежним представлением о равновесии как

источнике гармонии, стабильности и порядка в природе.

Конечно, на определенном уровне природных

взаимодействий именно равновесие, приняв форму симметрии,

кругооборота или колебательного ритма протекания процессов

обеспечивает устойчивость предпосылок эволюции. Тенденция к

уравновешиванию различных разнонаправленных и

противоположно действующих процессов во Вселенной связана с законом всемирного тяготения и целым рядом других

универсальных закономерностей существования нашей

Метагалактики. В известной мере, на этой тенденции зиждется

качественная определенность и структурная устойчивость

объектов неживой и живой природы. Поиск пищи живыми

организмами ведь тоже можно интерпретировать как

установление равновесия с окружающей средой, как и многие другие важнейшие биологические процессы. При этом, однако,

нужно иметь в виду, что стремление к равновесию является

следствием постоянного не равновесия в самих организмах и их

взаимоотношениях со средой.

Огромную роль равновесие играет и в общественных

процессах. Регулярный общественный порядок, постоянно

поддерживаемый в каждой цивилизации и составляющий основу

всякого цивилизованного общества, также базируется на

равновесии различных общественных сил и тенденций. Но

стабильность чересчур долго удерживаемого равновесия

43

приводит рано или поздно общество к застою, и требуется

выведение из равновесия для создания социальных инноваций и

движения вперед по эволюционному пути. Но после укоренения

той или иной инновации вновь наступает состояние равновесия,

устойчивого или неустойчивого в зависимости от конкретных

обстоятельств общественной жизни.

Неравновесные процессы в общественной жизни

возникают, как и в природе, сплошь и рядом, и в значительном

большинстве случаев являются источниками нарушения

общественного порядка (или порождениями беспорядка). Это

своего рода вулканические извержения социальной энергетики,

через которые хаос накопившихся в обществе конфликтов и

напряжений прорывается сквозь структуру поддержания

упорядоченности общественных отношений. Однако, само

проявление неупорядоченности, неуравновешенности

общественных отношений настоятельно требует переупорядочения, пересмотра, уравновешивания этих

отношений, создает давление гражданского общества на государство и людей, облеченных властью, которое побуждает их

проводить реформы. И лишь их неспособность ответить на

вызовы истории, распутать узлы накопившихся социальных

конфликтов, разрядить взрывоопасный социальный материал

путем соответствующих компромиссов и уступок, да еще в

сочетании с внешними военными конфликтами, приводит данное общество к революции.

Всякая социальная революция и сопровождающая ее

революция политическая имеет двойственный характер.

Идеализация революций как якобы «локомотив истории»,

«очистительных гроз», «повивальных бабок», способствующих

рождению нового общества, с точки зрения эволюционного

подхода совершенно несостоятельна. Подобная идеализация,

укоренившаяся в отечественной культуре под влиянием

марксисткой традиции, построена на игнорировании

исторических фактов, вследствие давления на создание утопической идеологии.

Всякая революция есть, прежде всего, катастрофа, происходящая вследствие катастрофического выбора неравновесных процессов. Революции предшествует, как

правило, длительный кризис, выводящий общество из

44

равновесия, расшатывающий сложившийся общественный

порядок, вскрывающий его неэффективность. В ходе кризиса общество запутывается в конфликтах, не находящих

удовлетворительного разрешения, а власть цепляется за

укоренившийся порядок, не желая достаточно серьезно его

реформировать. Общество запутывается в бесконечных

конфликтах. А в этот момент появляются ультрановаторы,

революционеры, носители утопической идеологии, которые обещают быстрое и полное решение всех накопившихся проблем

на путях вовлечения активных масс людей в «священную» войну

против правительства и разнообразных «врагов народа». В

результате побед в этой войне рушится не только правительство,

но и весь общественный порядок, всякое общественное равновесие. Но обещанного нового более свободного порядка на основе действия неравновесных процессов не возникает, и

текущую упорядоченность приходится лихорадочно создавать

диктаторскими, насильственными средствами, устраняя наряду

со сторонниками старого порядка и всех, инакомыслящих из революционной среды. Итогом революций чаще всего становится

милитаризованное общество, чрезвычайно активное в войнах, но

крайне нетерпимое к инакомыслию и истощенное, оскудевшее как в материальном, так и в духовном смысле.

Позитивной стороной революций является мощное развитие культуры, особенно в предреволюционный период.

Утратив равновесие и упорядоченность в кризисную эпоху, люди

стремятся восстановить их в произведениях культуры, развивая в

этой сфере невиданную активность.

Возникший в сильно неравновесных условиях

общественный порядок требует дальнейшей трансформации и

реформирования для создания нового равновесия. Что касается

преград, которые революции убирают с пути развития новых

классов и общественных отношений, то это касается

исключительно революций буржуазно-демократических, да и то

для устранения разрушительных последствий революционного

кризиса требуется значительный период времени и сильные

колебания тенденций, включая периоды реставрации, новых

революционных кризисов, смены конституционно-правовых

систем и т.д.

45

При этом нужно иметь в виду, что никакой общественный

порядок нельзя создать путем «строительства»

запроектированных социальных институтов. Вновь созданные институты должны «врасти» в конкретную жизнь людей, порядок

должен выкристаллизоваться и вызреть, будучи преломлен через конкретную практику человеческих взаимоотношений.

Будучи результатом «взрывных», неравновесных

процессов, этот порядок может начать служить обеспечением

общественного прогресса не раньше, чем придут в равновесие

вызванные им к жизни общественные отношения. Поэтому

созидательная роль неравновесных процессов может проявиться

лишь в условиях нового равновесия. Отсюда – необходимость

постоянно учитывать консервативную составляющую в процессе преобразований.

Таким образом, неравновесные процессы могут выступать в качестве движущей силы эволюции лишь постольку,

поскольку выведение из равновесия служит импульсом к

созданию нового равновесия, допускающего и предполагающего

более динамичное развитие в равновесном состоянии.

Аналогичную роль играет равновесие и в сфере

экономики. В экономической науке наблюдается отставание от других сфер научного познания в выявлении роли неравновесных

процессов для общего хода эволюционных изменений.

Причиной этого отставания выступает длительное доминирование теории экономического равновесия. В настоящее время среди ученых-экономистов распространяется убеждение в

ограниченности этой теории, ее несовпадении с реальным

состоянием дел. «Теория общего экономического равновесия, –

пишет по этому поводу В. Макаров, – которая в настоящее время

доминирует как в науке, так и в экономическом образовании, как

известно, не вполне согласуется с реальностью ...» [144, с. 118].

Далее В. Макаров указывает на несовпадение теории с наблюдающимся в реальном экономическом мире огромными

различиями в эффективности и прибыльности различных

субъектов рыночной экономики – фирм, отраслей, регионов и т.д.

С точки зрения теории равновесия эти различия должны были бы

снижаться и исчезать по мере перелива капитала и труда в

наиболее эффективные области их приложения, вследствие чего

менее эффективные конкуренты должны исчезать с рынка или

46

поглощаться наиболее эффективными. На деле же происходит как раз наоборот: разнообразие и разброс в эффективности не только не исчезают, но даже последовательно возрастают [144, с.

117-118].

В. Маевский [136], не только оспаривает положение о

деструктивности неравновесных процессов в экономике, которую

можно и нужно преодолевать посредством госрегулирования или

рыночного саморегулирования [136, с. 45], но и убедительно

обосновывает оригинальную концепцию упорядочивающего

действия этих процессов в их сочетании с состояниями

равновесия.

Анализируя равновесия спроса и предложения, В.

Маевский отмечает, что величина спроса зависит не только от уровня доходов, процентных ставок и текущих цен, но и, в

первую очередь от реальных потребностей людей в товарах и

услугах. При этом все предприниматели, планируя свой бизнес на перспективу, в условиях неизвестности будущих текущих цен,

ориентируются именно на превышение реального спроса над

реальным предложением, т.е. на возникновение неравновесного

процесса [136, с. 49].

Таким образом, В. Маевский отнюдь не отвергает основных выводов классической теории равновесия, он лишь

предлагает дополнить ее эволюционным подходом,

учитывающим неравновесные процессы и их воздействие на

рыночное равновесие. Состояния статистического равновесия

создают финансовые условия для возникновения неравновесных

процессов. Так, предприниматели получают прибыль в каждый

текущий период, продавая свои товары и услуги по равновесным

ценам. Но использование полученной прибыли в сферах

приложения капитала, сулящих повышение прибыли, приводит к

финансированию неравновесных процессов [136, с. 50].

В качестве одного из неравновесных процессов,

способных подстегивать обновление экономики и отмирание старых подсистем (макрогенераций) В. Маевский рассматривает умеренную инфляцию. Он рассуждает по аналогии с естественными науками, в которых конкурируют в качестве альтернативных механистический подход классической

динамики и эволюционный подход, опирающийся на понятие экономики. В экономической науке аналогичная конкуренция

47

происходит между теорией общего равновесия и эволюционным

подходом. «Сейчас мы можем с определенностью сказать, –

считает В. Маевский, – что эволюционная инфляция выполняет в

экономике ту же роль, что энтропия в мире физических

необратимых процессов» [136, с. 61]. И та, и другая, по В.

Маевскому, представляют собой механизм отбора,

препятствующий подавлению новых образований старыми и

служащих проводником прогресса эволюционирующих систем.

Отдавая должное оригинальности и глубине концепции В.

Маевского, позволительно усомниться в особой роли инфляции в

качестве двигателя экономического прогресса. Не инфляция в

экономике, как и не энтропия в физике является основным

двигателем эволюции посредством отбора жизнеспособных

систем и отбраковки устаревших и нежизнеспособных. В

экономике, как и в биологии, таким двигателем выступает конкуренция. Некий аналог конкуренции избыточно

возникающих структур действует и в неживой природе.

Например, сохранение порядка в структурах твердых тел

возможно лишь на основе поступления в них определенных

энергетических и других материальных ресурсов, количество и

качество которых всегда ограничено. Лишь при наличии

определенного уровня подаваемой извне энергии происходит перестройка молекулярных структур, обеспечивающая

синергетическое (самоорганизующееся) возникновение порядка из хаоса. Предрасположенность к самоорганизации,

избирательному усложнению структур и отбраковке неустойчивых структурных образований создает в неживой

природе одну из важнейших предпосылок к образованию живой

материи.

В живой природе, в обществе, в рыночной среде именно

конкуренция на всех уровнях существования создает бесчисленное множество неравновесных процессов, которые в

массе своей уравновешиваются альтернативными процессами.

48

6. Цикличность в экономической эволюции

Одним из фундаментальных аспектов экономической

эволюции является цикличность. Рассматривая характер

циклических изменений в той или иной экономической системе (как и в системе космологической, физической, химической,

биологической и социально-исторической), мы охватываем один

из сущностных «срезов» протекающих в ней эволюционных

процессов, и можно сказать, что характер и содержание модели

циклов системы предопределяет ход ее эволюции, и наоборот. Несмотря на наличие ряда серьезных работ, посвященных

анализу циклов переходной экономики, и наличие целого

научного направления – российского циклизма (Ю. Яковец, С.

Глазьев, А. Анчишкин, С. Меньшиков и Л. Клименко, И.

Дьяконов, Е. Черняк и др.), особенности циклических изменений

переходной российской экономики изучены очень слабо.

Неясной остается периодичность циклов, не выявлены источники

циклических кризисов, их взаимосвязь с общим

трансформационным кризисом и т.д.

Изучению циклических колебаний в рыночной экономике посвящена обширная литература. Интерес к изучению

среднесрочных экономических циклов у исследователей самых

различных стран подогревался феноменом циклических

кризисов, потрясавших экономику капитализма с периодичностью в 8-12 лет. Наличие циклических кризисов было

одним из наиболее сильных аргументов основоположников

марксизма в пользу прогноза о грядущем крушении

капиталистического строя и замены его пролетарским

социализмом и коммунизмом. В 1929-1933 годах очередной

циклический кризис невероятной силы, переросший в Великую

депрессию, действительно привел к крушению нерегулируемого

капитализма и его реформированию в современную

предпринимательскую экономику. На основе реформ Ф.

Рузвельта и теоретических трудов Дж. М. Кейнса была создана система антициклического регулирования, позволявшая

устранять излишнюю крутизну кривой циклов и тем самым

смягчать течение кризисов, предотвращая наиболее глубинные их

последствия.

49

В 20-е годы российский экономист Н. Кондратьев открыл

длинноволновые циклы экономической конъюнктуры. Затем Й.

Шумпетер создал своего рода синтетическую теорию циклов,

проанализировав сочетание краткосрочных, среднесрочных и

длинноволновых (кондратьевских) циклов экономической

конъюнктуры.

В экономической литературе советского периода под

давлением идеологических догм цикличность рыночной

экономики и наличие в ней циклических кризисов

рассматривались как порок экономического развития,

свидетельство о преимуществах «бескризисной»

социалистической системы, ее прогрессивности по сравнению с капитализмом. Однако, по мере углубления перманентного

кризиса «бескризисной» планово-распределительной экономики,

наступало отрезвление в оценке эволюционной роли и значения

рыночных циклов, а вслед за ним – и понимание не во всем

негативной, очистительной роли циклических кризисов. Переход

к рыночной экономике сопровождался необычайно длительным и

тяжелым трансформационным кризисом, принявшим постоянный

ациклический характер. Возник совершенно неизвестный в

международной экономике феномен кризисной цикличности,

выражающий зацикленность экономики в кризисном состоянии

вследствие деформации эволюционных процессов и поломки

механизмов рыночной саморегуляции. А вместе с этим

феноменом встала перед исследователями и чрезвычайно важная

проблема его объяснения и обоснования экономических

стратегий, позволяющих вырваться из заколдованного круга кризисной цикличности, способствовать формированию

нормальных экономических циклов.

В нашей работе [73] мы рассмотрели более подробно

различные аспекты, связанные с кризисной цикличностью

переходной экономики. Здесь ограничимся рядом

дополнительных замечаний, касающихся роли циклов в

экономической эволюции.

В статье Г. Клейнера [99] выдвигаются и обосновываются

чрезвычайно важные, для понимания ситуации в переходной

экономике, положения о кризисном стиле развития страны и

происходящей в ней деинституционализации общества. Кризисное состояние экономики закрепляется, по Г. Клейнеру,

50

кризисом системы взаимных ожиданий (СВО) и способствует своеобразной дециклизации экономики с ациклическими

обострениями кризисных ситуаций (в 1991, 1993, 1994 и 1998 гг.). Восстановление нормальных циклических процессов автор

связывает с проведением экономической политики, направленной

на структурно-техническую сбалансированность экономики [99,

с. 18].

Думается, что подмеченная автором в статье глубинная

взаимосвязь между деинституционнализацией и дециклизацией

переходной экономики дает ключ для понимания ее эволюции.

Н. Ноздрань в статье [178] сделал попытку применить к

явлениям циклической динамики переходной экономики России

методологию анализа, разработанную Й. Шумпетером для

явлений развитой рыночной экономики. К сожалению, автор

данной статьи не вполне улавливает разницу в природе анализируемых им явлений, он концентрируется на общих

закономерностях динамики количественных показателей и на их

основе строит картину циклических колебаний. Конечно, такой

подход вполне правомерен при условии учета качественных

характеристик и предпосылок циклических процессов.

Н. Ноздрань отмечает, что короткие циклические колебания возникают в единой «длинной волне» российского

спада [178, с.103]. Он связывает их с реорганизационными

мероприятиями и в меньшей степени – с освоением новых

рынков сбыта и источников сырья [178, с. 104].

Позитивным достижением данной работы можно считать

разнообразие индикаторов смены фаз макроэкономического

режима, которые автор выделяет всего две:

1) фаза развития и удаления от состояния равновесия;

2) фаза стабильного кругооборота и приближения к

состоянию равновесия.

К числу этих индикаторов он относит динамику

производства, характер взаимосвязи между динамикой

отраслевых значений спроса, предложения и цен, изменения в

структуре производства, воздействие внешней торговли на производство внутри страны, динамику реальной денежной

массы и товарных запасов.

При этом, в фазах развития наблюдаются усиление депрессивных тенденций, ослабление зависимости цен от

51

динамики спроса, рост расхождений и противоречий в динамике выпуска различных секторов, нейтральное или депрессивное воздействие внешней торговли на производство, преобладание тенденций к росту выбрасываемой в обращение денежной массы,

относительный рост объема товарных запасов.

В фазах же стабилизации, кругооборота и приближения к

равновесному состоянию, по Н. Ноздраню, возникают тенденции

стабилизации роста, усиление зависимости цен от динамики

спроса, сближение динамики выпуска различных секторов и

отраслей, активизирующее воздействие внешней торговли на

производственные процессы, преобладание тенденций к

стабильности или снижению денежной массы, относительное снижение объемов товарных запасов [178, с. 108].

Окончательный вывод, который делает автор из приведенных графиков и проанализированных статистических

данных, прост и четок. Он вполне соответствует шумпетерианскому динамическому подходу, т.е. методологии

анализа, опирающейся на идеи Н. Кондратьева и связанный с

выделением длинноволновых, среднесрочных и коротких циклов

безотносительно к характеру и содержанию экономических

процессов. «Анализ положения в российской экономике в 1992-

1995 гг., проведенный на основе предложенной системы

индикаторов смены фаз макроэкономического режима, –

подводит итог автор статьи, – подтверждает гипотезу о наличии

краткосрочных циклов в динамике национального хозяйства,

состоящих в последовательной смене фаз удаления от состояния

равновесия и приближения к нему, первопричиной чего является

поочередная смена этапов развития и стабильного кругооборота»

[178, с. 116].

Но вдумаемся в экономический смысл полученных

результатов, и перед нами предстает поистине парадоксальная

ситуация. В стадии, так называемого развития происходит, по

существу, ухудшение всех макроэкономических показателей.

Частично это можно объяснить усилением неравновесия в

условиях начавшегося подъема экономики и бурного

экономического роста. Но неравновесие усиливается, а экономического роста не происходит. Наблюдается лишь

некоторая тенденция к оживлению и увеличению выпуска

продукции, которая быстро «съедается» ростом инфляции в связи

52

с ростом выбрасываемой в обращение денежной массы.

Государство оплачивает работу станков на производственных

предприятиях работой станка по выпуску не отоваренных

бумажных денег, но рост выпуска готовой продукции в денежном

эквиваленте всякий раз отстает от суммарной массы денег, выпущенных в обращение, что и приводит к скачку инфляции.

Далее происходит ужесточение монетарной политики,

снижается выпуск денежной массы, вследствие чего

ограничивается инфляция, но падает инвестиционное обеспечение выпуска продукции, и наблюдается новый виток

спада производства. Подробнее этот механизм проанализирован

нами в монографии [73], где показана глубинная «генетическая»

взаимосвязь между циклами планово-распределительной и

переходной экономики и вводится понятие кризисной

цикличности, которое, на наш взгляд, объясняет парадоксальный

характер экономических циклов в ситуации трансформационного

кризиса. Суть кризисной цикличности заключается в смене фаз экономических циклов в пределах постоянно воспроизводящейся

кризисной ситуации, тогда как в нормальной рыночной

экономике, наоборот, кризисные ситуации выступают в качестве

относительно кратковременных фаз экономических циклов.

Зацикленность в кризисе выступает в качестве одного из основных препятствий для прогрессивной эволюции переходной

экономики, превращая ее в «вечно переходную», тормозя ее

реальное превращение в эффективную рыночную

институциональную систему. Поэтому, одним из важнейших

направлений экономических преобразований, должно стать

регулирование циклов с целью их преобразования в нормальные рыночные циклы. Механизм такого регулирования также был

предложен и обоснован нами в работе [73]. В основе этого

механизма лежит стимулирование государством конкуренции в

сфере импортозамещающего производства товаров длительного

пользования и относительного перепроизводства товаров

народного потребления. Умеренный кризис перепроизводства позволит преодолеть феномен дефицитного рынка и запустить

нормальный механизм смены фаз экономических циклов: от кризиса к депрессии, от депрессии – к оживлению и подъему. По

мере становления нормативных циклов можно будет запустить

обычный кейнсианский механизм антикризисного

53

регулирования, включающий содержание производства в фазе подъема с целью предотвращения кризиса перепроизводства и

«разогревание» ее в фазе кризиса и депрессии с целью ускорения

перехода в фазу оживления. В этих условиях откроется

возможность и для проявления очистительной функции кризисов,

в ходе которых устраняются нежизнеспособные и

неконкурентоспособные хозяйственные структуры и

экономические агенты, вследствие чего экономическая система избавляется от балласта и приобретает повышенную

заинтересованность в инновациях.

Но стимулирование нормальных циклических процессов

не будет иметь успеха без переориентации производства на

инновационные технологии, без приоритетного направления

государственных средств на создание высокотехнологичных

товаров, обладающих конкурентным превосходством на мировом

уровне. Напомним, что именно сосредоточение государственных

средств и усилий на этом направлении привело к весьма впечатляющим успехам национальных моделей экономического

развития Японии и стран Юго-Восточной Азии.

Цикличность эволюции в целом определяется ее

кругообразным характером, кругооборотом энергии в

эволюционирующих системах. Наполнение системы энергией,

повышение выработки внутренней энергией обусловливает стадию подъема, а израсходование и опустошение энергетического потенциала происходит в той же пропорции, что

и накопление энергии, обусловливая наступление фазы спада и

кризисное состояние системы. Избежать циклов – значит избежать эволюции, прекратить существование. Регулирование циклов в процессе направленной эволюции должно быть

направлено на создание более плавной траектории циклических

процессов, снижение остроты кризисов, обеспечение стабильности повышения уровня развития на последующем

уровне по сравнению с предыдущим.

54

7. Субъективное и объективное в институциональном

«срезе» экономической эволюции

Значительную роль в экономической эволюции играют

субъективные ориентации людей, занятых в экономике. Эти

ориентации, выраженные в привычках, правилах и процедурах

принятия решений экономическими субъектами, оказывают разнообразное влияние на их экономическое поведение.

Становясь своеобразным руководством к действиям на уровне

массового сознания, эти идеальные установки приобретают институциональный характер, т.е. выступают в качестве

независимых от сознания, объективных факторов

экономического развития. Эта способность идеальных,

субъективных факторов принимать институциональный характер

и превращаться тем самым в объективные социальные институты

совершенно не учитывалась в марксистских подходах к

экономической и социально-исторической эволюции, которые (подходы) до сих пор довлеют над умами ученых стран с

переходной экономикой.

Хотя, марксистски мыслящие теоретики постоянно

повторяли положение К. Маркса о способности идей становиться

материальной силой и положение Ф.Энгельса об обратном

влиянии надстройки на базис, субъективные факторы

исторической эволюции исключались, как правило, из числа

определяющих эволюционные процессы. И это было вполне

логично, исходя из центрального положения философии

диалектического и исторического материализма об

определяющей роли общественного бытия по отношению к

общественному сознанию. В итоге это, в общем-то, верное с точки зрения экономического эволюционизма положение

выступало препятствием для раскрытия роли идеальных,

субъективных факторов и их способности определять

эволюционные процессы, а не только оказывать на них

корректирующее или модифицирующее влияние.

Лишь с появлением и развитием в экономической теории

школы институционализма стал понятен глубинный механизм

эволюционного действия субъективного фактора в экономике и

не только в экономике – во всей социально-исторической сфере,

охватывающей всю совокупность человеческих отношений,

55

действий и организаций. Этот механизм работает посредством

постоянного, систематического преобразования факторов и

обстоятельств внутренней субъективной жизни людей в

объективно складывающиеся институциональные факторы и

обстоятельства, направляющие действие массовых процессов,

разнообразных социальных форм и организаций.

Как и в существовании и эволюционировании

человеческого организма мыслящая голова направляет деятельность тела, а тело своими потребностями оказывает давление на решения, принимаемые в недрах головного мозга.

Механизм приобретения субъективных процессов в

эволюционно значимые институциональные образования

исследованы в статье одного из основоположников современной

институционально-эволюционной экономической теории

профессора Хертфордширского университета (Великобритания)

Дж. Ходжсона [261]. Дж. Ходжсон отталкивается в своей

эволюционной концепции от критического переосмысления

эволюционных представлений современной неоклассической

школы экономической теории. Его критика неоклассической

доктрины во многом напоминает «идеалистическую» критику

марксизма: если у неоклассиков рынок (бытие) определяет привычки, субъективные ориентации, правила и процедуры

принятия решений (сознания), то для институционалиста

Ходжсона сознательные процессы лишь отчасти

обусловливаются запросами рынка через потребность в

оптимизации экономического поведения, а, приобретая массовый

характер, воплощаются в экономических институтах,

определяющих ход и направленность экономической эволюции.

Ходжсон «атакует» прежде всего, аргументы признанного

лидера неоклассической школы, основоположника монетаризма Милтона Фридмена. Согласно Фридмену, такие факторы, как

привычные реакции, случайный выбор и прочие, сознательные или бессознательные ориентации экономических агентов,

которые непосредственно определяют деловое поведение, в свою

очередь детерминированы объективными условиями рыночной

среды. И если действие этих факторов обусловливает поведение, совпадающее с запросами рынка и соответствующее рациональной ориентации на максимизацию доходов

информационных агентов, бизнес этих агентов будет процветать,

56

и накапливать ресурсы для своего расширения. Если же такая

рациональность поведения утрачивается, происходит потеря

ресурсов и существование бизнеса может быть поддержано лишь

добавлением ресурсов извне [301, р. 22]. Таким образом, в

полном соответствии с классической дарвиновской схемой

биологической эволюции, внешняя среда «подправляет»

деятельность стремящихся выжить и оптимизировать свою

жизнедеятельность субъектов эволюции, поддерживая на основе естественного отбора выживание наиболее приспособленных и

рационально организованных. Не выдержавшие конкуренции

утрачивают ресурсы для своей жизнедеятельности и могут поддерживать ее лишь подпиткой ресурсами извне.

Дж. Ходжсон категорически отвергает прямую аналогию

между биологической и экономической эволюцией, что, конечно,

не лишено оснований, поскольку в экономике действуют наделенные сознанием люди, руководствующиеся широким

аспектом общественных интересов, а не только соображениями

выгоды. По мнению Ходжсона, «в течение десятилетий

экономисты практически не анализировали подлинные процессы,

управляющие действиями и решениями, предполагая, что

таинственные силы «естественного отбора» подтвердят «правильный прогноз» человеческого поведения, базирующийся

на «экономической» оценке, то есть поведения агента,

механически запрограммированного на максимизацию некоторой

объективной функции» [261, с. 39]. Поэтому Ходжсон считает, что не поверхностное представление, а сама природа деловой

активности обусловлена привычками и правилами, чего не хочет замечать М. Фридмен, пренебрегая эмпирической очевидностью

и обходя призывы к более реалистическому анализу [там же].

Таким образом, оба подхода, неоклассический и

институциональный, выстраиваются в качестве альтернативных,

несовместимых друг с другом моделей экономической эволюции,

из которых если одна истинна, адекватна реальной детерминации

поведения экономических агентов, то другая ложна, неадекватна.

Однако в дальнейшем анализ самого Ходжсона вскрывает не только совместимость и взаимную дополнительность обеих

моделей, но и их фактическое единство в рамках общей,

синтетической модели детерминации экономического поведения

эволюционными процессами. «С очевидностью, – констатирует

57

Дж. Ходжсон, – одни привычки и правила эффективны, а другие нет. Кроме того, повторяющиеся типы поведения могут прочно

закрепляться, даже если они невыгодны агентам» [261, с. 40]. Но

ведь М. Фридмен и не утверждал, что в процессе экономической

эволюции закрепляются только рациональные, эффективные способы приспособления. Он отмечал, что неэффективные способы приводят к нерациональному расходованию

невосполнимых ресурсов, которое в условиях жестких ресурсных

ограничений ставит экономических агентов на грань выживания

и побуждает их отказываться от нерациональных привычек,

правил, процедур принятия решений и принимать более или

менее рациональные. В этом смысле нерациональность планово-

распределительной экономики напрямую связана с укоренением

привычек, правил, методов принятия управленческих решений в

результате приспособления к условиям «мягких» ресурсных

ограничений, при которых подпитка ресурсами постоянно

приходит извне, от государства-распределителя,

обеспечивающего тем самым выживание нерационально

действующих экономических агентов. Практически тот же источник нерациональности возникает при нарушениях

рыночного саморегулирования и в переходной экономике, где без чрезвычайно сильной распределительной функции государства

вообще невозможно обойтись, и даже в развитой рыночной

экономике, когда кейнсианские методы регулирования приводят

к принудительному отъему ресурсов у эффективно действующих

агентов и обеспечению выживания агентов, действующих

нерационально.

В этих условиях деятельность экономических агентов

приобретает псевдорациональный характер, заключающийся в

стремлении не заработать максимум ресурсов через продажу

своих наиболее конкурентоспособных товаров и услуг, а

получить максимум их в готовом виде через распределительно-

перераспределительные механизмы государства. И когда это

становится возможным, поощряются и закрепляются

нерациональные ориентации экономических агентов, их

иждивенческие привычки и правила поведения.

Подлинная альтернатива в использовании эволюционных

процессов для повышения эффективности экономики пролегает не между использованием госрегулирования и его сворачиванием

58

или минимизацией, а между госрегулированием

распределительного типа и госрегулированием, использующим

рыночные механизмы саморегуляции поведения экономических

субъектов. И чем хуже работают механизмы саморегуляции, тем

выше потребность в распределительных механизмах, но и тем

выше их разрушительное действие на процессы саморегуляции.

Постоянное применение жестких перераспределительных

механизмов деформирует поведение, направляет его на конкуренцию за дотации и льготы, а не на конкуренцию за

потребителей товаров и услуг. Отсюда – укоренение привычек,

отклоняющихся от рационального выбора. Иррационализм

поведения прямо пропорционален иррациональности системы, в

которой совершается выбор модели поведения.

Дж. Ходжсон выделяет семь типичных случаев, в которых

необходимо использование привычек и правил. К ним относятся:

1) оптимизация выбора;

2) масштабность информации;

3) сложность информации;

4) неопределенность, т.е. недоступность информации о

вероятности событий;

5) ограниченность познавательных способностей агента;

6) обучение агента; 7) общение агентов [261, с. 40-41].

Очевидно, что все семь приведенных пунктов можно

распределить только по двум:

1) оптимизация и рационализация выбора модели

поведения;

2) неопределенность или ограниченность информации

об изменениях внешней среды.

Следовательно, устойчивость неоптимальных и

нерациональных типов поведения обусловлена не отсутствием у

агентов, выбирающих эти типы, потребности в оптимальном,

рациональном и экономически целесообразном выборе, а лишь

проблемами, связанными с иррациональностью внешней среды

или информации о ее изменениях. Конечно, и собственное

упрямство, догматизм или неразумие агента может быть

причиной нерациональности избранной им модели поведения, но

такому неразумию приходит конец, когда будут израсходованы

денежные и прочие материальные ресурсы, необходимые для

59

поддержания его дела на плаву. Вот почему слепой и стихийный

рыночный механизм в массе случаев оказывается умнее самых

совершенных распределительных механизмов, управляемых

самыми умными администраторами.

В рыночном типе экономической эволюции идет постоянный отсев агентов, принимающих неразумные модели

поведения и руководствующихся нетрадиционными и

неоптимальными привычками и правилами.

В административно-распределительном типе

хозяйствования, наоборот, идет отсев рациональных и полезных

для потребителей продукции и услуг, моделей поведения,

поскольку предпринимательская самостоятельность не укладывается в правила поведения, предлагаемые для всех

экономических агентов сверху, независимо от их собственных

поисков рационального выбора. Эту особенность

административно-распределительной системы вскрыл и описал

Ф. фон Хайек в работе «Дорога к рабству».

В то же время, стремления некоторых ультрарадикальных

либералов как можно скорее избавить экономику от государственного вмешательства по своей идейной сути есть уже

не либерализм, а анархизм, поскольку устранение государства из экономики означает полную анархию экономики, что и

случилось в российской экономике в результате

ультралиберального эксперимента 90-х годов. В переходной

экономике функции государства должны быть гораздо шире, чем

в развитой рыночной, и в то же время их проведение должно

быть связано с постоянным учетом опасности восстановления

административно-распределительного типа государственного

вмешательства в экономику. В переходной экономике, помимо

собственно регулирующих механизмов, государство создает институциональные основы рыночной экономики, выполняет функцию не только структурных реформ, но и

институциональных преобразований, создания моделей

направленной эволюции и т.д. А, кроме того, важной и

неотъемлемой функцией государства выступает стимулирование

конкуренции и минимизация административных монополий,

дебюрократизация воздействий государственных органов на экономику, наведение в ней порядка, защита бизнеса от дефектов

государственного вмешательства, коррупции и криминала,

60

формирование цивилизационных привычек, правил поведения и

методов принятия решений экономических агентов.

Дж. Ходжсон совершенно прав, когда он утверждает что

«ограниченность человеческого знания и способности к

принятию решений является ... причиной того, что люди

опираются на привычки и правила» [261, с. 54]. В то же время он

склонен к преувеличению их роли в создании организаций и

институтов. Организации и институты создаются не столько на основе повторяющегося использования привычек и правил,

сколько на основе реализации рационально осознанных

интересов и целей. Раскрытие эволюционного значения

идеальных ориентаций, получающих материальное воплощение в

организациях и институтах, составляет, бесспорно, заслугу

институционализма и его важный вклад в научные представления

об экономической эволюции.

Но экономическая эволюция многоаспектна и

многогранна, и идеальные ориентации, воплотившись в

институтах и организациях, обретают в них новое содержание,

поскольку организационные и институциональные ориентации не

тождественны ориентациям входящих в них индивидов.

Но если в развитой рыночной экономике тенденция к

рационализации и оптимизации субъективных ориентаций

экономических агентов обеспечивается рациональной и

постоянно оптимизируемой организацией функционирования

институтов, от естественной рыночной среды и до искусственно-

созданных моделей экономической политики, то в переходной

экономике одной из наиболее труднопреодолимых проблем

выступает наличие неформальных норм и правил, выработанных

в планово-распределительной системе и воспроизводимых в

«полурыночной» экономической среде в адаптированных к ней

видоизмененных форм, принимающих характер

институциональных образований. Этот аспект «институционального среза» эволюции переходной экономики

глубоко и всесторонне проанализирован в статье М. Дерябиной

[58]. Автор статьи показывает, что «линия разлома» в эволюции

институциональных структур пролегает между формальными и

неформальными институтами. Формальные правила создаются в

ходе принятия решений соответствующими государственными

органами и могут применяться по воле представителей этих

61

органов очень быстро, по мере выполнения юридических

процедур. Сюда относятся изменения законодательства, нормативные акты, судебные решения и т.д. «В системе институтов, – отмечает М. Дерябина, – они образуют своего рода

внешний, поверхностный слой, способный быстро изменяться.

Иное дело – неформальные институты (общепринятые

привычные стереотипы и нормы поведения, укоренившиеся в

индивидуальном и общественном сознании), которые составляют наиболее прочное «ядро» системы институтов, медленно с трудом поддающееся изменениям» [58, с. 110]. В данном случае хотелось бы поспорить с автором статьи. Дело не в том, что

неформальные институты укореняются в индивидуальном и

общественном сознании и оттуда, из идеальной сферы в силу ее

какого-то особого консерватизма направляют объективную

деятельность людей, составляя стабильное ядро

институциональной системы. Напротив, субъективные ориентации идеальной сферы, включающие привычки, правила,

нормы поведения могут изменяться еще быстрее, чем

формальные институты, если их изменение санкционировано

объективными институциональными составляющими

общественной жизни. Например, переезжая в западные страны,

советские специалисты в массе своей под воздействием

объективных требований жизни очень быстро изменяют свой

стиль делового поведения, приспосабливают свои привычки и

правила к высоко конкурентной институциональной среде, хотя

многие при этом испытывают определенный психологический

дискомфорт, (как, впрочем, и многие западные специалисты).

Лишь единицы цепляются за старые привычки и правила

поведения, мешающие адаптироваться и эффективно выживать в

новых, более динамичных условиях.

Институциональное же закрепление идеальных

ориентаций, препятствующих эффективному развитию

экономики по рыночному пути, объясняется не живучестью

устарелых стереотипов, а тем, что их постоянно воспроизводят глубинные объективно действующие институциональные

механизмы переходного общества. Предписания формальных

институтов вырабатывают государственные органы, а

предписания неформальных институтов с такой же

62

последовательностью и требовательностью вырабатывает сама

общественная жизнь.

Кстати, механизм этого явления очень хорошо

вскрывается самой М. Дерябиной. «В недрах плановой

экономики, которая характеризовалась весьма жесткими

формальными правилами, – отмечает она, – сложилась мощная

система неформальных институтов, опиравшихся на своего рода «рыночные» нормы, успешно компенсировавшие ее дефициты,

дисбалансы и прочие препятствия на пути проявления здоровой

экономической активности. Во всех социалистических странах

существовали рыночные отношения, не подкрепленные соответствующими правовыми институтами. Причем

функционировали как скрытые, так и полулегальные рынки. Их

было множество, и они использовали товарообмен в обход

обязательных планов» [58, с. 109]. Лучше не скажешь!

Неформальные институты планово-распределительной

экономики были порождением неформальной рыночной среды,

закономерности, функционирования которой определялись

давлением принципиально нерыночной, даже антирыночной

формальной институциональной системы, которая своей

постоянной борьбой с рыночными отношениями вытесняла их за пределы легально признанной и одобряемой деятельности,

превращала в криминально наказуемые деяния. В результате

такой сформированной эволюции рыночных отношений возник

извращенный дефицитный рынок со своими собственными

закономерностями функционирования, диаметрально

противоположными регулятивам нормативного свободного

рынка. Именно этот тип рынка, а не укоренившиеся в сознании

«пережитки» социализма, подпитывает кажущееся

нерациональным поведение экономических агентов и придает ему институциональный характер. К сожалению, нерациональное и неоптимальное поведение агентов с точки зрения развития

экономики в целом оказывается весьма рациональным и

оптимальным с точки зрения той иррациональной, извращенной

рыночной среды, в которой действуют и в которую погружены

эти агенты.

Наилучший пример – кризис неплатежей. «К

ужесточению денежной политики, – пишет М. Дерябина, –

большинство предприятий стало приспосабливаться с помощью

63

хорошо известных им методов, реагируя на финансовый «зажим»

властей не сокращением расходов и поиском других

возможностей своего финансового оздоровления, а ростом

взаимного кредитования. Такое поведение логически вытекало из привычной пассивной денежной политики предприятий в

плановой советской экономике, когда кредиты и долги, по сути,

не обременяя ни должников, ни кредиторов, просто

списывались» [58, с. 113]. Итак, вновь возникший и объективно

действующий институт взаимного кредитования, идеально

приспособленный к условиям извращенной рыночной среды, в

которой действовали экономические агенты, послужил опорой

идеальных ориентаций привычного характера. Не сами эти

ориентации, а объективные условия рыночной среды переходной

экономики вызвали к жизни распространение этого института и

обеспечили тем самым выживание иррациональных привычек,

правил поведения и процедур принятия решений, которые, как

напоминает автор статьи, в институциональной теории

обозначаются термином «рутины» [58, с. 110].

Где же выход из институционального тупика,

предопределяющего постоянное воспроизведение кризисных

процессов и подпитывающего их рутинного поведения? Автор

статьи видит его в приоритете институциональных

преобразований перед мерами экономической политики, в

создании четко действующей правовой и регулирующей

инфраструктуры, включающей правовое обеспечение частной

собственности, контрактное право, антимонопольное законодательство, рыночное трудовое право, определение сфер

естественных монополий, включение государственных

предприятий в конкурентную рыночную среду, защиту свободы

торговли, поддержку образования новых фирм [58, с. 115].

Автор статьи справедливо характеризует методы создания

формальных рыночных институтов в ходе российских реформ 90-

х годов, включая и приватизацию, как имитацию

институциональных форм развитой рыночной экономики и видит возможность превращения имитации в действительность в

активной поддержке государством предпринимательства как

фундамента образования реальных рыночных институтов, в том

числе и ключевого института – частной собственности.

64

Мы полностью солидарны с таким подходом. Основная

проблема «институционального строительства» 90-х годов не

только в том, что оно сделало ставку на форсированное, в духе «строительства светлого будущего» создание рыночных

механизмов, но и в том, что на базе такого строительства можно

было создать лишь имитацию таких институтов (как выражается

М. Дерябина – «пластиковый макет Уолл-стрита») [58, с. 122].

Основной вывод М. Дерябиной мы считаем правильным и

заслуживающим самого пристального внимания. Он заключается

в таком построении системы формальных институтов, которая

обусловливала выгодность для огромного большинства

экономических агентов, следования таким неформальным

институтам, принятия таких привычек и правил поведения,

процедур принятия решений, которые работали бы на эффективность экономики в целом. А сделать это можно только

при условии сосредоточения государственных усилий на

следующих факторах:

– наведение порядка в экономике на основе жесткой

экономической политики и правового обеспечения диктата формальных институтов над неформальными;

– бизнесориентированное развитие экономики,

обеспечивающее всестороннюю поддержку

предпринимательской деятельности и создания новых

высокотехнологичных предприятий;

– переход от формальной приватизации к приоритетному

развитию частной собственности на базе активизации

частнопредпринимательской деятельности;

– ужесточение контрактного и долгового права;

– ужесточение налоговой дисциплины при одновременном

последовательном смягчении налогового бремени;

– постепенное и последовательное ужесточение антимонопольного законодательства и института

банкротства;

– ужесточение штрафных санкций за невыполнение законодательных норм;

– ужесточение мер по борьбе с коррупцией государственных

органов.

65

8. Моделирование субъектов и объектов экономической

эволюции

Моделирование субъектов и объектов экономической

эволюции в эволюционной экономике представляет яркий

пример влияния одних областей человеческого познания на

другие. Для формирования разнообразных моделей

эволюционных процессов в большинстве случаев используется

прямая аналогия с биологической теорией эволюции и ее фундаментальных теорий, включая классическую дарвиновскую

схему, современный неодарвинизм, выраженный в синтетической

теории биологической эволюции, а также генетические аспекты,

характеризующие микробиологическую «подоплеку» эволюции.

И это вполне закономерно. Именно в биологии эволюционное учение продвинулось наиболее далеко вперед, задавая тем самым

методологические предпосылки и образцы (эталоны) другим

областям знания.

Если в классической теории биологической эволюции Ч.

Дарвина основной «единицей», первоэлементом, действующим

субъектом эволюции выступал вид, то в современном

дарвинизме, нашедшем логическое и творческое завершение в

синтетической теории биологической эволюции центр тяжести

перенесен на популяцию.

Соответственно и в других науках, испытывающих

потребность в методолого-мировоззренческой завершенности

создаваемой ими системы знания, не прекращаются попытки

поиска аналогов «вида», «популяции», «гена», «генома» и т.д.

Как и в теориях биологической эволюции, в эволюционной

экономике постоянно наблюдаются попытки выделить «единицу

селекции», наиболее элементарный объект, выступающий в

качестве субъекта эволюционных изменений. Одни

исследователи выделяют в качестве такого объекта физическое или юридическое лицо, другие – фирму, третьи (рассуждая по

аналогии с синтетической теорией биологической эволюции) –

популяцию фирм, четвертые – популяцию инноваций, пятые –

технологий, шестые – отраслей или производств, седьмые –

продуктов и т.д. Принимая за исходный эволюционирующий

объект популяцию фирм, некоторые исследователи изучают правила эволюции этих популяций, включая правила их

66

динамики (перехода из одного состояния в другое, сохранения

или изменения наследственных признаков), их взаимодействия,

накопления и передачи ими опыта, информации, энергии, а также правила образования новых фирм, гибели старых, и, наконец,

правила изменения правил. В качестве результата эволюции

называется, в частности, так называемое эмерджентное свойство.

Под ним понимается свойство закрепления устойчивого

стереотипа поведения [275, с. 119].

Особое место в моделировании субъектов эволюционных

процессов в экономике занимает концепция А. Мовсесяна,

предлагающего иррационально-эволюционный подход к

развитию мировой экономики [161]. По его мнению, это развитие постоянно стимулируется постоянной борьбой между наиболее

фундаментальными общественными институтами – государством

и рынком, и соответственно – между двумя большими группами

лиц, опирающимися на них в своей борьбе за экономическую

власть. Именно эти спаянные взаимными интересами

группировки он рассматривает в качестве основных субъектов

эволюции, обусловливающих траекторию развития

национальных экономик, а через нее – и мировой экономики.

Последняя, по А. Мовсесяну, складывается на основе суперпозиции всей совокупности циклических процессов –

коротких волн экономической конъюнктуры, технологических и

структурно-технологических кондратьевских циклов,

институциональных, экономико-политических и сверхдлинных

цивилизационных волн [161, с. 80].

Позаимствовав у философа Ф. Ницше и психоаналитика Д. Адлера тезис о воле к власти как движущей силе человеческих

взаимоотношений, А. Мовсесян стремиться совместить его с теорией экономической эволюции и на базе их синтеза

выработать оригинальный подход к развитию мировой

экономики. По его мнению, эволюционный процесс в истории и

экономике зиждется на борьбе за власть и тех людях, для

которых эта борьба в самом широком смысле и самых

разнообразных формах составляет существо их жизни.

Экономическая власть достигается соединением целого ряда факторов, к числу которых относятся финансовая мощь,

информационное влияние, коалиционная сила, связь с государством и наличие средств силового давления [161, с. 78].

67

Носителями воли к экономической власти является, по А.

Мовсесяну, прежде всего предприниматели. Поэтому, именно

анатомирование структуры власти дает, ключ к пониманию и

прогнозированию поведения экономических субъектов, и, прежде всего олигархов, во многом определяющих развитие экономики.

Поэтому экономическая эволюция во многом зависит от конструирования институтов, способных направить

индивидуальные властные устремления в русло удовлетворения

общественных потребностей и интересов [161, с. 79-80].

Концепция А. Мовсесяна интересна, прежде всего,

концентрацией внимания на субъективных факторах

экономической эволюции. Однако крайний волюнтаризм и

иррационализм данной концепции не позволяют ее автору

адекватно отразить взаимодействие субъективной и объективной

сторон эволюционных процессов. В ходе эволюции далеко не все составляющие его процессы зависят от воли и желания

экономических субъектов, борющихся за власть или даже обладающих ею. Проявления воли и властные решения в свою

очередь направляются и ограничиваются воздействием

объективных обстоятельств и уже действующих

институциональных структур.

Но дело даже не в решении вопроса о том, насколько

объективная действительность определяет волю и экономическое сознание и насколько определяется им. Модель, предложенная А.

Мовсесяном, ограничивается лишь одним из механизмов

взаимодействия субъектов и объектов эволюционного процесса, а именно, борьбой за экономическую власть между «партией

власти» и «партией бизнеса». Будучи скопирована с

обстоятельств нынешней России, эта модель ограниченна даже по отношению к весьма специфическим российским условиям. В

основе эволюции любой социальной системы лежит конкуренция

на всех уровнях ее функционирования. Конкуренция может быть

относительно здоровой или весьма разрушительной, но устранить

ее так же невозможно, как устранить эволюцию. Попытки

устранить конкуренцию в Советской России в экономической

сфере привели к ее обострению в политике и чудовищному

истреблению конкурентов в годы государственного террора и

репрессий. Конкуренция же, как движущая сила эволюции

проявляет себя на всех уровнях функционирования субъектов и

68

объектов эволюционных процессов. Она-то и приводит к отбору

и отбраковке через кризисы всего нежизнеспособного,

препятствующего нормальному ходу эволюции. Естественно, что

модели, ограничивающие отображение субъективно-

объективных отношений в процессе эволюции каким-либо

произвольно избранным кругом этих отношений, не могут

претендовать на адекватность и предсказательную способность.

Классическим примером эволюционной модели,

претендовавшей на роль «единственно верного учения», но

абсолютизировавшей лишь один из уровней конкуренции в

социальной сфере, была марксистско-ленинская теория

классовой борьбы. Она привела не только к абсурдным выводам

о прогрессивности уничтожения высших классов нижними

классами и устранения диктатуры пролетариата в союзе с

другими неимущими слоями для упразднения частной

собственности, но и послужила руководством к действию для

создания «экономики абсурдов и парадоксов», основанной на диктаторском распределении материальных ресурсов и

устранении конкуренции из экономической эволюции.

Результатом как раз и явилась безудержная «воля к власти» как

движущая сила общественного развития, и экономического

развития в том числе. Эта искусственная модель эволюционного

процесса могла работать лишь в обстановке военно-

мобилизационного режима действия и проявила свою

нежизнеспособность и неконкурентоспособность в условиях

мирного времени. Воссоздание класса предпринимателей,

истребленного в ходе непримиримой классовой борьбы с естественной эволюцией и замены ее искусственными

псевдоэволюционными конструкциями, оказалось тяжелейшей

проблемой переходной экономики.

Предпринимательство является и ключевым институтом,

и главным субъектом экономической эволюции в развитой

рыночной экономике. Отсутствие в российском

предпринимательстве буржуазных традиций законопослушания,

потомственности и партнерских (а не «приблатненных»)

отношений с государством, придает этому институту дикий,

варварский, «черно-рыночный», нецивилизованный характер.

Это, разумеется, не исключает появления целого ряда высокоцивилизованных и культурных предпринимателей. Но

69

именно низкий уровень развития этого главного института

выступает основной причиной беспрецедентно длительного

экономического кризиса.

Эволюционная экономика продуцирует множество

разнообразных моделей, воспроизводящих различные уровни

функционирования субъектов экономической эволюции.

Концепция М. Фридмена о смене технико-экономических

парадигм и концепция С. Глазьева об эволюции и о смене

технологических укладов моделируют субъекты экономической

эволюции, исходя из закономерностей долгосрочного технико-

экономического развития национальных хозяйств.

Технологическая эволюция также порождает целый ряд весьма специфических субъектов и объектов, участвующих в

эволюционных процессах и выступающих в качестве элементарных компонентов их структуры. Исследователи,

занимающиеся изучением различных видов технологий и

«популяций» технических достижений, постоянно указывают на

то, что они хорошо описываются эволюционными схемами и,

подобно соответствующим сообществам животного мира,

зарождаются в недрах уже существующих, постепенно

совершенствуются в ходе внутри- и межвидовой борьбы, а затем

погибают, уступая путь и, давая начало другим сообществам,

лучше приспособленным к изменившимся условиям. Многие исследователи проводят прямую аналогию между изобретениями,

инновациями в технико-технологической сфере и мутациями в

биологии. Мы не разделяем убежденности в созидательной роли

мутаций ни в технологической, ни в биологической эволюции.

Мутации возникают вследствие поломок и неполадок в

генетических структурах живых организмов, и на роль

«повивальных бабок» генетических изменений, по-видимому,

могут претендовать скорее механизмы генетических флуктуаций,

связанные с так называемыми «блуждающими генами», как это

утверждается в некоторых современных гипотезах. Что касается

изобретений и инноваций, то они играют созидательную роль в

технико-экономической эволюции, создавая направленность этой

эволюции. Можно даже предположить, что и в биологической

эволюции существует какой-то аналог генетических инноваций,

направленность которых задается самосовершенствованием

биологических организмов в процессе выживания. И очень может

70

быть, что эта догадка, если она подтвердится эмпирическими

исследованиями, когда-нибудь создаст новую парадигму

биологической науки, примирив дарвиновскую теорию с

концепцией Ламарка (конечно, не в прямолинейном варианте,

изложенном самим Ламарком).

В технологической среде, как и в биосфере,

распространение получают те инновации, которые превзошли

своих конкурентов по параметрам экономичности,

конструктивным характеристикам, приспособленности к этой

среде. Конкуренция инноваций во многом обусловливает ускоренное развитие или, наоборот, отставание экономики,

поскольку инновации не только приводят к опережению

конкурентов в объемах производства, но и создают предпосылки

для глубоких качественных изменений в экономике.

Экономическое развитие протекает тем успешнее, чем более данная экономическая система открыта к усвоению и

использованию инноваций, чем в большей степени она

способствует их созданию и применению, отбору наиболее приспособленных из них к условиям производства (с учетом его

перспектив) и отбраковке неконкурентоспособных.

Инновации всегда в процессе отбора «просеиваются»

через консервативные механизмы системы, которые могут создавать эффект блокировки, но могут и способствовать

селекции наиболее прогрессивных нововведений. Для наиболее успешного продвижения инноваций необходима плюралистичная

высококонкурентная среда, в которой жизнеспособные инновации, отторгнутые одними структурными компонентами

системы, могут находить поддержку и реализацию в других.

Одна из первых моделей эволюции технико-

технологической сферы была предложена Й. Шумпетером,

который представил эту сферу через призму конкуренции фирм-

инноваторов с фирмами-консерваторами. Конечно, в этой схеме

есть моменты истины, но она слишком жестка, чтобы адекватно

отражать экономическую действительность. Жесткое деление

фирм на инноваторов и консерваторов не учитывает консервативные элементы в деятельности инноваторов и

инновационные в деятельности консерваторов, наличие особых

рыночных ниш, в которых консерваторы сохраняют свою

жизнеспособность и т.д.

71

Вообще законы эволюции в современной рыночной

экономике далеко не так суровы, как законы биологической

эволюции. Близость законов рынка к законам биологической

эволюции наблюдалась в условиях классического капитализма,

доходя во многих отношениях до почти полной идентичности.

Классический капитализм имел во многих отношениях дикий,

«зверский» характер, что во многом оправдало и делало в

значительной мере справедливой его бескомпромиссную критику

со стороны марксистов и представителей утопического

социализма. Резко превзойдя феодальную экономику по степени

деловой активности, энергичности и техническому прогрессу, эта форма капитализма была столь же варварской по эксплуатации

трудовых ресурсов, как и использование крестьянского труда, путем внеэкономического принуждения со стороны

землевладельцев. Зарождаясь в недрах феодального общества,

первоначальный капитализм еще неполно выделился из этих недр

и с точки зрения эволюционной зрелости, может характеризоваться как феодальный капитализм. Для него было

характерно такое же безудержное стремление к повышению

выкачиваемой из труда прибавочной стоимости, какое испытывали владельцы имений, обрекавшие своих крестьян на

полуголодное существование и каторжный труд. Безудержная

физическая эксплуатация труда в условиях первоначального

уровня эволюции машинного производства имела серьезный

экономический смысл. Критики буржуазии обращали внимание только на одну сторону недостатков капитализма –

относительное и абсолютное обнищание рабочего класса, его

пролетаризацию, колоссальное социальное расслоение,

подпитывавшее классовую ненависть и борьбу. Говорилось о 12-

14 – часовом рабочем дне, низкой заработной плате, низком

уровне охраны труда и социального обеспечения, ужасных

жилищных условиях и т.д. Все это было совершенно справедливо

и гуманно сказано, хотя и приводило к совершенно неадекватным

выводам о необходимости экспроприации собственности и

уничтожения предпринимательского класса. Но была и другая

сторона.

С самого своего зарождения предпринимательство

развивалось в тяжелейших социально-экономических и

политических условиях. Его социальный статус был чрезвычайно

72

низок, ограничиваясь принадлежностью к «третьему сословию».

Аристократия беззастенчиво грабила буржуазию, опираясь на пресловутое право «исторического завоевания» власти,

обеспечивавшего возможность внеэкономического принуждения

по отношению ко всем представителям «низших слоев». По мере

развития предпринимательского рынка обостряется до предела конкуренция между самими предпринимателями. Они действуют в условиях так называемой совершенной конкуренции, которая

проявляла свое совершенство лишь в отношении большого

множества конкурирующих за «место под солнцем»

предпринимательских структур и невозможность длительной

монополизации рынка вследствие безукоризненного действия

закона стоимости. В остальном, рынок совершенной конкуренции

был самоедкой средой, которая буквально «пожирала» капиталы

предпринимателей. Тезис А. Смита о «невидимой руке» рынка,

которая преследующих индивидуальную выгоду

предпринимателей направляет к принесению общественной

пользы, верен только отчасти. Этот же самый рынок

совершенной конкуренции обладал и другой, куда худшей

«невидимой рукой», которая убирала с пути рыночной эволюции

не только нежизнеспособных, но и весьма перспективных

предпринимательских инициатив, не выдержавших конкуренции

вследствие резких колебаний нерегулируемой конъюнктуры.

Рыночная среда была буквально устлана «трупами»

обанкротившихся предпринимателей. Она напоминала джунгли,

кишащие хищниками и ядовитыми существами. Социалисты всех

мастей и разновидностей недаром награждали буржуазное общество эпитетами типа «капиталистические джунгли», «волчьи

законы» капитализма и т.д. Конкуренты сталкивались друг с другом в смертельной схватке, они люто ненавидели друг друга и

нередко применяли различные способы так называемой

нечестной конкуренции – от клеветы, сговора и подкупа до

поджогов, порчи оборудования и даже убийства коллег по

бизнесу. В этом отношении, современная Россия, к сожалению,

являет яркий пример «дикого» капитализма. Да и в странах с

развитой рыночной экономикой примеры нечестной конкуренции

отнюдь не редкость.

Но наличие широкого слоя цивилизованной буржуазии,

дорожащей своей репутацией и потомственными традициями,

73

позволяет свести явления нечестной конкуренции и

криминализации бизнеса к приемлемому минимуму.

Минимизации этих явлений и снижению их негативного влияния

на эффективность и эволюцию национальной экономики

способствует, и система институтов современной демократии,

благодаря которой очень многие из фактов незаконного бизнеса становятся достоянием гласности и губят карьеру

нечистоплотных бизнесменов, чиновников и политиков. В

условиях же неполной демократии, авторитарных режимов или

диктатур минимизация криминальной деятельности бизнеса не

может быть осуществлена, поскольку криминал находит прикрытие и защиту от разоблачения в структурах

государственной власти, а механизмы его разоблачения и

преследования по закону также находятся в подчинении этих

структур.

Поэтому экономическая эволюция в рыночной экономике

не может успешно осуществляться без формирования сильных

демократических механизмов и институтов правовой

государственности.

В период же классического капитализма, формирование

этих институтов было еще не завершено, оно происходило в

условиях доминирования аристократии, обладавшей

потомственным, наследственным правом на приобщение к

государственной власти. Кстати, примерно таким же правом, не отраженном в писаных законах, обладают в современной России

и других странах СНГ представители бюрократической

номенклатуры, истоки которой лежат в управлении

огосударствленой собственностью.

В период классического капитализма сходство рыночных

отношений с формами биологической эволюции было

обусловлено не буржуазным способом производства как таковым

и не «буржуазным индивидуализмом» либерального толка, а именно слабостью этого способа производства,

незавершенностью формирования предпринимательской

экономики. Корни предпринимательской активности еще не проросли сквозь толщу феодального способа хозяйствования, не

разжали еще тисков аристократического воздействия и

государственного командования экономикой. Примерно в том же

74

положении находится сейчас предпринимательская активность в

странах СНГ, зажатая в тисках «номенклатурного капитализма».

В конце XIX – начале XX веков буржуазия все более активно вытесняет феодальные отношения из экономики. Однако

на смену опасности феодального давления приходит все возрастающая опасность нерегулируемой конкуренции.

Огромное большинство буржуазных предприятий работают без достаточных денежных резервов, на свой страх и риск. В погоне за высокой нормой прибыли повышается уровень

предпринимательского авантюризма, многие предприятия

получают денежные ресурсы «с колес», без надежного

обеспечения, действуют в расчете на будущую, а не на текущую

прибыль. Еще не сложилась достаточно широкая кредитно-

ресурсная база бизнеса. В поисках кредитов предприниматели

вынуждены обращаться к ростовщическому кредитованию,

которое подрывает финансовые основы их деятельности. Но

наибольшую опасность представляет экономическая

нестабильность сложившейся экономической системы, ее

подверженность циклическим кризисам, резким колебаниям

конъюнктуры. Богатство удачливых предпринимателей

постоянно балансирует на грани разорения в случае временной

неплатежеспособности. Банкротство превращает богатого

предпринимателя в нищего: судебные исполнители описывают дом, имущество, обстановку жилища, кредиторы могут забрать

все до нитки. Банкрот лишается первоначального капитала для

того, чтобы начать новое дело. Мгновенно исчезает все окружение, семья оказывается выброшенной на улицу.

Таким образом, «дикий» капитализм как форма экономической эволюции оказывается не менее жесток по

отношению к «капиталистам», чем к «пролетариату», чего в упор

не замечали социалисты. При этом, экономические кризисы

принимали характер массовых стихийных бедствий. Они

вызывали цепную реакцию банкротств. Неплатежеспособность

деловых людей вызывала разорение их кредиторов и

распространялась далее по цепочке деловых связей, сминая и

круша финансовое состояние национальной экономики в целом.

В сравнении с этим периодом нынешняя

неплатежеспособность российских предприятий имеет совершенно иную природу, а в значительной мере и мнимый

75

характер. Она есть результат институционального хаоса, возникшего на развалинах административной системы, где все финансировалось и распределялось государством.

Классический же капитализм был подвержен катастрофам

вследствие хаоса рыночной стихии, регулятивные механизмы

которой были идентичны механизмам биологической эволюции.

Аналогом смерти живых организмов как формы отсева не выдержавших конкуренции особей в экономической эволюции

была экономическая «смерть» субъектов хозяйствования, т.е. их

разорение и уход с рынка. Это зачастую влекло за собой и

физическую смерть предпринимателей, поскольку утрата дела заводила их жизнь в непроходимый тупик, а лишения и мучения

семьи делали жизнь невыносимой. Как и в биологической

эволюции, в рыночной среде каждый был сам за себя, что не

исключало, разумеется, временных соглашений и союзов между

экономическими субъектами, в том числе и незаконных. Как и

биологическая эволюция, эволюция экономическая была устлана «трупами» своих субъектов и в прямом, и в переносном смысле.

Каждый из субъектов постоянно держал экзамен на жизнеспособность, а мерилом оценки этой жизнеспособности

была альтернатива между продолжением жизни или

безвременной смертью. Понятно, что подобный способ

регулирования исключительно на основе естественного отбора и

отбраковки смертью вызывал растущее недовольство самих

участников эволюционного процесса и выражавших их интересы

ученых-экономистов. Природный тип эволюции в социальной

системе обусловливал относительно медленный ход эволюции,

поскольку главный ускоритель эволюции – цивилизационный

механизм искусственного отбора и наследования

усовершенствований действовал пока еще не на всех уровнях

эволюционного процесса. Вместе с тем, поскольку в условиях современной

конкуренции экономический рост проходил весьма интенсивно,

обгоняя на много порядков эволюционное усовершенствование экономического состояния общества, а технические

усовершенствования эволюционировали с большой скоростью,

ученые-экономисты, принадлежавшие к неоклассической школе,

опирались на выработанную в период эмансипации буржуазии от

диктата аристократии либеральную идеологию, идеализировали

76

свободное предпринимательство своего времени и выработали

доктрину «государства – ночного сторожа», призванного следить

только за сохранением порядка в обществе, но не вмешиваться в

экономические процессы. При этом, сторонники неоклассической

школы, несмотря на известную абсолютизацию «биологических»,

стихийных, природно-организованных механизмов рыночной

саморегуляции, выгодно отличались от самых разнообразных

теоретиков и практиков социализма, поскольку они учитывали и

по достоинству оценивали огромный эволюционный потенциал

свободного предпринимательства, что и было важнейшим

достижением их теорий.

«Золотые» двадцатые годы, или, как их называли в США,

эпоха просперити (процветания), казалось, подтверждали самые

смелые ожидания неоклассиков. Постоянный бум в

экономической конъюнктуре, казалось, вскоре заставит забыть об

угрозах циклических кризисов. Но закономерности

эволюционных циклов в нерегулируемой экономике, обойти

было невозможно. А эти закономерности описываются

синусоидальной кривой, в которой чем круче и длительнее подъем, тем круче и длительнее спад. И когда с 1929 года началась Великая депрессия, она была воспринята как полная и

безысходная катастрофа буржуазного общественного порядка,

рубеж, за которым нормальная эволюция предпринимательской

экономики становится невозможной, и она должна быть заменена тотальным планированием и огосударствлением собственности.

Но на самом деле это был рубеж лишь между нерегулируемым и

примитивным капитализмом и регулируемой

предпринимательской экономикой.

Реформы Ф. Рузвельта в США, связанные с созданием

системы макроэкономического регулирования, не только вывели

страну из Великой депрессии, но и создали принципиально

новый экономический порядок, базирующийся на разнообразных

моделях направленной эволюции. Такие модели базировались на постоянном реформировании экономики, ознаменовавшем

начало эпохи эволюции без кровавых революций. Исторически

первой всеобъемлющей моделью регулирования эволюционных

процессов стала дирижистская модель, созданная на базе теоретических трудов Джона Мейнарда Кейнса.

77

Этого великого реформатора экономической науки и

практики XX века недаром называли «спасителем» капитализма,

«отцом-основателем» современной экономической системы. Его

теоретические выводы и практические рекомендации были

весомым ответом на марксистскую критику

предпринимательской экономики. В ответ на тезис марксизма об

абсолютном и относительном обнищании рабочего класса, о

несправедливом социальном расслоении между богатыми и

бедными, Кейнс предложил перераспределительный механизм,

позволяющий откачивать у богатых сверхдоходы через государственную налоговую систему и финансировать из полученных средств широкомасштабные социальные программы

для помощи бедным. В сочетании с постоянным ростом

заработной платы и прочих доходов наемных работников это

позволило сбалансировать классовые различия, повысить

сбережения населения, направляемые на инвестиции, создать

высокий уровень материальной заинтересованности работников в

создании высококачественной продукции. Создание по рецептам

Кейнса Бреттон-вудской системы и Международного валютного

фонда позволило распространить перераспределительные механизмы от богатых – бедным, с межклассовых отношений

внутриклассовых стран на помощь странам, отставшим в своем

развитии. Тем самым, механизмы направленной эволюции были

распространены на уровень международных отношений.

Другим крупнейшим прорывом в создании механизмов

направленной эволюции явилась кейнсианская модель

антициклического регулирования, предназначенная для

смягчения и ослабления циклических кризисов и их последствий

для экономики. Суть данной модели заключалась в обеспечении

более плавного хода эволюции рыночной экономики путем

предотвращения чересчур резких подъемов и соответствующих

им спадов. Сдерживая экономику от «перегрева» на стадии

подъема, кейнсианская система регулирования позволяла

«разогревать» ее государственными средствами, вкладываемыми

в деловую активность, на стадиях кризиса и депрессии. В

результате, было достигнуто значительное снижение остроты

кризисов и обеспечен постоянный циклический подъем

национальных экономик западных стран.

78

После второй мировой войны начался «золотой век»

кейнсианского регулирования эволюционных процессов,

распространившийся на все страны с развитой рыночной

экономикой и охвативший 50-е – 60-е годы XX века почти до

середины 70-х годов. Однако, новый крупномасштабный

экономический кризис 1973-1974 гг. показал исчерпание возможностей кейнсианской модели для направления хода

экономической эволюции. Причиной кризисных явлений и спада

конъюнктуры стала теперь сама дирижистская модель,

вызвавшая зарегулированность предпринимательских структур,

уравниловку в их доходах, возможность бюрократического

вмешательства в ход экономических процессов, чересчур

высокий уровень огосударствления экономической системы,

высокий уровень инфляции вследствие роста государственных

расходов и т.д. Все это предопределило стагнацию деловой

активности, недостаточность стимулов для принятия

самостоятельных решений в бизнесе, нарушение механизмов

рыночной саморегуляции и их подмену внешними стимулами,

идущими от государства.

Выход из сложившейся тупиковой ситуации был очень

быстро найден благодаря плюралистичности западной

общественной и научной мысли. В качестве альтернативы

дирижизму была использована неолиберальная экономическая

идеология, воплощенная, прежде всего в теоретических

изысканиях чикагской школы во главе с лауреатом Нобелевской

премии М. Фридменом. На смену дирижистскому регулированию

пришла монетаристская модель макроэкономического

регулирования, включавшая дерегулирование и деэтатизацию

эволюционных процессов, ограничение регулятивного механизма мерами по финансовому оздоровлению и установлению для

субъектов бизнеса четко определенных «правил игры».

При этом весьма симптоматично, что в ходе «неолиберальной революции» произошел возврат на новом

уровне к традициям неоклассической школы, рассматривавшей

свободу бизнеса от вмешательства государства в качестве одного

из важнейших стимулов прогресса в экономической эволюции. В

этом смысле, экономическая эволюция пошла по схеме гегелевской и марксистской диалектики с ее основополагающими

79

тезисами о спиралевидной траектории развития и триаде «тезис –

антитезис – синтез».

С начала 80-х годов в крупнейших западных странах

(кроме Франции) к власти приходят неоконсервативные правительства, руководствовавшиеся в своей деятельности

монетаристской доктриной. Правительства Р. Рейгана в США, М.

Тетчер в Британии, Г. Коля в ФРГ проводят широкие меры по

дерегулированию, приватизации, развитию местного

самоуправления. Волна неолиберальных реформ прокатывается

по всему миру, охватывая целый ряд развивающихся и новых

индустриальных стран, разрушая устои планово-

распределительной экономики в странах советского блока.

Суть неолиберальной экономической политики

заключается в новом подходе к экономической эволюции, в

создании механизма направленной эволюции, ориентированного

на самостоятельного, самоопределяющегося субъекта. Сегодня в

странах с развитой рыночной экономикой попеременно сменяют друг друга у власти правительства, осуществляющие две альтернативные модели направленной эволюции –

монетаристская и кейнсианская. Каждая из них имеет своих

сторонников и противников. Но лишь их смена и вызываемый

этой сменой колебательный процесс позволяет совмещать

различные стороны субъективных и объективных аспектов

эволюционного процесса.

9. Эволюционно – институциональный подход и

проблемы трансформации переходной экономики

Мы считаем, что объяснение и предсказание хода

трансформационного кризиса будет неизбежно чересчур узким и

недостаточно адекватным действительности в рамках

ортодоксальных (как неоклассических, так и неокейнсианских)

теорий. Лишь эволюционно-институциональный подход к

экономическим процессам обладает достаточным

методологическим аппаратом для истолкования многих проблем,

поставленных этим принципиально нетрадиционным кризисом, и

поиска путей для его преодоления. Анализ реалий этого кризиса показывает, что эти реалии хорошо укладываются в картину

эволюционного процесса, развитую таким крупнейшим научным

80

авторитетом ХХ века, как Илья Пригожин. В книге И. Пригожина и И. Стенгерс [215] можно найти классическое описание эволюционного механизма, который обусловливает неизбежность

подобных кризисов и создает предпосылки для их преодоления.

Рассмотрим вкратце ход кризиса в терминах и

методологической ориентации концепции И. Пригожина.

Советская плановая экономика с этой точки зрения может рассматриваться как чрезвычайно жесткая иерархическая

структура с ограниченным набором степеней свободы и

командно-административным порядком, существенно

нарушающимся при незначительных преобразованиях. Этот порядок подвержен разрушениям при достаточно высоком

уровне преобразований, вводящих достаточный для

прогрессивного эволюционирования уровень экономической

свободы. Без достижения этого уровня система неизбежно

деградирует, становится все более неконкурентоспособной и

нежизнеспособной. Будучи по своей сути системой

мобилизационно милитаристской организации экономики, данная

система в короткий период, соответствующий предвоенному,

военному и послевоенному этапу своего развития достигает высокого энергетического потенциала, затем этот энергетический

потенциал убывает вначале в арифметической, а затем и в

геометрической прогрессии, что порождает то усиливающуюся,

то ослабевающую, но, в конечном счете, все более настоятельную

тенденцию к преобразованиям в направлении рыночной

экономики.

Попытки дополнить систему рыночными элементами и

имитациями рыночных структур только расшатывают ее и

увеличивают число и силу разнообразных флуктуаций –

микрокризисов, которые накладываются на перманентно-

кризисный характер «бескризисного» развития и все более серьезно дестабилизируют систему. По мере удаления во

времени, от военного периода, когда система вполне контролировала свои подсистемы, уровень сложности системы

нарастает, и флуктуации ее подсистем все менее поддаются

контролю и поддержанию в рамках системного единообразия.

Меры по повышению эффективности системы, в конечном счете,

приводят к большей ее дестабилизации, к расшатыванию

необходимого для ее функционирования уровня жесткости и

81

закрытости. Будучи по своему характеру закрытой системой,

советская экономика может функционировать в рамках

обратимого хода хозяйственных процессов, необратимые же процессы приводят ее в состояние необратимой деградации.

Потенциальная неустойчивость системы объясняется также ее однородностью.

В период перестройки попытки последовательного

преобразования системы привели к нарастанию флуктуаций и

образованию их комбинации, которая очень скоро стала разрушать самые основы системной организации. Система пришла в точку бифуркации, характеризующуюся резкой

реактивностью в ответ на плавные воздействия и быстрым

нарастанием неравновесных и хаотических процессов.

Равновесный хаос сменился неравновесным турбулентным

хаосом. Точка бифуркации была пройдена в 1988 г., а сама перестройка явилась первичной бифуркацией, за которой

последовал целый каскад бифуркаций.

Вторая бифуркация возникла в 1991 г. Ее результатом

явился распад СССР и курс на ускоренный переход к рыночным

отношениям. Третья бифуркация наступила в 1992 г., когда система отреагировала на ускоренные преобразования

крупномасштабным спадом производства и дестабилизации всех

экономических процессов. Далее происходит явное учащение бифуркации в виде новых неконтролируемых витков спада в

1993, 1994 и 1995 гг.; колебаний между тенденциями к

оживлению и новыми проявлениями экономического хаоса в

самых различных отраслях. Наконец, новая мощная бифуркация

проявилась в дефолте 17 августа 1998 года. Она выразилась в

финансовом кризисе необычайной остроты и силы.

Попытки запустить процессы самоорганизации и

посредством их привести к созданию диссипативной

экономической структуры не увенчались успехом. Возобладали

накопленные системой энтропийно-хаотические процессы, и в

настоящее время необходимо целенаправленное воссоздание порядка из хаоса.

Вице-президент Всемирного банка Дж. Стиглиц видит

основную причину неудач российских реформ именно в

недооценке роли институционально-эволюционных механизмов,

включая корпоративное управление, институциональную и

82

правовую инфраструктуру, социальное и организационное строение капитала и т.д. [235, c. 4]. Реформаторы зациклились в

рамках стандартной неоклассической теории, согласно которой

для того, чтобы рыночная экономика действовала хорошо, была оптимальной, по Парето, нужны частная собственность и

конкуренция [235, c. 8]. Но частная собственность и конкуренция

сами суть результата активной деятельности бизнеса, а не только

его институциональные предпосылки. «Социальный и

организационный капитал, – пишет Дж. Стиглиц, – нельзя

насадить «сверху». Люди должны играть активную и

конструктивную роль в трансформации самих себя» [235, c. 13].

Эффективности частной собственности нельзя добиться

рассеянием капитала, необходима, по Стиглицу,

предпринимательская реструктуризация на существующих

предприятиях [235, c. 14]. Главный вывод статьи Дж. Стиглица

заключается в том, что оптимальный переход может обеспечить

эволюционный, а не революционный путь, путь

последовательных институциональных преобразований.

Слабость неоклассической позиции в институционально-

эволюционном плане обсуждается и в статье английского

экономиста А. Ноува [183]. Невмешательство правительства в

конкретную направленность экономических процессов,

соответствующее неоклассической доктрине, приводит, по

Ноуву, к кумулятивному институциональному эффекту,

обостряющему кризис, выход из которого невозможен без антициклических мер [183, c. 21]. А сами эти меры не дали бы

эффекта ввиду аномального состояния циклов.

В работе В. Занга [70] излагаются основы

синергетического подхода к эволюционной экономической

теории, представляющегося нам весьма перспективным в

применении к изучению и поиску путей для преодоления

кризисных состояний переходной экономики. Синергетическая

направленность изучения экономической эволюции позволяет

применить к изучению кризисно-неустойчивых состояний

развитый математический аппарат. Главное внимание при

синергетическом подходе уделяется неустойчивым, нелинейным

и неравновесным процессам, хаотическим состояниям,

способным посредством самоорганизации образовывать

инновационную упорядоченность. По существу, речь идет об

83

оптимизации регулирования систем, в которых малые сдвиги

параметров влекут за собой качественные изменения динамики

поведения [70].

Возможности применения синергетического подхода к

методологии регулирования переходной экономики связаны, на наш взгляд, со следующими обстоятельствами:

1) синергетическая экономика базируется на синергетике как общей теории поведения систем, обладающих

особыми свойствами (данное определение принадлежит создателю синергетики Г. Хакену);

2) наиболее плодотворное приложение синергетики к

экономике предполагает изучение неравновесных

фазовых переходов и критических точек, в которых

системы изменяют характер своего макроскопического

поведения;

3) синергетическая экономика позволяет глубже описать и

объяснить эволюцию экономических систем, их

самоорганизацию в результате регулирующих

воздействий.

Синергетическая методология в переходной экономике связана с ориентацией регулирующих воздействий на

стимулирование процессов самоорганизации в регулируемых

системах. Направленность регулирования на самоорганизацию и

саморегулирование выступает как методологический принцип

критериального характера, позволяющий обнаружить и

распознать ошибки и просчеты регулирования, найти способы

корректировки регулирующих воздействий. Эффективным может считаться лишь то регулирующее воздействие, которое реально

стимулирует заинтересованность экономических субъектов в

переходе к нормальным товарно-денежным отношениям, в

продуцировании предпринимательской активности, в отказе от бартера, взаимных неплатежей, уклонений от налогов и т.д.

«Тромбы» в движении товарно-денежных потоков могут образовываться и от недостаточного, и от чрезмерного

регулирования.

Кроме того, синергетический подход связан с осознанием

узости взглядов, рассматривающих решение экономических

проблем в связи с успехами только экономического

регулирования. Как отмечает В. Занг, с точки зрения

84

синергетической экономики экономическое развитие не

определяется только экономическими факторами. Поэтому

«структуры общественных институтов и качество населения для

правительства много важнее, чем инфляция и планирование производства» [70, c. 302].

В книге Р. Нельсона и С. Уинтера [168] эволюционная

экономическая теория рассматривается как более широкая и

точная, чем ортодоксальная [168, c. 213]. В качестве одной из методологических опор ортодоксальной теории в работе подвергается резкой критике модель поведения экономических

субъектов (фирм), базирующаяся на представлении об их

извечном стремлении к максимизации прибыли. Подвергается

критике с весьма разнообразным набором аргументов и другая

структурная опора ортодоксальной теории – концепция

макроэкономического равновесия [168, c. 29]. Анализ стратегии

фирм приводит авторов книги к убеждению, что реакции фирм и

отраслей на изменения рыночной конъюнктуры не могут быть

объяснены, исходя из азбучной и формальной трактовки

максимизации прибыли и стремления к равновесию, а действительно применимой к интерпретации реальных событий

оказывается теория, исходящая из анализа адаптивных изменений

[168, c. 43]. В противовес традиционной экономической теории

Р. Нельсон и С. Уинтер формулируют основы эволюционной

теории экономических изменений адаптивного характера,

включающей три фундаментальных концепции. Первая из этих

концепций состоит в идее так называемой «организационной

рутины», т.е. наличия в каждой организации (фирме), в каждый

период времени, определенного набора способов ведения дел,

методов, выбора возможностей и даже гибкости

рутинизированного поведения. Рутины в экономике, по мнению

авторов, играют роль, аналогичную генам в биологической

эволюции.

Вторая концепция связана с осознанием роли поиска в

изменении рутин, смены одних рутин другими, принятии и

адаптации новых альтернативных рутин, инновационных

изменений. Поиск порождает мутации рутин.

Третья концепция включает признание роли

«селекционной среды» организации, т.е. ансамбля факторов,

воздействующих на благополучие организации, ее рост или

85

сокращение. Селекционная среда включает особенности спроса на продукцию, поведение других фирм в отрасли или секторе

экономики.

В центре внимания эволюционной теории изменений

оказываются тенденции в эволюции популяций или генотипов

(рутин), а не индивидуальных особей (фирм), что также представляет определенную аналогию с современной

биологической теорией эволюции [168, c. 432-433].

Весьма перспективным представляется применение идей

данной книги к проблемам трансформации планово-распре-

делительной экономики в рыночную и преодоления связанных с

этой трансформацией глубоких кризисных состояний. В

предисловии к русскому изданию книги Р. Нельсона и

С. Уинтера, написанном В. Макаровым, отмечается, что интерес к идеям эволюционной экономики в российской экономической

науке связан, прежде всего, с обнаружившейся в процессе реформ несостоятельностью ортодоксальной теории и в

объяснении реальных процессов, и в выработке конкретных

рекомендаций, и в практической деятельности на их основе. Так,

основные беды российской экономики, к которым академик РАН

В. Макаров относит неплатежи, бартер, отсутствие инвестиций в

реальный сектор, неконтролируемый рост внутреннего и

внешнего долга, не находят, по его мнению, адекватного

объяснения в традиционной теории [168, c. 10].

Нельзя не согласиться с В. Макаровым в том, что

попытки исчерпывающего объяснения переходных процессов в

рамках традиционной экономической теории и выработки

рекомендаций на ее основе оказались недостаточными. Для

адекватного объяснения столь сложных и «нерутинных»

процессов необходимо использование широкого спектра теоретических подходов, одним из наиболее перспективных

среди которых может стать эволюционный подход. Важным

преимуществом этого подхода является обеспечение

последовательного, эволюционного пути экономической

трансформации, выступающего в качестве альтернативы

«революционному», прямолинейному способу

трансформационных изменений.

86

10. Институциональные преобразования и эволюция

переходной экономики

Переходная экономика резко отличается от развитой

рыночной, прежде всего, парадоксальностью эволюционных

процессов, способностью реагировать на обычные для рыночной

экономики регулирующие воздействия негативным образом, в

полную противоположность тем позитивным реакциям, которые ожидаются от этих воздействий и осуществляются при

регулировании нормальных рыночных процессов. Этот аспект эволюции переходной экономики глубоко вскрыт С. Глазьевым в

статье [46]. Критикуя либеральную доктрину, лежавшую в основе политики российских реформ, автор статьи отмечает, что

практически все меры государственного регулирования

вызывают нежелательные реакции парадоксальной рыночной

среды. Так, снижение регулирующего воздействия государства на рынок приводит не к стимулированию конкуренции, а к росту

криминализации и сговору субъектов хозяйственной

деятельности для взвинчивания монопольных цен. Ограничение денежной эмиссии вопреки рецептам монетаристов приводит к

росту процентных ставок и инфляции издержек, а не к

подавлению инфляции. Приватизация провоцирует присвоение и

растаскивание бесхозной собственности, а не приводит к

повышению эффективности производства [46, с. 23].

А. Олейник [192] справедливо считает дефицит права

одним из сильнейших сдерживающих факторов эволюции

переходной экономики. Он выделяет такие аспекты «бездействия

права», как недостаточность обеспечения судебной защиты

кредиторов при нарушениях долговых обязательств,

распространенность уклонения от уплаты налогов, коррупцию

государственных чиновников, криминализацию экономики и т.д.

Причиной дефицита права является хаос в институциональной

эволюции переходного общества. «Только на основе построения

институтов демократического общества, – отмечает он, – может быть ликвидирован дефицит Права. Только это позволит в

дальнейшем придать рынку в России цивилизационный характер

и обеспечить стабильное социально-экономическое развитие»

[192, с. 45].

87

А. Нестеренко [175] обращает внимание на громоздкость

и бессистемность нормативно-правовой базы переходной

экономики, создающей угрозы экономического паралича из-за

невозможности соблюдения законодательных предписаний.

Дальнейшую институциональную эволюцию переходного

общества он связывает с «консенсусным принципом» принятия

институциональных норм, осуществляемым путем

демократического обслуживания и учет разнонаправленных

интересов экономических субъектов [175, с. 14].

Весьма важный аспект эволюции переходного общества коренится в социально-экономических особенностях присущего

России типа развития. Эти особенности глубоко

проанализированы в статье Е. Майминаса [140]. «Для России, –

отмечает Е. Майминас рассматривая цивилизационные отличия

процесса догоняющего развития, – исторически характерен

равный ритм … процесса, причем обычно он инициировался

военными поражениями, после которых страна мучительным

рывком на какое-то время вырывалась вперед. Потом … наступал

застой до нового рывка» [140, с. 122, 175, с. 5]. Опираясь на работу Майминаса, А. Нестеренко [175] выделяет в эволюции

российского общества, государства и экономики ряд

модернизационных циклов, каждый из которых начинается со

стремительного скачка и превращения в мировую державу, а затем «оборачивается укладом и утратой достойного места в

мире» [175, с. 15-16]. На этой основе А. Нестеренко прогнозирует возможность нового мощного модернизационного скачка, для

которого, по его мнению, уже сложились определенные предпосылки в виде сильной авторитарной власти,

общественного консенсуса, свободных

высококвалифицированных трудовых ресурсов и т.д. [175, с.16].

Причиной неизбежности фазы глубокого упадка, по А.

Нестеренко, в российском типе эволюции был поверхностный

характер модернизации, ее ограниченность технико-

экономическими мерами, недостаточным развитием

саморегулирующихся и самостоятельно эволюционирующих

институтов среди которых важнейшими являются свободное предпринимательство и частная собственность [175, с. 17].

Действительно, государство в России слишком часто

играло роль источника эволюции, поглощая активность

88

внутренних источников эволюционных процессов. В результате

революции поглощали эволюцию, а подталкивание развития

извне, со стороны власти, подавляло внутренние источники

саморазвития, вытесняло их на периферию эволюционных

процессов. В результате сложился тип институциональной

трансформации, при котором становление нового предполагало

радикальное разрушение старого, а сохранение старого

препятствовало появлению нового.

Общая позиция сторонников институционально-

эволюционного подхода по поводу дальнейшего хода российских

реформ и выхода из затянувшегося кризисно-депрессивного

состояния заключается в необходимости дополнить методы

государственного регулирования, применяемые ныне, системой

институционального регулирования, нацеленной на преодоление разрывов в институциональном каркасе экономики, создание цельной и непротиворечивой институциональной организации,

способной к саморегулированию и самоэволюционированию.

Так, по мнению А. Нестеренко [173], текущая экономическая

политика в России обладает низкой эффективностью по причине ее отрыва от реального состояния институциональной

организации, которая остается эклектичной, противоречивой и

включает парадоксальное сочетание рыночных и

административно-распределительных институтов. Как

подчеркивает А. Нестеренко, текущее регулирование «может

привести к улучшению некоторых показателей или решить

частные проблемы, но не может вывести страну из депрессии»

[173, с. 24]. Лишь оптимальное сочетание текущего

регулирования с культивированием эффективной и

непротиворечивой институциональной системы может дать

импульс к подлинно системным преобразованиям и

долгожданному оживлению экономики.

В отличие от ряда других неоинституционалистов, А.

Нестеренко не разделяет резкого противопоставления

институционального подхода и неоклассической теории

«экономикса». Он считает лишь, что «экономикс» базируется на

упрощенной картине экономической жизни, научной абстракции,

полученной путем представления рыночных процессов в чистом

виде и отвлечения от социально-экономических институтов,

которые на практике создают сильнейшее «трение»

89

практическому применению такой теории. Именно это и

происходит в переходной экономике России, где политика финансовой стабилизации, осуществляемая методами

монетарного регулирования, не приносит ожидаемых результатов

вследствие специфического состояния рыночных институтов

[173, с. 25].

Спор между сторонниками институционально-

эволюционного подхода и представителями неоклассической

школы экономикса перетекает, таким образом, из сферы теории в

сферу практических действий по регулированию

трансформационных процессов. Институциональное реформаторство в переходной экономике занимает ведущее положение в экономической эволюции по отношению к

текущему регулированию. Это происходит вследствие неразвитости рыночных институтов, недоразвитости системного

единства в институциональной организации экономики.

В высокоразвитой институциональной системе рыночной

экономики практическая сторона институционально-

эволюционного подхода как бы оказывается в тени практических

задач, связанных с текущим макроэкономическим

регулированием. Происходит это потому, что институты в

развитой рыночной экономике, функционируя в единой связке с демократическими институтами, отлажены настолько, что их

даже и не замечают, отвлекаясь от них в экономических теориях,

обосновывающих ту или иную методологию регулирования.

Поэтому, по отношению к институционализму со стороны

соперничающих с ними школ кейнсианцев и монетаристов часто

слышатся упреки в отсутствии практической применимости

теоретических положений.

Действительно, институционально-эволюционный подход

выступает в современной экономической теории в качестве законного наследника классической политической экономики,

которая стремилась объяснить протекающие в экономике процессы, но не претендовала на выработку практических

рекомендаций для повышения их эффективности.

Будучи также наследницей классической политической

экономики, в качестве представителя неоклассической школы,

современная теория экономикса видит свое коренное отличие от классики именно в том, что последняя объясняла экономику, но

90

не работала в ней, тогда как экономикс от самых своих

фундаментальных оснований и до текущих методологических

выводов – работающая теория, она объясняет лишь для того,

чтобы действовать, оптимизировать экономические отношения и

процессы. Причем оптимизировать именно эволюционным

путем, не нарушая естественный ход этих процессов, не вмешиваясь в их самостоятельное протекание, регулируя среду,

обстановку и механизмы действия самих процессов. Таким

образом, эволюционный потенциал экономикса отнюдь не меньше, чем эволюционно-институционального подхода, и они

отнюдь не являются антиподами в объяснении эволюционных

процессов, а лишь взаимно дополняющих друг друга, охватывая

различные ярусы экономической эволюции. Экономикс абстрагируется от характера и содержания экономических

институтов, то есть от глубинного, сущностного слоя

экономической эволюции, но он может сделать это без заметных

промахов в практических рекомендациях лишь постольку,

поскольку в развитой рыночной экономике эти институты

достаточно отлажены, построены и продолжают регулироваться

на базе институтов политической демократии.

В переходной же экономике, экономическая эволюция

стопорится именно вследствие неотлаженности,

неотработанности, недостроенности институциональной

системы, включая и институты политической демократии. В этих

условиях, институционально-эволюционный подход может проявить свой практический потенциал и обрести наивысшую

работоспособность.

Так, в статье А. Городецкого [51] особая практическая

значимость институционально-эволюционной теории в

переходной экономике связывается с заменой действующей в

российской экономике парадигмой догоняющей модернизации,

основанной на копировании западной методологии

регулирования, на парадигму институциональной

трансформации, предусматривающую нацеленность модели

экономического развития на опережающую модернизацию и

завоевание международных рынков путем создания особой

инновационной системы институтов, наилучшим образом

приспособленной к цивилизационным и культурно-историческим

особенностям эволюции того или иного народа. «Сегодня в

91

рамках институциональной методологии, – отмечает А.

Городецкий, – есть возможность вернуть экономическую науку в

систему целостного обществоведческого знания,

реабилитировать его гуманитарные составляющие, преодолеть

современные псевдопозитивистские «заносы», характерные для

эйфории периода первоначального освоение зарубежных

теоретических школ» [51, с. 118]. Практическая ценность

институционального подхода проявляется в процессе институциональной трансформации.

Но речь может идти не о «строительстве» рыночных

институтов как продолжении традиций построения «светлого

будущего» в одной отдельно взятой стране, а именно об

эволюционном пути развития этих институтов. Государство не может создать рыночные институты, выстроить их отдельно от экономических субъектов и заставить этих субъектов жить в

этих институциональных условиях и работать в соответствии с

ними. Такой подход и приводит к выхолащиванию сути

институциональных реформ, сведению их к формальным

правилам и предписаниям, которых никто по возможности не придерживается. Возникает имитация институциональных

механизмов, на практике действующих совсем не так, как от них

ожидалось.

Эволюционный путь в развитии рыночных институтов

требует определенного изменения и некоторых укоренившихся

традиций российской государственности, и даже всей

восточнославянской цивилизации, в которой государство

постоянно играло роль строителя институтов и заставляло своих

граждан подчиняться этим институтам в соответствии с

требованиями построенной по военному образцу дисциплины.

Эволюция рыночных институтов требует эволюции роли

государства в экономике. Создаваемые по инициативе

государства институты должны органично «прорастать» через эволюцию бизнеса, содействовать его развитию и

перевоплощаться через его интересы, цели и естественно

возникающие тенденции. Поэтому, фундаментальным

институтом на пути эволюционного созидания рыночных

институтов выступает всесторонняя и чрезвычайно активная

поддержка государством отечественного бизнеса,

92

бизнесориентация деятельности всех государственных органов и

институтов.

Именно через активизацию предпринимательской

деятельности возможна реализация другого фундаментального

института рыночной экономики – частной собственности,

формальные предпосылки которого были заложены кампанией

форсированной приватизации 90-х годов XX века [см. 151].

И такие чисто институциональные проблемы, как

несоблюдение законов при наличии достаточно развитой

формальной законодательной базы, низкая собираемость налогов

при наличии достаточно жесткого законодательства и огромной

армии чиновников налоговой инспекции и полиции, низкая

дисциплина соблюдения договоров при их формально

правильном заключении отнюдь не являются следствием

недостаточности усилий государства в сфере институционального «строительства». Ибо когда институты

просто надстраивают над обществом и его экономическими

субъектами, они, приспосабливаясь к реальной жизни в этих

искусственно созданным институтам, вырабатывают свои

собственные институты, более адекватные жизни, и следуют им в

своей практической деятельности.

Этим же «неформальным» институтам, идущим вразрез с формальными и официально санкционированными институтами,

вынуждено следовать государство и его органы, ответственные за экономическое развитие. Так и получается, что вместо института

банкротства в стране регулярно действует институт поддержки

нерентабельных предприятий, институт антимонопольного

регулирования блокируется институтом воспроизводства монопольного положения целого ряда хозяйственных структур.

Институт криминализации экономики зиждется на тесном

контакте с институтом коррупции бюрократических структур, а

институт чрезвычайно раздутой «теневой» экономики базируется

на институциональной беспомощности государства в

распространении своих «правил игры» и установлении

взаимовыгодных партнерских отношений с представителями

«теневого» бизнеса.

Ряд исследований в весьма различной публицистической

форме характеризует сложившуюся структуру этих

промежуточных (между формальными институтами и реальной

93

жизнью) неформальных институтов и их воздействие на экономику. Так, Ю. Овсиенко [187] считает главным

институциональным преобразованием режима Б. Ельцина

введение всеобъемлющего «института воровства». «Воровская

нагрузка на экономику, – пишет Ю. Овсиенко, – ныне настолько

возросла, что значительно превышает дореформенные гигантские

военные расходы, а также содержание коммунистических партий

и «прогрессивных» режимов во всем мире, донорскую помощь

«братским» республикам. Это сделало невозможным даже простое воспроизводство. Именно этот факт предопределил и все

последующие институциональные изменения, их социальные и

экономические результаты» [187, С.9]. Автор статьи признает, что «институционализация воровства» в свою очередь была предопределена развитием огосударственной экономики в

предшествующий период, а небрежно проведенные реформы

лишь сняли с этого «института» административные и

идеологические шоры.

Конечно, в такой трактовке нашел выражение весьма

упрощенный, хотя и широко распространенный, а в чем-то и

верный взгляд на «неформальные» институты переходной

экономики. Действительность всегда гораздо сложнее, чем ее публицистическое и популистическое изображение.

Институционализация в переходной экономике, конечно,

«обросла» и «воровством», и «прихватизацией», и криминалом, и

коррупцией, и другими пороками институциональной

организации, к сожалению, неизбежными в период

сосуществования административных и рыночных институтов.

Конечно, в 90-е годы власть, слишком мало сделала для того,

чтобы минимизировать эти последствия распада административно-командной институциональной системы. Но,

критикуя нечеткое и не во всем методологически оправданное проведение реформ, необходимо не менее четко соблюдать ту

грань, за которой критика методологии превращается в критику

содержания реформ и апологию реставрации тех же самых

обветшавших шор и институтов административной системы.

Известно, что под категорию «воровства» в распаленном

постсоветском массовом сознании нередко подпадают и любые формы предпринимательской деятельности, и все виды высоких

доходов и законодательно санкционированное создание

94

промышленных и финансовых капиталов. Поэтому, необходимо

четко разграничивать, где и в чем «институционализация

воровства» приняла объективный характер и требует

целенаправленных усилий для ее преодоления, а где и в чем она

является плодом воображения приученного к уравниловке

массового сознания.

При этом, идущие на поводу у массового сознания

теоретики в своих рецептах институциональных преобразований

вполне закономерно склоняются к стремлению «лечить» пороки

административной институционализации экономики

административными же «лекарствами» и еще более широким

распространением административных институтов.

Искусственность и нежизнеспособность таких институтов,

вследствие неизбежности их бюрократизации и формализации

давно доказана практикой советской системы и историей как

российского, так и зарубежного бюрократизма.

Разумеется, наведение порядка в институциональной

организации экономики требует, прежде всего, упорядочения

административных органов и структур управления экономикой.

«Формирование единых правил хозяйственной деятельности, –

правильно отмечает по этому поводу Ю. Овсиенко, – ликвидация

разнообразных лазеек для узаконенного воровства, сознательно

или бессознательно оставляемых руководителями

исполнительной власти, – основа всей законотворческой

деятельности в области экономики» [187, с. 12]. Совершенно

прав автор статьи и в том, что создание институциональной

основы эффективной рыночной экономики немыслимо без распространения единых правил поведения и законодательных

норм на всех членов общества, без создания институционального

климата и соответствующего механизма, направляющего

деятельность всех категорий работников на создание предпосылок для роста общественного благосостояния.

Но каковы же средства для достижения такой ориентации

работников? Они – в уравнительном механизме распределения

доходов. Ю.Овсиенко предлагает «установить прямую жесткую

взаимосвязь доходов государственных руководителей всех

уровней с доходами всех остальных лиц, состоящих на

государственной службе – «бюджетников», единую «Табель о

рангах»» [187, с.12] К сожалению, подобные попытки «связать»

95

благосостояние чиновников с благосостоянием «широких масс

трудящихся» были нередки именно в административно-

распределительной экономической системе, но даже и в ней

только стимулировали разрастание коррупции, мздоимства,

получения «левых доходов», способствовали крайней

незаинтересованности людей в успехе порученного им дела и

дальнейшей бюрократизации государственного аппарата. Неужели семидесяти пяти лет советского эксперимента было

мало, чтобы усвоить простую истину: уравниловка не создает заинтересованности в успехе дела, а низкооплачиваемый

чиновник, обладая своей толикой власти, будет заботиться не о

повышении зарплаты, механически увязанной с показателями

роста общественного благосостояния, а об использовании этой

власти для повышения собственного благосостояния помимо

заработной платы?

Да и «Табелью о рангах» в России вряд ли можно кого-то

удивить. Этот институт российского абсолютизма XVIII века превратился в тормоз общественного развития и рассадник

бюрократизма уже в XIX веке. В эпоху же компьютеров и

глобализации рынков этот инструмент российского

самодержавия можно рассматривать всерьез только вследствие ностальгии по тотальной иерархии управления и

институциональной устойчивости административной системы.

Во всяком случае, как инструмент демократии и

институционального обеспечения рыночной экономики он в

международной практике нигде не применялся. Напротив,

современный менеджмент как теория и практика управления,

проявившая наибольшую эффективность в институциональной

структуре рыночной экономики, в своей эволюции все дальше уходит от всеобщей иерархизации управления, от введения

жестких рангов между сотрудниками и связанными с ними

чинопочитания и службы лицам, а не делу. Менеджерский тип

управления базируется на совершенно иных управленческих

институтах – делегировании полномочий, планировании карьеры,

создании творческих групп и «команд» для решения конкретных

задач и т.д. Отстранение конкуренции на международных рынках

не позволяет, и мечтать о полном воссоздании традиций,

структур и институтов, восходящих к управленческой практике

прошлых веков. Что-то, конечно, сохраняется, передаваясь из

96

поколения в поколение в процессе наследования

социокультурных традиций и навыков цивилизационный

организации деятельности.

Что касается «Табели о рангах», то она была и остается

инструментом деспотической организации управления, при

которой жесткое распределение людей по рангам создает между

ними социальное и правовое неравенство, провоцирует самодурство начальников и холопство подчиненных, подмену

законопослушания чинопочитанием и т.д. Короче говоря, создает весь тот букет карикатурных общественных отношений, которые на протяжении столетий осмеивались в русской классической

литературе Гоголем, Салтыковым-Щедриным, Булгаковым и

Солженицыным. Русский бюрократизм был и остается одним из самых замшелых и косных именно вследствие сохранения и

воспроизводства институциональных структур, восходящих к

«Табели о рангах». Современный же менеджмент как институт рыночной организации управления – это именно средство

дебюрократизации управления, форма творческой

самоорганизации управленческих структур. Жесткая иерархия

управления устраняет здоровую конкуренцию и творческое сотрудничество в организации, без которых немыслимо ее выживание в конкурентной рыночной среде. Это, конечно, не означало, что управленческие ранги и отношения

начальствования и подчинения должны быть вовсе устранены.

При менеджерском стиле управления они сохраняют известную

жесткость, но дополняются партнерскими отношениями

менеджеров с их персоналом и корректируются выборностью

ведущих менеджеров акционерами фирмы. То же происходит и в

государственном управлении стран с развитой рыночной

экономикой, где выборность должностных лиц на ключевые

посты сопровождается подбором ими творчески спаянных

команд для осуществления эффективного управления. Это не

избавляет, разумеется, полностью от элементов чинопочитания,

нечестного карьеризма и бюрократизма, но позволяет

минимизировать их до такой степени, что они не препятствуют нормальному функционированию государственных институтов.

А кроме того, эти способы минимизации дополняются

деятельностью свободной прессы, системой сдержек и

противовесов, наличием влиятельной и активной оппозиции. Все

97

эти институты демократии и нужно активно развивать, а не подменять их бюрократической опекой над экономическими

субъектами в виде воссоздания «Табели о рангах» или каких-то

еще административных институтов.

11. Деструктивный характер и эволюционный

потенциал трансформационного кризиса

экономики России

Эволюционный подход к объяснению

трансформационного кризиса экономики России и других

постсоветских стран “высвечивает” ряд трудностей такого

объяснения, в основе которых лежит весьма своеобразный

эволюционный парадокс. Сущность этого парадокса заключается

в том, что переход от административно-командной модели

экономического развития к неизмеримо более гибкой и

эффективной в институциональном отношении рыночной

экономике вызвал экономический кризис такой небывалой

длительности и разрушительной силы, а не привел, наоборот, к

быстрому и явному подъему, ускорению хозяйственного

развития (как это произошло, например, в Китае). Выявление причин этого парадоксального состояния переходной экономики

позволяет исследователям вникнуть в те эволюционные механизмы, которые наряду с ошибками реформаторов приводят к застреванию на полпути между распределительным и

рыночным типами экономического развития.

Соответственно проступают и основные контуры

теоретического освоения проблемы преодоления

трансформационного кризиса. Современный стиль проведения

экономических реформ в том виде, в каком он возник в странах с развитой рыночной экономикой, заключается в создании условий

для последовательно направляемой и регулируемой эволюции

хозяйственных систем.

Непрерывные реформы и макроэкономическое регулирование в условиях колебательного режима, задаваемого

демократическими институтами, образуют институциональный

каркас направленной эволюции экономических систем, а вместе с ними и системы политических, социальных, научно-технических

и т.д. В условиях непрерывного системного кризиса главная

98

проблема состоит в создании и последовательном

совершенствовании институтов и механизмов, способствующих

осуществлению направленной, а не самопроизвольной эволюции.

Самопроизвольная эволюция при неотрегулированности

институтов порождает только хаос.

Первостепенное значение для методологии преодоления

трансформационного кризиса имеет группа взаимосвязанных

понятий, введенная в научный обиход институционально-

эволюционной теорией на основе кибернетики и включающая

такие понятия, как кумулятивная причинность, положительная

обратная связь и эффект блокировки [170, c. 15-16].

Накопление институциональных отличий экономической

системы СССР от рыночной экономики и связанный с ними

мощный эффект блокировки не позволяют этой системе, доставшейся в наследство странам СНГ, оптимально

функционировать в рыночных условиях. Необходимо тщательно

изучать разнообразные блоки системы, терпеливо и

последовательно разблокировать их в процессе

институциональных преобразований. Для этого нужно

обязательно использовать научный анализ обратных связей по

принципу «регулирующее воздействие – реакция системы –

корректировка воздействия». Эволюционный подход к

институциональным преобразованиям предполагает активное

воздействие государства на характер и содержание складывающихся институтов.

Это воздействие отлично от того, которое вытекает как из кейнсианско-дирижистских, так и из неолиберально-

монетаристских рецептов экономического регулирования. На первый план здесь выступает, своего рода, селекционная работа по поддержанию позитивных институциональных форм и

прерыванию наследования негативных. Естественный отбор на

основе рыночной конкуренции должен быть дополнен

искусственным отбором институциональных форм с заранее заданными качествами.

Очевидным минусом эволюционно-институционального

подхода в развитой рыночной экономике, ограничивающим его

востребованность в реальных процессах экономической

эволюции при значительном, несмотря на это, влиянии в научных

кругах, является его применимость главным образом к

99

теоретическому описанию и объяснению экономических

процессов в сочетании со значительно более скромными

возможностями для выработки конкретных практических

рекомендаций в сфере проведения текущих экономических

реформ.

В самом деле, представители двух других школ,

господствующих в экономической науке – кейнсианцы

(дирижисты) и монетаристы (неоклассики) спорят о

допустимости государственного вмешательства в экономику, об

ориентации экономической политики в данный конкретный

момент времени. Их рекомендации берутся на вооружение правительствами, их приглашают в состав правительств,

привлекают в качестве советников, к их доводам

прислушиваются и представители политической элиты, и

широкие массы избирателей через средства массовой

информации. А что к этому могут добавить представители

институционализма? Главным образом описания и объяснения

того, как совершается экономическая эволюция, какое влияние оказывают на процессы реформирования существующие политические, социальные, социопсихологические и

социоэкономические институты. Конечно, институционализм в

сочетании с либерализмом выступает существенной стороной

неоконсервативной экономической политики, обеспечивая

ориентацию политиков на органичные эволюционные преобразования. Но в обществе со сложившимися рыночными

институтами поле его практической применимости сужается

самой отлаженностью, отрегулированностью институциональных

связей.

Другое дело – переходная экономика, где эволюционный

процесс складывается на основе целенаправленного

формирования институционального фундамента. Здесь поле применения институционально-эволюционного подхода поистине необъятно. Собственно, переходная экономика по

самой своей сути выступает как экспериментальная лаборатория

институциональных преобразований. Здесь постоянно

опробуются пути, методы и средства, способствующие превращению мобилизационно-распределительных институтов в

рыночно-предпринимательские.

100

Использование эволюционных механизмов в переходной

экономике и связанной с ними методологии преобразований

позволяет найти выход из нового революционно-

преобразовательного тупика, отрегулировать ход реформ таким

образом, чтобы резкие рывки и образуемые ими надрывы ткани

экономического организма компенсировались плавными,

последовательными переходами с отладкой уже созданных

институциональных форм. Именно эволюционистская

методология предрасполагает к ограничению вмешательств в

эволюционные процессы минимумом регулирующих

воздействий, к пониманию того, что нельзя самопроизвольно

создавать эволюцию, а можно только помогать ее осуществлению, не мешая эволюционировать регулируемым

объектам.

В этом смысле очень важно правильное использование в

рамках методологии эволюционной экономики заимствованного

ею из кибернетики так называемого принципа неоднородности.

Этот принцип сторонники экономического эволюционизма

нередко чересчур резко противопоставляют неоклассической

доктрине, согласно которой система рыночной экономики

функционирует тем лучше, чем больше в ней все экономические

субъекты подчинены одинаковым рыночным «правилам игры». В

данном тезисе ведь тоже нашел выражение эволюционизм,

почерпнутый из аналогии между естественным отбором в

рыночной экономике и живой природе. Сущность практических

рекомендаций экономистов неолиберального направления,

отраженная в тезисе, как раз и состоит в том, чтобы в

экономической среде могли выжить наиболее приспособленные и

конкурентоспособные, а те, кто неспособен обеспечить

достаточный уровень самоподдержания, ушли с дороги эволюции

и занялись другими делами, более полезными и прибыльными.

Критикуя неолиберальный подход, выраженный в этом

тезисе, сторонники эволюционно-институционального подхода указывают на то обстоятельство, что в быстро меняющейся среде (как рыночной, так и биологической) однородные системы, как

правило, деградируют, а оптимальным приспособлением

обладают системы с разнообразными, неоднородными

элементами, действующими по разным принципам. Такой

корифей экономико-математического мышления, как

101

Я. Тинберген, выступил даже с положением о необходимости

вырабатывать отдельные инструменты экономической политики

для каждой из сложившихся в экономике категорий

экономических субъектов.

Из дирижистски трактуемого принципа неоднородности

вытекает целесообразность поддержания государством

жизнеспособности низкоэффективных экономических субъектов

и производств, включая государственные предприятия,

самоуправляемые коллективы, объекты коллективной

собственности и т.д. Обеспечивать рентабельность многих из них

можно только посредством создания особых условий сбыта, получения кредитов, государственных целевых дотаций и т.д. В

постсоветской экономической литературе принцип

неоднородности нередко используется для обоснования

«дотационного» мышления специалистов старой школы, берущей

начало из практики советских времен и стремящейся

аргументировать применимость выводов из этой практики

рыночной терминологией. Совершенно прав, поэтому

А. Нестеренко, когда он подчеркивает, что «неоднородность и

внутренняя диверсифицированность укрепляют систему только в

том случае, если один из принципов ее устройства имеет четко

выраженный доминирующий характер: излишняя внутренняя

диверсифицированность не менее опасна для системы, чем

излишняя однородность» [170, c. 10].

Рыночная экономика, как и живая природа, неоднородна по определению. К максимальной однородности стремится как

раз административно направляемая система, поддерживающая

отсталых и неэффективных производств за счет ослабления

энергичных и предприимчивых.

Эволюционирование российской экономики в ходе трансформационного кризиса хорошо описывается в терминах

теории катастроф с применением соответствующего

математического аппарата. Сама сущность реформ, проводимых

в России с 1992 г., заключается в постоянном выведении

сложившейся экономической системы из равновесия с целью не

дать ей застыть в устойчиво-равновесном состоянии и

самопроизвольно прекратить навязанные ей изменения. Тем

самым система искусственно поддерживается в режиме бифуркаций, в котором малые и плавные изменения приводят к

102

катастрофическим сдвигам (например, финансовый кризис в

августе-сентябре 1998 г.). После потери устойчивого равновесия,

согласно теории катастроф, установившимся режимом

оказывается нерегулярный колебательный режим [см. 14, c. 22]. В

этом режиме сочетаются два вида потери устойчивости. Первый

из них в математике называется мягкой потерей устойчивости,

поскольку при таком варианте колебательного режима он мало

отличается от состояния равновесия. Колебания типа «жесткая

монетарная политика – снижение инфляции – демонетизация

реального сектора – спад производства – ослабление жесткости

монетарной политики – повышение инфляции – жесткая

монетарная политика и т.д.» создают неустойчиво-равновесное состояние, при котором система в фазе резкого выведения из равновесия посредством монетарного подстегивания испытывает тенденцию к подъему, которая не реализуется в полной мере ввиду вводимых сверху ресурсных ограничений. Но стабильность

системы, обретенная на основе постоянного выведения ее из равновесия, подрывается путем исчерпания внутренних ресурсов

жизнеобеспечения системы, ее энергетики на данном конкретном

энергетическом уровне. Тем самым подготавливается потеря

устойчивости, которая в теории катастроф получила название

жесткой. В ходе жесткой потери устойчивости необходимы лишь

малые количественные возмущения для бурной реакции системы

– катастрофы, посредством которой система переходит на иной

режим движения. По своему содержанию этот режим движения

может быть охарактеризован как странный аттрактор.

Аттракторами (притягивающими множествами)

называются режимы движения динамических систем, которые своими влияниями как бы «притягивают» к себе, сближают с собой по форме соседние режимы, переходные процессы [14, c.

23]. Странные аттракторы возникают в виде хаотических

нарушений равновесия, отклонений колебательного режима от периодичности вследствие возникновения свойства

турбулентности. Нарушается цикличность протекающих в

системе процессов, возникают автоколебания, возмущающие регулярность циклов. Турбулентные потоки приобретают вид

самопроизвольно возникающих вихрей, нарушающих

упорядоченность системы.

103

Что же необходимо для выведения экономической

системы из состояния перманентного кризиса, чреватого серией

катастроф? Неравновесное развитие системы на одном полюсе, необходимо сбалансировать неравновесным развитием на другом. Тогда система придет в состояние такого равновесия, при

котором возможной станет эволюция в направлении подъема.

Повысить энергетику системы бизнесориентацией и

перенаправить реальный сектор на нужды потребления, – значит, создать аттрактор саморегулирования системы. Направленная

эволюция может плавно перейти в естественную эволюцию лишь

при условии преодоления структурного перекоса в сторону

переразвития тяжелой промышленности на основе компенсирующего развития потребительского сектора.

Успехи, достигнутые в изучении и математическом

описании бифуркаций, демонстрирует работа Б. Хэссарда,

Н. Казаринова и И. Вэна, посвященная бифуркациям рождения

цикла [262]. Математический аппарат работы может быть

применен к анализу и прогнозированию мягких и жестких потерь

устойчивости, других бифуркационных проявлений кризисной

цикличности переходной экономики России. В этом плане весьма перспективными представляются математические теории,

связанные с оперированием относительностью времени, которые,

по существу, являются синтезом теории относительности как

одной из основ современной физики с эволюционным подходом к

экономике.

Единое абсолютное время является лишь абстракцией,

подгоняющей эволюцию различных систем под эволюцию самой

крупномасштабной из известных нам систем – нашей Вселенной,

Метагалактики. Абстракция абсолютного течения времени

опирается на восприятие периодических процессов, от которых и

отвлекается понятие о постоянном и равномерном течении

времени. Всякое же конкретное время есть форма протекания

эволюции конкретной системы. Поэтому «собственное время

системы является ее эмерджентной, т.е. присущей только

системе, характеристикой» [252, c. 3]. На основании этих

размышлений автор работы вводит понятие собственного

времени системы и создает математический аппарат для его

вычисления.

104

По существу, попытка направленной эволюции планово-

распределительной экономики в рыночную, привела к кризисной

аутоэволюции переходной экономики со специфической

цикличностью и особым протеканием собственного времени.

Попытка использования теории катастроф для анализа процессов переходной экономики в России предпринята в книге И. Шургалиной [274]. В разделе «Антикризисное регулирование в свете теории катастроф» этой книги отмечается большое значение малых воздействий, способных вызвать нелинейный

эффект самоорганизации при неустойчивых состояниях системы.

«Мощные, но неадекватные состоянию системы воздействия, -

пишет И. Шургалина, – могут не дать желаемого... результата, в

то время как не столь масштабные, но адекватные, могут при

меньших затратах энергии легко вывести систему на одну из возможных предпочтительных траекторий и обеспечить

желаемую направленность развития» [274, c. 163-164]. К

сожалению, автор работы ограничивается констатацией

возможностей «малых» воздействий и не делает даже попытки

выработать в этом направлении каких-либо конкретных

рекомендаций. Основная часть работы посвящена поиску

аналогий между реальным развертыванием трансформационного

экономического кризиса и общим описанием критических

состояний на базе методологического аппарата теории катастроф

и бифуркаций.

Позитивная роль трансформационного кризиса с точки

зрения эволюционного пути трансформации переходной

экономики может быть рассмотрена в связи с известным тезисом

английского философа Карла Поппера, сформулированного им в

работе «Объективное знание. Эволюционный подход» [212].

Рассматривая эволюцию человеческого знания по

аналогии с дарвиновской концепцией естественного отбора в

живой природе, К. Поппер как бы дополняет дарвиновскую

теорию эволюции обращением внимания на «теневую»,

критическую, негативную сторону эволюционного процесса. По

Дарвину, именно успех живого существа, популяции, вида в

борьбе за существование, в приспособлении к своей среде приводит к его выживанию и дальнейшему участию в процессе эволюции путем естественного отбора. Согласно Попперу, «не

успех, а неудача приводит затем путем естественного отбора к

105

сравнительному закреплению успешного способа реагирования»

[212, c. 492]. Именно опровержение кризисом отбраковывает недостаточно жизнеспособные типы приспособления и ветви

эволюционного процесса. О деструктивном характере трансформационного кризиса

в российской научной литературе сказано очень многое. На многообразном статистическом материале исследованы

деструктивные тенденции, связанные с исторически

беспрецедентным спадом производства, топливно-сырьевой

переориентацией экономики, ухудшением ее структуры,

«выгоранием» наукоемких и высокотехнических отраслей, не конкурентоспособностью (по отношению к хлынувшему на

прилавки магазинов импорту) отечественных предприятий

легкой и пищевой промышленности, производящих товары

народного потребления и т.д. Особое значение в изучении

опасностей и разрушительных тенденций Кризиса (видимо, его и

нужно писать с большой буквы) имели известные работы Л.

Абалкина, в которых был поставлен вопрос о фактически

происходящей деиндустриализации страны.

Вместе с тем эволюционный и собственно

трансформационный потенциал кризиса остается практически

неизученным. Ведь если за более чем десятилетнюю кризисную

лихорадку экономики страны в ней не сложилось никаких

позитивных тенденций, ведущих к выходу из кризиса, иногда этот кризис нельзя даже называть трансформационным, его

следует именовать деструктивным или катаклизмационным.

Привел ли кризис к катастрофе экономики России, об

опасности которой многие экономисты предупреждали еще с 1988 г., а с 1992 г. заговорили как о уже свершившейся? Хотя

некоторые катастрофические последствия для определенных

секторов экономики в ходе столь крупномасштабного кризиса,

безусловно, имели место [см. 205Э]. Макроэкономической

катастрофы, сравнимой по своим последствиям с теми, что имели

место в отечественной истории в 1917-1920 гг., в 1930-1935 гг. и

в 1941-1943 гг. не произошло, да и не могло произойти. В

сущности, всю историю командно-распределительной экономики

правомерно оценивать как растянутую во времени,

длинноволновую (в духе теории Н. Кондратьева) катастрофу,

поскольку хозяйственная система развивалась по тупиковому,

106

насильственному, неестественному, можно сказать,

антиэволюционному пути. Эта история и завершилась

микрокатастрофами 1988-1991 и 1992-1998 гг. Можно было

уменьшить масштабы и последствия этих микрокатастроф, но

избежать их вообще, вследствие тупикового характера предшествующего развития и крайней закоснелости

экономической системы, сложившейся под воздействием

административно-командных методов хозяйствования и

управления не удалось.

Чисто негативному восприятию явлений

трансформационного кризиса способствовало укоренившееся в

годы функционирования «бескризисной» хозяйственной системы

идеологизированное представление о негативной роли

экономических кризисов вообще, о циклических кризисах как

свидетельствах «порочности» рыночной «капиталистической»

системы, неизбежности ее слома и замены социалистической

«плановой» системой.

Миф о «бескризисной» советской системы, начавший

культивироваться в годы форсированной индустриализации 30-х

годов, был своего рода идеологической защитной оболочкой,

призванной скрыть от критического рассмотрения перманентную

кризисность дефицитного рынка и всего командно-

распределительного способа производства в целом. Лишь в ходе

горбачевской «перестройки» в отечественную экономическую

науку стали проникать сведения о кризисах и циклах советской

экономики, начали появляться проблемные статьи об

«очистительной» роли циклических кризисов в рыночной

экономике, об их вхождении, несмотря на происходящие в их

ходе спады производства, банкротства, вспышки безработицы и

прочие экономические потрясения, и негативные последствия, в

естественные механизмы саморегулирования цивилизационного

рынка. В научной литературе постсоветского периода распространилось понимание того, что устранение циклических

кризисов возможно путем устранения самих механизмов

рыночного саморегулирования, что потребность в смягчении и

ослаблении кризисов, явившись одним из важных блоков

кейнсианской методологии, дала колоссальный импульс к

развитию научной системы макроэкономического регулирования.

107

Вскоре все это вошло в учебники по макроэкономике и стало

рассматриваться как всем известная, ходовая банальность.

Что же касается затяжного и крупномасштабного,

принявшего системный характер отечественного экономического

кризиса, то он продолжал вызывать у аналитиков чувства,

близкие к страху и отчаянию.

Существует и противоположная крайность. Так, А.

Ослунд, вполне справедливо протестуя против «сгущения

красок» в оценке кризисных процессов, в то же время вообще отрицает наличие глубокого кризиса постсоветской экономики. В

статье [198] он относит сведения об уровне кризиса,

превзошедшего по своим масштабам Великую депрессию, к

результатам недостоверности статистических данных о

состоянии коммунистических и посткоммунистических экономик

[198, с. 115].

А. Ослунд критикует положение о крупномасштабном

спаде производства, противопоставляя ему, пять антитезисов:

1) фундаментальные статистические ошибки заложены уже в

самой базе отчета, поскольку в советской экономике постоянно создавалась видимость подъема, высокого

экономического роста и развития путем манипуляций со

статистикой;

2) большинство тоталитарных экономик погрузились в хаос и

испытали крупномасштабный спад уже в конце

коммунистического периода;

3) с началом рыночных преобразований на смену

заинтересованности предприятий в завышении величены

валовых показателей путем приписок для создания

видимости выполнения планов, пришла заинтересованность в

занижении отчетности с целью уменьшения величины

уплачиваемых налогов;

4) в постсоветский период наблюдался чрезвычайно быстрый

рост неофициальной экономики, совершенно не

учитываемый официальной статистикой;

5) большая часть советской обрабатывающей промышленности

не столько создавала, сколько убавляла стоимость в процессе

обработки вследствие низкого качества продукции;

следовательно, снижение производства негодных для

108

употребления товаров не может рассматриваться как падение

производства;

6) снижение скрытого субсидирования «братских» экономик во

взаимной торговле принесло экономике России значительные выгоды, которые во многом покрыли спад производства.

Все эти аргументы, конечно, справедливы, но они

касаются лишь компенсирующих факторов спада и тяжелого

соглашения экономики России в кризисный период. Само же это

тяжелое состояние, конечно, не миф, а реальность вот уже целого

десятилетия. Эта кризисная реальность еще усугубляется

кризисом общественного познания, падением настроения

огромных масс людей, привыкших к уравниловке в доходах и

гарантированному минимуму социальных благ. Естественно, что российская экономическая наука очень

нуждается в объективном, взвешенном анализе последствий и

эволюционных потенций трансформационного кризиса. Одной из первых работ, в которых был осуществлен разносторонний

анализ эволюционного потенциала этого кризиса, явилась статья

А. Нестеренко [173]. Автор статьи предлагает рассматривать

проводившиеся в России с 1992 г. реформы не в одном

претендующем всестороннем охвате ракурса, а с двух

альтернативных точек зрения, соответствующих двум типам

изменений, которые претерпела российская экономика –

системно-институциональному и структурно-вещественному.

Прогресс в сфере системно-институциональной трансформации

парадоксальным образом сочетается с жесточайшим

экономическим кризисом структурно-вещественной

составляющей экономики [173, с.19].

Опираясь на работу А.Нестеренко, собственные

исследования и ряд работ, посвященных анализу кризисных

процессов в российской экономике переходного периода, мы

можем построить следующую таблицу, необходимую для

сопоставления и эволюционных факторов, действующих в

ситуации трансформационного кризиса переходной экономики

России.

Таблица. 11.1

Факторы трансформационного кризиса переходной

экономики России.

109

Деструкционные Эволюционные Крупномасштабный спад

производства, выразившийся

в почти двукратном

сокращении ВВП.

Бурное развитие рыночных

отношений, институтов,

предпринимательских структур.

Резкое сокращение доли

обрабатывающих отраслей в

структуре промышленного

производства.

Ослабление этой структуры

от гипертрофированного

развития тяжелой

промышленности.

Резкое сокращение

выпуска

машиностроительной

продукции, в том числе наиболее технически

сложной,

высокотехнологичной и

высококачественной.

Сворачивание деятельности

технически отсталых,

неконкурентоспособных

предприятий и отраслей.

Усиление топливно-

сырьевой ориентации

промышленного комплекса

Возможность

использования средств,

полученных от реализации

топливно-сырьевых ресурсов

для модернизации научно-

технического потенциала страны, смягчения социальных

проблем, сбалансирования

госбюджета.

Резкое снижение

рентабельности производства в связи с ростом цен на энергоносители, сырье и

другие исходные ресурсы.

Создание предпосылок для

экономики ресурсов, снижения

ресурсоемкости производства,

применения

ресурсосберегающих

технологий.

Сокращение

производства в легкой и

пищевой промышленности.

Расширение торговли,

посреднической деятельности и

сферы услуг. Инвестиционный голод в

промышленности,

сдерживающий научно-

техническое развитие и

Нарастание потребности в

иностранных инвестициях,

привлечении стратегических

инвесторов и осуществления

110

мотивацию труда на предприятиях.

государственных программ

инвестирования приоритетных

отраслей.

Узость перспектив роста, ограниченность их наличия

небольшой группой

предприятий, имеющих

выход на внешние рынки.

Повышение

заинтересованности персонала и менеджмента предприятий в

создании конкурентоспособной

продукции и выходе с ней на внешние рынки.

Высокая доля импорта на

рынке товаров народного

потребления,

препятствующая развитию

производства ТНП

отечественными

производителями, и,

соответственно,

потребительской

переориентации российской

экономики.

Возрастание потребности в

создании импортозамещающих

производств и технологий,

техническом перевооружении и

создании благоприятного

имиджа отечественных фирм по

производству ТНП.

Незавершенность

формирования института

частной собственности,

формальный характер

приватизации, распыление акционерного капитала,

отсутствие стратегических

собственников.

Нарастание потребности в

формировании частного

капитала путем образования

новых предприятий и

предпринимательских структур.

Обострение проблем

взаимных неплатежей и

задолжностей между

субъектами экономики, их

неправового взаимного

кредитования, роста трансакционных издержек с требованиями предоплаты и

т.д.

Выдвижение на повестку

дня институциональных

преобразований укрепления

правовой защиты кредиторов,

инструментов взыскания долгов

и поддержания договорной

дисциплины.

Сохранение

значительного числа Усиление общественной

потребности в расширении

111

нерентабельных предприятий,

фактических банкротов,

находящихся на дотациях

госбюджета.

сферы действия

законодательства о

банкротстве, в санкции и

перепрофилировании

нерентабельных предприятий.

Высокий уровень

монополизации экономики,

наличие значительного числа предприятий, использующих

монопольное положение на рынках.

Формирование тенденции к

реализации антимонопольного

законодательства, проведению

действенных мер по

демонополизации экономики.

Высокий уровень

инфляции, разнообразие ее видов, причин и предпосылок,

наличие инфляционного

давления на экономику.

Потребность в применении

более разностороннего

антиинфляционного

регулирования, включающего

финансовое оздоровление реального сектора.

Слабость и уязвимость

государственного бюджета, наличие высокого уровня

бюджетного дефицита и

государственного долга, периодическое возникновение финансовых потрясений,

чреватых банкротством

государства.

Переориентация бюджетно-

финансовой политики на укрепление доходной части

бюджета, снижение расходов,

экономию средств, создание резервов, оздоровление финансовой системы страны.

Беспомощность

налоговой системы, широкое распространение уклонения

от налогов, наличие неконтролируемой

государством «теневой»

экономики, принявшей

беспрецедентный размах и

разнообразие форм.

Реформирование налоговой

системы на основе принципов

общего снижения налоговых

ставок, повышения

собираемости налогов,

защищенности легального

бизнеса, создания партнерских

отношений между бизнесом и

государством.

Высокий уровень

криминализации экономики и

коррумпированности

властных структур.

Осознание настоятельной

необходимости принятия

действенных, даже чрезвычайных мер по

112

наведению порядка на макро- и

микроуровне.

Незавершенность

национальной модели

экономического развития.

Назревание всеобщей

заинтересованности в

выработке и реализации такой

модели.

Зацикленность

государственного

регулирования на монетарных

методах, выступающих из неоклассической теории

экономикса.

Осознание среди ученых и

практиков хозяйственной

деятельности необходимости

оптимального сочетания

монетаристских методов с кейнсианскими и «достройки»

рыночных институтов в

соответствии с теорией

эволюционно-

институционального подхода.

Анализируя содержание данной таблицы, нетрудно

заметить, что эволюционные факторы, содержащиеся в ее правой

колонке, представлены скорее в потенции, находятся в процессе зарождения, не будучи пока еще развернуты в конкретные тенденции и процессы, определяющие течение экономической

жизни. Для того чтобы перевести их из потенциального

состояния в динамичное, необходимы совместные усилия

гражданского общества, бизнеса и государства. «Нерабочее»

состояние уже накопленных экономикой импульсов к

послекризисному оживлению и подъему будет продолжаться еще длительное время в связи с незавершенностью и

противоречивостью институциональных преобразований.

Поэтому, остается в силе сформированный в 1996г. тезис А.

Нестеренко о том, что кризис такой продолжительности и силы,

какой наблюдается в экономике России, в рыночной экономике породил бы столь же мощные импульсы к подъему и сменился

бы бурным оживлением. Но этого не происходит, и именно

потому, что «российская экономика как институциональная

система еще довольно далека от рыночной системы ...» [173, с.

21].

А. Нестеренко полагает, что эклектичность российской

институциональной системы, отсутствие доминирования

113

рыночных институтов над институтами прежней

административно-командной экономики выступает основным

препятствием для действия эволюционных механизмов,

способствующих преодолению трансформационного кризиса. В

странах же Центральной, Восточной и Южной Европы,

входивших ранее в совет экономической взаимопомощи, главным

фактором перехода от спада к росту послужило то

обстоятельство, что государства там занимаются «не только

текущим регулированием производства, сколько регулированием

институциональной системы, в том числе развитием рыночного

законодательства и контролем за его соблюдением» [173, с. 22].

Все это безусловно правильно, однако необходимо иметь

в виду, что создание социально-экономических институтов также является в весьма значительной степени плодом естественной

эволюции и лишь в значительно меньшей степени – продуктом

«институционального строительства», направляемого и

управляемого государством.

Институциональные реформы пошли в Польше, Чехии и

бывшей ГДР значительно быстрее, чем в России, поскольку и

экономика, и само общество, и цивилизационная ориентация

народов этих стран были более готовы к эволюционированию

рыночных институтов, чем в России и других странах СНГ. Ведь

эволюция социальных систем, в том числе и систем социально-

экономических, зависит не только от состояния

производственных структур, но и от людей, их деловых,

моральных, мировоззренческих, культурных и цивилизационных

ориентаций.

Перекос же институциональных и производственных

структур мешает изменению этих ориентаций. Кризис сам по

себе не может создать предпосылки для коренного изменения

этой ситуации, и необходима активная государственная стратегия

по преодолению и ее, и самого кризиса.

12. Концепция направленной эволюции

Для понимания процессов экономической эволюции

чрезвычайно важна проблема направленной эволюции, т.е.

способности людей и их организаций направлять, регулировать и

оптимизировать эти процессы для повышения эффективности

114

экономики, и, соответственно, качества жизни людей и

человеческих сообществ. Важнейшую роль в обеспечении

направленности эволюционных процессов играет, как известно,

регулирующая деятельность государства и его органов

различных уровней. В этом аспекте государственное регулирование экономики рассмотрено в проблемной статье Л.

Абалкина [6] применительно к переходной экономике России.

«Определяя направления государственного регулирования, –

пишет Л. Абалкин, – мы должны отдавать себе отчет в том, что

речь идет об экономике, находящейся в переходном состоянии,

оказавшейся в затяжном кризисе, во многом носящем

неоклассический, нетрадиционный характер (в отличие от классического, структурного или циклического спада). Он связан

с разрывом глубинных воспроизводственных связей в экономике,

с перерастанием спада производства в разрушение экономических структур ...» [6, с.9-10]. Восстановить

эволюционные процессы на новой, рыночной основе, по мысли

Л. Абалкина, можно только путем разработки и реализации

государственной стратегии социально-экономических

преобразований с четким определением этапов, приоритетов и

конечных целей [6, с. 11].

В работе В. Тамбовцева [240] сделана попытка,

разработать методологические основы институционального

проектирования, позволяющего активно создавать предпосылки

для направленного хода эволюционных процессов. Он видит

преимущество неоинституционализма перед другими школами

экономической теории в методологической нацеленности не на

достижение неких идеальных схем эффективности

экономических систем, а на исследование реальных эволюций

таких систем.

Но всякая эволюция в социальной среде связана со

стремлением людей к совершенствованию и повышению

эффективности своей деятельности и создаваемых на ее основе институтов. «Вместе с тем, – отмечает В. Тамбовцев, – даже самый последовательный эволюционист не в состоянии отрицать

целенаправленности действий людей при заключении сделок,

принятии законов, создании и совершенствовании хозяйственных

организаций» [240, с. 82]. С нашей точки зрения это как бы

мимоходом сделанное замечание открывает целый пласт

115

эволюции в экономике, и не только в экономике, но и во всей

социальной сфере. Конкурируя между собой, люди и их

сообщества прилагают максимум усилий к тому, чтобы

оптимизировать социальную среду по своим собственным

меркам, а не просто приспособиться к естественно, возникшей,

среде, как, это делают животные. Именно в этом обстоятельстве заключен глубинный смысл знаменитого положения А. Смита о

«невидимой руке» рынка.

«Невидимая рука» А. Смита действует не потому, что

каждый участник рынка стремиться к собственной выгоде, а потому, что, стремясь к выгоде, он стремиться оптимизировать

свою деятельность и усовершенствовать предлагаемые им товары

и услуги, чтобы превзойти своих конкурентов и реализовать

максимум произведенного потребителям. Таким образом,

социальная эволюция и экономическая эволюция как ее

составная часть имеют уже изначально направленный характер,

заключающийся в целесообразно ориентированных усилиях и

действиях людей на всех уровнях их существования.

Уровень государственного регулирования в настоящее время венчает пирамиду уровней, на которых целесообразная

деятельность экономических субъектов способствует оптимизации эволюционных процессов в национальной

экономике любой страны. К этим субъектам относится и мощные транснациональные корпорации, и структуры среднего бизнеса, и

малые предприятия, и предприниматели-одиночки, и массы

потребителей продукции и услуг. Одним из важных аспектов влияния человеческих

организаций и их целесообразной деятельности на ход и

направленность эволюционных процессов выступает институциональное проектирование при условии реализации

рациональной части его итогов в практике создания и

регулирования определенных социально-экономических и

прочих институтов. Именно этот аспект находится в центре внимания вышеуказанного исследования В. Тамбовцева.

В. Тамбовцев стремиться сформулировать

методологические основы институционального проектирования,

создать своеобразный алгоритм разработки соответствующих

проектов. Этот алгоритм фактически повторяет этапы обычного

планирования и включает стадии определения цели проекта,

116

разработки вариантов достижения цели, обоснования критериев

выбора оптимального варианта, создания регуляторов для

сокращения числа разрабатываемых альтернатив, выбора наилучшего варианта, детализации и оформления выбранного

варианта [240, с. 85-88]. Этот же автор формулирует ряд

основных методологических принципов институционального

проектирования, к числу которых относятся этапная полнота, компонентная полнота проекта, достаточное разнообразие стимулов, максимальная защищенность от отклоняющегося

(девиантного) поведения, и соучастие заинтересованных в

институте субъектов [240, с. 85-91].

Методологическая и эвристическая ценность данной

статьи несомненна, но совершенно нераскрытым в ней остается

целый ряд фундаментальных вопросов, связанных с

возможностью, перспективностью, допустимостью и социальной

приемлемостью институционального проектирования в целом и

определенных институциональных проектов в частности.

Российское общество, как и общество других стран СНГ,

накопило колоссальный негативный опыт разработки

утопических и одновременно жестко регламентированных

социальных проектов, реально осуществленных в практике

«коммунистического строительства». В соответствии с этими

проектами возникли совершенно новые, псевдоноваторские,

нигде больше не встречающиеся институты, как сплошное директивное адресное планирование, абсолютная централизация

управления экономикой и прямое директивное управление предприятиями государственной системы. Наиболее

фундаментальным институтом командно-распределительной

экономики стала государственная собственность на средства производства, его ресурсы и всю совокупность предприятий

промышленности, сельского хозяйства (при номинальном

кооперировании), торговли и сферы услуг. Движущей силой экономической эволюции в этой

системе стало внеэкономическое принуждение и подстегивание,

дополнявшееся материальным стимулированием, все более терявшим свою эффективность вследствие дефицита потребительских товаров и ограниченности покупательной

способности денежных ресурсов. Уже при своем зарождении эта система была сопряжена с варварским разрушением рыночных

117

институтов, грабительской безвозмездной экспроприацией

собственности, истреблением собственников и

высококвалифицированного персонала. В дальнейшем

террористическая составляющая хозяйственного механизма сделалась неотъемлемой частью этого механизма, всеохватным

институтом «планового» хозяйствования.

Другим, формально противоположным ему институтом

стала идеологическая подпитка субъектов производства, которая

представляла собой, по существу, оборотную сторону

террористического подстегивания хозяйственной деятельности.

Эта подпитка состояла в насаждении представлений о «героине

будней» в настоящем (при отсутствии обеспеченности самими

необходимыми для жизнедеятельности благами и ресурсами) и о

строительстве светлого коммунистического будущего, в котором

все мыслимые блага «польются полным потоком». Такое

строительство проводилось в соответствии с весьма туманными

утопическими представлениями о преодолении всех недостатков

цивилизованного развития, слиянии города и деревни,

умственного и физического труда, гармоническом развитии

каждого человека, отмирании рутинного и повсеместном

распространении творческого труда, превращении труда в

естественную жизненную потребность и т.д. Решение этих задач,

достижимое на совершенно иной технологической базе в течение

многих столетий, пытались осуществить единым штурмом на

институциональной основе экономического развития, которая

лишала субъектов производства всякой свободы

предпринимательства, достаточной самостоятельности и

выгодности в осуществлении собственных проектов

хозяйственной деятельности.

Что касается институционального проектирования при

строительстве идеального общества по заранее определенному

плану, то оно было жестко привязано к институциональной

основе административно-командной системы, скроенной по

военно-мобилизационному образцу. Кризис и крах этой системы

при попытках ее реформирования с подключением нормальных

эволюционных механизмов функционирования экономики

выявили несовместимость естественных эволюционных

процессов с искусственно созданной и поддерживаемой «под

колпаком» административно-командной системы эволюционного

118

механизма. Этот механизм невозможно назвать механизмом

направленной эволюции, скорее это был механизм подмены

естественной эволюции искусственно созданной и насильственно

поддерживаемой эволюционной средой. Неудивительно, что

естественная эволюция, протекавшая под спудом этого

механизма, «подмыла» его устои и основания, после чего он

обрушился при попытках сочетания его с эволюционными

процессами.

Растянувшийся на десятилетия эксперимент по созданию

и функционированию внеэволюционных институтов и

механизмов хозяйствования показал принципиальную

невозможность строительства общества с заранее определенными

параметрами по заранее созданным проектам. Общество и его

экономика – не здание, которому предстоит неподвижно стоять

на протяжении многих десятилетий, а непрерывно

эволюционирующий организм, требующий чрезвычайно

осторожного регулирования и последовательного

совершенствования в процессе направленной эволюции.

Естественная эволюция содержит в себе множество

разнообразных механизмов саморегулирования, которые могут

быть нарушены или даже разрушены в ходе реализации

результатов институционального проектирования.

Трансформационный кризис в переходной экономике приобрел такую силу и остроту именно вследствие того, что

старые командно-административные институты пришли в

негодность, препятствовали созданию новых институциональных

структур и подверглись поспешному разрушению по тому же

старому принципу «весь мир насилья мы разрушим», а новые

институты возникали не естественным, эволюционным путем, а

строились на основе заимствованных из стран с развитой

рыночной экономикой и наскоро приспособленных к

отечественным условиям институциональных проектов.

Конечно, создание институциональных проектов,

конкурентный отбор наиболее практичных из них и

формирование на их основе современных рыночных институтов –

необходимое звено в процессе реформирования рыночной

экономики. Напомним, что конкурентный отбор представляет собой один из важнейших механизмов естественной эволюции.

Однако глубочайшим заблуждением теоретиков реформ в

119

переходной экономике является их представление о возможности

создания эффективной рыночной экономики прямым и

непосредственным действием государственных экономических

преобразований. Это аналог строительства коммунизма по

проектам классиков марксизма-ленинизма, которые к тому же открещивались от самой возможности нарисовать в деталях

основы будущего общества и ограничивались благими

пожеланиями. Естественно, что проекты создания таких

институтов, как биржи, коммерческие банки, финансово-

промышленные группы, малое предпринимательство

принципиально отличается от проектов и вариантов

строительства «светлого будущего» своим прагматизмом и

опорой на международный опыт. И тем не менее государственное насажденные, сформированные по воле государственных органов

институты провисают в пустоте, они работают совсем не так

(если вообще работают) и приводят к совершенно иным

результатам, чем те, которые от них ожидали и которые естественным образом возникают в развитой рыночной

экономике.

Происходит это, прежде всего потому, что естественная

эволюция переходного общества в целом и его экономики в

частности отторгает цивилизованные рыночные институты в

целом, а вбирает в себя лишь те элементы этих институтов,

которые соответствуют сложившемуся институциональному

строению социально-экономической среды. Любой хорошо и

безукоризненно запроектированный рыночный институт на

стадии подготовки вызывает безудержный оптимизм, на стадии

формирования проходит фазу отторжения и вызывает разочарование. И только по мере его прорастания и вживления в

живую ткань экономической эволюции он начинает действовать

естественным образом, и сам изменяется, приспосабливаясь к

естественно возникающим условиям, потребностям и интересам

экономических субъектов. Из внешнего имплантанта, пусть и

хорошо сделанного, но отторгаемого иммунитетом больного

экономического организма ему предстоит путем долгих и

болезненных изменений превратиться в живой орган,

функционирующий по эволюционным законам того

общественного тела, в которое он вживлен.

120

Наиболее фундаментальным общественным,

экономическим и юридическим институтом всякого

цивилизационного общества выступает, как известно,

собственность. Именно попытка преодолеть «пороки

цивилизации» путем экспроприации и обобществления частной

собственности «эксплуататоров» лежала в основе марксистского

институционального проекта переустройства общества. На

практике же ликвидация частной собственности привела не к ее

обобществлению, а к всеобщему огосударствлению

собственности и полному бесправию человека перед всесильным

бюрократическим государством, а вместе устранения «пороков

цивилизации» получалось разрушение цивилизационных

механизмов общественного устройства, образование варварского,

дикого, террористического механизма, работающего вразрез с законами естественной эволюции.

Обратный процесс восстановления частной

собственности проходил, по существу, по тому же пути

экспроприации государственной собственности и ее раздачи,

распределения государственными же органами. По своей сути это

был революционный сценарий со всеми вытекающими отсюда последствиями. Бесхозность огосударственной собственности

еще усугубила тот хаос и произвол, которым был чреват «черный

передел» собственности. Одним из активно функционирующих

институтов переходной экономики стала так называемая

«прихватизация» собственности. Возникла олигархическая

структура крупного бизнеса, а криминализация

предпринимательской деятельности приняла беспредельные,

невиданные в мировой истории масштабы и сделалась настоящим

бичом национальной экономики России, да и других

«переходных» стран в зависимости от их традиций, менталитета и умения либо неумения властей навести элементарный порядок.

В России этот беспорядок еще усугублялся позитивным

фактором, каковым явились либерализация и запрет на репрессивные действия властей.

По существу, олигархизация крупной собственности и

общая криминализация экономики приняли устойчивый

институциональный характер, стали нормальными институтами

ненормальной экономической системы, подпитывая ее перманентное кризисное состояние.

121

Развернутая и форсированная приватизация, проходившая

в России и наделившая титульной собственностью практически

все ее население от мала до велика, была, конечно, необходимым

этапом формирования предпосылок института частной

собственности, но только предпосылок, а не самого этого

института как такового. Институт частной собственности

предполагает, прежде всего, индивидуальное владение,

распоряжение и пользование конкретным имуществом, ценными

бумагами, ресурсами и благами.

Российская приватизация имела важное значение в том

отношении, что она создала и тотально распространила институт акционирования. Но тотальное акционирование создало

институциональные основы лишь для титульной собственности,

собственности на бумаги, но не на индивидуальное обладание и

предпринимательское использование собственности.

Собственность на предприятии стала товаром, но обнаружился

явный дефицит товаровладельцев, и направленная эволюция

института собственности забуксовала в ожидании так

называемых стратегических собственников.

В условиях деформации естественных эволюционных

механизмов направленная эволюция привела к имитации

института частной собственности, а стало быть, и производных

от него институциональных образований. А наряду с имитацией в

виде чисто номинальной, титульной собственности возникла реальная частная собственность, значительная часть которой

выступает институциональной основой «дикого»,

криминализационного, недемократического капитализма,

капитализма, образующего свой капитал крайне жесткой

эксплуатацией человеческих и природных ресурсов [см.

например 151]. Отсюда – постоянная подпитка естественной для

постсоветского социума «антикапиталистической ментальности»,

представления обо всех без исключения бизнесменах как

жуликах, ворах, казнокрадах, обирателях простого народа,

жирующих на его обнищании и т.д.

Частная собственность лишь тогда становиться

эволюционной основой эффективной рыночной экономики, когда

она является институциональной основой цивилизационного

предпринимательства. Именно предпринимательство является

основным двигателем, важнейшей движущей силой естественной

122

эволюции рыночной экономики. Эффективно прогрессирующая

рыночная экономика – это предпринимательская экономика. Поэтому все усилия государства в переходной экономике, все

принятые им для осуществления институциональные проекты

направленной эволюции должны быть ориентированы на стимулирование предпринимательской активности, облегчение предпринимательской деятельности, избавления ее от бюрократических барьеров, защиту от преступности и рэкета, в

том числе и поборов со стороны коррумпированного

чиновничества. Мы называем такую направленность

регулирующей деятельности государства принципом бизнес ориентированного развития.

Именно создание режима наибольшего

благоприятствования предпринимательской деятельности и

наведения четкого порядка в отношениях предпринимателей и

государства, создание партнерских отношений между ними

может в относительно короткие сроки сдвинуть с мертвой точки

процесс направленной эволюции, оживить формально

функционирующие рыночные институты, превратить имитацию

частной собственности в интенсивно функционирующий

институт частной собственности – основу и опору института

цивилизованного предпринимательства. Тем самым,

направленная эволюция войдет в русло естественной

экономической эволюции, и будет осуществляться с ней в

гармоническом единстве. Именно такое гармоническое единство

направленной и единственной эволюции создает предпосылки

для оптимизации экономического развития любой страны, и его

нарушения на разных уровнях экономического организма и

общественного организма в целом образует разнообразные

кризисные явления, как циклические, так и системные,

структурные, трансформационные и т.д.

Важным аспектом направленной эволюции, особенно в

эпоху НТР, выступает процесс создания и усвоения инноваций. В

статье М. Березовской [24] отмечается особая роль

государственной поддержки инновационных процессов в

стимулировании экономической эволюции. Возникла новая,

ориентированная на инновации модель развития. «Модели

экономического роста в рамках ортодоксальной теории

равновесия, – пишет автор статьи, – противостоит инновационная

123

модель, в соответствии, с которой формирование технологически

передовых производств происходит на основе кредитной эмиссии

под будущую стоимость» [24, с. 61]. Таким образом, здесь

находит прямое отражение и некоторое дополнение уже проанализированная ранее идея В. Маевского об инициативной

роли неравновесных процессов в экономической эволюции. В.

Маевский рассматривает в качестве важнейшего фактора неравновесия в направленной эволюции умеренную инфляцию, а такая инфляция связана с умеренной эмиссией денежных средств

для ускорения и интенсификации развития. Эти денежные

ресурсы как бы финансируются не в настоящее, а в будущее.

В статье М. Березовской эта идея конкретизируется и

дополняется. Она иллюстрируется, прежде всего, на примере интенсивно развивающихся экономик некоторых новых

индустриальных стран Юго-Восточной Азии, и, прежде всего –

Южной Кореи. «Американские экономисты, приехавшие в

Южную Корею изучать очередное «экономическое чудо», –

отмечает М. Березовская, – были весьма удивлены состоянием

местных предприятий. Многие преуспевающие корейские

компании принадлежали, по стандартам США, к компаниям-

банкротам при ежегодных темпах экономического роста в стране 10-15%» [24, с. 61]. В процессе прорыва на международные рынки государственная поддержка НИОКР и реализации

передовых технологий в приоритетных отраслях экономики на рыночной, возмездной, кредитной основе, является мощным

инструментом направленной эволюции. Напрягая силы

государства и частных фирм вплоть до рискованного положения

последних с точки зрения текущей платежеспособности,

кредитование под будущую стоимость выступает решающим

фактором активной, целенаправленной и сконцентрированной

экспансии на международные рынки, а прорывы на

международные рынки и обретение господствующего положения

на них образуют возрастающий приток денежных ресурсов,

пополнение обновленных капиталов, стабилизацию платежного

баланса и переход экономики в целом в состояние динамического

равновесия со стабильным экономическим ростом.

В этот период государство может перейти к дальнейшей

либерализации. «Как показывает опыт динамично

развивающихся стран, – подчеркивает М. Березовская, –

124

«отступление» государства может быть оправдано только при

достижении стабильного роста, что подразумевает и наличие стабильных инновационных потоков в производственный сектор

…» [24, с. 62].

Интересной формой стимулирования инновационной

составляющей направленной эволюции является отсроченный

платеж налогов, позволяющий оплачивать долги государству не из текущей прибыли, истощая тем самым инвестиционную базу, а

из будущих доходов. Система, при которой настоящее финансируется из будущего, связано, конечно, с немалым

риском, но риском оправданным, поскольку все в настоящем

делается для обеспечения прорывов в запланированное и

запроектированное будущее. Направленность эволюционных

потоков приобретает тем самым вполне определенную динамику.

Что же касается риска, то с ним связана любая

предпринимательская деятельность, и кто не рискует, тот не

получает и высокой результативности от участия в общем

процессе направленной эволюции. При этом часть

предпринимательских структур, участвующих в этом процессе,

могут не выдержать этой гонки в будущее, но в массе этих

структур выигрыш для национальной экономики будет весьма значителен.

Если новым индустриальным странам удается

эффективно использовать такую стратегию направленной

эволюции, то для России с ее развитым промышленным научно-

техническим и ресурсным потенциалом возможности

использования подобной стратегии (с поправкой на специфику

состояния и естественной эволюции национальной экономики)

могут открываться еще более широкие. Ведь эти страны

начинали свое индустриальное развитие практически с отметки,

близкой к нулю, не имея ни высококвалифицированного

массового персонала, ни серьезной научно-технической базы, ни

достаточного природно-ресурсного потенциала. Высоко

конкурентными на мировых рынках их сделала правильно

направленная стратегия эволюционирования.

Заключение

125

Подводя итог проведенному в настоящей работе исследованию, мы можем констатировать, прежде всего,

необычайную плодотворность идей и концепций

институционально-эволюционного подхода в применении к

трансформационным процессам в переходной экономике. Главное, что объединяет теоретиков, работающих в русле этого

подхода, заключается в распространении на сферу социально-

экономического развития достижений современного

эволюционизма как общенаучной и философско-

методологической базы исследования. Трансформационные процессы в переходной экономике выступают как своего рода экспериментальная среда, наблюдения над которой позволяют проследить реакции эволюционных механизмов на направленные преобразующие воздействия реформаторов.

Другой отличительной чертой эволюционной экономики

является постоянное внимание к формированию и изменению

институтов как ведущего фактора эволюции социально-

экономических и любых других социальных систем. Важнейшей

проблемой трансформации институциональных структур

является сочетание направленной и естественной эволюции. Суть

проблемы состоит в том, что формирование рыночных

институтов путем государственных реформаторских усилий

наталкивается на отсутствие в обществе реальных

институциональных механизмов и предпосылок для

эффективного функционирования этих институтов на основе их

естественной эволюции.

Другой стороной той же проблемы выступает совместимость «революционных», ускоренных, «шоковых»

преобразований с собственно эволюционным путем развития, с

ходом естественной эволюции, который не может осуществляться без последовательного и постепенного

вызревания новых институтов на почве и при подпитке старыми,

уже сложившимися и укоренившимися.

Эволюционно-институциональный подход в решении

этой проблемы связан с консервативной ориентацией, которой

так недостает привыкшему к радикально-деятельностным

решениям российскому менталитету (в том числе и в сфере теоретического мышления). Не отрицая необходимости в

отдельных случаях резких рывков в области либерализации

126

общественных отношений, ученые-эволюционисты, в тоже время, настаивают на постепенной, последовательной подготовке институциональных преобразований, повседневной работе в этом

направлении в противовес одномоментным попыткам введения в

действие. Поспешность в действиях зачастую оборачивается

медлительностью реальных перемен.

В конечном счете, эволюционный путь предпочтительнее революционного, без которого нельзя обойтись лишь в том

случае, если укоренившиеся институты создают прямые помехи

для развития новых. Но и в этом случае эволюционно-

институциональный подход предполагает минимизацию

“революционных” разрушений и поиск путей компромисса между социальными группами, представляющими старые и

новые институты.

Если попытаться синтезировать положения сторонников

эволюционно - институционального подхода с точки зрения их

применимости к теории преодоления трансформационного

кризиса, можно изложить эти положения в виде следующей

системы базисных принципов методологии преобразования:

1. Связность преобразований и институциональных структур,

их выражающих (принцип Г. Клейнера). 2. Учет наличия «институциональных ловушек» (принцип В.

Полтеровича).

3. Базисная роль института собственности и комплекса прав

собственности (принцип Д. Львова-В. Гребенникова).

4. Конкуренция экономических популяций, макрогенераций

(принцип В. Маевского).

5. Двухступенчатость в потреблении экономических благ и

структуры социально-экономических институтов (принцип В.

Макарова).

6. Потребительская направленность экономической системы

(принцип Т. Веблена).

7. Первенство права по отношению к экономике, создании

правовой экономической системы (принцип Дж. Коммонса).

8. Стимулирование деловой активности (принцип У. Митчелла). 9. Сочетание либерализации с упорядоченностью (принцип

ордолиберализма В. Ойкена).

127

10. Порождение порядка из хаоса с использованием флуктуаций

и бифуркаций, стимулированием диссипативных структур.

(принцип И. Пригожина).

11. Предпочтительность эволюционно-реформистского пути

преобразований перед революционно-реорганизаторским

(принцип Дж. Стиглица). 12. Использование кризисных явлений и неудач для активизации

эволюционных процессов (принцип К. Поппера). Важнейшим аспектом развития институционально-

эволюционного подхода на современном этапе мы считаем

создание основных контуров синтетической теории

экономической эволюции (СТЭЭ). Напомним, что синтетическая

теория биологической эволюции занимает сегодня

господствующую позицию в биологии и характеризуется

исследователями как современный дарвинизм. При этом по

сравнению с классическим дарвинизмом произошло смешение понятий об основных субъектах эволюционного процесса с концепцией происхождения видов и концепции конкуренции

популяций.

Создание СТЭЭ могло бы иметь по истине историческое значение в эволюции экономической науки. Ведь современная

экономическая наука не представляет собой стройного

логического единства, а скорее напоминает нерегулируемый

рынок, наполненный интеллектуальным товаром различных

научных школ, направлений, течений, авторов разнообразных

идей, концепций, гипотез, моделей и т.д. Отсутствует доказательная модель экономического поведения, которая могла бы претендовать на роль эталонной теории (подобно тому, как в

современной космологии синтезирующую роль играет эталонная

космологическая модель эволюции метагалактики). СТЭЭ могла бы сыграть роль эталонной модели, синтезирующей различные подходы к экономическим процессам и предоставляющей

практикам мощное теоретическое оружие для регулирования

экономических процессов.

В рамках настоящей работы обсудим некоторые методологические моменты формирования СТЭЭ. Прежде всего,

институционально-эволюционный подход, по нашему мнению,

занимает ведущие позиции в качестве инициатора СТЭЭ, не может претендовать на монополию в синтезе экономических

128

теорий. Напротив, для формирования СТЭЭ необходим синтез целого ряда фундаментальных положений институционализма с

теориями, которые сторонники эволюционного подхода называют ортодоксальными. К ортодоксальным теориям они

относят две другие великие школы современной экономической

теории – неоклассическую (включая монетаризм) и

кейнсианскую (или дирижистскую). В противопоставлении

институционализма, в рамках которого развивается

эволюционный подход, к так называемым ортодоксальным

теориям, нашел отражение оппозиционный характер

институциональной школы, ее стремление к решительному

обоснованию экономической науки. Однако и две другие великие

школы современной экономической теории – неоклассика и

кейнсианство – отнюдь не столь ортодоксальны и не застыли в

своем развитии. Наоборот, они постоянно эволюционируют, адаптируясь к постоянно изменяющейся экономической

реальности, выдвигая новаторские концепции и гипотезы,

стремясь сделать их конкурентоспособными на современном

рынке идей.

Наиболее четкое разграничение между эволюционно-

институциональным и “ортодоксальным” подходами в

экономическом развитии проведено в статье В. Маевского [134].

Это разграничение включает четыре основных позиции и связано

со следующими отличиями в концептуально-методологической

базе исследований:

1. Если неоклассики рассматривают всех экономических

субъектов как однородных в своих экономических интересах и

предпочтениях, то эволюционисты вслед за Й. Шумпетером

(внесшим наибольший вклад в эволюционную экономику XX

века) все множество экономических субъектов подразделяют на новаторов и консерваторов, то есть две большие группы с

альтернативными интересами и моделями поведения.

2. Неоклассики рассматривают в качестве идеального рынка

модель совершенной конкуренции, в рамках которой с

наибольшей интенсивностью действуют механизмы

рыночного саморегулирования. Эволюционалисты же рассматривают рынок как арену борьбы новаторов с

консерваторами за ресурсы и возможности сбыта. При этом

новаторы, выходя на рынок со своими нововведениями,

129

оказываются на некоторое время монополистами, вытесняя

наименее эффективных консерваторов.

3. В неоклассических моделях не имеет значения предыстория

тех или иных экономических процессов, тогда как

институционально-эволюционный подход придает им

фундаментальное значение.

4. Для неоклассиков одним из главных мотивов поведения

экономических субъектов в их совокупности является

движение к равновесию между спросом и предложением.

Неравновесные же состояния они рассматривают как фактор

нестабильности, требующий преодоления. Эволюционисты

рассматривают неравновесие как одно из основных условий

развития.

Наконец, эволюционисты оспаривают убеждение неоклассиков во всеобщем стремлении экономических субъектов

к максимизации прибыли, поскольку консерваторы стараются

лишь сохранить обретенный ранее уровень прибыли [134, с. 5-6].

Противопоставив две вышеописанные точки зрения на

экономическое развитие, В. Маевский в то же время высказывает предположение о возможности их синтеза. По его мнению, в

рамках этого синтеза неоклассика потеряет свои господствующие позиции в экономической науке, сохранив свое значение лишь в

статике экономического моделирования (при решении задач,

связанных с расчетом текущих цен, тарифов, ставок процента,

объемов выпуска и т.д.). Эволюционная же теория выйдет на передовые рубежи в решении задач экономической динамики,

объяснении переходных процессов, смены технологий и т.д.

Базой для такого синтеза В. Маевский считает дальнейшее исследование неравновесных процессов [134, с. 5-6].

Таким образом, В. Маевский в вышеуказанной статье впервые наметил методологические ориентиры для

закономерного обусловленного синтеза институционально-

эволюционного и «ортодоксального» (прежде всего –

неоклассического) подходов. Вместе с тем резкое противопоставление эволюционизма в экономической науке неоклассической теории экономикса привело к известной

недооценке эволюционных наработок самой неоклассической

теории, оттеснении ее на роль статической компоненты в

130

структуре будущей синтетической теории экономической

эволюции.

Между тем, именно неоклассическая теория противостоит кейнсианству и другим дирижистским концепциям в

современной науке, прежде всего в том, что она отводит значительно большую роль естественному ходу экономической

эволюции и предполагает ограничение вмешательства государственных органов любых уровней в дела экономических

субъектов и развертывание эволюционных процессов. Она придает большое значение дерегулированию, освобождению

механизмов рыночного саморегулирования из-под опеки

государства, построению системы государственного

регулирования на основе максимального использования

эволюционных процессов, естественно складывающихся

тенденций.

Поэтому синтез эволюционно-институциональной и

неоклассической теорий должен, как мы полагаем, базироваться

на учете эволюционного потенциала неоклассической и даже дирижистской доктрины. В этом плане, самого пристального

внимания заслуживает сочетание двух идей, которые постепенно

пробивают себе дорогу в современном научно-эволюционном

мировоззрении на общенаучном и философском уровнях. Речь

идет о концепциях аутоэволюции (то есть саморазвития и

самосовершенствования эволюционирующих систем) и

направленной эволюции (то есть регулирования этих систем

таким образом, что бы способствовать оптимальному ходу

эволюционных процессов).

Если рассмотреть с этой точки зрения положение неоклассиков о стремлении субъектов рыночной экономики к

максимизации прибыли, можно выявить его эволюционное

содержание. Ведь эволюция живых и социально организованных

систем приводит к интенсивным изменениям прогрессивного

характера не только благодаря постоянному стремлению этих

систем к выживанию в условиях постоянно меняющейся внешней

среды, как это констатировал великий создатель биологической

теории эволюции Ч. Дарвин. Все эти системы, в том числе и

экономические, приобрели в процессе предшествующей

эволюции постоянную внутреннюю устремленность не только к

выживанию, но и к оптимизации своей жизнедеятельности. В

131

рыночной экономике она выражается именно в стремлении к

максимизации прибыли, т.е. приобретении прибавочных

ресурсов, которые в максимальной степени превышают затраченные ресурсы. И когда консервативные системы

пытаются сохранить уже полученную прибыль, – а в кризисной

российской экономике таких систем большинство, – то это тоже

продиктовано стремлением, получить максимальную прибыль в

неблагоприятных условиях.

Эволюционный путь выхода российской экономики из нынешнего трансформационного кризиса видится нам в связи с экономической политикой, сочетающей направленную эволюцию

уже существующих экономических систем с созданием условий

для их самостоятельной аутоэволюции.

Преодоление трансформационного кризиса может быть

успешным лишь в том случае, если оно будет осуществляться на базе системной, комплексной, глубоко продуманной и

критически выверенной методологии, оптимального сочетания

решительных бизнесориентированных реформ, эффективного

государственного регулирования, последовательных

антикризисных стабилизационных мероприятий и эволюционно-

институционального подхода к преобразованиям,

предполагающего не революционную ломку, а эволюционное изменение саморегулирующихся социально-экономических

институтов.

Важным итогом настоящего исследования является

обоснование универсалистской концепции экономической

эволюции. Представители трех ведущих школ современной

экономической мысли – кейнсианцы, монетаристы и

институционалисты вот уже несколько десятилетий конкурируют друг с другом по вопросу о том, какие из предлагаемых ими

моделей дают наиболее достоверную картину развития

современной рыночной экономики, и, соответственно, какие способы макрорегулирования в соответствии с этими моделями

должны быть приняты в государственной экономической

политике. Наша точка зрения на экономическую эволюцию

состоит в том, что в современной рыночной экономике действуют, попеременно доминируя на разных этапах развития, и

кейнсианские, и монетарные, и институциональные

132

эволюционные механизмы. Соответственно этому

доминированию должна строиться и методология регулирования.

Фундаментальное отличие переходной экономики от развитой рыночной заключается в блокировании или

неэффективном действии кейнсианских и монетарных

механизмов вследствие институциональных перекосов и общего

институционального хаоса. Поэтому эффективность действия

кейнсианских и монетаристских способов регулирования может быть достигнута лишь в ходе решительного наведения порядка в

институциональных нормах, организациях и структурах,

создания упорядоченных и компромиссных «правил игры» для

экономических субъектов и государственных органов различного

уровня.

Обоснованная в данной работе концепция направленной

эволюции приводит и к ряду конкретных рекомендаций по

осуществлению направленного эволюционного перехода от увязшей в хаосе бессистемных преобразований транзитивной

институциональной среды к упорядоченной и эффективно

действующей институциональной системе предпринимательской

экономики. Направленная эволюция – путь универсальных

изменений системного характера, опирающихся на естественную

эволюцию социально-экономической среды. Направленная

эволюция создает условия для естественной перестройки

экономических институтов и «достраивает» лишь то, что не может возникнуть естественным путем.

Датский профессор-эволюционист К. Нильсен на

симпозиуме по эволюционной экономике в г. Пущино в 1996 г. обратил внимание на то, что процесс эволюционного перехода к

рыночной экономике методологически неверно сводить к

стабилизации и либерализации, что этот переход должен

включать, по меньшей мере, пять направлений либерализацию,

стабилизацию, приватизацию, формирование институтов рынка и

перестройку промышленной структуры [176, с. 164]. Продолжая

его мысль можно смело утверждать, что без активной

перестройки промышленной и всей экономической структуры

либерализация будет поверхностной, стабилизация –

неустойчивой, приватизация – формальной, формирование институтов рынка – со значительными перекосами, не позволяющими этим институтам обрести нормальную

133

работоспособность. Речь идет не только об активной

экономической политике государства и его регулирующих

органов, но и о решительной смене приоритетов в

направленности экономического развития. На протяжении

многих десятилетий экономическое развитие России и других

стран, входивших в СССР, направлялось по военно-

мобилизационному пути, планировалось по команде сверху

таким образом, что все основные усилия и средства концентрировались на преимущественном развитии тяжелой

промышленности и военно-промышленного комплекса. Все это

называлось следованием закону планомерного,

пропорционального развития и привело к такому переразвитию

производств непотребительских секторов, к такому

недоразвитию финансировавшегося по остаточному принципу

потребительского сектора, что никакая рыночная экономика

этого просто не выдержала бы. Российская рыночная экономика продолжает нести на себе этот непомерный груз перекошенной

структуры производства, нацеленной не на жизненные интересы

людей, а на удовлетворение непомерных государственных

амбиций. В этих условиях необходимо не самоустранение

государства от проблем реструктуризации, которые, якобы,

должны решиться сами собой, а активная и даже сверхактивная

экономическая политика, направленная на достижение пяти

важнейших приоритетов:

1) спасение всего ценного, что было создано в прежней

системе; 2) создания нормальной структуры промышленности

путем приоритетного развития ранее «неперспективных» отраслей;

3) потребительской переориентации экономического

развития;

4) переключения предпринимательской активности в

сферу производства; 5) создания новых производств, конкурентоспособных по

технической вооруженности и основанных на

частнопредпринимательской деятельности.

Стратегия направленной эволюции в российской

экономике продолжает строиться на прежних стереотипах так

называемой «догоняющей модернизации». Здесь также

134

необходима смена приоритетов, принятие стратегии

опережающей модернизации, успешно осуществляемой в

настоящее время целым рядом новых индустриальных стран.

Суть этой стратегии – в максимальной концентрации средств и

усилий при партнерских отношениях государства и бизнеса на

реализации тех направлений научно-технического прогресса,

которые могут создать опережение конкурентов и

господствующее положение на мировых рынках по этим

направлениям. К этому витку направленной эволюции

российский менталитет вполне подготовлен всем ходом

предшествующего развития.

Список литературы

1. Абалкин Л. И. Эволюционная экономика в системе переосмысления базовых основ обществоведения. В кн.:

Эволюционная экономика и «мэйнстрим». – М.: Наука, 2000. –

С. 7-14.

2. Абалкин Л.И. Стратегия институциональных реформ //

Экономика XXI в. – 2000. – №5. – С. 93-104.

3. Абалкин Л.И. Стратегия институциональных реформ.

Экономическое управление: Россия // Управление персоналом.

– 2000. – №6. – С. 3-14.

4. Абалкин Л.И. Выбор за Россией. – М.: ИЭ РАН, 1998. – 212 с.

5. Абалкин Л. Экономическая теория на пути к новой парадигме //

Вопросы экономики. – 1993.– №1. – С.11-15.

6. Абалкин Л.И. Роль государства в становлении и регулировании

рыночной экономики // Вопросы экономики. – 1997. – №6. – С.

4-12.

7. Абрамова М.А. Экономическая теория: учебное пособие. – М.:

Юриспруденция, 2001. – 387 с.

8. Алле М. Условия эффективности в экономике. – М.: Изд. центр

«Наука для о-ва», 1998. – 299 с.

9. Алле М. Экономика как наука / Сост., пер. с фр., предисл. И.А.

Егорова. – М.: Науч.-изд. центр «Наука для о-ва», 1995. – 166

с.

10. Анатомия кризисов / А.Д. Арманд, Д.И. Люри, В.В. Жерихин

и др. – М.: Наука, 1999. – 238 с.

135

11. Андреев Б.Ф. Системный курс экономической теории:

учебное пособие. – 2-е изд., перераб. и доп. – М.: Изд. дом

«Бизнес-пресса», 2000. – 648 с.

12. Анисимов А.Н. Системная оптимизация рыночного

хозяйства. Дис. на соис. уч. ст. д.э.н. – М.: ЦЭМИ РАН, 2000.

– 316 с.

13. Анчишкин А.И. Наука. Техника. Экономика. – М.:

Экономика, 1989. – 383 с.

14. Арнольд В.И. Теория катастроф. – М.: Наука, 1990. – 128 с. 15. Афанасьев В. Великие депрессии в США и России (опыт

сравнительного анализа) // Экономист. – 2002. –№4. – С. 81-

91.

16. Афанасьев С.Л. Будущее общество. – М.: Изд-во МГТУ им.

Н.Э. Баумана, 2000. – 568 с.

17. Ахиезер А.С. Россия: критика исторического опыта: В 2 т. – 2-

е изд., перераб. и доп. – Новосибирск: Науч.-изд. центр «Сиб.

хронограф», 1998. – Т.2: Теория и методология, 1998. – 594 с.

18. Ахмадиева А.В. Институциональные факторы

экономического роста. Автореф. дис. ... канд. экон. наук. –

Казан. гос. ун-т., Казань, 1999. – 24 с.

19. Ахтямова А.Р. Институциональные основы формирования

финансово-промышленных групп. Автореф. дис. ... канд.

экон. наук. – Башк. гос. ун-т., Уфа, 1999. – 19 с.

20. Бартенев С.А. Экономические теории и школы: Курс лекций.

– М.: Бек, 1996. – 337 с.

21. Баумоль У. Чего не знал Альфред Маршал: вклад XX

столетия в экономическую теорию // Вопросы экономики. –

2001. – №2. – С. 3-17.

22. Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество. Опыт социального прогнозирования / Пер. с англ. под ред. В.Л.

Иноземцева. – М.: Academia, 1999. – 783 с.

23. Белоусов А.Р. Эффективный экономический рост в 2001-2010

гг.: условия и ограничения // Проблемы прогнозирования. –

2001. – №1. – С. 27-45.

24. Березовская М. Инновационный аспект экономического

развития // Вопросы экономики. – 1997. – №3, – С. 58-66.

25. Бессонов В.А. Методы исследования эволюционирующих

парных взаимосвязей между социально-экономическими

макропоказателями. – М.: ВЦАН СССР, 1993. – 180 с.

136

26. Бессонова О. Теория раздаточной экономики – Новый взгляд

на хозяйственное развитие России // Общество и экономика. –

1998. – №8-9. – С. 241-255.

27. Бергер П. Капиталистическая революция – М.: Прогресс, 1994.

28. Блауг М. Экономическая мысль в ретроспективе / Пер. с англ.

О.В. Буклеминева и др. Науч. ред.: В.С. Автономов, Е.М.

Майбурд. – М.: Дело Лтд, 1994. – 687 с.

29. Блохин А.А. Институциональные условия формирования

крупного бизнеса в России // Проблемы прогнозирования. –

1998. – №2. – С. 3-16.

30. Блохин А.А. Институциональные условия и факторы

модернизации российской экономики. – М.: МАКС Пресс,

2002. – 300 с.

31. Блохин А.А. Кризис системы собственности в Российской

экономике // Проблемы прогнозирования. – 2002. – №1. – С.

21-27.

32. Богомазов Г.Г. Экономическая наука в России в XX веке:

дискуссионные суждения (Анализ состояния и эволюции

отечественной экономической мысли) // Вестн. С.-Петерб. ун-

та. Сер. 5, Экономика. – 1997. – Вып 3. – С. 3-20.

33. Борисов Е.Ф. Экономическая теория: учебник для вузов. –

М.: Юрайт, 2000. – 384 с.

34. Буайе Р. Теория регуляции. Крит. анализ: Пер. с фр. – М.:

Рос. гос. гуманитар. ун-т, 1997. – 212 с.

35. Бузгалин А. Мутантный капитализм как продукт полураспада мутантного социализма // Вопросы экономики.

– 2000.– №6. – С. 102-113.

36. Бьюкенен Дж. Минимальная политизация рыночного

порядка / От плана к рынку, будущее посткоммунистических

республик. – М.: Calallaxy, 1993. – С. 111.

37. Ванберг В. «Теория порядка» и конституциональная

экономика // Вопросы экономики. – 1995. – №12. – С. 86-95.

38. Вехи экономической мысли: В 3 т. / Сост. и общ. ред. В.М.

Гальперина. – Спб.: Экон. шк. и др, 1999. – Т.2. – 534 с.

39. Вехи экономической мысли: В 3 т. / Сост. и общ. ред. В.М.

Гальперина. – Спб.: Экон. шк. и др, 1999. – Т.1. – 380 с.

40. Вехи экономической мысли: В 3 т. / Сост. и общ. ред. В.М.

Гальперина. – Спб.: Экон. шк. и др, 1999. – Т.3. – 489 с.

137

41. Волконский В.А. Институциональные проблемы российских

реформ. – М.: АО «Диалог-МГУ», 1998. – 256 с.

42. Волконский В.А. Институциональный подход к проблемам

кризиса Российской экономики // Экономико-

математические методы. – 1999. – Т. 35. – №1.

43. Гайдар Е.Т. Государство и эволюция. – М.: Евразия, 1995. –

207 с.

44. Гайдар Е.Т. Дни поражений и побед. – М.: Вагриус, 1996. –

367 с.

45. Глазьев С.Ю. Теория долгосрочного техника экономического

развития. – М.: Вла-Дар, 1993. – 310 с.

46. Глазьев С.Ю. Экономическая политика в контексте эволюционного подхода // Экономическая наука современной России. – 2000. – № 5. – С. 23 - 26.

47. Глазьев С.Ю. О стратегии развития Российской экономики //

Научный доклад. – М.: ЦЭМИ РАН, 2001. – 74 с.

48. Голанский М.М. Будущее мировой экономики и

перспективы России. Соврем. видение versus постулаты

Маркса. – М.: Вост. лит, 1994. – 143 с.

49. Голиченко О.Г. Моделирование экономического развития в

условиях несовершенной конкуренции: многоуровневый

подход. Дис. на соис. уч. ст. д.э.н. – М.: ЦЭМИ РАН, 2000. –

244 с.

50. Городецкий А. Государство и корпорации в

институциональной стратегии // Экономист. – 1999. – №6. –

С. 28-36.

51. Городецкий А. Об основах институциональной

трансформации (теоретический аспект) // Вопросы

экономики. – 2000. – №10. – С. 118-133.

52. Гребенников В.Г. Моделирование взаимосвязи ресурсно-

технологического и институционального аспектов

воспроизводства. Дис. на соис. уч. ст. д.э.н. – М.: ЦЭМИ

РАН, 1997. – 349 с.

53. Гумилев Л.Н. География этноса в исторический период. – Л.:

Наука, 1990.

54. Гуревичев М.М. Государственное регулирование в условиях

рыночной экономики (исследование эволюции). Автореф.

дис. ... д-ра экон. наук. – Харьк. гос. ун-т., Харьков, 1994. –

34 с.

138

55. Гэлбрейт Дж. К. Экономические теории и цели общества. –

М.: Наука, 1979. – 215 с.

56. Джиджоева В.М. Возможности институционального

реформирования транзитивной экономики. Автореф. дис. ...

канд. экон. наук. – Рос. экон. акад. им. Г.В. Плеханова., 1999.

– 19 с.

57. Дементьев В.Е. Стратегическая роль ФПГ и их

государственное регулирование в Российской экономике. Дис. на соис. уч. ст. д.э.н. – М.: ЦЭМИ РАН, 1998. – 351 с.

58. Дерябина М. Институциональные аспекты

постсоциалистического переходного периода // Вопросы

экономики. – 2001. – №2. – С. 108-124.

59. Долгопятова Т.Г. Институциональное развитие сектора малого бизнеса в российской экономике // Экономическая

наука современной России. – 1999. – №3. – С. 49-63.

60. Дорина Е.Б. Теоретико-методологические проблемы

прогнозирования и регулирования институциональных

преобразований в условиях системной трансформации

экономики // Проблемы прогнозирования и государственного

регулирования социально-экономического развития: Тез. докл. Междунар. науч. конф., Минск, 12-13 октября 2000 г.: В 2 т. – Мн., 2000. – Т. 2. – С. 12-14.

61. Дорошенко М.Е. Обращаясь к истокам современной

экономической теории // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 6,

Экономика. – 2000. – №5. – С. 3-19.

62. Дорошенко С. В., Попов Е. В. Об эволюционной

региономике // Экономическая наука современной России. –

2002. – №1. – С.28-37.

63. Дроздова Н.П. Неоинституциональная концепция

экономической истории России: постановка вопроса //

Экономическая теория на пороге XXI века – 2 / Под ред.

Ю.М. Осипова, В.Т. Туляева, В.Т. Рязанова, Е.С. Зотовой. –

М.: Юристъ, 1998. – С. 692-707.

64. Дьяконов И.М. Пути истории. От древнего человека до

наших дней. – М.: Восточная литература, 1994. – 189 с.

65. Евстегнеева Л.П., Евстегнеев Р.Н. О теоретических основах

рыночных преобразований // Россия и современный мир. –

1997. – №3. – С. 79-104.

139

66. Евстегнеева Л.П., Евстегнеев Р.Н. Проблема синтеза общеэкономической и институционально-эволюционной

теории. Формирование рыноч. ин-тов: Теория и практика //

Вопросы экономики. – 1998. – №8. – С. 97-113.

67. Евстегнеева Л.П., Евстегнеев Р.Н. От стандартной

экономической теории к экономической синергетике //

Вопросы экономики. – 2001. – №10. – С. 24-39.

68. Журавлева Г. Эриашвили Н. Экономическая теория. Теория

свободного рынка: Учеб. для вузов. – М.: ЮНИТИ, 1997. –

278 с.

69. Зайдель Х., Геммен Р. Основы учения об экономике: Пер. с нем. – М.: Дело ЛТД, 1994. – 399 с.

70. Занг В.Б. Синергетическая экономика. Время и перемены в

нелинейной экономической теории. / Пер. с англ. Мир, 1999.

– 335 с.

71. Зоидов К.Х. Кризисная цикличность и методология

антикризисного регулирования переходной экономики

России // Экономическая наука современной России. – 2001.

– №2. – С. 96-110.

72. Зоидов К.Х. К проблеме создания синтетической теории

преодолении трансформационного кризиса // Экономическая

наука современной России. – 2002. – №2. – С. 37-50.

73. Зоидов К.Х. Циклические процессы в советской и

переходной российской экономике. – М.: ИПР РАН, 1999. –

233 с.

74. Зоидов К.Х. Циклы советской экономики: проблема моделирования. – Душанбе: ИМ АН РТ, 1998. – 60 с.

74Э. Зоидов К.Х. Эволюционно-институциональный подход и

методология проведения антикризисных мероприятий

современной экономики России. – М.: ИПР РАН, 2002. – 42

с.

75. Зотов В.В., Пресняков В. Ф., Розенталь О. В.

Институциональные проблемы реализации системных

функций экономики // Экономическая наука современной

России. – 2001. – №4. – С.51-69.

76. Зотов В.В., Пресняков В.Ф., Розенталь В.О. Анализ системных функций экономики: институциональный аспект // Экономика и мат. методы. – 1998. – т. 32, №2. – С. 5-16.

140

77. Зотов В.В., Пресняков В.Ф., Розенталь В.О.

Институциональные проблемы функционирования и

преобразования российской экономики // Экономическая

наука современной России. – 1999. – №1. – С.7-21.

78. Зотов В.В., Пресняков В.Ф., Розенталь В.О. Некоторые институциональные аспекты анализа эволюционных

проблем российского рынка // Экономическая наука современной России. – 2000. – №2. – С. 22-34.

79. Зубко Н.М., Зубко А.Н. Экономическая теория. – 3-е изд.,

перераб. и доп. – Минск: НТЦ «АПИ», 2001. – 346 с.

80. Зудин А.Ю. Государство и бизнес в посткоммунистической

России: цикличность отношений и возможности их

институционализации // Политические исследования – 1998.

– №4. – С. 122-125.

81. Ивантер В.В., Готвань О.Дж., Ксенофонтов М.Ю., Панфилов

В.С., Узяков М.Н. Экономика роста (Концепция развития

России в среднесрочной перспективе) // Проблемы

прогнозирования. – 2000. – №1. – С. 3-21.

82. Иноземцев В.Л. За пределами экономического общества. Постиндустриальные теории и постэкономические тенденции в современном мире. – М.: Academia – Наука,

1998. – 639 с.

83. Иноземцев В.Л. Очерки истории экономической

общественной формации. – М.: Таурус Альфа, 1996. – 399 с. 84. Иноземцев В.Л. К теории постэкономической общественной

формации. – М.: Таурус Альфа, 1995. – 330 с.

85. Иноземцев В.Л. Современное постиндустриальное общество:

природа, противоречия, перспективы: Учеб. пособие. – М.:

Изд. дом «Логос», 2000. – 302 с.

86. Иноземцев В.Л. Пределы «догоняющего» развития. – М.:

Экономика, 2000. – 294 с.

87. Институциональная экономика. Учеб. пособие / Под рук.

акад. Д.С. Львова. – М.: ИНФРА-М, 2001. – 318 с.

88. Институционально-эволюционная теория современной

экономической реформы // Вестник Ассоц. бел. банков. –

2001. – №41. – С. 32-46.

89. Институциональные и микроэкономические проблемы

российской экономики в 1995 г. // Общество и экономика. –

1996. – №5. – С. 82-132.

141

90. Иохин В.Я. Экономическая теория: Учеб. для вузов. – М.:

Юристъ, 2000. – 861 с.

91. Кантарбаева А., Мустафин А. Теория предпринимательства и

эволюционная экономика // Вопросы экономики. – 1997. –

№11. – С. 106-120.

92. Капелюшников Р. Где начало того конца? // Вопросы

экономики. – 2001. – №1. – С. 5-9.

93. Капица С.П., Курдюмов С.П., Малинецкий Г.Г. Синергетика и прогнозы будущего. 2-е изд. – М.: Эдиториал. УРСС, 2001.

– 288с.

94. Кирдина С.Г. Экономические институты России:

материально-технические предпосылки развития //

Общественные науки и современность. – 1999. – №6. – С. 36-

45.

95. Классика экономической мысли. Сочинения. – М.: ЭКСМО-

пресс, 2000. – 894 с.

96. Клейнер Г.Б. Политика социально-экономической

стабилизации: условия, содержание, институты // Пути

стабилизации экономики России. Под ред. Г.Б. Клейнера. –

М.: Информэлектро, 1999. – С. 4-15.

97. Клейнер Г.Б., Тамбовцев В.Л., Качалов Р.М. Предприятие в

нестабильной экономической среде: риски, стратегии,

безопасность. – М.: Экономика, 1997. – 288 с.

98. Клейнер Г.Б. Особенности процессов формирования

эволюции социально – экономических институтов в России.

– М.: ЦЭМИ РАН, 2001.– 65 с.

99. Клейнер Г.Б. Экономика России и кризис взаимных

ожиданий // Общественные науки и современность. – 1999. –

№2. – С. 5-19.

100. Клейнер Г.Б. Институциональные факторы

долговременного экономического роста // Экономическая

наука современной России. – 2000. – №1. – С. 5-20.

101. Клейнер Г.Б. Эволюция и реформирование промышленных

предприятий: 10 лет спустя // Вопросы экономики. – 2000. –

№5. – С. 65-74.

102. Клейнер Г.Б. Экономико-математическое моделирование и

экономическая теория // Экономика и математические методы. – 2001. – Т.37. – №3. – С. 111-136.

142

103. Козиенко Н. Печальный итог торжества новых заблуждений

// Диалог. – 1995. – №9. – с.29-37.

104. Колодко Г. Уроки десяти лет постсоциалистической

трансформации / Пер. с англ. Ю. Лащинской // Вопросы

экономики. – 1999. – №9. – с. 19-32.

105. Кондратьев Н.Д. Большие циклы конъюнктуры и теория

предвидения. Избранные труды. – М.: ЗАО-Издательство

«Экономика», 2002. – 767 с.

106. Кондратьев Н.Д. Проблемы экономической динамики. – М.:

Экономика, 1989. – 526 с.

107. Копейкин М. Государство и институциональные реформы в

России // Проблемы теории и практики управления – 1996. –

№4. – С. 20-25.

108. Корнаи Я. Системная парадигма // Вопросы экономики. –

2002. – №4. – С. 4-22.

109. Корнаи Я. Социалистическая система. Политическая

экономика коммунизма. – Перевод с англ. М.: НП «Журнал

Вопросы экономики», 2000. – 672 с.

110. Корнаи Я. Трансформационный спад // Вопросы экономики.

– 1994. – №3. – С. 4-16.

111. Костюк В.Н. Современные тенденции экономической

эволюции // Общественные науки и современность. – 1997. –

№6. – С. 108-117.

112. Костюк В.Н. Макроэкономика: Курс лекций. – М.: Центр,

1998. – 380 с.

113. Костюк В.Н. Изменяющиеся системы. – М.: Наука, 1993. –

347 с.

114. Костюк В.Н. Теория эволюции и социоэкономические процессы. – М.: Эдиториал УРСС, 2001. – 174 с.

115. Кохорев В. Институциональные преобразования в

современной России: анализ динамики трансакционных

издержек // Вопросы экономики. – 1996. – №12. – С. 12-14.

116. Кочеврин Ю. Эволюция отношений собственности в

контексте современного социального развития // Общество и

экономика. – 1997. – №1-2. – С. 119-146.

117. Кузьминов Я.И. Учебно-методическое пособие к курсу

лекций по институциональной экономике. – М.: ГУ-ВШЭ,

1999. – 256 с.

143

118. Кураков Л.П. Экономическая теория: учебное пособие для

вузов. – М.: Пресс – Сервис, 1998. – 687 с.

119. Курс переходной экономики: Учеб. пособие / Под ред. Л.И.

Абалкина. – М.: Финстатинформ, 1997. – 631 с.

120. Курс экономической теории: Учеб./ Под общ. ред. М.Н.

Чепурина, Е.А. Киселевой. – Киров: АСА, 1998. – 624 с.

121. Лемешевский И. Экономическая система Беларуси:

Современные этапы эволюции // Вестник Ассоц. бел. банков.

– 2001. – №3. – С. 18-23.

122. Лемещенко П.С. Теоретическая экономика. Структура,

классические традиции и новые тенденции. – Минск:

Белорус. гос. ун-т, 2001. – 298 с.

123. Лесков Л.В. Знание и власть. Синергетическая кратология. –

М.: СИНТЕГ, 2001. – 100 с.

124. Лукичева Т.А. Актуальные проблемы институциональной

экономической теории // Вестник С.-Петербург. ун-та. Сер. 5,

Экономика. – 2000. – Вып. 4. – С. 138-144.

125. Лукичева Т.А. Институциональный анализ государственного

регулирования // Вестник С.-Петербург. ун-та. Сер. 5,

Экономика. – 2001. – Вып. 2. – С. 37-44.

126. Лутохина Э.А. Институциональное регулирование переходной экономики: Методологические принципы. Тез. докл. Междунар. науч. конф., Минск, 12-13 октября 2000 г.: В

2 т. – Мн., 2000. – Т. 1. – С. 59-61.

127. Львов Д.С., Гребенников В.Г., Пресняков В.Ф., Зотов В.В.

Как лучше распорядиться собственностью // Вопросы

экономики. – 1995. – № 9. – С.98-106.

128. Львов Д. С. Экономика развития. - М.: Экзамен, 2002.- 512 с.

129. Львов Д.С., Гребенников В.Г., Устюжанина Е. Концепция

национального имущества // Вопросы экономики. – 2000. –

№7. – С. 139-153.

130. Львов Д.С., Моисеев Н.Н., Гребенников В.Г. О концепции

социально-экономического развития России // Экономика и

математические методы. – 1996. – Т.32. – Вып. 3. – С. 5-20.

131. Лютов Л. Идея государственного управления экономикой:

уроки истории // Вопросы экономики. – 1997. – №6. – С.91-96.

132. Маевский В.И. Введение в эволюционную макроэкономику.

– М.: Япония сегодня, 1997. – 105 с.

144

133. Маевский В.И. Эволюция макрогенераций и современные макроэкономические теории // Эволюционная экономика на пороге XXI века. – М.: Япония сегодня, 1997. – С. 75-82.

134. Маевский В.И. Эволюционная теория и технологический

прогресс // Вопросы экономики.– 2001. – №11. – С. 4-16.

135. Маевский В. И. Эволюционная теория и институты //

Вестник ГУУ. Институциональная экономика. – 2001. –

№1(2). – С.19-23.

136. Маевский В.И. Эволюционная теория и неравновесные процессы (на примере экономики США) // Экономическая

наука современной России. – 1999. – №4. – С. 45-62.

137. Маевский В.И. Эволюционная экономика: состояние и

перспективы // Бел. экон. журн. – 2000. – №4. – с. 12-17.

138. Маевский В.И. Эволюционная теория и макроэкономика //

Вопросы экономики. – 1997. – №3. – С. 27-41.

139. Мазур В.В. Экономическая теория: Курс лекций. – Минск:

Дизайн ПРО, 1998. – 319 с.

140. Майминас Е. О социально-экономических особенностях

развития России / Общественные науки и современность. –

1998. – №3. – С. 121-127.

141. Макаров В.Л. О применении метода эволюционной

экономики // Вопросы экономики. – 1997. – №3. – С.18-26.

142. Макаров В.Л. Эволюционный подход в понимании нового

общества // Эволюционная экономика на пороге XXI века. –

М.: Япония сегодня, 1997. – С.146 – 161.

143. Макаров В.Л., Клейнер Г.Б. Развитие бартерных отношений

в России. Институциональный этап. – М.: ЦЭМИ РАН, 1999.

– 57 с.

144. Макаров В.Л. Эволюционная экономика: некоторые фрагменты теории – В сб. Эволюционный подход и проблемы

переходной экономики. – М., 1995. – С. 114-121.

145. Макеева О.Б. Современные инвестиционные институты:

содержание и перспективы развития. Автореф. дис. ... канд.

экон. наук. – Воронеж. гос. ун-т., Воронеж, 1999. – 21 с.

146. Макконнелл К.Р., Брю С.Л. Экономикс: принципы,

проблемы и политика: В 2 т; Пер. с англ. 11-го изд. – М.:

Республика, 1993. – т.2. – 1993. – 400 с.

145

147. Малышева И.Ю. Эволюция отношений собственности как

основа системы бизнеса. Автореф. дис. ... канд. экон. наук. –

Рос. экон. акад., 1999. – 26 с.

148. Малахов С. Некоторые аспекты теории несовершенного

конкурентного равновесия // Вопросы экономики. – 1996. –

№10. – С.89-102.

149. Маршалл А. Принципы экономической науки: Пер. с англ. –

М.: Прогресс Универс, 1993. – 330 с.

150. Мау В. Российские экономические реформы глазами

западных критиков // Вопросы экономики. – 1999. – №12. – с.

34-47.

151. Махмудова Л.Ш. Совершенствование системы экономико-

правового регулирования и управления процессом

становления и развития института частной собственности в

России. – М.: ИПР РАН, 2002. – 407 с.

152. Машина М.В. Экономическая азбука. – М.: МИРОС, 1995. –

318 с.

153. Мегатренды мирового развития. Центр исследования

постиндустриального общества / Под ред. М.В. Ильина, В.Л.

Иноземцева. – М.: Экономика, 2001. – 295 с.

154. Меньшиков С.М., Клименко Л.А. Длинные волны в

экономике. Когда общество меняет кожу. – М.:

Международные отношения, 1989. – 272 с.

155. Меньшиков С.М. Новая экономика. Основы экономических

знаний. Учебное пособие. – М.: Международные отношения,

1998. – 400 с.

156. Меньшиков С.М. Взгляд на реформы и регулирование экономики // Вопросы экономики. – 1997. – №6. – С. 23-35.

157. Мезис Л. фон. Теория и история. Интерпретация социально-

экономической эволюции / Пер. с англ. под ред. А.Г.

Грязновой. – М.: ЮНИТИ ДАНА, 2001. – 294 с.

158. Милованов В.П. Неравновесные социально-экономические системы: синергетика и самоорганизация. – М.: Эдиториал

УРСС, 2001. – 264 с.

159. Мильнер Б. Управление: пути преодоления кризиса //

Вопросы экономики. – 1997. – №6. – С.36-47.

160. Минаева Н.В. Экономика. Учеб. курс по основам

экономической теории. – 3-е изд., доп. и испр. – М.: Гном-

пресс, 1998. – 320 с.

146

161. Мовсесян А.Р. Иррационально-эволюционный подход к

развитию мировой экономики // Вестник МГУ, Сер. 6,

Экономика. – 2001. – №3. – с. 72-80.

162. Муталимов М.Г. Экономическая теория: Учеб. пособие. –

Минск: Бел. гос. экон. ун-т, 1997. – 202 с.

163. Мукичев Д.П. Финансовый кризис: институциональный

взгляд // Вестник С.-Петерб. ун-та. Сер. 5, Экономика. – 1999.

– Вып. 4. – с. 27-36.

164. Мэнкью Н.Г. Принципы экономикса. Пер. с англ./ Под общ.

ред. В.М. Цветаева, Ю.Н. Хаптуревского. – СПб.: Питер Ком,

1999. – 780 с.

165. Наумов С.В. Институциональные аспекты рыночной

трансформации экономики. Модельный потенциал. Автореф.

дис. ... канд. экон. наук. – Волгогр. гос. ун-т., Волгоград, 1999.

– 28 с.

166. Некоторые аспекты теории переходной экономики.

Материалы для готовящейся к изд. монографии. ИМЭМО

РАН / Редкол: В.А. Мартынов и др. – М.: ИМЭМО, 1999. –

255 с.

167. Некоторые аспекты теории переходной экономики - 2. /

Редкол: В.А. Мартынов и др. – М.: ИМЭМО, 2000. – 170 с.

168. Нельсон Р.Р., Уинтер С. Дж. Эволюционная теория

экономических изменений. – М.: Финстатинформ, 2000. – 474

с.

169. Нельсон Р.Р. Введение в эволюционную экономическую

теорию / Пер. С.А. Редмана // Вестник молодых ученых. Сер.

экон. науки. – 1999. – №1. – С. 86-99.

170. Нестеренко А.Н. Институционально-эволюционная теория:

современное состояние и основные научные проблемы //

Эволюционная экономика на пороге XXI века. – М.: Япония

сегодня, 1997. – С. 10-28.

171. Нестеренко А.Н. О чем не сказал Уильям Баумоль: вклад XX

столетия в философию экономической деятельности //

Вопросы экономики. – 2001. – №7.

172. Нестеренко А.Н. Экономика и институциональная теория /

Отв. ред. акад. Л.И. Абалкин. – М.: Эдиториал УРСС, 2002. –

416 с.

147

173. Нестеренко А.Н. Экономический рост на основе институциональных изменений // Вопросы экономики. –

1996. – №7. – С.19-29.

174. Нестеренко А.Н. Современное состояние и основные проблемы институционально-эволюционной теории //

Вопросы экономики. – 1997. – №3. – С.43-57.

175. Нестеренко А.Н. Переходный период закончился. Что

дальше? // Вопросы экономики. – 2000. – №6. – С. 4-17.

176. Нильсен К. Институционализм и проблемы

посткоммунистической трансформации // Эволюционная

экономика на пороге XXI века – М.: Япония сегодня, 1997. –

С. 162-167.

177. Новое в синергетике. Взгляд в третье тысячелетие. – М.:

Наука, 2002. – 478 с.

178. Ноздрань Н. Трансформация российской экономики как

циклический процесс // Вопросы экономики. – 1996. – №10. –

С.103-116.

179. Норт Д. Институты, институциональные изменения и

функционирование экономики. - М.: Фонд экономической

книги «Начала».- Япония сегодня, 1997. – 302 с. 180. Норт Д. Институты и экономический рост: историческое

введение // THESIS. – 1993. – Т.1. – №2. – С. 5-9.

181. Норт Д. Институциональные изменения: рамки анализа //

Вопросы экономики. – 1997. – №3. – С. 6-17.

182. Носова С.С. Экономическая теория. Крат. курс. – М.: Владос,

2001. – 285 с.

183. Ноув А. Какой должна быть экономическая теория

переходного периода? // Вопросы экономики. – 1993. – №11.

– С. 16-23.

184. Нуреев Р. Институционализм: прошлое, настоящее, будущее (Вместо предисловия к учебнику «Институциональная

экономика») // Вопросы экономики. – 1999. – №1. – С. 125-

131.

185. Нуреев Р. Теория развития: институциональной концепции

рыночной экономики // Вопросы экономики. – 2000. – №6. –

С. 125-145.

186. Овсиенко Ю.В., Сухотин Ю.В. Социально-экономическое реформирование в критической фазе. – М.: ЦЭМИ РАН, 1999.

– 78 с.

148

187. Овсиенко Ю.В. Социально-экономические сдвиги в России

на рубеже третьего тысячелетия // Экономика и

математические методы. – 2001. – Т.37. – №3. – С. 127-128.

188. Одуан К., Гино Б. Измерение времени. Основы GPS. – М.:

Техносфера, 2002, – 400 с. 189. Ойкен В. Основные принципы экономической политики /

Пер. с нем. Л.А. Козлова, Ю.И. Куколева; Общ. ред. Л.И.

Цедилина, К. Херрман-Пиллата; Вступ. ст. О.Р. Лациса. – М.:

Прогресс. Универс, 1995. – 494 с.

190. Олейник А.Н. Институциональная экономика. Учебное пособие. – М.: ИНФРА – М, 2000. – 416 с.

191. Олейник А.Н. В поисках институциональной теории

переходного общества // Вопросы экономики. – 1997. – №10.

– С. 58-68.

192. Олейник А.Н. Дефицит Права (к критике политической

экономики частной защиты) // Вопросы экономики. – 2002. –

№4. – С. 23-45.

193. Олейник А.Н. Издержки и перспективы реформ в России:

институциональный подход // Мировая экономика и

международные отношения. – 1997. – №12. – С. 30-33.

194. Олейник А.Н. Издержки и перспективы реформ в России:

институциональный подход // Мировая экономика и

международные отношения. – 1998. – №1. – С. 25-35.

195. Ольсевич Ю.Я. К теории экономических трансформаций. –

М.: ИЭ РАН, 1997. – 287 с.

196. Ольсевич Ю.Я. Институциализм – новая панацея для

России? // Вопросы экономики. – 1999. – №6. – С. 27-42.

197. Ореховский П.А. Институционализм и мифы отечественной

экономической теории // Экономика и орг. пром. пр-ва:

(ЭКО). – 1997. – №6. – С. 44-54.

198. Ослунд А. Миф о коллапсе производства после крушения

коммунизма // Вопросы экономики. – 2000. – №7. – С. 115-

138.

199. Основы теории переходной экономики: учебное пособие /

Под ред. Е.А. Киселевой, М.Н. Чепурина. – Киров: АСА,

1996. – 319 с.

200. Основы экономической теории: принципы, проблемы,

политика. Германский опыт и российский путь. Учеб. для

149

вузов / У. Базелер, З. Сабов, Й. Ханрих, В. Кох. – СПб.:

Питер, 2000. – 791 с.

201. От кризиса к росту (опыт стран с переходной экономикой) /

под ред. к.э.н. М.А. Дерябиной. – М.: Эдиториал УРСС, 1998.

– 208 с.

202. Паппэ Я.Ш. Российский крупный бизнес как экономический

феномен 1992-2001 гг. Институциональный аспект. Дис. на соис. уч. ст. д.э.н. – М.: ИНП РАН, 2002. – 314 с.

203. Петраков Н.Я. Русская рулетка. Экономический эксперимент ценою 150 миллионов жизней. – М.: Экономика, 1998. – 285

с.

204. Петров А.А. Анализ перестройки и реформы российской

экономики методами математического моделирования //

Экономическая наука современной России. – 1999. – №4. –

С.7-44.

205. Перламутров В.Л. Еще раз о траектории кризисного

развития. Кризисы в США, России и других странах //

Российский экономический журнал. – 1994. – №5-6. – С. 14-

23.

205Э. Перламутров В.Л. Итоги реформирования современной

российской экономики // Экономические науки современной

России. – 2002. – №4. – С. 39-43.

206. Печерских Н. Проблема субъекта эволюционной экономики

// Вопросы экономики. – 2002. – №2. – С. 118-129.

207. Платонова Е.Б. Экономические системы и их трансформация

// Мировая экономика и международные отношения. – 1998. –

№7. – С. 30-40.

208. Полтерович В.М. Институциональная динамика и теория

реформ. В кн.: Эволюционная экономика и «мейнстрим». –

М.: Наука, 2000. – С. 31-55.

209. Полтерович В.М. Кризис экономической теории //

Экономическая наука современной России. – 1998. – № 1. – С.

46 – 66.

210. Полтерович В.М. Трансплантация экономических

институтов // Экономическая наука современной России. –

2001. – №4. – С. 24-50.

211. Попов В. Сильные институты важнее скорости реформ //

Вопросы экономики. – 1998. – №8. – С. 56-70.

150

212. Поппер К. Объективное знание. Эволюционный подход //

Логика и рост научного знания. Избранные работы. – М.:

Прогресс, 1983. – С. 439-557.

213. Правовое обеспечение экономических реформ инвестиции /

Отв. ред. Л.М. Кузьминов, В.Д. Мазаев. – М.: ГУВИЭ, 2000. –

74 с.

214. Приватизация в России: Сборник нормативных документов и

материалов. – М.: Юрид. лит., 1993. – 447 с.

215. Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса. – М.: Прогресс,

1986. – 431 с.

216. Пригожин И. Конец определенности. Время, хаос и новые законы природы. – Ижевск: НИЦ «Регулярная и хаотическая

динамика», – 208 с.

217. Пригожин И., Стенгерс И. Время, хаос квант. К решению

парадокса времени / Пер. с англ. – М.: Эдиториал УРСС,

2000. – 240 с.

218. Примаченок Г.А. Эволюция отношений собственности в

экономических системах. – Минск: Бел. гос. экон. ун-т, 2000.

– 203 с.

219. Прыкин Б.В. Новейшая теоретическая экономика. Учеб. для

вузов. – М.: ЮНИТИ, 1998. – 445 с. 220. Путь в XXI век. Стратегические проблемы и перспективы

российской экономики / Под рук. Д.С. Львова. – М.:

Экономика, 1999. – 792 с.

221. Радаев В.В. Новый институциональный подход: построение исследовательской схемы // Журнал социологии и социальной

антропологии. – 2001. – т.4, №3. – С. 109-130.

222. Расков Н.В. Эволюция и перестройка экономических

отношений. – Спб.: Изд. С.-Петербург. ун-та, 1994. – 164 с.

223. Розенталь В.О. Институциональные факторы развития

российской экономики // Эволюционная экономика и

«мэйнстрим» – М.: Наука, 2000. – С. 157-166.

224. Российская повседневность и политическая культура:

возможности, проблемы и пределы трансформации / Под ред.

С. Патрушева. – М.: ИСП РАН, 1996. – 286 с.

225. Рузавин Г. Самоорганизация как основа эволюция

экономических систем. Вопросы теории // Вопросы

экономики. – 1996. – №3. – С. 103-114.

151

226. Рузавин Г. Самоорганизация и организация экономики и

поиск новой парадигмы экономической науки // Вопросы

экономики. – 1993. – №11. – С.24-32.

227. Рыбаков Ф.Ф. Экономическая наука и хозяйственные реформы // Вестник С.-Петерб. ун-та. Сер. 5, Экономика. –

1997. – Вып 3. – С. 38-45.

228. Рэдхед К., Хьюс С. Управление финансовыми рисками. – М.:

ИНФРА-М, 1996. – 287 с.

229. Сажина М.А., Чибриков Г.Г. Экономическая теория.

Учебник для вузов. – М.: ИНФРА-М, 1998. – 446 с.

230. Самуэльсон П.А., Нордхаус В.Д. Экономика. Учебное пособие. – 15-е изд. – М.: Бином, 1997. – 799 с.

231. Сегвари И. Семь расхожих тезисов о российских реформах:

верны ли они? // Вопросы экономики. – 1999. – №9. – С. 45-

56.

232. Сенчагов В. Стратегия государственной денежно-кредитной

и бюджетной политики России // Вопросы экономики. – 1997.

– №6. – С. 56-66.

233. Современная экономика / Науч. ред. О.Ю. Мамедов. – 3-е

изд., доп. – Ростов Н/Д.: Феникс, 2000. – 543 с.

234. Старк Д. Рекомбинированная собственность и рождение восточноевропейского капитализма // Вопросы экономики. –

1996. – №6. – с. 22-24.

235. Стиглиц Дж. Куда ведут реформы (К десятилетию начала переходных процессов)? // Вопросы экономики. – 1999. – №

7. – С. 4-30.

236. Стратегия развития предпринимательства в реальном

секторе экономики / Под ред. д.э.н. Г.Б. Клейнера. – М.:

Наука, 2002. – 448 с.

237. Сухарев О.С. Институциональная теория и экономическая

политика (К новой теории передаточного механизма в

макроэкономике) / Кн.1. Институциональная теория.

Методологический эскиз. – М.: ИЭ РАН, 2001. – 576 с.

238. Тамбовцев В. Институциональная динамика в переходной

экономике // Вопросы экономики. – 1998. – №5. – с. 29-40.

239. Тамбовцев В.А. Институциональный рынок как механизм

институциональных изменений // Обществ. науки и

современность. – 2001. – №5. – с. 25-38.

152

240. Тамбовцев В.А. Теоретические основы институционального

проектирования // Вопросы экономики. – 1997. – №3. – С. 82-

94.

241. Тарасевич В. Эволюция экономической теории и

современный парадигмальный сдвиг // Экономика Украины. –

1996. – №12. – С. 46-55.

242. Тарасевич В.Н. Экономические парадигмы и

парадигмальные теории. – Днепропетровск: «Ci4», 1995. –

202 с.

243. Титов П.О. О моделировании процессов эволюции в

экономике // Общество и экономика. – 1999. – №2. – С.147-

173.

244. Титова Н.Е. Индивидуальное благосостояние в западных

экономических теориях. Автореф. дис. ... д-ра экон. наук. –

Рос. акад. управления; центр проблем рыночной экономики,

1994. – 52 с.

245. Тойнби А.Дж. Постижение истории. Сборник / Пер. с англ.

Е.Д. Жаркова. – М.: Рольф, 2001. – 640 с.

246. Тойнби А.Дж. Цивилизация перед судом истории. Сборник /

Пер. с англ. – М.: Рольф, 2002. – 592 с.

247. Трансформация экономических институтов в постсоветской

России / Под ред. Р.М. Нуреева. – М.: МОНФ, 2000. – 303 с.

248. Тур А.Н. Основы западной теории рыночной экономики. –

Минск: Белорус. гос. экон. ун-т, 1995. – 75 с.

249. Узяков М.Н. Трансформация российской экономики:

возможности экономического роста. – М.: ИСЭПН, 2000. –

360 с.

250. Уильямсон О.И. Экономические институты капитализма. –

СПб.: ГИПК «Лениздат», 1996. – 702 с.

251. Улюкаев А. Переход (о политико-экономических проблемах

системной трансформации в России) // Вопросы экономики. –

1996. – № 10. – С. 4-22.

252. Усманов З.Д. Моделирование времени. – М.: Знание, 1991.–

48 с.

253. Федоренко Н.П. Россия : уроки прошлого и лики будущего. –

М.: Экономика, 2000. – 489 с.

254. Хайек Ф. Конкуренция как процедура открытия // Мировая

экономики и международные отношения. – 1989. – №12. – С.

6-14.

153

255. Хайтун С.Д. Фундаментальная сущность эволюции //

Вопросы философии. – 2001. – №2. – С. 152-166.

256. Харрод Р., Хансен Э. Классики кейнсианства: в 2-х томах. –

М.: Экономика, 1997. – Т.1. – 416 с., – Т.2. – 431 с. 257. Хейлбронер Р. Научный анализ и видение истории

современной экономической мысли // Вопросы экономики. –

1993. – С. 11-12.

258. Хейне П. Экономический образ мышления. – М.: Catallaxy,

1997. – 701 с.

259. Хель Роланд. Выбор институциональной формы вступления

на иностранный рынок // Проблемы теории и практики

управления. – 2001. – №6. – С. 101-105.

260. Хлопин А. Становление гражданского общества в России:

институциональная перспектива. – Pro et Contra, 1997. – Т. 2.

– №4. – С. 66-70.

261. Ходжсон Дж. Привычки, правила и экономическое поведение // Вопросы экономики. – 2000. – №1. – С.39-55.

262. Хэссард Б., Казаринов Н., Вэн И. Теория приложения

бифуркации рождения цикла. – М.: Мир, 1985. – 280 с.

263. Цветков В.А. Макроэкономические проблемы формирования

и развития ФПГ в российской экономике. Дис. на соис. уч. ст. д.э.н. – М.: ИПР РАН, 2002. – 328 с.

264. Чемберлин Э. Теория монополистической конкуренции /Пер.

с англ. Э.Г. Лейкина, Л.Я. Розовского; Под ред. О.Я.

Ольсевича. – М.: Экономика, 1996. – 351 с.

265. Шаванс Б. Эволюционный путь от социализма // Вопросы

экономики. – 1999. – №6. – С. 25-28.

266. Шаститко А.Е. Новая институциональная теория. – М.:

ТЕИС, 1998. – 34 с.

267. Шаститко А.Е. Институциональная экономика (Теория и

методология). Автореф. дис. ... д-ра экон. наук. – Моск. гос. ун-т им. М.В. Ломоносова, 1999. – 41 с.

268. Шаститко А.Е. Экономическая теория институтов. – М.:

Экономика, 1997. – 316 с.

269. Шаститко А.Е. Условия и результаты формирования

институтов // Вопросы экономики. – 1997. – №3. – С. 67-81.

270. Широков Г.К. Парадоксы эволюции капитализма. – М.:

Экономика, 1998. – 305 с.

154

271. Шумпетер Й.А. История экономического анализа. В трех

томах / Пер. с англ. под ред. В.С. Автономова. – Санкт-

Петербург, Экономическая школа. 2001.

272. Шумпетер Й.А. Теория экономического развития. – М.:

Прогресс, 1982. – 455 с.

273. Шумский Н.Н. Институциональная система СНГ:

Направления дальнейшего совершенствования // Мировая

экономика и международные отношения. – 2000. – №10. – С.

106-116.

274. Шургалина И.Н. Реформирование российской экономики.

Опыт анализа в свете теории катастроф. – М.: РОССПЭН,

1997. 221с.

275. Эволюционная экономика и «мэйнстрим». – М.: Наука, 2000.

– 224 с.

276. Эволюционная экономика на пороге XXI века. – М.: Япония

сегодня, 1997. – 262 с. 277. Эволюционный подход и проблемы переходной экономики.

– М.: ИЭ РАН, 1995. – 273 с.

278. Эволюция теории и опыт эффективного управления за рубежом: учебное пособие / Сост.: Л.И. Ермакова и др. – М.:

Мир кн., 1994. – 103 с.

279. Эггертссон Траунин. Экономическое поведение и институты

/ Пер. с анлг.- М.: Дело, 2001. – 408 с.

280. Экономика СНГ: 10 лет реформирования и интеграционного

развития / Исполком СНГ. – М.:Финстатинформ, 2001.– 420 с.

281. Экономикс. Теория и практика: В 2 т. – СПб.: Дорваль, 1993.

– Т.2. – 288 с.

282. Экономикс. Теория и практика: В 2 т. – СПб.: Дорваль, 1993.

– Т.1. – 250 с.

283. Экономическая теория. Общие основы и особенности

России: учебное пособие. – М.: Изд. дом «Дашков и К», 2001.

– 602 с.

284. Экономическая теория / Под ред. А.И. Добрынина, Л.С.

Тарасевича. – 3-е изд., доп. и испр. – Спб.: Питер, 2001.–542 с.

285. Экономическая теория / Под ред. В.Д. Камаева. – 7-е изд.,

перераб. и доп. – М.: Владос, 2001. – 638 с.

286. Экономическая теория на пороге XXI века / Под ред. Ю.М.

Осипова и др. – М.: Юристъ, 1998. – 767 с.

155

287. Экономическая теория. Курс лекций / Под общ. ред. Г.И.

Олехнович. – Минск: Ин-т соврем. знаний, 2001. – 208 с.

288. Экономическая теория. / Под ред. Н.И. Базылева, С.П. Гурко.

– Минск: Инерпрессервис, 2001. – 636 с.

289. Экономическая теория. Учебное пособие / Под ред.: В.Л.

Кмюни, И.В. Новиковой. – 2-е изд. стер. – Минск:

Тетрасистемс, 2002. – 399 с.

290. Экономическая теория. Учебник для экономических вузов /

Под ред. Н.И. Базылева, С.П. Гурко. – 3-е изд., перераб. и доп.

– Минск: Бел. гос. экон. ун-т, 2001. – 743 с. 291. Экономическая теория. Учебник для вузов / С.В. Мочерный,

В.Н. Некрасов, В.Н. Овчинников, В.В. Секретарюк. – М.:

Приор, 2000. – 415 с.

292. Экономическая теория. Учебник / Под ред. И.П. Николаевой.

– М.: Проспект, 1998. – 446 с.

293. Экономические исследования: теория и приложения. Сб.

научных работ / Европ. ун-т в Санкт-Петербурге. – СПб.:

Дмитрий Буланин, 2000. – 381 с.

294. Яковец Ю.В. Циклы. Кризисы. Прогнозы. – М.: Наука, 1999.

– 448 с.

295. Яременко Ю.В. Приоритеты структурной политики и опыты

реформ. – М.: Наука, 1999. – 414 с. 296. Яременко Ю.В. Экономические беседы. Запись С.А.

Белоновского. – М.: Центр исследований и статистика науки,

1998. – 343 с.

297. Ясин Е.Г. Функции государства в рыночной экономике //

Вопросы экономики. – 1997. – №6. – С. 13-22.

298. Ясин Е.Г. Российская экономика. Истоки и панорама рыночных реформ: курс лекций. – М.: ГУ ВШЭ, 2002. – 437 с.

299. Cornell S, Kalt J. Where Does Economic Development Really

Came From? Constitutional Rule Among the Contemporary Sioux

and Apache, P. 405-406.

300. Eggerisson T. Economic Behavior and Institutions. – Cambridge:

Cambridge University Press, 1990. – P. 3-13.

301. Friedman M. The Methodology of Positive Economics. – In.:

Friedman M. Essays in Positive Economics. Chicago: University

of Chicago Press, 1953. – 368 p.

302. Milnor J., John Nash and «A beautiful Mind» // Notices of the

AMS. – 1998. – v.45. – №10.

156

303. Nort D. Institutions, Institutional Change and Economic. –

Cambridge, 1991. – 255 p.

304. Stetter Michael. Institutions, property right and external and the

economics of John R. Commons. – Zurich: Univ. Zurich, 1999. –

215 p.

305. United Nations Research Institute for Social Development. The

debate on economic and social security in the late eighteenth

century: Sessions of a road not taken / E. Rothschild. – Geneva:

UNRISD, 1995. – 20 p.

157

Содержание

ВВЕДЕНИЕ .................................................................................................. 5

1. ЭВОЛЮЦИОННЫЙ ПОДХОД И ЕГО ЗНАЧЕНИЕ В

РАЗВИТИИ НАУКИ................................................................................... 8

2. СПЕЦИФИКА ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ЭВОЛЮЦИИ И

ЭКОНОМИЧЕСКИХ ИНСТИТУТОВ .................................................. 23

3. ЭВОЛЮЦИОНИЗМ И ИНСТИТУЦИОНАЛИЗМ В ЗАПАДНОЙ

ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ ............................................................. 31

4. РОССИЙСКАЯ ШКОЛА ЭВОЛЮЦИОННОЙ ЭКОНОМИКИ . 36

5. РАВНОВЕСНЫЕ И НЕРАВНОВЕСНЫЕ ПРОЦЕССЫ, ИХ РОЛЬ

В ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ЭВОЛЮЦИИ ................................................. 42

6. ЦИКЛИЧНОСТЬ В ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ЭВОЛЮЦИИ ............ 48

7. СУБЪЕКТИВНОЕ И ОБЪЕКТИВНОЕ В

ИНСТИТУЦИОНАЛЬНОМ «СРЕЗЕ» ЭКОНОМИЧЕСКОЙ

ЭВОЛЮЦИИ ............................................................................................. 54

8. МОДЕЛИРОВАНИЕ СУБЪЕКТОВ И ОБЪЕКТОВ

ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ЭВОЛЮЦИИ ..................................................... 65

9. ЭВОЛЮЦИОННО – ИНСТИТУЦИОНАЛЬНЫЙ ПОДХОД И

ПРОБЛЕМЫ ТРАНСФОРМАЦИИ ПЕРЕХОДНОЙ

ЭКОНОМИКИ ........................................................................................... 79

10. ИНСТИТУЦИОНАЛЬНЫЕ ПРЕОБРАЗОВАНИЯ И

ЭВОЛЮЦИЯ ПЕРЕХОДНОЙ ЭКОНОМИКИ ................................... 86

11. ДЕСТРУКТИВНЫЙ ХАРАКТЕР И ЭВОЛЮЦИОННЫЙ

ПОТЕНЦИАЛ ТРАНСФОРМАЦИОННОГО КРИЗИСА

ЭКОНОМИКИ РОССИИ ........................................................................ 97

12. КОНЦЕПЦИЯ НАПРАВЛЕННОЙ ЭВОЛЮЦИИ ..................... 113

ЗАКЛЮЧЕНИЕ ....................................................................................... 124

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ ..................................................................... 134