вестник южно...

Учредитель – Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Южно-Уральский государственный

университет» (национальный исследовательский университет) Основной целью журнала является публикация материалов новейших исследований в области

лингвистики известных ученых России, Уральского региона, ближнего и дальнего зарубежья. Публикация этих материалов решает следующие задачи: ознакомление читателей журнала с достижениями в области лингвистики; обмен знаниями в области лингвистики ведущих специалистов; представление информации о важнейших событиях (конгрессах, конференциях, публикациях монографий, лекционных курсов и учебных пособий) из научной лингвистической жизни; публикация материалов исследований молодых специалистов и т.д.

Редакционная коллегия Турбина Ольга Александровна, доктор филологических наук, профессор, Южно-Уральский

государственный университет (ответственный редактор) Хомутова Тамара Николаевна, доктор филологических наук, профессор, Южно-Уральский

государственный университет Харченко Елена Владимировна, доктор филологических наук, профессор, Южно-Уральский

государственный университет Бабенко Людмила Григорьевна, доктор филологических наук, профессор, Уральский федеральный

университет имени первого Президента России Б.Н. Ельцина (г. Екатеринбург) Чудинов Анатолий Прокопьевич, доктор филологических наук, профессор, Уральский

государственный педагогический университет (г. Екатеринбург) Парзулова Мария Христова, доктор филологических наук, профессор, университет «Проф. д-р Асен

Златаров» (г. Бургас, Болгария) Матушак Алла Федоровна, доктор филологических наук, профессор, Щецинская Высшая Школа

Collegium Balticum (г. Щецин, Польша) Франка Поппи, профессор, Университет Модены и Реджо Эмилии (г. Модена, Италия) Солопова Ольга Александровна, кандидат филологических наук, доцент, Южно-Уральский

государственный университет Жеребятьева Екатерина Сергеевна (ответственный секретарь)

Copyright ОАО «ЦКБ «БИБКОМ» & ООО «Aгентство Kнига-Cервис»

Series «Linguistics» of the South Ural State University Bulletin was founded in 2004. Nowadays it is published two times a year. Series «Linguistics» seeks to provide a platform for publishing new studies of scholars (Russian Federation, Ural region, foreign countries, CIS). Series «Linguistics» aims at: keeping our audience informed of advances in the field; exchanging new scientific ideas; informing our audience of important events (congresses, conferences, books, textbooks publishing) in the field of linguistics; publishing results of young scholars’ researches, etc.

We invite articles that have common purposes and goals with the Bulletin of the South Ural State University, Series «Linguistics».

Editorial board Olga A. Turbina, Doctor of Science (Linguistics), professor, South Ural State University, Chelyabinsk,

Russian Federation (executive editor) Tamara N. Khomutova, Doctor of Science (Linguistics), professor, South Ural State University, Chelyabinsk,

Russian Federation Elena V. Kharchenko, Doctor of Science (Linguistics), professor, South Ural State University, Chelyabinsk,

Russian Federation Ludmila G. Babenko, Doctor of Science (Linguistics), professor, Ural Federal University named after the first

President of Russia B.N. Yeltsin, Yekaterinburg, Russian Federation Anatolij P. Chudinov, Doctor of Science (Linguistics), professor, Ural State Pedagogical University,

Yekaterinburg, Russian Federation Maria X. Parzulova, Doctor of Science (Linguistics), professor, Prof. Assen Zlatarov University, Bourgas,

Bulgaria Alla F. Matushak, Doctor of Science (Linguistics), professor, Szczecin Higher School Collegium Balticum,

Szczecin, Poland Franca Poppi, Professor, University of Modena and Reggio Emilia, Italy Olga A. Solopova, Candidate of Science (Linguistics), associate professor, South Ural State University,

Chelyabinsk, Russian Federation Ekaterina S. Zherebiateva, South Ural State University, Chelyabinsk, Russian Federation (executive

secretary)


3 2014, том 11, № 1

СОДЕРЖАНИЕ

ПОНЯТИЙНЫЙ АППАРАТ СОВРЕМЕННОЙ ЛИНГВИСТИКИ ЛУКИНА А.Е. Понятие «Языковой вариативности» в отечественной и зарубежной лин-гвистической традиции .............................................................................................................

7

МИНЬЯР-БЕЛОРУЧЕВА А.П. Смена парадигм в истории и лингвистике .................... 12

ПЕСТОВА М.С. Противоположность как центральное понятие теории антонимии ......... 18

ФРАЗЕОЛОГИЯ ЛЕСКИНА С.В., ШАРОНОВА В.Б. Структурная и семантическая соотнесённость кол-локаций и фразеологических единиц в русском и английском языках ...............................

22

РАЕВСКАЯ М.В. Внешняя омонимия фразеологических предлогов в деловом языке XVIII века (по материалам объединенного государственного архива Челябинской об-ласти) ..........................................................................................................................................

29

МЕЖКУЛЬТУРНАЯ КОММУНИКАЦИЯ И ПЕРЕВОД ПАРЗУЛОВА М.X. О болгарском языковом пространстве в Украине ............................... 33

РАХБАРИ М., ВАЛИПУР А. Сопоставительное изучение способов передачи русских глагольно-именных устойчивых словосочетаний при обучении русскому языку как иностранному иранских учащихся ..........................................................................................

40

СЕРЕБРЯКОВА А.Ю. Параметры нормативной оценки адекватного перевода ................ 45

ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНАЯ И ПРИКЛАДНАЯ ЛИНГВИСТИКА

ТУРБИНА О.А., ФОСТАКОВСКИЙ Е.А. Алгоритмы ведения человеко-машинного диалога гуманойдными роботами НАО .................................................................................

48

ХАРЧЕНКО Е.В. Я-идентификация современных студентов (на примере ассоциативно-го эксперимента) ........................................................................................................................

53

ШЕРЕМЕТЬЕВА С.О., ОСМИНИН П.Г., ЩЕРБАКОВ Е.С. К вопросу об электронных ресурсах профессиональной лексики ......................................................................................

57

ЛЕКСИКОГРАФИЯ И ОРФОГРАФИЯ ЗАББАРОВА Р.З. Проблема лексикографирования конверсированных существительных в переводных словарях татарского языка ........................................................................

64

ХАКИМОВА Е.М. О ненормативном орфографическом оформлении частей речи совре-менного русского языка (на материале текстов массовой коммуникации) ...........................

68

ЛИНГВИСТИЧЕСКАЯ КОГНИТОЛОГИЯ И ЛИНГВОКУЛЬТУРОЛОГИЯ АБДУЛЛИНА Л.Р., АГЕЕВА А.В. Галлицизмы как средство создания средневековой картины мира в современном русскоязычном фэнтези ..........................................................

74

БАЛАКИН С.В. Принцип формирования концептов на субординатном уровне (на приме-ре концепта «оружие») ..............................................................................................................

79

ГОРБАЧЕВСКИЙ Ч.А. Образы северной природы в текстах колымских каторжан ........ 82

ДОРОНИНА Е.Г. Общая когнитивная платформа как фактор воздейственности текста 87

КОЛТЫШЕВА С.Я. Креолизованный текст как сфера функционирования метафор(на примере шоу-дискурсов России и США) .........................................................................

91

ПЕРВУХИНА С.В. Виды адаптации текста .......................................................................... 97


4

ПОНОМАРЕВА Е.В., АГЕЕВА Ю.П. Прозаический микроцикл первой трети XX века как архаическая норма ..............................................................................................................

101

ХОМУТОВА Т.Н., НОХРИН А.В. Научный дискурс: моральный аспект ......................... 107

МЕДИАТЕКСТ

ЛОБОДЕНКО Л.К. Жанровое своеобразие медиатекстов рекламной журналистики ........ 114

ШЕСТЕРКИНА Л.П., ШАМАНОВА О.С. Специфика контента регионального интер-нет-радиовещания (на примере Челябинской области) .........................................................

120

ЗЕЛЕНЫЕ СТРАНИЦЫ

ГОРДЕЕВА С.В. К вопросу о языковой ситуации в китайском приграничье ....................... 125

ДУБСКИХ А.И. Масс-медиальный дискурс: определение, характеристики, признаки ....... 131

ДЮЗЕНЛИ М.В. Метафорическая концептуализация семейных отношений: орнито-морфная модель ........................................................................................................................

137

МОЛОДЦОВА В.Е. К вопросу о классификации башкирских ойконимов ........................... 143

© Издательский центр ЮУрГУ, 2014


5 2014, том 11, № 1

CONTENTS MODERN LINGUISTICS TERMINOLOGY LUKINA A.E. Concept of Variability in Russian and World Linguistics .................................. 7

MINIAR-BELOROUTCHEVA A.P. Paradigm Shift in History and Linguistics ...................... 12

PESTOVA M.S. Contradiction as the Central Concept of Linguistic Theory of Antonymy .... 18

PHRASEOLOGY LESKINA S.V., SHARONOVA V.B. Structural and Semantic Correlation of Collocations and Phraseological Units in the Russian and English Languages ...............................................

22

RAEVSKAYA M.V. External Ambiguity of Phraseological Prepositions in Business Lan-guage of the XVIIIth Century (Based on the Material from the Joint State Archive of Chelya-binsk Region) ..............................................................................................................................

29

INTERCULTURAL COMMUNICATION AND THEORY OF TRANSLATION PARZULOVA M.H. About the Bulgarian Language Space in Ukraine .................................... 33

RAHBARI M., VALIPUR A. Comparative Study of Translating Russian Verbal-Nominal Set Expressions in Teaching Iranian Students ...................................................................................

40

SEREBRYKOVA A.Yu. Parameters of Normative Assessment of Adequate Translation ........ 45

EXPERIMENTAL LINGUISTICS

TURBINA O.A., FOSTAKOVSKY E.A. Algorithms of human-robot dialogue and their im-plementation on NAO humanoid robots .....................................................................................

48

KHARCHENKO E.V. I-Identification of Modern Students (by the Example of Associative Experiment) .................................................................................................................................

53

SHEREMETYEVA S.O., OSMININ P.G., SCHERBAKOV E.S. On Electronic Resourcesfor Professional Lexics ................................................................................................................

57

LEXICOGRAPHY AND ORTHOGRAPHY ZABBAROVA R.Z. Lexicographical Problems of Converted Nouns in Bilingual Dictionaries of the Tatar Language .................................................................................................................

64

KHAKIMOVA E.M. Deviant Spelling of Russian Parts of Speech (in Modern Mass Commu-nication Texts) ..............................................................................................................................

68

COGNITIVE LINGUISTICS ABDULLINA L.R., AGEEVA A.V. Gallicism as a Means of Creating a Medieval Picture of the World in a Modern Russian Fantasy .................................................................................

74

BALAKIN S.V. Principle of Forming Subordinate Concepts (on the basis of the concept «weapon») ...................................................................................................................................

79

GORBACHEVSKIY Ch.A. Images of the North Nature in the Texts of Kolyma Prisoners ..... 82

DORONINA E.G. Cognitive Platform as a Factor of Text Influence .......................................... 87

KOLTYSHEVA S.Y. Creolized Text as a Sphere of Metaphor Functioning (in entertainment discourses of Russia and the USA) .............................................................................................

91

PERVUKHINA S.V. Types of Text Adaptation ......................................................................... 97


6 Вестник ЮУрГУ. Серия «Лингвистика»

PONOMAREVA E.V., AGEEVA Yu.P. Prosaic Microcycle of the First Third of the XXth

Century as an Archaic Form ........................................................................................................

101

KHOMUTOVA T.N., NOKHRIN A.V. Scientific Discourse: Moral Aspect ............................ 107

MEDIATEXT

LOBODENKO L.K. Media Texts Genre Originality of Advertising Journalism ....................... 114

SHESTERKINA L.P., SHAMANOVA O.S. Specific Content of Regional Internet Broadcast-ing (Based on the Material of Chelyabinsk Region) ...................................................................

120

GREEN PAGES

GORDEEVA S.V. To the Problem of the Language Situation in the Chinese Border Area ...... 125

DUBSKIKH A.I. Mass-Media Discourse: Definition, Characteristics, Features ....................... 131

DUZENLI M.V. Metaphorical Conceptualization of Family Relationship: Ornithomorphic Model 137

MOLODTSOVA V.E. To the Problem of Bashkir Place Names Classification .......................... 143


7 2014, том 11, № 1

Понятие вариативности впервые встречается у Ф. де Соссюра и характеризует знак, как одно из его свойств – стремление к изменчивости. В даль-нейшем данное языковое явление стало успешно изучаться всеми направлениями лингвистики при-менительно к тому или другому уровню языковой системы. Вариативность, как фундаментальное свойство языковой системы, получило весьма ши-рокое освещение в трудах как отечественных, так и зарубежных языковедов. На сегодняшний день имеется огромное количество работ, посвященных изучению сущности данного языкового явления, его природы, видов, критериев выделения и функ-ционирования.

Однако в начале XX века понятие языковой вариативности не было в центре изучения тех во-просов о языке, которые ставили перед собой лин-гвисты: сущность и природа языка, взаимодейст-вие языка и общества, структура языка, соотноше-ние плана выражения и плана содержания и др. Наблюдались попытки перенести принципы, спо-собы выделения, а также отождествления инвари-антов и вариантов с одного уровня на другой. Од-нако, поскольку понятия инварианта и варианта лежали в разных плоскостях – в плане содержания и в плане выражения, то ученым предлагалось раз-рабатывать отдельно понятия вариативность и ва-риант для каждого языкового уровня, что впервые было представлено как вариантно-инвариатный подход на материале фонологии в рамках Праж-ского лингвистического кружка.

Фонема в теории Н.С. Трубецкого, основопо-ложника фонологии, представляет собой абстракт-ную единицу (единицу языка) и противополагает-ся звуку как конкретной единице (единице речи). В речи одной фонеме (инварианту) могут соответ-

ствовать несколько реализаций – вариантов. Таким образом, по мнению пражских структуралистов, язык инвариантен, а речь вариативна.

В трудах лингвистов по общему языкознанию явление языковой вариативности включает вари-ант как изменяющуюся сущность, которая напря-мую связана с инвариантом как неизменяющейся единицей. Под вариантами обычно понимаются разные проявления одной и той же сущности, на-пример, видоизменения одной и той же единицы, которая при всех изменениях остается сама собой. Инвариант – это абстрактное обозначение одной и той же сущности в отвлечении от ее конкретных модификаций – вариантов.

Причины наличия вариантных форм одной и той же языковой единицы специалисты по теории языка видят в том, что вариативность понимается, как характеристика всякой языковой изменчиво-сти, которая может быть результатом эволюции, использования разных языковых средств для обо-значения сходных или одних и тех же явлений. Вместе с тем вариативность – это характеристика способа существования и функционирования еди-ниц в синхронии [10, c. 80].

Наряду с этим существуют и иные точки зре-ния в отношении понимания таких понятий, как инвариант / вариант. Л.М. Скрелина рассматривает инвариант как динамическую единицу, последова-тельно разделяя уровень языка и речи и помещая инвариант на уровень языковой системы, а вари-ант – на уровень речи. Вслед за Г. Гийомом, созда-телем психосистематики, Л.М. Скрелина связыва-ет понятия инвариант / вариант с означае-мым / означающим языкового знака. Количество позиций, т. е. означаемых в системе языка ограни-чено, тогда как количество выражений, которое

ПОНЯТИЙНЫЙ АППАРАТ СОВРЕМЕННОЙ ЛИНГВИСТИКИ

УДК 81-11 (81-112, 81-114)

ПОНЯТИЕ «ЯЗЫКОВОЙ ВАРИАТИВНОСТИ» В ОТЕЧЕСТВЕННОЙ И ЗАРУБЕЖНОЙ ЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ ТРАДИЦИИ А.Е. Лукина

Изучается понятие языковой вариативности, а также её роль в функциониро-вании языка в отечественной и зарубежной лингвистической традиции. Представ-лен краткий обзор имеющихся на сегодняшний день точек зрения в отношении по-нимания вариативности в зарубежной и отечественной лингвистической традиции. Рассматриваются различные подходы к изучению теории вариативности в синхро-нии и диахронии. Изучаются различные виды языковой вариативности: диатопиче-ская, диахроническая, диастратическая, диафазическая, диамезическая. Предлага-ется новый подход к изучению явления вариативности в истории французского языка с использованием понятия «диасистема».

Ключевые слова: система языка, языковая вариативность, диасистема, виды вариативности.


Понятийный аппарат современной лингвистики


может иметь означающее в речи, велико и теоре-тически безгранично. Так язык предоставляет воз-можность реализации психического, идеального (инвариантов) – в речевом, реальном (вариантах) [7, c. 43]. Иногда в речи та или иная форма приоб-ретает значение, противоречащее ее языковому значению. В основе такого соотношения между языковыми инвариантами и речевыми вариантами лежит высший принцип экономии, который за-ключается в поиске минимального в плане языка и максимального в плане речи [8, c. 28–29].

Таким образом, существует два различных подхода к пониманию инвариантной и вариантной единицы, основывающихся на двух антиномиях – язык / речь, синхрония / диахрония. На сегодняш-ний день обе концепции сосуществуют в языко-знании: первая носит общетеоретический характер и используется учёными различных направлений, вторая принадлежит учёным, последователям пси-хосистематики, где язык рассматривается как по-тенциальность речи, т. е. как то, что предшествует речи, что делает ее возможной, что производит речь в процессе речевой деятельности [7, c. 20].

В отечественной лингвистике понятие вариа-тивности разрабатывалось на материале различ-ных языков. Среди учёных, которые изучали ва-риативность на материале русского языка, можно отметить Л.П. Якубинского, Р.П. Рогожникову, Н.Ф. Молчанову, Л.К. Граудину, К.С. Горбачевича, В.М. Солнцева. На материале германских языков – А.И. Домашнева, В.М. Жирмунского, Н.Н. Семе-нюк, В.Н. Ярцеву, М.М. Гухман, Л.Б. Копчук, на материале романских языков – М.А. Бородину, Г.В. Степанова, А.В. Широкову. В трудах этих ученых явление вариативности изучалось как в синхронии, так и в диахронии, были разработаны различные классификации грамматических и се-мантических вариантов, определены критерии их выделения, а также рассмотрены разные формы существования языка (варианты, говоры, диалекты).

На материале русского языка была разработа-на собственно теория инварианта / варианта и предложены различные классификации видов ва-риативности: грамматических и семантических вариантов (Р.П. Рогожникова, Н. Ф. Молчанова, Л.К. Граудина, К.С. Горбачевич, В.М. Солнцев).

В отечественной германистике и романистике понятие языковой вариативности изучалось в рам-ках антиномии язык / социолект / идиолект. Л.В. Щерба охарактеризовывал язык, как систему, сложность структуры которой соответствует сложности структуры соответствующего социума. Любая социальная дифференциация в пределах той или иной группы, по мнению лингвиста, вле-чет за собой дифференциацию речевой деятельно-сти и тем самым дифференциацию языкового ма-териала [9, c. 3].

Теоретик общего языкознания – Л.П. Якубин-ский, к социальной дифференциации языка добав-лял еще то, что «языковая вариативность не огра-

ничивается дифференциацией языка, отражающей социальную неоднородность языкового коллекти-ва, она может быть обусловлена также разнообра-зием ситуаций общения [11, c. 33].

Кроме того, изучение языковой вариативно-сти было связано с разработкой общего понятия «национального языка», которым одним из первых стал заниматься Л.П. Якубинский. Ученый объяс-нял причины формирования национальных языков внешними процессами, происходившими при ста-новлении нации.

На материале германских языков изучение специфики формирования национального языка в разных социальных условиях и проблем социаль-ной дифференциации языка было представлено в трудах В.М. Жирмунского.

В.М. Жирмунский выделял две основные формы существования языка:

1) национальный литературный язык, носите-лем которого является господствующий класс – буржуазия;

2) территориально раздробленные диалекты, носителями которых являются подчиненные об-щественные классы – крестьянство, городская мелкая буржуазия, а позднее пролетариат [3, c. 6].

Помимо языка господствующего класса уче-ный также писал о социальных диалектах; разно-образных крестьянских говорах, мещанском про-сторечии и диалектически окрашенном языке ра-бочих.

Позднее В.М. Жирмунский переработал свою концепцию и выделил три уровня в социальном расслоении языка: диалект в собственном смысле; диалектно окрашенный «разговорный» («обиход-ный») язык или «полудиалект»; общенациональ-ный «литературный язык» [4, c. 107]. Вопрос о социальной дифференциации языка В.М. Жирмун-ский считал важным для проблемы формирования немецкого национального языка. Германист пред-полагал, что в больших средневековых городах с их смешанным составом населения должно было происходить в той или иной степени выравнива-ние наиболее резких особенностей местных гово-ров, отличавшее региональный говор такого го-родского центра от местного диалекта его кресть-янской округи [4, c. 110].

В свою очередь, М.В. Сергиевский, изучая образование французского литературного языка, ставит под сомнение существование социальной дифференциации в период, предшествовавший образованию единого общенационального языка, т. е. в средневековом феодальном обществе [6, c. 103].

М.А. Бородина на материале романских язы-ков также изучала взаимодействие и контакт меж-ду такими явлениями, как литературный язык и диалект. Понятия «ареал, зона, территория» изуча-лись романистом в рамках диалектологии и лингво-географии, происходило фиксирование, выделение и классификация различных вариантов языковых


Лукина А.Е. Понятие «языковой вариативности» в отечественной и зарубежной лингвистической традиции

9 2014, том 11, № 1

форм, которые затем соотносились с соответст-вующими языковыми уровнями. Наличие большо-го количества вариативных единиц объяснялись наличием как внутренних, так и внешних лингвис-тических факторов. «Повторяемость фонетических (фонологических) закономерностей делает фоне-тический уровень ареально наиболее очерченным. К нему близок морфологический уровень. По убы-вающей следуют лексический, синтаксический и стилистический уровни. Лингвистическое про-странство зависимо от экстралингвистических ус-ловий, в частности от географических и политико-экономических условий» [1, c. 137].

В работах по истории французского языка М.В. Сергиевского, В.Ф. Шишмарева, М.А. Боро-диной, Н.Н. Катагощиной отмечается, что все пе-риоды истории французского языка характеризу-ются наличием вариантных форм как в системе имени существительного, имени прилагательного, так и в глагольной системе времен и наклонений. Однако поскольку перед учеными стояли другие задачи, то вопросы, касающиеся определения яв-ления вариативности, критериев выделения вари-антов на том или ином уровне, выявления причин столь большого количества вариантов в именной и глагольной системах старо- и среднефранцузского языка, остаются в стороне.

Таким образом, явление вариативности явля-лось предметом теоретического изучения отечест-венных лингвистов как в синхронии, так и в диа-хронии. На материале германских языков разрабо-тана теория национального языка, ученые четко дифференцировали и описали соотношение между литературным языком и социальными диалектами, тогда как явление вариативности на материале французского языка, с учетом территориального, социального, стилистического и др. критериев, требует специального изучения.

В зарубежной лингвистической традиции на сегодняшний день представлено достаточно мно-го работ, посвященных изучению явления вариа-тивности в синхронии на материале того или ино-го языка, тогда как фундаментальные исследова-ния языковой вариативности в диахронии отсут-ствуют.

Наиболее известной и широко используемой зарубежными лингвистами в своих работах моде-лью языковой вариативности является трехмерная модель, предложенная в 1969 г. Э. Косериу, кото-рая состоит из вариативности в пространстве (диа-топическая), вариативности в обществе (диастра-тическая), вариативность в коммуникативной си-туации (диафазическая). Эти виды вариативности, согласно Э. Косериу, могут приобретать статус функциональных языков, рассматриваемых как минимальные автономные системы внутри одного языка. Таким образом, речь идет о своего рода языковых подсистемах [5, c. 165].

В 80-е гг. XX века немецкие ученые П. Кох и В. Остерейхер дополнили данную модель, введя

коммуникативный вид вариативности, включаю-щий «коммуникативное настоящее» (l’immédiat communicatif) и «коммуникативную дистанцию» (la distance communicative), тем самым они объяс-нили наличие и функционирование различных видов вариативности [13, c. 35]. «Коммуникатив-ное настоящее» представляет собой частную, спонтанную коммуникацию с известным говоря-щему / пишущему субъекту собеседником, позво-ляющую выражать сильные эмоции, имеющую референтную установку, тогда как «коммуника-тивная дистанция» – это публичная коммуника-ция, заранее подготовленная, с неизвестным, как правило, собеседником, со слабой эмоциональной составляющей, референтным отрывом от ситуа-ции. Так, эти два компонента приводят к проти-вопоставлениям между различными видами вариа-тивности, поскольку «коммуникативное настоя-щее» отражает разговорный язык и способствует эволюции в языке, тогда как «коммуникативная дистанция» передает особенности стандартного языка и представляет те изменения, которые уже свершились.

Таким образом, новый коммуникативный вид вариативности позволяет по-новому взглянуть на теорию вариативности в целом: расширяется по-нимание сущности языка и его функционирования, раздвигаются границы антиномий язык и речь, синхрония и диахрония. Языковая вариативность уже не представляет собой простую констатацию наличия вариантных форм, а является составляю-щей многомерной функционирующей модели, в центре которой находится говорящий / пишущий субъект.

Сегодня большинство работ зарубежных лин-гвистов посвящено изучению явления вариативно-сти в синхронии. Такие ученые, как Ж. Берруто, Ж. Кабатек, П. Кох, Г. Волкер, Ф. Гадэ, А. Дюф-тер, Э. Старк, изучают понятие вариативности с учетом следующих критериев и выделяют соот-ветствующие виды вариативности: 1) территори-альный или географический (соотношение литера-турного (стандартного) языка и диалектов) – диа-топический вид вариативности; 2) социальный (соотношение стандартного языка и социолек-тов) – диастратический вид вариативности; 3) исторический – диахронический вид вариатив-ности; 4) стилистический и ситуативный – диафа-зический вид вариативности; 5) различие между употреблениями вариантных форм в устной и письменной речи – диамезический вид вариатив-ности. Последний вид вариативности был введен в научный обиход французским лингвистом Ф. Гадэ [12, c. 5].

Данные виды вариативности являются своего рода векторами, направляющими в ту или иную область, в центре которой находится триада чело-век – язык – общество, и формирующими так на-зываемую «диасистему», термин, введенный У. Вайнрайхом [2], под которой на сегодняшний




день понимается комплекс сосуществующих сис-тем, например диалектных, социальных, стилисти-ческих и др.

Так, Г. Волкер полагает, что изучение вариан-тов языковых форм должно происходить с учетом как собственно лингвистических факторов, вы-званных теми изменениями, которые происходят в системе языка в ходе его эволюции, так и экстра-лингвистических факторов, включающих социаль-ные (например, расслоение общества) и стилисти-ческие (например, различные литературные жан-ры), оказывающих непосредственное влияние на выбор носителем языка той или иной вариантной формы [14].

В современной зарубежной вариативной лин-гвистике лингвисты подчеркивают необходимость одновременного изучения вариантов на различных уровнях языка, а также их исследования с учетом, с одной стороны, межличностного взаимодействия (внутри общества) – употребление различных форм говорящим / пишущим субъектом в зависи-мости от диалектальной, социальной принадлеж-ности, или обусловленное временными причинами (устаревшее использование), и внутри личностных факторов – идиолекта (знание и владение языком на основе индивидуального опыта).

Литература

1. Бородина, М.А. Пространство, террито-рия, зона и ареал как лингвогеографические и ареологические термины / М.А. Бородина // Вопро-сы языкознания. – 2002. – № 2. – С. 135–141.

2. Вайнрайх, У. Одноязычие и многоязычие / У. Вайнрайх // Новое в лингвистике. – Вып. 6. Язы-ковые контакты. – М., 1972. – С. 25–60.

3. Жирмунский, В.М. Национальный язык и социальные диалекты / В.М. Жирмунский. – Л.: Гослитиздат, 1936. – 297 с.

4. Жирмунский, В.М. Проблемы социальной диалектологии / В.М. Жирмунский // Известия Академии наук СССР. Серия литературы и языка. ‒ М.: Наука, 1964. ‒ С. 99–112.

5. Косериу, Э. Синхрония, диахрония и исто-рия / Э. Косериу // Новое в лингвистике. ‒ Вып. 3. – М., 1963. ‒ С. 167–183.

6. Сергиевский, М.В. История французского языка / М.В. Сергиевский. – М.: Изд-во лит. на иностр. яз., 1947. – 279 с.

7. Скрелина, Л.М. Грамматическая синони-мия: учеб. пособие к спецкурсу / Л.М. Скрелина. – Л.: Изд-во Ленингр. гос. пед. ин-та им. А.И. Герце-на, 1987. – 84 с.

8. Скрелина, Л.М. Школа Гийома: психоси-стематика: учеб. пособие / Л.М. Скрелина. – М.: Высш. шк., 2009. – 367 с.

9. Щерба, Л.В. О трояком аспекте языковых явлений и об эксперименте в языкознании / Л.В. Щерба // Языковая система и речевая дея-тельность. – М., 1974. – С. 24–39.

10. Языкознание: большой энциклопедический словарь / гл. ред. В.Н. Ярцева. – 2-е изд. – М.: Большая Российская энциклопедия, 2000. – 688 с.

11. Якубинский, Л.П. О диалогической речи / Л.П. Якубинский // Избранные работы: Язык и его функционирование. – М., 1986. – С. 17–58.

12. Gadet, F. La variation plus qu’une écume / F. Gadet // Langue française. – 1997. – № 115. – P. 5–18.

13. Koch, P. Sprache der Nähe – Sprache der Dis-tanz. Mundlichkeit und Schriftlichkeit von Sprachtheorie und Sprachgeschichte / P. Koch, W. Oesterreicher // Romanistiches Jahrbuch 36. – 1985. – P. 15–43.

14. Völker, H. La linguistique variationnelle et la perspective intralinguistique / H. Völker // Revue de lin-guistique romane. Publiée par la société de linguistique romane. – 2009. – T. 73. – P. 27–76.

Лукина Анна Евгеньевна, кандидат филологических наук, доцент, докторант кафедры романской филологии РГПУ им. А.И. Герцена (Санкт-Петербург), Научный консультант – доктор филологических наук, профессор Становая Лидия Анатольевна. Е-mail: [email protected]

Bulletin of the South Ural State University Series “Linguistics”

2014, vol. 11, no. 1, pp. 7–11

CONCEPT OF VARIABILITY IN RUSSIAN AND WORLD LINGUISTICS A.E. Lukina, Herzen State Pedagogical University of Russia, St. Petersburg, Russian Federation, [email protected]

The paper dwells upon the concept of linguistic variability and its role in language functioning. It presents an overview of contemporary opinions regarding the concept in Russian and world linguistics. The paper also deals with several approaches to variability


Лукина А.Е. Понятие «языковой вариативности» в отечественной и зарубежной лингвистической традиции

112014, том 11, № 1

from synchronic and diachronic perspectives. The author examines different types of va-riability (diatopic, diachronic, diastratic, diaphasic, diamesic) and introduces a new ap-proach to study the concept of variability in the history of the French language using the term “diasystem”.

Keywords: system of language, linguistic variability, diasystem, types of variability.

References 1. Borodina M.A. Prostranstvo, territoriya, zona i areal kak lingvogeograficheskie i areologicheskie terminy

[The space, territory, zone and area like lingvogeographical and archaeological terms]. Voprosy yazykoznaniya, 2002, no 2, pp. 135–141. (in Russian)

2. Weinreich M. Odnojazy'chije i mnogojazy'chije [Monolingualism and multilingualism]. Novoje v lingvistike, 1972, no 6, pp. 25–60.

3. Zhirmunskii V.M. Natsional'nyy yazyk i sotsial'nye dialekty [The national language and social dialects]. Leningrad, Goslitizdat Publ., 1936, 297 p.

4. Zhirmunskii V.M. Problemy sotsial'noy dialektologii [The problems of the social dialectology]. Izvestiya Akademii nauk SSSR. Seriya literatury i yazyka. Moscow, Nauka, 1964, pp. 99–112. (in Russian)

5. Coseriu E. The synchronism, diachronism and history. Novoe v lingvistike [New in the Linguistic], 1963, no. 3, pp. 167–183. (in Russian)

6. Sergijevskii M. V. Istoriya frantsuzskogo yazyka [The History of the French language]. Moscow, Lit. na inostr. jaz. Publ., 1947, 279 p.

7. Skrelina L.M. Grammaticheskaya sinonimiya: ucheb. posobie k spetskursu [The Grammatical Synonymy: the manual]. Leningrad, Leningrad. gos. ped. institut im. A.I. Gercena Publ., 1987, 84 p.

8. Skrelina L.M. Shkola Giyoma: psikhosistematika: ucheb. posobie [The Guillaume School: psychosystematic: the manual]. Moscow, Vyschaya Schkola, 2009, 367 p.

9. Shherba L.V. O troyakom aspekte yazykovykh yavleniy i ob eksperimente v yazykoznanii [About the Triple Aspect of Language Units and about the Experiment in Linguistic]. Yazykovaya sistema i rechevaya deyatel'nost' [The Language System and Speech Activity]. Moscow, 1974, pp. 24–39.

10. Yazykoznanie: bol'shoy entsiklopedicheskiy slovar'. Gl. red. V.N. Yartseva [Linguistic encyclopedic dictionary. Ed. by V.N. Jarceva]. 2nd ed. Moscow, Bolschaia Rossijskaya encyclopediya Publ., 2000, 688 p.

11. Jakubinskii L.P. O dialogicheskoy rechi. Izbrannye raboty: Yazyk i ego funktsionirovanie. [About the Dialogic Speech. Selected works: Language and its Function]. Moscow, 1986, pp. 17–58.

12. Gadet F. La variation plus qu’une écume. Langue française, 1997, no. 115, pp. 5–18. 13. Koch P., W. Oesterreicher Sprache der Nähe – Sprache der Distanz. Mundlichkeit und Schriftlichkeit von

Sprachtheorie und Sprachgeschichte. Romanistiches Jahrbuch 36, 1985, pp. 15–43. 14. Völker H. La linguistique variationnelle et la perspective intralinguistique. Revue de linguistique romane.

Publiée par la société de linguistique romane, 2009, no. 73, pp. 27–76.

Lukina Anna Evguenyevna, PhD (Philology), the Romance Philology Departement, chair associate profes-sor, postdoctoral researcher (The Herzen State Pedagogical University of Russia, St. Petersburg). Scientific Advi-sor – Prof. Stanovaya Lidiya Anatolyevna, PhD (Philology). Е-mail: [email protected]

Поступила в редакцию 28 октября 2013 г.



Развитие методологии науки во второй поло-вине XX века привело к появлению двух новых взглядов на формирование науки: эволюционного, представленного Карлом Раймундом Поппером и революционного, выдвинутого Томасом Куном. Согласно К.Р. Попперу, наука развивается путем последовательного накопления знаний [1]. Томас Кун считал, что в основе развития науки лежит смена доминирующих в конкретную эпоху науч-ных взглядов – парадигм, в рамках которых ведут-ся исследования. Представляется, что революци-онная теория Томаса Куна наиболее приемлема для объяснения изменений, произошедших в ис-тории и лингвистике на протяжении последних двух сотен лет. История и лингвистика, так же как и любая наука, находятся в постоянном движении и развитии, о чем свидетельствует смена парадигм. Под термином «смена парадигм» (paradigm shift), введенным Томасом Куном, понимаются измене-ния основополагающих исходных условий в пре-делах главной теории науки.

В «смене парадигм» Т. Кун выделил ряд пе-риодов, к которым относятся допарадигмальный период, свойственный любой науке на стадии ее зарождения, период «нормальной науки», когда все исследования опираются на доминирующую тео-рию; период экстраординарной науки, когда возни-кают отклонения от принятой нормы, способст-вующие появлению альтернативных теорий; период научной революции, отмеченный конфликтами ге-терогенных систем ценностей, обусловленных раз-ными научными картинами мира, во время которо-го создается новая парадигма, а к анализу известно-го явления подходят с иной точки зрения [24].

Допарадигмальный период истории, охватив-ший не одно тысячелетие, отмечен существовани-ем многочисленных школ, рассматривавших собы-тия, происходившие в прошлом со свойственных ей философских позиций. С античных времен и до конца эпохи Просвещения философы и политики каждого отдельно взятого отрезка времени имели свои собственные представления о развитии чело-веческого общества в прошлом.

На смену допарадигмальной науки приходит период «нормальной науки». История вступила в него в начале XIX века, когда Б.Г. Нибур (1776–1831) разработал научно-критический метод ее

изучения. За два века своего существования как науки в истории произошло пять смен научных парадигм.

В лингвистике традиционно выделяют три научные парадигмы: сравнительно-историческую, системно-структурную и антропоцентрическую [6]. В XIX веке в то время, когда лингвистика су-ществовала под эгидой сравнительно-истори-ческой парадигмы, а в исторической науке про-изошла смена двух парадигм: на смену романтиз-ма пришел позитивизм, парадигмы истории и лин-гвистики практически не пересекались. Это было время формирования научного аппарата историче-ской науки, когда на основе классических языков, или путем переосмысления значения общеупотре-бительных слов современного языка, или посред-ством их соположения создавались исторические термины, закрепляющие основные понятия новой науки, понятийный аппарат которой и логический инструментарий начал складываться еще в XVIII веке.

Второй лингвистической парадигмой является системно-структурная, для которой определяю-щим стал тезис Ф. де Соссюра, провозглашающий объектом лингвистики язык «в себе и для себя». Ориентированная на предмет, данная парадигма в центре внимания поставила слово. Системно-структурная парадигма совпала с модернизмом, господствовавшим в литературе и искусстве. Воз-никший в конце XIX века и просуществовавший до 60–70-х годов XX века модернизм отводил пе-риферийное место истории, развивавшейся в рам-ках и нео- и пост-позитивизма. Если философы эпохи Просвещения ставили разум выше веры, прославляя свободного индивидуума уже в XVIII веке, то на рубеже XIX–XX веков достижения в психологии и физике привели к отказу от образа человека, управляющего разумом и занимающего главное место во вселенной. Во главу угла фило-софия модернизма поставила технический про-гресс, возвеличив будущее и отказавшись от про-шлого. Модернизм был по своей сути антиистори-чен, однако его апологеты, отказывая истине в эволюции, допускали необходимость ее анализа. С 1920-х годов в изучении языка происходят рево-люционные изменения, обозначенные термином «лингвистический поворот» [25]. Язык стал рас-

УДК 81 ББК 81.0

СМЕНА ПАРАДИГМ В ИСТОРИИ И ЛИНГВИСТИКЕ А.П. Миньяр-Белоручева

Рассматривается взаимосвязь между сменой научных парадигм и трансформа-цией исторических терминов. Исторические термины отражают устоявшиеся сис-темы научных взглядов – парадигмы, в рамках которых ведутся исследования. Дол-гое время научные парадигмы лингвистики и истории развивались параллельно. В середине XX века произошли изменения, которые привели к трансформации исто-рических терминов и реконструкции исторических событий.

Ключевые слова: смена парадигм, история, лингвистика, постмодернизм, ме-тамодернизм, антропологическая история, трансформации, исторические термины.


Миньяр-Белоручева А.П. Смена парадигм в истории и лингвистике

132014, том 11, № 1

сматриваться как «предельное онтологическое основание мышления и деятельности» [8]. В 1940–1950-х годах на второй волне «лингвистического поворота» в фокусе лингвистического исследова-ния оказались различные типы языка в его функ-ционировании.

Антропоцентрическая парадигма, основу ко-торой составили идеи В. фон Гумбольдта и Э. Бен-вениста, рассматривавшие язык как средство, «за-ложенное в самой природе человека и необходи-мое для развития его духовных сил и формирова-ния мировоззрения» [3, с. 51] и подчеркивавшие, что в мире существует только человек с языком, человек, говорящий с другим человеком [2, с. 298], совпала с третьей волной «лингвистического по-ворота» и появлением постмодернизма в 1960–1970-х годах, крупнейшими идеологами которого являются Ж. Деррида, Ж.-Ф. Лиотар, М. Фуко, Р. Барт и Ж. Бодрийяр. Это был период антрополо-гизации истории, когда в центре исторических исследований оказался простой человек с его про-блемами. Работа американского историка Хайдена Уайта «Метаистория: историческое воображение в Европе девятнадцатого века», созданная в 1973 году, способствовала возникновению новых тен-денций в исторических исследованиях этого вре-мени [27].

Несколько позже Франсуа Лиотара в своей работе «Состояние постмодерна», вышедшей в 1979 году, обозначил основные черты понятия «постмодернизм». Отказавшись от субъектно-объективного познания действительности, фран-цузский философ заявил, что единственной реаль-ностью существования человека является язык и игра со смыслами текстов [5]. Во главу любого научного исследования, в том числе и лингвисти-ческого, был поставлен человек в языке и язык в человеке [6]. Язык стал восприниматься первич-ным по отношению к мышлению, помогая рас-крыть все, что в нем скрыто. Его использовали для конструирования реальности, которая согласно М. Хайдеггеру, происходила только в языке. Уче-ный считал, что поскольку «язык – дом бытия», то «мир есть только там, где есть язык», что жизнь человека протекает в языке, что язык и есть во-площение бытия [9]. Историки, сторонники по-стмодернизма, также считали, что язык не отража-ет историческую действительность, а создает ее. Языковое конструирование истории вылилось в трансформацию исторических терминов, которую требовала постоянная реконструкция картины ми-ра прошлого, поскольку постмодернизм, верящий в невозможность постижения абсолютной истины, допускал рассмотрение исторических событий с разных ракурсов, что и привело к индивидуальной интерпретации исторической реальности.

Следует отметить, что исходные положения индивидуальной интерпретации, восходящие к ра-ботам М. Вебера, были успешно применены к ана-лизу исторических событий и исторических источ-ников, которые, как считалось, воспринимались

каждым историком по-разному в зависимости от взглядов среды его окружающей и его собственных представлений, в рамках которых он постигает ис-торическую действительность. Освободившись от оков социально-политического подхода, количест-венного анализа и уверовав в то, что на свете ниче-го нет кроме самого языка, историки-постмодер-нисты были вольны интерпретировать первоисточ-ники по своему усмотрению. Они основывались на посыле постмодернизма, согласно которому источ-ники, играющие важную роль в научном историче-ском исследовании, сами по себе ничего не сооб-щают, а являются материалом, который каждый историк использует для реконструкции своего соб-ственного исторического прошлого, «поскольку перспективы, с которых рассматривается прошлое, изменчивы» [4, с. 11].

Теоретики коренных преобразований постмо-дернизма считали, что поскольку прошлое непо-стижимо, то только посредством интерпретации исторических источников его можно реконструи-ровать в исторических произведениях, являющих-ся разновидностью художественного творчества. Таким образом, историк выступал в роли автора произведения не соотносящегося с истиной. Исто-рик не восстанавливал объективную картину про-шлого, но подчиняясь давлению, оказываемому на него языковой стихией, творил вымышленную реальность. Реальная история оказалась нереле-вантной по отношению к рассказу о ней, явившись свободной игрой ума историка, создающего текст по правилам риторики собственной языковой культуры. Эти идеи крайне радикального постмо-дернизма, берущие свое начало в пост-конструктивизме, особенно отчетливо обозначив-шиеся на рубеже 1970–1980-х годов, оказали губи-тельное влияние на историю как науку, поскольку каждый историк начал конструировать собствен-ную историческую реальность [4, с. 12].

Постулируя обусловленность произведений историков их личным мировоззрением и вторич-ность истины изображаемого ими прошлого, по-стмодернисты считали, что историки вправе под-вергать многочисленным интерпретациям перво-источники, привнося в них проблемы и язык своей эпохи. Особенно много изменений произошло в исторических терминах, которые использовались для описания событий, происходивших во время и после падения Римской империи.

Историки, освободившись от упрощенных методов, устоявшихся стереотипов и устаревших мифологем, восприняли новую парадигму как сво-боду интерпретации, приступив к созданию нетра-диционной картины развития человечества в про-шлом. Посмодернистская реконструкция европей-ской истории восходит к монографии Питера Брауна ‘The World of Late Antiquity’, вышедшей в 1971 году, в которой была предложена иная версия развития событий, произошедших в Европе с III по VIII века н. э. Вместо традиционного толкования данного периода как переломного момента, поло-




жившего конец классическому прошлому, историк соотносит его с непрерывным культурным ростом, обозначив многокомпонентным темпоральным термином ‘Late Antiquity’, означающим как «позд-нюю античность», так и «ранее средневековье». Это позволяет П. Брауну отрицать существование Темных веков – ‘Dark Ages’ как веков упадка культуры, научного застоя, возвращения в некото-ром роде к нецивилизованному существованию человечества, и рассматривать означенный период как время культурного процветания и мирного поселения германских племен на территории Рим-ской империи в качестве подданных [10]. Для того чтобы развеять традиционное представление о многочисленных вторжениях варваров, которые привели к упадку и разрушению Римской импе-рии, Питер Браун реконструирует историческое прошлое в соответствии со своим видением, заме-нив устоявшиеся исторические термины на новые. Следует отметить, что исторические термины иг-рают значительную роль в историческом исследо-вании: они способствуют созданию исторического прошлого человечества, интегрируя «пеструю во времени и пространстве картину истории в единое целое» [1, с. 30]. Иерархически организованные, исторические термины представляют собой верба-лизованную модель развития человеческого обще-ства. Изменение исторических терминов приводит к изменению восприятия событий прошлого. Так заменив многокомпонентный исторический тер-мин 'violent invasions' на словосочетания 'a process of accommodation' и 'cultural accommodation', исто-рические термины 'decline', 'fall', 'crisis' на ней-тральные слова 'transition', 'change', 'transformation', 'invaders' на 'Germanic peoples', а некогда широко распространенный исторический термин 'decay' на словосочетание 'religious and cultural revolution', ученый создал новую версию исторического раз-вития Западной Европы с III по VIII века н. э. [10]. Такое изложение исторических событий импони-ровало историкам-постмодернистам, которые соз-давали новую историческую реальность. Однако трансформация исторических терминов не сможет изменить событий прошлого. Обозначение одних и тех же исторических событий разными термина-ми приводит к изменению их смысла и воспри-ятия. В результате подмены исторических терми-нов создается история Европы, в которой Римская империя не пала, а эволюционировала в новое, равное по значимости ей образование. Подобная интерпретация событий обосновывает непрерыв-ное существование современного крупного терри-ториального объединения и повышает самосозна-ние общества. Вместо истории борьбы между гер-манским и латинским народом конструируется новая история их мирного сосуществования и со-вместной деятельности, которая больше импони-рует современным идеалам Евросоюза. О стрем-лении каждого поколения историков создать свои Афины, свой Рим, свой Ренессанс писал Люсьен Февр. Однако это не означает, что любая картина

прошлого субъективна и неистинна. Историки не должны забывать те реконструкции прошлого, которые были созданы их предшественниками. Прежние реконструкции не отбрасываются полно-стью, но в той или иной степени включаются в новые реконструкции [4, с. 19]. Несомненно, по-становка новых проблем, изучение источников с иной точки зрения, должны обогатить картину прошлого, но не исказить ее в угоду современной политике. Как правило, историки обращаются к тем проблемам прошлого, которые волнуют поли-тиков настоящего, поэтому для решения актуаль-ных политических проблем производят замену исторических терминов ничего не значащими сло-вами – 'insignificant sounds' [18, с. 108]. Эти слова, отвечающие требованиям языкового пуризма, приводят к деформации исторического прошлого.

Эпоха постмодернизма, несмотря на появле-ние большого количества исторических произве-дений, отмечена провозглашением «конца исто-рии» [15]. Однако, по мнению многих, это свиде-тельствовало не о конце истории как таковой, ко-торая может закончиться только с самим челове-чеством, а о конце диалектического идеализма Гегеля, под знаком которого прошли позитивизм во всех его разновидностях, не признававший ис-торию модернизма и постмодернизма, и о появле-нии новой парадигмы.

Очередной период экстраординарной науки был отмечен в середине 1990-х годов появлением большого количества терминов с префиксом 'trans-', типа, 'trans-subjectivity', 'trans-idealism', 'trans-utopianism', 'trans-sentimentality', что свиде-тельствовало о начале пересмотра уже устоявших-ся концепций и соотносилось не с новыми идеями, направленными на очередное изменение мира, а с имитацией его перестройки, выраженной в теории «как будто» – 'as if' [13]. Данная теория возвраща-ет к трансцендентальному идеализму Канта. От-мечая необходимость философского анализа все-мирной истории по плану природы, имеющему целью создание совершенного общества, Кант пи-сал: «Может показаться странным рассматривать историю человечества так, как будто она на деле совершалась ради разумных целей; но эта точка зрения все-таки может быть рекомендована, как руководящая идея, и если ход истории определя-ется, таким образом, как бы a priori, то это не зна-чит, что философ может пренебрегать изучением эмпирической истории» [21]. Избрав частицу «как будто» в качестве основополагающей, Кант под-черкивает, что «каждый народ как будто следует некой путеводной звезде, направляясь к естест-венной, но неизвестной ему цели» [20, с. 11–12]. Из этого высказывания следует, что человечество не идет, а только делает вид, что идет к подлин-ной, но неизвестной цели, развиваясь в нравствен-ном и политическом отношении. Новая парадигма, еще не получившая устоявшегося названия была отмечена печатью вторичности из-за многочис-ленных кавычек, которые, казалось, доминировали



152014, том 11, № 1

во всех вновь созданных произведениях. Концен-трация на «бессознательном» и «сверхсознатель-ном» ввергала мир в очередной виток медиевизма [20], что позволило говорить о 'Miracle Reality', от которой сейчас стремятся отойти, обратившись к реализму.

Наверное, ни для одной парадигмы не созда-вали так много названия, как для той, которая пришла на смену постмодернизма – 'after postmodernism'. Поиск оптимального названия продолжался с конца 1990-х годов до начала ново-го десятилетия XXI века. Представляется, что из всех терминов, предложенных для обозначения новой парадигмы, как то: post-postmodernism, postmodernity [12, p. 467], post-millennialism [16], pseudo-modernism [23], remodernism [11], digimodernism [22], наиболее удачным является metamodernisn – метамодернизм [26], что опреде-лило дальнейшее название новой парадигмы.

Каждый теоретик новой парадигмы понимает ее по-своему. Э. Ганс считает, что в отличие от постмодернизма с его 'victimary thinking', харак-терным для взаимоотношения «палача и жертвы», пост-милленаризм построен на 'non-victimary dialogue' [17]. Алан Кирби воспринимает pseudo-modernism как «чисто интеллектуальное» состоя-ние людей, для которых свойственно невежество, фанатизм и страх, компоненты, необходимые для того, чтобы создав атмосферу ‘silent autism’, ввергнуть человека в транс c целью манипулиро-вания его сознанием, определяя новую парадигму как 'informed naivety', 'pragmatic idealism' and 'moderate fanaticism' [23].

Современные теоретики метамодернизма счи-тают, что человек движется вперед ради прогресса, стремясь отыскать истину, которую не ожидает найти. Эпистомологически и онтологически мета-модернизм является одновременно модернизмом и постмодернизмом и в то же время ни одним из них [14]. Характерной чертой метомодернизма, охва-тившего довольно обширное культурное про-странство, является осцилляция, возвращение к романтизму и целостному восприятию истории [26]. Это приводит историков XXI века к стремле-нию еще больше сгладить противоречия, сущест-вовавшие в Европе с III по VIII века н. э., и пред-ставить все события так, как будто римляне, устав от бесконечных сражений с варварами, сами при-гласили их, попросив поселиться на территории Римской империи и помочь им отразить после-дующие вторжения. На смену жестокой историче-ской реальности пришла 'Miracle Reality'. Настоя-щая реальность была гораздо более жестокой. За-воевание Римской империи привело к падению ее цивилизации. Причина пересмотра фактов, ка-сающихся Римской империи, заключается еще и в том, что теоретики новой парадигмы считают, что в современных условиях социально-политического кризиса «империи» и «цивилизации» – 'empires' и 'civilizations', потеряли свою значимость, поэтому историки стремятся развеять сложившиеся ранее

представления о том, что цивилизация Римской империи находилась на высоком уровне развития [19, c. 73–81].

В пост-колониальном мире понятие «цивили-зация» уступило место понятию «культура». Это объясняется тем, что в отличие от цивилизаций, которые имеют разный уровень развития, все культуры, вследствие неповторимости каждой, равны между собой. Если подходить к рассмотре-нию культуры именно с этой позиции, то культура после падения Римской империи оставалась рав-ноценной культуре Римской империи.

Термины периодизации истории являются ре-зультатом осмысления высшей формы анализа исторической действительности. Созданные спе-циально для выделения абстрактных категорий, они имеют ценность в рамках той концепции, в которой были образованы и употреблены. Темпо-ральный исторический термин 'Late Antiquity' ис-торики метамодернизма настойчиво и последова-тельно переводят на пространственный уровень. Сознательное преуменьшение роли культуры Рим-ской империи приводит к признанию значимости культур, существовавших на Ближнем Востоке, в регионе, некогда входившем в ее состав, основны-ми языками которого были арамейский, коптский и армянский. Выдвижение на первый план «не-классических» героев прошлого и возвеличивание цивилизации Омейядов, позволяет западным исто-рикам-метамодернистам доказывать, что в “Late Antiquity”, в IV–VIII веках н. э., центр Средизем-номорья переместился на Восток: в Египет, Левант (общее название стран Восточного Средиземномо-рья: Сирии, Ливана, Израиля), Персию и Визан-тийский мир, что именно эти территории являются наследниками античной культуры, и, соответст-венно, Римской империи, что влечет за собой да-леко ведущие последствия. Необходимо подчерк-нуть, что переписать историю пытаются не в пер-вый раз, поскольку только история имеет право доказать законное право народа претендовать на определенную территорию или находиться там.

Замена традиционных исторических терминов на новые приводит к изменению оценки историче-ских событий, к вычеркиванию из истории целых эпох. Трансформация исторических терминов, приводящая к искажению истории, не может быть оправдана даже намерением создать идеальный мир прошлого ради блага настоящего. Разрушая старые и создавая новые картины исторического развития посредством языка, историки подтвер-ждают, что не могут абстрагироваться от времени, в котором живут.


1. Барг, М.А. Категории и методы истори-ческой науки / М.А. Барг. – М., 1984.

2. Бенвенист, Э. Общая лингвистика / Э. Бенвенист. – М.: УРСС, 2002. – 448 с.

3. Гумбольдт, В. Избранные труды по языко-знанию / В. Гумбольдт. – М.: Прогресс, 1984. – 398 с.




4. Гуревич, А.Я. Избранные труды. Т. 2. Средневековый мир / А.Я. Гуревич. – М.; СПб.: Университетская книга, 1999. – 560 с.

5. Лиотар, Ж.-Ф. Состояние постмодерна / Ж.-Ф. Лиотар; пер, с фр. Н.А. Шматко. – М.: Ин-ститут экспериментальной социологии; СПб.: Алетейя, 1998. – 160 с.

6. Маслова, В.А. Лингвокультурология / В.А. Маслова. – М.: Издат. центр «Академия», 2001. – 208 с.

7. Поппер, К.Р. Логика и рост научного зна-ния / К.Р. Поппер. – М.: Прогресс, 1983. – 604 с.

8. Филиппович, А.В. Философский словарь / А.В. Филиппович. – vslovare.ru›slovo/filosofskiij-slovar.

9. Хайдеггер, М. Письмо о гуманизме. Про-блема человека в западной философии: Переводы / М. Хайдеггер, сост. и послесл: П.С. Гуревич. – М.: Прогресс, 1988. – 552 c.

10. Brown, P. The World of Late Antiquity / P. Brown. – New York;London: W.W. Norton &Company, 1971. – 216 p.

11. Childish, B. Remodernism / B. Childish, Ch. Thomson. – http://www.stuckism.com (March 1, 2000).

12. Epstein, M. Russian Postmodernism. New Perspectives on Post-Soviet Culture / M. Epstein, A. Genis, S. Vladiv-Glover. – New York: Berghahn Books, 1999. – 528 р.

13. Epstein, M. The Place of Postmodernism in Postmodernity / M. Epstein. – http://www.focusing.org/ apm_papers/epstein.html

14. Eshelman, R. Performatism, or, the End of Postmodernism / R. Eshelman. – Aurora, Colorado: Davis Group, 2008. – 158 p.

15. Fukuyama, F. The End Of History and the Last Man / F. Fukuyama. – New York: Free Press, 1992. – 418 p.

16. Gans, E. The Post-Millennial Age / E. Gans //

Anthropoetics (Los Angeles: University of California). – http://www.anthropoetics.ucla.edu/ views/vw209. htm (June 3, 2000).

17. Gans, E. Victimary Thinking Forever? // Anthropoetics (Los Angeles: University of California). – http://www.anthropoetics.ucla.edu/views/vw230.htm (March 31, 2001).

18. Hobbes, T. Leviathan / T. Hobbes. – Har-mondsworth: Penguin, 1968. – 371 p.

19. Hobsbawm, E.J.E. Globalisation, Democrecy and Terrorism / E.J.E. Hobsbawm. – London: Abacus, 2007. – 184 p.

20. Kant, I. ‘Idea for a Universal History from a Cosmopolitan Point of View’ in I. Kant: On History / I. Kant; ed. L. White Beck. – Prentice Hall: Upper Saddle River, 2001. – 154 p.

21. Kant, I. Idee zu einer allgem. Geschichte (1784) / I. Kant // Энциклопедический словарь. – http://www.vehi.net/brokgauz/

22. Kirby, A. Digimodernism: How New Tech-nologies Dismantle the Postmodern and Reconfigure Our Culture / A. Kirby. – New York, London: Conti-nuum, 2009. – 282 p.

23. Kirby, A. The Death of Postmodernism and Beyond / A. Kirby // Philosophy Now. – 2006. – No-vember/December. Issue 58. – philosophynow.org

24. Kuhn, Th. The Structure of Scientific Revolu-tions / Th. Kuhn. – Chicago and London: University of Chicago Press, 1962. – 228 p.

25. Rorty, R. The Linguistic Turn: Essays in Phi-losophical Method / R. Rorty. – Chicago: University of Chicago Press, 1967. – 407 p.

26. Vermeulen, T. Notes on metamodernism / T. Vermeulen and R. van den Akker // Journal of Aes-thetics and Culture. – 2010. – http://www.sciy.org.

27. White, Н.H. Metahistory: Historical Imagina-tion in the Nineteenth-century Europe / Н.H. White. Baltimore & London, 1975. – 448 p.

Миньяр-Белоручева Алла Петровна, доктор филологических наук, профессор кафедры иностран-

ных языков исторического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, профессор (г. Москва). E-mail: [email protected]


2014, vol. 11, no. 1, pp. 12–17

PARADIGM SHIFT IN HISTORY AND LINGUISTICS A.P. Miniar-Beloroutcheva, Lomonosov Moscow State University, Moscow, Russian Federation, [email protected]

The article deals with the relationship of paradigms shifts and transformation of histor-ical terms. Historical terms reflect the system of established views – paradigms. For a long time paradigms of linguistics and history developed concurrently without intersecting.



172014, том 11, № 1

Changes that occurred in the middle of the 20th century brought about historical terms transformations and reconstruction of historical events as the interests of history and lin-guistics coincided.

Keywords: paradigm shift, history, linguistics, postmodernism, metamodernism, anthro-pological history, transformations, historical terms.

References

1. Barg M.A. Kategorii i metody istoricheskoy nauki [Categories and methods of the historical science].Moscow, Nauka, 1984, 342 p.

2. Benvenist E. Obshchaya lingvistika [Problems in general linguistics]. Moscow, URSS, 2002, 448 p. 3. Humbold W. Izbrannye trudy po yazykoznaniyu [Selected works on linguistics]. Moscow, Progress, 1984,

398 p. 4. Gurevich A.I. Izbrannye trudy. T. 2. Srednevekovyy mir [Selected works. Vol. 2. The Medieval World].

Moscow- Saint Petersburg, Universitetskaya kniga, 1999, 560 p. 5. Lyotard J.-F. Sostoyanie postmoderna. [The Postmodern Condition]. Moscow, Institut eksperimentalnoy

socioligii Publ., Saint Petersburg, Alteya Publ., 1998, 160 p. 6. Maslova V.A. Lingvokul'turologiya [Linguistic and cultural studies]. Moscow, Izdatelskiy centr “Akade-

mia”, 2001, 208 p. 7. Popper K.P. Logika i rost nauchnogo znaniya [The Logic of Scientific. Discovery']. Moscow, Progress

Publ., 1983, 604 p. 8. Filippovich A.V. Filosofskiy slovar' [Philosophical dictionary]. Available at: http://www. vslo-

vare.ru›slovo/filosofskiij-slovar. 9. Heidegger M. Pis'mo o gumanizme. Problema cheloveka v zapadnoy filosofii: Perevody. sostavitel' i pos-

leslovie P.S. Gurevich [Letter on 'Humanism. The problem in western philosophy. Compilation and afterword P.S. Gurevich]. Moscow, Progress Publ., 1988, 552 p.

10. Brown P. The World of Late Antiquity. New York, London, W.W. Norton &Company Publ., 1971, 216 p. 11. Childish B., Thomson Ch. Remodernism. Available at: http://www.stuckism.com. 12. Epstein M., Genis A., Vladiv-Glover S. Russian Postmodernism. New Perspectives on Post-Soviet Cul-

ture. New York, Berghahn Books Publ., 1999, 528 р. 13. Epstein M. The Place of Postmodernism in Postmodernity. Available at: http://www.focusing.org/

apm_papers/epstein.html. 14. Eshelman R. Performatism, or, the End of Postmodernism. Aurora, Colorado, Davis Group Publ., 2008, 158 p. 15. Fukuyama F. The End Of History and the Last Man. New York, Free Press Publ., 1992, 418 p. 16. Gans E. The Post-Millennial Age. Anthropoetics. Los Angeles, University of California. Available at:

http://www.anthropoetics.ucla.edu/ views/vw209. htm (accessed June 3, 2000). 17. Gans E. Victimary Thinking Forever? Anthropoetics. Los Angeles, University of California. Available at:

http://www.anthropoetics.ucla.edu/views/vw230.htm (accessed March 31, 2001). 18. Hobbes T. Leviathan. Harmondsworth, Penguin, 1968, 371 p. 19. Hobsbawm E.J.E. Globalisation, Democrecy and Terrorism. London, Abacus Publ., 2007, 184 p. 20. Kant I. ‘Idea for a Universal History from a Cosmopolitan Point of View’ in I. Kant: On History. Editor

L. White Beck. Prentice Hall, Upper Saddle River Publ., 2001, 154 p. 21. Kant I. Idee zu einer allgem. Geschichte (1784). Entsiklopedicheskiy slovar' [Encyclopaedic dictionary].

Available at: http://www.vehi.net/brokgauz/ 22. Kirby A. Digimodernism: How New Technologies Dismantle the Postmodern and Reconfigure Our Cul-

ture. New York, London: Continuum, 2009. 282 p. 23. Kirby A. The Death of Postmodernism and Beyond. Philosophy Now, 2006, Issue 58. Available at:

http://philosophynow.org 24. Kuhn Th. The Structure of Scientific Revolutions. Chicago and London, University of Chicago Press

Publ., 1962, 228 p. 25. Rorty R. The Linguistic Turn: Essays in Philosophical Method. Chicago, University of Chicago Press

Publ., 1967, 407 p. 26. Vermeulen T., R. van den Akker. Notes on metamodernism. Journal of Aesthetics and Culture. 2010.

Available at: http://www.sciy.org. 27. White Н.H. Metahistory: Historical Imagination in the Nineteenth-century Europe. Baltimore & London

Publ., 1975, 448 p.

Miniar-Beloroutcheva Alla Petrovna, Doctor of Philology, Professor of the Department of Foreign Lan-guages of the History Faculty at Moscow State University named after M.V. Lomonosov (Moscow). E-mail: [email protected]

Поступила в редакцию 17 июня 2013 г.



Являясь одной из наиболее сложных в языко-знании, проблема соотношения логических и язы-ковых категорий возникает при изучении различ-ных явлений в области языка. Сложность пробле-мы объясняется в значительной степени ее недос-таточной разработанностью относительно некото-рых языковых явлений. Явление антонимии связа-но с одной из фундаментальных сторон бытия – с диалектическим единством противоположных на-чал в самой сущности предметом, явлений, при-знаков духовного и материального мира. Семанти-ческую основу антонимии образует различного рода логическая противоположность внутри одной сущности (качества, свойства, действия, процесса, отношения и т. п.). Существенные для практики различия объективной действительности отража-ются в виде противоположных понятий в логике и антонимических отношений в языке. По причине своей сложности и многоаспектности явление «ан-тонимия» давно привлекает внимание ученых. Ан-тонимия относится к явлениям, сущность которых может быть выявлена на стыке нескольких наук, а именно логики, философии, психологии, социоло-гии, этики, эстетики. Вместе с тем антонимия – одно из проявлений в лингвистике. Одна из наибо-лее важных задач при изучении антонимии состо-ит в раскрытии понятия «противоположность» (оно же является центральным в теории антони-мии). Обращение к данному вопросу обусловлено потребностью в систематизации ранее полученных знаний в рамках разработки теории антонимии, выявлении недостаточно изученных аспектов дан-ного явления и их дальнейшей разработке.

Проблема антонимии в отечественном языко-знании стала изучаться, начиная с 50-х годов XX века. В 1952 г. М.Д. Лесник публикует статью, посвященную рассмотрению антонимичности прилагательных большой, малый, маленький и сфере их употребления в современном русском литературном языке. В 1956 г. В.Н. Клюева пуб-ликует статью «Проблемы антонимов». Работа В.Н. Комиссарова «Проблемы определения анто-нима», опубликованная в 1957 г., ставит вопрос о соотношении логического и языкового. В указан-ной статье ученый отмечает, что «в лингвистиче-ской литературе замечания по вопросу о сущности

антонимов весьма скудны. Подавляющее боль-шинство авторов не делает попыток вскрыть сущ-ность антонимии, выяснить, что такое «противо-положное значение». Авторы немногочисленных работ, в которых делаются попытки раскрыть осо-бенности лексического значения слов-антонимов, обычно оперируют исключительно логическими категориями. Антонимы рассматриваются ими как слова, которые выделяются лишь в связи с осо-бенностями выражаемых ими понятий» [1]. На-стоящей статьей В.Н. Комиссаров закладывает основы теории антонимии. В 1958 г. Л.Ю. Мак-симов защищает кандидатскую диссертацию на тему «Антонимия как один из показателей каче-ственности прилагательных (на материале рус-ского языка)». Вероятно, столь незначительное количество работ, посвященных рассмотрению антонимии и других лингвистических явлений, в 50-е годы объясняется историческими события-ми, подробно описанными в книге «Сумерки лин-гвистики: Из истории отечественного языкозна-ния. Антология» [2].

60-е годы XX века характеризуются повыше-нием интереса к исследованию проблемы антони-мии. В 1962 г. В.Н. Комиссаров защищает канди-датскую диссертацию «Семантическая характери-стика слов-антонимов». В 1964 г. Я.И. Гельблу также выходит на защиту кандидатской диссерта-ции на тему «Способы выражения антонимично-сти в современном немецком языке». В период с 1960 по 1969 гг. публикуется ряд научных статей, посвященных фразеологическим антонимам (М.И. Сидоренко 1963; Л.А. Грязнова 1966), во-просам логической противоположности (Л.А. Но-виков 1966), структурным типам фразеологиче-ских антонимов (А.И. Алехина 1968), оппозициям в морфологии (И.Б. Хлебникова 1969). Также, вы-ходят учебные пособия А.И. Алехиной «Фразеоло-гическая антонимия в современном английском языке» (1968) и В.М. Завьяловой «Антонимы (по-собие по лексике немецкого языка» (1969). В 1964 году выходит в свет «Словарь антонимов совре-менного английского языка», подготовленный В.Н. Комиссаровым.

В период с 1970 по 1979 гг. число диссерта-ционных исследований, посвященных проблеме

УДК 800 ББК Ш 141.2

АНТОНИМИЯ КАК ОБЪЕКТ ТЕОРЕТИЧЕСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ М.С. Пестова

В работе автор исходит из сущностного аспекта историографии, предполагаю-щего рассмотрение содержательной стороны историографии проблемы, т. е. выяс-нение того, какие вопросы и как рассматривались с точки зрения их содержания, а какие остались вне поля зрения исследователей, к каким оценкам и выводам при-ходили исследователи и т.д. Предпринимается попытка анализа накопленного зна-ния относительно явления «антонимии» с позиции лингвистического подхода.

Ключевые слова: противоположность, антонимия, лингвистический подход.


Пестова М.С. Антонимия как объект теоретического исследования

192014, том 11, № 1

антонимии, значительно увеличивается. В 1972 г. защищает докторскую диссертацию по теме «Про-блемы лексической антонимии и принципы со-ставления словаря антонимов» Л.А. Введенская. В 1973 г. издается монографию Л.А. Новикова «Ан-тонимия в русском языке (Семантический анализ противоположности в лексике)». В этом же 1973 году Л.А. Новиков защищает докторскую диссер-тацию «Антонимия в русском языке (Семантиче-ский анализ. Классификация антонимов)». В этот период защищают кандидатские диссертации М.С. Каплан «Стилистическое употребление анто-нимов (на материале французской литературы)» (1970), А.И. Эдельштейн «Антонимия английского глагола (на материале трех семантических полей)» (1971), Л.Т. Корнеева «Глаголы-антонимы в со-временном немецком языке» (1973), В.М. Завьяло-ва «Антонимические отношения в сфере однокор-невых имен прилагательных современного немец-кого языка» (1973), В.М. Морозова «Антонимия имен существительных в русском языке» (1974), М.А. Николаева «Антонимия прилагательных в современном французском языке (на материале двух семантических подклассов)» (1975), Э.И. Ро-дичева «Психолингвистический анализ лексиче-ской антонимии» (1976), А.Е. Сибилева-Золотова «Антонимия как способ системной организации глагольной лексики (на материале современного немецкого языка)» (1977) и др. Выходят учебные пособия В.М. Завьяловой (1977), Л.П. Зиминой (1977), публикуются научные статьи. Выходит монографическое исследование Е.Н. Миллер «Ан-тонимия в лексике и фразеологии» (1978).

Исследователи антонимии русского языка ук-репляют свои позиции: в их распоряжении появ-ляются словари-антонимов. Почти одновременно в начале 1970-х годов издаются два словаря антони-мов русского языка: словарь Л.А. Введенской (1971) и словарь, подготовленный Н.П. Колесни-ковым (1972). При составлении словарей учитыва-ется опыт создания словарей антонимов других языков (Комиссаров, 1964; Завьялова, 1969). Чуть позже издается «Словарь антонимов русского язы-ка» М.Р. Львова (1978). Словарь антонимов рус-ского языка Л.А. Введенской, изданный в 1971 г., является первым в истории русской лексикогра-фии словарем антонимов. Вслед за ним были из-даны: «Словарь антонимов русского языка» Н.П. Колесникова (1972), «Словарь антонимов русского языка» М.Р. Львова (1978). Упомянутые словари впоследствии неоднократно перерабаты-вались, дополнялись и переиздавались: «Словарь антонимов русского языка» Л.А. Введенской (1971, 1982, 1995), «Словарь антонимов русского языка» Н.П. Колесникова (1972, 1995), «Словарь антонимов русского языка» М.Р. Львова (1978, 1985, 1988, 1996, 2001, 2002, 2006). Все перечис-ленные словари отличаются друг от друга объек-том, структурой словарной статьи. Однако, тем не менее, их общей задачей является не только сбор и

систематизация антонимов по единому принципу, но и решение ряда теоретических вопросов, свя-занных с употреблением и дальнейшим исследо-ванием антонимов. Так, венгерский ученый Б. Татар пишет в книге «Русская лексикография» (Будапешт, 1977), что «Словарь антонимов рус-ского языка» Л.А. Введенской ценен не только тем, что в нем впервые регистрируются анонимы, но и тем, что в нем освещаются наиболее важные и до сих пор не полностью решенные теоретиче-ские вопросы, связанные с проблемами антонимии и употреблением антонимов» [3, с. 354]. Словарь М.Р. Львова содержит вступительную статью Л.А. Новикова, представляющую собой лексико-графическую разработку русской антонимии.

В 1977 г. Н.Л. Соколова предлагает периоди-зацию развития теории антонимии, согласно кото-рой ученый выделяет четыре основных этапа. Первый этап характеризуется отсутствием специ-альных исследований, посвященных этому вопро-су, а также наличием упоминаний антонимии в учебных пособиях по лексикологии, языкознанию. Второй этап отмечается наличием попыток ученых пролить свет на сущность антонимии посредством обращения к логическим категориям. Третий этап, представленный работами А.И. Федорова, А.Н. Аверьянова, А.И. Уемова, характеризуется подходом ученых к антонимии как к черте, свой-ственной нашему сознанию. Четвертый этап раз-вития теории антонимии в отечественном языко-знании представляет, по мнению Н.Л. Соколовой, наибольший интерес, так как именно на данном этапе объект исследований составляют определен-ные лексико-семантические группы слов-анто-нимов на материале конкретных языков [2].

В целом, в 70-е гг. лингвисты делают инте-ресные наблюдения о существовании межчасте-речной антонимии, указывающей на то, что слова различных частей речи могут противопоставляться и образовывать противоположные смыслы. Ряд работ посвящен изучению антонимии, рассматри-ваемой в пределах отдельных лексико-граммати-ческих классов. Наблюдается рост сопоставитель-ных исследований. Предпринимаются попытки систематизировать полученные знания.

В 80-е годы XX века интерес к изучению ан-тонимии не угасает. Публикуются научные ста-тьи. Защищают кандидатские диссертации Ж.К. Конакбаева «Антонимические фразеологи-ческие сочетания в английском, русском и казах-ском языках (сопоставительные исследования)» (1981), Н.П. Свистунов «Глагольная антонимия в русском языке» (1981), Т.С. Карпенко «Синтак-сическое поле противопоставления в современ-ном английском языке» (1982), В.А. Михайлов «Антонимия: бинарные и градуальные оппози-ции» (1983), А.И. Мамижева «Антонимия в подъ-языке математики современного английского языка» (1984), В.В. Унукович «Языковые средст-ва выражения противоположности в контексте




(на материале адъективных номинаций совре-менного английского языка)» (1986), М.Л. Кусова «Отрицательная глагольная антонимия в функ-ционально-семантическом аспекте» (1986), С.А. Маргарян «Синонимия и антонимия в анг-лийском языке (словообразовательный и струк-турно-типологический аспекты)» (1988), Т.Б. Фастовская «Антонимичность в системе сложно-сочиненных предложений в современном англий-ском языке» (1988), Н.В. Галатова «Антонимич-ность придаточных предложений в современном английском языке» (1989) и др. Издаются учеб-ное пособие Е.Н. Миллер «Антонимия номина-тивных единиц в современном немецком языке: Учеб. пособие по спецкурсу» (1985), учебное по-собие В.А. Михайлова «Генезис антонимической оппозиции (Антонимия и отрицание)» (1987). Переиздаются словари Л.А. Введенской (1982), М.Р. Львова (1985). Выходят в свет «Школьный словарь антонимов русского языка» М.Р. Львова (1981), работа А.И. Шнирельмана «Синонимы и антонимы в научной и технической литературе» (1987). Акценты перемещаются на исследование антонимии в синтаксисе во взаимосвязи с анали-зом собственно-языкового аспекта синтаксиче-ской семантики, при этом текстовая антонимия остается одной из наименее изученных областей лингвистики.

В период с 1990 по 1999 гг. исследователь-ская картина несколько меняется. Выходит моно-графия Е.Н. Миллер «Природа лексической и фра-зеологической антонимии» (1990). Защищают кан-дидатские диссертации Ю.В. Федосов «Строение антонимо-синонимического словаря русского язы-ка» (1990), Г.И. Волкотруб «Фразеологические антонимико-синонимические парадигмы совре-менного русского языка» (1991), Н.Ф. Ермакова «Антонимические отношения в именах прилага-тельных» (1993), Ю.А. Чучупая «Диалектическое отрицание как принцип познания (логико-гносеологический анализ)» (1996), Н.М. Меркурь-ева «Антонимия сложных слов в современном русском языке» (1996), Л.В. Артешина «Изучение антонимов как средство формирования понятия «системные отношения в лексике» (1997), Г.Б. Марданова «Сопоставительный анализ фра-зеологических антонимов в английском и татар-ском языках» (1998) и др. Издается «Словарь ан-тонимов русского языка (Сложные слова)» Н.М. Меркурьевой (1999).

Начало 2000-х. Защищают кандидатские дис-сертации М.В. Ягодкина «Глагольная антонимия в системе языка» (2000), О.И. Лыткина «Словообра-зовательные парадигмы непроизводных антонимов в разных частях речи в современном русском язы-ке» (2001), Т.Ф. Чурносова «Антонимия в имен-ном словообразовании немецкого языка» (2004), М.Н. Чупановская «Репрезентация противополож-

ности в семантике производных антонимов» (2007), Н.В. Соловьева «Лексические и фразеоло-гические неологизмы, вступающие в отношения противоположности» (2007), Я.И. Гудкова «Анто-нимия в первичном и вторичном поэтическом тек-сте: на материале произведений Дж.Г. Байрона «Дон Жуан» и А.С. Пушкина «Евгений Онегин» и их поэтических переводов» (2010). В 2001 году выходят работы Ю.В. Федосова «Синонимо-антонимический словарь современного русского языка» и «Идеографический антонимо-синоними-ческий словарь русского языка». В 2005 году – «Словарь синонимов и антонимов русского языка» М. Гертмана. В 2009 г. издается: «Словарь сино-нимов и антонимов русского языка» под редакци-ей Л.А. Введенской, В.И. Зимина, Н.П. Колесни-кова и др. Особенностью исследований, проведен-ных в последние десятилетия и посвященных ан-тонимии, является изучение ее во взаимосвязи с явлениями полисемии и синонимии. Результаты научных исследований по этому вопросу отраже-ны в работах Ю.Д. Апресяна, Л.А. Введенской, В.А. Ивановой, Л.А. Новикова, Л.И. Филоленко, Д.Л. Докторевич, В.Д. Черняк, Ю.И. Федосова и др. Наблюдается тенденция изучения антонимич-ных отношений между словами в речи на материа-ле художественных и публицистических текстов (В.А. Иванова, Л.А. Новиков, Е.И. Диброва и др.).

Проведенный анализ существующих работ показал, что в исследованиях, посвященных либо общетеоретическим вопросам, либо анализу анто-нимичных номинативных единиц отдельных под-систем, выявляется сущность лингвистического аспекта категории противоположности, описыва-ются парадигматические и синтагматические свойства лексических антонимов, определяются методы их изучения, осуществляется структурная и типологическая классификация данных антони-мов, раскрывается их стилистический потенциал, рассматриваются проблемы лексикографии. Тео-рия антонимии непрерывно совершенствуется и развивается по мере того, как развивается язык и формы его существования. Любое изменение зна-чения слов, фразеологизмов, их употребление в новой форме приводит к появлению новых анто-нимичных оппозиций, к разрушению какой-то час-ти антонимических пар в результате утраты сло-вом противоположного значения или исчезнове-ния из языка слова в целом. Возможность струк-турного, типологического и функционального описания антонимов, выявления их специфиче-ских и общих черт применительно к разным язы-кам, с одной стороны, и та значительная роль, ко-торую антонимы играют в языке, с другой, позво-ляют с полным правом говорить об антонимии не только как о внутреннем системном явлении, но и как об одной из универсалий лексической системы языка в целом.


Пестова М.С. Антонимия как объект теоретического исследования

212014, том 11, № 1

Литература 1. Комиссаров, В.Н. Проблемы определения

антонима / В.Н. Комиссаров // Вопр. языкозн. – 1957. – № 2. – С. 49–58.

2. Салех, Г.А. Стилистические функции антонимов в русской и арабской публицистике, 1995–1999 гг.: дис. … канд. филол. наук / Г.А. Салех. – М., 2000. – С. 9–10.

3. Словарь синонимов и антонимов русского языка: ок. 800 синоним. рядов; ок. 500 антоним. гнезд / Л.А. Введенская, В.И. Зимин, Н.П. Колесников и др. – М.: АСТ : Астрель, 2009. – С. 354.

4. Сумерки лингвистики: Из истории отечественного языкознания. Антология / сост. В.Н. Базылев, В.П. Нерознак. – М.: Academia, 2001. – 576 с.

Пестова Мария Сергеевна, кандидат филологических наук, доцент, кафедра теории и практики перевода, Уральский гуманитарный институт, г. Екатеринбург. E-mail: [email protected]


2014, vol. 11, no. 1, pp. 18–21 ANTONYMY AS AN OBJECT OF THEORETICAL RESEARCH M.S. Pestova, Ural Institute for the Humanities, Ekaterinburg, Russian Federation, [email protected]

In this paper the author assumes the essential aspect of historiography to consider the historical substantive aspect of the problem. The author undertakes an attempt to figure out what issues have ever been studied, how to treat them in terms of their content, what aspects remain out of researches’ view and what assessments and conclusions researchers have made, etc. The attempt to analyze the accumulated knowledge on the phenomenon of «antonymy» is undertaken with the help of linguistic approach.

Keywords: contradiction, antonymy, linguistic approach.

References 1. Komissarov V.N. Problemy opredeleniya antonima [Problem of Antonym Definition]. Voprosy yazykoz-

naniya, 1957, no. 2, pp. 49–58. 2. Salekh G.A. Stilisticheskie funkzii antonimov v russkoi i arabskoi publizistike, 1995–1999 gg. Diss. kan-

didata filolog. nauk [Stylistic Function of Antonyms in Russian and Arabic Opinion Journalism, 1995–1999 yrs. Cand. Philol. sci. diss.]. Moscow, 2000, pp. 9–10.

3. Slovar’ sinonimov i antonimov russkogo yazyka: ok. 800 sinonim. ryadov; ok. 500 antonim. gnezd. L.A. Vvedenskaya, V.I. Zimin, N.P. Kolesnikov i dr. [Dictionary of Russian Synonyms and Antonyms. L.A. Vvedenskaya, V.I. Zimin, N.P. Kolesnikov i dr.]. Moscow, Astrel Publ., 2009, 354 p.

4. Sumerki lingvistiki: Iz istorii otechestvennogo yazykoznniy. Antologiya. Sost. V.N. Bazylev, V.P. Neroznak [Shadows of Linguistics: from the History of National Linguistics. Anthology]. Moscow, Academia Publ., 2001, 576 p.

Pestova Maria Sergeevna, Candidate of Philology, Assistant Professor, Chair of Theory and Practice of

Translation, Ural Institute for the Humanities, Ekaterinburg. E-mail: [email protected]




Рассматривая коллокации и фразеологизмы с точки зрения их структуры и семантики, в общем, и в компаративной лингвистике, в частности, сле-дует отметить, что имеет место некоторая диф-фузность в дифференциации данных языковых знаков, которая проявляется в том, что в работах некоторых исследователей исследуемые языковые единицы представлены как взаимозаменяемые.

Утверждаем, что и коллокации, и фразеологи-ческие единицы (ФЕ) обладают как общими, так и отличительными чертами, однако, полагаем, что ни в русском, ни в английском языках коллокации и ФЕ нельзя отождествлять, так как обладая неко-торой степенью идентичности, они представляют собой самостоятельные единицы, обладающие уникальными характеристиками.

В отечественном и в германском языкознании и коллокации, и фразеологизмы являются предме-том изучения, однако, степень изученности дан-ных языковых явлений разнится. Это объясняется тем, что в отечественном языкознании одной из ведущих областей, представленной значительным количеством работ, является фразеология, в то время как в зарубежном языкознании проблемы фразеологии трактуются преимущественно в рабо-тах по семантике и грамматике, а также в преди-словиях к фразеологическим словарям.

Изучение фразеологии в нашей стране характе-ризуется не только количеством опубликованных работ, но и их фундаментальным характером. Среди них немало монографий, диссертаций, учебных по-собий, фразеологических словарей. С конца 50-х годов наметилась тенденция системного подхода к проблемам фразеологии, разрабатываются вопросы, связанные с описанием фразеологизмов как струк-турных единиц языка, что отражено в работах таких учёных как О.С. Ахманова (1958), А.И. Смирницкий (1959) и др. 60–70-е годы в развитии фразеологии характеризуются интенсивной разработкой собст-венно фразеологических методов исследования объ-ектов фразеологии, основанных на идеях системно-

уровневого анализа фактов языка в работах таких учёных, как Н.Н. Амосова (1959), А.В. Жуков (2004), А.В. Кунин (1986). Результаты изучения системной организации фразеологического состава и его разви-тия отражены в работах таких учёных, как В.Н. Мокиенко (1989, 1995), Н.А. Решке (2006), Н.М. Шанский (1981, 1985). Особое внимание уделя-ется семантике фразеологизмов, её номинативному аспекту – Н.Ф. Алефиренко (2004, 2008), Ю.П. Соло-дуб (1989), В.Н. Телия (1996), А.М. Чепасова (1993), Л.П. Юздова (2009); фразообразованию в его дина-мике – С.Г. Гаврин (2004), Н.З. Котелова (1983); раз-работке описания фразеологизмов в словарях – Л.П. Гашева (2000), В.И. Зимин (2006), А.И. Молот-ков (1967), Т.Е. Помыкалова (2005), В.Н. Телия (2006), А.М. Чепасова (2000) и др.; описанию струк-турно-грамматических свойств, семантических свойств и отношений ФЕ – Н.Ф. Алефиренко (2004), Л.П. Гашева (1999), Т.Е. Помыкалова (2006), А.М. Чепасова (2000) и др.

В работах по английской и американской фра-зеологии (Р. Мун, Л. Смит и др.) не ставятся такие фундаментальные вопросы, как научно обосно-ванные критерии выделения ФЕ, соотношение фразеологизмов и слов, системность фразеологии и др. Также не ставится вопрос о фразеологии как о самостоятельной лингвистической дисциплине. По свидетельству У. Вейнрейха [2, с. 172], «иссле-дование идиоматичности языков является, по крайней мере, в западных школах, одним из наи-более пренебрегаемых и наименее изученных ас-пектов современной лингвистики». Ш. Балли ввел термин phraséologie в значении «раздел стилистики, изучающий связанные словосочетания», но этот тер-мин не приобрел прав гражданства в трудах западно-европейских и американских лингвистов и употреб-ляется в трех других значениях: 1) выбор слов, фор-ма выражения, формулировка; 2) язык, слог, стиль; 3) выражения, словосочетания.

Что касается коллокаций, проблемами их изу-чения в отечественном языкознании занималось не

ФРАЗЕОЛОГИЯ

УДК 415.61 ББК81.033

СТРУКТУРНАЯ И СЕМАНТИЧЕСКАЯ СООТНЕСЁННОСТЬ КОЛЛОКАЦИЙ И ФРАЗЕОЛОГИЧЕСКИХ ЕДИНИЦ В РУССКОМ И В АНГЛИЙСКОМ ЯЗЫКАХ С.В. Лескина, В.Б. Шаронова

Приведены отличительные и универсальные характеристики, свойственные русским и английским коллокациям и фразеологизмам, рассматриваемым как идентичные и самостоятельные языковые знаки.

Ключевые слова: коллокация, фразеологизм, соотнесённость, сочетаемость, цельность, слова, компоненты.


Лескина С.В., Шаронова В.Б. Структурная и семантическая соотнесённость коллокаций и фразеологических единиц в русском и в английском языках

232014, том 11, № 1

так много учёных-лингвистов, как в зарубежном. К отечественным учёным, обратившим внимание на изучение коллокаций и представившим аргу-ментированную точку зрения, следует отнести таких лингвистов, как Е.Г. Борисова, Б.П. Кобри-цов, С.Г. Тер-Минасова, к зарубежным ученым – M. Benson, E. Benson, R. Carter, J. Coady, J.R. Firth, Ch. Gitsaki, R. Ilson, G. Kjellmer, R. Taylor, J. Sinclair, D. Willis и др.

Из сказанного выше следует, что при наличии несомненного научного интереса и к фразеологиз-мам, и к коллокациям, соотнесённость и взаимо-связь данных языковых явлений являются недос-таточно изученными в отечественном и в зарубеж-ном языкознании, в общем, и в компаративной лингвистике, в частности. Иными словами, диф-фузность проявляется в дифференциации коллока-ций и фразеологизмов, зачастую рассматриваемых как взаимозаменяемые языковые явления.

Анализ литературы по проблеме исследова-ния позволяет предположить причины такой диф-фузности. К одной из подобных причин мы отно-сим идентичность в некоторых характеристиках обоих языковых знаков, а именно – невозможность замены составляющей языкового знака без полной или частичной утраты смысла или стилистической окрашенности, что позволяет говорить о некото-рой воспроизводимости коллокаций в речи, так же как и фразеологизмов, что затрудняет их разгра-ничение. Должны признать, что, действительно, подобная характеристика является в определённой степени общей для фразеологизмов и коллокаций. Однако, следует рассмотреть её более подробно, чтобы дифференциация между исследуемыми языковыми знаками была аргументированной и научно валидной.

Под коллокацией отечественные учёные по-нимают:

– последовательность слов, которые встреча-ются вместе чаще, чем можно было бы ожидать исходя из случайности распределения [5]. Отме-тим, что «последовательность слов» может рас-сматриваться и как словосочетание, и как предло-жение, что подтверждает валидность отнесённости к коллокациям предложений как коллокативных конструкций, что предположили зарубежные лин-гвисты;

– характерные, часто встречающиеся сочета-ния слов, появление которых рядом друг с другом основывается на регулярном характере взаимного ожидания и задается семантическими факторами [13, с. 347];

– относительно свободное сочетание слов [11]; – характерные, часто встречающиеся сочета-

ния слов, появление которых рядом друг с другом основывается на регулярном характере взаимного ожидания и задаётся не грамматическими, а чисто семантическими факторами [10, с. 153];

– неслучайное сочетание двух и более лекси-ческих единиц, характерное как для языка в целом

(текстов любого типа), так и определенного типа текстов (или даже (под)выборки текстов) [15].

Зарубежные лингвисты предлагают такие оп-ределения коллокаций, как:

– words that regularly keep company with certain other words [20, с. 97];

– the occurrence of two or more words within a short space of each other in a text [24, с. 170];

– frequently recurrent semantically transparent co-occurrences of lexical items [16, с. 65];

– the syntagmatic association of lexical items, quantifiable textually, as the probability that they will occur, at n removes from an item x, the items a, b, c … Any item thus enters into a range of collocations, the items with which it is collocated being ranged from to less probable [19, с. 276];

– frequently recurrent constructions [21, с. 128]. ФЕ является более сложным образованием,

чем слово или переменное словосочетание. И.Р. Гальперин называет ФЕ «сочетаниями слов, в которых значение целого доминирует над значе-нием составных частей или, иными словами, зна-чение целого сочетания не совсем точно, а иногда и совсем не выводимо из суммы составляющих это сочетание частей» [4, с. 169]. А.В. Кунин относит к разряду ФЕ «раздельнооформленные единицы языка с полностью или частично переосмыслен-ными значениями» [6, с. 9]. «Фразеологизм – об-щее название семантически несвободных сочета-ний слов, которые не производятся в речи (как сходные с ними по форме синтаксические струк-туры – словосочетания или предложения), а вос-производятся в ней в социально закрепленном за ними устойчивом соотношении смыслового со-держания и определенного лексико-граммати-ческого состава. Семантические сдвиги в значени-ях лексических компонентов, устойчивость и вос-производимость – взаимосвязанные универсаль-ные и отличительные признаки фразеологизма» [14, с. 381]. Мы определяем фразеологизм как го-товую речеязыковую структуру, которая не созда-ётся, а воспроизводится в национальном языковом сознании в готовом виде, характеризуется семан-тической устойчивостью и целостностью, инге-рентной языковой и речевой экспрессивностью, определённой соотнесенностью формы и содержа-ния, синтаксической монофункциональностью (выполняет синтаксическую функцию одного чле-на предложения) и структурной многокомпонент-ностью [7, с. 108].

Английские и американские словари предла-гают следующие определения фразеологии и фра-зеологизмов:

– The choice or arrangement of words and phrases in the expression of ideas; manner or style of expression; the particular form of speech which characterizes a writer, literary production, language, etc. Choice of words; wording (Выбор или расстановка слов и фраз при выражении различных мыслей; манера или спо-соб выражений; особая форма речи писателя, лите-


Фразеология


ратурного стиля, языка. Выбор слов – перевод С.Л.) [23];

– Manner of using and arranging words (Способ использования и расположения слов – перевод С.Л.) [22];

– Manner or style of verbal expression; characteristic language; expression, phrases (Способ или стиль вербального выражения; характерный язык; выражения, фразы – перевод С.Л.) [18].

Анализ определений позволяет констатиро-вать, что оба языковых знака обладают как общи-ми, так и уникальными для них характеристиками, которые являются базовым компонентом их опре-делений. К общим характеристикам, присущим и коллокациям, и фразеологизмам, относится струк-турная, представляющая исследуемые языковые знаки словосочетаниями. В этой связи следует от-метить, что представители западного направления изучения коллокаций, к которым относятся Рёзель (Roesel), Вуден (Wouden), Ренуф (Renouf), выделяя в корпусе коллокаций группы, подгруппы и под-классы, называли коллигацию одной из форм про-явления коллокаций – коллокативные конструк-ции, т. е. знаки, представляющие собой предложе-ния с ограниченной валентностью главных членов.

Что касается уникальных характеристик, при-сущих коллокациям и фразеологизмам в русском и английском языках, следует отметить главное от-личие, демонстрирующее не столько дифферен-циацию коллокаций и ФЕ, сколько различные подходы к интерпретации исследуемых языковых знаков учёными-германистами и отечественными лингвистами. Данное отличие заключается в том, что отечественные исследователи рассматривают фразеологизмы в качестве базового понятия, вы-деляя коллокации в качестве одного из подвидов или форм фразеологизма. В германском языкозна-нии базовым является противоположное положе-ние – по их мнению, общим видом устойчивых словосочетаний являются коллокации, из числа которых выделяются различного рода устойчивые сочетания, к которым помимо коллигаций и клише относятся фразеологические единицы.

Иными словами, если в отечественном языко-знании учёные используют термин «сочетае-мость», то в германском языкознании достаточно часто оперируют термином «коллокабильность», которая обозначает свойство сочетания, а колло-кация – само сочетание, результат реализации свойства. Данные понятия широко употребляются в лексикографии. Именно коллокабильность в за-рубежной научной литературе играет важную роль при составлении лексических и фразеологических словарей. Энтони Пол Коуи коллокабильностью называет «a widely attested combination in current use» (широко закрепленная комбинация в исполь-зовании); «the potentiality which items have to co-occur with a given headword in certain syntactic relationships» (потенциал совместной встречаемо-

сти с главным словом в определенных синтаксиче-ских отношениях) [17, с. 204].

Фр. Чермак пишет, что «семантический ха-рактер компонентов фразем в основном зависит от их коллокабильности, то есть способности комби-нироваться с другими словами, и от степени дан-ной способности». В то же время под коллока-бильностью понимается и внутренняя валентность, способность компонентов образовывать фразеоло-гизм. Ученый пишет о единичной коллокабильно-сти тех компонентов фразем, которые появляются лишь в одном конкретном окружении другого компонента: «Уникальные компоненты фразем рассматриваются с точки зрения комбинаторики как экстремальный случай, и не считаются слова-ми, поскольку их коллокабильность ограничивает-ся одной единственной комбинацией» [12, с. 606].

Основываясь на определениях ФЕ и коллока-ций, предлагаемых различными школами, выделя-ем общие и отличительные черты исследуемых языковых знаков. К ним относим цельность и ме-тафоричность компонентов фразеологизма и со-четаемостные ограничения слов, входящих в со-став коллокации.

По этому поводу хотим отметить следующее: входя в состав ФЕ, слова утрачивают свою само-стоятельность, трансформируясь в компоненты, обладающие высокой степенью метафоричности, что не позволяет рассматривать сочетаемостные ограничения слов как характеристику ФЕ. В то же время следует отметить, что метафоричность не является обязательной характеристикой коллока-ций, что позволяет дифференцировать данные языковые знаки именно по названным критериям – сочетаемостные ограничения слов, метафорич-ность знаков и их цельность.

Н.Ф. Спиридонова отмечает, что традицион-ные исследования рассматривали множество кон-текстных употреблений слова как способ зафикси-ровать его «индивидуально-творческое примене-ние» и через это «уловить потенциальные тенден-ции смыслового развития». При этом контекст часто анализировался как неотъемлемая часть лек-сического значения слова, в частности для фразео-логически связанных единиц («лопнуть» = «кон-читься» о терпении, надежде) [9, с. 7]. Считаем, что в данном случае недостаточно корректным было бы употреблять в качестве определения тер-мин «фразеологизм», так как глагол «лопнуть» сочетаясь с существительным «терпение» пред-ставляет собой предложение, обладающее двумя главными членами – (чьё-то) терпение лопнуло, терпение может лопнуть, пока терпение не лоп-нуло и т. д., которые не могут определяться фра-зеологизмами, по определению являющимися сло-восочетаниями, но не предложениями. По мнению большинства лингвистов, занимающихся пробле-мами фразеологии и фраземики, фразеология не включает в себя явления предложений. Мы при-держиваемся такого же мнения и утверждаем, что



252014, том 11, № 1

рассматривание сочетаемости глагола «лопнуть» с существительным «терпение» является ярким примером сочетаемостных ограничений лексемы, что изучается в рамках проблемы коллокаций.

Предложная структура данного языкового знака не противоречит причислению его к классу коллокаций, как его подкласс – коллокативная конструкция.

В английском языке отсутствует единица, ко-торая была бы структурно идентична русскому предложению «терпение лопнуло». В нём нами выделены синонимичные эквиваленты – «lose one’s temper», «be out of temper», которые, дейст-вительно, представляют собой фразеологизмы, так как отвечают всем характеристикам ФЕ. В рус-ском языке так же присутствует синоним коллока-тивной конструкции «терпение лопнуло», который является фразеологизмом – «выйти из себя».

Выделяют семантические и лексические соче-таемостные ограничения, продуктивность которых демонстрирует сниженную валентность слов, вхо-дящих в состав коллокаций. Однако данные соче-тания слов не являются фразеологизмами, так как не обладают основными характеристиками, свой-ственными этому языковому знаку.

Мы допускаем, что в данном случае приемле-мо говорить именно о фразеологически связанной единице, при условии пояснения степени фразео-логичности. Степень фразеологичности выделяет-ся и эксплицируется в классификации В.В. Вино-градова, построенной на теории Ш. Балли, по ко-торой лингвисты выделяют два полярных типа фразеологических групп или сочетаний слов: 1) сочетания слов индивидуальные, случайные и неустойчивые; связь между частями фразы распа-дается тотчас после ее образования, и составляю-щие группу слова получают полную свободу соче-таться иначе; 2) фразеологические речения или привычные, устойчивые обороты, в которых слова, вступив в тесную связь для выражения какой-нибудь одной идеи, одного образа, теряют свою самостоятельность, становятся неотделимыми и имеют смысл только в неразрывном единстве сло-восочетания. Основываясь на классификации фра-зеологизмов Ш. Балли, В.В. Виноградов предло-жил своё видение данной проблемы, выделив се-мантический принцип классификации, согласно которому он подразделяет ФЕ на фразеологиче-ские сращения (фразеологические единства по Ш. Балли); фразеологические единства и фразео-логические слияния, которые в классификации Ш. Балли представлены единой группой – фразео-логический ряд или фразеологическая группа [3, с. 140]. По мнению В.В. Виноградова, единица с частично переосмысленным значением показывает самую слабую степень единства между компонен-тами (слияния); чем отдалённей значение ФЕ от значений её составляющих, тем больше семанти-ческого единства (сращения). По названной клас-сификации можно соотнести коллокации с фра-

зеологическими слияниями, определяемые также фразеологическими сочетаниями – группы, в ко-торых значения слов-компонентов обособляются, однако они остаются несвободными. Фразеологи-ческие сочетания – группы, образуемые реализа-цией несвободных, связанных значений слов, со-ставляют самый многочисленный и семантически веский разряд устойчивых сочетаний слов. Фра-зеологические сочетания не являются безуслов-ными семантическими единствами. Они аналитич-ны. В них слово с несвободным значением допус-кает синонимическую подстановку и замену, идентификацию, однако круг слов, с которыми оно может сочетаться, строго ограничен, например: щекотливый вопрос, щекотливое положение; ще-котливое обстоятельство и т.п. (при невозмож-ности сказать щекотливая мысль, щекотливое на-мерение и т. п.), обдать презрением; обдать взглядом и т. п. (при семантической недопустимо-сти выражений обдать восхищением; обдать за-вистью и т. п.).

Редкостный негодяй. С позиций сочетаемост-ных ограничений употребление существительного «негодяй» с другими членами синонимического ряда (выдающийся, диковинный, единичный, ис-ключительный, недюжинный, незаурядный, не-обыкновенный, непостижимый, нечастый, рари-тетный, редкий и др.) будет нарушением рефе-ренционных и лексико-семантических сочетаемо-стных ограничений.

А вот президент Зимбабве редкостный него-дяй, судя по всему (NR2 New Russia L.P. News Agency, 07.07.09).

В английском языке мы решили более под-робно рассмотреть прилагательные «gawky», «clumsy» и «awkward», которые являются членами одной и той же семантической группы, объеди-няемыми общей дифференциальной семой «уме-ния, способности» одного синонимического ряда с доминантой «неловкий».

Сема Awkward Неловкий Умения, спо-собности

clumsy, ungainly, gawky, lumbering

Неуклюжий, безру-кий, неповоротли-вый, неотесанный, нерасторопный, ко-сорукий

Вызывающий трудности

unpleasant, difficult, inopportune, trouble-some, uncomfortable

неприятный, нелад-ный, нетактичный, конфузный, затруд-нительный

Грубости coarse, tactless бестактный

Однако они обладают различной референци-онно-семантической сочетаемостью. Прилагатель-ное «gawky» выполняет атрибутивную функцию, сочетаясь с существительными, обозначающими только человека:

He says you go along for hours not hearing when you are spoken to and acting like a gawky girl (Winesberg, Ohio by Anderson, Sherwood).




… all nicely dressed fathers and mothers, young gentlemen and ladies and children; and plenty of university students and glittering officers; with here and there a gray professor, or a peaceful old lady with her knitting; and always a sprinkling of gawky foreigners (A Tramp Abroad by Twain, Mark).

Прилагательные «clumsy» и «awkward» мож-но употребить, как при описании человека, так и при описании предметов и явлений:

… because not even the most unremitting care can always prevent a ship, swinging to winds and tide, from taking an awkward turn of the cable round stock or fluke (The Mirror of the Sea by Conrad, Joseph).

I consider Miss Nickleby the most awkward girl I ever saw in my life (The Life and Adventures of Nicholas Nickleby by Dickens, Charles).

… and live in a street near a fashionable square, and keep an expensive and clumsy footman to answer the door, instead of a cheap and tidy housemaid (A Rogue's Life by Collins, Wilkie).

I have no doubt they got ashore, in that calm weather (making all due allowance for fatigue and clumsy rowing), before day-break (The Moonstone by Collins, Wilkie).

Основываясь на сказанном выше, мы не бу-дем определять словосочетание a gawky girl кол-локацией, поскольку в словосочетании прилага-тельное «gawky» можно заменить прилагательным «awkward» или «clumsy» без нарушения референ-ционных и лексических сочетаемостных ограни-чений членов синонимического ряда, поскольку прилагательные «awkward» и «clumsy» могут употребляться как при описании человека, так и при описании предметов и явлений.

Однако, в некоторых сочетаниях прилага-тельные «gawky», «clumsy» и «awkward» не явля-ются взаимозаменяемыми: a clumsy attempt – не-ловкая попытка сделать что-либо, но сочетание an awkward attempt или a gawky attempt является на-рушением сочетаемостных ограничений членов синонимического ряда. Нарушением сочетаемост-ных ограничений также являются такие сочета-ния, как a gawky gait и an awkward gait, посколь-ку соблюдение лексических ограничений имеет место только в случае a clumsy gait – неуклюжая походка.

В заключение приведём мнения отечествен-ного и зарубежного лингвистов, Е.Г. Борисовой и Нгуен Тхи Тху Хыонг, которые утверждают, что «коллокации – „пограничное“ явление, находя-щееся между свободными и устойчивыми слово-сочетаниями, свободные компоненты которых можно заменить другими, и их семантика может расширяться» [8, с. 4] и «коллокации имеют при-знаки, идентичные фразеологическим сочетаниям В.В. Виноградова: коллокации синтаксико-семантическое сочетание слов, в котором всегда существуют два компонента: свободный и зависи-мый, основной элемент которого слово» [1, с. 17], что подтверждает научную валидность и доста-

точную аргументированность нашей позиции, проявляющейся в необходимости, возможности и корректности дифференциации коллокаций и фра-зеологизмов в русском и английском языках с вы-делением определённой степени структурной и семантической соотнесённости между исследуе-мыми языковыми явлениями.


1. Борисова, Е.Г. Коллокации. Что это та-кое и как их изучать / Е.Г. Борисова. – 2-е изд. – М.: Филология, 1995. – 49 с.

2. Вейнрейх, У. О семантической структуре языка / У. Вейнрейх // Новое в лингвистике. – М.: Прогресс, 1970. – Вып. 5: Языковые универсалии. – С. 163–249.

3. Виноградов, В.В. Основные понятия рус-ской фразеологии как лингвистической дисципли-ны / В.В. Виноградов // Лексикология и лексико-графия: избр. тр. – М.: Наука, 1977. – С. 140 – 161.

4. Гальперин, И.Р. Очерки по стилистике анг-лийского языка / И.Р. Гальперин. – М.: Изд-во лит. на ин. языках, 1958. – 459 с.

5. Захаров, В.П. Анализ эффективности статистических методов выявления коллокаций в текстах на русском языке / В.П. Захаров, М.В. Хох-лова // Материалы конф. по компьютерной лин-гвистике «Диалог 2010». – М., 2010. – С. 137–143.

6. Кунин, А.В. Курс фразеологии современно-го английского языка /А.В. Кунин. – М.: Просвеще-ние, 1986. – 384 с.

7. Лескина, С.В. Презентация категории пейоративности в русской и английской фразеоло-гии: монография / С.В. Лескина. − Челябинск: Южно-Уральское книжное издательство, 2010. − 356 с.

8. Нгуен, Т.Т.Х. Словосочетания с глаголами движения идти/ходить в метафорическом аспекте: с позиции носителя вьетнамского языка: дис. … канд. филол. наук / Т.Т.Х. Нгуен. – М., 2001. – 303 с.

9. Спиридонова, Н.Ф. Язык и восприятие: семантика качественных прилагательных: авто-реф. … канд. филол. наук / Н.Ф. Спиридонова: – М., 2000. – 21 с.

10. Сусов, И.П. Введение в языкознание: учеб-ник для студентов лингвистических и филологиче-ских специальностей / И.П. Сусов. – М.: АСТ: Восток – Запад, 2006. – 379 с.

11. Табанакова, В.Д. Коллокация как средство семантизации слова в английском словаре / В.Д. Табанакова, И.Е. Дементьева // Language and Literature. – № 4. – http://www.utmn.ru/frgf/journal/htm, 1999.

12. Федосов, О. Считать ли словом уникаль-ный компонент фраземы? / О. Федосов // ROSSICA OLOMUCENSIA (Za rok 2005) – XLIV. OLOMOUC, 2006. – С. 841–846.

13. Хохлова, М.В. Экспериментальная провер-ка методов выделения коллокаций / М.В. Хохлова //



272014, том 11, № 1

Инструментарий русистики: корпусные подходы: сб. ст. – Хельсинки, 2008. – С. 343–357.

14. Шанский, Н.М. Фразеология современного русского языка: учеб. пособие для вузов / Н.М. Шан-ский. – М.: Высш. шк., 1985. – 160 с.

15. Ягунова, Е.В. Природа коллокаций в рус-ском языке. Опыт автоматического извлечения и классификации на материале новостных текстов / Е.В. Ягунова, Л.М. Пивоварова. – Сб. НТИ. – Сер.2, № 5. – М., 2010.

16. Bartsch, S. Structural and functional properties of collocations in English / S. Bartsch. – Gunter Narr Verlag, 2004.

17. Cowie, A.P. Lexicography and its Pedagogic Applications: An Introduction / A.P. Cowie // Applied linguistics, Vol. II, № 3. – Oxford: University Press, 1981. – P. 203–206.

18. Halliday, M.A.K. Lexis as a Linguistic Level /

M.A.K. Halliday // Journal of Linguistics. – 2 (1) – 1961.

19. Jackson, H. Words and their Meaning / H. Jackson. – London and New York: Longman, 1995.

20. Kjellmer, G. A Mint of Phrases / G. Kjellmer // K. Aijmer and B. Altenberg (eds.), Corpus Linguistics: Studies in Honour of Jan Svartvik. – London: Longman, 1991. – P. 111–27.

21. Longman Modern English Dictionary / Ed. Owen Watson. – London, 1976. – 1547 p.

22. Oxford Advanced Learner’s Dictionary of Current English. – 5th edition. – Oxford University Press, 1984. – 1397 p.

23. Dictionary of the English Language, Fourth Edition. – http://www.thefreedictionary.com/

24. Sinclair, J.M. Corpus, concordance, collocation: Describing English Language / J.M. Sinclair. – Oxford: Oxford University Press, 1991.

Лескина Седа Витальевна, доктор филологических наук, профессор кафедры лингвистики и профес-сиональной коммуникации, Российская академия народного хозяйства и государственной службы (Челя-бинский филиал). Е-mail: [email protected]

Шаронова Виктория Борисовна кандидат педагогических наук, доцент кафедры лингвистики и про-фессиональной коммуникации, Российская академия народного хозяйства и государственной службы (Че-лябинский филиал). Е-mail: [email protected]

Bulletin of the South Ural State University

Series “Linguistics” 2014, vol. 11, no. 1, pp. 22–28

STRUCTURAL AND SEMANTIC CORRELATION OF COLLOCATIONS AND PHRASEOLOGICAL UNITS IN THE RUSSIAN AND ENGLISH LANGUAGES S.V. Leskina, Russian Presidential Academy of National Economy and Public Administration (Chelyabinsk branch), Chelyabinsk, Russian Federation, [email protected] V.B. Sharonova, Russian Presidential Academy of National Economy and Public Administration (Chelyabinsk branch), Chelyabinsk, Russian Federation, [email protected]

The article deals with differential and universal features characteristic of Russian and English collocations and phraseological units that are considered by the authors to be equal and different language sings.

Keywords: collocation, phraseological unit, correlation, compatibility, integrity, words, components.

References

1. Borisova E.G. Kollokacii. Chto jeto takoe i kak ih izuchat' [Collocations. What is it and How to Study Them]. Мoscow, Filologija Publ., 2007, 49 p.

2. Weinreich W.O. About the Sementic Structure of the Language. Novoe v lingvistike, 1970, no. 5, pp. 163–249. (in Russian).

3. Vinogradov V.V. Osnovnye ponjatija russkoj frazeologii kak lingvisticheskoj discipliny. Leksikologija i leksikografija: izbr. tr. [Basic Notions of the Russian Phraseology as the Linguistic Subject. Lexicology and Lex-icography. Select works]. Мoscow, Nauka, 1977, pp. 140–161.

4. Gal'perin I.R. Ocherki po stilistike anglijskogo jazyka [Essays in the style of the English Language]. Moscow, Literatura na inostrannyh jazykah Publ., 1958, 459 p.




5. Zakharov V.P. [Analysis of the effectiveness of statistical techniques to identify collocations in the texts in Russian]. Materialy konferencii po komp'juternoj lingvistike «Dialog 2010». Moscow, 2010, pp. 137–143.

6. Kunin, A.V. Kurs frazeologii sovremennogo anglijskogo jazyka [The course of modern English phrase-ology]. Moscow, Obrasovanie Publ., 1986, 384 p.

7. Leskina S.V. Prezentacija kategorii pejorativnosti v russkoj i anglijskoj frazeologii: monografija. [Pres-entation of the category of pejorativeness in Russian and English phraseology: monograph]. Chelyabinsk, Juzhno-Ural'skoe knizhnoe Publ., 2010, 356 p.

8. Nguyen Thi Thu Huong. Slovosochetanija s glagolami dvizhenija idti/hodit' v metaforicheskom aspekte: s pozicii nositelja v'etnamskogo jazyka. Diss. Kand. filolog nauk [Phrases with verbs of motion to go / walk in the metaphorical aspect: from the perspective of the media Vietnamese. Cand.philol. sci. diss.]. Moscow, 2001, 303 p.

9. Spiridonov N.F. Jazyk i vosprijatie: semantika kachestvennyh prilagatel'nyh. Diss. kand. filol. nauk [Language and Perception: the semantics of the qualitative adjectives. Cand. Philol.sci. diss.]. Moscow, 2000, 21 p.

10. Susov I.P. Vvedenie v jazykoznanie: uchebnik dlja studentov lingvisticheskih i filologicheskih special'nos-tej [Introduction to Linguistics: a textbook for students of linguistic and philological specialties]. Moscow, AST: Vostok – Zapad, 2006, 379 p.

11. Tabanakova V.D. Kollokacija kak sredstvo semantizacii slova v anglijskom slovare [Collocation as a means of words semantization in the English dictionary]. Available at: http://www.utmn.ru/frgf/journal/htm

12. Fedosov O. Schitat' li slovom unikal'nyj komponent frazemy? [Shall we consider a word as a unique com-ponent of a phraseological unit?]. ROSSICA OLOMUCENSIA (Za rok 2005) XLIV. OLOMOUC, 2006, pp. 841–846.

13. Khokhlova M.V. Jeksperimental'naja proverka metodov vydelenija kollokacij. Sb. statej Instrumentarij rusistiki: korpusnye podhody. [Experimental verification of methods of identification of collocations. Col. Articles Toolkit of Russian Studies: housing approaches]. Helsinki, 2008. pp. 343-357. (in Russian)

14. Shanskii N.M. Frazeologija sovremennogo russkogo jazyka: ucheb. posobie dlja vuzov [The phraseology of the modern Russian language: stud. manual for high schools]. Moscow, Vysshaya shkjla Publ., 1985, 160 p.

15. Yagunova E.V., Pivovarova L.M. Priroda kollokacij v russkom jazyke. Opyt avtomaticheskogo izvlechenija i klassifikacii na materiale novostnyh tekstov [The nature of collocations in the Russian language. Experience automatic extraction and classification of news texts on the material]. Sbornik NTI, 2010, series 2,no 5. http://jf.spbu.ru/upload/files/file_1357769727_3479.pdf

16. Bartsch S. Structural and functional properties of collocations in English. Gunter Narr Verlag, 2004. 17. Cowie A.P. Lexicography and its Pedagogic Applications: An Introduction. Applied linguistics. Vol. II,

no 3, 1981. pp. 203–206. 18. Dictionary of the English Language. http://www.thefreedictionary.com/ 19. Halliday M.A.K. Lexis as a Linguistic Level. Journal of Linguistics, 2 (1), 1961. 20. Jackson H. Words and their Meaning. London and New York: Longman, 1995. 21. Kjellmer G. A Mint of Phrases . Corpus Linguistics: Studies in Honour of Jan Svartvik. London, Long-

man, 1991, pp. 111–27. 22. Longman Modern English Dictionary. Ed. Owen Watson. London, 1976, 1547 p. 23. Oxford Advanced Learner’s Dictionary of Current English. 5th edition. Oxford University Press, 1984,

1397 p. 24. Sinclair J.M. Corpus, concordance, collocation: Describing English Language. Oxford, Oxford University

Press Publ., 1991. Seda V. Leskina, Doctor in comparative linguistics, professor of the Chair of Linguistics and Vocational Commu-

nication at Russian Presidential Academy of National Economy and Public Administration (Chelyabinsk branch). Е-mail: [email protected]

Victoria B. Sharonova, PhD (Pedagogics), Associate Professor of the Chair of Linguistics and Vocational Communication at Russian Presidential Academy of National Economy and Public Administration (Chelyabinsk branch), Е-mail: [email protected]

Поступила в редакцию 1 сентября 2013 г.


292014, том 11, № 1

«Омонимия в языкознании – звуковое совпа-дение различных языковых единиц, значения ко-торых не связаны друг с другом» 4, с. 344.

По определению О.С. Ахмановой омонимы – это «два (или более) слова, состоящие из тождест-венных фонемных рядов и различающиеся только семантически или грамматически, или семантиче-ски и грамматически одновременно» 1, с. 4.

Д.Н. Шмелев 9, с. 78 называет омонимами «слова, совпадающие по звучанию, одинаковые по форме, но значения которых никак не связаны друг с другом, то есть не содержат никаких общих элементов смысла, никаких общих семантических признаков».

Проблемы омонимии рассматриваются в рабо-тах В.В. Виноградова, О.С. Ахмановой, Р.А. Буда-гова, Л.А. Булаховского, О.М. Ким.

Впервые проблему омонимии непроизводных предлогов поставил В.В. Виноградов 2.

Внешняя и внутренняя омонимия фразеоло-гических единиц находится на стадии активного изучения и осмысления. Н.А. Павлова 6 отмеча-ет, что большинство русских фразеологизмов имеют омонимические соответствия со свободны-ми сочетаниями.

Омонимия и смежные с ней явления в области предлогов современного русского языка подробно исследуются в работе Г.А. Шигановой 8. Иссле-дователь отмечает, что актуальным внутри про-блемы омонимии остается выявление закономер-ностей существования омонимических отношений служебных частей речи и, в частности, омонимия лексических предлогов между собой и с другими частями речи, а также омонимия фразеологиче-ских предлогов со свободными сочетаниями слов и с фразеологизмами других семантико-грамматических классов. Омонимические отноше-ния предлогов есть свидетельство семантической организованности и системных отношений лекси-ческого и фразеологического составов.

Г.А. Шиганова и А.М. Чепасова считают, что одинаково звучащие лексические предлоги, оформляющие разные падежи, являются омони-

мами, так как имеют разные, несовмещающиеся значения 3, с. 34.

Материал нашего исследования – тексты ско-рописных южноуральских деловых документов ХVIII века, хранящиеся в Государственном архиве Челябинской области, а также ряд хронологически параллельных текстов центральных канцелярий, изданных в «Полном собрании законов Россий-ской империи» [5, 7].

Предлоги в деловых документах второй поло-вины ХVIII века активно вступают в омонимиче-ские отношения.

В деловых документах второй половины ХVIII века широко представлена омонимия фра-зеологических предлогов и свободных предложно-падежных сочетаний слов.

Так, в наших текстах омонимические соответ-ствия имеют фразеологические предлоги по силе (чего), в силу (чего), в силh (чего), в разсужденiи (чего), по причине (чего), во время (чего), по окончанiи (чего), в случае (чего), на основании (че-го), в сходственность (чего), со стороны (кого, чего), из числа (кого, чего), в число (кого, чего), в числе (кого, чего), под именем (кого, чего).

В составе фразеологических предлогов имена существительные утрачивают предметное значе-ние, лексико-грамматические категориальные се-мы (абстрактность, одушевленность / неодушев-ленность и др.), групповые семы (пространства, времени и др.), грамматические родовые, число-вые и падежные семы, формы изменения, способ-ность иметь при себе определение, способность выполнять разные функции в предложении. Лек-сические предлоги утрачивают субкатегориаль-ные, групповые и индивидуальные семы.

Новая релятивная фразеологическая единица обладает непредметным категориальным значени-ем отношения, субкатегориальным значением об-стоятельства, объекта, групповым значением вре-мени, причины, цели и т. п., не выполняет само-стоятельной функции в предложении. Кроме того, морфологическая неизменяемость говорит об от-сутствии грамматических категорий.

УДК 821.161.1 (470.55) + 81'37 ББК Ш141.2 – 8

ВНЕШНЯЯ ОМОНИМИЯ ФРАЗЕОЛОГИЧЕСКИХ ПРЕДЛОГОВ В ДЕЛОВОМ ЯЗЫКЕ ХVIII ВЕКА (ПО МАТЕРИАЛАМ ОБЪЕДИНЕННОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО АРХИВА ЧЕЛЯБИНСКОЙ ОБЛАСТИ) М.В. Раевская

Приведен анализ семантики и внешней омонимии предлогов. В статье подробно проанализированы фразеологические предлоги, вступающие в омонимические от-ношения со свободными предложно-падежными сочетаниями (их структура и се-мантика).

Ключевые слова: предлог, омонимия.




Приведем примеры внешних омонимических соответствий фразеологических предлогов с пред-ложно-падежными формами имен существительных.

По силе (чего) – фразеологический предлог, употребляющийся для выражения определенного оттенка причинных отношений – значения обос-нования:

...по силе указовъ Ея Императорскаго Величе-ства надлежащiю справедливость чинить (И-63-1-294 об).

По (какой-либо) силе – сущ. в дательном па-деже с предлогом. Свободное сочетание со значе-нием образа действия. Имеет при себе согласован-ное определяющее слово:

...предписано дабы по точной силе узаконен-наго въ 155 статье (И-1-1-23-24об); А дабы сiе установленiе съ свhтской стороны по точной силе исполняемо было (ПСЗ, т. ХХ, с. 198).

В силе (чего) – фразеологический предлог со значением обоснования:

В силе повеленiя из реченнаго воскресенскаго духовного правленiя велено мне в самой скорости явитца (И-50-1-100-3).

В (какой-либо) силе – сущ. в предложном па-деже с предлогом. Свободное сочетание со значе-нием образа действия. Имеет при себе определение:

...в равномерной силе пред самымъ выездомъ и в тоболске от Никиты Никитича получил... (И-172-1-54-2); ...я въ какой силе писмо мое также и евгения петровича копию с того для знания вашего приобщаю.. (И-172-1-69-6).

В силу (чего) – фразеологический предлог со значением обоснования:

...надлежитъ въ силу указовъ 1733 и 1743 го-довъ употреблять ради всякихъ казацкихъ нуждъ (ПСЗ, т. ХVI, с. 136); ...сколко по тягости возовъ въ силу устава требуется (ПСЗ, т. ХVII, с. 697).

В (какую-либо) силу – сущ. в винительном па-деже с предлогом. Свободное сочетание со значе-нием образа действия, имеет при себе определение:

...о выдаче скорой сполна просить в точную силу манифеста тамъ в дубовке... (И-172-1-69-4).

В разсужденiи (чего) – фразеологический предлог. Употребляется при указании на непо-средственную причину чего-либо:

...чтобъ въ разсужденiи равнаго ихъ между собою преимущества не составить излишней апеляцiи (ПСЗ, т. ХIХ, с. 768); ...следователно в разсужденiи вышеписанного вычисления по на-шим примечаниямъ у него тимофеева противъ блиновского кажетца совсемъ нетъ излишнихъ снастей (И-172-1-54-4об).

В (каком-либо) разсужденiи – сущ. в пред-ложном падеже с предлогом. Употребляется при указании на обстоятельственные отношения, име-ет при себе определение:

...вступаютъ въ ономъ разсужденiи и начина-ютъ свою должность (ПСЗ, т. ХVIII, с. 184).

По причине (чего) – фразеологический пред-лог. Употребляется для указания на непосредст-венную причину чего-либо, основание, повод:

...по причинh отдаленности отъ оной Сивер-совой фабрики, издержки, сколько можно умень-шены были... (ПСЗ, т. ХIХ, с. 536).

По (какой-либо) причине – сущ. в дательном падеже с предлогом. Свободное сочетание с об-стоятельственным причинным значением, способ-но иметь при себе определение:

...да и въ состоящую въ златоустовскомъ заводh церковь по сей причинh не имhютъ спосо-ба приходить... (И-33-1-970-2).

Во время (чего) – фразеологический предлог, который имеет значение “что-либо происходящее во время какого-либо события или процесса, дей-ствия, длительность действия или проявления при-знака во времени”:

...во время нашествiя непрiятельскаго за малhйшее упущенiе строго наказывать должно (ПСЗ, т. ХVII, с. 974); ...во время военнаго случая убьютъ лошадь...(ПСЗ, т. ХVI, с. 136).

В (какое-либо) время – сущ. в винительном падеже с предлогом. Свободное сочетание с вре-менным значением, имеет при себе определение:

...о чемъ Коммиссiя въ свое время намъ пред-ставитъ (ПСЗ, т. ХVIII, с. 191); ...драки и шумъ бывают во всякое время (ПСЗ, т. ХVII, C. 551).

По окончанiи (чего) – фразеологический пред-лог, употребляющийся при указании на временной отрезок, событие, действие, после которых что-либо происходит:

...по окончанiи общаго ученiя поступать уча-щимся въ высшiе классы (ПСЗ, т. ХХ, с. 781); ...а по шестои копеики добавлять имъ по окончанiи зимы... (И-172-1-69-15).

По (каком-либо) окончанiи – существительное в форме предложного падежа с предлогом. Сво-бодное сочетание с временным значением, имеет при себе определение:

...для чего по благополучномъ окончанiи сея коммиссiи получать нhкоторые Депутатскiе выго-ды... (ПСЗ, т. ХVIII, с. 191).

В случае (чего) – фразеологический предлог. Употребляется при указании на обстоятельства, которые вызовут или должны вызвать определен-ные действия:

Въ случаh же болhзни одного отправляетъ... (ПСЗ, т. ХVIII, с. 186); ... въ случаh несогласiя приступаютъ къ голосамъ... (ПСЗ, т. ХVIII, с. 187).

В (каком-либо) случае – существительное в форме предложного падежа с предлогом. Свобод-ное сочетанием со значением условия, способно иметь при себе определение:

...дабы во всякомъ настоящемъ случаh, всякъ безспорно съ подобающимъ благочинiемъ занять могъ ему принадлежащее мhсто (ПСЗ, т. ХХ, с. 294); ...ибо въ противномъ сему случаh отвhтствовать долженъ онъ самъ (ПСЗ, т. ХVI, с. 136).

На основании (чего) – фразеологический пред-лог. Употребляется при указании на что-либо, опи-раясь на что производится какое-либо действие:

...обвенчать ихъ в церкви христiанской на основанiи стых отецъ правилъ и указовъ... (И-33-1-


Раевская М.В. Внешняя омонимия фразеологических предлогов в деловом языке ХVIII века…

312014, том 11, № 1

511-10об); ...на основанiи состоявшагося въ 1722 году Октября 17 дня указа отпускать за пристой-нымъ карауломъ (ПСЗ, т. ХVIII, с. 414).

На (каком-либо) основании – существительное в предложном падеже с предлогом. Свободное сочетание, имеет при себе определение:

...опредhлять въ канцелярскiя должности на точномъ основанiи штатовъ (ПСЗ, т. ХХ, с. 782); ...что оное на такомъ же основанiи и поручить Азовскому Губернатору (ПСЗ, т. ХХ, с. 223).

В сходственность (чего) – фразеологический предлог со значением соответствия:

...в сходственность вышепоказанныхъ ста-тей Учрежденiя отнюдь не приступать (ПСЗ, т. ХХ, с. 535); ...полученныи того жъ апреля 28 числа, въ сходственность предписанiя отъ его Сиятелства князь Иван михаиловича баратаева (И-1-1-79-17).

В (какую-либо) сходственность – существи-тельное в форме винительного падежа с предло-гом, имеет при себе определение:

...о чемъ хотя и старатца станемъ дабы в точ-ную сходственность того предложения исполнить (И-172-1-54-3об).

Со стороны (кого, чего) – фразеологический предлог. Употребляется при указании на объект как источник действия, какого-либо отношения:

...со стороны пристава игнатьева депутата положению никакого ... не учинено (И-121-1-1-23); ...дабы со стороны Главной Экспедицiи можно было ихъ обнадежить... (ПСЗ, т. ХVII, c. 613).

С (чьей-либо) стороны – существительное в родительном падеже с предлогом. Свободное со-четание, способно иметь при себе определение:

Онъ же самъ не оставитъ съ своей стороны записывать все то, что онъ найдетъ... (ПСЗ, т. ХVIII, с. 191).

Из числа (кого, чего) – фразеологический предлог, который в наших текстах имеет два зна-чения: 1) употребляется при указании на совокуп-ность лиц, предметов, понятий, из состава которых кто, что-либо исключается:

...по неимению тогда в них надобности ис числа таможенных служителей выключены были (И-28-1-4-88).

2) употребляется при указании на совокуп-ность лиц или предметов, в число которых кто, что-либо включается, входит:

...еще оная дума имеетъ причислить ис числа взысканных в прошлом 1798 году денегъ (И-1-1-78-4).

Из (какого-либо) числа – существительное в форме родительного падежа с предлогом. Свобод-ное сочетание, имеет при себе определение:

...опредhля Канцелярскихъ служителей изъ того числа, которое по новымъ штатамъ въ тhхъ мhстахъ положено (ПСЗ, т. ХVI, с. 720); ...47 1/3 ко изъ того числа в тех же годахъ в расходъ упот-реблено... (И-1-1-23-23об).

В число (кого, чего) – фразеологический пред-

лог. Употребляется при указании на совокупность лиц или предметов, в число которых кто, что-либо включается, а также при указании на совокупность лиц, предметов, среди которых кто, что-либо на-ходится:

...не включены въ число принадлежащихъ ка-значействамъ денегъ...(ПСЗ, т. ХХI, с. 688); ...в число следующей ко взысканию с разночинцов на доплату и мещанамъ денегъ 1631 ко взыскано 8 рублей... (И-1-1-78-4).

В (какое-либо) число – существительное в форме винительного падежа с предлогом. Свобод-ное сочетание, имеет при себе определение:

...сколько въ положенное число по штату Коллегiи сверхъ конторскаго не доставать будетъ (ПСЗ, т. ХVIII, с. 32).

В числе (кого, чего) – фразеологический пред-лог. Употребляется при указании на совокупность лиц, предметов, среди которых кто, что-либо на-ходится:

...въ томъ имhть достовhрныя доказательства въ числh означеннаго жъ Вексельнаго Устава (ПСЗ, т. ХVII, с. 614); Какъ въ числh крестьянъ состоятъ... (ПСЗ, т. ХХI, с. 346).

В (каком-либо) числе – существительное в предложном падеже с предлогом. Свободное соче-тание, способно иметь при себе определение:

...гдh и въ какомъ числh тhхъ нерегулярныхъ войкъ команды находиться будутъ... (ПСЗ, т. ХХI, с. 687).

Под именем (кого, чего) – фразеологический предлог. Употребляется в значении уподобления кому -, чему-либо:

...подъ именем Генералъ-Адмирала Павла вы-писалъ изъ разныхъ мhстъ лhсъ... (ПСЗ, т. ХVIII, с. 29).

Под (каким-либо) именем – существительное в форме творительного падежа с предлогом. Сво-бодное сочетание, имеет при себе определение:

...таковые пасквили подъ освященнымъ мо-наршимъ именемъ разсhевать отважится (ПСЗ, т. ХVI, с. 645).

В исследуемом материале омонимов внутри фразеологических предлогов мы не отмечаем. По данным Г.С. Шигановой 8, и в современном русском языке фразеологические предлоги, яв-ляясь вторичными по образованию и, как прави-ло, однозначными, не образуют омонимов внут-ри своего класса. Но достаточно активно, как показал наш материал, фразеологические пред-логи вступают во внешние омонимические соот-ветствия со свободными сочетаниями слов, ко-торые в большинстве своем представляют пред-ложно-падежные формы.

Полагаем, что в рассматриваемый нами исто-рический период наблюдается начальная стадия формирования данных фразеологических предло-гов, о чем свидетельствуют согласованные опре-деляющие слова при именном компоненте.




Литература 1. Ахманова, О.С. Словарь омонимов русского

языка / О.С. Ахманова. – М.: Сов. энцикл., 1974. – С. 4. 2. Виноградов, В.В. О грамматической омо-

нимии в современном русском языке / В.В. Вино-градов. – М.: Наука, 1975. – 112 с.

3. Лексические и фразеологические предлоги современного русского языка. – Челябинск, Челя-бинский пединститут, 1988. – 72 с.

4. Лингвистический энциклопедический сло-варь. – М.: Сов. энцикл., 1990. – 685 с.

5. Лингвистическое краеведение на Южном Урале. Ч. 1: Материалы к истории языка деловой

письменности ХVIII века / под общ. ред. Л.А. Глин-киной. – Челябинск, 2000. – 271 с.

6. Павлова, Н.А. Омонимия в сфере фразеоло-гии: моногр. / Н.А. Павлова. – Омск: Изд-во ОмГПУ, 1997. – 292 с.

7. Полное собрание законов Российской им-перии, с 1649 года. – СПб., 1830.

8. Шиганова, Г.А. Релятивные фразеологиз-мы русского языка / Г.А. Шиганова. – Челябинск: Изд-во Челяб. гос. пед. ун-та, 2003. – 306 с.

9. Шмелев, Д.Н. Проблемы семантического анализа лексики / Д.Н. Шмелев. – М.: Наука, 1973. – 279 с.

Раевская Мария Валерьевна, кандидат филологических наук, доцент кафедры общей лингвистики, Южно-Уральский государственный университет. E-mail: [email protected]


2014, vol. 11, no. 1, pp. 29–32 EXTERNAL AMBIGUITY OF PHRASEOLOGICAL PREPOSITIONS IN BUSINESS LANGUAGE OF THE XVIIITH CENTURY (BASED ON THE MATERIAL FROM THE JOINT STATE ARCHIVE OF CHELYBINSK REGION) M.V. Raevskaya, South Ural State University, Chelyabinsk, Russian Federation, [email protected]

The paper deals with external ambiguity of prepositions. The author analyzes phraseo-logical prepositions in detail as well as their homonymous relations with free casal preposi-tional combinations (structure and semantics).

Keywords: preposition, ambiguity.

References 1. Ahmanova O.S. Slovar' omonimov russkogo yazyka [The dictionary of homonyms of the Russian lan-

guage]. Moscow, Soviet Encyclopedia Publ., 1974, p. 4. 2. Vinogradov V.V. O grammaticheskoy omonimii v sovremennom russkom yazyke [About grammar ambi-

guity in the modern Russian language]. Moscow, Science Publ., 1975, 112 p. 3. Leksicheskie i frazeologicheskie predlogi sovremennogo russkogo yazyka [Lexical and phraseological

prepositions in the modern Russian language]. Chelyabinsk, Pedagogical University Publ., 1988, 72 p. 4. Lingvisticheskiy entsiklopedicheskiy slovar' [Linguistic Encyclopedical Dictionary]. Moscow, Soviet En-

cyclopedia Publ., 1990, pp. 685. 5. Lingvisticheskoe kraevedenie na Yuzhnom Urale. Ch.1. Materialy k istorii yazyka delovoy pis'mennosti

KhVIII veka. Pod obshch. red. L.A. Glinkinoy [Linguistic Study of local lore in the South Ural. Part1. The mate-rials of the business language history of the XVIII century. Edited by L.A. Glinkina]. Chelyabinsk, 2000, 271 p.

6. Pavlova N.A. Omonimiya v sfere frazeologii. Monografiya [Ambiguity in the phraseology. Monograph]. Omsk, Publishing House – OmSPU, 1997, 292 p.

7. Polnoe sobranie zakonov Rossiyskoy imperii, s 1649 goda [The full gathering of Russian Empire Laws since 1649]. St. Petersburg, 1830.

8. Shiganova G.A. Relyativnye frazeologizmy russkogo yazyka [The relative phraseology of the Russian lan-guage]. Chelyabinsk, Publishing House of ChelSPU, 2003, 306 p.

9. Shmelev D.N. Problemy semanticheskogo analiza leksiki [The problems of the semantic analysis]. Mos-cow, Nauka, 1973, 279 p.

Raevskaya Maria Valerievna, Candidate of Philology, Assistant Professor, South Ural State University,

Chelyabinsk, [email protected]



332014, том 11, № 1

Цель данной работы – представить реальную картину болгарского языкового пространства в Украине, что означает очертить параметры бол-гарского присутствия там. Выбор темы обусловлен тем фактом, что в этой стране проживает круп-нейшая болгарская диаспора в мире.

Тема очень обширна, поэтому будет дана са-мая общая характеристика указанного языкового пространства. Нужно остановить внимание на сле-дующих вопросах:

1. Место болгар на этнической карте Украины. 2. Поселения с болгарским населением на

территории Украины. 3. Язык болгар и его функционирование сегодня. 4. Болгарская ономастика в вышеупомянутом

ареале. I. Место болгар на этнической карте Украины По данным Всеукраинской переписи населе-

ния, проведенной в 2001 г., общая численность населения, декларировавшего свою болгарскую национальность, составила 204 тыс. 600 человек всех граждан Украины. Болгары занимают шестое место в этнической структуре государства. В усло-виях независимости Украины численность болгар уменьшилась на 12,5 % или почти на 30 тыс. в со-поставлении с 1989 г. (233,8 тыс. болгар прожива-ли на тот момент). Распределение болгар по род-ному языку в 2001 г. выглядит следующим обра-зом: 64,2 % болгар назвали своим родным языком болгарский; 30,3 % считают родным русский язык, а 5 % – украинский; 0,5 % – указывают – другие языки [12, с. 47].

Анализ этих данных проясняет следующую ситуацию: степень языкового сознания является

самой высокой среди болгар Одесской области –77,8 %. В других исторических областях обитания она составляет больше 20 %. Единственным ис-ключением являются болгары из Крыма и Донец-кой области. Первые в силу трагического прошло-го депортации, а вторые из-за уровня урбанизации региона. Большинство украинизированных болгар живут в Кировоградской (67,2 %) и Киевской об-ластях (30,2 %) [12, с. 48–49].

II. Поселения с болгарским населением в Украине В разные периоды своего исторического раз-

вития Украина и точнее отдельные части ее терри-тории входили в границы разных государств, на-пример Южная Бессарабия, Запорожье, Приазовье и Крым в восемнадцатом веке входили в границы России. Территория Закарпатской Украины до девятнадцатого века находилась в пределах Авст-ро-Венгерской империи. Вследствие изменения политических систем упомянутые территории входили в границы СССР, а после его распада в 1991 г. стали областями одного государства – не-зависимой Украины.

Болгары переселялись в Россию еще во вто-рой половине восемнадцатого века, после обнаро-дования царских манифестов, согласно которым иностранным переселенцам, соглашавшимся посе-литься в России, гарантировались особые права и привилегии.

Теме переселения болгар в Россию посвятили свои труды историки И. Мещерюк [14], И. Грек и Н. Червенков [9], Е. Белова [5], И. Носкова [15] и др.

Установлено, что самыми массовыми были переселения болгар во время русско-турецких войн в период 1806–1860 гг. [9, с. 9–38]. Наши

МЕЖКУЛЬТУРНАЯ КОММУНИКАЦИЯ И ПЕРЕВОД

УДК 415.61 ББК81.033

О БОЛГАРСКОМ ЯЗЫКОВОМ ПРОСТРАНСТВЕ В УКРАИНЕ М.Х. Парзулова

В настоящей работе представлено болгарское языковое пространство в Украине, охватывающее важные вопросы, связанные с болгарской диаспорой: болгарские поселения с XVIII века до сегодняшнего дня, язык болгар и его функционирование, сохраненная и новая болгарская ономастика, свидетельствующая о болгарском присутствии там. Выводы, полученные в результате указанных исследований, и персональные наблюдения доказывают, что болгарское языковое пространство в Украине имеет двухвековую историю и обладает значительными размерами. Это свидетельствует о том, что болгары составляют немалую часть сегодняшнего укра-инского народа и оставили след в украинской истории, а когда-то – в русской.

Ключевые слова: болгарские говоры, болгарская ономастика, поселения с болгар-ским населением, болгарский литературный язык.


Межкультурная коммуникация и перевод


соотечественники переселялись со всех регионов болгарской земли, входящей в состав Османской империи. Они селились в разных частях России, многие из них ранее необитаемых или оставлен-ных живущими там прежде ногайцами и татарами.

В начале XIX века в Херсонской губернии и Крыму – возникают болгарские колонии Большой и Малый Буялык (1802), Терновка (1804), Старый Крым (1803), Кишлав (1803), Балта Чокрак. Ос-новной поток болгарских переселенцев оседал в Бессарабии в городах Измаиле, Килии, Рени, Акермане [9, с. 12]. Позже возникают колонии Чийшия, Стари Троян, Нови Троян, Болград, Ди-митровка, Кайраклия, Нова Ивановка, Задунаевка и др. [9, с. 11–15].

После Крымской войны в Бессарабию пере-селяются около 6617 болгар, которые были рассе-лены в 62 колониях «задунайских переселенцев».

В период 1860–1862 гг. болгары переселились в Приазовье, создав 40 болгарских колоний, на-считывающих 49440 чел. В городах численность болгар составляла около 7–8 тыс. чел. [9, с. 29].

В результате ряда причин (тяжелая жизнь болгар в Бессарабии, земельная реформа, рост на-селения в Крыму) в XIX веке происходят внутрен-ние миграционные процессы и появляются вто-ричные болгарские колонии [15, с. 45–51]. Обычно их называли теми же именами, под какими были известны первые колонии, из которых выселялись болгары. Напр. сегодня имя Терновка носит не-сколько поселений с болгарским населением в Одесской области, в Крыму и в Приазовье. Приме-ры вторичных колоний – Марфовка, Чая, Андреев-ка, Софиевка, Степановка, Болгарский Ишун, Коктебель [9, с. 29–41] и др.

Многих бывших поселений с болгарским на-селением на территории Крыма уже не существу-ет. Болгары подверглись насильственной депорта-ции из районов постоянного проживания по об-щим подозрениям или обвинениям в сотрудниче-стве с гитлеровской Германией. В ходе так назы-ваемого «второго спецпереселения» крымские болгары были принудительно выселены в разные области СССР в 1944 г. После смерти И. Сталина они обрели права покинуть места принудительно-го поселения, но были лишены права вернуться в родные места. На сегодняшний день вернувшихся болгар вероятно намного больше 2000, но лишь такое количество человек признают свою принад-лежность [17, с. 16].

Болгары селились также и в Закарпатье с це-лью развития земледельчества согласно Указу, из-данному правительством Австро-Венгрии в 1875 г., предоставляющему иностранным переселенцам определенные льготы и привилегии. Первые пере-селения болгар датируются 1875 г., потом – 1913 г., последнее переселение произошло в период 1930–1936 гг. Болгары везде занимались садоводством, создавали огороды. Закарпатские поселения с проживающими там болгарами-садоводами: Мука-

чево, Росфигово, Подгород, Ужгород, Холмок, Середнево, Чоп, Хуст, Сюрта, Сторожница и др. [2, с. 16–27].

Болгары преимущественно жили среди венг-ров, словаков, украинцев, русских. О былом ак-тивном болгарском присутствии на этой террито-рии свидетельствуют документы, сохранившиеся в экспозиции музея в Мукачеве. Доказательствами являются и существующие болгарские фамилии, чьи носители сегодня самоидентифицируют себя как украинцы, объясняя это тем, что они дети смешанных браков, напр. Пеев, Генчев, Роглев, Тодоров, Милев, Дончев и др. [2].

Сегодня болгары проживают компактно в не-скольких областях Украины. Вот статистика в про-центах: в Одесской области – 73 % болгар, в Запоро-жье – 14 %, в Николаевской – 3 % в Донецкой – 2 % в Кировоградской – 1 %, в Крыму – 1 % и в других областях – 6 %. В самом деле, в Одессе и в Запорож-ской области болгары занимают третье место по численности, уступая только традиционному укра-инскому и русскому населению. В первой области живут ¾ всей группы страны – более 150 тыс. бол-гар, а во второй – 27,7 тыс. болгар [12, с. 48].

III. Язык болгар в Украине Сегодня мы по-прежнему не можем говорить

об общем языке украинских болгар, потому что будучи потомками переселенцев из разных регио-нов болгарских земель Османской империи, соот-ветственно, являются носителями различных бол-гарских диалектов. Вот поэтому до сих пор боль-шинство ученых пишут о болгарских говорах.

Считается, что первое исследование болгар-ских говоров в России было проведено Н.С. Дер-жавиным. Автор побывал в 27 болгарских колони-ях Таврической губернии, в 10 – в Бессарабии, в 6 – в Херсонской [10].

Впервые говоры в СССР были предметом вни-мания со стороны М. Дринова [11] и C. Бернштейна [7]. В результате многолетних исследований был создан «Атлас болгарских говоров Советского Союза» в 1958 году [6], в котором представлены говоры 64 болгарских сел. После распада Советско-го Союза началась активная исследовательская ра-бота по болгарской теме. В 1998 г. было положено начало ряда исследований по диалектологии «заду-найских переселенцев», напр. серия «Болгарские говоры в Украине» – работы преподавателей Одес-ского национального университета имени И. Мечникова [13].

Наблюдается особый интерес к бессарабским болгарским говорам на территории Одесской облас-ти, и доказательством того являются работы З. Бар-боловой [4], В.А. Колесник [13], С. Топаловой [22], И. Стоянова [20], М. Парзуловой [16, 17, с. 66–118] и др. В результате проведенных исследований различ-ными учеными и на базе личных наблюдений автора во время экспедиций по Украине, можно сказать, что болгарские диалекты, особенно в Бессарабии, сего-


Парзулова М.Х. О болгарском языковом пространстве в Украине

352014, том 11, № 1

дня отличаются от прежних. Между отдельными говорами наличествуют различия в лексикальном составе и фонетике, но они незначительны и про-слеживается тенденция к исчезанию [18, с. 65].

О говорах болгар в Крыму писал Н.С. Держа-вин [10]. Позже в связи с депортацией крымских болгар в 1944 г. в самые отдаленные края Совет-ского Союза и, как следствие того, что Крым в разные периоды исторического развития, входил в состав разных стран (РСФСР, СССР), говор мест-ных коренных болгар никогда не исследовался. В период создания упомянутого Атласа болгары не жили на полуострове.

Первое полное исследование речи крымских болгар было сделано автором настоящей работы [17, с. 64–114]. Дополнения, разъяснения, уточне-ния и квалификация говора как изгнаннический говор, сохранивший особенности переселенческо-го странджанского говора и «рожденный» на чу-жой территории в депортации говором, сделаны в книге «Булгарите и българите в Крим. Езиковоар-хеологическо проучване» (рус. вариант «Булгары и болгары в Крыму. Языковое археологическое исследовение») [16, с. 298–307]. Там вводится сло-варь говора крымских болгар [16, с. 309–317].

Последние остатки говора закарпатских бол-гар описаны Т. Балканским и М. Парзуловой в 1996 г. Составлен небольшой словарь, включаю-щий наиболее частотную лексику [2, с. 41–60]. Сегодня в Закарпатье вряд ли уже звучит болгар-ская речь.

В качестве обобщения в результате наблюде-ний над болгарскими говорами в Украине, прихо-дим к выводу, что процесс выравнивания говоров усиливается [21, с. 13]. Все более широкое при-знание получает мнение, что различия между го-ворами болгар из разных поселений на террито-рии Украины почти исчезают и осуществляется процесс формирования одного интердиалекта болгар. Среди основных причин можно выделить следующие:

1. Как в прошлом, так и сейчас болгары живут среди представителей разных этносов, например, среди украинцев, русских, мордован, гагаузов, греков, татар и многих других. Таким образом, язык болгар в Украине всегда подвергался влия-нию разных языков и прежде всего влиянию рус-ского языка. Таким образом, язык (говор) украин-ских болгар всегда развивался в полилингвальной среде и в его лексике присутствуют лексикальные элементы из языков народов, с которыми болгары были в контакте. Наибольшее количество лексем русского происхождения.

2. До 1991 года несколько поколений болгар говорили на русском языке, так как он являлся официальным государственным языком Украины.

3. После провозглашения независимости Ук-раины в 1991 г. украинский становится государст-венным языком, т. е. это язык административной сферы. Образование в школах и университетах

также осуществляется на украинском языке. Это является предпосылкой массового проникновения украинских слов в повседневную речь болгар, да-же в домашних условиях [19, с. 90].

Конечно, в разных регионах Украины разная языковая ситуация: в Киеве и Запорожье в основ-ном слышим украинскую речь, в Одессе – русскую речь. После 1991 года произошли массовые волне-ния и демонстрации в защиту русского языка.

4. В 2012 г. Украина приняла новый закон о языке, согласно которому каждому языку нацио-нального меньшинства может быть предоставлен статус регионального, если для 10 % населения соответствующего региона этот язык является родным, первым, материнским. Оказалось, что во многих местах Украины болгарский язык стал ре-гиональным за исключением Измаила, где город-ской совет отказывается признать его таковым.

5. Сегодня болгарский литературный язык преподается в разных формах во многих регионах Украины [8], например:

– в воскресных школах в Одесской, Запорож-ской и Киевской областях, в Приазовье и в Крыму: в Киеве, Болграде, Одессе, Измаиле, Симферопо-ле, Керчи и во многих других областях;

– в качестве изучаемой дисциплины введена в учебную программу в некоторых школах в посе-лениях с болгарским населением, например: в Чийшии, Новой Ивановке, Николаеве, Старом Крыму, в Болграде и др.;

– первая или вторая специальность «болгар-ский язык и литература» в университетах в Киеве, Одессе, Львове, Измаиле; в качестве дополнитель-ного второго языка в университетах в Мелитополе, в Бердянске; в некоторых педагогических коллед-жах, например в Приморске, Белгород-Днестровском и др.

IV. Болгарская ономастика в Украине

функционирует в петрифицированных формах. Сохранились ойконимы, топонимы, гидронимы, оронимы, домонимы, дромонимы, эортонимы, эр-гонимы и др., свидетельствующие о проживании болгар в разных областях Украины. За последние десять лет повысился интерес к ономастичным исследованиям существующих там болгарских поселений. Вышел ряд исследований В. Колесник [13, с. 8–79], Т. Балканского [2, с. 16–28; 61–66; 3], М. Парзуловой [16, с. 123–235; 17, с. 115–230; 19, с. 119–150] и др. В качестве примера онимов, доказывающих болгарское присутствие в Украине, могут послужить следующие:

1. Антропонимы, в частности фамильные имена, например: фамилии, образованные от бол-гарских этноразличительных имен, например: Ганчев, Радев, Стоянов, Драгнев, Плачков, Пейчев, Пенов, Петков, Димов, Стойков Митов, Парва-нов – от болгарского личного имени Първàн, ру-сифицированное в Парван, Станкò – от ЛИ Стàнко с отметом на ударении и др.




Ср. фамилии крымских болгар, образованные от названий поселений, встречающихся на территории Болгарии, свидетельствующих о метрополиях наших соотечественников, например: Разградский – назва-ние поселения Разград, Ловчев – название поселения Ловеч (Ловча в турецких реестрах) [16, с. 222].

2. Ойконимы – ‘названия населенных пунк-тов’, напр.:

Болгарийка – название деревни, основанной в 60-е годы болгарами, оставившими Болград в знак протеста против экономического и социального гнета местных правителей. Нынешнее название деревни Зализничное.

Болгарский Сарабуз (рус.) – название старой болгарской колонии в Крыму, население которой было депортировано в 1944 г. Старое имя Болгар-ский от алоэтнонима болгары дано русскими соседями о видинских болгарах, которые посе-лились в это село Симферопольского уезда после 1861 г. Саръбуз (болг. вариант) – ясное этноним-ное название саръ буз «желтые щеки», обычайное для северной части племени, рода буз, ср. буза у узбеков, бузал у казахов [15, с. 49; 16, с. 146].

Ботево – поселок в Запорожской области, на-званный в более новые времена именем болгар-ского поэта и революционера Христо Ботева.

3. Группонимы – имена, которые «располо-жены» в районе границы между ономией и оними-ей. По существу группоним представляет собой собственное имя любой группы лиц. В конкретном случае означает имя группы лиц одного населен-ного пункта [1, с. 89], например:

Вайсалци – так называлась группа болгарских переселенцев в Россию (в Бессарабию первичная, вторичная – в Приазовье). Группоним мотивирован названием деревни Вайсал, Одринская область, от-куда эмигрировали болгары в 1831 г. [3, с. 292].

Граматиковци – большая группа болгар, пере-селившаяся из села Граматиково, Малкотырновской области, поселившаяся впоследствии в Крыму. След группонима обнаруживается в фамилии Гра-матик, принадлежавшей и сегодня болгарину в Украине (Юрий Граматик – президент Конгресса болгар в Украине).

4. Этногруппонимы – научный термин для обозначения болгар в России, используется Т. Балканским [3, с. 292].

Общее название болгар в Украине и Крыму – туканы «здешние болгары» в словосочетании ту-каны болгары, осмысливается как здешние болга-ры, что визирует территорию первичных колоний.

Особое внимание группам болгар, проживаю-щим в разных регионах Украины, уделяют М. Стан-чев М. и Т. Балканский [3, с. 311–312], ср. ниже:

Бессарабские болгары. Национальное назва-ние всех болгар в Бессарабии. ДИ: буджакские болгары.

Задунайские болгары – калька с русского, заду-найские болгары. Вводится как термин для описания

болгарских колонистов в России первой волны пере-селения, т. е. основных колонистов [3, с. 311].

Закарпатские болгары – название болгар в Закарпатье, по существу профессиональная груп-па, так называемые садоводы [2].

Запорожские болгары – болгары, населяющие территории Запорожской области.

Крымские болгары – часть таврических бол-гар, населяющих Крымский полуостров до 1944 г., а затем депортированных в разные республики СССР. Первый корпус формируется выходцами из Румелии в начале девятнадцатого века и пересе-ленцами из Видина после 1860 г. [16, 17].

Таврические болгары: таврийские болгары – группа болгарского народа, поселившаяся в Тав-рии – провинции новой России, охватывающей сегодняшнее Запорожье и Крым.

5. Ходонимы – ‘названия улиц’, например: Улица Болгарская в Одессе – по настоящее

время улица носит имя болгар и указывает, что там когда-то жили болгары.

Улица имени Братьев Стояновых в городе Старый Крым – названа именами болгарских пар-тизан братьев Стояновых (Юрий, Георгий и Ана-толий), растрелянных в 1944 г. [16, с. 182].

6. Мемоаронимы – ‘названия памятников’, например:

В селе Новая Ивановка – Памятник павшим в Первой мировой войне, воздвигнутый в 1921 году, на котором написаны имена 45 болгар – жителей упомянутого села, например: Степан Станков, Демьян Станчев, Зиновий Стаматов, Георги Станков, Степан Петков и др. [19, с. 50].

В Болграде – Памятник болгарским ополчен-цам из Бессарабии, которые участвовали в русско-турецкой войне (1877–1878). Он был открыт в 2012 году. На нем написаны имена 225 болгар, среди которых следующие: Павел Стефанов, Ми-хаил Божилов, Константин Великов, Иван Доков и многие другие.

На территории Украины можно отметить чрезвычайное разнообразие и богаство болгарской онимии. Здесь она была проиллюстрирована толь-ко несколькими примерами.

Сегодня о наличии болгар с начала девятна-дцатого века красноречиво говорит обилие оним-ной информации, внесенной в записи Одесского государственного архива и Государственного ар-хива Крыма, например, этноним болгары, функ-ционирующий в словосочетаниях болгарские ко-лонисты, болгарские семьи, болгарские колонии. Были введены и многие болгарские географиче-ские названия болгарских поселений [5, с. 226–229; 15, с. 121–130; 19, c. 56–58; 17, с. 41; 16, с. 198–199].

В качестве примеров онимов болгарского про-исхождения, появившихся в период демократии в Украине можно указать названия газет, телевизион-ных и радиопередач, обществ и др., например:



372014, том 11, № 1

– названия газет – Родной край и Украина: Болгарское обозрение, издающиеся в Одессе; газе-та Извор – газета болгар в Крыму, издающаяся в городе Симферополе. Все три документа выходят на болгарском языке;

– названия телевизионных и радиопередач, на-пример: Роден край – телевизионная передача на болгарском языке в Одессе, вещающая с 1990 г. Позже под тем же названием выходит и радиопере-дача; Болгары – телевизионная предача, выходящая на болгарском языке в Одессе с 2008 г.; Болгарские встречи – телевизионная предача на болгарском языке в Крыму, посвященная жизни крымских бол-гар. Телевизионные и радиопередачи имеют одну и ту же миссию – популяризация болгарского языка, а через него – болгарской истории и культуры;

– названия обществ – сегодня почти в любом более крупном населенном пункте с компактным болгарским населением в Украине функционирует культурно-просветительское общество, например: Ассоциация болгар Украины – объединяющая все болгарские общества в Украине, штаб-квартира в Одессе; Крымское республиканское общество бол-гар имени Паисия Хилендарского в городе Симфе-рополь – организация названа именем болгарского возрожденца; Общество болгар Другари – в городе Феодосия в Крыму и др.

Перечисленные онимы являются лишь скром-ным доказательством существования большой болгарской онимии на территории Украины.

На основании всего сказанного выше, вклю-чающего информацию о поселениях с компактным болгарским населением, о функционировании бол-гарского языка на территории Украины, сохра-нившейся старой и возникшей новой болгарской ономастики можно сделать следующие выводы:

1. Болгарское языковое пространство в Украине внушительно, что является ярким свидетельством активного национального присутствия там.

2. Язык болгар свидетельствует о процессе формирования интердиалекта в условиях пестрого языкового разговорного пространства, охваты-вающего преимущественно лексемы болгарских говоров, русского и украинского языков. Функ-ционирование болгарского литературного языка также влияет на существующий двухвековой язык: говор украинских болгар. Оно является важным фактором роста болгарского языкового простран-ства на указанной территории.

3. В Украине налицо все условия, способст-вующие усилиям болгар продолжать сохранять свой язык и самобытность, а через них и заявить о своем присутствии, утверждать его, в то же время быть частью украинского народа и вносить свой вклад в развитие украинского государства.


1. Балкански, Т. Енциклопедия на българска-та ономастика / Т. Балкански, К. Цанков. – Велико Търново: Фабер, 2010. – 550 с.

2. Балкански, Т. Задкарпатските българи. Етнос. Език. Етнонимия. Ономастика. Просопо-графии / Т. Балкански, М. Парзулова. – Велико Търново: Знак’94, 1996. – 81 с.

3. Балкански, Т. На пусто пладне. Българите в Руската империя и днес / Т. Балкански. – Велико Търново: Знак’94, 2009. – 395 с.

4. Барболова, З. Особености на българския говор в с. Червеноармейское (Кубей), Болградски район, Одеска област в Украйна / З. Барболова. – Одеса: Астропринт, 1999. – 150 с.

5. Белова, Е. Миграционная политика на юге Российской империи и переселение болгар в Ново-российский край и Бессарабию (1751–1871 гг.) / Е. Белова. – М.: Рготупс, 2004. – 229 с.

6. Бернштейн, С.Б. Атлас болгарских гово-ров в СССР / С.Б. Бернштейн, Е.В. Чешко, Э.И. Зеленина. – М.: АН СССР, 1958. – Ч. I – 84 с.; Ч. II – 109 карт.

7. Бернштейн, С.Б. Болгарские говоры Ук-раины (Ольшанский район) / С.Б. Бернштейн // Науковi записки Одеського педагогiчного iнституту. – 1939. – Т. I. – С. 111–123.

8. Български език в Украйна. Уикипедия, Свободната енциклопедия. http://www.bg. wikipedia.org.

9. Грек, И. Българите от Украйна и Молдо-ва. Минало и настояще / И. Грек, Н. Червенков. – София: Изд. къща Хр. Ботев, 1993. – 229 с.

10. Державин, Н.С. Болгарские колонии в России. Язык / Н.С. Державин. – Петроград, 1915. – Т. II. – 553 с.

11. Дринов, М. Про мову болгарських колгоспникiв УССР / М. Дринов // Мовознавство. – 1936. – № 8. – С. 7–14.

12. Киссе, А. Възраждане на българите в Ук-райна / А. Киссе. – Одеса: Optimum, 2006. – 280 с.

13. Колесник, В.А. Евгеновка (Арса). Онома-стика. Говор. Словарь / В.А. Колесник. – Одесса: Гермес, 2001. – 287 с.

14. Мещерюк, И. Переселение болгар в Юж-ную Бессарабию 1828–1834 гг. / И. Мещерюк. – Кишинев: Картя Молдовеняскэ, 1965. – 206 с.

15. Носкова, И. Крымские болгары в ХIХ–начале ХХ в.: история и культура / И. Носкова. –Симферополь: Сонат, 2002. – 151 с.

16. Парзулова, М. Булгарите и българите в Крим. Езиковоархеологическо изследване / М. Пар-зулова. – Бургас: Димант, 2011. – 400 с.

17. Парзулова, М. Кримски българи. Етнос. Език. Ономастика. Просопографии / М. Парзуло-ва. – Одеса: Друк, 2007. – 273 с.

18. Парзулова, М. О лексике некоторых болгарских говоров Одесской области / М. Пар-зулова // Мова i культура. ХIV Мiжнародна наукова конференцiя iм. проф. Сергiя Бураго (20–24.06.2005). – Киϊв: Дм. Бураго, 2005. – С. 59–65.

19. Парзулова, М. Село Нова Ивановка (Оде-ска област) в светлината на езиковата археоло-




гия / М. Парзулова. – Одеса: Украинская булгари-ка, 2006. – 175 с.

20. Стоянов, И. Езикът на българите в Ук-райна и Молдова в социолингвистичен аспект. Българите в Северното Причерноморие. Изслед-вания и материали / И. Стоянов. – Велико Търно-во, 1994. – Т. 3. – С. 295–303.

21. Тодоров, Н. Езикът на буджакските българи / Н. Тодоров // Родна реч. – 1989. – № 5. – С. 12–14.

22. Топалова, С.Д. Языковая ситуация болгар-ских сел юга Украины / С.Д. Топалова // Записки з загальноϊ лiнгвiстики. – Одеса: Астропринт, 2002. – Вип. 5. – С. 265–271.

Парзулова Марияна Христова, доктор филологических наук, профессор кафедры «Болгарский язык и литература», университет «Проф. д-р Асен Златаров» (Бургас, Болгария). E-mail: [email protected]



ABOUT THE BULGARIAN LANGUAGE SPACE IN UKRAINE M.H. Parzulova, University Prof. d-r Asen Zlatarov, Burgas, Bulgaria, [email protected]

The paper deals with the Bulgarian linguistic space in Ukraine covering important is-

sues connected with the Bulgarian diaspora: Bulgarian settlements from the 18th century up to the present, the language of the Bulgarians and its functioning, the old and new Bul-garian onomastics serving as evidences of the Bulgarians’ presence there. The results of the research and the author’s observations prove that the Bulgarian linguistic space in the Ukraine is significant and has a two-century history. The Bulgarians are a considerable part of Ukraine’s population nowadays, they have made their mark on the Ukrainian his-tory, and in the Russian history as well.

Keywords: bulgarian dialects; bulgarian onomastics; villages with Bulgarian population, Bulgarian literary language.

References

1. Balkanski T., Tsankov K. Enciklohedija na bulgarskata onomastika [Encyclopedia of Bulgarian Onomas-tics]. Veliko Turnovo, Faber Publ., 2010, 550 p.

2. Balkanski T., Parzulova М. Zadkarpatskite bulgari. Etnos. Ezik. Etnonimija. Onomastika. Prosopografii. [The Zakarpatski Bulgarians Eastward of the Carpathians-Ethnicity. Language. Ethnonym. Onomastics. Prosopog-raphies] Veliko Turnovo, Znak’94 Publ., 1996, 81 р.

3. Balkanski T. Na pusto pladne. Bulgarite v Ruskata imperija i dnes [At a Desolate Noon. The Bulgarians in the Russian Empire and Today]. Veliko Turnovo, Znak’94 Publ., 2009, 395 р.

4. Barbolova H. Osobenosti na bulgarskija govor v s.Chervenoarmejskoe (Kubej), Bolgradski rajon, Odeska oblast v Ukrajna [Characteristics of the Speech in Bulgarian Village Chervenoarmeyskoe (Kubey) Bolgrad Dis-trict, Odessa Region in Ukraine]. Odessa, Astroprint Publ., 1999, 150 p.

5. Belova E. Migracionnaja politika na juge Rossijskoj imperii i pereselenie bolgar v Novorossijskij kraj i Bessarabiju (1751–1871 gg.) [Migration Policy in the Southern Part of the Russian Empire and the Migration of Bulgarians in Bessarabia and Near Novorossiysk (1751–1871 yy.)]. Moscow, Rgotups Publ., 2004, 229 p.

6. Bernshtejn S.B., Cheshko E.B, Zhelenina E.I. Atlas bolgarskih govorov v SSSR. ch.I. Vstupitel'nye stat'i. Kommentarii k kartam. сh. II. Karty. [Atlas of Bulgarian Dialects in the USSR. vol. I-II; vol. I. Introductory Ar-ticles. Comments on the maps; vol. II Maps]. Moscow, Academy of Sciences of the USSR Publ., 1958, vol. I, 84 p.; vol. II., 109 Maps.

7. Bernshtejn S.B. Bolgarskje govorы Ukraynы (Ol'shanskyj rajon) [Bulgarian Language Spoken in Ukraine (Olshansky area)]. Naukovi zapysky Odes'kogo pedagogichnogo instytutu – Research notes of Odessa Pedagogical Institute. 1939, vol. I, pp. 111–123.

8. Bulgarski ezik v Ukrajna. Uikipedija, Svobodnata enciklopedija [Bulgarian Language in Ukraine. Wiki-pedia, the Free Encyclopedia]. Available at: http://www.bg.wikipedia.org.

9. Grek I., Chervenkov N. Bulgarite ot Ukrajna i Moldova. Minalo i nastojashhe [Bulgarians from Ukraine and Moldova. Past and present]. Sofia, Publishing house Hr. Botev, 1993, 229 p.



392014, том 11, № 1

10. Derzhavin, N.S. Bolgarskie kolonii v Rossii. Jazyk. [Bulgarian Colonies in Russia. Language]. Petrograd, 1915, vol. II, 553 p.

11. Drinov M. Pro movu bolgars'kih kolgospnikiv USSR [About the Language of the Bulgarian Farmers of the USSR]. Movoznavstvo, 1936, no 8, pp. 7–14.

12. Kisse A. Vuzrazhdane na bulgarite v Ukrajna [The Revival of the Bulgarians in Ukraine] Odessa, Opti-mum Publ., 2006, 280 p.

13. Kolesnik V.A. Evgenovka (Arsa). Onomastika. Govor. Slovar' [Evgenovka (Arsa). Onomastics. Speech. Dictionary]. Odessa, Germes Publ., 2001, 287 р.

14. Meshherjuk I. Pereselenie bolgar v Juzhnuju Bessarabiju 1828-1834 gg [The Migration of the Bulgarians to the Southern Bessarabia in 1828-1834]. Kartya Moldovenyaske Publ. Chisinau, 1965, 207 р.

15. Noskova I. Krymskie bolgary v ХIХ-nachale ХХ v.: isorija i kul'tura [Crimean Bulgarians in the Nine-teenth – Early Twentieth Century – History and Culture]. Simferopol, Sonat Publ., 2002, 151 p.

16. Parzulova M. Bulgarite i bulgarite v Krim. Ezikovoarheologichesko izsledvane [The Bulgari and the Bul-garians in Crimea. Language-Arheologichal Study]. Burgas, Dimant Publ., 2011, 400 p.

17. Parzulova M. Krimski bulgari. Etnos. Ezik. Onomastika. Prosopografii. [The Crimean Bulgarians. Ethnic-ity. Language. Onomastics. Prosopography]. Odessa, Druke Publ., 2007, 273 p.

18. Parzulova M. O leksike nekotoryh bolgarskih govorov Odesskoj oblasti [About the Vocabulary of the Bulgarian Language Spoken in Odessa Area]. ХIV Mizhnarodna naukova konferencija im. prof. Sergija Burago.Language and culture. Kiev, 20-24. 06. 2005. Kiev, Dm. Burago Publ. 2005, pp. 59–65.

19. Parzulova M. Selo Nova Ivanovka (Odeska oblast) v svetlinata na ezikovata arheologija [The Village New Ivanovka (Odessa region) in the Light of Linguistic Archeology]. Odessa, Ukrainian Bulgarika Publ. 2006, 175 p.

20. Stojanov I. Ezikut na bulgarite v Ukrajna i Moldova v sociolingvistichen aspekt [The Language of the Bulgarians in Ukraine and Moldova in Sociolinguistic Perspective]. Bulgarite v Severnoto Prichernomorie. Izsledvanija i materiali, 1994, Vol. 3, pp. 295–303.

21. Todorov N. Ezikut na budzhakskite bulgari [The Language of the Budzhakski Bulgarians]. Rodna rech –Native speech, 1989, № 5, pp. 12–14.

22. Topalova S.D. Jazykovaja situacija bolgarskih sel juga Ukrainy [The Linguistic Situation of Bulgarian Villages in Southern Ukraine]. Zapiski z zagal'noϊ lingvistiki – Notes on general linguistics. Odessa, Astroprint Publ., 2002, ch. 5, pp. 265–271.

Mariyana H. Parzulova, Doctor of philological sciences, Professor, Department of Bulgarian language and literature, University Prof. d-r Asen Zlatarov (Burgas, Bulgaria). E-mail: [email protected]

Поступила в редакцию 15 июля 2013 г.



Характерным для языкознания XIX–XX веков было изучение универсальных закономерностей организации языковой деятельности человека и типологических черт языков. В лингвистике этого времени были определены многие языковые уни-версалии и лингвистические законы [1, с. 6–18]. Одной из лингвокультурных универсалий является фразеология. В изучении русской фразеологии первоначальным был этап собирания устойчивых сочетаний (УС), затем этап их систематизации по структурному и тематическому основаниям [16, с. 559–560]. Наличие нескольких разных точек зрения на понятие фразеологии и фразеологизма является одной из важных причин неполноты лю-бого из имеющихся фразеологических словарей. Основной же причиной такого положения являет-ся, с точки зрения О.О. Селиваной, довольно позд-нее осознание особенного характера фразеологиз-мов как лингвосемантического феномена, форми-рующего особый подъязык [14, с. 137].

Термин «фразеология» (от греч. phrasis – вы-ражение и logos – учение, наука о выражениях) был введён выдающимся немецким филологом Михаэлем Неандером в XVI в. для обозначения собирания оборотов речи и выражений древнегре-ческого оратора Исократа. Основоположником теории фразеологии традиционно считается швей-царский лингвист Шарль Балли, который попы-тался расклассифицировать различные сочетания слов французского языка [13, с. 237].

В русской лингвистике М.В. Ломоносов пер-вым указывал, что в словарь русского литератур-

ного языка, наряду с отдельными словами, должны войти также «речения», «идиоматизмы», «фразе-сы». Ф.Ф. Фортунатов также поставил вопрос об устойчивых сочетаниях слов и называл УС «слит-ными речениями» [17, с. 7–13].

По мнению некоторых лингвистов, «Вопрос о фразеологии как лингвистической дисциплине был впервые поставлен выдающимся советским лин-гвистом профессор Е.Д. Поливановым, который впервые поставил вопрос об изучении устойчивых сочетаний слов в специальном разделе языкозна-ния – фразеологии» [3, с. 169–170]. Работы В.В. Виноградова имеют огромную роль в разви-тии и классификации УС русского языка. Он счи-тал необходимым рассматривать составные тер-мины и названия отдельно от других ФЕ на том основании, что они характеризуются разной степе-нью семантической слитности. Виноградов выде-лил три основных вида фразеологизмов: 1) Фра-зеологические сращения или идиомы, 2) Фра-зеологические единства, 3) Фразеологические сочетания [5, с. 155–156].

Вслед за В.В. Виноградовым Н.М. Шанский относил устойчивые словосочетания (УС) к раз-личным разрядам ФЕ. Он добавил ещё одну груп-пу к классификации В.В. Виноградова и назвал их фразеологическими выражениями [18, с. 143].

Фразеологизмы имеют «характерный набор дифференциальных признаков: 1) это готовые языковые единицы, которые не создаются в про-цессе общения, а извлекаются из памяти целиком; 2) это языковые единицы, для которых характерно

УДК 372.881.161.1

СОПОСТАВИТЕЛЬНОЕ ИЗУЧЕНИЕ СПОСОБОВ ПЕРЕДАЧИ РУССКИХ ГЛАГОЛЬНО-ИМЕННЫХ УСТОЙЧИВЫХ СЛОВОСОЧЕТАНИЙ ПРИ ОБУЧЕНИИ РУССКОМУ ЯЗЫКУ КАК ИНОСТРАННОМУ ИРАНСКИХ УЧАЩИХСЯ М. Рахбари, А. Валипур

Сопоставительное изучение русских глагольно-именных устойчивых словосоче-таний (УС) и способы их передачи на персидский язык представляется необходи-мым и актуальным, особенно с позиции обучения РКИ. Установление регулярных функционально-семантических тождеств между единицами двух языков продикто-вано как переводческими, так и методическими потребностями. Несмотря на то, что глагольно-именные УС представляют собой достаточно большой слой лексики и обладают высокой употребляемостью, всё же особенности их перевода на персид-ский язык и проблемы, связанные с переводческой и методической деятельностью, недостаточно разработаны. Изучение данной темы в настоящей статье наиболее полно раскрывает семантико-грамматическую специфику и коммуникативную ценность данных фразеологических единиц, также решить проблемы перевода рус-ских глагольно-именных УС с точки зрения их сопоставительного анализа, что предполагает и адекватный перевод данных единиц.

Ключевые слова: фразеология, устойчивые словосочетания (УС), глагольно-именные УС, перевод, эквивалент, частноэквивалент, безэквивалент, русский язык, персидский язык.


Рахбари М., Валипур А. Сопоставительное изучение способов передачи русских глагольно-именных устойчивых словосочетаний…

412014, том 11, № 1

постоянство в значении, составе и структуре (ана-логично отдельным словам); 3) в акцентологиче-ском отношении это такие звуковые комплексы, в которых составляющие их компоненты имеют два или больше основных ударения; 4) это членимые образования, компоненты которых осознаются говорящими как слова» [7, с. 81–84].

Устойчивые словосочетания (УС) являются одним из типов фразеологических единиц. Можно рассматривать УС грамматически, стилистически, по происхождению и т. д.

По грамматическому составу среди фразеоло-гических единиц различаются такие основные структурные модели фразеологизмов-словосоче-таний, как: а) обороты, являющиеся сочетанием прилагательного и существительного; б) обороты, являющиеся сочетанием существительного и су-ществительного; в) обороты, состоящие из прила-гательного и существительного; г) обороты, яв-ляющиеся сочетанием глагола и существительно-го; д) обороты, состоящие из глагола и наречия; е) обороты, состоящие из деепричастия и сущест-вительного; ж) обороты, состоящие из наречия и существительного [4, с. 59].

Разделяя точку зрения Виноградова и Шан-ского о классификации УС, среди лексико-грамматических разделов УС в настоящей статье нами выбрано изучение несвободных глагольно-именных УС русского языка, поскольку несо-мненно, они являются наиболее употребительны-ми в современном русском языке. УС этого типа по характеру спаянности компонентов занимают промежуточное положение между свободными сочетаниями и фразеологическими единствами: с одной стороны, они состоят из слов, известных обычно в свободном употреблении, с другой сто-роны – им свойственны все основные признаки несвободных словосочетаний, т. е. воспроизводи-мость в речи, устойчивость в составе и в структу-ре, целостность значения и др. [10, с. 15, 16].

В лингвистической литературе нет единой точки зрения на этот тип несвободных сочетаний. Одни лингвисты выводят данные глагольно-именные УС за пределы фразеологизмов русского языка, хотя и признают, что некоторые из них «на-ходятся как бы на грани перехода во фразеологиз-мы» или «могут стать прототипами фразеологиз-мов» [10, с. 15,16], другие же учёные относят их к фразеологическим оборотам [17, с. 22, 40].

Подавляющее большинство глагольно-именных УС состоит из двух знаменательных слов – глагола и существительного в предложной или беспредложной форме: вносить вклад, ставить под вопрос и т.п. Реже глагол сочетается с суб-стантивированным прилагательным: иметь общее и т. п. К этому двучленному типу УС примыкают и многочленные словосочетания: защищать точку зрения, стоять на повестке дня. В составе неко-торых УС отмечаются факультативные компонен-ты – местоимения: брать обязательство на себя,

иметь в своём распоряжении и др. В отдельных случаях структурно или грамматически выражен-ная вариативность словосочетания приводит к об-разованию самостоятельных фразеологизмов: об-ращать внимание (на кого, на что) и обращать на себя внимание (кого, чьё), ставить задачу (перед кем), ставить задачей (что), терять силу (чего) и терять силы (в чём) и т. п. [9, с. 155]. Глагол вы-ступает в качестве грамматически опорного слова глагольно-именного УС и служит для выражения чисто грамматических значений. Он сохраняет свои морфологические свойства и присущие ему категории вида, лица, времени, наклонения и «со-общает всему обороту общее категориальное зна-чение глагольности» [8, с. 151]. Важно подчерк-нуть, что глаголы в УС подвергаются процессу десемантизации. Некоторые глаголы вообще не имеют свободного значения, «лишены прямой но-минативной функции» [6, с. 28]. Именно по этим причинам глагол в УС является, как правило, лек-сически «пустым», неполнозначным словом, на-поминает глагол-связку в составном сказуемом. Смысл УС в целом заключён в грамматически за-висимом компоненте – существительном, которое становится семантическим центром сочетания на-пример: иметь беседу, приводить данные и т. п. [12, с. 192]. Слова, входящие в глагольно-именные УС, выражают в совокупности единое семантиче-ское понятие. Так, если в предложении – Мальчик потерял ключ каждое слово имеет самостоятель-ное значение, то в примере – Он потерял надежду найти его лексическое значение сочетания поте-рять надежду вытекает лишь из совместного зна-чения составляющих его слов. Данное сочетание слов «обозначает нечто единое по смыслу» [2, с. 153]. Выражая одно понятие и передавая его опи-сательно, УС по своему значению и по функции представляют собой эквиваленты слов, своеобраз-ные «синтаксические слова» аналитической струк-туры или приближаются к ним [11, с. 50, 57].

УС являются вторичными языковыми едини-цами. Они образуются на базе более мелких язы-ковых единиц, т. е. лексем. УС как языковое един-ство стоит между словом (более элементарной единицей речи) и предложением [15, с. 206].

Итак, подводя итог всему сказанному о тео-риях переводческой и практической деятельности, с точки зрения переводческой деятельности и практики переподавания представлена такая клас-сификация русских глагольно-именных УС на три группы: 1) русские несвободные глагольно-именные УС, имеющие полные эквиваленты или фразеологи-ческие тождества в персидском языке; 2) русские несвободные глагольно-именные УС, имеющие частные эквиваленты или частично сходные экви-валенты в персидском языке; 3) русские несвобод-ные глагольно-именные УС, не имеющие точных эквивалентов в персидском языке и являются без-эквивалентными или различными, специфически-ми фразеологическими оборотами (ФО).




По результатам сравнения выяснилось, что очень мало русских глагольно-именных УС имеют полные эквиваленты УС с теми же компонентами в персидском языке. Остальные русские глаголь-но-именные УС имеют частные эквиваленты в персидском языке или вообще не имеют точных эквивалентов и являются безэквивалентными.

Незначительное количество русских глаголь-но-именных УС переводятся на персидский язык устойчивыми словосочетаниями, в состав которых входит глагол делать (кäрдäн), эквивалентное значение которого полностью соответствует зна-чению глаголов брать, вести, давать в русских глагольно-именных УС. Совпадение несвободных компонентов наблюдается не только в коллокаци-ях с этими глаголами, но и в устойчивых словосо-четаниях с другими глаголами. Так, глаголу дадäн в персидском языке довольно часто соответствует глагол давать в русском языке.

Коллокации одного языка в другом языке со-ответствует единица того же типа, но у её несво-бодного компонента совсем другое значение. На-пример, коллокации соблюдать диету в персид-ском языке соответствует устойчивое словосоче-тание брать диету. Как видно, в персидском вари-анте «диета» буквально «берут».

Иногда переводным эквивалентом коллока-ции является самостоятельный глагол в персид-ском языке. Например, русской коллокации да-вать понять в персидском языке соответствует глагол فھماندن, дословно: разъяснять.

Переводным эквивалентом устойчивого гла-гольно-именного словосочетания является слово-сочетание другой конструкции, например, глаго-ла+прилагательного (наречия). Например, бросать в лицо: یزی بھ کسیرک گفتن چ , дословно: говорить что-либо открыто (глагол+наречие), быть на оби-де: رنجیده بودن , дословно: быть обиженным (гла-гол+прилагатальное).

Группа слов, указывающая в составе коллока-ций на взаимоотношения людей, выражающиеся в актах письменной и устной речи, образует колло-кации и с русским глаголом давать (давать обе-щание, совет, урок, идею, дорогу; или глагол вес-ти беседу, диалог, разговор, переговоры т. д.) и в большинстве случаев совпадают с их персидскими эквивалентами.

Группа слов, характеризующих поведение чело-века и его взаимоотношения с другими людьми, вы-деляется среди существительных, сочетающихся с глаголами делать (делать вид, выбор, вывод, заме-чание, ошибку и т. д.) также в большинстве случаев совпадают с их персидскими эквивалентами.

Группа существительных, обозначающих торжественные мероприятия, в составе коллока-ций присутствует в обоих языках и образуя колло-кации с глаголом давать (давать обед, приём, концерт и т. д.), совпадает с его эквивалентным глаголом в персидском языке дадäн. С русским глаголом делать и персидским кäрдäн сочетаются существительные, которые можно объединить в

группу слов, связанных с различными видами профессиональной и прочей деятельности челове-ка (делать анализ, операцию, покупки, и т. д.).

Русские глагольно-именные УС с глаголом иметь обладают наибольшей эквивалентностью по сравнению с их переводами на персидский язык.

В некоторых случаях отмечаются несовпаде-ния русских глагольно-именных УС с их перево-дами на персидский язык:

1. Группа существительных, указывающая на поведение человека и его взаимоотношения с людь-ми, сочетается в персидском языке не только с глаго-лом делать, но и с глагольными компонентами да-вать, не образуя коллокаций с русским глаголом давать, например, делать скидку: в персидском: -дословно: давать скидку; делать сообще , تخفیف دادنние: خبر دادن , дословно: давать сообщение.

2. В персидском языке многие существи-тельные, имеющие семантический компонент «пу-тешествие», сочетаются с глаголом делать, а в русском языке с глаголом совершать (совершать поездку, путешествие и т. д.).

3. Глаголы движения, входя в несвободное словосочетание, теряют своё первоначальное зна-чение глагола движения и переосмысляются или метафоризируются: вести в значении «заставлять идти» употребляется в значении совершать: со-вершать беседу, диалог, дискуссию, переговоры. Особенно такие глагольно-именные с глаголами движения являются безэквивалентными или час-тичными эквивалентными в персидском языке;

4. Большинство русских безэквивалентных глагольно-именных УС составляют фразеологиз-мы. Причины их несовпадения объясняются на-циональным своеобразием той или иной фразеоло-гической единицы, национальной спецификой и их самобытностью данных УС в русском языке, так как во фразеологии запечатлен богатый историче-ский опыт народа, в ней отражены представления, связанные с трудовой деятельностью, бытом и культурой людей того же народа, например, мах-нуть рукой: دست شستن , дословно: перестать обра-щать внимание.

Заключение Глагольно-именные УС являются обязатель-

ной частью того лексического и фразеологическо-го минимума, который подлежит усвоению иран-скими студентами в целях адекватной коммуника-ции на русском языке. Изучение русского языка иранскими студентами невозможно без обращения к его УС, которые представляют собой один из наиболее сложных для усвоения уровней русского языка. Задача преподавателя при обучении гла-гольно-именным УС – показать учащимся, что данные словосочетания представляют собой одно лексико-грамматическое целое, в котором каждое отдельное слово не свободно в своём употребле-нии. Учащиеся должны заучивать УС целиком, а не в отдельности каждое слово, входящее в слово-


Рахбари М., Валипур А. Сопоставительное изучение способов передачи русских глагольно-именных устойчивых словосочетаний…

432014, том 11, № 1

сочетание. Надо научить глагольно-именные УС при обращении к русско-персидскому словарю отыскивать в нём перевод всего словосочетания. При изучении глагольно-именных УС особое вни-мание следует обращать на глагольный компонент, правильность выбора которого вызывает большие трудности у иранских учащихся. Привлечение к сопоставлению русских глагольно-именных УС с персидским языком может, помимо практического использования его результатов в процессе перевода или преподавания, иметь и заметное теоретическое значение, вскрывая как общность, сходство, так и различие во фразеологическом корпусе этих язы-ков. За рамками данной работы остались многие аспекты коллокаций, которые ещё ждут своего ис-следователя. Так перспективным представляется рассмотрение и сопоставление коллокаций с дру-гими компонентами, выражающими другие лекси-ческие функции. Нет сомнения в том, что у колло-каций как научной междисциплинарной проблемы – большое будущее.


1. Бодуэн де Куртенэ, И.А. Языкознание или лингвистика XIX века / И.А. Бодуэн де Куртенэ // Избр. труды по общему языкознанию: в 2 т. – М., 1963. – Т. 2.

2. Былинский, К.И. Литературное редакти-рование / К.И. Былинский, Д.Э. Розенталь. – М., 1957.

3. Былины. Русские народные сказки. Древ-нерусские повести // Вступ. ст., сост. и ком. В.П. Аникина, Д.С. Лихачёва и Т.Н. Михельсона. – М., 1998.

4. Валгина, Н.С. Современный русский язык / Н.С. Валгина, Д.Э. Розенталь, М.И. Фомина. – М.: Логос, 2002.

5. Виноградов, В.В. Об основных типах фра-зеологических единиц в русском языке // В.В. Вино-градов. Избранные труды. Лексикология и лекси-кография. – М., 1977. – С. 155–156.

6. Виноградов, В.В. Русский язык. (Грамма-тическое учение о слове) / В.В. Виноградов. – Изд. 2-е. – М., 1972.

7. Копыленко, М.М. Очерки по общей фра-зеологии / М.М. Копыленко, З.Д. Попова. – Воро-неж, 1989. – С. 81–84.

8. Лекант, П.А. Развитие форм сказуемого / П.А. Лекант // Мысли о современном русском язы-ке / под ред. В.В. Виноградова. – М., 1969. – С. 151.

9. Молотков, А.И. Основы фразеологии рус-ского языка / А.И. Молотков. – Л., 1977.

10. Молотков, А.И. Фразеологизмы русского языка и принципы их лексикографического описа-ния // Фразеологический словарь русского языка / под ред. А.И. Молоткова. – М., 1967. – С. 15–16.

11. Прокопович, Н.Н. Об устойчивых сочетани-ях аналитической структуры в русском языке со-ветской эпохи / Н.Н. Прокопович // Мысли о совре-менном русском языке: сб. ст. / под ред. В.В. Вино-градова. – М.: Просвещение, 1969. – С. 50, 57.

12. Прокопович, Н.Н. О распространении фразеологизмов зависимыми словами // Уч. зап. МОПИ им. Н.К. Крупской. – Т. 160. – Вып. 11. – М., 1966. – С. 192.

13. Солодуб, Ю.П. Современный русский язык. Лексика и фразеология (сопоставительный ас-пект) / Ю.П. Солодуб, Ф.Б. Альбрехт. – М., 2002.

14. Степанов, Е.Н. Одесские фразеологизмы в системе русской фразеологии / Е.Н. Степанов // Мова. – 2005. – № 10. – С. 137.

15. Степанова, М.Д. Лексикология современ-ного немецкого языка / М.Д. Степанова, И.И. Чер-нышёва. – М.: Высшая школа, 1986.

16. Телия, В.Н. Фразеологизм / В.Н. Телия // Лингвистический энциклопедический словарь. – М., 1990. – С. 559–560.

17. Шанский, Н.М. Фразеологизмы современ-ного русского языка / Н.М. Шанский. – М., 1969.

18. Шанский, Н.М. Фразеология современного русского языка / Н.М. Шанский. – М.: Высшая школа, 1985.

Махназ Рахбари, кандидат филологических наук кафедры русского языка и литературы, Тегеранский университет, Тегеран, Иран. E-mail: [email protected]

Алиреза Валипур, доцент кафедры русского языка и литературы, Тегеранский университет, Тегеран, Иран. E-mail:alreva @ut.ac.ir



COMPARATIVE STUDY OF TRANSLATING RUSSIAN VERBAL-NOMINAL SET EXPRESSIONS IN TEACHING IRANIAN STUDENTS Мahnaz Rahbari, University of Tehran, Теhran, Iran, [email protected] Аlireza Valipour, University of Tehran, Теhran, Iran, alreva @ut.ac.ir




The comparative study of verbal-nominal set expressions and ways of their translation into Persian is actual, especially in teaching Russian as a foreign language. Fixing regular functional and semantic identity between units of two languages is required due to transla-tion and methodical needs. Despite the fact that verbal-nominal set expressions constitutea numerous and important group of the vocabulary and are frequently used, peculiarities of their translation into Persian and problems connected with phraseology, translation and methodology have not been studied at large. The present paper gives a detailed analysis of semantic and grammatical peculiarities and communicative value of these phraseological units and aims at solving problems of translating Russian verbal-nominal set expressions from the standpoint of comparative analysis.

Кeywords: phraseology, set expressions, verbal-nominal set expressions, translation, equivalent, particular equivalent, non-equivalent, Russian language, Persian language.

References

1. Baudouin de Courtenay Yazykoznanie ili lingvistika XIX veka. Izbr. trudy po obshchemu yazykoznaniyu[Linguistic of 19 century, Selected works about applied linguistic]. Moscow, 1963.

2. Bilinski K.I., Rozental D.E. Literaturnoe redaktirovanie [Literary editing]. Moscow, 1957. 3. Byliny. Russkie narodnye skazki. Drevnerusskie povesti. Vstup. st., sost. i kom. V.P. Anikina, D.S. Likha-

cheva i T.N. Mikhel'sona [Epics, Russian national tales. Ed. Anikin V.P., Likhachov D.S., Mikelson T.N.]. Mos-cow, 1998, pp. 169–170.

4. Valgina N. S., Rozental D.E., Fomina M.I. Sovremennyy russkiy yazyk [Contemporary Russian Lan-guage]. Moscow, Logos Publ., 2002.

5. Vinogradov V.V. Ob osnovnykh tipakh frazeologicheskikh edinits v russkom yazyke. Izbrannye trudy. Leksikologiya i leksikografiya [About basic models of phraseological units in Russian Language, Selected works, Lexicology and lexicography]. Moscow, 1977, pp. 155–156.

6. Vinogradov V.V. Russkiy yazyk [Russian Language]. Moscow, 1972, p. 28. 7. Kapilenko M.M., Popova Z.D. Ocherki po obshchey frazeologii [Stories about applied phraseology]. Vo-

ronezh, 1989, pp. 81–84. 8. Lekant P.A. Razvitie form skazuemogo. Mysli o sovremennom russkom yazyke. Pod red. V.V. Vinogrado-

va. [Development of predicative forms. Thoughts about modern Russian language. Ed. V.V. Vinogradov]. Mos-cow, 1969, p. 151.

9. Molotkov A.I. Osnovy frazeologii russkogo yazyka [The bases of phraseology in Russian Language]. Le-ningrad, 1977, p. 155.

10. Molotkov A.I. Frazeologizmy russkogo yazyka i printsipy ikh leksikograficheskogo opisaniya. Frazeolo-gicheskiy slovar' russkogo yazyka [Fixed sets in Russian Language and principals of their lexicographical descrip-tion. Phraseological dictionary of the Russian language]. Moscow, 1967, p. 15–16.

11. Prokopovich N.N. Ob ustoychivykh sochetaniyakh analiticheskoy struktury v russkom yazyke sovetskoy epokhi. Mysli o sovremennom russkom yazyke. Pod red. V.V. Vinogradova. [About fixed sets with analytic struc-ture in Russian Language. Thoughts about modern Russian language. Ed. V.V. Vinogradov]. Moscow, 1969, pp. 50, 57.

12. Prokopovich N.N. O rasprostranenii frazeologizmov zavisimymi slovami [About spreading sets by foreign words]. Moscow, no. 160, 1996, pp. 192.

13. Saladoub U.P., Albresht F.B. Sovremennyy russkiy yazyk. Leksika i frazeologiya (sopostavitel'nyy aspekt)[Contemporary Russian Language. Lexis and phraseology (comparative aspect)]. Moscow, 2002, pp. 237.

14. Stipanov Y.N. Odesskie frazeologizmy v sisteme russkoy frazeologii. [Odessian fixed sets in Russian phraseology]. Mova, 2005, no.10, Odessa, pp. 137.

15. Stepanova M.D., Chernishova I.I. Leksikologiya sovremennogo nemetskogo yazyka [Lexicology in con-temporary German Language]. Moscow, 1986.

16. Telia V.N. Frazeologizm. Lingvisticheskiy entsiklopedicheskiy slovar' [Phraseology. Linguistic encyclo-pedic dictionary]. Moscow, 1990.

17. Shanski N.M. Frazeologiya sovremennogo russkogo yazyka [Fixed sets in Russian Language], 1969. 18. Shanski N.M., Frazeologiya sovremennogo russkogo yazyka [Fixed sets in Russian Language]. Mos-

cow, Vysshaya shkola Publ., 1985.

Мahnaz Rahbari, PhD, Department of Russian Language and Literature, Faculty of Foreign Languages and Literatures, University of Tehran (Теhran, Iran). Email: [email protected]

Аlireza Valipour, Associated Professor in Teaching Russian Language, Department of Russian Language and Literature, Faculty of Foreign Languages and Literatures, University of Tehran (Теhran, Iran). Email: [email protected]

Поступила в редакцию 18 апреля 2013 г.


452014, том 11, № 1

Многие современные авторы противопостав-ляют такие понятия, как «эквивалентность» и «адекватность». Так, В.Н. Комиссаров рассматри-вает «эквивалентный перевод» и «адекватный пе-ревод» как понятия неидентичные, хотя и тесно соприкасающиеся друг с другом. Термин «адек-ватный перевод», по его мнению, имеет более ши-рокий смысл и используется как синоним «хоро-шего» перевода, т. е. перевода, который обеспечи-вает необходимую полноту межъязыковой комму-никации в конкретных условиях. Термин «эквива-лентность» понимается В.Н. Комиссаровым как смысловая общность приравниваемых друг к дру-гу единиц языка или речи.

Термины «адекватность» и «адекватный» ориентированы на перевод как процесс, тогда как термины «эквивалентность» и «эквивалентный» имеют в виду отношение между исходным и ко-нечным текстами, которые выполняют сходные коммуникативные функции в разных культурах. В отличие от адекватности эквивалентность ориен-тирована на результат [2, с. 131].

Мы, вслед за В.Н. Комиссаровым, будем раз-личать термины адекватность и эквивалентность. Первый термин имеет более широкий смысл и обеспечивает необходимую полноту межъязыко-вой коммуникации в конкретных условиях. Экви-валентность выступает в качестве основы комму-никативной равноценности, предполагаемое нали-чие которой делает текст переводом. Адекватный перевод является по определению эквивалентным, хотя степень смысловой общности между ориги-налом и переводом может быть различной. Наибо-лее полная эквивалентность (на уровне словесных знаков) означает максимально возможную бли-зость содержания разноязычных текстов. Обратная зависимость не обязательна: эквивалентный пере-вод не всегда будет признан адекватным, посколь-ку он будет лишь удовлетворять требованию смы-словой близости к оригиналу, но может быть осу-ществлен при нарушении других видов переводче-ской нормы [2, с. 132]. Адекватным перевод будет

лишь в том случае, если в процессе перевода учи-тываются различные аспекты нормы перевода, а именно норма эквивалентности, жанрово-стилистическая норма и прагматическая норма. Иерархическая связь между этими аспектами нор-мы перевода может быть изображена с помощью следующей схемы (см. рисунок).

Норма эквивалентности перевода не является неизменным параметром. Она означает необходи-мость возможно большей общности содержания оригинала и перевода, но лишь в пределах, со-вместимых с другими нормативными требования-ми, обеспечивающими адекватность перевода. В каждом конкретном случае тип эквивалентности определяется как соотношением единиц исходного языка и языка перевода, так и учетом прагматиче-ских факторов, воздействующих на акт перевода. Нарушение нормы эквивалентности может быть абсолютным, когда перевод признается неэквива-

УДК 601.231:13 ББК 39.7я24

ПАРАМЕТРЫ НОРМАТИВНОЙ ОЦЕНКИ АДЕКВАТНОГО ПЕРЕВОДА А.Ю. Серебрякова

К основным параметрам нормативной оценки адекватного перевода относятся: норма эквивалентности, жанрово-стилистическая норма и прагматическая норма. Иерархическая связь между этими аспектами нормы перевода представлена в виде специальной схемы. В статье «эквивалентный перевод» и «адекватный перевод» рассматриваются как понятия неидентичные, хотя и тесно соприкасающиеся друг с другом. Также перечислен целый ряд лингвистических и экстралингвистических причин, которые часто мешают добиться полной адекватности при переводе тек-стов. Статья предназначена для студентов и аспирантов, занимающихся изучением вопросов теории перевода и межкультурной коммуникации.

Ключевые слова: адекватность перевода, эквивалентность перевода, норма экви-валентности, прагматическая норма, жанрово-стилистическая норма, внутриязы-ковая синонимия, оригинал, перевод.

Иерархическая связь между аспектами нормы перевода




лентным, не передающим содержание оригинала хотя бы на низком уровне (1-й тип эквивалентно-сти). Или относительным, если установлено, что остальные нормативные требования могли быть выполнены и на более высоком уровне эквивалент-ности, чем тот, который был достигнут в переводе. В первом случае перевод должен быть признан также неадекватным, а во втором – может считаться адекватным в том случае, если максимально воз-можная смысловая близость не обязательна для успешной межъязыковой коммуникации [2, с. 47].

Важную роль в достижении адекватности перевода играет его жанрово-стилистическая норма. Она во многом определяет как необходи-мый уровень эквивалентности, так и доминант-ную функцию, обеспечение которой составляет основную задачу переводчика и главный крите-рий оценки качества его работы. Подобно тому, как нормы правильной речи могут устанавли-ваться лишь с учетом стилистической и социо-лингвистической дифференциации языка, так и нормативные требования к адекватному переводу имеют смысл лишь по отношению к определен-ному типу текстов и определенным условиям пе-реводческой деятельности.

Практически критика переводов, главным об-разом, основывается на интуитивном представле-нии о жанрово-стилистической норме. Перевод художественного произведения оценивается по его литературным достоинствам, технический пере-вод – по терминологической правильности, обес-печивающей понимание сути дела и возможность использования текста перевода в технической практике, перевод рекламы – по ее действенности. Таким образом, жанрово-стилистическую норму перевода можно определить как требование соот-ветствия перевода доминантной функции и стили-стическим особенностям типа текста, к которому принадлежит перевод. Соблюдение этой нормы является самым важным условием при переводе текстов И. Канта на русский язык.

Прагматическая установка перевода создается специфическими задачами конкретного акта пере-вода. В отличие от нормативных требований, о которых шла речь выше, она не является «нормой» в полном смысле этого слова, так как прагматиче-ская сверхзадача переводческого акта может быть индивидуальной и не свойственной переводу во-обще. Однако модификация результатов процесса перевода в прагматических целях – достаточно распространенное явление, без учета которого не-возможна нормативная оценка переводов. Стрем-ление выполнить конкретную прагматическую задачу – это своего рода суперфункция, подчи-няющая все остальные аспекты переводческой нормы. Решая такую задачу, переводчик может отказаться от максимально возможной эквива-лентности, перевести оригинал лишь частично, изменить при переводе жанровую принадлежность текста, воспроизвести какие-то формальные осо-бенности перевода, нарушая норму или узус языка перевода.

В настоящее время конвенциональную норму перевода можно определить как требование макси-мальной близости перевода оригиналу, его способ-ность полноценно заменять оригинал как в целом, так и в деталях, выполняя задачи, ради которых пе-ревод был осуществлен. Практически это требование реализуется путем выполнения всех или некоторых из указанных аспектов переводческой нормы.

Как видно из схемы, между различными ас-пектами нормы перевода существует определенная иерархия. Переводчик и пользующиеся переводом прежде всего обращают внимание на прагматиче-скую ценность перевода. Большее или меньшее внимание к норме переводческой речи непосред-ственно связано с жанрово-стилистической нор-мой перевода, которая составляет второй важней-ший параметр нормативной оценки перевода. И, наконец, норма эквивалентности представляет со-бой конечное нормативное требование, которое должно выполняться при условии соблюдения всех остальных аспектов переводческой нормы. Несомненно, полнота передачи содержания ори-гинала в переводе является важнейшей характери-стикой межъязыковой коммуникации и норма эк-вивалентности – это наиболее «собственно пере-водческое» нормативное требование. Она полно-стью определяется лингвистическими факторами, и степень ее соблюдения может быть установлена с максимальной объективностью.

Так, И.В. Цветкова называет перевод фило-софского текста с соблюдением нормы эквива-лентности и жанрово-стилистической нормы – «лингвистическим» переводом, а перевод с учетом всех параметров нормативной оценки адекватного перевода, включая прагматическую норму, – «фи-лософским» переводом философского текста. При «лингвистическом» переводе философского текста переводчик стремится к эквивалентной передаче грамматических и стилистических особенностей языка автора. Философа же, в отличие от лингвис-та, интересует адекватность воспроизведения дви-жения мысли автора текста. Язык философского текста выполняет при этом функцию оформления философских идей. Интерпретируя и комментируя философский текст, читатель стремится к установ-лению соответствия между лингвистическим пере-водом и своеобразной «моделью» мышления авто-ра, которая реконструируется в результате «фило-софского» перевода [4, с. 36].

Добиться полной адекватности при переводе текстов часто мешает целый ряд лингвистических и экстралингвистических причин. К лингвистиче-ским причинам относятся:

1) расхождение между языками оригинала и перевода на уровне системы, нормы и узуса [3];

2) наличие внутриязыковой синонимии лек-сических и синтаксических средств выражения мысли [1, 4];

3) внутриязыковая полисемия и омонимия [1];

4) внутриязыковая избыточность / недоста-точность [4].


Серебрякова А.Ю. Параметры нормативной оценки адекватного перевода

472014, том 11, № 1

Среди экстралингвистических факторов, влияющих на адекватность перевода, выделим следующие:

1) культурная дистанция между текстами оригинала и перевода;

2) временная дистанция между оригиналом и переводом;

3) принадлежность оригинала к определен-ному стилистическому направлению;

4) авторские особенности и предпочтения [3].

Литература 1. Горбачевский, А.А. Оригинал и его отра-

жение в переводе / А.А. Горбачевский. – Челя-бинск, 2001. – 202 с.

2. Комиссаров, В.Н. Общая теория перево-да: проблемы переводоведения в освещении зару-бежных ученых / В.Н. Комиссаров. – М.: ЧеРо, 1999. – 136 с.

3. Латышев, Л.К. Технология перевода / Л.К. Латышев. – М.: НВИ-ТЕЗАУРУС, 2001. – 280 с.

4. Турбина, О.А. Формирование французско-го классического предложения: системный и структурный аспекты / О.А. Турбина. – Челя-бинск: Челяб. гос. ун-т, 1994. – 269 с.

5. Цветкова, И.В. Философский текст и фи-лософская культура / И.В. Цветкова. – Тольятти: Волжский университет им. В.Н. Татищева, 2000. – 186 с.

Серебрякова Анна Юрьевна, кандидат филологических наук, доцент кафедры социально-правовых

и гуманитарных наук, Южно-Уральский государственный университет, филиал в г. Златоусте. Е-mail: [email protected]



PARAMETERS OF NORMATIVE ASSESSMENT OF ADEQUATE TRANSLATION A.Yu. Serebrykova, South Ural State University, Zlatoust Branch, Zlatoust, Russian Federation, serebrjako-va_a@ mail.ru

This article concerns basic parameters of normative assessment of adequate transla-tion. These basic parameters are norm equivalence, genre and style norm and pragmatic norm. The hierarchical relationship between these aspects of translation is presented in the form of a special scheme. “Equivalent translation” and “adequate translation” are considered to be non-identical concepts but still they are closely connected with each other. The author lists a number of linguistic and extra-linguistic reasons that often prevent complete adequacy in translating texts. The article is intended for students and graduate students who study theory of translation and intercultural communication.

Keywords: adequacy of translation, translation equivalence, norm equivalence, pragmatic norm, genre and style norm, synonymy within the language, original, translation.

References

1. Gorbachevsky A.A. Original i ego otrazhenie v perevode [The Original and its Reflection in Translation]. Chelyabinsk, 2001, 202 p.

2. Komissarov V.N. Obshchaya teoriya perevoda: problemy perevodovedeniya v osveshchenii zarubezhnykh uchenykh [The Basic Theory of Translation: translation studies in the coverage of the foreign scientists]. Moscow, CheRo Publ., 1999, 136 p.

3. Latyshev L.K. Tekhnologiya perevoda [Translation Technology]. Moscow, NVI – THESAURUS Publ., 2001, 280 p.

4. Turbina O.A. Formirovanie frantsuzskogo klassicheskogo predlozheniya: sistemnyy i strukturnyy aspekty [Forming of the French Classical Sentence: the System and Structural Aspects]. Chelyabinsk: Chelyab. gos un-t Publ., 1994, 269 p.

5. Tsvetkova I.V. Filosofskiy tekst i filosofskaya kul'tura [Philosophical Text and Philosophical culture]. Togliatti, Volga University named V.N. Tatishchev Publ., 2000, 186 p.

Anna Yu. Serebrykova, Candidate of Philology, Assistant Professor of the Department of Social-Law sciences and Humanities of the South Ural State University, Zlatoust Branch. Е-mail: [email protected]

Поступила в редакцию 9 июля 2013 г.



В современном мире компьютерные техноло-гии активно внедряются во всё новые и новые сферы человеческой жизни. В этой связи особенно актуальны разработки способов обеспечения чело-веко-машинного диалога вообще и общения гума-ноидного робота с пользователем-человеком на естественном языке– в частности.

В настоящее время одними из наиболее попу-лярных и доступных гуманоидных роботов явля-ются гуманоидные роботы Нао (Nao) французской компании Альдебаран Роботикс (Aldebaran Robotics). Исследования по созданию систем ис-кусственного интеллекта для таких роботов, по-зволяющих им становиться участниками полно-ценного диалога, ведутся учеными разных стран достаточно активно, о чем свидетельствуют труды таких авторов, как Г. Уилкок (G. Wilcock), К. Джокинен (K. Jokinen) (Финляндия), А. Ксапо (A. Csapo) (Венгрия), Д. Энэстейжеу (D. Anasta-siou), М. Киршнер (M. Kirschner) (Германия) и других. Однако сегодня эта проблема пока далека от своего окончательного решения.

Данная статья посвящена краткому обзору существующих разработок в рассматриваемой об-ласти и выделению тех из них, которые представ-ляются наиболее перспективными.

Говоря о системах, позволяющих гуманоид-ным роботам вести диалог на естественном языке с пользователем-человеком, прежде всего, отме-тим, что различают несколько уровней подобных систем. Системы первого уровня представляют собой линейную модель «вопрос пользователя–ответ робота» и функционируют по принципу за-программированной реакции: пользователь-человек дает роботу голосовую команду из заранее заданного набора команд, в ответ на которую ро-бот произносит один из заранее запрограммиро-ванных в его памяти текстов-ответов. В действи-

тельности, подобные системы не являются диало-говыми в строгом смысле, поскольку речь робота по сути представляет собой монолог, произнесен-ный в ответ на реплику пользователя. При этом каждая речевая реакция робота следует «вне кон-текста», ибо ответ на любую последующую репли-ку-команду для него не связан и, тем более, не обусловлен тем, что им говорилось и воспринима-лось ранее. Системы этого типа состоят из двух основных компонентов – модуля распознавания речи, определяющего, какая именно команда была отдана роботу, и модуля синтеза речи, который воспроизводит («произносит») ответные реплики робота. Подобные модели могут применяться, на-пример, для создания простых вопросно-ответных систем в различных областях, о чем пишет фин-ский исследователь Грэхэм Уилкок в своей статье «ВикиТок: Открытая диалоговая система, исполь-зующая Википедию как источник знаний» [9].

В диалоговых системах второго, более высо-кого уровня робот проявляет коммуникативную инициативу и задает пользователю-человеку во-просы, направленные на выполнение некоторой коммуникативной цели. Для робота коммуника-тивная цель в данном случае состоит в том, чтобы посредством вопросов выяснить у пользователя некоторые сведения и, условно говоря, вписать их в некую таблицу с результатами. Модель функ-ционирования таких систем более сложная, по-скольку, робот здесь запоминает ответы пользова-теля и использует их для «заполнения» электрон-ных таблиц данных [9].

Например, подобным образом устроены сис-темы автоматического бронирования транспорт-ных билетов. По сравнению с системами преды-дущего уровня, в таких моделях результаты ком-муникации сохраняются в памяти робота, и могут оказывать влияние на его дальнейшее языковое

ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНАЯ И ПРИКЛАДНАЯ ЛИНГВИСТИКА

УДК 811.111+82-36

АЛГОРИТМЫ ВЕДЕНИЯ ЧЕЛОВЕКО-МАШИННОГО ДИАЛОГА ГУМАНОИДНЫМИ РОБОТАМИ НАО О.А. Турбина, Е.А. Фостаковский

Рассмотрена актуальная тема разработки алгоритма ведения человеко-машинного диалога гуманоидными роботами. Проведен обзор и описание сущест-вующих теоретических и прикладных исследований в этой области, включая клас-сификацию уже разработанных разными авторами алгоритмов по уровню их слож-ности.

Ключе6вые слова: алгоритм, гуманоидный робот, человеко-машинный диалог, диалоговая система.


Турбина О.А., Фостаковский Е.А. Алгоритмы ведения человеко-машинного диалога гуманоидными роботами НАО

492014, том 11, № 1

поведение. Так, в случае, если роботом не был распознан ответ пользователя на вопрос: «Каков конечный пункт вашего путешествия?», ему (пользователю) может быть задан роботом допол-нительный вопрос, уточняющий эту информацию, например: «Не могли бы вы повторить, каков ко-нечный пункт вашего путешествия?». Как уже было сказано, устройство таких систем отличается от устройства систем первого уровня в сторону усложнения. Системы второго уровня состоят из следующих основных компонентов: модуль анали-за речи, модуль синтеза речи, а также конечный автомат, контролирующий непосредственно про-цесс коммуникации. Количество состояний авто-мата зависит от конкретной коммуникативной це-ли, которая должна быть выполнена в финале кон-кретного диалога. Г. Уилкок приводит в качестве примера устройство конечного автомата, задачей которого является помощь пользователю в брони-ровании авиабилета. Автомат начинает свою рабо-ту со стандартного для любого диалога состояния приветствия, находясь в котором, система привет-ствует пользователя и сразу же переходит в сле-дующее состояние. При бронировании авиабилета, в состоянии «узнать город отправления» (getDepartureCity) автомат выясняет, из какого пункта пользователь намерен совершить вылет: активируется модуль синтеза речи, адресующий пользователю соответствующий вопрос. Затем подключается модуль распознавания речи, задача которого воспринять и распознать ответ пользова-теля. Список возможных ответов ограничен и оп-ределен заранее, что значительно облегчает работу модуля. В данном случае это список городов, в которые возможно забронировать полет из данно-го аэропорта. Если ответ пользователя был распо-знан, то система переходит в следующее состоя-ние, если нет – пользователю задается дополни-тельный уточняющий вопрос. Схожим образом, переходя от состояния к состоянию, система выяс-няет у пользователя город прибытия, даты вылета и прочую необходимую информацию. Предпо-следним состоянием является состояние «подтвер-дить правильность полученной информации» (giveSummary), войдя в которое, система вслух проговаривает всю полученную от пользователя информацию и задает вопрос, всели указано верно. Если пользователь отвечает утвердительно, систе-ма переходит в «прощальное»состояние «попро-щаться с пользователем» (sayGoodbye) и брониру-ет билет. Если же пользователь отвечает отрица-тельно, то система произносит соответствующую общую фразу, наподобие:«Что ж, в таком случае, повторим все сначала», и снова переходит в со-стояние «узнать город отправления» [9].

Оба рассмотренных типа систем относятся к так называемым «закрытым диалоговым систе-мам» (closed-domain systems), которые способны к ведению человеко-машинного диалога на фикси-

рованную, заранее заданную тематику. Им проти-вопоставляются так называемые «открытые диало-говые системы» (open-domain systems), которые поддерживают ведение человеко-машинного диа-лога на множество заранее не заданных тем, что поднимает их ещё на уровень выше по сравнению с закрытыми диалоговыми системами [1, 3, 9].

Количество возможных тем для разговора в открытых диалоговых системах напрямую зависит от заложенной в систему информации. Г. Уилкок упоминает систему ВикиТок, источником знаний для которой является интернет-энциклопедия Ви-кипедия, но источником знаний для системы мо-жет служить любой соответствующим образом предобработанный гипертекстовый корпус доста-точной величины. Преимуществом Википедии в этом плане является то, что она общедоступна, постоянно обновляется и дополняется, в силу чего количество возможных тем для разговора посто-янно увеличивается по мере роста объема инфор-мации по уже представленным темам [1, 9].

Поскольку концепция ведения роботом диалога на свободную тематику гораздо сложнее, чем чело-веко-машинный диалог на заранее заданную тему, алгоритм ведения свободного диалога будет отли-чаться от алгоритма диалога заданного также в сто-рону усложнения, хотя формально он по-прежнему будет представлять собой конечный автомат. Рас-смотрим подробнее строение такого алгоритма – алгоритма третьего уровня, описание которого встречается в работах разных авторов [1, 3, 9]).

Система третьего уровня по-прежнему состо-ит из трех основных элементов: модуля распозна-вания речи, модуля синтеза речи и конечного ав-томата, контролирующего ход диалога. Как и в случае с диалогами на заданную тему, автомат начинает свою работу с состояния приветствия, после которого происходит переход в следующее состояние – состояние выбора темы. Тема разго-вора может быть выбрана несколькими способами. Во-первых, если пользователь разговаривает с ро-ботом не в первый раз, система может обратиться к списку недавних тем беседы при условии, что такой список ею ведется. Во-вторых, тема может быть выбрана из используемой базы знаний слу-чайным способом. В-третьих, могут применяться функции «популярная тема» или «favourites», как, например, в упомянутой системе ВикиТок [1, 3, 9]. Иными словами, система получает доступ к спи-ску тем, которые отметил сам пользователь как наиболее интересные. Наконец, если пользователя интересует какая-то определенная тема, он может просто продиктовать её роботу, и в работу вступа-ет модуль распознавания речи. Здесь, однако, сто-ит отметить, что, поскольку список возможных тем для диалога в рассматриваемых системах чрезвычайно велик, то классическое распознава-ние речи по ключевым словам не вполне подходит по ряду причин. В частности, если в используемой


Экспериментальная и прикладная лингвистика


базе знаний представлено большое количество тем, и они никак не сгруппированы, то система с высокой долей вероятности будет совершать ошибки при распознавании. Наиболее эффектив-ным способом решения данной проблемы пред-ставляется информационный поиск внутри ис-пользуемого источника знаний, который может осуществляться как по словам, так и по частям слов. Например, если пользователь произнесет сло-во «закон», то система будет искать все темы, в на-звании которых оно встречается: первый закон термодинамики, закон об авторском праве и т. д. Затем, система представит пользователю все най-денные варианты для выбора темы разговора. Так-же может применяться поиск по частям слов, когда пользователь последовательно по буквам называет роботу часть ключевого слова, например, «р», «о», «б», «о», «т». Наконец, на основании предостав-ленной ему информации робот производит поиск в источнике знаний и обнаруживает, или не обнару-живает необходимую статью/статьи, при этом эф-фективность поиска зависит от выбора ключевого слова и от длины продиктованного пользователем отрезка этого слова. В качестве дополнительной страховки от ошибок система может попросить пользователя подтвердить, правильно ли были рас-познаны его слова или фразы, например: «Итак, вы хотите поговорить о роботах Нао, верно?» [1, 9].

После выбора темы разговора, система обраща-ется к используемому источнику знаний, из которого извлекает и «зачитывает»пользователю соответст-вующую информацию: вступает в работу модуль синтеза речи. Количество информации, которое ро-бот сообщает пользователю, напрямую зависит от сложности выбранной темы и оттого, насколько под-робно она представлена в источнике знаний. При выборе тем, представленных объемными текстами, перед роботом встает проблема определения количе-ства выдаваемой пользователю информации за один раз, поскольку если робот будет говорить слишком долго, то коммуникация примет форму не диалога, а монолога, и достаточно быстро наскучит пользова-телю. Наиболее очевидным решением данной про-блемы представляется, «зачитывание» роботом тек-ста частями – по абзацам, либо группами предложе-ний. Хотя для этого системе дополнительно потре-буется модуль анализа текста, сложность такого анализа относительно невелика, ибо он будет огра-ничен поиском границ абзацев и отдельных пред-ложений. После зачитывания первого фрагмента текста автомат переходит в следующее состояние – состояние продолжения темы, и система спросит у пользователя, хочет ли он услышать ещё что-нибудь интересное по текущей теме. Если ответ человека утвердительный, автомат остается в со-стоянии продолжения темы, и робот зачитает сле-дующий фрагмент текста; и так далее, пока пользо-ватель не решит сменить тему [3, 9].

Когда пользователь решит сменить тему раз-

говора и сообщит роботу о своем решении, конеч-ный автомат из состояния продолжения темы вер-нется в состояние выбора темы.

Смена темы разговора может проходить и бо-лее плавно. В упомянутой выше статье Г. Уилкока [9], используется термин «плавные смены темы» (smooth topic shifts). Автор описывает, как проис-ходят такие «плавные переходы» между темами, на примере робота Нао, подключенного к системе ВикиТок. Известно, что статьи в Википедии со-единены между собой посредством гиперссылок, которыми могут являться слова непосредственно в тексте той или иной статьи. Например, из статьи о роботах Нао, производимых французской компани-ей Альдебаран Роботикс, можно перейти к статье, посвященной самой этой компании, при условии, что слова Альдебаран Роботикс являются гипер-ссылкой. Робот Нао, использующий Википедию как источник знаний, способен делать то же самое пря-мо во время разговора. Алгоритм работы в этом случае следующий: пользователь сообщает системе, что хочет поговорить о роботах Нао, система нахо-дит в Википедии соответствующую статью и начи-нает «зачитывать» пользователю первый её фраг-мент, например:«Роботы Нао производятся фран-цузской компанией Альдебаран Роботикс» (фраза «Альдебаран Роботикс» выделена в тексте как ги-перссылка). После того, как робот закончит чтение, пользователь может: а) попросить рассказать ему ещё что-нибудь о роботах Нао, б) спросить: «Альде-баран Роботикс?» или «А что такое “Альдебаран Роботикс?”» В первом случае робот продолжит чтение статьи, во втором случае система переходит по соответствующей гиперссылке и начинает чте-ние статьи, посвященной компании «Альдебаран Роботикс». Основываясь на встреченных в тексте гиперссылках, робот может и сам предложить поль-зователю сменить тему разговора, произнеся шаб-лонную фразу, например: «А хотите что-нибудь узнать о … ?», что повышает степень естественно-сти диалога [3, 4, 7– 9].

Схожий подход к проблеме смены темы диа-лога в процессе человеко-машинного общения описывается в статье Мануэля Киршнера (Manuel Kirschner) «Применение древовидной модели представления диалога в интерактивных системах поиска ответов на вопросы» [7].

Распознание гиперссылки внутри текста (на-пример, «Альдебаран Роботикс») человеком-пользователем, воспринимающим текст на слух, может осуществляться при помощи жестов робота: именно способность жестикулировать является одним из важнейших свойств, отличающих гума-ноидных роботов от негуманоидных. Поэтому для решения проблемы с обозначением гиперссылок в устной речи робота, достаточно включить в его поведение мультимодальный компонент, описан-ный в статье К. Джокинен «Мультимодальное об-щение на свободную тему с роботами Нао» и


Турбина О.А., Фостаковский Е.А. Алгоритмы ведения человеко-машинного диалога гуманоидными роботами НАО

512014, том 11, № 1

«обучить» его жестам, какими пользуются люди для того, чтобы подчеркнуть важность произноси-мых слов. Таким жестом может быть, например, поднятый вверх указательный палец или поворот ладони тыльной стороной вверх или вниз при со-гнутой в локте руке и т. д. (более подробно об ос-новных видах жестов, которым можно научить гуманоидного робота, см. в работах Адама Кендо-на и Р. Миины [6, 8]). В данном случае важно до-биться, чтобы жесты всегда были синхронизиро-ваны с речью, поскольку сервоприводы, приводя-щие в движение конечности робота, имеют скоро-стные ограничения. Для тех роботов, у которых конечности не предусмотрены (роботы Нао вы-пускаются в трех конфигурациях – с руками и но-гами; с руками, но без ног; без рук и ног, но спо-собные двигать головой), могут применяться такие жесты, как кивок или поворот головы, изменение цвета глаз и т. д. Стоит отметить, что мультимо-дальный компонент, кроме обозначения гиперссы-лок, может использоваться также для придания диа-логу максимальной естественности и создания ре-альной модели беседы с одушевленным собеседни-ком. Последнее не менее важно, ибо «обучение» ро-бота естественному поведению в диалоге с челове-ком является одной из главных задач в области раз-работки алгоритма ведения человеко-машинного диалога гуманоидными роботами [2, 5, 6, 8].

Для завершения диалога пользователь имеет возможность прервать речь робота прикосновени-ем к одному из расположенных у него на голове сенсоров.

Таким образом, на сегодняшний день существу-ет значительное количество способов и моделей ве-дения человеко-машинного диалога разной степени сложности и предназначенных, соответственно, для разных целей. Наиболее перспективным направлени-ем в этой области представляется разработка выше-упомянутых «открытых диалоговых систем», по-скольку они, в силу самой своей концепции, предпо-лагают соблюдение пользователем минимального количества условностей во время ведения диалога с роботом. Тематика такого диалога может быть сво-бодно выбрана пользователем.

Литература / References 1. Anastasiou D., Jokinen K., Wilcock G. Eval-

uation of WikiTalk – User Studies of Human-Robot Interaction. Proc. of 15th Int. Conf. on Human-Computer Interaction, HCI 2013 (Las Vegas, NV, July 2013), Part IV, v. 8007 of Lect. Notes in Comput. Sci., pp. 32-42. Springer, 2013. doi: 10.1007/978-3-642-39330-3_4

2. Csapo A., Gilmartin E., Grizou J., Han J., Meena R., Anastasiou D., Jokinen K., Wilcock G. Multimodal conversational interaction with a humano-id robot. Proceedings of 3rd IEEE International Con-ference on Cognitive Infocommunications (CogInfo-Com 2012), Kosice, 2012.

3. Jokinen K., Wilcock G. Emergent verbal be-haviour in human-robot interaction. Proceedings of 2nd International Conference on Cognitive Infocom-munications (CogInfoCom 2011), Budapest, 2011.

4. Jokinen K., Wilcock G. Constructive inte-raction for talking about interesting topics. Pro-ceedings of Eighth International Conference on Language Resources and Evaluation (LREC 2010), Istanbul, 2010.

5. Jokinen K., Wilcock G. Multimodal open-domain conversations with the Nao robot. Fourth In-ternational Workshop on Spoken Dialogue Systems (IWSDS 2012), Paris, 2012.

6. Kendon A. Gesture. Visible Action as Utter-ance. Cambridge, Cambridge University Press Publ., 2005.

7. Kirschner M. Applying a focus tree model of dialogue context to interactive question answering. Proceedings of ESSLLI’07 Student Session, Dublin, 2007.

8. Meena R., Jokinen K., Wilcock G. Integra-tion of gestures and speech in human-robot interac-tion. Proceedings of 3rd IEEE International Confe-rence on Cognitive Infocommunications (CogInfoCom 2012), Kosice, 2012.

9. Wilcock G. WikiTalk: A Spoken Wikipedia-based Open-Domain Knowledge Access System. Pro-ceedings of the COLING-2012 Workshop on Question Answering for Complex Domains, Mumbai, 2012. pp. 57–69.

Турбина Ольга Александровна, доктор филологических наук, профессор, зав.кафедрой общей лин-гвистики, Южно-Уральский государственный университет (г. Челябинск). E-mail: [email protected]

Фостаковский Евгений Андреевич, аспирант кафедры общей лингвистики, Южно-Уральский госу-дарственный университет (г. Челябинск). Научный руководитель – профессор О.А. Турбина. E-mail: [email protected]






ALGORITHMS OF HUMAN-ROBOT DIALOGUE AND THEIR IMPLEMENTATION ON NAO HUMANOID ROBOTS O.A. Turbina, South Ural State University, Chelyabinsk, Russian Federation, [email protected] E.A. Fostakovsky, South Ural State University, Chelyabinsk, Russian Federation, [email protected]

This paper is devoted to the urgent problem of spoken human-robot dialogue. The

authors give an outline of theoretical and applied research in this sphere. The outline in-cludes the classification of existing algorithms of spoken human-robot dialogue, the crite-rion being their complexity.

Keywords: algorithm, humanoid robot, human-robot dialogue, dialogue system.

Olga A. Turbina, Ph.D., professor, head of the General Linguistics Department, South Ural State University (Chelyabinsk), E-mail: [email protected]

Evgeniy A. Fostakovsky, postgraduate student at the General Linguistics Department, South Ural State Uni-versity (Chelyabinsk), scientific adviser – professor Turbina O.A. E-mail: [email protected]



532014, том 11, № 1

Актуальность данного исследования обу-словлена изменением социально-экономического строя в России, что неизбежно влияет на систему ценностей, формируемых обществом, а следова-тельно, и на поведение членов этого социума. Мы считаем, что сегодня важной задачей становится выявление самоидентификации представителей современной молодежи, поскольку именно образ себя позволяет определить мироощущение этой группы.

Цель исследования – выявить особенности я-идентификации у современных студентов. При исследовании мы выбрали подход, предложенный Московской психолингвистической школой, при котором исследуется языковое сознание носителей разных культур. Именно обращение к языковому сознанию позволяет выявить значения и смыслы – две образующие сознания. По словам Н.В. Уфим-цевой, «сознание или осознание чего-то – это все-гда ограничения, т. е. придание формы, опреде-ленных контуров тому или иному обобщению, которое стоит за словом» [2, c. 224]. В качестве экспериментальной методики был выбран ассо-циативный эксперимент. Теоретической основой исследования служит обоснованное в психологии и психолингвистике представление о том, что яв-ления реальной действительности, воспринимае-мые человеком в структуре деятельности и обще-ния, отображаются в его сознании таким образом, что это фиксируются причинные и пространствен-ные связи явлений и эмоций, вызываемых воспри-ятием этих явлений. В данной работе мы рассмот-рим результаты двух экспериментов, в которых автор принимал личное участие, и сопоставим их с данными Русского ассоциативного словаря (далее РАС) [1].

Под я-идентификацией мы понимаем осозна-ние человеком себя в окружающем мире путем соотнесения с себе подобными. Я-идентификация связана с определением своей роли в социуме, се-мье, при взаимодействии с окружающими людьми.

В ассоциативном эксперименте, проведенном в октябре 2011 года, принимали участие студенты 1–2 курса разных вузов Челябинска. Всего было опрошено 274 респондента, из них: девушек –162, юношей – 112. При заполнении анкеты мы проси-ли указать возраст, пол, родной язык и националь-ность. В графе национальность получили: азер-байджанка – 1, армянин/армянка – 3, афроамери-канец – 1, башкир / башкирка – 11, белоруска – 1, гражданин мира – 1, коми – 1, немка – 1, россия-нин – 1, русский/русская – 248, таджик – 1, тата-рин / татарка – 3, узбек – 1. Родной язык: армян-ский – 2, башкирский – 6, немецкий – 1, русский – 261, таджикский – 1, татарский – 1, узбекский – 1, французский – 1. Можно отметить, что некоторые студенты, осознавая свою национальную принад-лежность, не знают родной язык. Как правило, в этом случае место родного языка занимает рус-ский: если национальность русский/русская указа-ли 248 респондентов, то русский язык в качестве родного выбрал 261 студент. Некоторые данные вызывают сомнение, например, визуально не был выделен афроамериканец, при заполнении листов со стимулами студенты не допускали ошибки, свойственные носителям немецкого или француз-ского языков. В то же время некоторые анкеты содержат надписи с использованием латиницы или английских слов.

Для выявления образа себя мы выбрали реак-ции, полученные на стимул Я, а также выделили стимулы, на которые была получена реакция Я.

Одной из частотных реакций на стимул Я яв-ляется имя: Алёна2, Анна, Артём, Вовик, Ира, Ни-кита, Света, Сергей, Танюк, Ярослав. За редким исключением (Вовик, Танюк) даются традицион-ные формы имени.

Далее в самоидентификации можно выделить женские и мужские стандарты. Для молодых лю-дей важно соотнесение с силой и мужскими заня-тиями: воин, металлург, металлюга, авторитет семьи, гений, герой, Supermen, бетмен, король,

УДК 430

Я-ИДЕНТИФИКАЦИЯ СОВРЕМЕННЫХ СТУДЕНТОВ (НА ПРИМЕРЕ АССОЦИАТИВНОГО ЭКСПЕРИМЕНТА)1 Е.В. Харченко

Рассматривается феномен я-идентификации, предлагается анализ данных, полу-ченных в результате двух ассоциативных экспериментов. Образ себя, отраженный в языковом сознании современных студентов, сопоставляется с образом, сконструи-рованным по результатам русского ассоциативного словаря.

Ключевые слова: теория языка, психолингвистика, языковое сознание, ассоциа-тивный эксперимент.

______________ 1 Исследование поддержано грантом РГНФ номер 12–04–12059. 2 Курсивом даны реакции на стимулы, сохранена авторская орфография. Числа в скобках показывают частотность

реакции.




Крутой Чел, молодец (12), спортсмен (3), сту-дент (19), писатель, фанат.

Однако встречается и самоирония: баклан :), всегда и везде, гусь, дурачок, дурачок у мамы, м*дак, умный паря.

Большое место уделяется качествам: ваще умный, добрый (2), классный, ленивый, неповто-римый, лучший (3), ответственный, прикольный, ровный,самый умный, скромный (4), смелый, силь-ный, стеснительный, добрый, романтик, хоро-ший (3).

Для девушек на первом месте привлекатель-ность: блондинка, богиня, комсомолка, умница и вообще красавица, Королева, красавица, мечта-тельница, милая студентка.

Социальное положение отражают реакции: девочка, девушка (4), дочь, мама, спортсменка, студентка (13), студентка (Мн), студентка ЮУрГУ.

Можно отметить, что девушки не склонны к самоиронии, характеристики часто имеют сте-пень выраженности: весёлая, запоминающаяся, интересная, коммуникабельная, красивая (2), крутая, лучшая (2), любимая, милая, не логичная, неординарная, ответственная, разносторонняя, редкая, самая умная, спокойная, добрая, умная, хорошая (7).

Единичные реакции включают глаголы: все смогу, люблю, люблю свою страну, люблю хоккей, могу, не выспался, спать хочу, устал, устала, хочу домой (2), хочу спать (2), есть, есть то.

Трудно определить пол в таких самоименова-ниях, как душка, звезда, индивидуальность, спе-циалист (2), легенда (2), личность (9), не я, неиз-вестность, патриот 2, персона, пумпусечка, сол-нышко, флегматик, человек 21, Человек, личность, Личность, это я (5), я (11), всему голова, круто, о-очень круто, все завидуют; с большой буквы, с хорошим настроением, грешный человек, светлые волосы, супер, умница (2), умничка (2), за, имя, кто, кул, ня, оценка себя всегда субъективна, пре-восходство во всём, подпись, развитие, семья (2), скорпион, сок, солнце (оранжевый цвет), степь, стремление, ты (5); философия, цель, эгоизм, эго, он, красный диплом, ты, он, она; ты, он, она, вме-сте целая страна, 36, 44, 18; id1ra.

Отдельные реакции затрагивают националь-ную и другую принадлежность: башкирка, граж-данин, гражданин РФ, русская, русский (7), Рос-сия, немка.

Реакция Я была получена на следующие сти-мулы: студент (13), герой (2), бакалавр (14), враг (1), ответственный (10), башкирка (4), русская (10), специалист (4), хороший (5), глупый (3), доб-рый (5), белый (1), друг (1), противный (3), немка (2), я (11).

Второй ассоциативный эксперимент был инициирован в 2008 году отделом психолингви-стики Института языкознания РАН, результатом данной работы должно стать создание нового сло-

варя ассоциативных норм, материалы для которого собираются в трех регионах: Центральном, Ураль-ском и Сибирском. В каждом регионе было опро-шено по 5000 студентов с 1 по 3 курс. Для того чтобы свести к минимуму влияние на реакции со-седних стимулов, опросник был сгенерирован с помощью компьютерной программы, благодаря чему каждая анкета имеет свой порядковый номер и набор стимулов. В эксперименте было задейст-вована 1000 стимулов, таким образом, на каждый стимул должно приходиться 500 реакций. Респон-дентами выступили студенты вузов Уральского региона из Аши, Магнитогорска, Миасса, Кургана, Перми, Тюмени, Челябинска и др. Мы рассмотрим результаты Ассоциативного словаря студентов Уральского региона (далее УрАС), нас интересо-вали все реакции, полученные на стимул Я.

Наряду с отказами (6), мы забраковали реак-ции, не связанные с целями исследования: алфа-вит, буква алфавита, местоимение, первая буква, после Б в алфавите, последняя буква алфавита, последняя буква в алфавите.

Наиболее частотными являются реакции, свя-занные с видо-родовыми и социальными отноше-ниями (человек (47), личность (25), студент (12), девушка (8), студентка (2), superwomen, девочка, дочь, парень, спортсмен, эколог). Отношения от-ражаются и в таких реакциях, как я (10), ты (7), и ты (2), мы (3), все, он.

На втором месте реакции, отражающие каче-ства, которые делятся на положительные харак-теристики: молодец (14), звезда (5), умный (4), хороший (4), красивая (3), лидер (3), лучший (3), клевый (2), ответственный (2), большой, вели-кий, добрый, классный, королева, красавица, кра-савчик, лучшая, настоящий, образованный; про-грессирующий, изменяющийся; самая-самая, са-мый лучший человек на земле, супер, хорошая, сильная, счастливая, честный, – и отрицатель-ные: эгоист (4), жесткая (2), злая (2), больной, грустный, жирная, молекула, неудачник, никто, сплюснутый.

Реакций, связанных с именем было немного, практически все они являлись мужскими именами: Андрей, Димонский, Ильдар, Сашка (может быть как мужским, так и женским именем).

Действия отражены в следующих реакциях: люблю (3); верю, люблю; живу, люблю элизиум, могу, нервничаю, пишу, учусь, хочу.

Осознание себя, своего существования мы выделили в реакциях да я, есть (5), есть я, другая, кто, сам.

Наряду с национально-социальной идентифи-кацией (русский (3), взрослая, гражданин) и зоо-морфной (лошадь, медведь), проявляются героиче-ские реакции (Бэтмен, герой) и духовные (Бог, душа).

Реакции семья, ячейка общества,возможно, обусловлены рифмой (я – семья) и перифразом (семья – ячейка общества).


Харченко Е.В. Я-идентификация современных студентов (на примере ассоциативного эксперимента)

552014, том 11, № 1

Некоторые одиночные реакции трудно ин-терпретировать без обращения к индивидуальным интерпретациям: индивидуальность, неопределен-ность, пустота, скрытность, собственность, сон, лень, музыка, огонь, секс, счастье, талант, честь, эго.

Можно отметить относительно большое ко-личество кратких прилагательных: голоден, дово-лен, жалок, здоров, идеален, крут, рад, хорош. Как правило, эти формы семантически не различаются, однако часто полная форма прилагательных ука-зывает на постоянный признак предмета, а краткая – на временный: он больной – он болен.

Для выявления изменений в образе себя мы сопоставили полученные нами данные с данными РАС, которые были получены в 1998–2000 гг. от студентов 1–3 курсов. Ассоциативное поле стиму-ла Я не содержит гендерного разделения, поэтому выделим наиболее частотные реакции. Я – это ты (77), человек (62), я (18), мы (17), личность, он (16), сам (13), люблю, студентка, это я (11), и ты, учусь (8), иду, хороший (7), женщина (6), девушка, дурак, живу, кто, не я, никто, пишу, сама, свинья,

устал, хорошая, хочу (4), знаю, умница, учитель (3), большая, вопрос, вселенная, гений, думаю, жду, инженер, и он, курсант, Люда, май, могу, молодец, не люблю, нечто, одна, они, оптимистка, пришел, самая, Света, семья, сижу, смотрю, та-кой, ушел, хороший человек, эгоист (2) [РАС 2002: 744]. Мы не включили все единичные реакции, но к некоторым будем обращаться при анализе.

При сравнении всех данных можно отметить, что резко снизилась «другоцентричность» (термин Н.В. Уфимцевой): если раньше студентов интере-совал другой, собеседник (ты, мы, он), то сейчас на первое место выходит сам испытуемый (чело-век, студент, я, личность), при этом резко увели-чилось количество положительных характеристик себя (молодец, хороший). Настораживает появле-ние реакций, связанных с национальностью (рус-ский 6, русская, башкирка). Заставляет задуматься ипоявление реакций, связанных с чувством роди-ны (патриот, Россия).

В таблице представлено сопоставление реак-ций, которые повторяются во всех экспериментах, с изменением их частотности.

Сопоставление результатов

РАС (633 испытуемых)

УрАС2009–2010г. (500 испытуемых)

2011 г. (274 испытуемых)

ты (77), и ты (8) человек (62) студент (21) я (18) мы (17) личность (16) он (16) сам (13) люблю (11) студентка (11) это я (11) учусь (8) иду (7) хороший (7) – – девушка (4) – – – – – хочу домой, хочу напиться

чаю, хочу спать

ты (7), и ты (2) человек (47) студент (12) я (10) мы (3) личность (25) он сам люблю (3), люблю элизиум студентка (2) есть я учусь хороший (4) молодец (14) русский (3) девушка (8) – лучший (3), лучшая – – – хочу

ты (5) человек (22) студент (19) я (11) – личность (12) он – люблю, люблю свою страну,

люблю хоккей студентка (13), студентка Мн,

студентка ЮУрГУ это я (5) – – хорошая (7), хороший (2) молодец (12) русский (6), русская, башкирка девушка (4) скромный (4) лучшая (2), лучший (3) легенда (2) патриот (2) умница (2), умничка (2) хочу домой (2), хочу спать (2)




В результате мы видим, что относительно не-большой отрезок времени привел к кардинальным сдвигам в самоидентификации, что отразилось в языковом сознании современных студентов. Это может привести к межпоколенческому непонима-нию внутри общества. Резкие социальные измене-ния в обществе могут привести к массовому кри-зису самоидентификации, что особенно опасно для молодежи, поскольку именно эта группа склонна к экстремизму.

Литература 1. Русский ассоциативный словарь. В 2 т.

Т. 1: От стимула к реакции: Ок. 7000 стимулов / Ю.Н. Караулов, Г.А. Черкасова, Н.В. Уфимцева и др. – М.: ООО «Издательство Астрель»: – ООО «Издательство АСТ». – 2002.

2. Уфимцева, Н.В. Языковое сознание: ди-намика и вариативность / Н.В. Уфимцева. – М.; Калуга: Институт языкознания РАН, 2011. – 252 с.

Харченко Елена Владимировна, доктор филологических наук, профессор кафедры общей лингвис-тики, Южно-Уральский государственный университет (г. Челябинск). E-mail: [email protected]



I-IDENTIFICATION OF MODERN STUDENTS (BY THE EXAMPLE OF ASSOCIATIVE EXPERIMENT) E.V. Kcharchenko, South Ural State University, Chelyabinsk, Russian Federation, [email protected]

The article focuses on the phenomenon of I-identification and presents the analysis of the data obtained from two associative experiments. The self-image reflected in linguistic consciousness of modern students is compared to the image constructed according to the results of the Russian associative dictionary.

Keywords: theory of language, psycholinguistics, linguistic consciousness, associative ex-periment.

References

1. Karaulov Yu.N., Cherkasova G.A., Ufimtseva N.V., Sorokin Yu.A., Tarasov E.F. Russkiy assotsiativnyy slovar'. V 2 t. T. 1. Ot stimula k reaktsii: Ok. 7000 stimulov [Russian associative dictionary. From stimulus-response: OK. 7000 incentives]. Moscow, OOO «Izdatel'stvo Astrel'» Publ., OOO «Izdatel'stvo AST» Publ., 2002.

2. Ufimtseva N.V. Yazykovoe soznanie: dinamika i variativnost' [Linguistic consciousness: the dynamics and variability]. Moscow, Kaluga: Institut yazykoznaniya RAN (IP Shilin I.V.) Publ., 2011, 252 p.

Elena V. Kcharchenko, PhD (Philology), professor of the Department of General Linguistics, South Ural State University (Chelyabinsk). E-mail: [email protected]

Поступила в редакцию 28 ноября 2013 г.


572014, том 11, № 1

1. Введение В настоящее время, когда темпы глобализации

требуют оперативного обмена научно-технической информацией в международном масштабе, про-блема перевода профессиональных текстов, каче-ство которого во многом определяется корректно-стью перевода используемых лексических единиц, стоит особенно остро. При этом стремительный технический прогресс приводит как к постоянному появлению новых терминов, так и изменениям в использовании общеупотребительной лексики. Переводчик, как правило, не обладающий эксперт-ными знаниями в предметной области переводи-мого текста, затрачивает на перевод терминов око-ло 75 % времени, а процент ошибок как при пере-воде терминологии, иногда, и общеупотребитель-ной лексики в профессиональном контексте дости-гает 40 % [1].

Бумажные словари – до недавнего времени основной ресурс переводчика, громоздки, требуют больших временных затрат при поиске переводных эквивалентов, как правило, страдают низкой по-крываемостью и не отражают актуальных измене-ний инвентаря профессиональной языковой ком-муникации.

С внедрением информационных интернет-технологий, электронных словарей, систем ма-шинного перевода (МП) и других электронных ресурсов переводчик получил возможность сокра-тить трудоемкость и время выполнения переводов, повысить качество своей продукции. При этом на первый план выдвигаются как проблемы повыше-

ния качества электронных ресурсов, особенно, словарей профессиональной лексики, так и про-блемы корректного применения пользователями уже имеющихся и ставших широкодоступными интернет-ресурсов.

2. Анализ современных переводческих интернет-ресурсов Пользователю важно уметь ориентироваться в

огромном количестве переводческих ресурсов в интернете (например, поисковая система Google на запрос «Словарь» дает около 8 млн результатов), осознавать степень их надежности и уметь кор-ректно ими пользоваться. На рис. 1 приведена классификация интернет-ресурсов, которые могут оказаться полезными как для переводчиков или специалистов-ученых, так и для лексикографов, создающих словари для специализированных предметных областей. Существуют оф- и онлай-новые электронные переводческие ресурсы. При этом офлайновые электронные ресурсы можно купить или скачать из интернета и пользоваться ими без соединения с интернетом, что можно счи-тать их преимуществом. Однако обновление таких ресурсов, например словарей, бывает достаточно проблемным. Онлайновые электронные ресурсы существуют в сети интернет и обновляются разра-ботчиками, обеспечивая пользователям доступ к текущим версиям таких ресурсов.

Вспомогательный инструментарий, как пра-вило, предназначен для лексикографов, а также разработчиков систем электронных словарей и

УДК 81'322

К ВОПРОСУ ОБ ЭЛЕКТРОННЫХ РЕСУРСАХ ПРОФЕССИОНАЛЬНОЙ ЛЕКСИКИ С.О. Шереметьева, П.Г. Осминин, Е.С. Щербаков

Описывается методика построения базы знаний для анализирующего модуля системы автоматизированного реферирования научно-технических текстов. База знаний строится на основе анализа предметной области и ориентирована на авто-матизацию определения содержания реферата по тексту статьи.

Ключевые слова: автоматизированное реферирование, определение содержания, база знаний, научно-технический текст.

Рис. 1. Классификация электронных переводческих ресурсов




автоматического перевода и используется, в част-ности, для автоматизации отбора вокабуляров од-но- и многоязычных лексиконов. Это такие, на-пример, программы как вычислители n-грам, сор-тировщики, конкордансы, экстракторы лексиче-ских единиц, межъязыковые выравниватели и т. д.

Электронные словари и, как их разновид-ность, справочники можно разделить на два основ-ных вида: электронные копии бумажных лексико-нов и электронные словари с пользовательским интерфейсом, основанные на базе данных или зна-ний разной глубины.

Электронные копии бумажных лексиконов и других справочников существуют в форматах .pdf, .djvu и др. [2] и снабжены сервисом поиска. Такие словари отличаются от бумажных только отсутст-вием физического веса, интернет-доступностью и сокращением времени поиска эквивалентов.

Электронные словари с пользовательским ин-терфейсом, основанные на базе данных или знаний разной глубины, могут кроме собственно перевода лексической единицы давать морфологическую информацию, например, множественное число или всю парадигму словоформ, а также перевод лексе-мы в разных контекстах и учитывать предметную область (математика, механика, экономика и т. д.). Такие словари могут выдавать эквиваленты на не-скольких языках, что, несомненно, является их достоинством.

Проблемой таких словарей, особенно в спе-циализированных областях, остается покрывае-мость, а иногда и корректность. Заявленные разра-ботчиками возможности словарей довольно часто не соответствуют действительности.

Очень популярны словари открытого типа, например, Abbyy Lingvo [4], MultiTran [5], куда любой пользователь может внести переводные эквиваленты. Преимуществом открытых словарей является все время пополняемый обширный вока-буляр, что обеспечивает лучшую покрываемость словаря, а одним из недостатков – то, что по запро-су пользователя часто выдается слишком много вариантов перевода лексемы и (или) ее компонен-тов, при этом наличие многочисленных контекстов не всегда помогает. Классификация терминов по предметным областям не всегда содержит требуе-мый пользователем раздел и поэтому бывает дос-таточно трудно осуществлять навигацию по слова-рю и принимать решения относительно предло-женных вариантов. Например, в Англо-русском научно-техническом словаре, который входит в состав электронного словаря Abbyy Lingvo, термин «роевое представление частицы» отсутствует, но даются следующие эквиваленты компонентов тер-мина: «рой» – «swarm», «представление» – «conception», «expression», «representation», «час-тица» – «bit», «fraction», «particle». В словаре Multitran предлагаются следующие варианты: «рой» – «swarm», «представление» – «performance», «configuration», «частица» –

«shard», «corpuscle». Ориентироваться в таком ко-личестве вариантов пользователю трудно и соста-вить правильный перевод многокомпонентного термина проблематично. Недостатком открытых словарей является и то, что предложенный вариант перевода не всегда может оказаться корректным, поскольку внесен не профессиональным перево-дчиком или лексикографом.

Системы «Память переводчика» (накопите-ли), например, Across [7], представляют собой базу данных для хранения пар сегментов текста «ори-гинал – перевод». Сегментом может быть фраза, предложение, абзац. При переводе текста, текущий сегмент автоматически сравнивается с тем, что имеется в базе данных. Если в базе данных имеет-ся совпадение, то переводчику предлагается пере-веденный сегмент. Переводчик может использо-вать предложенный перевод или отредактировать его и занести в базу данных. Если совпадения нет, то переводчик переводит текущий сегмента текста и он заносится в базу данных. Накопители эффек-тивны при переводе однотипных текстов, содер-жащих много повторений, например, завещаний или инструкций по эксплуатации определенного типа оборудования. При малом количестве повто-рений даже в одной и той же предметной области накопители малоэффективны.

Что касается систем машинного перевода, то даже среди платных невозможно найти систему, обеспечивающую корректный перевод каждого типа профессиональных текстов. Качество же пе-ревода специальных текстов с помощью бесплат-ных онлайновых систем МП страдает как от не-достаточной корректности и покрываемости лек-сиконов, так и от проблем, связанных с разреше-нием неоднозначности значений лексических еди-ниц и синтаксических структур. Например, систе-мой машинного перевода PROMT [3] термин «рое-вое представление частицы» переводится «royevy representation of a particle» (термин «роевое» в лек-сиконе системы отсутствует и слово транслитери-руется), а такой термин из области математическо-го моделирования как «далекие младшие разряды» переводится как «far younger categories», что не-правильно.

Недостаточная покрываемость и вызывающая сомнение корректность предлагаемого словарем или системой МП иноязычного эквивалента может быть компенсирована обращением к электронным онлайновым корпусам одноязычных, а также па-раллельных и квазипараллельных текстов реле-вантной предметной области. Параллельные тек-сты (корпусы текстов) – это тексты на разных язы-ках одного и того же содержания. Квазипараллель-ные тексты имеют сходное, но не полностью сов-падающее содержание, например, научные статьи на разных языках по одной теме, но не являющие-ся переводами друг друга.

Одноязычные специальные тексты на исход-ном языке позволяют переводчику правильно оп-


Шереметьева С.О., Осминин П.Г., К вопросу об электронных ресурсах Щербаков Е.С. профессиональной лексики

592014, том 11, № 1

ределить значение используемой единицы в кон-тексте, чтобы затем найти ее корректный эквива-лент в параллельном (квазипараллельном) корпусе текстов. Недостатками использования параллель-ных (квазипараллельных) текстов является то, что, во-первых, для каждой конкретной узкоспециаль-ной области их трудно, а часто, и невозможно най-ти, и, во-вторых, процесс эффективного поиска переводных эквивалентов в параллельных (квази-параллельных) текстах далеко не тривиален и тре-бует как знания иностранных языков, так и специ-альной методики. При этом для эффективного применения корпусного метода определения межъязыковых эквивалентов часто требуется вспомогательный инструментарий.

Таким образом, существующие переводческие интернет-ресурсы наряду с их несомненным пре-имуществом оперативности и доступности еще далеки от совершенства и требуют специальных навыков их использования.

3. Использование интернет-ресурсов для корректного перевода профессиональной лексики В настоящее время переводчик или профес-

сионал в любой другой области, не использую-щий компьютерный инструментарий для повы-шения оперативности своей деятельности, некон-курентоспособен на рынке труда. При этом чело-век, который остается необходимым звеном пере-водческого процесса, должен использовать ин-тернет-ресурсы с известной долей осторожности, что особенно важно при переводе узкоспециаль-ной лексики.

Как показывает анализ интернет-ресурсов, проведенный в предыдущей главе, при поиске межъязыковых терминологических эквивалентов: не рекомендуется пользоваться онлайновыми

системами МП; следует помнить, что онлайновые словари от-

крытого типа, такие как MultiTran, не гаранти-руют правильности перевода, поскольку соз-даются пользователями, не всегда являющи-мися профессиональными переводчиками или лексикографами;

следует отдавать предпочтение терминологи-ческим эквивалентам (в случае их наличия, что, к сожалению, часто оказывается пробле-матичным) в электронных копиях бумажных специализированных лексиконов, созданных профессиональными лексикографами;

наиболее надежным источником современных корректных межъязыковых эквивалентов яв-ляются онлайновые корпусы параллельных и квазипараллельных текстов. При этом важно помнить, что иноязычные параллельные (ква-зипараллельные) тексты должны быть написа-ны носителями языка или напечатаны в жур-налах, где обеспечивается редакция переводов экспертами и носителями языка. В противном

случае переводные тексты не гарантируют от-сутствие ошибок;

при наличии нескольких вариантов перевода всего термина или отдельных его компонентов следует убедиться, что: o значение переводимого термина понято

правильно, путем обращения к контексту исходного документа и электронным од-ноязычным справочникам по специально-сти;

o квазипараллельный иноязычный текст (корпус) действительно соответствует предметной области переводимого текста. Рекомендуется найти в интернете статьи носителей языка, указанные в списке ли-тературы переводимой статьи;

для проверки правильности и коррекции пере-водных эквивалентов следует использовать поисковые системы интернета на языке пере-вода;

в случае наличия переводов только отдельных компонентов термина рекомендуется исполь-зовать их в качестве ключевых слов. Для примера рассмотрим поиск в интернете

английского эквивалента термина «роевое пред-ставление частиц», упомянутого в предыдущем разделе, комбинируя приведенные выше варианты перевода частей этого термина, полученных с по-мощью словарей Abbyy Lingvo и MultiTran.

В системе Академия Google поиск по запросу «swarm, representation, particle» дает во втором ре-зультате поиска фразу «swarm representation of the quantum particle». Таким образом, термин «роевое представление частицы» переводится как «swarm representation of the(a) particle». Статья [8], в кото-рой поисковая система выделила этот термин, представляет собой перевод с русского, опублико-ванный известным издательством Springer, у кото-рого есть корректоры-носители языка, поэтому перевод можно считать правильным.

Другой способ определения английского эк-вивалента термина «роевое представление части-цы» – начать с поиска русской статьи, содержащей этот термин. Google по данному термину дает све-дения о статье «Моделирование квантовой дина-мики через классическое коллективное поведе-ние». По названию эта статья находится в библио-теке eLIBRARY.RU, где, в свою очередь, приво-дится ссылка на переводную версию данной статьи (параллельный текст), выполненную издательст-вом Springer и уже упомянутую выше, в которой имеется перевод нашего термина.

Напомним еще раз, что сравнение двух парал-лельных и, особенно, квазипараллельных корпусов текстов для нахождения переводных эквивалентов вручную может быть времязатратным, требует знания английского языка. Эту процедуру можно облегчить применением вспомогательного инст-рументария, пример использования которого опи-сан в следующем разделе.




Проведенный анализ переводческих ресурсов свидетельствует, что проблема создания эффек-тивных электронных профессиональных лексико-нов по-прежнему остро стоит на повестке дня и целью следующего раздела является внести опре-деленный вклад в ее решение.

4. Методика разработки электронных словарей узкоспециальной лексики В настоящем разделе предлагается методика

разработки электронных словарей для перевода узкоспециализированных текстов и описывается ее реализация на примере разработки электронного словаря для области математического моделиро-вания, основные этапы которой приведены ниже.

На первом этапе определяется предметная область, цель и пользователи словаря. Словарь предназначен, в первую очередь, для русско-английского перевода текстов по математическому моделированию с возможностью его использова-ния как человеком (переводчиком или математи-ком), так и в качестве лексикографического ком-понента систем автоматической обработки текста [6]. Отличительной чертой представляемого сло-варя является то, что он, в отличие от других элек-тронных словарей, обеспечивает поддержку поль-зователя при составлении запросов и допускает обработку целого текста статьи с выдачей англий-ских эквивалентов всей использованной лексики.

На втором этапе определяется модель зна-ний: типы, объем и формализм представления лингвистической информации в словарной статье.

Словарные статьи русских лексических еди-ниц и их английских эквивалентов одинаковы по своей структуре и содержат несколько следующих зон.

ЗОНА 1 перечисляет все морфологические формы лексемы, в которых она встречается в тек-стах по математическому моделированию.

ЗОНА 2 содержит имя семантического класса лексемы.

ЗОНА 3 содержит имя части речи. ЗОНА 4 имеется только у предикатной лекси-

ки и содержит семантические падежи предиката, их ранги и модель управления.

ЗОНА 5 приводит ранжированные по частоте линейные клише совместной реализации в тексте предиката и его семантических падежей. Напри-мер, линейное клише вида (2 3 1 4), где 1, 2, 3, 4 – это коды семантических падежей, а символ «х» пока-зывает место предиката, может соответствовать такой фразе: (2: в статье) (3: подробно) рассмат-ривается (1: проблема применения уравнений в ча-стных производных) (4: для решения этой задачи).

Знания для зон 4 и 5 русских и английских словарных статей извлекаются на основе глубоко-го семантико-синтаксического анализа корпуса текстов, описание которого выходит за рамки на-стоящей статьи.

Третий этап состоит в определении источ-ника и состава русского вокабуляра с лингвис-тической информацией в соответствии с моде-лью знаний.

В качестве исходного материала нашего сло-варя использован корпус статей по математиче-скому моделированию, опубликованных в «Вест-нике ЮУрГУ» в 2008–2013 гг. Первичный вокабу-ляр словаря, в который включены как термины, так и другие лексические единицы, определен с помощью обработки русского корпуса экстракто-ром LanA-Key [10] с последующей проверкой из-влеченных списков лексикографом. Экстрактор позволяет автоматически извлекать из текстов списки различных типов лексики (именных и гла-гольных групп, прилагательных, наречий и т. д.) длиной до 4 компонентов.

Отличительной чертой нашей методики явля-ется пополнение вокабуляра терминами из сети интернет посредством использования терминов первичного списка в качестве ключевых слов, на-пример, в поисковой системе Google. Новые тер-мины отбираются из представленных на двух пер-вых страницах результатов поиска. Так, например, для ключевого термина «псевдообращение» из первичного списка были найдены следующие расширения: «псевдообращение сопряженной сис-темы», «псевдообращение матриц», «псевдообра-щение Мура-Пенроуза» и др.

На четвертом этапе определяются источни-ки английских эквивалентов и собственно англий-ские эквиваленты для каждой единицы русского вокабуляра с лингвистической информацией о пе-реводных эквивалентах в соответствии с моделью знаний. В качестве источников переводных знаний использовались как бумажные словари, так и ин-тернет-ресурсы, описанные в разделе 2, в частно-сти были отобраны английские тексты, параллель-ные и квазипараллельные статьи из русского кор-пуса.

Поиск английских эквивалентов единиц рус-ского вокабуляра осуществляется по методике, описанной в разделе 3, с использованием англоя-зычной версии экстрактора LanA-Key для извле-чения лексических единиц определенного типа из параллельных и квазипараллельных текстов и по-следующим сравнением полученных русских и английских списков лексем.

Особое внимание уделяется устранению про-блем пользователя с выбором переводного эквива-лента из нескольких возможных. Это достигается прежде всего тем, что многокомпонентные лекси-ческие единицы, составляющие основную часть вокабуляра словаря, в основном однозначны. В случае наличия для русской единицы синонимич-ных английских эквивалентов в словарь заносится только один, наиболее частотный, что достаточно для перевода текстов. Часть многозначных лексем в данной предметной области используется только в одном из своих значений, которое и заносится в



612014, том 11, № 1

словарь. Лексемы, сохраняющие многозначность в предметной области, заносятся в словарь (и выда-ются пользователю) в возможно узком однознач-ном контексте. Например, многозначное слово «решение» («solution», «decision») содержится в таких словарных статьях как «принимать реше-ние» («make decision»), «находить решение» («find solution») и др.

Пятый этап предполагает спецификацию и программную реализацию словаря. Электронная оболочка нашего ресурса создана на основе по-вторного использования и адаптации программы TransDict [9] и включает в себя модуль базы лин-гвистических знаний, отвечающей сформулиро-ванной выше модели, с интерфейсами конечного пользователя и лексикографа и DLL для внешних приложений. Интерфейсы снабжены эффективны-ми сервисами поддержки деятельности пользова-теля и лексикографа. Блок-схема словаря дана на рис. 2.

Шестой этап – введение знаний, полученных в результате выполнения третьего и четвертого

этапов в электронную словарную оболочку через интерфейс лексикографа. В момент подготовки настоящей статьи представленный электронный словарь содержит 30 000 словарных статей.

5. Заключение В статье проанализирован переводческий по-

тенциал современных интернет-ресурсов и дана методика их эффективного использования. Основ-ной акцент сделан на проблеме корректности пе-реводных эквивалентов профессиональной лекси-ки, которую предложено решать, комбинируя су-ществующие электронные словари, параллельные и квазипараллельные корпусы текстов, а также поисковые системы интернета с привлечением компьютерного инструментария автоматической обработки текстов.

Описана методика создания электронного словаря для перевода узкоспециализированных текстов. Разработаны эффективный формат и про-граммная оболочка лексикона с интерфейсами пользователя и лексикографа, позволяющие ис-

Рис. 2. Блок-схема электронного словаря




пользование ресурса как в качестве самостоятель-ного инструмента, так и в качестве лексикографи-ческого модуля систем автоматической обработки текста, например, машинного перевода. Действен-ность методики иллюстрируется на примере ее применения при создании электронного русско-английского лексикона предметной области мате-матического моделирования.


1. Кудашев, И.С. Проектирование перево-дческих словарей специальной лексики / И.С. Ку-дашев. – Helsinki University Print, 2007. – 445 с.

2. Мюллер, В.К. Англо-русский словарь / В.К. Мюллер. – http://www.twirpx.com/file/486488/.

3. Онлайн-переводчик PROMT. – http://www. translate.ru.

4. Онлайн-словарь ABBYY Lingvo.Pro. – http://lingvopro.abbyyonline.com/ru.

5. Словарь Мультитран. – http://www. multitran.ru.

6. Шереметьева, С.О. К вопросу об автома-тизации реферирования и аннотирования научно-

технической литературы / С.О. Шереметьева // тр. междунар. науч.-практ. конф. «Лингвистика в кон-тексте культуры». – Челябинск, 2012. – С. 304–309.

7. Across Personal Edition. – http://www. my-across.net/.

8. Ozhigov, Y.I. Simulating quantum dynamics in terms of classical collective behavior / Y.I. Ozhigov // Russian Microelectronics. – 2007. – V. 36, № 3. – P. 193–202.

9. Sheremetyeva, S. Application Adaptive Electronic Dictionary with Intelligent Interface / S. Sheremetyeva // Proceedings of the workshop on Enhancing and using electronic dictionaries in conjunction with the 20th International Conference on Computational Linguistics. COLING 2004. – Geneva, 2004. – P. 23–28.

10. Sheremetyeva, S. Automatic Extraction of Linguistic Resources in Multiple Languages / S. Sheremetyeva // Proceedings of NLPCS 2012, 9th International Workshop on Natural Language Processing and Cognitive Science in conjunction with ICEIS 2012. – Wroclaw, 2012. – P. 44–52.

Шереметьева Светлана Олеговна, доктор филологических наук, доцент, профессор кафедры «Лин-гвистика и межкультурная коммуникация», Южно-Уральский государственный университет (г. Челя-бинск). Е-mail: [email protected].

Осминин Павел Григорьевич, аспирант кафедры «Лингвистика и межкультурная коммуникация» Южно-Уральский государственный университет (г. Челябинск). Научный руководитель – доктор филоло-гических наук, профессор С.О. Шереметьева. Е-mail: [email protected].

Щербаков Егор Станиславович, студент факультета «Лингвистика и межкультурная коммуникация», Южно-Уральский государственный университет (г. Челябинск). Е-mail: [email protected].



ON ELECTRONIC RESOURCES FOR PROFESSIONAL LEXICON S.O. Sheremetyeva, South Ural State University, Chelyabinsk, Russian Federation, [email protected]. P.G. Osminin, South Ural State University, Chelyabinsk, Russian Federation, [email protected]. E.S. Scherbakov, South Ural State University, Chelyabinsk, Russian Federation, [email protected].

The paper analyzes translation potential of current electronic resources and suggests an efficient way to use Internet for solving the problem of cross-linguistic equivalents for the lexical inventory of professional texts. The authors present a methodology for the de-velopment and the format of a multilingual and multipurpose electronic professional lex-icon. The approach is illustrated on the example of electronic Russian-English lexicon for mathematical modeling.

Keywords: e-resources, internet, translation, professional lexicon.



632014, том 11, № 1

References 1. Kudashev I.S. Proektirovanie perevodcheskikh slovarey spetsial'noy leksiki [Designing LSP Dictionaries

for Translators]. Helsinki university print, 2007, 445 p. 2. Miuller V.K. English-Russian Dictionary. Available at: http://www.twirpx.com/file/486488/ 3. Onlain-dictionary ABBYY Lingvo.Pro. Available at: http://lingvopro.abbyyonline.com/ru 4. Dictionary Multitran. Available at: http://www.multitran.ru 5. Across Personal Edition. Available at: http://www.my-across.net/ 6. Onlain-perevodchik PROMT. Available at: http://www.translate.ru 7. Ozhigov Y.I. Simulating quantum dynamics in terms of classical collective behavior. Russian

Microelectronics, 2007, V. 36, no. 3, pp. 193–202. 8. Sheremetyeva S. K voprosu ob avtomatizatcii referirovaniia i annotirovaniia nauchno-tekhnicheskoi

literatury. Trudy mezhdunarodnoi nauchno-prakticheskoi konferentcii «Lingvistika v kontekste kultury», Cheliabinsk, 2012, pp. 304–309.

9. Sheremetyeva S. Automatic Extraction of Linguistic Resources in Multiple Languages. Proceedings of NLPCS 2012, 9th International Workshop on Natural Language Processing and Cognitive Science in conjunction with ICEIS 2012, Wroclaw, Poland, 2012, pp. 44–52.

10. Sheremetyeva S. Application Adaptive Electronic Dictionary with Intelligent Interface. Proceedings of the workshop on Enhancing and using electronic dictionaries in conjunction with the 20th International Conference on Computational Linguistics. COLING 2004, Geneva, Switzerland, August, pp. 23–28.

Svetlana O. Sheremetyeva, PhD (Habilitation), professor of the Linguistics and Intercultural Communication

department, South Ural State University (Chelyabinsk). E-mail: [email protected] Pavel G. Osminin postgraduate student of the Linguistics and Intercultural Communication department South

Ural State University (Chelyabinsk). E-mail: [email protected] Egor S. Scherbakov, undergraduate student of the Linguistics faculty, South Ural State University

(Chelyabinsk). E-mail: [email protected]

Поступила в редакцию 24 января 2013 г.



Явление конверсии присуще многим языкам мира. Однако сам процесс конверсии в языкозна-нии не находит однозначного осмысления. Так, одни исследователи рассматривают конверсию как один из способов деривации, другие – как отдель-ный способ словообразовании на одном уровне с деривацией и сложением слов. На наш взгляд, конверсия – это способ словообразования, при котором слово одной части речи образуется от слова другой без изменения внешней формы ис-ходного слова, но при котором изменяется лекси-ческое значение слова, его морфологические и синтаксические свойства.

Специфика функционирования механизма кон-версирования лексики в разных языках получила отражение в разных подходах к описанию проблемы конверсии в западноевропейской, русской и татар-ской лингвистике. В описании данного механизма в языках флективного строя актуальным оказывается обращение к морфологической транспозиции, в язы-ках аналитических (английский, татарский) – более актуально обращение к анализу семантического и синтаксического изменения слова.

Татарская лексикография имеет богатый опыт по составлению русско-татарских и татарско-русских словарей. Это, в первую очередь, связано с тем, что у татарского народа издавна сложилась тесная куль-турная и социально-экономическая связь с русским народом. В 1931 г. был издан «Татарско-русский словарь» М. Курбангалиева, Р. Газизова, И. Кулиева на основе латинской графики.

Переход прилагательных в существительные (Adj→N) в переводном словаре 1931 года в большинстве случаев фиксируется через запятые, без указаний на частеречную принадлежность:

jarlь – бедный, бедняк. Qart – старый, старик, старец. Однако не всегда составители словаря при-

держиваются иерархии лексических реализаций.

Так, на первом месте может указываться субстан-тивная реализация слова:

axmaq (q) – дурак, болван, дубина, идиот, глупец, глупый, балбес, оболтус, простофиля; бе-зумный, бестолковый, полоумный, легкомыслен-ный.

cal – седина, проседь; седой. Кроме того, субстантивная и адъективная

реализация могут перемежаться в рамках одной словарной статьи:

baj – богатый, богач, богатей, капиталист, хо-зяин, барин; достаточный, зажиточный, состоя-тельный, денежный, обильный, изобилующий че-ловек.

aņgьra – дуралей; человек, который ничего не понимает, глупый, безрассудный, бестолковый, непонятливый, тупой, …; идиот, глупец, балбес .

Субстантивное значение слова иногда переда-ется в рамках одной словарной статьи как одно из значений многозначного слова с помощью араб-ских цифр:

aq – 1) белый, седой, бледный; 2) чистый; 3) светлый; 4) бельмо; 5) бели; 6) беловик.

qara – 1) черный, карий; 2) грязный; 3) чер-нила; 4) необразованный (о народе); 5) смотри; 6) ухаживай за ребенком и животными; 7) дремучий (лес)

Иногда в данном словаре не отражается суб-стантивное значение слова:

azğьn – развратный, разгульный, распутный, испорченный, безнравственный, распущенный.

jalqau – ленивый, нерадивый. «Татарско-русский словарь», составителями

которого были Р. Газизов, Н. Исанбет и Г. Ишму-хаметов, вышел в 1950 г. Переход прилагательных в существительные (Adj→N) в татарско-русском словаре 1950 года в большинстве случаев оформляется после перевода адъективного

ЛЕКСИКОГРАФИЯ И ОРФОГРАФИЯ

УДК 811.512.145

ПРОБЛЕМА ЛЕКСИКОГРАФИРОВАНИЯ КОНВЕРСИРОВАННЫХ СУЩЕСТВИТЕЛЬНЫХ В ПЕРЕВОДНЫХ СЛОВАРЯХ ТАТАРСКОГО ЯЗЫКА Р.З. Заббарова

Рассматриваются проблемы отражения существительных, образованных от прилагательных в переводных словарях татарского языка. Автор анализирует спо-собы передачи данного пласта лексики в Татарско-Русских словарях, изданных в разные годы.

Ключевые слова: двуязычные словари, словарь, переход прилагательных в сущест-вительные.


Заббарова Р.З. Проблема лексикографирования конверсированных существительных в переводных словарях татарского языка

652014, том 11, № 1

значения слова с пометой «ис. ф.» (в функции сущ.):

ахмак – глупый, бестолковый, слабоумный, полоумный, легкомысленный; ис.ф. глупец, дурак, идиот, простофиля.

бай – 1) богатый; 2) обильный, изобилующий чем; 3) чреватый; ис.ф. богач, богатый, хозяин.

В данном словаре омонимы оформляются в рамках одной словарной статьи как значения мно-гозначного слова с помощью арабских цифр:

ак – 1) белый; седой; бледный; 2) чистый; 3) светлый; ис.ф. 1) бельмо; 2) бели; 3) беловик.

кара – 1) черный, карий; 2) чумазый, грязный; 3) необразованный; 4) дремучий (о лесе); 5) кур-ной (жилье, баня, отопляемое без трубы); 6) чер-нильный. Кара порошогы – чернильный порошок; ис.ф. чернила.

Хотя наряду с таким оформлением слова су-ществует правильное лексикографирование омо-нимов:

яшь1 – 1) молодой, юный, малолетний; 2) не-спелый, зеленый.– яшьбуын – подрастающее по-коление.

яшь2 – возраст, год жизни. Сиңа ничә яшь? – тебе сколько лет? Миңа егермеяшь. – мне два-дцать лет.

яшь3 – слеза. В 1966 г. в Москве в издательстве «Советская

энциклопедия» был издан большой (864 страницы) «Татарско-русский словарь», подготовленный Ка-занским институтом языка, литературы и истории АН СССР [3]. Переход прилагательных в сущест-вительные (Adj→N) в татарско-русском словаре 1966 года в большинстве случаев лексикографиру-ется в пределах одной статьи как одно из значений слова при помощи двух вертикальных черт:

БАЙ 1) богатый богач, хозяин; ак бай купец; кулак-торговец; кара бай богач-скряга; ... 2) обильный, насыщенный чем-л.; бай эчтәлекле содержательный; … 3) благодатный, благо-состоятельный…

КАРТ старый (о человеке, животных, растениях); старик, старик, дед; карт кеше старый человек; старик, старец; бер карт белән карчык булган ди жили-были дед да баба (зачин сказок)...

Субстантивное значение прилагательного из-редка передается в рамках одной словарной статьи как одно из значений многозначного слова с по-мощью арабских цифр:

БУЛДЫКСЫЗ 1. неспособный, беспомощ-ный; бездарный; вялый, неэнергичный. 2.шляпа, растяпа.

Субстантивное значение прилагательных, являющихся омонимами, оформляется отдельны-ми словарными статьями:

АКI 1) белый; ак буяу белила;... 2) седой; ак сакаллы карт седобородый старик; 3) перен. чистый, незагрязненный; ... ак өй чистая половина крестьянской избы, горница; 4) счастливый, свет-

лый; акюл теләү пожелать счастливого пути... АК II 1) белок (глаза, яйца) 2) мед. бельмо;

күзгә ак төшү появление бельма на глазу. В 1988 г. под редакцией Ф.А. Ганиева в Каза-

ни был издан «Татарско-русский словарь». Рас-смотрим переход прилагательных в существитель-ные (Adj→N) в татарско-русском словаре 1995 года [4]. Данный вид конверсии в словаре фикси-руется следующими способами:

В пределах одной статьи как одно значение слова при помощи косых линий:

Ахмак прил. глупый, бестолковый // сущ. глупец, бестолочь <>ахмак сүз вздор, глупость

Мактанчык прил. хвастливый, заносчивый, кичливый // сущ. хвастун, хвастунишка.

В 2007 году был издан «Татарско-русский словарь» в двух томах. Переход прилагательных в существительные (Adj→N) в татарско-русском словаре 2007 года лексикографируется в пределах одной статьи как одно значение слова при помощи параллелек:

бай I прил. 1. 1) богатый, состоятельный, зажиточный (крестьянин, колхоз); 2) содержащий много полезных компонентов (руда, смесь) ... 2. (... га бай) богатый, богач чем; урманга бай богат (богатый) лесом; ... 3. дорогостоящий, пышный... сущ. 1. богач, богатый; бай-феодал; богатей ...

карт прил. 1. старый (о человеке, животных, ...); ~ кеше старый человек; ... 2. старый, опытный, бывалый; ветеран; ... сущ. 1. старик, старец; бер ~

килеп керде вошел старик; ... 2. разг. старый, муж (обращение к мужьям жен старшего возраста) ...

Омонимы, образованные конверсией, оформ-ляются отдельной словарной статьей:

ак I прил. 1. 1) белый, белого цвета (снег, мел, порошок, бумага, облака); ...

ак II сущ. 1. белок; күкәй агы яичный белок, белок яйца 2. обычно агыбелок (глаза).

Анализ переводных словарей татарского языка показал, что переводы слов отличаются полнотой и корректной иллюстрированностью. Однако анализ конверсированной лексики в них наглядно демонстрирует отсутствие системного подхода к подаче данного пласта лексики. Так, составители «Татарско-русского словаря» 1931 года не учитывают многообразия частеречной реализации лексемы, а также не всегда придер-живаются иерархии лексических реализаций. Слова лексикографируются, в основном, в рамках одной словарной статьи через запятую. В данном словаре омонимы также оформляются в рамках одной словарной статьи как одно из значений многозначного слова с помощью арабских цифр. Переход глаголов и их форм в существительное фиксируется отдельной словарной статьёй. Одна-ко большинство переходов слов в слова других частей речи не отражаются в переводном словаре 1931 года.


Лексикография и орфография


В «Татарско-русском словаре» 1950 года [2] слова даются без указания частеречной принад-лежности, а отмечается только их функция в той или иной части речи. В данном словаре так же, как и в переводном словаре 1931 года, омонимы оформляются в рамках одной словарной статьи как одно из значений многозначного слова с по-мощью арабских цифр. Составители словаря рассматривают переход слов одной части речи в слова другой части речи лишь в синтаксическом плане, и, как следствие, большинство переходов не фиксируется.

В «Татарско-русском словаре» 1966 года омонимы, образованные конверсией, оформляются отдельными словарными статьями и обозначаются светлыми римскими цифрами. Слова-конверсивы в основном даются в рамках одной словарной статьи за параллельками. В данном словаре частеречная принадлежность указывается у служебных частей речи, а также у местоимений. Так, союзы и после-логи приводятся с грамматической пометой союз, послелог.

В переводном словаре 1995 года у всех слов отмечается их морфологическая принадлежность, что дает возможность представить грамматическую сущность слова, его возможные формы и сочетае-мость. Конверсированная лексика в большинстве случаев дается в рамках одной словарной статьи при помощи косых линий.

В «Татарско-русском словаре» 2007 года учте-ны большие изменения, произошедшие в лексике и семантике татарского языка за последние

десятилетия [5, 6]. Однако, на наш взгляд, в словаре конверсированные слова представлены несистемно. Так, переход прилагательных в существительные (Adj→N) в татарско-русском словаре 2007 года лексикографируется в пределах одной статьи как одно из значений многозначного слова при помощи параллелек, отдельной словарной статьей и в рам-ках одной словарной статьи за цифрой.

Таким образом, подача конверсированной лек-сики в переводных словарях татарского языка отра-жается непоследовательно, без учета последних тео-ретических разработок в данной области.


1. Татарско-русский словарь / төз. М. Корбангалиев, Р. Газизов, И. Кулиев. – 2-е изд., доп. и испр., снабженное крат. орфографич. и грамматич. справ. – Казан: Татгосиздат, 1931. – 411 б.

2. Татарча-русча сүзлек / төз. Р. Газизов, Н. Исәнбәт һәм Г. Ишмөхәммәтов. – Казан: Татгосиздат, 1950. – 340 б.

3. Татарско-русский словарь / сост. К.С. Абд-разанов, Г.С. Амиров, А.Ш. Асадуллин и др. – М.: Изд-во «Сов. Энциклопедия», 1966. – 863 с.

4. Татарско-русский словарь: ок. 25000 слов / И.А. Абдуллин, Ф.А. Ганиев, М.Г. Мухамадиев, Р.А. Юналеева; под ред. Ф.А. Ганиева. – Казань: Изд-во Тат. кн., 1995. – 462 с.

5. Татарско-русский словарь: в 2 т. Т. I (А–Л). – Казань: Магариф, 2007. – 726 с.

6. Татарско-русский словарь: в 2 т. Т. II (М–Я). – Казань: Магариф, 2007. – 728 с.

Заббарова Резеда Завидовна, кандидат филологических наук, доцент кафедры естественнонаучных и гуманитарных дисциплин, Казанский национальный исследовательский технический университет им. А.Н. Туполева - КАИ, Лениногорский филиал (г. Лениногорск. Россия). Е-mail: [email protected]



LEXICOGRAPHICAL PROBLEMS OF CONVERTED NOUNS IN BILINGUAL DICTIONARIES OF THE TATAR LANGUAGE R.Z. Zabbarova, Kazan National Investigative Technical University, Leninogorsk branch, Leninogorsk, Russian Federation, [email protected].

The article deals with the problems of reflection of nouns formed from adjectives in bi-

lingual dictionaries of the Tatar language. The author of the article analyzes the ways of presenting this vocabulary in Tatar-Russian dictionaries of different periods.

Keywords: bilingual dictionaries, vocabulary, conversion of adjectives into nouns.


Заббарова Р.З. Проблема лексикографирования конверсированных существительных в переводных словарях татарского языка

672014, том 11, № 1

References 1. Tatar-Russian dictionary. Comp. M. Korbangaliev, R.Gazizov, I.Kuliev. Ed. 2nd, Kazan, Tatgosizdat

Publ., 1931, 411 p. 2. Tatar-Russian dictionary. Comp. R. Gazizov, N. Isanbat, G. Ishmahammatov. Kazan, Tatgosizdat Publ.,

1950, 340 p. 3. Tatar-Russian dictionary. Comp. K.S. Abdrazanov, G.S. Emirs, I.Sh. Asadullin, G.H. Ahunzyanov,

U.Sh. Baychura etc. Moscow, Sov. Encyclopedia Publ., 1966, 863 p. 4. Tatar-Russian dictionary: approx. 25,000 words. I.A. Abdullin, F.A. Ganiev, M.G. Muhamadiev,

R.A. Yunaleeva, ed. F.A. Ganieva. Kazan, Tatarskaya kniga Publ., 1995, 462 p. 5. Tatar-Russian dictionary. In 2 Vols V.I (A-L). Kazan: Magarif Publ., 2007, 726 p. 6. Tatar-Russian dictionary. In 2 Vols V.II (M-Z). Kazan: Magarif Publ., 2007, 728 p.

Rezeda Z. Zabbarova, professor, Kazan National Investigative Technical University, Leninogorsk branch,

Leninogorsk, Russian Federation. Е-mail: [email protected].




Вопросам правописания слов в зависимости от принадлежности к части речи посвящена значи-тельная часть современных русских орфографиче-ских кодексов. Вместе с тем обращение к речевой практике показывает, что соответствующие прави-ла усваиваются носителями языка с разной степе-нью успешности. Задача нашего исследования со-стоит в том, чтобы выяснить, какие части речи и почему в настоящее время находятся в зоне орфо-графического риска. Для её решения в статье ис-пользуется метод объяснительного описания, опи-рающийся на структурно-семантический анализ ненормативно оформленных компонентов, а также тех языковых единиц, в составе которых они упот-ребляются. Эмпирическую базу составили: 1) публикации в российской прессе; 2) тексты, подготовленные студентами Южно-Уральского государственного университета для корпоративно-го издания кафедры массовой коммуникации «PR-брейк»; 3) сообщения, размещённые на сайтах Южно-Уральского государственного университета в 2006–2011 гг. Орфографические девиации, выяв-ленные в указанном материале, представлены ря-дом разновидностей.

1. Ошибки в отглагольных прилагательных / причастиях Проблемы с правописанием отглагольных

прилагательных связаны с их генезисом: образо-ванные от причастий, в одних случаях они сохра-няют орфографический облик производящей еди-ницы, а в других нет. Так, в предложении *Остальные циклы – неотъемлимая часть обра-зовательного процесса (PR-брейк. 2011. Декабрь) выделенное прилагательное должно воспроизво-дить написание страдательных причастий настоя-щего времени. Так как данное слово соотносится с глаголом I спряжения, в нём следует употреблять суффикс -ем-: неотъемлемая.

Если же в качестве производящей языковой единицы выступает не действительное, а страда-тельное причастие, картина меняется. Современ-ный орфографический канон требует, чтобы мор-фологические различия находили отражение в на-писании соответствующих единиц, закрепляя как общую тенденцию за причастиями употребление нн, а за отглагольными прилагательными – н. Это предписание, однако, соблюдается не всегда: *Краденые в Челябинске вещи везут в Курган, на-пример, а курганские – в наш город; *Как же убе-речь своё жилище от непрошенных гостей? (Ар-гументы и факты. 2010. 24 февраля – 2 марта). На-личие распространителя в Челябинске свидетель-ствует о том, что в первом предложении употреб-лено причастие, поэтому нормативным является вариант с нн: краденные в Челябинске вещи. Что касается второго высказывания, то выделенное в нём слово соотносится с глаголом несовершенного вида просить, приставок (кроме нерелевантной в данном случае не-) и суффиксов -ова-, -ёва- в свой состав не включает, распространителей не имеет, глагольного значения не сохраняет, значит, это прилагательное, в котором по правилу нужно пи-сать одну букву н: непрошеные гости.

Правописание причастий и отглагольных прилагательных различается не только в полных, но и в кратких формах: «В кратких формах страда-тельных причастий пишется одно н, в кратких формах отглагольных прилагательных пишется столько н, сколько в полных» [5, с. 111]. Простота приведённого предписания иллюзорна: дифферен-циация причастий и отглагольных прилагательных в кратких формах – чрезвычайно сложная задача, с которой не всегда справляются даже лингвисты. Н.Д. Голев [1] обратил внимание на подобные ошибки в статье Б.З. Букчиной – известного спе-циалиста в области орфографии и одного из авто-ров Орфографического словаря русского языка,

УДК 415.61 811.161.1’373 ББК Ш141.2-3 + Ш103

О НЕНОРМАТИВНОМ ОРФОГРАФИЧЕСКОМ ОФОРМЛЕНИИ ЧАСТЕЙ РЕЧИ СОВРЕМЕННОГО РУССКОГО ЯЗЫКА (НА МАТЕРИАЛЕ ТЕКСТОВ МАССОВОЙ КОММУНИКАЦИИ) Е.М. Хакимова

Рассматриваются ненормативные орфографические реализации слов, правопи-сание которых зависит от принадлежности к той или иной части речи. Результаты исследования свидетельствуют о том, что у носителей современного русского языка возникают затруднения в связи с орфографическим оформлением причастий и от-глагольных прилагательных, числительных, наречий, предлогов, связывающих компонентов и частиц. Орфографические девиации, выявленные в текстах массо-вой коммуникации, анализируются в квалитативном и квантитативном аспектах. Особое внимание уделяется определению причин динамических процессов в рас-сматриваемых звеньях орфографической системы.

Ключевые слова: культура речи, ортология, орфография, часть речи, орфографи-ческое правило, орфографическая ошибка.


Хакимова Е.М. О ненормативном орфографическом оформлении частей речи современного русского языка…

692014, том 11, № 1

упомянутого в Приложении к приказу Министер-ства образования и науки России № 195 от 8 июня 2009 г. [4] как издание, содержащее нормы совре-менного русского литературного языка при его использовании в качестве государственного языка Российской Федерации. Данная орфографическая задача оказалась непосильной и для автора выска-зывания *Его старания были бы оправданы, если бы это была реклама сектора развлечений (PR-брейк. 2011. Декабрь). В этом контексте выделен-ное слово, близкое по значению к прилагательно-му целесообразны, не может быть заменено спря-гаемой формой глагола (его старания оправдали), следовательно, перед нами краткое прилагатель-ное, которое нужно писать с двумя н: оправданны.

2. Ошибки в числительных В современных русскоязычных текстах чис-

лительные оформляются тремя способами: бук-венным, цифровым, смешанным. Выбор его зави-сит от нескольких факторов, в том числе и от раз-ряда числительного.

Количественные числительные. По мнению кодификаторов, буквенным способом должны оформляться однозначные количественные числи-тельные во всех случаях, кроме употребления их при единицах физических величин [5, с. 99]. Одна-ко, по нашим наблюдениям, данное предписание часто нарушается: Дело в том, что выпускники теперь имеют 2 высших образования – лингвис-тическое и журналистское, что соответствует современным мировым тенденциям (http://do.gendocs.ru/docs/index-149630.html?page=36). Мы полагаем, что употребление цифрового знака вместо вербального является одним из проявлений закона экономии средств выражения. Значимо также, что в некоторых случаях такое решение обусловлено стремлением эффективно решить коммуникативную задачу: Согласно последним исследованиям длительное течение гастрита, вызванного Хеликобактер пилори [название бак-терии], повышает риск развития рака желудка в 6 раз, в то время как общепризнанный канцеро-ген – курение – в 1,5 раза (Аргументы и факты. 2010. 24 февраля – 2 марта). Оформление выде-ленной единицы по аналогии с дробным числи-тельным 1,5 усиливает наглядность высказывания.

Если количественные числительные оформ-ляются цифровым способом, цифры не должны сопровождаться никакими буквенными нараще-ниями. Отступление от этого правила содержится, например, в высказывании *Главным редактором тогда был Сергей Владимирович Тулинский, кото-рый редактировал газету на протяжении 43-х лет (http://do.gendocs.ru/docs/index-149630.html?page=2). Нормативный вариант – на протяжении 43 лет.

Порядковые числительные. При их оформ-лении важно учитывать цифровую систему: при римских цифрах буквенные наращения отсутст-вуют, при арабских употребляются. Учитывая это,

нельзя признать нормативными варианты, исполь-зованные в предложениях *Ей торжественно вручили статуэтку и диплом победителя, подарки от многочисленных спонсоров, а главное – путевку на 16 Всероссийский фестиваль журналистов «Вся Россия – 2012» (http://do.gendocs.ru/docs/index-149630.html?page=75); *2 этап – финал, традици-онно проводимый Томским госуниверситетом в начале октября (http://do.gendocs.ru/docs/index-149630.html?page=4). Исправить подобные ошибки можно двумя способами: 1) заменить арабскую цифру римской: XVI Всероссийский фестиваль журналистов «Вся Россия – 2012»; 2) ввести на-ращение: 2-й этап.

Выбирая второй способ, необходимо иметь в виду, что оформление наращений также регламен-тируется правилом: «Наращения состоят из одной буквы, если предпоследняя буква гласная – в 5-м разделе, в 1-й главе и двух, если предпоследняя буква согласная – из 2-го издания» [5, с. 100]. При-нимая во внимание приведённое положение, вне-сём коррективы в оформление числительного в предложении *Она заняла 2-ое место и награж-дена наручными часами (http://do.gendocs.ru/docs/ index-149630.html?page=40). Правильным является употребление 2-е место.

Значимо, что рассматриваемое правило имеет важное для орфографической практики исключе-ние: наращения не должны употребляться при оформлении дат: *По данным службы государст-венной статистики по Челябинской области на конец переписи 25-ого октября в городе Челябин-ске насчитывалось уже 1 068 000 человек (http://do.gendocs.ru/docs/index-149630.html?page=57), ср.: 25 октября. В «Справочнике» нет указаний относительно того, как следует обозначать годы, между тем в текстах данные единицы употребля-ются довольно часто, причём иногда оформляются по-разному даже в рамках одного предложения: *В 2005 году были ограничены в потреблении газа свыше 230 предприятий, а в 2009-м – вдвое боль-ше (Вечерний Челябинск. 2010. 5 марта). Рассмат-ривая вопрос о нормативном статусе представлен-ных вариантов, мы полагаем, что, подобно датам, годы должны оформляться без наращений: в 2009.

3. Ошибки в наречиях По мнению исследователей, правописание на-

речий является одним из самых сложных разделов современной русской орфографии [2; 3], но девиа-ций данного типа в нашем материале немного. Ненормативный орфографический вариант в пред-ложении *Хотя, сказать по-совести, лучше бы все наши журналисты написали, что отказались от несоизмеримой с качеством нашего футбола зарплаты, договорных матчей и грязной игры (Аргументы и факты. 2010. 24 февраля – 2 марта) является, очевидно, следствием неправомерной аналогии с наречиями, которые включают в свой состав приставку по- и оканчиваются на -ому, -




ему, -цки, -ски, -ьи (по-новому, по-хорошему, по-дружески, по-немецки, по-волчьи). Причиной ошибки в данном случае стало некоторое фор-мальное сходство языковых единиц, обусловлен-ное употреблением компонента по-. Во избежание подобных нарушений достаточно обратить внима-ние на различия в финальной части сопоставляе-мых лексем.

Сложнее корректировать неправильные упот-ребления при отсутствии внутрилексемных фор-мальных показателей: *Как и студенты, так и преподаватели имеют на столько большой спи-сок побед, что если мы начнём их перечислять, то данная статья превратится в большой трёхтом-ник «Войны и мира» (PR-брейк. 2011. Декабрь). Здесь орфографическое оформление слова исполь-зуется в качестве средства грамматической диф-ференциации: слитное / раздельное написание от-личает наречие с приставкой от местоимения с предлогом. Морфологическая идентификация должна основываться на анализе контекста. Так, отсутствие именного распространителя при выде-ленной языковой единице в рассматриваемом предложении позволяет рассматривать её как на-речие, из чего следует нормативность слитного орфографического варианта настолько (ср. с вы-сказыванием На столько побед мы не могли рас-считывать).

4. Ошибки в предлогах Как и следовало ожидать, в зоне риска оказа-

лись образования, полученные в результате грам-матической конвенции: *Не_смотря на это, за-чёты и экзамены сдала хорошо и вовремя – помог наработанный годами опыт и отсутствие «хво-стов»!; *В заключении хочется сказать, что на Журфаке и правда хорошо (PR-брейк. 2011. Де-кабрь); *В завершении праздника перед гостями выступили участники Музыкального театра и команда КВН «Бомонд» (http://do.gendocs.ru/docs/ index-149630.html?page=52). По правилу переход слов из класса глаголов и существительных в класс производных предлогов и предлогов-наречий1 должен сопровождаться орфографиче-скими преобразованиями: в составе приведённых высказываний не- следует писать слитно (несмот-ря на), в конце отымённых форм необходимо употреблять -е (в заключение, в завершение).

5. Ошибки в языковых единицах, выполняющих связывающую функцию Как известно, в качестве средств связи в со-

временном русском языке могут использоваться не только слова, но и сочетания слов. Сложность раз-граничения указанных единиц в ряде случаев при-водит к появлению ошибочных употреблений,

1 Данный термин использован в издании «Спра-

вочнике по русскому языке: правописания, произноше-ние, литературное редактирование» [5].

анализируя которые целесообразно ориентиро-ваться на идентификаторы, перечисленные в спра-вочниках по орфографии. В частности, в нашем материале представлены ненормативные орфогра-фические варианты со следующими компонентами:

оттого (наречие) / от того (местоимение с предлогом): *И вот они садятся друг против дру-га и начинают дискутировать. И это не от того, что они такие продвинутые. Просто они включе-ны в жизнь своей страны (Аргументы и факты. 2010. 24 февраля – 2 марта). Слово, связывающее простые предложения в составе сложного, здесь синонимично лексеме потому и принадлежит к той же части речи. Поскольку это наречие, пра-вильным является слитное написание;

притом (союз) / при том (местоимение с предлогом): *Полный застой на рынке недвижи-мости длился с января по сентябрь 2009 года, при том что раньше самое длительное затишье не превышало трёх-четырёх месяцев (Вечерний Че-лябинск. 2010. 26 февраля). Выделенный компо-нент в рассматриваемом предложении имеет при-соединительное значение, поэтому его следует квалифицировать как союз, требующий слитного написания;

также (союз) / так же (местоимение и час-тица): *Так же в съемках передачи приняли уча-стие студенты факультета журналистики ЮУрГУ и родственники погибших в катастрофе (http://do.gendocs.ru/docs/index-149630.html?page=24). В данном предложении выделенное средство свя-зи, синонимичное союзу и, должно писаться слит-но. Другого орфографического решения требует корректное оформление выделенного компонента в высказывании *Команда РАССО № 74 – это друзья, друзья с большой буквы, единомышленни-ки, активисты, люди которые также как и ты не могут сидеть без дела и подходят к каждому во-просу с душой (PR-брейк. 2011. Декабрь). Здесь употреблено сочетание указательного наречия так и частицы же, которую можно элиминировать (ср.: так, как и ты), значит, нормативным являет-ся раздельное написание.

6. Ошибки в употреблении частиц Прежде чем приступить к рассмотрению де-

виаций указанного типа, следует сделать следую-щую оговорку. Как совершенно справедливо ука-зывал Н.Д. Голев, языковое пространство не все-гда совпадает с орфографическим. Мы сочли целе-сообразным в данном параграфе обратиться к той трактовке лингвистических терминов, которая традиционно используется в справочниках по ор-фографии. С опорой на указанную версию поня-тийного аппарата отбирался материал для анализа. Выявленные нами нарушения можно сгруппиро-вать вокруг трёх проблем.

Дефисное написание частиц. Рассмотрим предложения *В Берлине можно заметить огром-ное количество современных футуристических



712014, том 11, № 1

памятников, не поддающихся какому либо описа-нию (PR-брейк. 2011. Декабрь); *Ребята признались – уверенно держаться в кадре оказывается не так то и легко, а читать тексты без ошибок – вообще не получается с первого раза (http://do.gendocs.ru/ docs/index-149630.html?page=50). Школьный курс русского языка включает в себя достаточно внятное и простое правило, согласно которому частицы -то и -либо нужно писать через дефис. Однако, чтобы воспользоваться этим предписанием, необходимо знать, чем частицы -то и -либо отличаются от омо-нимичных союзов. Решая указанную задачу, сле-дует учитывать формальные показатели (обяза-тельная повторяемость союза то при возможной однократности частицы -то) и особенности со-держания (значение неопределённости у частицы -либо при семантике выбора у союза либо). Прини-мая это во внимание, выделенные компоненты, нужно отнести к классу частиц и признать норма-тивным употребление дефиса.

Слитное / раздельное написание не и ни. Орфография каждой из этих единиц регламенти-руется собственными предписаниями.

Правило, определяющее слитное и раздельное написание не, отличается большой сложностью: оно включает в себя множество пунктов, изобилу-ет исключениями, требует, чтобы принимались во внимание различные структурные и семантиче-ские факторы. Формальным показателем, который необходимо учитывать, является, например, зави-симый компонент при причастии в предложении *Кроме того – это опасность тромбозов и дли-тельно незаживающих трофических язв (Комсо-мольская правда. 2010. 25 февраля – 4 марта). Присутствие распространителя требует раздельно-го написания не, поэтому правильный вариант – длительно не заживающих. Решая вопрос о написа-нии частицы в высказывании *Я считаю, что наша телерадиокомпания совершенно не случайна в этом сборнике (http://do.gendocs.ru/docs/index-149630. html?page=31), необходимо обратить внимание не только на наличие пояснительного слова, но и на его семантику, поскольку, если в качестве распространи-теля выступает наречие степени, нормативно слит-ное употребление: совершенно неслучайна.

В ряде случаев анализу подлежит не семанти-ка распространителей, а значение базового компо-нента: *Посмотрите, разве она нехороша?! (Ар-гументы и факты. 2010. 27 января – 2 февраля). Правописание выделенной единицы регламенти-руется следующим пунктом правила: «Пишутся раздельно с не краткие прилагательные, которые не употребляются в полной форме или имеют в полной форме иное значение» [5, с. 134]. Посколь-ку в нашем случае семантическое расхождение полной и краткой формы очевидно (хорошая ‘по-ложительная по своим качествам’, хороша ‘краси-ва’), правильным следует признать раздельное написание: не хороша.

Анализ материала показывает, что некоторые

ошибки обусловлены тем, что орфографический кодекс ставит перед носителем языка слишком сложную задачу. Например, правило гласит, что предикативные наречия на -о должны писаться слитно при утверждении и раздельно при отрица-нии. Однако очень непросто понять, утверждение или отрицание содержится, например, в высказыва-нии *Знала просто, что всего выучить не возможно (PR-брейк. 2011. Декабрь). Чтобы написать выделен-ный компонент правильно, приходится внимательно изучать приведённые примеры и принимать решение по аналогии (ср. рассматриваемое употребление с сочетанием невозможно выполнить такую сложную работу в короткий срок, написание которого при-знано нормативным [5, с. 142]).

Правило, определяющее правописание ни, ис-пользовать гораздо проще: в сущности, оно сво-дится к положению о том, что эта частица «пишет-ся отдельно, за исключением отрицательных ме-стоимений (без предлога) и отрицательных наре-чий» [5, с. 144]. Приведённое предписание нару-шено в предложениях *Правда, первокурсников ещё можно назвать новичками и совершенно «не-обутыми» в этом деле, поэтому ни кто не риск-нул выдвинуть свою кандидатуру на пост прези-дента; *Я не знаю, почему вдруг перешёл из кате-гории не желающих учиться в категорию желаю-щих, но я благодарен, что это произошло, и ни сколько не жалею о переходе (PR-брейк. 2011. Де-кабрь). Правильные орфографические варианты – никто, нисколько.

Особенности употребления ни в составе отри-цательных местоимений позволяют обратиться к важной для теории языка проблеме состава слова. Формулировка правила такова, что при отсутствии предлога ни рассматривается как приставка и пи-шется слитно (никто). При наличии предлога ква-лификация языковой единицы изменяется: ни пе-реводится в разряд частиц и пишется раздельно (ни у кого). Возникает парадоксальная ситуация: разные формы одного слова имеют не только раз-ное орфографическое оформление, но и разную морфемную структуру.

Дифференциация не и ни. Поскольку каждая из указанных частиц многофункциональна, у но-сителей языка могут возникнуть затруднения при их разграничении: *Как бы легко не говорили об экзамене студенты, всё-таки подготовка к нему – это долгий и кропотливый труд (http://do.gendocs.ru/docs/index-149630.html?page=41). В данном предложении выделенный компонент употреблён как союзное средство в составе усту-пительного придаточного. Указанная синтаксиче-ская функция определяет выбор гласной: в норма-тивном варианте здесь пишется ни (Как бы легко ни говорили об экзамене студенты).

Орфографические ошибки, выявленные в ходе нашего исследования, изучены не только в квали-тативном, но и в квантитативном аспекте, полу-чившем отражение в таблице.




Квантитативный анализ показывает, что среди частей речи самую уязвимую с точки зрения орфо-графии позицию занимают числительные. Боль-шое количество ошибок здесь обусловлено тем, что правила, регламентирующие их буквенное, цифровое и буквенно-цифровое оформление, не рассматриваются в рамках школьного курса рус-ского языка и не всегда включаются в орфографи-ческие справочники, поэтому пишущие владеют данной информацией в недостаточной мере.

Правописанию связывающих компонентов, частиц, отглагольных прилагательных / причастий, производных предлогов / наречий каноническая орфография, напротив, уделяет самое серьёзное внимание. Но, несмотря на это, у носителей языка могут возникнуть проблемы с орфографическим оформлением указанных языковых единиц. Дело, очевидно, в том, что для их правильного написа-ния в ряде случаев необходим сложный структур-но-семантический анализ, навыками которого не всегда владеют даже профессиональные коммуни-каторы.

Минимальное количество ошибок приходится на долю наречий. Это, по нашему мнению, свиде-тельствует о том, что данное звено

орфографической системы достаточно хорошо за-щищено современными компьютерными програм-мами, которые переводят орфографическую дея-тельность носителей языка в автоматический режим, снимая проблему выбора и снижая таким образом вероятность нарушений.


1. Голев, Н.Д. Антиномии русской орфогра-фии / Н.Д. Голев. – Барнаул, 1997. – 148 с.

2. Кузьмина, С.М. Об умягчении нравов рус-ской орфографии (к проблеме вариативности на-писаний) / С. М. Кузьмина // Жизнь языка. – М., 2001. – С. 406–411.

3. Осипов, Б.И. История русской орфогра-фии и пунктуации / Б.И. Осипов. – Новосибирск, 1992. – 253 с.

4. Приложение к приказу Министерства обра-зования и науки России № 195 от 8 июня 2009 г. – http://www.rg.ru/2009/08/21/russkiy-slovari-dok.html (дата обращения : 15.11.2013).

5. Розенталь, Д.Э. Справочник по русскому языку: правописание, произношение, литературное редактирование / Д.Э. Розенталь, Е.В. Джан-джакова, Н. П. Кабанова. – М., 2008. – 768 с.

Результаты количественного анализа выявленных орфографических девиаций

№ Объект орфографической регламентации Количество ошибок

1 Отглагольные прилагательные / причастия 6 2 Числительные 57 3 Наречия 2 4 Предлоги 5 5 Языковые единицы, выполняющие связывающую функцию 17 6 Частицы 10

Итого 97

Хакимова Елена Мухамедовна, кандидат филологических наук, доцент кафедры массовой коммуникации, Южно-Уральский государственный университет (г. Челябинск). E-mail: [email protected]



DEVIANT SPELLING OF RUSSIAN PARTS OF SPEECH (IN MODERN MASS COMMUNICATION TEXTS) E.M. Khakimova, South Ural State University, Chelyabinsk, Russian Federation, [email protected].

Orthographic mistakes are under consideration in this article. Results of the research

reveal that Russian communicants have problems with spelling participles and verbal adjectives, numerals, adverbs, prepositions, connecting components and particles.



732014, том 11, № 1

Orthographic mistakes in mass communication texts are analyzed in qualitative and quan-titative aspects. Special attention is given to identifying the causes of dynamic processes in these elements of orthographic system.

Keywords: speech culture, orthology, orthography, part of speech, spelling rule, spelling mistake.

References

1. Golev N.D. Antinomii russkoy orfografii [Antinomies of Russian Orthography]. Barnaul, 1997, 148 p. 2. Kuzmina S.M. Ob umyagchenii nravov russkoy orfografii (k probleme variativnosti napisaniy). [About

Softening of Russian Orthography’s Nature (Problem of Spelling’s Variability)]. Zhizn' yazyka – Life of Language.Moscow, 2001, pp. 406–411. (in Russian)

3. Osipov B.I. Istoriya russkoy orfografii i punktuatsii [History of Russian orthography and punctuation]. Novosibirsk, 1992, 253 p.

4. Prilozhenie k prikazu Ministerstva obrazovaniya i nauki Rossii № 195 ot 8 iyunya 2009 g. [Annex to the Order of the Ministry of Education and Science of Russia № 195 June 8, 2009]. Available at: http://www.rg.ru/2009/08/21/russkiy-slovari-dok.html (Accessed 15.11.2013).

5. Rozental D.E., Dzhandzhakova T.V., Kabanova N.P. Spravochnik po russkomu yazyku : pravopisanie, proiznoshenie, literaturnoe redaktirovanie [Russian Language Reference book: Spelling, Pronunciation, Editing]Мoscow, 2008, 768 p.

Elena M. Khakimova, Candidate of Philology, assistant professor, Department of Mass Communication, South

Ural State University, (Chelyabinsk). E-mail: [email protected]




В последние годы в литературных произведени-ях жанра фэнтези наблюдается тенденция к воссоз-данию картины мира Средневековья, обусловленная значительным влиянием средневекового эпоса и ры-царских романов на формирование данного жанра. Одним из ведущих средств отображения средневеко-вой картины мира служат галлицизмы, под которы-ми понимаются слова французского происхождения, пришедшие в русский напрямую или опосредованно, через другие языки [2, c. 125].

В связи с вышесказанным целью исследова-ния выступает выявление значимости галлицизмов в создании картины мира Средневековья в русле фреймовой семантики в современном русскоязыч-ном фэнтези (А. Валентинов «Овернский клирик» [3], Г.Л. Олди «Приют героев» [8], «Три повести о чудесах» [9], «Шмагия» [10], О. Панкеева «Люди и призраки» [11], «Рассмешить богов» [12], Н. Реза-нова «Дорога висельников» [13]).

Поскольку «семантика языковых выражений не выводится только из актуализации языковых категорий в рамках контекста и соответственно не ограничивается «миром текста», а требует обра-щения к ментальной сфере человеческого созна-ния» [1, c. 14], представляется целесообразным отождествление понятия «Средневековье» с кате-горией фрейма, под которой понимается организа-ция знания о типизированной ситуации в виде крупных единиц с иерархической структурой, предполагающей наличие верхних уровней, вклю-чающих общие, конвенциональные признаки, и нижних уровней, наполняемых в моменты приспо-собления фрейма к той или иной ситуации [3].

Моделирование фреймовой структуры Сред-невековья в жанре фэнтези возможно на основе

терминологического аппарата, предлагаемого Гу-сельниковой О.В.:

1. Во фреймовой структуре выделяются субфреймы – уровни, представляющие собой на-бор тематически единых признаков и являющиеся цепочками иерархически расположенных слотов. Субфреймы выстраиваются в структуре в порядке частотности упоминаемых испытуемыми слотов каждого субфрейма и в соответствии с движением от «стабильных признаков к нестабильным».

2. Слоты объединяются в тот или иной суб-фрейм по тематическому принципу. Каждый слот является формой выражения определенного ког-нитивного признака (может быть выражен отдель-ным словом или словосочетанием), причем не-сколько слотов могут служить отражением одного признака [4, с. 145].

Анализ фактического материала показал, что фрейм «Средневековье» включает в себя три суб-фрейма: сферу быта (47 %), культуру (39 %) и со-циальную сферу (24 %). В настоящей работе пред-принята попытка продемонстрировать фреймовую структуру двух противоположных по частотности использования галлицизмов субфреймов, а именно «Социальной сферы» (табл. 1) и «Сферы быта» (табл. 2).

Некоторые субфреймы (см. табл. 1) нуждают-ся в пояснении.

В слоте «Сословная структура общества» не-которые лексические единицы (ЛЕ) формируют фразеологические обороты, зачастую напрямую калькированные из языка-источника, например, дама сердца:

ЛИНГВИСТИЧЕСКАЯ КОГНИТОЛОГИЯ И ЛИНГВОКУЛЬТУРОЛОГИЯ

УДК 81’373.45 ББК 81.033

ГАЛЛИЦИЗМЫ КАК СРЕДСТВО СОЗДАНИЯ СРЕДНЕВЕКОВОЙ КАРТИНЫ МИРА В СОВРЕМЕННОМ РУССКОЯЗЫЧНОМ ФЭНТЕЗИ Л.Р. Абдуллина, А.В. Агеева

Выявляется роль историзмов французского происхождения в отображении кар-тины мира Средневековья в современном русскоязычном фэнтези. Понятие «Сред-невековье» рассматривается как фрейм, имеющий многоуровневую структуру и со-стоящий из субфреймов и слотов, вербализуемых в тексте посредством галлициз-мов. В основе рассматриваемого фрейма выделяются три доминирующих субфрей-ма, два из которых подвергаются более подробному анализу. Подобный фреймовый под-ход позволяет выявить иерархическую организацию когнитивных процессов, способст-вующих моделированию единой картины мира в сознании читателя. В заключении представлены результаты и перспективы данного направления исследования.

Ключевые слова: галлицизм, фэнтези, фрейм, субфрейм, картина мира, Средневековье.


Абдуллина Л.Р., Агеева А. Галлицизмы как средство создания средневековой картины мира в современном русскоязычном фэнтези

752014, том 11, № 1

Следом за честь рода вступились близнецы Сайрус и Сайлас, первенцы Роберта. Часовня Раз-битых Надежд, возле которой братья плечом к пле-чу в течение двадцати лет, согласно данному обету, провозглашали первенство дам их сердец – сестер-двойняшек из Деррисдайра, – навеки осталась в па-мяти уцелевших рыцарей королевства, сильно про-редив ряды последних. К сожалению, сестры не до-ждались паладинов, благополучно выскочив замуж за тех, чьих имен история не сохранила [8].

Дама сердца или просто дама «dame de coeur, dame femme à laquelle un chevalier consacrait ses soins et ses exploits» [15] – возлюбленная, предмет обожания и поклонения рыцаря.

Встречаются также переносные значения, в современном русском языке закрепившиеся в ка-честве основных, например, кавалер ордена:

1. Кавалер ордена «Вредитель Божьей Ми-лостью» с розами и бантами, Серафим дремал в кресле, сопя и причмокивая [8].

2. Ветеран партизанской войны в Загребле, трижды ранен, кавалер «Вечного Странника» с лентой [8].

Но: Представляете: ночь, луна, балкон, и влюб-

ленный кавалер, исполняя серенаду, имеет сча-стье лицезреть… [10].

Кавалер – 1. Человек, награжденный орде-ном. К. ордена Суворова. 2. Мужчина, танцую-щий в паре с дамой, а также (устар.) занимаю-щий ее в обществе, на прогулке, ухаживающий за ней [5].

Из табл. 1 видно, что слот «Военная органи-зация» включает как общую военную терминоло-гию описываемой эпохи (атака «attaque», цита-дель «citadelle», дистанция «distance», фронт

«front», гарнизон «garnison»), так и более узкие, специализированные лексические группы (виды войск – кавалерия «cavalerie», гвардия «garde»; воинские звания – лейтенант «lieutenant», капи-тан «capitaine»; виды оружия – рапира «rapière», дага «dague», эсток «estoc», эспадон «espadon», алебарда «hallebarde»).

Относительно слота «Религия» следует отме-тить, что в большинстве случаев это галлицизмы (преимущественно латинской этимологии), свя-занные с церковной иерархией (аббат «abbé», кардинал «cardinal», клирик «clerc», прелат «prélat»), религиозными процедурами и таинства-ми (интердикт «interdit», экзорцизм «exorcisme»), церковной утварью и одеждой (сутана «soutane», реликварий «reliquare»), религиозными течениями и ересями (вальденс «vaudois – от собств. имени Pierre Vaudès/Valdès»), а также обращения к ли-цам, облеченным саном (монсеньор «monseigneur»).

Последний слот «Образование, наука» вклю-чает в себя галлицизмы (зачастую с латинскими и греческими корнями), описывающие образова-тельный процесс и его результаты (диплом «diplôme», диссертат «dissertat», стажировка «от stage», семестр «semestre», семинар «sémi-naire», голиард «goliard», беан «béan»), научные исследования в разных областях (ингредиент «ingrédient», кристалл «cristal», эмбрион «em-bryon», амплитуда «amplitude») и магию, так как в произведениях жанра фэнтези магия причисля-ется к наукам – как астрология или алхимия в Средние века (обсервер от «observer» – наблю-дать, витал «vital», портал «portail», фасцинация «fascination», пасс «passe», элементаль «élémental», эманация «émanation»).

Таблица 1 Структура субфрейма «Социальная сфера»

Слоты

Процент от общего количества лексем-галлицизмов

субфрейма «Социальная сфера»

Примеры

Военная организация 27

арсенал «arsenal», баталия «bataille», солдат «soldat», капрал «caporal», корнет «cornette», арбалет «arbalète», пистоль «pis-tole», паладин «paladin», бастион «bastion», рикошет «ricochet»

Государство и право 21

трон «trône», домен «domaine», сенешаль «sénéchal», синдикат «syndicat», арбитр «arbitre», эдикт «édit», привилегия «privilège», ордонанс «ordonnance», легист «légiste», дофин «dauphin» министр «ministre»

Образование, наука 20

магистр «magistre», профиль «profil», пентакль «pentacle», эманация «émanation», беан «béan», голиард «goliard», кри-сталл «cristal»

Сословная структура общества

19 виконт «vicomte», барон «baron», маркиз «marquis», кавалер «cavalier», дама «dame», пейзане «от фр. paysan - крестьянин», серв «serf», паж «page»

Религия 13 бегин «béguin», экзекуция «exécution», катар «cathare», сутана «soutane», монсеньор «monseigneur»


Лингвистическая когнитология и лингвокультурология


Характерной особенностью данного слота яв-ляется наличие большого числа бинарных форм и композитов, где

– один из компонентов имеет французское (реже – латинское) происхождение, второй являет-ся автохтонной единицей: инстант-образ «instant (мгновение) + образ», резонанс-заговор «résonance + заговор», транс-лампадка «trans + лампадка»;

– оба компонента имеют иноязычное – фран-цузское (либо латинское) – происхождение: рапид-консенсус от фр. «rapide (быстрый)» + лат. consen-sus», эманаура от фр. «emanation» + лат. «aura», мана-фактура от фр. «mana» + фр. «facture»).

Данная тенденция, на наш взгляд, обусловле-на двумя причинами:

а) обилием композитов в терминологии сред-невековых алхимиков (трансмутация, трансфор-мация, тетрасомата, квинтэссенция, первоэле-мент), обязывающим авторов «следить за сти-лем»;

б) высоким их процентом в языке современ-ной науки.

Рассмотрим следующий субфрейм «Сфера быта» и обратимся к табл. 2.

Некоторые слоты табл. 2 нуждаются в пояс-нениях. Так слоты «Мода» и «Косметика» вклю-

чают в себя как историзмы и архаизмы француз-ского происхождения, так и ЛЕ, функционирую-щие в современном русском языке (ср. камзол «camisole», жюстокор «justaucorps», фалбала «falbala», вертугаден «vertugadin», куафюра «coif-fure» и трико «tricot», шаль «châle», декольте «décolleté», пудра «poudre», салон «salon», массаж «massage»).

Также следует отметить, что некоторые вока-булы данной группы наглядно демонстрируют тенденцию к реактивизации устаревшей лексики, наметившуюся в современном русском языке и обусловливающую «возрождение» историзмов, их возвращение в активный словарный запас. Основ-ная масса устаревших слов, подвергшихся реакти-визации, сопровождается определенными семан-тическими изменениями. Проиллюстрируем на примере лексемы ботфорты.

Молодой человек следовал рекомендациям: бежевые ботфорты, сливочно-кремовые лосины, новомодный, зауженный в талии камзол из блекло-голубого сукна, два ряда серебряных пуговиц…[8].

Лексема ботфорты в словаре Ожегова при-водится со значением: ботфорты, -ов, ед. ботфорт, -а, муж. (устар.). Высокие кавалерийские сапоги с

Таблица 2 Структура субфрейма «Сфера быта»

Слоты

Процент от общего количества лексем-галлицизмов

субфрейма «Сфера быта»

Примеры

Повседневная жизнь 24

багаж « baggage», азарт «hazard», саквояж «sac voyage», фи-гура «figure», променад «promenade», барьер «barrier», бутон «bouton», сезон «saison», шанс «chance», кураж «courage», скандал «scandale», кошмар «cauchemare», секрет «secret»

Мода, одежда 22

мода «mode», камзол «camisole», парик «perruque», жюстокор «justaucorps», панталоны «pantalon», галун «gallon», капюшон «capuchin», трико «tricot», шаль «châle», декольте «décolleté», фалбала «falbala», блуза «blouse»

Интерьер, мебель 14

комод «commode», панель «panneau», ложа «loge», интерьер «intérieur», вазон «vason», портьера «portiere», зал «sale», та-бурет «tabouret», кушетка «couchette», кабинет «cabinet», ко-ридор «corridor», буфет «buffet»

Кухня, кули-нарное ис-кусство

12

бриошь «brioche», консоме «consommé», профитроли «profit-erole», десерт «dessert», диета «diète», клементин «clemen-tine», каре «carré», филе «filet», маринад «marinade», бокал «bocal», букет «bouquet», аппетит «appétit»

Парфюмерия, косметика 11

маникюр «manicure», пудра «poudre», салон «salon», массаж «massage», парфюмер «parfumeur», куафюра «coiffure», аро-мат «arôme»

Поведение в обществе, этикет

7 куртуазность «courtoisie», реверанс «révérence», манеры «ma-nière», шарм «charme», тон «ton», флирт «flirt», кокетка «co-quette»

Сфера услуг 7 отель «hotel», отельер «hotelier», кучер «cocher», клиент «client», бордель «bordel», компаньон «compagnon»

Семья 3 кузен «cousin», бастард «bâtard», мезальянс «mésalliance»


Абдуллина Л.Р., Агеева А. Галлицизмы как средство создания средневековой картины мира в современном русскоязычном фэнтези

772014, том 11, № 1

раструбами [7]. В этом же значении она функцио-нирует в произведении.

Современные словари иностранных слов от-ражают еще одно значение слова: ботфорты – вы-сокие женские сапоги с широкими раструбами наверху и твердыми голенищами. Например,

Наша задача – четко выяснить, как нужно вы-бирать ботфорты под свой образ и как сочетать ботфорты с другими предметами гардероба.

На страницах нашего сайта представлены сапоги ботфорты для женщин по выгодным це-нам с доставкой по всей России [14].

Также о реактивизации можно говорить в следующих случаях: салон «магазин, где продают-ся художественно изготовленные изделия, произ-ведения искусства, а также ателье, парикмахерская высшего разряда» (ср. В салоне также представ-лены свадебные платья от брендов Sonia и LeRina), блуза «женская легкая кофта» (ср. Белая блуза может быть строгой, с рюшами и круже-вами, сложного или простого кроя, украшенная вышивкой) и др.

Слот «Кулинария» включает в себя не только реально существующие названия блюд, но и окка-зионализмы, авторские варианты, содержащие аллюзии на французские сыры:

Разумеется, сыры: овечий броччио (брокчио «broccio»), козий валансэ (валансе «valançay»), твердые саллерс (салер «salers») и мюроль (ма-роль «marolles»), плесневелый фурм-де-монтбризон («fourme de Monbrison»), пахучий тру-де-крю (тру-дю-крю «trou du cru»), вымочен-ный в водке из виноградного отжима, сливочный ливоро (ливаро «livarot»)… [10].

Слот «Повседневная лексика» включает в ос-новном галлицизмы, прочно вошедшие в лексиче-скую систему языка-рецептора, стабильно функ-ционирующие в современном русском языке и зачастую обладающие достаточно разветвленной семантической структурой, обусловленной как вторичным заимствованием, так и развитием се-мантических дериватов на русской почве.

Отличительной особенностью всего субфрей-ма «Сфера быта» является наличие сравнительно большого количества лексем, которые в языкозна-нии принято называть «ложными друзьями пере-водчика» или межъязыковыми омонимами. В большинстве случаев мы можем говорить об омо-нимии, обусловленной разрывом семантической структуры слова на определенном этапе его асси-миляции:

Панталоны «pantalon». Во французском язы-ке имеет два значения: 1. Culotte à jambes longues descendant jusqu»à la cheville «длинные брюки, доходящие до лодыжки». 2. Morceau de décor de théâtre placé derrière une porte ou une fenêtre «де-корация, размещенная за дверью или окном» [15]. В русском языке сема «брюки» является устарев-шей: 1. устар. То же, что брюки. 2. Нижнее жен-ское белье в виде длинных трусов [5, 6].

В тексте функционирует в значении прототипа: Верхние стеганые штаны, панталоны с

бантиками в два ряда [8]. Таким образом, использование фреймового

подхода к распределению галлицизмов в жанре фэнтези является эффективным способом отобра-жения средневековой картины мира и может найти широкое применение при воссоздании определен-ной картины мира в других речевых жанрах. Представляется также перспективным расширить базу исследования на основе изучения как герма-низмов, значительное количество которых выяв-лено в процессе исследования, так и исконно рус-ской лексики, актуализирующей фрейм «Средне-вековье».


1. Абдуллина, Л.Р. Дискурсивно-логические отношения как основа суггестивных скриптов в медиа-дискурсе (на материале французского язы-ка) / Л.Р. Абдуллина // Филологические науки. Во-просы теории и практики. Тамбов: Грамота, 2013. № 3 (21). С. 13–15.

2. Агеева, А.В. К истории французско-русских языковых контактов в сравнительном освещении / А.В. Агеева, Н.В. Габдреева // Вестник Чувашского университета. – 2007. № 4. С. 125–128.

3. Валентинов, А. Овернский клирик: роман / А. Валентинов. М., 2007. 384 с.

4. Гусельникова, А.В. Терминологический аппа-рат структуры фрейма / А.В. Гусельникова // Вест-ник ЧГПУ. – 2010. № 9. С. 137–149.

5. Крысин, Л.П. Толковый словарь ино-странных слов / Л.П. Крысин. М., 1997.

6. Минский, М. Фреймы для представления знаний / М. Минский. М.: Энергия, 1979. 152 с.

7. Ожегов, С.И. Словарь русского языка / С.И. Ожегов; под ред. Л.И.Скворцова. М., 2004. 1200 с.

8. Олди, Г.Л. Приют героев: роман / Г.Л. Олди. М., 2007. 512 с.

9. Олди, Г.Л. Три повести о чудесах: роман / Г.Л. Олди. М., 2008. 448 с.

10. Олди, Г.Л. Шмагия: Роман / Г.Л. Олди. М., 2007. 354 с.

11. Панкеева, О.П. Люди и призраки: фанта-стический роман / О.П. Панкеева. М., 2004. 416 с.

12. Панкеева, О.П. Рассмешить богов: фанта-стический роман / О.П. Панкеева. М., 2006. 448 с.

13. Резанова, Н.В. Дорога висельников: роман / Н.В. Резванова. М., 2008. 480 с.

14. Шагалова, Е.Н. Словарь новейших ино-странных слов (конец ХХ – начало ХХI века): более 3000 слов и словосочетаний / Е.Н. Шагалова. М., 2009. 943 с.

15. Le Petit Larousse illustré 2012. Paris, 2012. 1910 p.




Абдуллина Лилия Рафаиловна, кандидат филологических наук, доцент кафедры романской филоло-гии, Казанский (Приволжский) федеральный университет (г. Казань, РФ). E-mail: [email protected]

Агеева Анастасия Владимировна, кандидат филологических наук, доцент кафедры романской фило-логии, Казанский (Приволжский) федеральный университет (г. Казань, РФ). E-mail: [email protected]



GALLICISMS AS A MEANS OF CREATING A MEDIEVAL PICTURE OF THE WORLD IN A MODERN RUSSIAN FANTASY L.R. Abdullina, Kazan (Volga Region) Federal University, Kazan, Russian Federation,. [email protected] A.V. Ageeva, Kazan (Volga Region) Federal University, Kazan, Russian Federation, [email protected]

The present article deals with historicisms of French origin that form a medieval pic-

ture of the world in a modern Russian fantasy. The concept “Middle Ages” is a multile-veled frame that consists of subframes and slots verbalized in the text by means of Gallic-isms. The authors single out three dominating subframes as the basis of the discussed frame, two of these subframes are analyzed in detail. The frame approach allows to reveal the hierarchical organization of cognitive processes modeling a picture of the world in con-sciousness of the reader. The paper also presents results and prospects of the research.

Keywords: Gallicism, fantasy, frame, subframe, picture of the world, Middle Ages.

References 1. Abdullina L.R. Diskursivno-logicheskie otnosheniya kak osnova suggestivnykh skriptov v media-diskurse

(na materiale frantsuzskogo yazyka). Filologicheskie nauki. Voprosy teorii i praktiki. [Discursive-logical relations as basis of suggestive scripts in media discourse (by the material of french) .Philological science. Theory and prac-tice]. Tambov, Gramota Publ., 2013, no. 3 (21), pp. 13–15.

2. Ageeva A.V., Gabdreeva N.V. K istorii frantsuzsko-russkikh yazykovykh kontaktov v sravnitel'nom os-veshchenii [The history of the French-Russian language contact in the comparative coverage]. Bulletin of the Chu-vash University, 2007, no. 4, pp. 125–128 (in Russian).

3. Valentinov A. Overnskiy klirik: Roman [Auvergnat cleric: Novel]. Moscow, 2007, 384 p. 4. Guselnikova A.V. Terminologicheskiy apparat struktury freyma [Terminological system frame structure].

Bulletin Chelyabinsk St. Pedagogical University, 2010, № 9, pp. 137–149. (in Russian). 5. Krysin L.P. Tolkovyy slovar' inostrannykh slov [Dictionary of Foreign Words]. Moscow, 1997. 6. Minsky M. Freymy dlya predstavleniya znaniy [Frames for knowledge representation]. Moscow, Energiya

Publ., 1979, 152 p. 7. Ogegov, S.I. Slovar' russkogo yazyka [Russian dictionary. Ed. L.I. Skvortsov]. Moscow, 2004, 1200 p. 8. Oldie H.L. Priyut geroev. Roman [Shelter of heroes: Novel]. Moscow, 2007, 512 p. 9. Oldie H.L. Shmagiya. Roman [Shmagic: Novel]. Moscow, 2007, 354 p. 10. Oldie H.L. Tri povesti o chudesakh. Roman [Three stories of miracles: Novel]. Moscow, 2008, 448 p. 11. Pankeeva O.P. Lyudi i prizraki. Fantasticheskiy roman [People and Ghosts. Fantastic novel]. Moscow,

2004, 416 p. 12. Pankeeva O.P. Rassmeshit' bogov. Fantasticheskiy roman [Gods laugh. Fantastic novel]. Moscow, 2006,

448 p. 13. Rezanova N.V. Doroga visel'nikov. Roman [Gallows Road: Novel]. Moscow, 2008, 480 p. 14. Shagalova E.N. Slovar' noveyshikh inostrannykh slov (konets KhKh – nachalo KhKhI veka): bolee 3000

slov i slovosochetaniy [Dictionary of the newest foreign words (end XX – the beginning of XXI century): more than 3000 words and word-combinations]. Moscow, 2009, 943 p.

15. The Little Larousse Illustrated 2012. Paris, 2012, 1910 p.

Liliya R. Abdullina, PhD, associate Professor, Department of Romance Philology, Kazan (Volga Region) Federal University (Kazan, Russia). E-mail: [email protected]

Anastasia V. Ageeva, PhD, associate Professor, Department of Romance Philology, Kazan (Volga Region) Federal University (Kazan, Russia). E-mail: [email protected]



792014, том 11, № 1

В лингвистических исследованиях последних лет понятие деривации все чаще экстраполируется на различные единицы концептуального уровня, что привело к формированию широкомасштабного понятия «концептуальная деривация». Под дан-ным термином понимается «когнитивный процесс, обеспечивающий появление новой структуры зна-ния в концептуальной системе человека» [2, с. 86].

Также как на языковом уровне, концептуаль-ная деривация представлена многосторонним про-цессом формирования новых различных концепту-альных структур, начиная от концептуальных при-знаков заканчивая возникновением новых концеп-тов. Если первые приводят к видоизменениям концептуальных структур, то последние способст-вуют расширению объема того или иного более крупного концепта. Соответственно каждый кон-цепт обладает деривационным потенциалом, под которым мы понимаем способность концептуаль-ной структуры развиваться за счет потенций каж-дого из содержащихся в нем элементов и их при-знаков. Как правило деривационный потенциал формируется в деривационном узле, особой точке роста, в которой создаются наиболее благоприят-ные условия для развития концепта. Иными сло-вами, это такие концептуальные признаки, на ос-нове профилирования которых происходят дери-вационные процессы в структуре концепта. Дери-вационный узел, как правило, возникает при ког-нитивном механизме метонимии, так как имеет место выделение какой-либо части ситуации на фоне целостного контекста.

Большим деривационным потенциалом, а зна-чит большим количеством деривационных узлов обладают концепты с уже разветвленной структу-рой. Например, такие широкомасштабные концеп-ты, как оружие, игра, спорт, война, театр, политика и др. имеют не только сложное строение, но и большую способность как к изменениям внутри своих структур, так и к взаимодействиям с други-ми концептами. Как правило, все макроконцепты имеют иерархическую структуру, представленную

в виде трех уровней. В соответствии с классифи-кацией Э. Рош верхний – гиперонимический – уровень представлен абстрактным, отвлеченным концептом [1]. Наибольшей конкретностью обла-дают концепты гипонимического уровня или мик-роконцепты, так как непосредственно связаны с предметностью окружающего мира. Микрокон-цепты имеют функциональную зависимость от концептов более высших уровней, но несмотря на это обладают огромным деривационным потен-циалом. Рассмотрим формирование микроконцеп-тов на примере структуры концепта оружие.

Возникновение данных микроконцептов не-посредственно связано с появлением нового ору-жия, самое же наименование отражает ту концеп-туализацию, которая происходит в самой структу-ре концепта. В данном случае, как показало иссле-дование, для человека важны такие концептуаль-ные признаки, как способ, форма, применение оружия, имя изобретателя, такой набор концепту-альных признаков сближает с точкой зрения Ю.С. Степанова, который пишет, то концепты включают в себя как логические компоненты, так и компоненты бытовых явлений и ситуаций [4, c. 3]. Перечисленные концептуальные признаки дают мощный толчок для формирования новых микроконцептов, поэтому можно сказать, что они формируют деривационные узлы в структуре мак-роконцепта оружия. Рассмотрим каждый дерива-ционный узел концепта оружие более подробно.

Один из самых мощных деривационных узлов формирует концептуальный признак форма, кото-рый, как указывает Л. Блумфильд является одним из главных составляющих при концептуализации мира [3, c. 469].

Наиболее распространенным видом оружия является пистолет. Это название по данным эти-мологических словарей произошло от чешского píšťala, которое имеет значение палка, форма пал-ки. Таким образом, данное наименование сформи-ровалось за счет деривационного узла: форма → оружие.

УДК 81-119

ПРИНЦИП ФОРМИРОВАНИЯ КОНЦЕПТОВ НА СУБОРДИНАТНОМ УРОВНЕ (НА ПРИМЕРЕ КОНЦЕПТА ОРУЖИЕ) С.В. Балакин

Рассматривается принцип формирования концептов субординатного уровня макроконцепта «оружие». Основными концептуальными признаками, способст-вующими формированию новых концептов, являются форма, имя, способ наимено-вание животного. Перечисленные выше концептуальные признаки формируют де-ривационные узлы, обладающие разным деривационным потенциалом. Наиболь-шим деривационным потенциалом обладают такие узлы, как форма и способ.

Ключевые слова: деривация, концепт, субординатный уровень, деривационный узел, концептуальный признак.




Следующее название рапира, как предпола-гают ученые, произошло в результате сравнения данного оружия с теркой, которая в бургундском языке звучало как raipeire, соответсвенно, мы име-ем оружие по форме напоминает терку (от бург. raipeire) → rapière (фр.) – рапира (рус.).

Приведенные выше виды оружий являются архаизмами, поэтому при анализе основ их воз-никновения необходимо обращаться к различным этимологическим и историческим источникам. Ср.:

– широкая шпага, орудие ткача (от лат. spatha) → épée (фр.) – шпага (рус.);

– изгиб, дуга (от вульгарной лат. arca) → arc (фр.), то же самое в русском языке: кривой, изо-гнутый (от общеслав) → лук (рус.);

– труба (от лат. canna) → canon (фр.); – пушка с крюком (от нем. Hackenbuse) → Ar-

quebuse (фр.) → аркебуза (рус.); – змеевидный (от лат. сolubrinus) → coulevrine

(фр.) → кулеврина (рус.). Второй широко распространённый дериваци-

онный узел сформирован на базе профилирования концептуального признака способ действия, то есть микроконцепты образованы по функциональ-ной принадлежности.

Ср.: резать (от венг. szabni ) → sabre (фр.) – сабля (рус.). Как видно по приведенной модели, наименование сабля пришло из венгерского языка. Некоторые этимологи утверждают, что это назва-ние происходит от общетюркского саб – «ручка» – это общее древнейшее название всех типов колю-ще-режущего оружия.

– бросать (от прован. lansa) → lance (фр.). Са-мо провансальское слово lansa произошло от ла-тинского lancea со значением бросать.

– копать (от ст.-слав. копиѥ) → копье (рус.); – машина для бросания (от лат. arcuballista)

→ arbalet (фр.) – арбалет (рус.); – стреляющий дробью → дробовик (рус.); – оружие, которое вырабатывает огонь (от

лат. focus) → fusil (фр.); – шум, грохот (от лат. bombus) → bombarde

(фр.) – бомбарда (рус.); – метать (от укр. пущати) → пушка (рус.); – вращаться (от англ. to revolve) → revolver (фр.)

– револьвер (рус.). Интересными представляются наименования

охотничьих оружий, образованные от названий животных: сайга (рус.) – saiga (фр.); тигр (рус.) – tigre (фр.); олень (рус.) – olegne (фр.); муха (от лат. musca) → mousquet (фр.) → мушкет (рус.); моло-дой сокол (итал. falconetto,от англ. falconet) → fau-conneau (фр.) → фальконет (рус.). Можно сказать, что в концепте оружие сформирован деривацион-ный узел по названию животного, а деривационная модель имеет вид: название животного → оружие.

Большинство наименования современного оружия образованы от имен своих разработчиков,

которые также можно охарактеризовать как один из концептуальных признаков концепта. Как пока-зало исследование, данный концептуальный при-знак за последние сто лет сформировался в мощ-ный деривационный узел. Ср. имя → оружие

Калашников (рус.) – Kalashnikov (фр.); Кольт (рус.) – Colt (фр.); Беретта (рус.) – Beretta (фр.); Leclerc (фр.) – Леклерк (рус.); Abrams (фр.) – Аб-рамс (рус.); Mannlicher (фр.) – Манлихер (рус.); Nambu (фр.) – Намбу (рус.); Armalite (фр.) – Арма-лит (рус.); Gasser (фр.) – Гассер (рус.); Glock (фр.) – Глок (рус.); Ballester-Molina (фр.) – Баллестер-Молина(рус.); Ballester-Rigaud (фр.) – Баллестер-Риго (рус.); Walther (фр.) – Вальтер (рус.); Boltzmann(фр.) – Больтцмэн (рус.); Wilson (фр.) – Вилсон (рус.); Hood (фр.) – Худ (рус.); Kepler (фр.) – Киплер (рус.) и т. д.

Интересным представляется наименование оружия, образованное при помощи профилирова-ния сразу двух концептуальных признаков, а именно имени и способа. Ср.:

– разрушение, смерть (от лат. pestis) + Alexan-dre E.J. Yersin → Yersinia pestis (фр.);

– прятать, закрывать (от лат. Mysterium) + Dassault → Dassault Mystère (фр).

Таким образом, со временем в макроконцепте оружие сформировался деривационный узел по имени и по способу, а деривационная модель име-ет вид: имя + способ→ оружие.

Итак, проведенное исследование фактическо-го материала позволило сделать вывод о том, что микроконцепты, отражающие различные конкрет-ные виды оружия, образованы метонимическим способом в результате профилирования таких концептуальных признаков, как способ, форма, имя собственное, названия животных. Все призна-ки формируют продуктивные деривационные уз-лы. Рассмотренные микроконцепты концепта ору-жие присутствуют в различных лингвокультурах, поэтому представления о них закреплены на кон-цептуальном уровне в качестве микроконцептов-интернационализмов, соответственно, необходимо говорить об универсальности концептуальных признаков и деривационных узлов, которые они сформировали.


1. Rosch, E.H. Principles of Categorization / E.H. Rosch // Cognition and Categorization. –Hillsdale, N.J.: Lawrence Erlbaum, 1978. – P. 27–48.

2. Бабина, Л.В. Проблема концептуальной деривации / Л.В. Бабина // Вопросы когнитивной лингвистики. – 2007. – № 4 (013). – С. 86–91.

3. Блумфильд, Л. Язык / Л. Блумфильд. – М.: Прогресс, 1968. – 607 с.

4. Степанов, Ю.С. Концепты: тонкая плен-ка цивилизации: Языки славянских культур / Ю.С. Степанов – М.: Языки славянских культур, 2007. – 602 с.


Балакин С.В. Принцип формирования концептов на субординатном уровне (на примере концепта «оружие»)

812014, том 11, № 1

Балакин Сергей Владимирович, кандидат филологических наук, заведующий кафедрой иностран-ных языков и межкультурной коммуникации, Уральский государственный университет путей сообщения (Екатеринбург). E-mail: [email protected]



PRINCIPLE OF FORMING SUBORDINATE CONCEPTS (ON THE BASIS OF THE CONCEPT «WEAPON») S.V. Balakin , Ural State University of Railway Transport, Yekaterinburg, Russian Federation, [email protected]

The present article is concerned with the principle of forming subordinate concepts of the macroconcept “weapon”. The main conceptual features helping in forming new con-cepts are form, name, way of nomination of an animal. Conceptual features mentioned above form derivational knots that have different derivational potential, the form and the way being the knots with the greatest derivational potential.

Keywords: derivation, concept, subordinate level, derivational knot, conceptual feature.

References 1. Rosch E.H. Principles of Categorization. Cognition and Categorization. Hillsdale, N.J., Lawrence Erl-

baum Publ., 1978. pp. 27–48. 2. Babina L.V. Problema kontseptual'noy derivatsii [The Problem of conceptual derivation]. Issues of cogni-

tive linguistics, 2007, no. 4 (013). pp. 86–91. 3. Blumfild L. Yazyk. [Language]. Мoscow, Progress Publ., 1968, 607 p. 4. Stepanov U.S. Kontsepty: tonkaya plenka tsivilizatsii: Yazyki slavyanskikh kul'tur [Concepts: fine tape of

civilization: Languages of slavic cultures] Мoscow, Yazyki slavyanskikh kul'tur Publ., 2007, 602 p.

Sergey V. Balakin, Candidate of Philological Sciences, head of foreign languages and cross-cultural com-munications of Ural State University of Railway Transport, Yekaterinburg. E-mail: [email protected]




В мемуарах и художественных текстах ко-лымских заключённых встречаются описания пей-зажей северной природы. Едва ли корректным бу-дет утверждение того, что пейзажные включения в анализируемые тексты являются «сюжетообра-зующими» и «фундаментальными» для понимания самой сути этих произведений, в которых перво-степенное внимание уделено описаниям специфи-ки «века-волкодава». И всё же без пейзажных от-ступлений многие тексты лишились бы реали-стичности фона происходящего на Дальнем Севе-ре времён «культа личности». В настоящей работе основное внимание уделено проблемам влияния северной природы (в пределах колымского ка-торжного пространства) на подневольную рабсилу (т. е. на колымских заключённых).

В малоприспособленных для жизни человека северных условиях природа довольно часто оказы-валась в роли невольного сообщника в деле унич-тожения пригнанных сюда под конвоем людей. Разумеется, природа в традиционном своём пони-мании явление вполне нейтральное, а то, как она влияет на человека, в значительной мере, «дело рук самого человека» – хозяина колымской приро-ды. Проблема ещё и в том, что лишённый элемен-тарных условий для выживания невольник оказы-вался в положении, в котором весьма сложно по-ложительно влиять на собственную судьбу.

Стихотворение этнографа Н.И. Гаген-Торн, написанное зимой 1940 года в колымском посёлке Эльген, обращено к теме фатального равнодушия окружающей природы к оторванному от родной земли и дома человеку:

Что же? Значит, истощенье? Что же? Значит, изнемог? Страшно каждое движенье Изболевших рук и ног. Страшен голод: бред о хлебе. «Хлеба, хлеба» – сердца стук. Далеко в прозрачном небе Равнодушный солнца круг. Тонким свистом клуб дыханья, Это – минус пятьдесят. Что же? Значит, умиранье? Горы смотрят и молчат [9, с. 267–268].

Нетрудно заметить, что эпическая отстранён-ность равнодушного солнечного круга и одушев-лённых, но столь же равнодушных гор, напрямую зависит от того состояния «на грани», в котором находится ожидающий смерти «промёрзший на века» и постоянно испытывающий чувство голода лирический герой стихотворения, который, в свою очередь, являет собой некий собирательный образ колымского заключённого.

Другой автор-колымчанин вспоминает, что во время ночной кайловки промёрзлой земли он на-блюдал северное сияние с несвойственной в обыч-ной ситуации визуализацией – подобием невидан-ной для этих мест световой рекламы с непреходя-щими словами блатарской мудрости. Переживания рассказчика усиливаются тем, что бригадир, кото-рый должен был принести собригадникам по куску хлеба за выполненную ранее сверхурочную рабо-ту, хлеба не приносит, но вместо этого выгоняет измождённых людей на «свежий воздух», т. е. на колымский мороз для дальнейшей кайловки: «Я напряженно всматривался в размытые пляшущие знаки, стараясь проникнуть в их смысл. Вдруг я понял. Я почувствовал! Я разгадал эту клино-пись!!! “УМРИ ТЫ СЕГОДНЯ, А Я – ЗАВТРА!” – прочёл я в холодном предутреннем небе» [7, с. 50]. Безусловно, в таком контексте северная природа выступает в роли союзника бригадира-истязателя. «Клинопись» со слоганом, понятным каждому колымчанину сталинских времён, возвращает лю-дей на тысячи лет назад, в подобие первобытного общества, из которого многие уже никогда не вер-нулись.

Г.Г. Демидов в рассказе «Интеллектуал (При-знак Коши)» (1973) обращается к одному из клю-чевых символов колымской природы в своих тек-стах – природному хаосу. В этом рассказе когда-то профессор математики с широким кругом позна-ний и интересов, а теперь навальщик-откатчик на тяжёлых общих работах, в числе многих других, находящихся на колымском руднике сопки «Оло-вянная», пытается «<…> противостоять прини-жающему действию каторжного быта и не опус-титься до уровня почти животного, как это проис-ходило здесь едва ли не со всеми» [4, с. 102].

УДК 940, 821.111.1.09

ОБРАЗЫ СЕВЕРНОЙ ПРИРОДЫ В ТЕКСТАХ КОЛЫМСКИХ КАТОРЖАН Ч.А. Горбачевский

Представлен анализ фрагментов прозаических и поэтических текстов, посвя-щённых природе каторжной Колымы. Рассматривается специфика описаний раз-ных точек зрения на северные пейзажи, прослеживаются типологические связи в описаниях природы бывших колымских каторжан.

Ключевые слова: северная природа, Колыма, пейзаж, контраст, фрагмент, рас-сказчик.


Горбачевский Ч.А. Образы северной природы в текстах колымских каторжан

832014, том 11, № 1

Бывший профессор занимает себя мыслями, каза-лось бы, находящимися по своей отвлечённости и бесполезности на неизмеримо далёком расстоянии от безысходной лагерной действительности. С другой стороны, эти же мысли связывают профес-сора с тем, что некогда было сутью его жизни, а теперь хоть на какое-то время способно отвлечь его от абсурда сизифова лагерного труда. Профес-сор размышляет, как будто перейдя в параллель-ную реальность, о том, что «<…> по мере подъёма на сопку становится всё яснее, что окружающие её горы кажутся хаотическим образованием только внизу. Вообще понятие хаоса в чём-нибудь поро-ждается всегда недостатком знаний о природе и законах этого явления. Отсюда же видно, что соп-ки, особенно дальние, вытянуты в цепи, как бы набегающие друг на друга и порождающие мысль о волнообразном движении. Это движение нельзя считать застывшим, так как горнообразовательные процессы, особенно в этих местах, всё ещё про-должаются. Его, например, даже можно было бы выразить, пусть несколько абстрагированной, ма-тематической формулой. В противовес представ-лению о Хаосе – признаку капитуляции разума перед непознанным, математическое отображение явления означает высшее торжество этого разума» [4, с. 107–108]. Собственно, интеллигент-интел-лектуал пытается доказать, в первую очередь, са-мому себе возможность торжества разума над мертвенным хаосом гибельного «края света».

Представления профессора-математика о «му-зыке колымских гор» приобретают некую форму во время одного из бесконечных подъёмов на вер-шину сопки: «С этой высоты уже совершенно оче-видно, что здешняя горная система имеет ясно выраженный волнообразный характер, хотя весьма сложный. Значит, и выражать его надлежало бы средствами полифонической музыки и среди них – фуги. При некотором напряжении воображения он уже сейчас слышит мощные, накатывающиеся друг на друга волны звуков. Вначале они должны изображать столкновение и борение между собой громадных масс мёртвой материи. Затем проник-новение в их первозданный хаос некоего органи-зующего начала. Постепенно это начало переходит к своему торжеству, пока ещё не окончательному. Борьба сил, слишком могучих, чтобы замечать человека, всё ещё продолжается сквозь раскаты воображаемой полифонии» [4, с. 112–113]. Вовсе не случайно, что сочетание в колымской горной архитектуре симфонии с какофонией (некоего по-рядка с хаосом), по мысли повествователя расска-за, навевает на сознание учёного-математика ал-люзии о безжизненных далёких планетах, сравни-ваемых им с мертвенностью и безразличием ко-лымского пейзажа. Сходство ещё и в том, что без-жизненные небесные объекты кажутся учёному в «колымской проекции» столь же далёкими, что и «материк», откуда его когда-то пригнали.

Показательно, что семантика рассказа «Ин-

теллектуал» отмечена также столкновением, вой-ной объектов мёртвой природы друг с другом. Безжизненная материя, символизирующая хаос и враждебное пространство, вместе с тем даёт едва ли не иллюзорную возможность главному дейст-вующему лицу рассказа увидеть в этой тьме про-свечивающий луч надежды и веры в окончатель-ную победу разума и вселенского порядка над чу-ждым человеку устройством окружающего перво-бытного хаоса. Постепенно вера в торжество орга-низующего начала в колымской природе для пер-сонажа «Интеллектуала» становится уже не столь очевидным фактом, поскольку профессор в окру-жающем его природном безмолвии теряет послед-ние силы в борьбе за жизнь. Он погибает от не-хватки воздуха, сбоев сердца, непомерной потери сил при подъёме вместе с другими такими же обессилевшими, но до поры до времени ещё жи-выми каторжанами, бредущими на сопку горы «Оловянная». В финале рассказа одна из многих равнодушных колымских сопок поглощает оче-редную свою жертву. Сопке горы помогает «пред-ставитель власти» – вохровец, привычно пнувший очередного упавшего зэка сапогом вбок: «Второй удар учёный уже не почувствовал» [4, с. 114]. Та-ким, неизмеримо далёким от идиллического, ока-зался финальный удар вохровского сапога, а вме-сте с ним и последний аккорд фантастической му-зыки колымских гор. Два этих звука-символа – реальный и воображаемый, – прозвучавшие в уни-сон, недвусмысленно ответили на риторический вопрос о цене человеческой жизни на Колыме.

В рассказе Демидова «Дубарь» (1966) пейзаж с нагромождением льда в Охотском море неми-нуемо наводит рассказчика на мысль о холодных и безжизненных небесных планетах. Показательно, что в воспоминаниях другого колымчанина Ф. Диаманта звучит мысль о характерном для ко-лымских приисков сходстве с лунным ландшаф-том [5, с. 190]. Симптоматично и то, что с луной связано распространённое выражение: «отправить на Луну», т. е. убить человека.

Рассказчик повести Демидова «На перекрёст-ках невольничьих путей» (1969) распознаёт в лет-них колымских ландшафтах грустную улыбку без-надёжно больного человека, к которому времена-ми ненадолго приходит облегчение. Рассказчик отмечает, что подобное впечатление свойственно было не только ему, но и молодому безымянному поэту, сочинившему на эту тему грустные стихи, начинавшиеся со сравнения человеческого горя с мёртвым северным пейзажем:

Лето Приполярья – как улыбка Человека, видевшего горе. В синей дымке – горы, точно волны, Мёртвой зыби каменного моря <…> [3, с. 65]. В рассказе Демидова «Под коржом» (1966),

после гибели звена колымских рудокопов под осыпавшейся ложной кровлей забоя, случайно оставшийся в живых работяга Зеленка неожиданно




начинает испытывать суеверный страх «<…> пе-ред неодолимыми силами природы <…>. Сейчас Зеленке представилось, что холодная и угрюмая гора, в недрах которой копошатся люди, созна-тельно и справедливо враждебна к ним. И что она последовательно уничтожает всех, кто кощунст-венно буравит её тело, поглощая и растворяя их в себе. Многих рудокопов поглотила уже эта сопка, и в их числе тех пятерых, которых она только что погребла под плитами обвала. Из дыры забоя, в котором, наверно, было уготовано место и ему, на Зеленку, казалось, холодно дохнула сама смерть» [3, с. 346–347]. Природа, как тогда казалось Зелен-ке, жестоко мстила невольным «колонизаторам», которых привезли на Колыму умирать.

В рассказе «Без бирки» (1966) повествова-тель Демидова констатирует «предвзятое отно-шение» колымской природы к беглецам, у кото-рых почти нет шансов уйти от погони. Даже природа препятствует беглецам: «Главное в том, что здешние горы, распадки, ущелья и болота враждебны живому человеку, пытающемуся их преодолеть <…>» [4, с. 149].

Символической ролью отмечен пейзаж с мно-гочисленными крестами в рассказе Демидова «Ху-дожник Бацилла и его шедевр» (1972). Христиан-ский символ здесь является констатацией беско-нечных страданий, а финалом общей безысходно-сти становится неминуемая гибель каторжан. Рас-сказчик «Художника Бациллы» соотносит напи-санную одним из многочисленных зэка картину-символ с обыденностью мёртвого колымского пейзажа. На переднем плане картины изображён пригвождённый к распятию крайне истощённый человек в лагерном бушлате, а позади – огромное количество других распятий, заполняющих бес-крайние колымские просторы: «Заработало наве-янное впечатлением от этой картины воображение, расставившее на окрестных склонах множество крестов с распятыми на них людьми. К тому же под многими из этих склонов протянулись бесчис-ленные лагерные кладбища. Только тех мертвецов, что лежат на кладбище вон под той сопкой, хвати-ло бы, наверно, чтобы уставить крестами распя-тий, символизирующих их судьбу, все ближние горы до самого горизонта. А там новые кладбища и новые рощи крестов. И так во все стороны не-объятного Колымо-Индигирского района “особого назначения”» [4, с. 280–281]. Отметим, что кресты в рассказе Демидова выступают в значении симво-лов, поскольку заключённым, как правило, кресты на могилах ставить было «не положено». Да и мо-гил для заключённых, в человеческом их понима-нии, на Колыме почти не было:

Я видел разные погосты. Но здесь особая черта: На склоне сопки – только звёзды, Ни одного креста [6, с. 186], – пишет Анато-

лий Жигулин в стихотворении «Кладбище в Запо-лярье». Но эти кресты, изображённые художником

Бациллой, являются и символом немилосердной колымской природы.

Одно из стихотворений В.Т. Шаламова в цик-ле «Кипрей» (1937–1956) посвящено впечатлениям от преодоления каторжанами пути на ненавистные общие работы, приближающие неминуемую смерть. Враждебными к предельно истощённым людям здесь становятся не только горы с лесом, но и вся северная природа, т. е. то, что в других об-стоятельствах могло бы восхитить праздного сто-роннего наблюдателя («туриста», «альпиниста»), не знакомого с «заколюченными» колымскими реалиями:

О, если б я в жизни был только туристом, Разреженный воздух горы Вдыхал бы, считая себя альпинистом, Участником некой игры. Но воздух усталое сердце ломает, Гоня из предсердий последнюю кровь. И мир, что меня хорошо понимает, Щетинится, злобится вновь. И горы, и лес сговорились заочно До смерти, до гроба меня довести. И малое счастье, как сердце, непрочно, И близок конец пути… [10, с. 199–200]. В одном из колымских стихотворений

Н.И. Гаген-Торн тоже акцентируется внимание на северной специфике «края земли». И если первая строка констатирует сходство колымского пейзажа с таковым неизвестно-сказочной планеты, то по-следние две строчки подводят черту под остран-няющей ледяной и равнодушно-мертвенной «кос-мичностью»:

Это – земля иль другая планета? Синие горы – причудливо строги. Ветви – рисованы в небе кристаллами света, Выдуман лес многоногий! Кто-то, Алмазами землю покрывший, Без счёта Льёт холода жидкое пламя, И смотрят два солнца застывших С неба – пустыми глазами [1, с. 84]. Е.С. Гинзбург пишет о нелепом контрасте,

возникающем при сравнении «плоского, серого, подёрнутого тоской небытия пейзажа Эльгена» [2, с. 289] и кажущегося немыслимым, сатанинским измышлением вида бараков с надписями «Грудни-ковая группа», «Ползунковая», «Старшая», в кото-рых содержались дети матерей-невольниц. Кон-траст усиливается близостью к колымскому Аиду детских жизней.

В книге воспоминаний В.В. Налимова «Ка-натоходец» показан фрагмент колымской приро-ды, сохранивший свои основные северные атри-буты в виде своеобразного сказочного пейзажа, оживающего при приближении к нему арестан-тов. Необычные для жителя средней полосы Рос-


Горбачевский Ч.А. Образы северной природы в текстах колымских каторжан

852014, том 11, № 1

сии явления природы автор воспоминаний на-блюдал, когда его вместе с другими заключённы-ми везли в открытом грузовике на морозе в минус 50 градусов за 300 километров к северу от Мага-дана: «Наша машина задержалась в небольшой лощине, закрытой со всех сторон. И... что это такое: на небе вспыхивает сразу множество солнц. Ещё мгновение, и всё небо в крестах цвета радуги с солнцами в центре (подобные явления в геофизике называются гало). И воздух, сам воз-дух начинает блестеть ледяными кристалликами. Кажется, что сама природа, стосковавшаяся за тысячелетия безлюдья, приветствует нас своей красотой» [8, с. 194–195]. Отметим, что это одно из сравнительно редких описаний, в котором ав-тор говорит о неравнодушии, как будто даже приветствии колымской природой арестантов. Перемена обстановки, новые впечатления заста-вили рассказчика на мгновение восхититься кра-сотами необычного пейзажа. Но восхищение ока-залось непродолжительным. Довольно быстро чарующая сказочность горного ландшафта трансформировалась в затмевающий собой се-верные красоты более реальный каторжанский мир: «Ранним утром, ещё затемно, подъезжаем к воротам приисковой зоны. Что-то странное: за-пряжённые розвальни, на снегу вроде бы лежат люди, около них суетится охрана. Оказалось – отбирают ещё живых среди замёрзших. Живым оттирают обмороженные лица» [8, с. 195].

Таким образом, авторы документально-художественных текстов о невольничьей Колыме, описывая северную природу и выразив определён-но своё к ней отношение, показали сложности вживания человека в малоприспособленный для жизни пейзаж. Разумеется, что условия и обстоя-тельства вынужденного пребывания в местах, в которых главной целью для человека было вы-жить, вовсе не способствовали эстетическому лю-бованию колымским пейзажем и северными кра-сотами. Однако колымская природа, проходя через

сюжетную канву неким фоном, в значительной степени способствовала философским размышле-ниям авторов о всевозможных перипетиях собст-венной судьбы и о цене человеческих жизней в условиях нечеловеческой колымской каторги вто-рой половины 30-х – начала 50-х гг. XX века.


1. Гаген-Торн, Н.И. Memoria / Н.И. Гаген-Торн; сост., предисл., послесл. и примеч. Г.Ю. Га-ген-Торн. – М.: Возвращение, 1994. – 415 с.

2. Гинзбург, Е.С. Крутой маршрут: хроника времён культа личности: в 2 т. / Е.С. Гинзбург; предисл. А. Аксёновой; обл. С. Тяжелова. – Рига: Курсив: Творч. фотостудия Союза журналистов ЛССР, 1989. – Т. 1. – 318 с.

3. Демидов, Г.Г. Любовь за колючей проволо-кой: повести и рассказы / Г.Г. Демидов; публика-ция В. Демидовой; предисловие М. Чудаковой. – М.: Возвращение, 2010. – 360 с.

4. Демидов, Г.Г. Чудная планета: рассказы / Г.Г. Демидов; сост., подгот. текста, подгот. ил. В.Г. Демидовой; послесл. М. Чудаковой. – М.: Воз-вращение, 2008. – 360 с.

5. Диамант, Ф. «Во льдах» / Ф. Диамант // На дальнем Севере. – 1990. – № 1. – С. 170–199.

6. Жигулин, А.В. Чёрные камни: автобиогр. повесть; Урановая удочка; стихотворения / А.В. Жигулин. – доп. изд. – М.: Культура, 1996. – 382 c.

7. Лесняк, Б.Н. Я к вам пришел! / Б.Н. Лесняк. – Магадан: МАОБТИ, 1998. – 296 с.

8. Налимов, В.В. Канатоходец / В.В. Нали-мов. – М.: Прогресс, 1994. – 456 с.

9. Поэзия узников ГУЛАГа: антология / под общ. ред. акад. А.Н. Яковлева; сост. С.С. Вилен-ский. – М.: МФД: Материк, 2005. – 992 с.

10. Шаламов, В.Т. Собрание сочинений: в 4 т. / В.Т. Шаламов; сост., подгот. текста и примеч. И. Сиротинской. – М.: Худож. лит., 1998. – Т. 3. – 526 с.

Горбачевский Чеслав Антонович, кандидат филологических наук, доцент кафедры русского языка и литературы, Южно-Уральский государственный университет (Челябинск). E-mail: [email protected]






IMAGES OF THE NORTH NATURE IN THE TEXTS OF KOLYMA PRISONERS Ch.A. Gorbachevskiy, South Ural State University, Chelyabinsk, Russian Federation, [email protected]

The article focuses on the analysis of some selections of prosaic and poetic texts de-

voted to Kolyma nature. The author pays attention to different standpoints concerning Kolyma nature, describes some typological connections of nature images interpreted by former Kolyma political prisoners.

Keywords: north nature, Kolyma, landscape, opposition, selection, narrator.

References 1. Hagen-Thorn N. Memoria. Sost., predisl., poslesl. i primech. G.Yu. Gagen-Torn [Memoria. Сomp., fore-

word, afterword and notes G.U. Hagen-Thorn]. Moscow, Vozvrashchenie Publ., 1994, 415 p. 2. Ginsburg E.S. Krutoy marshrut: khronika vremen kul'ta lichnosti: v 2 tomakh. [Whirlwind: chronicle of

the cult of personality: in 2 vol.]. Riga, Course: Creative studio Lithuanian Soviet Socialist Republic of the Union of Journalists Publ., 1989, Vol. 1, 318 p.

3. Demidov G.G. Lyubov' za kolyuchey provolokoy: povesti i rasskazy [Love behind barbed wire: novels and short stories]. Moscow, Vozvrashchenie Publ., 2010, 360 p.

4. Demidov G.G. Chudnaya planeta: rasskazy [The wonderful planet: stories]. Moscow, Vozvrashchenie Publ., 2008, 360 p.

5. Diamant F. «Vo l'dakh» [In the ice]. Na dal'nem Severe – On the far North, 1990, no.1. pp. 170–199. 6. Zhigulin A.V. Chernye kamni: avtobiogr. povest'; Uranovaya udochka; stikhotvoreniya [The Black Stones:

an autobiographical novel. The uranium rod; poems]. Moscow, Culture Publ., 1996, 382 p. 7. Lesnyak B.N. Ya k vam prishel! [I came to see you!] Magadan, MAOBTI Publ., 1998, 296 p. 8. Nalimov V.V. Kanatokhodets [Tightrope walker]. Moscow, Progress Publ., 1994, 456 p. 9. Poeziya uznikov GULAGa: antologiya. Pod obshch. red. akad. A.N. Yakovleva [Poetry by prisoners of the

Gulag: an anthology. Ed. by acad. A.N. Yakovlev]. Moscow, MFD: Materik Publ., 2005, 992 p. 10. Shalamov V.T. Sobranie sochineniy: v 4 t. [Works: in 4 vol.]. Moscow, Artist. Lit., 1998, vol. 3, 526 p. Cheslav A. Gorbachevskiy, candidate of philological science, professor assistant of the Russian language

and literature department of South Ural State University, Chelyabinsk, Russian Federation. E-mail: [email protected]



872014, том 11, № 1

Интерес к феномену речевого воздействия особенно обострился во второй половине XX века в связи с формированием информационного общест-ва. Какие факторы влияют на глубину, устойчи-вость влияния на адресата, как подвигнуть его к изменениям убеждений, поведения – эти вопросы волнуют сегодня не только специалистов в области психолингвистики, прагматики, риторики, но и по-литиков, педагогов, создателей рекламы – всех тех, кому по роду деятельности необходимо воздейст-вовать на адресата. В последние годы появились исследования, посвященные как отдельным аспек-там изучаемого явления [2, 3, 7], так и исследова-нию онтологии и методологии речевого воздейст-вия [12]. Вместе с тем многие вопросы, связанные с выявлением категориальных характеристик данного явления, еще ждут своего осмысления.

Речевое воздействие – побуждение слушателя с помощью речи к определенному действию либо изменению интеллектуального, эмоционального состояния, осуществляемое путем целесообразной организации речевой коммуникации. Выделяется множество факторов, способствующих такому воздействию – как на уровне текста в целом, так и на уровне отдельных ярусов языка – синтаксиче-ском, морфологическом, лексическом, морфологи-ческом.

Речевое воздействие на когнитивном уровне – это операции с ментальными единицами, направ-ленные на изменение картины мира адресата. Ког-нитивный подход к исследованию речевого воз-действия заключается в изучении речевых прие-мов, коммуникативных тактик как инструментов воздействия на ментальные структуры реципиента. Когнитивная лингвистика как самостоятельная область современной науки о языке выделилась из когнитивной науки. Данный термин рассматрива-ется сегодня как «зонтиковый» (Е.С. Кубрякова) [5, с. 58] для создания междисциплинарной науки, которая вырабатывает методы и приемы, необхо-димые для интеграции усилий ученых разных спе-циальностей с целью формирования более полного представления о связи языка и сознания, языка и культуры.

Задача автора текста – обеспечить принятие когнитивных операций адресатом, органично встроить новые знания, представления, установки в имеющиеся ментальные структуры. Этой цели служит формирование общей когнитивной плат-формы [4], на которую опирается автор.

Созданию такой платформы служит апелля-ция к универсальным и национальным концептам с целью обозначить некий общий запас эмоцио-нально окрашенных смыслов как основу для даль-нейшей трансформации. Так подготавливается ввод абсолютно новой, непредсказуемой инфор-мации и обеспечивается принятие ее адресатом.

Рассмотрим создание общей платформы на примере эссе Г. Померанца «Вне чисел» («Слово\Word» 2010, № 67) [8]. Тезис данного тек-ста весьма необычен: Богу надо помочь!

«Русский ассоциативный словарь» приводит следующие реакции на стимул Бог: есть 12 [4.04]; на небе 11 [3.7]; мой 8 [2.69]; церковь, черт 7 [2.36]; Господь, знает, небо, нет 6 [2.02]; ангел, Зевс, Иисус, Иисус Христос, отец 5 [1.68]; весть что, поможет, религия, солнце, творец 4 [4]. Ре-акция помочь Богу не зафиксирована, она не ха-рактерна для носителей русского языка.

Тезис анализируемого текста противоречит стереотипным представлениям читателя: в русской картине мира людей Бог ассоциируется с высшей, всемогущей силой, которая сама может помочь и помогает человеку, не нуждаясь в содействии с его стороны. Поэтому тезис не может быть заявлен в начале текста: адресата необходимо подготовить к неожиданному утверждению, которое вводится во второй части текста в десятом сверхфразовом единстве (из 17).

Такая «подготовка» представляет собой це-почку тезисов и аргументов, реализующих убеж-дение и выраженных в яркой метафорической форме.

Основные смысловые блоки этой цепочки: «человеческое сердце – место воплощения Бога, этот факт невозможно обосновать средствами точ-ных наук»; «в научной картине мира человек чув-ствует себя нулем», «решение – в переживании

УДК 81'23(81.2Р)

ОБЩАЯ КОГНИТИВНАЯ ПЛАТФОРМА КАК ФАКТОР ВОЗДЕЙСТВЕННОСТИ ТЕКСТА Е.Г. Доронина

Рассматривается один из факторов эффективного речевого воздействия текста –создание общей когнитивной платформы автора текста и его адресата путем апел-ляции к универсальным концептам национальной картины мира. Рассмотрено со-ответствие фреймовых трансформаций преобразованиям семантической структуры слова.

Ключевые слова: речевое воздействие, Г. Померанц, когнитивная лингвистика, концепт, фреймовые трансформации, семантическая структура, интертекст.




целостной вечности»; «в каждой вспышке творче-ской силы повторяется это переживание»; «чело-век способен распахнуть окно в вечность»; «наш долг – открыть Богу душу».

Текст Г. Померанца до предела насыщен ме-тафорами: на 25 сверхфразовых единств прихо-дится 29 метафор: ливень розового цвета; четыре дня взрыва природных сил, прорвавшихся сквозь смерть; живой родничок радости (о девочке), бесчисленные прорастания <Бога – Е.Д.> из одно-го личностного корня, распахнуть окно в веч-ность.

В текстах Г. Померанца отчетливо выявляют-ся некоторые закономерности индивидуальных метафорических моделей. Метафорическая мо-дель – это существующая в сознании носителей языка схема связи между понятийными сферами, которую можно представить определенной фор-мулой: "Х – это Y" [11]. Сферой-источником по-давляющего большинства метафор Г. Померанца является природа: на феномены человеческого духа (сфера-мишень) переносятся свойства расте-ний, воды, огня. Особенно важной в тексте являет-ся метафора «прорастания» духовного опыта, «прорастания» жизни сквозь «смерть». Сфера-источник представлена универсальными концеп-тами 'природа', 'свет', вербализаторы которых создают необходимую платформу для введения тезиса текста: прорастать, как стебель из зерна, прорастание, почва, яблоня, засыхавший, свежие побеги; «свет» – свет, внутренний свет, лучи за-ходящего солнца, огонь, высветляться, костер, ореол, озарение, блики солнца, глубина и др.

В данном тексте выражена конкретная образ-ность, обеспечивающая иллюстрацию основных идей. В современных исследованиях метафора представлена как основная когнитивная операция, как важнейший способ познания и рубрикации мира. «Метафора не ограничивается одной лишь сферой языка, то есть сферой слов: сами процессы мышления человека в значительной степени мета-форичны. Именно это имеем мы в виду, когда го-ворим, что понятийная система человека упорядо-чивается и определяется метафорически» [6, c. 189].

«Главное когнитивное свойство метафоры, на котором и зиждется ее эвристическая функция» – соединение двух концептов, не связанных между собой в базе знаний о мире [4]. Метафоры, с одной стороны, помогают лучше понять ход мысли авто-ра, иллюстрируют его идеи, с другой стороны, яркие образы «схватываются» читателем целиком, без логического осмысления, являясь также сред-ством суггестии.

Анализируемый текст демонстрирует сле-дующие фреймовые трансформации: изменение размеров фрейма (расширение фрейма «зона непо-знанного»), рефрейминг контекста содержания («непознаваемое может быть постигнуто интуи-тивно»), замена содержания слота 'оказывает

помощь' на 'нуждается в помощи' (изменение фрейма «Бог»).

На языковом уровне фреймовым трансформа-циям соответствуют преобразования семантиче-ской структуры слова: Дай Бог каждому отклик-нуться на праздник жизни и на скорбь жизни и на ту глубину, где все становится единым потоком красоты, рождающей силу. Периферийная сема 'бесконечность' лексемы глубина под влиянием контекста выдвигается с периферии в центр се-мантической структуры слова и вымещает ядер-ную сему 'пространство'. Ассоциативное поле, связанное с данной лексемой, пополняется новыми единицами (жизнь, красота, сила).

«…Реципиент <…> образует собственную проекцию текста в своём сознании, которая может отличаться от авторского представления о смысле текста. Но всё же <…> он принимает расширив-шуюся сочетаемость (усваивая «надстроенные» ассоциативные единицы) и постепенно ставит вто-ричные смыслы на место первичных в системе значений, которая была ранее свойственна языко-вой картине мира его личности» [1, с. 216].

Важной особенностью текста Г. Померанца является большое количество интертекстем: на афоризме Ангелуса Силезского основана компо-зиция, упоминается роман С. Лемма «Солярис», включается фраза героя «Пира во время чумы» А.С. Пушкина и др. Термин интертекстема пред-ложен И.К. Сидоренко, который характеризует интертекстему как «межуровневый реляционный (соотносительный) сегмент содержательной структуры текста – грамматической (морфемно-словообразовательной, морфологической, синтак-сической), лексической, просодической (ритмико-интонационной), строфической, композиционной, – вовлеченный в межтекстовые связи» [9, с. 11]. Иными словами, интертекстема – это «чужой го-лос», который может в различных формах присут-ствовать в тексте. Своеобразный «диалог голосов» создает еще большую смысловую глубину текста Г. Померанца, мобилизуя для воздействия на адре-сата воздействующий потенциал десяти других текстов, художественных и философских.

Я пришел к убеждению, что вселенная не сво-дится к времени, пространству и материи, беско-нечно делимых на секунды, века, тысячелетья, на метры, километры, парсеки и т.п. У нее есть дру-гое лицо, целостное во всех своих проявлениях, как океан планеты Солярис, в котором нечего счи-тать. Океан, способный стать для каждого тем, что раскрывает душу…

С точки зрения когнитивной природы данный материал демонстрирует близость метафоры и интертекстемы. Областью-источником является художественный мир как романа С. Лема «Соля-рис», так и фильма, снятого А. Тарковским по его мотивам, областью-мишенью – сфера человече-ского духа. В когнитивной теории метафоры Ла-коффа и Джонсона к области-источнику относятся


Доронина Е.Г. Общая когнитивная платформа как фактор воздейственности текста

892014, том 11, № 1

сущности более простого, базового типа [6]. Об-ласть-источник в данном случае не является сущ-ностью более простого типа, чем область-мишень, поэтому их сопоставление оказывает глубокое воздействие на читателя. Интертекст позволяет создать когнитивную платформу, включающую сложный комплекс ментальных структур.

Таким образом, организация речевого воздей-ствия на адресата публицистического текста свя-зана с формированием когнитивной платформы, объединяющей общие концепты картины мира автора и адресата, что позволяет осуществить трансформацию картины читателя. Метафора вы-полняет эвристическую функцию, позволяет вы-явить сущностные свойства описываемого пред-мета путем сопоставления областей, не связанных в картине мира носителей языка.


1. Белянин, В.П. Психолингвистика: учебник / В.П. Белянин. – 3-е изд., испр. – М.: Флинта: Мо-сковский психолого-социальный институт, 2005. – 232 с.

2. Желтухина, М.Р. Специфика речевого воз-действия тропов в языке СМИ: автореф. дис. … д-ра филол. наук / М.Р. Желтухина. – М., 2004. – 44 с.

3. Иссерс, О.С. Речевое воздействие в ас-пекте когнитивных категорий / О.С. Иссерс // Вестник ОмГУ. – 1999. – № 1. – С. 74–79.

4. Кобозева, И.М. Семантические проблемы анализа политической метафоры / И.М. Кобозева. –

http://www.philol.msu.ru/~otipl/new/main/articles/kobozeva/imk-2001-meta.rtf.

5. Краткий словарь когнитивных терминов / Е.С. Кубрякова, В.З. Демьянков, Ю.Г. Панкрац, Л.Г. Лузина; под. ред. Е.С. Кубряковой. – М.: Фи-лологический факультет МГУ им. М. В. Ломоно-сова, 1996. – 245 с.

6. Лакофф, Д. Метафоры, которыми мы живем / Д. Лакофф. – М.: УРСС, 2004. – 254 с.

7. Паршин, П.Б. Речевое воздействие: основ-ные формы и разновидности / П.Б. Паршин // Рек-ламный текст: Семиотика и лингвистика. – М.: ИД Гребенникова, 2000. – 270 с.

8. Померанц, Г.С. Вне чисел // Слово\Word. – 2010. – № 67. – http://magazines.russ.ru/slovo/2010/ 67/index-pr.html

9. Сидоренко, К.П. Интертекстовые связи пушкинского слова / К.П. Сидоренко. – СПб.: Рос. гос. пед. ун-т им. А.И. Герцена, 1999. – 253 с.

10. Черкасова, Г.А. Русский сопоставитель-ный ассоциативный словарь / Г.А. Черкасова. – М.: ИЯз РАН, 2008. – http://it-claim.ru/Projects/ ASIS/RSPAS/zapusk.htm.

11. Чудинов, А.П. Россия в метафорическом зеркале: когнитивное исследование политической метафоры (1991–2000) / А.П. Чудинов. – Екате-ринбург, 2001. – 238 с.

12. Шелестюк, Е.В. Речевое воздействие: он-тология и методология исследования / Е.В. Шеле-стюк. – http://shelestiuk.narod.ru/publications/ Shelestiuk_Rechevoye_Vozdeistvie_1-1.pdf.

Доронина Елена Геннадьевна, доцент кафедры общих гуманитарных и естественных наук, Южно-

Уральский государственный университет (Челябинск). E-mail: [email protected]



COGNITIVE PLATFORM AS A FACTOR OF TEXT INFLUENCE E.G. Doronina, South Ural State University, Chelyabinsk, Russian Federation, [email protected]

The paper dwells upon one of the factors of effective speech influence of the text - the

creation of a cognitive platform common for the author of the text and its recipient - by means of appealing to universal concepts of the national picture of the world. The author analyzes the correlation of the frame-based transformations to transformations of the word semantic structure.

Keywords: speech influence, G. Pomeranz, cognitive linguistics, concept, frame trans-formation, semantic structure, intertext.

References

1. Belyanin V.P. Psikholingvistka: uchebnik [Psycholinguistics: textbook]. Moscow, Flinta Publ., 2005, 232 p. 2. Zheltuhina M.R. Spetsifika rechevogo vozdeystviya tropov v yazyke SMI. Avtoref. dis. doc. filol. nauk

[The specificity of speech influence tropes in the language of mass media. Doctor phil. sci. diss.] Moscow, 2004, 44 p.




3. Isser O.S. Rechevoe vozdeystvie v aspekte kognitivnykh kategoriy [Speech influence in the aspect of the cognitive categories] Bulletin of Omsk State University, 1999, no. 1, pp. 74–79. (in Russian)

4. Kobozeva I.M. Semanticheskie problemy analiza politicheskoy metafory [Semantic problems of the analy-sis of political metaphors]. Available at: http://www.philol.msu.ru/-otipl/new/main/articles/kobozeva/imk-2001-meta.rtf.

5. Kubryakova E.S., Demyankov V.Z., Pankrac U.G., Luzin L.G. Kratkiy slovar' kognitivnykh terminov[Short dictionary of terms of cognitive]. Moscow, The Philological faculty of Moscow State University Publ., 1996, 245 p.

6. Lakoff D. Metafory, kotorymi my zhivem [Metaphors we live by]. M, URSS Publ., 2004, 254 p. 7. Parshin P.B. Rechevoe vozdeystvie: osnovnye formy i raznovidnosti. Reklamnyy tekst: Semiotika i lingvis-

tika [Speech Influence: main forms and varieties. Advertising text: Semiotics and linguistics]. Moscow, ID Gre-bennikova Publ., 2000, 270 p.

8. Pomerantz G.S. Vne chisel. Slovo [Outside numbers. Word]. 2010, no. 67. Available at: http://magazines.russ.ru/slovo/2010/67/index-pr.html

9. Sidorenko T.P. Intertekstovye svyazi pushkinskogo slova [Intertext communication Pushkin lyrics]. St.Peterburg, St.Peterburg St.University Publ., 1999, 253 p.

10. Cherkasova G.A. Russkiy sopostavitel'nyy assotsiativnyy slovar' [Russian comparative associative dictio-nary]. Available at: http://it-claim.ru/Projects/ASIS/RSPAS/zapusk.htm.

11. Chudinov A.P. Rossiya v metaforicheskom zerkale: kognitivnoe issledovanie politicheskoy metafory (1991–2000) [Russia in a metaphorical mirror: cognitive research of the political metaphors (1991–2000)]. Yekate-rinburg, 2001, 238 p.

12. Shelestyuk E.V. Rechevoe vozdeystvie: ontologiya i metodologiya issledovaniya [Speech influence: on-tology and methodology of research]. Available at: http://shelestiuk.narod.ru/publications/ Sheles-tiuk_Rechevoye_Vozdeistvie_1-1.pdf.

Elena G. Doronina, Candidate of Philological Sciences, Associate Professor of the General Humanities and

Natural Sciences Department, South Ural State University, Chelyabinsk, Russian Federation. E-mail: [email protected]

Поступила в редакцию 14 мая 2013 г.


912014, том 11, № 1

Сегодня особый интерес для исследователей представляют паралингвистические, то есть не-вербальные средства. В современной лингвистике отмечается ряд исследований, посвященных не традиционной лингвистике текста, а лингвистике семиотически осложненного, «нетрадиционного», видеовербального, составного, поликодового, кре-олизованного текста (Е.Е. Анисимова, В.М. Бере-зин, Л.С. Большиянова, Н.С. Валгина, М.Б. Воро-шилова, Л.В. Головина, А.Ю. Зенкова, О.Л. Камен-ская, В.М. Клюканов, Э.А. Лазарева, Н.В. Месхи-швили, О.В. Пойманова, Ю.А. Сорокин, Е.Ф. Тара-сов, L. Bardin, B. Karlavaris, S.D. Sauerbier и др.).

В настоящее время паралингвистические средства, их содержательные и прагматические потенции интенсивно исследуются в русле пара-графемики – особом разделе лингвистики о пись-менном языке [Gallmann, 1985, Баранов, Паршин, 1989, Вашунина, 1995, Клюканов, 1983, Месхи-швили, 1990 и др.] Невербальные, или парагра-фемные, средства определяются как средства, су-ществующие около графемной системы языка и нарушающие «прозрачность» графической суб-станции языкового выражения. Параграфемные средства сопровождают вербальную речь и служат выражению различных коннотаций [1, с. 5].

Подобный интерес объясняется стремитель-ным ростом визуальной информации в современ-ной коммуникации. «Информационная емкость и прагматический потенциал подобных изданий формируется за счет синтеза вербальных и невер-бальных компонентов текста. Обращение к подоб-ным текстам объясняется тем, что их интерпрета-ция представляет особый интерес для адресата с точки зрения познания» [10, с. 4].

Несомненно, что «эскалация изображения» не только знаменует собой качественно новый про-цесс развития речевой коммуникации, но и отвеча-ет первостепенным потребностям современного общества.

Важно понимание того, что «глобальный мир, мир постсовременности ориентируется на визу-альный способ представления информации», при-

вело к необходимости выделения в рамках совре-менной науки понятия визуальности» [8, с. 40].

Диапазон креолизованных текстов широк и разнообразен. Его составляет значительная часть газетно-публицистических текстов, научно-технических, инструктирующих текстов, иллюст-рированные художественные тексты, реклама, афиши, комиксы, плакаты, листовки и др. Креоли-зованные тексты выводят современную коммуни-кацию на качественно новый уровень, соответст-вующий требованиям нового времени.

По мнению социологов, современные реалии мира, глобализация, интеграция, миграция населе-ния диктуют необходимость создания интерна-ционального языка, которым может стать язык визуализации. Этот язык сможет не только опти-мизировать человеческое взаимодействие, повы-сить эффективность коммуникации, но и преодо-леть множество скрытых стереотипов литератур-ного языка.

Знаковый дуализм метафоры обусловлен асимметричным дуализмом языкового знака, коим является метафора. Она соотносит особым обра-зом форму и содержание и определяется множест-вом факторов лингвистического и экстралингвис-тического планов (Ф.де Соссюр, Р. Карцевский, Р. Якобсон, Б. де Куртэнэ). Это свойство метафо-ры влечет за собой постановку ряда проблем и ключевых моментов, касающихся ее исследования в семиотическом аспекте в рамках теории субсти-туции и знаковой теории.

Изучение креолизованных текстов основыва-ется на такой дисциплине, как семиотика. Данная наука анализирует когнитивные структуры, кото-рыми оперирует человек. «Это анализ структури-рования действительности с чисто человеческой точки зрения» [11, с. 10].

Семиотика изучает знаковые системы. Крео-лизованный текст представляет собой одну из та-ких систем. «Знаковые системы задают опреде-ленные модели мира», которые позволяют челове-ку, владеющему ими осуществлять более эффек-тивное существование [11, с. 13]. Любая знаковая

УДК 811.161.1’37 ББК Ш141.2-7

КРЕОЛИЗОВАННЫЙ ТЕКСТ КАК СФЕРА ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ МЕТАФОР (НА ПРИМЕРЕ ШОУ-ДИСКУРСОВ РОССИИ И США) С.Я. Колтышева

В статье рассматриваются сущность, структура, функции и типология креоли-зованных текстов, онтология графической метафоры, особеннoсти ее реализации в креолизованных текстах, графические метафорические модели в шоу-дискурсах России и США. Анализируется роль вербальной и графической метафоры как культурного кода.

Ключевые слова: креолизованный текст, модели креолизации, графическая мета-фора, графическая метафорическая модель, культурный код, паралингвистические средства, вербальный и невербальный компоненты, интертекстуальность метафоры.




система обладает определенным кодом, обеспечи-вающим комбинацию формы и содержания. Эти структурные компоненты не могут существовать друг без друга. Наше мышление и наша коммуни-кация нуждаются в кодах. Чтобы адекватно функ-ционировать в обществе, человеку необходимо знать множество кодов, а не только код родного языка.

Важным аспектом настоящего исследования является онтология графической метафоры, гра-фических метафорических моделей, изучение их структуры, вектора развития в шоу-дискурсах Рос-сии и Америки, возможностей реализации графи-ческой метафоры в сопоставляемых дискурсах как кода национальной культуры.

Отдельного внимания заслуживают графиче-ские М-модели-конструкты графического метафо-рического образа отдельного представителя шоу-бизнеса, определение векторов движения графиче-ской метафоры (от монокультурного к интеркуль-турному или наоборот – сохранение этнической автономности).

Начало научному осмыслению креолизован-ных, или семиотически осложненных, видеовер-бальных, поликодовых текстов было положено в работах по семиотике, что было обусловлено ис-следованием изображения как особой знаковой системы, а также возможных контекстов ее при-менения. С одной стороны, общепризнана уни-кальность знаковой системы языка и вторичность всех остальных частных семиотик: «Смысл есть только там, где предметы или действия названы: мир означаемых есть мир языка» [14, с. 115]. Язык способен придать вещам знаковую функцию, не присущую им по их сути, а невербальным выска-зываниям – лишь добавочные значения. Но в со-временной семиотике существует и иная точка зрения, согласно которой иконический (визуаль-ный) язык принципиально не отличается от вер-бального: «…любое созданное непосредственно человеком изображение абстрактно, ибо оно обо-значает выделенные отвлеченные человеком свой-ства объекта. В этой своей функции изображение не отличается от слова. Как слово, так и изображе-ние могут выражать понятия разных уровней абст-рактности» [8, с. 112].

Важность исследования текстов, представ-ляющих синтез естественного языка и элементов других знаковых систем, признается многими лин-гвистами, но до сих пор нет единого мнения по терминологическому обозначению подобных тек-стов. Ю.А. Сорокин и Е.Ф.Тарасов предлагают термин «креолизованные тексты» – «тексты, фак-тура которых состоит из двух негомогенных час-тей (вербальной языковой (речевой) и невербаль-ной (принадлежащей к другим знаковым систе-мам, нежели естественный язык)» [12, с. 180–181]. Исследователи, принимающие в своих трудах в качестве рабочего данный термин (Анисимова, 2003; Бойко, 2006; Валгина, 2003; Чудакова, 2005;

Шинкаренкова, 2005 и др.), отмечают, что креоли-зованный текст предстает сложным текстовым образованием, в котором вербальные и невербаль-ные элементы образуют одно визуальное, струк-турное, смысловое и функциональное целое, наце-ленное на комплексное воздействие на адресата. В научной работе по типологии текстов Г.В. Ейгер и В.Л. Юхт выделяют оппозицию моно – и полико-довых текстов. «К поликодовым текстам в широ-ком семиотическом смысле должны быть отнесе-ны и случаи сочетания естественного языкового кода с кодом какой-либо иной семиотической сис-темы (изображение, музыка и т. п.)» [6, с. 107]. Термин «поликодовый текст» используется также Л.М. Большияновой. Автор исследовала «лингво-визуальный комплекс» – газетный текст, сопрово-ждаемый фотоизображением, как разновидность поликодовых текстов [5, с. 167–172].

По нашему мнению, креолизованным текстом может считаться текст, содержащий только невер-бальный (графический или иной неязыковой) эле-мент, так как именно этот элемент является пер-вичным, несущим основную смысловую нагрузку, усиливающим перцепцию читателя.

Изучая когнитивные аспекты креолизованных текстов в целом и комиксов, в частности, Л.А.Нефедова подчеркивает: «На уровне знаков люди создают особую культурную среду, состоя-щую из объектов, замещающих другие объекты, указывающих на расчленение жизненного мира, представляющих в особой форме его дифференци-альные элементы. Создавая для себя знаковую среду, коммуниканты обеспечивают себя средст-вами для анализа по отношению к окружению, для упорядочения своих представлений о мире». Крео-лизованные единицы, тексты являются централь-ным объектом исследования визуальной семантики. Важной задачей также является выделение дис-кретных единиц изображения, взаимодействие ико-нической знаковой системы с другими, прежде все-го, с вербальной семиотической системой [10, с. 5].

Изображение, как важнейший компонент кре-олизованного текста, несет в нем значительную функциональную нагрузку. Л.А. Нефедова выде-ляет следующие функции средств визуальной коммуникации: аттрактивная, информативная, экспрессивная и эстетическая. Аттрактивная функция заключается в назначении изображения привлекать внимание адресата, участвовать в ор-ганизации визуального восприятия текста. Ин-формативная функция заключается в том, что изображение может дать полную информацию только в сопровождении с текстом и репликами персонажей, иначе оно может быть понято пре-вратно или может дать неполную информацию. Экспрессивная функция изображения заключается в его назначении выражать чувства адресанта и воздействии на эмоции адресата. Эстетическая функция изображения состоит в том, чтобы в на-глядных, чувственно воспринимаемых образах


Колтышева С.Я. Креолизованный текст как сфера функционирования метафор…

932014, том 11, № 1

легче реализовать художественный замысел, воз-действовать на эстетические чувства адресата. По сравнению с вербальным компонентом изобрази-тельный компонент, как правило, выступает в ка-честве основного носителя эстетической информа-ции [10, с. 8].

Шоу-бизнес всегда оперативно реагирует на происходящие социальные и политические собы-тия. Современный шоу-дискурс изобилует визу-альной информацией. Лидирующие позиции в этом «море» визуальной информации занимают карикатура, комикс, плакат.

В настоящее время в науке существует не-сколько толкований понятия «карикатура». В эн-циклопедии «Кругосвет», например, дается такое определение: «карикатура» (от итал. сaricare – пе-регружать, преувеличивать) – всякое подчеркну-тое, преувеличенное, искаженное изображение человека, вещи или события [www.krugosvet.ru, 10.11.2012]. Большая Советская Энциклопедия иллюстрирует два толкования термина: в широком смысле «карикатура» – это всякое изображение, где сознательно создается комический эффект, соединяется реальное и фантастическое, преуве-личиваются и заостряются характерные черты фи-гуры, лица, манеры поведения людей, изменяются соотношения их с окружающей средой; в более узком смысле «карикатура» – особый жанр изо-бразительного искусства, являющийся основной формой изобразительной сатиры и обладающий ясной идейной социально-критической направ-ленностью; сатира служит в карикатуре для кри-тики, разоблачения, осмеяния каких-либо соци-альных, общественно-политических, бытовых явлений [www.text.bse.ru, 10.11.2012]. Данные определения позволяют нам выделить следующие особенности карикатуры как «смехового» жанра (т. е. жанра изобразительного искусства, вызы-вающего смех):

1) создается с помощью приема преувеличе-ния (обязательно в сторону низкого);

2) представляет собой сочетание реального и иррационального;

3) поучает, воспитывает; 4) осуждает, высмеивает; 5) непременно создает комический эффект. Так как карикатура представляет собой ало-

гичное соединение вербального и иконического компонентов, то наличие логической пресуппози-ции является обязательным для всех карикатур, присутствие других пресуппозиций в карикатурах зависит от конкретного контекста карикатур.

Исследование креолизованных текстов затра-гивает проблему взаимодействия вербальных и невербальных (иконических) средств в целом и тропов, стилистических приемов, в частности, в рамках данных текстов. Изучив примеры визуаль-ных тропов в поликодовых текстах, посвященных шоу-дискурсу, мы пришли к выводу, что почти все речевые тропы имеют свои визуальные аналоги.

Одним из наиболее часто встречающихся тропов в речи является метафора. Л.С. Большако-ва, изучая когнитивный механизм визуальной ме-тафоры, делает вывод о том, что данная метафора «выстраивается через соотнесение двух зритель-ных образов, выступающих в качестве икониче-ских знаков. При их монтажной состыковке друг с другом возникающий смысл трактуется уже как символ такого явления, которое напрямую может быть и не связано с каждым из представленных образов. Монтажный механизм метафоры здесь функционирует таким образом, что при одновре-менной реализации первого и второго планов со-держания метафоры возникает третий план (то, что имплицируется продуцентом), т.е. новая ху-дожественная реальность. Построение новой ре-альности является одной из самых важных мета-форических функций. Сама структура метафоры позволяет радикально сокращать путь от одного образа к другому. Такое быстрое, фактически мо-ментальное перемещение, или «скачок» от одного образа к другому, позволяет добиться максималь-ной концентрации внимания массовой аудитории» [4, с. 120].

Для более четкого осмысления механизма ви-зуальной метафоры необходимо разграничить по-нятия «концепт» и «перцепт». В случае соедине-ния двух «перцептов» (т. е. визуально восприни-маемых образов) создается эффект возникновения уже не просто общего представления о каком-либо явлении или событии, но определенного «концеп-та». На уровне перцептуального поля метафоры главным источником порождения новых смыслов становятся авторские ассоциации, присущие кон-кретному индивиду и обусловленные его уровнем образования, коммуникативными навыками и сти-лем мышления. Автор осуществляет ряд операций по работе с образами, наиболее важными из кото-рых можно считать «узнавание» как идентифика-цию объекта, выделенного из множества ему по-добных, и его «замещение» на аналогичный объ-ект. При этом незнакомое или «чужое» описывает-ся через известное, подвергается заданной класси-фикации и распознается в качестве «своего» [4, с. 120]. Метафора отвергает принадлежность объ-екта к тому классу, в который он на самом деле входит, и утверждает включенность его в катего-рию, к которой он не может быть отнесен на ра-циональном основании [2, с. 18]. Кроме того, мы считаем целесообразным опираться на постулаты теории Дж. Лакоффа и М. Джонсона, описываю-щей взаимодействие двух структур знаний – ког-нитивной структуры «источника» и когнитивной структуры «цели» [9, с. 392] . На этом взаимодей-ствии основана метафоризация. Разделение на «источник» и «цель» показывает направление ме-тафорического переноса.

Анализируя различные модели креолизации, необходимо рассмотреть понятие «креолизация». Вслед за А.А. Бернацкой, мы будем называть кре-




олизацией «комбинирование средств разных се-миотических систем в комплексе, отвечающем условию текстуальности» [3, с. 109].

Д.П. Чигаев, исследуя способы креолизации современного рекламного текста, выделяет три основные модели креолизации:

1) вербальный текст + изображение – к ис-конному гомогенному вербальному тексту добав-ляются изображения, в результате чего создается креолизованный текст;

2) изображение + вербальный текст – к изо-бражениям добавляется вербальный текст, в ре-зультате чего появляется новый креолизованный текст;

3) вербальный текст = изображение – новый текст изначально создается как креолизованный, он не имеет своего «предка» – вербального текста или изображения.

Автор исследования подчеркивает, что разде-ление всех креолизованных рекламных текстов на данные модели часто носит условный и спорный характер. В качестве основы моделей креолизации текстов необходимо принимать принцип замени-мости (первичности) вербального или иллюстра-тивно − визуального элемента в тексте [13, с. 100].

Шоу-бизнес − одна из активно развивающихся социальных сфер деятельности человека. Индустрия развлечений всегда наполнена различными собы-тиями, сенсациями или скандалами. Вербальная и графическая метафоры имеют большой потенциал реализации в шоу-дискурсах России и США.

Опираясь на понятие и структуру креолизо-ванного текста и теорию текста в целом, предста-вим определение креолизованной метафоры (КМ). Креолизованная метафора – это часть креолизо-ванного текста, объединяющая в своей структуре как вербальный, так и невербальный компоненты. Графический компонент ее структуры первичен и доминирует над вербальным, он несет основную смысловую нагрузку и усиливает восприятие кре-олизованной метафоры читателем. Взаимодейст-вие вербального и невербального компонентов КМ должно обладать определенной когерентностью, но в то же время невербальный компонент незаме-ним (иначе метафора перестает быть креолизован-ной), а вербальный может присутствовать, отсут-свовать либо быть измененным.

Креолизованная метафора (КМ) может вхо-дить в более крупное когнитивное образование – метафорическую модель. Креолизованные мета-форические модели являются открытыми, не дис-кретными системами, обладающими полевой структурой. Благодаря теории метафорического моделирования их структуру можно представить в виде комбинации фреймов и слотов.

Теологическая и зооморфная графические ме-тафоры, являясь архетипными метафорами, наибо-лее актуализированы в сопоставляемых шоу-дискурсах. Они конструируют продуктивные и динамичные метафорические модели, характери-

зующие современный шоу-бизнес. Благодаря сво-ей архетипичности эти метафоры обладают интер-текстуальностью. Являясь частью креолизованных текстов, графическая метафора также вступает во взаимодействие с вербальной частью данных тек-стов и разворачивается по трем моделям креолиза-ции текстов. С другой стороны, графическая мета-фора также проходит когнитивную обработку в сознании читателя. Поэтому целесообразным представляется рассмотреть структуры теологиче-ской и зооморфной графических метафорических моделей в виде фреймово-слотовых образований.

Современное социокультурное пространство структурируется на основе интеркультурных свя-зей. Личность современного типа предстает как типичный носитель своей национальной культуры, адаптированный к интеркультурной среде. Лич-ность – это продукт и носитель лингвокультуры. Языковая личность – это объект исследования та-ких направлений, как персонология (психология личности) и лингвоперсонология (личность, про-являющая себя в языке, в коммуникации).

Креолизованные тексты, содержащие графи-ческие метафоры, могут служить средством опи-сания личности. Благодаря их гетерогенности – комбинации изображения и вербального компо-нента, эмоциональное воздействие на читателя возрастает в несколько раз по сравнению с исполь-зованием только вербального текста.

Как и при формировании вербального образа личности с помощью целого комплекса метафори-ческих моделей, графический образ может также объединять в себе систему метафорических моде-лей-конструктов этого образа.

Культурная обусловленность метафор пре-вращает их в важный код национальной культуры, аккумулирующий набор национальных концептов, ассоциаций, стереотипов, социально-исторический опыт. Концептуальная метафора, содержащая пре-цедентные феномены и фразеологизмы, легко идентифицируема представителями определенного этноса и сама служит идентификатором данной культуры для представителей других культур.

Графическая метафора подобно вербальной метафоре может строиться на концептуальных оппозициях, гиперболизации и литоте, фразеоло-гизмах, олицетворении и деперсонификации. Она может быть интертекстуальной (содержащей пре-цедентные имена).

Социальные процессы, происходящие в со-временном обществе, такие как глобализация, ин-теграция и миграция населения, ведут к культур-ной экспансии, к кросскультурному движению. Все меньше сохраняется этническое своеобразие культур. Процесс движения от монокультурного к метакультурному подтверждается результатами практической части нашего сопоставительного исследования: через особенности функционирова-ния метафорических моделей в шоу-дискурсах России и Америки.


Колтышева С.Я. Креолизованный текст как сфера функционирования метафор…

952014, том 11, № 1

По мнению культурологов, социологов, лин-гвистов, политологов потеря национальной уни-кальности – это деградация, «апокалипсис» со-временного общества. Они призывают вернуться к своим этно-корням. Метафора способствует национальной идентификации и самобытности народа.


1. Анисимова, Е.Е. Лингвистика текста и межкультурная коммуникация (на материале креолизованных текстов): учеб. пособие / Е.Е. Анисимова. – М.: Академия, 2003. – 128 с.

2. Арутюнова, Н.Д. Метафора и дискурс / пер. с англ., фр., нем., исп., польск. яз.; вступ. ст. и сост. Н.Д. Арутюновой // Теория метафоры: сб. науч. тр. – М.: Прогресс, 1990. – 512 с.

3. Бернацкая, А.А. К проблеме «креолизации» текста: история и современное состояние / А.А. Бернацкая // Речевое общение: специализиро-ванный вестник. – 2000. – Вып. 3(11). − С. 104–110.

4. Большакова, В.П. Теория культуры: учеб. пособие / В.П. Большакова. – СПб.: Питер, 2010. – 592 с.

5. Большиянова, Л.М. Внешняя организация газетного текста поликодового характера / Л.М. Большиянова // Типы коммуникации и содер-жательный аспект языка: сб. науч. тр. – М.: Ин-т языкознания, 1987. – С. 167–172.

6. Ейгер, Г.В. К построению типологии тек-стов / Г.В. Ейгер, В.Л. Юхт // Лингвистика тек-ста: материалы науч. конф. при МГПИИЯ им. М. Тореза. – М., 1974. – Ч. I.

7. Зенкова, А.Ю. Визуальная метафора в со-циально-политическом дискурсе: методологиче-ский аспект / А.Ю. Зенкова // Многообразие поли-тического дискурса. – Екатеринбург, 2004. – С. 39–54.

8. Колеватов, В.А. Социальная память и по-знание: моногр. / В.А. Колеватов. – М.: Мысль, 1984.

9. Лакофф, Дж. Метафоры, которыми мы живем / Дж. Лакофф, М. Джонсон // Теория ме-тафоры: сб. науч. ст. / пер. под ред. Н.Д. Арутю-новой. – М.: Прогресс, 1990. – С. 387–415.

10. Нефедова, Л.А. Когнитивные особенности комикса как креолизованного текста / Л.А. Нефе-дова // Вестник ЮУрГУ. Серия «Лингвистика». – 2010. – Вып. 10. – № 1(177). – С. 4–10.

11. Почепцов, Г.Г. Семиотика / Г.Г. Почепцов. – М.: Рефл-бук: Ваклер, 2002. – 419 с.

12. Сорокин, Ю.А. Креолизованные тексты и их коммуникативная функция / Ю.А. Сорокин, Е.Ф. Тарасов. – М.: Дрофа, 1990.

13. Чигаев, Д.П. Способы креолизации совре-менного рекламного текста: дис. … канд. филол. наук / Д.П. Чигаев. – М., 2010. – 221 с.

14. Barthes, R. Roland Barthes / R. Barthes. – P.: Seuil, 1975. – P. 148.

Колтышева Светлана Яковлевна, кандидат филологических наук, доцент кафедры английского языка, Южно-Уральского государственного университета (г. Челябинск). E-mail: [email protected]



CREOLIZED TEXT AS A SPHERE OF METAPHOR FUNCTIONING (IN ENTERTAINMENT DISCOURSES OF RUSSIA AND THE USA) S.Y. Koltysheva, South Ural State University, Chelyabinsk, Russian Federation, [email protected]

The article deals with the nature, structure, functions and typology of creolized texts,

ontology of a graphic metaphor, peculiarities of its use in creolized texts, graphic meta-phorical models in entertainment discourses of Russia and the USA. The author analyzes the role of verbal and graphic metaphors as a cultural code.

Keywords: creolized text, models of creolizing, graphic metaphor, graphic metaphorical model, cultural code, paralinguistic means, verbal and nonverbal components, intertextuality of metaphor.




References 1. Anisimova E.E. Lingvistika teksta i mezhkul'turnaya kommunikatsiya (na materiale kreolizovannykh teks-

tov) [Linguistics of text and intercultural communication (on the material of creolized texts)]. Moscow, Academy Publ., 2003, 128 p.

2. Arutyunova N.D. Metafora i diskurs. Teoriya metafory. Sbornik nauchnykh trudov [Metaphor and dis-course. Theory of metaphor. Scientific works collection]. Moscow, Progress Publ., 1990, 512 p.

3. Bernatskaya A.A. K probleme «kreolizatsii» teksta: istoriya i sovremennoe sostoyanie [The question of a text creolization: historic and current situation ]. Rechevoe obshchenie: Spetsializirovannyy vestnik – Speech com-munication: Specialized Vestnik, 2000, Vol. 3(11), pp. 104–110.

4. Bolshakova V.P. Teoriya kul'tury [Theory of culture]. St. Petersburg, Piter Publ., 2010, 592 p. 5. Bolshiyanova L.M. Vneshnyaya organizatsiya gazetnogo teksta polikodovogo kharaktera. Tipy kommuni-

katsii i soderzhatel'nyy aspekt yazyka (Sbornik nauchnykh trudov). [Media text of multi-code nature external or-ganization. Types of communication and the meaningful aspect of language (Scientific works collection)]. Mos-cow, Linguistics Institution Publ., 1987, pp. 167–172.

6. Eiger G.V., Yukht V.L. [The building of text typology]. Lingvistika teksta: Materialy nauchnoy konferent-sii pri MGPIIYa im. M. Toreza. [Linguistics of text: The materials of the scientific conference]. Moscow, vol. 1., 1974. (in Russian)

7. Zenkova A.Y. Vizual'naya metafora v sotsial'no-politicheskom diskurse: metodologicheskiy aspekt [Visual metaphor in social and political discourse: methodological aspect]. Mnogoobrazie politicheskogo diskursa [The variety of political discourse]. Yekaterinburg, 2004, pp. 39–54.

8. Kolevatov V.A. Sotsial'naya pamyat' i poznanie: monografiya [Social memory and cognition: Monograph]. Moscow, Mysl Publ., 1984.

9. Lakoff G., Johnson M. Metafory, kotorymi my zhivem. Teoriya metafory: Sb. nauchn. statey. Pod red. N.D. Arutyunovoy [Metaphors we live by. Theory of metaphor: Scientific articles collection. Ed. N.D. Arutyuno-va]. Moscow, Progress Publ., 1990, pp. 387–415.

10. Nefedova L.A. [Cognitive features of comics as creolized texts]. Bulletin of the South Ural State Univer-sity. Chelyabinsk, South Ural St.Univ.Publ., 2010, Vol. 1 (177), pp. 4–10. (in Russian)

11. Pocheptsov G.G. Semiotika [Semiotics]. Moscow, Refl-book Publ., Vakler Publ., 2002, 419 p. 12. Sorokin Y.A., Tarasov E.F. Kreolizovannye teksty i ikh kommunikativnaya funktsiya [Creolized texts and

their communicative function]. Moscow, Drofa Publ., 1990, pp. 180. 13. Chigaev D.P. Sposoby kreolizatsii sovremennogo reklamnogo teksta. Diss.doct.filolog.nauk [The ways of

creolizing of modern advertising text. Doct.philol.sci.diss.]. Moscow, 2010, 221 p. 14. Barthes R. Roland Barthes. P., Seuil Publ., 1975, p. 148.



972014, том 11, № 1

С давних времен условием выживания чело-века была умелая адаптация к окружающей сре-де: к климатическим условиям, холоду или жа-ре – через изобретение одежды и строительство домов и сооружений, к борьбе с дикими живот-ными – через изобретение оружия, к борьбе с го-лодом – через поиск новых ресурсов. Современ-ный мир создает новые условия существования человека – это информационный поток, с кото-рым необходимо уметь справляться. На этом но-вом этапе развития человечества адаптация к ок-ружающей среде сменилась адаптацией к инфор-мационной среде.

Научно-технический прогресс создал огром-ные информационные системы, которые понятны только узким специалистам. Новые знания реали-зуются через систему терминов какой-либо науки и через пресуппозиции, которые хорошо известны специалистам в этой сфере, но о которых неспе-циалисты могут даже не догадываться. В лингвис-тике уже утвердился термин «научная картина мира», под которым понимается «форма система-тизации научного знания, как совокупность всех конкретных наук» [4, с. 7]. Соответственно, выде-ляются частнонаучные картины мира, системати-зирующие знания конкретной науки (там же). С развитием этой науки, частнонаучная картина ми-ра уточняется и изменяется. В результате этих из-менений появляются новые термины, теории, ги-потезы и аксиомы, составляющие необходимые для этой отрасли пресуппозитивные знания. Част-нонаучная картина мира – это отражение знаний о фрагменте действительности в сознании человека, и ее полнота зависит от осведомленности человека в этой сфере. Тексты, созданные на основе частно-научной картины мира, содержат часть накоплен-ных знаний в качестве пресуппозиций, которыми необходимо владеть для понимания этого текста. Таким образом, неспециалист в данной научной сфере не обладает этими пресуппозициями в должной мере, а значит, не может адекватно и полно понять специализированный текст.

Специализированными текстами мы считаем все тексты, которые относятся к какому-то фраг-менту объективной действительности, раскрывая его с достаточной степенью глубины и используя для этого пресуппозиции, не очевидные для боль-шинства людей. Это научные, религиозные, поли-тические, лингвокультурные тексты, а также тек-сты субкультур и т. д. В них используются терми-ны, ссылки, аллюзии и прецедентные имена, кото-рые несут в себе специфичную (или культурнос-пецифичную) информацию, для понимания кото-рой необходимы знания этой сферы. Ранее отме-чалось, что объем понимания и интерпретации разных прецедентных имен и событий отличается у специалистов и неспециалистов [8, c. 134]. По-нимание специалиста затрагивает знание других текстов, имеющих отношение к этой области. Ин-тертекстуальность как важное свойство специали-зированного текста помогает специалисту в этой области, но становится серьезным препятствием для неспециалиста.

Интертекстуальность может существовать в текстах из разных сфер. Для того, чтобы понять некоторые специализированные тексты необходи-мы более обширные знания, чем только лишь по-нимание значений терминов, которые в этом тек-сте используются. Иногда для этого необходимы знания не только данной сферы, но и каких-то других сфер [5]. Например, пресуппозиции меж-дисциплинарного характера эксплицируются в комментариях к Кодексу об Административных Правонарушениях, когда там идет речь о разных сферах жизнедеятельности человека: «Часть 1 комментируемой статьи устанавливает две раз-новидности умышленного деяния, различия кото-рых обусловлены психоэмоциональной реакцией нарушителя, свидетельствующей о его оценке содеянного: для прямого умысла характерно осоз-нанное действие или бездействие нарушителя, при котором лицо предвидит вредоносность деяния и желает причинения вреда» [7]. Далее следует: «Для прямого умысла свойственны целенаправлен-

УДК 81’33 + 81’42 ББК 81.1

ВИДЫ АДАПТАЦИИ ТЕКСТА С.В. Первухина

Раскрываются когнитивные основы адаптации текста. Новизна исследования заключается в выделении нескольких видов адаптации с учетом особенностей каж-дого компонента коммуникации: адресата, адресанта, самого сообщения и способа составления сообщения, или кода. Рассмотрены четыре вида адаптации текста, ос-нованные на общей схеме коммуникации: субъектная адаптация, референциальная адаптация, адресатная адаптация и инструментальная адаптация. Результаты дан-ного исследования могут быть использованы для повышения эффективности адап-тированных текстов.

Ключевые слова: адаптация текста, адаптированный текст, частнонаучная картина мира, языковая картина мира, обыденное и профессиональное языковое соз-нание, юридический дискурс, медицинский дискурс, специализированный текст.




ные, волевые поступки…». Точное определение умышленности важно для юриста, поэтому умыш-ленность – это ключевой термин в этом отрывке. Но дать определение этого термина помогают зна-ния психологии, которые эксплицируются в Ком-ментарии.

В работе Н.Д. Голева и Н.Н. Шпильной [1, c. 129] противопоставляется профессиональное и обыденное языковое сознание на примере текстов медицинского дискурса. Данный пример очень показателен, так как для объяснения пациенту ме-дицинской терминологии, диагнозов и медицин-ских прогнозов, врачу действительно необходимо переходить на более простой язык, т. е. адаптиро-вать информацию. Обыденное языковое сознание продуцирует тексты, не содержащие специфиче-ских терминов, даже если они уместны в данной ситуации. Описание объективной картины мира происходит в силу знаний человека об этой пред-метной области и его индивидуальной картины мира.

Мы полагаем, что термины профессиональное и обыденное языковое сознание распространяются и на другие сферы деятельности человека, такие как юриспруденция, психология, техника и т. д. Как показывает ряд исследований [1, 6], в процес-се коммуникации восполняются пробелы в фоно-вых знаниях неспециалиста через пояснение тер-минологии и сообщение знаний о мире с помощью внутридисциплинарных пропозиций. Например, в статье 2.2 КоАП дается следующее определение форм вины: «Административное правонарушение признается совершенным умышленно, если лицо, его совершившее, сознавало противоправный ха-рактер своего действия (бездействия), предвидело его вредные последствия и желало наступления таких последствий или сознательно их допускало либо относилось к ним безразлично» [3]. Для по-нимания юридического термина административ-ное правонарушение необходима экспликация внутридисциплинарной пресуппозиции. При экс-пликации важных для понимания пресуппозиций происходит адаптация специфичной информации, в результате которой возникает адаптированный текст.

Под адаптированным текстом мы понимаем вторичный текст, созданный для читателей, кото-рые по каким-то причинам не могут понять текст-источник. При переложении текста (т. е. его адап-тации) происходит вторичная категоризация объ-ективной действительности [2]. В полученном по-сле различных преобразований вторичном (адап-тированном) тексте содержится та же предметная ситуация, что и в тексте-источнике, но она описы-вается иначе, в зависимости от выбранного вида адаптации текста и новых условий его функцио-нирования. Так как адаптированный текст создает-ся для других групп читателей, чем текст-источник, то он должен опираться на языковое сознание новой группы читателей, их языковое

сознание и их языковую картину мира. Автор адаптированного текста может не совпадать с ав-тором текста-источника.

Адаптация текста – это преобразование тек-ста, которое затрагивает некоторые специфические сферы, связанные с получением информации в областях, где знания сложно доступны. Это опре-делило актуальность проведенного исследования. Одной из таких сфер является изучение иностран-ных языков, где адаптация связана с языковым упрощением текстов. Можно также отметить юриспруденцию, где адаптируются тексты кодек-сов законов и законодательных актов. В медицин-ском дискурсе подвергаются адаптации тексты инструкций к лекарственным препаратам, созда-ются рекомендации для пациентов. Перечислен-ные тексты послужили нам материалом для иссле-дования. В каждом случае адаптация учитывает разные условия, влияющие на этот процесс.

При адаптации текста задействуются те же участники коммуникации, что и при создании тек-ста-источника: адресат и адресант, сообщение (т. е. текст-источник) и код, на котором написан этот текст. Взяв за основу общую схему коммуни-кации, мы выделили несколько видов адаптации текста с учетом особенностей каждого компонента коммуникации: адресата, адресанта, референта (самого сообщения) и способа составления сооб-щения, или кода.

Субъектная адаптация определяется тем, кто адаптирует текст. Уровень понимания текста-источника адресантом влияет на степень успешно-сти адаптации.

Автор адаптированного текста сначала явля-ется читателем текста-источника, и уже потом становится автором нового текста, интерпретируя его для других читателей, так чтобы он стал поня-тен для людей, не обладающих специальными знаниями или конкретными навыками. Степень качества адаптированного текста зависит от спо-собности его автора понять текст-источник и его способности построить новый текст.

В случае, когда автор верно понимает текст-источник, обладает знаниями в данной предметной области и упрощает этот текст для других, менее компетентных читателей, можно говорить о про-цессе адаптации текста. Если автор не компетен-тен в этой области, то он уже не адаптирует текст, а интерпретирует его, предлагая свое мнение, не подкрепленное знаниями этой предметной облас-ти. Например, если текст кодекса закона объясня-ется юристом или коллективом юристов, то в ито-ге получается адаптированный текст – коммента-рий к этому закону. Если этот закон трактуется журналистом, т. е. человеком без юридического образования и практики, то в итоге создается всего лишь интерпретация этого текста. Текст-источник и его адаптированный текст находятся содержа-тельно ближе, чем текст-источник и его интерпре-тация.


Первухина С.В. Виды адаптации текста

992014, том 11, № 1

Референциальная адаптация связана с тем, что именно адаптируется в данном тексте. Объек-том адаптации может являться текст или инфор-мация. Например, для изучающих иностранный язык большую сложность в понимании текста представляет не содержание, а способ выражения мысли: синтаксические конструкции, редко упот-ребимые слова, фразеологизмы, длина текста и т. д. По принципу упрощения языка изложения строится адаптация текстов для изучающих ино-странные языки, разрабатываются уровни адапта-ции текстов. Тексты-источники, как правило, мо-гут быть разножанровыми или разноплановыми (например, тексты для учебников разных уровней сложности), но все они рассчитаны на широкий круг читателей.

Адаптация может касаться информации тек-ста, специфических знаний, необходимых для его понимания. Узкоспециальные тексты, которые надо знать неспециалисту, подвергаются адапта-ции. К таким текстам относятся законы и кодексы, которые сложны не только в плане информации, но и в плане языка изложения, медицинские инст-рукции и т. д.

Адресатная адаптация учитывает то, для ко-го осуществляется адаптация: для специалистов или неспециалистов, для группового, массового или индивидуального адресата.

Текст может адаптироваться для широкого круга читателей (например, адаптация кодексов законов) или для более ограниченного круга чита-телей (адаптация художественной литературы на иностранном языке для читателей с определенным уровнем владения языком).

Инструментальная адаптация подразумевает способ адаптации текста. Например, существует устная и письменная адаптация. Мы полагаем, что адаптация текста происходит в таких коммуника-тивных ситуациях и таких видах дискурса, где не-специалист обращается к специалисту о волную-щих его проблемах, и неспециалист испытывает трудности в понимании профессиональных терми-нов и ощущает нехватку в профессиональных зна-ниях. Такое обращение может происходить при устной и письменной коммуникации, таким обра-зом можно выделить устную и письменную адап-тацию какого-либо текста.

Подведем итоги. Адаптированный текст функционирует в условиях, которые прагматиче-ски отличаются от условий создания текста-источника. В зависимости от помех, которые воз-никают при коммуникации текста-источника, ис-пользуются различные виды адаптации, в резуль-тате которой создаются более эффективные в дан-ной ситуации адаптированные тексты. Адаптация текста направлена на создание более эффективно-го текста с точки зрения прагматики, что может найти практическое применение в разных сферах жизнедеятельности человека.


1. Голев, Н.Д. Обыденная медицинская ком-муникация (виды дискурсивных практик) / Н.Д. Голев, Н.Н. Шпильная // Вестник Кемеров-ского гос. ун-та. – 2012. – № 1. – С. 128–137.

2. Ионова, С.В. О двух моделях построения вторичных текстов / С.В. Ионова // Вестник Вол-гогр. гос. ун-та. Сер. 2. Языкознание. – 2006. – № 5. – С. 69–76.

3. Кодекс об Административных правона-рушениях (КоАП РФ) от 30.12.2001 № 195-ФЗ (ре-дакция от 01.03.2012).

4. Корнилов, О.А. Языковые картины мира как производные национальных менталитетов / О.А. Корнилов. – М.: ЧеРо, 2003. – 349 с.

5. Первухина, С.В. Виды пресуппозиций в адаптированном тексте / С.В. Первухина // Фило-логические науки. Вопросы теории и практики. – 2013. – №6 (24). – Ч. 1. – С. 165–169.

6. Первухина, С.В. Адресатные характери-стики в адаптированном тексте (на материале медицинских инструкций) / С.В. Первухина // Вестник Орловского государственного универси-тета. Серия «Новые гуманитарные исследова-ния». – 2013. – № 4 (33). – С. 127–130.

7. Постатейный Комментарий к Кодексу РФ об Административных правонарушениях / под ред. Э.Г. Липатова и С.Е. Чаннова. – http://cmza.ru/administrativnyiy-kodeks/index.php (дата обращения 26.03.2012).

8. Рыкунова, И.Ю. Новозаветные притчи как интексты в художественной коммуникации: дис. … канд. филол. наук / И.Ю. Рыкунова. –Волгоград, 2012. – 213 с.

Светлана Владимировна Первухина, кандидат филологических наук, доцент кафедры иностранных

языков, Ростовский государственный университет путей сообщения (г. Ростов-на-Дону, Россия). Е-mail: [email protected]






TYPES OF TEXT ADAPTATION S.V. Pervukhina, Rostov State Transport University, Rostov-on-Don, Russian Federation, [email protected]

The paper focuses on cognitive foundations of text adaptation. The novelty of the re-

search is comprised by stating some types of text adaptation according to the components of the basic scheme of communication: an addressee, an addresser, a message and a code of this message. The author considers four types of text adaptation: subject adaptation, re-ferential adaptation, addressee’s adaptation and instrumental adaptation. The results of the research can be used for raising effectiveness of adapted texts.

Keywords: text adaptation, adapted text, particular science world picture, linguistic world picture, commonplace and professional language consciousness, law discourse, medi-cal discourse, specialized text.

References

1. Golev N.D., Shpilnaiya N.N. [Ordinary medical communication (types of discursive practices)]. Vestnik Kemerovskogo gosudarstvennogo universiteta, 2012, no. 1, pp. 128–137. (in Russian)

2. Ionova S.V. [About two models of construction of secondary texts] Vestnik Volgogradskogo gosu-darstvennogo universiteta. Series 2, Linguistics, 2006, no. 5, pp. 69–76. (in Russian)

3. Kodeks ob Administrativnykh pravonarusheniyakh RF [The Code of Administrative offences of the Rus-sian Federation of 30.12.2001 № 195-FL] (edited on 01.03.2012).

4. Kornilov O.A. Yazykovye kartiny mira kak proizvodnye natsional'nykh mentalitetov [Language worldmaps as derivatives of national mentalities]. Moscow, CheRo Publ., 2003, 349 p.

5. Pervukhina S.V. [Presuppositions types in adapted texts]. Filologicheskie nauki. Voprosy teorii i praktiki, 2013, no. 6 (24), v.1, pp. 165–169. (in Russian)

6. Pervukhina S.V. [Addressee’s characteristics in adapted texts (in the medical descriptions)]. Vestnik Or-lovskogo gosudarstvennogo universiteta. Series: New humanitarian researches, 2013, no. 4 (33), pp. 127–130. (in Russian)

7. Postateynyy Kommentariy k Kodeksu RF ob Administrativnykh pravonarusheniyakh. Pod redaktsiey E.G. Lipatova i S.E. Channova. [Paragraph-by-paragraph commentary to the Code of Administrative offences of the Russian Federation. Edited by E.G. Lipatova and S.E. Channova]. Available at: http://cmza.ru/administrativnyiy-kodeks/index.php

8. Rykunova I.Ju. Novozavetnye pritchi kak inteksty v khudozhestvennoy kommunikatsii [New Testament pa-rables as intexts in belles-lettres communication. Cand. Philol. sci. diss.]. Volgograd, 2012, 213 p.

Svetlana V. Pervukhina, PhD on Philology, associate professor, department “Foreign Languages”, Rostov

State Transport University (Rostov-on-Don, Russian Federation). Е-mail: [email protected]



1012014, том 11, № 1

Литература ХХ века представляет собой сложно организованную систему, развивающуюся сразу в нескольких векторах. Некоторые из них подчеркнуто разнонаправленны с классической традицией (это происходит в случаях сознательно-го размежевания с творческим опытом, накоплен-ным предшественниками, активным поиском но-вых, иногда окказиональных или квазилитератур-ных жанровых форм). Другие, напротив, ориенти-рованы не на отрицание, а активное задействова-ние потенциала жанровой памяти, сложившейся на всем протяжении оформления и бытования тех или иных литературных жанров.

Эти тенденции только лишь на первый взгляд опровергают друг друга. На самом деле исследова-тель сталкивается с подвижными историко-литературными системами, оформляющимися в тот или иной период. 1920-е годы – период, яв-ляющийся продуктивным объектом научной ре-цепции, – дали в этом смысле значительное коли-чество художественных образцов, которые с тру-дом вписываются в границы какой-либо отдельной тенденции. Время творческого поиска, активного художественного эксперимента, давшее бесконеч-ное количество образцов литературного модер-низма, не изымало себя из ареала классической традиции, воскрешая, трансформируя и по-новому интерпретируя уже знакомые жанровые явления.

В связи с обозначенными тенденциями исследо-ватель сталкивается с необычным, в какой-то степе-ни парадоксальным явлением: оживая на новом вит-ке, архаическая литературная форма может наде-ляться новой семантикой, актуализировать специфи-ческие жанровые механизмы, но при этом не разру-шается как явление, а вписывается в ряд себе подоб-ных как в синхроническом, так и диахроническом аспектах: постигая подобные художественные об-разцы, мы неизбежно вписываем их в предшест-вующую традицию и вместе с тем анализируем в границах ближайшего литературного контекста.

Одной из органичных, адаптивных и макси-мально удобных для освоения действительности, характеризующей рубежные периоды, является цикл. Органика его природы объясняется как экст-

ра-, так и внутрилитературными факторами. При-родный, жизненный круг – алгоритм временного мышления человека, который складывался на про-тяжении тысячелетий во всех без исключения культурах. Поэтому объединение жанровых еди-ниц в циклические образования можно охаракте-ризовать как явление, соприродное самому чело-веческому мышлению.

Если же рассматривать циклические образо-вания с позиций приоритетов той или иной социо-культурной эпохи, цикл в ряде случаев оказывался благодатной структурой: смена социальной пара-дигмы, поиск новых исторических ориентиров, этических констант приводили художников к не-обходимости обращения к памяти архаических форм, которые уже своей формальной организаци-ей могли компенсировать хаотологическую со-ставляющую действительности. Немаловажным фактором оказывалась и легкость циклического целого для восприятия любым читателем, даже таким, чей опыт знакомства с литературой нельзя было считать существенным (в 20-е годы, время тотальной безграмотности, этот фактор нельзя от-нести к периферийным). Для «нового писателя», только входящего в литературу, цикл стал отлич-ным полем эксперимента, нахождения собствен-ных приемов, отработки литературной техники, становления собственной художественной манеры.

Циклические формы, с одной стороны, став-шие неоспоримым объективным явлением литера-турного процесса, а также объектом научной ре-цепции, до сих пор являются предметом научных размышлений и дебатов о генезисе, динамике и специфике организации данного художественного явления. Поэтому постижение природы конкрет-ных артефактов требует от исследователя обраще-ния не только к теоретическим, но и историческим аспектам бытования этой литературной формы. Помещение цикла в широкий литературный кон-текст позволяет взглянуть на него объемно, про-следив закономерности и отметив трансформации, обусловленные изменениями, проникающие на уровень внешней и внутренней формы жанровой модели.

УДК Ш4/5 ББК 82-31

ПРОЗАИЧЕСКИЙ МИКРОЦИКЛ ПЕРВОЙ ТРЕТИ ХХ ВЕКА КАК АРХАИЧЕСКАЯ ФОРМА Е.В. Пономарева, Ю.П. Агеева

Рассматривается форма микроцикла как архаическое единство особого типа, об-ращение к которой позволяет автору удержать от распада и зафиксировать в созна-нии, воображении фрагментарную и раздробленную действительность в эпоху исто-рических потрясений. На основе наблюдений за прозаическими микроциклами, соз-данными в 1920-е годы в России, делаются выводы о характере семантических свя-зей внутри устойчивого художественного единства.

Ключевые слова: микроцикл, архаический, двухкомпонентные и трехкомпонент-ные единства, структурно-семантические отношения.




Прозаические микроциклы, несмотря на ряд присущих им специфических принципов конст-руирования художественной модели, все же впи-сываются в традицию циклообразования с прису-щим ей комплексом жанровых универсалий, кото-рые заявляют о себе не только в литературе, но и других видах искусства. Поэтому обращение к микроциклическим единствам логично начинать с постижения предшествующей традиции.

«Объединение произведений в ряды, группы, последовательности, серии, ансамбли было харак-терно для искусства изначально и всегда являлось органичной чертой существования искусства. У феномена циклизации нет ни временных, ни куль-турных рамок» [8, с. 3]. Этот процесс и следующее за ним явление формирования циклов, понимаемых как сложившиеся художественные единства, при-сущи многим социокультурным эпохам и практиче-ски любой национальной культуре. «Скульптурная группа, музыкальный альбом, подборка стихов, выставка картин – все это явления одного ряда, хотя и с разным организующим субъектом (автор, редак-тор, читатель / интерпретатор)» [8, с. 3].

Наиболее точное определение значения терми-на цикл удалось сформулировать Дэйвиду Слоуну: «Круг, традиционный символ единства, представля-ет единство или целостность, свойственные конеч-ному результату. К этому, в сущности, сводится принцип, лежащий в основании всех циклов» [8, с. 96]. Форма круга отражает «заложенную в цик-личности идею движения…» [3, с. 261]. Т.В. Цивь-ян, рассуждая о цикличности, как об основном приеме автометаписания А. Ремизова, рассматрива-ет ее в большей степени с мифопоэтической точки зрения – как вечное возвращение, т. е. как «постоян-ное повторение, кружение на месте, возвращение в одну и ту же точку, но возвращение каждый раз иное» [5, с. 304–305]. Об особой роли метафориче-ской формы круга, как основополагающей для лю-бого циклического единства, писал В. Набоков в «Других берегах»: «Спираль – одухотворение кру-га. В ней, разомкнувшись и высвободившись из плоскости, круг перестает быть порочным. Пришло мне это в голову в гимназические годы, и тогда же я подумал, что бывшая столь популярной в России гегелевская триада в сущности выражает всего лишь природную спиральность вещей в отношении ко времени» [4, с. 283]. Само понятие цикличности подразумевает, что «акт космотворения… призван уничтожить деградировавший мир и воссоздать изначальный» [3, с. 621], то есть уже в самом поня-тии «цикл» скрыт его потенциал как специфической жанровой формы, способной, пренебрегая целост-ностью каждого входящего в нее компонента, соз-дать целостность иного художественного порядка и удержать от распада фрагментарный и раздроб-ленный художественный мир автора. В эпоху ис-торических потрясений, социальной нестабильно-сти, художники обращались к памяти архаических

жанров, уже в своей форме содержащих потенциал противостояния, сопротивления Хаосу.

В XX веке циклизация становится одним из ведущих эстетических принципов, продуктивной формой организации художественного образа ми-ра не только в рамках литературного творчества, но и в произведениях, принадлежащих к другим видам искусства. Л.С. Яницкий [8, с. 68] видит причины распространенности циклизации в лите-ратуре XX века в специфических функциях цикла, к ряду которых им причисляются:

1. Компенсаторная функция цикла. Когда раз-рушаются традиционные формы целостности, цикл выполняет объединяющую функцию, связы-вая воедино различные произведения. Так разви-вается цикличность художественного мышления, когда автор задумывает и создает свое произведе-ние в рамках более широкого контекста из не-скольких произведений.

2. Архетипическая функция цикла. В периоды кризисов, когда ставятся под сомнение устоявшие-ся представления о произведении искусства, реа-лизуется процесс возвращения искусства к перво-основам, к глубинным проявлениям человеческой культуры, мифам и архетипам. Цикл так устойчив как композиционная форма, потому что базирует-ся на первоосновных архетипах (круга, колеса, спирали, кольца, сферы) и мифах, которые скла-дываются в мифотектонику цикла, а иногда пре-ломляются в мотивы на содержательном уровне текста. Цикл распространяется в литературе XX века для воплощения представления о повторяе-мости, взаимозависимости и взаимосвязанности мироздания на формальном уровне.

3. Еще одна причина широкой распростра-ненности циклизации в XX веке заключается в том, что цикл представляет собой коммуникатив-ное или гиперкоммуникативное событие, в кото-ром сообщаются в полилоге, с одной стороны, части между собой, а с другой стороны, – части и целое. Будучи композиционной и дискурсивной суперструктурой, цикл становится осуществлени-ем процесса коммуникации на уровне композиции и архитектоники художественного произведения.

Циклизация текстов как одна из ведущих тен-денций литературной эпохи 1920-х годов объясня-ется попытками найти художественную модель, соответствующую запросам стремительно меняю-щегося исторического времени. Активизация цик-лообразования стала отражением писательских поисков, связанных с выработкой новых или ак-туализацией уже существующих механизмов, по-зволяющих конструировать целостный мирообраз. Все это способствовало распространению в лите-ратуре первой трети ХХ века феномена микроцик-ла, которому в большей степени, чем многокомпо-нентным эпическим циклам, присущи специфиче-ские внутренние связи. «…В важнейшие эпохи тектонических сдвигов и смещений, когда в худо-жественном сознании актуализируются все сторо-


Пономарева Е.В., Агеева Ю.П. Прозаический микроцикл первой трети ХХ века как архаическая форма

1032014, том 11, № 1

ны искусства, само понятие целостности произве-дения, – тенденция циклизации, проявлялась од-новременно по всем «осям» составляющих ее ин-тенций, оказывается способной порождать во множестве циклы в собственном смысле этого слова, принимающие облик и функцию жанровых образований, т. е. создающих собственные устой-чивые приемственные связи и типологические со-ответствия, формируя тем самым самостоятель-ную струю в общем потоке историко-культурного развития» [7, с. 25]. Таким образом, во времена исторических потрясений и расколов, художест-венное сознание неизбежно обращается к формам архаическим, позволяющим не только удержать в восприятии от распада окружающую их действи-тельность, но и зафиксировать ее, запечатлеть в максимально удобной для этого форме.

Подобные поиски привели к распространению явления микроцикла, который представляет собой наджанровое единство, композиционную форму особого типа, основанную на монтажном принци-пе построения материала и состоящую из двух или трех относительно самостоятельных произведе-ний, в которой фактически не реализуется иерар-хия «ключевой» / «периферийный» текст; в отли-чие от обычных прозаических текстов части объе-диняются на основе радиальных связей. Количест-во компонентов, входящих в микроцикл, опреде-ляет его структурно-семантические особенности. Между частями двухкомпонентного микроцикла возникают сложные системы взаимоотношений со- и противопоставления, а сами части внутри единства воспринимаются как неразделимые, объ-единенные циклической формой и тяготеющие к внутреннему единству (строящемуся по типу «единство противоположностей»). Примерами двухкомпонентных циклов можно считать «Рас-сказы о себе» В. Иванова и «Весенние рассказы» Е. Зозули. Три компонента в микроцикле связаны друг с другом особыми внутренними смысловыми связями и дополняют друг друга. Специфика по-добных микроциклических образований состоит в том, что при наличии двух текстов-компонентов, третий текст будет обозначать собой «итог», пред-ставляя собой разрешение конфликта, ознамено-ванного дуальностью первых двух произведений. В основу данного утверждения положена концепция гегелевской триады «тезис – антитезис – синтез», которая является самой продуктивной для создания трехкомпонентных микроциклов. В данном случае можно говорить о гармонизирующем свойстве трехкомпонентных микроциклов, сама форма кото-рых давала авторам возможность создавать целост-ную картину образа мира, концептуально «дефи-цитную» в условиях революционного перелома. Микроциклами, обладающими такой природой, являются «Радости земной любви. Три новеллы» Н. Гумилева, «Английские рассказы» Б. Пильняка.

Особую роль в контексте исследования двух- и трехкомпонентных микроциклических единств

приобретает символическая функция числа, в ко-торой актуализировалось и проявилось стремление писателей преодолеть неустойчивость современ-ной им действительности, что и привело к обра-щению к мифологическим и архаическим функци-ям числа. «Числа традиционно выступают в каче-стве образа мира; их миросозидающая и упорядо-чивающая функция проявляется в приписываемой им способности восстановления мира и преодоле-ния хаоса» [6, с. 478]. Числа создают обширный символический контекст и заключают в себе рели-гиозные, философские и психологические уста-новки, «восходя к той или иной базовой культур-ной мифологеме или архетипу» [8, с. 67] и сохра-няя свою графическую и психологическую силу.

Часто автор вводит числовое обозначение в заглавие микроцикла (Р. Акульшин «Три расска-за»; А. Ремизов «Три сказки на святки: 1. Крот-кая; 2. Одно слово; 3. Поужинать»; «Две новеллы» и т. д.), тем самым подчеркивая особое смысловое значение числа для композиции данной цикличе-ской структуры. Прежде всего, число несет в себе обозначение границ микроцикла, ограничивая ко-личество входящих в него текстов и указывая на его особую роль, а также соотносит компоненты мик-роцикла с символическими значениями этого числа. В рамках исследования микроциклов, особый инте-рес представляют числа «два» и «три», заключаю-щие в себе особую семантическую нагрузку1.

Помимо обязательного наличия трех относи-тельно самостоятельных компонентов, в структур-ной аналогии трехкомпонентных микроциклов реализуется линейная либо круговая последова-тельность элементов. Линейная последователь-ность компонентов указывает на доминирующий принцип «дополнительности», при котором каж-дый последующий компонент микроцикла допол-няет предыдущий. Это позволяет нескольким ав-тономным системам элементов взаимодействовать в рамках микроциклического целого. Картина ми-ра в такой художественной системе характеризу-ется как совокупность равноправных частных кар-

1 Последовательность первых трех чисел почти все-

гда определяется как единство (1), двойственность (2) и синтез (1+2=3). В теории философии Пифагора последо-вательность 1,2,3 символизировала путь от точки к пря-мой линии (от единицы к множеству). Число «три» – один из самых положительных символов не только с точки зрения символистов, но и в мифологии, религиозной мысли, легендах и сказках, где традиция трижды совер-шать одно и то же действие имеет очень древнее проис-хождение. Число три – это «символ высшего синтеза двух противоположностей, тезиса и антитезиса» [2, с. 482]. Для Пифагора три было числом гармонии, а для Аристотеля – законченности, так как оно имеет начало, середину и ко-нец. В контексте нашего исследования крайне актуализи-руется гармонизирующее свойство числа «три», прояв-ляющееся в том, что когда имеется два компонента, то третий будет представлять собой объединение первых двух, воплощая разрешение конфликта, ознаменованного дуальностью первых двух.




тин мира. (И.Бабель «Три рассказа: 1. Старатель-ная женщина; 2. В щелочку; 3. Ходя»). Средством межтекстовой связи при круговой последователь-ности компонентов выступают повторы сюжетных звеньев, «рифмовка» различных фрагментов, сю-жетных ситуаций и характеров, организующие концептуальный уровень произведения. Внутрен-ние ритмы в тексте придают ему характер моно-литного художественного «кругообразного» един-ства. Подобные микроциклы являются более за-крытой структурой. В микроциклах данного типа сильнее всего проявляется архетип круга – искон-ный для всех циклов. Благодаря этому, возникает дополнительный контекст, определяющий много-уровневые ассоциативные связи: как внутритек-стовые, так и внетекстовые, которые, в свою оче-редь, наполняют внутренний сюжет микроцикла новым содержанием. Микроцикл, «восходящий к культурным архетипам круга, кольца, выступает как форма, компенсирующая и восполняющая ощущение недостатка целостности, разорванности и раздробленности» [8, с. 6], характерное для ху-дожественного сознания на сломе эпох, и стано-вится доминирующей и наиболее органичной формой существования. В качестве примера по-добного рода единства можно привести микроцикл В. Каверина «Черновик человека».

Число «два» рождается в результате прибавле-ния единицы к самой себе, в результате чего можно выделить ряд отношений, возникающих между входящими в двойку единицами: отражение, столк-новение, противопоставление и симметрия. Говоря о взаимной соотнесённости и расположении текстов в двухкомпонентном микроцикле, можно просле-дить все эти типы связей. «Отражение» представля-ет собой соотношение компонентов, расположен-ных по принципу аналогии рядом друг с другом. В результате их взаимодействия создаются дополни-тельные значения каждого текста, формируя ощу-щение определенного «диалога» между ними2. В произведениях, составляющих микроцикл данного порядка, будет наблюдаться повтор сюжетных схем, аналогии в системах персонажей, параллель-ная связь элементов (В. Правдухин «Заколдованный ток»). Отношение «столкновения» реализуется через конфликт структурно-семантических связей между компонентами микроцикла. Разность смы-

2 Л.Д. Гутрина в своем диссертационном исследо-вании, посвященном стихотворным «гнездам» в поэзии О.Э. Мандельштама, приходит к выводу о том, что «расположение текстов рядом друг с другом делает бо-лее явным «конструктивный принцип» каждого из сти-хотворений: стихи в пределах одного «букета» помога-ют прочитывать друг друга, то есть в результате «со-присутствия» текстов как бы «проявляются» механизмы создания образа в каждом из них». Еще одной важной мыслью, высказанной Лилией Дмитриевной, является положение о том, что, «очевидно, для Мандельштама принципиальной была установка на «диалог»; «это ставка на эффект рядом положенных вариантов, на игру смысловых их граней» [2].

словых нагрузок текстов во многом определяет от-ношение «противопоставления». К микроциклам подобного типа можно отнести «Рассказы о себе» Вс. Иванова. «Симметрия» реализуется в принципе дополнительности, проявляющейся в привнесении добавочного смысла вторым текстом в соотношении с первым. Компоненты микроцикла соотносятся как звенья в процессе размышления: второе произведе-ние внутри микроцикла углубляет и расширяет пер-вый текст, играя одновременно роль «ключа» для его прочтения. Примером может служить микроцикл М. Кугеля «Театральные рассказы. Силуэты». В общем смысле, структурно-семантические особенно-сти числа «два» можно выразить следующим обра-зом: «Число два является основой дуальных систем, подразумевающих на низшем уровне борьбу двух начал, на высшем – их синтез» [6, с. 482].

Если количество компонентов в микроцикле ограничивается неким числом, то, скорее всего, можно говорить о том, что микроцикл является закрытой структурой и стремится к замкнутости и обособленности. Микроциклы с числовым обозна-чением в заглавии в большей степени представля-ют собой замкнутые единства, ограниченные мар-кировкой количества входящих в них компонен-тов, и тем самым сопротивляясь тенденции цикли-ческих единств к расширению и включению в себя других произведений3. Форма цикла и микроцикла позволяют автору не только показать скрытую организованность пространства художественного мира (при очевидной его раздробленности и фраг-ментарности), но и в символической форме указы-вает на возможность преодоления сложившегося Хаоса (через заложенную в цикл идею круга, из-начально определяющую время, как неизбежное возвращение, при котором конец одного – неиз-бежное начало другого, а все вместе это обяза-тельно должно будет повториться)4.

3 Л. Яницкий отмечает в своем исследовании: «Ес-ли количество стихотворений в цикле ограничивается неким числом, то, с нашей точки зрения, можно гово-рить о том, что … цикл настойчиво стремиться преодо-леть семантическую инерцию числа, выйти за пределы, положенные ему числом, вложить новые смыслы в ус-тойчивую культурную символику числа и присоединить новые стихотворения, изменив число стихотворений и создав новое смысловое поле. Видимо, это связано с тем, что современная литература не может сковать себя рамками устойчивых культурных констант и пытается создать новые смысловые валентности на старой семан-тической основе. Ряду произведений свойственна тен-денция к присоединению дополнительных членов; дру-гими словами, цикл является открытой структурой и стремится к расширению и включению в себя других произведений» [8, с. 76].

4 Хорхе Луис Борхес в «Циклическом времени» – части доктрины исторического круговорота, высказыва-ет важную мысль: «В эпоху расцвета гипотеза постоян-ства, неизменности человеческого существования огор-чает либо злит, в эпоху упадка (такую как наша) она – залог того, что никакой позор, никакое бедствие, ника-кой диктатор умалить нас не смогут» [1, с. 96].


Пономарева Е.В., Агеева Ю.П. Прозаический микроцикл первой трети ХХ века как архаическая форма

1052014, том 11, № 1

Анализ прозаических микроциклов, прове-денный посредством «перекрестной» модели, основанной на воссоздании историко-литературной традиции, жанровой памяти, уни-версальных принципов циклизации, присущих как литературе, так и другим видам искусства, позволяет постичь микроцикл, как специфиче-ское, обладающее уникальной природой явле-ние, с одной стороны, сопоставимое с соприрод-ными художественными образцами (крупными прозаическими циклами), с другой – обладаю-щее уникальными механизмами в конструирова-нии образа мира.


1. Борхес, Х.Л. Письмена Бога / Х.Л. Борхес. – М.: Республика, 1992.

2. Гутрина, Л.Д. Стихотворные «гнезда» в поэзии О.Э. Мандельштама 1930-х гг. (к проблеме

становления нового типа поэтической образно-сти): дис. … канд. наук / Л.Д. Гутрина. – Екате-ринбург, 2004. – 247 с.

3. Мифы народов мира. Энциклопедия. – М.: Сов. Энциклопедия. – М., 1987. – Т. 2.

4. Набоков В.В. Собрание сочинений в 4 т. / В.В. Набоков. – М., 1990. – Т. 4. – С. 283.

5. Серебряный век в России. – М., 1993. – С. 304–305.

6. Словарь символов и знаков / авт.-сост. Н.Н. Рогалевич. – Минск: Харвест, 2004. – С. 78.

7. Фоменко, И.В. Практическая поэтика: учеб. пособие для студентов филологических фа-культетов высших учебных заведений / И.В. Фо-менко. – М.: Издательский центр «Академия», 2006. – С. 25

8. Яницкий, Л.С. Архаические структуры в лирической поэзии XX века / Л.С. Яницкий. – Кеме-рово: Кузбассвузиздат, 2003.

Пономарева Елена Владимировна, доктор филологических наук, профессор кафедры русского языка и литературы, Южно-Уральский государственный университет (Челябинск). Е-mail: ponomareva_elen@ mail.ru

Агеева Юлия Петровна, аспирант, преподаватель кафедры русского языка и литературы Южно-Уральского государственного университета (Челябинск). Научный руководитель – доктор филологических наук, профессор Е.В. Пономарева. Е-mail: [email protected]



PROSAIC MICROCYCLE OF THE FIRST THIRD OF THE XXTH CENTURY AS AN ARCHAIC FORM E.V. Ponomareva, South Ural State University, Chelyabinsk, Russian Federation. Е-mail: [email protected] Yu.P. Ageeva, South Ural State University, Chelyabinsk, Russian Federation. Е-mail: [email protected]

The present article dwells upon a microcycle as a special type of archaic unity that allows the author to keep a fragmented reality from disintegration and fix it in the reader’s consciousness and imagination in periods of turmoil. The authors draw conclusions about the nature of semantic relations within this stable artistic unity on the basis of the prosaic microcycles created in the 1920s in Russia.

Keywords: microcycle, archaic, two- and three-component unity, structural and semantic relations.

References

1. Borges J.L. Pis'mena Boga [Writings of God]. Moscow, The Respublika Publ., 1992 . 2. Gutrina L.D. Stikhotvornye “gnezda” v poezii O.E. Mandel'shtama 1930-kh gg. (k probleme stanovleniya

novogo tipa poeticheskoy obraznosti). Diss. kand. filolog. nauk [Verse “nests” in the poetry of Osip Mandelstam in 1930 (to the problem of formation of a new type of poetic imagery). Cand. Philol. sci. diss]. Yekaterinburg, 2004, 247 p.

3. Mify narodov mira. Entsiklopediya [Myths of nations of the world. Encyclopedia]. Moscow, Sov. Encyclo-pedia Publ., T. 2, 1987.




4. Nabokov V.V. Sobranie sochineniy v 4 tomakh [Collection of works in four volumes]. Vol. 4. Moscow, 1990.

5. Serebryanyy vek v Rossii [Silver Age in Russia]. Moscow, 1993, pp. 304–305. 6. Rogalevich N.N. Slovar' simvolov i znakov [Dictionary of symbols and signs]. Minsk, Harvest Publ., 2004. 7. Fomenko I.V. Prakticheskaya poetika: ucheb. posobie dlya studentov filologicheskikh fakul'tetov vysshikh

uchebnykh zavedeniy [Practical Poetics: studies book for students of philological faculty of higher education insti-tutions]. Moscow, Academy Publ., 2006.

8. Janickiy L.S. Arkhaicheskie struktury v liricheskoy poezii XX veka [The archaic structure in the lyric poetry of the XX century]. Kemerovo, Kuzbassvuzizdat Publ., 2003.

Elena V. Ponomareva, PhD (Russian philology), Russian Language and Literatures, chair professor , South Ural State University, (Chelyabinsk). Е-mail: [email protected]

Yulia P. Ageeva, Russian Language and Literatures, post graduate, chair lecturer, South Ural State University (Chelyabinsk). Scientific Supervisor – professor Ponomareva E.V., PhD (Russian philology). Е-mail: [email protected]



1072014, том 11, № 1

Актуальность темы данного исследования определяется тем, что на современном этапе раз-вития лингвистической науки особую роль играет изучение специфики менталитета народа. Проник-новение в национальную концептосферу позволяет детально изучить универсальные и специфические черты, присущие народу как выразителю языковой и ментальной картины мира. Наряду с другими универсальными концептами, концепт «мораль» занимает важное место в любом лингвокультуро-логическом сообществе. Не меньшее значение в области современных гуманитарных исследований приобретает проблематика дискурса, как специфи-ческого способа конституирования социальной реальности. Распространенность дискурс-анализа, этики дискурса, а также рост числа диссертацион-ных исследований, посвящённых научному дис-курсу, подчёркивают перспективность изучения концепта «мораль» в данном типе дискурса.

Цель исследования: выявление языковых репрезентаций концепта «мораль» в англоязычных научных дискурсах и определение вида и способа отражения данного концепта в сознании англоязычных авторов.

Достижение указанной цели предусматривает решение следующих задач:

1. Определение терминов: «концепт», «дис-курс», «научный дискурс» и «концептуальный анализ», как базовых в современной лингвистике.

2. Анализ содержания концепта «мораль» в различных источниках, с использованием мате-риалов словарей и тезаурусов.

3. Выявление синонимов концепта «мораль» и построение лексико-семантических полей метода-ми концептуального анализа.

4. Выявление вида и способа отражения концеп-та «мораль» в англоязычных научных дискурсах.

5. Анализ полученных результатов проявле-ния концепта «мораль» в научных дискурсах.

Теоретико-методологической базой иссле-дования стали труды таких известных лингвистов, как Ю.Н. Караулов, Е.С. Кубрякова, С.А. Асколь-

дов-Алексеев, Ю.С. Степанов, Д.С. Лихачев, С.Г. Воркачев, В.А. Маслова, Н.Д. Арутюнова, А. Вежбицкая, Р.М. Фрумкина, Т.Н. Хомутова и др. В ходе исследования применялись следующие ме-тоды: гипотетико-дедуктивный метод, метод логиче-ского анализа, метод семантических множителей, методы математической лингвистики (составление матрицы, использование коэффициента частотно-сти), семантический анализ, концептуальный анализ.

Проанализировав работы различных лингвис-тов, мы вслед за [1, 4, 10–12, 14] определили поня-тия концепта, дискурса, научного дискурса и кон-цептуального анализа

«Концепт» – это семантическое образование, отмеченное лингвокультурной спецификой и ха-рактеризующее носителей определенной этно-культуры, и представляющее собой результат по-знавательной (когнитивной) деятельности лично-сти и общества, определяющее отношение обще-ственного сознания к данному явлению или пред-мету [1, c. 267]. Общественно-политический фено-мен «мораль», концепт которого является предметом настоящего исследования, являясь социальным ин-ститутом, регулирующим поведенческие аспекты человеческих взаимоотношений, играет исключи-тельно важную роль в жизни человека и общества. Этому явлению посвящены отдельные лингвистиче-ские и философские исследования, особенно актуаль-ные на современном этапе развития науки и общест-ва. При всём многообразии определений морали, одной из важнейших ее функций является органи-зация социального поведения людей.

В современной лингвистике существуют раз-личные подходы к определению дискурса. Мы будем придерживаться точки зрения, согласно ко-торой текст и дискурс являются различными ас-пектами коммуникации [11, c. 21]. При этом дис-курс мы вслед за [4] определяем как – «Сложное коммуникативное явление, включающее, кроме текста, ещё и экстралингвистические факторы (знания о мире, мнения, установки, цели), необ-ходимые для понимания текста» [4, c. 312]. «На-

УДК Ш4/5 ББК 82-31

НАУЧНЫЙ ДИСКУРС: МОРАЛЬНЫЙ АСПЕКТ Т.Н. Хомутова, А.В. Нохрин

Изучается концепт «мораль» и его языковые репрезентации в англоязычных на-учных дискурсах. Восприятие концепта «мораль» в различных источниках раскры-то с использованием словарей и тезаурусов, а выявление семантических особенно-стей лексических единиц, выражающих данный концепт, выполнено с использова-нием англоязычных научных дискурсов. Для выявления степени отражения кон-цепта «мораль» в англоязычных научных дискурсах использован метод концепту-ального анализа. В результате проведенного исследования сделаны выводы об оп-ределении вида и способа отражения данного концепта в сознании англоязычных авторов.

Ключевые слова: концепт, дискурс, научный дискурс, текст, концептуальный анализ, картина мира.




учный дискурс – это специфический для науки способ организации речевой деятельности, вклю-чающий в себя когнитивные и лингвистические компоненты» [14].

«Концептуальный анализ – это определенный метод экспликации концептов» [12].

В данной работе для исследования концепта «мораль» был использован концептуальный ана-лиз, предусматривающий многоэтапный метод исследования [10, с. 300–302]:

1. Работа со словарями. На данном этапе из словарей выписывались определения слова «мо-раль» и определялось количество лексико-семантических вариантов (ЛСВ) этой лексиче-ской единицы (ЛЕ). Вслед за [11] мы пониманием ЛСВ как двустороннюю единицу, формальную сторону которого составляет форматив, а содер-жательную – одно из значений многозначного слова. Под ЛЕ, вслед за [11] мы понимаем слово, устойчивое словосочетание или другую единицу языка, способную обозначать предметы, явления, их признаки.

2. Для каждого ЛСВ находились синонимы с использованием словаря синонимов, которые сво-дились в матрицу ЛСВ. Анализ матрицы выполнен методом семантических множителей для получе-ния числа совпадений сем.

3. С использованием словаря частотности определялся коэффициент частотности для каждо-го синонима.

4. Для оценки расположения синонима в лексико-семантическом поле простой перечень синонимов к каждому ЛСВ имени концепта отно-сился к одному из трёх разных списков, построен-ных по принципу уменьшения того или иного по-казателя. Для этого, каждый список делился на три части по следующим формулам:

2/3 х ≤ 1 – верхний уровень; 1/3 х ≤ 2/3 – средний уровень; 0 х ≤ 1/3 – нижний уровень,

где х – это: в первом списке – количество словарей, которые приводят данную ЛЕ в качестве синонима; во втором списке – количество совпавших семанти-ческих множителей; в третьем списке – коэффициент частотности ЛЕ.

Словарная статья – это надёжный способ по-лучения как обширной лингвистической, так и общекультурной информации для её пользователя. Она обладает лингвокультурологической реле-вантностью, поскольку содержит примеры, иллю-стрирующие не только правила, нормы употребле-ния лексических единиц, обозначающих опреде-лённые, в частности и в особенности, культурные концепты, но и место последних в социальной системе ценностей их источника и носителя.

Имя анализируемого концепта – многознач-ное слово. Толковые словари приводят различные определения слова «мораль», причем меняется не только количество значений, но и их разделение. В ходе работы исследованы 25 определений из 8

толковых словарей, далее приведены лишь неко-торые из них.

Oxford dictionary: Standards of behavior; principles of right and

wrong [13]. Cambridge dictionary: Relating to the standards of good or bad beha-

vior, fairness, honesty, etc. that each person believes in, rather than to laws [17].

Longman dictionary: Relating to the principles of what is right and

wrong behavior, and with the difference between good and evil [15].

В ходе анализа из словарей были взяты два ЛСВ имени концепта «мораль», так как они ото-бражают две стороны данного концепта.

Согласно ЛСВ-1, мораль можно определить, как «Нормы поведения, принципы добра и зла» (Standards of behavior; principles of right and wrong).

ЛСВ-2 определяет данный концепт, как «По-ступать таким образом, что, по мнению большин-ства людей, считается правильным и честным» (Behaving in ways considered by most people to be correct and honest).

В качестве примера рассмотрим ЛСВ-1. Ис-ходя из определения, данного в словаре ЛСВ-1 – это «Standards of behavior; principles of right and wrong», можно выделить следующие семы: stan-dards, behavior, principles, right, wrong. Далее на основе словарных статей следует определить си-нонимы, которые входят в лексико-семантическое поле концепта с данным определением: correct, courteous, decent, example, fundamental, law, honesty, good.

Ниже приводятся все этапы выполненной ра-боты на примере ЛЕ «correct».

1. В результате работы с толковыми слова-рями зафиксировано выделение ЛЕ «correct» в ка-честве синонима основного понятия «мораль» в 7 источниках (Cambridge, Merriam-Webster, Random House Unabridged Dictionary, Longman, Oxford, Collins, Webster’s). Таким образом, первым показа-телем синонима «correct» стало число 7.

2. Исходя из определений, приводимых тол-ковыми словарями, установлено, что данная еди-ница имеет два совпадения лексико-семантических вариантов: to alter or adjust so as to bring to some standard or right condition. Таким образом, напро-тив синонима «correct» мы поставили цифру «2». Результаты данного этапа работы представлены в табл. 1.

3. Словарь частотности Торндайка для ЛЕ «correct» определяет коэффициент частотности в количестве 39 единиц. Имеющиеся показатели позволяют определить данный синоним в системе лексико-семантического поля.

Для достижения конечной цели простой пере-чень синонимов к каждому ЛСВ имени концепта преобразован в три списка, построенных по прин-ципу уменьшения того или иного показателя. Ка-


Хомутова Т.Н., Нохрин А.В. Научный дискурс: моральный аспект

1092014, том 11, № 1

ждый список разделен на три части, согласно кри-териям (табл. 2).

Используя обозначения верхнего уровня как 1, среднего – 2, нижнего – 3, мы определили, в какую зону лексико-семантического поля попадает дан-ная ЛЕ при осуществлении контроля ее уровня во всех трех списках в виде итоговой комбинации из трех цифр. Преобладание одной из цифр над дру-гими указывает на соответствующий сектор, ранее определенный как: 1 – приядерная зона, 2 – ближ-няя периферия и 3 – дальняя периферия.

В случае с ЛЕ «correct» в первом списке данная единица расположена на первом уровне, а во вто-ром и в третьем списках – на втором уровне. Таким образом, полученная комбинация цифр «1-2-2» рас-пределяет данную ЛЕ в ближнюю периферию.

Модель языкового выражения концепта «мо-раль» (рис. 1) по ЛСВ-1 представлена следующи-ми зонами:

ядро – Moral; приядерная зона – Good, Law; ближняя периферия – Example, Correct,

Ethical, Fundamental, Decent; дальняя периферия – Honesty, Courteous.

Таким образом, носители английского языка, в первую очередь, ассоциируют мораль с добро-той. Добро – высшая моральная и нравственная ценность. Понятие «добро» – это также и общее понятие, характеризующее полезность для челове-ка какой-либо вещи, либо явления. Другим компо-нентом приядерной зоны является – право. Мораль и право тесно взаимосвязаны, поскольку право, как и мораль, регулирует поведение и отношения людей.

В ближней периферии встречаются слова, не-отделимые от понятия «мораль» в человеческом соз-нании.

В дальней периферии мы видим слова, которые могут иметь переносное значение, и не влияют на определение слова «мораль» как нормы поведения.

Далее концепт «мораль» был рассмотрен на материале научных дискурсов.

Самым традиционным видом публикации в научном дискурсе считается научная статья. Науч-ная статья – это законченное и логически цельное произведение, посвященное конкретной проблеме. Статья подразумевает тематическую направлен-ность, анализ и научную проработку материала; наличие теоретических и практических обобщений

Таблица 1 Матрица лексико-семантического варианта № 1 (ЛСВ-1) концепта «мораль»

Семы Синонимы

Standards Behavior Principles Right Wrong Количество совпадений

Correct – + – + – 2 Courteous – + – – – 1 Decent + + + + + 5 Ethical – + + + – 3 Example + – – + + 3 Fundamental + – + + + 4 Good – – – + + 2 Honesty – – – + – 1 Law + + + + – 4

Таблица 2

Структура концепта «мораль» для ЛСВ-1 на основе данных словарей

Уровни Количество словарей

Количество совпавших множите-лей

Коэффициент частности

1 8 Good 6 Correct, Ethical

5 Decent 4 Fundamental, Law

100 Good 84 Law

2 5 Fundamental, Law 4 Honesty 3 Decent, Courteous

3 Example, Ethical 2 Correct, Good

41 Example 39 Correct

3 1 Example 1 Courteous, Honesty 12 Courteous 8 Decent 7 Ethical, Honesty 5 Fundamental

Примечание. 1-й уровень: 5,3 < x ≤ 8 3,3 < x ≤ 5 66,7 < x ≤ 100 2-й уровень: 2,6 < x ≤ 5,3 1,6 < x ≤ 3,3 33,3 < x ≤ 66,7 3-й уровень: 0 < x ≤ 2,6 0 < x ≤ 1,6 0 < x ≤ 33,3




значимых явлений, событий, а также оператив-ность, актуальность, информационную новизну. Рациональное использование энергетических ре-сурсов на современном этапе является одной из наиболее актуальных проблем как в нашей стране, так и за рубежом. Именно поэтому были проана-лизированы научные статьи по данной тематике. В ходе исследования были использованы следующие англоязычные статьи общим объёмом 128 000 пе-чатных знаков из журналов: BBC Focus, Discover, Live Science, National Geographic, New Scientist, Popular Science, Science, Science Direct, Science News, Science World и Scientific American за 2009–2012 годы. Были использованы как британские, так и американские журналы.

В качестве материала для анализа на данном этапе исследования использовано ассоциативно-смысловое поле концепта «мораль».

В проанализированных статьях нам встрети-лось 186 примеров контекстов, на основе которых проведён анализ концепта. На примере научных статей, мы анализировали ЛСВ-1 «Нормы поведе-ния, принципы добра и зла» (Standards of behavior; principles of right and wrong).

Анализ лексикографических данных позволя-ет сделать вывод о многогранности концепта «мо-раль», включающего множество различных значе-ний, играющих важную роль в жизни человека. Исходя из материала лексикографических источ-ников определены семы для двух выбранных ЛСВ. Данные ЛЕ присутствуют в контекстах проанали-зированных научных дискурсов и рассмотрены в качестве единиц ассоциативно-смыслового поля концепта «мораль». Результат работы со словаря-ми представлен в табл. 3.

Следуя методу концептуального анализа, простой перечень синонимов к ЛСВ-1 преобразо-ван в три разных списка, построенных по прин-ципу уменьшения того или иного показателя. Ре-

зультаты данного этапа работы представлены в табл. 4.

Модель языкового выражения концепта «мо-раль» по ЛСВ-1, полученная при помощи обрабо-танных данных на основе научных дискурсов (рис. 2), выглядит следующим образом:

ядро – Moral; приядерная зона – Dutiful, Justice, Con-

scientious; ближняя периферия – Decorous, Exem-

plary, Reserved, Comprehensive; дальняя периферия – Meritorious,

Approved. Анализ концепта «мораль» в научных статьях

позволяет утверждать, что сохранение электро-энергии воспринимается как моральный долг, ко-торый обязан выполнить каждый человек. Энерго-сберегающая стратегия становится обязательной во всех областях и необходима для успешного раз-вития экономики. Таким образом, изучение мора-ли в научных дискурсах, как нормы поведения, позволяет выделить энергосбережение, как один из наиболее важных компонентов в любом обще-стве. Сегодня, энергосбережение входит в пятерку стратегических направлений приоритетного тех-нологического развития, причем экономное и эф-фективное использование энергии должно войти в быт и привычку, стать частью морали общества.

В результате анализа и сравнения концепта «мораль» на основе данных словарей и на материа-ле данных из англоязычных научных дискурсов обнаруживаются определенные сходства и разли-чия. Рассматривая «мораль» как норму поведения, принципы добра и зла, необходимо, прежде всего, отметить различия в репрезентации данного поня-тия английскими лексикографическими источни-ками и научным дискурсом. Словари и тезаурусы, представляя ЛЕ мораль в указанном значении,

Рис. 1. Лексико-семантическое поле ЛСВ-1 по данным словарей: 1 – приядерная зона; 2 – ближняя периферия; 3 – дальняя периферия



1112014, том 11, № 1

Таблица 3 Матрица лексико-семантического варианта № 1 (ЛСВ-1) концепта «мораль» на основе научных дискурсов

Семы Синонимы

Standards Behavior Principles Right Wrong Количество совпадений

Approved – – – + – 1 Conscientious + + + + – 4 Justice – + + + – 3 Decorous + + + – – 3 Dutiful + + + + – 4 Exemplary – + + + – 3 Meritorious + + + – – 3 Comprehensive – + + – – 2 Reserved – + + + + 4

Таблица 4

Структура концепта «мораль» для ЛСВ-1 на основе научных дискурсов

Уровни Частотность лексической

единицы в качестве ассоциа-тивно-смысловой единицы

Количество совпавших множителей

Коэффициент частности

1 58 Conscientious 40 Dutiful, Justice

4 Conscientious, Dutiful, Re-served

57 Dutiful 43 Justice 41 Exemplary

2 34 Reserved 32 Exemplary 29 Comprehensive 20 Decorous

3 Decorous, Exemplary, Merito-rious, Justice 2 Comprehensive

30 Approved 23 Reserved

3 17 Meritorious 15 Approved

1 Approved 14 Comprehend 9 Decorous 5 Meritorious 4 Conscientious

Примечание: 1-й уровень: 38 < x ≤ 58 2 < x ≤ 4 38 < x ≤ 57 2-й уровень: 19 < x ≤ 38 1 < x ≤ 2 19 < x ≤ 38 3-й уровень: 0 < x ≤ 19 0 < x ≤ 1 0 < x ≤ 19

Рис. 2. Лексико-семантическое поле ЛСВ-1 по данным научных дискурсов:

1 – приядерная зона, 2 – ближняя периферия, 3 – дальняя периферия




делают акцент непосредственно на универсальное понятие «добро». Здесь главным признаком мора-ли является положительные нравственные ценно-сти, связь добра и права. При этом не уделяется внимание сознательности и преданности. Важна сама идея добра, как основа взаимоотношений.

Что касается схемы для ЛСВ-1 на основе на-учных дискурсов, то данные ЛЕ раскрывают образ морали как честность и ответственность. Таким образом, научные дискурсы рассматривают мораль в понятийной области сохранения электроэнергии как добросовестное и сознательное поведение.

Общим является то, что на основе данных, полученных в результате анализа словарей и науч-ных дискурсов, в приядерной зоне можно найти следующие ЛЕ «justice» и «law». Данные ЛЕ обо-значают определённые виды закона (справедли-вость, законность, право).

Таким образом, в результате проведённого нами исследования с использованием материалов словарей, тезаурусов и научных дискурсов рас-смотрено восприятие концепта «мораль» в созна-нии носителей языка. Установлено, что концепт «мораль» представляет собой многогранную сис-тему, включающую наряду с ядерными единица-ми, также и периферийные элементы, которые мо-гут варьироваться в зависимости от типа дискурса. В концепте «мораль» отражено восприятие морали социумом. С помощью концептуального анализа выявлены синонимы концепта «мораль», и по-строены лексико-семантические поля. Концепт «moral» («мораль») имеет особое значение для любого народа. Он занимает важное место и в анг-лоязычной языковой картине мира. Изучение реа-лизации данного концепта в языке и речи помогает лучше понять менталитет народа и отдельных его групп и индивидов. Следует также отметить, что рассмотренные ЛСВ не являются единственно возможными для концепта «мораль», и изучение данной проблемы может являться темой дальней-ших исследований.


1. Аскольдов, С.А. Концепт и слово / С.А. Ас-кольдов // Русская словесность. От теории сло-весности к структуре текста. Антология. – М.: Academia, 1997. – С. 267–279.

2. Воркачев, С.Г. Лингвокульторология, язы-ковая личность, концепт: становление антропо-

центрической парадигмы в языкознании / С.Г. Вор-качев. – М.: Филологические науки. – 2001. – №1. – 65 с.

3. Гальперин, И.Р. Текст как объект лин-гвистического исследования / И.Р. Гальперин. – М., 1981. – 18 с.

4. Дейк, Т.А. ван. Язык. Познание. Коммуни-кация / Т.А. ван Дейк. – М.: Прогресс, 1989. – 312 с.

5. Кох, В.А. Предварительный набросок дис-курсивного анализа семантического типа / В.А. Кох // Новое в зарубежной лингвистике. – М.: Прогресс, 1978. – Вып. VIII. Лингвистика текста. – 12 с.

6. Кубрякова, Е.С. Языковая картина мира как особый способ репрезентации образа мира в созна-нии человека / Е.С. Кубрякова // Вестник чувашского государственного педагогического университета им. И.Я. Яковлева. – 2003. – № 4. – С. 2–12.

7. Маслова, В.А. Введение в когнитивную лин-гвистику / В.А. Маслова. – М.: Наука. 2004. – 296 с.

8. Маслова, В.А. Лингвокультурология / В.А. Маслова. – М.: Academia, 2001. – 208 с.

9. Пименова, М.В. Введение в когнитивную лингвистику / М.В. Пименова. – Кемерово, 2004. – Вып. 4. – 296 c.

10. Подковырова, Н.В. Концептуальный анализ как способ исследования концепта / Н.В. Подковы-рова // Языки профессиональной коммуникации: сборник статей участников Третьей международ-ной научной конференции (Челябинск, 23–25 октяб-ря 2007 г.): в 2 т. Челяб. гос. ун-т, 2007. – Т. 1. – С. 300–302.

11. Смирницкий, А.И. Лексикология английско-го языка / А.И. Смирницкий. – М., 1956. –С. 152.

12. Уайтхед А. Избранные работы по фило-софии: пер. с англ. / А. Уайтхед; сост. И.Т. Каса-вин; общ. ред. и вступ. ст. М.А. Кисселя. – М.: Про-гресс, 1990. – 716 с.

13. Фрумкина, Р.М. Психолингвистика: учеб. для студ. высш. уч. завед. / Р.М. Фрумкина. – М.: Академия, 2001. – 320 с.

14. Хомутова, Т.Н. Научный текст: интегральный подход / Т.Н. Хомутова. – М.: Издательский центр ЮУрГУ, 2010. – 21 с.

15. Cambridge Dictionaries. – http://dictionary. cambridge.org.

16. Longman Dictionary of Contemporary English. – http://www.ldoceonline.com.

17. Oxford Dictionaries. – http://oxford dictionaries.com.

Хомутова Тамара Николаевна, доктор филологических наук, профессор, декан факультета лингвис-тики, Южно-Уральский государственный университет (Челябинск). E-mail: [email protected]

Нохрин Андрей Владиславович, аспирант кафедры лингвистики и межкультурной коммуникации,Южно-Уральский государственный университет (Челябинск). Научный руководитель – доктор филологи-ческих наук, профессор Т.Н. Хомутова. E-mail: [email protected]



1132014, том 11, № 1


2014, vol. 11, no. 1, pp. 107–113

SCIENTIFIC DISCOURSE: MORAL ASPECT T.N. Khomutova, South Ural State University, Chelyabinsk, Russian Federation, [email protected] A.V. Nokhrin, South Ural State University. Chelyabinsk, Russian Federation, [email protected]

The article is aimed at the research into the concept of «morality» and its language re-presentation in English scientific discourses. Representation of the concept «morality» in different sources is analyzed with the help of dictionaries and thesauruses. The identifica-tion of semantic features of lexical units expressing this concept is studied with the help of English scientific discourses. To determine the reflection of the concept "morality" in Eng-lish scientific discourses the authors use the method of conceptual analysis. As a result the authors make conclusions concerning the reflection of this concept in the minds of English-speaking authors.

Keywords: concept, discourse, scientific discourse, text, conceptual analysis, worldview.

References 1. Askoldov S.A. Koncept i slovo. Russkaja slovesnost'. Ot teorii slovesnosti k strukture teksta. Antologija

[Concept and word. Russian literature. From the theory of literature to the structure of the text. Anthology]. Mos-cow, Academia Publ., 1997, pp. 267–279.

2. Vorkachev S.G. Lingvokul'torologija, jazykovaja lichnost', koncept: stanovlenie antropocentricheskoj pa-radigmy v jazykoznanii [Cultural linguistics, linguistic identity, concept: appearance of anthropocentric paradigm in linguistics]. Moscow, Filologija. 2001, no. 1, 65 p.

3. Galperin I.R. Tekst kak obekt lingvisticheskogo issledovanija [Text as an object of linguistic research]. Moscow, 1981, 18 p.

4. Deyk van T.A. Jazyk. Poznanie. Kommunikacija [Language. Cognition. Communication]. Moscow: Progress Publ., 1989, 312 p.

5. Koch V.A. Predvaritel'nyj nabrosok diskursivnogo analiza semanticheskogo tipa. Novoe v zarubezhnoj lingvistike, Vyp. VIII. Lingvistika teksta [Preliminary outline of discourse analysis of semantic type. New in foreign linguistics. Vol. VIII. Text Linguistics]. Moscow, Progress Publ., 1978, 12 p.

6. Kubryakova C. [Linguistic picture of the world as a special way of representation of the image of the world in the human mind]. Bulletin of the Chuvash State Pedagogical University. IY Yakovlev, 2003, no. 4, pp. 2–12. (in Russian)

7. Maslov V.A. Vvedenie v kognitivnuju lingvistiku [Introduction to Cognitive Linguistics]. Nauka Publ., 2004, pp. 296.

8. Maslov V.A. Lingvokul'turologija [Cultural linguistics]. Moscow: Academia. 2001. 208 p. 9. Pimenov M.V. Vvedenie v kognitivnuju lingvistiku [Introduction to Cognitive Linguistics]. Kemerovo,

2004, vol. 4, 296 p. 10. Podkovyrova N.V. Konceptual'nyj analiz kak sposob issledovanija koncepta [Conceptual analysis as a

way to study the concept]. Languages of professional communication: a collection of articles by participants of the Third International Scientific Conference (Chelyabinsk, 23–25 October 2007). Chelyabinsk St.University Publ, 2007, T.1, pp. 300–302. (in Russian)

11. Smirnickii A.I. Leksikologija anglijskogo jazyka [Lexicology of the English language]. Moscow, 1956, 152 p. 12. Whitehead A. Izbrannye raboty po filosofii [Selected works on philosophy]. Moscow, Progress Publ.,

1990, 716 p. 13. Frumkin R.M. Psiholingvistika [Psycholinguistics]. Moscow, Academy Publ., 2001, 320 p. 14. Khomutova T.N. Nauchnyj tekst: integral'nyj podhod [Scientific Text: an integrated approach]. Chelya-

binsk: Publishing Center SUSU, 2010, 21 p. 15. Cambridge Dictionaries: http://dictionary.cambridge.org 16. Longman Dictionary of Contemporary English: http://www.ldoceonline.com 17. Oxford Dictionaries: http://oxforddictionaries.com

Tamara N. Khomutova, Doctor of Philology, Professor, Dean of the Faculty of Linguistics South Ural State

University. E-mail: [email protected] Andrey V. Nokhrin, Postgraduate of the Department of Linguistics and Intercultural Communication, South

Ural State University. Supervisor – Professor, Doctor of Philological Sciences T.N. Khomutova. E-mail: [email protected]




В настоящее время активное взаимодействие журналистики и рекламы осуществляется в интер-нет-версиях печатных СМИ. Это связано с тем, что несмотря на различие задач журналистики и рек-ламы, они функционируют в единых информаци-онных потоках, передаваемых через СМИ и, что самое главное, обращены к одной аудитории [3, с. 189]. И как подчеркивает Г.Г. Щепилова, рас-сматривая формы и жанры рекламы в СМИ, «про-исходит процесс диффузии между журналистски-ми и рекламными жанрами; наблюдается адапта-ция рекламы и журналистики к выразительным возможностям друг друга» [11]. По мнению В.Л. Цвика, развиваясь в органическом единстве с теми СМИ, в которых она размещается, реклама постепенно осваивает приемы и методы решения творческих задач, изобразительно-выразительные средства журналистики. В этом случае реклама выступает как «столь родственный журналистике вид творческой деятельности» [9, c. 60], который можно обозначить термином «рекламная журна-листика». С филологической точки зрения реклам-ная журналистика представляет собой особую сферу практической деятельности, продуктом ко-торой является рекламный медиатекст, размещае-мый в СМИ в формате журналистской публикации с целью формирования благоприятного отношения к продвигаемому товару (услуге, событию и др.) и побуждения адресата к определенным действиям. Однако отдельных комплексных исследований данной проблемы практически недостаточно. В связи с этим возникла необходимость исследова-ния своеобразия жанров медиатекстов рекламной журналистики и специфики их структурно-композиционного построения в интернет-версиях печатных СМИ.

Прежде чем осуществить анализ рекламных ме-диатекстов необходимо уточнить, что понимается под термином «жанр», а также выделить жанрообра-зующие признаки. В данном случае в качестве базо-вого мы будем использовать подход, представлен-ный в теории журналистики. При определении поня-тия «жанр» нам представляется весьма плодотворной концепция Л.Е. Кройчика [4, с. 134–138], который рассматривает его как: особую форму организации жизненного материала; категорию типологическую, то есть обладающую рядом устойчивых и повто-ряющихся признаков; способ отражения действи-тельности, предопределенный познавательными за-дачами. В рамках указанной концепции под жанром понимается относительно устойчивая структурно-содержательная организация текста, обусловленная своеобразным отражением действительности [4, с. 138]. В этом случае, опираясь на приведенное оп-ределение, мы приходим к пониманию того, что жанры рекламных медиатекстов это и есть относи-тельно устойчивые типы публикаций доведенные до аудитории через СМИ, объединенные сходными структурно-композиционными и стилистическими характеристиками.

Что касается вопроса жанрообразования ме-диатекстов в рекламе, то оно также подчиняется общим законам образования жанра в целом. В свою очередь, среди ключевых жанрообразующих признаков медиатекстов можно назвать следую-щие: предмет отображения, целевая установка, метод отображения. Рассмотрим особенности жанрообразующих признаков.

Предметом отображения для рекламы могут быть, прежде всего, товар, услуга, событие и пер-сона. При этом, в рекламном медиатексте в каче-стве обязательных характеристик предмета ото-

МЕДИАТЕКСТ

УДК 659.1 + 070 ББК Ч600.6 + Ч600.2

ЖАНРОВОЕ СВОЕОБРАЗИЕ МЕДИАТЕКСТОВ РЕКЛАМНОЙ ЖУРНАЛИСТИКИ Л.К. Лободенко

Исследуется процесс взаимодействия журналистики и рекламы с позиций фи-лологического подхода и введено понятие «рекламная журналистика». В ходе ана-лиза уточняется содержание понятия «жанр», выделяются жанрообразующие при-знаки и три группы жанров медиатекстов рекламной журналистики: информацион-ные, аналитические и художественно-публицистические. Особое внимание в публи-кации уделено исследованию своеобразия информационных жанров рекламных ме-диатекстов (рекламная заметка, интервью, вопрос-ответ, репортаж), представлен-ных в интернет-версиях газет и журналов. Автор выявляет особенности структур-ной организации информационных жанров рекламной журналистики.

Ключевые слова: журналистика, реклама, медиатекст, жанр, информационные жанры, интернет-СМИ.


Лободенко Л.К. Жанровое своеобразие медиатекстов рекламной журналистики

1152014, том 11, № 1

бражения, необходимо использовать формальные признаки, к которым относится «сигнализирова-ние о рекламном характере информации, обяза-тельное по закону о рекламе (презентацию), один или несколько компонентов брэнда и /или реклам-ные реквизиты» [8, с. 27].

Второй важный жанрообразующий признак – целевая установка медиатекста. В качестве основ-ных целей рекламных медиатекстов могут быть признаны: информирование, формирование имид-жа, создание выборочного спроса на предмет ото-бражения. Также, необходимо учитывать, что рек-ламный медиатекст латентно является носителем аксиологической функции, так как описание пред-мета осуществляется селективно и направлено на создание вокруг него оптимальной коммуникаци-онной среды, формирование положительной оцен-ки и определенной реакции выбранной аудитории или реализации сбытовых и иных целей.

От целевой установки зависят и методы преоб-разования реальной действительности в медиатекст. При этом как для журналистики, так и для рекламы методы являются схожими и делятся на две группы: 1) на рационально-познавательном уровне исполь-зуются эмпирические, теоретические, социологиче-ские и нетрадиционные методы; 2) на эмоционально-чувственном уровне основой создания являются ху-дожественно-изобразительные.

Таким образом, предмет отображения, целе-вая установка и методы – это базовые признаки, на которых держится жанр. Постоянство связей ме-жду ними обеспечивает ту устойчивую форму, которая делает жанр узнаваемым.

В свою очередь, как отмечают исследователи, единых подходов к классификации жанров рекла-мы пока не существует. Так, Г.Г. Щепилова, рас-сматривая классификацию рекламы в печатных СМИ, особо выделяет среди других форм рекламы (модульная, рубричная) текстовую. Если модуль-ная и рубричная реклама являются чисто реклам-ными сообщениями, то в группе текстовой рекла-мы, по мнению исследователя, «представлен дос-таточно широкий спектр жанровых образований, большинство которых повторяет структуру журна-листских жанров» [11]. В периодических изданиях, текстовая реклама обычно разрабатывается в виде редакционной публикации в соответствии с кон-цепцией издания и выглядит как «независимая но-востная история», которая должна публиковаться с пометками «реклама» или «на правах рекламы».

Что же касается классификации текстовой рекламы на основе жанрообразующих признаков, то исследователи (Ю.С. Бернадская, В.А. Евстафь-ев, Г.Г. Щепилова) делят ее жанры на такие же, как и в журналистике группы:

1. Информационные жанры, отражают фак-ты действительности (сообщение о новости, воз-никшей проблеме, ситуации и др.) и включают

следующие виды: рекламная заметка (объявле-ние); рекламный вопрос-ответ; рекламное интер-вью; рекламный репортаж.

2. Аналитические жанры, передают мнение, результаты осмысления ситуации, среди них: рек-ламная корреспонденция, обращение; рекламный обзор; рекламная рецензия; рекламный отчет; рек-ламная статья; рекламное письмо; рекламный комментарий.

3. Художественно-публицистические жанры, включают образное отражение фактов действи-тельности, предполагающих эмоциональное воз-действие на аудиторию, к ним относятся: реклам-ная зарисовка; рекламный очерк; житейская исто-рия; легенда.

Используя наблюдения, сделанные Ю.С. Бер-надской [1, с. 105–108], В.А. Евстафьевым [3, с. 220–227], Г.Г. Щепиловой [11] на базе исследо-вания текстовой рекламы печатных периодических изданий, мы провели анализ рекламных жанров газет («Аргументы и факты», «Комсомольская правда») и журналов («Лиза», «Cosmopolitan»), имеющих интернет-версии. Как показал анализ, рекламные медиатексты, относящиеся к информа-ционным жанрам, в количественном отношении составляют большую часть рекламных сообщений, размещаемых в интернет-версиях печатных СМИ. Соответственно в рамках данной статьи мы оста-новимся на исследовании информационных жан-ров рекламных медиатекстов с позиции характе-ристики их жанрового своеобразия и структурно-композиционного построения.

Что касается вопроса структурно-компози-ционного построения рекламных медиатекстов то, как правило, оно представляет собой четкую орга-низованную систему. При этом рекламный медиа-текст, по мнению Ю.С. Бернадской, включает та-кие составляющие, как слоган, заголовок, основ-ной рекламный текст, эхо-фразу, рекламные рек-визиты [1, с. 5–41]. Е.Н. Сердобинцева также уточняет, что в структуру заголовочного комплек-са рекламного медиатекста еще входит и подзаго-ловок [6, с. 27]. Причем, присутствие всех состав-ляющих в каждом рекламном тексте вовсе не обя-зательно. В свою очередь структурно-компози-ционное построение медиатекстов информацион-ных жанров журналистики включает следующие элементы: заголовочную строку, лид (активное на-чало), корпус (остальную часть текста) [5, с. 64]. В рамках СМИ рекламные медиатексты разрабаты-ваются не только в соответствии с их традиционной структурой, но и с учетом специфики структурно-композиционной организации журналистских ме-диатекстов и их жанрового своеобразия.

В структуре рекламного медиатекста, так же как и в журналистском медиатексте особую роль играет заголовок, поскольку именно он должен привлекать внимание потребителя, вызывать и


Медиатекст


удержать его интерес. При этом чтобы реализовать данную задачу рекламный заголовок должен быть оригинальным, отражать содержание рекламного обращения и главный аргумент, способствующий продвижению товара (услуги).

Также в практической журналистике важное значение приобретает такой элемент структуры текста как лид. Его ключевой функцией является привлечение внимания аудитории к последующей информации. Например, М. Шостак выделяет сле-дующие виды: «лид-рассказ, лид-временное умол-чание, лид-цитата, лид-говорящие подробности, лид-встряска, лид-стаккато, провоцирующий лид, лид-вопрос, или прямое обращение, и другие» [10]. В рекламных медиатекстах с целью усиления эф-фекта привлечения внимания аудитории достаточно активно используются различные виды лид-абзацев.

Обратимся теперь к анализу своеобразия и структурно-композиционного построения инфор-мационных жанров рекламных медиатекстов.

Итак, жанр «рекламная заметка (объявление)» относится к типу материала, отличающегося крат-ким изложением информации о предмете отраже-ния, а также небольшим объемом. Основное функ-циональное назначение данного жанра заключает-ся в передаче актуальных новостей, о проходящих мероприятиях, информирование о факте сущест-вования какого-либо товара, услуги. Структурно-композиционное построение рекламной заметки подчиняется данной цели.

Рубрики, в которых наиболее часто размеща-ются рекламные заметки – это «Новости», «Но-винки», «Внимание», «На заметку», «Достиже-ние», «Новости. Анонс», «Читай, смотри» и др.

Рекламные заметки могут отображать разные предметы и аспекты реальности. В соответствии с этим их можно разделить на несколько видов: 1) рекламная событийная заметка, основным со-держанием которой является фактологическое описание предмета отображения; 2) анонс, в кото-ром представлена информация о будущих меро-приятиях (концертах, выставках, фестивалях и др.); 3) аннотация, включающая краткое описание какого-либо нового издания; 4) мини-совет, со-держащий краткую консультацию специалиста.

Структурно-композиционное построение рек-ламной заметки выстраивается по принципу пере-вернутой пирамиды: главный факт выносится в начало. Содержание заметки может выстраиваться в двух вариантах: первый – последовательное из-ложение ответов на вопросы: Что? Где? Когда? Кто?; второй – комментарий базового факта. При этом в структуру входят следующие элементы: заголовок, подзаголовок, лид, основой текст. В основном тексте базовый факт подвергается раз-вернутому пояснению. Завершает данную публи-кацию рекламные реквизиты, идентифицирующие рекламодателя.

При этом в рекламной заметке особое внима-ние уделяется именно заголовку и подзаголовку, например:

1) событийная заметка, предмет: фитоком-плекс «Пролит».

Заголовок: Пролит – № 1 в России по данным DSM Group!

Подзаголовок: Почки – не место для камней! (АиФ. 2013, № 3);

2) анонс, предмет: Новоторжская ярмарка «За шубой!» в СК «Олимпийский».

Заголовок: Время покупать норку! Подзаголовок: Цены на мех растут. (АиФ.

2013, № 5); 3) аннотация, предмет: книга Агаджиев Н.А.

«Выход из тупика». Заголовок: Выздоровление вместо лечения. Подзаголовок: Открытие, достойное Нобе-

левской премии. (АиФ. 2013, № 3); 4) мини-совет, предмет: препарат «Горный

кальций D3». Заголовок: Препаратов с кальцием много, а

«Горный кальций» один. Лид: Сегодня в аптеках предлагают множе-

ство препаратов с кальцием. Что нужно знать о кальции? (АиФ. 2013, № 4).

Жанр рекламной заметки нацелен на инфор-мирование аудитории о наиболее значимых харак-теристиках и преимуществах товара (услуги) с целью создания его благоприятного образа. Клю-чевой особенностью рекламной заметки (объявле-ния) является актуальность информации, крат-кость изложения материала, динамичность и ори-гинальность. Также для привлечения внимания потребителей, как правило, рекламную заметку сопровождает визуальное изображение предмета.

Следующий значимый жанр рекламного ме-диатекста – «рекламный вопрос-ответ». Публика-ции данного типа являются жанром, предпола-гающим соединение вопроса читателя и краткого или развернутого ответа компетентного лица. Наиболее часто эти материалы размещаются в следующих рубриках: «Это полезно знать», «Во-прос – ответ», «Вы спрашивали – отвечаем» и др.

Что касается структуры данного жанра, то она, как правило, делиться на две части: 1) вопрос, который задает читатель; 2) краткий или подроб-ный ответ с презентацией товара, услуги или со-бытия. Заголовок данного жанра в краткой и ори-гинальной форме отражает содержание задаваемо-го вопроса. При этом рекламный вопрос-ответ мо-жет иметь несколько разновидностей.

Первый вид предполагает разовое использо-вание данного жанра при продвижении продукта, например:

Предмет: БАД «Эндокринол». Заголовок: Эндокринол с лапчаткой белой

поддержит здоровье щитовидной железы.



1172014, том 11, № 1

Лид: Из телепередачи узнала, что для здоро-вья щитовидной железы очень полезен редкий вид травы лапчатки – лапчатка белая. Где ее можно найти? (АиФ. 2013, № 5).

Второй вид, предполагает, что в течение оп-ределенного времени один и тот же предмет ото-бражения рассматривается с разных сторон, на-пример:

1) предмет: американский крем «Стэм Сэлл Терапии».

Заголовок: В отпуск – без морщин! Лид: Остался месяц до отпуска, хочется ус-

петь привести себя в порядок. Как эффективно разгладить морщины и улучшить цвет лица? (АиФ. 2013, № 1-2);

2) предмет: американский крем «Стэм Сэлл Терапии».

Заголовок: Секрет молодости кожи открыт! Лид: Как-то вдруг на лице появились морщин-

ки, кожа стала тусклой и безжизненной. Под-скажите, что можно предпринять, чтобы про-длить молодость? (АиФ. 2013, № 5).

Наконец, третий вид данного жанра может иметь комплексный характер, в рамках которого под одним заголовком, даются ответы на несколь-ко вопросов с презентацией соответствующих предметов отображения:

Предмет: линия здоровья «Эвалар». Заголовок: Шесть вопросов о здоровье. Вопросы: Как помочь свои суставам и при этом

не навредить желудку?; Узнала, что в России от инфарктов и инсультов каждый год умирает около 1 миллиона 300 тысяч человек. Что делать? Как обезопасить себя?; В аптеках такое множество средств с кальцием! На что нужно ориентировать-ся при выборе? и др. (КП. 2013, 12–19 сент.).

Специфика жанра «вопрос – ответ» заключа-ется в сфокусированности на проблемах наиболее интересующих аудиторию, а также неразрывном логическом единстве вопроса и ответа.

Далее обратимся к жанру «рекламное интер-вью», которое призвано проинформировать потре-бителя, объяснить основные преимущества товара (услуги), дать оценку и рекомендовать потребите-лям, например, совершить покупку товара, под-держать кандидатуру интервьюируемого полити-ка, сформировать общественное мнение по соци-альной проблеме и пр. [1, с. 105]. По форме интер-вью представляет собой законченный развернутый текст, состоящий из нескольких блоков «вопрос-ответ» и объединенный общим смыслом. Целью этого жанра является донесение до аудитории ин-формации, основанной на суждениях собеседника, в качестве которого, как правило, выступает наи-более компетентное лицо, эксперт.

Среди разновидностей рекламных интервью преобладают событийное и проблемное. По форме организации интервью как журналистского произ-

ведения можно выделить интервью-беседу, интер-вью-рассказ, коллективное интервью.

Так, событийное интервью освещает новост-ное событие в жизни данного субъекта посредст-вом беседы с ведущим специалистом, руководите-лями различных уровней. Например:

Предмет: проект американских ученых «Микробиом человека» и диагностические про-граммы «Жизнь без гипертонии», «Жизнь без диа-бета» Клиники Московского института киберне-тической медицины.

Заголовок: Гипертония и… микробы. Лид: 14 июня 2012 года консорциум амери-

канских ученых представил итоги пятилетней работы по проекту «Микробиом человека», целью которого было распознать все микробы человече-ского организма. Прокомментировать полученные результаты мы попросили врача кардиолога выс-шей квалификационной категории Клиники Мос-ковского института кибернетической медицины. (АиФ. 2013, № 8).

Далее укажем лишь вопросы из этого собы-тийного интервью:

– Виктор Герасимович, каковы основные ре-зультаты, полученные американскими учеными?

– Ничего себе! Это уже точно установлен-ный факт?

– У микробов есть ДНК? – Виктор Герасимович, почему Вас как кар-

диолога, интересует эта проблема? – Какая связь существует между болезнями

сердца, гипертонией и инфекциями? – Неужели роль инфекций при болезнях серд-

ца и гипертонии так велика? – Как давно в клинике Вы занимаетесь лече-

нием сердечно-сосудистых заболеваний? – Чем отличается ваша методика лечения

этой болезни?... В свою очередь проблемное интервью спо-

собствует позиционированию товара, услуги, про-цесса. В нем содержится информация, подробно описывающая базовые характеристики товара (ус-луги), например:

Предмет: вода «BioVita». Заголовок: Самое ценное для самого ценного. Вопросы: – Александр Александрович, и что же, по-

вашему, самое ценное? – И что же является самым ценным для на-

шего здоровья? – Получается, что самое ценное для здоровья

– вода. Сможете доказать? – И все это делает обычная вода? – Из таблицы понятно, что чем ближе по по-

казателям вода, которую мы пьем, к воде орга-низма, тем меньше будет проблем со здоровьем. Наиболее близка «BioVita», что это за вода?... (АиФ. 2013, № 9).




Специфической особенностью данного жанра является то, что при разработке рекламного интер-вью необходимо не только тщательно отобрать факты для беседы, но и структурно-композиционно их осмыслить. Как показывает анализ, структура рекламного интервью строится по принципу от об-щего к частному, то есть от характеристики общих проблем определенной области к изложению пре-имуществ конкретного товара (услуги). При этом главной задачей интервьюера является добиться от собеседника естественности и убедительности, что поможет сформировать кредит доверия и яркий рекламный образ у аудитории.

В качестве визуальной составляющей реклам-ного интервью используется следующее: фотогра-фия эксперта; иллюстрация товара; презентация оборудования и интерьера помещений предпри-ятия; логотип компании-рекламодателя; таблицы и диаграммы, демонстрирующие ключевые показа-тели и преимущества товара (услуги) и др.

Наконец, «рекламный репортаж» – это история рекламного события через непосредственное вос-приятие автора, воссоздающего картину происхо-дящего [1, с. 106]. При этом, как подчеркивает А.А. Тертычный, в журналистике «своеобразие публикаций, относящихся к жанру репортажа, воз-никает, прежде всего, в результате «развернутого» применения метода наблюдения и фиксации в тек-сте его хода и результатов» [7, с. 86]. Данное кон-цептуальное положение находит отражение и в жанре рекламного репортажа, так как автор должен иметь хорошее представление о рекламируемом предмете, чтобы убедительно доказать потребителю необходимость совершения определенных дейст-вий. Следовательно, ключевой задачей рекламного репортажа является создание «эффекта присутст-вия» [2] и «эффекта соучастия», чтобы дать воз-можность целевой аудитории погрузиться в атмо-сферу, которая окружает предмет рекламы и уви-деть описываемое событие глазами очевидца.

Достаточно активно жанр рекламного репор-тажа используется при продвижении автомобилей в рамках таких рубрик, как «Путешествие», «Автопу-тешествие», «Автомаршрут» и др. Рассмотрим бо-лее подробно пример рекламного репортажа:

Предмет: тест-драйв автомобиля Mazda CX-5. Заголовок: Грузия на крутых поворотах. Лид: «Я давно мечтала побывать в этой

бывшей братской республике. Ведь там, где те-кут Арагва и Кура, где вершины гор утопают в облаках, где «Боржом» не поздно пить никогда, а вино и подавно, и все остальное должно быть прекрасно.

Основной текст: «Поэтому, когда мне при-шла sms от главпреда «Права есть? Полетишь в Тбилиси на тест-драйв Mazda CX-5?», я ринулась паковать чемодан…

У аэропорта меня ждали выстроенные в ряд новенькие компактные кроссоверы Mazda CX-5: белый, красный, голубой – выбирай себе любой!

Конечно же, я, как истинная девушка, купилась на дерзкий красный, под цвет моим ногтям. Слава богу, все машины оснащены АКПП! Мне выдали доверенность на авто, ключи, road book и…». (Cosmopolitan. 2012, октябрь).

Как видно из приведенного примера, предмет отображения – тест-драйв автомобиля Mazda CX-5 показан в тексте крупным планом. При этом рек-ламные характеристики продвигаемого товара вплетаются в изложение динамики события и со-провождаются авторскими переживаниями. Также рекламный репортаж может сопровождаться мо-дульной рекламой продвигаемого товара. В нашем примере тест-драйв отражается в серии фотосним-ков и дополнительно приводятся базовые характе-ристики автомобиля (двигатель, габариты, тип коробки передач и др.).

Благодаря жанру рекламного репортажа, в основе которого используется метод наглядного изображения действительности, потенциальный потребитель не только становится как бы участни-ком конкретного события, связанного с реклами-руемым предметом, но и получает подробную ха-рактеристику его преимуществ.

Подводя итог вышесказанному, необходимо подчеркнуть то, что разнообразие информацион-ных жанров рекламных медиатекстов позволяет доводить до аудитории информацию о наиболее значимых и интересных событиях, о преимущест-вах рекламируемого товара (услуги), а также фор-мировать кредит доверия к данного рода публика-циям у потребителей.

Таким образом, в настоящее время исследо-вание взаимодействия журналистики и рекламы с позиций филологического подхода позволяет вы-делить новое направление, которое можно обозна-чить как рекламная журналистика. В рамках дан-ного направления рекламные медиатексты делятся на информационные, аналитические и художест-венно-публицистические. При этом особым свое-образием отличаются информационные жанры рекламных медиатекстов, которые представляют предмет рекламного продвижения через актуаль-ные факты действительности (сообщение о ново-сти, возникшей проблеме, ситуации и др.).


1. Бернадская, Ю.С. Текст в рекламе: учеб. пособие / Ю.С. Бернадская. – М.: ЮНИТИ-ДАНА, 2008. – 288 с.

2. Гуревич, С.М. Репортаж в газете / С.М. Гуревич. – М., 1963. – С. 3–32.

3. Евстафьев, В.А. Журналистика и реклама: основы взаимодействия (опыт теоретического ис-следования) / В.А. Евстафьев. – М.: ИМА-Пресс, 2001. – 264 с.

4. Кройчик, Л.Е. Система журналистских жанров / Л.Е. Кройчик // Основы творческой дея-тельности журналиста / под ред. С.Г. Корконо-сенко. – СПб., 2000. – С. 125–168.



1192014, том 11, № 1

5. Лазутина, Г. Параметры журналистского текста / Г. Лазутина // Журналист. – 1997. – № 8. – С. 62–64.

6. Сердобинцева, Е.Н. Структура и язык рек-ламных текстов: учебное пособие / Е.Н. Сердо-бинцева. – М.: Флинта, Наука, 2010. – 104 с.

7. Тертычный, А.А. Жанры периодической печати / А.А. Тертычный. – М.: Аспект Пресс, 2006. – 320 с.

8. Фещенко, Л.Г. Структура рекламного текста / Л.Г. Фещенко. – СПб., 2003. – 232 с.

9. Цвик, В.Л. Реклама как вид журналистики / В.Л. Цвик. – М., 2004. – 135 с.

10. Шостак, М. Журналистика новостей / М. Шостак // Журналист. – 1997. – № 9. – С. 59–62.

11. Щепилова, Г.Г. Реклама в СМИ: принципы классификации / Г.Г. Щепилова // Медиаскоп. – 2010. – Вып. 4. – С. 21–21.

Лободенко Лидия Камиловна, кандидат педагогических наук, доцент, зав. кафедрой «Массовая коммуникация» факультета журналистики, Южно-Уральский государственный университет (г. Челя-бинск). Е-mail: [email protected]



MEDIA TEXTS GENRE ORIGINALITY OF ADVERTISING JOURNALISM L.K. Lobodenko, South Ural State University, Chelyabinsk, Russian Federation, [email protected]

The author explores the interaction of journalism and advertising from the standpoint

of the philological approach and introduces the concept of «advertising journalism». The analysis clarifies the concept of «genre», genre-specific features, besides, three genres of advertising journalism media texts are singled out: informational, analytical, publicistic. Particular attention is paid to the research of information genres peculiarities of advertis-ing media texts (advertising note, interviews, question and answer, report), presented in newspapers and magazines online versions. The author reveals the features of the struc-tural organization of the advertising information genres of journalism.

Keywords: journalism, advertising, media text, genre, information genre, online media.

References 1. Bernadskaya Y.S. Tekst v reklame [The text in the аadvertising: studies]. Moscow, UNITY–DANA Publ.,

2008, 288 р. 2. Gurevich S.M. Reportazh v gazete [Reports in the newspaper]. Moscow, 1963, pp. 3–32. 3. Evstafyev V.A. Zhurnalistika i reklama: osnovy vzaimodeystviya (opyt teoreticheskogo issledovaniya)

[Journalism and Advertising: the basics of interaction (the experience of theoretical research)]. Moscow, IMA–Press Publ., 2001, 264 p.

4. Kroychik L.E. Sistema zhurnalistskikh zhanrov. Osnovy tvorcheskoy deyatel'nosti zhurnalista. Pod red. S.G. Korkonosenko [The system of journalistic genres. Basics of the creative activity of the journalist. Ed. S.G. Korkonosenko]. St. Petersburg, 2000, pp. 125–168.

5. Lazutina G. [Parameters journalistic text]. Zhurnalist – Journalist, 1997, no. 8, pp. 62–64. 6. Serdobintseva E.N. Struktura i yazyk reklamnykh tekstov: uchebnoe posobie [The structure and language

of advertising texts]. Moscow, Flint Publ., Nauka Publ., 2010, 104 р. 7. Tertychnyi A.A. Zhanry periodicheskoy pechati [Genres periodicals]. Moscow, 2006, 320 р. 8. Feschenko L.G. Struktura reklamnogo teksta [The structure of the advertising text]. St. Petersburg, 2003,

232 р. 9. Zwick V.L. Reklama kak vid zhurnalistiki [Advertising as a kind of journalism]. Moscow, 2004, 135 р. 10. Shostak M. Zhurnalistika novostey [Journalism News]. Zhurnalist – Journalist, 1997, no. 9, pp. 59–62. 11. Schepilova G.G. Reklama v SMI: printsipy klassifikatsii [Advertising in the media: the principles of clas-

sification]. Mediaskop, 2010, no. 4, pp. 21–21. (in Russian)

Lidya K. Lobodenko, Candidate of Science (Pedagogy), Associate professor, Head of Department of Mass Communication, South Ural State University, (Chelyabinsk). Е-mail: [email protected]




В системе СМИ радио продолжает оставаться самым массовым, доступным и оперативным сред-ством передачи информации. Специфика контента региональных СМИ заключается в том, что они освещают события местного масштаба, в то время как федеральные радиостанции ориентируются на страну в целом. Освоение российскими радио-станциями интернета произошло не сразу. Следуя прогрессивным мировым тенденциям в области мультимедийных технологий, радиовещание стало постепенно осваивать интернет-пространство и активно развиваться. Вследствие чего появились разнообразные новые формы радиовещания, тре-бующие детального изучения. Исследователь ин-тернет-радио В.В. Колодкин считает, что «появле-ние радио в интернете является новым развитием радиовещания как СМИ и в то же время знаменует собой интерес для теории журналистики и достой-но исследования» [2, с. 68–84]. Радио в интерне-те – явление молодое. Исследование радиовеща-ния на сайтах челябинских телерадиокомпаний, таких как «Business FM. Челябинск» (ОТВ – обла-стной телеканал), «Студия 1» (ГТРК «Южный Урал»), «Радио ЮУрГУ» (ТРК «ЮУрГУ-ТВ»), проводится впервые, в результате чего мы прихо-дим к пониманию региональной специфики мате-риалов этих радиостанций.

Современные взаимоотношения федерального и регионального радиовещания строятся по двум противоположным друг другу принципам. Первый можно назвать традиционным. В этом случае фе-деральная и региональная радиожурналистика взаимодополняют друг друга в едином медиапро-странстве. Такое понимание наиболее четко сфор-мулировано профессором А.А. Шерелем, который

полагает, что центральное и региональное веща-ния «должны не подменять друг друга (каждое отвечает специфичным требованиям аудитории), а дополнять. Радио, как и все местные СМИ, участ-вует в создании единого информационного про-странства страны» [8, с. 51–53]. Конечно, такой принцип позволяет рассматривать взаимодействие региональных и федеральных СМИ как партнер-ское. При этом наблюдается прогрессивная модер-низация регионального радиовещания. В.В. Смир-нов описывает этот процесс так концепцию «сим-биозного вещания», которая состоит в том, чтобы «местные радиостанции расширяли круг своих передач, давая собственную информацию, ее ана-лиз, а остальное – реклама и трансляция Москвы» [5, с. 64].

К сожалению, современные взаимоотношения центральных и региональных СМИ далеки от кон-структивного симбиоза. Регионы, с одной сторо-ны, не представляют большого интереса для феде-ральных радиостанций, с другой – зачастую тех-нически не охватываются ими. Отсюда вторая тенденция развития взаимоотношений – регио-нальному слушателю, в том числе рекламодателю, интересен местный контент, а не ретрансляция столичного продукта. И.В. Кирия отмечает: «Спе-цифика региональных СМИ в России определяется высоким уровнем региональных диспропорций, обусловленных географическими, природно-климатическими, демографическими, промыш-ленными факторами и различной степенью рас-пределения сил в контексте федеральный центр-регион» [1, с. 67]. Для региональных радиостанций с собственной сеткой вещания стало характерным строительство областных и краевых сетей. Напри-

УДК 654.191 (470.55) ББК Ч603.1 (2р-4Че)

СПЕЦИФИКА КОНТЕНТА РЕГИОНАЛЬНОГО ИНТЕРНЕТ-РАДИОВЕЩАНИЯ (НА ПРИМЕРЕ ЧЕЛЯБИНСКОЙ ОБЛАСТИ) Л.П. Шестеркина, О.С. Шаманова

Рассмотрены особенности контента регионального интернет-радиовещания на примере сайтов челябинских телерадиокомпаний, таких как «Business FM. Челябинск» («ОТВ» – областной телеканал), «Студия 1» (ГТРК «Южный Урал»), «Радио ЮУрГУ» (ТРК «ЮУрГУ-ТВ»). Переход регионального радиовещания в интернет и использование им цифровых информационных технологий открывают новые возможности в сфере вещания и формируют новые профессиональные компетенции в области современной радиожурналистики. На основе анализа ведущих тематических групп радиоматериалов авторы исследуют принципы взаимоотношения федерального и регионального радиовещания (в частности на интернет-сайтах), функциональную направленность, структуру сетки вещания, особенности программирования региональной радиостанции, а также степень освоения региональными интернет-радиостанциями мультимедийных приемов. Также авторы выделяют особенности и тенденции развития интернет-радиовещания г. Челябинска.

Ключевые слова: журналистика, средства массовой информации, региональное радиовещание, интернет, контент, тематическая группа, Челябинск.


Шестеркина Л.П., Шаманова О.С. Специфика контента регионального интернет-радиовещания…

1212014, том 11, № 1

мер, челябинские «Студия 1» и «Business FM. Че-лябинск» вещают на территории практически всей Челябинской области. Наметилась тенденция ухо-да радио в интернет.

Интернет-радиовещание – не просто новый вид радиовещания, это новый тип средств массо-вой коммуникации, который сегодня находится в активном развитии. Роль радио на сегодняшний день по-прежнему очень велика. Его до сих пор слушают, и нуждаются в нем. В последние годы в интернете появилось много сайтов виртуальных радиостанций, которые предлагают информацион-ный и музыкальный контент на любой вкус. Поя-вилась возможность прослушивать информацион-ные выпуски не только в он-лайн, но и в отложен-ном режиме. Кроме того он-лайн радиовещание сегодня позволяет слушать не только российские радиостанции, но и зарубежные.

В этих условиях усиливается значение одной из самых важных функций радио – информацион-ной. Слушатель в первую очередь хочет получить актуальную информацию быстро, вне зависимости от того находится он дома или за рулем автомоби-ля. Именно поэтому особого внимания заслужива-ет анализ ведущих тематических групп радиома-териалов, представленных на интернет-сайтах ре-гиональных телекомпаний.

В то же время интенсивное развитие интер-нет-СМИ приводит к тому, что радиостанции стремятся к универсализации, не только на техно-логическом уровне производства контента, но и на содержательном уровне. Поэтому радио может одновременно выполнять ряд других, не менее важных функций. Среди них: интегративная, вос-питательная, агитационно-пропагандистская, ор-ганизаторская функции, функция выражения и формирования общественного мнения [3, с. 52–81]. Сетка вещания таких радиостанций разнооб-разна информационными, аналитическими, обще-ственно-политическими, художественными, музы-кальными, развлекательными и другими програм-мами. Такое радиовещание предназначено для всех категорий слушателей, вне зависимости от возраста, пола, профессиональной деятельности и т. п. Если рассматривать систему российского ра-диовещания, то таковым является, например, «Ра-дио России».

На региональном уровне ситуация с интернет-радиовещанием меняется. Основу сетки вещания таких радиостанций составляют новости. Если рассматривать структуру классического информа-ционного выпуска региональной радиостанции, то следует обратить внимание на то, что после сооб-щения о событии федерального масштаба следуют новости того региона, жители которого являются слушателями радиостанции. Потребителю важно получать интересную и актуальную информацию, удовлетворяющую его потребности. Например, радиостанция «Business FM. Челябинск» медиа-холдинга ОТВ – в целом самостоятельная регио-

нальная информационная радиостанция с частич-ным московским вещанием. Это информационная радиостанция, цель которой – сбор, создание и передача «деловой» информации своей потенци-альной аудитории. На главной странице интернет-сайта радионовости представлены пока только в текстовой форме, но в ближайшем будущем нач-нет функционировать отдельный сайт «Business FM. Челябинск», где также предполагается он-лайн трансляция.

Для «Business FM. Челябинск» характерна четкая структура. Час вещания здесь разделен на четыре четверти, каждая из которых представляет собой законченный информационный блок, для-щийся 14 минут. Особенность структуры состоит в том, что начало каждого блока сдвинуто на 5 ми-нут для того чтобы у региональной радиостанции была возможность включения московского веща-ния. В состав самого информационного блока вхо-дят анонс, новости корпорации, специальные про-граммы и новости.

Анонс – это дозированная информация о со-бытиях в регионе или стране. Если новость пред-ставляет общественно значимую ценность, то в дальнейшем она будет расширенна в новостях. В ходе исследования нами был использован метод устного интервьюирования. В качестве интер-вьюируемого выступил главный редактор радио «Business FM. Челябинск» – Андрей Фролов, ко-торый пояснил данную ситуацию: «на региональ-ной радиостанции чаще всего анонсы не расширя-ются. Связано это с тем, что новости в эфире име-ют четкую специализированную направленность. Общественно значимых новостей в эфире значи-тельно меньше».

Новости корпорации включают в себя инфор-мацию о том, что произошло в компаниях области или региона. Так наполнение эфира зависит от приоритетного направления развития Челябинско-го региона: агропромышленный комплекс, тяжелая промышленность, туризм и др. На основании этих данных формируется информационная политика региональной радиостанции.

В специальных программах «деловую» тема-тику раскрывают нестандартно. Например, рубрика «Первые о первых» – программа, интересная биз-нес-партнерам, герои которой представлены, что называется, «без галстуков», или блог русского по-эта Андрея Орлова «Орлуша», где в иронической стихотворной форме описаны проблемы города или страны. В устном интервью главный редактор ра-дио Андрей Фролов отметил, что особенностью «Business FM. Челябинск» является то, журналисты не делают выводов, основная задача радиостанции – донести до слушателя информацию, а слушатель в свою очередь сам делает выводы.

Новости предполагают глубокое разноплано-вое раскрытие заявленных в анонсе тем. При ана-лизе материалов «Business FM» были выявлены следующие группы тем (расположены в порядке




убывания интереса аудитории): события Челябин-ска и городов, охватывающих регион вещания; Уральский федеральный округ; события феде-рального масштаба. При этом большое значение в создании устной новости имеет выбор авторитет-ного эксперта.

Другая радиостанция, входящая в структуру студенческой телерадиокомпании «ЮУрГУ-ТВ», «Радио ЮУрГУ» свое интернет-вещание осущест-вляет посредствам официального сайта ТРК «ЮУрГУ-ТВ» и Федерального медийного портала «AllRussiaTV.ru» («Вся Россия»). Анализ структу-ры и тематики эфира данного радио позволил вы-делить три основных разновидности радиопро-грамм: тематические рубрики («Дайджест плане-тарных событий», «История одной песни», «Коор-динаты на карте», «Литературный десерт», «Hi-Tech», «Хит-парад» и др.), интервью с гостем («Здравствуйте!») и специальные проекты (выпус-ки для аудиожурнала для инвалидов по зрению «Ключ»). В структуру сетки вещания Радио ЮУр-ГУ входят программы, выполняющие информа-тивную, просветительскую, эстетическую, рекреа-тивную функции. При этом четкого деления у нее нет: один час эфира включает в себя набор тема-тических рубрик (15–17) с перебивками и музы-кальными вставками.

Данная радиостанция, так же как и «Business FM. Челябинск», является узкоспециализирован-ной. Все материалы, вышедшие в эфир, в первую очередь, удовлетворяют информационные потреб-ности ее основной аудитории – абитуриентов, сту-дентов и преподавателей Южно-Уральского госу-дарственного университета. Например, героями программы «Здравствуйте!» становятся люди, ко-торые так или иначе связаны с университетом. Это могут быть как преподаватели, сотрудники, вы-дающиеся студенты, так и гости университета.

Среди региональных особенностей также можно назвать размытость понятия «формат», свя-занного с недостаточным пониманием и использо-ванием маркетинговых технологий региональны-ми радиостанциями. У радиостанций нет четкой аудитории. Происходящие изменения в обществе на сегодняшний день не позволяют разделить ау-диторию на устойчивые социальные пласты, кото-рые формируют ядро понятия «формат». Приме-ром является организация вещания радио «Студия 1», которое входит в структуру ГТРК «Южный Урал» вместе с радиостанциями «Вести FM» и «Южный Урал». Здесь представлены двенадцать программ различной тематической направленно-сти: гороскопы, кулинарные рецепты, семейные ценности, здоровье, путешествия, деньги, новости Челябинска и др. Аудиторию данной радиостан-ции можно назвать универсальной. Преимущест-венно это люди старше 30 лет, в основном женщи-ны-домохозяйки. Например, здесь есть такие про-граммы как «Разговор с экспертом» и «Вакансия», в которых раскрывается проблематика поиска ра-

боты в 35 лет, воспитания детей, домашнего обра-зования и др.

Среди ведущих программ радиостанции – «Гость в эфире» – интервью со значимыми людь-ми города и области. Стоит отметить то, что чаще всего гости «Студии 1» – это деятели культуры, поэтому передачи больше подходят для спокойно-го семейного прослушивания, в отличие от дина-мичных информационных выпусков «Business FM», которые удобно прослушивать по дороге на работу. Кроме того радиоматериалы рубрики «Гость в эфире» сопровождаются фотографиями. Таким образом слушатель может не только слы-шать, но и визуально представлять героя радио-программы.

Используя материалы интернет-радиостанций «Business FM. Челябинск», «Студия 1» и «Радио ЮУрГУ», мы провели сравнительный анализ ве-дущих тематических групп. Результаты представ-лены в сводной таблице.

Таким образом, характеризуя специфику ве-дущих тематических групп материалов региональ-ных интернет-радиостанций, необходимо отметить следующее:

1. Несмотря на то, что региональное интер-нет-радиовещание стремится к универсализации своей аудитории, региональное вещание и во Все-мирной сети остается специализированным.

2. Приоритетной функцией для регионально-го вещания является информационная функция.

3. Контент региональных интернет-радио-станций носит преимущественно местный харак-тер.

4. Жанры радиоматериалов в интернете раз-нообразны из-за различий в понимании «формата» местными радиостанциями.

5. Региональное интернет-радиовещание вы-ходит на более широкую аудиторию, нежели ана-логовое радиовещание.

6. Мультимедийные приемы региональным радиовещанием освоены не полностью: визуаль-ное и текстовое сопровождение аудиоматериалов в интернете имеется не у всех радиостанций.

Помимо указанных особенностей региональ-ного радиовещания в сети Интернет, необходимо также отметить:

1. Информационную насыщенность мате-риалов.

2. Неограниченный круг потребителей. 3. Непрямое взаимодействие коммуникаци-

онных партнеров. 4. Общедоступность и обращенность к мас-

совой аудитории. Рассмотрев особенности регионального радио-

вещания в интернете и выявив основные его харак-теристики, мы пришли к выводу, что на сегодняш-ний день радио продолжает оставаться одним из главных средств массовой информации. Оно способ-но оперативно и полноценно отражать действитель-ность в разных сферах жизни: политической, куль-


Шестеркина Л.П., Шаманова О.С. Специфика контента регионального интернет-радиовещания…

1232014, том 11, № 1

турной, этической, экономической, социальной и других. А переход радиовещания в интернет и ис-пользование в региональном радиовещании цифро-вых информационных технологий открывают новые возможности и формируют новые профессиональ-ные компетенции в области современной радиожур-налистики, в том числе и на региональном уровне.


1. Колодкин, В.В. Радио в Интернете / В.В. Колодкин // Вестник ВГУ. Серия «Филоло-гия». – 2004. – С. 68–84.

2. Кирия, И.В. Нерыночные принципы и ог-раничения конкуренции на региональных медиа-рынках России / И.В. Кирия // Ежегодник 2010. Экономика и менеджмент СМИ. – М., 2011. – С. 67.

3. Прохоров, Е.П. Введение в теорию журна-

листики / Е.П. Прохоров. – М.: Изд-во МГУ, 2005. – С. 52–81.

4. Радиожурналистика / под ред. A.A. Шере-ля. – М.: Изд-во Моск. ун-та, 2000. – C. 455.

5. Смирнов, В.В. Формы вещания: Функции, типология, структура радиопрограмм: учебное пособие для вузов / В.В. Смирнов. – М.: Аспект Пресс, 2002. – С. 64.

6. Современное радиовещание: трансфор-мация от традиций к инновациям. Электронный ресурс: http://edu2.tsu.ru/html/1733/ogl.html.

7. Федеральное государственное унитарное предприятие «Московская городская радиотрансля-ционная сеть». – http://www.myshared.ru/ slide/214846.

8. Шерель, A.A. Радио на рубеже веков: ор-ганизационные и творческие тенденции развития / А.А. Шерель. – М.: ИПК работников телевидения и радиовещания, 2002. – С. 51–53.

Специфика ведущих тематических групп материалов региональных интернет-радиостанций

«Business FM. Челябинск» «Студия 1» «Радио ЮУрГУ»

Аудитория

Управляющие компаниями, предприниматели, бизнес-мены Челябинска и Челя-

бинской области

Люди, старше 30 лет, преимущественно до-

мохозяйки

Абитуриенты, студенты, преподаватели и со-трудники ЮУрГУ

Функции

Информационная, Интегративная,

Просветительская, функция выражения и формирования

общественного мнения организаторская

Информационная, Интегративная, просве-тительская, эстетиче-ская, рекреативная,

функция выражения и формирования общест-

венного мнения

Информационная просветительская эсте-тическая рекреативная

Направленность Специализированная Универсальная Специализированная Принцип взаимоот-ношения федераль-ного и регионально-

го радиовещания

Приоритет местного кон-тента над федеральным

Приоритет местного контента над федераль-

ным

Только местный контент

Основные темати-ческие группы

Политика Финансы

Промышленность Агропромышленный

комплекс Туризм

Челябинск

Семья Кулинария Здоровье

Путешествия Финансы Культура

Челябинск

Путешествия Культура Здоровье

Спорт Челябинск

Наличие сопровож-дающих материалов на сайте радиостан-

ции

Текст Фотографии

Текст Фотографии Текст

Шестеркина Людмила Петровна, доктор филологических наук, профессор, зав. кафедрой «Средства массовой информации», декан факультета журналистики, Южно-Уральский государственный университет( г. Челябинск). E-mail: [email protected]

Шаманова Ольга Сергеевна, преподаватель кафедры «Средства массовой информации», Южно-Уральский государственный университет ( г. Челябинск). E-mail: [email protected]






SPECIFIC CONTENT OF REGIONAL INTERNET BROADCASTING (BASED ON THE MATERIAL OF CHELYABINSK REGION) L.P. Shesterkina, South Ural State University, Chelyabinsk, Russian Federation, [email protected] O.S. Shamanova, South Ural State University, Chelyabinsk, Russian Federation, [email protected]

The present article examines the content of regional internet-radio broadcasting on the material of the sites of Chelyabinsk broadcasting companies, such as “Business FM. Chelyabinsk” (“PTV” – a regional TV channel), “Studio 1” (STRC “South Urals”), “Radio SUSU” (TRC “SUSU –TV”). The transition of regional broadcasting into the Internet and its use of digital information technologies open up new possibilities and form new profes-sional competences in the field of modern broadcasting journalism. Based on the analysis of basic thematic groups of radiobroadcast the authors examine principles of relations be-tween federal and regional broadcasting (Internet sites in particular), functional orienta-tion, structure of broadcasting, peculiarities of regional radio stations programming, ex-tent of development of regional internet radio stations multimedia techniques. The authors single out features and trends of Chelyabinsk Internet broadcasting as well.

Keywords: journalism, media, regional radio broadcasting, Internet, content, thematic group, Chelyabinsk.

References

1. Kolodkin V.V. [Radio on the Internet]. Herald of the Voronezh State University. Series Philology, 2004, pр. 68–84.

2. Kiriya I.V. [Non-market principles and restriction of competition in the regional media markets Russia]. Ezhegodnik 2010. Ekonomika i menedzhment SMI – Yearbook 2010. Economics and Management of the media. Moscow, 2011, pp. 67. (in Russian).

3. Prokhorov E.P. Vvedenie v teoriyu zhurnalistiki [Introduction to Journalism]. Moscow, Moscow St. Uni-versity Press Publ., 2005, pp. 52–81.

4. Radiozhurnalistika. Pod red. A.A. Sherel [Radio journalism. Ed. A.A. Sherel]. Moscow, Mosk. University Press Publ., 2000, 455 p.

5. Smirnov V.V. Formy veshchaniya: Funktsii, tipologiya, struktura radioprogramm: Uchebnoe posobie dlya vuzov [The forms of broadcasting: Functions, types, structure of radio programs: A manual for schools]. Mos-cow, Aspect Press Pudl., 2002, 64 p.

6. Sovremennoe radioveshchanie: transformatsiya ot traditsiy k innovatsiyam. Elektronnyy resurs [Modern broadcasting: the transformation from tradition to innovation. Electronic resource]. Available at: http://edu2.tsu.ru/html/1733/ogl.html.

7. The Federal State Unitary Enterprise «Moscow City Broadcasting Network». Available at: http://www.myshared.ru/slide/214846.

8. Sherel A.A. Radio na rubezhe vekov: organizatsionnye i tvorcheskie tendentsii razvitiya [Radio at the turn of the century: the organizational and creative trends]. Moscow, IPK of Television and Radio Publ., 2002, pp. 51–53.

Lyudmila P. Shesterkina, Doctor of Philology, Рrofessor, Head Department of “Media”, Dean of the Faculty of Journalism, South Ural State University, Chelyabinsk. E-mail: [email protected]

Olga S. Shamanova, Lecturer in “Media”, South Ural State University, Chelyabinsk. E-mail: oshamanova@ rambler.ru



1252014, том 11, № 1

Языковая ситуация – одно из центральных по-нятий социолингвистики. Описание языковых си-туаций способ познания реальной языковой жизни человеческого общества, представляющий огром-ный научный и практический интерес и способст-вующий решению актуальных социолингвистиче-ских проблем. Особую актуальность проблема язы-ковой ситуации приобретает в настоящее время, в эпоху глобализации и полиэтнических обществ. Описание и анализ языковой ситуации позволяет раскрыть и оценить характер языковой политики, спрогнозировать тенденции языковой жизни обще-ства [2, с. 15–16; 10, с. 101–110; 21, с. 101–116].

Исследователи определяют языковую ситуа-цию как «совокупность форм существования (а также стилей) одного языка или совокупность язы-ков в их территориально-социальном взаимоотно-шении и функциональном взаимодействии в грани-цах определенных географических регионов или административно-политических образований» [4, с. 616]. Также языковая ситуация мыслится как лингвогеографическое единство взаимодействую-щих идиомов, соприкасающихся в границах социу-ма и функциональные отношения между этими идиомами на определенном этапе существования языкового сообщества [Цитата по 8, с. 6]. Отмеча-ется, что это иерархическая система языков и форм их существования, сложившаяся в определенное

время на определенной территории под влиянием ряда факторов (лингвистического, географического, социально-исторического, культурного, политиче-ского, экономического и др.) [20, с. 220].

Таким образом, языковая ситуация представ-ляет собой иерархичную систему, является исто-рически и социально обусловленной и складыва-ется под воздействием экстралингвистических факторов, процессов взаимодействия и взаимо-влияния языков и форм их существования в опре-деленное время и на определенной территории.

Все теоретически возможные языковые си-туации могут быть описаны в рамках определен-ной схемы, но каждая конкретная языковая ситуа-ция имеет собственную специфику и уникаль-ность, обусловленные обстоятельствами формиро-вания, и поэтому должна быть учтена при целост-ном типологическом описании языковых ситуаций [14, с. 7–8].

Мы попытаемся описать языковую ситуацию, сложившуюся во второй половине XX века в при-граничном Китае. В качестве ареала исследования нами рассматриваются приграничные села уездов Сюнькэ и Суньу КНР, расположенные на правом берегу реки Амур, в северных районах провинции Хэйлунцзян. Интерес к теме обусловлен языковой неоднородностью, свойственной данной террито-рии в период исследования, пестротой составляю-

ЗЕЛЕНЫЕ СТРАНИЦЫ

УДК 801:316 ББК 81.2

К ВОПРОСУ О ЯЗЫКОВОЙ СИТУАЦИИ В КИТАЙСКОМ ПРИГРАНИЧЬЕ С.В. Гордеева

Каждая конкретная языковая ситуация имеет собственную специфику и уни-кальность, обусловленные обстоятельствами формирования и, несомненно, должна быть учтена при целостном типологическом описании языковых ситуаций. В на-стоящей статье предпринята попытка описать языковую ситуацию, сложившуюся во второй половине XX века на территории китайского приграничья, и выявить ос-новные факторы ее формирования. В качестве ареала исследования рассматрива-ются приграничные села уездов Сюнькэ и Суньу провинции Хэйлунцзян КНР, рас-положенные на правом берегу реки Амур.

Интерес к теме обусловлен языковой неоднородностью, свойственной данной территории в период исследования, пестротой составляющих ее идиомов и присут-ствием в их числе русского языка, что было выявлено в процессе научно-исследовательских экспедиций, предпринятых на данные территории в 2011 и 2012 годах. Опираясь на уже имеющиеся исследования в рамках интересующего нас кру-га проблем, используя речевые и документальные материалы, полученные экспе-риментально в процессе научных экспедиций, мы попытались рассмотреть данную языковую ситуацию с учетом типологических признаков языковых ситуаций: ко-личественных, качественных, оценочных.

Ключевые слова: языковая ситуация, идиом, типологические признаки языковых ситуаций, количественные признаки языковых ситуаций, качественные признаки языковых ситуаций, оценочные признаки языковых ситуаций, демографическая мощ-ность, коммуникативная мощность.


Зеленые страницы


щих ее идиомов и присутствием в их числе рус-ского языка, что было выявлено в процессе двух научно-исследовательских экспедиций, предпри-нятых на данные территории в 2011 и 2012 годах.

Коренное население этих мест – племена тун-гусо-маньчжурской и монгольской групп: дауры, маньчжуры, орочоны, дунгане [9; 15]. С начала XX века идет массовое заселение данных территорий китайцами, которые достаточно быстро начинают доминировать над представителями коренных на-родов [11]. В 1920–30-е годы в связи с изменением политической обстановки в России на правом бе-регу Амура появляются переселенцы из Приаму-рья, в большинстве своем безграмотные крестьяне, носители диалектной формы языка. Судя по анке-там эмигрантов, среди переселенцев были как рус-ские, так и представители других славянских на-родностей, в частности, украинцы [17, 2012]. В связи с этим нельзя исключать функционирование на данных территориях украинского языка. Кроме того, с началом оккупации Маньчжурии японцами в 1930-х гг. в структуре населения северо-восточных территорий Китая появляются японцы и корейцы. Таким образом, к середине XX века на территории исследования складывается достаточ-но пестрая языковая картина. В общей структуре идиомов также присутствует и русско-китайский пиджин, контактный язык, служащий средством общения русских и китайцев на приграничных территориях [3, с. 374; 12].

Итак, охарактеризуем языковую ситуацию правобережья Амура второй половины XX века с учетом типологических признаков языковых си-туаций: количественных, качественных, оценоч-ных [4, с. 616–617].

Среди количественных признаков языковых ситуаций выделяются: число идиомов; их демо-графическая и коммуникативная мощность; число функционально доминирующих идиомов [4, с. 616–617; 13, с. 46–58].

Данную языковую ситуацию можно охаракте-ризовать как поликомпонентную как на уровне экзоглоссии, предполагающей межъязыковые от-ношения, так и на уровне эндоглоссии, включаю-щей отношения между подсистемами одного язы-ка. С одной стороны, языки, функционировавшие в приграничных китайских селах, сосуществовали и контактировали между собой. Кроме китайского языка, здесь говорили на маньчжурском, дунган-ском, даурском; на русском и, возможно, украин-ском, а также на корейском. С другой стороны, некоторые из языков, главным образом китайский, функционировали как минимум в двух формах, обслуживающих официальное и бытовое общение. Хотя проживание в сельской местности и кресть-янское происхождение большинства жителей обу-словили достаточно ограниченное использование литературной формы языка.

В ряду идиомов доминировал китайский язык, поскольку преобладал численный состав его носи-

телей. Китайский являлся государственным, офи-циальным и титульным языком и был представлен литературной общепринятой формой, путунхуа, использующейся в сфере официального общения, и народно-разговорной речью. Кроме того, на дан-ной территории функционировали диалекты, а наличие переселенцев из провинций Хэбэй и Шаньдун [11] не исключало присутствия здесь помимо местных северо-восточных диалектов диалектных форм хэбэйско-шаньдунской ветви. Число носителей других языков, в том числе и русского, было значительно меньше, чем носите-лей китайского. Данные языки не являлись по сво-ему статусу ни государственными, ни титульными и функционировали, как правило, в разговорной и диалектной формах, используясь преимуществен-но в сфере бытового общения внутри своих этни-ческих групп.

Языковая компетенция жителей данной тер-ритории зависела от национальности и характера межэтнического взаимодействия с представителя-ми других этнических сообществ. Также на нее оказывали влияние уровень образования языковой личности, принадлежность к социальному слою и статус языков. В основном в приграничных селах проживали крестьяне с низким уровнем образова-ния или необразованные, что способствовало рас-пространению на этих территориях диалектных форм языков. Представители коренных нетитуль-ных национальностей наряду со своим родным языком нередко использовали и государственный титульный язык, – китайский, со временем лишь усиливающий свои позиции. Пришлое население – русские (шире – славяне), изначально не зная ки-тайского, общались только на своем родном языке, но постепенно под влиянием среды и жизни в ус-ловиях смешанного брака осваивали китайский. Потомки от смешанных браков были билингвами. Причем изначальное преобладание русского мате-ринского языка сменялось по мере взросления до-минированием китайского.

Число говорящих на каждом из идиомов в от-ношении к общему числу населения ареала дает показатель демографической мощности [4, с. 616–617]. Исследуемая языковая ситуация по демогра-фической мощности являлась разномощной с точ-ки зрения и экзоглоссии, и эндоглоссии. На уровне экзоглоссии наибольшей демографической мощ-ностью обладал китайский язык. На уровне эндо-глосии наиболее демографически мощным был нижний регистр, разговорно-обиходная, нередко диалектная форма.

Рассмотрим значение данного показателя на примере наиболее крупных этнических сообществ округа Хэйхэ с 1953 по 1990 годы [19, с. 95–96]. Данные представлены в таблице.

К сожалению, отсутствие статистических данных по каждому конкретному селу из тех, где было сосредоточено наибольшее число переселен-цев из Приамурья (в том числе Бяньцзян, Хунцзян,


Гордеева С.В. К вопросу о языковой ситуации в китайском приграничье

1272014, том 11, № 1

Хадаянь), делает невозможным более точное и детальное исследование.

Из таблицы видно, что наиболее демографи-чески мощным являлся китайский язык. На втором месте, значительно уступая китайскому, находился маньчжурский. В целом, все языки округа Хэйхэ, кроме китайского, (в том числе и русский) ввиду намного меньшей численности населения нельзя назвать демографически мощными в этот период.

По коммуникативной мощности идиомов – числу обслуживаемых коммуникативных сфер [4, с. 616–617] языковая ситуация являлась неравно-весной, так как функционировавшие языки были неодинаковы по своей коммуникативной мощно-сти. Наибольшее значение показателя на уровне экзоглоссии было присуще китайскому языку, именно он обслуживал максимальное число ком-муникативных сфер: торговля, хозяйственно-производственая сфера, быт, образование, админи-стративное управление, религия. Количество сфер было достаточно ограничено, что обусловливалось социальным статусом населения и проживанием в сельской местности. Более слабыми по коммуни-кативной мощности были все другие языки, в том числе и русский, так как использовались в основ-ном в сфере бытового общения. На уровне эндог-лоссии наиболее мощной являлась литературная форма китайского языка.

По числу функционально доминирующих идиомов языковую ситуацию следует охарактери-зовать как однополюсную: на протяжении всего анализируемого периода большинство коммуника-тивных сфер обслуживал китайский язык.

К качественным типологическим признакам языковых ситуаций относятся: лингвистический характер идиомов; структурно-генетические от-ношения; функциональная равнозначность / не-равнозначность; характер идиома, доминирующе-го в государственном масштабе (металекта) [4, с. 616–617; 13, с. 58–62].

По лингвистическому характеру идиомов языковая ситуация являлась многоязычной, так

как в ее составе находилось несколько языков: китайский, русский, маньчжурский, даурский, дунганский, корейский.

По структурно-генетическим отношениям между идиомами языковая ситуация может быть охарактеризована и как гетерогенная и гетеро-морфная, и как гомогенная и гомоморфная. С од-ной стороны, на территории исследования функ-ционировали языки неродственные и типологиче-ски различные. Так, китайский и дунганский язы-ки относятся к изолирующему типу и входят в си-но-тибетскую языковую семью [5, с. 511–512; 16; 18, с. 225–226; 22, с. 226–227]; русский и украин-ский являются флективными и относятся к индо-европейской языковой семье; агглютинирующие корейский, японский, маньчжурский и даурский языки по одной из более распространенных гипо-тез причисляются к алтайским языкам [1, с. 374; 5, с. 511–512; 6, с. 240–241; 7, с. 28; 16]. С другой стороны, языки внутри данных групп имеют об-щую генеалогию и являются типологически тож-дественными.

С точки зрения функциональной равнозначно-сти / неравнозначности идиомов, рассматривае-мая языковая ситуация была дисгармонична, так как функционирующие языки имели различный статус. Китайский – являлся официальным, госу-дарственным, титульным языком, остальные языки такого статуса не имели.

В качестве доминирующего в государствен-ном масштабе идиома выступал местный, китай-ский язык.

Важное значение для описания языковой си-туации имеют оценочные характеристики, подра-зумевающие отношение к языку как его носите-лей, так и носителей других языков «с точки зре-ния коммуникативной пригодности, культурной престижности и т. д.» [4, с. 617].

Межнациональные отношения в пригранич-ных китайских селах в начале исследуемого пе-риода можно охарактеризовать как толерантные. Политика государства также не была направлена

Демографическая мощность языков некоторых этнических групп округа Хэйхэ

Этнические группы

Численность носителей языка Демографическая мощность языков

1953 г. 1964 г. 1982 г. 1990 г. 1953 г. 1964 г. 1982 г. 1990 г. Ханьцы (китайцы) 298829 719742 1444673 1487022 0,9 0,96 0,97 0,96

Монголы 575 1048 3509 6039 0,0018 0,0014 0,002 0,004 Хуэйцы (дунгане) 2216 3846 6503 6513 0,007 0,005 0,004 0,004

Корейцы 2308 3315 4644 5020 0,007 0,004 0,003 0,003 Маньчжуры 11380 15159 31899 40306 0,04 0,02 0,02 0,03 Дауры 2739 3393 3709 6220 0,009 0,005 0,003 0,004 Русские 252 2 28 104 0,0008 0 0,00002 0,0001 Орочоны 508 570 901 1670 0,0016 0,0007 0,0006 0,001 Итого 318844 747399 1496674 1554579 1 1 1 1




на нивелирование национального многообразия. Не существовало запрета на использование рус-ского языка, осуществлялся поиск языкового ком-промисса, что проявлялось в частности в исполь-зовании русско-китайского пиджина. Для носите-лей русского языка их родной язык обладал доста-точным уровнем престижа, являясь не только средством общения в семье и в среде соотечест-венников, но и показателем принадлежности к иной культуре, памятью о своих корнях, о родине, куда хотелось вернуться, несмотря на нелегкие условия существования там. Для представителей других этнических групп русский язык в целом не отличался высоким уровнем престижа. Он был лишь одним из ряда языков, функционирующих на данной территории, а также языком соседнего дружественного государства.

1960–70-е годы характеризуются усложнением положения русских эмигрантов, проживающих в Китае. В стране проводится политика, направленная на насильственную ассимиляцию языков нетитуль-ных этнических групп. Использование русского языка в этот период воспринимается крайне нега-тивно. Как следствие, потомки от смешанных бра-ков русских и китайцев, чье детство пришлось на 60–70-е годы, в настоящее время практически не говорят по-русски. Представители старшего поко-ления сохраняют русский язык, но лишь в пассив-ном употреблении. В целом для языковой ситуации этих лет характерно бытование лишь одного языко-вого образования – китайского языка.

С 1978 г. политический курс в стране изме-нился. С началом проведения политики реформ и открытости власти стали более лояльно относить-ся к наличию этнического и культурного многооб-разия. Наметился курс на поддержку националь-ных меньшинств, восстановление статуса предста-вителей малых национальностей, но годы нетер-пимости властей неблагоприятно отразились на качественных и количественных характеристиках языков нетитульных этносов. Языковой преемст-венности поколений не происходило, языки прак-тически не использовались. Русская национальная культура, как и культура многих других народов Китая, была почти полностью уничтожена. Язык русских эмигрантов оставался лишь в памяти са-мих русских эмигрантов, в настоящее время уже ушедших из жизни, и некоторых из их детей, рож-денных до 1940-х годов. На данный момент рус-ский язык формально является языком «элосыц-зу», национального меньшинства Китая «русские», но фактически он почти утрачен.

Итак, исследование языковой ситуации право-бережья Амура во второй половине XX века позво-ляет отметить ее динамичный характер и опреде-ленную специфичность. На территории исследова-ния функционировало несколько языков, различных по происхождению, типологическим характеристи-кам, статусу, коммуникативной и демографической мощности. Языковая ситуация складывалась под

воздействием как собственно языковых, так и экст-ралингвистических факторов – политических, эко-номических, демографических. С течением времени она меняла свои количественные и качественные параметры, отражая основные тенденции социаль-но-политических процессов, происходящих на тер-ритории северо-востока Китая в каждый конкрет-ный исторический период.


1. Алпатов, В.М. Японский язык / В.М. Ал-патов // Лингвистический энциклопедический сло-варь / гл. ред. В.Н. Ярцева. – М.: Сов. энциклопе-дия, 1990. – С. 374.

2. Беликов, В.И. Социолингвистика: учебник для вузов / В.И. Беликов, Л.П. Крысин. – М.: Рос. гос. гуманит. ун-т, 2001. – 439 с.

3. Виноградов, В.А. Пиджины / В.А. Вино-градов // Лингвистический энциклопедический сло-варь / гл. ред. В.Н. Ярцева. – М.: Сов. энциклопе-дия, 1990. – С. 374.

4. Виноградов, В.А. Языковая ситуация / В.А. Виноградов // Лингвистический энциклопеди-ческий словарь / гл. ред. В.Н. Ярцева. – М.: Сов. энциклопедия, 1990. – С. 616–617.

5. Журинская, М.А. Типологическая класси-фикация языков / М.А. Журинская // Лингвистиче-ский энциклопедический словарь / гл. ред. В.Н. Яр-цева. – М.: Сов. энциклопедия, 1990. – С. 511–512.

6. Концевич Л.Р. Корейский язык / Л.Р. Кон-цевич // Лингвистический энциклопедический сло-варь / гл. ред. В.Н. Ярцева. – М.: Сов. энциклопе-дия, 1990. – С. 240–241.

7. Кормушин, И.В. Алтайские языки / И.В. Кормушин // Лингвистический энциклопеди-ческий словарь / гл. ред. В.Н. Ярцева. – М.: Сов. энциклопедия, 1990. – С. 28.

8. Коряков, Ю.Б. Языковая ситуация в Бело-руссии и типология языковых ситуаций: дис. … канд. филол. наук / Ю.Б. Коряков. – М., 2002. – 129 с.

9. Маньчжурия / Википедия. – http:// ru.wikipedia.org/ (дата обращения: 8.09.2013 г.).

10. Мечковская, Н.Б. Социальная лингвисти-ка: пособие для студентов гуманит. вузов и уча-щихся лицеев / Н.Б. Мечковская. – 2-е изд., испр. – М.: Аспект-Пресс, 2000. – 206 с.

11. Миграция в Гуаньдун / Википедия. – http:// ru.wikipedia.org/ (дата обращения: 8.09.2013 г.).

12. Оглезнева, Е.А. Русско-китайский пид-жин: опыт социолингвистического анализа / Е.А. Оглезнева. – Благовещенск: Амурский гос. ун-т, 2007. – 264 с.

13. Оглезнева, Е.А. Русский язык в восточном зарубежье (на материале русской речи в Харбине) / Е.А. Оглезнева. – Благовещенск: Амурский гос. ун-т, 2009. – 352 с.

14. Оглезнева, Е.А. Языковая ситуация в При-амурье: динамический аспект. Историко-лингвистический очерк / Е.А. Оглезнева // Слово: Фольклорно-диалектологический альманах. Вып. 9.


Гордеева С.В. К вопросу о языковой ситуации в китайском приграничье

1292014, том 11, № 1

Славянское языковое взаимодействие в дальнево-сточном регионе. – Благовещенск: Амурский гос. ун-т, 2011. – С. 7–25.

15. Позднеев, Д. Маньчжурия / Д. Позднеев // Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона. – СПб.: Брокгауз-Ефрон, 1890–1907: http://dic.academic.ru/dic.nsf/brokgauz_ efron/64610 (дата обращения: 9.09.2013 г.).

16. Реформатский, А.А. Введение в языкове-дение / А.А. Реформатский. – М.: Аспект-Пресс, 2001. – 536 с. – http://www.philologoz.ru/ling/ ref_familytr.htm (дата обращения: 13.09.2013 г.).

17. Русские деревни Китая / обр. С.В. Гор-деева // Фоноархив лаборатории региональной лингвистики Амурского государственного уни-верситета. – Благовещенск, 2011, 2012.

18. Солнцев, В.М. Китайский язык /

В.М. Солнцев // Лингвистический энциклопедиче-ский словарь / гл. ред. В.Н. Ярцева. – М.: Сов. эн-циклопедия, 1990. – С. 225–226.

19. 黑河地区志黑河市地方志纂委会编员编: [Описа-ние округа Хэйхэ] / гл. ред. Ван Чжаомин. – Пекин, 1996. – 1042 с.

20. Цыбденова, Б.Ж. К вопросу о языковой ситуации / Б.Ж. Цыбденова // Вестник Бурятского государственного университета. – 2010. – № 14. – С. 219–222.

21. Швейцер, А.Д. Введение в социолингви-стику / А.Д. Швейцер, Л.Б. Никольский. – М.: Высшая школа, 1978. – 216 с.

22. Яхонтов, С.Е. Китайско-тибетские языки / С.Е. Яхонтов // Лингвистический энциклопедиче-ский словарь / гл. ред. В.Н. Ярцева. – М.: Сов. эн-циклопедия, 1990. – С. 226–227.

Гордеева Светлана Витальевна, старший преподаватель факультета русского языка, Хэйхэйский университет (г. Хэйхэ, КНР), аспирант кафедры русского языка филологического факультета, Амурский государственный университет (г. Благовещенск). Научный руководитель – доктор филологических наук, профессор Оглезнева Елена Александровна. E-mail: [email protected]



TO THE PROBLEM OF THE LANGUAGE SITUATION IN THE CHINESE BORDER AREA S.V. Gordeeva, Heihe University (Heihe, China), Amur State University (Blagoveshchensk), [email protected]

Each language situation is specific and unique due to the circumstances of its forma-tion, it should be considered when speaking about consistent typological description of language situations. The present paper aims at describing the language situation formed in the Chinese Border area in the second half of the 20th century as well as at finding out principal factors that influenced its formation. The area of research is Border villages of counties Syunke and Sunyu (Heilongjiang Province, China) located on the right bank of the Amur River.

The researcher’s concern with the problem analyzed in the present paper is deter-mined by language heterogeneity typical for the area, different idioms, the Russian lan-guage being one of them. These facts were proved by the research-study expeditions (2011–2012). The author tried to examine the language situation from the standpoint of typological features: quantitative, qualitative, evaluative. The present research is based on the framework of a wide range of problems the author is interested in. The material for the analysis is documentary and speech data obtained experimentally during the research-study expeditions.

Keywords: language situation, idiom, typological features of language situations, quantit-ative features of language situations, qualitative features of language situations, evaluative features of language situations, demographic capacity, communicative capacity.

References

1. Alpatov V.M. Japonskij jazyk. Lingvisticheskij jenciklopedicheskij slovar' [Japanese language. Linguistic Encyclopedic Dictionary. Ed. V.N. Yartceva]. Moscow, Sov. Encyclopedia Publ., 1990. pp. 625–626.

2. Belikov V.I., Krysin L.P. Sociolingvistika: Uchebnik dlja vuzov [Sociolinguistics: textbook for institutes of higher education]. Moscow, Russian St. Humanitarian University Publ., 2001, 439 p.




3. Vinogradov V.A. Pidzhiny. Lingvisticheskij jenciklopedicheskij slovar'. Gl. red. V.N. Jarceva [Pidgins. Linguistic Encyclopedic Dictionary. Ed. V.N. Yartceva]. Moscow, Sov. Encyclopedia, 1990, 374 p.

4. Vinogradov V.A. Jazykovaja situacija. Lingvisticheskij jenciklopedicheskij slovar'. Gl. red. V.N. Jarceva[Linguistic Situation. Linguistic Encyclopedic Dictionary. Ed. V.N. Yartceva]. Moscow, Sov. Encyclopedia Publ., 1990, pp. 616–617.

5. Zhurinskaya M.A. Tipologicheskaja klassifikacija jazykov. Lingvisticheskij jenciklopedicheskij slovar'. Gl. red. V.N. Jarceva [Typological classification of languages. Linguistic Encyclopedic Dictionary. Ed. V.N. Yart-ceva]. Moscow, Sov. Encyclopedia Publ., 1990, pp. 511–512.

6. Koncevich L.R. Korejskij jazyk. Lingvisticheskij jenciklopedicheskij slovar'. Gl. red. V.N. Jarceva [The Korean language. Linguistic Encyclopedic Dictionary. Ed. V.N. Yartceva]. Moscow, Sov. Encyclopedia Publ., 1990, pp. 240–241.

7. Kormushin I.V. Altajskie jazyki. Jenciklopedicheskij slovar'. Gl. red. V.N. Jarceva [Altaic languages. Linguistic Encyclopedic Dictionary. Ed. V.N. Yartceva]. Moscow, Sov. Encyclopedia Publ., 1990, pp. 28.

8. Koryakov Yu.B. Jazykovaja situacija v Belorussii i tipologija jazykovyh situacij. Dis. kand. filol. nauk[The language situation in Belarus and the typology of language situations. Cand. Philol.sci.diss.]. Мoscow, 2002, 129 p.

9. Manchuria. Wikipedia. Available at: http://ru.wikipedia.org/ (accessed 08.09.2013). 10. Mechkovskaya N.B. Social'naja lingvistika: Posobie dlja studentov gumanit. vuzov i uchashhihsja

liceev [Social Linguistics: textbook for students of humanitarian institutes and for lyceum students. 2nd ed., corrected]. Moscow, Aspect Press Publ., 2000, 206 p.

11. Migracija v Guan'du [Migration in Guangdong]. Wikipedia. Available at: http://ru.wikipedia.org/ (accessed 08.09.2013).

12. Oglezneva E.A. Russko-kitajskij pidzhin: opyt sociolingvisticheskogo analiza [Russian-Chinese pidgin: the experience of sociolinguistic analysis]. Blagoveschensk, Amur St. University Publ., 2007, 264 p.

13. Oglezneva E.A. Russkij jazyk v vostochnom zarubezh'e (na materiale russkoj rechi v Harbine) [Russian language abroad in the east (based on the Russian language in Harbin)]. Blagoveshchensk, Amur St. University Press Publ., 2009, 352 p.

14. Oglezneva E.A. Jazykovaja situacija v Priamur'e: dinamicheskij aspekt. Istoriko-lingvisticheskij ocherk. Slovo: Fol'klorno-dialektologicheskij al'manah. Vyp. 9. Slavjanskoe jazykovoe vzaimodejstvie v dal'nevostochnom regione. [The linguistic situation in the Amur region: a dynamic aspect. Historical and linguistic essay. Word: Folklore-dialectological almanac. 9 ed. Slavic linguistic interaction in the Far East]. Blagoveshchensk: Amur State University Publ., 2011. pp. 7–25.

15. Pozdneev D. Man'chzhurija. Jenciklopedicheskij slovar' F.A. Brokgauza i I.A. Efrona [Manchuria. Encyclopedic Dictionary of F.A. Brockhaus and I.A. Efron] Electronic version. Available at: http://dic.academic.ru/dic.nsf/brokgauz_efron/64610 (accessed 09.09.2013 г.).

16. Reformatsky A.A. Vvedenie v jazykovedenie [Introduction to Linguistics]. Electronic version. Available at: http://www.philologoz.ru/ling/ref_familytr.htm (accessed 13.09.2013 г.).

17. Russkie derevni Kitaja. Оbr. S.V. Gordeeva. Fonoarhiv laboratorii regional'noj lingvistiki Amurskogo gosudarstvennogo universiteta [Russian villages of China / processing S.V. Gordeeva // Phonoarchives of laboratory of regional linguistics of the Amur State University]. Blagoveshchensk, 2011, 2012.

18. Solncev V.M. Kitajskij jazyk. Jenciklopedicheskij slovar'. Gl. red. V.N. Jarceva [Chinese language. Linguistic Encyclopedic Dictionary. Ed. V.N. Yartseva]. Moscow, Sov. Encyclopedia Publ., 1990, pp. 225–226.

19. 黑河地区志: 黑河市地方志编纂委员会编 [Description Heihe urban district] / Ch. Ed. Wang Zhaoming. Beijing, 1996, 1042 p.

20. Tsybdenova B.Zh. [To the question about linguistic situation] Bulletin of the Buryat State University, 2010, no.14, pp. 219–222 (in Russian)

21. Schweitzer A.D., Nikolsky L.B. Introduction to Sociolinguistics. M, Vysshaja shkola Publ., 1978, 216 p.22. Yakhontov S.E. Kitajsko-tibetskie jazyki. Jenciklopedicheskij slovar'. Gl. red. V.N. Jarceva [Sino-

Tibetan languages. Linguistic Encyclopedic Dictionary. Ed. V.N. Yartseva]. Sov. Encyclopedia Publ., 1990. pp. 226–227.

Svetlana V.Gordeeva, senior Lecturer of Russian Language Department in Heihe University (Heihe, China),

postgraduate student of Russian language Department of Philology faculty of the Amur State University (Blagoveshchensk). Scientific adviser – Doctor of philology, Professor, Oglezneva Elena. E-mail: [email protected]



1312014, том 11, № 1

В условиях необыкновенного ускорения и ус-ложнения современной жизни возрастает необхо-димость обеспечения более оперативного и более полного, в том числе, адресно ориентированного информирования массового получателя. В связи с этим возрастает роль масс-медиа, учитывающих особенности аудитории, характер ее информаци-онных потребностей и форму подачи информации. Масс-медиа выступают в качестве посредника не только между социальными субъектами, обеспе-чивая их взаимодействие, но и между социальной реальностью и обществом, всякий раз являя свою субъектную, то есть мировоззренческую, ценност-но ориентированную позицию.

Масс-медиа обладают уникальной способно-стью порождать интенсивные информационно-смысловые (когнитивные) потоки и жестко управ-лять ими. Включенные в процесс производства значений, образов и метафор, в процесс производ-ства массовой информации (контента), массового сознания и массовой аудитории, масс-медиа ока-зывают жесткое влияние на характер обществен-ного сознания, на характер его доминантных ин-тенций и особенности его содержательных форм.

Современная лингвистика все чаще обращает-ся к анализу масс-медиального дискурса, который, с одной стороны, оказывает огромное влияние на социально-экономическую, политическую и куль-турную жизнь общества, а с другой, будучи самым массовым явлением современной культуры, отра-жает актуальные социальные идеи.

Отмечая суггестивное воздействие масс-медиального дискурса на массового получателя, М.Р. Желтухина подчеркивает, что «эта роль вряд ли изменится в ближайшие столетия в связи с тем, что вместе с технологическим прогрессом меняет-ся скорость, количество и качество, отправляемой адресантом и воспринимаемой адресатом инфор-мации (газеты, журналы, радио, телевидение, ин-тернет), усиливается степень воздействия масс-медиа за счет интерпретации событий, трансфор-мации передаваемой информации» [4, c. 49].

В.П. Конецкая обращает внимание на высокий воздействующий потенциал СМИ, заключающийся

в способности актуализировать перед массовой ау-диторией «самые разнообразные ситуации, которые получают либо положительную, либо отрицатель-ную оценку, – люди принимают систему социаль-ных норм поведения, этических и нравственных ценностей, которые желательны с точки зрения данного общества. В ряде случаев это приводит к “конверсии” взглядов на образ жизни и стиль пове-дения» [8, c. 237]. Средства массовой коммуника-ции намеренно или ненамеренно способствуют воз-никновению или развитию различных по форме или интенсивности изменений в обществе, а в некото-рых случаях способны предотвратить возникающие изменения [8, c. 238–239].

В современных публикациях используются различные синонимы термина масс-медиального дискурса, который все чаще понимается как «связ-ный, вербальный или невербальный, устный или письменный текст в совокупности с прагматиче-скими, социокультурными, психологическими и другими факторами, выраженный средствами мас-совой коммуникации, взятый в событийном аспек-те, представляющий собой действие, участвующий в социокультурном взаимодействии и отражающий механизм сознания коммуникантов» [5, c. 132]. В наиболее широком смысле под масс-медиальным дискурсом понимаются «все процессы и продукты речевой деятельности в сфере массовой ком-муникации, взятые во всей полноте и сложности» [1, c. 21]. Принимая во внимание многочисленные исследования дискурса как отечественными (Е.С. Кубрякова, В.Е. Чернявская. H.H. Форманов-ская, И.В. Карасик. А.Д. Самойлова и др.), так и зарубежными авторами (Р. Водак, Н. Фэрклау, Д. Шифрин, М Стаббс, Т. ван Дейк и др.), мы вос-пользуемся в настоящей статье трактовкой термина дискурс Г.Н. Манаенко [10, c. 153], а потому опре-делим масс-медиальный дискурс как общеприня-тый тип речевого поведения субъекта (субъектов) в сфере масс-медиа, детерминированный социально-историческими условиями, а также утвердившими-ся стереотипами организации и интерпретации тек-стов как компонентов, составляющих и отражаю-щих его специфику.

УДК 801 (045)

МАСС-МЕДИАЛЬНЫЙ ДИСКУРС: ОПРЕДЕЛЕНИЕ, ХАРАКТЕРИСТИКИ, ПРИЗНАКИ А.И. Дубских

Представлен ряд теоретических вопросов, связанных с дефиницией понятия масс-медиального дискурса, анализируются его конститутивные компоненты, вы-являются дистинктивные характеристики масс-медиального дискурса.

Ключевые слова: медиа, массовая коммуникация, масс-медиальный дискурс, кон-ститутивные компоненты масс-медиального дискурса, дискурсивные практики, масс-медийный концепт.




Рассмотрим более подробно две составляю-щие масс-медиального дискурса: понятия «медиа» и «массовая коммуникация». Значительная часть работ по вопросам медиа и массовой коммуника-ции принадлежит западным теоретикам, таким как Н. Луман, М. Маклюэн, Р. Барт, Ж. Деррида, В. Беньямин, С. Жижек, Г. Дебор, Б. Гройс, Ж. Делез, М. Фуко, К. Силверман, Г. Лассвелл, Н. Постман, Дж. Фиск, Ж. Бодрийяр, Г. Маркузе, Г. Дженкинс, Г. Полок, Ф. Уэбстер, А. Гидденс, Ф. Джеймисон, Т. Адорно и др. Большинство ис-следователей рассматривают данные понятия не с точки зрения узконаправленного подхода (как су-губо социальные явления, психологические или лингвистические), а тяготеют к междисциплинар-ному подходу. Разные исследователи дают сле-дующие определения термина «массовая комму-никация»:

– «систематическое распространение сообще-ний среди численно больших рассредоточенных аудиторий с целью воздействия на оценки, мнения и поведение людей» [11, c. 344],

– «включает институты, посредством которых специализированные группы используют техноло-гические устройства (пресса, радио, кино и т. д.) для распространения символического содержания большим, гетерогенным и рассредоточенным ау-диториям» [13, c. 43],

– «представляет собой институционализиро-ванное производство и массовое распространение символических материалов посредством передачи и накопления информации» [14, c. 219].

Характерным признаком массовой коммуни-кации являются так называемые «институты», иначе «учреждения», использующие технические средства для распространения информации. Эти «учреждения» Н. Луман описывает термином «массмедиа» [9, c. 9]. В отечественной исследова-тельской традиции вместо «массмедиа» исполь-зуются понятия СМК и СМИ (средства массовой коммуникации и средства массовой информации).

Таким образом, «медиа» или «масс-медиа» (в корреляции с термином «массовая коммуника-ция» их можно считать синонимичными понятия-ми) по отношению к массовой коммуникации вы-полняют функцию передачи информации.

Однако медиа – это не только средство. Как отмечает Н. Кириллова, «медиа» – достаточно ши-рокое, неоднозначное понятие, которое не может сводиться к простому «посредничеству … Это целая среда, в которой производятся, эстетизиру-ются и транслируются культурные коды» [7, c. 22]. Этой точке зрения отдается предпочтение в дан-ной работе, поскольку определение «среда» наи-более близко к дискурсивному подходу анализа медиасообщений, позволяющему оценивать как текст самого сообщения, так и экстралингвистиче-ские условия его реализации.

Массово-информационный дискурс представ-ляется как многоаспектное и многоплановое явле-

ние современного цивилизованного общества и современной жизни; это комплекс признаков и элементов, образующих единое целое.

В масс-медиальном дискурсе выделяются три группы признаков: 1) конститутивные признаки; 2) признаки институциональности; 3) нейтральные признаки [6, c. 237].

Конститутивные признаки масс-медиального дискурса включают участников, условия, органи-зацию, способы и материал общения, то есть ком-муникантов в их статусно-ролевых отношениях, сферу общения, цели, стратегии, канал, тональ-ность, режим и жанры общения, тексты и/или не-вербальные знаки.

Признаки институциональности фиксируют ролевые характеристики участников институтов, типичные хронотопы, речевые клише. Специфика масс-медиального дискурса раскрывается в типе общественного института, который в коллектив-ном языковом сознании связан с институциями СМИ и наделяет определенными функциями лю-дей, объединенных общественными ритуалами, поведенческими стереотипами, мифологемами, а также текстами, производимыми в этом социаль-ном образовании [6, c. 11–20].

Нейтральные признаки масс-медиального дискурса включают характеристики дискурса, ти-пичные для любого вида коммуникации, признаки других типов дискурса, вплетенных в ткань массо-вой коммуникации. Сложность масс-медиального дискурса заключается в возможности отражения в нем всех других видов институциональной комму-никации (Зильберт, 1991; Курченкова, 2000; Тро-шина, 1990).

В качестве основных признаков масс-медиального дискурса также выделяются:

1) групповая соотнесенность (адресант раз-деляет взгляды и ценностные ориентиры своей группы);

2) публичность (открытость, ориентирован-ность на массового адресата);

3) диссенсная ориентированность (создание положения диссенса – противоречия, несогласия – с последующей дискуссией);

4) инсценированность и массовая направлен-ность (целенаправленное воздействие на несколь-ко групп одновременно) [5, с. 132].

К специфическим характеристикам масс-медиального дискурса относятся атональность (интенция борьбы, влияние на сознание носителей языка), диалогичность, оценочность / эмоциональ-ность и инсценированность (театральность), в ко-торых «заложены основания для осуществления воздействия на адресата, проявления суггестивно-сти» [5, c. 132].

Масс-медиальный дискурс исследуется как вид институциональной коммуникации с прису-щими ему конститутивными компонентами, выде-ленными В.И. Карасиком: 1) участники; 2) хроно-топ; 3) цели; 4) ценности; 5) тематика [6, c. 12].


Дубских А.И. Масс-медиальный дискурс: определение, характеристики, признаки

1332014, том 11, № 1

Применительно к масс-медиальному дискурсу как типичной ситуации массовой коммуникации ее основными участниками являются представители института СМИ, с одной стороны, и массовая ау-дитория, с другой. Массовая коммуникация пред-ставляет собой процесс, складывающийся из дея-тельности нескольких социальных субъектов. Ис-ходя из этого, выделяют следующие основные этапы данного процесса: целеполагание (субъект деятельности – издатель, редактор), отражение, моделирование социальной действительности (субъект деятельности – коммуникатор), тиражи-рование и распространение массовой информации (субъект деятельности – технический персонал СМИ), восприятие и потребление массовой ин-формации (субъект деятельности – аудитория).

На основании перечисленных этапов массо-вой коммуникации первого участника масс-медиального дискурса можно определить как «ин-дивидуально-коллективный» субъект, поскольку автором текста масс-медиального дискурса явля-ется не только один журналист / редактор, созда-тель сайта, но и целая организация, включающая определенное количество людей, представляющих общие интересы, а клиентов – как аудиторию (массовую аудиторию).

Вторым участником масс-медиального дис-курса является массовая аудитория, под которой понимается совокупность индивидов, характери-зующуюся количественной неопределенностью, неоднородностью, анонимностью и рассредото-ченностью. Такая характеристика потребителя рассматриваемого дискурса отличает массовую коммуникацию от других видов институциональ-ного общения, где «клиент» преимущественно индивидуальный или групповой.

Аудитория масс-медиального дискурса в большинстве случаев отделена от субъекта про-странством и временем. В связи с этим непосред-ственное установление межличностного контакта между участниками данного дискурса либо за-труднено и ограничивается написанием индивиду-альных или коллективных писем в редакцию изда-ния, либо невозможно. Однако на современном этапе развития средств коммуникации (интерак-тивный теле- или радиоэфир, интернет) нельзя не отметить появившуюся и всевозрастающую воз-можность интерактивности, многократное усиле-ние обратной связи, возможность синхронного обсуждения актуальных проблем самой аудитори-ей и т. д.

С точки зрения хронотопа масс-медиальный дискурс сконцентрирован на настоящем времени, служащим центральной точкой, от которой осуще-ствляется отсчет вперед или назад и рассредоточен в пространстве; его участники могут находиться на большом расстоянии друг от друга, но при этом осознавать некую глобальную целостность, благо-даря технологическим достижениям, приведшим к «имплозии коммуникации», то есть взрыву во-

внутрь, когда за счет стремительного сжатия про-странства, времени и информации находящийся в одном месте индивид может одновременно пере-живать состояние отдаленных объектов.

Основной целью масс-медиального дискурса является донесение до потребителя / аудитории отражения реального мира посредством разнооб-разных форм представления информации. Данная цель определяется функциями масс-медиального дискурса, относящихся к числу его институцио-нальных характеристик. Среди важнейших функ-ций масс-медиального дискурса отметим сле-дующие:

1) информативную; 2) регулятивную, включающую в себя идеоло-

гическую функцию и функции социального кон-троля и манипуляции общественным сознанием;

3) образовательную; 4) развлекательную; 5) фатическую, т. е. функцию установления

контакта между изданием и аудиторией в связи с необходимостью ориентации первого на «своего» читателя [12, c. 50];

6) рекламную. Основными дискурсивными практиками, то

есть распознаваемыми речемыслительными типа-ми деятельности, реализующими цели дискурса, являются распространение – обеспечение доступ-ности информации для широкой аудитории; тира-жирование – увеличение количества репрезента-ций одной и той же информации, ее повторяе-мость; репликация – воспроизведение того же ин-формационно-идеологического содержания в дру-гой форме; ротация – регулярно-периодическое обновление информации; перекодирование – вос-произведение того же информационно-идеологи-ческого содержания в другой знаковой (кодовой) системе (вербальной, аудиальной, визуальной, синтетической); реферирование как прием анали-тического свертывания; развертывание логико-смысловое, образно-метафорическое и др.; ап-проксимация (аппроксимирование) – приближен-ное представление, изложение сложного смысла в доступной аудитории форме; информационно-идеологическое сопровождение (пропонирующее или оппонирующее) – регулярная актуализация информации, ее оптимизация (корректировка со-держания и формы с целью повышения эффектив-ности), комментирование, продвижение или оппо-нирование и т. д.

Свою сущность масс-медиальный дискурс как коммуникативный, когнитивно-прагматический феномен, реализует посредством трансляции смы-слов как дискурсивных событий, дискурсивных формул, трансляции именований, метафор, поня-тий, образов, оценок, мифологем, идеологем и др. на широкую, признаково неоднородную аудито-рию с целью формирования общих мировоззрен-ческих принципов.




Ценности масс-медиального дискурса скон-центрированы в его ключевых концептах – «ин-формация» и «знание». Информация рассматрива-ется в качестве важнейшей сущности окружающе-го нас мира, поскольку в условиях пост-индустриального общества технологический про-гресс основан на широком внедрении научных достижений и связанными с ними разнонаправ-ленными процессами передачи и распространения информации в мире (Антонов, 1988; Заличев, 1995; Суханов, 1986). Знания и информация о них революционизируют не только экономическую и производственную сферы, но и оказывают влияние на другие сферы человеческой деятельности, регу-лируя и перестраивая их. Информированность становится неотъемлемой характеристикой совре-менного человека, его сознательности, активности мировоззрения и деятельности.

В масс-медиальном дискурсе участники об-щения получают доступ к информации разных видов, овладевают и используют доступную ин-формацию для определенных целей, например, обмениваются ею. В зависимости от содержания и целей выделяются: предметно-логическая инфор-мация (объективная, концептуальная, фактуаль-ная), не связанная с ситуацией и участниками об-щения, и прагматическая информация (оценочная, субъективная), основной функцией которой явля-ется воздействие на реципиента и передача ему своего отношения к предмету речи (Posner, 1972). Исследователи различают также эксплицитную информацию, имеющую вербальное и невербаль-ное выражение, и имплицитную информацию, вы-водимую из содержания сообщения в результате общности пресуппозиций и импликатур (Гальпе-рин, 1981; Молчанова, 1986), семантическую ин-формацию, характеризующуюся прямой апелляци-ей к здравому смыслу, убеждениям и интересам получателя сообщения и открыто побуждающую человека к определенным действиям, и эстетиче-скую информацию, вызывающую у аудитории оп-ределенные душевные состояния, эмоции и пере-живания (Моль, 1972).

Масс-медийный концепт сосредоточен на ак-туальной социальной действительности при одно-временной открытости парадигмам времени и про-странства. Таким образом, материалом масс-медиального дискурса может послужить любое событие в обществе и мире, тематические ограни-чения отсутствуют, за исключением двух типов ограничений: институциональных и конвенцио-нальных (речь идет о сведениях, составляющих государственную тайну или о следовании этиче-ским нормам).

В современных условиях масс-медиальный дискурс характеризуется значительным расшире-нием жанров и вариативностью языковых средств, выходящих за рамки традиционного функцио-нального стиля газетных новостей и публицисти-ческих статей [3, c. 65]. В зависимости от жанрово-

функциональных особенностей медийного про-странства, в котором реализуется дискурс, мы мо-жем выделить следующие его типы: новостной, рекламный, промоцийный (PR) дискурсы; инфор-мационный, аналитический, публицистический дискурсы; идентифицирующий, репрезентирую-щий, идеологический дискурсы и т. д. Если функ-циональные (и связанные с ними жанровые) мо-дификации масс-медиа являются определяющими для выделения типов масс-медиального дискурса, то последние будут в значительной степени отли-чаться друг от друга по своим формальным и со-держательным признакам (параметрам).

В условиях современного общества, культур-ной доминантой которого становится производст-во и распространение смысла, важнейшей движу-щей силой является информация. Производство и управление информацией становится культурным, идеологическим и маркетинговым проектом, клю-чевым дискурсом, реализующим движение соци-альной мысли и формирующим концептуальную картину мира человека. Этот дискурс и является масс-медиальным дискурсом. Масс-медиальный дискурс понимается как «совокупность процессов и продуктов речевой деятельности в сфере массо-вой коммуникации во всем богатстве и сложности их взаимодействия» [2, c. 152] и с учетом их экст-ралингвистических, прагматических, социокуль-турных, психологических и других факторов. Коммуникативный проект масс-медиального дис-курса заключается в непосредственном воздейст-вии на общественное сознание и на социальную практику, приведение их в соответствие с разраба-тываемой обществом духовно-нравственной фор-мулой социального блага.


1. Добросклонская, Т.Г. Медиадискурс как объект лингвистики и межкультурной коммуни-кации // Вестник Моск. ун-та. Сер. 10 «Журнали-стика». – 2006. – № 2. – С. 21.

2. Добросклонская, Т.Г. Медиалингвистика: системный подход к изучению языка СМИ: совре-менная английская медиа речь / Т.Г. Добросклон-ская. – М.: Наука, 2008. – С. 152.

3. Дубских, А.И. Реплики-реакции в диалоги-ческих текстах массово-информационного дис-курса / А.И. Дубских // Вестник ЧелГУ. Серия «Филология. Искусствоведение». – 2008. – № 16 (117) – Вып. 21. – С. 65.

4. Желтухина, М.Р. Политический и масс-медиальный дискурсы: воздействие – восприятие – интерпретация / М.Р. Желтухина // Язык, соз-нание, коммуникация: сб. ст. – М.: МАКС Пресс, 2003. – Вып. 23. – С. 49.

5. Желтухина, М.Р. Специфика речевого воз-действия тропов в языке СМИ: дис. ... д-ра филол. наук / М.Р. Желтухина. – М., 2004. – С. 132.

6. Карасик, В.И. О типах дискурса // Языко-вая личность: институциональный и персональ-


Дубских А.И. Масс-медиальный дискурс: определение, характеристики, признаки

1352014, том 11, № 1

ный дискурс: сб. науч. тр. / под ред. В.И. Караси-ка, Г.Г. Слышкина. – Волгоград: Перемена, 2000. –С. 12.

7. Кириллова, Н.Б. Медиакультура: от мо-дерна к постмодерну / Н.Б. Кириллова. – М.: Ака-демический проект, 2006. – С. 22.

8. Конецкая, В.П. Социология коммуникации: учеб. / В.П. Конецкая. – М.: Междунар. ун-т биз-неса и управления, 1997. – С. 237.

9. Луман, Н. Реальность массмедиа / Н. Лу-ман. – М.: Праксис, 2005. – С. 9.

10. Манаенко, Г.Н. Информационно-дискур-сивный подход к анализу осложненного предложе-ния: дис. ... д-ра филол. наук / Г.Н. Манаенко. – Краснодар, 2004. – С. 153.

11. Философский Энциклопедический Словарь

/ под ред. Л.Ф. Ильичёва, П.Н. Федосеева, С.М. Ковалёва, В.Г. Панова. – М.: Сов. Энциклопе-дия, 1983. – С. 344.

12. Чернышова, Т.В. Фатическая речь как со-циальный символ коммуникации (на материале текстов печатных СМИ) / Т.В. Чернышова // Из-вестия Алтайского государственного универси-тета. Серия «История, филология, философия и педагогика». – 2004. – № 4 (44). – С. 50.

13. Janowitz, M. The study of Mass Communication / M. Janowitz // International Encyclopedia of the Social Sciences. – New York: Macmillan and free Press, 1968. – Vol. 3. – P. 43.

14. Thompson, J.B. Ideology and Modern Cul-ture / J.B. Thompson. – Oxford: Polity Press, 1990. – P. 219.

Дубских Ангелина Ивановна, старший преподаватель кафедры иностранных языков, Магнитогор-ский государственный университет, аспирант кафедры немецкого языка, Челябинский государственный университет. Научный руководитель – доктор филологических наук, профессор Азначеева Елена Никола-евна. E-mail: [email protected]



MASS-MEDIA DISCOURSE: DEFINITION, CHARACTERISTICS, FEATURES A.I. Dubskikh, Magnitogorsk State University, Chelyabinsk State University, [email protected]

The article dwells upon theoretical issues connected with the definition of the concept of mass-media discourse. The author analyzes constitutive components and reveals distinc-tive characteristics of mass-media discourse.

Keywords: media, mass communication, mass-media discourse, constitutive components of mass-media discourse, discursive practices, mass-media concept.

References

1. Dobrosklonskaja T.G. Mediadiskurs kak obekt lingvistiki i mezhkul'turnoj kommunikacii [Media discourse as an object of linguistics and cross-cultural communication]. Vestnik Moskovskogo universiteta. Ser. 10. Zhurna-listika, 2006, no. 2, p. 21.

2. Dobrosklonskaja T.G. Medialingvistika: sistemnyj podhod k izucheniju jazyka SMI: sovremennaja an-glijskaja media rech'[Media linguistics: system approach to mass media language studying: the modern English media speech]. Moscow, Nauka, 2008, p. 152.

3. Dubskikh A.I. Repliki-reaktsii v dialogicheskih tekstah massovo-informatsionnogo diskursa [The Res-pondent-Turns in Media Discourse Dialogues]. Vestnik ChelGU. Seriya «Filologiya. Iskusstvovedenie», no. 16 (117), Vol. 21. Chelyabinsk, GOU VPO «Chelyabinskiy gosudarstvennyiy universitet» Publ., 2008, p. 65.

4. Zheltuhina M.R. Politicheskiy i mass-medialnyiy diskursyi: vozdeystvie – vospriyatie – interpretatsiya. Yazyik, soznanie, kommunikatsiya: Sb. Statey [Political and mass medial discourses: influence – perception – interpretation. Language, consciousness, communication]. Moscow, MAKS Publ., 2003, vol. 23, p. 49.

5. Zheltuhina M.R. Spetsifika rechevogo vozdeystviya tropov v yazyike SMI. Diss. doct. filol. nauk [The Specifics of speech influence of tropes in the mass media language. Doct. philol. sci. diss.]. Moscow, 2004, p. 132.

6. Karasik V.I. O tipah diskursa. Yazyikovaya lichnost: institutsionalnyiy i personalnyiy diskurs: sb. nauch. tr. [About the discourse types // Language personality: the institutional and the personal discourse]. Volgograd, Peremena Publ., 2000, p. 12.




7. Kirillova N.B. Mediakultura: ot moderna k postmodernu [Mediakultur: from a modernist style to a postmodern]. Moscow, Academic project Publ., 2006, p. 22.

8. Konetskaya V.P. Sotsiologiya kommunikatsii: ucheb [Sociology of communication]. Moscow, 1997,pp. 237.

9. Luman N. Realnost massmedia [The Reality of mass media]. Moscow, Praxis Publ., 2005, p. 9. 10. Manaenko G.N. Informatsionno-diskursivnyiy podhod k analizu oslozhnennogo predlozheniya. Diss. doct.

filol. nauk [The communicatory discourse approach to the analysis of the complex sentence. Doct.philol.sci.diss.].Krasnodar, 2004, pp. 153.

11. Filosofskiy Entsiklopedicheskiy Slovar. Gl. Redaktsiya L.F. IlichYov, P.N. Fedoseev, S.M. KovalYov, V.G. Panov [Philosophical Encyclopaedic Dictionary. Ed. L.F. Ilyichyov, P.N. Fedoseyev, S.M. Kovalyov, V.G. Panov]. Moscow, Sov. Encyclopedia Publ., 1983, p. 344.

12. Chernyishova T.V. Faticheskaya rech kak sotsialnyiy simvol kommunikatsii [The phatic speech as a so-cial symbol of communication]. News of the Altai state university. Series: History, philology, philosophy and pe-dagogics. No. 4 (44). Barnaul, Altai university Publ., 2004, p. 50.

13. Janowitz M. The study of Mass Communication. In: International Encyclopedia of the Social Sciences.Vol. 3. N. Y., Macmillan and free Press, 1968, p. 43.

14. Thompson J.B. Ideology and Modern Culture. Oxford: Polity Press, 1990, p. 219. A.I. Dubskikh, Department of Foreign Languages, Senior Lecturer, Magnitogorsk State University, Graduate

Student of Department of German Language Chelyabinsk State University; Scientific Supervisor – Prof. Aznacheeva Elena Nikolajevna, Doctor of philological sciences. E-mail: [email protected]



1372014, том 11, № 1

Представления человека о семье являются важным фрагментом закрепленной в языке обы-денной картины мира. Особенности концептуали-зации этого фрагмента могут быть исследованы при помощи семантического анализа метафориче-ских выражений, используемых для обозначения слов, относящихся к денотативной сфере «Семей-ные отношения». При этом максимальной объек-тивации лингвистических данных можно достичь, если обратиться к компьютеризированным корпу-сам текстов, крупнейшим из которых является на-циональный корпус русского языка [6]. Однако в силу несовершенства механизмов поиска по се-мантической разметке формализовать выборку материала можно лишь частично. На первом этапе в лексико-грамматическом расширенном поиске по семантическим признакам задается последова-тельность из двух лексем, одна из которых обяза-тельно входит в подкатегорию «имена родства», а другая – в одну из имеющихся 19 подкатегорий, например, «животные», «растения» и т. п. В полу-ченном таким образом пользовательском подкор-пусе грамматическая омонимия снимается вруч-ную, и метафорические значения выявляются ме-тодом сплошной выборки. На втором этапе про-дуктивность построенной с помощью автоматизи-рованного поиска модели повышается вручную за счет возможной метафоризации других частей ре-чи. При этом применяется метод сплошной под-становки в поисковое окно лексики из доминант-ной денотативной сферы с опорой на данные тол-ковых словарей и словарей-тезаурусов.

Одной из наиболее продуктивных и широко представленных в корпусе моделей метафориче-ской концептуализации семейных отношений яв-

ляется орнитоморфная модель, демонстрирующая частный случай регулярного метафорического переноса по направлению «животное → человек». В рамках этой модели источником метафориче-ской экспансии для концептуализации сферы «Се-мейные отношения» является семантическая сфера «Птицы». Основанием для их сближения служит то, что у людей и птиц обнаруживаются сопоста-вимые признаки (строение тела, физиологические потребности, контакты с себе подобными, в том числе и с представителями противоположного по-ла, материнский инстинкт и т. п.). Исследователя-ми метафоры давно замечено, что регулярные ме-тафорические переносы из сферы «Животное» направлены только на сферу «Человек», при этом зачастую они играют роль одного из самых силь-ных экспрессивных средств [1; 9]. Семантически это выражается в актуализации определенных коннотативных сем. Такие метафорические на-именования-характеристики направлены на «дис-кредитацию, резкое снижение предмета речи и обладают яркой пейоративной окраской» [9, c. 90]. Например, в слове индюк реализуется признак «глупый, заносчивый, надменный», медведь – «не-ловкий, неповоротливый, неуклюжий» и т. п. Од-нако применительно к сфере семейных отношений бесконечно разнообразные возможности орнито-морфных образов выстраивают ее метафориче-скую концептуализацию довольно интересным образом и не дают оснований говорить о подобной оценочной однозначности.

В исследуемом подкорпусе русских литера-турных текстов 1990–2000 гг. (насчитывающем 1107 документов общим объемом 15 303 576 слов) было найдено 184 метафорических контекста, в

УДК 81(371)

МЕТАФОРИЧЕСКАЯ КОНЦЕПТУАЛИЗАЦИЯ СЕМЕЙНЫХ ОТНОШЕНИЙ: ОРНИТОМОРФНАЯ МОДЕЛЬ М.В. Дюзенли

Исследуются особенности метафорической концептуализации денотативной сферы семейных отношений через сферу-источник «Птицы» на материале элек-тронного подкорпуса русских литературных текстов 1990–2000 гг. Автор отбирает и анализирует метафорические контексты в соответствии с когнитивной теорией ме-тафоры, находит основания для сближения данных сфер и выделяет схемы, по кото-рым конкретизируются метафорические переносы. Проведенный анализ коннота-ций метафорических словоупотреблений дает представление об особенностях харак-тера, внешнего вида, поведения и речи субъектов семейных отношений, а также вы-являет особую значимость семейных ценностей для русской культуры. Рассматри-ваются как индивидуально авторские орнитоморфные метафоры, так и традицион-ные образы-символы (кукушка, курица, сова, голубь, соловей), обладающие неодно-значными коннотациями. Внимание также уделяется гендерным аспектам метафо-ризации при помощи орнитонимов, выявляющих в семейных отношениях архети-пическое противопоставление «мужчина ↔ женщина» и его релевантные характе-ристики.

Ключевые слова: концептуализация, денотативная сфера, семейные отноше-ния, орнитоним, когнитивная лингвистика, метафора, когнитивная теория мета-форы, метафорическая модель, электронный корпус текстов, коннотация, лексема.




которых сфера семейных отношений получает ос-мысление через орнитонимы. В соответствии с когнитивной теорией метафоры, в их число мы включали и сравнения с формальным показателем компаративности. Достаточно репрезентативные выборки контекстов позволяют выделить опреде-ленные схемы, по которым конкретизируются ме-тафорические переносы.

Внешний облик птицы → внешность субъекта семейных отношений. Эта группа на-считывает 37 контекстов, что составляет примерно 20 % от общего числа метафорических словоупот-реблений модели. Рассматриваемая метафориче-ская проекция освещает определенный признак, характеризующий внешность субъекта семейных отношений. Часто метафоры, построенные с по-мощью орнитонимов, несут негативную оценку и указывают на внешние изъяны членов семьи: лы-сина (изрядно полысевший, словно с цыплячьим пушком на голове), преждевременная седина (Же-на дяди была еще вполне молодая женщина, но седая как лунь), постоянно открытый (плачущий) рот (мать затыкала его галочий зев мерной мла-денческой бутылочкой), особенности походки (мачеха… ходила …утиной походкой, поклевывая головкой; катила гусиным шагом к дочке в ком-нату), неприметная внешность и низкий рост (все смотрят на незаметную мать, серую утицу; женат в третий раз, как-то мелькала тут его избранница ― чернявая пигалица) и др. Однако орнитоморфный образ, характеризующий внеш-ность, нередко обладает и положительной окра-ской. Так, может подчеркиваться статность поход-ки (Зато супруга его ступала, словно гоголушка, горделиво); красота жены акцентируется через ме-тафорическую номинацию пава (какую паву от-хватил); цвет волос, обозначенный через орнито-морфное сравнение, содержит указание на моло-дую не по годам внешность (деду тогда, после войны, перевалило за семьдесят, был он темный шатен, и седина лишь чуть пробивалась в густой шевелюре. А тетка Тамара и перед смертью, в свои девяносто, была как вороново крыло). Поло-жительно окрашены и уменьшительно-ласкатель-ные эмоциональные обращения к ребенку типа папин воробышек, моя птичка и др. на основе метафорической аналогии «размер птицы → воз-раст/рост человека».

Интересно, что в рассматриваемом подкорпу-се неоднократно встречаются образы, введенные через разные наименования одного и того же вида, выделяемого в биологической классификации: «курица», «наседка», «клуша», «квочка», «хохлат-ка» (согласно словарю, можно выделить 2 сино-нимических ряда: (курица – хохлатка; клуша – квочка – наседка) [11, с. 29]). Коннотации напря-мую зависят от использования конкретной лексе-мы и ближайшего контекста. Так, например, при характеристике внешности жены лексема «кури-ца» в сочетании с определением «тощая» и после-

дующим контекстом порождает явно отрицатель-ные коннотации (испугался, что вместо своей жены обнаружит за пишущей машинкой тощую курицу, кудахтающую, с красными глазами). Лексема хохлатка, напротив, не имеет отрица-тельной оценочности, и поддержанные контекстом компоненты ее значения положительно окраши-вают доминирующий смысл атмосферы домашне-го уюта: сестренки двумя уютными хохлатками устроились на диванчике. Метафорическая номи-нация клуша во всех найденных в корпусе контек-стах указывает на непривлекательную наружность субъекта семейных отношений (женитесь на ко-ровообразных клушах; в компании собственной жены, толстой бесформенной клуши и др.).

Характер птицы → характер субъекта се-мейных отношений. В зооморфном коде культу-ры имена животных и птиц, осмысливаемые как знаки языка культуры, указывают на определен-ный комплекс качеств [5]. Этому способствует традиционный символизм птиц, зафиксированный, в частности, в семантике фразеологических еди-ниц. Метафорический перенос из денотативной сферы «Птицы» в сферу семейных отношений в этой немногочисленной группе (всего 8 контек-стов, т. е. приблизительно 4 %) осуществляется по признаку «черта характера». При этом для форми-рования метафорического значения часто задейст-вуются гипонимы – характерный признак актуали-зируется через прямое указание на конкретную птицу. Так, названия птиц семейства куриных ис-пользуются для указания на незначительные умст-венные способности субъектов семейных отноше-ний: …свою курицу-племянницу, которая нашла в кого влюбиться, идиотка…; … матери и старших сестер, которые … бегали по дому, размахивая руками, как безумные куры крыльями, чтобы по-скорее высох лак на ногтях. С доминантным при-знаком могут актуализироваться и дополнитель-ные. Так, интерпретация контекста не бог весть какое счастье муж-пингвин, но лучше уж иметь такого, чем никакого также не сводится только к выделению единственного признака – глупости. Прочтение этой метафоры может быть связано с аллюзией на знаковый текст А.М. Горького «Песнь о буревестнике» (ср. «Глупый пингвин робко прячет тело жирное в утесах»), поэтому к глупости непроизвольно хочется добавить призем-ленность и ограниченность сознания.

Ярким способом привлечь внимание к доми-нантной черте характера является использование производного от видовых орнитонимов прилага-тельного, например, совиная проницательность матушки. Этот контекст, понимаемый также с опорой на символизм птиц (сова – традиционный символ мудрости, атрибут древнегреческой богини Афины), демонстрирует случай своеобразного «семантического согласования», т. е. общность семантического компонента у определяемого и определения [12, с. 58]. Несомненно, что в данном


Дюзенли М.В. Метафорическая концептуализация семейных отношений: орнитоморфная модель

1392014, том 11, № 1

случае орнитоним усиливает исходное значение существительного.

Поведение птицы → поведение субъекта семейных отношений (36 контекстов, приблизи-тельно 20 %). Метафорическое осмысление полу-чают самые разнообразные особенности поведения птиц. Остановимся на характеристике брачного поведения и отношения к потомству. В последнем четко прослеживается оппозиция «мать-наседка» ↔ «мать-кукушка». Сближение двух сфер происходит по признаку наличия у птиц ин-стинкта насиживания и его отсутствия у некото-рых их видов, к которым относится кукушка, под-кладывающая свои яйца в чужое гнездо. Кукушкой традиционно называют мать, не заботящуюся о своих детях. Это одна из конвенциональных мета-фор с сильной негативной окраской, порождающая метафорические смыслы греховности, неблагодар-ности, сиротства детей. В подкорпусе метафора «мать-кукушка» встречается 11 раз. С одной сто-роны, контексты демонстрируют безусловное осуждение такого поведения матери по отноше-нию к детям (Этакий я птенчик из чужого яичка в гнезде: кукушка, то есть мимо летела! Кукуш-кин сын! Звучит почти как сукин сын!). С другой стороны, как показывают несколько примеров, подобное поведение может быть характерно для матерей-одиночек и обусловлено объективной реальностью, необходимостью выживать, зараба-тывая деньги. Получается, что мать-кукушка – не всегда однозначно отрицательная характеристика, это своеобразная форма проявления заботы о ре-бенке в условиях современности. Ср.: не то что я, кукушка, бросила Наську на мамины руки, чтобы выживать без опоры на мужские плечи. Добавоч-ные смыслы данного орнитонима (вещунья, пред-вестница весны и т. п.) применительно к сфере се-мейных отношений в исследуемом подкорпусе не реализуются, так как не поддерживаются внешними показателями контекстов.

Что касается второго орнитоморфного образа из упомянутой выше оппозиции («мать-наседка»), в найденных контекстах он, в соответствии с тра-диционной символикой, подчеркивает чрезмерную заботу, всестороннюю опеку. Согласно толковому словарю, значение слова наседка – «курица, кото-рая высиживает или уже высидела цыплят» [7, с. 314]. Курица-наседка долго высиживает яйца, за-ботится о своих цыплятах, согревает их и т. п. Та-кая же забота о потомстве свойственна некоторым матерям, которые следят за каждым шагом ребен-ка, берегут от всяческих опасностей (Ср.: Про нее в шутку говорят «мать-наседка», хотя Люда ― еще молодая женщина). Отрицательная оценоч-ность возникает лишь в случае, когда речь идет о гиперопеке уже переставшего быть ребенком чле-на семьи. Опека малыша рассматривается как нормальное проявление материнского инстинкта.

Привлечение орнитонима голубь и его произ-водных для создания метафор семейных отноше-

ний основано на особенностях брачного поведения голубей. Последнее объясняет вовлечение данной лексемы в целый ряд номинативных образований, несущий в себе семы ласковости, любовного от-ношения и т. п. [2, с. 36]. Об этом свидетельствуют как контексты, описывающие мужа и жену (когда она стала мужней женой, … они жили вроде го-лубков), так и многочисленные обращения моя голубка (к жене, невесте – 9 случаев), голубица (к жене – 4 случая), голубок (к мужу – 1 случай), за-фиксированные в исследуемом подкорпусе. По-добные метафоры воспринимаются как традици-онные, стереотипные. Здесь уместно вспомнить, что белые голуби (наряду с лебедями), которых тради-ционно изображают на свадебных открытках и за-пускают в небо на церемонии бракосочетания, из-давна считаются символами супружеской верности.

Голос птицы → речь субъекта семейных отношений. Представление о голосе птицы до-вольно часто (18 контекстов, приблизительно 10 %) становится источником переноса в сферу человеческой речи, при котором создается образ-ное представление об особенностях речевого по-ведения конкретного субъекта семейных отноше-ний. В анализируемых примерах переносное зна-чение большинства слов, обозначающих звуки, издаваемые птицами, развивается на основе оно-матопеи при сохранении семантики акустического денотата. В основном такие метафоры указывают на различные речеповеденческие изъяны, свойст-венные членам семьи. Так, осуждаются бестолко-вость, пустословие, быстрота речи, излишняя эмо-циональность (мать квохтала от восторга, как наседка; старшая тут же вскочила и принялась добросовестно квохтать, без конца повторяя…), злоязычие (жена ему накудахтала обо мне гадо-сти), многословие, способность говорить без умолку (чрезмерное щебетание мамы – ср. значе-ние глагола «щебетать» в словаре Ожегова: «гово-рить быстро, без умолку» (обычно о детях, моло-дых женщинах) (разг.) [7, с. 737], речевая агрессия (на обнаженную свою сестру они кидались с кле-котом, подобным орлиному) и т. п. Поскольку человек не наделен способностью понимать язык птиц, метафоры данной группы могут использо-ваться для указания на сложность и непонятность речи (например, характеристика родителями речи сына, который читал на птичьем языке лекции в далёких городах и университетах), а также на ее неразборчивость и иностранное происхождение (Жених ненаглядный из неведомого мира. Сказать по-нашему ничего не может … Лепечет по-своему: загулит-загулит томно … защелкает с хищным птичьим присвистом, а потом снова голову склонит, прислушается и гулит.

Мелиоративная окраска метафорических зна-чений данной группы связана в основном со зву-ковыми образами голубя и соловья. Последний является традиционным образом-символом, закре-пленным в русской поэзии и фольклоре. Положи-




тельные коннотации у метафорических значений этого орнитонима естественно возникают на осно-ве переноса признака «приятное, мелодичное зву-чание». Ср. пример: голос бабушки был так же естествен и красив, как щёлканье соловья в гус-тых приозёрных кустах орешника и гибких вишнё-вых деревьях. Образ голубя также обладает поло-жительной окраской: как уже указывалось выше, поведение голубей в брачный период закрепило за этим словом в русском языковом сознании ассо-циацию с поведением влюбленных. В связи с этим, глагол «ворковать» (словарное толкование: «о го-лубях: издавать однообразные мягкие гортанные звуки» [7, с. 80]) в метафорическом значении употребляется для концептуализации сферы се-мейных отношений, чтобы подчеркнуть взаимную любовь и симпатию их субъектов, (внешне выра-жающуюся в нежности и мягкости голоса). Ср. характеристики отношений супругов в иссле-дуемом подкорпусе (воркование нежных голуб-ков) и жены (ты не забудешь меня, моя голубка, и станешь ворковать со мной каждый день?; голос её звучал влажным голубиным клёкотом). Отме-тим, что глаголы, характеризующие звуки, изда-ваемые голубем («ворковать» и «гулить»), также могут использоваться для характеристики детской речи на основе уже упомянутого признака нераз-борчивости часто с добавочным метафорическим смыслом ласковости и удовольствия (ср. примеры: дочурка, которая ворковала в кроватке; Родст-венник он был идеальный … Лежал, чмокал, каш-лял, гулил).

Анализ всего корпуса образных номинаций, имеющих «орнитопрототипы», позволяет говорить о доминировании обобщенного образа семьи как птичьего гнезда (47 контекстов, приблизительно 26 %). Подобная аналогия подкрепляется истори-ческими (прозвище великого князя владимирского Всеволода Большое гнездо, имеющего большое потомство) и литературными (вспомним хрестома-тийный образ, заданный заглавием романа И.С. Тургенева) реалиями. Лексема гнездо (и ее производные) может употребляться в одном из двух переносных значений: либо «семья», т. е. «группа живущих вместе родственников» (в какой квартире с легкими занавесочками свила ты свое гнездо, так что дети окружают тебя), либо «дом, жилище семьи» (заниматься отделкой их семейного гнездышка). Встречающиеся в подкор-пусе разнообразные определения, уточняющие данную метафорическую номинацию (семейное гнездышко, свеженасиженные родительские гнезда, домашнее гнездо, родовое гнездо, родные гнезда, свое теплое гнездо, уютное гнездышкои т. п.) акцентируют метафорические смыслы тепла, спокойствия, уюта, связи с корнями. Метафора семьи-гнезда распространяется за счет образа ро-дителей-птиц, которые защищают детей-птенцов от опасностей внешнего мира. Во всех найденных контекстах лексема крыло в переносном значении

используется как символ заботы, опеки, защиты, безопасности. «Крылом» обычно наделяется стар-ший субъект семейных отношений: родители (де-ти тогда только счастливы, когда сидят под крылышками родителей), мать (Я под матуш-киным крылышком еще долго бы с удовольстви-ем выздоравливал) и даже бабушка и дедушка (оп-ределен под дедушкино и бабушкино крыло). В целом, благодаря высокой частотности и продук-тивности метафор данной группы, а также их сильным положительным метафорическим смыс-лам семья и дом воспринимаются как всеобщие, значимые ценности.

Таким образом, в системе метафорических номинаций денотативной сферы семейных отно-шений через сферу источник «Птицы» находят свое языковое выражение представления об осо-бенностях характера, внешнего вида, поведения и речи субъекта семейных отношений, а также осо-бая значимость для русской культуры семейных ценностей. Одна из отличительных черт такой концептуализации состоит в наличии не только отрицательных, но и неоднозначно отрицатель-ных, а также положительных оценочных смыслов. Оценочность нередко возникает за счет обращения к традиционным образам-символам (кукушка, ку-рица, сова, голубь, соловей), а также наличия в контекстах аллюзий на прецедентные тексты рус-ской культуры.

Другой концептуальной особенностью мета-форизации является то, что образ семьи часто свя-зан с так называемой «куриной темой», которая красной нитью проходит по всему подкорпусу (24 контекста, примерно 13 %). Метафорическое осмысление через образ курицы получает в основ-ном женщина как субъект семейных отношений. Одним из концептуальных векторов, акцентируе-мых посредством «куриной темы», является пре-небрежительное отношение к уму субъекта семей-ных отношений женского пола (ср. фразеологизм «куриные/цыплячьи мозги» и сходное по образу выражение в фольклоре «курица не птица, баба не человек»), а следовательно, к его поведению и ро-ли в семье. Таким образом, можно говорить о на-личии в метафорической концептуализации се-мейных отношений через сферу-источник «Пти-цы»оппозиции «ум ↔ глупость» и связанного с ней архетипического противопоставления «муж-чина↔ женщина». Семантическое богатство кон-нотаций лексемы курица позволяет видеть в ней «недорациональность женственности», птицу, «лишенную голоса и полета» [8]. Однако образ наседки актуализирует сферу нерационального (материнский инстинкт, опеку), активность кото-рой свойственна в семье именно женщинам.

В целом, орнитонимы наделены значитель-ным потенциалом в образовании метафор сферы семейных отношений. Интересно, что зафиксиро-ванные в корпусе орнитоморфные образы часто имеют корреляты по признаку пола (го-


Дюзенли М.В. Метафорическая концептуализация семейных отношений: орнитоморфная модель

1412014, том 11, № 1

лубь/голубка; петух/курица; утка/селезень; го-голь/гоголушка, павлин/пава и др.). Женских обра-зов концептуализируется намного больше, чем мужских (79 к 22) с абсолютным доминированием образа матери (35 контекстов). Это свидетельству-ет об особой значимости женского начала в се-мейных отношениях и исторической роли матери как хранительницы очага. Кроме того, часто субъ-екты семейных отношений образно уподобляются именно домашним птицам (курица, петух, утка, индюк, канарейка и др.) или непосредственно свя-занным с жизнью человека (голубь, воробей). Та-кая конкретизация подтверждает тезис когнитив-ной лингвистики о том, что исходная понятийная область отражает наиболее знакомые, понятные и значимые для человека реалии.


1. Арутюнова, Н.Д. Функциональные типы языковой метафоры / Н.Д. Арутюнова // Известия АН СССР. Сер. «Лит. и яз.» –Т. 37. – 1978. – № 4. – С. 10–24.

2. Березович, Е.Л. Ономасиологический портрет реалии как жанр лингвокультурологиче-ского описания / Е.Л. Березович, М.Э. Рут // Из-вестия Уральского государственного универси-тета. – Гуманитарные науки. – Серия «Филоло-гия». – 2001. – № 17. – С. 33–38.

3. Большой толковый словарь русских глаго-лов: Идеографическое описание. Синонимы. Анто-нимы. Английские эквиваленты / под ред. Л.Г. Ба-бенко. – М.: АСТ-ПРЕССКНИГА, 2007. – 576 с.

4. Большой толковый словарь русских суще-

ствительных: Идеографическое описание. Сино-нимы. Антонимы / под ред. проф. Л.Г. Бабенко. – М.: АСТ-ПРЕССКНИГА, 2005. – 864 с.

5. Гукетлова, Ф.Н. Зооморфный код культу-ры в языковой картине мира / Ф.Н. Гукетлова. – М.: Тезаурус, 2009. – 228 с.

6. Национальный корпус русского языка. – http://www.ruscorpora.ru (дата обращения 05.07.2013)

7. Ожегов, С.И. Словарь русского языка / С.И. Ожегов; под ред. Н.Ю. Шведовой. – 20-е изд. – М.: Рус. яз., 1989. – 750 с.

8. Саморукова, И. Метафизика курятника: куриная символика позднесоветского периода / И. Саморукова // Независимый филологический жур-нал. – 2011 – №107. – http://magazines.russ.ru/nlo/ 2011/107/ sa17.html (дата обращения 01.09.2013).

9. Скляревская, Г.Н. Метафора в системе языка / Г.Н. Скляревская – М.: Наука, 1993. – 152 с.

10. Словарь-тезаурус русских прилагатель-ных, распределенных по тематическим группам / под. общ. ред. проф. Л.Г. Бабенко. – М.: Проспект, 2011. – 211 с.

11. Словарь-тезаурус синонимов русской речи / под общ. ред. Л.Г. Бабенко. – М.: АСТ-ПРЕСС КНИГА, 2007. – 632 с.

12. Черемисина, М.И. К вопросу о семанти-ке зоохарактеристик (на материале русского образа «петух») / М.И. Черемисина, Н.С. Соппа // Актуальные проблемы лексикологии и слово-образования. – Новосибирск, 1973. – Вып. 2. – С. 55–69.

Дюзенли Мария Владимировна, старший преподаватель кафедры русского языка для иностранных учащихся, Уральский федеральный университет (Екатеринбург), аспирант кафедры современного русского языка Уральского федерального университета. Научный руководитель – доктор филологических наук, проф. Мухин Михаил Юрьевич. E-mail: [email protected]



METAPHORICAL CONCEPTUALIZATION OF FAMILY RELATIONSHIP: ORNITHOMORPHIC MODEL M.V. Duzenli, Ural Federal University, Yekaterinburg, Russian Federation, [email protected]

The article deals with metaphorical conceptualization peculiarities of the family rela-tionship sphere through the source-sphere «Birds» on the basis of electronic text subcor-pus including Russian literary texts written during the period of 1990–2000. The author se-lects and analyzes metaphorical contexts within the framework of cognitive theory of me-taphor, finds out a common ground for convergence of these spheres specifying metaphori-cal transfer schemes. The analysis of connotations of a metaphorical word usage gives an idea of character features, appearance, behavior and speech peculiar to people involved




in the family relationship revealing the particular importance of family values for the Rus-sian culture. The article examines individual ornithomorphic metaphors created by the au-thors as well as traditional metaphorical symbols with ambiguous connotations (cuckoo, hen, owl, pigeon and nightingale). Much attention is paid to gender aspects of family rela-tionship metaphorization by means of ornithonyms that identify the archetypal opposition «male ↔ female» and its relevant characteristics.

Keywords: conceptualization, denotative sphere, family relationship, ornithonym, cogni-tive linguistics, metaphor, cognitive theory of metaphor, metaphorical model, electronic text corpus, connotation, lexeme.

References

1. Arutyunova N.D. [Functional types of language metaphor]. Izvestia of SA USSR. Ser. Literatura i jazyk, v. 37, no. 4, 1978, pp. 10–24. (in Russian)

2. Berezovich Е.L., Rut М.E. [Onomasiological portrait of reality as a genre of linguocultural description]. Izvestia of Ural state university. Humanities. Series «Philology», 2001, no. 17, pp. 33–38.

3. Bol'shoj tolkovyj slovar' russkih glagolov: Ideograficheskoe opisanie. Sinonimy. Antonimy. Anglijskie jek-vivalenty. Pod red. L.G. Babenko [The Big Explanatory Dictionary of Russian Verbs: The Ideographic Descrip-tion. Synonyms. Antonyms. English Equivalents. Ed. Babenko L.G.]. Moscow, AST-PRESSKINGA Publ., 2007, 576 p.

4. Bol'shoj tolkovyj slovar' russkih sushhestvitel'nyh: Ideograficheskoe opisanie. Sinonimy. Antonimy. Pod red. prof. L.G. Babenko. [The Big Explanatory Dictionary of Russian Nouns: The Ideographic Description. Syn-onyms. Antonyms. Ed. Babenko L.G.]. Moscow, AST-PRESSKINGA Publ., 2005, 864 p.

5. Guketlova F.N. Zoomorfnyj kod kul'tury v jazykovoj kartine mira [Zoomorphic cultural code in language world picture]. M, Tezaurus Publ., 2009, 228 p.

6. Nacional'nyj korpus russkogo jazyka. [Russian National Corpus]. Available at: http://www.ruscorpora.ru(used on: 05.07.2013)

7. Ozhegov S.I. Slovar' russkogo jazyka. Pod red. N.Ju. Shvedovoj, S.I. Ozhegov [Russian language dictio-nary. Ed. N.Y. Shvedova, S.I. Ozhegov] Мoscow, Russkiy Yazik Publ., 1989, 750 p.

8. Samorukova I. [Hen coop metaphysics: hen symbols in the late Soviet Union period] Independent philo-logical journal, 2011, no. 107. Available at: http://magazines.russ.ru/nlo/2011/107/sa17.html (used on: 01.09.2013) (in Russian)

9. Sklyarevskaya G.N. Metafora v sisteme jazyka [Metaphor in language system]. Мoscow, Nauka Publ., 1993, 152 p.

10. Slovar'-tezaurus russkih prilagatel'nyh, raspredelennyh po tematicheskim gruppam. Pod. obshh. red. prof. L.G. Babenko [The Dictionary Thesaurus Russian adjectives, distributed by thematic groups. Ed. Babenko L.G.].Moscow, Prospect Publ., 2011, 211 p.

11. Slovar'-tezaurus sinonimov russkoj rechi. Pod obshh. red. L.G. Babenko [The Dictionary-thesaurus of Russian speech synonyms. Ed. Babenko L.G.]. Moscow, AST-PRESSKINGA Publ., 2007, 632 p.

12. Cheremisina M.I., Soppa N.S. [To the question of animal characteristics meanings (on the basis of Rus-sian word «cock»)]. Aktual'nye problemy leksikologii i slovoobrazovanija. [Actual problems of lexicology and word-building]. Novosibirsk, 1973, Issue.2, pp. 55–69. (in Russian)

Maria V. Duzenli, Russian as Foreign Language, chair lecturer (Ural Federal University), Contemporary Russian

Language, chair post graduate (Ural Federal University), Scientific Supervisor – Prof. Mukhin Mikhail Yurievich, PhD (Russian philology). E-mail: [email protected]



1432014, том 11, № 1

С момента начала системного изучения топо-нимов перед исследователями стояла одна из важ-нейших задач – формулирование принципов опи-сания и классификации топонимического материа-ла. Сложность подобной задачи обусловлена, во-первых, огромным количеством топонимов, а во-вторых, их исключительным разнообразием в пла-не принадлежности к тому или иному языку и гео-графическому объекту, истории возникновения, вариаций семантического значения и функциони-рования в языке и речи. Известный ученый-лингвист Э.М. Мурзаев указывает, что каждое яв-ление или каждый объект должны изучаться под определенным углом зрения, который отражает задачу познания. Но полное понимание достигает-ся при всестороннем исследовании, когда исполь-зуются разные методы анализа и синтеза. Так и отдельно взятое географическое название или сумма топонимов какого-то ограниченного регио-на могут быть рассмотрены с разных сторон: 1) принадлежности названия географической реа-лии – горе, реке, городу, болоту и т. д.; 2) времени и обусловленности его возникновения; 3) принад-лежности тому или иному языку; 4) содержания и этимологии; 5) морфологии, так как название – слово, оно должно соответствовать нормам языка и подчиняться грамматическим правилам; 6) науч-ного обоснования отображения при передаче с языка на язык и правильного написания на родном языке; 7) области распространения, когда выясня-ются ареал названия, пути его миграции [6, c. 92].

Многочисленные попытки именно системного описания ойконимов привели к созданию много-численных классификаций, однако ни одна из них не отражает в полной мере особенности топони-мического названия как части языковой системы и не была признана исчерпывающей. Поиски прин-ципов, на основе которых будет осуществляться дальнейшая систематизация топонимических на-званий, начались уже в XIX в. и продолжаются до нашего времени. К одной из первых попыток опи-сать топонимы относится классификация Франца Миклошича, делившего топонимы по их образова-нию: 1) от имен людей, т. е. от имен собственных, и 2) от обычных слов. При дальнейшей рубрика-ции Миклошич исходит из двух принципов – грамматического (деление топонимов на части речи) и семантического (названия, обозначающие

землю, воду, растительность, животный мир, строения, занятия людей, орудия производства, этнические названия и названия, связанные с об-стоятельствами социального характера [1, c. 184]. Интересна классификация В.А. Жучкевича, по мнению которого для лингвистических исследова-ний нужна прежде всего классификация названий по принадлежности к тому или иному языку. Про-исхождение большого числа названий теряется в глубинах истории, такие названия не могут быть отнесены ни к одному из известных нам языков. Поэтому все географические названия можно раз-делить на следующие группы: 1) названия корен-ные для данного языка, смысл которых совершен-но ясен; 2) названия, происходящие из языка опре-деленного народа, но измененные и даже переос-мысленные за время длительного использования; 3) названия, унаследованные от другого языка и преобразованные применительно к фонетическим особенностям и нормам правописания господ-ствующего сейчас на той или иной территории языка; 4) иноязычные названия; 5) гибридные на-звания, относящиеся к двум языкам [5, c. 87]. Ис-следователь тюркской топонимии О.Т. Молчанова делит топонимы по способу образования на: а) названия, образованные неаффиксальным спо-собом, б) названия, возникшие аффиксальным способом, в) переносные и повторяющиеся топо-нимы, г) топонимы, образованные для выражения отношений противопоставленности [4, c. 30]. Учи-тывая своеобразие онимов на апеллятивном фоне, И.И. Муллонен предлагает классификацию струк-турных типов, которая строится с учетом природы топонима и опирается на синтаксические взаимо-отношения между частями (синтаксическими эле-ментами) топонима. Они (топонимы) могут быть подразделены на простые и сложные, или состав-ные [5, c. 9].

В.А. Никонов утверждал, что «одна из глав-ных ошибок, обрекавших на неудачу все бесчис-ленные попытки топонимических классифика-ций – смешение и семантического, и грамматиче-ского, и прочих планов. В подобной классифика-ционной схеме смешаны в одном чертеже не-сколько этажей, несходных по планировке… Не-возможна одна общая классификация, например и семантическая, и словообразовательная» [2, c. 17]. Однако классификация, предложенная Черняхов-

УДК 81-112 + 81’1

К ВОПРОСУ О КЛАССИФИКАЦИИ БАШКИРСКИХ ОЙКОНИМОВ В.Е. Молодцова

В статье анализируются принципы систематизации и классификации топони-мического материала, рассматривается лексико-тематическая классификация баш-кирских топонимов, осуществляется анализ ойконимов и их распределение по че-тырем основным тематическим категориям.

Ключевые слова: классификация, лексико-тематический, топоним, башкирский, ойконим, категория, анализ.




ской, опровергает предположение В.А. Никонова. Черняховская выделяет три основных принципа классификации топонимического материала: 1) лексико-семантический, 2) морфолого-слово-образовательный, 3) бинарно-двухплановый (лек-сико-семантический и словообразовательный) [7, c. 65]. Такая поэтапная систематизация топоними-ческих единиц, на наш взгляд, является оптималь-ной, поскольку развитие семантических и струк-турных типов – это единый процесс, отражающий тесную взаимосвязь формы и содержания, т. е. связь между различными состояниями определен-ного семантического типа и теми формами выра-жения, которые соответствуют этому типу. В дан-ной работе мы будем рассматривать классифика-цию на основе лексико-семантического значения топонима.

В среде языковедов-тюркологов, занимаю-щихся вопросами систематизации башкирского топонимического материала, существует два ос-новных подхода к данной проблеме. Первый из них предложен А.Г. Шайхуловым на основе идео-графической классификации универсума. По его мнению, именно поэтапная лексико-тематическая, а впоследствии и лексико-семантическая класси-фикация ономастических (в частности, топоними-ческих) единиц, позволяет полно и системно ис-следовать топонимический материал [10, c. 39]. Учитывая особенности топонимической номенк-латуры Уральского региона, все онимические еди-ницы были разделены на четыре тематические группы, идущие в логической последовательности/

I. Природа. Органический, неорганический мир, живая, неживая природа/ Явления природы. Земля. Вода. Воздух. Растительный мир. Живот-ный мир. Животный мир и человек.

II. Человек. Человек (люди), личность, чело-веческое существо. Биологические свойства чело-века. Внутренний мир человека. Семья и родст-венные связи (отношения).

III. Общество. Экономическая жизнь общест-ва. Город. Деревня. Транспорт. Связь. Сфера бы-тового обслуживания. Общественное производст-во. Общественно-политическая жизнь общества. Культурная жизнь общества. Духовная культура.

IV. Познание (а priori): Измерение. Единицы измерения. Мера. Количество. Число. Время. Ка-лендарь. Пространство. Познавательные процессы.

Второй подход был разработан А.А. Камало-вым. Согласно его работам, для создания универ-сальной классификации, включающей все группы топонимов любого языка, включая тюркские язы-ки, и башкирский в частности, классификация должна быть основана на характере номинации топонима [4, с. 1]. По этому принципу топонимия подразделяется на три основные группы согласно трем основным принципам номинации:

1) названия, отражающие признаки геогра-фических объектов;

2) названия, отражающие отношения челове-ка и общества;

3) названия, выражающие отношения между объектами.

В нашей работе мы будем опираться на клас-сификацию, предложенную А.Г. Шайхуловым, поскольку она лучше соответствует исследуемому нами материалу.

Топонимы первой группы несут информа-цию о разнообразных явления природы, особенно-стях рельефа и ландшафта местности, разнообра-зии ее флоры и фауны. К этой же группе относятся и те топонимы, которые дают представление об отношении животного мира и человека: способах и видах охотничьего промысла, приручении и раз-ведении домашнего скота.

Природное разнообразие региона, на неболь-шой территории которого находятся практически все виды рельефа, включая горы и леса, обширные степи, множество больших рек и маленьких ис-точников, нашло отражение в башкирской ойко-нимике. Одними из наиболее распространенных исходных апеллятивов, ставших топонимом либо его частью, являются элементы рельефа и окру-жающего ландшафта: Азратау (азра ‘плоскогорье, отрог’ + тау ‘гора’), Йыйын тауы (‘праздник, празднество, народное гулянье’), Айбаш (‘лунная вершина’), Абыскан (‘большое широкое поле’), Йырмаялан (‘канава, прорытая водой’), Буздэк (‘залесное’), Булэкбаш (‘лесной надел’), Кыçык (‘ущелье’), Кырла (‘хребет, гребень горы’), Бат-кыл (бат ‘тонуть’ + кыл ‘топь’), Çеңгеу (‘хребет’), Малкан (‘гора, покрытая лесами’).

Многочисленны гидронимические названия: тамак ‘устье реки’. Так, в нескольких районах Башкортостана находятся деревни с омонимичны-ми названиями: Тамак, Бриштамак. Также данный апеллятив можно найти в составе сложных ойко-нимов: Шарлытамак, Ереклетамак, Тамак Баба, Кайраклытамак, однако в настоящее время назва-ния подобного типа функционируют в качестве неофициальных названий и употребляются только в речи местных жителей. Часто встречаются от-гидронимичные названия: Бузйылга (‘серая реч-ка’); Бургынбаш (от гидронима Бургын и баш 'исток, верховье '); Беребаш (от гидронима Бере); Йылтыраккуль (‘блестящее озеро’); Бозаязбаш (от гидронима Бозаяз); Кизганбашево (от гидронима Кизган); Акман (‘ключ’); Кую (‘родник, колодец’); Каран (‘речка с полыньями’).

Гораздо реже встречаются ойконимы, образо-ванные по названию растительности, что связано с ее недолговечностью и меньшей заметностью: де-рево может засохнуть, не пережить зиму, его, в конце концов, могут срубить, например, Бутэгэле ауылы (‘мятлик’), Кайинлык (‘березняк’); Ереклек (‘ольховник’); Кайынны (‘место, заросшее бере-зой’); Бишкайын (‘пять берез’); Чеганлы (‘клен’); Вишневка. На карте можно найти названия, соче-тающие несколько элементов, например, Бэзрэш-


Молодцова В.Е. К вопросу о классификации башкирских ойконимов

1452014, том 11, № 1

Атстау (гидроним Бэзрэш и ороним Актау), Ереклекул (от гидронима Ереклекул ‘ольховое озе-ро’).Своеобразны ойконимы, обозначающие до-машних или диких животных, особенности их со-держания или поведения: Айгырбаткан (‘жеребец утонул’), Бузат (‘серая лошадь’), Буретсазган (‘рывший волк’), Буре-карауыл ('волчья засада, караул'), Така-Суккан (‘козла ударили, подбили’), Кумысная.

К топонимам второй группы относятся те топонимические единицы, которые отражают жизненный цикл человека, особенности его внеш-ности, внутренний мир, интересы, способы пове-дения и их оценочная характеристика.

Данная группа является самой многочислен-ной, поскольку наибольшее количество топони-мов Башкортостана составляют ойконимы этно-нимического, и в особенности, антропонимиче-ского происхождения. Однако следует уточнить, что до конца XIX в. башкиры не имели фамилий, поэтому населенные пункты, появившиеся до этого периода, получали названия по имени пер-вопоселенца, а не по его фамилии, которой тогда не было у населения республики. Исследуя карту, можно получить представление о многообразии башкирских личных имен: Абдал, Шэкир, Сын-тавлетова, Буранбай аулы, Кинзябызова, Абдул-касим. Однако если населенный пункт называли по имени русского поселенца или исследователя, то в названии отражалась именно фамилия: Сы-соевка, Козловский, Михайловка. Иногда в назва-нии есть информация не только об име-ни/фамилии человека, но и его социальном стату-се, например, Ваныш-Алпауыт (антропоним Ва-ныш и алпауыт ‘помещик’).

Не менее ценную историческую и этнографи-ческую информацию дают названия этнонимиче-ского происхождения. Расположение региона на границе Европы и Азии, на пересечении торговых путей и кочевых дорог обусловили этническое разнообразие народов, населяющих регион, а так-же оставивших свой след в веках: Булэр, Дуван, Бэлэкэй Бирзе, Воткурйэ, Дауытлар. Этнонимы, ставшие названиями городов – Зилаир, Баймак, Туяляш.

К третьей группе относятся те ойконимы, которые содержат сведения об экономической, культурной и духовной жизни общества, государ-ственном устройстве страны, уровне развития промышленности и сельского хозяйства.

К ойконимам данной группы относятся назва-ния, обозначающие места сезонных кочевок кыш-лау, язлау, йэйлэу, козлэу и образованные от назва-ний четырех времен года: Язлау, Кышлау утары, Куяныр, Камышак. Встречаются различные типы поселений: Дертейле (‘четыре дома’), Заимка (‘отдельная усадьба, промысловая хозяйственная постройка, небольшой городок за пределами ос-новного селения’), Казарма (‘помещение для ра-бочих при фабрике, промыслах’), Кешэнне (‘огра-

да, огороженное место’), Утарово (‘хутор, место содержания скота’); Тузлукуш (‘берестяной ша-лаш’); Учпили (‘три надела’).

На карте региона можно найти ойконимы, от-ражающие хозяйственно-экономическую деятель-ность человека: Алтын (деревня, возникшая на месте золотого рудника), Иттихэт (от араб. 'объединение, союз'), Ихтисат (от араб. 'экономика'), Вашъязы ('железо, железистая', 'поляна'), Каруан юлы (‘караванный путь’); Сау-заурыны (‘место торговли’).

Поскольку славянское население начало засе-лять территорию башкир несколько веков назад, их духовная жизнь нашла отражение в названии сел и деревень: Воздвиженка, Вознесенка (от на-званий христианских церковных праздников), тем не менее сохранились названия, связанные с рели-гиозными обычаями коренного населения: Акзи-рат (‘святая могила’); Авлия (святая’).

В ойконимии Башкортостана присутствуют названия, отражающие исторические события в жизни региона, в частности, связанные с револю-цией 1917 года и последующими изменениями в укладе жизни: Авангард, Буденновец (в честь бу-денновцев), Вольная Жизнь, Заветы Ильича.

Четвертая группа топонимов несет инфор-мацию о пространстве, времени, движении в этих измерениях, а также отражает познавательные процессы. Для топонимии Башкортостана харак-терно несколько пространственных, временных качественных оппозиций. При этом один из эле-ментов может либо исчезнуть с карты, либо ради-кальные изменения размера населенного пункта приводят к изменению его названия. Приведем примеры самых распространенных их них.

Оппозиция ‘старый – новый’ отражает посте-пенное переселение людей на новые территории и при этом их привязанность к исконному месту проживания и является одной из самых распро-страненных в топонимике региона: Идке Йэнбэк (идке ‘старый’) – Йэнбэк, Идке Туймазы – Туйма-зы, Идке Тумбарош –Яды Тумбарыш.

Постепенное разрастание населенных пунк-тов, появление поблизости небольших «сателли-тов» привело к появлению оппозиции ‘большой – маленький’ как способ отграничить старое, боль-шее по размеру поселение от нового, пока не-большого: Зур Батрак, Зур Касак, Зур Встубэ.

Исстари люди старались селиться рядом с ис-точниками пресной воды – реками, продвижение по течению реки и заселение ее русла привело к появлению оппозиции ‘верхний – средний – ниж-ний’: Тубэн Хэжэт, Тубэн Бикияз, Тубэн Элкэш , Тубэн Юлдаш, Тубэн Янактай; Yрта-Айыры, Yрта Ака, Yрта Атсбаш, Yрта Баба, YpгeТашбукэн, Ypгe Ташлы, YpгeТимкэ, YpгeТекее.

Таким образом, проанализировав топоними-ческий материал региона, можно сделать вывод, что башкирская ойконимия несет важную куль-турно-историческую информацию о традициях,




особенностях быта и истории башкирского наро-да. Для башкирской ойконимии характерно нали-чие топонимов, отражающих: 1) объективную действительность и образованных от ландшафт-ной апеллятивной лексики, названий растений и животных; 2) этнические и родственные отноше-ния, т. е. образованные от этнонимов и антропо-нимов; 3) сведения о хозяйственно-экономи-ческой жизни населения; 4) пространственно-временные отношения в виде различного рода оппозиций.


1. Бондалетов, В.Д. Русская ономастика: учеб. пособие / В.Д. Бондалетов. – М.: Просвеще-ние, 1983. – 224 с.

2. Вопросы географии. Сб. 58. Географиче-ские названия / под ред. Э.М. Мурзаева. – М.: Гос. изд-во геогр. лит-ры, 1962. – 184 с.

3. Жучкевич, В.А. Общая топонимика / В.А. Жучкевич. – Изд. 2-е., испр. и доп. – Минск: Вышэйш. школа, 1968. – 432 с.

4. Камалов, А.А. Башкирская топонимия / А.А. Камалов. – Уфа: Китап, 1994. – 304 с.

5. Муллонен, И.И. Очерки вепсской топони-мии / И.И. Муллонен. – СПб.: Наука, 1994. – 157 с.

6. Мурзаев, Э.М. География в названиях / Э.М. Мурзаев. – 2-е изд., перераб. и доп. – М.: Нау-ка, 1982. – 176 с.

7. Развитие методов топонимических ис-следований / под ред. Е.М. Поспелова. – М.: Наука, 1970. – 112 с.

8. Словарь топонимов Башкирской АССР. –Уфа: Башкир. кн. изд-во, 1980. – 200 c.

9. Усманова, М.Г. Имя отчей земли. Исто-рико-лингвистическое исследование топонимики Сакмар / М.Г. Усманова. – Уфа: Китап, 1994. – 272 с.

10. Шайхулов, А.Г. Некоторые вопросы сис-темного исследования апеллятивных и топоними-ческих единиц (на материале языков Урало-Поволжья) / А.Г. Шайхулов // Методы топоними-ческих исследований: сб. науч. тр. – Свердловск: Изд-во УрГУ, 1983. – 136 с.

Молодцова Валерия Евгеньевна, аспирант кафедры общей лингвистики, Южно-Уральский государ-ственный университет (г. Челябинск). Научный руководитель – доктор филологических наук, профессор В.И. Томашпольский. E-mail: [email protected]



ON THE PROBLEM OF BASHKIR PLACE NAMES CLASSIFICATION V.E. Molodtsova, South Ural State University, Chelyabinsk, Russian Federation, [email protected]

The article focuses on the principles of systematization and classification of toponyms, lexico-thematic classification of the Bashkir place names and their distribution into four main thematic classes.

Keywords: classification, lexico-thematic, toponym, Bashkir, place name, category, analysis.

References 1. Bondaletov V.D. Russkaja onomastika: Ucheb. Posobie dljas tudentov ped. institutov po spec. no. 2101,

«Rus. Jazi lit.» [Russian onomastics: Tutorial for Pedagogic university students spec. 2101 “Russian language and literature”]. Moscow, Prosveshhenie Publ., 1983, 224 p.

2. Voprosy geografii. Sb 58. Geograficheskie nazvanija / Pod red. Je.M. Murzaeva. [Geography questions. Col-lected articles 58.Geographic names. Ed. by Je.M. Murzaev]. Moscow, Gosud. izd-vo geografich. lit-ry, 1962, 184 p.

3. Zhuchkevich V.A. Obshhaja toponimika. [General toponymy]. Izd. 2-e., ispr i dop. Minsk, Vyshjejshaya. shkola, 1968. 432 p.

4. Kamalov A.A. Bashkirskaja toponimija. [Bashkir toponymy]. Ufa, Bashkirskoe izdatel'stvo «Kitap», 1994, 304 p.

5. Mullonen I.I. Ocherki vepsskoj toponimii.[Essays on Vepstoponymy]. St.Peterburg, Nauka, 1994, 157 p. 6. Murzaev Je.M. Geografija v nazvanijah.[Geographic names ]. 2-e izd., pererab. i dop. Moscow, Nauka,

1982, 176 p. 7. Razvitie metodov toponimicheskih issledovanij. Pod red. E.M. Pospelova. [Development of toponymic re-

search methods. Edited by E.M. Pospelov]. Moscow, Nauka, 1970, 112 p.


Молодцова В.Е. К вопросу о классификации башкирских ойконимов

1472014, том 11, № 1

8. Slovar' toponimov Bashkirskoj ASSR. [Toponymic dictionary of Bashkiria] Ufa, Bashkirskoe knizhnoe iz-datel'stvo, 1980, 200 p.

9. Usmanova M.G. Imjaotchejzemli.Istoriko-lingvisticheskoeissledovanietoponimikiSakmar.[The name of the Motherland.Hystorical and linguistic research of Sakmartoponymy]. Ufa, Kitap, 1994, 272 p.

10. Shajhulov A.G. Nekotorye voprosy sistemnogo issledovanija apelljativnyh i toponimicheskih edinic (na material jazykov Uralo-Povolzh'ja). Metody toponimicheskih issledovanij. Sbornik nauchnyh trudov.[Some ques-tions of system research of appellative and toponymic units (based on Ural and Volga languages). Toponymic re-search methods. Collection of scientific studies]. Sverdlovsk, Izd-vo UrGU, 1983, 136 p.

Valeria E. Molodtsova, post-graduate student of the General Linguistics Department, South Ural State Uni-

versity (Chelaybinsk). Scientific adviser – professor V.I. Tomashpolskiy. E-mail: [email protected]



СВЕДЕНИЯ ОБ ИЗДАНИИ

Серия основана в 2004 году. Свидетельство о регистрации ПИ № ФС77-26455 выдано 13 декабря 2006 г. Федеральной

службой по надзору за соблюдением законодательства в сфере массовых коммуникаций и охране культурного наследия.

Решением Президиума Высшей аттестационной комиссии Министерства образования и науки Российской Федерации от 19 февраля 2010 г. № 6/6 журнал включен в «Перечень ведущих рецензируемых научных журналов и изданий, в которых должны быть опубликованы основные научные результаты диссертаций на соискание ученых степеней доктора и кандидата наук».

Журнал включен в Реферативный журнал и Базы данных ВИНИТИ. Сведения о журнале ежегодно публикуются в международной справочной системе по периодическим и продолжающимся изданиям «Ulrich’s Periodicals Directory».

Подписной индекс 29016 в объединенном каталоге «Пресса России». Периодичность выхода – 2 номера в год.

ТРЕБОВАНИЯ ДЛЯ ПУБЛИКАЦИИ МАТЕРИАЛОВ

1. В редакцию предоставляются печатный вариант статьи и ее электронная версия (документ

Microsoft Word), экспертное заключение о возможности опубликования работы в открытой печати, сведения об авторах (Ф.И.О., место работы, звание и должность, контактная информация (адрес, телефон, e-mail)).

2. Структура статьи: УДК, название, список авторов, аннотация (не более 500 знаков), список ключевых слов (данная информация предоставляется на русском и английском языке), текст статьи. Список литературы в алфавитном порядке предоставляется после текста статьи на русском и английском языке. С правилами и примерами оформления источников можно ознакомиться на сайте Вестника: http://www.susu.ac.ru/ru/science/publish/vestnik/series/lingvistika

3. Параметры набора. Поля: зеркальные, верхнее – 23, нижнее – 23, внутри – 22, снаружи – 25 мм. Шрифт – Times New Roman, масштаб 100 %, интервал – обычный, без смещения и анимации. Отступ красной строки 0,7 см, интервал между абзацами 0 пт, межстрочный интервал – одинарный.

4. Адрес редакции научного журнала «Вестник ЮУрГУ» серии «Лингвистика»: Россия, 454080, г. Челябинск, пр. им. В.И. Ленина, 76, кафедра общей лингвистики, ответственному секретарю Жеребятьевой Екатерине Сергеевне. E-mail: [email protected]

5. Ознакомиться с полной версией правил подготовки рукописей и примером оформления можно на сайте ЮУрГУ (http://www.susu.ac.ru), следуя ссылкам: «Наука», «Вестник ЮУрГУ», «Серии».

6. Плата с аспирантов за публикацию рукописей не взимается.

Редактор М.Н. Атауллина

Компьютерная верстка В.Г. Харитоновой

Издательский центр Южно-Уральского государственного университета

Подписано в печать 24.02.2014. Формат 6084 1/8. Печать трафаретная. Усл. печ. л. 17,20. Тираж 500 экз. Заказ 10/23.

Отпечатано в типографии Издательского центра ЮУрГУ.

454080, г. Челябинск, пр. им. В.И. Ленина, 76.
