˜УНТword.docx · web viewКурс лекций по дисциплине «...

Курс лекций по дисциплине

«Ингушское устное народное творчество»

Курс 1, семестр 2

Преподаватель: Евлоева А.М.

Прочитать худ.произведения:

1.И.Базоркин «Из тьмы веков»

2.Б.Зязиков «Девять дней из жизни героя»

3. С.Чахкиев «Золотые столбы».

Лекция № 1

План:

1. Понятие о фольклоре.

2. Специфика фольклора.

3. Жанры фольклора.

Литература:

1. Дахкильгов И.А. Вайнаьха багахбувцам. Грозный, 1977.

2. Ахриев Ч. Ингушские праздники. В кн.: Ингуши. Сборник статей.

Сост. Танкиев А.Х. Саратов, 2001.

3. Ахриев Ч. Избранное.

4. Дахкильгов И.А. Ингушские сказки, сказания и предания.

Нальчик, 2002.

5. Антология ингушского фольклора. Том 1. И.А. Дахкильгов.


6. Антология ингушского фольклора. Том 2. Л.Х. Танкиева.

Нальчик,2003.

7. Антология ингушского фольклора. Том 3. Б.С. Садулаев.




9. Антология ингушского фольклора. Том 5. М.А. Матиев. Нальчик,

2007.


2008.



1. Понятие о фольклоре

Фольклор — вид культуры, носителем которой является каждый

человек; фольклор слагается стихийно, никем не контролируется, не

управляется. Фольклорные тексты безавторские (если и есть у текста автор,

то он «теряется», когда текст становится произносимым многими и во

множестве мест). Все, что пели и поют, рассказывали и рассказывают в

устойчивых формах, а также все короткие фразы, шутки в виде

формульных (клишированных) текстов и еще много другого входит в поле

фольклора. Фольклор отражает темы, которые важны людям определенных

эпох, коллективов, групп (даже самых немногочисленных). Знакомясь с

творчеством отдельных писателей, школьники без труда узнают в

литературном произведении черты народных сказок, героического эпоса

или исторической песни (например, черты фольклорной стилизации в

романе И. Базоркина «Из тьмы веков»), а когда речь литературных

персонажей пестрит пословицами, поговорками, прибаутками — говорят о

«фольклорности» речи персонажа. На вопрос о том, что такое фольклор,

любая аудитория — от школьной до вузовской — ответит: устное народное

творчество. При этом чаще подразумевается, что это творчество связано с

прошлым, с низовой культурой, или с культурой большинства: крестьян,

рабочих, солдат — простого люда. С одной стороны, это верно, но есть и

другая сторона вопроса. Понятие «фольклор» и его специфические

признаки-устность, народность, традиционность, вариативность, ставшие

хрестоматийными и как бы «окончательными».

Живительный дух фольклора проникает в человека с младенчества. Он

сопровождал наших предков от колыбельной песни до песни вечного

упокоения. Поэтому мы всегда с особым добрым чувством относимся к

бесценным творениям народного искусства.

Многие народы нашей необъятной России издали, а кое-где уже успели

и переиздать, антологии своего устного народного творчества. В силу

определенных исторических причин ингуши с некоторым запозданием,

только в наше время, приступили к созданию антологий и разных сводов

своего фольклора. Однако это не означает, что сама ингушская

фольклористика развивалась слабо. Публикации ингушских фольклорных

текстов имеют почтенную полуторавековую историю. С середины XIX века в

различных журналах и сборниках, таких, как «Кавказ», «Зурна Кавказа»,

«Сборник сведений о кавказских горцах», «Сборник материалов для

описания местностей и племен Кавказа», «Этнографическое обозрение» и

др., публиковались фольклорные тексты многих народов Кавказа, в том

числе и ингушей. Мы гордимся тем, что великий Лев Толстой,

ознакомившись с некоторыми ингушскими и чеченскими фольклорными

произведениями, отозвался о них с восхищением, назвав их «сокровищами

поэтическими, необычайными» и «чудесными». В XIX веке многое для

записи и популяризации нашего фольклора сделали такие замечательные

наши исследователи, как Ч. Ахриев, М. Джабагиев. Причем, второй из них

осуществил записи ингушского фольклора на родном языке с помощью им

же самим созданного алфавита. И все же широкоохватный и научный

интерес к ингушскому фольклору зародился с 1926 года, когда начал фун-

кционировать Ингушский научно-исследовательский институт. С тех пор

было записано большое количество текстов и издано немало книг нашего

фольклора на ингушском и русском языках.

Весь фольклор, бытующий в народе, даже большому отряду

фольклористов не удавалось записать полностью. Но стремить-0Я к этому

надо постоянно. Эта работа ведется в нашей республике и сегодня. Запись

фольклорно-этнографического материала сродни гражданскому подвигу и

заслуживает всяческого уважения.

И тут вспоминаются слова великого русского критика В. Г. Бе-

линского: «Какой благодарности заслуживают те скромные, бес-

корыстные труженики, которые с неослабным постоянством, с

величайшими трудами и пожертвованиями собирают драгоценности

народной поэзии и спасают их от гибели забвения».

Ингушскому фольклору присущи жанровое многообразие,

эстетическая глубина, гибкость и богатство родного слова. История

распорядилась так, что мы пережили многовековой язычес-ко-

христианский период, а с середины XIX века в нашей среде уже укоренился

ислам. Все это в корне меняло мировоззрение людей, что

незамедлительно отразилось на их фольклоре. И все же до нас дошли и

древнейшие мифы, и старинные обряды с сопровождавшей их поэзией.

А разве могли в нашем фольклоре не найти своего места многовековые

дружеские связи с соседними народами? В XVIII веке, когда Россия стала

активно осуществлять кавказскую политику, когда в марте 1770 года ингуши

добровольно и навечно соединили свою судьбу с судьбой много-

национальной России, в их истории произошли серьезные изменения,

которые также оказали большое воздействие на духовную жизнь народа

и на ее составную часть - устное народное творчество.

Устное народное творчество являлось философским осмыслением

окружающего мира, носителем фольклоризированной истории,

кладезем мудрости, умным и чутким воспитателем, хранителем

живительных истоков гибкого и выразительного языка народа.

Впрочем, не только был, а таковым и остался. Однако сегодня бег

времени стремителен, на наших глазах происходят ранее невиданные

изменения в политической, социальной, культурной, ментальной сферах.

И тут легко растерять весь тот опыт, который веками накапливался в

народе. Ведь этот опыт нуждается как в сохранении, так и во внедрении

в нашу повседневную жизненную практику. Если раньше фольклор

существовал лишь в устно-поэтической форме, то сегодня стала значи-

тельно расширяться сфера его распространения благодаря СМИ.

Остается сожалеть, что у ингушей, как и у всех народов, устная форма

бытования фольклора постепенно сужается под мощным натиском

профессионального искусства. И в этих условиях, опять же, весьма важно

не растерять все те ценности, которые народ накапливал веками и

веками же активно использовал в своей повседневной жизненной

практике. В ряду этих ценностей ведущее место конечно же

принадлежит фольклору. Понятно, что наш долг как перед предками, так

и перед потомками состоит не только в том, чтобы максимально

зафиксировать оставшиеся в народной памяти устно-поэтические

ценности, а и в том, чтобы публиковать и пропагандировать их. И тогда

фольклор обретает свою вторую жизнь, ибо наши современники не

столько слышат «преданья старины глубокой» от дедушек и бабушек,

сколько уже знакомятся с ними в публикациях, в различных постанов-

ках и т. д.

С детства мы слушаем сказки, сказания, песни и мудрые назидания

бабушек и дедушек. Повзрослев, мы читаем в переводах фольклорные

произведения народов России и других стран. При этом мы невольно

приходим к открытию, что многие фольклорные сочинения разных

народов, отличаясь по языку и по деталям содержания, во многом

похожи друг на друга. При ознакомлении с данной антологией

произойдет то же самое: читатель легко обнаружит, что и в ингушском

фольклоре вместе с его ярко выраженным национальным своеобразием

много общего с устным творчеством других народов. Но удивляться

этому не следует: ведь ингуши, как и все другие народы, веками жили в

мировом сообществе. Вместе с тем (что вполне естественно) каждый

народ имеет свою специфическую историческую судьбу, свое

национальное лицо.

Поскольку думы и чаяния народа, его высокие идеалы и добрые

надежды нашли свое непосредственное отражение в фольклоре, то,

чтобы лучше узнать народ, надо знать его устное творчество. А чем лучше

и ближе они знают друг друга, тем теснее и глубже их дружеские связи

и взаимопонимание.

2.Специфика фольклора

Традиционными чертами фольклора принято считать следующие:

устность, народность, традиционность, коллективность, анонимность,

вариативность.

Устность. Для отечественной фольклористики одним из критериев

отнесения словесных текстов к фольклору и их изучения фольклористикой

служила устность.

Народность — второе определение в устойчивом словосочетании —

устное народное творчество — требует также остраненного подхода,

выведения его из автоматизма восприятия. Народность — это «мера

глубины и адекватности отражения в художественном произведении облика

и миросозерцания народа».

Традиционность в фольклорном контексте — это и концептуальное,

и оценочное понятие. Спонтанность в воспроизведении фольклорного текста

зиждется на традиции, «фольклорная традиция — это трансмиссия текстов,

вошедших в обиход определенной контактной социальной группы».

Традиция, образно говоря, — это этническая память. И говорящий

(исполнитель), и слушающий должны по определенным вводным сигналам

настраиваться и предугадывать тот текст, который зазвучит следом. Такова

функция сказочной присказки, былинного запева. Но так происходит не со

всеми фольклорными текстами. Например, тексты преданий, легенд не

имеют «традиционных зачинов, отлившихся в формулы, подобные

сказочным».

Коллективность, или массовость, — эта черта фольклора отчасти

синонимична народности. Под коллективностью подразумевается

безавторство фольклора. Не будучи зафиксированным письменно,

фольклор прошлого в процессе видоизменялся исполнителями, т.е.

«исполнитель всегда оставался участником творческого по своей сути

бытования».

Вариативность предопределена изменчивостью фольклорного

текста при его устной (и письменной) передаче, отсутствием автора (или

наличием коллективного анонимного «автора»). Любой фольклорный

текст — всегда вариант. Принимая фольклорный текст как вариативный,

не следует искать какой-то первичный, изначальный вариант. Такой

найти вряд ли возможно. Первичен замысел, который «заведомо

ориентирован на множественность и неисчерпаемость реализаций...».

Варьирование фольклорных текстов не связано с якобы «несовершенством

человеческой памяти или неспособностью точно воспроизвести ту или

иную вещь...».

Само понятие вариативности предполагает наличие устойчивости..

Вариативность может быть рассмотрена как на синхронном, так и на

диахронном уровнях.

Совокупность как можно большего числа вариантов дает наиболее

полное представление о сюжете, мотиве, жанре.

3. Жанры фольклора

Основными жанрами ингушского фольклора являются: мифы, легенды,

сказки, сказания, предания, песни, обрядовый фольклор( календарный обряд,

обряды, связанные с охотничеством, обряды, исполняемые при строительстве

башен); малые жанры фольклора(пословицы, благопожелания, проклятия).

Самыми древними считаются мифы и обрядовый фольклор. Самый

большой по объему жанр – сказки, они подразделяются на три типа: сказки о

животных, социально – бытовые, волшебные.

В сказаниях повествуется о Сеска Солсе, о его рождении,

происхождении.

В легендах рассказывается о различных языческих богах ( Села,

Тушоли, Елта, Ялта, Алла, Белла), матери ( мать вьюг, мать заразы, мать

ветров, мать страны).

Главным героем эпических песен является обездоленный герой, на

пути которого происходят различные происшествия. У него нет родителей,

друзей.

И всю свою жизнь он посвящает другим людям, спасая их от

различных бед.

Лекция № 2

Самый древний жанр ингушского фольклора – мифы

План:

1. Понятие о мифах.

2. Разновидности мифов. Литература:









6. На рубеже столетий.М.М.Зязиков. Москва.2011.

1. Понятие о мифах

В мифах изначально и неразрывно сплелись наивные знания древних

об окружающем мире, стремление объяснить его и магически повлиять на

него. Для древнего человека мифы были сокровенным знанием и лежали в

основе религиозных воззрений и связанных с ними молений и ритуалов. Со

временем некоторые мифы стали подвергаться фольклоризации и перехо-

дить в сказочный жанр. Другие мифы стали забываться. Именно на этой

стадии исследователи их еще застали в XIX веке у ингушей. Большую

ценность представляют мифы, записанные в 70-х годах XIX века Чахом

Ахриевым, несколько позже него -Баширом Далгатом. Некоторые мифы

были зафиксированы и в более позднее время (вплоть до наших дней).

Относительная сохранность мифов у ингушей объясняется тем, что так

называемый языческий период у них длился тысячелетиями и, хотя в

средние века испытал влияние христианства, все же в своей древней основе

довольно долго сохранялся. Поскольку ислам в ингушскую среду начал

активно внедряться лишь в 20-30-х годах XIX века, в народной среде еще

долго сохранялись прежние моления и ритуалы, правда, уже испытавшие

влияние новой религии.

В горной Ингушетии немыми свидетелями религиозного прошлого

возвышается множество значительных культовых сооружений. Лишь на

одной священной горе Маьтлоам (Столовая гора) их, к примеру, имеется три:

МаьтцДаьле, Маьтар-даьла, Су-осан-ерда. Невозможно себе представить

какой-либо из горных башенных аулов без культового каменного

сооружения: храма, святилища, капища. Есть святилища одноаульные и

потому часто принадлежащие одному роду. Есть крупные святилища, при-

надлежащие родоплеменным объединениям. Они более монументальны и

значительны. Общенародной же святыней являлся величественный храм

Ткобя-ерды, который имеет ярко выраженные христианские черты. Эта, как

сказано, общенародная святыня была и религиозным, и политико-

административным центром всей древней Ингушетии, что само по себе

свидетельствовало, что вся религиозная система Ингушетии до нача-ма XIX

века была единой и цельной. То есть ингуши той поры какие-то родовые

праздники проводили возле аульных и общинных святилищ, а общенародные

моления и празднества проводили уже при единой для всех святыне. Храм

Ткобя-ерды имеет следы местной и грузинской храмовой архитектуры,

которая, в свою очередь, восходит к византийской культовой архитектуре. Не

зря ингуши храм называют словом «элгац», восходящим к греческому

языку.

Все религиозные обряды и ритуалы при святилище осуществлял жрец

(ц1ай-саг), а при храмах - священнослужитель (мозг1ар). Поэтому в

ингушской мифологии есть тексты, относящиеся к локальным (местным)

божествам, и мифы, имеющие общенародное звучание. Например, миф о

Тамаж-ерде принадлежит одному аулу Гули, а мифы о богах Тушоли, Елта,

Села и другие принадлежат уже всему народу.

В связи с позднейшим проникновением ислама местная мифология

сохраняла в себе и древнейшие мотивы, и позднейшие сюжеты. Ингушская

языческая религия была довольно развитой, поскольку в ней выработалось

само понятие о верховном боге Дяла. Для языческого периода всех народов

характерно относительно свободное заимствование инородных богов. Так,

древние римляне поклонялись и египетской Исиде, и персидскому Митре. В

ингушской мифологии, обрядовых песнях и пр. также встречаются

древнеегипетский бог Ра, шумеро-аккадские боги Ал и Бел, урартский

верховный бог Хал (ди). В ингушской богине Тушоли ученые также видят

какие-то связи с богами народов Передней Азии. Науке еще предстоит

объяснить бытование всех этих богов именно в ингушской среде. Возможно,

как об этом пишет ряд ученых, далекие предки ингушей жили в содружестве

с древними народами Ближнего Востока. Также невыясненным остается

вопрос: каким образом место древнейшего верховного бога (Ткъа) прочно

занял «индоевропейский» Дяла. Есть данные, позволяющие предположить

существование в прошлом активного взаимодействия ингушской мифологии

с зороастризмом, митраизмом и религией магов.

В конце этого раздела прилагаются так называемые былич-ки -

древнейшие рассказы о нечистой (демонической) силе, принадлежащей к

низшей мифологии.

Нашему современнику не так-то легко вникнуть в своеобразное

мировоззрение далеких предков. Тем не менее по мифам мы узнаем их

мировоззрение, образ жизни, думы и чаяния. Мифы во многом обогатили

наши сказки и продолжают доставлять нам эстетическое удовольствие.

К XX веку в Ингушетии ислам утвердился повсеместно, по пережитки

доисламских верований еще продолжали сохраниться. Гак, будучи

мусульманами, горцы продолжали чтить богиню Тушоли, при засухе ходили к

древним святилищам и приносили жертвы и т.д. И после принятия ислама в

сознании народа продолжали сохраняться мифы далеких времен. Их впервые

зафиксировали Чах Ахриев и Башир Далгат, по даже уже в XX веке в народе

еще можно было услышать какое-нибудь древнее мифическое сказание.

Ингушские мифы являются наследием языческо-христианского периода.

Доисламские верования ингушей это причудливая смесь их древнейшей

языческой религии, бывшей тесно связанной с подобными религиями древних

народов Передней Азии, а затем и привнесенными в эту среду элементами

христианства, шедшего из Византии транзитом через Армению и Грузию.

Древнейшими ингушскими божествами, еще сохранившимися к XX

веку, являлись могучие богини «Мехка-нана» -Мать страны, «Дардза-нана» -

Мать вьюг, буранов, «Хи-нана» - Мать вод, «Миха-нана» - Мать ветров, «У-

нана» - Мать эпидемических болезней. Древним был бог Елта

(первоначально бог охоты, а затем - земледелия). К местным же и древней-

шим относился могущественный бог грома и молнии Села.

Богинею неба и искусств чтилась его дочь Села Сата, ставшая одно-

временно и главной героиней нартского эпоса народов центральной и

западной части Северного Кавказа. Отразились в древней мифологии и

сохранились вплоть до наших дней элементы поклонения небесным светилам

и звездам, в особенности это относится к Солнцу («Малх»). Абсолютно не

владея научными знаниями об окружающем мире, земном и небесном, не

понимая происходящих в нем явлений и многое другое, человек, обуреваемый

жаждой познания и объяснения сущности всего непонятного, начинал

выдумывать фантастические объяснения. Причем в сознании далекого предка

это был не вымысел, а реальность. Тут к месту будет привести миф «Как

произошли солнце, луна и звезды»:

«Был один юноша, красивый, как картинка, знаменитый мастер-кузнец.

Говорят, когда он работал, огонь, зажженный в его кузнице, освещал весь

мир. От удара его волчьего молота сверкали молнии, и весь мир содрогался

от грома.

В то же время жила одна девушка. Она жила в большой башне, в ко-

торой не было ни одного окна. Девушка никогда не выходила из башни, но она

была так красива, что сияние от ее лица было видно издали.

- Я посватаю ее, - твердо решил молодой человек и послал сватов.

Юноша не знал, что эта девушка была его сестрой, но она знала об этом, но

не могла сказать.

Ища причину для отказа, девушка ответила:

- От его огня и золы померкнут мое сияние, и лицо мое состарится.

Не пойду за него замуж!

Такой ответ огорчил юношу. Он раскалил золотую палицу, которую

целую неделю держал в огне, взял ее в руки и темной ночью пошел к

девушке. Увидев его и боясь встречи с братом, девушка бросилась бежать. Он

побежал за ней, но никак не мог ее догнать. И так они бежали, пока не умерли.

Искры, летевшие от раскаленной золотой палицы, превратились в

звезды. От девушки же осталось яркое сияние. Юноша превратился в Солнце,

девушка - в Луну. Говорят, что и поныне он стремится догнать ее, пробегая

круг за кругом».

В этом мифе ярко выражен антропоформизм, т.е. человекоподобие. И

это вполне понятно: человек видел весь мир и его явления прежде всего через

себя, человека. На другое объяснение он еще не был способен. Отразилась в

мифе и эпоха появления в человеческой деятельности металла. А также в мифе

отразился древнейший отголосок - появление экзогамии - запрета на

заключение брака с близкими родственниками. К эпохе матриархата нас

уводит и то, что в этом мифе именно женщина знает родственные связи, а

мужчине они еще не известны. Названная в мифе девушка, скорее

всего,позднее преобразилась в «Маьлха Азу» (Солнечную Азу, героиню

мифов и нартского эпоса.

К космогоническим относится и миф о появлении «Млечного пути» («Ча

токхадаь моттиг») - «места, по которому проволокли солому». Якобы

знаменитая Села Сата пошла по небу к своему мужу Хало («X1ало»),

прихватив для брачной постели солому. По пути солома осыпалась, и

получилось созвездие из огромного скопления звезд. С этой же богиней Села

Сатой связано и созвездие «Сатин божолг» - «Сатин хлебец»: уходя из дому,

Села Сата положила в угли печь «ольг» - хлебную треугольной формы

лепешку. Когда она вернулась, то обнаружила, что два угла лепешки

подгорели, а один уцелел, потому и получилось, что в этом созвездии из трех

звезд одна яркая, а две другие более тусклые. Иногда это созвездие просто

называют «Треножник» («Кхоког»).

О созвездии Большая Медведица имеется несколько мифов. Наиболее

примечательный из них повествует, что у древнего верховного бога Ткъа и его

жены Матери вьюг (Дардза-наны) было семеро сыновей; как-то они

ослушались отца, поверив посулам нарта Курка, за что отец превратил их в

звезды и прямо с вершины своей тронной горы Казбека отправил на небо.

Потому-то это созвездие называется то «Звезды семи братьев» («Bopxl веший

седкъа»), то «Сыновья вьюги» («Дарца къонгаш»).

Имелись мифические повествования о Малой Медведице (Чухьий г1аьр),

Полярной звезде (Кьулба седкъа), Венере - Предрассветной звезде (Са хула

седкъа). Есть созвездия, связанные с именами предводителя партии Соска

Солсы, жестокого завоевателя Тамерлана («Астаг1а Темарк» - «Хромой

Тимур»).

Не только созвездия, но и целиком все небо, как таковое, было из-

древле обожествляемо. Его владельцем признавался бог - «Х1ал». В

Ингушетии богу Халу в древности был посвящен и храм под названием Хал-

ерды, в литературе более известный как Гальерды. Так, этим именем в 1810

году клялись на верность России назрановские ингуши. Это была вторая

клятва, подтверждавшая первую, данную в 1770 году в селе Ангушт -

древней ингушской «столице». О высоком почитании неба говорит и

рудиментарно сохранившаяся клятва: «Клянусь во-он тем небом!» («Д1а -

арча Сигалора дув буъ аз!»). Представляет интерес следующее наблюдение:

«В песнях для вызывания дождя, - пишет И. Дахкильгов, - вайнахи

обращались к богам Ра - «Ло», Хал - «О». С этими именами созвучны

египетский Ра, урартский Халди (основа - Хал). Бог подземного мира вай-

нахов Эштр (по Ч. Ахриеву) созвучен с именем вавилонской богини Иштар,

которая также увязывалась с подземным миром, а переход богов из женской

ипостаси в мужскую и наоборот был не редкостью. Урартские (и других народов)

Ал и Бел соотносимы с вайнахскими Алла и Белла. Созвучие видно и в именах

местной Тушоли и урартскою Ташуба». (13,

В другом месте исследователь отмечает, что местное название вер-

ховного бога («Даьла») весьма схоже с соответствующими названиями и некоторых

индоевропейских пародов: «Дьяус» (древнеиндийский), «Зевс-Дий» (древнегреческий), «Деус»

(латинский), боги литовцев и прусов «Диевас», «Диевс», «Дейвс». И тут же

следует вывод: «Из сопоставления с вайнахским «Даьла» напрашивается

тождество и в функции бога, и в его имени. Не беря на себя смелость

выводить вайнахское имя из индоевропейского корня, ограничимся

предположением, что имя этого бога появилось в праностратические времена.

Древнеиндийский «Дьяус» обозначает не только бога и «сияющее дневное небо», а

и «день», но ведь у вайнахов «день» тоже называется «ди».

Еще в доисламское время у ингушей являлся верховным бог Дяла. Он

не имел никаких конкретных, свойственных языческим богам функций. Он

просто являлся абстрактным Вседержителем и главою всех и вся. Таким

образом, у ингушей еще в те времена существовало понятие о едином боге, и

это уже говорит о монотеизме, и потому называть древнюю ингушскую религию

чисто языческой будет не совсем верно.

Грозный бог Села повелевал молнией, громом. От его воли зависели

погода и война. Обитает он, согласно мифам, на вершине священной горы

Цай-лам. Иногда летает по небу в облике орла.

Тушоли преимущественно считалась женской богиней. Ее атрибутом

являлась птица удод. От богини зависело деторождение, размножение

домашних животных. Справлялся ее праздник в дни весеннего

равноденствия. Будучи мусульманами, ингуши вплоть до XX века

поклонялись ей.

Елта имел две функции: божества охоты и божества урожая. Кстати,

заметим, что и сам урожай зерновых у ингушей до сего дня называется

«ялат». Это божество по своему желанию могло приобретать то облик

человека, то облик оленя или тура.

2.Разновидности мифов

Древнейшие мифы этиологического (о происхождении чего-то)

характера стремятся объяснить появление земной тверди (хтонические

мифы), небесных светил (космогонические), богов (теогонические), человека

(антропогенические), животных (зоогонические) и т. д. Такое деление

принадлежит ученым и сделано оно для какого-то упорядочения мифов и

облегчения их исследования. На самом же деле, мифы довольно часто

переплетаются и бывает трудно причислить их строго к названным

категориям. Более поздними предстают мифы, повествующие о

деятельности «культурных» героев (демиургов, трикстеров). Ярчайшим

представителем этих «прометеевских» героев у ингушей предстает Курюко,

миф о котором был зафиксирован еще в начале XIX века. В языческой

религии ингушей немало мифов утопического и эсхатологического (о конце

света...) характера.

В ингушской мифологии имеются условно называемые прометеевские

мотивы, восходящие к весьма отдаленным временам. О том, что

произведения такого типа еще в начале ХХ века бытовали в ингушской

среде, свидетельствует запись В.Светлова «Семь сыновей вьюги»,

опубликованная им в 1910 году. Текст этот настолько примечателен, что

будет небезынтересным ознакомиться хотя бы с кратким его содержанием.

В тексте «Семь сыновей вьюги» человеческое общество поделено на

добрых и злых нартов. Произведение доносит до нас древнейшие времена

человеческих жертвоприношений… В мифе представлена божественная

семья: верховный бог «Ткъа» - глава семейства, богиня вьюг – «Дардза-

нана», его жена, у них семеро сыновей, из которых образовалось созвездие

«Сыновья вьюги» - Большая Медведица. Люди бедствуют. «Ткъа» живет в

свое удовольствие. Обреченный на жертвоприношение юноша Курка сумел

перехитрить сыновей « Ткъа» и «Дардза-нана», похитил у бога овец и камыш,

чем и облагодетельствовал людей. «Ткъа» наказывает всех: в горных

глубинах закован Курка, и периодически его сердце клюет орел; за то, что не

уберегли горы от пришельца, сыновья превращены в созвездие, а их мать

разделяет вину сыновей и потому обречена вечно быть при закованном и

страдающем герое.

Еще исследователь Б.Далгат отмечал, что ингушам присущ альтруизм –

готовность жертвовать собою ради счастья людей. Именно таким

альтруистом предстает Курка, принявший на себя муки, чтобы тем самым

избавить людей от страданий. Это произведение можно признать и мифом, и

нартским сказанием, но важна сама по себе высокая гуманистическая идея,

нашедшая здесь свое выражение. Трудно переоценить воспитательное

воздействие таких произведений, служащих сокращению идеалов эгоизма.

Лекция №3

Обрядовый фольклор











Среди жанров ингушского устного творчества судьба обрядового

фольклора была сложной. Обусловлено это было рядом причин. Во-первых,

обрядовый фольклор издревле был неразрывно связан с народными

верованиями и повериями, неотделимыми от языческой (с чертами

христианства) религии. Ислам объявил нещадную борьбу со всем тем, что

было так или иначе связано с древними верованиями: были объявлены

греховными народная музыка, песни, танцы, причитания и пр. Во-вторых, в

советский период различные исследования и текстовые публикации

обрядового фольклора нередко объявлялись так называемой «идеализацией

старины», что равносильно было обвинению в «национализме». Понятно,

вследствие этих причин ингушский обрядовый фольклор записывался слабо

и почти не изучался. В этой антологии впервые дан свод имеющихся в

публикациях текстов ингушского обрядового фольклора. Они дополнены

некоторыми современными и ранее не публиковавшимися записями. Весь

материал должным образом систематизирован.

По содержанию и по своим поэтическим достоинствам примечательны

различные древние моления в адрес языческих богов и различных духов. В

этих молениях ощутимы думы и чаяния древнего человека, его стремление

повлиять на неземные силы и тем самым оградить себя от природных

катаклизмов и социально-бытовых неурядиц. Эти моления зафиксировали и

ораторское искусство, которым обязаны были владеть отправители древних

культов.

Календарные обряды, как наиболее тесно связанные с древними

верованиями и представлениями, сохранились лишь в некоторых

фрагментах (судя по имеющимся записям), например, моление жреца под

Новый год. У ингушей в обозримом историческом времени был солнечный

календарь, по которому ко дню зимнего солнцестояния было приурочено

«рождение» солнца, что и знаменовало собою начало Нового года. Есть

многочисленные упоминания о весенних, летних и осенних обрядах, однако

полновесными записями связанных с ними текстов мы пока не располагаем,

хотя совершенно не исключено, что такие записи могут быть еще

осуществлены.

Календарная обрядовая поэзия присутствует у всех, кто ведет оседлый и

земледельческий образ жизни. В частности, это характерно и для ингушей.

Хозяйственные нужды обусловливали наличие календаря, который помогал

бы узнавать, когда надо приступать к тем или иным видам хозяйственных

работ. Наши древние предки умели определять время зимнего и летнего

солнцестояния, весеннего и осеннего равноденствия. Некогда счет дней велся

по пятидневкам (по числу пальцев рук), от которых на сегодня остались в

народе названия второго - вторник («шинара»), третьего — среда («кхаьра»)

и четвертого — четверг («ера») дней пятидневной недели. Затем ее сменила

неделя семидневная. Есть сведения, что некогда существовали и большие 15-

дневные недели. Довольно четко устанавливали день зимнего солнцестояния,

определявшегося в три дня. В первый день говорили: «Солнце идет домой»

(«Малх ц1а боаг1а»). В день третий, выхода Солнца, говорили двояко:

«Солнце идет из дома» или «Солнце идет из материнского чрева» («Малх

ц1ара боаг1а» или «Малх наьна керара боаг1а»). По сути, это было рождество,

сегодня определяемое по григорианскому календарю, и падало оно на 25-26

декабря. В это время ингуши справляли новогодний праздник, который

назывался «Ноджганц1ий», или «Ноджо1». В многочисленных древних

храмах, разбросанных по всей горной Ингушетии, в предновогоднюю ночь

жглись огни ( наследие огнепоклонничества) и произносились молитвы, по

окресностям рассылались дети с извещением о том, что утром начинается

Новый год и празднество в его честь.

Большой интерес новогодний праздник представлял для детей и подростков.

Они обычно рядились в козлов и группою ходили по дворам. Впереди этой группы

обычно шли две девушки, перекинув с плеча па плечо палку, на которой была

белая (символ чистоты ) материя. Подойдя к очередному двору, группа, мерно

постукивая посохами, пела песню благодати «Фар». Вот один из ее вариантов:

«Пусть будет благословенным наш Новый год!

Пусть ваша жизнь будет счастливой.

Пусть орехи у вас растут крупные,

Пусть скот ваш будет тучным.

Пусть куры несут яйца крупные.

Пусть будет халва ваша сладкой,

Пусть будет у вас много скота.

Пусть ваши пашни будут плодоносными Живее, ба-а-ба,

Неси халву, давай оре- е-хи!»

По нашим наблюдениям, заздравные тосты непосредственно восходят к

древним молениям, которые сопровождались ритуальным употреблением

слегка пьянящих напитков (пиво, брага...). Не случайно тост по-ингушски

называется «кад текъа-бар», что дословно звучит как «молить чашу», а по

смыслу - «произнесение молитвы (тоста) с чашей». Эти тексты совершенно не

были зафиксированы, так как известна строгая нетерпимость ислама к

употреблению горячительных напитков. Тем не менее еще сохранились

отдельные тексты тостов, уже не связанных с древними представлениями, а

отражающие обычные правила современного (с духом старины) застолья.

Обряды, связанные с гостеприимством, включали в себя песенные

приветствия гостю, величальные песни в его адрес. В честь гостя или по

каким-либо другим торжественным случаям проводились вечеринки,

которые представали целым спектаклем. На них исполнялись танцевальные

мелодии и «мелодии для слуха», танцы; проводилось шуточное сватовство,

звучали песенные диалоги юноши и девушки, практиковалось отгадывание

различных загадок и т. д. Много обрядов было связано со свадьбой. Особенно

примечательными на ней были песенные диалоги между двумя группами

девушек со стороны жениха и невесты.

К сожалению, лишь единичными записями представлены

колыбельные песни и заговоры. В быту считалось неприличным родителям

проявлять прилюдно свои чувства к ребенку, поэтому матери исполняли

колыбельные песни лишь будучи уверенными, что их никто не слышит.

Заговоры же были сакральными. Считалось, что если кто-то их услышит, то

заговор потеряет свою силу.

С древнейшими представлениями о переходе человека после смерти из

солнечного мира в подземный мрачный мир связаны весьма

примечательные и поэтичные своим выражением горя и отчаяния плачи.

Хотя они также запрещаются ревнителями ортодоксального ислама, все же

сохранились лучше и дольше. Однако при том, что плачи продолжают еще

существовать, записать их весьма трудно по двум причинам: представляется

кощунственным их запись непосредственно на похоронах; в другое время

женщины отказываются от исполнения плачей из магических соображений -

боязни накликать беду. Плачи сохранились исключительно среди женщин,

которые на похоронах собираются отдельно от мужчин.

Обряды, связанные с огнем считались очень свято. Огонь из очага не

должен был погаснуть. Они бережно и с уважением относились к огню.

Обряды, связанные с охотой. Охотники исполняли своего рода танец:

один рычал как зверь и топал ногами, а другие бросали стрелы. Охотники

после охоты готовили ритуальный ужин и определенную часть бросали по

сторонам ( Елте), а после молились и просили у бога охоты, чтобы им всегда

попадалась хорошая добыча, и чтобы стрелы всегда поражали цель.

Обрядовый фольклор, связанный с вызыванием дождя(мустадург).Во

время засухи дети ходили по дворам, одному на голову надевали мешок и

произносили следующие слова:

ЭЙ, МУСТАГУДАРГ

Эй, Мустагударг, Мустагударг!

Дяла, пошли нам дождя!

Села, пусть будет высок урожай пшеницы и проса!

Дяла, пусть множится гордая кукуруза!

Сечка благодатна у молодцев…

Аминь!

В этой песенке-заклинании к этому объекту обращаются, как к живому

существу. На самом деле это слово состоит из двух нарицательных слов:

«гударг»-чурка, обрубок дерева; «мустъенна»-облезлая, то есть – «чурка

облезлая». Словом «мустагударг» в этой песне обозначается засуха, из-за

которой с деревьев начинает опадать листва, засыхать кора. На это намекает

и то, что при проведении этого ритуального действия на участника обряда

сверху нахлобучивалась связка ветвей, которую при пении поливали водой.

Лекция № 4

Легенды

План:

1. Понятие о легендах

2. Герои ингушских легенд








26. Дахкильгов И.А. Г1алг1ай говзаме литература. Нальчик, 2009.




1.Понятие о легендах

Религиозное развитие человечества шло от политеизма (языческого

многобожия) к монотеизму (единобожию). Мифы стали уходить в прошлое, а

их место занимали легенды. Таким образом, они являются фольклорным

жанром, напрямую связанным с монотеистической религией. У христиан эти

легенды называются христианскими, а у мусульман, соответственно,- мусуль-

манскими.

Крупный теоретик фольклора В. Я. Пропп отмечал, что народная проза

«делится на такие произведения, в действительность содержания которых не

верят, и такие, в действительность содержания которых верят» (Пропп В. Я.

Фольклор и действительность. Избранные статьи. М., 1976. С. 43). К первым

В. Пропп относит сказки, а ко вторым — легенды и предания.

Действительно, в этих двух жанрах имеется установка на правдивость

излагаемого. Причем, легенда, в отличие от предания, может повествовать и о

событиях, которые «непременно» произойдут в будущем. За внешней

религиозностью в легендах заложен большой нравственный потенциал.

В обиходе термин «легенда» не всегда понимается верно; часто

фольклорное произведение, имеющее драматическую, романтическую

окрашенность, объявляется легендой. Даже некоторые фольклористы не

совсем точны в этом вопросе, например, предания социально-утопического

характера или предания, включающие в себя некоторые фантастические

элементы, они склонны называть легендарными, что не соответствует

правильному пониманию термина «легенда».

В другой своей монографии «Поэтика фольклора» (М., 1998) В. Пропп

жанру легенды дает следующее определение: «Народная легенда есть

прозаический художественный рассказ, обращающийся в народе,

содержание которого прямо или косвенно связано с господствующей

религией. Для легенды характерна связь... с религией единобожеской».

Когда среди ингушей было распространено язычество имели место

языческие легенды. Героями языческих легенд являются различные

языческие боги и матери. Например, в легенде «Уна-нана» рассказывается о

том, как она распространила заразу из-за плохого приема, который ей

оказали жители села.

Поскольку ингушские легенды связаны с исламом, определенный

интерес представляет вопрос исламизации местного края. К началу XIX

века в Ингушетии имел место ярко выраженный религиозный синкретизм:

с древнейшими местными языческими верованиями, испытавшими

некоторое влияние зороастризма, сосуществовали некоторые

христианские обряды; одновременно начиналось проникновение ислама.

Шел он к ингушам из вторых-третьих рук: в период арабских завоеваний

он начал укореняться в Дагестане, следом исламизировалась Чечня, и

уже оттуда чеченские и дагестанские проповедники развернули свою

деятельность в Ингушетии.

Пророки Сулейман (Соломон), Муса (Моисей), Иса (Иисус),

Ибрахим (Авраам), ангелы Джабраил (Гавриил), Микаил (Михаил) и др.

по своим функциям во многом тождественны у мусульман и христиан.

Поэтому имеющиеся о них легенды могли быть созданы не только с

приходом ислама, а и существовать ранее. Остатки христианских

храмов в горной Ингушетии свидетельствуют о проникновении

христианства в местную среду в период Средневековья.

Среди ревностных проповедников ислама называют имена

действительных исторических личностей: Абу-Муслим, шейх Мансур,

имам Шамиль, святой Кунта-хаджи.

Религиозно-проповедническая деятельность Мансура, как и

военная, проходила преимущественно среди чеченцев, но также и среди

ингушей, осетин и кабардинцев. Описанная в некоторых исторических

трудах огромная религиозная и военная деятельность Мансура очень

незначительно отразилась в местном фольклоре. То же самое можно

сказать и о религиозной деятельности Шамиля. Есть немало текстов о

его подвигах, житейских делах, мудрости и пр., но ревностная

религиозная деятельность имама в местном фольклоре не отразилась.

По свидетельству краеведа Албаста Тутаева, последнее массовое

языческое моление в Ингушетии, в котором он сам учавствовал,

произошло в 1881 году и произвело такое большое впечатление на

население, что верховный муфтий вынужден был дать специальное

указание о запрещении празднования впредь языческих праздников; хотя

и есть основания утверждать, что массовая исламизация ингушей

произошла к 20-м годам XIX века, древние обряды и празднества

продолжали по инерции существовать в житейской практике народа.

С укоренением ислама происходило и становление жанра

мусульманской легенды среди ингушей. Надо сказать, что за в общем-то

исторически небольшой промежуток времени этот жанр серьезно развился

и стал одним из самостоятельных разделов ингушского фольклора.

Легенды в данном издании приводятся в сдедующей тематической

последовательности: Вселенная, ангелы, судьба - смерть, рай - ад;

происхождение чего-то (этиология), животные; смысл жизни, добро - зло;

враги, пророки, религиозные подвижники...

2.Герои ингушских легенд

С укоренением ислама в ингушской среде зародился новый фоль-

клорный жанр легенд, основа которых сложилась из переплетения местных

доисламских фольклорных традиций с постулатами традиций нового

вероучения. Так, чудесным образом в сознании горца второй половины XIX

века переплетались старые и нарождающиеся религиозные традиции.

Большое место в ингушских легендах занимают библейские мотивы, ведь

Библия лежит в основе трех мировых религий (иудаизма, христианства и

ислама). Даже Коран утверждает: «Чтите людей книги» (т.е. Библии). Все

библейские пророки и ангелы чтятся в исламе, и они же стали героями

ингушских легенд. Их имена: Ибрахим (Авраам), Мусса (Моисей), Юсуп

(Иосиф), Дауд (Давид), Сулейм (Соломон), Йоакъаб (Яков), Аюб (Иова),

Нух (Ной), Джабраил (Гавриил), Микаил (Михаил), Исраил (Азраил).

Христианские: Иса (Иисус), Яхья (Иоанн-креститель), Марем (Мария)... В

местном фольклоре сохранились и характеристики УТИХ персонажей:

Ибрахим (ввел единобожие, друг Всевышнего, праотец народе'», го-тов

жертвовать своим сыном), Мусса (насылает на Египет разные кары и

спасает людей), Дауд (постигает науки), Соломон (мудр, знает язык всех

живых существ), Джабраил (ангел, осуществляющий связь Всевышнего с

пророками) и т.д. Эти и другие библейские сюжеты в местной среде

значительно адаптированы к местным фольклорным традициям. То же

самое относится и к легендам, имеющим уже чисто исламские истоки:

повествованию о праведной жизни последнего из пророков Мухаммеда, его

жены Хадишат, их дочери Петимат (Фатима), двоюродного брата

Мухаммеда и одновременно его зятя Али и других.

Сегодня в Российской Федерации, нашей общей Родине, очень

большое внимание уделяется вопросам развития толерантности и

конфессионального мира. А народ такие проблемы решает просто и по-

своему. Он создает всем понятную и убедительную легенду, к примеру,

такую, как «И к иноверцу надо быть милостивым»:

«Пророк Ибрахим шел дальнею дорогою. Он устал и сел под деревом

отдохнуть, достал свои припасы и начал обедать. В это время по дороге шел

изголодавшийся язычник. Увидел он обедающего Ибрахима и попросил у

него еды, сославшись на то, что третий день, как он ничего не ел, и вот-вот

может свалиться и умереть на дороге.

- Я праведный человек и не могу ублажать неверных. Перейди в

мою веру, и я спасу тебя от голодной смерти, - ответил Ибрахим.

- Да лучше я погибну мученической смертью, чем приму веру че-

ловека, не имеющего сострадания к людям! - воскликнул язычник и

поплелся своей дорогой.

С неба на землю упал свет и появился ангел Джабраил. Он сказал с

укоризною:

- Меня послал к тебе Всевышний. Он недоволен тобой и говорит:

«Ибрахим, я сорок лет давал пропитание этому человеку, хотя он не

поклонялся мне, ты же отказался один раз накормить его и тем самым

спасти от голодной смерти».

Ангел исчез. Ибрахим бросился вдогонку и вернул нищего, усадил и

накормил его. Насытился нищий и спросил:

- Почему ты сначала отказал мне, а потом передумал?

Ибрахим поведал ему о своем разговоре с ангелом Джабраилом.

Язычник был поражен и решил:

- Раз твой бог столь милосерден к людям, даже если они не покло-

няются ему, я принимаю твою веру!

Тут же Ибрахим принял его в лоно ислама».

«Не обдели, Всевышний, пищей и мусульманина, и христианина, и

всех живущих на земле существ» («Дала ма эшайойла хьо бусулбана а,

керастана а, яа мел кхеллачунна а»), «Да не ниспошлет Всевышний такое

горе ни мусульманину, ни христианину, никому на свете» («Дала т1а ма далда

хьо бусулбана а керастана а, цхьккха сага а»).

В народе бытует немало легенд, повествующих о таких исламских

сподвижниках, как легендарный Абу-Муслим и почитаемые религиозные

деятели второй половины XIX века Кунта-Хаджи, Батал-Хаджи Белхороев,

Дени Арсанов.

Народ окружает их святостью, преклоняется перед их проповедни-

ческой деятельностью. Имеются легенды, навеянные местными или

библейскими и мусульманскими мотивами о происхождении земли, человека

(Адама и Хавы - Евы), о рае и аде, о конце света. Вопросы жизни и смерти

всегда волновали человека, в связи с этим хочется привести небольшую

легенду «Ответ могилы»:

«Когда умерла дочь пророка Петимат, да приветствует ее бог, ее понесли па

кладбище хоронить. Ангел Джабраил обратился к могиле и сказал:

- Ты принимаешь в себя дочь пророка, жену богатыря Али, мать

праведных Хасана и Хусейна, поэтому будь к ней милостивой.

Могила ответила:

- Здесь не место говорить о пророке, не место говорить об Али и

не место говорить о праведных Хасане и Хусейне. Здесь каждый от-

вечает только за себя, и никто за него не ответчик».

В легенде перед нами в прозрачном виде предстает философское

размышление о бренности жизни и ее безысходности: перед смертью все

равны.

В доисламский период в низшей мифологии имелись у ингушей такие

персонажи, как зловредные духи («ц1е-ц1ала»), более или менее (смотря как

человек себя ведет) добрые духи «тарамы» - невидимые двойники человека.

С принятием ислама тарамы исчезли из местного фольклора, а «ц1е-ц1ала»

просто поменяли свое имя на хорошо известного шайтана. Предком

шайтанов, по местным легендам, является Иблис - ангел, некогда весьма

приближенный к Всевышнему, но,, изгнанный из небесных чертогов им за

то, что этот ангел, не в пример другим, отказался поклониться самому

лучшему божьему творению — человеку Адаму. С тех пор Иблис и его

шайтаны ненавидят людей и всячески стремятся им навредить. По местной

демонологии, шайтан обычно проигрывает человеку, но иногда шайтаны

выступают довольно вредными существами, способными на любые

проделки. (5, 426-450)

Довольно часто проделки ингушских шайтанов во многом идентичны

проделкам чертей у других народов. Тут налицо их фольклорное

взаимовлияние.

Лекция №5

Ингушские сказки

План:

1. Понятие жанра сказки

2. Волшебные сказки

3. Сказки о животных

4. Социально – бытовые сказки









33. Антология ингушского фольклора. Том 2. Л.Х. Танкиева.

Нальчик,2003.








1. Понятие жанра сказки

Сказки - замечательный образец устного поэтического творчества ин-

гушей, страницы их истории, которые отражают быт, нравы, обычаи и

традиции горцев. Это оправа жемчужин народной мудрости, остроумия и

душевной щедрости.

Сказки отразили тяжелую жизнь народа: непосильный труд, его борьбу

против чужеземцев, неприятие всего отрицательного, что несло в себе со-

циальное расслоение

Сказки ингушей лаконичны, в них много фантазии, юмора, а порой -и

едкого сарказма, но главное, жизнеутверждающее в них - победа добра над

злом и торжество истины.

Сказки учеными-фольклористами признаются как вечный и самый

интернациональный жанр. Народ вкладывает в них свою вековую мудрость,

доброту, ум, смекалку, талант, милосердие и оптимизм. Читая сказки разных

народов (от Индии через Кавказ в Россию и Европу), мы обнаруживаем

много общих для всех сюжетов и образов. К примеру, ингушский сказочный

герой Овдилг (Дурачок) по характеру и поступкам - чисто местный персонаж,

и в то же время он, подобно русскому Иванушке-дурачку, первоначально

предстает всеми осмеиваемым никчемным и ленивым героем, но с помощью

чудесных коней, оружия, предметов и волшебных помощников он

преображается, становится прекрасным юношей и царским (или княжеским)

зятем. Корни ингушских волшебных сказок уводят нас в далекую глубь веков.

Следы тотемизма и анимизма видны в образах таких героев, как, например,

Мальчик в свиной шкуре, который умеет становиться то человеком, то

принимать облик животного. Небесную космическую мифологию можно

видеть и в таких добрых помощниках сказочного героя, как Малх-к1ант -

Солнечный молодец, Бета-к1ант - Лунный молодец, Седкъий-к1ант -

Звездный молодец. То же самое относится и к чудесным коням белой,

красной и черной масти, олицетворяющим собою «белый» день, «красные»

утреннюю и вечернюю зори и «черную» ночь. Мраком мифологии овеяны и

подземные миры, куда попадает герой, откуда он возносится на могучем орле.

Развиты в волшебных сказках и мотивы оборотня. Так, герой может

превращаться в животное, в растение и даже в неодушевленный предмет.

Много в волшебных сказках чудесных предметов, начиная от летающих бурок

и кончая шапкой-невидимкой. Через Ингушетию пролегали два важных

прохода между Северным Кавказом и Закавказьем по ущельям рек Терека и

Ассы. Причем когда один из проходов бывал кем-нибудь заблокирован, то

разные торговцы, послы, путешественники могли воспользоваться другим

проходом. Эти охраняемые местными жителями караванные пути давали

большие возможности для горцев налаживать разного рода связи, в их числе и

фольклорные, с другими, даже отдельно живущими народами. Известно, что

на караванной тропе, проходившей через Ассинское ущелье, вблизи аула

Эгикал проезжавшие торговцы устраивали привал и, заодно, базар, который

назывался «базар шайтана» («шайт1а базар»). Общаясь таким и разного рода

другими путями (взаимные миграции, аталычество, побратимство...), местные

жители передавали свои и перенимали чужие фольклорные произведения,

какие-то верования. Поэтому нет ничего удивительного в том, что в

ингушском сказочном эпосе много сюжетов, героев, верований и прочего,

роднящего его с фольклорными достижениями других народов.

Определенный слой в ингушских, как и в сказках других народов,

занимают так называемые бытовые сказки. В них нет тех чудес и того

волшебства, которые имеются в героико-волшебных сказках. Здесь героями

являются самые обыкновенные люди и происходят между ними также самые

обыкновенные житейские события. Обычным героем этих сказок является

представитель социальных низов, умом и хитростью отстаивающий себя.

Этот герой у ингушей называется Цагеном. Его двойником является герой

восточных сказок Мулла Насреддин. У чеченцев известно его имя Молл

Несарт, но оно почему-то неизвестно ингушам. Почему это так и почему этот

хитрец и балагур у ингушей назван именно Цагеном, никто из ученых пока не

дал вразумительного ответа. Поскольку этот весельчак, а иногда и проказник

довольно хорошо известен, нет смысла останавливаться на многочисленных

сюжетах этих бытовых сказок. О популярности в народе образа Цагена

говорит хотя бы и такая поговорка: «Если кто-то произносит имя Цагена хотя

бы раз, то другие повторяют это имя десять раз» («Цагена ц1и цкъа яьккхача,

иттаза йоаккхаш хул»). Смысл этой поговорки довольно прозрачен: если среди

людей кто-то рассказал про одну проделку Цагена, тут же о нем другие

расскажут еще с десяток сюжетов. Нелишне будет привести хотя бы один из

них:

«Цаген занял у богача деньги. Прошли все сроки возврата долга, а

Цаген всячески избегал встреч с богачом, поскольку расплатиться ему было

нечем. Все же богач сумел подкараулить Цагена и начал его стыдить,

приговаривая:

- Когда же ты вернешь мне долг?

Цаген стал его увещевать:

- Не волнуйся, дорогой, обязательно верну тебе твой долг. Вот толь-

ко осенью горцы погонят свои овечьи стада на равнину, тогда овцы, задевая

боками мой плетень, оставят на нем пучки шерсти, мы шерсть соберем,

очистим от колючек, промоем, расчешем на гребне, сделаем из них теплые

носки, продадим их на базаре, выручим деньги и вернем твой долг.

Богач, поняв, что ему не видать своего долга, рассмеялся. И тут Цаген

ему сказал:

И я бы на твоем месте рассмеялся, видя на ладони сверкающие монеты

твоего долга».

Развит у ингушей и так называемый цикл животного эпоса, проще

говоря, сказок о животных. Хотя главными действующими героями здесь

предстают животные, но на самом деле они нечто иное, как аллегорические

типы людей: жадных (волк), хитрых (лиса), трусливых (заяц), трудолюбивых

(муравей), ленивых (лягушка), глупых (осел), царствующих (лев, орел) и т.д.

В поэтической обработке все эти сказки о животных предстают

литературным басенным жанром, который восходит своими корнями к

Эзопу. Приведем одну из местных сказок:

«Встретились пророк Сулейман и муравей. Пророк взял его на руки и,

разглядев, спросил:

- Чудное ты создание. Почему у тебя такая большая голова?

- Голова большая, потому что в ней много мозгов.

- А вот низ у тебя слишком толстый.

- Благородный человек не уводит свои разговоры ниже пояса.

- Талия у тебя очень тонкая.

- Это признак моего благородства и воздержанности.

- Воздерживаясь, сколько пищи ты съедаешь за год?

- Мне достаточно одного кукурузного зернышка.

- А я это проверю, - сказавши, пророк посадил муравья в коробку

и закинул в нее кукурузное зернышко.

Прошел год. Пророк и забыл о муравье. Прошло еще полгода, и тут,

вспомнив о нем, пророк сказал, чтоб из коробочки выкинули мертвого

муравья. Каково же было удивление всех присутствующих, когда в

коробочке они увидели живого и здорового муравья, да к тому же и

находящуюся при нем половинку кукурузного зернышка.

Удивленный пророк спросил:

- Ты же говорил, что одного зернышка тебе хватает всего на один

год, а прошло уже полтора года, а съедена всего половина зернышка.

Как это понимать?

Муравей с достоинством ответил:

- Я предполагал, что такой, как ты, недалекий человек, сажающий

муравьев в ящик, вполне может забыть о моем существовании, и по

тому экономно ел это зернышко».

Мораль сей народной «басни» очевидна. Обычно ее могут привести в

двух случаях: когда хотят сказать, что человек должен быть экономным или

же не должен задавать глупые вопросы.

2. Волшебные сказки

Второй том антологии знакомит с лучшими образцами ингушских вол-

шебных сказок. Перед читателем открывается чудесный мир мечты, чая-

ний предков. Сказки дают почувствовать сопричастность с их жизнью.

В них читатель узнает о доблести и коварстве, любви и измене, об ис-

тинной дружбе, преданности и верности, о мужестве и героизме.

Читатель испытает чувство гордости за своих предков, которые воспе-

вали эти качества, присущие ингушскому народу.

Включенные во второй том волшебные сказки ингушей представлены

в двуязычном варианте. Как и в первом томе, тексты сопровождаются фольк-

лорным паспортом и комментариями. В мифическом эпосе ингушей

волшебным сказкам отводится одно из видных мест. В настоящее время в

архивах страны, в личных архивах отдельных фольклористов, в периодике,

насчитывается около 130 самостоятельных сюжетов героико-волшебных

сказок.

Тексты представлены на ингушском и русском языках, сопровожда-

ются подробным комментарием. Подобное издание ингушских сказок осу-

ществлено впервые.

Многие, ранее сделанные переводы страдали тем, что не всегда

адекватно передавали сказку текстуально, имелись некоторые вольности в

переводах, из-за которых стиль народного произведения подвергался

изменениям. Все это было связано с тем, что авторы большей части этих

переводов из-за незнания языка оригинала вынуждены были пользоваться

подстрочными переводами с ингушского языка на русский, что и влекло за

собой расхождения отдельных текстов оригинала с их переводами.

Составителем данного тома антологии учтены эти недостатки и даны

максимально точные переводы ингушских оригиналов на русский язык с

сохранением стиля и специфики ингушской речи.

Помимо опубликованных ингушских волшебных сказок, в том включе-

ны и некоторые, ранее не публиковавшиеся тексты (например, «Дошо, дото

бераш», - «Золотые, серебряные дети», «Заг1 — Маг1али» и др.).

Большой вклад в дело собирания и изучения фольклора ингушей во

второй половине XIX и начале XX вв. внесли ученые-исследователи: Чах

Ахриев, Башир Далгат. В те годы ингушские волшебные сказки публикова-

лись в таких изданиях, как «Сборник сведений о кавказских горцах», «Сбор-

ник материалов для описания местностей и племен Кавказа», в «Терском

сборнике», в «Этнографическом обозрении», на страницах газет «Кавказ»,

«Терские ведомости» и др.

После революции 1917 года работа по исследованию и сбору фолькло-

ра в Ингушетии была поставлена на более или менее научную основу, что

выразилась прежде всего в целенаправленной работе по записи текстов ус-

тного народного творчества ингушей. В 1924 году было организовано Ин-

гушское литературное общество, в которое входили начинающие ингуш-

ские писатели, ученые и фольклористы: Заурбек Мальсагов, Тембот Беков,

Лорс Ахриев, Абдул-Вагап Аушев, Хаджибийкар Муталиев, Хамзат Осми-

ев и др. К фольклорной работе подключился и созданный в 1926 году Ин-

гушский научно-исследовательский институт краеведения.

В 1940 году на ингушском языке был издан замечательный сборник

«Ингушский фольклор» («ГТалг1ай фольклор»), составленный и подготов-

ленный к печати X. Муталиевым и X. Осмиевым. Большая часть записанных

ими ингушских волшебных сказок вошла в данную антологию.

По возвращении ингушей на свою родину после депортации 1944-1957

гг. исследование фольклора приобрело новый размах. Активизировалась

работа по записи фольклора и его изучению: в 60-70-е годы XX века вышло

более десятка различных фольклорных сборников, в которых значительное

место занимают волшебные сказки (все эти сборники указаны в

примечаниях к текстам антологии).

В последующие 80-90-е годы отмечается особый интерес к вопросам

устного народного творчества. В эти годы собиранием и изучением

ингушского фольклора успешно занимаются И. Дахкильгов, А. Мальсагов,

Л. Цечоева. На ингушском языке были изданы в 1967 году А. У. Мальса-

говым и в 1991 году А. X. Танкиевым фольклорные сборники «Ингушский

фольклор» («Г1алг1ай фольклор»).

В силу большей сохранности в народной памяти древних мифов и нарт-

ских сказаний они оказались наиболее близкими ингушской волшебной

сказке.

Обряд и магия, заключенные в древнейших произведениях, со

временем, лишившись своей основы, теряли свою функциональную

значимость. В силу этого с общими прогрессивными обретениями человека

они стали выражать новое качество, вживаясь в ткань полной чудес

волшебной сказки. Здесь, к примеру, достаточно будет сослаться хотя бы на

враждебное человеку существо «ешап. В волшебных сказках «ешап»

приобрел свойства, близкие бабе-яге и разным другим антиподам героя

волшебной сказки.

Общеизвестно, что у всех народов во времена зарождения и жанрового

оформления волшебной сказки, она еще воспринимается в умах и сказите-

лей, и слушателей как безусловная правда. Ингуши же в настоящее время

свои волшебные сказки осознают как произведения, всецело построенные

на лукавом вымысле. Это свидетельствует о том, что ингушская сказка

имеет почтенную историю и значительно абстрагировалась от мифологи-

чески осмысливаемой действительности и всецело стало произведением

чистого вымысла. В ингушском народе присутствует ясное и четкое пред-

ставление о волшебной сказке как о произведении, беспредельно фантасти-

ческом и в то же время поучительном. На древнейшую оформленность

жанра ингушской сказки указывает еще и то, что, в отличие от многих на -

родов, у которых сказка подчас не имеет четкого и только ей присущего

наименования (термина), у ингушей есть определенный, и только

волшебной сказке присущий термин «фялг» («фаьлг» - по-ингушски). Этим

словом у ингушей никакой другой устно-поэтический жанр не называется, и

оно не имеет никакого другого значения, но всегда и определенно

обозначает только сказку.

Главный герой и является выразителем всех идеальных народных

качеств: смелости и мужества, нравственных норм поведения, щедрости,

гуманизма и др. Рядом с главным героем ингушской волшебной сказки

выступают драконы, мифические старухи, воинственные девы, звери-

помощники героя, оборотни, в них действуют различные духи, или хозяева

— покровители. В сказках центральный герой предстает в значительной

степени от них зависящим или им противостоящим. Поскольку силы

природы представлялись первобытному человеку в облике различных духов,

олицетворяющих все то, что еще не познано человеком, в центре таких

ингушских сказок было обычным общение с ними в самых различных

ситуациях. Как известно, успех сказочного героя зависел от правильного

применения магических приемов, соблюдения табу, наличия родственных

или любовных связей с людьми или духами. На более позднем этапе, когда

географические, исторические и другие познания человека расширяются,

появляются сказки, в которых герой уже начинает выходить из прежних

узких рамок и осваивать новый более просторный мир. Герой становится

более активным в достижении своих целей, он все более проявляет

самостоятельность, настойчивость, волю и изобретательность в борьбе со

злыми силами. Тем самым древняя сказка выходит за рамки своих канонов

на новый уровень.

В тяжелые периоды жизни народа волшебная сказка являлась мечта-

тельной отдушиной, т. к. в сказке герой щедро обретал и личную свободу, и

социальную значимость, и материальное благополучие. Эти сказки про-

буждают в сердце человека все самые лучшие чувства добра и справедли-

вости. Они полны оптимизма, света и свободы. Сказки образны и занима-

тельны. Они по-детски жизнерадостны и по-старчески мудры.

НАКАЗАНИЕ ТОМУ, КТО НЕ РАССКАЖЕТ СКАЗКУ

Жили-были брат и сестра. Брат женился. У него родился мальчик.

Брат созвал прядильщиц и наказал сестре чесать с ними шерсть.

Прядильщицы и сестра попросили брата рассказать сказку.

- Нездоров я, да и не умею рассказывать сказки, — сказал он,

ушел в другую комнату и лег.

- Вы подождите, а я посмотрю, где мой брат, - сказала пря

дильщицам обеспокоенная сестра. Заглянув в комнату, где

лежал брат, она увидела, что у его изголовья, в ногах и у пояса

стоят три духа. В испуге она остановилась. Стоявший в ногах

дух сказал:

— Почему вы стоите и не вынесете осуждения человеку, ко

торый не рассказал сказку? Дух, стоящий у изголовья, сказал:

«Мое решение такое. Завтра я отправлю его за шубой к тетке.

Когда он тронется в путь, я превращусь в красивую гончую, уку

шу его и убью».

Дух, стоящий у пояса, сказал:

- Если ты не сможешь его убить и пропустишь, то я изму

чаю его жаждой и превращусь на его пути в родник, в который

брошу яд. Он напьется воды и умрет.

Дух, стоящий в ногах, сказал:

- Если он минует и тебя, то я превращусь в змею и пролезу

в левый рукав шубы. Когда он станет ее надевать, я ужалю его

и он умрет.

Стоявшая в дверях сестра еще расслышала:

— Пусть тот, кто перескажет то, что здесь слышал и видел,

превратится в камень. И духи исчезли. Сестра с плачем вошла

в комнату к прядильщицам.

- Я нездорова, сегодня больше не будем чесать шерсть, ска

зала она и отпустила прядильщиц, а сама легла спать. На рас

свете брат собрался в дорогу.

— Оседлай скорее моего коня,— сказал он сестре,— я поеду к

тетке за своей шубой.

Сестра быстро оседлала коня. Брат тронулся в путь, а сестра взяла

ножницы и пешком отправилась следом за ним.

Только они вышли из села, им встретилась красивая гончая. Брат

соскочил с коня и поймал ее. Сестра мгновенно перерезала ей ножницами

горло. Боясь, что сестра обидится, брат не сказал ей ни слова.

Отправились они дальше. На пути им попался родник. Брат спешился,

хотел напиться, а сестра плюнула в родник. И тут брат ничем не высказал

своего недовольства. Прибыли они к тетке.

- Аи, умри у вас с матерью рожденная!' Почему ты приехал

верхом, а сестра твоя пешком?

- Нам так больше нравилось,- ответили брат и сестра. Вошли

они в комнату, а тетка говорит? - Примерь свою шубу, впору ли она

тебе? Брат сунул руку в правый рукав и только хотел продеть руку в левый,

как сестра тут же отрезала ножницами левый рукав. И тогда брат ничего не

сказал сестре. Немного погостили они и отправились домой. По дороге брат

вынул кинжал

и сказал:

— Если не скажешь о причине своих поступков, то я сам

себя заколю.

— Если я расскажу, то ты в этом горько раскаешься, мой

брат, - ответила сестра.

— Ты должна рассказать. Если не расскажешь, я покончу с

собой. И сестра рассказала обо всем слышанном. Только она

закончила свой рассказ, как превратилась в холодный камень.

— Пока я жив, не буду смотреть на этот свет,- сказал брат и

лег у камня. Во сне кто-то сказал ему: «Убей своего единствен

ного сына и его кровью полей камень, тогда сестра оживет».

Брат вскочил на коня и поскакал домой. Жена спрашивает

мужа:

Почему нет с тобой девочки?2 Муж рассказал обо всем

случившемся и о сне, который ему приснился.

— Не теряй времени, разве ты не мужчина?! — сказала жена,

взяла мальчика, и они тронулись в путь.

Дошли они до того места, где лежал камень. Жена держала руки и

ноги мальчика над камнем золовки, а мужа заставила

резать ребенка.

— Ох, как долго я спала! — сказала сестра и проснулась. Уби

тый же мальчик бесследно исчез.

Тогда сестра, брат и жена направились домой. Когда они дошли до

ворот, то им показалось, что в комнате горит яркий свет. Заглянув в окно,

они увидели мальчика, играющего шариками.

Вот какое наказание ждет человека, который не расскажет

сказку.

3. Сказки о животных

Сказки о животных – своеобразная разновидность сказочного жанра. В

сказках о животных, в отличие от сказок волшебных ( где роль фантастики

очень велика), нет чудес, нет волшебства, хотя есть действия персонажей, не

соответствующие действиям их прототипов в жизни. В сказках о животных

нет мифологических мотивов и образов, а есть реалистические ( в некоторой

степени) фигуры животных. Основной смысловой аспект сказок о животных

– моральный. Это объясняется тем, что сказки о животных гораздо старше

классового общества, в котором они действительно стали приобретать ясную

социальную трактовку. В моральном плане можно выделить две основных

идеи сказок о животных: прославление товарищества, благодаря которому

слабые побеждают злых и сильных, и прославление самой победы, которая

приносит слушателям моральное удовлетворение. Мирные животные, даже

если они глупы, достигают победы: баран одурачивает волка, овца и лиса

побеждают волка. Волк нередко глуп, но это не основная его черта: он

жесток, свиреп, зол, жаден – вот основные его качества. Лиса- хитрая, готова

на все ради собственной выгоды. Лев считается царем животных. Медведь

сильный, жестокий и отчасти считают глупым. Заяц – трусливый, быстрый.

Друзьями человека выступают домашние животные – это собака, лошадь,

баран. В сказках о животных диалогизм развит значительно более, нежели в

сказках другого типа: он движет действие, раскрывает ситуации, показывает

состояние персонажей.

ПОСТ ЛИСЫ

Не найдя в лесу ничего съестного, потеряв всякую надежду, лиса

пошла в аул. На задворке одного дома лиса увидела подвешенный свежий

курдюк молодого барашка, но курдюк висел внутри капкана. Совсем лисе

стало плохо. Не зная, что делать, как быть, лиса сидела и облизывалась.

Через некоторое время на лису наткнулся голодный волк. Очень удивился

волк жадно смотревшей на курдюк лисе.

- Эй, лисонька, разве не курдюк висит там на стене?

- Конечно же, волче, это курдюк, — ответила лиса волку.

- А как же ты спокойно сидишь и не ешь такой свежий

курдюк? - снова спросил волк.

- Да, волче, да, но ведь у меня сегодня пост! Если бы не

пост, неужели ты думаешь, что так спокойно и сидела бы? До

тех пор, пока на небе покажется хоть одна звезда, я не могу

кушать, — сказала лиса, приглушенным голосом, зная наперед,

что дальше будет.

- У меня нет поста и я очень голоден. Не разрешишь ли ты

мне съесть этот курдюк? — спросил волк.

- Во имя Аллаха разрешаю. Ну-ка, волче, поторопись-ка

съесть курдюк, - сказала лиса.

Обрадовался волк и прыгнул на курдюк. Как только волк коснулся

курдюка, он тут же оказался в капкане. Лиса обрадовалась такому обороту,

схватила курдюк, медленно отошла в сторону и стала его кушать. Волк с

расстроенным сердцем сказал:

- А, лиса, разве не ты говорила, что у тебя пост? А сейчас

ты во всю уминаешь курдюк.

- Моя звезда взошла и пост держать я уже кончила, - сказа

ла удовлетворенная лиса.

А волк, очень мечтавший съесть курдюк, спросил:

- Ах, лисонька, не знаешь ли ты, когда взойдет моя звезда?

Лиса, пожирающая курдюк, между делом ответила:

- Не беспокойся, друг волче, скоро выйдет сюда хозяин дома

и твоя звезда взойдет на твоем же лбу.

Лиса съела весь курдюк и, облизываясь, пошла в сторону леса. А волк

в капкане стал ждать, когда взойдет его звезда. Когда хозяин увидел волка в

капкане, он принес ружье и выстрелил ему прямо в лоб и убил. Лиса,

отдыхавшая после сытной еды, слышала этот выстрел и сказала сама себе:

- Да, волче, и твоя звезда взошла. Дурак ты, несчастный дурак.

Бедолагой ты, однако, был.

4.Социально – бытовые сказки

Социально-бытовые сказки называют новеллистическими,

бытовыми и реалистическими и каждое из этих названий можно принять

только с определенными оговорками. Эти сказки имеют свои

определенные признаки, основными из которых являются: 1)

повествование от первого лица, что невозможно в волшебной сказке, 2)

наличие большого количества бытовых элементов, интересных наблюдений

и определенных деталей, 3) краткость и простота изложения, 4) простота

интриги, 5) отсутствие сверхъестественности, 6) нет утроений, как в

волшебной сказке, 7) отсутствие вступительных и заключительных

формул, общих мест. Кроме того, в бытовой сказке не нарушаются

законы природы, а если и нарушаются, то это представлено, как

реально возможное.

Ингушские сказки имеют свой круг сюжетов, образов и строятся

они несколько иначе, чем сказки волшебные. Герои бытовых сказок - это

умные, знающие себе цену люди. Они живут своей повседневной трудовой

жизнью, характерной для горца, предприимчивы. Если русская

строится на действиях героя, который активно не принимает

социальные и нравственные нормы феодального строя, то у героев

ингушских сказок нет такого резкого неприятия социального зла, так

как горец и не знал его. Ингушские сказки стали записывать как раз

тогда, когда еще были сильны институты родового строя и мы не

увидим этого противостояния в них. Сильна тенденция к реалистично-

сти, что видно из названий сказок. Многие из них имеют имена, как

собственно ингушские, так и исламские.

Герой ингушских социально – бытовых сказок – это Цаген,

хитрый, способный выйти из любой ситуации, веселый.

РУБЛЕМ БОЛЬШЕ, РУБЛЕМ МЕНЬШЕ

Сидя дома и скучая, Цаген жаловался на жизнь и громко сказал:

— Если бы Дяла послал мне через трубу этой печки сто червонцев без

одного рубля или рублем больше, я эти деньги не взял бы.

Стенания и мечту Цагена услышал один мужчина, который

отсчитал 999 рублей, завернул их в платок и бросил их в трубу. Как только

он увидел сверток, Цаген моментально вскочил, развязал и насчитал 999

рублей. Он вспомнил, что чуть раньше говорил и сказал: «Какой же ты

умный, Дяла. Зная, что при недостаче одного рубля, я не взял бы эти

деньги, ты завернул их в платок, стоимостью в один рубль и получается

ровно сто червонцев», — и спокойно засунул деньги в карман.

Лекция № 6.

Нартский эпос

План:

1. Понятие нартского эпоса.

2. Герои сказаний.














2007.


2008.



1. Понятие нартского эпоса

Вершиной развития народного словесного искусства признается эпос. У

каждого народа он имеет свою историю, свою морфологию и свою поэтику. У

русских - это былины, «Манас» - у среднеазиатских тюрок, калмыки свой

эпос называют «Джан-гар»; «Олонхо» - называется он у якутов; финны и

эстонцы называют его «Калевала», у скандинавских народов имеется

«Эдда», у германских - «Нибелунги»; «Амирани» - называют свой эпос

грузины, и таких примеров множество. У народов Центрального и

Западного регионов Северного Кавказа имеется своя величественная

Нартиада, или, проще говоря, нартский эпос. Удивительной его особенностью

является то, что он имеется у самых разных народов многонационального

края: у абхазов и абазинцев, у адыгских народов (адыгейцев, кабардинцев,

черкесов), у балкарцев, ингушей, карачаевцев, осетин, чеченцев. Фрагментарно

эпические сказания о нартах бытуют как у некоторых народов Дагестана, так

и у горцев Грузии. Кавказовед П. К. Услар, отмечая ареал бытования

нартского эпоса, писал, что он распространен по Северному Кавказу, однако, в

Дагестане этот эпос затухает, и нарты здесь превращаются уже в обычных

сказочных великанов, иногда добрых, но, чаще, злых.

У некоторых из ранее перечисленных народов нартский эпос изучен

довольно основательно, у других - еще явно недостаточно, что порождает

научные споры о том: где зародились основы кавказской Нартиады; у кого из

народов, его носителей, он наиболее архаичен и т. д. До сих пор никто даже

толком не выявил этимологию самого термина «нарт», и все дело тут

ограничивается разными предположениями.

В туманную даль уводят споры, связанные с попытками локализации

основного ядра нартского эпоса в каком-то конкретном эпосе. С разных

сторон выдвигаются как представляющие определенный научный интерес,

так и весьма поверхностные «доказательства» в пользу того или иного

этноса. Но на данном периоде ее изученности, если спросить ученых,

например, от какого из кавказских народов идут нарты, то представитель

адыгов тут называет своих предков, абхаз называет абхазцев, осетин —

осетин. Ингуши же, в свою очередь, также называют своих ингушей.

Нартский эпос народов Северного Кавказа, здесь у ученых нет разно-

гласий, является весьма древним. Его корни уходят в 2-3-тысячелетнюю

давность, начиная от перехода каменного века к веку бронзовому. Весьма

ощутимы в нартском эпосе и древнейшие мотивы мифологии. Если заглянуть

в эту даль тысячелетий, то, по всей видимости, и сегодняшние горские народы

генетически были намного ближе, а значит, и мифо-эпическая их традиция

была во многом едина.

Спорадически в кавказской фольклористике возникающим досужим

спорам («этот эпос наш», «нет, он не ваш, а наш») положил конец великий

кавказовед Е.И. Крупнов, который пришел к выводу:

«И сейчас я вновь со всей категоричностью хотел бы подчеркнуть свой

главный тезис о том, что героический нартский эпос - это результат

самобытного (а не заимствованного) творчества сугубо местных кавказских

племен, носителей родственных языков. Не случайно нартский эпос возник

и развивался в таких районах Северного и Западного Кавказа, на территории

которых бытовали морфологически близкие между собой, так называемые

археологические культуры: кобанская, прикубанская и колхидская. Они

развивались на базе более древних родственных культур эпохи бронзы.

Ныне же на этой территории проживают чеченцы, ингуши, кабардинцы,

черкесы, адыгейцы, абазины и абхазы, т.е. народы, принадлежащие к

особой, так называемой кавказской языковой семье, отличной от всех

языковых систем мира.

После Великой Отечественной войны у отдельных народов Кавказа

стало активно развиваться нартоведение. Появились национальные

фольклористы и лингвисты. Этой возможности были лишены репресси-

рованные народы, в том числе и ингуши. Нартские герои - это рыцари без

страха и упрека. Народ восхищался и подражал беззаветному героизму

нартов, их благородному и высокоэтичному поведению. В давным-давно

прошедшие времена, когда народы в период варварства переживали

общественное устройство, свойственное «военной демократии», когда

военным путем (силою) проводимое «ограбление» соседей было поощряемо

общественной моралью, нарты - типичные представители такой воинской

дружины - высоко идеализировались. Но во времена новой истории, когда

такие «грабежи» стали уже порицаться, отношение к нартам также стало при-

обретать негативные черты. Во многих вариантах известно нартское сказание

о мудрой старухе Жер-Бабе и остановившихся у нее переночевать нартах. Для

этой дружины, состоящей из шестидесяти трех человек, вещая старуха

готовит ужин из горсти муки и пары бараньих ребер. Нарты тайно усмехаются

над столь ничтожно малой пищей. Однако, когда она была готова, ее с

избытком хватило на всех. И тут удивленным нартам старуха поведала, что

она приготовила пищу из трех продуктов, которые у нее сохранились до

прихода нартов. Это настолько обидело нартов, что один из них попытался

покончить жизнь самоубийством. Такой позднейший взгляд на нартов, как на

людей ничего не производящих, но зато насильно присваивающих тяжким

трудом добытое чужое, вполне уместно ставил их уже вне пределов

героической идеализации. „Но она, по традиции, была настолько сильна, что

нарты по инерции все же оставались эталоном мужественности, гордости.

Например, доведенные голодом до смертного предела нарты не столько

озабочены своим спасением, сколько боязнью иметь о себе дурную славу

после их кончины. Нарты решают: «Чтоб люди не видели голодом

обезображенные и опухшие наши мертвые тела, умрем геройски, выпив

расплавленную медь!» А в одном из сказаний народ все же не хочет навсегда

расстаться со своими любимыми героями и потому повествует, что нарты

добровольно заточились в одной из наших горных пещер и вновь выйдут на

свет божий, когда возникнет необходимость спасти народ от какой-то

чрезмерной опасности.

По ингушским сказаниям, родиной ингушских нартов в одних вариантах

является Санибанское ущелье, в других - местность в Ассиновской

котловине, издревле называемой «Ингушским двором» («Г1алг1ай коашке»).

Идеей защиты родной земли пронизано сказание «Нарты Цок и его сын

Наьсар, Мехка-нана и Хи-нана». Главным из героев здесь является Наьсар.

Это же имя носят протекающая в Ингушетии небольшая река Наьсар и

возникший на этом месте сегодняшний крупнейший город республики -

Назрань. Вполне понятно, что один из героев ингушского нартского эпоса

носит имя Наьсар. Это же имя имеется и в кабардинском, и в карачаево-

балкарском эпосе. Отличительными чертами героя являются не только

мужество, обычное для всех нартов, но и большая житейская мудрость; не зря

его внешним отличительным признаком является большая борода, - один из

признаков уважаемых старейшин, регламентировавших и упорядочивавших

жизнь общества. С нартом Наьсар связано несколько сказаний. Выше

названное сказание можно признать из них наиболее примечательным.

Сказание повествует, что крепкое нартское поселение Наьсар было

уничтожено врагами, и никто из его жителей не уцелел, кроме нарта Наьсар,

якобы названного по имени этой местности. Уцелел же герой потому, что во

время этого сражения он находился вдали, в аталычестве. Вернувшись, герой

обнаруживает печальную картину разорения, мчится по следам врагов,

настигает и уничтожает их. Далее сказание повествует:

«Вернувшись на отцовское пепелище, нарт Наьсар сказал: «Видимо,

мне не суждено проживать в отчем краю. Искупаю-ка напоследок своего

коня у слияния речек Назранки и Сунжи». В том месте он и начал купать

коня, вдруг, откуда ни возьмись, перед ним предстала весьма дородная

женщина. Стоя поодаль, она крикнула: «Появись, Хи-нана, если ты не

спишь!» Из речки по пояс выглянула красивая женщина. Ранее подошедшая

женщина сказала:

Я Мехка-нана (Мать страны), а во-он та, которая в воде, - Хи-нана

(Мать вод)- Твой отец Цок был дружен с нами, всегда упоминал нас в своих

молитвах и советовался с нами. Просим исполнить одну нашу просьбу.

- Раз чтил вас отец, то и я вас почитаю. В меру своих сил я готов ис-

полнить ваше желание. Каково оно?

- Мы очень огорчены, что ты собираешься покинуть отцовскую землю, -

сказала Мехка-нана.

- Просим тебя, не покидай ее, - добавила Хи-нана и еще сказала: -Мы обе

клянемся тебе, что вовеки веков ни один враг больше не нападетна эту землю.

Также и Миха-нана (Мать ветра) добавила:

- С сего дня край твой вовеки будет мирным.

- Не могу я вам перечить, - стал их заверять нарт Наьсар, - пустьвновь

оживет отцовское селение, и я буду жить здесь».

Огромен и силен ингушский нартский мир. Деятельность его героев

простирается от самых вершин поднебесья до самых глубин подземного мира.

Героями сказаний, помимо Сеска Солсы и Наьсара, выступают такие

прославленные нарты, как Сятал, Бятар, Киндий Шоа, Урузман, Орзмк,

Оршам, Цок, Мокыз, Тох, Козаш, Курка и другие. Совершают они чудеса

храбрости в борьбе с великанами-вампалами, драконом Сарталом, зловредной

Гам, длиннобородым Накий лоха Боштолг, с непобо-римыми карликами

Бийдолг-бяре, Пхагал-бяре, с чудовищным, с большеголовым Неге.

Особняком среди нартов стоит герой Боткъий Ширткъа. Он не нарт, но жить

без него нарты не могут, хотя в то же время они при случае вредят ему.

Однако Боткъий Ширткъе почти неизвестно такое земное чувство, как месть. А

все, видимо, потому, что этот герой «не от мира сего» - чуть что, он тут же

пропадает, часто уходя в подземный мир мертвых. У него даже имеется своя

специальная медная колясочка, на которой он разъезжает из мира солнечного

в мир мрака и холода, а затем совершает обратный путь. Это он спасет от

великанши-людоедки нартов, причинивших ему немало вреда. Он же из

подземного мира достает людям (нартам) водяную мельницу, он же помогает

Села Сате и учит ее варить пиво.

Поскольку в древности связь между миром живых и миром мертвых

мыслилась своеобразно, то необходим был герой, который выступал бы

связующим звеном между этими двумя героями. Им и стал Боткъий Ширткъа.

Он абсолютно лишен воинственных черт и потому как бы презираем

нартами, но зато он умен и рассудителен. Благодаря этим чертам он

возвышается над нартами. Видимо, образом Боткъий Ширткъи народ хотел

урезонить слишком воинственный пыл нартов, а заодно вновь подчеркнуть

житейскую народную мудрость, гласящую, что силою можно одолеть одного-

двоих, а умом - десятерых.

Нартский эпос - эпос воинский, а потому и мужской. Однако в ин-

гушском эпосе немалая роль отводится и женским образам. Особенно

примечательны героини Села Сата и Маьлха Аза. Но ее образ дополняется и

ее хождением в Подземный мир. Проникнув в него с помощью Боткъий

Ширткъи, она облагодетельствовала живых людей тем, что обманным путем вынесла из него

так необходимые людям семена злаков (пшеницы, ячменя, кукурузы) и предметы женского

рукоделия: наперсток, иглу и ножницы.

Как и Сата (дочь бога Селы), Маьлха Аза имеет божественное про-

исхождение - она приходится дочерью Солнцу. Образ Села Саты более

приземленный - она живет и действует среди нартов. Маьлха Аза же больше

связана с Солнцем, всецело находится в его воле. Обеих богинь-героинь

прежде высоко чтили женщины. Выходящие замуж невесты считали их

своими покровительницами.

«Бог Хало владел небом. В его дружине находилось шестьдесят три

воина. Наступил срок жениться. Он находился в сомнении, не зная, на ком

жениться, потому что в мире были две прославленные - Села Сата и Маьлха

Аза. Кого из них выбрать, он никак не мог решить.

Его шестьдесят три нарта столь долго ходили в походы по бескрайнему

небу, что одежда их основательно пообносилась. Необходимо было одеть

воинов во все новое. И тут Хало сказал тем прославленным двум девушкам:

- Я женюсь на той из вас, которая в одну ночь сошьет для моих шести-

десяти трех нартов одежду, которая каждому из них была бы впору.

Ночью, когда нет солнца, Маьлха Аза не имела права никуда выходить и

должна была спать, поскольку ее жизнь была связана с солнцем. Но этот запрет

не касался Села Саты, поэтому она в полночь вошла в палаты, в которых спали

те шестьдесят три нарта, и в одно мгновение на глаз сняла с каждого из них

мерку.

Утром сели и к вечеру закончили шить Села Сата и Маьлха Аза. Сшитые

одежды отдали тем шестидесяти трем всадникам. Маьлха Аза, отдавая сшитую

ею одежду, сказала: «Пусть каждый наденет то, что ему впору». Села Сата же

каждому всаднику отдала именно для него сшитую одежду.

Сшитое Маьлха Азой кому-то оказалось впору, а кому-то великовато, а

другим маловато. А вот сшитое Села Сатой каждому нарту оказалось как раз по

нему. Села Сата победила в этом деле. Хало женился на ней, а не на Маьлха Азе.

Но вот если бы Маьлха Аза имела право ходить по миру и в ночное

время и если бы она, хотя бы краем глаза, сумела глянуть на тех нартов, вот тогда

только и можно было бы точно узнать, которая из двух девушек более искусна».

СЕСКА СОЛСАЙ ЙО1 ЙОДАЯРАХ

1арбий мехкарча Шаьмара вена саг хиннав К1индий Шоа. Из шеи нанеи

мара кхы саг хиннавац цун. К1инда 1имара яхача ваха 1охайнав из, Сеска

Солса цу хана ший дезал Чим а бита, фос яь т1ема ваха хиннав Малхбузехьа,

ХТаьта ше ц1ихезача Сеска Солсах лоарх1а ца вешшехьа а, шийна дукха

езарах, Сеска Солса йо1 йодаяьй К1индий Шоас. Ше йо1 йодайича, аьнна

хиннад цо:

- Сеска Солсага ше т1ема х1анз доаг1ача п1аьраска дийнахьа вола

алалаш, х1аьта машара воаг!е, вокха п1аьраска дийнахьа вола ала.

Ц1акхаьча низ бола Сеска Солса из г1улакх шийна д1ахоззаше, т1ема

волавенна хиннав шийга аьннача хана Онгуште г1олла.

Шийца ший 68 эзде-орстхо а волаш ер Эса чу ваьлча, йоачан а хинна,

хий эйденна, наькъаш дохадаьд.

Пайда бац цун, аьнна, юхавийрзав Сеска Солса. Шийга яхача шоллаг1ча

п1аьраска дийнахьа ваха хиннав тоам бе.

Тоам баьб. Х1аьта Сеска Солсий йо1о К1инда Шоана кхо во1 ваьв. Царех

ца1, воккхаг1авар, Аъга-кхале сецав, шоллаг1авар -Хамха, кхоалаг1авар

Т1аргаме вахав. Уж Кхаькхалера нах царех баьннаб.

ПОХИЩЕНИЕ ДОЧЕРИ СЕСКА СОЛСЫ

Кинда Шоа происходил из Шямы. Он со своей матерью поселился жить

в местечке Кинда Эмарш.

Как раз в это самое время Сеска Солса, оставив свою семью в Чми,

отправился за добычей на запад. Кинда Шоа был влюблен в его дочь. Он,

хотя и боялся Сеска Солсу, похитил ее. После этого Кинда Шоа послал

человека к Сеска Солсе, чтобы он передал ему следующие слова:

- Если Сеска Солса хочет битвы, то пусть приедет в пятницу на этой

неделе; если же Сеска Солса хочет перемирия, то пусть прибудет в

следующую пятницу.

Могущественный Сеска Солса, как только ему стало известно о

случившемся, в первую же пятницу с войском отправился через Ангушт к

Кинда Шоа. Когда он с шестьюдесятью воинами стал переходить Ассу,

полил дождь, вода в реке поднялась, дороги и мосты были разрушены.

- Делать нечего,- решил тогда Сеска Солса.

Он прибыл к Кинда Шоа в пятницу следующей недели для перемирия.

Они установили мир. Дочь Сеска Солсы родила от Кинда Щоа трех

сыновей. Один из них поселился в Эгикале, второй – в Хамхи, третий – в

Таргиме. Люди из Кякале происходят от них.

Лекция № 7

План:

1. Ингушские предания

2. Типы ингушских преданий


Дахкильгов И.А. Вайнаьха багахбувцам. Грозный, 1977.

Ахриев Ч. Ингушские праздники. В кн.: Ингуши. Сборник статей. Сост.

Танкиев А.Х. Саратов, 2001.

Ахриев Ч. Избранное.

Дахкильгов И.А. Ингушские сказки, сказания и предания. Нальчик,

2002.

Антология ингушского фольклора. Том 4. И.А. Дахкильгов. Нальчик,

2006.

Антология ингушского фольклора. Том 6. М.А. Матиев. Нальчик, 2008.

Антология ингушского фольклора. Том 7. И.А. Дахкильгов. Нальчик,

2010.

М.М. Зязиков. На рубеже столетий. Москва, 2011.

Ингушские предания

Предания по – ингушски называются «шира дувцараш» («древние

повествования») – термин, являющийся неологизмом. В народе часто можно

слышать наименование жанра словом «хиннар», которое вполне

соответствует русскому слову «былое». Это самые настоящие фольклорные

произведения, и тем не менее они претендуют на историзм повествования, на

подлинность излагаемого в них. Однако анализ преданий, как отмечено в

фольклористике, показывает, что историзм преданий во многом

фольклоризированный, нередко надуманный. Но вместе с тем в преданиях

находят свое место и подлинные события, и действительно некогда

проживавшие личности. Затрагивая вопрос историчности преданий,

необходимо руководствоваться тем, что в этом вопросе к каждому преданию

необходимо подходить индивидуально. Это необходимо делать потому, что

есть предания, содержащие в себе какое-то историческое ядро; есть предания,

в которых какое-то историческое событие (или лицо) нашло лишь

опосредованное выражение, а есть предания, которые, хотя, как и все другие,

претендуют на историческую подлинность, но, по сути, оказываются

произведениями абсолютно не историчными, надуманными.

С принятием ислама в местной среде стали распространяться предания,

возводящие общенародного этноарха (народа, племени, рода) к арабам. Здесь

наглядно видно проявление религиозной идеологии, а она тем самым

стремилась в сознании народа утвердить мысль о якобы извечной исламской

приверженности. Конечно же, такие предания никакой исторической основы

не имеют.

Известно, что многие русские княжеские роды, нередко надуманно,

выводили своих родоначальников то от скандинавов, то от других

исторически прославившихся народов, тем самым эти роды стремились как-то

возвысить себя над другими. Нечто подобное наблюдалось и у ингушей.

По Ч.Ахриеву, пришельцами издалека предстают Кист и Джерахмет. По

происхождению якобы первый был сирийцем (арабом), а второй

персиянином. Ч.Ахриев считает Киста предком родов аула Эрзи и Гвилети, а

Джерахмета основателем Джейрахского общества. Вряд ли эти предания

историчны. Ведь имя Кист, к примеру, идет от грузинского этнонима

«кистинцы», ингушам совершенно не известного. Про Джейрахское же

общество, находящееся южнее реки Арамхи, известно, что там, в самом

Джейрахе, проживали Цуровы, в близлежащем к нему Пхимате жили Льяновы

и Боровы, а в Эзми жили Хаматхановы. К джераховцам относятся и Ахриевы,

живущие севернее реки Арамхи. Предание рассказывает:

«Некогда владельцами местности Пхимат и Фуртоуг были три знатных

брата: Лян, Бор, Оахр. После смерти отца они решили узнать с помощью

жеребьевки, кому достанется Фуртоуг. По первому жребию он достался Ляну,

но Оахр, который страстно желал там поселиться, оспорил этот жребий. Тогда

бросили его во второй раз. Тут он выпал на Бора. И снова Оахр стал

доказывать, что жеребьевка была произведена неправильно. Тогда братья Лян

и Бор решили: «Раз наш младший брат так крепко желает поселиться в

Фуртоуге, отдадим его ему».

В этом предании вполне можно видеть историческую основу, как в

каком-то отдаленном родстве этих родов, так и в том, что деление отцовского

наследства могло происходить с помощью жеребьевки.

Немалый интерес представляют предания типа «Гий, Сиккам, Чина-ха».

Предание это имеет множество вариантов и во многом, пожалуй, отражает

исторические события. По другим вариантам братьев было четверо, и звали

их Гий, Циккам, Чинаха и Чоапилг. В кратком изложении предание

повествует, что все эти братья были сыновьями полугероя - полуволшебника

Маго, якобы пришедшего с востока. Но перейдем к братьям. Оказывается,

старший из них, Гий, был человеком гигантского роста и имел неумеренный

аппетит - за раз съедал целого быка, потом заваливался спать на неделю.

Хозяйство братьев никак не могло наладиться, и тогда они решили избавиться

от прожорливого Гия. Когда после обильного ужина он завалился спать

мертвецким сном, братья накрепко его связали, увезли в Грузию и там продали

его. Проснувшегося Гия не могли удержать никакие цепи и ремни. Побежал

он к дому. На бегу с одной из дальних гор он крикнул братьям: «Вы у меня

получите по заслугам!» Тут Чинаха убежал в Чечню, а Чоапиг в Грузию,

Циккам (Сиккам) остался на месте. Далее в предании приводится ранее нигде

не зафиксированный один из древних ингушских обычаев:

«Скрутил Гий Сиккама и приготовился убить его. В те времена был

обычай: если любая женщина падала на колени и обнимала за ноги мужчину,

то он обязан был исполнить любую ее просьбу. Жена Сиккама как раз шла

мимо с кувшином на голове. Увидев, что Гий готовится убить ее мужа, она

кинулась ему в ноги. Кувшин сдвинулся и угодил своей кромкой в висок

женщины. Она тут же скончалась. Гий пожалел эту женщину и ради нее

оставил Сиккама в живых, но приказал, чтобы жить он обосновался подальше

от него!»

В сказаниях ингушей не могло не отразиться их замечательное ис-

кусство возведения башен, храмов, склепов. Среди множества преданий,

посвященных этой теме, довольно примечательным предстает предание

«Ханой Хинг».

«Хано был очень умелый строитель боевых и жилых башен. У него был

сын Хинг. Он у своего отца научился мастерству строителя. Строили они как-

то одну башню. Когда отец стал укладывать очередной камень, сын сказал:

- Этот камень надо бы положить не так, а так. - И он показал отцу,

как это надо сделать.

- Ты уже начал учить меня, - сказал отец. - Ты, что же, стал таким

искусным мастером?

И тут отец и сын заспорили, кто из них искуснее.

- Хорошо, - сказал отец, - в ауле Ляжги просят воздвигнуть боевую

башню. Все, что нужно для этого, они уже подготовили и дают плату

в шестьдесят коров. Иди и построй им башню. А я здесь, в Хяни, воздвигну

еще одну боевую башню. Закончим эти башни и посмотрим, кто

из нас искуснее.

Пошел Хинг в аул Ляжги. Решил он построить башню лучше всех, что

видел до сих пор. Хинг сначала замешивал известь, у реки у него была

мельница, которая перемывала камень в песок. В известь он добавлял

молоко, иногда яйца и пр. Приготовив раствор, он брал его на деревянную

лопату, переворачивал ее и носил взад и вперед. Если раствор не падал с

лопаты, он считался хорошим. Одни из подручных Хин-га тесали камни,

другие подвозили их к месту стройки. Он построил боевую башню с двумя

сводами.

Когда Хинг ставил завершающий шпилевой камень, его отец Хано,

закончив строить свою башню, пришел в Ляжги, чтобы посмотреть на работу

сына. Осмотрел он башню и снаружи, и изнутри, проверил раствор и крикнул

сыну:

- Ты победил меня, и нет мастера лучше тебя».

Ханой Хинг был почитаем в народе как любимец верховного бога

Дялы: он опускает на землю золотую цепь и приглашает Ханой Хинга

на свой престол («1аьрши»). Также Хинг славился и как необычайно сильный

и ловкий человек. Башня в ауле Ляжги, строителем которой предание называет

Хинга, действительно выделяется своим видом и прочностью среди других

подобных башен. Из приведенного предания мы узнаем, что строительное

искусство было наследственным, что кладка камней, имеющих неправильные

формы, была делом непростым. Сохранилось устойчивое выражение «Кхер

кхера бага отташ хила беза», то есть: «Выступы одного камня должны

ложиться в выемки другого камня». Как явствует предание, большое

внимание строители уделяли приготовлению раствора для каменной кладки,

Хингу приписывается строительство башни в ауле Морч. По легенде, он ее

построил настолько прочной, что, если бы ее положили и покатили бы с горы,

она бы не разрушилась.

Разные исторические личности, некогда соприкасавшиеся с ингушами,

также нашли свое определенное место в преданиях. Царица Тамара в них

предстает храброй воительницей, защитницей Грузии. Так, по преданию,

персидскому царю, домогавшемуся ее родины и ее самой себе в жены, она гордо

ответила, что на этого царя и все его войско она не променяла бы одного своего

рядового воина. Имеется предание, которое в духе стихов М. Лермонтова

трактует якобы о любви царицы. Не у горцев ли знаменитый поэт заимствовал

этот сюжет? Не исключено: ведь сам поэт в поэме «Мцыри» говорит, что ему

легенду об этом герое рассказал «старик-чеченец, хребтов Казбека бедный

уроженец». Проезжая по Военно-Грузинской дороге, Пушкин, Лермонтов и

многие другие вступали в разного рода сношения с жителями ингушского аула

Гвилети, находящегося прямо под горою Казбек.

1. Типы ингушских преданий

Народная фантазия проявляется в преданиях топонимического

характера. С помощью все той же, ранее названной народной этимологии народ

стремился дать свое объяснение тому или иному топониму или гидрониму.

К примеру, горная река Арамхи ведет свое название от слов «из

озерная река» - «1амара хий». Это словосочетание со временем стало

произноситься «Гарамхи». В ингушском языке имеется слово «хьарам»,

обозначающее что-то запретное и плохое. Созвучность слов «1арам» и «хьарам»

оказалось достаточной для народной этимологии, чтобы пустить в ход предание,

по которому якобы некогда брат убил свою непутевую сестру и бросил ее тело в

эту реку и с тех пор эта вода стала непригодной, запретной для употребления.

В преданиях имеются и печальные страницы прошлого, например,

времена, когда человеческая личность становилась предметом захвата, продажи

и купли. Известно, что кавказские юноши пополняли ряды арабских

мамлюков и турецких янычар, а девушки - гаремы сладострастных вельмож

Востока, или и те и другие становились рабами. Поощряемое деспотиями

Востока пленение людей становилось подлинным бичом местного края.

Сохранилось немало преданий и о захвате людей, и об их сопротивлении, и об

осуждении этого позорного и жестокого ремесла. В работах Ю. Кла-прота и И.

Бларамберга, например, зафиксирован действительно имевший место в жизни

следующий факт:

«Один ингуш отвез молодую девушку из родных краев в Эндери (село в

Кумыкии, в котором велась работорговля.) с намерением продать ее. Еврей

из Ширвана предложил за нее 240 рублей персидскими деньгами, и сделка

была заключена. Покупатель и продавец на короткое время удалились, дабы

взглянуть на товары, после чего девушка обратилась к свидетелям

происходящего со следующими словами: «Я лишь несчастная сирота, которую

всякий может безнаказанно оскорбить. Человек, меня сопровождающий,

обещал жениться на мне, а теперь продает меня, дабы заиметь для себя

шелковую одежду, но я позабочусь о том, чтобы он никогда не носил ее». С

этими словами она вышла в сад и повесилась на дереве».

Судебные разбирательства были по самым разным случаям, но,

пожалуй, самыми сложными и животрепещущими были дела, связанные с

кровной местью. Как отмечал М. Ковалевский, по понятиям горцев

погибший молит о возмездии, и эта обязанность ложится на живого. Кровная

месть, как варварское средство самозащиты, существовала у всех народов, когда

у них не было ни прочной государственности, ни каких-либо общественных

карательных органов. Предания повествуют о возникновении кровной мести, но,

чаще, о ее прекращении. В данном случае примечательно предание об Эльмурзе,

который якобы впервые в Ингушетии простил нечаянно возникшую кровную

месть. С этой целью он воспользовался хитроумным способом - научил

кровника, как коснуться губами груди матери погибшего и тем самым как бы

стать ее сыном, а для погибшего - молочным братом, а кровная месть между

братьями не имеет места. Когда в предании именитый в народе мужчина прощает

кровь своего брата, как, например, это сделал прославленный абрек Сулумбек

Горовожев, это звучит уже как призыв проявлять милосердие к человеку, который

невольно стал убийцей. С другой стороны, конечно же, в преданиях никакого

милосердия не оказывается к злостным и преднамеренным убийцам. Наоборот,

в преданиях они несут заслуженную кару. Если некому таким убийцам

отомстить, то в преданиях их может покарать даже камень, отскочивший от

скалы, что является выражением идеи неотвратимости понесения наказания за

свое злодеяние.

По народному обычаю «виновная» сторона обязана была соблюдать

положенные в таких случаях некоторые этические нормы. Имеются предания, в

которых отмечается, что их неукоснительное соблюдение служит смягчающим

фактором и способствует примирению кровников. Со временем народные

нравы смягчались и становились гибче. Так, к примеру, случайное убийство

стали отличать от преднамеренного. В первом случае, после соблюдения

определенных обрядов (какое-то материальное возмещение семье погибшего,

бритье головы кровника и пр.), обычно стало происходить примирение. Даже

народные судьи чаще всего отказывались принимать участие в примирении

сторон, когда налицо было преднамеренное убийство мирного человека.

Некоторые тяжкие оскорбления, а ингуши весьма щепетильны в вопросах

чести, могли повлечь за собою ответные меры, вплоть до убийства (оскорбление

родителей, издевательство над сестрой или женой, нанесение пощечины,

оскорбление достоинства и пр.). Нет ни одного предания, в котором в виде мести

была бы убита женщина. За ее убийство полагались двойная кровная месть и

всеобщее презрение, которое само по себе уже являлось страшным наказанием.

В таких случаях ингуши говорили: «У того, кто поссорился с селом, погас очаг»

(«Юртаца ийг1ачун к1ур лекъаб»). Не подвергаясь кровомщению, женщина, тем

не менее, имела право стать мстительницей. Так, женщина-воительница в

местном фольклоре («Сестра семерых братьев») жестоко мстит убийцам своих

братьев.

Не обошли предания своим вниманием и любовь. Ей посвящены

предания о сватовстве, о верности семейному долгу, о соперничестве

влюбленных, о коварном разлучении любящих, о трагической любви...

Всемирно известны фольклорные мотивы о гибели влюбленных,

отразившиеся в арабо-персидском «Лейла и Меджнун», тюркском

«Шахсенем и Гариб», грузинском «Амиран и Этери», европейском «Тристан

и Изольда» и др. Еще великий В. Шекспир использовал этот мотив

трагической любви в своей драме «Ромео и Джульетта». В ингушском

фольклоре этот мотив отразился и в записи И. Цискарова («Лозы любви»), и

в записи Б. Далгата («Могила БексултанаБорогана»). Эти тексты утверждают

светлую и чистую любовь, которая оказывается сильнее смерти.

Лекция № 8

Героико-эпические песни ингушей

План:

1. Героико-эпические песни ингушей и действительность

2. Идеализация обездоленного героя в героико-эпических песнях

ингушей

3. Конь и оружие героя в ингушских героико-эпических песнях

4. Женские образы в героико-эпических песнях ингушей






50. Матиев М.А. Ингушский песенный эпос Илли и

действительность. Назрань, 2000.


2007.


2008.

53. М.М. Зязиков. На рубеже столетий. Москва, 2011.

1.Героико-эпические песни ингушей и действительность

Жанр героико-эпических песен ингушей сложился, бытовал и

развивался в ХV-Х1Х веках. Его расцвет приходится на период, который

Б.Н.Путилов считает «эпической эпохой». Эта эпоха характеризуется

наличием эпической среды и живой эпической традиции, «военной

демократии», «эпическим» характером жизни народа.

Сам героический эпос развивается и бытует до тех пор, пока он

«нужен» эпической среде. При постоянных войнах и набегах, постоянном

ожидании опасности, постоянной готовности отразить нападение

враждебных соседей или же самим совершить на них набег эпическая среда

«требует» создания и бытования героико-эпических песен, воспевания и

идеализации культа молодечества, удальства, геройства.

Переселившиеся с гор на плоскость ингуши подвергались

притеснением со стороны иноземных феодалов. В ответ на это ингушские

набеговые дружины совершают набеги на их владения. Постепенно, по мере

укрупнения ингушских сел на плоскости, эти акции становятся все более

частыми. «Набеги, которые имели место еще до массового выхода вайнахов с

гор, теперь действительно превращаются в один из доходных промыслов.

Сам набег и его участники, пригонявшие в село скот, лошадей и справедливо

распределявшие их, становятся объектом восхваления». У ингушей, как у

других «народов, окруженных воинственными соседями, совершавшими

грабительские набеги, вырабатывается образ героя, защищающего свою

землю и освобождающего свой народ от поработителей, налагавших дань.

Герой наделяется высокими моральными качествами, выработанными

народом в его борьбе за свое существование».

Сюжеты героико-эпических песен построены на эпическом вымысле и

на известных условных допущениях, в принципе не согласующихся с

законами правдоподобия.

Высказывание о том, что « жизнь есть действование, а действование

есть борьба, можно считать девизом эпической среды.

Одной из главных функций героического эпоса была воспитательная.

«Молодежь искала подвига, стремилась быть похожей на прославленных

эпических героев и предпочитала гибель трусливому бегству». Герой песни

«Чож Марзаганов» («Маржаг1ий Ч1ож») отказывается отступить перед

огромным вражеским войском, то есть перед неминуемой гибелью, так как

ему стыдно перед своим конем и мечом», принимает бой и гибнет.

Установлено, что живший в селе Шолхи ( ныне село Октябрьское) реально

сушествовавший Чож Марзаганов действительно во второй половине ХVIII

века подвергся нападению многочисленной шайки разбойников во главе

с одним из кабардинских князей. Победу в этой битве одержало войско,

возглавляемое Чожем Марзагановым. Есть научно установленные данные, что

он не был убит в этой битве. В песне точно указано место действия ("Тиркаи

Г1алмени юкъе" - "между Тереком и Камбилеевкой", то есть там, где

действительно находится село Шолхи), указано, что герой богат (у него было

двенадцать тысяч овец). Но в соответствии с эпической традицией и

требованиями эпической среды герой сражается с несметными полчищами

врагов (дом Чожа Марзаганова был окружен тройным кольцом врагов,

которых было так много, что от их тяжести "могла сломаться земная твердь")

в одиночку. Ему, правда, помогает друг его отца, но это, скорее, чисто

символическая помощь. Бой, во время которого "кровь льется рекой",

заканчивается победой Чожа Марзаганова. Получив смертельные раны, он

возвращается домой, раздает все свои стада сельчанам и умирает. Вероятно,

эпическому певцу понадобилось "убить" героя, в реальной действительности

оставшегося в живых, в угоду "требованиям" эпической среды, нормам

эпической традиции

Лишь в немногих ингушских героико-эпических песнях указывается

хотя бы приблизительно время действия. Одной из них является песня

"Махкинан":

Когда это было никто не упомнит...

Должно быть, лет триста назад.

Народ наш в то время, богатый,

Живучий в долине Докасельджи (то есть в долине реки Сунжа).

Учитывая, что песня была записана в 1874 году, можно предположить, что ее

действие происходит во второй половине XVI века.

2.Идеализация обездоленного героя в героико-эпических песнях

ингушей

Центральным, главным героем героико-эпических песен ингушей явля-

ется или обездоленный герой ("даькъаза к1ант"), или известный предводитель

("к1антий баьчча"). Образ предводителя может быть как положительным, так

и отрицательным. Обездоленный же герой во всех без исключения песнях

показан не только положительным, но и идеальным героем.

Основными признаками обездоленности эпического героя являются его

одиночество, бедность, слишком юный возраст. Обычно обездоленный герой

безымянен, его называют "сыном старой вдовы" ("Жер-бабий во1"), "сыном

старого отца" ("къаьнача дадий воГ') и т.д. Иногда к имени героя добавляют

слова "не имеющий брата" (песни "Воша воаца Хьадис" - "Брата не имеющий

Хадис", "Воша воаца Муса" - "Брата не имеющий Муса" и т.д.).

В условиях родового строя обездоленность, одиночество, бедность яв-

ляются признаками беззащитности героя. Идеализация такого героя могла

быть возможной лишь в условиях распада, разложения патриархально-родовых

отношений. В горах ингуши жили большими кланами, большинство их горных

сел надставляли из себя замки-крепости, каждая из которых принадлежала

какой-нибудь одной фамилии (роду). В предгорьях же и на равнине были

образованы сельские общины, в которых произошло смешение родов. Многие

же члены таких общин вообще не имели в данном селе родственников. Такие

люди были заинтересованы в консолидации общины. Идею общенародной

консолидации можно считать главной идеей героико-эпических песен ингушей.

Это является основной причиной идеализации обездоленного героя,

беззащитного в условиях родового строя. Кроме того, "суровая жизнь горцев,

полная внешних и внутренних опасностей и тревог, требовала от членов

общества высоких боевых качеств, и народная поэзия, являясь мощным

средством воспитания, воспевала и утверждала идеал мыслимого в данную

конкретно-историческую эпоху героя".

Одинокий, беззащитный и очень юный герой ингушских песен иногда

противопоставляется односельчанам, предводителям набеговых дружин,

известным своими подвигами, или просто зажиточным людям. Любимая

пренебрегает им, предводители боевых отрядов отказываются брать его с

собой в поход, мотивируя это тем, что он слишком юн, плохо одет, плохо

вооружен и т.д. Однако в походе и в бою обездоленный герой оказывается

более смелым, отважным и благородным, чем известные предводители.

Сюжет об обездоленном герое основаны на эпическом вымысле, имею-

щем свои традиции, "и на известных условных допущениях, в принципе не

согласующихся с законами правдоподобия..." Идеальный герой - это человек,

всегда готовый к совершению подвига, "заряженный" на подвиг, "...для него

обычная обстановка - это ожидание набега, подготовка к отпору, поход,

сражение, поединок, сидение в засаде, плен, освобождение, возвращение с

победой". Хотя в реальной жизни ингуши в позднем средневековье не могли

не заниматься земледелием, в героико-эпических песнях ингушей редко

упоминается мирный труд героев, в частности, земледелие. Не упоминаются

же мирные занятия эпических героев "просто потому, что от них не может

быть нитей к эпическим коллизиям". Почти никогда не упоминается в

ингушских героико-эпических песнях и тайп (клан, род, фамилия) героя. "При

возникшем в песне антагонизме между героем, кичащимся своим богатством

и родовитостью, и бедным, обездоленным юношей симпатии всегда на

стороне последнего".

3.Конь и оружие героя в ингушских героико-эпических песнях

Наибольшее внимание слушателя героико-эпических песен ингушей об-

ращается на личные качества героя. Их наличие или отсутствие

обуславливает его успех или поражение. Главными из них являются

мужество, героизм, стойкость, пренебрежение опасностью, благородство и др.

"Отважный сердцем молодец" ("Дог майра к1ант") уже "обречен" на победу.

Но его успех в бою во многом зависел и от его главных и самых надежных

"товарищей" - коня и вооружения. В ингушских песнях им уделено внимания

больше, чем описанию самого боя. Бой во многом рисуется стереотипно и

менее всего прочего соответствует действительности (1), в то время как

подготовка к бою коня, оружия и доспехов описываются детально, подробно и

красочно.

Героико-эпические песни ингушей не знают героя без боевого скакуна

(гила, ды). Цельное восприятие единства окружающего мира и человека,

видение специфической связи мира вещей и героев, обусловленность и

заданность поведения средневекового человека по определенной морально-

этической схеме сказались на форме и способе конкретного изображения

скакуна. Герой разговаривает с конем, как с товарищем, советуется с ним,

поверяет ему свою судьбу, наделяет его превосходными эпитетами, холит и

лелеет его, лишь раз в год позволяет себе ударить коня плеткой. В бою конь не

только способствует совершению подвигов эпическим героем, но и сам

становится участником боя.

Содержание коня, уход за ним, его внешние признаки описываются очень

подробно, что свидетельствует о привязанности и любви горцев к коню, о

знании ими правил ухода за конем. В большинстве ингушских героико-

эпических песен высокий, гнедой (или серый), коротковолосый (или

редковолосый), тонконогий конь обгоняет ветер, топчет копытами врагов,

подставляет во время боя свой бок под свинцовый дождь вражеских пуль.

Конь ингушского эпического героя (в отличие от героев, например, эпоса

степных народов) не имеет каких-то особых, сверхъестественных свойств.

Отличается он и от коня ингушского сказочного героя, способного, к примеру,

предсказывать судьбу и умеющего говорить по-человечески. Хотя в образе

коня в ингушских песнях много чудесного, необычного. Так, он понимает

сказанное, хотя не умеет говорить, предчувствует беду, хотя не может

сообщить об этом хозяину. Копь в ингушском эпосе идеализируется в основном

как средство быстрого передвижения, не обладающий однако способностью

летать.

Идеальный герой героико-эпических песен любит быструю езду, "чтобы

ног с коня лил ручьями". Садясь на коня, кант просит его "спорить с соколом

в полете, спорить со львом в скачке (в скорости)".

Связь между конем и его хозяином настолько неразрывна, "что гибель

коня лишает батыра силы внутреннего сопротивления (в позднейшей

трактовке), хотя срок жизни биологически примерно втрое короче, чем у

человека".

Наиболее часто упоминаемое в песнях оружие героя - это кремневое

ружье - мажар или мажар-топ. Его называют длинноствольным, 8-гранным,

12-гранным. Из холодного оружия песенные герои предпочитают

высококачественные знаменитые марки мечей, сабель и шашек: "тонкие

булатные", из "барсовой" стали (ц1окъболат), "ревущей обезьяны" (терсмейл).

Есть в песнях упоминания о кремневых пистолетах ("стамбульские",

"османские" - "осмалой тепча"), порохе и свинцовых пулях ("крымские").

"Сравнительно редко упоминаются и скупо описываются защитные образцы

вооружения (боевые наголовья, кольчатый доспех, щиты, налокотники), а

также ручное метательное оружие".

Так как оружие и воинские доспехи были очень дорогими, старые шлемы,

кольчуги, сабли и кремневки становились семейной гордостью, переходили из

поколения в поколение.

4.Женские образы в героико-эпических песнях ингушей

Значительное место в героико-эпических песнях ингушей уделено

образам матери, верной жены, невесты, любимой и сестры героя. В этих

образах отражены идеалы этических и эстетических представлений

ингушского народа.

Обычно образ матери дается в песнях, чтобы полнее раскрыть образ

главного героя. Как пишет исследователь И. Дахкильгов, в ингушских

эпических песнях невозможно найти ни одного примера неуважительного

отношения к матери. "По своей героической направленности, силе духа и

патриотизму к основному герою илли примыкает образ матери, который

значим и сам по себе и для большего раскрытия центрального образа".

Одним из самых популярных персонажей ингушского героического эпоса

является Жер-баба, одинокая вдовая старуха, обладающая провиденциальным

даром являющаяся хранительницей моральных устоев, символизирующая муд-

рость и благородство. Она помогает эпическому герою совершить подвиг (а во

многих песнях побуждает героя совершить подвиг), одолеть врага, выдержать

помогает ему советом, наставляет на верный путь.

Часто Жер-баба (или Жер-нана, т.е. вдовая мать) является матерью

обездоленного героя. По мнению И. Дахкильгова и А. Мальсагова, образ

Жер-бабы весьма древен и восходит ко временам, когда женщина занимала в

обществе ведущую роль.

Но и в позднем эпосе "мать воплощает понятия дома, рода, семьи, она

наделена мудростью и провиденциальным знанием, именно она часто

открывает сипу важное, но ему неведомое, дает мудрые советы,

предупреждает об ожидаемых опасностях, дает нужное оружие, наставляет в

моральном плане, судит за in правильные поступки. На ее же долю выпадают

эмоциональные переживания, оплакивание погибших, принятие вестей о

поражениях и т.п." Кроме того, мать выступает и в роли нравственного судьи,

является выразительницей мнения общества. Она следит за тем, чтобы

моральные, нравственные, этические нормы общества, эпический кодекс чести

соблюдались сыном.

Большая роль в ингушских героических песнях отводится образам жены,

невесты, возлюбленной и сестры героя. Они часто выступают активными

эпическими фигурами. Так же как и мать обычно жена или сестра героя не

называется по имени, их называют "мерза езар" ("сладко любимая"), "нанас

яьр" ("матерью рожденная", т.е. родная сестра) и т.д. Как правило, это

высоконравственные, умные, верные люди, которых песни прославляют,

возвышают, идеализируют.

В песне "Салейма к1орни" воспевается любовь сестры и матери к брату

и сыну. Сестра героя показана идеалом моральной и нравственной чистоты,

готовой умереть ради спасения своего брата. "Голубой голубь Сеска-Солсы"

доставляет герою письмо от его сестры, находящейся в плену у врагов в

стране, где "пришедшего не выпускают, погибший остается, не бывавший не

приходит", т.е. попавший в эту страну не может выйти оттуда живым, а после

его смерти даже его труп нельзя оттуда вывести. Враги встречают ингушского

героя с мнимым радушием и ставят отравленное угощение. Сестра, узнав, что

еда отравлена, ест и пьет вместо брата и умирает. Брат сражается с врагами,

побеждает их, забирает с собой труп сестры, но по дороге домой умирает от

полученных ран. Перед смертью он просит голубя сообщить об этом матери.

"Старая, худая, одинокая" мать отправляется на поиски своих детей.

Похоронив их останки, мать умирает. Во многих песнях сестра

идеализируется, участвует в битвах, вызывает врага на поединок и мстит за

убитого брата.

В некоторых песнях встречается образ невесты или возлюбленной героя,

которая забывает о нем ради "молодцев, приносящих богатую добычу". "И это

предстает как очередная невзгода, свалившаяся на героя, чем заостряется кон-

фликтность повествования. Изображение любимой-изменницы типично лишь

для старых песен".

Наряду с образом обездоленного героя очень популярен в ингушских

героико-эпических песнях образ обездоленной девушки. Девушка, не имеющая

братьев, которые могли бы ее защитить, вынуждена самоутверждаться при по-

мощи оружия, мужества, отваги, воинского искусства, становится девой-

воительницей.

Женщина всегда пользовалась большим уважением в ингушском

обществе, что не могло не быть отражено в устном народном творчестве.

Лекция № 9

Малые жанры фольклора

План:

1. Пословицы

2. Благопожелания

3. Проклятия

4. Загадки

Малые жанры фольклора – это небольшие по объему фольклорные

произведения.

Виды малых жанров фольклора

Пословица представляет собой краткое, ритмически организованное,

устойчивое в речи образное изречение. Пословица составляет достояние

целого народа или значительной части его и заключает в себе общее

суждение или наставление на какой-нибудь случай жизни.

Пословица – это народное изречение, в котором выражается не мнение

отдельных людей, а народная оценка, народный ум. Она отражает духовный

облик народа, стремления и идеалы, суждения о самых разных сторонах

жизни. Все, что не принято большинством людей, их мыслями и чувствами,

не приживается и отсеивается. Пословица живет в речи, только в ней емкая

пословица приобретает свой конкретный смысл.

Созданные в веках, переходя от поколения к поколению, пословицы

поддерживали уклад народной жизни, крепили духовный и нравственный

облик народа. Это как заповеди народа, регламентирующие жизнь каждого

простого человека. Это выражение мыслей, к которым пришел народ через

вековой опыт.

Пословица ярко и образно украшает нашу речь. Уникальность

пословиц состоит в том, что в столь краткой форме отражается вся глубина

мысли, жизненного опыта, переживаний своего народа.

Пословица воспитывает, наставляет на правильные поступки,

высмеивает человеческие слабости. Пословица тесно переплетается с

действительностью. Наш родной язык стал бы намного беднее без пословиц.

1. Адамий барт кхерийла ч1оаг1аг1а ба. (Единство народа крепче

камня).

2. «Ак» яхаш яьг1а йо1 ший даь-ц1аг1а йисай. (Девушка, постоянно

твердившая «нет», осталась старой девой).

3. Ала йо1ага – хаза несийна. (Скажи (что-то сделать) дочери, но

чтобы услышала сноха).

4. Аьхки ваьг1ар 1ай иддав. (кто летом отлеживался, у того зимой

походка бывает шустрой).

5. Багара даьнна дош ткъамала дахад. (Лишь произнесли слово, оно

тут же обрело крылья).

6. Барзкъо бахьа а хозбаьб. (Красивая одежда и лопату украсила).

7. Боарам эш балха а сакъердама а. (И в работе, и в веселии – везде

нужна мера).

8. Б1аргадайнар тешамег1а да хезачул. (Увиденное вернее

услышанного).

9. Бордз хьунаг1а мара сецаяц. (Волк только в лесу считает себя

дома).

10. Б1аьстан денно 1ан бутт кхоаб. (Весенний день зимний месяц

кормит).

11. Велча дика хул сийдоацаш воа саг а. (И бессовестный становится

хорошим, когда умрет).

12. Визача хьаьший б1арг на1аргахьа берз. (Насытившийся гость на

дверь поглядывает).

13. Виран бакъилг хоза хул, кхийча, ше мадарра вир хул. (Ишачонок

бывает красивым, но вырастает – ишак ишаком).

14. Вираца лаьтта 1аса вирах 1ийхад. (Теленок, выросший с ишаком,

стал кричать по - ишачьи).

15. Во сесаг ц1аг1а лелаечул циск леладича тол. (Лучше иметь кошку

в доме, чем плохую жену).

16. Воча сесагал воккхаг1а моастаг1а вац, воча маьрал йоккхаг1а

доакъазал яц. (Нет большего врага, чем плохая жена; нет большего несчастья,

чем плохой муж).

17. Дар дайна лела саг наха кхераме ва. (Бездельник опасен для

людей).

18. Йийначо йиай пхьагал. (Зайца ест тот, кто его убьет).

19. Истий метташ – йоккхий топаш. (Женские языки, что пушки).

20. Йисте лийначоа йис кхийттай. (Того, кто ходит с краю, иней

накрыл).

БЛАГОПОЖЕЛАНИЯ И ПРОКЛЯТИЯ (ЛОВЦАШИ

САРДАМАШИ)

Благопожелания и проклятия, особенно в прежние времена, имели

самое широкое употребление в обиходной речи, молениях, обрядах,

заклинаниях, многих других фольклорных жанрах. В ингушском языке

«дош» (слово) многозначно. Это и «дош» (слово) в прямом его значении; и

«дош да» (слово есть - стоящее, крепкое, надежное, правдивое слово); и «дош

деннад» -дал слово (в том же значении, что и в русском языке); «дош

аьннад» — слово сказал (дал указание, решил, пообещал); и «дош доацар да»

- слово бессмысленное - ерунда, ничего не значащее и т. д. О силе,

меткости, значимости слова имеется много пословиц и поговорок.

В древности слово одушевлялось, являлось субъектом. После

произнесения оно якобы обретало самостоятельную жизнь и имело

изначально заложенное содержание. Люди считали, что слово может

творить добро (отсюда благопожелания), а может творить и зло (отсюда

проклятия).

Отдельным сводом ингушские благопожелания и проклятия

ранее не издавались. Они не изучены.

БЛАГОПОЖЕЛАНИЯ (ЛОВЦАШ)

1. Хьувкъалда хьа (ала доаг1аш да кхай т1а болх беш воаллача сага

т1ехвоалаш).

Плодородия тебе (обязательно желают крестьянину, проходя мимо

его поля)!

2. Дебалда хьа (Ала доаг1аш да жа-доахан доажадеш волча сага

т1ехвоалаш)!

Пусть множится у тебя (желают пастуху, проходя мимо стада)!

3. Беркат ма хадалда хьа (шун) цlarlapa.

Да не иссякнет благодать в твоем (вашем) доме!

4. Барт тайнача дезала да хийло хьо. Да будешь ты главою семейства

дружного и согласного во всем!

5. Эхь дола йо1 кхуйла хьа, сий дола во1 кхуйла хьа. Пусть вырастет у

тебя стыдливая дочь, пусть вырастет у тебя честный и почитаемый сын!

6. Им-беркат ма хадалда укх ц1аг1а.

Пусть в этом доме не иссякнет божья благодать!

7. Во сесаги, баьде кхуврчи, мекъа говреи, гота ц1еноши ма хилда хьа.

хьа.

Да не будут у тебя сварливой жены, потухшим и почерневшим очаг,

ленивым конь и тесной сакля!

8. 1уйре еха ма лелалда шо, сайре еха ма лелалда шо, да

т1авоацаш ма лелалда шо; ловца массаза боаккха из шох ва кхеташ,

сардам мел боаккха из гаьна ва боалаш, ираз долаш моттиг хийла шун.

9. Хьай даь, хьай наьна, хьай т1ехьен во ма гулда хьона. Да не

увидишь ты горя, несчастий отца, матери и детей своих!

10.Дикадар мара во ма доаг1алда. Укх чу мел лайза ког беркате хилба

(оалаш да керда фусам даькъала ювцаш).

Пусть всегда входит в дом только все хорошее и никогда не войдет

ничего плохого. Пусть каждый шаг и в этом доме станет ступенью к

счастью и благодати (говорят при поздравлении с новосельем)!

Проклятия (Сардамаш)

1. Хьаьша воаг1а никъ йоарх1аша хьалбоаккхалба шун, кашамашка

бода никъ боккха хилба шун. Пусть бурьяном прорастет дорога, по которой

к вам гости ходят, пусть будет широкой дорога, ведущая на кладбище.

2. Ж1алеша цеста хьо. Пусть собаки рвут тебя.

3. Н1анаша даа хьа дег1. Пусть черви жрут твое тело.

4. Кулгаш батага ма кхоачалда хьа. Пусть руки твои не достанут

до лица твоего.

5. Хьай мотт д1акхоаллалба 1а. Чтоб проглотить тебе свой язык!

6. Бухь боацача бердах г1олва хьо. Чтоб упасть тебе в бездонную

пропасть!

7. Ийс Iypr далда хьа кертах. Да пронзят твою голову девять дыр.

8. Эггар дукхаг1а веза дезалхо лалва хьа. Чтоб умер самый

любимый тобою член семьи.

9. Ков-карт доагаш, т1атоха хий доацаш вусалва хьо. Когда пожар

охватит твое хозяйство, пусть у тебя не будет и капли воды!

10. Мазаша баккха хьа мотт. Чтоб паутина заплела твой язык.

11. Хьайна везар къахьлойла хьона. Чтоб ты возненавидел тобою

очень любимого.

12. 1айха леладечох имми беркати ма хилда хьона. Пусть не будет

ни проку, ни счастья от всего того, что ты делаешь.

13. К1алхардар дицдеш керда вонаш ухалда хьона. Пусть постигнут

тебя многие новые несчастья, затмевающие прежние.

14. Аьхки лоа делхаш мо мара беркат ма хилда хьона. Как не падает

зимою снег, пусть так и у тебя не будет благодати.

15. Щийла керчийла хьо. Чтоб извиваться тебе в своей крови!

16. 1айха мел дуачох дохьаж хилда хьона. Пусть все, что ты кушаешь,

становится отравой.

17. Оарцаг1а вала саг воацаш вусалва хьо. Чтоб в несчастии никто к тебе

на помощь не пришел.

18. Хьунаг1а мел лела хьакхарч хьа даь коа чу хьалхиила. Пусть все

дикие кабаны устремятся на твой (отцовский) двор.

19. Шийлача дийнахьа вохьвала моттиг ма хийла хьа. Чтоб в холодный

ненастный день негде было тебе согреться!

20. Т1акхача саг воацаш са далда хьа. Чтоб в полном одиночестве

душа покинула тебя.

Загадки (Ховли - довзали)

Ховли хьона, довзали хьона?»

«Знаешь ли ты, ведаешь ли ты?»

Обычно такими словами у ингушей начинают загадывать загадки.

Поэтому в ингушской фольклористике утвердился термин «Ховли-

довзали». Хотя между загадками, пословицами и поговорками большая

разница, многие собиратели, начиная с В. Даля, публикуют загадки следом

за пословицами и поговорками. И мы здесь придерживаемся этой

традиции.

Приводимые ингушские загадки являются лишь малой частью

бытующего в народе фольклора, потому что его собиратели уделяли этому

жанру недостаточное внимание. И тем не менее данная публикация

загадок значительно превосходит имевшиеся ранее публикации.

Если пословицы и поговорки приобретают широкую популярность в

народе, то они более закрепляются в народной памяти. Но если загадка

приобретает такую же популярность, то это ведет к обратному результату

— многим известную загадку начинают избегать, и она, чаще всего, почти

исчезает из обихода.

1. Ала к1орда а даь, лаьттах дахад.

Надоело ему лежать, и он в землю ушел *. (Лоа - снег).

2. Арг1анца йорт етта аьшка алача.

По долам бродит железная лошадка. (Трактор).

3. Аькха а дац, ткъамаш а да.

Она и не зверь, она и крылата. (1имишк – летучая мышь).

4. Аьхки цхьан метте даг1а, гуйрана шоай бос а хийце,

г1етте д1алелх.

Летом сидят на месте, а осенью меняют свой цвет и срываются с

места. (Г1аьнаш - листья).

5. Бе гердз а дац, къуна никъ а лац.

Сам безоружный, но врага не пропускает. (Ч1ега - замок).

6. Берза — фу, жена — 1у, коа т1а — хаьхо, сона — доттаг1а.

Родственник волка, пастух овец, сторож во дворе — мой друг. (Ж1али

- собака).

7. Букъ — хьалха, кит — т1ехьашка.

Спина спереди, а сзади живот. (Ност - голень).

8. Буса шучий, дийнахьа — мохчий.

Ночью двоюродные братья, а днем — троюродные. (Мотти г1айбеи –

постель и подушка).

9. Б1аь кетар ювхаш ваг1а воккха саг, шийна т1ера

кетар яьккха веннар цо велхаву.

Сидит старик, надев сто шуб, кто с него шубу снимает, того он

плакать заставляет. (Хох - лук).

10. Barlap лакха да, бос ц1е-к1ай ба.

Сидит высоко, само бело-красное. (1аж - яблоко).

11. Вайца д1адода, вайца хьадоаг1а, вайца латт, вайца улл, вай

доттаг1а а дац, вай моастаг1а а дац, вайца а хул.

С нами идет, с нами возвращается, с нами стоит, с нами лежит, и

не друг нам, но и не враг нам. (1и - тень).

12. Виъ воша цхьан кийна к1ала воал.

Под одной шапкой находятся четверо братьев. (Истол - стол).

13. Гаьнаш к1ала г1олла бедда бода маьхий т1ормиг.

Под деревом бегает сумочка с иголками. (З1ий - еж).

14. Гонахьа хий латт, юкъе ц1и йоаг.

Кругом вода, а посреди нее огонь горит. (Самовар).

15. Гонахьа ингале, юкъе кхуврч.

Кругом стекло, внутри очаг. (Керосиновая лампа).

16. Дахчан ба, кхача т1акхухьаш ба, ше меца лел.

Деревянная, еду приносит, сама голодная ходит. (1аг - ложка).

17. Дахчан моастаг1а — аьшка корта.

Железноголовый враг дерева. (Диг - топор).

18. Денош д1аух, листаш 1олег.

Дни уходят, листья падают. (Календарь).

19. Йодаш — яьсса, йоаг1аш — йиза.

Уходит пустым, возвращается полным. (К1удал е ведар – кувшин или

ведро).

20. Йоккха кий т1атулла лоха къонах.

Низкий мужчина надел большую шапку. (Ж1але нускал - гриб).

˜УНТword.docx · web viewКурс лекций по дисциплине «...

Documents