Слукин В. Демидовские гнёзда. (Екатеринбург,2001)
DESCRIPTION
Слукин В. Демидовские гнёзда. (Екатеринбург,2001)TRANSCRIPT
ББК 63.3 (2Р36) С 49
Редактор Е С. ЗАШИХИН
Координатор серии Ю.А. ГОРБУНОВ
Под общей редакцией В.В. НЕСТЕРОВА
С49 Демидовские гнезда: Культурно-исторические очерки / Колл. авт. — Екатеринбург: ИД «Сократ», 2001. — 304 с., илл.
ISBN 5 - 8 8 6 6 4 -1 0 6 -8В пер.: 280 0 0 экз.
Книга, выходящ ая в рамках губернаторской программы «Возрож дение уральских городов», продолжает издательский проект «Урал: История в ликах городов». Выпуск, приуроченный к 300-летию уральской м еталлургии , расскаж ет о город ах С верд л овско й обл асти , тесно связан н ы х с предпринимательской деятельностью династии горнозаводчиков Демидовых, с которых во многом и начиналась промышленная история региона.
Издание адресовано школьникам старших классов, педагогам, краеведам, а также всем, кто любит наш край, интересуется его историей, работает на его будущее.
ББК 63.3 (2Р36)
© Слукин В., 2001 © Арапова Е., 2001 © Кононова Т., 2001
ISBN 5 - 8 8 6 6 4 0 6 8 © ИД «Сократ», 2001
Урал особая область на планете, начало всех духовных начал, колыбель самых древних этносов, средоточие и перекрестие многих глобальных лектоновых полей и биополей, над Уралом плотнее, чем где-либо, ноосфера...
Из современной мистической рукописи «Арразарах»
Почему-то повелось считать, что Урал — край, открытый сравнительно недавно, что до его горнозаводской истории, которая насчитывает триста с не
большим лет, уральская земля была пустынна и, кроме скал да лесных дебрей, здесь ничего не было. Только редкие охотники забредали в это свободное от поселений пространство и уходили, не оставив следа.
Это заблуждение людей, не проникавших в суть исторических времен. Истину знают историки. Один, самый древний из них, грек Геродот*, еще в V веке до новой эры писал о жизни на Рифейских горах (так тогда назывались Уральские горы): «У подошвы высоких гор живут люди от рождения плешивые, плосконосые, с продолговатыми подбородками, имеющие свой особенный язык. А что находится выше этого народа — никто не знает. Путь пересечен высокими горами, через них никто не может перейти. Плешивцы рассказывают... будто на горах живут люди с козьими ногами, а за ними — другие, которые спят шесть месяцев в году».
За два века до Геродота Аристей Проконнесский*, описывая путь торговых караванов с юга на север, вдоль Волги и Камы, а затем через Урал вблизи будущего Екатеринбурга в Южную и Восточную Сибирь, свидетельствовал о населенности мест на Урале.
Русские знали об уральской земле с XI века. Во всяком случае, именно с этого времени известны летописные свидетельства о меновой торговле русских с аборигенами далекой горной страны: «Дивное чудо мы нашли, о котором не слыхивали раньше, а идет этому уже третий год: есть горы, упирающиеся в луку морскую, высотою как до неба, и в горах тех стоит крик великий и говор, и кто-то сечет гору, желая высечься из нее; и в горе той просечено оконце малое, и оттуда говорят, и не понять языка их, но показывают на железо и делают знак руками, прося железа; и если кто даст им нож или секиру, они в обмен дают меха...» Князь Владимир Мономах, используя эти сведения, писал в своем «Поучении», что речь идет о людях, «заклепанных» еще Александром Македонским в высокие горы в северных странах. И что были эти люди из нечистого племени Иафетова**...
Другая русская рукопись, называемая «О человецех незнаемых на восточной стороне и языцех разных», дает весьма экзотичное описание коренного населения, обитающего где-то на территории Среднего Урала:
«По пуп люди мохнатые до долу, а от пупа вверх — как и прочие человецы...»
«...A коли едят, они крошат мясо да рыбу, да кладут под колпаки или под шапку, и как почнут ясти, и они плечима движут вверх и вниз...»
«...Живут в земле... ходят по подземелью... день да нощь с огни...»
Наверно, все было проще и обыденнее — уральцы тех времен ходили в одеждах мехом наружу, а от холодов скрывались в землянках, состоявших из множества помещений и соответствующих ходов между ними.
Что же говорят археологи? А вот что. В эпоху неолита по берегам Нейвы и ее притоков располагались поселения охотников и рыболовов. На их месте найдены многочисленные поделки из камня, кости и дерева: стрелы, наконечники, кинжалы с кремневыми лезвиями. И, конечно, каменные рыболовные грузила, топоры, долота, скреб
ки. Попадались среди находок и земледельческие орудия: костяные мотыги и кайла, палки-копалки — население начинало всерьез заниматься земледелием. Однако не земледелие стало определяющим в жизни края.
В первые тысячелетия до новой эры здесь складывался один из древнейших центров металлургии. Именно территория, прилегающая к реке Нейве и ее притокам, составила ядро уральской горно-металлургической провинции. Здесь близко к поверхности выходили медные рудные тела с легко поддающимся обработке самородным или окисленным металлом. Архивные сведения говорят о старинных рудниках на этой территории. Добычу и обработку ископаемых здесь производил древний народ рудокопов и металлургов— «чудь белоглазая»*. Позднее по признакам «чудских рудников» рудознатцы находили ныне известные месторождения.
Русские пришли на Урал в середине XIV века с намерением навсегда обосноваться здесь. Это были новгородцы, теснимые Московским княжеством. В 1364 году они пересекли Уральский хребет и дошли до низовьев Оби. А в Зауралье основали первые поселения. Жилось им трудно, так как с юга, востока и запада постоянно грозила опасность от тюркских народов. И только после падения Казанского, Астраханского и Сибирского ханств на Урал массами устремились колонисты. Это был стихийный процесс, он затронул в основном крестьянское сословие. Привлекали плодородные земли восточного склона Урала и Зауралья. Здесь, в слобо-
дах, острогах и погостах, оседали переселенцы из Поморья, районов Русского Севера, Северного Поволжья.
Особенно интенсивным было заселение Урала в XVII веке. В Невьянской округе появляются: Невьянская слобода с острогом на реке Нейве (1626), Арамашевская слобода на реке Реж, притоке Нейвы (1631), Мурзинская слобода при впадении в Нейву реки Анбарки (1640), Краснопольская на месте впадения реки Вилюй (1654), Аятская на реке Аяте (1669).
На невьянской земле появился и один из первых монастырей на Урале — Невьянский Богоявленский.
В слободах развивались ремесла, связанные в основном с примитивной металлургией. Из болотной руды* получали кричное железо и металлообработкой — в кузницах из крицы путем длительной ковки — сносный для использования металл. Железо шло на изготовление сельскохозяйственных орудий и бытовые нужды.
Семнадцатый век на Среднем Урале связан не только с обработкой металла в слободских кузницах — в э то время появились и первые объекты промышленной металлургии.
Осенью 1628 года кузнец Невьянского острога Богдан Колмогор нашел в семи верстах от своего поселения болотную железную руду. Образцы ее были отправлены в Тобольск, в воеводскую резиденцию. Сибирские власти заинтересовались и для детального изучения найденного месторождения послали «сына боярского Ивана Шульгина», а с ним «гулящего человека» — видимо, специалиста по рудному делу.
Эти двое из Тобольска обследовали место, открытое кузнецом, но обнаружили и еще несколько железных залежей
по рекам Нейве и Тагилу. Одно из мест дало начало Ницинскому железоделательному заводу на реке Нице, притоке Нейвы. В 1630 году здесь построили первую печь-домницу, а годом позже начал работать первый казенный завод, имевший уже четыре домницы и несколько кузнечных горнов.
Однако основными «застрельщиками» железного дела в Невьянском крае справедливо считают выходцев из семьи профессиональных рудознатцев и плавильщиков металла Тумашевых. Особенно выделялись братья Дмитрий и Петр Тумашевы, которые не только искали руду, но и не боялись сообщать о своих находках самому царю Алексею Михайловичу. Общение по таким вопросам с верховной властью было в ту пору непредсказуемым по последствиям: удача сулила признание и милость, а малейшая ошибка — батоги*, а то и что еще похуже.
В 1669 году Дмитрий Тумашев сообщил царю: «...обыскал железную руду в Верхотурском уезде выше Красного поля, над Невьею-рекою на пустом месте... и завод заведен к железному плавлению и нынче у меня, холопа вашего, к тому железному делу кузнецы и работные люди заняты...»
Заводское оборудование состояло из одной домницы с тремя горнами, кузницы с двумя горнами и двумя наковальнями. Выплавляли и выковывали железо 15 человек. Выпускали в год до 1200 пудов. Тумашевский завод работал до 1680 года. А где же он находился? Очень непросто оказалось установить его местоположение. Вот несколько свидетельств и мнений. Сам Дмитрий Тумашев в своих челобитных царю указывает место своего завода по-разному: то «вверх Невьи реки, выше Красного поля на пустом месте, от людей верст с 30 и больши», то расстояние «от людей» отмеривает 60 верстами, то неподалеку от Шигирского и Шайтанского озер, то «не дошел Павдинского камени за полднищи над Невьею-рекою в бору...». Исследователи, работавшие над историей края в XIX и XX веках, тоже помещали тумашевский завод в разных местах: «между устьем истока Шайтанского озера и деревней Федьковкой...», «южнее Федьковки...», «между истоками реки Нейвы и реки Исети южнее озера Таватуй...», «в истоках реки Нейвы у села Тараскино...». Возможно, каждый из адресов мог быть правильным — ведь в конце XVII века на реке Нейве существовало несколько небольших железоделательных, так называемых «крестьянских», заводов.
Наступавшая Петровская эпоха, открывая окна в Европу, требовала от России промышленного прорыва, приобретения независимости от «свейского»** и прочего влияния, строительства заводов не хуже «аглицких». Взоры сподвиж-
ников Петра все чаще и чаще обращались к далекому, неведомому и явно богатому краю, который называли Каменным поясом. А оттуда, из этого еще неведомого края, как импульсы обратной связи, шли в московские ведомства пространные челобитные о новых и новых открытиях рудных мест. И узнавала державная Москва, что Каменный пояс — это не только железо и медь, позарез нужные для утверждения России как крепкого государства, но и нескончаемые леса, реки, годные для запруд, и уже многочисленные слободы, занимающиеся и выращиванием зерна, и выработкой железа в своих маленьких домницах.
В июле 1696 года один из умнейших людей петровского гнезда, глава Сибирского приказа, думный дьяк* Андрей Андреевич Виниус, отослал верхотурскому воеводе Дмитрию Протасьеву приказ, который требовал от воеводы сообщить: «в которых местах камень-магнит и железная добрая руда имеется...» Через полгода, в январе 1697-го, воевода информировал, что «камень-магнит» найден на берегах реки Тагил, а железная руда — даже в четырех местах на реке Нейве. С ответом воевода Прогасьев прислал и образцы железа, выплавленного и откованного из найденных руд верхотурскими кузнецами, и образцы самих руд.Экспертировать металл и руды сначала взялись московские умельцы Пушечного двора. Затем уральский камень-магнит отправили в Голландию (как его заморские знатоки оценят?), а пудовые куски железной руды — «тульскому железных заводов мастеру Никите Антуфьеву». Тульский мастер выплавил из руды металл, из коего изготовил две фузеи и два копья, после чего высказал свое мнение: «...железо самое доброе, не плоше свицкого, а к оружейному делу лутче свицкого». Знал бы тогда Никита Демидович, что в кусках уральского железа — все будущее его самого и его потомков...
Высоко об уральском железе отозвались и московские «пушечники», и заморские специалисты из Голландии. Ознакомившись с результатами испытаний, А.А.Виниус в мае 1697 года пишет царю Петру о находке на Урале «зело доброй руды» и просит разрешения направить знающих дело мастеров для «досмотра» удобных мест под строительство «больших заводов». Согласие получено, и глава Сибирско-
го приказа дает наставления «досмотрщикам», что считать удобными местами: наличие «малой» реки, не бурной и не своенравной для строительства плотины, близость доброй руды и лесов, как топлива для будущих домен, а также недалекое присутствие судоходных рек, чтобы «готовое железо в нужные места можно было водой спровадить...».
О рабочих руках не беспокоились — кругом много слобод, а уральские рудознатцы, плавильщики, кузнецы себя уже зарекомендовали с лучших сторон. «Досмотры» выявили много удобных мест, и в первую очередь — на уже «рудной» и уже «заводской» реке Нейве. Попало в удобные и то место, где будет построен Невьянский завод, а потом разовьется город Невьянск.
Что же это за река такая, которая многие десятилетия притягивала к себе внимание и одаривала неожиданными находками? И называлась по-разному: то Нейва, то Невья?
Известный специалист по уральской топонимике профессор А.К. Матвеев рассуждает: «На реке Нейва стоит город Невьянск. А выше по течению находятся рабочие поселки Верх-Нейвинск и Нейво-Рудянка. Связь между гидронимом* Нейва и названиями этих поселков очевидна для каждого, но почему Невьянск, а не Нейвинск или Нижне-Нейвинск?
Отгадка проста, если только обратиться к русским грамотам XVII века: в них нет никакой реки Нейвы, а упоминается постоянно Невья. От «Невья» и образованы топонимы Невьянский завод, Невьянск. Значит, в названии города Невьянска сохранилось древнее имя реки Невья, а в наименованиях Нейво-Рудянка и Верх-Нейвинский отражена уже Нейва. Как это произошло, легко понять: Невьянск — поселение старое, Нейво-Рудянка и Верх-Нейвинский — более новые.
Возможно, что Невья — мансийское название, потому что «я» по-мансийски — «река». Правда, что такое «невь», сказать трудно».
Итак, топонимический «исток» Нейвы пока неизвестен, а как быть с настоящим истоком? Выдающийся уральский краевед Н.К. Чупин в своем знаменитом «Словаре»** сообщил:
«Река Нейва берет начало у подножия Бакальской горы, 16 верст от Билимбая, между озером Таватуем и верховьями реки Шишим».
Загорелся у Демидова завод,Разбежался весь испуганный народ.Управляющий кричит: «Тушить, тушить, тушить!» А народ бежит, бежит, бежит.
Барабушка
«Досмотрели» на реке Нейве место для «большого завода». В январе 1699 года вышел указ «О заведении вновь Верхотурских железных заводов». В указе говорилось, что на заводы отправляются мастера тульские, каширские, малоярославские, олонецкие, а также необходимое оборудование. Все подготовительные работы должны были выполнять крестьяне из здешних деревень и слобод. В октябре 1699 года верхотурский воевода рапортовал в Москву о заготовках различного леса для строительства заводских плотин, изб мастеровым и «зажения уголья» для будущих печей.
Новый указ от 19 января 1700 года гласил: «Мастеров з женами и з детьми для железных заводов послать на Верхотурье, а с Верхотурья в те места, где железным заводам быть пристойно и они сами пристойно выберут. А как вода скроется, и велеть руды копать и в груды большие для воски метать и на анбары, и всякий камень и известь им дать, чтоб без остановки вскоре завесть. И на тех заводах горн и домну и всякие снасти, что на те заводы надобно, построить, а построя, из руд, из магниту железо плавить и делать им, мастерам, всякому мастеру, хто что умеет».
В марте 1700 года на будущий Невьянский завод прибыли «доменный мастер Яков Фадеев, меховой мастер Иван Янвер и доменного, пушечного и гранатного дела мастер Филипп Дементьев», а также молотовые, угольные мастера и подмастерья, рудные специалисты и кузнецы.
Поскольку всем заводским промыслом командовал верхотурский воевода, то руководить невьянским строительством был назначен верхотурский служилый человек Михаил Бибиков, весьма далекий от таинств заводского дела, к тому же неумелый организатор. Ни шатко, ни валко тянулась стройка, на что тобольский губернатор отреагировал по-своему: отозвал плотинного
мастера Ермилу Яковлева с реки Нейвы и направил на реку Каменку, где поднимались строения другого казенного завода из «досмотренных верхотурских» — Каменского. Стройка плотины на Нейве замерла, ибо оставшиеся без главного «плотинника» мастера и подмастерья «ни в какое дело... не вступали».
Весной 1701 года вялого и неумелого Бибикова с руководства, как бы сейчас выразились, «сняли», а назначили московского человека Семена Викулина. Ушлый москвич оживил строительство. Уже в мае 1701 года начали строить и плотину, и домну, и амбары для молотовых, и угольные сараи, и жилые избы с банями..
Но стройке не везло. Видно, после какой-то «викулинской зуботычины» обиделся и уехал новый плотинный мастер. А другой, оставшийся, Петрушка Павлов, взъерепенился и, как отмечено в рапорте, «стал противен и непослушен». К тому же тобольские власти без умысла или по своекорыстию забрали со стройки тобольских крестьян и доменного мастера Филиппа Дементьева.
Беды этим не кончились. В октябре 1701 года вспыхнувший пожар уничтожил многое из построенного, работники разбежались, оставив завод «пустым».
Но способность русских людей творить чудеса, когда крепко прижмет, жесткие приказы из Москвы о пуске завода — все это вместе сделало свое дело. Завод был восстановлен и пущен. «Руда в домну засыпана декабря 11 числа, и мехи дуть начали, а из домны чугун пошел декабря в 15 день». Это случилось в 1701-м, а в самом начале следующего, 1702 года было выплавлено первое железо, которое тотчас отправи-
ли с рапортом самому царю на «пробу». Невьянское железо попало в руки мастерам Кузнецкого и Пушечного ряда, а некая часть снова оказалась в кузницах тульских заводов. Сподвижник Никиты Демидова (Антуфьева) кузнец Абрамов «раскатал» невьянскую заготовку. И что же? Снова выходило: невьянское железо лучше шведского своей мягкостью.
Несмотря на энергичный подъем в строительстве, пуск завода в требуемый срок, хорошее качество железа, невьянское «дело», как, впрочем, и другие казенные «верхотурские» заводы, еще не давало нужной производительности. Мало того, московские власти отмечали: «...нерадением и многими сварами и крамолами приставников (управителей заводов. — В.С.) чинилась тому доброму и полезному делу остановка... Иные дела делали нерадиво или несмышленно, и в том не токмо убытки и времени было много потеря».
Шла Северная война. Она требовала оружия, а значит, металла. Сделать «прорыв» в его производстве можно было только испытанной мерой — развитием частного предпринимательства. Надежные тульские заводы давно были в частных руках, но развернуться им не давал царский указ, строжайше запрещавший рубку леса на уголь.
Никита Демидович Антуфьев хорошо запомнил, как легко и красиво растекалось уральское железо под молотом, как оно тонко звенело после закалки, как таинственно поблескивало в стволах и копьях.
Знал «Демидыч» про маету Сибирского приказа с казенными заводами на Камне, а потому и решился: в начале февраля 1702 года просил Сибирский приказ пожаловать ему, тульскому оружейнику, «Невьянские заводы».
Ведомство с ответом не тянуло, и уже в начале марта появился указ о передаче Невьянского завода Никите Демидову (как-то забылись и отчество, и прежняя фамилия, а появилось строгое и могущественное «Демидов») Указ гласил: «Верхотурские железные заводы на Нейве реке, и буде принизет по той и иных реках и Тагиле у магнитной руды, Верхотурского уезду заводы отдать в владение ему, Никите, и ставить ему с тех заводов... воинские припасы, пушки, мортиры, бомбы, гранаты и что писано выше сего...» В «выше сего» попадало связное, прутовое, дощатое железо*. Кроме того, Демидову разрешалось «леса рубить и уголь жечь, и всякие заводы строить».
Принимать Невьянский завод Никита послал своего тульского приказчика Емельяна Ксенофонтова. Тот принял завод в мае 1702 года, а вскоре остановилась домна — кончился уголь. Может быть, устранение этой незадачи, а может,
известие о скором приезде на Урал главы Сибирского приказа Андрея Андреевича Виниуса подтолкнули появление в невьянских краях и самих новых хозяев: Никиты и его сына Акинфия. Отец и будущий наследник демидовских гнезд на Урале, жестокий, требовательный, властный, но рачительный, Акинфий, в короткий срок поставили все на места — завод снова втянулся в работу.
В сентябре 1702 года приехал Виниус «для досмотру новопостроенных железных заводов». И был, видимо, очень огорчен, ибо «что построено и то в дело не годится, незнаемо, нерадением или несмышлением или крамолами...».
Обстановка на казенных заводах, наверное, подсказала Виниусу далеко идущее решение: прочнее закрепить за Демидовыми уральское железо, дать им больше прав и привилегий, возбудить хозяйственный интерес. Но и спрашивать с них втрое. Скорее всего, умный Виниус заранее согласовал возможные решения с царем Петром.
Так появился документ «Память Никите Демидову». Документ предписывал непременное строительство новых заводов на Урале «во умножение всякого железа, крупного и мелкого оружия чтоб всегда в довольстве было. А что затем останется, и то тебе будет в приволие иных государств иноземцам продавать свободно... А владеть тебе лесами, землями, угодьями всякими во все стороны по тридцать верст... Отдать ему, Никите, в работу для тех дел Аяцкую, Краснопольскую слободы з деревнями, и со всеми крестьянами, и з детьми, и з братьями, и с племянниками, и с землею и со всякими угодьями... А кто из тех крестьян явится ему непослушен, и ему, Никите, тех ослушников и ленивых, смотря по вине, смирять и батогами, и плетьми, и железами...»
Шел 1703 год. Демидовы снова у себя в Туле. Тут у них дела ближе к душе, да и царь торопил с выполнением заказов. Вот он отписывал Виниусу: «Ради Бога, поспешайте с артиллериею, как возможно, время яко смерть». Вспомнил царь и об уральских заводах, о надеждах на уральское железо для оружия, на щедрые посулы Демидовых, получивших право распоряжаться заводами на Каменном поясе. Гневно, грозно и беспощадно обещал царь «Демидычу» «...разорения пожитков без всякой пощады, если сам он немедленно не выедет на Урал разобраться с невьянскими делами».
Пока с делами «разбирается» природа. Весной 1703 года весенний паводок прорвал плотину, ее залатали, но осенью Нейва снова нарушила ее. К тому же верхотурский воевода своей властью забрал несколько мастеров на Алапаевский завод да прихватил «тысячу пудов железа и увез неведомо куды...».
Словом, Невьянский завод снова затих: плотина не восстановлена, доменные плавки прекратились, молоты перестали действовать.
Демидовы ищут себе оправдание в недостаточности льгот и привилегий. Указом от 4 апреля 1704 года заводчикам предоставляется все испрашиваемое. Может быть, это сыграло свою роль, а может быть, просто удача повернулась лицом к Невьянскому заводу. Летом 1704-го плотину восстановили, расширили ее для запаса прочности, поднялась еще одна домна, заработали новые молотовые. Слава Невьянского завода росла с ростом количества и качества выпускаемого металла. Да и в Северной войне произошел перелом, и можно было воскликнуть: «Ура, мы ломим, гнутся шведы!..»
В январе 1709 года Никита Демидов получил чин комиссара, а вместе с ним и новые привилегии: «...на Невьянских заводах за литье и за поставку к нынешнему военному случаю военных припасов быть комиссаром, и ведать ему на тех заводах мастеровых и работных людей и крестьян всякою расправою и управлять всякое заводское дело и воинские припасы готовить...»
Государственный чин окрылил Никиту Демидова, да и фортуна, похоже, вспомнила о нем. В 1713 году Демидовы получили большой правительственный заказ на поставку артиллерийских снарядов, а через два года стали поставщиками железа для Адмиралтейства. Такая честь считалась наивысшей оценкой качества продукта и выражением доверия государя.
Невьянский завод становился крупнейшим металлургическим предприятием, производил чугуна и железа в десять раз больше, чем все казенные заводы Каменного пояса.
Хроника 1721 года сообщает: «Построено 4 домны, десять молотовых анбаров, а в них молотов: шесть колотушечных, шесть кришных, пять досчатых, один, которым делают молоты, один же молот, которым руду разбивают, да в тех молотовых четыре горна, в которых медь плавили...»
В.И. Геннин, Главный начальник уральских заводов (казенных), облеченный правом присматривать и заделами частных предприятий, посетил Невьянск в 1723 году. Вот его впечат
ление о заводе: «...обрел... в весьма добром состоянии и суще можно так сказать, что о таковых великих и прибыточных во всей России мню и в Швеции обрящется ли...»
Оценка Главного начальника словно бы перешла в один из указов Берг-коллегии* в 1726 году: «Таких заводов не токмо в Швеции, но и во всей Европе не обретается».
После кончины Никиты Демидова в 1725 году все, ставшее огромным, демидовское горнозаводское хозяйство на Урале перешло его сыну Акинфию.
На карте Урала 1736 года есть надпись, протянувшаяся по горам, землям и рекам: «Ведомство Акинфия Демидова». Границы его опоясали территорию, по величине сходную с иными европейскими государствами.
Акинфий Демидов, и при жизни отца командовавший этим хозяйством, еще увеличил пределы владений, построил новые заводы. Но любимый Невьянск оставался центром и столицей «демидовского царства», которое к этому времени состояло из 22 железных и медных заводов, 96 рудников, 36 сел с многочисленными деревнями, трех пристаней. В этом «царстве» обреталось 36 тысяч рабочих и служащих.
Первое потрясение в благополучном демидовском наследии произошло после смерти Акинфия в 1745 году. Он завещал свое уральское хозяйство младшему сыну Никите, с чем, естественно, не согласились другие сыновья. Десять лет длилась тяжба. В конце концов произошел раздел, и Невьянская группа заводов — Невьянский, Шуралинский, Верхнетагильский, Быньговский, Ш айтанский и другие — досталась старшему сыну Прокофию. Этот столичный житель, богатый и праздный, был очень далек от забот горнозаводского производства, а
потому при первом же подходящем предложении продал свои уральские владения.
Невьянскую группу заводов вместе с самым главным, Невьянским, в 1769 году приобрел почти никому не известный, но сметливый и ловкий предприниматель Савва Яковлевич Собакин. Правда, Собакиным он звался в ту пору, когда поставлял мясо для кухни царского двора Елизаветы Петровны и снабжал русские войска провиантом в пору Семилетней войны. Здесь он попался на воровстве и только чудом избежал военного суда. После того он стал именоваться Саввой Яковлевым.
Коммерческое чутье подсказало ему, что настоящее прибыльное дело находится на Урале, в заводах и рудниках этого богатого края, опорного для всей державы. Деловая хватка у Саввы Яковлева оказалась не хуже, чем у первых Демидовых. Поэтому Невьянский завод, сменив хозяев, не только не захирел, а весь остаток XVIII века развивался и оставался лучшим на Урале чугунои железоделательным заводом. Здесь к началу XIX века работали 3 домны, 52 кричных молота, 5 плющильных станов, сталетомильная печь и много других производств. Причем одна здешняя домна вырабатывала до 1000 пудов чугуна, тогда как в среднем на уральских заводах подобная печь выплавляла не более 300 пудов.
Пик производительности Невьянского завода пришелся на период войны 1812 года, когда Яковлевы получили большие заказы на военные поставки снарядов, ядер, картечи. Однако в начале нового, XIX века обнаружился и призрак кризиса. Проявлялся он в нехватке близкой руды и близкого угля для печей. Ближайшие рудные залежи и лесные угодья были исчерпаны. Яковлевым же при всем их старании и умении не удалось увеличить территорию своей лесной дачи.
Упадок стал неминуемым. Как, впрочем, и упадок всей уральской металлургии по целому ряду объективных причин. К концу XIX века о Невьянском заводе, еще недавно стоявшем на гребне уральской металлургии, стали забывать. Д.Н. Мамин-Сибиряк в своих строках не щадил старую демидовскую вотчину: «В настоящее время Невьянский завод пользуется на Урале плохой репутацией и больше известен тем, что само существование его висит на волоске... мизерные и жалкие цифры производства... заводская мерзость запустения».
В 70-х годах XIX века через Невьянск прошла Уральская горнозаводская железная дорога. Заводу она не помогла встать с колен, зато городу дала новый импульс. Демидовс-
кий Невьянск стал обретать значимость, но уже на другой основе.
А завод... В 1890 году грандиозный пожар уничтожил большую часть его хозяйства. Говорили: «Горело так, что земля проваливалась».
На какое-то время невьянский «феникс» возродился — к перелому веков снова заработали домны, литейный, кузнечно-слесарный, механический цехи и две фабрики: труболитейная и болтовая. Но ненадолго. Старая уральская металлургия испытывала глубокий кризис. Спасти ее в прежнем виде не было ни средств, ни сил. Появилась идея перестройки старых заводов в машиностроительные. Невьянский в первое десятилетие XX века стал специализироваться на механическом производстве, производить паровые котлы, насосы, локомобили, драги для добычи россыпного золота и платины.
Неподалеку от Невьянска возник цементный завод — новые уральские стройки требовали дешевого цемента.
Первая мировая война вновь вдохнула жизнь в старые корпуса — появились заказы, правда, не надолго — уже близилась всероссийская смута. Демидовский завод умирал. Последний раз домны дали металл в 1918 году. В 20-е годы XX века в старых стенах затеплилась новая жизнь. Завод стал ремонтировать железнодорожные вагоны, шахтное оборудование, что работало в рудниках Калаты*, наладил кустарное производство. Еще позднее Невьянский завод вошел в число предприятий военно-промышленного комплекса. Городу он по-прежнему давал и давал работу.
Небо украшено звездами, земля цветами, Петербург господами, Москва церквями, Екатеринбург торгашами, Шарташ варнаками, Верх-Нейвинск обушниками,Ш урала немытыми кулаками, Невьянск голубятниками, Быньги сундучниками, Таволги шубниками. Верхний Тагил кошелями.
Ф.Г. Вершинин. Предания и легенды Урала
Неужели Невьянск, как свидетельствует уральский старожил Фирс Гаврилович Вершинин, славился только своими голубятниками? Наверное, много было в старом городе любителей этой забавы, но вряд ли она затмевала все, чем славен был Невьянск. «Особиц» Невьянску хватало без голубей.
Есть у нас в России и царь-колокол, и царь-пушка, и царьфонарь. А в Невьянске была царь-домна, огромная металлургическая печь, превосходившая по своему объему и количеству выплавляемого чугуна другие, в том числе и в заморских странах. Скажем, в сутки невьянская царь-домна давала чугуна в десять раз больше, чем любая ее английская сестра, которые считались в мире крупнейшими. А когда Григорий Махотин, демидовский мастер, придумал так называемое двухфурменное дутье*, то есть подачу воздуха в печь через два сопла, производительность царь-домны вообще стала фантастической по тем временам. Да она и выглядела царственной красавицей — высокая (более 9 метров) и стройная, тонкостенная.
Под стать красавице домне был и невьянский металл. Здешнее железо получалось мягкое, ковкое и очень стойкое к разного рода внешним воздействиям. Ржа не брала это железо. А поэтому его применяли в кораблестроении, охотно покупали за рубе
жом. Говорят, не одно здание в Лондоне и других местах было крыто невьянским железом. Металл имел свою марку. Сначала она называлась «Сибирь», а затем — «Старый соболь». Долго искали краеведы хоть какое-нибудь изделие или фрагмент, клейменные этой маркой. Помог случай, который всегда сопутствует неутомимым искателям. Невьянский ревнитель старины Александр Иванович Саканцев в одном из пригородных сел обратил внимание на металлическую ручку колодезного ворота, отполированную до блеска людскими ладонями. На металле выступало вдавленное клеймо — тот самый легкий бегущий соболек...
Ручка от старого воротка — теперь едва ли не самый редкий экспонат заводского музея.
Считается, что художественное чугунное литье — это придумка и заслуга каслинцев. Да, равных им в этом искусстве нет, но первыми применили чугун в художестве невьянские мастера. Они не отливали скульптур и статуэток, но уже в XVIII веке из литейных форм выходили замечательные по красоте узорные решетки, перила лестниц, ограды и напольные плиты.
Издавна славилось невьянское «прорезное железо»*. Это своеобразные железные кружева, которыми стремились украсить свои дома не только невьянцы, но и жители других городов, в том числе и Екатеринбурга. А может, невьянская «прорезь» и в иных далеких странах радует глаз и пробуждает причастность к неведомой уральской старине? Искусство «прорезного железа» потом ушло из Невьянска в другое демидовское гнездо — Суксун (ныне Пермская область).
Не занимать невьянцам было мастерства всякого, умения. Невьянцы непременно участвовали в строительстве, наладке и пуске уральских заводов: Алапаевского, Екатеринбургского, Нижнетагильского, Северского, Кушвинского и других, демонстрируя своеобразную невьянскую школу металлургии.
Многое делалось в Невьянске наособицу: лились колокола, изготовлялась самая разная медная посуда с орнаментом, узорами и рисунками. Здешние мастера в совершенстве владели искусством чеканки, резьбы, гравировки. На весь мир стала известна школа невьянской иконописи. С XVIII века в числе законодателей моды у горнозаводского населения Урала, наряду с Екатеринбургом и Нижним Тагилом, бытовал и Невьянск, «где шить умеют лучше сего роду платье, также вышивать шелком и золотом, приготовлять кокошники и прочее».
«Новомодному платью» долго сопротивлялись старообрядцы, общины которых даже выносили строгие запрещения, но в XIX веке и старообрядческая среда «поддалась» искушению следовать укоренявшейся моде.
Но самое особенное в Невьянске, что можно увидеть в наши дни, что стало символом города, что оказалось неповторимым на пространствах не только Урала, но и России, что притягивает в уральский заводской городок многочисленных гостей — это Невьянская наклонная башня. Она известна не меньше, чем башни Московского Кремля: Спасская, Арсенальная, или наклонные башни в далеких итальянских городах Пизе и Болонье.
Каждый, кто оказывается внутри или хотя бы вблизи этого уникального и таинственного сооружения, невольно чувствует себя причастным к чему-то сокровенному, потаенному, до поры до времени неведомому, но необыкновенно значительному. Как будто массивные стены башни стоят не на фундаменте из сланцевых глыб, а вырастают из какой-то былинебыли. Стоит спуститься вниз, под башню, и словно бы попадаешь в иные века, где тебя окружают люди с горящими глазами, поротые, ломаные, истерзанные работой. Вот прямо из стены растет пробившаяся сквозь кладку березка — как будто это затворники демидовских подземелий через века подают нам знак.
Тайны... загадки... легенды. Первая загадка башни — почему она наклонная? Академик Иоганн Георг Гмелин*, путешествовавший по Уралу в первой половине XVIII века, давал этому свое объяснение: «...очень жаль только, что здешние строители не есть самые наилучшие к подобного рода зданиям...», то есть намекал на строительные оплошности.
Вторая загадка — точная дата возведения башни. Не найдены пока документы-свидетельства. М ожет быть, и не будут найдены, так как чиновник-головотяп в наших сороковых годах, присмотрев для своих нужд помещение старого заводского архива, приказал вывезти невьянские документы и сжечь их, не мудрствуя лукаво.
По косвенным данным, дата постройки башни «плавает» между 1725 и 1731 годами.
Третья загадка — таинственные подземелья башни, уже не раз бывшие предметом романтических сюжетов историков, краеведов, писателей и кинематографистов.
Четвертая загадка — каково же назначение башни? Для каких целей в тогдашнем «медвежьем углу» России возводилось это грандиозное сооружение, пугавшее современников и потомков чередой слухов и домыслов?
Исследователи выдвигают много версий ее назначения: сторожевая вышка, часозвоня (куранты английского производства венчают ее восьмериковый объем), вместилище тайной плавильни благородных металлов и мастерской фальшивой монеты, вентиляционное устройство для проветривания лабиринта подземелий и так далее... А может, башня воздвигалась для всего разом? Тогда какова же заслуга ее доселе безвестного создателя! Кстати, это еще одна загадка Невьянской наклонной — кто создатель? Соликамский или кунгурский артельщик, беглый раскольник из центральной Руси, знавший премудрости строительного дела, иноземный мастер, пригретый Демидовыми, а может, местный самоучка, обладавший поразительным архитектурным даром?
Невьянская наклонная — чудо уральской истории, архитектуры, ландшафта — давно волнует своими загадками, и они совсем не за семью печатями.
На протяжении почти двух столетий Невьянская башня была одинока. «Одиночество» ее хорошо видно на рисунке 1735 года из книги В. Геннина «Описание уральских и сибирских заводов». Он очень документален, этот рисунок, что подтверждается планом Невьянского завода, составленным в середине XVIII века. Судя по этому плану, башня стояла практически на берегу пруда — в 15-18 метрах от кромки воды (легенды говорят, что смельчаки прыгали с башни в воду), а до ближайших строений — амбаров — было почти 40 метров. Дальше, за амбарами, располагалась резиденция Демидовых — тоже архитектурно примечательный дом-дворец, своеобразный сочетанием строительных идей двух разных веков.
Т. Толычова*, побывавшая в Невьянске во второй половине XIX столетия, в статье «Предания о Демидовых и о демидовских заводах», опубликованной журналом «Русский архив», писала: «...Этот дом существует до сих пор и простоит, вероятно, многие еще десятки лет (снесен в наши шестидесятые годы. — В.С.). Он выстроен весь из камня, железа и дуба. Стены двухаршинной толщины, и ничто в нем не изменилось со времени первого владельца. Узкие окна, узкие чугунные лестницы, поставцы в стенах, балконы, на которых может стоять один лишь человек, все напоминает о давно протекших днях».
Какой прекрасный ансамбль могли бы составить башня и этот дом-дворец! И как великолепно смотрелся бы он на берегу пруда! Но ансамбль не сложился. А почему?
Еще в раннем средневековье и на Западе, и на Востоке зародился тип богатого дворцово-крепостного жилья-резиденции, в котором наряду с невысокими зданиями присутствовали высотные объемы типа башен. Например, в рыцарских замках почти всегда возвышалась центральная башня — донжон, в которой содержалась казна, был колодец. От этой башни расходились подземные ходы. В русском теремном строительстве обязательно выделялись башни-повалуши, которых могло быть несколько, как, например, во дворце царя Алексея Михайловича в Коломенском. В хоромах Строгановых в Сольвычегодске было три башни-повалуши, самая большая достигала высоты 43 метров. Если посмотреть внимательно на изображение этой постройки 1569 года, то мы увидим, что башни-повалуши располагались в угловых частях ансамбля. Две как бы фланкировали* фасад, а одна, самая большая, своей доминантной высотой задавала общий тон всему сооружению. Повалуши были многоярусными. На самом верху часто располагались смотровые площадки. Такая форма дворцов-резиденций была широко распространена в России XVI-XVII веков.
Строгановские хоромы сохранялись до 1798 года. В их описаниях фигурировало и упоминание о подземном лабиринте в подвальной части, имевшем выход к собору. Такую постройку могли подсмотреть первые Демидовы, проезжая в свою невьянскую вотчину через строгановские земли. Именно образец традиционных для русской архитектуры палат с башнями-повалушами и мог быть принят для строительства невьянской резиденции. Но здешняя башня не походила на строгановские повалуши и не имела прямых аналогов в русском зодчестве, а представляла собой сплав русских и западноевропейских моделей.
Вот описание «башни с воротами и палатою», сделанное в XVII веке: «...Башня каменная, у нее трои ворота проезжие мерою в вышину и в ширину по полтретьи сажени. На воротах палата без мосту мерою вдлину 4-х сажень с аршином и с четью аршина, поперек — 4 сажени с аршином, а в ней 8 окошек. На верху палатка же круглая (восьмигранные, многогранные и равносторонние объемы в стари
ну назывались круглыми. В.С.) без сводов. Потолок деревянный, покрыта шатром в два теса со скалою. Наверху орел и тулья и яблоко опаяно белым немецким железом. Кругом палаток перила каменные с растесками и образцами ценинными. На той башне 7 колокол весом неведомо, да часы — у них 8 колокол, что бьют перечасье...» Это описание проезжей башни дворца в Измайлове*. Если рассмотреть ее в разрезе, то видна внутристенная лестница, полости в стенах первого этажа. Казалось бы, мало общего с Невьянской, но ведь это есть стандарт — основа башенных построек в России XVII века, так называемый «московский тип». Она могла послужить образцом, а вот высоту и величественную стройность Невьянской башне сообщили ее европейские сестры.
Семиярусные высотные сооружения в европейском строительстве появились в XII — XIII веках. Есть целая группа старых башен, называемых лимузенскими по району на территории Франции. Эти башни начинаются квадратным в плане четвериком, а затем с шестого яруса (точно как в Невьянской башне!) переходят в восьмерик. Высота лимузенских башен составляет 55-60 метров (высота Невьянской равна примерно 57 метрам). Лимузенские башни тиражировались в Европе, а потому могли привлечь внимание русских
людей, командированных Петром I за границу для обучения и знакомства с европейским опытом в разных отраслях.
Башни из Лимузена — тоже не точный образец для Невьянской, но общего у них много. Если это общее соединить с чисто русскими традициями строительства башен, получится то, что выстроено в Невьянске.
Интересна еще одна параллель. В Амстердаме есть так называемая «Башня слез». Она не принадлежит к типу лимузенских, ее основой служит восьмериковый пятиярусный объем, на котором также располагаются восьмериковые ярусы, несколько меньшие по сечению. Опять же точного сходства с Невьянской башней нет, но по общей структуре, общему контуру они поразительно похожи.
Итак, Невьянская башня ушла от формы традиционных повалуш XVI — XVII веков и приобрела облик, синтезированный из элементов русских и европейских башен. Ведь и демидовский дом-дворец не повторял формы строгановских теремов, хотя и содержал некоторые их черты. А как же быть с ансамблем? Можно предполагать следующее. Демидовы хотели поставить прямо на берегу роскошный дом-резиденцию с башней (а может быть, и не с одной). Само здание должно было бы располагаться слева от башни, если смотреть со стороны пруда, образуя дворовое полузамкнутое пространство, выходящее к берегу. Так получится, если мы на старом плане XVIII века мысленно передвинем дом на участок вблизи башни. У такого расположения много преимуществ: прекрасный вид на пруд, защищенность двора от северных и западных ветров, возможность постоянного обозрения плотинного хозяйства — этого энергетического сердца всего завода — и домен, как главного элемента, дающего конечную продукцию.
Строить начали с башни — самого сложного и массивного строения. Башню подняли примерно до двух третей четверика, когда она вдруг стала наклоняться из-за неравномерной осадки. Скорее всего, со стороны наклона сваи не дошли до материковых пород, а может быть, попали в «карман» пластичных глин и зависли, не находя опоры. Так или иначе, башня стала крениться. Почему мы говорим о построенных перед наклоном двух третях четверика? Дело в том, что магнитометрическим анализом кирпича установлено: и до этой отметки кирпич менялся по свойствам, очевидно, представляя партии различного качества, но после нее кирпич явно другой. Наверное, уже с наклоном достроили четверик, а затем строительство прекратилось, возможно, на год или два. Какое-то время наклон башни продолжался, и это пугало. Потом процесс замедлился.
Есть на территории старого Невьянского завода точка, а вернее, сектор, совсем узенький, откуда можно видеть, что восьмериком башни пытались уравновесить наклон четверика, как бы «загибая» восьмериковую часть в сторону, противоположную наклону. Поэтому с этого участка восьмерик похож на гнутую сардельку. Это еще одно доказательство, и весьма достоверное, что Невьянскую башню не строили специально наклонной. Наклоняющаяся башня решила судьбу ансамбля — Демидовы не рискнули что-либо строить на этом участке, считая, что вся напасть шла от слабых грунтов. Торжественные и парадные хоромы, затмеваю щ ие строгановские данью новшествам, не состоялись. Дом, где жили заводчики, и их контора остались на прежнем месте, подвергаясь пожарам, восстановлениям и перестройкам. Вероятно, после пожаров на этом месте, удаленном от берега и безопасном от ковар
ства грунтов, и был построен дом-дворец. Ансамбль разорвался на две части.
То, что в толще массивных стен Невьянской башни полным-полно всяких тайников и замуровок, никому и никогда не казалось сомнительным. В легендах, в показаниях «очевидцев» и просто в многочисленных разговорах о тайнах башни всегда упоминались пустоты в кладке стен, будь то заложенная внутристенная лестница, непременно спускавшаяся прямо в загадочные подвалы, где до сих пор можно обнаружить рассыпанные рубли демидовской чеканки, или замурованные тайники с секретными архивами, проливающими свет на подземные лабиринты.
Конструктивное основание этим легендам и слухам было: в нижней части четверика толщина стен доходит до 1,78, в верхней — до 1,5 метра; восьмерик имеет стены потоньше, поэтому с ним тайн не связывают. И лестница. Да, внутристенная лестница, как в старых замках и палатах, ведущая в так называемую «лабораторию» (есть еще название «пробирный горн»), минуя один ярус. Логично было предположить, что она не одна, что были и другие такие же лестницы для
тайного спуска в подземелья или подъема на другие ярусы. Откуда эти предположения? Вот, например, всем известная внутристенная лестница. Она оканчивается небольшой площадкой перед дверным проемом в «лабораторию». Эта площадка продолжается в глубину внутренней стены по направлению к внешней северо-восточной (той, что выходит во внутреннее пространство котельной). Образуется некий тупичок, наводящий на мысль, что за ним есть заложенная полость, возможно, рукав другой лестницы.
Мысль об этой лестнице не столь уж фантастична. В трапезной Спасо-Прилуцкого монастыря, что близ Вологды, мне довелось наблюдать такое решение: внутристенная лестница поднималась из подвала к площадке перед дверью в трапезную, затем от этой площадки уходила далее другая лестница, которая поворачивала под углом, подчиняясь структуре сооружения. Эта лестница приводила в другую группу помещений. Могло быть такое в Невьянской башне? Вполне. Но не было. Результаты электропросвечивания степ показали, что пустоты в этой стене нет. Как нет таинственных пустот-тайников и в других стенах Невьянской башни. Есть в них дымоходы, есть вентиляционные каналы, есть расслоения старой кладки — признаки длительной жизни башни в условиях увлажнения, неправильного режима эксплуатации и прочего комплекта бед, настигающих старые сооружения.
И все-таки есть в Невьянской башне этакая особица.
Старые мастера владели множеством производственных секретов, передавали их из поколения в поколение. Не имея точных инструментов, но используя творческую смекалку и столетиями накапливаемый опыт, они достигали поразительных даже для нашего времени результатов в приемах и способах строительства. Среди таких «секретов» назовем создание акустических эффектов в помещениях.
Один из ярусов четверика Невьянской башни представляет на первый взгляд обычную комнату, выделяющуюся разве что сводча-
тым потолком. Но комната эта «хитрая». Если два человека встанут в противоположные углы комнаты каждый лицом к стене и кто-то из них будет еле слышным шепотом произносить слова, то другой не только их услышит, но почувствует, что звук буквально обрушивается на него, а разборчивость слов такая, словно шепчут их прямо в ухо. Есть свидетельства, что «слуховая» комната была не единственной в демидовской вотчине. В доме-дворце Демидовых тоже были комнаты с акустическими «секретами», и, как говорят предания, «...Демид, он все слышал...».
Вопрос, можно ли разгадать акустические чудеса «слуховой» комнаты Невьянской башни, давно занимал исследователей этого сооружения. Однажды они вооружились чувствительными акустическими приборами и во всем пространстве комнаты измерили параметры звукового поля, которое создавалось уже не просто голосом, а специальным звуковым источником с определенными характеристиками. Результаты исследований подтвердили предположение о том, что звук распространяется вдоль сводчатой поверхности потолка, как бы стелется, скользит по своду, практически не отражаясь и не поглощаясь на своем пути. Причем звук идет вдоль оси свода достаточно узкой полосой, ширина которой примерно 50-60 сантиметров. Когда эту полосу перекрыли звукопоглощающим экраном, «слуховая» комната сразу превратилась в обычную, без всяких акустических загадок — экран из мягкого материала поглотил скользящую
по своду звуковую волну. В этом и разгадка. Природа акустического эффекта «слуховой» комнаты Невьянской башни заключается в особой геометрии сводчатой поверхности, а также в соотношении высоты свода и размеров комнаты. Оказалось, например, что сечение свода не вписывается в правильную окружность, свод чуть приплюснут и скорее образован эллиптической поверхностью, что еще более способствует «скольжению» звука.
Для чего нужны были помещения с акустическими секретами? Прихоть заказчика? Как правило, в творениях наших предков преобладал практицизм. Вот одно из возможных объяснений. Представим себе боевую башню во время осадного боя. Как управлять обороной в грохоте битвы, как отдавать команды так, чтобы они поступали по назначению, не теряясь в общем шуме? Конечно же, по звуковым дорожкам и полосам, которые для этой цели и «проложили» строители. Невьянская башня совсем не предназначалась для обороны. Поэтому появление в ней «слуховой» комнаты, скорее всего, объясняется данью строительным традициям, «попаданием» в акустический модуль. И еще: башня задумывалась талантливой головой и делалась умелыми руками. Тут можно крепко поспорить с Иоганном Георгом Гмелиным.
О подземных сооружениях старого демидовского завода нет никаких упоминаний в сохранившихся документах. Сохранившихся — потому что до нас дошла совсем малая часть. Известно буквально несколько скупых строк. Вот так называемая «Книга мемориальная о заводском производстве» — своеобразная опись «движимого и недвижимого имущества» Невьянского завода, составленная в 1770 году приказчиком Григорием Махотиным. Перечисляя хозяйские строения, приказчик отмечал: «...под тою башнею полат, книзу складенных, 2». Далее аккуратный приказчик кратко характеризовал каждое из зданий, непременно упоминая о подвалах и погребах под ними. Так, под демидовским домом (снесен в 60-е гг. XIX в. — В.С.) были обширные подвалы, чуть севернее дома — погреба; под кладовой — подвалы, под сараем, что рядом с конюшней и каретником, — погреб, в деревянном рубленом амбаре — тоже подвалы... Конечно, ни слова не сказано о подземных связях между всеми этими строениями, нет даже упоминания о функциональной принадлежности подземелий, разве что для хранения припасов.
Совсем другого рода документальное свидетельство содержится в прошении Прокопия Меньшакова, одного из участников рабочих волнений на Невьянском заводе в 1824 — 1825 годах. Меньшаков, обличая деспотизм управляющего заводом Зыкина, писал: «...засадил меня при заводе под строжайший караул в такую ужасную полатку под башню, что не только ночью, но и днем человеку быть одному опасно... В тюремном замке от нечистоты, сырости, холода, от того тяжкого воздуха всякой почти день умирают люди, и валяются тела оных без всякого призрения внутри замка по неделе, яко скоты изгибшие...»
Вот и все документы, в которых пусть мимоходом, но говорится о подземельях.
Был ли в подземных ходах Т.У. Аткинсон, английский путешественник, живописец и архитектор, посетивший Невьянск в 1847 году? На основании каких-то сведений писал же он в своей книге-дневнике: «...прежде когда-то башня эта служила тюрьмою для арестантов, и к ней были проложены ходы под землею».
Примерно в это же время случился провал над подземным ходом, ведущим к демидовскому дому. По более позднему свидетельству невьянского священника Н.А.Словцова, в этот провал спускались любопытные, но далеко пройти по ходу не удалось, так как его закрывали кованые железные двери с висячими замками.
Количество подземных находок всегда связывается с размахом нового строительства. Случайные провалы редки — Демидовы строили на века. А во второй половине XIX века в черте старого завода строительство почти не велось, кроме временных деревянных построек. Если сравнивать старые фотографии завода, сделанные в разные годы, видно, что территория больше расчищалась от всяких построек, чем застраивалась.
В 1890 году гигантский пожар практически уничтожил не только завод, но и город. На территории старого завода образовались провалы грунта. Один из них открыл подземное помещение, в котором были найдены плавильные горны. Из подземной плавильни шел ход к башне.
Пожар 1890 года — это один из периодов находок подземных исторических сооружений в Невьянске. Второй период приурочен к строительству электростанции в 1915 году и реконструкции старого завода в 1920—1924 годах.
Возведение электростанции положило начало обстройке башни технологическими сооружениями. Здание станции, слегка подогнанное под стиль старых построек, при
ткнулось к башне с северо-запада, перерезав фундаментами ее подземные связи в этом направлении. Старожилы рассказывали, что во время строительства рабочие наткнулись на тоннель между башней и демидовским домом-резиденцией.
Во время реконструкции 1920—1924 годов на территории старого завода прокладывали много разного рода коммуникаций. Вот этими траншеями зачастую и вскрывали подземные демидовские пути. Уроженец Невьянска В.В. Владимиров, принимавший участие в этих работах, видел открытый ход между башней и зданиями демидовского дома и заводской конторы.
На своем простеньком чертеже он показал направления обнаруженных ходов — к господскому дому и конторе, затем к старому медному цеху, а еще к заводскому собору, построенному на месте первой деревянной церкви. Все это идет от башни, из ее подвалов, которые, как считает старожил, располагаются на восточной стороне башни, но не под ней.
Находки подземелий в те годы настолько взбудоражили людей, что несколько работников завода даже организовали группу для поисков легендарных подземелий, достали и подготовили к работе паровой насос для откачки воды.
Что-то помешало выполнению этих планов. Но дух поиска в Невьянске остался. Краеведы ищут малейшую возможность исследовать демидовские подземелья. В начале 1930-х годов невьянский житель А.И. Горбунов спустился в подвалы демидовской резиденции. Он прошел через три подземных помещения, через полузасыпанные двери и по узкому ходу попал в палату, где, похоже, до него еще никто не был. Там он увидел две плавильные печи, полусгнившие нары, длинную цепь с наручниками, продетую сквозь стенные массивные кольца, человеческий скелет, две глиняные чашки и двухпудовую гирю с надписью «2 П». Из этого помещения, видимо, был ход еще куда-то дальше, но его закрывала железная дверь с тяжелым замком.
Так описывал свое подземное приключение А.И. Горбунов, рассказывая о нем В.Г. Федорову — автору одной из первых книг о Невьянской башне.
Подземелье находилось примерно в 50 метрах от демидовского дома по направлению к башне. Значит, строительство электростанции в 1915 году не нарушило эти лабиринты, значит, стоит спуститься в подвалы господского дома и... вот тебе дорога в подвалы башни и в другие закоулки подземного Невьянска.
Так представлялось, когда мы спускались в черную дыру подвала по хрупкой лесенке, под которой стоял горняцкий
вороток* с тяжеленной бадьей. Много лет назад реставратор А.И. Саканцев и сотрудник местной газеты «Звезда» Л.М. Мамонов на свой страх и риск взялись очистить старинные подвалы, а может быть, дать им вторую жизнь. С помощью двух воротовщиков-пенсионеров, бывших старателей, они выгребли из подвалов десять самосвалов грязи, мусора и всякого хлама. И пробились в третий отсек, самый интересный, куда двери пока еще наполовину засыпаны. В этом третьем отсеке видны три или четыре закладки — за
мурованные кирпичом выходы и проходы. За одной из этих кирпичных стенок, видимо, и побывалА.И. Горбунов.
Куда ведут остальные замурованные пути? Может быть, именно здесь был ключ ко всему подземному хозяйству старого Невьянского завода?
Энтузиасты уже было расчистили подвалы, для дальнейшей работы им потребовалась эффективная
помощь заводских служб, но она опоздала. Пришла снежная зима, потом водообильная весна, а за ней — дождливое лето, и некогда сухие подвалы залила верховодка. Отодвинулась разгадка демидовских тайн.
Перед глазами надолго остались эти мрачные подземные помещения со сводами, уходящими на четырехметровую высоту, с плотной кладкой из большеразмерного особого кирпича, с чугунными дверными проемами, с решетками из прутьев толщиной в руку. Еще осталось впечатление отрешенности и такой явной сопричастности к событиям прошлого, словно спускался не в подвалы по лесенке, а летел в историю на машине времени.
Третий период подземных находок — близкие нам 60-е годы ушедшего века. На территории старого завода шло строительство, рылись глубокие траншеи под фундаменты новых цехов, прокладывались коммуникации. Башню, словно футляром, охватило здание городской котельной.
К сожалению, именно в этот период произошли и самые большие потери. Была снесена так называемая единоверческая церковь, спутница суровой невьянской истории, перестроено до неузнаваемости здание старой конторы, снесена заводская часовня постройки XVIII века, домны, гордость уральской и отечественной металлургии... Начало начал уральского горнозаводского дела, один из первых камней в
фундаменте промышленной архитектуры планеты — домны не просто потеряли облик, они теперь разгорожены на хозяйственные клетушки и каптерки. Осталась плотина — уникальное гидротехническое сооружение.
Правда, ее подновили, отреставрировали, оставили старые фрагменты, чтобы... через 20 лет водрузить над ее сливом нелепое здание насосной станции, полностью искажающее не только вид старинного сооружения, но и всей ландшафтно-исторической зоны.
Снесено... Перестроено... Искажено... Печальный реестр потерь.Но может быть, что-то и найдено, ведь худа без добра не бывает?
Да, находки были. В подвале котельной, так трогательно «обнявшей» старую башню, — лес железобетонных колонн. Чтобы их поставить, надо глубоко врыться в грунт.Строители, в основном коренные невьянцы, догадывались, что в этом месте их может ожидать сюрприз, копали осторожно и... не ошиблись. Есть ход! Облицованный старым большеразмерным кирпичом, с красивой крутой дугой такого же кирпичного свода, он словно убегал от башни к зданию старой конторы. На дне подземного хода был толстый слой ила, от которого поднимался удушливый запах — видимо, в тоннель когда-то попадали сточные воды.
У здания старой конторы (того, что вытерпело перестройку) был найден колодец. Первооткрыватели не имели инструмента, чтобы измерить его глубину, не говоря уже о том, чтобы спуститься туда и осмотреть, но, бросая камни в черный зев колодца, отмечали, что камень летит необычно долго. Колодец мешал работе, и его, не раздумывая, засыпали. А ведь колодцы, выполняя основные функции, часто служили элементами вентиляции подземных систем.
Где-то на половине расстояния между башней и единоверческой церковью, располагавшейся тогда уже за пределами границ старого завода, при установке нового оборудования в цехе вскрыли кирпичный свод очень плотной кладки. Когда его разрушили (не ставить же на непонятной кладке станки), то обнаружили сухой подземный ход. По нему можно было идти, не сгибаясь и не задевая боками о стенки. Видимо, этот лаз раньше выходил прямо в городскую застройку. Недалеко от этого места просматривался большой провал, похожий на рухнувший свод подземного помещения.
В 1962 году изыскатели бурили скважины на территории старого завода, изучая свойства грунтов для нового строительства. И вдруг инструмент, как говорят буровики, «провалился», не встретив обычного сопротивления породы, и крутился метра два в пустоте, вернее, в воде, заполнявшей эту пустоту, а затем снова вгрызся в кирпич.
Оказалось, что изыскательская скважина случайно пересекла подземный ход на участке между башней и старыми
домнами, вблизи которых когда-то находилась демидовская медная фабрика. Свод сооружения располагался на глубине трех метров от поверхности под насыпной толщей металлургического шлака и щебня. Ход имел высоту около двух метров, его полом служила кирпичная кладка. Вода стояла там под самым
сводом, и попытки откачать ее кончились неудачей — гдето, видимо, имелась связь с прудом.
Главная задача исследователей невьянских подземных тайн — понять, в какую систему укладываются их находки, можно ли реконструировать глубинный лабиринт, не имея его описания и планов, но сопоставляя накопленный за много лет фактический материал, свидетельства очевидцев и факты истории завода.
Пожалуй, первую реконструкцию системы дал в начале нашего века Вас. Ив. Немирович-Данченко*. Очень дотошный и удачливый журналист, он нередко грешил излишней тенденциозностью, но в очерках о Невьянске, как установлено позднее, его увлеченность не мешала правдивости. Будучи в Невьянске, он собрал значительный материал о подземельях из рассказов людей, которым были доступны невьянские тайны, а может быть, видел и какие-то, еще тогда не утраченные, архивные документы.
Так или иначе, в своей книге «Кама и Урал» он писал: «...На восточной стороне этой громады (башни. — В.С.) Демидов построил лабораторию, вырыл подземелье высотою в рост человека, однако показалось мало — рядом устроил
другие, и тут, в вечном мраке, скупо озаряемом светом лампад и огнями плавилен, начались таинства отделения серебра от меди. Потом и этого ему показалось мало, скрытыми подземными ходами он соединил мастерские со своим домом, из-под башни продлил черную жилу к домне, от домны — под то место, где стоит нынешняя полиция, тут он устроил тоже «химическое дело» какое-то... Затем эту артерию повернул назад и закончил вновь выходом к себе».
Получается, что подземный демидовский лабиринт представлял замкнутую систему: башня — доменный цех — старое здание, где потом находилась полиция, — демидовский дом — башия. Где-то между башней и господским домом располагались тайные мастерские. То есть, возможно, была целая цепочка связанных между собой подземелий.
Невьянец В.В. Владимиров дает такую схему: башня — демидовский дом (или старая контора) — старые заводские цехи. Если соединить цехи с домом-конторой, то получается замкнутый треугольник.
Правда, по свидетельству В.В. Владимирова, от башни было еще ответвление под большой заводской собор, Спасо-Преображенский храм, построенный в начале XIX века на месте церкви демидовского времени. Трудно сказать, могла ли сохраниться подземная связь башни с демидовской церковью и наследовал ли собор эту связь, но по сей день в подвалах собора есть какие-то загадочные двери и лазы.
А вот еще одна реконструкция системы невьянских подземелий. Геолог Станислав Адольфович Лясик всерьез задался вопросом: выплавляли ли на демидовском заводе благородные металлы, где эта плавка велась и не служила ли знаменитая башня со всей своей сложной системой внутренних каналов своеобразной вентиляционной или дымоходной трубой? Он выявил содержание благородных металлов в саже башенных дымоходов, содержание металлов-примесей в часовых колоколах, провел тщательный анализ архивных данных об алтайском и уральском сырье для демидовских заводов.
Вывод получался один: Демидов выплавлял серебро в Невьянске из богатых этим металлом медных руд. Делать это ему приходилось тайно — ведь добыча и плавка благородных металлов частным лицам в то время была запрещена (вспомним плавильные печи и горны, найденные в подземельях!).
С.А. Лясик наметил такую систему подземных связей: башня — старая заводская контора — медная фабрика. Эта система в наибольшей степени отвечает технологической организации скрытого получения благородных металлов из медных алтайских концентратов.
Скорее всего, общая модель подземелий старого Невьянского завода гораздо сложнее, чем эти рассмотренные варианты. Друг на друга накладывались разноцелевые системы подземных сооружений, образуя тот самый лабиринт, фрагменты которого обнаруживались на протяжении истории завода.
В конце 1970-х годов была сделана попытка выявить по возможности все подземные связи на территории завода, не производя раскопок и не нарушая грунта. Применили геофизические инженерные методы, с помощью которых фиксируются аномалии различных физических полей, вызываемые техногенными неоднородностями в грунте, какими являются подземные сооружения, будь то ход или засыпанный подвал.
Что же дала геофизика для разгадки тайн невьянских подземелий?
Прежде всего подтвердились предположения о треугольной схеме подземных ходов, связывающих башню, господский дом (плюс старая контора!) и медное производство демидовского завода. Но треугольник оказался лишь небольшой составной частью огромного многоугольника, в вершинах которого находятся подвалы существующих и давно снесенных сооружений.
На территории между башней и прудом обнаружены аномалии, связанные с подземным ходом, на который наткнулись буровики в 1962 году, и наводящие на мысль о подземной связи пространства вокруг башни с прудом. (Не тот ли самый злополучный шлюз, через который Демидов, по легенде, затопил застенки?)
В нескольких местах прослежен подземный путь между башней и доменным цехом. Здесь же выявлен старинный подземный водовод, подававший воду из пруда к домнам.
Любопытная ситуация обнаружилась между старой заводской конторой и тем участком, где располагалось медное производство. Здесь проявились аномалии, местоположение которых хорошо накладывается на направление подземного хода. Уже потом, в процессе проверки, было установлено, что старинный ход именно здесь и проходил, а его незасыпанную и хорошо сохранившуюся часть давным-давно используют, проложив в этом отрезке современные коммуникации.
Геофизики обнаружили несколько «потерянных» старых подвалов с подземными выходами из них, как, например, знаменитые «угольные» подвалы.
Большой интерес представляют подземные ходы, ведущие за территорию старого завода, в невьянскую городскую застройку. Есть в городе очень старый дом. Говорят, что он современник первых Демидовых, а в более поздние времена принадлежал купцу Дождеву. Участок усадьбы Дождева спускался к пруду, точнее, к берегу залива, на противоположной стороне которого находился старый завод. Под домом — обширные подвалы. Ремонт пола в одной из комнат первого этажа позволил в них заглянуть. Нет, не спуститься, не пройти, а только заглянуть, так как подвальные помещения со сводами и стенами старинной кладки были наполовину заполнены водой.
Рабочие в резиновых болотных сапогах далеко проходили по тоннелям и переходам. Лабиринт подземелий выхо-
дил на территорию двора, в маленькую наземную постройку (сделана из большеразмерного демидовского кирпича), ныне используемую для хозяйственных нужд, и шел как будто дальше, к берегу пруда.
Интересно, что когда существовал залив (теперь он большей частью завален землей в целях устройства набережной и сквера), то с лодки в тихую погоду можно было видеть на дне странное сооружение — что-то вроде кирпичного тоннеля. Направление тоннеля было в сторону завода, башни.
Дождевский дом соединялся под землей с соседними такими же старыми домами. Эту связь обнаружили геофизики. Комендант дома подтвердил наличие разветвленных подземелий в пределах всей усадьбы.
На невьянской улице, еще носившей имя Карла Маркса, много старинных купеческих особняков с большими дворовыми постройками из камня и кирпича. В 1971 году во дворе одного из таких особняков произошел провал. Желающие могли спуститься в глубокое сложной конструкции
подземелье, в стенах которого было несколько замурованных дверных проемов.
Старожилы рассказывают об одном интересном подземном пути между двумя зданиями, проходившем под улицей. Спустившись в подвал одного из зданий, человек оказывался в подземном ходе, а немного пройдя по нему, ступал на железную плиту. Миновав, ее можно было поднять за собой наподобие подъемного моста, какие сооружали у ворот старых замков и крепостей. Плита поднималась с помощью железной цепи и блока, закрывая, словно дверью, ход и открывая под собой глубокий колодец. Представьте, что в полутьме за вами гонится преследователь, не знакомый с этим устройством, — послышится только всплеск... Может быть, и в демидовских ходах были такие ловушки?
Северная окраина старого Невьянска носит неофициальное название Быньговского поселка. Там
испокон веков селились старообрядцы, имели свою церковь, как говорит упорная молва, рыли и устраивали под землей сводчатые помещения, служившие тайными молельнями, тянули потаенные ходы. Словом, не поселок был, а сплошная подземная тайна.
Старообрядцев в Невьянске было много. Еще первые Демидовы охотно принимали раскольников, бежавших из европейской России, где их нещадно преследовали в те времена. Принимали, зная, что безгласный, бесправный, работящий народ будет делать все, что скажут и сколько скажут. У этих беглых не спрашивали документов и не упрекали в «вере древлего благочестия», если обряды делались тихо, тайно, без показа.
По всему Уралу были рассеяны потайные жилища и скиты, тайные школы и молельни. Большей частью располагались они под землей. В городах и заводских поселениях, где последователи древней веры составляли иногда значительную часть населения, устраивались тайные кельи и убежища в домах, где по внешнему виду и внутренней обстановке нельзя было заподозрить сокрытое. Простой кухонный шкаф для посуды вдруг мог повернуться вокруг невидимой оси и открыть за собой внутристенный проход или лестничный спуск в подземелье. Но и там еще не сразу можно было увидеть закиданный хламом люк, через который по приставной лесенке спускались в другой этаж подземного обиталища. А уж здесь блестел древними ризами иконостас, в нишах за железными коваными створками лежали старопечатные книги, слабо, словно вполсилы, горели свечи. В подземной молельне собиралось по нескольку десятков человек, шла служба, не боясь постороннего уха, собравшиеся пели молитвы.
Из подземелья, начинаясь где-нибудь за алтарем, уходил тоннель в сторону двора или огорода. Он мог быть двурукавным. Один рукав, короткий, подходил к колодцу, вертикаль которого вентилировала все подземелье, другой, длинный, продолжался в глубину двора, к сараям и амбарам, а то и дальше, к колодцу в огороде или к глухому оврагу. Через этот рукав выбирались тайно те, кому несподручно было выходить обычным путем. Бывали конструкции и посложнее. Если, например, кроме молельни нужно было иметь и убежища для беглых единомышленников или преследуемых наставников.
Тайные жилища и скиты вне городов и поселков располагались в глухих, безлюдных местах, однако не настолько далеко от центров, чтобы затруднить сообщение. Кроме обителей пустынников и отшельников, скиты редко выходили
из границ примерно 20-километровой зоны в округе от населенного пункта. Пути к ним были строго засекречены и неведомы для непосвященных. На Урале, особенно в пределах главных хребтов, где заросшие лесом кручи сменяются такими же залесенными распадками и логами, где скалистые останцы-шиханы вдруг сбегают в горные болота с островками, можно было долго хранить тайну. Подземные скиты и убежища обычно представляли вертикальный или наклонный колодец-шахту, от которого отходили короткие галереи в дватри сравнительно небольших помещения-кельи. Вход маскировался. Если грунт был податливым, то устанавливали деревянную крепь. Недоступностью, а следовательно, и потаенностью славились скиты вблизи Черноисточинского завода и на территории Веселых гор, долго дававшие приют староверческому люду. Подземные скиты окружали Ревдинский, Сылвенский, Тымовский, Тисовский, Верхнетагильский, Кыштымский и многие другие старые заводы.
Борьба с раскольниками усилилась в первой четверти XIX столетия. Указом 1827 года им было запрещено строить скиты и именоваться пустынножителями и скитниками. Предпринимался розыск скитов, отряды солдат и заводских стражников разрушали и уничтожали тайные базы. Скитники сами бросали ставшие ненадежными обители, засыпали их входы и как бы консервировали. Потом следы подземных убежищ терялись навсегда. Вот почему так редко случаются находки нетронутых скитов.
Неужели старообрядцы зарывались в землю только из страха перед светскими и церковными властями? Ведь, по свидетельствам современников, это были в большинстве своем необыкновенно твердые, упорные, бескомпромиссные люди, которые могли за веру и жизнью пожертвовать. Нет, по-видимому, не только страх толкал раскольников устраивать подземные обиталища. Что-то было и другое.
В книге «Обозрение Пермского раскола, так называемого старообрядства», вышедшей в Санкт-Петербурге в 1863 году, дается обзор причин появления раскольников на Урале, их понимание «истинной веры». Есть в ней и некоторые объяснения приверженности к тайным и скрытым «гнездилищам». (Автор, скрывшийся под криптонимом А.П., — это видный церковный просветитель, знаток и гонитель раскола, архимандрит Палладий, а в миру — Александр Пьянков. — В.С.).
Во-первых, подземное строительство старообрядцев вызвала сама их религиозная идеология. Главный догмат гласил: спасение души может быть только в пустынях, то есть в удаленной от прочих людей среде, бессуетной и негласной.
Этому вторила принятая как закон фраза, якобы изреченная когда-то гласом с небес: «Рабы мои истинные, православные христиане, можете потерпите, а не можете, бегайте и убегайте в мои святые горы и вертепы, в расседины земные». «Расседины земные» — это не только высеченное в земле природой, но и вырытое руками человеческими. А слово «вертеп» в старину толковалось однозначно: пещера.
Во-вторых, потайной деятельности способствовали и некоторые обычаи и обряды, принятые в староверческой среде. А именно: обязательно скрытно, тайно, секретно от всех прочих, без постороннего глаза исполнять службы и моления. Палладий-Пьянков пишет: «Есть обычай у староверов собираться ночью из религиозных и других побуждений. Эти собрания делаются очень скрытно, с большими предосторожностями. Расходятся с рассветом секретными путями...»
Немалую роль в устройстве подземных скитов и убежищ, «особенного жилья» на Урале, сыграло и подражание знаменитым Иргизским скитам, этому настоящему гнезду иерархов и наставников религиозного явления, слово которых было определяющим и решающим для их уральских последователей. Иргизские скиты находились в глухомани долины реки Большой Иргиз, впадающей в Волгу, и имели постоянную связь с Уралом.
В «Быньговском углу» Невьянска до недавнего времени стояли дома, которым по сто пятьдесят и более лет. Они рублены из бревен вполобхвата, потемневших от времени, но не растрескавшихся и не загнивших, ибо сосна выбиралась неподсочная, налитая смолой, а иногда и лиственница. Много построек двухэтажных: вверху — семейное жилье, внизу — мастерские, лавки, кухни, подклетные кладовые. Среди деревянных нередки вполне респектабельные: низ — каменный, верх — деревянный. Такой примерно дом был и у Ефрема Потехина, старосты старообрядческой общины. В огороде стояло старинное сооружение: дом не дом, флигель
не флигель. Одноэтажное, сложенное из «демидовского» большеразмерного кирпича (из такого кирпича сложена и Невьянская башня), с толщиной стен до полутора метров, со сводчатыми потолками и почему-то чугунной внутренней дверью. Помещение это чаще всего называлось молельней. Возможно, что когда-то в демидовские и даже в более поздние времена здание действительно служило тайной раскольничьей молельней. Из него был подземный выход в глухую сторону селитьбы, а возможно, на территорию старого кладбища. Очевидцы рассказывали, что во дворе дома Потехина на одном и том же месте всегда лежал большой ворох соломы. Скотину Потехины не держали. Для чего же солома? Не скрывался ли под ней еще один колодцеобразный выход из подземного лабиринта?
Тайна потехинской усадьбы была открыта случайно в конце 1920-х годов во время реквизиции общинных ценностей, спрятанных старостой в глубинах рукотворных «земных расседин». А многое в невьянской земле до сих пор скрыто и предано забвению. Да так, что и лучи легенд не доходят до этих тайн.
Лукавый Лог золото идёт с пережимами. Идёт, идёт жила, а потом раз и нет ее. Потому Лог и прозвали Лукавым. Золото там явное было. Сказывают, некоторым овечка блазнилась. Вот там-то и золото в самородках находили...
Из старательских баек
Было бы очень странным отсутствие этого драгоценного металла в невьянских землях. «Рудная» река Нейва, давшая месторождения железа, а в окрестностях — и меди, и самоцветов, и глин гончарных, не могла быть пустозлатой. Но золото долго не «выказывалось» людям. А то, что находилось, нередко тщательно скрывалось хозяевами округи, и тому были причины. Не из того ли затаенного, не объявленного золота отлили первые Демидовы золотую чашу резной работы, что хранилась потом в их роду как драгоценная и значимая реликвия?
Была такая чаша. На ее сторонах под короной в лавровых ветвях выгравировано слово «Sibir» (так ведь тогда еще называли Уральский край), а рядом в том же антураже «Anno 1724»* и свидетельство для пущей веры: «весом 1 фунт 31 золотник».
Чаша явно сделана из невьянского золота — ведь за алтайское Демидовы стали биться с 1726 года. Но нигде и никогда всесильные заводчики не обмолвились о золоте, найденном в их уральских вотчинах. Ведь казалось бы, какое богатство должно сразу вырасти на добыче желтого металла — просто сказка. Так повелось, и история знает имена тех, кому повезло с золотом. Конечно, Демидовы, распоряжаясь целой «армией» рудознатцев, ведали не только о находках железной руды для своих заводов, но и тех крупицах золота, которые попадали в руки всезнающих и глазастых искателей. Но знали Демидовы и другое: если только объявить о таких находках или только слухи пойдут от тех, кто поговорливей, — казна тотчас отберет золотоносные земли под себя. И конец тогда вотчинам — все отойдет государству. Таков был закон, действовавший без малого целый XVIII век. Не оттого ли возникла почва для легенд о заточенных узниках и бессловесных жертвах, о тайных промыслах и замурованных в стены скелетах... Например, легенда о старателе Алексее Федорове: «Около Невьянского завода рабочим Алексеем Федоровым на Горелом Пне был найден кусок золота весом в фунт. Награда за находку была самая неожиданная. Федорова заковали в кандалы и бросили в подземелья Невьянской башни, откуда он был выпущен только через 32 года слепым стариком. Владелец завода Демидов боялся, что, узнав о находке, казна отберет у него прииск...»
Алексей Федоров — лицо историческое. Он действительно был связан с находками золота в невьянских краях в 1760-х годах, документально известны его прошения на императорское имя.
Демидовское «молчание» о золоте длилось долго, но не могло быть вечным даже под угрозой невероятных наказаний проговорившихся. Слухи текли, они достигали и государственных инстанций.
В 1763 году в Невьянск приехал ревизор князь А.А. Вяземский. В его задачу входила ревизия многих демидовских деяний, и касалась она в большей степени заводских дел, взаимоотношений с казной, а также вопросов раздела наследства Акинфия Демидова.
О золоте князь, возможно, догадывался, возможно, имел предписание на сей счет, но узнал о нем как бы от нежданных челобитчиков. Челом били двое: Савва Третьяков и Семен Сивков. Выходило, что они приискали в «одном месте рудные каменья, похожие на золотую рудку». Князь Вяземский внял челобитью и взял с собой некоторое количество найденной руды. В ней действительно оказалось золо
то. В Екатеринбург пришло распоряжение, чтобы рудознатцев допросили. Так Горная канцелярия уральских заводов узнала о драгоценных находках и быстро отреагировала, тем более что в Невьянском округе в то же время нашли еще несколько золотоносных участков.
Поисковая команда во главе с бергауэром* Павлом Зыряновым летом 1764 года прибыла в Невьянск. Кроме Зырянова в команду входили сами заявители и солдат. В Невьянске поисковиков уже ждали. Не кто иной, как старший сын Прокофия Демидова, тогдашнего владельца завода, Акакий Демидов со своими лихими помощниками. Зырянова расспросили, вреда никакого не причинили, но солдата велели «вести под караул», а «объявителей золота бить немилостиво». Демидовы крепко держали тайны невьянского золота — боялись отдать в казну обширные территории сво
их невьянских и прочих владений. Зырянов по возвращении в Горную канцелярию написал рапорт, в котором не жалел резких слов и определений, называя Акакия Демидова и его служек «разбойниками». Горное начальство, без того терпевшее постоянные неправые выходки заводчиков, напомнило строптивцам о «наистрожайшем Ея Императорского Величества указе», который не имел двух толкований. А от своего имени потребовало от Акакия Демидова объяснения «о нападках и битие и о нанесенных им через то в разведовании знатного земного сокровища помешательства».
Молодой Демидов, видимо, уже постигший сложившийся стиль общения с казной, оставил требования Горной канцелярии без ответа и сделал вид, что строгий указ отношения к нему не имеет. Но тем не менее чуть притих и видимых препятствий дальнейшим поискам золота не чинил. Так, по крайней мере, казалось.
Осенью 1764 года поисковые команды разведали все указанные заявителями рудопроявления, отобрали весомые пробы, отправив их на золотопромывальную фабрику в Уктус. В декабре того же года из этих проб получили золото.
Успех поисков подтолкнул невьянских рудознатцев к «приисканию знатного металла». Сыграла свою роль и кажущаяся отрешенность Демидовых. В 1769 году крестьяне
Василий и Яков Третьяковы нашли несколько золотоносных жил в самой близости от Невьянска, появились и другие находки. Вот-вот начнет греметь новая золотая провинция — Невьянская. Но не тут-то было. Демидовы не были бы таковыми, если бы отступили от своего. Они знали, как застращать ретивых первооткрывателей, как сверху донизу купить чиновников, как сделать так, чтобы все документы о золоте исчезли без следа. Удалось и на этот раз — почти на тридцать лет закрылась тема невьянского золота.
А каково вообще отношение Демидовых к драгоценным металлам? В петровское, да и в более позднее, время за своеволье с золотом и серебром, то есть за сокрытие найденных руд, тайный промысел и прочее, нещадно рубили головы независимо от состояния и положения их владельцев.
О драгоценных металлах нужно было немедленно заявлять в казну. Не исключалось, что заявителю достанутся еще и батоги — а вдруг не все высказал, вдруг утаил? Как мы видели, владельцу земель, на которых вдруг обнаруживался «знатный металл», грозила потеря этих земель. Страшно было иметь дело с этими металлами. Если только уж совсем тайно, да так, что в случае чего — и концы в воду. В самую настоящую... Неспроста росли и множились вековые легенды о тайной плавке драгоценных металлов в демидовском Невьянске. В подвалах башни или еще каких, соединенных подземной связью с заводским прудом. Легенды никогда не возникают совсем на пустом месте. Знались Демидовы с золотом и серебром. Подносили сначала царским и знатным особам из свиты золотые и серебряные вещицы, якобы найденные «бугровщиками» в древних могилах и курганах. Не одну упомянутую золотую чашу имели и в собственном обиходе. Золотые и серебряные предметы — это большей частью единичные, памятные, раритетные вещи. Не ставить же их на поток — засветишься. Другое дело — монеты. После петровской денежной реформы появились золотые — червонцы и двухрублевики. Этих в ходу было мало. Заметны они, не останутся без лишнего внимания. А вот серебряные деньги, скажем рубли, куда угодно уйдут, через любые руки, по любой плате. Ходовая, словом, монета.
На серебре Демидовы и остановились. Только вот незадача — на Урале серебра что-то не отыскивается, не говорят о нем рудознатцы. Разве только с медью самая малость. А вот, сказывают, на Алтае руды — так в тех и медь богатая, и серебра много.
В 1726 году Акинфий Демидов подал прошение на имя императрицы Екатерины I, хорошо знавшей «Демидычей»
и благоволившей им, чтобы ему на основе посессионного права, то есть в пользование, а не в полную собственность, передали большие территории на Алтае, том самом Алтае, который сейчас называют Рудным. Просил Акинфий отдать «...дикие места, состоящие в татарском владении, и ежели где впредь приищутся медные, серебряные, золотые руды, чтоб нам копать их и заводы заводить не против привилегии, а другим в тех местах для копки руд и построению заводов мест не отдавать и не отводить».
Все разрешила Демидову матушка-царица. Как из рога изобилия сыпался Демидовым фарт на Алтае. В короткий период было открыто много рудников, построены медеплавильные заводы: Колывано-Воскресенский, Барнаульский, Шулбинский и другие. Конечно, за всем этим стояла не просто удача, а еще умение делать дело, сметливость, решительность и жесткость, что и было всегда свойственно первым Демидовым. Удача порождает зависть, а зависть — врагов. Но не зависть подвигнула старого демидовского недругаВ.Н.Татищева, а скорее чувство долга перед государством и желание способствовать его укреплению, что было свойственно «птенцам гнезда Петрова».
В 1734 году другая императрица — Анна Иоанновна — не без подначки демидовских недругов повелела Главному начальнику Сибирских и Казанских заводов В.Н. Татищеву отобрать у Демидовых алтайские предприятия, «если он найдет их для пользы казны нужными». Татищев так и сделал. Но Акинфий, поднаторевший в интригах вблизи трона, обратился к всесильному фавориту императрицы Эрнсту - Иоганну Бирону, которому «поднес» 50 тысяч талеров* — огромную по тем временам сумму. Бирон даже дал расписку в получении, которая, как ни странно для компрометирующего документа, сохранилась в архивах.
Почему талеров? Не кроется ли здесь еще одна «придумка» хитроумного заводчика — не делаем-де никаких своих рублей, а платим вот даже иноземной деньгой...
Так или иначе, а Демидов своего добился. В 1737 году новым указом императрица вернула ему алтайские заводы, а В.Н. Татищеву предписала «впредь не ведать его заводами никогда».
Деньги, какие бы они ни были, сделали свое дело. Но ненадолго. Слухи о «знатных металлах», которые якобы вовсю добывают Демидовы на Алтае, проникали всюду, дошли и до Петербурга. К тому же донесли Акинфию, что его мастер Трегер предал своего хозяина и норовит обнародовать дела с драгоценными металлами.
Демидов не стал медлить. Опережая Трегера, он поспешил в столицу, где уже царствовала новая императрица — Елизавета Петровна. Вручая пудовый слиток серебра, выплавленный из свинцовых руд Змеиногорского месторождения, заводчик всеподданейше докладывал: «Вот таким добром Бог благословил твое царствование, Великая Государыня, через мои труды». Получалось, что Демидов сам заявил о находке руд драгоценных металлов и просил поддержки.
В своем указе о назначении комиссии по расследованию обстоятельств появления у Демидовых серебряных руд Елизавета Петровна, помня заслуги заводчиков перед своим отцом, отметила, что «Демидова за его верные службы в собственной протекции и защищении содержать имеем». Комиссия «прислушалась» к мнению самодержицы и подготовила решение, которое разрешало Демидовым производить добычу драгоценных металлов под присмотром казны. Казалось, все устраивалось с алтайскими рудниками, но в августе 1745 года скоропостижно скончался Акинфий Демидов. Началась известная борьба наследников, которая кончилась тем, что уральские предприятия были между ними поделены, а алтайские перешли в казну. Ручеек драгоценных металлов с Алтая Демидовым перекрыли.
А что же на Урале, в Невьянской вотчине? Демидовы в течение многих лет сопротивлялись открытию невьянского золота. Когда наследники продали завод Савве Яковлеву, у золотоискателей появились надежды на перемены. Уже известное историческое лицо — Алексей Федоров — в 1797 году отправил императору Павлу I прошение, в котором сообщал, как он тридцать лет назад отыскал золото в невьянской земле и как новый владелец завода препятствует устройству приисков: «...оные прииски заводчиком Яковлевым насильно от всех отобраны». А он, Федоров, может «оных золотосодержащих руд в тех же самых дачах у Яковлева показать изобильное количество». Все возвращалось на круги своя. Горное начальство снова дает распоряжение провести разведку золотых руд в невьянских краях. В канцелярских архивах пытаются найти документы о прежних поисках. Тщетно. Видно, опытная рука, приглаженная еще демидовским подношением, давно изъяла нужные бумаги.
Савва Яковлев осторожничал, на рожон с властями не лез, но был себе на уме. В невьянских окрестностях появились екатеринбургские поисковые команды. Но что же это? Какое бы из указанных мест ни копнули, где бы ни взяли пробы — пусто. Ни золота, ни серебра. Десятки проб не содержали драгоценных металлов, документы сухо подтвержда
ли очередную неудачу. Опять скрылось невьянское золото. Только вот бывший торговец мясом посмеивался: не хуже, чем у Демидова, у него получилось.
Но золото — это такой странный металл, бесовский, уж если зашевелилось, то все одно вылезет. Наступил новый, XIX век, с новыми веяниями, с новыми взглядами. В 1812 году вышел указ Правительственного Сената «О предоставлении права всем российским подданным отыскивать и разрабатывать золотые и серебряные руды с платежом в казну подати». Кончился столетний запрет, «знатные металлы» мог теперь искать и добывать каждый без боязни, что его земли с золотоносной породой отберет казна. Начался всплеск золотоискательства. Однако одна из первых находок была совершенно случайна. В 1813 году девочка Катя Богданова, жительница Верхнейвинского завода, нашла в речном песке забавный камень, тяжелый и желтоватый. Он оказался золотым самородком. Весть о находке дошла до приказчика Ивана Евтефьевича Полузадова. Он отвез самородок в Березовский, где познакомился со знаменитым штайгером Львом Ивановичем Брусницыным, открывшим способ добычи россыпного золота. После поездки в Березовский приказчик Полузадов начал самостоятельные поиски драгоценного металла по способу Брусницына. Он обнаружил несколько участков с богатым золотом в долине реки Нейвы выше Невьянска. А самая богатая россыпь в долине была найдена в 1819 году. Причем нашли там, где еще в 1813-м наткнулись на золоторудные жилы, разработку которых не стали производить «за бедностью».
Затем находки золота в невьянских землях стали просто обвальными. Ниже Невьянска по долине Нейвы, по ее притокам Ольховке, Фетьковке, Шайтанке и другим столбились золотоносные участки. Стали появляться оборудованные под промывку песков прииски: Шуралинский, Калатинский, Хмелевский.
«Потерявшееся» было невьянское золото снова «нашлось», и уже никакая властная или корыстная сила не могла его «закрыть».
Золото крепко выручало невьянцев в те периоды, когда дышал на ладан Невьянский завод, терявший былую славу, терявший заказчиков на железо, попадавший в жесткие перекрестья бедствий и смут. Завод нет-нет да и получал заказы на золотодобывающую технику, например, на производство драг и инвентаря. Рабочие часто находили заработки в многочисленных старательских артелях и на открывающихся приисках. Это поддерживало население, не давало навсегда замереть заводу, искавшему свое будущее.
Золото и по сей день добывается на невьянской земле, добывается трудно, ценится не «по чину». Покрылись плотным дерном, а то и заросли кустарником старые отвалы от золотых россыпей, подсохли глинистые озера от размытых гидравликой речных берегов да сухих логов.
Ушел фарт, ушли на другие участки и золотодобытчики. Только вьется над опустевшими отвалами, закопушками и обрывами, раздрызгаными мощной струей воды, легкий дымок старинных невьянских легенд.
«Старатель один спал в избе. Спросонья видит — из голбца вылезли три девицы. Русые и красивые. Он испугался и убежал. Потом вдвоем в избу зашли, а никого уже нет. Говорят, в голбце надо копать, самородки должны быть...»
«Пришел вечером старатель домой, зашел в избу и слышит, кто-то во дворе возится и кряхтит. Он вышел во двор и видит, что по двору ходит свинья. Особенная, странная. Только хотел подойти поближе к ней, глядь, а свиньи-то нет, пропала, будто ее и не было совсем. Говорили, что если где эта свинья появляется, то там надо золото искать».
«В Шурале раньше много было золота. Да и сейчас лежит наверняка под избами. Был, сказывают, случай — через эти места мимо Шуралы шло целое стадо змей. После того там золото стало появляться...»
...И тогда будет от вас горькое стенание, и от кричания и рыдания вашего потрясется земля, солнце померкнет и луна в кровь преложится. И тогда восплачется земля за погибель человеческую, тогда восплачутся море и реки... Тогда восплачется бездна гласом великим, аки в трубу златокованную...
Пророчество «О последних днях».Рукописная старообрядческая книга
Что ни говорила картина будущего, которая виделась обитателям страны «древлего благочестия» из тумана прошлых веков, была очень мрачная. Всякий, казалось бы, ужаснулся этим предначертаниям, стал бы жить безответственно, будто завтра — уже самый последний день... Но у этих людей рождение — не праздник, а приход в грешную, окаянную, суровую жизнь и сама жизнь — только эпизод, который надо прожить достойно, честно, в любви ко всем. А смерть — это порог в другое состояние, счастливое и вечное. Пророчество о последних днях не страшит — настраивает на философское видение мира...
Вот таких загадочных людей еще можно встретить в Невьянске и его окрестностях. А было их много. Почти целая страна. Они, в известной степени, определяли отношение к труду и его формам, общение между собой и с властями. Они называли себя последователями «веры древлего благочестия», а в народе, который к ним себя не относил, слыли как раскольники, кержаки*, старообрядцы. Отношение к ним было разным — от слепой злобы до безудержного восхищения. И верно, не простые они, эти староверы. Пьяницы не любят их за отказ от неурочной рюмки, лентяи — за истовость к труду, лжецы не приемлют за правду, сребролюбцы — за то, что денежку, кем-то оброненную, не поднимут: не я терял, не мне и брать, сопливые да слюнявые — за то, что не дадут чужому из своей посуды есть и пить.
Невьянск как заводское поселение начинался не старообрядцами. Разный неустроенный люд своей и не своей волей селился возле первых уральских заводов. Невьянский начал свою жизнь как завод казенный, и изначальное его население состояло из «пришлых» людей, «сошедших со старого места». В основном это были выходцы из государственных и дворцовых деревень Архангельской, Казанской, Московской, Нижегородской, Вятской, Сибирской губерний. Старые названия невьянских улиц хранили эту давность: Тульская, Большая и Малая Московские, Кокуй, Осиновская, Елабуга, Бараба и другие.
Кроме «официальных» переселенцев в Невьянск стекались опальные стрельцы, оставившие свой разбойничий промысел волжские и камские «вольные люди», пленные шведы, беглые крестьяне, солдаты и каторжники.
Демидовы не отказывали никому в приюте. Приходили крепкие, выносливые, битые жизнью люди, которые знали трудности горной и «огненной» работы, а главное — были абсолютно бесправны, и жизнь их не стоила ломаного гроша. Таких набиралось в Невьянске много. Время от времени возникал вопрос: не этой ли людской «неучтенкой» объясняется высокая производительность Невьянского завода? Не с ревизией ли такого контингента связана знаменитая легенда о затоплении подземелий, куда могли согнать для сокрытия «лишних» людей?
Известный уральский историк В.Н. Шишонко описывает своеобразный акт «посвящения в невьянцы». Всех беглых, особенно солдат, каторжников и прочий «беспачпортный» люд, приводили в так называемую «годовую избушку на Ялупанове острове, близ Чистого болота в семи верстах от Невьянского завода», то есть в глухомань, куда никаким государевым командам не добраться. Здесь беглые выдерживались до тех пор, пока их «рассейский лик не превращался в невьянский», не вырастали на голове волосы и не отрастала окладистая борода. Ослабевших подкармливали для будущего заводского дела.
Старообрядцы же, составляя особую группу населения демидовских заводов, пользовались особым расположением заводчиков. Характером, отношением к работе, честностью и твердостью они обусловливали свое продвижение в управленческие звенья. Демидовых часто упрекали в том, что они потворствуют раскольникам, ставят их приказчиками и даже управителями своих заводов.
Старообрядцы на Невьянском заводе появлялись несколькими путями. Одни приходили из поселений, возникших в невьянской же округе еще до того, как стало развиваться горнозаводское частное и казенное дело. Эти поселения располагались по рекам: Межевая Утка, Висим, Смородинная, Сисимка, Шайтанка, Сулатка. Другие приходили на Невьянский завод издалека, может, и по приглашению Демидовых, как, например, жители старообрядческих мест Русского Севера, Поморья. Известно, что большая группа будущих невьянцев прибыла с берегов озера Выг и реки Керженца. Они составили более или менее привилегированную часть заводского старообрядчества — работали рудознатцами, мастерами, подмастерьями. Из них-то чаще всего и выходили приказчики и управители.
Третий путь — бегство, чаще всего коллективное, от преследований светских и церковных властей из разных районов России. Бегство безоглядное, ибо альтернативой под
час было самосожжение — целыми общинами, с чадами и домочадцами.
Встречались и такие, о которых говорили: «Пришел гулящим бытом». У этих не было семьи, своего хозяйства не заводили. Часто, бросая заводскую работу, уходили в далекие лесные скиты, бродяжничали по Уралу.
Старообрядческих «сходцев», учтенных переписями, то есть имевших свое хозяйство, на демидовских заводах в пору Никиты и Акинфия числилось до 43 процентов от всего населения. К началу XIX века приверженцев «веры древлего благочестия» было уже около 150 тысяч человек. К тому времени старообрядцы уже не были едины, существовало много толков и согласий, различие которых трудно было определить малосведущему человеку: софонтиевцы, поморцы, федосеевцы, странники, часовенники...
До поры до времени в начале XVIII века старообрядчество в демидовских заводских поселениях не вызывало пристального внимания церковных и светских властей. Во-первых, все еще чувствовалась отдаленность края, во-вторых, у главенствующей здесь Тобольской епархии была куда как более важная задача: приобщение к православной вере и крещение «инородцев», испокон веков населявших уральские и сибирские земли.
Но вот тобольский архиепископ Филофей побывал в 1702 году на Невьянском заводе, объехал окрестные поселения и, как говорится, всплеснул руками — в округе доминировали порядки «древлего благочестия». Он забил тревогу. Но то ли опять отвлекли «инородцы», то ли Демидовы охладили его рвение, кампания преследования старообрядцев в этот раз не началась, хотя жалобы Филофея и достигли православных верхов.
В верхах в ту пору энергично проводились реформы. Был упразднен патриархат*, а его место занял государственный орган церковного управления Священный Синод**. Он возглавлялся обер-прокурором, которого назначал сам император. Одним из главных направлений деятельности Синода и стало искоренение раскола и возвращение раскольников в лоно православной церкви. Начало было достаточно гуманным. В 1721 году Синод обратился с посланиями к старообрядцам, в которых увещевал их, призывал приходить на беседы и проповеди, разрешать спорные вопросы обрядов на собраниях общин и в государственных управах. Никто из старообрядцев на предложения Синода не откликнулся.
А между тем новый тобольский владыка епископ Антоний Стаховский намечает целую программу борьбы со ста-
рообрядчеством, и прежде всего — на невьянских и тагильских заводах Демидовых. Антоний долго управлял Тобольской епархией и не раз принимал самые жесткие и решительные меры для искоренения «веры древлего благочестия» в Невьянской округе.
Через год Священный Синод повторно пригласил старообрядцев для бесед и увещеваний и гарантировал неприкосновенность тем, кто внемлет обращениям: «Священному Синоду известно, что раскол размножается благодаря скрытному действию лжеучителей, которые не ищут наставления от истинных пастырей, уклоняются от рассуждения о вере. Да будет всем известно, что от Святейшего Синода не будет никакого препятствия и неприятностей тем, кто явится на собеседования о спорных предметах... Кто пожелает присоединиться к церкви, тот будет принят с прощением всех прежних вин, а кто не пожелает, тому будет дана полная свобода с ручательством от Синода, согласно воле Государя, что никому не сделано будет принуждения... Да будет известно и то, что если кто из раскольнических учителей не явится в назначенный срок в Синод для означенной цели, а после будет уличен в распространении раскола, тот будет подвергнут гражданскому суду и наказан без всякой пощады и помилования».
Увещевания снова остались без последствий. Учителя раскола, почувствовав некоторую неуверенность властей, усилили распространение доктрины «страдание ради правды», призывая своих сообщников погибать за «древлюю веру», но не сдаваться «никонианам» и «царю-антихристу».
Как и следовало ожидать, правительство и Синод встали на путь репрессий. Запрещались открытые молебны, распространение старообрядческих учений, строительство часовен, а те, что уже были построены, разорялись и закрывались. Староверы бросились в бега, в леса, горные чащобы, в скиты на островах среди непроходимых болот... Имущество таких беглецов государство немедленно конфисковывало.
Неистовствовали учителя и проповедники старообрядчества. В невьянской округе известны были Никифор, живший в скиту близ Бобровки, невьянский проповедник Иов, а также старицы Платонида, Досифея и Варсонофия, скит которых разорили, а самих их замучили в московских застенках.
Особенно чтили Иова. После его смерти могила старца стала местом паломничества. Паломники не только истово молились на месте его упокоения, но и брали землю с могилы проповедника и использовали в качестве лекарственного снадобья.
Старицы Досифея и Варсонофия открыто крамольничали о Петре I: «Он-де швед обменный, потому допускает, что Богу противно, против солнца крестят и свадьбы венчают, и образы пишут с швецких персон, и платье возлюбил швецкое, и со шведами пьет и ест, и из их королевств не выходит, и швед-де у него в набольших. Извел-де русскую царицу, от себя сослал в ссылку, чтоб с нею царевиче в не было, и царевича-де Алексея Петровича извел, своими руками убил...»
В октябре 1734 года на Урал в качестве горного командира уральских заводов снова вернулся В.Н. Татищев. В его обязанности входила и борьба с раскольниками, которая принимала все более ожесточенные формы. Человек своего времени, связанный честью и присягой, Тати
щев и за это дело взялся со свойственной ему энергией и твердостью. Он не забыл демидовские козни, знал, что Демидовы скрывают, всячески «пригревают» и используют труд старообрядцев. Получив доказательства тому от доброхотов, Татищев доносит петербургским властям, что Акинфий Демидов на своих заводах (в том числе Черноисточинском и Невьянском) скрывает раскольников и препятствует их поиску.
В ответ приходит правительственный указ, который предписывает: «Живущих в селах Черноисточинского завода Демидова монахов и монахинь развесть под караулом по разным монастырям внутри Сибири, в каждый монастырь по два-три человека и содержать их в тех местах в особливых кельях в мирском, а не монастырском платьях и увещевать. Которые обратятся, постричь вновь и далее церкви за монастыри не выпускать, а не обратившихся употреблять в работах, бельцов* же посадских, дворцовых, государственных крестьян вывесть из лесов и поселить при заводах для заводских работ в таких местах, где они сообщения с правоверными К свои ереси распространить не имели бы случая».
Тучи над головами староверов сгущаются. В Екатеринбурге на мысу заводского пруда строится одна из самых страш-
ных тюрем для «исправления» раскольников «Заречный тын». Бревенчатые стены четырехметровой высоты, ров, рогатки. Внутри ограды стояли деревянные бараки, в которых жили и умирали сотни людей: простых старообрядцев, их наставников и монахов-скитников, а также тех, кто сочувствовал расколу и не раскаялся. Заключение было бессрочным, «до смерти». Убежать из застенка было невозможно. Известен только один случай, когда ловкий и сильный «сиделец», отпросившийся у охраны зачерпнуть прудовой воды, бросился с берега в пруд, быстро переплыл его и скрылся в застройке Ссыльной слободы.
Демидовых обязали провести перепись старообрядцев, живущих вблизи подвластных им заводов. В округе раскольников обоего пола набралось около двух тысяч. А на самих заводах оказались лишь единицы — Демидовы не разглашали тайны своего населения и своих работных людей.
Команды солдат с ретивыми командирами сновали в лесах Невьянской округи, разоряли старообрядческие гнезда, сжигали молитвенные дома, скиты, заимки, тайные убежища. Много молчаливых обитателей старообрядческих поселений было отправлено в екатеринбургское узилище «Заречный тын». Многие при известии о подходе солдат просто убегали в непроходимые чащи и пережидали напасть.
Власти поняли, что сломить силой твердых «ревнителей веры древлего благочестия» не удастся. Кроме того, команды вносят хаос в жизнь края, мешают работе заводов. Стали роптать и православные, недовольные беспорядками, и заводчики, терпевшие урон.
К концу 30-х годов XVIII столетия политика «кнута» сменилась политикой «пряника». Снова в раскольничьи поселения ринулись миссионеры — увещевать добром. Среди них были и высокопоставленные деятели Тобольской епархии, такие, как, например, протопоп Свято-Троицкого Собора Иоанн Соболев. Его увещевательными трудами к православной церкви возвратилось 69 невьянцев обоего пола.А не пожелали оставить лоно «старой веры» 633 невьянца.
Так было и повсеместно. Этого власти не ожидали, и период «пряника» закончился. Начались новые репрессии. Стали искать и арестовывать большей частью старообрядческих наставников, так называемых «учителей раскола». В «Заречный тын» непрерывно поступали новые «сидельцы».
К тому7 времени невьянские старообрядцы оказались без поддержки всесильного Акинфия Демидова — заводчик скончался
в 1745 году, а три его наследника принялись делить имущество.Наконец в 1762 году вышел указ Сената о прекращении
гонений на старообрядцев. Старообрядцы становились полноправной частью населения. Их способности и целеустремленность пошли на пользу уральской промышленности, торговле, развитию промыслов и ремесел. К началу XIX века в Екатеринбурге, например, больше половины купцов принадлежали к представителям «веры древлего благочестия». Из этой среды появлялись не только торговцы разных гильдий, но и бургомистры, городские головы, попечители, словом, власть имущие.
В Невьянске происходили те же процессы. Кроме заводского производства старообрядцы занимались торгово-предпринимательской деятельностью и ремесленничеством. Вообще, Невьянск издавна слыл торгово-ремесленническим центром. Еще в 1747 году невьянский житель купец Николай Самойлов возил китайские товары из Кяхты. Другой невьянец, Иван Голицын, из тех же дальних краев доставлял товары на Ирбитскую ярмарку. Чего только не было и на ежегодных невьянских ярмарках: Петровской в конце июня и Зимней в конце декабря. Вот что писал современник: «Заводские жители делают разные вещи по домам и во время съездов оными торгуют. С 25 по 29 июня торгуют на ярмарках и съездах медною, железною, чугунною, деревянною посудою, ящиками, юфтевыми и подошвенными кожами, мукой ржаной, пшеничной, ячной, солодом, крупой просовой, разными харчевыми припасами, приезжают иноверцы за покупкою лошадей».
Конечно, главным «торговцем» и «ремесленником» был Невьянский завод. Он выпускал и продавал чугун, железо, медь и изделия из этих металлов: посуду, инструмент, трубы, котлы, якоря. Лили колокола и собирали большие часы. Завод снабжал своими изделиями Санкт-Петербург, Москву, Казань, Нижний Новгород и другие города.
К середине XIX века в Невьянске насчитывалось двенадцать тысяч жителей, из них ремесленников — около двух тысяч. Торговцы располагали 53 лавками в гостином дворе, а ремесленники работали в 120 мастерских.
В прошении о присвоении статуса города в 1861 году невьянцы перечисляли все то, что они умеют делать. Список был внушительным и содержал многие редкие в то время и совершенно неизвестные в наши дни ремесла. Имелись иконописцы и живописцы, крендельщики и круподелы, замочники и ружейники, сыромятники и овчинники, железопечаталыцики и чеканщики, синельщики и набойщики, позолотчики и серебренщики, звероловы и птицеловы, шорники* и чеботари, пимокаты и войлокаты, дегтяри и смольники, а также «делатели огнегасильных машин». К этому надо прибавить множество «ручных женских рукоделий».
Самым известным было в Невьянске сундучное ремесло. Сундуки делали бронзовые, под дерево, малахитовые, зеркальные, «мороженые»**, крашеные, со звоном. Всех размеров — от громадного до самого маленького. Из сундуков составляли «горки» до потолка. Одна такая «горка» наполненных приданым сундуков многое говорила жениху и его родне о невесте.
Знаменитый естествоиспытатель Петр Симон Паллас в книге «Путешествие по различным провинциям Российского государства» отмечал, что невьянские каретники и колесники «весьма крепко делают свою работу» и снабжают своими изделиями даже далекие уголки Сибири, что «художество, в коем с немалою пользою здешние упражняются люди, есть лакирование: они наводят лак на медные и железные чайники, на деревянные чашки, стаканы, подносные доски и прочие... Бывают вещи наведенные не хуже китайских, а лучше французских, выключая живопись».
Торговлей, ремеслами и промыслами самым активным образом занимались старообрядцы, получившие некоторое послабление — «передышку». Общины окрепли, построили в округе несколько часовен, получили материальную поддержку от богатых вкладчиков. Старообрядческое учение находило все новых приверженцев.
Власти снова забеспокоились. Но вместо новых репрессий и гонений изобрели способ «размывания» старообрядчества, объявив введение в русской православной церкви принципа единоверия. Оно предусматривало единство всех православных христиан на территории России и принадлежность к единой церкви. За старообрядцами сохранялись права службы по своим старым обрядам и книгам, разрешалось креститься двумя перстами, иметь священников, каких захотят. Им постоянно внушали,что единоверие идет от государя и ослушаться его начертаний грех и нарушение благочестия («всякая власть от Бога»). Подчеркивалось, что если старообрядцы не примут дарованное царской властью единоверие, то «не изъявят ли тем непокорность
Высочайшей воле и не явно ли обнаружат жестокое и окаменелое упрямство свое?»
Однако воплощение идеи единоверия тоже продвигалось трудно... Сломить, подавить и официально уничтожить старообрядчество удалось только большевикам. Правда, вместе с вечным врагом старообрядцев — православной церковью, хотя многие ревнители древней веры видели схожесть своих идеалов справедливости и правды с провозглашенными большевиками идеями всеобщего братства и равенства. И если православие нашло силы подняться, то старообрядчество оказалось без этих сил. Оно продолжало и продолжает дробиться на толки и согласия, оно не стало привлекательным для молодежи, в его рядах мало богатых благотворителей. Уходят из жизни вероучители старообрядчества, а новых «старцев» уже нет.
Мы покидаем страну «древлего благочестия» с ее замечательным и трудным прошлым. В этом прошлом остаются свидетельства борьбы Невьянска за статус города и административного центра, когда Демидовы приложили все усилия.
чтобы Невьянск не стал уездным центром Пермской губернии, и это право досталось Алапаевску.
В прошлом остаются страницы смут, одна из которых всколыхнула завод в далеком уже времени середины XVIII века, когда с невьянцев стали взыскивать «в подушный оклад з держателей... подушных, рекрутских и лошадинных по указанным складкам денег...». Тогда невьянцы крепко стояли на своем, бросили заводскую работу, отбивали у властей своих арестованных товарищей. Демидовы при этом стояли в стороне, лишь отписали своим приказчикам, что жалеют о случившемся. «Хотя они (рабочие. В.С.) совсем работать не станут, в том их не принуждать, и в канцелярии о них просить не велеть, а как они проживутся, тогда работать охотно станут». Старосту Юношева, сотника Медовщикова и десятника Трегубова после «разбирательства», организованного канцелярией Главного правления заводов, отхлестали плетьми.
Остались в малоизвестности события революционных смут XX века. Конечно, «победы» большевиков исследованы и известны, правда, иногда в ущерб все той же многострадальной истине. Многие эпизоды беспрерывной борьбы за власть большевиков, эсеров, меньшевиков, администрации Невьянского горного округа, всяких временных комитетов и советов до сих пор обретаются втуне. Например, восстание автомобильного батальона и примкнувших к нему жителей Невьянска, Верх-Нейвинска, Быньгов, Шуралы против красного террора.
Затерялись в громких газетных реляциях о передовиках производства и партийных активистах трагические события репрессивных тридцатых годов уходящего века, обездолившие многие невьянские семьи и в известной степени изменившие структуру населения города, его нравственные устои и общее отношение к жизни.
Чем дальше проникаешь в глубины прошлого города легенд, тем больше оказывается непознанного и загадочного в этом прошлом.
...Уральская гряда здесь полностью теряется, сливаясь с равниной, и то, что на картах изображено как горная цепь, является лишь водоразделом...
...По дороге из Екатеринбурга, то есть на протяжении 95 верст, мы не делали никаких особых наблюдений... Мы проехали несколько многонаселенных деревень, и повсюду нашему взору открывалась радостная картина счастливого достатка.
Адольф Купфер. Путешествие па Урал. Париж, 1833 г.
Гости Урала в прошлые времена, проезжая Невьянск, неизменно в о с х и щ а л и с ь окрестностями завода. Здесь много природных достопримечательностей, и эти примечательные места к тому же связаны с историческими событиями, преданиями и легендами старого быта.
Магистраль, уходящая на север нашей области, по которой можно попасть в Невьянск, на шестидесятом километре от Екатеринбурга выбегает на сравнительно открытое место. Если притормозить и внимательно посмотреть на залесенные вершины, что видны с левой стороны дороги, то на одной из них увидишь величественные скалы в виде отдельных столбов, будто сложенных из гигантских плит или грибных шляпок. Гора эта называется Семибратской, а скалы носят название Семь Братьев.
Их действительно семь, стоящих рядом. А еще одна скальная вертикаль расположена поодаль от всей группы. Это Сестра. Романтичная легенда повествует о любви девушки и об упрямом несогласии братьев, а другая — о Ермаке и его казацкой вольнице. Встали-де на его пути семь братьев-великанов. Только одолеет одного, как появляется другой, а за ним третий... Перекрестил тогда Ермак всю эту «братию», да так истово, что превратились они в каменные столбы...
Скалы принадлежат гребню единой каменной гряды, вытянувшейся с севера на юг. Старший «брат» — каменный останец высотой 42 метра. Вблизи его собраны другие, поменьше. Один из скального семейства напоминает по очертаниям птицу, отчего получил имя Камень-Птица. Остальные «братья» собственных имен не имеют, а различаются по номерам: «второй», «третий»... У подножия каменных останцев найдены следы обитания и деятельности древнего человека, находившего здесь защиту от врагов и непогоды.
Поверхность камней испещрена надписями. Вот, к примеру, уже изрядно вытертая влагой и ветром: «Да здравствует
социальная революция». Установлено, что надпись сделана в1912 году жителями Верхнейвинского завода.
В пространстве между линией Горнозаводской железной дороги, что идет из Екатеринбурга на Нижний Тагил, и автомагистралью на Серов лежит одно из самых замечательных озер Урала, горное озеро Таватуй. Оно расположено в 30 километрах к югу от Невьянска. Это целая система водоемов, появившаяся после строительства плотины Верхнейвинского завода в 1762 году. Воды нового пруда через протоку соединились с озером и даже несколько подняли его уровень. Нынешний Таватуй — это когда-то «Большой Таватуй», а был и «Малый Таватуй», о котором писал Н.К. Чупин в своем «Словаре»: «Небольшое озерко, словно малый ребенок у теплого бока матери, «прилегло» у западного берега «Большого Таватуя». Сейчас этого «Малого» уже нет — только заросшее болото с редкими тропками через него. Из «Малого Таватуя» когда-то вытекал ручей Исток, впадавший в Нейву.
На берегах Таватуя еще в конце XVII века появилось несколько поселений, основанных бежавшими на Урал стрельцами-старообрядцами. Некоторые, например село Таватуй, представляют этнографический интерес как место обитания потомков стрельцов.
Горное озеро Таватуй необыкновенно живописно. По берегам видны гранитные глыбы — свидетели когда-то происшедшего здесь тектонического разлома. Восточный берег более крутой, его обрамляют лесистые вершины: Большой Камень, Бычиха, Стожок, Высокая.
Из вод озера поднимаются несколько островов: Макаренок, Софроновы, Голубев. Они скалисты, не в пример остро-
ву Сплывню, — низменному, поросшему ольхой и осокой. Его иногда называют также Ольхов Куст. Этот остров приплыл на свое современное место из северной части озера, сел на мель и закрепился корнями растущих на нем деревьев.
Средняя глубина озера Таватуй — пять метров, а наибольшая — девять. Несмотря на всеобщее экологическое ухудшение всех качеств окружающей среды, вода в озере все еще чистая, прозрачная и позволяет наблюдать дно на глубину до четырех метров. Озеро подпитывается многочисленными родниками, а также стоком более чем тридцать впадающих в него рек. Среди них — Большая и Малая Шаманихи, Большая и Малая Витилки (известна другая форма названия — Витильна), Калиновка, Каменная, Казачиха.
Чистая вода способствует сохранению рыбных запасов. В озере живут и «уральские» породы рыб: щука, окунь, язь, налим, плотва, но развелись и «иноземцы»: рипус, сиг, привезенные из далеких озер северо-западной России.
Живописность Таватую придают окружающие леса. Здесь и чудом сохранившиеся небольшие островки корабельных сосен, и причудливые кроны лиственниц. Живут береза, липа, ель, пихта и даже... кедр сибирский — ведь в этих местах проходит южная граница его распространения.
Горное озеро Таватуй — драгоценное сокровище в природном ожерелье Невьянска.
Едешь ли по Горнозаводской железной дороге или по Серовской автомагистрали, но в близости от Невьянска — вот-вот уже будет виден — замечаешь красивую церковь на пригорке, а подле нее кирпичную школу старинной постройки. Потом мелькнут крыши изб, и за придорожными посадками вдруг пропадет это видение.
Шурала. Старое демидовское место. Когда-то здесь дымил завод, потом добывалось золото — земля до сих пор буграми и ямами опоясывает поселок. Говорят, что под застройкой сохранилось богатейшее золото. До Шуралы от Невьянска рукой подать — и десятка километров не наберется.
В поселке помнят нехитрую песенку:
Шурала, Шурала, ты моя деревня,Шурала — завод не бойкий,Больно место хорошо...
Место действительно замечательное, старинное, накрепко связанное с Невьянском. Как и все уральские заводы-поселения, Шурала расположена на реке. Река тоже называется Шуралой. Может быть, название происходит от татар-
ского «шурале», то есть леший — большей частью озорник и незлобливый проказник.
Старожилы объясняют: «Шурала потому и Шурала, что она из-под горы Ежовой выбегает, по камням шуршит, шуралит — вот и Шурала». А еще это богатое село раньше называли Златница...
Н.К. Чупин отмечает: «Полуденная Шуралка и Северная Шуралка берут начало при подошвах гор Ежовой и Барашковой и, протекши первая 15 верст, а последняя 20 верст, при слиянии своем запружены плотиною Шуралинского завода, ниже которой речка называется уже Шуралою и впадает в реку Нейву с левой стороны».
Шуралинский завод Демидовых, спутник Невьянского, был основан в первой четверти XVIII века и просуществовал сравнительно недолго. Заводская работа уступила место старательской. Золото здесь было богатое, и добыча велась с переменным успехом почти весь XIX век. Золотоносные породы оказались и на дне заводского пруда, из-за чего его пришлось спустить навсегда.
В 1914 году недалеко от заводского поселка был пущен цементный завод. Его трубы и хранилища продукции видны из шуралинской застройки. Многие жители обрели на цементном заводе работу. Не минула Шуралу Гражданская война. За северной окраиной проходила линия окопов белого воинства, оборонявшего от красных полосу Горнозаводской железной дороги. Эти окопы, заросшие многолетним кустарником, можно обнаружить и сейчас.
Взобравшись на Большую Лебяжку, лысую горку, что находится в черте Невьянска, и обратившись на запад, можно
увидеть вдали цепь вершин одного из уральских хребтов. По прямой до этих гор примерно 30 километров. Но люди всегда ходили туда и продолжают ходить пешком. В старину носили даже покойников, ибо считалось, что упокоить человека в тамошней каменистой намоленной земле, среди могил праведников, — значит приблизить душу к царству небесному.
Это Веселые горы. Странное название для святых мест. В далекое время это место, таежное, чащобное, скалистое, было облюбовано разбойниками, а таких людей на Руси издавна называли «веселыми», представляя этакими Робин Гудами. Вот, например, запись легенды об одном таком «веселом»: «...B Невьянске был разбойник Кушкин Александр. Богачей грабил. Ведь раньше ярмарки были. На ярмарку богач поедет — ограбит его. В деревню приедет, все раздает бедным. Если деньги есть — напоит вином. А лошадь у него была — никто не мог догнать...»
Веселые горы — горный массив, образованный цепью вершин с неизменными скалистыми останцами-шиханами и протянувшийся с севера на юг вдоль границы «Европа Азия» более чем на 20 километров. Названия вершин звучат и загадочно, и «прозрачно», а то и просто по-домашнему: Белая, Осиновая, Широкая, Старик, Рябиновая, Голая, Оборотная, Острая, Сухарная, Аблей, Петра-Павла... Наиболее высокие среди них — Старик и Широкая. Они возвышаются на 750 метров и увенчаны скалистыми гребнями.
Весь массив Веселых гор разделен глубокими ущельями и долинами рек, представляя часть водораздела. В бассейн реки Чусовой, то есть в европейскую часть, стекают Шайтанка, Сулем, а в бассейн реки Тагил, в азиатскую часть, — Каменка, еще одна Шайтанка — продукт слияния Западной, Полуденной и Дикой Шайтанок. Кстати, Н.К. Чупин в этой округе насчитывал пять Шайтанок, впадавших в Аятское озеро, в Нейву, в Тагил, в Чусовую и в Межевую Утку. Видно, древним поселенцам этой части Уральских гор частенько «блазнился» бес-шайтан. Склоны Веселых гор представляли густые таежные заросли с непроходимым буреломом. Ели, пихты, кедрач, можжевельник тянулись по склонам, росли в расселинах и ущельях, цеплялись корнями за скалы. Здесь можно встретить горные луга с редкими для всего края травами и даже эндемиками, то есть растущими только в этих местах. А в горных высях встречаются самые настоящие болота, их называют «висячими».
Уникальность района Веселых гор была давно замечена учеными. Поэтому до 1951 года территория входила в Сред-
неуральский государственный заповедник растительного и животного мира. Но в указанном году охрану сняли, заповедник прикрыли, и началась рубка редкостных лесов.
Вакханалия лесозаготовителей безудержно продолжалась двадцать лет, по прошествии которых «борцы с природой» спохватились и территорию Веселых гор включили в Висимский заповедник. Но далеко не полностью. То, что осталось вне границ заповедника, вновь подвергается наступлению лесорубов. Разрушается уникальный ландшафтный памятник.
Граница континентов Европы и Азии в массиве Веселых гор обозначена скальным гребнем Старика-Камня. С восточной стороны это — скальный отвесный обрыв высотой 50 метров. На западной — крутая каменная осыпь-курум из больших глыб и торчащих между ними вертикальных ос
танцев. С вершины Старика-Камня открывается изумительный вид, что называется, «на весь Урал», видны Нижний Тагил и Невьянск, не говоря о других, более близких поселениях.
О Старике-Камне сложены легенды. Одна из них утверждает, что у Старика-Камня старец Павел похоронен. «К Павлу ходили молиться, молодые повеселиться. Отец Павел знал, где золото, так люди думали. Караулят, караулят, не увидят. В жар кормили соленой рыбой, чтоб сказал».
Старец Павел — лицо историческое. Это один из старообрядческих проповедников-наставников, живший в монашестве. Местом пребывания он выбрал глухие и малодоступные урочища Веселых гор. И не по своей воле, а опасаясь гонений и преследований, каким подвергались старообрядцы. С тех пор последователи «веры древлего благочестия» потянулись в Веселые горы. Появились скиты, тайные убежища, неприметные для постороннего взгляда лесные избушки, подземные молельни...
Река Нейва выбегает из Невьянска на северо-восток. На месте встречи ее с речкой Быньгой в десятке километров от города первые Демидовы в 1718 году построили железоделательный завод, который, как и Шуралинский, был спут-
ником главного Невьянского. Проработал завод более 150 лет и был знаменит своими тонкими, легкими, звенящими косами, сработанными из добротного железа, которые, как говорят невьянцы, из рук вырывались, косили сами да еще песенки припевали.
В 1873 году завод был остановлен, пруд спустили, а в его высохшей впадине стали мыть золото, коего нашлось много. Время от времени на бывшие берега пруда и окружающие пространства возвращаются золотодобытчики. Мощные гидромониторы размывают золотоносные грунты, и в этой жиже где-то блестят желтые крупинки. Наблюдать интересно. А еще интересней становится тогда, когда вдруг из глиняной хляби вынимают кость или зуб мамонта или череп доселе неведомого шерстистого носорога... В эти минуты и ощущаешь то, что называется Временем.
Жемчужина Быньгов — Храм во имя Святого Николая Чудотворца. Вот как его описывал в 1804 году Н.С. Попов в своем «Хозяйственном описании Пермской губернии»: «Каменная 20-сторонняя и крестообразная, с красным куполом, Во Имя св. Николая Чудотворца, церковь, имеющая 18 сажень длины, 17 ширины и столько же вышины, обращает на себя внимание изящною своей архитектурою, украшена будучи снаружи орденами и пятью главами (не считая находящейся на алтаре), которые, как и осьмиконечные кресты, сделаны из меди и вызолочены; колокольня, на одном основании с нею построенная, покрыта белым железом и превышает церковь своим позолоченным шпицем, который оканчивается также главою и осьмиконечным крестом. Снабжена часами и довольным числом колоколов.
Церковь, покрытая железом, выкрашена зеленою краскою, имеет внутри великолепнейшее украшение: иконостас выпуклой работы, позолоченный на полименте*, «расписанные стены и столбы бытейскими деяниями. Богатая церковная утварь и ризница довольно подтвердить могут как веление сего Храма, так и благоговейное усердие вздвигшего оный собственным иждивением заводосодержателя. Она основана по Указу Святейшего Православного Синода от 1 сентября 1788 года, но строение ее началось в 1790 и совершено в 1796 году, в котором и освящена 18 января по благословению Тобольского и Сибирского архиепископа Варлаама».
Никольский храм впечатляет и сейчас. Он неплохо сохранился внешне, никогда не разорялся, не превращался в клуб или склад, его иконы не топтали в грязи и не рубили топорами, а воровские руки не тащили по домам облачения. Храм чист, благолепен, намолен. В нем особая аура простран-
ства, есть иконы старого невьянского письма. Слышно шуршание шагов по чугунным плитам невьянской выделки.
Совсем близко от Быньгов есть два местечка с красивым названием Таволги — Верхние и Нижние. Таволга — трава такая есть, лекарственная. На Урале она известна больше как лабазник.
В XIX веке в Нижних Таволгах завелся промысел — лепить из глины разную посуду, обжигать ее в горнах-печах да еще и обливать глазурью. Появились горшки и кринки, корчаги и чашки, чайники и масленки — словом, полный набор домашней посуды.
Мастеров было много, работали дома, причем всей семьей: хозяин-мастер — за гончарным кругом, домочадцы — на подхвате. Таволжане в начале XX столетия в 27 мастерских делали и отправляли на рынки уральских городов более двухсот тысяч изделий. На Урало-Сибирской научно-промышленной выставке 1887 года таволгинская посуда пользовалась особым спросом.
И в советское время созданная на базе нескольких гончарных династий артель «Керамик» участвовала во многих выставках и профессиональных конкурсах.
С 1960 года гончарная артель стала Невьянским заводом художественной керамики, который трудно и с остановками продолжает работать и сейчас. С развитием рыночных отношений появились частные гончарные мастерские, производящие продукцию для городов Среднего Урала.
Из Невьянска в Екатеринбург можно попасть не только по Серовской автомагистрали, но и по Старотагильскому тракту. Тогда не миновать Шайдурихи — старого уральского
села. Село замечательно не только сельским музеем, но и тем, что расположено совсем близко (всего-то километра два) от большого водоема, который одинаково правильно будет назвать озером, прудом, водохранилищем. Возник этот водоем на месте трех таежных болотистых озер: Большого, Среднего и Малого. В 1825 году на реке Аяти, которая где-то в этих местах начинала свое течение, была возведена плотина для того, чтобы иметь при необходимости постоянный резерв воды для Режевского металлургического завода. Плотина сдерживала реку, и та разлилась в мелководный, но большой по площади пруд, поглотив все упомянутые озера. Разлившийся водоем чаще всего называют Аятским озером. Его общая длина составляет 18 километров, средняя ширина — до шести. Глубина озера небольшая, не превышает четырех метров, а в среднем равна полутора-двум метрам.
Берега озера низменны, заболочены и покрыты камышево-тростниковыми зарослями. Кое-где ивняк совсем преграждает путь к воде. В озеро впадает несколько рек: Шайтан, Глуховский Исток, Ельничий Исток, Кунарка, Средняя, Скопынская, Уголок. Вытекает из-под плотины одна — Аять. Из водной глади поднимаются несколько островов: Молебный, Сухой, Казенный, Средний, Сосновый, Красный, Березовый, Святой. С озером связано интересное явление — обилие плавающих островов, издали похожих на средневековые корабли. Преобладающие северо-западные ветры гонят их к восточному берегу озера.
До последнего времени водоем изобиловал рыбой и водоплавающей птицей. Служил гнездовищем и местом отдыха многих видов перелетных пернатых. Аятское озеро — это одно из немногих мест на Среднем Урале, где гнездятся журавли. Оно живет в зоне относительного экологического благополучия: ни на его берегах, ни в округе нет загрязняющих среду производств. Вода пока чистая, и жители еще существующих баз пьют ее даже без кипячения. Аятская вода по трубопроводам идет в Новоуральск и составляет питьевой ресурс этого города.
* * *
Перевернута последняя страница повествования о Невьянске и его округе. Это не история города и событий, которые ее составляют. Это этюды. Невьянские этюды. Быть может, они разбудят интерес и внимание к старинному уральскому городу, хранителю легенд и преданий.
1621 - основана Невьянская слобода.1628 - кузнец Невьянского острога Богдан Колмогор нашел вблизи реки
Нейвы железную руду.1640 - основана Мурзинская слобода.1654 - основана Краснопольская слобода.1669 - основана Аятская слобода. На реке Нейве начал работать железо
делательный завод братьев Тумашевых.1697 - открыто месторождение «зело доброй руды» на реке Нейве.1699 - вышел указ «О заведении вновь Верхотурских железных заводов»
(в том числе казенного Невьянского).1700 - начато строительство Невьянского завода.
Декабрь 1701 на Невьянском заводе выплавлен первый чугун.1702 - вышел указ Петра I о передаче Невьянского завода Никите Деми
дову (Антуфьеву).1705 - произошли волнения крестьян Невьянской слободы.
1716-1720 - построены Верхнетагильский, Быньговский, Шуралинский заводы для передела невьянского чугуна в железо.
1721-1732 - строится Невьянская башня уникальный памятник отечественной архитектуры.
1725 - скончался Никита Демидов.1736 - на карте Урала появилась обширная территория, получившая на
звание «Ведомство Анкифия Демидова».1739 - произведена перепись населения Нижнетагильского, Невьянского
и других заводов.1740 - построена «царь-домна» на Невьянском заводе.1742 - Невьянский завод посетил ученый и путешественник академик
И.Г. Гмелин.1745 - скончался Анкифий Демидов.1747 - житель Невьянска купец Николай Самойлов едет в Кяхту торговать
товарами невьянского производства.1758 - наследники Анкифия Демидова вступили во владение разделенным
заводским хозяйством на Урале.1761 - подано прошение о предоставлении Невьянску статуса города.1762 - построен и пущен Верхнейвинский завод.1763 - найдены первые золотоносные участки вблизи Невьянска.
Произошли волнения среди приписных крестьян.1769 - невьянская группа демидовских заводов продана С.Я. Яковлеву
(Собакину).1771 - Невьянские заводы посетил ученый и путешественник П.С. Паллас.1812 - Невьянский завод получил большие военные заказы.1813 - найден крупный золотой самородок в окрестностях Верх-Нейвийс-
кого завода.
1815 - на старом кладбище построена Крестовоздвиженская старообрядческая часовня.
1819 - начата регулярная добыча золота в Невьянской округе.1828 в Невьянске открыто мужское училище. Невьянск посетил извест
ный ученый А.Я. Купфер.1847 - в Невьянске побывал английский путешественник, живописец и
архитектор Т.У. Аткинсон.1854 - начата перестройка и реконструкция доменных печей Невьянского
завода.1861 - постройкой колокольни завершено строительство
Спасо-Преображенского собора.1870 - через Невьянск прошла Горнозаводская железная дорога.1890 - большой пожар уничтожил значительную часть завода и города.1902 - построена первая драга для добычи золота.1913 - открыт Невьянский научно-показательный музей.1914 - пущен Невьянский цементный завод.1915 - пущен артиллерийский завод, и вошла в строй Невьянская электро
станция.1917 - создан Невьянский совет рабочих депутатов.
Июнь 1918 - произошло восстание автомобильного батальона против красного террора.
Сентябрь 1918 - Невьянск занят белыми войсками.Июль 1919 - в Невьянск вошли части Красной Армии.Август 1919 - Невьянск получил статус города.1920-1924 - произведена реконструкция и переоборудование в предприятие
военно-промышленного комплекса.1921 - в Невьянске открыт Дом работников просвещения.1922 - вышел первый номер городской газеты.1947 - открыт краеведческий музей.1947 - завершена электрификация сел и деревень Невьянского района.1960 - Невьянск стал городом областного подчинения.1960 - открыт Дворец культуры.1963 - открыта городская музыкальная школа.1967 - открыт памятник невьянцам, погибшим в годы Великой Отечествен
ной войны.1975 - начаты работы по сохранению историко-архитектурного наследия
старого Невьянского завода.1977 - открыта детская художественная школа.2000 - разработан проект создания индустриально-ландшафтного парка
«Старый Невьянск».
Отец и сын Демидовы
Т ройка лошадей, устало звеня бубенцами, наконец-то одолела гору. В просветах между деревьями замелькали строения.
— Попридержи-ка коней! — властно сказал вознице бородатый мужик, с озабоченным видом развалившийся в коляске.
Молодой человек, сидевший рядом с ним, поглядывая по сторонам, выдохнул:
— Красота-то какая!Перед ними лежала межгорная долина. По склонам спус
кались к реке нетронутые еловые леса. Дорога, по которой катила коляска, была единственной просекой среди густого лесного массива, и через этот узкий проем видна была река и домишки, лепившиеся к ее левому берегу. Стоял полдень, и солнце светило им в глаза.
— Гони, — опять скомандовал тот, что постарше, и лошади понеслись с Теплой горы. Колеса протарахтели по дощатому мостику, и экипаж, подняв клубы пыли, остановился у добротно срубленного дома. Путешественники вышли из коляски.
У ворот, на завалинке дома, стояла глиняная чашка, наполненная реповой кашей.
Из дома вышла женщина в широком, ниспадающем на грудь, платке, подколотом на здешний манер на подбородке.
— Староверы, знать-то, — проворчал бородач.Кучер проворно спрыгнул с облучка, направился к зава
линке, взял в руки чашку и принялся аппетитно уминать кашу, вопросительно поглядывая на седоков.
Приезжие уже знали здешние порядки. Знали, что, когда они уедут, хозяева разобьют эту чашку и поставят на ее место другую, опять наполненную кашей. Люди старой веры не пьют, не курят, не берут соль и табак перстами, как это делают православные, которые после этого теми же перстами молятся.
— Мужики-то где? — сурово хмуря брови, спросил бородач у молодайки.
— В лес ушли, железо варить. Для хозяйских нужд надобно.Приехавшие подошли к реке.— Вот здесь и поставим плотину. Очень удобное место.
Силы водяной на работу хватит. Да и лесу на выжег угля здесь много.
Через короткое время они уже двинулись в обратный путь. Внезапно ветер донес до них запах гари. Бородач хлопнул по плечу возницу. Оба путника сошли с коляски, осторожно подошли к небольшой поляне и встали за высокой елью. Два простолюдина, видимо отец и сын, поддерживали жар в самодельной печи. Один засыпал руду, а другой беспрерывно налегал на кожаные мехи, качая в печь воздух. Затем мехи оттащили в сторону, последовал удар по передней стенке печи. Камень разлетелся. Внутри дымился раскаленный кусок металла, который они, достав его из печи и положив на плоский камень, начали попеременно бить молотами.
...Может быть, эта поездка Никиты Демидова и его сына Акинфия состоялась в 1709 году, когда Демидову было пожаловано звание «комиссара верхотурских заводов» и разрешено «строить на свой счет медные и железные заводы»? Но скорее всего — в 1702-м, до приезда в Невьянск думного дьяка Виниуса. Он уполномочен был царем «допросить» Демидова о работе бывшего казенного завода. На вопрос о строительстве новых заводов на Урале Никита отвечал: «Да мощно ж еще заводы строить на Тагиле выше Магнитной горы от заводов в западной де стороне». То есть уже в то время Демидову известно было о магнитной руде на реке Тагил. Так почему же он сразу не поставил завод в низовьях реки, а начал работы там, где руда была не такого высокого качества, — в верховьях?
После проверки Демидовым образцов руды, присланных ему с Урала в Тулу, Никите сообщили пожелание Петра, чтобы он, Никита, самолично явился в Сибирь присмотреть удобные места для железных заводов.
Первое место, где бы он хотел построить завод, неподалеку от горы Высокой (Магнитной). Но ему велено было поднимать Невьянский завод. И отведено лесов, земель и угодьев всяких во все стороны по тридцать верст, а до Высокой напрямую верст сорок. Хоть и много льгот у Демидова, но не достать до лакомого кусочка. В Петровское время государство одно владело правом на постройку заводов.
Гора Высокая обрела известность еще в конце XVII века. Демидов любыми путями старался отвлечь внимание от магнитной руды, чтобы не допустить строительства здесь казенного завода. Надо было найти поблизости какое-нибудь месторождение и заявкой на строительство завода закрепить за собой право владеть территорией возле горы Высокой. Этим месторождением стали Выйские медные залежи. Это было в 1720 году. Но почему все-таки Демидов начал строить плотину в верховьях реки Тагил? Может быть, он уже тогда был озабочен мыслью о будущем заводе у горы Магнитной? Для этой цели он строит плотину выше своего, пока еще только в мечтах существующего, завода, чтобы в дальнейшем всегда было нужное количество воды, которой бы хватило на высокопроизводительную работу «вододействующих» механизмов.
Но вернемся на верхнетагильскую землю, в 1712 год, когда здесь было начато строительство завода. Поднимемся мысленно на гору, которая теперь называется Плешивой, и посмотрим вниз. Перед нами уже не тот нетронутый уголок земли с его первозданной красотой. Нет ни дощатого мостика через реку, не видно и самой речушки: перед нами раскинулся роскошный пруд. Теперь здесь плотина, и вода с шумом падает вниз с высоты.
Плотины строили под руководством плотинного мастера. Вынимали землю, вбивали сваи и между ними насыпали глину, которую утрамбовывали пятками так плотно, чтобы принимающий работу приказчик не мог проткнуть глину спицей.
Территория строящегося завода обнесена со всех сторон крепостной стеной, за которой идет работа. В выровненную размеченную площадку тоже вбивают сваи, кладут дикий камень с глиной, засыпают мелким щебнем и песком, заливают известью — здесь будет стоять домна. «Жерло» ее выложат из дикого же камня, наружные стены — из кирпича, «тесто» для которого месят тут же, во дворе.
Так было в 1712-м.А теперь заглянем в 1720-й. На заводе пущены в эксплуа
тацию молотовые, кричные цеха. Заработала домна. Она старательно пыхтит и «варит» чугун. Все пространство заполнено гулом завода. Шумят водонаборные колеса, громкими вздохами надуваются доменные мехи, в кричных цехах слышится металлический скрежет, удары молотов.
По эстакаде, ведущей на колошник верхнюю часть домны, поднимаются телеги с рудой, древесным углем и песком. Все это сваливается в отдельные кучи и периодически порциями подается в домну. Сначала уголь выжигали тут же, на территории завода. Потом для этой цели отвели особые места: в урочищах деревни Воробьи и на реках Сулеме и Каменке. Сортируют дрова по породам дерева, сооружают поленницы, обкладывают их дерном, а в центре оставляют отверстия для тяги, затем поджигают берестой и, когда пламя разгорится, заваливают поленницы землей. И вот вдоль улицы поселка тянутся подводы, груженные коробами с углем. Это с урочищ везут топливо для домны. Телеги направляются к складам, возчики сдают жетоны с надписью «1 короб» приказчику, который делает отметку в своем «кондуите».
Руду брали с разных мест. Вначале с Шайтанского и Черноисточинского рудников, затем с Ломовского, что в окрестностях Тагила «сыскана Федьковской деревни крестьянином Гаврилом Симбирцевым». В недрах близлежащих гор тоже находили кварц, известняк и железные руды: в Кудрином логу, в Кузовой яме. Казенной горе — у самого завода, у кержацких могил возле Теплой горы. Но местная руда отличалась тугоплавкостью и зачастую приводила к авариям на домне, поэтому хозяевам было выгодно возить руду с горы Высокой, хотя последняя и требовала предварительного обжига.
Обжиг проводился здесь же, на территории завода. Складывали из дров костер объемом до десяти кубических сажен. В костер засыпали руду — до четырехсот пудов. Обжиг продолжался до сорока суток. Затем руде давали остыть, потом разбирали и дробили на куски величиной не больше кулака. Дробили вручную тяжелыми кувалдамибалодками.
Впрочем, не одной железной и медной рудой были богаты здешние окрестности. Читаем у Геннина в «Описании партикулярных заводов»: «Близ оного завода имелся каменный лен, обыскан Невьянского завода жителем Софроном Согрою в горе, и оного несколько [из] того места и добывало, а лежит между серым диким камнем, и жила ево шла толшиною в полвершка и толше, по которой сверху пройдено было вниз аршина з два. И потом оной лен в том месте пресекся. И еще оного находится и в других местах на той же горе, токмо весьма мало».
Говорят, однажды Никита Демидов, придя к Петру на застолье, подарил ему асбестовую скатерть. Петр был доволен и тут же набросил ее на стол, а Никита как бы нечаянно вылил на нее бокал вина. Увидев, что царь нахмурил брови, он сдернул скатерть со стола и бросил в огонь. Через несколько минут из камина достали чистую, ничуть не потерявшую своего вида, асбестовую накидку.
Но вернемся на завод. Все его цеха, кроме доменного, построены из дерева. К цехам по шлюзам проведена вода, которая, падая с двухметровой высоты на водонаборные колеса, заставляла их вращаться. Колеса, в свою очередь, приводили в движение технику, находившуюся в цехах. На заводе постоянно работала одна домна из двух, у каждой был свой литейный двор. Мастерство горнового основывалось на интуиции и опыте.
Заглянем в кричный цех. На каждом молоте установлены по два горна. Как и в домне, здесь свои «духовые мехи», гнавшие в горны «густой» воздух. Правда, кричные мехи по размерам меньше доменных, но приводятся в действие таким же двухсаженным водонаборным колесом. Внутренность горна выложена чугунными плитами, на них и плавится крица. Капля за каплей на дне горна образуется ноздреватый рыхлый ком, который называется «полукрицей». Эту полукрицу кузнецы крошат балодками и вновь поднимают на угли. Дождавшись, когда крица вырастет до нужных размеров и приобретет нужный цвет, мастер выхватывает ее из горна.
В кричном цехе из чугуна получают ковкое железо, затем это железо в горячем виде подают на наковальню, где молотом придают ему определенную форму.
Кто работал на демидовских заводах? Для промышленного освоения края людей Демидову нужно было много. Опытных мастеровых он привез с собой из Тулы и Подмосковья. Впрочем, и уральские мужики-умельцы едва ли уступали им в мастерстве и сноровке: до приезда заводчика в эти края во многих семьях дымили самодельные печи, в которых «варили» железо. Эти домашние металлурги были ценной находкой для Демидова, и он любыми путями заманивает их к себе на завод, даже путем запрещения добывать руду самостоятельно. Но завод требовал много рабочих, и Демидов просит царя Петра разрешить ему покупать крес-
тьян в Центральной России. Такого разрешения он не получил, но царь помог Демидову указом, в котором говорилось о мобилизации крестьян для заготовки дров и перевозки руды и угля. Демидов должен был оплачивать их труд деньгами.
В 1702 году завод посетил глава Сибирского приказа Андрей Виниус, и через него Никита выпросил у царя земли около Невьянска и угодья Аятской и Краснопольской слобод. При этом он соглашался платить за крестьян, живущих в этих селах, казенные сборы и другие повинности, в то время как они обязаны были на него работать.
Шли люди и с северных уездов, с Поволжья и особенно из старообрядческих районов России. У мастеровых, прибывших с Де
мидовым с тульских заводов, в документах отмечалось: «взят по указу». Но подавляющее число рабочих явились сюда «без отпуску», это означало, что они попросту сбежали от помещиков. Были и такие, кто работал «по найму». В их мастерстве нуждался хозяин. Много жило в поселке людей, не связанных по работе с заводом: ремесленников, обслуживающих население, горшечников, пекарей, портных...
Крепостная деревня Центральной России была источником пополнения кадров заводских и караванных работных людей. К переселению назначались крестьяне, лишенные своего хозяйства, то есть бедняки. Тем, кто пожелал идти на сибирские заводы добровольно, давали денежную помощь на дорогу и обзаведение, так называемые подъемные деньги, а перед отъездом им разрешили продавать свои дворы и хлеба.
Вот он — завод. Работает, дает чугун, переплавляет его в железо. Но иногда случаются аварии на домне, поломки молотов и другие технологические сбои. Выпуск чугуна постоянно колеблется, «в каждые сутки бывает неравное число для того, что означенная руда содержание в себе имеет неравное, ибо иные мяхче, а другие жесточае», — говорится в одном из заводских документов.
Молодой заводчик Акинфий Демидов, который уже фактически заменил отца, думает по этому поводу: «Вот
если бы у меня был заводик, работающий на руде горы Высокой...» И он делает «ход конем»: посылает заявку на строительство Выйского завода. В ответ получает указ Петра, по которому Демидовым удается вырваться из-под контроля горного и уездного начальства: «а судом и расправой ево Демидова завод со всеми мастерами и работными людьми опричь Берг-коллегии никому не ведать». Указ был нужен для того, чтобы прибрать к рукам гору Магнитную, где Демидовы уже строили в это время железный завод. Не зная, как поступить с самовольной стройкой, Берг-коллегия решилась лишь на запрет использовать для его работы окружающие леса: «А лесу ему за речкой Выею близ того медного заводу на железный ево завод, который он зачал строить на Тагиле реке у Магнитной горы, рубить и возить не велено под опасением немалого штрафа, чтоб в том лесу оскудения не было». Спрашивается, а чьи же леса рубить? Уж не Невьянские ли? Сегодня в этой округе вообще нет лесов — одни поля. А что было бы, если бы и Верхний Тагил тоже стоял на пересечении промышленных дорог? Но он находился в тупике, а вернее, в долине между гор, откуда, как в сказке, три пути: один на Невьянск, другой — вниз по несудоходной реке и третий — на запад, до реки Чусовой. Непросто отсюда лес везти: встают преградой горы.
Рассуждая по-демидовски, мы думаем, что вряд ли у него хватило терпения дождаться строительства завода-гиганта. Акинфию Никитичу не терпелось поскорее испытать в печах магнитную руду. А поскольку к 1720 году Демидовым принадлежат пока всего два доменных завода, они и стали его «экспериментальными» цехами. Здесь и учились заводчане выплавлять чугун из магнитной руды.
Заглянем в книгу Б. Кафенгауза «История хозяйства Демидовых в XVIII-XIX вв.». Находим в ней отчет о работе заводов с 1720 по 1735 год. За первые три года показан выпуск чугуна сразу по двум заводам — Невьянскому и Верхнетагильскому, и цифра выплавки невелика. Интересно, почему? То ли это связано с неполадками при пуске Верхнетагильской домны, то ли с применением непривычного сырья, которым вполне могла стать магнитная руда горы Высокой.
А может быть, Демидовы хитрили и просто утаивали от государства количество выплавляемого чугуна? Давайте посмотрим. В то время они продают свою продукцию по цене ниже, чем другие поставщики металла, и к ним, естественно, поступает много заказов от артиллерии, лично от Петра:
понадобились фонтанные трубы и железо для вновь строившихся дворцов в Петербурге, — и эти поставки освобождались от пошлины. А раз так — не было нужды скрывать объемы выплавки от государства. Но после 1724 года необходимость в этом возникла, поскольку остальной металл Демидовым разрешалось продавать на сторону.
До сих пор мы говорили о доменных заводах, на которых выплавляли чугун, кричным способом переделывали его в железо, а затем подавали под молоты. Но железо делали и на вспомогательных заводах, где домен не было, но было все «остальное». Назовем заводы Невьянской группы по времени их строительства: Невьянский (1701), Шуралинский (1716), Быньговский (1718), Верхнетагильский (1718) и Шайтанский (в 1721-м пущены пильные мельницы и в 1727-м — молотовая).
На Невьянском заводе было четыре домны, две из них всегда находились в действии. Молотов было семь, три из которых предназначались для «передела». По-видимому, молоты не справлялись со своей работой, и потому стали строить вспомогательный завод — Шуралинский. Но речка Шуралка невелика, воды для работы колес не хватало, завод часто простаивал. В срочном порядке строится Быньговский завод, на котором ставят целых четырнадцать молотов. Почти одновременно с ним включается в работу и Верхне-
тагильский. Домна пока не готова, но четыре молота уже работают, и завод принимает невьянский чугун.
С пуском домны встал вопрос о транспортировке железа. Как его доставить на Чусовую — основную промышленную водную дорогу? Не везти же обратно в Невьянск, а оттуда по Сулемской дороге на Чусовую. Лучше проложить свою дорогу из Верхнего Тагила: Чусовая в 50 верстах. На ней тем временем достраивается Шайтанский завод. В дальнейшем сюда по Шайтанской дороге будет поступать железный товар из Верхнего Тагила.
Что представляли собой демидовские караваны? Это десятки груженных железом барок-коломенок, каждую весну вереницей следовавших вниз по реке и направлявшихся в центральные районы России. По месту назначения различали московский и петербургский караваны. Путь начинался от пристаней на реке Чусовой, где грузились суда, далее караваны спускались по Каме и Волге, поднимались бурлацкой лямкой до Твери, а оттуда по реке Тверце и Вышневолоцкому каналу направлялись к Новгороду и затем к Петербургу. Несколько судов от этого каравана отделялись по направлению к Москве, то есть следовали по Оке до Коломны и шли по Волге.
Но прежде чем отправить караваны водным путем, необходимо доставить товар на пристань. Присядем невидимками на телегу и отправимся по Шайтанской дороге к пункту назначения. Караван выехал с завода рано утром. С правой стороны остается гора Малиновая, прямо — тоже гора, ее название говорит само за себя — Долгая. Дорога в низких местах вымощена камнем. Снят верхний слой земли, на его место насыпан камень, а сверху — снова земля. Болотистые места устланы бревнами из лиственницы.
Внезапно послышался шорох, шум листвы, треск ломающихся сучьев: караван вспугнул стадо диких коз, и они бросились в глубь леса. В высокой траве, похоже, сверкнули желтые глаза рыси.
А вот и кордон Кедровый — граница «лесных дач» Шайтанского и Верхнетагильского заводов. Вереница лошадей растянулась вдоль большой поляны, на которой стоят две просторные избы. Привязываем лошадь и заходим в одну из них. Хозяин разводит огонь, ставит самовар. А пока чай не готов, мужики растянулись на лавках: шутка ли, двадцать пять верст оттопали рядом с телегой.
Дальше дорога выпрямляется: видно все, что впереди. Проехали половину пути. Что-то ждет нас на пристани? Мужики заговорили о нападающих на струги разбойниках. На-
падения были нередки. У Кафенгауза читаем: «того же числа на оную пристань приплыли сверху реки Чусовой в лодке разбойников человек до двенадцати и, прибежав в дом его высокородия с ружьями, ножами и рогатками, из тех ружей стреляли и устращивали убитьем».
Вот и речка Таволжанка. Скоро пристань. Перед нами хребет горы Малиновой, а по другую сторону — гора Высокая. По холмистым вершинам, как по ступенькам, взбираются вверх, стараясь обогнать друг друга, конусообразные ели. Упираются в небо прямые стволы сосен. Так и хочется их пересчитать.
Но вот вдали меж деревьев засветилась река. Охранники открыли ворота, и караван проследовал мимо складов к берегу. У причала стоят несколько барок.
— Подъезжай сюда! — кричат с одной из них. Началась загрузка судов железом.
Таковы были будни так называемых приписных крестьян, работавших «на выезд».
...На этот раз, слава Богу, не случилось того, о чем повествует тот же Кафенгауз: «Еще до окончания на Чусовской пристани погрузки железа на караваны произошло исключительное по смелости нападение разбойников на суда и пристань: во время нападения, отрубя канаты, отпущены на погибель суда, которые в реке Чусовой и потонули».
Годы взлетов и падений
Бывая в небольших старинных городках, первым делом выискиваешь глазами высокое место, где обязательно возвышается господский дом. Здесь обитали
когда-то вершители судеб, наблюдая за остальными свысока. Есть такой дом и в Верхнем Тагиле. Вероятно, вначале в нем останавливался хозяин во времена своих визитов на завод, а впоследствии дом сделался временным обиталищем периодически сменяющихся управляющих.
В середине XVIII века его окружал большой кедровый бор, и по засыпанным песком дорожкам гуляли дамы и господа. От правого крыла дома был сделан переход в деревянное здание, где размещалась кухня и, по-видимому, жили слуги. Во дворе находилась большая конюшня; дом с садом в три гектара был обнесен ажурной изгородью.
На рисунке В.И. Геннина, сделанном к «Описанию заводов», видна дорога, ведущая в заводское селение через высокую скалу. На ней располагался вознесшийся к небу господский дом. Вид он имел приблизительно тот же самый, что и теперь; к обеим сторонам его, словно маленькие крылья, примыкали два флигеля, но на рисунке отмечен точками вместо окон только один этаж. Геннин писал книгу в 1734 году.
Однако до сего времени считалось, что дом построен в 1767-м — за год до продажи П.А. Демидовым заводов Невьянской группы Савве Собакину. В заблуждение ввела таблица приказчика Махотина, датированная 1767 годом, где сделана опись основного капитала владельца, видимо, как раз в связи с продажей этих заводов.
Господский дом издавна окружен ореолом таинственности. Говорили, что из его подвала ведет подземный ход аж к подвалам Невьянской башни; что в его подземелье на железной двери, ведущей в лабиринты, висит пудовый замок, к которому невозможно подобрать ключи.
Молва, наверно, шла неспроста. Мы знаем, что Демидовы «любили» подвалы и тайные ходы. Есть много очевидцев того, как строители в недавнем прошлом, выполняя земельные работы, натыкались на подземелья. Кроме того, имеются и документальные тому подтверждения: старательный Григорий Махотин, добросовестно перечисляя хозяйственные строения, отмечает, что «под тою башнею (Невьянской. — Е.А.) палат, книзу складенных, две».
Да, в господском доме есть подвал, в подвале — железная дверь, а за дверью — обвал. После революции дом очень долго стоял без присмотра. В это «лихое» время многие «экспроприаторы» могли наведаться в его подземные галереи, а затем вызвать обрушение свода.
А может, это сказка и нет никаких ходов? В 1993 году из пруда стала уходить вода. Вызвали специалистов из Екатеринбурга. Они обследовали подземное пространство возле плотины, а заодно и возле господского дома. Под домом обнаружили три хода в разных направлениях: в сторону почты, где до революции помещалась заводская контора, в сторону самого завода и — стоявшей неподалеку единовер-
ческой церкви. Для чего они были нужны? Ход в сторону конторы можно как-то объяснить: оттуда, от пруда, в бывший господский дом были протянуты подземные трубы, а вот два других — вызывают вопросы. А для чего нужен был ход в сторону завода? Когда пробивали русло сегодняшней плотины, открылась сплошная скала, идущая от самого господского дома. Каким образом и зачем понадобилось пробивать тоннель в скальном грунте, ведь наша горная порода — это не песчаная Петра* и не мягкий каппадокский камень-туф**, образовавшийся из вулканического пепла? Не менее удивляет и третий ход, ведущий в гору, к единоверческой церкви.
Специалисты начали свои исследования с северо-восточной стороны. Там тоже подозревали пустоты, но при внимательном изучении обнаружили метрах в пяти от дома полусгнивший деревянный фундамент. Это строение тоже обозначено на рисунке у Геннина. Немного раньше В. М. Слукин в своей книге «Тайны уральских подземелий» предположил существование хода в этом же направлении, который ведет к «стариковым могилам», то есть к Теплой горе. По его словам, староверы, первыми пришедшие в эти места, для своих молений выбирали либо избушку в лесной глухомани, либо спускались в подвал. Можно предположить, что на ме-
сте господского дома раньше стояло обиталище кержака-раскольника с подвалами для молений, и в дальнейшем Демидовы поставили свой дом на этих подвалах.
Но обратимся к Кафенгаузу. Когда после смерти Акинфия начались интриги и борьба за раздел наследства, всплыли слухи о приверженности Демидовых к расколу. Они должны были представить подробные сведения, когда и у кого были на исповеди. Дело кончилось для них благополучно, но младший брат с матерью получили предупреждения, что будут лишены своей части имущества, если подтвердится в будущем их причастность к расколу.
Так, может быть, здешние подвалы были прибежищем людей, страдающих за веру?
Акинфий Демидов умер в пути, направляясь из столицы к своим уральским заводам. Он оставил завещание, по которому все заводы переходили к одному младшему сыну — Никите. По его словам, старший сын Прокофий и средний Григорий не имеют охоты к «размножению и содержанию заводов» и, несмотря на увещевания отца, «в правление оных заводов не вступают».
Императрица Елизавета была не согласна с таким односторонним завещанием, вероятно, не без воздействия на нее остальных претендентов на наследство. Тяжба затянулась надолго. По окончательному распределению наследства Прокофию отходят пять уральских железных заводов: Невьянский, Шуралинский, Быньговский, Верхнетагильский и Шайтанский. Отец Прокофия — Акинфий — завещал сохранить наследство в своем роду: сторонним никому не продавать, а только своим братьям.Прокофий же, игнорируя завещ ание, вскоре продает все свои заводы винному откупщику Савве Яковлеву (Собакину) за 800 тысяч рублей.
Старший из сыновей Акинфия в своих устремлениях был далек от горнозаводского дела, хотя 35-летняя жизнь рядом с талантливым отцом много дала Прокофию.Так, в 1759-м, получив известие, что на Верхнетагильском заводе чугуна выплави-
ли меньше обычного, он тотчас отозвался подробным распоряжением с конкретными советами по подготовке руды и угля, по технологии плавки. Просто душа у него к заводам не лежала. Вел в столице роскошную и сумасбродную жизнь мецената и покровителя наук, похоже, не гнушался ростовщичеством, слыл чудаком. Отцово и дедово наследство, которое он умножал нехитрыми заемными операциями, позволяло Прокофию чудить и держаться на дружеской ноге с особами императорского двора. На свои капиталы он основал при московском Воспитательном доме первое в России Коммерческое училище для обучения детей купцов и
мещан, покровительствовал учреждению самого этого дома, а также Московского университета и другим проектам просвещенного царедворца екатерининской поры Ивана Бецкого. Увлекался ботаникой, оставил в наследство москвичам знаменитый дворец и сад (Нескучный сад) при нем. Богатый демидовский гербарий и часть библиотеки вдова Прокофия после его смерти подарила университету.
Прокофий не стал заводчиком, а оставил по себе другую память. После продажи заводов с Уралом его больше ничего не связывало.
А вот Савва Собакин-Яковлев оказался человеком предприимчивым, владел такими крупными мануфактурами, как Ярославская, Рыбинская, Крапивинская, и имел к
тому времени большой капитал. Он продавал за границу лен, пеньку и уральское железо. В царствование Елизаветы Петровны, во время Семилетней войны, русская армия в Пруссии испытывала затруднения из-за подвоза провианта. Савва выхлопотал разрешение снабжать войска провизией, однако заворовался, ему грозил военный суд, но, имея громадные деньги, он сумел откупиться. Ко времени покупки заводов он сменил свою фамилию Собакин на более звучную Яковлев. Был уверен, что горнозаводской промышленности принадлежит большое будущее, и потому стал покупать заводы у менее состоятельных заводовладельцев, имеющих большие долги.
Начиная с 1766 по 1779 год Яковлеву переходят заводы лейб-гвардейца майора А. Г. Гурьева, Прокофия Демидова, обер-прокурора А. И. Глебова, графов Р. И. Воронцова и С. П. Ягужинского — 16 медеплавильных, чугуноплавиль-
ных и железоделательных заводов со всеми принадлежавшими им землями, лесом, мастеровыми и прочими людьми, приписанными к заводу селами. К 1780 году он становится одним из крупнейших заводовладельцев в России.
Что в это время представляет собой Верхнетагильский завод? Академик Паллас сообщает, что здесь производились снаряды, лились пули, бомбы, гранаты. А академик Гмелин писал в своем отчете, что на Верхнетагильском заводе, кроме того, работал цех для сверления и обточки пушек.
На основании таблицы невьянского приказчика Григория Махотина, верхнетагильский «летописец» Ф. Ф. Смирнов считает, что на заводе действовали следующие производства: две домны, хотя работала одна; три молотовые с особыми кричными горнами; якорное; отдельные кузницы; цех для изготовления пушек и других изделий; лесопильная мельница (лесопилка); мельница для размола зерна; меховые мастерские; столярный цех. На заводе было 24 вертка*.
Появились изменения в управленческой структуре. Управление заводами осуществлялось из Невьянска. В Санкт-Петербурге заводскую контору возглавлял личный поверенный заводовладельца, которому подчинялись заводские приказчики. В функции конторы входило обеспечение заводов мастеровыми, деньгами и разными материалами, она ведала отправлением караванов с металлом в Нижний Новгород, Москву и Петербург. Наиболее сложные вопросы заводского производства решались коллегиально с заводскими приказчиками.
В первые годы Савва Яковлев поставлял с уральских заводов чугунные ядра пограничным крепостям.
Уже в 1778-м с Верхнетагильского завода отправлено 128 529 снарядов. Расширены литейный цех. механические мастерские. Построен гвоздильный цех, гвозди реализовывались на внутренних рынках России. Заводовладелец по особой доверенности снабжал железом и якорями суда Черного моря, где, после победоносной войны с Турцией, Россия приступила к строительству сильного морского флота. Большое количество чугунного литья, железа потребовалось для постройки дворцов в столицах — Петербурге и Москве.
Никаких технологических новшеств при Савве Яковлеве на заводе не внедрялось. Вообще, на уральских предприятиях о новой технике заботились мало: со времен Петра в России были установлены высокие таможенные тарифы на импортное железо. Поэтому заботиться о сбыте металла не приходилось, он находил спрос на
внутренних рынках России. А раз так, то зачем ломать голову и тратить средства на техническое переоснащение?
В эти годы завод продолжал отправлять часть своего чугуна на Сылвинский, Верхнейвинский и Шайтанский заводы. Но с начала января 1774 года работа приостановилась: с юго-запада шел пугачевский атаман И. Н. Белобородов. В январе он занял Билимбаевский завод А. С. Строганова, затем захватил Нижнешайтанский и пошел в направлении Уткинского завода.
Далее события разворачивались так.Узнав о движении пугачевцев, нижнетагильские приказ
чики спешно отправили порох и оружие для своего отряда, расположенного в деревне Галашки. Получив припасы, отряд выступил в поход. По дороге встретил служителя Невьянского завода, который сообщил, что Уткинский завод окружен и там идут бои. Собрали совет, послали еще за пушкой, и только новая встреча с верховым татарином, заявившим, что Шайтанский завод Яковлева еще не занят, побудила отряд продолжить путь. На Шайтанском заводе им сказали, что пугачевцы отступили от Уткинского завода и дорога туда еще свободна. Отряд вступил в Уткинский завод и... попал в пекло.
Сражение продолжалось несколько дней. Утром 11 февраля из лагеря повстанцев, стоявшего не более чем на выстрел от дороги, выступил «один татарин», крича о желании вести переговоры. На длинном шесте он подал защитникам
завода лист. Это был ультиматум «Петра III», как называл себя Пугачев, и в нем обещалась крестьянам свобода. В ответ послали копию манифеста Екатерины II «о повиновении». Тогда пугачевцы пошли на приступ, и завод был занят.
На Уткинском заводе было разграблено и сожжено 49 крестьянских домов. Убито и пропало без вести 23 человека мастеровых и работных людей. Впоследствии это село тоже будет принадлежать Савве Яковлеву. На Шайтанском заводе, что находился в нескольких десятках километров от Уткинского вверх по реке Чусовой, израсходовано на военную охрану и разграблено имущества на 1316 рублей.
В Верхнем Тагиле тоже готовились отражать «повстанцев»: с западной стороны завода соорудили земляной вал. На охрану потрачено 2548 рублей. Из тех людей, что посылались охранять дороги на подступах к заводу, пятеро были убиты.
В 1774 году управляющим на завод был назначен некто Балашихинский. У него не было специального образования, но зато он обладал технологической сметкой и умел осуществлять свои задумки. При нем на реке Вогулке, в двух верстах от Верхнетагильского завода, построили вспомогательный железоделательный завод, поскольку на основном заводе для работы молотов не хватало мощности воды. Речку перегородили плотиной и создали Вогульский пруд. Ниже плотины поставили молотовый цех с кричными горнами. Завод работал только в теплое время года и останавливался в пору «страды», давая возможность рабочим убрать урожай.
После смерти в 1785 году Саввы Яковлева его заводы были поделены между его женой и гремя сыновьями. В 1788 году поручик Иван Саввич Яковлев, которому достались по наследству Верх-Исетский, Режевской, Холуницкий, покупает у своей матери все отошедшие ей заводы: Шуралинский, Верхнетагильский, Верхнейвинский, Сылвинский, Шайтанский и Уткинский, сосредоточив в своих руках большую часть уральских заводов отца. Управляющий всеми заводами Григорий Заверняев пребывал в Верх-Исетском, то есть в Екатеринбурге. Оттуда он руководил заводскими конторами. Самого же хозяина — Ивана Яковлева — ни разу не видели ни в Верхнем Тагиле, ни, по-видимому, на других его заводах. Он предпочитал столичную жизнь.
В 1804 году заводы унаследовал сын Ивана Саввича — Алексей. Управление было передано Григорию Зотову, бывшему кричному мастеру Шуралинского завода. Он известен на Урале как изобретатель и знаток горнозаводского дела. Ему, например, принадлежит идея машины, позволяющей получать железные листы двух- и трехаршинной меры, по сути дела, прокатного способа производства. Эти листы не ржавели, и железо было чрезвычайно мягким, по словам современников, «по сто лет на крыше стояло». Железо с маркой «А. Я. — Сибирь», что означало «Алексей Яковлев. Сибирские заводы», и изображением соболя считалось первоклассным. Оно находило широкий рынок сбыта за границей — в Англии и Америке. За это «глянцево-красное» железо еще Иван Саввич на одной из выставок получил золотую медаль, а бывшего кричного мастера Григория Зотова в благодарность за него освободили от крепостной зависи
мости. Но свою золотую медаль он получит позднее.
Во время Отечественной войны 1812 года заводы Алексея Ивановича Яковлева получили большой заказ на поставку пушек и артиллерийских снарядов. Первые приемщики браковали целые партии снарядов из-за плохой полировки. Делу помогла изобретательность мастеровых, которые общими усилиями создали технологию полирования снарядов. Авторство было присвоено Григорию Зотову, ему и была вручена золотая медаль.
На Верхнетагильских заводах, основном и Вогульском, в эту пору провели реконструкцию: убрали часть тяжелых молотов, установили раскатный стан и обжиговую печь, в которой мелкий чугун и треска (железная крошка) нагревались и превращались в ком, который и пускали в дело. На основном заводе был модернизирован гвоздильный цех: теперь он работал «по-зотовски» — на водной тяге.
В 1849 году заводы перешли к наследникам Алексея Ивановича — дочери и сыну. Иван Алексеевич Яковлев в 1862 году свою часть заводов передает сестре Надежде Алексеевне Стенбок-Фермор. Она переносит Главное управление в Санкт-Петербург. Уральские заводы, которые также принадлежат теперь ей, вошли в Верх-Исетский горнозаводский округ.
Наступил труднейший период в истории уральской горнозаводской промышленности. В Англии испытывалась новейшая техника, внедрялись прогрессивные способы производства: с дорогостоящей древесины там перешли на дешевый кокс, чугун «варили» в пудлинговых печах, где топливо не контактировало с металлом. У нас же, на Урале, никак не могли расстаться с кричным горном, с водоналивными колесами, которые давно пора было заменить высокооборотными паровыми машинами. Цены на железо в России оставались без изменений, в то время как лондонские снизились более чем в два раза. И российское правительство решилось приобретать металл за рубежом, отменив в 1857 году ранее существовавшие высокие таможенные тарифы. Это резко ударило по промышленности Урала. Заводы оказались не конкурентоспособны, они остро нуждались в реконструкции.
Между тем в России произошло событие огромной государственной важности — отмена крепостного права.
«Били все колокола обеих церквей и часовен, — читаем в местной летописи. — В начале весны снега лежали еще крепкие, тяжелые... Люди собрались на площади у Знаменской церкви. Там шла торжественная служба. Но вот благодарственный молебен кончился. На паперти показался сияющий священник Александр Топорков в окружении дьякона, дьячка, псаломщика, церковного старосты и других. Дьякон Попов поднял руку и обратился к собравшемуся на площади народу, прокричал: «Тише! Царское слово читать будут!..»
Следом за обретенной свободой в Верхний Тагил пришла беда. Этой же весной, а именно 18 мая, в поселке случился сильнейший пожар. Сгорело около 360 дворов, деревянная церковь и все заводские постройки. Огонь свирепствовал повсюду, клубы дыма поднимались к небу и зависали черным облаком над селением. В воздухе стоял треск горевшего дерева, уголья перелетали даже через реку. Загорелись дома и на другой стороне пруда.
Вероятно, в этом пожаре кроме православной церкви сгорела и единоверческая, о которой упоминает летопись. Православную Знаменскую церковь быстро восстановили, но уже из кирпича: с каждого трудоспособного человека, начиная с 18-летнего возраста и до 60 лет, на церковь взыскивали по 60 копеек. Единоверческую же построили позднее. Она возвышалась над заводом и всеми строениями напротив нынешней почты по улице Фрунзе. Сейчас там поляна. Выполнена эта церковь была в одном архитектурном стиле с православной. К стене лепился балкон, с которого открывался величественный вид на поселок.
Случись тот пожар месяцем раньше, до манифеста, работным людям было бы легче выбраться из положения погорельцев. Дома поднимались бы радением хозяина. Сейчас же люди оказались предоставлены сами себе. Прежде заводовладелец выдавал по низкой цене каждому мастеровому и «непременному работнику», приписанному к заводу, два пуда муки «на самого» и по одному пуду на каждого из домочадцев. Теперь же он освобождался от материальной опеки. Рабочие получали зарплату деньгами, по нормам и расценкам вольнонаемных. Из заводских амбаров прекратился отпуск продуктов питания, и, как следствие, выросли цены в магазинах. Впрочем, хозяева не стали обострять отношений с рабочими: своими средствами помогли восстановить жилье.
Согласно «Дополнительным правилам о горнозаводских людях», в декабре 1862 года за рабочими было утверждено сословное положение городских крестьян-собственников. Мастеровых наделили приусадебными участками и небольшими делянками покосных угодий от одной до полутора десятин. Право пользования землей для мастеровых дальше не простиралось, а сельские работники были обязаны за пользование пашней отбывать заводскую повинность: подвозить лес, жечь уголь, добывать руду.
Горнозаводская промышленность Урала, что называется, топталась на одном месте. Муж владелицы заводов предпринял кое-какие меры. Начал с Верх-Исетского завода. Там построили механическую фабрику, оборудовав ее как машиностроительную. Первую построенную здесь паровую машину в 680 лошадиных сил установили на том же Верх-Исетском, в раскатном цехе, взамен малосильных наливных ко-
лес. Впоследствии на этой фабрике изготовляли паровые котлы и машины, локомобили, рудодробилки для своих заводов и на продажу, а также центробежные насосы, золотопромывочные чаши, кварцеразмолочные бегуны, элеваторы и прочее оборудование.
Но славу округа по-прежнему составляло листовое кровельное, котельное и кубовое железо, известное под маркой «А. Я. — Сибирь». Верх-Исетский округ был непременным участником всех международных выставок и неоднократно ими отмечен: в 1873 году — на Всемирной выставке в Вене, в 1878 году — в Париже и на Всемирной выставке в России; на Всероссийской промышленно-художественной выставке в Нижнем Новгороде в 1896 году округ удостоился права изображать на изделиях заводов государственный герб России.
Между тем молодая промышленность юга империи, созданная иностранным капиталом, быстро и уверенно перегоняла Урал. Правительство, видя, к чему привела отмена пошлин на ввоз металла в Россию, в целях подъема отечественной промышленности снова значительно увеличило ввозные пошлины.
В Верхнем Тагиле жизнь мало-помалу входила в обычную колею. Словно грибы после дождя, поднимались дома обывателей. Свидетелями пожара оставались «закалившаяся» в огне домна и несколько уберегшихся от огня каменных зданий на заводе. Закопченные цеха, почерневшие трубы, заваленные железным ломом дороги — все это досталось «в наследство» назначенному на завод в 1881 году новому управляющему, горному инженеру Гавриилу Александровичу Маркову.
Это оказался грамотный, энергичный, предприимчивый человек, который, увидев «свое» предприятие в плачевном состоянии, сразу же принялся за дело: приступил к его реконструкции. К этому времени Вогульский завод был уже закрыт, Кирпичный вернулся на свое прежнее место. Увеличили объем домны, подняли ее выше, отремонтировали эстакаду для подвозки сырья к колошнику. В цехе установили два паровых котла, изготовленных на Верх-Исетском заводе, работавших на дровяном топливе. В качестве топлива использовались отходы от лесозаготовок и раскорчевки: пни, корни и хвоя. Впоследствии стали использовать домен-
ный газ. К двум ранее установленным паровым машинам поставили воздухонагревательный аппарат. Домна стала работать на горячем дутье, и производительность выросла до 500 ООО пудов чугуна в год.
В кричном цехе также произвели реконструкцию: установили два локомобиля и три водяные турбины «Жерард» мощностью в 40 лошадиных сил каждая, поставили пять прокатных станов. Для передачи болванок и полос от кричных горнов и нагревательных печей к молотам и прокатным станам провели подвесную роликовую линию, заметно облегчив труд заводчан.
В результате реконструкции возросла производительность завода, но потребовалось и больше руды, древесного угля, флюсов. Пришлось увеличить обжиг угля, соорудить специальные печи для обжига руды. Появилось лесничество со штатом смотрителя, четырех лесников и нескольких огневщиков. Для охраны лесов от пожара на Плешивой горе была выстроена вышка, откуда велось круглосуточное наблюдение за окрестностями.
Уже знакомую нам Шайтанскую дорогу выпрямили — теперь уже не надо было объезжать гору Долгую. Прокладывали ее по всем правилам дорожного строительства: с кюветами, мостами через речки, стланями через болота. Через каждые десять верст сделали разъезды.
Завод по-прежнему главенствовал в поселке, давал работу всем. Женщины ткали холсты для его нужд, их труд использовался и в дроблении руды после обжига в печах. Подростки погоняли лошадей, убирали мусор в цехах и на территории.
В поселке была мужская начальная школа, рассчитанная на 70-80 детей, и женская, в которой обучалось 30 девочек. Учительствовали священники. Но время требовало культурно-просветительских перемен. Управляющий оказался на высоте этих требований.
По инициативе Г. А. Маркова и по его проекту напротив церкви начали строить Высшее профессиональное училище. До той поры здесь находилось небольшое кладбище и часовня. Несмотря на бурю негодования со стороны священнослужителей, то и другое пришлось убрать. Останки перезахоронили. Поднялось несколько рядов фундамента, и... дело, увы, остановилось. Маркова перевели в Верх-Нейвинск. Замысловатому, основательно выложенному фундаменту суждено было пережидать революционные потрясения, события гражданской войны, время нэпа и индустриализации... Руки дошли до него только в 1935 году. Но чья-то
«умная» голова сообразила использовать для строительства школы кирпич единоверческой церкви. Так решилась судьба красивейшего памятника нашего города.
А что же Гавриил Марков? Его дальнейшую биографию попытался проследить директор Верхнетагильского историко-краеведческого музея Александр Николаевич Пискунов. Вместо Маркова управляющим в Верхний Тагил назначили некоего Трубина, но не надолго: из Верхнего Тагила вообще убирают управляющих. Теперь заводами снова руководит Марков, но уже из Верх-Нейвинска. Там ему и удалось претворить в жизнь свои заветные мечты.
По его проекту построена такая же школа, какую он задумал в Верхнем Тагиле, такое же здание управления, обустроено место для гуляний. В Верх-Нейвинске при содействии Маркова был открыт первый в нашем регионе музей, где были собраны археологические находки с Чигирского озера. В пустующем железнодорожном депо поднял занавес самодеятельный театр, где при участии самого Маркова разыгрывали пьесы. Жители уважали своего управляющего.
Верхнейвинский завод остановился еще раньше, чем Верхнетагильский: иссякли запасы угля, какое-то время его возили из Верхнетагильской дачи — для этого от деревни Воробьи до Верх-Нейвинска была наспех проложена дорога. Уголь кончился — завод встал. Нехватка угля явилась поводом для закрытия завода, а причина — та же самая, что и на Верхнетагильском — время требовало новых технологий. Верх-Нейвинску повезло: после революции в корне меняется профиль завода. Марков продолжает работать на предприятиях, вносит свои предложения.
Рабочим Гавриил Александрович всегда благоволил. В прежнее время, еще в Верхнем Тагиле, он продавал им по льготной цене листы кровельного железа. Рабочие, в свою очередь, перепродавали «доброе» железо на сторону. Видимо, на такой вот «благотворительности»Марков и погорел в 1924 году. Его арестовали. Но рабочие Верхнейвинского и Верхнетагильского заводов написали письмо в защиту сво
его бывшего управляющего, и его отпустили.
В дальнейшем М арков работал консультантом в Министерстве цветной металлургии, некоторое время — на ВДНХ. В конце 30-х годов приезжал в Кировград, на медеплавильный завод, и посетил Верхний Тагил. С этого времени о нем ничего не известно.
Но вернемся к началу века. Просветительское начинание Г. А.
Маркова продолжили местные земцы. 15 сентября 1903 года в поселке открылась первая народная библиотека. Она началась с 50-рублевой книжной посылки из... Петербурга, от душеприказчиков книгоиздателя-просветителя Флорентия Федоровича П авленкова, который завещ ал
весь свой накопленный книжный капитал бесплатным сельским читальням российской глубинки. Уездное земство — поселок Верхний Тагил находился в границах Екатеринбургского уезда — поддержало почин столичного издателя, взяв на себя организацию и пополнение читален. Одной из первых в уезде бесплатная народная библиотека имени Павленкова возникла в Верхнем Тагиле. Приют она нашла поначалу в мужском начальном училище, а обязанности библиотекаря взяла на себя молодая учительница Анна Александровна Маршинина.
Читальня явилась едва ли не главным культурным очагом в поселке. Ее посетителями стали все, кто жил не хлебом единым. О ней пеклись представители поселковой интеллигенции, такие, как помощник лесного смотрителя Г. М. Ломаков, фельдшер А. И. Цыганов.
Уже в наши дни городу, прямо сказать, повезло: нашелся человек, который не только по крупицам восстановил историю бытования в Верхнем Тагиле этого очага культуры,
но и побудил прошлое работать на сегодняшний день. Поначалу скромный библиотекарь, а потом общественный деятель, депутат городской Думы Лидия Антоновна Шириновская разыскала первых читателей библиотеки, восстановила на местном кладбище могилу ее первого библиотекаря. В ходе разветвленного поиска бывшая павленковская читальня стала местом работы творческих объединений, встреч, выставок, самодеятельных концертов, хозяйкой первых всероссийских Библиотечных павленковских чтений. Наконец, библиотека стараниями Лидии Антоновны вернула себе имя столичного издателя-просветителя и стала в авангарде развернувшегося на Урале под флагом ЮНЕСКО общественного культурно-просветительского движения павленковских библиотек.
Давайте теперь пройдем по улицам заводского поселка первых лет XX века, начав наш путь от Плешивой горы. С нее поселок виден так, как будто лежит на ладони. Впереди, в речной низине, расположились цеха завода. Прямо перед нами, внизу — господский дом, за ним кедровый сад — природная жемчужина Верхнего Тагила.
Представим, что по его дорожкам гуляют двое молодых людей. Она одета в праздничное длинное платье с глухим воротом, он — в строгий черный костюм с двумя рядами блестящих пуговиц на пиджаке. Выйдя из ворот, они пошли по аллее, тянущейся вдоль плотины, мимо завода к православной церкви, которая находится прямо за цехами и заводской изгородью. А немного левее видны позолоченные купола единоверческой церкви. Миниатюрная, изящная, она весело смотрит вниз, на заводской поселок.
А наша пара с южной стороны пруда перешла на северную, украшенную двумя рядами тополей, и оказалась возле сквера, разбитого с западной стороны плотины.
Перед ними в низине «живут» цеха завода. В самом центре красноватым куполом возвышается домна. Шумят водоналивные колеса, передавая энергию доменным мехам. Прямо за заводом, на высоком правом берегу, поднялась скала, на которой сквозь густую хвою кедров видно здание господского дома, по-хозяйски расположившегося у подножия гор.
Мимо в расписной коляске, запряженной тройкой лошадей, проехал управляющий. Следом показался экипаж священнослужителя. Гнедая рысью пронеслась, свернула к церкви и остановилась перед каретным двором, находившимся как раз напротив.
На колокольне православной церкви ударил большой колокол. Густой серебряный звук понесся в пространство, растекаясь вдоль реки на многие километры.
— Это демидовский запел, — послышалось в толпе, собравшейся возле церкви.
Радостно забил, завибрировал в воздухе колокол единоверческой, заговорили другие колокола и колокольчики. Сливаясь воедино, их звон возносился к небу. Что слышалось в нем моим землякам?
Поиски выхода из тупика
В 1898 году, после смерти Н. А. Стенбок-Фермор, заводы перешли во владение ее наследников. Их оказалось много, и весь горнозаводский округ был разде
лен по числу родственников. В дальнейшем на базе горнозаводского округа образовано «Акционерное общество Верх-Исетских заводов».
В 1905 году, как мы знаем, неожиданно для верхнетагильцев управляющий Гавриил Александрович Марков был отозван в Верх-Нейвинск, а вместо него назначен уже упоминавшийся Трубин. Люди сразу почувствовали разницу. Если Марков начинал с перестройки технической базы, то новый управляющий, осмотрев производство, завел речь о... послушании. Ему не поглянулось, что молодежь отдыхает в парке, смотрит концерты художественной самодеятельно-
сти, играет в футбол. «Народ начал забывать Бога». Следует указание: все постройки и ограду парка разобрать, команду футболистов разогнать, впредь не допускать никаких гуляний.
В то время Верхний Тагил, Калата (с 1936 года — Кировград), Белоречка и деревня Воробьи составляли одну волость с управлением в Верхнем Тагиле. Волостное правление помещалось в специально выстроенном здании (теперь в нем находится историко-краеведческий музей).Правление состояло из сельского старосты, сборщика податей и писаря. Должности были выборными — «назывались» на всеобщей сходке. Старосту выбирали не моложе 35 лет из зажиточных жителей. Право голоса имели только мужчины, начиная с 25-летнего возраста. Подати платили все независимо от имущественного положения при достижении 16 лет и до 60. Волостное управление было призвано помогать заводовладельцу удовлетворять поселковые нужды.
А заводовладелец испытывал трудности со сбытом продукции, она залеживалась на складах, не давая прибыли. Заработки рабочим урезали.
В это время в Верхний Тагил приезжает старшая сестра И. М. Малышева — Мария Михайловна. С 1903 по 1905 год она учительствует в мужском начальном училище. Сам же Иван Михайлович, будущий областной комиссар труда, председатель Уральского обкома партии большевиков, в ту пору еще служил в Верхотурье писарем уездного по воинской повинности присутствия, а потом учился на Пермских педагогических курсах, набираясь одновременно практического пропагандистского опыта. Его сестра, как человек тоже близкий к революционным кругам, знакомит рабочих с запрещенной литературой, помогает им разобраться в причинах тяжелой жизни. При этом, конечно, делает упор на причины политические, не беря во внимание экономические реалии времени. А реальность состояла в том, что технология производства на заводах безнадежно устарела, нужно было срочно ее менять. Например, избавиться наконец от кричного способа производства железа и получать его методом пудлингования или варить сталь в мартеновских печах, словом, поменять профиль завода.
В 1904 году рабочие, считая, что во всем виноват «прогнивший царский режим», устроили маевку в районе Сухого Лога. Полиции стало известно об этом, она устроила облаву, но арестовать никого не удалось. В дальнейшем маевки участились.
А обстановка на заводах ухудшалась. По решению Главного управления, акционерного общества Верх-Исетских заводов с 1906 года началось сокращение выпуска продукции. Сначала закрыли прокатный цех, в следующем году — кричный, а с 1 января 1910 года вообще приостановили выпуск продукции. Жители собрали сходку и решили просить Главное управление не закрывать завод. Ответ пришел отрицательный, рабочие взбунтовались. На усмирение руководство вытребовало полицию из Невьянска и Верх-Нейвинска.
Как жить в заводском поселке без работающего завода? Люди уходили искать руду и золото, некоторые объединились в артели, бродили по окрестностям, добывая себе средства на пропитание.
Но вот заводчане узнали, что правительство выработало и утвердило Устав трудовой артели мастеровых рабочих. В Екатеринбург был послан ходатай. Заводчане просили разрешения организовать в Верхнем Тагиле промышленную артель мастеровых рабочих и передать ей в аренду все заводские строения. Ответ пришел опять отрицательный, мотивированный тем, что не кончился предусмотренный срок давности с момента закрытия завода.
В поселке продолжал работать лесхоз. Заготовляли деловой лес и выжигали древесный уголь, отвозили на железнодорожную станцию Нейво-Рудянка, грузили в вагоны и отправляли по назначению. Надеясь заработать на извозе, многие обзаводились лошадьми.
Главным средством пропитания было натуральное хозяйство. С разрешения начальства люди принялись за раскорчевку лесных участков под пашню. В лесах, прилегающих к поселку, широко развивалось бортничество. Мед везли в Невьянск на ярмарку. Занялись охотой и рыбной ловлей, кустарными промыслами. Открывали мастерские, ладили телеги, колеса, сани, кошевки, ходки; кое-кто выделывал овчины и шил полушубки, кто-то катал валенки, а кто-то
делал оконные рамы и украшал резьбой по дереву дома в поселке.
Появились незаурядные умельцы. Дмитрий Саввич Глинских смастерил четырехдонную бочку для четырех видов вина, за что получил золотую медаль на выставке в Москве и картину с дарственной надписью царя. Евсей Афанасьевич Суздалов на этой выставке был поощрен за изготовление шкатулки с секретом: стоило кому-нибудь взять ее в руки, начинала звучать музыка, а в руках хозяина шкатулка молчала.
Но вот в 1912 году пустили в строй Калатинский медеплавильный завод, куда охотно брали мастеровых из Верхнего Тагила. И потянулись люди на новый завод в Калату по старой дороге — через Теплую гору...
В том же году организовали кредитное товарищество с членским взносом в 25 рублей. Начали поступать вклады от частных лиц и организаций. Например, Верхнейвинское кредитное товарищество в порядке помощи внесло семь тысяч рублей. Число пайщиков увеличилось до тысячи человек. Товарищество уже располагало своим магазином и складами. С помощью кредитного товарищества верхнетагильцы Самофеев, Якорнов, Глинских и Мишарин приобрели паровой двигатель, лесопильную раму и мельницу. Раму установили ниже территории завода, пилили лес для населения. Мельница тоже служила для поселковых нужд.
Наступил 1914 год. Почти половина мужчин были призваны на фронт. Обслуживать шахту медеплавильного завода, находившуюся в Белоречке, руководство округа вынуждено было пригласить китайских рабочих. Для охраны завода и рудников были присланы ингуши.
Сразу после февральской революции волостное правление было упразднено. На первом собрании жителей в марте семнадцатого года была избрана земская управа (необходимо заметить, что медьзавод, Белореченский рудник и Верхнетагильский завод в то время принадлежали одному владельцу — Главному управлению акционерного общества Верх-Исетских заводов).
На Верхнетагильском заводе были выбраны Советы рабочих и крестьянских депутатов. Вспомогательные цеха завода продолжали работать, однако на заработанное люди не могли купить то, что им нужно было для жизни: как и во всей стране, возникли трудности, связанные со снабжением населения продовольствием. Цены на оставшиеся товары стремительно взлетали вверх, а заработная плата на заводах оставалась на прежнем уровне.
Тогда председатели трех советов: Верхнетагильского завода, лесничества и Белореченского рудника, обратились с ходатайством к главному управляющему акционерного общества об увеличении заработной платы. Возглавил всю делегацию представитель от Белореченского рудника Иван Григорьевич Рыков. Ходатайство удовлетворили лишь на 20 процентов, но рабочие согласились и на это. На общем собрании, где Рыков отчитывался о поездке, его избрали профсоюзным лидером и просили администрацию освободить его от основной работы. Администрация пошла навстречу, то ли стремилась понять, что представляют из себя создаваемые советы и профсоюзы, то ли из чувства самосохранения.
Так Иван Григорьевич Рыков стал профсоюзным лидером. Вскоре его выбрали в правление районного центра. Профсоюзы в то время действовали иначе, чем теперь: защищали рабочих от притеснения работодателей, проводили расследования на местах, стремились докопаться до истины.
В Нейво-Рудянке, например, организовался небольшой районный комитет профсоюзов, пытавшийся, в частности, пресечь воровство.
Начали возвращаться к семьям солдаты с фронта, а снабжение населения продуктами питания все ухудшалось. Винили во всем председателя земской управы, а управа, в свою очередь, была недовольна действиями местных советов. В
заводской совет поступил сигнал, что некоторые подрядчики, зажиточные жители и торговцы не платят подати. Вызвали в совет и предложили погасить недоимки. Те скрепя сердце подчинились. Никогда еще ими не командовали простые рабочие. А рабочие гордились тем, что, хотя у них «пусты короба», зато есть власть, употребив которую они могут многого добиться. Так постепенно росла вражда.
Руководство трех советов, видя, что атмосфера в поселке накалилась, решило пустить домну, чтобы появились рабочие места. По подсчетам, руды и древесного угля в складах должно было хватить на два месяца. Оставалось получить согласие от акционерного общества. Послали делегацию во главе с Рыковым. Домну пустили, израсходовали сырьевые запасы и... потушили — спроса на продукцию не было.
После получения известия о низложении Временного правительства в Верхнем Тагиле прошло собрание рабочих. Большинством голосов упразднили земскую управу и избрали первый объединенный Совет рабочих и крестьянских депутатов. В законодательном и исполнительном комитетах оказались одни и те же люди, что давало возможность писать законы «под себя».
В поселковый совет поступила жалоба о том, что «неладное творится» в кредитном товариществе: товары, поступающие на склады, исчезают в неизвестном направлении. На исполкоме поссовета постановили провести на складах ревизию. Но из Невьянска распорядились не допускать представителей поссовета для проведения ревизии, потому что у них нет на это полномочий. После долгих споров руководство кредитного товарищества вынуждено было уступить. Ревизия установила, что половина поступивших товаров не оприходована.
А вскоре политическая «погода» изменилась. В результате мятежа автомобилистов, приехавших в Невьянск оборудовать авторемонтные мастерские, Советская власть была свергнута во всех окрестных деревнях и поселках, в том числе в Калате, Верхнем Тагиле и Нейво-Рудянке. В Верхнем Тагиле к восстанию примкнули и бывший председатель земской управы, и председатель кредитного товарищества, а также некоторые торговцы. Члены РКП(б) и оставшиеся красногвардейцы скрывались в лесу — власть переменилась.
Взаимная неприязнь, возникшая между людьми в дни экономического и политического кризиса, росла с неимоверной быстротой. Население разделилось не столько на классы, сколько на взаимно обиженных. У каждого были личные враги, и они использовали любую возможность, чтобы свести счеты.
Активистов и членов Совета арестовали и посадили в «сижовку» — тесную комнату в здании бывшего волостного правления.
Не зная о происшедших событиях, заместитель военного комиссара, возвращаясь из деревни Воробьи, подъехал к дому, спрыгнул с лошади и забежал в Совет. Его тут же скрутили и затолкали в камеру.
Примкнувшие к восстанию ждали дальнейшего развития событий. В Невьянске мятежники при отступле
нии забросали камеру, где находились арестованные, гранатами. В Верхнем Тагиле случилось иначе. Арестованных решили «вылечить» от большевизма. То ли местный офицер, то ли поп Сивков предложили сделать это в церкви. Заключенные согласились, но, когда их повели на место «раскаяния», они разбежались. Вскоре из Невьянска приехали каратели и застали «сижовку» пустой.
Активистам из Совета на этот раз удалось спастись, но случалось и иначе. На борьбу с Дутовым выехали отряды Красной гвардии, созданные в Верхнем Тагиле и Калате. Верхнетагильским отрядом, состоявшим из 50 человек, командовал Я. А. Медведев. Его взвод влился в Екатеринбургский полк, который в июне был направлен на помощь добровольцам, сражавшимся с превосходящими силами противника в районе села Аргаяш.
Отряд остановился возле татарского села Сары. В день празднования Троицы на него напали белые. Отряд вынужден был отступить, а взвод Медведева был окружен. Расстреляв все боеприпасы и не желая сдаваться в плен, Медведев застрелился, а пулеметчик С. Н. Рыков взорвал себя и пулемет гранатой. Остальных взяли в плен и расстреляли на Надыровом мосту Позже выяснилось, что двоим — Н. Таланкину и К. Глинских — удалось вырваться из кольца белых.
Когда Екатеринбург оказался в руках белогвардейцев, красные батальоны около месяца занимали позиции возле Нейво-Рудянки, Верх-Нейвинска, Шуралы. В Нейво-Рудянке находилась бригада под командованием латыша Зомберга и штаб Красной Армии. Зомберг приказал провести мобилизацию среди населения, и в его отряд влилось около двух сотен верхнетагильцев. В их числе была учительница из деревни Воробьи Г Н. Смирнова. К красным она пришла добровольно, имея еще с четырнадцатого года звание медсестры запаса. Зачастую Галина Николаевна выполняла и разведывательные задания.
Однажды по приказу командования бригады комиссар Иван Алексеевич Медведев был направлен в район станции Кузино взорвать железнодорожный мост на пути из Екатеринбурга в Пермь. С четырьмя добровольцами он отправился по старой Шайтанской дороге через деревню Воробьи. Прошло расчетное время, а группа с задания не возвращалась. Командир бригады распорядился послать в разведку жительницу этой деревни Г. Н. Смирнову, выделив ей хорошую лошадь.
Прибыв в деревню, она узнала от своих бывших учеников, что пятеро всадников проследовали по Шайтанской дороге в сторону кордона лесника Нефеда. Переодевшись в деревенское платье, она взяла туесок для меда и поехала на кордон.
Лесник встретил ее настороженно, сказал, что знать ничего не знает, но, уже возвращаясь, на покосе лесника она встретила нефедовского работника и из его рассказа поняла, что комиссар был пойман белой разведкой, расстрелян, а тело его лежит недалеко от дома лесника в глубине леса. Другого верхового белые также поймали, повели в Пальники, но по дороге растерзали. О трех остальных ничего узнать не удалось...
Галина Смирнова надолго связала свою жизнь с Красной Армией. Участвовала в боях под Тагилом, Пермью, Кунгуром, на Южном фронте против Мамонтова и Деникина. В общей сложности она отдала службе в армии 27 лет.
А тогда, в августе 1918 года, бригада была направлена в Пермь. Колчаковцы захватили Невьянский округ, в том числе и Верхний Тагил. В поселке возобновилась земская управа. Была создана следственная комиссия, которая сразу приступила к делу, приговорив к расстрелу группу людей,
сыновья и родственники которых находились в Красной Армии.
Арестовали молодую женщину Марию Алексеевну Таланкину — только за то, что она была сестрой одного из организаторов Советской власти в Верхнем Тагиле. Ее повезли в Екатеринбург, но, не доезжая Нейво-Рудянки, надругались над ней и ее неродившимся ребенком, приговаривая при этом, что уж он-то не будет красным.
Жители, называвшие себя белыми, дорвались до власти, разгуливали по поселку и постреливали людей.
Но вот 15 июля 1919 года в Верхний Тагил ворвался кавалерийский путиловский полк, который входил в бригаду Н. Д. Томина. Он сформировался 10 октября 1918 года в городе Кушве. В его состав входили уральцы и питерцы, но назвали его в честь питерского завода — Путиловским стальным. Командовал полком Ф. Е. Акулов. В сторону Нижнего Тагила был выслан эскад
рон Е. П. Бабкина. Перед ними была поставлена задача: двигаясь по Сулемской дороге через Верхнетагильский завод, выйти к озеру Таватуй и этим содействовать успешному продвижению соседних частей.
В поселке находились два пехотных полка Воткинской дивизии. Белые, как оказалось, не ожидали нападения и спокойно мылись в бане. Кто-то сдался в плен, кто-то бросился к лодкам. Но плотина была уже занята. В этот день путиловцы заняли Нейво-Рудянку, Верх-Нейвинск и вышли к озеру Таватуй.
Сразу же после освобождения Верхнего Тагила от колчаковских войск в поселке был сформирован революционный комитет с неограниченными полномочиями. Противники Советской власти были изолированы и уничтожены. Пришло время красного террора.
В 1919 году членов ВКП(б) в Верхнем Тагиле насчитывалось около двухсот человек. После чистки, проведенной в 1920-м, осталась половина: исключили по разным причинам. После освобождения Красной Армией Сибири и Дальнего Востока красноармейцы начали возвращаться в поселок. Только тогда ревкомовцы почувствовали себя уверенней. Организовали в поселке депутатский совет, ревком был распущен. Но в помощь членам исполкома создана часть особого назначения, занимающаяся «отловом» белогвардейцев.
Возвращающиеся с войны красноармейцы пополняли ряды безработных. Единственное предприятие — леспромхоз — не мог трудоустроить всех: в нем числилось около ста человек. Заготовленную древесину гужевым транспортом доставляли в Нейво-Рудянку, и дальше по железной дороге.
Калатинский завод еще не работал — не было сырья. Ближайшие шахты, предназначенные для его нужд, реконструировались. Началось восстановление самого завода, разрушенного за годы войны. И вот 5 мая 1922 года заводские трубы задымили: люди из Тагила потянулись через Теплую гору в Калату. Но там принимали только специалистов и рабочих с опытом, остальные вынуждены были заняться чем-то другим. Например, старательскими работами в окрестностях Верхнего Тагила; но не всем этот промысел удавался.
В 1920 году организовалась артель по выработке из местного сырья смолы и колесной мази. Называлась артель «Оленинской» и непосредственно подчинялась обллеспромхозу. В ней работало около шестидесяти человек.
К тому же в центральных районах России началась засуха, неурожай, голод. Тагильчане опять вынуждены были перейти на «подножный корм». Во все времена от голода спасала и «петровская» картошка.
И вот на 10 съезде РКП(б) в марте 1921 года было принято решение о переходе к новой экономической политике. В
поселке опять открылись частные магазины, включились в работу маленькие предприятия. Вроде бы положение стало выправляться. Крестьяне Урала получили семенную ссуду стоимостью в четыре миллиона рублей, провели сев яровых, собрали урожай и посеяли озимые. В следующем году ссуда увеличилась, что позволило расширить посевную площадь. Уральцы выходили из продовольственного кризиса.
В это же время по инициативе Ивана Андреевича Мишарина было организовано товарищество по совместной обработке земли. Приняли решение сообща приобретать сельхозмашины, объединить земельные участки. В рассрочку купили трактор «Фордзон» с трехлемешным плугом и двумя железными боронами, потом жатку, сенокосилку и молотилку. Жители села видели все это и понимали, что наступил новый век — век машин.
Когда на восьмом Всероссийском съезде Советов было принято решение об электрификации страны, в Верхнем Тагиле зажглась первая лампочка. Сделать это помог опять же старый демидовский завод. В доменном цехе стояла водяная турбина мощностью в 400 лошадиных сил. Ее решили оживить, провести электрический привод во вспомогательные цеха и в жилые дома. Надо было ехать в Москву, взять в Сельхозбанке ссуду и заключить договора со специалистами. Делегатами избрали самых пробивных людей — И. Г. Рыкова и И. А. Мишарина. Поездка удалась. Жители сами установили столбы, монтажники протянули провода. И зажегся свет! А те, кто не хотел или боялся в этом участвовать, коротали вечера при свете лучины.
На базе артели «Оленинская» создали артель «Искра». В1924 году она объединила в единое предприятие лесопилку, столярный цех, мельницу, а теперь и гидроэлектростанцию.
А теперь перенесемся в 1935 год и присядем на завалинку рядом с двумя соседками.
— Слышь-ка, я как ни посмотрю — ты все в огороде. И устали в тебе нету. Дай, думаю, окликну Марфу, пусть поотдохнет.
Марфа с трудом разогнула спину.— Пожалуй, тетка Акулина, хватит уже на сегодня. Чой-
то у тебя внучок вылетел, как бешеный, из ворот?— И не говори. Ведь чо удумал: в пионеры какие-то всту
пать. Я посмотрела на этих пионеров — батюшки! Ходят
строем по улицам, трубят в дудки, на шею красную материю приладили и вышагивают, как гуси на параде. И ищо бьют палкой по энтому барабану...
— Главное, чтоб не по голове.Они посмеялись. Задумались.
— Да, теперь люди грамотные пошли, не то что в наше время. Все учатся. А наше детство — в огородах, на прополке да на покосе.
— Раньше-то в школах при лучинах занимались, а теперь вишь — свет во всех домах. И учителя у них хорошие, сердечные учителя. Только уж шибко Бога ругают. Но что ни говори, жить стало веселее. Настроение другое. Вот хотя бы взять... Федора Семеныча Ломакова. Грамотный, культурный. Внучок Петька все в его кружок бегает. И поет там, и на дудке энтой играет, стихи учит... Для спектакля, вишь, ему надо. А какие деревья учитель у себя на огороде сажает, мы отродясь о таких и не слыхивали.
Марфа пригнула голову к уху соседки и шепотом проговорила:
— Глянь-ка, вон раскулаченный идет, обиженный властью человек. Всю жизнь трудился, нажил состояние, и на тебе! Знаешь ведь, в двадцать девятом... Тогда многие головы полетели. И к нему пришли описывать имущество. Он за ружье схватился. А те, не будь дураки, его тоже на пушку взяли. Один выхватил из кармана... подсигар: «Стреляю!» — кричит. Тот ружье и опустил. Так потом его сыновья встретили одного из тех двоих ночью возле плотины. А он возьми да и прыгни прямо в воду с плотины. Те и ушли, думали, что утонул.
— Ох, грехи наши тяжкие!Однако оставим соседок на их завалинке.После раскулачивания часть домов и хозяйственных по
строек, а также скот и сельхозинвентарь поселковый Совет передал организовавшемуся колхозу им. Калинина. В доме И. И. Тумакова устроили правление колхоза, на просторном дворе И. Ф. Полякова разместился скотный двор. Поголовье скота стало быстро расти, за год увеличилось до 350 голов. Колхоз обзаводился инвентарем: приобрели веялку, дисковую борону, культиваторы, сноповязалку. Продукцию с молокотоварной фермы сдавали в общепит поселка и в соседнюю Калату. Во время весенних полевых работ и в уборке урожая помогало население Верхнего Тагила и школьники.
Школа в то время располагалась в господском доме. Дети бегали по широким, замысловатым коридорам, сбегали по фигурной лестнице, спускались в подвал...
Когда разрушили стоявшую рядом единоверческую церковь, некоторые из ребят подрядились очищать кирпич для строительства новой средней школы на фундаменте, заложенном тридцать лет назад Г. А. Марковым. Не тут-то было: кирпич не очищался, а обламывался — в междурядье строители клали густую известь. Школу решили строить из нового кирпича. И вот к сентябрю тридцать восьмого года в стенах школы зазвенели голоса ребят. Первым директором стал Андрей Петрович Стенин, который с перерывом на войну руководил ею до 1958 года.
А господский дом стали использовать для разных госучреждений. Отдавали его то образованию, то медицине, то дошкольному воспитанию. Даже спичечной фабрике.
С медициной долгое время не везло. Несмотря на то, что в поселке до 35-го года проживало около семи тысяч человек, стационар был рассчитан на восемь коек.
Вообще, с начала двадцатого века заводской поселок почти не развивался, растеряв славу и заслуги старого демидовского завода. Завод закрыли, а нового ничего не затеяли. Мало того, убирали из поселка остатки производств. После разделения Невьянского округа на два района — Невьянский и Калатинский — Верхний Тагил вошел в состав одного из них — Калатинского. В 1936 году леспромхоз перевели в Нейво-Рудянку, а пекарню в 1939-м — в Белоречку. Оказывается, потому что в оба эти пункта подведена железная дорога. А до Верхнего Тагила она к тому времени так и не дошла.
Промышленная спячка продолжалась вплоть до начала 50-х годов.
Новое время
До войны в Верхнем Тагиле проживало около семи тысяч человек. Тысяча ушли на фронт. Вернулись
| меньше половины.О воинах-верхнетагильцах, защищавших нашу Родину, раз
говор особый. Их имена не уместятся на страницах короткого очерка. В 1998 году в Кировграде вышла книга Д. В. Перника «Победители: отцы и дети», где названы все наши земляки, призванные на фронт Кировградским военкоматом. В их числе Герой Советского Союза гвардии старший сержант Анатолий Семенович Кузнецов, штурмовавший Кенигсберг. После войны он трудился на строящейся Верхнетагильской ГРЭС. Гвардии младший лейтенант Николай Алексеевич Мурашов, командир огневого взвода, после войны участвовал в пуске первого блока станции. Гвардии старший сержант танкист Аркадий Иванович Субботин прошел всю войну был ранен. После войны тоже работал на ГРЭС. Старший лейтенант Иван Иванович Осенков, радист стрелкового полка, после войны работал на ГРЭС. Заслуженный рационализатор РСФСР. Отличник энергетики. ,
Живет в Верхнем Тагиле и полный кавалер орденов Славы бывший разведчик Иван Михайлович Юрасов. После демобилизации он тоже строил ГРЭС.
т
Те, кто в годы войны работали на Кировградском (бывшем Калатинском) медеплавильном заводе или в шахте, получили «бронь» и на фронт не призывались, фронтом для них стал завод.
Верхний Тагил теперь жил сельским хозяйством. Во время уборки урожая на поля колхоза выходили буквально все жители. Заводской поселок, по сути дела, превратился в село, только остатки доменного цеха напоминали о его былой заводской славе.
Этого бы не случилось, будь завод вовремя перепрофилирован, как, например, Верх-Нейвинский.
Бурно развивающаяся промышленность Свердловской области нуждалась в электроэнергии. В Верх-Нейвинске начал строиться электромеханический комбинат. Нехватка топлива и решила судьбу поселка. В 1950 году в Верхний Тагил приехали инженеры из Уральского проектного института и облюбовали место под стройплощадку — поля здешнего колхоза. Началось возведение Новоуральской (в дальнейшем Верхнетагильской) ГРЭС общей мощностью миллион киловатт. Главным инженером проекта был Юрий Альфредович Герке.
В августе 1951 года на основании постановления Совета Министров было создано строительное управление, а приказом министра электростанций — дирекция строящейся ГРЭС.
Это было второе рождение Верхнего Тагила как будущего города энергетиков. Поселок преобразился и ожил, превратившись в строительную площадку.
Вот каким предстал бы он в разное время нашему взору с высоты птичьего полета — с одной из гор, его окружающих, с горы Подсобной.
Поселок открылся лежащим в глубине межгорной чаши. Вдали синеет западная цепь гор. Под прямым углом к ней пролегла главная улица, ранее называвшаяся Вогульской, так как доходила прямо до Вогульской плотины. С 1929 года она носит имя Ленина. В конце улицы еще зеленеет парк, заложенный Гавриилом Марковым. Но рядом с ним теперь уже нет плотины — она разрушена во время одного из наводнений в 1927 году. Вогульского пруда, естественно, тоже нет. По другую сторону парка — колхозные поля, где скоро поднимутся жилые дома энергетиков.
Чуть левее по полю, как жук-трудяга, уже ползает бульдозер, кивая ковшом: начались подготовительные работы.
Первым в Верхний Тагил прибыл Федор Артемьевич Неженцев, который и приступил к организационным работам. А с только что построенной Новотуринской ГРЭС прибыли первые кадры: Н. А. Кожевников,Д. А. Наумов, И. Е. Носков. Кожевников позже возглавил строительство Верхнетагильской ГРЭС. Бригада монтажников Н. Е. Носкова возводила каркас главного корпуса. А под руководством Д. А. Наумова производился монтаж энергоблоков и оборудования, а также конструкций зданий и сооружений всего комплекса электростанции.
Но прежде нужно жилье. Посредине улицы Ленина, на пустырьке, установлен растворный узел. А в глубине речной долины строятся бараки и каркасные дома.
На ближнем плане белеет на скале господский дом. Пять лет, как кончилась война, а у поселка не доходили до него руки. Но вот теперь он весело посматривает на возникающую новь чистыми окнами. Вокруг него уже нет ажурной изгороди, она посекционно разобрана и сложена неподалеку, нет и трехгектарного сада. Работа кипит совсем рядом: засыпается одно цз русел реки, которое нужно было для работы колес. Другое, что использовалось для стока паводковых вод, остается.
По другую сторону старой демидовской плотины разбирают дома, грузят раскатанные бревна на телеги: плотину предстоит поднять на целый метр, и дома оказались бы в зоне затопления.
На территории бывшего демидовского завода уже нет домны, кричного и других основных цехов. Но там, как, в былые времена, копошатся люди — строят временный деревообделочный комбинат, ставят пилорамы и сушильную камеру. Господский дом, увы, теперь не хозяин, а лишь сторонний наблюдатель перемен.
На другом берегу пруда, прямо напротив поселка, стоят вагоны-времянки, в которых поселились строители. А составы с грузом будут приходить на станцию Ежовая в Кировград — это от нас в 14 километрах. (Вы случаем не забыли, что мы стоим на вершине одной из гор Восточного склона?)
Как видите, перед нами не только поселок, но и контуры, приметы будущего города. С высоты мы словно бы смотрим в его завтра.
Вот черный, круглобокий паровоз, добродушно пыхтя, тащит от разъезда Нейва громоздкое оборудование для строящейся станции. Уже построили железную дорогу, соединяющую станцию Нейва с Верхним Тагилом.
Паровозик огибает встречающиеся на его пути возвышенности. Состав ленточкой вьется внизу, всякий раз ак-
куратно подтягивая свой хвост на поворотах, словно ящерица в расщелине. Вокруг раскинулись смешанные леса. Вдали виднеется пруд, куча перекопанной земли и скелеты строящихся зданий. Здесь будет производиться сборка агрегатов, которые затем «железкой» будут подаваться в зону монтажа, на территорию ГРЭС.
Под нами водные просторы. Соединенные между собой пруды — Тагильский, Сортировочный и Вогульский — своей конфигурацией напоминают растущий полумесяц.
Вогульский, как видим, понадобился вновь. Для охлаждения воды, подающейся с теплоэлектростанции, сначала хватало одного Тагильского, но с увеличением мощности станции начали наращивать плотину Вогульского пруда, и его водная гладь опять украсила окрестности.
Поселок же лепится к берегам Тагильского пруда. Вот горбатый пешеходный мостик, а метрах в пятидесяти левее проложена дорога; она огибает пруд и ведет на станцию.
Впереди — жилые кварталы, застроенный щитовыми домами пустырь, больничный городок, слева от него будут построены здания гостиницы и техникума, а также школа №13, кинотеатр «Строитель», со временем переименованный в «Энергетик».
Руководители строительства то и дело менялись. Одни уходили сами, других снимали за какие-то грехи, а третьих брали на повышение. Наконец начальником управления строительства назначили Н. А. Кожевникова, который прежде возглавлял участок. Он был одним из инициаторов внедрения метода крупнопанельной сборки стен здания. В Верхнем Тагиле был осуществлен новаторский монтаж котлов из укрупненных блоков. У Николая Алексеевича уже был опыт в этом деле.
Одновременно со строительством идет подготовка к началу эксплуатационных работ. Приезжают специалисты с других электростанций. Испытывают, проверяют оборудование. И вот после ряда пробных пусков, 29 мая 1956 года, «задышал» первый турбогенератор. Инженер Николай Мурашов вспоминает, как ночами напролет работал весь «мозговой центр» станции. Жены провожали мужей на работу, как на войну. Возвращения ждали неделями.
Ритм с тех пор уже не нарушался. Еще не закончили монтаж энергооборудования первых трех очередей, как колле-
гия Минэнерго утверждает в 1957-м проектное задание на расширение станции до миллиона киловатт, а в 1960 году — до 1,6 мегаватт. Пуск каждого очередного блока был для тагильчан событием. Еще бы! Ведь с ними их старый демидовский поселок снова обретал «мускулы» и волю к жизни.
После введения в строй трех турбогенераторов по 100 тысяч киловатт станция ежегодно прирастала блоками по 200 мегаватт. Начался период освоения технологии, совершенствования и модернизации оборудования. Все это время, вплоть до 1973 года, станцией руководит Владимир Анатольевич Громковский. Ему довелось пускать первую машину и последний блок на станции. При нем Верхнетагильская ГРЭС стала одним из лучших энергетических предприятий страны.
В сентябре 1966 года поселок Верхнетагильский Указом Президиума Верховного Совета РСФСР был преобразован в город Верхний Тагил. Началась его вторая биография.
Потребность постоянного расширения и обновления вызвала к жизни еще одно здешнее производство — комбинат строительных конструкций на базе подсобных предприятий Верхнетагильской и Нижнетуринской ГРЭС. Раньше здесь теплились маленькие заводики: асфальтовый, щебеночный, по обработке древесины. Теперь воздвигаются корпуса цеха домостроения, керамзитового завода. Продукция комбината строительных конструкций вскоре была востребована далеко за пределами Верхнего Тагила — для сооружения Ермаковской станции в Казахстане, Ириклинской в Оренбургской области, Пермской ТЭЦ-14, Белоярской АЭС и Среднеуральской ГРЭС.
На территории старого демидовского завода, в пустом, полуразрушенном кирпичном здании, где некогда размещалась заводская контора, сидели на подоконнике два подростка. В окнах уже не было стекол, ветер заносил сюда последние листья тополя. Он стоял один на огромном пустыре, где когда-то шумел завод, и только чудом уцелевшее здание конторы скрашивало его одиночество.
Мальчишки, переговариваясь, болтали свисающими с подоконника ногами.
— А знаешь, как мы пушку сигнальную нашли? Не где-нибудь, а в бане... у старенькой бабули. Пушка у нее на каменке стояла. Бабуля плеснет на нее ковш холодной воды, и опять тепло в бане. Не очень-то охотно она ее отдала...
Это было в 1959-м. В «марковской» школе тогда директорствовал Владислав Николаевич Завьялов. При участии учителей, учеников, родителей под руководством Валентины Федоровны Ждановских образовался первый музейный уголок. А вскоре оформили и первые экспозиции: «История Верхнего Тагила и поселков», «Верхний Тагил в гражданской войне», «Предметы труда и быта» и другие. В школьном музее побывали ветераны первого Путиловского стального полка, участники освобождения Верхнего Тагила от колчаковцев.
Встал вопрос о расширении школьной экспозиции до масштабов городского историко-краеведческого музея. Выбор ос-
тановили на вместительном (площадь 240 квадратных метров), но крайне запущенном двухэтажном здании бывшего
обувного магазина. Как когда-то строили церковь и школу, так сейчас «творили» музей — всем миром: взялись за его восстановление горисполком, дирекция ГРЭС, комбинат стройконструкций, стройуправление Верхнетагильской ГРЭС, учащиеся школ... Словом, это была всенародная стройка — так писал о ней в газете «Кировградский рабочий» первый директор будущего музея Николай Иванович Рябов.
Впрочем, первое время музей существовал на общественных началах. Не было ни директора, ни экскурсоводов. Все держалось на энтузиазме людей, которых тогда называли «подснежниками». Работали в музее, а числились техничками на предприятиях.
25 октября 1983 года музей открыли полностью. К тому времени был собран материал о втором рождении нашего поселка после постройки и пуска в эксплуатацию ГРЭС, КСК, стройуправления.
Почему так подробно пишу о музее? Для моих земляков история поселка — больше, чем история. Ведь Верхний Тагил долгое время балансировал на грани исчезновения. И тогда каждое свидетельство прошлого ложилось словно бы на чашу весов: поселку быть, он стоит на дорогих для нашей
памяти могилах. Школьник, экскаваторщик, домохозяйка каждую свою находку несли в музей победно, как очередной неопровержимый аргумент в споре.
В 1979-м музей обогатился редчайшим экспонатом — обломком бивня мамонта, извлеченным из глиняного карьера. Ковш экскаватора выкопал обломок почти с 11-метровой глубины. Как утверждают сотрудники Института экологии растений и животных Уральского научного центра Российской академии наук, уникальная находка имеет возраст более десяти тысяч лет.
Или вот на горе Лубной краеведы обнаружили остатки жертвенного места эпохи нео
лита. Раньше это была вершина одной из скал. Потом часть скалы обвалилась, обнажив кости крупных животных, скопления золы, обломки древней керамики...
Прошло время, и музей переехал в здание бывшего во-
лостного управления, построенное в 1896 году, став из школьного — народным. На первом этаже оборудовали выставочные залы. Здание само — как экспонат. В одной из комнат находилась знаменитая «сижовка», где в пору гражданской войны в ожидании приговора томились поочередно то белые, то красные. Рядом с нею — комната без окон, здесь когда-то располагался морг. Весь первый этаж занимали пожарные, стояла бочка, наполненная водой. По тревожному сигналу колокола бочку выкатывали из помещения и... искали лошадь, потому что у волостного правления собственной лошади не было.
Вход на второй этаж был с другой стороны. Там до музея располагался исполком горсовета. Необходимо было соединить этажи дверью — из пожарной части к лесенке на верхний этаж, и пробить стену на первом этаже: из «сижовки» в пожарную часть.
Всю эту работу проделал будущий директор и его «подснежники», не без помощи бригады строителей и добросердечных горожан.
Так непросто рождался Верхнетагильский краеведческий, ныне один из самых посещаемых и богатых вещественной историей музеев нашей области. Город, безусловно, обязан музею, его творцам и хранителям своим настоящим и будущим.
Сейчас в музее (он стал государственным в 1990 году) четыре отдела: истории, природоведения, геологии и искусства. Обо всем, что собрано здесь, не расскажешь — надо видеть. Но есть в музейном «пироге» изюминки, о которых нельзя не упомянуть.
В зале искусства собраны несколько копий с картин выдающихся мастеров кисти XIX века: К.П. Брюллова, Н.Н. Ге, В.Д. Поленова, К.Д. Флавицкого. Прежде ими владел любитель живописи Андрей Антонович Хагер, немец с Поволжья, колхозный агроном. Картины после его смерти продала музею его вдова О.К. Соколова. Имя художника, столь мастерски скопировавшего знаменитые полотна, неизвестно. В музее знают только, что он был репрессирован, а после жил в городе Серове.
В отделе истории нельзя пройти мимо коллекции литья Каслинского завода, некогда принадлежавшего брату Акинфия Демидова — Никите и его потомкам. Среди множества барельефов,— портрет В.А. Глинки, главного начальника горных заводов хребта Уральского.
Среди уникальных экспонатов — образец кричного железа, выполненный в виде черепашки с длинным хвостом, завязанным в узел.
Висимский заповедник обрел свой статус в 1946 году по инициативе Уральского государственного университета и Свердловского отделения Союза писателей. Но после войны, а именно в 1951 году, он был закрыт, и его заповедная зона подверглась интенсивной промышленной разработке. В семидесятые годы заповедник возродился, но уже на значительно меньшей площади. Сейчас он включает верхнюю часть бассейна реки Сулем, горы Большой и Малый Сутук, а на западе доходит до деревни Большие Галашки. Невысокие горы до самых вершин одеты покровом хвойных, местами девственных, лесов.
До русской колонизации аборигенное население — вогулы (манси) — использовали эту территорию в качестве охотничьих угодий, берегли лес как основной источник своего существования. Расчисткам подвергались лишь небольшие участки в непосредственной близости от жилья. Историк Лепехин (1780) сообщает, что «дерево лиственница была в числе обожаемых ими вещей. Поэтому этот район до русской колонизации представлял собой «леса дикие», среди которых разбросаны были редкие улусы татаровы, остяков и вогуличей».
В начале XVIII века, когда сулемские леса вошли в состав владений заводчиков Демидовых, западная часть территории заповедника попала в хозяйственный оборот: деревья вырубались на древесный уголь. Верховья реки Сулем входили в Верхнетагильскую дачу, и здешние леса тоже стали топливом для домен.
Река Сулем течет через весь Висимский заповедник, и вдоль этой реки шла старинная дорога, связывавшая Невьянск с рекой Чусовой. К речным пристаням тянулись телеги, груженные железом для отправки его в центральные районы России.
А вблизи Верхнего Тагила густо росли кедровники. Они ценились не только как охотничьи, промысловые и орехово-плодовые угодья, но и как природная достопримечательность края. Путешественники и краеведы, побывавшие здесь, отмечают, что кедр на Урале распространяется до Верхнего Тагила, а дальше на юг не растет.
Если от Верхнего Тагила спуститься в долину, пойти на запад до синих холмов вдали и подняться на перевал, мы встретим первые столбы, предупреждающие о нашем вступлении в охранную зону заповедника. А вот и столб с указателем «Европа — Азия». Впереди — Европа, за спиной — Азия.
Одним здесь ходить небезопасно: зверь, в том числе хищный, чувствует себя дома. Поэтому присоединимся к леснику, который без боязни шагает по невидимым тропам заповедного леса. Величественные ели устремили свои вершины высоко в небо. Валежника под ногами нет, только иногда скрипнет прошлогодняя шишка. И — светло. Подумалось: как в добротном ухоженном доме. Выходим на просеку и видим, как в траве играют трое волчат. Двое сцепились и катаются по земле. Третий с любопытством наблюдает за бабочкой, которая имела неосторожность появиться рядом.
Лесник подошел к волчатам. Они подняли мордочки, настороженно повернулись. Им бы убежать, но удерживало любопытство. Вдруг из леса властно рявкнула волчица, и они со всех ног бросились в чащу.
Идем дальше. Подойдя к водоему, увидели рыжую спину лосенка. Он стоял по грудь в воде. «Ишь ты, от мошкары спрятался! Сейчас я тебя напугаю». И лесник бросил в воду камень. Встревоженный лосенок попытался одним прыжком достичь берега, но у него не получалось. Он прыгал в воде, оставаясь на одном месте. Наконец удалось выбраться на берег — только его и видели.
Ни одна мелочь не ускользнет от лесника: ни новое растение, ранее не замеченное им, ни птица, долго в заповеднике не гнездившаяся, — все находит отражение в дневнике. Потом по этим записям сделают заключение о состоянии растительного и животного мира в заповеднике.
Имя нашего спутника — Александр Николаевич Пискунов. Всю жизнь вплоть до ухода на пенсию он служил — то в армии, то в отделе внутренних дел. И только уйдя на заслуженный отдых, с головой окунулся в любимый и близкий его сердцу мир. Живая природа для него — нескончаемая «первая» любовь, начавшаяся с детства.
Мальчишкой, выбравшись утром из постели, он бежал босиком по обжигающей мокрой траве к лесу. За его зеленой оградой он чувствовал себя дома. Часами мог лежать, наблюдая мир травы. Муравей куда-то тащит соломинку, крупный жук, испугавшись света, торопливо нырнул в траву, божья коровка карабкается по стебельку вверх... И вдруг — чей-то кирзовый сапог нарушил, растоптал волшебный мир.
Возможно, тогда и родилась в нем решимость защищать слабого и бессловесного. Уже находясь на пенсии, работал в лесничестве инспектором по охране заповедных мест.
Дома у Пискунова вечно обновляющийся зоопарк. Люди знают: он не бросит, он поможет, и несут раненных и покалеченных найденышей.
Словом, жизнь природы — это и его собственная жизнь.Сейчас Александр Николаевич Пискунов директорству
ет в историко-краеведческом музее. Он является почетным членом орнитологического общества при Уральском отделении Российской академии наук, членом Уральского экологического фонда, председателем депутатской комиссии по охране природы при Верхнетагильской городской Думе.
Итак, поселок Верхнетагильский получил статус города. В эту пору он шел к вершине своего второго — социалистического — бытия. С этой вершины есть на что посмотреть, есть чему удивиться и порадоваться. Ничего нельзя мазать одной черной краской, как и розовой — тоже.
Верхнетагильская ГРЭС достигла мощности 1,6 мегаватт. Комбинат строительных конструкций — второе градообразующее предприятие Верхнего Тагила — тоже был на подъеме. В 1979 году продукция цеха домостроения и керамзитового завода была удостоена первой категории качества. Возводились новые корпуса, расширялись производственные площади. У ведущих предприятий были ведомственные школы, детские сады. Станция в 1982 году приняла на свой баланс свинооткормочный комплекс на тысячу голов. На берегу Верхнетагильского пруда открылся профилакторий — во всех отношениях образцовое лечебно-оздоровительное учреждение. На том же пруду Уральское отделение ГОСНИОХР организовало рыбное хозяйство, и осенью 1976-го первые семь тонн карпа были отправлены в магазины области.
Работали мебельная фабрика, созданная на базе артели «Искра», хлебозавод, бытовой комбинат «Малахит».
Еще в 1958-м паровозы уступили широкую колею электричке, регулярно бегающей до Свердловска и обратно.
Дворец культуры, выстроенный в 1964-м, приглашал на концерты хора академической песни, руководимого мест-
ным композитором Анатолием Федоровичем Стариковым, на веселые конкурсы агитбригад...
С конца пятидесятых собирала талантливую детвору музыкальная школа, а с начала семидесятых — школа изобразительных искусств.
В тех же пятидесятых открыл свои двери энергетический техникум.
Так называемые годы застоя в Верхнем Тагиле, наоборот, были отмечены энтузиазмом горожан, как бы обретших второе дыхание.
Но вот началась перестройка, переворот и... путь в другую сторону На рядовых тагильчан все это свалилось как снег на голову в разгар лета. Только обзавелись работой, только встали на ноги — и на тебе! Маленькие предприятия, став нерентабельными, закрывались, другие находили себе частную «крышу». Приказала долго жить мебельная фабрика, имевшая в Верхнем Тагиле давнюю историю. Свинокомплекс отделился от ГРЭС. Появились проблемы и на ведущих предприятиях.
Правда, есть и позитивные примеры. В связи с возникновением в 1996 году муниципального образования «Город Верхний Тагил», в него вошел и поселок Половинный со своей птицефабрикой, достаточно известной в области. Несмотря на растущие налоги и цены на комбикорма, объем производства мяса птицы здесь растет и фабрика работает прибыльно — за счет оптимизации рациона кормления, расширения ассортимента. За время реформ она не только устояла на ногах, но и сохранила темпы производства.
И все-таки нельзя сказать, что, находясь на рубеже веков, пройдя сквозь годы перестройки, жители Верхнего Тагила чувствуют себя уверенно.
Некогда мощная организация — строительное управление Верхнетагильской ГРЭС — пришло в упадок: вдруг в одночасье нечего и незачем стало строить в городе и на станции. Численность стройуправления уменьшилась в два раза, люди работают где придется. Начались разговоры о присоединении управления к КСК, но глава администрации А. А. Стенин выступил против: он уверен, что потенциал строителей еще будет востребован.
Идет разговор об организации транснациональной акционерной энергоугольной компании (УралТЭК). А в марте 2000 года стало известно, что правительство области поддержало идею создания компании на базе угольных разрезов «Богатырь» и «Северный» в Казахстане, Рефтинской, Верхнетагильской, Серовской и Нижнетуринской электростанций, а также Троицкой ГРЭС. Учредителями новой ком
пании станут РАО «ЕЭС России», АО «Свердловэнерго» и компания «Аксесс Индастриз». При этом утверждают, что регулирование тарифов для потребителей останется за региональной энергетической комиссией, а единое технологическое управление энергетикой региона — за АО «Свердловэнерго».
Верхнетагильская ГРЭС может работать на разных видах топлива: на экибастузском угле, на мазуте и на газе. Но, ориентируясь на энергоугольную компанию, станции «Свердловэнерго» «отучают» от иных видов топлива. А экибастузский уголь (Казахстан) теперь дорогой, под иной уголь Верхнетагильская и Рефтинская электростанции не приспособлены. На Рефтинской, правда, провели испытания кузнецкого угля и обнаружили, что он отличается взрывоопасностью при сжигании и обладает высокой влажностью. Но так или иначе, если компания будет создана, придется «кушать», что дают.
Как бы то ни было, станция пока работает, завозится
уголь, трубы дымят, оборудование периодически обновляется, модернизируется. Но как долго она может продержаться во времени? Помня недавнее прошлое, верхнетагильцы с тревогой думают о том, что будет с городом, если станция, как некогда чугуноплавильный и железоделательный заводы, тоже окажется невостребованной? В самом деле, было ли удачным второе рождение Верхнего Тагила, новый выбор его судьбы? И где вообще обитает эта своенравная госпожа Удача?
Когда-то Демидовы выбрали для своего завода уникальное место, красивее и удобнее трудно сыскать в округе. Долина, в которой вольготно расположился город, сама по себе — природная здравница. Ей бы минеральный источник или лечебные грязи!.. Но таковых пока не найдено. Но, как говорится, чем черт не шутит. А вдруг, если поискать, обнаружится источник хлоридно-натриевой воды, которой так богата наша Свердловская область? В краеведческом музее мы найдем восторженные отзывы путешественников из США, Германии, Финляндии, Канады, Швейцарии и других стран. Верхний Тагил, считает главврач здешнего профилактория Т.Н. Постникова, просто Богом создан для организации здесь здравницы.
Сама Татьяна Ивановна, весь коллектив ее учреждения, дирекция ГРЭС во главе с А.И. Брызгаловым многое делают в этом направлении.
Верхнетагильский санаторий-профилакторий известен энергетикам всей страны. Здесь успешно занимаются профилактикой заболеваний, создают замечательные условия для лечения и отдыха. К основному зданию пристроен большой корпус, выполненный в стиле средневекового замка, который удачно вписывается в здешний горно-лесной пейзаж. Профилакторий оборудован новейшей аппаратурой, появились дополнительные номера, к услугам отдыхающих — бассейн, современные лечебно-оздоровительные кабинеты.
А прихотливому воображению так и видятся удобные, благоустроенные пляжи на Тагильском и Вогульском прудах, лодочные станции с парусниками... А какая рыбалка на наших прудах хоть летом, хоть зимой! Кстати, рядом на горе Ежовой уже действует горнолыжный комплекс.
Словом, так и просится в эти дивные места «фабрика» здоровья, для которой сама природа половину дела уже сделала за нас.
Как уже сказано, в 1996 году при деятельном участии главы администрации А.А. Стенина было создано новое муниципальное образование «Город Верхний Тагил», включенное в 1999-м в соответствующий реестр Российской Федерации. Что ж, это хороший знак: теперь судьба города в его собственных руках.
1712 — начато строительство чугунолитейного и железоделательного завода.1718-1720 — домна дала первый чугун.1725 — со смертью Никиты Демидова заводы Невьянской группы перешли
его сыну Акинфию.1768 — Прокофий Демидов продает Верхнетагильский завод Савве Яков
левичу Собакину.1785 — после смерти С.Я. Собакина (Яковлева) заводы поделены между
женой и тремя сыновьями.1788 — поручик И.С. Яковлев покупает у матери отошедшие ей заводы.1894 — заводы Главного Верх-Исетского управления переходят по наслед
ству к сыну Ивана — Алексею Яковлеву.1849 — в наследство вступают дочери и сын Алексея Ивановича.1861 — большой пожар в В. Тагиле.1862 — И.А. Яковлев передает свою часть наследства сестре — Н.А.Стен
бок-Фермор.1866 — главное управление заводами переносится в С.-Петербург.1898 — наследство Н.А.Стенбок-Фермор делится по числу наследников —
на 568 долей.1903 — в поселке открылась народная библиотека на средства петербургс
кого издателя Ф.Ф. Павленкова и уездного земства.1906 — на заводе сокращается выпуск продукции.1910 — создается «Акционерное общество наследников Яковлевых».
Март 1917 — избрана земская управа, и в противовес ей — Совет рабочих и крестьянских депутатов.
1917 — упразднена земская управа, и избран первый объединенный Совет рабочих и крестьянских депутатов.
25 августа 1918 — В. Тагил переходит в руки колчаковцев; вновь создана земская управа.
15 июля 1919 — В. Тагил занят эскадроном кавалерийского Путиловского полка; образован революционный комитет.
1920 — создана артель «Оленинская».1923 — организовано товарищество по совместной обработке земли.1925 — на территории завода построена электростанция.1926 — на базе артели «Оленинская» создана артель «Искра».1930 — Невьянский округ разделен на два района — Кировградский и Невь
янский; В. Тагил отнесен к Кировградскому району.1930-1935 — организовано тепличное хозяйство.1938 — построена школа № 12, фундамент которой был заложен в 1898 году.1951 — утверждена программа строительства теплоэлектростанции.
— принят в эксплуатацию больничный городок. С 1951 года В. Тагил переживает период интенсивного строительства: возникают детские сады, аптека, почта, столовая, сеть магазинов.
1953 — построена школа № 13.— тепличное хозяйство передано в ведение ОРСа СУВТГРЭС.
29 мая 1956 — Верхнетагильская ГРЭС дала первый промышленный ток.1957 — первых учеников приняла школа № 4.1958 — открыты энергетический техникум и музыкальная школа.1960 — на базе артели «Искра» создана Кировградская мебельная фабрика.
Февраль 1961 — на базе подсобного хозяйства ОРСа СУВТГРЭС создана Кировградская птицефабрика, а тепличное хозяйство передано ВТГРЭС.
Апрель 1961 — начал действовать комбинат строительных конструкций.1962 — сдан в эксплуатацию керамзитовый завод.1964 — ВТГРЭС достигла мощности 1600 тыс. квт и стала самой мощной
тепловой электростанцией на Урале и пятой в стране.1965 — в В. Тагил пришел природный газ.
— открыт санаторий-профилакторий энергетиков на 75 мест.12 сентября 1965 — поселок В. Тагил получил статус города районного подчинения.
1969 — в районе пруда № 4 Свердловским рыбокомбинатом построено садковое хозяйство.
1972 — вошла в строй школа № 8.1973 — построен и сдан в эксплуатацию дом быта «Малахит».1984 — решением В. Тагильского городского Совета во вторую субботу июня
отмечается День города.1990 — историко-краеведческий музей переехал в здание бывшего волост
ного правления, построенное в 1896 году.1989-1993 — проложена теплотрасса, и начата газификация старой части
города.1993 — введено в строй новое здание поликлиники.1993 — библиотеке старой части города торжественно возвращено имя
Ф.Ф. Павленкова.1995-1998 — переход на рыночные отношения. Начали функционировать
три мини-пекарни, макаронный и колбасный цеха, фирменные магазины.
1996 — В. Тагил внесен в областной Реестр муниципальных образований.1999 — город внесен в общероссийский Реестр муниципальных образований.
Сто тридцать семь километров к северу от Екатеринбурга по железной дороге — и вы в Нижнем Тагиле, втором по величине городе на Среднем Урале. По
территории он сравним с целым государством, с Голландией, например. По численности населения — с большим областным центром: здесь почти 400 тысяч жителей!
Имя город получил от реки Тагил, в нижнем ее течении и расположен.
(Одежду с самого рождения привык носить не фасонистую — рабочую. Сегодня тагильчане производят пятую часть промышленной продукции Среднего Урала, составляя всего девять процентов населения Свердловской области. Прямо-таки классический образец индустриального центра. По экономическому потенциалу город входит в первую тридцатку российских городов.
Со дня своего рождения в октябре 1722 года Нижний Тагил имел призвание к делу «железному». И полагаться привык только на собственные силы: из своей руды металл выплавлял, в своих вагонах отправлял продукцию на рынок. И по рельсам также своей, тагильской работы.
Впрочем, история Нижнего Тагила и его настоящее еще не раз удивят и озадачат — крутыми поворотами судьбы, неразгаданными до сей поры тайнами. Откуда, например, в «железном» характере тагильчан столько доброты и нежности? У нас часто произносят: «Нежный Тагил»...
А о реке, что подарила городу имя, написаны такие вот строки, у тагильского поэта Михаила Созинова:
За цепью гор, синеющих к закату, за звоном леса, вставшего стеной,Тагил шумел на звонких перекатах, не в силах убежать за Чусовой.
Легко б жилось,когда любая прихоть
небесной манной падала в карман.- Уйду в Сибирь! -
он вскинул волны лихо:- Найду свой путь, найду свой океан!
Столетия работали усердно, добро и зло не возвращая вспять.
На буреломах вырастали кедры и, век отживши, падали опять.
Тагил кипел и рвался,словно чуял,
что станет с ним потом, через века, что поведет к жестокому Кучуму гремящую дружину Ермака.
И в те же днив Москве, в посольском зале,
со слов Кольца* не вырежешь ножом в пергаментные книги записали Тагилку-речку рядом с Иртышем.
А годы вновьзатягивали тропы,
и мох забвенья летописи крыл.Но скоро изумленная Европа
заговорила вдруг:- Тагил... Тагил!..
Этот город во все времена удивлял поэтов и писателей. Д.Н. Мамин-Сибиряк оставил признание: «Едва ли найдется другой такой уголок на земном шаре, где бы на таком сравнительно очень незначительном пространстве природа с истинно безумной щедростью расточала свои дары».
В середине XX c толетия популярный литературовед Ираклий Андроников восхищался: «Удивительный город! Великолепные постройки XVIII-XIX веков, которые сделали бы честь старому Петербургу»...
Чтобы приблизиться к разгадке «тагильского характера», перелистаем некоторые из 278 страниц летописи Нижнего Тагила — по числу прожитых им лет.
Охотник вогул Яков Савин прославил наши места еще раньше Демидовых.
Было, как рассказывает легенда, так. В азарте погони за таежным зверем остановился он возле скалы передохнуть, прислонил к камням копье, лук со стрелами на валун
положил. Когда же, отдохнув, за копьем потянулся, скала то его не отпускает! И стрелы с железными наконечниками как прилипли к ней!
Вогул не раз бывал в проводниках у опытных рудознатцев и смекнул, какой знак подала ему незнакомая гора: рудам-агнит к себе притягивала. Обошел скалу, примечая место и сомневаясь: к добру ли для простого вогула это его открытие? Долго хранил он свою тайну, но все ж таки показал образцы руды верхотурскому воеводе Дмитрию Протасьеву. До освоения богатых железных руд горы Магнитной, названной впоследствии Высокой, оставалось совсем немного времени...
Конец XVII века — время невиданных перемен в государстве Российском. На царском престоле юный Петр, царь-реформатор, задумавший «в Европу прорубить окно» и вывести Россию из вековой отсталости. Но выхода к морям Балтийскому и Черному у нее все равно нет. Шведский король и турецкий султан на морях владычествуют, и сильный сосед им не нужен.Значит, предстоит война, для которой потребуется оружие, а для оружия — металл. Железо, как тогда говорили, из руды выплавляемое. И полетели во все концы державы царские указы — искать руду!
В июне 1696 года начальник Сибирского приказа Андрей Виниус обязал воеводу Верхотурья Дмитрия Протасьева исполнить указ, и через полгода пришло с Урала от воеводы известие о том, что на реках Нейва и Тагил железная руда обнаружена.
Андрей Виниус, изучив донесение верхотурского воеводы, с гордостью писал Петру: «Я сыскал зело добрую руду из магнита, железную, лучше которой быть невозможно, и во всей вселенной не бывало, чтобы из магнита железо плавить, притом же богатая и мягкая, что можно пушки и мортиры плавить».
В 1698 году Виниус посылает Петру чертеж горы Магнит
ной на Тагил-реке. А что до качеств тагильской руды, то тут Виниус был точен: гора Высокая — так стали называть месторождение на реке Тагил — не одно столетие снабжала заводы Урала лучшим в мире магнитным железняком.
В начале XVIII века началась и уральская металлургия, освоение рудных богатств нашего края и главной его кладовой — горы Высокой.
Потребовались люди опытные, расторопные, работящие и предприимчивые. Царь Петр нашел таковых в Туле — кузнецов Никиту Антуфьева и его сына Акинфия.
Существует много легенд о первой встрече царя с будущим основателем династии заводчиков Демидовых.
По одной из них, доверил Петр кузнецу для починки пистолет немецкой рабо
ты. А когда тот выполнил заказ, похвалил его и посетовал, что не имеет мастеров, равных немецким оружейникам. «И мы, царь, против немца постоим!» — возразил будто бы Никита, за что получил оплеуху:
— Ты, дурак, сначала сделай, а потом хвались!— А ты, царь, сначала узнай, а потом дерись! — париро
вал кузнец и подал Петру сработанный им новый пистолет, ничуть не уступивший немецкому.
Горячий норовом Петр смилостивился, похвалил кузнеца и больше уже не упускал его из виду. Да что там! Можно сказать, первый военный заказ получил от него Никита вместе с напутствием, мол, постарайся, Демидыч, расширить свое дело, а я не оставлю тебя своей заботой. Именно тульскому кузнецу и доверил государь освоение уральских богатств. Никита Демидов (царь изменил не только судьбу, но и фамилию кузнеца) стал первым экспертом сысканной железной руды и дал ей такую оценку: «Железо самое доброе, не плоше свицкого (шведского), а к оружейному делу лучше свицкого».
Самой ранней из известных нам дат в истории тагильских заводов стал 1720 год, когда у подножия горы Высокой началось строительство сразу двух заводов — Выйского и Нижнетагильского, и хотя первый из них войдет в историю как медеплавильный, фактически оба завода были доменными и перерабатывали руду горы Высокой. Первый чугун на
Выйском заводе был получен 8 октября 1722 года. Эта дата и считается днем рождения Нижнего Тагила.
По окончании строительства плотины и двух доменных печей 25 декабря 1725 года был выплавлен первый чугун и на Нижнетагильском заводе. Но не дожил до этого дня Никита, сломили старого кузнеца заботы, не железным оказалось здоровье.
24-летний сын его Акинфий остался на Урале полновластным господином. Начав дело с отцом и продолжив его самостоятельно, Акинфий Никитич построил десяток железоделательных и чугуноплавильных заводов, из которых Нижнетагильский своими изделиями обрел громкую европейскую известность.
Новые заводы и после смерти царя Петра исправно выполняли оборонный заказ, поставляя по дешевым ценам «в казну, на всякие обиходы армии... пушки, ядра, мортиры... фузеи...».
Так была предопределена судьба Нижнего Тагила — работать на оборону Отечества, на его воинскую славу. А пожалованный царем во дворянство Никита Демидов стал одним из основателей уральской металлургии, которой в этом году исполнилось 300 лет. Демидовская династия вложила в ее развитие 215 лет своего «заводского» стажа.
Когда Нижний Тагил отмечал 275-летие, никто из исторических деятелей не удостоился таких славословий, как представители дворянского рода Демидовых. Что ни Демидов — то энергичный предприниматель, благотворитель, пекущийся о бедных, меценат, покровительствовавший наукам и искусствам... Выходит, гордимся тем, что они — «нашенские»? Но ведь большинство взрослого населения города — праправнуки демидовских крепостных, «работных людишек», как именовали их заводовладельцы. И во всех книгах о Нижнем Тагиле, вышедших после 1917-го — вплоть до начала 90-х годов, — Демидовы — сплошь эксплуататоры трудового люда, кровопийцы и мучители, выжимавшие из рабочих жизненные соки.
Что происходит в очередной раз с нашей исторической памятью? Неужто от огульного охаивания до безудержного восхваления — один шаг?
Такого не случается, когда обращаешься к документам и фактам, исследованиям ученых и краеведов.
В Нижнем Тагиле прошли уже три Международные Демидовские ассамблеи. Ученые-историки разных стран, музейные работники пополнили наши представления о знаменитой династии заводчиков.
Послушаем мнение Т. К. Гуськовой, доктора исторических наук, почетного гражданина Нижнего Тагила (кстати, это звание присвоено Татьяне Константиновне одновременно... с Акинфием Никитичем Демидовым — в год 275-летия Нижнего Тагила).
«Мне немного смешно, когда говорят о Демидовых вообще. Они очень разные! Никиту, Акинфия и представителей еще двух поколений отличает кровная связь с заводским делом, они энергичные организаторы металлургического производства, и за это им надо воздать должное.
В чем заслуга Никиты и Акинфия? Они не побоялись перенести заводское хозяйство из привычной им Тулы на новое место, рисковали, но освоили незнакомый им Урал.
И менно тагильские Демидовы сохранили заводы, основанные в XVIII веке, до начала века двадцатого. Они первопроходцы, ведь к рудным горам не было никаких дорог, кругом — только глухая тайга. И вот в необжитом месте новоселы сумели наладить новый тип хозяйства. Оно сложное, многоотраслевое, многоукладное, состоявшее из 8 заводских поселков, 16 деревень с населением почти 30 тысяч — к началу XIX века, когда Нижний Тагил становится
центром горнозаводской промышленности.
Первые заводские рабочие-туляки были свободными, но их на Урал пришло мало. Правительство освобождало первых предпринимателей от налогов, а Демидов сразу задумал создать мощную систему заводов. В феодальной России, где не было свободного рынка рабочей силы, единственный выход — закрепощение. Причем двойное! Заводчики становились и помещиками — только тогда они и получали право покупать крестьян.
Впрочем, Демидовы не только эксплуатировали своих рабочих, но платили за них налоги, подушную подать, сами закупали для них продовольствие, то есть брали на себя государственные заботы. И как все заводовладельцы, несли попечительские обязанности, стараясь быть первыми среди других. Взять, к примеру, заводской госпиталь. Это — отнюдь не одно лишь благодеяние, Никиту Акинфиевича скорее заставили этот госпиталь открыть. Ну и построил он деревянное здание. Уже потом сын его расщедрился на сооружение каменного — фамилия обязывала... А заводское училище, где готовили кадры служащих? Это же была настоятельная потребность, а не щедрый жест хозяев. Кстати, позднее заводчики отказались содержать училище на свои средства.
Когда в России произошел промышленный переворот, Демидовы (в четвертом уже поколении) осознали: надо развивать технику. Начали посылать мастеровых за границу — почти сорок тагильчан* получили там образование. Со свободными потом заключали договоры па производственную деятельность. Но куда дешевле было выучить своих крепостных и распоряжаться ими по своему усмотрению — разве это благотворительность?
Что всегда умели Демидовы — так это считать деньги. Пусть далеко не всегда радели о России. Первые Демидовы рождались, работали и умирали на Урале. Их сыновья предпочитали жить в столицах, управляя заводами по перепис-
ке. А Николай Никитич, коему задумали недавно поставить памятник в Нижнем Тагиле, и был-то здесь один-единственный раз... Анатолий Демидов, князь Сан-Донато, вообще всю жизнь провел за границей и только там проявил себя меценатом.
Словом, демидовскую династию надо внимательно изучать, чтобы оценить ее истинную роль. И чтобы понять происходящее в России сегодня».
Это точка зрения историка. Автору же хочется добавить следующее. Шумно восторгаясь деяниями знаменитой фамилии, не принижаем ли мы безымянных героев демидовской эпохи, чьим каторжным трудом и создавалось богатство знатного рода? Да, были и меценаты, но Уралу мало что досталось от их щедрот... К концу XIX столетия не в отцов пошедшие заводчики-дети промотали наследство, довели заводы до котомки с долгами, а Нижний Тагил оставили даже не городом — заводским поселком, провинциальной «дырой».
Куда интереснее вспомнить годы расцвета тагильского железного могущества в эпоху Демидовых — работников и предпринимателей.
Нижнетагильский завод строился как самый мощный чугуноплавильный на Урале. Все заводские устройства и механизмы — домны, горны и молоты, плавильные печи и водяные колеса, приводящие механизмы в движение (электроэнергии промышленность еще не знала!), — сооружались по лучшим русским и европейским образцам.
Великолепные качества тагильского металла, а полосовое кричное железо — основной предмет экспорта, — известное на мировых рынках под маркой «Старый соболь», высоко ценилось на Западе. Особенно охотно его покупали в Англии, куда в конце XVIII века шло две трети всей продукции демидовских заводов. В выдающихся победах русского оружия, в войнах со Швецией и Турцией, победах А. Суворова и Ф. Ушакова большую роль сыграла военная продукция тагильских заводов — снаряды, бомбы, ядра, гранаты, железо для флота и артиллерии.
Экспонаты Нижнетагильского музея-заповедника горнозаводского дела на Среднем Урале всегда подолгу задерживают изумленных экскурсантов. А вот что писал о них побывавший в 1899 году в Нижнем Тагиле Д. И. Менделеев, которому показали и заводской музей: «...из рельс навязаны узлы и наплетены чуть не кружева — без следов трещин, толстые, в несколько дюймов листы железа согнуты не в два, а в четыре и более раз — как мягкая салфетка, и тоже нигде ни следа трещин...»
И сегодня удивляются посетители музея: вот самовар, изготовленный мастеровым Прокопьевым из круглых железных дисков, без единого шва, сварки или клепки. Железные бутылки оттягивались в нагретом состоянии мастером Тороповым. Это как же надо было знать свойства металла, каким мастерством обладать, чтобы так выполнить работу!..
В заводском хозяйстве два с лишним века тому назад все делалось трудом крепостных. «Работными людишками» становились уже 6-7-летние дети, руду сортировать на крупные и мелкие куски вполне, по мнению хозяев, способные.
«При заводской работе, — писали подневольные люди в одной из многочисленных челобитных, — происходило нам не токмо излишне противу положенного на нас подушного склада, но и самые мучительные ругательства. Приказчики и нарядчики не знамо за что немилостиво били батожьем и кнутьями, многих смертельно изувечивали, от которых побои долговременно недель по 6 и пополугоду не зарастали с червями раны». Ненависть к мучителям находила выход в бунтах.
Оказывается, еще в век Екатерины II заводской люд добивался демократического, как сказали бы сегодня, переустройства жизни. В 1762 году восставшие рабочие Нижнетагильского завода отказались признавать себя крепостными Демидова и выбрали орган местного самоуправления — земскую избу. Восстание, конечно, подавили, но в пору крестьянского бунта Емельяна Пугачева, выдававшего себя за царя Петра III, свергнутого с престола женой Екатериной, манифесты и «прелестные письма» Емельяна Ивановича находили живейший отклик у тагильских рабочих и вызывали немалый страх у заводовладельцев. Но вспышки гнева были стихийными. После разгрома и наказаний бунтовщиков ничего не менялось в жизни заводских крепостных. А изменений требовало и производство. Европа, не знавшая крепостного рабства, лихо переоснащала свои заводы, и выдержать с ней конкуренцию на рынке металла, производя его дедовскими способами, было невозможно.
В первой половине XIX века на тагильских заводах и медном руднике впервые опробовали технические новинки, которые оставили заметный след не только на Урале, но и в истории отечественной техники. Это прежде всего первый русский паровоз, (построенный в 1834 году талантливыми тагильскими механиками Ефимом Алексеевичем Черепановым и его сыном — Мироном Ефимовичем.
Черепановы происходили из крестьян, «приписанных» к Выйскому заводу. Отец был из первых механиков, а сын помогал ему в работе. В 1820 году «искусством и усердием» Ефима Черепанова на Нижнетагильском заводе была сработана первая на Урале паровая машина, а через четыре года — уни-
версальная, которую «к каждому действию можно пристроить», — как сообщал сам изобретатель.Машины заслужили одобрение многих ученых-путешественников, видевших их, в том числе и знаменитого в Европе Александра Гумбольдта.
Демидовым такая оценка весьма льстила. И не удивительно, что для блага своих заводов они посылали башковитых «людишек» присмотреться к работе других заводов России, набраться опыта и у заграничных специалистов. Черепановы побывали в Англии и Швеции, интересовались иностранными машинами. А в 1834 году из ворот заводского деревянного сарая выпыхтел их «пароходный дилижанец». В документах Выйского завода об этом записано так:
«Пароход поставили на колесопроводы. К нему прикрепили фургон с запасом древесного угля и воды... повозку для поклажи... и пассажиров». Сам Ефим Алексеевич стоял у паровозной топки, сжимая рычаг механизма управления. Это случилось в один из первых дней сентября. «Черепановской чугункой» назвал народ диковинную машину. Это было рождение железнодорожного транспорта России!
На следующий год Черепановы строят второй, более мощный паровоз, который мог перевозить груз уже не в 200, а в 1000 пудов. Кстати, к этому времени старший Черепанов наконец-то получил вольную от Демидова. Но только для себя, а не для семьи. Хозяин рассчитал точно: изобретатель родных не оставит, а заводчика никто теперь не упрекнет за то, что он держит в неволе талантливого специалиста. Отец ^сыновья Черепановы и впредь старались «неослабно заводить машины» для пользы производства и «облегчения сил трудящихся». Именно в этом, а не в угождении заводовладельцам видели смысл своего технического творчества.
Известность Черепановых была настолько высока, что главный начальник горных заводов хребта Уральского воз-
будил ходатайство о награждении Ефима Черепанова золотой медалью. Однако на золотую правительство не решилось — такой награды удостаивалось лишь купечество, а тут — крепостной! Но и обойти заслуги изобретателя было уже неловко. Ефима Алексеевича удостоили серебряной.
Так что же Демидовы — поощряли изобретательство, внедряли новинки в производство? Но ведь вовсе не российский паровоз повез первых пассажиров из Санкт-Петербурга в Царское Село — иностранный. На тагильских же заводах перевозить грузы паровозной тягой стали лишь 36 лет спустя после смерти изобретателя. На опыты, на разные поездки механиков по Европе Демидовы деньги давали, а когда те возвращались из-за границы, приободренные и настроенные внедрять увиденные на чужбине новинки в Отечестве, их останавливали: «Работайте, как работали!»
Подневольных можно заставить работать под страхом наказания — рабы творцами прогресса не бывают. В первой половине XIX века, «золотого» для капиталистической Европы, феодально-крепостнический Урал начал приходить в экономический упадок. Тагильский металл уже не мог достойно конкурировать на мировом рынке, соперничать с заграничной продукцией. Ведь там труд механизирован, а затраты на производство невелики.
«У англичан железо мерзкое, но они, имея способ сделать оное дешевле, всюду делают нам подрыв», — с плохо скрываемым раздражением писал в 1827 году в свою заводскую контору столичный житель Николай Никитич Демидов, из тех уже Демидовых, что сами на заводах бывали
крайне редко, поручив заниматься производством немалой армии конторских служащих.
Между тем талантливые мастеровые люди «по самоохотной выучке» и тяге к изобретательству часто оставляли позади Европу. Увы, история знает о них немного. Эти годы жизни заводовладельцев усердные историографы расписали по дням. А, скажем, создатель «плющильной» машины — прообраза современного прокатного стана — крепостной Егор Кузнецов оставил потомкам о себе лишь памятки в чертежах и рисунках.
У Егора Григорьевича была двойная фамилия — Кузнецов-Жепинский. Первая — по роду занятий, вторая — по рождению. В августе 1771 года по специальному предписанию Демидова сын кузнеца Выйского медеплавильного завода механик-самоучка стал «почитаться первым слесарным и кузнечным мастером». Ему предоставили отдельную мастерскую, положили 10-12 копеек поденного жалованья и приставили семерых учеников, одним из которых, кстати сказать, был Ефим Черепанов.
Жепинский изготовил оригинальные астрономические часы, остатки которых сохранились в Нижнем Тагиле до сего дня, сделал действующую модель катальной машины — первого в мире непрерывного прокатного стана для получения «четвероугольного» железа, построил первый на Нижнетагильском заводе листопрокатный стан.
В 1785 году Егор Григорьевич начал мастерить «куриозные» дрожки. Это был открытый четырехколесный экипаж, рассчитанный на трех человек — кучера и двух седоков. Под задней осью дрожек устроены были два фигурных металлических футляра. В одном из них находилось путемерное устройство — нынешний спидометр, в другом — орган, потому дрожки еще называли музыкальными. Егор Григорьевич, как свидетельствует надпись на дрожках, шестнадцать лет работал
над диковинной «машиной», и ему было разрешено доставить экипаж в Москву...
Именно музыкальные дрожки, а не заводские изобретения принесли мастеру долгожданную свободу от крепостной зависимости.
Сенсация повторилась спустя два с лишним столетия. Музыкальные дрожки, хранившиеся в Эрмитаже, совершили пробег по Дворцовой площади Санкт-Петербурга со скоростью 30 километров в час! Об этом восторженно сообщала газета «Известия». А вот тагильчане ахать от удивления не стали — какая, дескать, сенсация? Что сработано нашими мастерами — всегда надежно. В год 275-летия Нижнего Тагила в здешнем музее открылась выставка демидовских коллекций, и среди экспонатов, представленных Государственным Эрмитажем, были чудо-дрожки Е.Г. Кузнецова-Жепинского.
Демидовским заводам не хватало воды. Река Тагил невелика, еще меньше окрестные ручьи и речушки. А требовались изрядные запасы — где взять? За большие деньги хозяева привезли на Урал французских специалистов. Те долго
думали-гадали и пришли к выводу: «Дело сие признать невыполнимым, строительство невозможным».
Вот тут и настал черед Климентия Ушкова. Крепостной умелец представил проект создания целой системы прудов, шлюзов, каналов. Иноземцам пришлось поскорее укатить домой от конфуза. Ушков предусмотрел все: как воспользоваться весенними паводками, накапливать воду и спускать ее излишки, как укрепить стенки канав, дабы они не поддавались размыванию, и как утихомирить стихию, ежели она вздумает взбунтоваться.
Ушков сам же и за свой счет(!) осуществил замысел. Под его руководством построили канал длиной в пять километров, несколько плотин и прочие гидротехнические сооружения. За все это просил он одного — освободить его и детей от крепостной зависимости. (Господи, и почему это свобода на Руси всегда дается человеку как награда и милость монарха-вседержителя?)
Канал, по которому вода стала поступать в реку Тагил и тагильский пруд, пустили в 1848 году. Но прошло почти полтора десятилетия, прежде чем потомки Ушкова получили «вольную» — как раз в год отмены в России крепостного права.
Ушковская система водоснабжения — настоящая реликвия горнозаводского Урала — служит людям и поныне.
В плеяде тагильских талантов «созвездие» художников Худояровых стоит наособицу. Подарили людям эти живописцы особое направление в искусстве. Недавно мировая общественность отмечала его 250-летие на международной научной конференции в Нижнем Тагиле. Искусствоведы называют наследие Худояровых уникальной лаковой живописью по металлу, рассказывают о возникновении и развитии этого, ставшего народным, промысла, связанного с родом Худояровых, а в доме почти каждого тагильчанина на столе или на стене обязательно увидишь чудо, именуемое тагильским подносом.
Основатели промысла были люди серьезные, малообщительные с теми, кто «не нашей веры», — старообрядцы. Не от хорошей жизни они бежали с Волги на Урал, располагая капиталом, в деньгах не исчисляемым, — живописным мастерством. В Тагиле основатель династии А.С. Худояров, владевший тайной «хрустального лака», создал мастерскую по росписи железных изделий. Сыновья — Федор и Вавила — сде-
лали живопись профессиональным занятием рода Худояровых, изобретя особый масляный лак.
Но отнюдь не подносы интересовали Демидовых, художники выполняли для них иную работу — расписывали интерьеры роскошных дворцов в Петербурге и Москве, предметы утвари. Украсили, например, столешницу, живописно изобразив строения Нижнетагильского завода.
Вот картина Павла Худоярова «Листобойный цех Нижнетагильского завода». Работающие механизмы, огненные вспышки в полумраке цеха, люди, занятые тяжелым трудом под присмотром мастера. Впечатление напряженного рит
ма и грохота работы так сильно, что хочется зажать уши.
Совсем другое полотно оставил потомкам Исаак Худояров. Его тагильчане всегда вспоминают, поднявшись погулять на гору Лисью, что у плотины старого демидовского завода. Картина так и называется — «Гуляние на Лисьей горе». Написана в первой половине девятнадцатого века. Художник запечатлел почтенное семейство заводского служащего, стайку нарядно одетых девушек, отца с маленьким сыном и кумушек, явно осуждающих беззаботно веселящуюся молодежь. Но не это главное, если можно так выразиться, на картине — уральская природа и ма
лая родина художника — заводской поселок, с рядами деревянных улиц и редкими вкраплениями каменных зданий — церковных храмов, заводоуправления, домов зажиточных тагильчан. Запомним этот вид с Лисьей горы, чтобы вернуться сюда через полтора столетия после И. Худоярова, и заглянем в мастерскую, где царит «тайна хрустального лака».
Кстати, документальные упоминания о тагильских подносах встречаются с 40-х годов XVIII столетия, а в конце его в городе работало уже двенадцать лакировальных мастерских. В начале следующего столетия открылась специальная школа живописи на лаке и лакирования железных вещей. Заметим, что в это время заводовладельцы, расширяя рынки сбыта металла, начинают этот металл использовать для изготовления посуды, а расписная посуда шла бойче обыкновенной. Прямоугольные, овальные, много-
гранные, с ручками просеченными и приклепанными, тагильские подносы становились произведениями искусства, когда их касалась кисть художника, рождая цветы, плоды, пейзажи. Особая, «тагильская» манера письма тесно связана с народной кистевой росписью. В центре подноса — традиционный букет, основу которого составляли два-три крупных ярких цветка, вокруг мелкие, а также листья и трава. Изображение обрамлялось красной и черной полосой с орнаментальным пояском или богатым золоченым узором.
Спрос на тагильские подносы вырастал благодаря местным и всероссийским ярмаркам. Тагильскую красоту охотно покупали в Ирбите и Нижнем Новгороде, на Кавказе и в Средней Азии. Народный промысел был поставлен на поток, роспись становилась более простой и скорописной, основу ее теперь составлял двухцветный маховый мазок. Но тайна «тагильского лака» все равно делала свое дело.
Павел Петрович Бажов, удивляясь «сказке на металле», писал о ней: «А лак такой, что через него все до капельки видно, и станет та рисовка либо картинка, как влитая в железо. Ни жаром, ни морозом ее не берет. Коли случится какую домашнюю кислоту пролить либо вино сплеснуть — вреда подносу нет».
Работа на поток всегда во вред творчеству. И вот уже новые поколения художников вместо кропотливой ручной росписи стали применять разного рода трафареты, подлаживаться к конкурентам из Жостово (тоже красивые подносы, но манера письма совсем другая). В конце концов забыли подражатели секрет знаменитого лака или потеряли
его, да так, что и по сегодня потерю никто не может восполнить, хотя время от времени и появляются «сенсации» об очередном «открытии» давно забытого. Впрочем, почему забытого? В Нижнетагильском музее-заповеднике горнозаводского дела Среднего Урала собрано много образцов тагильского лакового письма и других диковин, любоваться которыми едут люди из разных городов России и стран иноземных.
Ему 160 лет. В «музеуме естественной истории и древностей» первые посетители могли увидеть не только исторические находки, но и образцы продукции демидовских заводов. В начале прошлого века музей насчитывал около 600 экспонатов, но большинство их исчезло, когда заводовладельцы перестали давать деньги на содержание коллекций и их пополнение.
Вторая жизнь музея, уже краеведческого, ведет отсчет с 20-х годов XX столетия. А музеем-заповедником горнозаводского дела Среднего Урала он стал в 80-е годы. Тогда и обогатился «экспонатом», подобного которому во всей Европе не сыщешь — так сами иностранцы утверждают.
В 1987 году перестал действовать старый демидовский завод возле плотины и передан музею. Первое на тагильс-
кой земле детище Никиты и Акинфия Демидовых обрело статус исторического объекта индустриального наследия прошлого. Кроме этого музея под открытым небом есть у заповедника и уникальные филиалы.
В бывшем господском доме разместился музей ремесел и быта тагильчан. Восстановленный дом художников Худояровых теперь привлекает ценителей лаковой росписи на железе — здесь самая большая коллекция тагильских подносов, причем постоянно пополняемая. В бывших провиантских складах обрели приют находки краеведов и дары горожан, а возле главного здания музея — выставка под открытым небом заводской техники прошлого столетия и металлургической продукции, выпускаемой Нижнетагильским металлургическим комбинатом. И воссоздается дом Черепановых!
Тагильчане с гордостью следят, как расширяются музейные «владения». Краеведами у нас становятся с детства, музеи дружат со школами и приобщают юных граждан к истории родного края.
XX век в судьбах
Чужой век не заедает, на печи белоручкой не лежит, а сама эту печь, если понадобится, и подправить сумеет. Говорю о 90-летней тагильчанке Марии Афана
сьевне Мохнорыловой. Таких, как она, «старых русских» в Нижнем Тагиле сегодня больше пятисот. Они себя ровесниками века называют. А у Марии Афанасьевны и с веком прошлым есть родство. Ее мать, Аксинья Прохоровна, в девичестве носила фамилию Черепанова. Вот только кому именно из большого семейства изобретателей «сухопутного парохода» доводилась родней — не установлено. Историкам не удалось проследить судьбы двух сыновей Мирона Ефимовича.
А фамилия в нашем городе очень распространенная. Такая же, к примеру, как Растемяшины, Ширинкины, Ширшовы — многочисленная родня «бабушки Маши», насчитывающая 87 человек! Чинов и званий у них не лишку, но все имеют рабочие профессии, на которых испокон века Тагил держится — от горняцких до железнодорожных. Бабушка — глава династии, и в судьбе этой тагильчанки наш век отразился будто в зеркале.
Отец убил здоровье на демидовской шахте, и осталась вдова с выводком ребятишек — семеро по лавкам. Аксинья Прохоровна работала надомницей: от купцов Головановых ей привозили прожаренные в печах железные заготовки для подносов, и она их расписывала на продажу «Марька, садись открайки писать!» — приобщала к ремеслу и дочь. Купцов Головановых вспоминали как благодетелей. В 20-х годах навалилась такая нужда, что Аксинье Прохоровне пришлось временно отправить в детский дом двоих детей, чтобы как-то прокормить остальных.
Подросшую Марьку устроили рассыльной на бывший демидовский завод. Смышленая, она скоро пошла «на выдвижение» — приставили ученицей к опытному столяру.
А жизнь «строгала» безжалостным рубанком. Искали с мужем лучшей доли и сытного куска далеко от Тагила, на Украине. Не нашли. Перед самой войной вернулись на родину, построили свой дом. Вторым домом для Маруси стал Высокогорский механический завод, где смена длилась 12 часов, а в столовой ждал скудный обед. Она его прятала, чтобы целехоньким отнести голодным своим ребятишкам. Сама не гнушалась и чужими объедками.
На пенсию Мария Афанасьевна ушла 70-летней. Медаль за труд в годы Великой Отечественной войны таким, как она, кузнецам оружия Победы теперь, в конце века, помогает избежать голодной старости, все-таки прибавка к пенсии... И где же оно, шелками вышитое, как поется в песне, судьбы простое полотно?
Но обделенной себя Мария Афанасьевна не считает. С молодыми делится песнями «синеблузников-профсоюзников» (до глубокой старости была одной из первых артисток в горняцком клубе), а за советом к 90-летней бабушке захаживают хозяйственные мужики-соседи, когда нужно печь поправить, полы починить или мебель — все умеет Мария Афанасьевна!
С такими стариками и в новый век вступать не страшно.
Если мысленно перенестись в год 1917-й, то удивишься сходству с событиями начала 90-х. Те же кипящие страстями митинги, конференции и съезды, партии разные, а в повестках дня одно — по какому пути идти России? Раздрай мнений, сладкоречивые посулы выступающих: «Если поддержите нашу партию...»
В маленьком Нижнем Тагиле, как и по всей необъятной России, двоевластие: верховодят комиссар от Временного правительства и Совет рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. В предчувствии близкого краха управляющие заводами месяцами не платят рабочим зарплату, плохо с продовольствием. Бастуют недовольные железнодорожники, на Нижнетагильском заводе рабочие с позором — на тачке — вывезли за ворота ненавистного управителя.Слова «рабочий контроль», «национализация» звучат все громче и увереннее.
У больш евиков-ленинцев все больше сторонников. Да и могло ли быть иначе в индустриальном Тагиле, городе с явным преобладанием
пролетариата над другими социальными группами населения? Вот как развивались события на Высокогорском механическом заводе наследников П.П. Демидова, князя Сан-Донато — самом молодом тогда предприятии. Его построили в годы первой мировой войны, чтобы поставлять снаряды русской армии.
В июле 1917-го большевики создали свою организацию, которую возгла
вил рабочий Д.А. Петров-Мухин. Здешние революционеры и стали активистами Совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов, который в декабрьские дни взял всю полноту власти в Нижнем Тагиле. Старая администрация воспротивилась рабочему контролю. Тогда рабочий А. Бархатов с несколькими единомышленниками едет в Петроград к Ленину и через несколько дней привозит совнаркомовский декрет о национализации Нижнетагильского округа.
Провозглашение Советской власти еще не означало ее победу. Начинается самая жестокая для любого государства война — гражданская. В 1918-м армия адмирала Колчака вступает в Нижний Тагил. Вот свидетельства очевидцев того пришествия. А в музее есть и фотодокументы, подтверждающие их рассказы.
Из воспоминаний тагильчанки Кутемовой:«Мы на своей спине испытали тяжесть «царствования»
Колчака на Урале. У нас в Тагиле многие рабочие Гальянки и Ключей нашли свою смерть в шахтах медного рудника, который был затоплен белыми. От рудника осталось только озеро. Когда в 1919 году Красная Армия снова взяла Тагил в свои руки, то он оказался почти полностью разрушенным. Нижнетагильский завод и рудник не работали, медный рудник был выведен из строя навечно. В Тагиле царил страшный голод, хлеб давали овсяный — одни колючки. Кругом все разрушено. Топлива нет. Вспыхнула эпидемия тифа и холеры... люди умирали на улицах».
19 июля 1919 года соединения Красной Армии, а рождение некоторых из них прямо связано с Нижним Тагилом, освободили наш край от белогвардейцев. Во все годы совет-
ской власти эта дата была «красной», отмечали ее как «освобождение Урала от Колчака». Сегодня ее вроде как бы и позабыли... Но коль скоро с памятью и памятниками не воюем, то с календарями как-нибудь разберемся. Ввели же тагильчане в 1976 году свой праздник — третье воскресенье августа.
Это теперь в России вряд ли сыщется город, поселок, село, где бы не отмечали день его рождения, а придумали этот праздник тагильчане и недавно отметили День города в 25-й раз. Статус города Нижний Тагил получил через месяц после освобождения его от колчаковцев. С нищеты и разрухи — практически с нуля — началось возрождение. Живы были в освобожденном Тагиле лишь электростанция да железнодорожное депо. И еще знаменитый «тагильский» характер. Вот как писал о нем наш земляк Д.Н. Мамин-Сибиряк:
«Нужно сказать, что население тагильских заводов вообще отличается большой смышленостью, пробойностью и чисто заводской хваткой, — никакое дело от рук не уйдет. Красивых лиц мало, но зато каждый экземпляр сам по себе типичен: вот подстриженные в скобку кержацкие головы, с уклончивым взглядом и деланной раскольничьей ласковостью. Вот открытые лица великороссов-туляков, вот ленивая походка, упрямые очи и точно заспанные лица хохлов... Но все эти особенности исчезают, переплавляясь в один тип прожженного и юркого заводского человека, каким по преимуществу является сейчас тагилец...»
А проницательный Чехов о самом Мамине-Сибиряке высказался так: «я теперь понял, почему он сам такой. Там на Урале, должно быть, все такие: сколько бы их ни толкли в ступе, а они всё зерно, а не мука».
Понять тагильский характер помогают и книги первого в Нижнем Тагиле писателя Алексея Петровича Бондина (1882-1939). Он сам родился в семье бывшего демидовского крепостного. Рано осиротел и воспитывался в приюте. Но сиротство и нужда не ожесточили паренька. В 14 лет он пошел на завод, быстро выучился слесарному и токарному делу, да так, что не уступал и старым рабочим. В семье одного из них и жил.
Оказавшись в Сормове, А. Бондин познакомился с Горьким и сразу почувствовал с ним духовное родство. Оба натерпелись лиха от «хозяев жизни». Не удивительно, что Бондин стал участником событий 1905-го, потом 1917 годов. После революции работал на железной дороге. Именно в эти годы и появляется его первые рассказы и повести.
«Моя школа» — биография целого поколения уральских
пролетариев, история того, как менялись их взгляды на заре революционного движения в России. Бондин создал правдивую книгу, «веселую и жуткую», как он сам ее называл. А прочтите романы «Ольга Ермолаева», «Лога» — и вы перелистаете страницы истории, удивительно похожие на нашу современную действительность. Например, бытом и нравами тогдашних и нынешних «скоробогатых»...
Чтобы побольше узнать о жизни нашего земляка, приходите «в гости к Петровичу» — так говорят тагильчане, посещая литературно-мемориальный музей писателя на улице Красноармейской, возле самого тагильского пруда.
Они всегда были единомышленниками — Зоя Степановна и Леонид Иванович Цыпины. И тогда, когда судьба свела их вместе, — молоденькую учительницу истории и демобилизованного красноармейца, тоже мечтавшего учить детей. И в тридцатые годы, когда злой навет разлучил их на три бесконечно пасмурных года. Никогда они не теряли веры друг в друга и в дело, которому отдали себя без остатка.
Не одно поколение тагильчан воспитывалось по рукописным учебникам истории Зои Степановны Цыпиной. Люди, ставшие инженерами, учеными, врачами, называют учительницу Цыпину человеком, определившим их жизненный выбор.
Уже после смерти Леонида Ивановича в школу, где теперь работала его дочь, зашел пожилой мужчина. «Как жаль, что
я не успел отблагодарить вашего отца!» — сказал он Иде Леонидовне. И поведал такую историю.
В 45-м он вернулся с фронта и устроился учителем в одну из тагильских школ. Жить было негде, ночевал прямо в учительской. Как-то приехал в школу заведующий районным отделом народного образования Л.И. Цыпин. Узнал, как живет учитель-фронтовик, распорядился найти учителю комнату в здании школы и создать нормальные условия. И ведь не уехал, пока не убедился, что учитель устроен.
Все дети в семье Цыпиных стали учителями. «Смысл жизни в том, чтобы отдавать» — это их напутствие пронесли через всю свою жизнь и дети. Цыпины — известная в городе династия учителей. Ее основатель — бывший красноармеец, получивший серебряный орден Боевого Красного Знамени — высшую в годы гражданской войны награду республики — из рук самого Михаила Фрунзе. В музее истории народного образования школы № 1 вместе с документами, фотографиями учителя истории Цыпина хранятся записанные на магнитофон его воспоминания: как ликвидировали неграмотность, открывали новые школы, наполняли учительскими кадрами.
В 1923 году вновь начали добывать высокогорскую руду, пустили доменные и мартеновские печи. Через год Нижний Тагил достиг довоенного уровня производства стали и проката. Советская власть взялась за ликвидацию неграмотности среди населения и детской беспризорности. Открываются новые общеобразовательные школы и школы фабрично-заводского обучения, ведут прием горно-металлургический техникум и педагогическое училище, открываются клубы, детские учреждения... На первой окружной выставке достижений промышленности в 1927 году народный комиссар просвещения А. Луначарский приветствует достижения десяти лет советской власти.
Началась техническая революция. Старый демидовский Урал превращался в могучую индустриальную базу, в надежный военно-экономический форпост на востоке страны.
В январе 1931-го у Федориной горы началось сооружение металлургического гиганта — будущего Нижнетагильского металлургического комбината. А на другом конце города, в тайге, на площади в 450 гектаров разворачивалась другая стройка — завода по производству грузовых вагонов. 5 ноября 1936 года с главного конвейера сошли первые большегрузные вагоны, целиком изготовленные из деталей собственного производства. Родина первого русского паровоза стала крупнейшим центром вагоностроения. Через четыре года получена первая сталь Новотагильского металлургического завода. В канун Великой Отечественной войны страна обрела могучий центр индустрии.
В Тагиле ее называли другим именем, и она привычно на него откликалась — Фаина Шарунова, первая в мире женщина-горновая на металлургическом заводе. А при рождении девочку назвали Фелисатой, что означает — счастливая. Судьба Фаины Васильевны оказалась счастливой и трудной одновременно.
Весной последнего предвоенного года, когда в клубе металлургов награждали передовых работниц, Фаина вдруг вышла вперед и попросила перевести ее из механического цеха в доменный, и непременно к печи. В стране тогда ширилось движение за равноправие женщин с мужчинами в любой работе — «на земле, в небесах и на море». О таких слагали стихи, пели песни, они были героинями кинофильмов.
А Фаина не о славе тогда думала, — о том, что женские руки могут делать мужскую работу, если в этом будет нужда. Понятно какая — военная. О войне тогда мало кто говорил. Были уверены, что если она и случится, то воевать Красная Армия будет на чужой территории и недолго.
Старые мастера отнеслись к ней с недоверием, мол, где это видано? Тяжко давалась мужская работа, но научилась-таки управляться и с ломом, и с кувалдой, хотя со смены возвращалась совсем разбитая.
С каждым днем войны мужчин на заводе становилось все меньше, а очереди у военкомата — все длиннее. И Шарунову поставили старшим горновым. У доменной печи отныне был ее^фронт, его передовая линия — опасность ошибить-
ся, запороть плавку подстерегала неопытных на каждом шагу. Но девушке уже доверяли плавить особый чугун — для броневой стали, которая шла на изготовление оружия. О ней узнали бойцы на фронте, письма шли по адресу: «Урал —Фаине Шаруновой». Ее благодарили, ей желали счастья и здоровья. А беда уже подстерегала...
На домне случилась авария. Обгоревшую, неподвижную Фаину увезли в больницу с травмой позвоночника. На обожженные места хирурги наращивали куски здоровой кожи. Невозможно даже представить, какие физические страдания пришлось перенести девушке. После той аварии к печи она уже не вернулась — по инвалидности. К боли физической прибавилась и душевная — врачи не скрывали, что детей Фаина иметь не сможет. Можно сказать, здоровьем расплатилась с «Домной Ивановной» — так по старинке называли доменную печь. И все реже вспоминали теперь земляки о подвиге тагильчанки.
К счастью, город воздал-таки должное Фаине Васильевне Шаруновой. Она стала почетным гражданином Нижнего Тагила. На металлургическом комбинате началось соревнование женщин на приз Фаины Шаруновой — десятки тагильчанок и посейчас хранят значки с ее изображением.
Фаины Шаруновой уже нет с нами. Осталась память о человеке большой доброты, скромном, несмотря на известность, не избалованном материальными благами, светлом и благородном. Мне посчастливилось несколько раз встречаться с Фаиной Васильевной, делать о ней радиопередачи. На всю жизнь запомнила ее ответ на вопрос: «Как встретила 9 мая 1945 года?»
— Из ночной смены как раз шла. У мостика, что от проходной в город ведет, остановилась, встала у перил и плачу. «Фаина! Да ведь праздник какой, а ты в слезах!» — окликнул кто-то. Я, может, в первый раз за всю войну и дала волю слезам, даже в больнице, на перевязках слез моих никто не видел! Все пережитое разом навалилось... А день-то был таким солнечным!
С войны он вернулся счастливчиком — без единой царапины. Но привез оттуда хворь, затаившуюся до поры до времени. В танке и приобрел ее бывший танкист.
— Там же приходилось сидеть согнувшись, вот так, — показывает. — Чтобы ногой сцепление выжать, каждый раз требовалось усилие под 50 кг. А сам-то худой был, кости еще неокрепшие, вот и натрудил ноги.
«Война — совсем не фейерверк, а просто трудная работа», — написала поэт-фронтовик Юлия Друнина. Как попал на эту «работу» крестьянский сын Шурка Кононов, когда ему и восемнадцати еще не исполнилось?
— Скрыть возраст дело нехитрое, на войну стремился попасть, чтобы дома с голодухи не сгинуть, — откровенно говорит Александр Федорович. — Отца взяли на фронт, но вскоре он вернулся, язвенник — не вояка. А нас, мальцов, шестеро, я — самый старший. Семье надо было помогать, на хлеб зарабатывать. В пятнадцать лет устроился на лесопункт в поселке Висим, где мы жили, выучился на тракториста и возил лес в Нижний Тагил на оборонный завод.
В июле 43-го его призвали в армию. Дорога на фронт лежала сперва через Свердловск, учебно-танковый полк. Потом — Нижний Тагил, называемый в годы войны Танкоградом, неофициально, конечно. Никто торжественно не вручал сержанту Кононову новенький Т-34. Танки вместе с рабочими Уралвагонзавода пришлось собирать самим танкистам. А рабочие — это женщины, мужики в солидных уже годах и пацаны. С какой надеждой смотрели они на груженные «тридцатьчетверками» железнодорожные платформы, на крепких парней в комбинезонах и шлемах! Знали цену каждой машине — на ней невидимым глазу слоем проступала горькая соль от пота и слез.
Четыре танка пришлось сменить на войне фронтовику — искромсанные фашистскими снарядами, сгоревшие в пламени. Один уничтожил своими руками, чтоб не достался врагу.
Танковая армия, в составе которой воевал тагильчанин, была введена в прорыв и продвигалась по тылам противника в направлении Варшавы. Александр Федорович Кононов вспоминает:
— Мы наткнулись на мощную оборону противника возле города Жирардув, и комбриг приказал выделить в разведку боем танковый взвод. В одном из трех танков был я. Наша
задача — на большой скорости ворваться по центральной улице в город, вести огонь из пушек и пулеметов, вызывая огонь на себя, засекать огневые точки противника и передавать их координаты командованию. Первый танк, как только ворвались в город, был подожжен фаустпатроном из подвала какого-то дома. Командир приказал мне оставаться за него, а сам бросился спасать горящий экипаж. Двое оставшихся танков, ведя бой, устремились по улице, уничтожая все на своем пути тараном и огнем пушек. С левой стороны открыли огонь по нашему танку, я направил машину прямо туда, и удалось подавить сразу три пушки фашистов. Радист передал приказ командования — продолжать движение. К вечеру показались наши основные танковые силы...
В город Сухачев мы вошли, не встретив сопротивления. Простояли ночь, а утром немцы решили нас не выпускать. Танк комбата подбит и сгорел, комбат ранен, экипаж погиб. Командир бригады запросил помощи по радиосвязи, и к обеду пошел наш тяжелый танковый корпус. Он и помог нам выбраться из этого «мешка».
В воспоминаниях фронтовика отсутствуют слова «героизм» и «подвиг», но именно за этот рейд командиру взвода разведчиков-танкистов (посмертно) и старшему сержанту А. Кононову присвоено было звание Героя Советского Союза. Александр Федорович даже не говорит про то, что разведка длилась трое суток, что на его счету не только три немецкие пушки, но и четыре автомашины с военными грузами, тридцать семь подвод с военным имуществом и почти взвод гитлеровцев — это строки из наградного листа.
И уж если не выдерживала броня «тридцатьчетверки» и танки свечками горели на поле брани, могла ли уберечь от огня, который разведчики вызывали на себя, «кольчужка» в виде промасленного комбинезона? И нервы были не железные у этих парней, и сердца обычные. Они очень хотели жить, но только с честью, с сознанием выполненного долга — перед своей страной, своим народом, своей деревенькой.
«Эх, мне бы твои регалии, я бы многое перевернул, многого достиг!» — доводилось слышать кавалеру Золотой Звезды в послевоенной жизни. А он перевернул тысячи тонн руды, когда, с отличием окончив школу буровых мастеров, почти тридцать лет трудился на Высокогорском руднике. А чего достиг — ни тоннами породы, ни деньгами не измеришь. Не придумана еще единица измерения чести.
...Все меньше среди нас ветеранов Великой Отечественной. Уже можно каждому до земли поклониться.
Двадцать пять тагильчан были удостоены звания Героя Советского Союза. Двое из них — Владимир Ермак и Сергей Коровин — повторили подвиг Александра Матросова, закрыв своей грудью амбразуры вражеских дзотов. «Соколом из Нижнего Тагила» называла военная печать П. А. Пологова, воспитанника школы фабрично-заводского обучения завода имени В. Куйбышева (бывшего демидовского), рядового летчика в начале войны и командира истребительного авиаполка — в конце.
За три месяца после начала войны Нижний Тагил принял более сорока эвакуированных предприятий. Среди них металлургический и коксохимический заводы из Кривого Рога, Ленинградский и Харьковский машиностроительные, Криворожский горнорудный институт электросварки Академии наук УССР и другие.
В 1942 году Нижний Тагил дал продукции в два с лишним раза больше, чем вся Свердловская область в последний довоенный год. За годы войны на Высокогорском железном руднике добыто столько руды, сколько взято за 200 лет со времени основания рудника. На Уралвагонзаводе танки Т-34 шли конвейером. За годы войны их было выпущено для фронта 35 тысяч, третья часть всех танков СССР.
Весной 1943 года тагильчане вместе с трудящимися Свердловской, Пермской и Челябинской областей создали танковый корпус. Все, что нужно было танкистам — от пугов-
ки на гимнастерке до мощных машин, — было изготовлено уральцами сверх плана и на личные сбережения. В состав корпуса вошло 740 добровольцев-тагильчан. 27 раз Москва салютовала победам этого воинского соединения, которое к концу Великой Отечественной называлось так — 10-й гвардейский Уральско-Львовский Краснознаменный орденов Суворова и Кутузова добровольческий танковый корпус.
Кстати, в его составе был и двенадцатилетний тагильчанин Толя Гончарук. «Сына полка» за храбрость в бою наградили медалью «За боевые заслуги». После войны А. Гончарук много лет работал на Уралвагонзаводе.
Каждый десятый снаряд, выпущенный по фашистам, был тагильским. Здесь рождались детали реактивных минометов — «катюш», готовились взрывчатые вещества и многое другое. И броневую сталь для танков освоили тагильские металлурги.
В ноябре 1942 года тагильчане на личные средства приобрели танковую колонну «Тагильский рабочий» и передали ее фронту.
В нашем городе родилось патриотическое движение тысячников, когда в феврале 42-го фрезеровщик Уралвагонзавода Дмитрий Босый, сконструировав специальное приспособление, выполнил на своем станке сменное задание на 1480 процентов. Вскоре движение стало массовым.
В Нижнем Тагиле зародилось и соревнование за звание гвардейских фронтовых бригад.
«Мастерами из Тагила немцам роется могила» — эти слова, опубликованные в газете «Правда», знала вся страна...
Голод погнал семью Брисских с Украины на Урал. Весь мир знал, что на Украине царит засуха. Но попытки зарубежных государств оказать голодающим, как сказали бы сегодня, гуманитарную помощь Сталин отверг. Принять помощь — значит признать несостоятельность колхозного строя, ошибочность курса партии на сплошную коллективизацию. Нет, сомневаться могут только враги советской власти, распускающие слухи о миллионах умерших с голода на благодатной Украине, о селах-призраках, где исчезли даже собаки и кошки, а случаи людоедства живых уже не потрясали.
Семье военнослужащего Филиппа Брисского удалось перебраться в Нижний Тагил. Его заводы и стройки в 30-х годах дали работу и хлеб многим тысячам переселенцев. Леонид Брисский среди молодых рабочих Высокогорского механического завода не затерялся: он еще в колхозе обучился слесарному делу, а на новом месте уже к нему приставили учеников — бородатых вятских крестьян-переселенцев. Сменный мастер, комсорг цеха — видным парнем стал украинец Брисский.
Никакой беды не предвещала повестка отцу из военко-
мата. Окончив курсы под Ленинградом, отец мог водить машину, танкетку. И вдруг — арест по обвинению в контрреволюционной деятельности. Жене удалось передать ему полушубок в обмен на старое пальто. Дома осмотрели каждый сантиметр этого пальто и нашли в одном из швов крохотную записку: «Меня заставляют признаться в том, в чем я — ни сном ни духом! Обвиняют в шпионаже...»
Через несколько лет окольными путями в Нижний Тагил из Сибири придет последнее письмо заключенного Брисского: «Сегодня хоронил товарища. Недалек и мой час, остались кожа да кости, выпали зубы, кровоточат десны...»
После смерти Сталина семья через Министерство обороны начнет искать правду. Поиски закончатся реабилитацией репрессированного «за контру» Филиппа Яковлевича Брисского.
— А с вами что тогда было? — возвращаю Леонида Филипповича к его комсомольской юности.
— Что было? — горько усмехается он. — Та сталинская жатка опустошала поле, не отличая зерен от плевел. Из комсомола меня турнули — и сразу за проходную, с «волчьим билетом». Попробуй, устройся на новую работу Когда удалось наконец получить место на Уралвагонзаводе, думал, что в рай попал.
А попал-то вскоре... в инвалиды по зрению. Стружка угодила прямо в зрачок. После операции в левом глазу остались сотые проценты зрения. В военкомате призывника с повязкой на глазу отправили было восвояси, но потом передумали: в военное время — годен. Оно и грянуло через несколько дней — военное время.
Добровольцу Брисскому нашли дело в тылу — пацанов
учить на токарей. В старом складе быстро оборудовали мастерскую — и пошла работа над военным заказом. Дети вытачивали капсюли к снарядам. Стены мастерской зимой были седыми от инея, оборудование изношенное. А работа точности требует. Иной раз не справлялись пацаны, допускали брак. А может, это вредительство?! Арестован по подозрению начальник «детского» цеха. Мастеру Брисскому гадать не нужно, кто будет следующим...
Не было бы счастья уцелеть, если бы не пришлось семье, оставшейся без жилья в Тагиле, перебраться в Алапаевск. Жили в бараке лесозавода, где работал Леонид. Непосильные для полуслепого парня нагрузки и постоянный голод сделали из него доходягу. «Пусть лучше на фронте убьют, чем здесь мучиться», — с этой мыслью и со словами «хоть в обоз возьмите!» он снова и снова осаждал военкомат. Взяли, но не в армию, а снова привезли в Нижний Тагил — на Уралвагонзавод.
В так называемые запретные цеха Брисскому — сыну «врага народа» — доступ был закрыт, грузчиком — пожалуйста. На какие-либо льготы в виде дополнительного пайка рассчитывать не приходилось, каждая рабочая минута на строгом учете, даже воды попить некогда. Однажды напился прямо из пожарного крана и попал с дизентерией на больничную койку. По утрам из той больнички выносили умерших, из соседнего тифозного барака — тоже. Глядя на будничную работу санитаров, Леонид обреченно гадал: «Когда же и меня повезут на кладбище? Завтра? Послезавтра?»
Но через месяц его вернули на работу и в барак-общежитие: матрас из опилок, подушка из стружки, раз в десять дней баня с прожаркой завшивленной одежды... Сколько книг написано о героическом тыле в годы Великой Отечественной, о молодых гвардейцах тыла. Они работали на одном заводе с Леонидом, он искренне радовался за этих парней и девушек. Но встать с ними вровень сыну политического заключенного было не суждено. Жатка репрессий кромсала не только судьбы попавших в нее. Она прошлась по душам близких, поселив в них страх, неуверенность, постоянное ожидание удара. Все это Брисский испытал на себе. Он и стихи-то начал писать, когда многие уже стесняются этой самодеятельности.
На Уралвагонзаводе Леонид Филиппович проработал до самой пенсии, имеет почетные грамоты «ударника», бронзовую медаль рационализатора-участника ВДНХ — Выставки достижений народного хозяйства, парадной витрины экономики страны.
Однажды прошлое еще раз напомнило о себе. Вагонка сносила последние, построенные в войну, бараки, люди переезжали в удобные квартиры. Для новостроек требовались площади, и решено было убрать старое кладбище — живые думали о живых. Бульдозер ровнял маленькие холмики, где покоились умершие от непосильного труда и голода, те, кого ежедневно на глазах Брисского выносили из тифозного и дизентерийного бараков.
«Кто о НИХ теперь вспомнит?» — спросил себя пенсионер.В райкоме партии его не приняли — надо было сначала
записаться в очередь. Он показывал фотографии: прямо перед окнами уже заселенных домов — свалка человеческих костей... Стройку уже не остановить, а вандализм?..
В конце 80-х Брисский, став активистом районной организации «Память», внес в свой блокнот первую запись: «Выступил перед председателями цехкомов». В Дзержинском районе не было ни одного предприятия, где бы не побывал Брисский, убеждая людей помочь в сооружении мемориала памяти. Пенсионеру удалось сделать немыслимое по тем временам — собрать почти треть суммы от сметной стоимости будущего сооружения. А многотиражная газета Уралвагонзавода «Машиностроитель» уже печатала сотни имен, найденных с помощью их родных и близких.
Я читаю дневниковые записи Леонида Филипповича: «Октябрь 1997 года — посадка деревьев». Теперь уже целые аллеи высажены на шести гектарах земли, отведенных мемориалу, первоначальный проект давно сдан в архив, а сооружение Холма Славы, как называют это место жители Вагонки, все продолжается. Кем здесь почти ежедневно тру-
дится Брисский — прорабом, смотрителем, директором комплекса? За десять лет работы он не взял за нее ни рубля. Отказывается наотрез и сегодня.
Этот 80-летний старик один заменяет целый штат работников. На деньги из городского бюджета нанимает рабочих, озеленителей и руководит стройкой на общественных, так сказать, началах. Он молчит о своей клятве, данной еще в том инфекционном бараке, где каждый день умершие уступали места еще живым. Про свой долг памяти перед теми, кто погиб далеко от войны — от репрессий, голода, болезней, непосильной работы.
На каменных плитах Холма Славы только 490 фамилий, остальные захоронения безымянные. Но если с 1941 по 1955 год на этом кладбище ежедневно и только по приблизительным подсчетам появлялось пять новых могил, то имен должно быть не меньше 25 тысяч!
Не вянут цветы на могильных плитах и возжигаются поминальные свечи. Мне такой свечой видится старик с обветренным лицом и вечно натруженными руками...
Некоторые страницы истории Нижнего Тагила много лет оставались «белыми» — общественность о них не знала. Гласность восполнила «пробелы в памяти», открыв архивы, назвав истинную цену гигантскому размаху строительства в годы первых пятилеток, трудовому подвигу людей в тылу Великой Отечественной войны. На строительство Уралва-
гонзавода, нового металлургического завода в Нижнем Тагиле, привлекались тысячи людей со всех республик. Комсомольско-молодежными наши стройки станут в 50-е годы, а в 30-х вербовщики набирали наемников, и была та рабочая сила подневольной.
«Строительству социализма всячески мешают классовые враги, и чем больше у нас побед, тем яростнее их злоба, направленная на вредительство свершениям советского народа», — так заявлял И. Сталин. Эпохой большого террора назвали за рубежом этот период нашей истории, годами сталинских репрессий называем его мы. В Нижнем Тагиле жертвами их стали тысячи безвинных людей. Лавина репрессий особо возросла в 1936-1938 годах после того, как в Ленинграде был убит видный деятель Коммунистической партии С.М. Киров (организатор убийства — сам Сталин). В Нижнем Тагиле прокатилась волна арестов руководителей Уралвагонстроя, был обвинен во вредительстве его руководитель Л. Марьясин, врагами народа объявлены первый секретарь Нижнетагильского горкома ВКП(б) Ш. Окуджава (отец знаменитого барда), директор Высокогорского железного рудника А. Давыдов, позже расстрелянные по приговору НКВД. Многих исключали из партии, и почти за каждым исключением следовал арест.
Нижний Тагил к этому времени уже стал местом ссылки наказанных, спецпереселенцев, людей, лишенных гражданских прав. Отсюда и стремительный рост населения. А в1941 году в связи со строительством второй очереди Новотагильского металлургического и коксохимического заводов создается Тагиллаг, подчинявшийся Главному управлению лагерей промышленного строительства НКВД. Когда листаешь подшивки городской газеты «Тагильский рабочий» за те годы, уже не удивляешься, что рапорты об очередных победах на стройках отправляли Лаврентию Берии — всесильному главе наркомата внутренних дел.
Огромный отряд спецпереселенцев составляли советские немцы, бывшие жители Поволжья, в которых Сталин видел «пятую колонну», считал предателями и пособниками Гитлера. Их ссылали целыми семьями и определяли на жительство в бараки, обнесенные колючей проволокой, и на работу — как правило, самую тяжелую. Среди объявленных сталинским режимом преступниками были ученые, инженеры, строители, учителя, художники. Имена некоторых из них сегодня широко известны: академик Б. Раушенбах, хирург Т. Грасмик... Принудительный «сплав» коренных жителей с переселенцами, конечно же, способствовал разви-
тию науки и техники, культуры, здравоохранения, образования. А как жили невинно пострадавшие, те, кто не по своей охоте стали тагильчанами?
Из воспоминаний И.И. Кроневальда, преподавателя Нижнетагильского педагогического института, бывшего спецпереселенца:
— Работал грузчиком на цементном заводе в городе Вольске. Уже в начале войны сотрудники НКВД взяли на учет всех немцев. И я напрасно обивал пороги военкомата: на фронт не брали. Вскоре вышел Указ Верховного Совета СССР о высылке поволжских немцев в пределы Сибири и Казахстана. Нас обвиняли в пособничестве врагу.
...17 февраля 1942 года эшелон, насчитывающий не одну тысячу человек, прибыл на станцию Смычка в Нижнем Тагиле. В этот же день нас водворили в наскоро сколоченный лагерь при кирпичном заводе, поставили охрану. Так вместо того, чтобы защищать Родину, мы оказались в Тагиллаге НКВД СССР в качестве заключенных без суда и следствия. Заключение длилось целых пять лет.
Моральные муки, тяжелые условия труда, нехватка продовольствия и одежды в первые два года свели в могилу почти каждого третьего, а в некоторых лагучастках — от половины до двух третей списочного состава. Лагерное начальство не уставало повторять, что мы враги и должны честным трудом искупить свою вину.
...День Победы встречали с радостью... но нас постиг новый тяжелый удар. В 1946-м нас отправили в ссылку, которая длилась десять лет.
Ивана Ивановича Кроневальда уже нет с нами, но тагильчане с уважением вспоминают человека большой душевной щедрости, учителя учителей, талантливого лектора, собиравшего большие аудитории. Только в 60-х годах поволжские немцы получили право на высшее образование, работу по специальности, но в полный голос говорить о своем прошлом и добиваться реабилитации стало возможным лишь в 80-е годы.
Давно нет Тагиллага, но «черные» страницы истории Нижнего Тагила уже никогда не исчезнут из памяти. Бывшие репрессированные сегодня активно работают в общественных организациях ветеранов, в городе создан историко-просветительский центр немецкой культуры, есть общество татаро-башкирской культуры, еврейский культурный центр и другие очаги землячества. И это не случайно, ведь Нижний Тагил только в годы войны дал крышу и работу 160 тысячам эвакуированных из многих республик и никогда не знал конфликтов на национальной почве. Мерилом уважения к человеку у нас всегда был его труд.
Наш век пройдет. Откроются архивы И всё, что было скрыто до сих пор,Все тайные истории извивы Покажут миру славу и позор.Богов иных тогда померкнут лики И обнажится всякая беда,Но то, что было истинно великим,Останется великим навсегда.
История на исходе второго тысячелетия подтвердила справедливость этих слов поэта Н. Тихонова.
Город с Лисьей горы
Чуть ли не полтора столетия «не были» мы с вами на Лисьей горе, вид с которой запечатлел Исаак Худояров в картине народного гуляния. Главной досто
примечательностью горы стала построенная сто лет назад сторожевая башня. А ведь так заманчиво с высоты 280 метров над уровнем моря взглянуть на город, понять, отчего лик его бывает хмурым и что приносит ему покой, удовлетворение, озаряет доброй улыбкой. Большое видится на расстоянии. А наш общий дом — Нижний Тагил — раскинулся на 300 квадратных километрах.
У подножья Лисьей горы — гладь городского пруда. Возле старого демидовского завода его сдерживает плотина — типичный пейзаж многих уральских городов, с железом «породненных». Кстати, и само слово «завод» наши старожилы толкуют как «стоящий за водой», у плотины, значит.
Тихо сегодня на старом заводе, как и должно быть в музее. Здесь только начало будущего индустриально-ландшафтного парка, или Демидов-парка, как его называют создатели проекта, получившего всероссийское одобрение. И не только: когда утверждали проект, специально прилетел из Парижа председатель Международного комитета по сохранению индустриальной культуры прошлого Луи Бержерон.
Экспонатами Демидов-парка станут доменная печь, прокатный стан, открытый карьер горных выработок, комплекс зданий управления демидовскими заводами и т.д.А в скором будущем быть парку центром международного туристического маршрута, включающего Невьянск, Нижнюю Салду, Кушву и другие города, где зарождалась металлургическая империя Демидовых и вся металлургия Урала, которая в 2001 году отметит свое 300летие.
У подножия горы — и первые улицы Нижнего Тагила. Поселение-завод, город-завод всегда отличались особой планировкой: улицы ложились параллельно пруду или реке, чтобы короче был путь к заводу. А главной улицей издревле была Нагорная, переименованная потом в честь приезда в Нижний Тагил императора в Александровскую, а затем в честь вождя пролетариата — в улицу Ленина (ныне проспект).
Пройдем по бывшей Александровской. Начинается она с уже знакомого нам здания управления демидовскими заводами и расположенными поблизости провиантскими складами. Создание этого архитектурного ансамбля связывают с именем талантливого крепостного архитектора А.П. Чеботарева, выпускника Императорской Академии художеств. Возвышаясь над окрестностью, главная контора символизировала власть горнозаводчиков и словно держала под своим «недреманным оком» и завод, и все селение. Отсюда управлялись девять заводов и многочисленные рудники Нижнетагильского округа, шла связь со столичными и зарубежными конторами Демидовых.
Стены этого здания помнят русского поэта В.А. Жуковского и его воспитанника, наследника русского престола Александра; выдающегося ученого Д.И. Менделеева; минералога А.Е. Ферсмана, многих инженеров, ученых, писателей. Именем одного из них — Алексея Петровича Бондина — назван парк, примыкающий к зданию заводоуправления, бывший господский, ныне городской. Там и могила Бондина, над которой установлен бюст писателя.
А напротив «главного здания», на пригорке, стоит уникальный памятник первых лет советской власти... Шел тог-
да 1925-й, первый без Владимира Ильича Ленина. Велико было желание тагильчан увековечить память о нем в своем городе. Буквально по копейкам собирали деньги на сооружение памятника. Проект предложил тагильский учитель рисования А.И. Фролов: на «земном шаре» серого уральского мрамора стоит Владимир Ильич и поднятой рукой словно бы приветствует тагильчан. Мраморный пьедестал представляет собой страницы развернутых исполинских книг с цитатами из произведений вождя пролетариата.
Уникальный памятник город бережет как историческое наследие.
Идем дальше по проспекту Ленина, бывшей Александровской улице.
Можно от начала до конца проспекта прокатиться на трамвае — это наш главный общественный транспорт. Тесно друг к другу стоят двух- и трехэтажные дома, принадлежавшие некогда та
гильскому купечеству. В нижних этажах располагались магазины с незатейливыми названиями: бакалейный, обувной, ювелирный, меховой... Далее — торговая площадь (ряды) со складами и лабазами. Сейчас здесь сквер, где в начале 90-х годов был заложен памятник И.И. Демидову, — пока только камень обозначает его место.
Купцы открывали на Александровской магазины, а торговец мукой Хлопотов в 1911 году удивил обывателей «живыми» картинами. Первый кинематограф «Иллюзия» появился тогда в центре Нижнего Тагила!
На углу Александровской и Арзамасской (ныне — Красноармейская) находилась фельдшерская школа, в здании которой в революционные дни располагался штаб Красной гвардии.
Одноэтажное здание напротив — театр кукол. Он построен не так давно, но история его появления, как и музея изобразительных искусств, весьма символична. В самый разгар Великой Отечественной возвел Нижний Тагил эти учреждения культуры. Значит, люди были уверены в скорой победе, если думали об искусстве, о том, чтобы принести радость детям, голодным, потерявшим на войне отцов и старших братьев. Разве такой тыл мог не победить?
На проспекте Ленина стоит традиционно главное для тагильчан учреждение культуры — драматический театр имени Д.Н. Мамина-Сибиряка. Кстати, театру в Нижнем Тагиле уже более 135 лет.Любительские спектакли ставили служащие еще демидовских заводов. А в 1946-м на сцене Дома культуры железнодорожников была сыграна «Оптимистическая трагедия», актеры — выпускники театрального института Ленинграда, первые профессиональные работники тагильской сцены. Это и было рождение театра, а монументальное здание с колоннами построили для него уже в 50-е годы.
Театр имени Мамина-Сибиряка инсценировал почти все крупные произведения писателя-земляка. Совсем недавно — «Горное гнездо». Появился и необычный телефильм, снятый кинематографистами Екатеринбурга: спектакль перенесен в «исторические» декорации, действие разворачивается на старом демидовском заводе. В основу романа и спектакля положен исторический факт — приезд одного из Демидовых, давно ставшего столичным жителем, в Нижний Тагил. Зрители, кстати сказать, были потрясены сходством дня вчерашнего с сегодняшним: суматоха, связанная с приездом на завод его владельца, попытки рабочих подать прошение о прибавке жалованья, «подковерные» страсти среди приближенных к владельцу... Все очень похоже на происходящее в наши дни.
Впрочем, приметы нашего времени на главной улице города всюду. Первые этажи зданий дореволюционной и послевоенной постройки сплошь заняты магазинами частных предпринимателей, и названия все больше на иностранный лад...
И еще две достопримечательности на главной улице города. Первая — старейшее на Урале и в России учебное заведение — горно-металлургический техникум имени Е.А. и М.Е. Черепановых, открытый 290 лет назад как «цифирная школа». Технические и специальные дисциплины здесь преподавали в разные годы прошлого столетия изобретатели первого русского паровоза Ефим и Мирон Черепановы, выдающиеся деятели в области металлургии и горного дела К.П. Поленов, В.Е. Грум-Гржимайло, И.А. Гамильтон. Рисование вел талантливый архитектор К.А. Луценко.
Вторая — памятник Черепановым.А мы уже почти в конце главной улицы. Здесь она всегда
окутана завесой дыма. Таково тяжелое «дыхание» металлургического комбината, его коксохимического производства. Можно сказать, что время гласности заявило о себе в Нижнем Тагиле именно в связи с проблемами экологии. Перемены в обществе мы пытались разглядеть сквозь дым, пыль и копоть, выбрасываемые в атмосферу нашими гигантами металлургии, горнодобывающей промышленности, большой химии...
1988-й, зима. К кинотеатру «Современник» с разных концов города собираются колонны людей с плакатами «Городу — чистое небо!», «Спасем наших детей!», «Кто отравляет окружающую среду — к ответу!». Шествие тагильчан не было стихийным. Организатором первого в городе, а может быть, и первого в стране экологического митинга стал городской комитет комсомола. Выступали медики, матери, учителя, рабочие предприятий.
Накануне «Комсомольская правда» напечатала статью молодого рабочего Нижнетагильского металлургического комбината. Он рассказал о том, какую цену платят горожа-
не за сверхплановые тонны металла: за год комбинат выбрасывает в атмосферу 600 тысяч тонн пыли, по полторы тонны на каждого жителя!
Статья всколыхнула всех. «Так больше жить нельзя!» — заявили тагильчане на митинге при полном молчании «отцов» города, руководителей горкома КПСС. Они попросту растерялись, а когда пришли в себя, начали гонения на организаторов этой и последующих акций в защиту окружающей среды. Власть усмотрела в них политический подтекст. Впрочем, экологические митинги, прошедшие в конце 80-х годов в разных регионах СССР, часто превращались именно в политические. Люди выражали недовольство существующей системой экономики, всевластием одной партии, требуя отмены шестой статьи действовавшей Конституции, закрепляющей за КПСС роль «руководящей и направляющей силы» в государстве.
А Нижний Тагил после первого «экологического» митинга, будто встряхнувшись от многолетней спячки, начал действовать: добился приезда нескольких министров правительства, обратился за помощью к известным ученым, народным депутатам. Общественные организации взяли на себя роль контролеров, выставляли экологические посты в самых неблагополучных точках города, требовали экспертизы вредных выбросов и главное — их сокращения. Было приостановлено строительство десятой коксовой батареи на НТМК. А девятая коксовая подверглась экспертизе «на вредность».
Вспоминает Ариадна Климентьевна Мороча, инженерхимик по специальности, в прошлом — партийный работник. Теперь она возглавляет Нижнетагильскую общественную организацию Всероссийского общества охраны природы (ВООП).
— Движение заставило правительство Российской Федерации принять Закон об охране окружающей среды и Закон о государственной экспертизе — обязательное условие для сооружения любого промышленного и строительного предприятия. Депутаты городского Совета большинством голосов выставили неудовлетворительную оценку за работу предприятиям — «отравителям» атмосферного воздуха и одновременно решили приостановить работу аглофабрики Высокогорского ГОКа, где было начато производство медного
концентрата. «Сначала — экспертиза, и только потом пуск!» Фабрика стояла целых пять лет в ожидании компетентного мнения ученых.
Общественное мнение стало определяющим в вопросе —
быть или не быть какому-либо новому производству. Такого город еще не знал за всю свою историю. Мы настаивали признать Нижний Тагил городом чрезвычайной экологической ситуации со всеми вытекающими отсюда мерами государственного вмешательства, особым финансированием и пр. Но в законодательстве страны не было такого «статуса» — зона ЧЭС. Вот тогда уже новой властью в 1992 году и была принята федеральная программа оздоровления окружающей среды и населения города Нижнего Тагила. Первая!
— Ариадна Климентьевна, но это еще не означало, что общественники-экологи отошли в сторонку и стали наблюдать за поэтапным выполнением программы?
— Конечно нет! Общественные организации «Очищение», «Оазис» и другие стали информировать население обо всем, что связано с программой, повели самый настоящий экологический ликбез, начиная со школ.
А помните борьбу за Главный карьер ВГОКа? Горняки решили превратить глубокую яму, где добыча руды открытым способом уже прекратилась, в хранилище отходов — шламов. Новое строить не надо! Сколько экспертиз было проведено, какие ученые со всей страны привлекались и какая
современная технология была поставлена на службу бывшему карьеру! Экологи успокоились лишь тогда, когда получили веские доказательства: складируемые отходы производства подземные воды не загрязняют.
— Согласитесь, — говорю Ариадне Климентьевне, — сегодня и воздух над Тагилом стал чище, и снег видим настоящий, а не «слоеный пирог» серо-буро-малинового цвета.
— Верно, дышать стало легче, — соглашается моя собеседница, — но и дымят предприятия меньше — экономический кризис заставил их сократить производство. Так что работа еще только началась.
Кстати сказать, наш город первым в стране создал финансово-инвестиционный экологический фонд: все предприятия ежемесячно перечисляют в него полтора процента средств от реализованной продукции. Работаешь в городе — позаботься о его здоровье.
Вот так, началось с митингов, а стало государственной заботой о здоровье людей и природы. Высокогорские горняки взялись, например, за такой проект, о котором наши деды и прадеды даже не мечтали, вздыхали только, глядя на горы отходов горнорудного производства: «Сколько там добра всякого еще осталось! Научимся ли превращать отходы в доходы?»
Научились! В 90-х годах XX столетия на Высокогорском руднике начались разработка и внедрение экологически безопасной и экономически эффективной технологии переработки техногенных образований, иными словами — миллионов тонн отходов производства, накопленных еще с той поры, как наши предки начали добывать руду. Первый подобный проект в России предусматривает комплексное извлечение ценных компонентов из руд и лежалых «хвостов» (отходов), безопасное для здоровья окружающей среды, складирование вторичных отходов производства мелкого концентрата, рекультивация земель, нарушенных горными породами.
«Рекультивация» — скучное на слух слово, но если посмотреть на цветущий летом травяной луг в том месте, где когда-то поднимались пыльные бури, — душа радуется! Ученые считают, что такими проектами горняки начали отдавать долг, накопленный столетиями. Вот оно — достижение XX века, которое мы с гордостью берем в XXI век! И продолжим выполнение экологической программы. Нам предстоит построить детскую многопрофильную больницу на 500 мест, переселить жителей из промышленной зоны в санитарно-защитную, а главное — реконструировать металлур-
гический комбинат, чтобы не стало рыжих «лисьих» хвостов над мартеновскими печами и пылегазоочистные сооружения стояли на каждом агрегате.
Экологически безвредных технологий человечество в XX веке, увы, не изобрело, но свести до минимума вред производства для здоровья человека нам по силам. И хорошо, что в новое тысячелетие тагильчане вступили экологически грамотными, а ведь само слово «экология» и появилось-то в нашем обиходе всего 12 лет назад, когда город впервые на всю страну заговорил о своей давней беде.
Такой же жесткий характер Нижний Тагил проявил и в 90-х годах, борясь за выживание в тяжелое время экономического кризиса, поразившего Россию, вступившую в рыночные отношения. Наш город связывает свое будущее прежде всего с «железом», а значит — с металлургическим комбинатом. Что сегодня происходит на главном, градообразующем предприятии, где трудятся почти тридцать тысяч тагильчан?
Акционерное общество «Нижнетагильский металлургический комбинат» — один из наиболее крупных металлургических комплексов России. Объединяет горнорудное, коксохимическое, огнеупорное производства, доменный, сталеплавильный, прокатные цехи, производство различных товаров народного потребления. В 2000 году НТМК отметил 60-летие. Здесь сегодня производят металл, пользующийся спросом в России, в странах СНГ и в различных регионах мира.
Тагильчане по-прежнему основные поставщики проката для железнодорожного транспорта, они изготавливают надежные, износостойкие рельсы, колеса, заготовки для осей вагонов, бандажи для локомотивов, все основные профили для вагоностроения. С 1990 года комбинат начал коренное обновление техники и технологии на основе последних достижений отечественной и мировой металлургии. К работе привлечены всемирно известные фирмы Австрии, Германии, Италии, Японии и других стран. Что мы хотим? Производить высококачественную продукцию, способную конкурировать на мировом рынке, и одновременно исключить неблагоприятное воздействие на человека и окружающую его среду. А «кормить» его рудой в новом тысячелетии будут Качканарское и Тагило-Кушвинское месторождения.
Реконструкция, например, сталеплавильного производства обеспечит полный переход на кислородно-конвертерный процесс и разливку стали на машинах непрерывного действия. Расход металла при этом сократится на 20 процентов. Значит, для того объема проката, который производит НТМК, потребуется на 20 процентов меньше чугуна и стали, кокса, железорудного сырья и энергетических ресурсов.
Польза от реконструкции очевидна, но не так-то просто ее осуществить. Появились прежде неведомые препятствия. Ведь в результате приватизации комбинат перестал быть не только собственностью работающих там, но и построившего его города. Теперь здесь трудятся наемные рабочие, зависящие от своих работодателей. А хозяева — это финансово-промышленные группы, как столичные, так и зарубежные. Понятно, что у «семи нянек» цели бывают разные, и разноголосицы не избежать. Благо, что за ситуацией на крупнейшем предприятии следит правительство области, администрация города. Именно с их помощью удалось комбинату избежать угрозы банкротства, заключить мировое
соглашение с кредиторами, да к тому же заполучить «проект века», которым стало сооружение стана «5000» для прокатки труб большого диаметра, так необходимых газовому комплексу нашей страны. Трубы большого диаметра для магистральных газопроводов Россия не производит, а закупает их за границей. Хватит инвестировать другие страны, обеспечивать их население рабочими местами — все это необходимо россиянам!
Правительство РФ подписало распоряжение о создании ОАО «Завод по производству труб большого диаметра» на базе Нижнетагильского металлургического комбината, президент России В.В. Путин, побывавший в городе летом 2000 года, даже бросил по обычаю предков две монетки, отчеканенные во времена П етра Первого, в бетон на стройплощадке будущего стана. Этим самым как бы поставил точку в споре, кому исполнять «проект века». Претендентов было множество. Но государство поддержало тагильских металлургов и своим участием в создании завода по производству труб большого диаметра — стало одним из его учредителей, наряду с ведущими акционерами и «Газпромом», который будет покупать тагильские трубы для прокладки новых газопроводов и замены ими отслуживших свой век «ниток».
Сегодня НТМК — стабильно работающее предприятие, которое наращивает объемы производства, занимается техническим перевооружением, повышает зарплату работающим и заботится о своих ветеранах, которые выводили НТМК в число лидеров отечественной металлургии.
Но не одним только «мирным» металлом славен Нижний Тагил. Почти три столетия он оснащает нашу армию оружием — артиллерийскими снарядами и боевой техникой. Для многих читателей это, пожалуй что, будет новостью. Поэтому давайте изменим немного маршрут нашей экскурсии по городу и заглянем в ту его часть, которая с высоты Лисьей горы не видна и всегда была надежно спрятана от любопытных глаз.
О Нижнетагильском институте испытания металлов десятки лет даже вслух не говорили. А летом 1999-го о нем сразу узнал весь мир. Первая Уральская выставка вооружений и военной техники, прошедшая на полигоне института, привлекла гостей из десятков стран. Название полигона «Старатель» не сходило со страниц газет.
На полигоне института испытания металлов тагильчане впервые увидели машину, над созданием которой потрудились и они сами, и их отцы и деды, потому что современный танк — это сплав лучших традиций нескольких поколений танкостроителей. Уральцы пригласили иностранных гостей не на военный парад, а на ярмарку. На мировом рынке оружие — такой же товар, как любое творение человеческих рук. Сумеем убедить покупателей в превосходстве своей военной техники — значит, будут выгодные контракты, будут деньги для подъема экономики, для выпуска такой продукции, которая ежедневно нужна каждой семье.
Успех первой выставки вооружений превзошел все ожидания. Желающих показать свою продукцию было предостаточно, интерес зарубежных гостей — неподдельным. Спустя короткое время пошли первые заявки... Правительство
Российской Федерации приняло решение создать на базе Нижнетагильского института испытания металлов Федеральный выставочный центр вооружений.
Июль 2000-го. Гостиницы, загородные базы отдыха еле вмещают участников и гостей Второй Уральской выставки вооружений и военной техники. Стартом к ее показу на полигоне становится выстрел из исторической гаубицы, произведенный президентом России В. Путиным и губернатором Свердловской области Э. Росселем. В работе выставки приняли участие 185 предприятий военно-промышленного комплекса из 25 регионов России.
Среди иностранных гостей — военные атташ е государств Европы, Юго-Восточной Азии, Ближнего и Среднего Востока, Африканского континента. Легендарный создатель русского автоматического оружия Михаил Калашников выражает свое восхищение выставкой; конструктор знаменитого американского танка «Абрамс» дотошно осматривает наш Т-90С, созданный танкостроителями Уралвагонзавода. Два «Уралэкспоармса» убедительно доказали — тагильчане способны совершить практически невозможное: за рекордно короткий срок создали современный выставочный центр, заинтересовали в сотрудничестве производителей вооружения и торгующих им фирм всего мира. Только по предприятиям Уральского региона в результате проведения двух выставок увеличились объемы заявок на приобретение продукции с 600 тысяч до 1,5 миллиарда долларов США. А ведь подобных выставок проводится немало.
Значит... быть в Нижнем Тагиле уже не Уральской, а международной выставке вооружений, чтобы на полигоне «Старатель» состязались и отечественные, и зарубежные новинки техники, доказывая свои преимущества покупателям. В 2002 году уже в статусе международной откроется выставка на полигоне «Старатель». «Оружие надо демонстрировать, чтобы не пришлось его применять», — так мы понимаем смысл подобных показов. Конверсия научила оборонщиков работать по двойным технологиям, то есть наряду со специальной продукцией осваивать и выпускать гражданскую: способные выдержать конкуренцию на мировом рынке строительные машины, экскаваторы, оборудование для добычи нефти и газа. Уралвагонзавод имеет теперь международные сертификаты качества на такую продукцию. Надежность, эффективность в работе, всегда отличный результат в применении — не догадываетесь, откуда все эти достоинства?
...В конце мая 1945-го тагильские танкостроители выпустили последнюю боевую машину, и она взошла на пьедестал у главной проходной Уралвагонзавода. Превратилась в памятник. Каждый раз, празднуя День Победы, тагильчане отдают дань признательности труженикам тыла, создавшим танк-легенду. Танк-памятник всегда готов стать оружием защиты. Трижды за последние годы он сходил с пьедестала, чтобы пройти по улицам города 9 Мая. Достаточно было заправить машину горючим...
Экономические катаклизмы последних лет не миновали и наш город. «Лежащими на боку» оказались многие промышленные предприятия, узнавшие, что такое безработица, безденежье, омут долгов и невостребованность своей продукции. В ходе приватизации собственности сами ее создатели оказались как бы не у дел. Местным властям под угрозой уголовной ответственности запрещалось даже вмешиваться в процесс акционирования предприятий!
Однако финансовый кризис, грянувший в августе 98-го, заставил пересмотреть отношение к разрушительным процессам в экономике. Нельзя допускать, чтобы целые отрасли экономики исчезали с карты города! Как исчез, например, Нижнетагильский цементный завод. Оказалось, новые, пришедшие со стороны, владельцы купили его только для того, чтобы «похоронить» — устранить конкурента сво-
ей продукции. Сегодня цементный завод — дочернее предприятие ОАО НТМК, администрация города убедила металлургов принять «под свое крыло» предприятие, чья продукция будет востребована комбинатом, ведущим строительство как промышленных объектов, так и жилья.
Администрация города помогла предпринимателям реанимировать когда-то большую и успешно работавшую трикотажную фабрику, разорившуюся в годы реформ, не сумевшую выстоять в конкуренции с дешевой, хотя и низкокачественной, продукцией азиатских стран, наводнившей наш рынок. Новые производства заработали на площадях ликвидированной швейной фабрики. Вновь радует ребятишек сладостями кондитерская фабрика, которую тоже удалось отстоять под натиском приватизаторов из другого города, задумавших вывезти к себе все оборудование и оставить тагильчанам только воспоминания о местных конфетах.
Последний год XX века принес Нижнему Тагилу долгожданное оживление в экономике. Растут объемы производства металлургического комбината, Уралвагонзавода, строи тельно-монтажных работ. Хотя, что с чем сравнивать — когда-то жилья тагильчане строили в год до 200 тысяч квадратных метров, а в самом конце XX века — менее 30 тысяч, хотя в очереди на квартиры стоят 20 тысяч горожан. Теперь новоселья справляют «в долг» — Нижний Тагил первым в области применил кредитную систему строительства жилья: новосел поначалу оплачивает лишь малую часть стоимости своей квартиры, остальную сумму вносит в течение двадцати лет.
Ожили наконец предприятия, больше стали производить продукции — исчезли пикеты учителей и медиков, протестовавших против невыплаты им зарплаты, спокойнее стала социальная обстановка. А все оттого, что завелась в казне денежка, не заемная у банков, чтобы рассчитаться с долгами, а полученная благодаря прибыльной работе вагоностроителей, химиков, горняков, металлургов.
Премию лучшего по профессии мастер конвертерного цеха НТМК Сергей Малинин потратил на сено для коровы. Благо «прописана» буренка на старой Гальянке, где в своем доме живет семья. У Малининых двое детей, которым они хотят дать приличное образование. «Это я успел бесплатно окончить горно-металлургический техникум, а теперь время рыночное», — рассуждает глава семьи, родившийся в тот год, когда время иначе, как космическим, не называли.
К мастеру Малинину я пришла не случайно. Хотелось познакомиться с лучшим по профессии — это звание на комбинате недавно учредили заново. К тому же Сергей Павлович с его восемнадцатилетним стажем на НТМК и средним специальным образованием — фигура для комбината перспективная. Умеет оценить научно-технический прогресс, рыночную экономику и наверняка по-новому строит производственные отношения с подчиненными. Короче, знает, как сделать работу если не праздником, то нормальным, удовлетворение приносящим процессом.
— Все мы — наемные работники, — рассуждает Малинин, — но имеем свою гордость и хотим зарабатывать себе на достойную жизнь.
Разговор шел в клубе сталеплавильщиков. Не там, где поют и пляшут, а где рабочие вместе с руководителями обсуждают свои проблемы и пути их решения. Сталеплавильщики решили возродить соревнование в цехах, которое бы поощряло профессионализм, рабочую смекалку и любовь к своему делу. И вот среди первых его победителей — мастер Малинин.
У кого-то в собственности комбинат, у Малинина — корова и «жигуленок», купленный от продажи положенных ему акций НТМК. Наемный работник, как и 90 процентов тагильских металлургов. Когда говорят, что время научило выживать — это не значит сравнивать, чей карман тяжелее, не виноватых искать, а работать «с компьютером в башке»: что наработаешь, то и получишь. Прошло время, когда мы бригадой натаскивали неумеху или воспитывали лодыря. Сегодня в бригаде остаются те, кто хочет зарабатывать и не намерен кормить кого-то из своего кармана.
Мастер-огнеупорщик Малинин работает на участке подготовки ковшей для разливки стали. Реконструкция производства избавила сталеплавильщиков от многих операций.
Машина прямо в конвертерном льет заготовки какие надо: круглые — на колеса для железнодорожных вагонов, квадратные — на рельсы. Чтобы обеспечить цех надежными ковшами, огнеупорщики во главе с Малининым экспериментируют, отрабатывают новые технологии. Участок — как испытательный полигон для огнеупоров, составляющих большую затратную часть в тонне готового металла.
Рыночное время к долгим беседам на рабочем месте не располагает. Но по дороге из конвертерного к проходной не могла отделаться от мысли: а не заблуждаемся ли мы в оценке сегодняшних настроений рабочего? Он у нас то удрученный, то протестующий. В конвертерном цехе НТМК я встретила других — думающих.
Странная пошла «мода» — стыдливо прятать награды, полученные в годы советской власти. Вот уже снял их акционерный НТМК, такой же «забывчивостью» страдают и другие, поменявшие форму собственности (за исключением шестиорденоносного Уралвагонзавода). Чего стыдимся? Того, что создавалось несколькими поколениями? Строили город, развивали его индустрию, крепили могущество государства, с которым никто в мире не смел разговаривать свысока. Ведь именно за это Нижний Тагил в 1971 году Указом Президиума Верховного Совета СССР был награжден орденом Трудового Красного Знамени.
С начала 50-х годов Уралвагонзавод выполняет ответственные заказы для космического ведомства, включая проектирование и изготовление оборудования для запуска орбитальных кораблей «Восток», «Восход», «Протон», многоразовой системы «Энергия»-«Буран». В космических морских стартах России предприятие участвует и сегодня.
Но не хлебом единым жив город металлургов.
В чем здесь никогда нужды не испытывали — так это в талантах. Занятную историю любят вспоминать во Дворце культуры НТМК (ныне — Центр культуры и искусства). В дни международной конференции по проблемам сохранения культурного наследия после научных дискуссий иностранных гостей привезли сюда на концерт. Восхищенные увиденным,
они были убеждены, что перед ними выступали профессионалы, созванные в Тагил из разных городов. Одно им было непонятно: где нашли таких талантливых детей?!
— В соседних школах. И те, кого вы называете «профи», тоже пришли к нам из школ 5-10 лет назад, — под недоверчивый гомон голосов разъясняла В.Ф. Давыдова, директор дворца, заслуженный работник культуры Российской Федерации.
Действительно, в городе свыше 50 среднеобразовательных школ, и пополнение творческих коллективов идет оттуда. А вот пестуют таланты настоящие профессионалы, работающие в учреждениях культуры, которых более двухсот. В их числе уникальные — такие, как музей-заповедник горнозаводского дела Среднего Урала, цирк на 1800 мест, драматический, молодежный и кукольный театры, пять детских музыкальных школ, музыкальное училище, училище прикладных искусств, школы искусств, муниципальная филармония, открытая пять лет назад...
Вот с нее-то и предлагаю начать культурную часть нашей экскурсии по городу, потому что...
Нижний Тагил теперь может поспорить с итальянским городом Кастельфидардо за право проводить престижный международный конкурс мастеров игры на народных инструментах. Тагильчане, можно сказать, сделали «золотой дубль», дважды за последнее время став победителями этого конкурса. Первыми жюри и публику покорили «Тагильские гармоники», а осенью 99-го — народный ансамбль «Ря-
бинка». Оба коллектива из муниципальной филармонии, руководит которой преподаватель музыкального училища Владимир Капкан. Исполнители — его коллеги, преподаватели училища и детских музыкальных школ. Престижным международным конкурсом становятся ежегодные «Зимние дни гармоники».
Нижнетагильская организация Союза художников России насчитывает сто профессиональных мастеров резца и кисти. В здешнем пединституте есть художественно-графический факультет, приглашает талантливую молодежь и Уральское училище прикладных искусств. Лучшие работы выпускников охотно приобретает музей, а выставки в его залах обновляются чуть ли не ежемесячно.
Есть «выставки» и вечные. Они украшают улицы и площади города. Скульптор Михаил Крамской учился у выдающегося советского ваятеля М. Манизера. Среди произведений тагильчанина — бюст первой в мире женщины-горновой Фаины Шаруновой, бюсты земляков — Героев Советского Союза, металлургов, горняков. Скульптор Анатолий Неверов — автор памятника первым комсомольцам Нижнего Тагила. Он украшает площадь перед кинотеатром «Современник»: юноша и девушка запечатлены в бронзе в момент прощания. Помните: «Дан приказ. Ему — на запад, ей — в другую сторону. Уходили комсомольцы на гражданскую войну...»
А буквально в ста метрах от площади, на набережной Тагильского пруда, осенью 99-го открыт памятник войне необъявленной, но такой же страшной, как любые войны. Скульптор А. Неверов изобразил уставшего молодого воина, склонившего в скорби голову перед памятью о сверстниках, погибших в локальных войнах, не вернувшихся из Афганистана, Чечни, Дагестана — их фамилии на каменных плитах. Романтики, что привлекает к памятнику у «Современника», нет в скульптуре на набережной. Здесь — суровое предостережение новым войнам и горький упрек прошлым: «Уходи, жестокий век! Не повторись в бессмысленных потерях человеческих жизней!»
Так уж получилось, что в городе, через который никогда не проходила война (кроме гражданской), больше всего памятников воинам и оружию. Увы, памятники Тагила демидовского город сохранить не сумел — в угаре революционных событий, в ниспровержении всего «буржуйского» мы лишились значительной части исторического наследия. Но кое-что удалось обрести вновь, причем в обстоятельствах, хранящих немало загадок.
75 лет назад завхоз металлургического треста, заглянув в забытую кладовую, увидел там грязную, закопченную доску. Подумал, что перед ним икона, а «религия — опиум для народа», — твердила наша пропаганда, ополчившись и на предметы религиозного культа. Печальная участь постигла бы и находку завхоза, если бы он вдруг не вспомнил о найденных прежде в этом же доме старинных картинах.
Так закопченная доска попала в городской краеведческий музей. Ею занялись специалисты, среди которых был и знаменитый художник И. Грабарь.Оказалось, что тагильская находка — 47-й из известных искусствоведам экземпляров знаменитой картины Рафаэля, художника эпохи Возрождения (правда, споры об авторстве картины время от времени вспыхивают вновь). Полотно же, приписываемое кисти Рафаэля Санти, под названием «Тагильская мадонна» экспонируется в отдельном зале музея изобразительных искусств.
Дом, в котором была найдена картина, стал филиалом музея-заповедника. Он известен тагильчанам как господский дом — музей быта и ремесел. Между прочим, народный ансамбль «Рябинка», победитель международного конкурса в Италии, «прописан» именно в господском доме — как едва ли уже не музейная ценность.
А вот и еще обретение: в начале 50-х годов инженер Николай Боташев обнаружил в библиотеке городского музея ранее неизвестные письма Карамзиных. Они были адресованы Андрею Николаевичу Карамзину, сыну знаменитого истори-
ографа. А написаны его матерью, сестрами и братом. Родные сообщали ему столичные новости, а семья Карамзиных была дружна с Жуковским, Пушкиным, Лермонтовым и другими знаменитостями. Из этих писем узнал Карамзин о последних днях жизни А.С. Пушкина, обстоятельствах, предшествующих его дуэли с Дантесом.
Ранее неизвестные литературоведам, письма Карамзиных, обнаруженные в Нижнем Тагиле, стали настоящей сенсацией и получили название «Тагильская находка». О них поведал миру известный литературовед Ираклий Андроников. Письма хранятся сейчас в Москве, в музее Пушкина, а в Нижнем Тагиле — их фотокопии. Недавно они были представлены на выставке, посвященной 200-летию со дня рождения поэта.
Но до сих пор неизвестно, как письма попали на Урал. А.Н. Карамзин пос
ле женитьбы на вдове П. Н. Демидова Авроре Карловне стал управляющим тагильскими заводами и приезжал сюда дважды. Может быть, в один из приездов он и оставил письма в Нижнем Тагиле? Но есть и другая версия. Предполагают, что обнаруженные в петербургской конторе Демидовых письма, не имеющие отношения к заводскому хозяйству и потому оказавшиеся «ненужными», сохранил у себя один из служащих конторы, а потом — его семья, проживавшая в Нижнем Тагиле. Так или иначе, но «альбом в красном сафьяне», куда были бережно подклеены листочки десятков бесценных писем, российской культуре возвратил город Нижний Тагил.
Сам он озабочен теперь тем, как развивать свою культуру в условиях экономической нестабильности. Тагильчане сумели сохранить все, что деятельно и жизнеспособно, принимая на городской бюджет бывшие «цехи культу ры» предприятий. Муниципальным стал Дворец культуры «Юбилейный», городским Дворцом молодежи — бывший ДК «Строитель».
Ежегодно в апреле приходит в город «Тагильская весна» — фестиваль искусств, царящий несколько дней. Живы дни культуры городов-побратимов — Нижнего Тагила и Кривого Рога. У них крепкие корни, еще военные. Тогда наш город
принял эвакуированные с Украины предприятия, дал работу, кров и хлеб тысячам людей разных национальностей.
«Судя по вашим детям, Тагил — город высокой музыкальной культуры», — заметил побывавший у нас композитор Владимир Шаинский. Еще бы! Именно наш город стал общепризнанным в музыкальном мире центром детского эстрадного творчества. Юные таланты выступают в популярной программе ОРТ «Утренняя звезда». Всероссийский конкурс «Золотой петушок», ежегодно «поющий» в Тагиле, уже стал международным — в нем участвуют маленькие артисты из стран Прибалтики и Казахстана. Выставки творчества народных умельцев «Тагильская мастерица» собирают тысячи посетителей.
Москвичи-музейщики недоумевали, распаковывая ящики с картинами: «Итальянский багет! Откуда у тагильчан такие великолепные рамы?» Первое за всю историю нашего Нижнетагильского музея изобразительных искусств путешествие его картин в столицу потребовало солидной подготовки — от новой «одежды» для картин до красочного каталога на всю представленную в Третьяковке коллекцию. От «парсуны» до авангарда — таков диапазон экспозиции, составленной почти из шести десятков картин русских художников: В. Верещагина, А. Саврасова, М. Шемякина и других. Участвуя в программе «Золотая карта России», тагильский музей выставил их после того, как искушенные москвичи уже познакомились с сокровищами галерей Калуги, Саратова, Самары. Впечатление от коллекции было ничуть не меньше.
Задели слова Сергея Ивановича: что значит — неяркая семья? А не было, сказал, в роду революционеров, ученых и крупных хозяйственников. «Всего-то» дала династия Нижнему Тагилу шестнадцать учителей, одиннадцать инженеров. Нет, дала, по-моему, больше. Потому что не институтский диплом и не должности делают семью интеллигентной. А Хлопотовы — интеллигенты во всех поколениях, такие семьи для рабочего города — бесценный дар и вечный капитал, называемый духовной культурой. Откуда ее истоки?
Студент был беден, но весел. О том, что «денег на жизнь не осталось», сообщал в письмах домашним вскользь, а песни московского студенчества начала века переписывал целиком, особенно те, что распевали на вечеринках «академики». Иван Хлопотов учился в сельскохозяйственном институте при Петровско-Разумовской академии — «студенты там коров доят и сено косят». От армии «откосить» и в мыслях не было, а в 1916-м всех выпускников мобилизовали на фронт. Провожала родня свежеиспеченного офицера воевать за веру, царя и Отечество, а встречала в Нижнем Тагиле уже красного командира, прошедшего «штурмовые ночи Спасска, Волочаевские дни».
Иван Киприянович стал преподавать химию в горно-металлургическом техникуме. Благодарные письма выпускников, грамоты ударника строительства социализма, портрет на Доске почета — все как положено совслужащему. «А потом его вычеркнули из жизни, в 37-м по доносу был арестован. Обыск в доме. Папа сидел в белой рубашке, а мы его никогда без пиджака не видели, — вспоминает старшая дочь. — Мама ходила в тюрьму за вокзалом, но ни свиданий, ни записок не разрешали».
Через 10 лет на запрос дочери из НКВД придет ответ: «Осужден без права переписки, если жив — вернется». Еще через десять лет жена получит справку о невиновности мужа и о его смерти от воспаления легких. И только в 87-м откроется вся правда: «Причина смерти — расстрел». Полвека семья не расставалась с надеждой: «если жив...», а «контрреволюционер» И. К. Хлопотов был расстрелян через два месяца после ареста.
Как и чем жила его семья, где черпала стойкость духа, почему не ожесточилась, не потеряла лицо за стеной отчуждения, воздвигнутой перед такими вот отверженными? А ее и не было, стены-то. Из дверей одноэтажного дома Хлопотовых на старой тагильской улочке выходили к людям доброта, уважение, помощь. «У них как в больнице!» — поражался идеальной чистоте соседский мальчишка. Дом вела мать, Кира Сергеевна, учительница по профессии и дворянка по происхождению, но из тех, кто с гордостью называл себя трудовой интеллигенцией.
Семья и при Иване Киприяновиче жила скромно, но без него узнала настоящую бедность. Она глядела из всех углов.
Кроме того уголка, где стояла фисгармония, — ее не продали, не проели даже в военные годы. Соберется семья за скудной трапезой — хоть картину пиши «обед в благородном семействе». Верхом неприличия считалось чертыхнуться. Гостя привечали неразутым — чистая тряпочка у порога к его услугам.
Но духа «тряпичного», вещизма обывательского и близко к себе не подпускали.Так и детей воспитывали. Здесь царило пиршество книг и музыки, Иван Киприянович и Кира Сергеевна больше всего ценили общие с детьми интересы, увлечения. Зимой всей семьей — на пруд, там каток. Летом с самоваром, бутербродами и песнями — за город. Отец мог прихватывать ночные часы для подготовки к лекциям, но вечера отдавал только семье.Старшая дочь и сейчас во всех подробностях может описать домашние костюмированные балы, подарки, которых хватало своим и соседским детям, песни, что пела детвора у елки — о буднях великих строек, скворце с Арбата, о паровозе, в коммуну летящем...
Кира Сергеевна учительствовала в школе-коммуне, потом в других тагильских школах, но везде получала одинаковые характеристики: добросовестна, энергична. Ее уроки — образец для других учителей. Она всю жизнь отдала чужим и своим детям, и потому не прилипали к этой женщине политические ярлыки типа «дворянка — чуждый элемент», «жена врага народа». Коллеги и ученики тянулись к этому умному, красивому человеку, не потерявшему ни грана достоинства в беде и нищете. Бывшая ученица тайком приносила ей из швейной артели лоскутки белой материи, из этих ленточек Кира Сергеевна шила детям «постельные гарнитуры».
А жизнь брала свое, скворец с Арбата улетел вместе с детством погодков сестер и брата, настало время младшим Хлопотовым набирать свою высоту — профессиональную и духовную.
Надежда Ивановна называет себя «шестидесятницей», на эти годы пришелся творческий расцвет, и студенческие мечты стали явью. Видно, хорошие учителя были у нее в Уральском политехническом, если увлекли студентку «сухой» наукой металловедения. На Высокогорском механическом заводе инженер Хлопотова, заведующая центральной лабораторией, пополняла науку своими исследованиями. 240 машинописных трудов! Не берусь правильно воспроизвести мудреное название какого-либо из них, тема их одна — снарядное вооружение армии, точнее сказать, надежность этих снарядов в морских и наземных боях. Ее трудовая биография — это и есть биография Высокогорского механического, пущенного в тот самый год, когда отец Надежды Хлопотовой, бывший студент, пошел воевать за царя-батюшку с «германцем».
Много лет Надежда Ивановна была «засекреченной» ученой дамой, но никогда — ученым «сухарем». На всех фотографиях в «пиджачный» мужской фон выгодно вписывается элегантно одетая, красивая женщина.
Сестра Людмила Колесникова — та попроще, но простота ее больше материнская, участливая, от профессии идущая. Два красных диплома и высшие курсы немецкого языка в Москве могли бы открыть переводчице дорогу в высшие сферы. Но тогда бы не было писем «дорогой и любимой учительнице», которые пишут Людмиле Ивановне выпускники Нижнетагильского пединститута и которыми она дорожит не меньше, чем благодарностями от Министерства просвещения. Скольким же дала второй язык преподаватель Колесникова, если из шестьдесяти лет истории института почти половина — «ее»?
Сестры теперь на пенсии, а брат — тоже пенсионер — вдруг стал директором завода!
— Не вдруг, и не завода, — поправляет меня Сергей Иванович.
Разговор ведем на заводской территории, под боком у старушки домны, построенной еще первыми Демидовыми. Теперь на эту домну с почтением смотрят тагильчане и с восхищением — иноземцы: в Европе такого дива не сохранилось. Ну так добро пожаловать на экскурсию по заводу-музею, филиалу заповедника горнозаводского дела Среднего Урала. С. И. Хлопотов — автор проекта памятника инду-
стриальной культуры и директор музея под открытым небом. В прошлом — горновой доменной печи, мастер, начальник участка.
Вот на столе его рукописные книги — плоды «отдыха» после горячей смены в архивах и библиотеках, кому же, как не заводскому историографу, мог доверить Тагил свое индустриальное наследие? Сергей Иванович взялся за новое дело с присущими всем Хлопотовым старанием, упорством и хваткой. Буквально из-под земли достает экспонаты, успел, например, спасти для музея отправленный было в металлолом первый вагон-железянку. Воюет с хозяйственниками, приглядевшими заводской двор для котельной: «Новоделу здесь не место!»
— Сергей Иванович, музей мирового значения, а у вас такой невзрачный офис... — разочарована я.
— Вы не на обстановку, на план будущего индустриального Демидов-парка глядите!
Гляжу с интересом, а Хлопотов — с любовью, как на любимое детище, которое будет расти на его глазах и с его участием. Вот вам и пенсионерские будни.
«Рояль был весь раскрыт, и струны в нем дрожали...»— Вам сыграть что-нибудь? — любезно предлагает хозяйка.Звучит старинный вальс, а разложенные на столе экспо
наты домашнего музея «говорят» голосами истории поколений. Не бумажная пыль, а быль уходящего века в этих толстых папках с фотографиями, письмами, открытками, грамотами, увенчанными профилями вождей, самодельными, военной поры ученическими дневниками.
Надежда Ивановна собирает материалы для музея истории школы № 1 — бывшей женской гимназии. Этому учебному заведению исполнилось 150 лет. Его историографом, на общественных, конечно же, началах, и стала выпускница школы И. И. Хлопотова.
...Потом к роялю, простите, за пианино «Урал» едва ли не первого года выпуска, садится дочь Надежды Ивановны — Лариса. Она работает в детском доме, учителем, конечно, — как бабушка. В горно-металлургическом техникуме (колледже) учит студентов сын Людмилы Ивановны, как дед учил когда-то, и там же учится внук Сергея Ивановича. В одном цехе коксохимического производства НТМК трудятся сыновья Сергея Ивановича — инженеры. Впрочем, в городе полно инженеров, врачей, педагогов, которых когда-то учили Хлопотовы разных поколений.
Они благодарны уходящему веку — и жестокому, и прекрасному. Перемены восприняли с надеждой. Мечтают о новой России, а себя называют «старыми русскими». Чужды накопительству, подражанию западным образцам. У них по-прежнему в чести книги, а в друзьях дома — умные, увлеченные своим делом люди.
«Есть только миг между прошлым и будущим...» — играет знакомую мелодию Лариса. Это, оказывается, — семейный гимн. А для семейной библиотеки только что куплена на уличном лотке новинка — афоризмы древних о долге, чести, высоком предназначении человека. Наверняка их знали Иван Киприянович и Кира Сергеевна и детей учили отличать честь от бесчестья и доброту от корысти не греки и римляне — «говорящими» всегда были поступки родителей. От несложной науки вести себя за столом, не толкаясь локтями, до четкой моральной установки: нельзя локтями пробивать себе место в жизни!
Независимо от профессии, все Хлопотовы строители. Что ни семья — твердыня духа, неприятие лени и праздности, умение слышать и понимать друг друга. С такими, как Хлопотовы, никогда не станет провинцией наш нежный и снежный Нижний Тагил! Тот, о котором написал свои стихи Анатолий Пшеничный.
Поклонюсь тебе, город, поклоном доверчивой ивы. Улыбнусь тебе, город, улыбкою ясного дня.И опять засмотрюсь на дымов золотистые гривы, что над шеями труб расстилаются, в небо маня.Пусть о смене жилья кто-то спорит с мечтательным видом, пусть газеты пестрят предложением южных менял.
Только думаю так: коль земля здесь богата магнитом, не сорвать с нее тех, в чью породу заложен металл.На ночные огни забредают к нам лоси и рыси, нам земля отдает, не скупясь, и грибы, и руду.И звенят паруса у берез Корабельного мыса, и завод-старина отражается в тихом пруду.Я в Крыму обгорал, глох от шума бескрайней столицы, был на Волге и воду байкальскую пил, но опять раскрывал, как любимейшей книги страницы, дорогие края, где течет чудо-речка Тагил.
1579 — Строгановы основали первое русское поселение этого края — Уткинскую слободу (ныне Усть-Утка).
1582 — на реку Тагил пришел Ермак — покоритель Сибири во главе дружины, снаряженной на средства Строгановых. Вблизи Медведь-Камня дружина чинила и строила новые боты и лодки-набойницы.
1665 — возникла деревня Фатеево — первое русское поселение в районе Нижнего Тагила.
1696 — Петр I приказал верхотурскому воеводе узнать, «где имеется лучший камень-магнит и добрая железная руда.»
23 января 1697 — воевода донес Петру I, что «камень-магнит сыскал... от реки Тагилу в две горе».
1702 — вогул Яков Савин обнаружил вблизи речки Выи залежи медной руды. (Объявил об этом Демидову в 1714 году.)
— восстановлен судоходный путь по реке Чусовой, открытый Ермаком. Промышленную продукцию близлежащих заводов стали транспортировать к речке Межевая Утка, откуда по рекам Чусовой, Каме, Волге отправляли в среднюю Россию.
1720 — начато строительство Нижнетагильского завода.10 декабря — указом Петра I Демидову разрешено строить Выйский медепла
вильный завод.1721 — начата разработка Высокогорского месторождения железной руды.
3 октября 1722 — на Выйском медеплавильном заводе получен первый чугун.1725 — закончено строительство нижнетагильской плотины и двух домен
ных печей.— родился тагильский изобретатель Е.Г. Кузнецов (Жепинский).
25 декабря — выплавлен первый чугун на Нижнетагильском заводе (ныне —завод-музей).
1726 — пущен Верхнелайский завод.1729 — вступил в строй Черноисточинский завод.1741 — начато строительство Висимо-Шайтанского завода.1756 — из Невьянска в Нижний Тагил переведена «цифирная школа».1762 — вспыхнули первые волнения работных людей Нижнетагильского и
Выйского заводов; создана «земская изба» — первый орган местного самоуправления.
1763 — Е.Г Кузнецов разработал новый тип катальной машины (прокатногостана).
Конец 1760-х — мастеровые Федор и Вавила Худояровы изобрели хрустальный лак.
1771 — построена Усть-Уткинская пристань и судоверфь.— построен Висимо-Уткинский завод.
1774 — родился изобретатель первого в России паровоза Ефим .Алексеевич Черепанов.
1806 — образован Нижнетагильский горный округ.1812 — из крепостных Демидова сформирован полк ополченцев, который
участвовал в Бородинском сражении.1814 — у подножия горы Магнитной (Высокой) открыт Меднорудянский
рудник, где добывали малахит и медную руду.— по заказу правительства тагильские мастера отлили для Санкт-Пе
тербурга четыре чугунных моста: Поцелуев, Красный, Семеновский и мост у Московской заставы на Обводном канале.
Август 1834 — Черепановы построили первый в России «сухопутный пароход».— от Медного рудника до Выйского завода проложен путь из чугун
ных рельсов длиной в одну версту; в начале сентября по рельсам прошел первый паровоз.
1835 — Черепановы построили второй, более мощный паровоз грузоподъемностью до 1000 пудов.
— нижнетагильский мастер И.Ф. Макаров предложил свой метод получения «литого железа».
1837 — основан заводской музей.1840 — на Выйском заводе пущена паровая машина мощностью в десять
лошадиных сил.1841 — Климентием Ушковым начато строительство канала, соединившего
речку Черную с Черноисточиским прудом.1845 — закончены работы по составлению геологической карты Нижнета
гильского горного округа 1847 — открыто женское второго разряда училище.
1849-1853 — главным управляющим Нижнетагильского горного округа состоялА.Н. Карамзин, сын русского историографа Н.М. Карамзина.
1853 — на Высоко горском руднике начал работать «земляной механизм» —прототип экскаватора.
1854 — учреждена заводская библиотека для служащих.1856 — введена в строй пудлинговая печь на Висимо-Шайтанском заводе. 1871 — П.В. Руданговский организовал при заводской больнице школу для
подготовки фельдшеров.1875 — в доменной печи Нижнетагильского завода начата выплавка фер
ромарганца на древесном угле.1876 — на заводе начато производство мартеновской стали.1878 — открылась горнозаводская железная дорога Пермь-Екатеринбург.
9 сентября 1879 — проведена однодневная перепись населения.1884 — открыта земская больница.1889 — создано Усьвинское углевыжигательное заведение, состоящее из 68
печей типа «Шварца».1899 — Нижний Тагил посетила экспедиция под руководством Д.И. Менде
леева, изучавшая металлургическую промышленность Урала.1903 — открыта Павло-Анатольевская женская гимназия.1905 — создаются комитеты и районные группы РСДРП.1906 — подпольная типография выпустила первую большевистскую листовку.
1908 — открылась первая выставка кустарных изделий.1909 — в городе открылся первый кинотеатр.1911 — построена железнодорожная линия Сан-Донато — Нижняя Салда —
Алапаевск.1913 — построены электроподстанции на Медном и Железном рудниках.
Март 1917 — избран Нижнетагильский Совет рабочих, солдатских и крестьянских депутатов.
Июнь 1917 — созданы первые отряды Красной гвардии для отпора силам контрреволюции.
Декабрь 1917 — на общем собрании Совета рабочих и солдатских депутатов в Нижнем Тагиле провозглашена советская власть.
24 октября 1918 — армия Колчака после долгих боев вступила в Нижний Тагил. 12 июля 1919 — Красная Армия вошла в Нижний Тагил.20 августа — поселок Нижнетагильского завода получил статус города Май 1920 — Нижний Тагил стал уездным центром в составе 16 волостей.
1922 — открыт горно-металлургический техникум.1924 — открыт краеведческий музей.1926 — вышел первый номер газеты «Рабочий», переименованной затем в
«Тагильский рабочий».1927 — открыт рудник имени III Интернационала.1928 — электрифицирован листопрокатный цех Нижнетагильского завода.
— задута первая доменная печь.— пущены литейный цех и углепомольная фабрика.
1929 — на Высокогорском руднике построен первый паровой экскаватор;построена рудопромывочная фабрика.
1930 — начата коренная реконструкция Высокогорского железного рудника.1931 — начато строительство Уралвагонзавода.
— строительство Нижнетагильского металлургического завода объявлено ударной стройкой.
— создан Тагилкомбинатстрой.1932 — сдана в эксплуатацию первая очередь деревообделочного комбината
«Тагилстрой».— сдан в эксплуатацию ремонтно-строительный цех Уралвагонзавода.— создан трест «Тагилстрой».— построен молокозавод.
1933 — закончен монтаж высоковольтной электролинии Чусовая — Верх-няя Тара — Нижний Тагил.
— смонтирована первая очередь тагильской электроподстанции.— организовано автобусное движение на Уралвагонзавод, Новота
гильский завод, рудник им. III Интернационала.1934 — вошел в строй цех колес и теплоцентраль Уралвагонзавода.
— пущены две секции промывочной фабрики на Высокогорском железном руднике.
— построен первый в городе хлебозавод.— начато строительство Технического поселка.
— сданы в эксплуатацию первые канализационные установки.1935 — на Уралвагонзаводе пущен цех мелкого стального литья.
— на Новотагильском заводе начато строительство мартеновского и бандажного цехов.
— пущен центральный бетонный завод.— построен смологонный завод.— вышла книга «Были горы Высокой» под редакцией А.М. Горького.
5 ноября 1936 — с главного конвейера Уралвагонзавода сошел первый грузовойвагон с маркой УВЗ.
1937 — открыто трамвайное движение от центра города до вокзала.1938 — начато строительство жилья и детских яслей на Красном Камне.
— начал работать торфохимзавод.1939 — умер писатель-тагильчанин А.П. Бондин.1940 — на Новотагильском металлургическом заводе выдан первый чугун.
— открыт учительский институт — первый вуз в Нижнем Тагиле.1941 — запущен первый в мире танковый конвейер.1942 — специалисты Киевского института электросварки под руководством
Е.О. Патона впервые в мире разработали и внедрили в производство автоматическую сварку бронекорпусов.
— построен Высокогорский агломерационный комбинат.1943 — начал выдавать продукцию шлакодоменный комбинат.
— тагильчане внесли в фонд строительства танковых колонн более 27 миллионов рублей.
— состоялась выставка тагильских художников.1 октября 1944 — открылся городской музей изобразительных искусств.
— в городе организован кукольный театр.1945 — заселены жителями первые многоэтажные дома на улице Ленина в
центре города.— дала первую продукцию конфетная фабрика.
1946 — начато строительство мощного блюминга на Высокогорскомкомбинате.
1948 — построен и сдан в эксплуатацию прокатный стан «900».— утвержден первый генеральный план строительства Нижнего Тагила.
1949 — построен и пущен рельсобалочный цех.— заложены первые коллективные сады горняков и строителей.
30 января 1950 — бригада сталевара П.Г. Болотова на металлургическом заводе дала плавку за 6 часов 48 минут. До этого ни одна мартеновская печь в стране не имела средней продолжительности плавки менее десяти часов.
1951 — вошли в строй две мартеновские большегрузные печи.1952 — открылся Дворец культуры Новотагильского завода.
— выдала первую продукцию Черноисточинская прядильно-ткацкая фабрика.
28 апреля 1954 — пущен цементный завод.1955 — основано Уральское училище прикладных искусств.
— построено здание городского театра на 800 мест.— пущен в строй больничный городок металлургов.
1956 — открыт индустриальный техникум трудовых резервов.— на Лысой горе начала действовать ретрансляционная телевизионная
станция.— открылась первая в городе школа-интернат.
4 ноября — открыт памятник механикам-самоучкам Ефиму и Мирону Черепановым.
1957 — Новотагильский металлургический завод реорганизован в метал-лургический комбинат, ныне ОАО «НТМК».
1958 — открылся Дворец культуры Уралвагонзавода.— построен двухзальный кинотеатр «Родина».
1959 — первый прокат выдал стан «650».— открыт мемориальный музей писателя А.П. Бондина.— в поселке Висим открыл двери музей уральского писателя
Д.Н. Мамина-Сибиряка.4 ноября — пущена крупнейшая на Урале доменная печь.
1960 — пущен завод крупнопанельного домостроения.— на металлургическом комбинате начала действовать первая в стра
не установка объемной закалки рельсов.— организован вечерний университет рабочей печати.
1961 — закончена сборка первого опытного 125-тонного грузового полувагона.
— сдан в эксплуатацию железобетонный мост через реку Тагил.— открылся ночной профилакторий металлургов.
1962 — пущена первая очередь завода отопительного оборудования.— открыт самодеятельный цирк на 800 мест.
16 марта — тагильчане впервые смотрели телевизионную передачу из Москвы.1963 — вошла в строй городская автоматическая телефонная станция на
5500 номеров.1964 — построен первый в городе многоэтажный дом на свайном фунда-
менте.— открылась постоянная выставка продукции химических предприя
тий города.1967 — на НТМК началось строительство крупнейшей в Европе шестой
домны.1969 — шестая домна дала первый чугун.1970-е — на Качканарском ГОКе получены первые тонны железованадие
вых окатышей — ценнейшего сырья для тагильских домен.— появился новый микрорайон — Гальянка.— начал ежегодно отмечаться День города.
1980-е — жилищное строительство достигает 200 тысяч кв. м в год.— построены набережная Тагильского пруда, дворцы водного и ледо
вого спорта, Дворец бракосочетаний.— бывший демидовский завод остановлен и превращен в завод-музей.
90-е годы — впервые избран глава города, которым стал Н. Н. Диденко, бывший руководитель домостроительного комбината.
— Нижний Тагил получил федеральную программу оздоровления окружающей среды и населения.
— началась коренная реконструкция НТМК.— состоялась первая Уральская выставка вооружений и военной тех
ники.— начинается подъем экономики, вызванный улучшением работы гра
дообразующего предприятия — НТМК.— открыт первый в России памятник погибшим в локальных войнах
XX столетия.— прошли три международные Демидовские ассамблеи, где обсужда
лись проблемы сохранения индустриального и культурного наследия прошлого.
В. Санин
НА ВЕСЕЛЫХ ГОРАХ
И стория Веселых гор начинается с первых же дней великого раскола. У одного уральского старожила-старообрядца в дневнике так записано касающееся гор:
«Во времена реформы патриарха Никона сюда бежали ревнители старины, страшась монастырских тюрем, в которых узникам жилось не особенно хорошо, а также «трясок»*, хомутов*, огненных костров*, на которых жарили последо-
Забытый очерк забытого журналиста
Веселые горы — так называется горный массив на водоразделе р. Тагила и двух притоков Чусовой — Межевой Утки и Сулема. Он начинается западнее Черноисточинского пруда и кончается у верховьев реки Сулем, протянувшись в меридиональном направлении на 25 километров. Наиболее значительные его вершины носят непритязательные названия: Голая, Бе-
вателей старины. При Петре Великом в диких и мрачных Уральских горах нашли приют многие, уцелевшие от плахи и виселицы. Среди этих пришельцев были и стрельцы, и бояре, и духовные, и крестьяне. Все они здесь сравнялись и слились в одну дружную и стойкую семью. Но и на Урале старообрядцам жилось несладко. Слишком двухвековая история этого края полна кровавыми эпизодами, в которых жертвами являются старообрядцы. Не удивительно потому, что и у них здесь есть свои мученики, свои святыни. К числу таких чтимых старообрядцами мест на Урале относятся Веселые горы. Находятся они на северо-западе от Екатеринбурга, в даче Верхне-Тагильских заводов, и хорошо известны старообрядцам Урала и Сибири. Издавна каждой весной, едва распустится пестрая уральская флора и просохнут бесчисленные горные дорожки и тропинки, на Веселые горы начинается паломничество для поклонения останкам досточтимых отцов. Тысячи людей приходят поклоняться своим святым, обретшим вечный покой среди грозной горной природы».
Всех иноческих могил на Веселых горах, по свидетельству того же старожила, насчитывается несколько десятков, но из них особенно почитаемы народом могилы четырех иноков-схимников: Гермона, Максима, Григория и Павла (убиенного). Все они умерли в конце XVIII и в начале XIX вв.
На этом в дневнике прерываются исторические сведения о горах. Но мы имеем возможность несколько дополнить их на основании расспросов и бесед со старообрядцами.
Местность, где находятся могилы упомянутых старцев, с незапамятных времен была сплошь покрыта дремучим сосновым бором, и в довершение к этому святые места спасения и успокоения отшельников были отделены ото всего мира непроходимыми тропами.
Таким образом, Горы были надежным убежищем для ревнителей старой веры от преследователей, но в одно и то же время почти недосягаемым для паломничества. И только фанатическая стойкость старообрядцев творила чудеса, прокладывая невидимые для непосвященных тропинки через
лая, Широкая, Острая. А есть и Старик-камень, Шайтан, Билимбай... В местном обиходе горы эти иногда называют Веселками. Название надо понимать в смысле «красивые», «радующие глаз». Таких названий на Руси очень много.
Эти сведения почти дословно взяты из книги ученого-топонимиста и филолога А.К. Матвеева «Вершины Каменного Пояса».
С давних времен район Веселых гор избрали местом своего обитания и
вязкие болота, каменные выступы гор и непроницаемую чащу лесной заросли.
Затем по этим сокровенным тропинкам тянулись паломники сначала к уважаемым схимникам*, за советами, а после их смерти поклониться святым могилам, или, как говорят старообрядцы, — «попрощаться».
Паломничество носило строго конспиративный характер. Богомольцам буквально приходилось прокрадываться к своим святыням. Боже упаси, если замечали местные власти. Тогда начиналась охота на людей. Бывали случаи, когда паломников выслеживали и заставали на «месте преступления» — за молитвой на могилах. Кончалось тем, что «виновные» откупались, и их оставляли в покое до следующего раза...
Об этой страничке печального прошлого старообрядчества на Урале нам привелось услышать от многих здешних старожилов.
При таких условиях, конечно, невозможно было устроить торжественное поминовение уважаемых покойников, приурочив его к какому-либо определенному времени, а потому поклонение совершалось вразброд, в одиночку, как совершенно верно и образно повествуется в вышеприведенном отрывке из дневника: «каждой весной, едва распустится пестрая уральская флора и просохнут бесчисленные горные дорожки и тропинки», т.е. при первой возможности.
Так продолжалось много лет гонений, до 1905 года, когда наконец наступила относительная религиозная свобода.
Представилась возможность безнаказанно молиться и посещать Веселые горы. Установилось время торжественной памяти четырех схимников. Приток богомольцев сразу удесятерился. Были прорублены дороги не только для пешего, но и для конного сообщения. А в настоящее время земля под могилами, площадью в 5 десятин** под каждой, выделена из посессионных участков*** и отдана в вечную собственность Верхне-тагильскому старообрядческому обществу.
обрядов ревнители православной старины — раскольники. Очерк «На Веселых горах» — одно из немногих печатных тому свидетельств. О его авторе известно очень мало, да и это малое — из вторых рук.
Псевдоним — В. Санин — раскрыл в печати историк уральской литературы П.С. Богословский (см. его статью «Из материалов по истории литературы и печати в Пермском крае»/«Пермский краеведческий сборник». Вып. 2-й. Пермь, 1926. С.96-97). Он, в свою очередь, воспользо-
Если история старообрядчества вообще и в частности бедна строго проверенными и записанными фактами, то в особенности это убожество чувствуется при изучении прошлого уральского старообрядчества.
Например, о прошлом Веселых гор почти ни у кого из уральских старообрядцев не сохранилось никаких записей. Все у них в предании, которое в большинстве случаев забывается со смертью свидетелей исторического события и редко полностью передается следующим поколениям.
Так, об иноке схимнике Гермоне, похороненном в 25 верстах от Невьянского завода, предание не сохранило сведений, кто, откуда он был и в какому году умер. По рассказам старцев, он был строгой постнической жизни, и смерть его относят к началу второй половины XVIII столетия.
Второй на пути на Веселые горы находится почитаемая могила инока*-схимника Максима. Об этом подвижнике у старообрядческого начетчика** А.Т. Кузнецова хранится такая запись:
«Инок схимник Максим был родом из ногайских татар. В дни Российского Государя Петра Алексеевича в 1724 году, будучи малолетним, был пленен российскими войсками. После они (пленные. — Ред.) поступили в услужение к некоему Змееву, по благорасположению коего крещен и принят во св. католическое вероисповедание и наречен месяца сентября 6-го числа Михаилом и по соизволению Змеева обучен грамоте и письму, проживая в совершенной его милости и по экономии и полной доверенности. Но познакомившись впоследствии со старообрядцами, Максим от сего Змеева тайно отлучился и, проходя городские и пустынные места, наконец пришел на Урал, в Нижне-Тагильский завод, где в 1729 году и был принят в ски т*** иноком Иовом, удостоен иноческого образа и наречен Максимом.
вался сведениями, полученными от уральского газетчика, а потом «правдиста» Е.Н. Косвинцева.
Итак, В. Санин — псевдоним Владимира (Василия) Николаевича Афанасьева, который одно время (1908) был фельетонистом газеты «Уральская жизнь», выходившей в Екатеринбурге с 1899 по 1919 год.
О чем же писал в своих фельетонах В. Санин? Сижу в читальном зале библиотеки Свердловского краеведческого музея, листаю подшивку «Ураль-
Получив оный, он проживал в лесах черноисточинских (смежных с н.-тагильскими), поблизости с Черноисточинским заводом, с бывшими там иноками в полном послушании. Позднее, по смерти бывшего у них настоятеля, по общему всех их соглашению и просьбе, поступил настоятелем, коим служил долгое время. Впоследствии по случаю частых набегов на кельи иноков лесных разбойников Максим с братией переселился в Н.-Тагильский завод, в дом известного всеми христианина Андрея Рябинина, где и проживал до бывшего в 1789 году мая 2-го дня в Н.-Тагильском заводе пожара, во время которого выгорело 250 дворов.
Во время проживания своего в Н. Тагиле схимник Максим не оставался бездеятельным. Он по просьбе старообрядцев в 1765 году ездил в Москву для розыскания беглых священников и для наведения справок о грузинской земле.
В Москве инок Максим отыскал грузинских архимандрита* и протопопа**, лично их спрашивал и уверился от них изо всех разговоров в том, что в Грузии крестят в три погружения и что духовенство постороннее ни от каких мест не входило, а имеет своего патриарха. При сем был невьянский житель Ив. Ив. Голицын, который свидетельствует, что разговор слышал».
О последних днях инока Максима сохранилось предание, что он под конец жизни снова удалился в лес на Веселые горы, где умер и схоронен в 1782 году, в мае месяце. Есть
ской жизни» за 1908 год. Номер за номером, месяц за месяцем. Мелькают уже знакомые подписи фельетонистов: Елизавета Гадмер, Володюша и Пессимист (В.З. Швейцер), Нечуждый (П.И. Заякин)... Но ничего похожего ни на В.Санина, ни на В.Н. Афанасьева. Что за притча? Уже полгода перелистал. Наконец в номере за 11 июля долгожданное В. Санин под фельетоном «Новое горе газетчиков». Мало того, в фельетоне — разгадка псевдонима! Конечно же, не обошлось без новомодного тогда романиста
также предание, что после смерти инока Максима тело его хотел вырыть из могилы и сжечь впавший в ересь невьянский житель Василий Стариков. Но когда последний приблизился к могиле подвижника, его обуял такой ужас, что руки отказались повиноваться. Но тем не менее старообрядцы узнали о кощунственном намерении Старикова, и когда вскоре умер брат еретика, то даже его старообрядцы, вышедшие толпой навстречу похоронной процессии, не допустили на старообрядческое кладбище.
Об иноке Григории (третья почитаемая могила) известно, что он был иконописец и что умер в 1731 году.
Об иноке Павле, несмотря на то, что умер он позднее других, а именно в начале XIX столетия, сохранилось очень мало сведений. Известно, что незадолго до смерти на Веселых горах его посетил житель Невьянского завода Ф.И. Карфидов, которому он сказал, что более его в живых не увидят, и заповедал похоронить его, где жил на болотистом месте под открытым небом зимою и летом. Вскоре после этого подвижника нашли убитым.
Вот и все, что знают современные старообрядцы о своих так горячо почитаемых и широко популярных подвижниках Веселых гор. И те немногие сведения, приведенные выше, добыты нами с величайшим трудом, путем опроса всех более или менее сведущих ревнителей старины, присутствовавших на только что закончившихся торжествах на Веселых горах. И с уверенностью можем сказать, что вся остальная пятитысячная масса паломников ничего не знает о прошлом Гермона, Максима, Григория и Павла.
Не правда ли, странным кажется на первый взгляд такая большая популярность и почитаемость иноков с так мало известным подвижническим прошлым?
Я даже высказал свое недоумение на этот счет одному из видных старообрядцев.
— Это вы потомки Фомы неверного*. Это вам подавай факты, выдумывай чудеса и прочие атрибуты святости, а старообрядцев на Веселые горы влечет чистая вера, — получил я в ответ. — Что из того, что старообрядцы мало знают о
М.П. Арцыбашева и его романа «Санин» — литературной секс-бомбы той поры. В России заявили о себе так называемые «санинцы», жаждущие красивых, сильных ощущений и свободной любви. Вот и персонаж фельетона (жена автора) — из их числа...
Теперь «маленькие фельетоны» В. Санина пошли в номерах густо. Фельетоны, надо признать, не без выдумки и живого юмора.
Полгода фельетонист В. Санин активно сотрудничал в «Уральской жиз-
них? Все мы знаем про них, и этого совершенно достаточно. А впрочем, сами увидите, — закончил мой собеседник.
И я действительно увидел. И все виденное постараюсь пересказать по возможности объективно, ближе к художественной правде.
Дорог к святым могилам на Веселых горах много. Есть со стороны Верхнего Тагила, Нижнего Тагила, Черноисточинского, Уткинского и других заводов, но главною из них считается дорога из Невьянска. Сюда съезжаются многочисленные богомольцы как из ближайших местностей, так и из Сибири и отдаленных мест России. Невьянск служит как бы сборным пунктом. В нем переночуют ночку-другую, отдохнут. Сходят поклониться наклонной башне, в которой, как гласит предание, долгое время томился в заточении один из старообрядческих подвижников, а затем уже начинается паломничество в большинстве случаев пешком до первой на пути могилы Гермона и т.д.
От Невьянска началось и мое паломничество к старообрядческим святыням, а также, между прочим, побывал я и на невьянской наклонной башне. Это древнее, как и само старообрядчество, сооружение стоит того, чтобы о нем сказать несколько слов отдельно.
Башне насчитывается 250 лет. Она заключает собой один из углов стены, окружающей Невьянский завод, и составляет собственность этого завода.
Первое, что бросается в глаза при взгляде на башню извне, — это огромный наклон. Получается такое впечатление, что башня валится. Отклонение от прямого угла, насколько можно определить на глаз, не менее как на 5 градусов. Отсюда название башни — «наклонная». О происхож-
ни», но в подшивке за 1909 год его имя с полос исчезло. П.С. Богословский сообщает нам, что уже в 1910-м В.Н. Афанасьев оставил газетную стезю, сменив ее на антрепренерскую, в частности, стал импрессарио известной певицы Надежды Плевицкой, сопровождал ее в гастролях по стране (См. Мекш Э. Двинские гастроли певицы. — «Уральский следопыт», 1992, № 11. — С.5).
Некоторые сомнения вызывает имя автора очерка — Владимир. Дело в том, что в очерке, как увидим, он фигурирует с именем Василий Николаевич.
дении наклона существует две версии. Одна — что под башней вскоре после ее выкладки осел грунт; другая — что башня с таким фокусом выстроена. Последнее несколько подтверждается тем обстоятельством, что на уральских заводах много таких наклонных башен, на протяжении долгих столетий свидетельствующих о былых чудачествах заводостроителей.
Вторая достопримечательность башни — часы со старинным механизмом, с четырьмя циферблатами на все четыре стороны, просуществовавшие два с половиной века. Каждую четверть часа прожитого времени башенные часы извещают колокольным звоном, а через каждые три часа звонят куранты. То и другое дает впечатление, что башня живет. Ее колокольный звон далеко слышен и в настоящее время является почти единственным звуком, нарушающим мертвую тишину закрытого Невьянского завода.
Внутренность башни невольно настраивает на мистический лад — полутемный ход, ведущий через три этажа кверху, скрип древних половиц, а главное — опять-таки отделение, где помещается механизм часов. Большая, наглухо закрытая комната под самым куполом башни. Могильная тишина. Отчасти массивность стен башни, отчасти значительная высота абсолютно скрадывают все звуки земли. Единственный звук здесь — ритмичное отбивание секунд огромной секундной собачкой огромного механизма, приводимого в движение четырехпудовыми гирями.
Тик-так, тик-так, тик-так — зловеще мерно раздается в жилище вечного времени, а вы вслушиваетесь и невольно задумываетесь над назначением этого бездушного механизма, который вот уже два века с лишком отсчитывает каждую секунду жизни. Вдруг неожиданно что-то забилось, затрепетало около вас, спугнув зловещую тишину и заставив вас вздрогнуть, — это, словно крылья времени, завертелся крылатый регулятор механизма, отбивающего четверть, а затем снова все смолкает, и снова слышится до болезненности громкое: тик-так, тик-так. Перед глазами встает андреевский некто в сером*, и вам хочется скорее уйти.
Очерк В. Санина «На Веселых горах» был написан в 1910 году и в том же году вышел отдельной брошюрой, отпечатанной типографией газеты «Уральский край». И больше не переиздавался. А брошюра, насколько нам извести но, наличествует только в фонде библиотеки Свердловского областного краеведческого музея. Экземпляр ее был подарен Уральскому обществу любителей естествознания (УОЛЕ) в 1922 году его библиотекарем Ю. Колосовым.
Ю. Горбунов
В среднем этаже башни есть отделение, долгое время служившее заводской тюрьмой, вот в нем-то, по преданию, и был заключен старообрядческий подвижник старец Максим.
Со старообрядцами да еще в такой необычной обстановке, как совместное паломничество к святым местам, меня судьба столкнула в первый раз. Но будучи наслышан про их религиозные строгости и нетерпимость к иноверцам, я сильно беспокоился за возможность близко наблюдать происходящее на Веселых горах.
На этот счет меня успокоили сами же старообрядцы, к которым я обращался за советами, как поступить лучше. Главное, предупредили меня, не надо привлекать к себе внимание курением табака и другими нетерпимыми старообрядцами еретическими занятиями. Я поспешил заявить, что охотно пойду на какие угодно лишения, только бы не повредить блюдениям, и что отнюдь не собираюсь оскорблять религиозные чувства старообрядцев. Тогда нашлись и такие, которые помогли мне найти лошадь на все время паломничества.
Мой возница — пожилой старообрядец, уже много лет подряд паломничающий на Веселые горы с детьми и внучатами, изъявил желание принять на себя все хлопоты, даже по части запаса провизии, заботу по устройству ночлега. Отчасти это была с его стороны любезность, а отчасти, как я потом заметил, желание контролировать мои действия в смысле недопущения еретичества.
В конце концов я сделался чуть ли не членом семьи Григория Селиверстовича (так звали моего возницу), оказавшегося очень симпатичным человеком, с открытой, приветливой русской душой.
— Если ты, Василий Николаевич, хочешь увидеть наше торжество с самого начала, то нам надо выехать завтра (25 июня) не позднее двух часов утра, — переходя попросту сразу на «ты», посоветовал Григорий Селиверстович.
И, получив согласие, действительно в два часа уже был готов к отправлению.
Я поместился в одну тележку с его старушкой женой, и мы тронулись. Остальные члены его семьи паломничали пешком.
И на улицах Невьянска и затем на протяжении 25 верст до самой могилы Гермона мы опередили сотни богомольцев
обоего пола. Мужчины, женщины и подростки шли живописными группами. Слышались отрывки бесед на религиозные темы. Многие паломничали верхом. При встрече все без исключения делали низкий поклон и провожали словами: «спаси вас Господь».
Тотчас за Невьянском дорога верст на пять поднималась в гору и шла полем среди тучной колосящейся ржи. Вдали, как раз перед нами, чернел лес, к которому мы быстро приближались. Начинался теплый, солнечный день.
Быстро докатившись до леса по сравнительно разъезженной дороге, ведущей на один из приисков, мы свернули влево, в лес, в просеку. Обстановка быстро изменилась. Восходящее солнце надолго скрылось за деревьями. Снова наступила полутьма, сделалось мрачно, и спустя 1/ 2 часа езды нас буквально заглотил в свои недра дремучий бор. Дороги почти не было. Тележка то прыгала через пни и камни, то проваливалась в трясины, из которых приходилось выбираться с трудом, рискуя ежеминутно опрокинуться.
В конце концов так и вышло. На одном из лесных ухабов переломилась оглобля, лошадь рванула, и наша тележка повалилась набок.
— Вот это уже совсем некстати, — невольно вырвалось у меня.
— Ничего, Василий Николаевич, только бы не в последний раз, — невозмутимо, добродушным тоном возразил мой возница и принялся подвязывать веревкой оглоблю.
Добродушие, с которым Григорий Селиверстович желал еще раз опрокинуться, как-то сразу придало комический оттенок происшедшему, а его разъяснение к своему замечанию так и совсем развеселило и окончательно уничтожило горечь падения.
— Видите ли, я так понимаю: ну вот завалились мы теперь да сейчас же встали и снова поедем. А вот когда завалимся на кладбище, это уже будет в последний раз. Вот я к этому и говорю в подобных случаях — завалиться это еще с горя, абы не в последний раз.
Семидесятилетний старик за починкой оглобли применительно к случаю излагал свою своеобразную философию, сводившуюся к боязни смерти и комически звучавшую в его древних устах, а я одновременно слушал, мысленно переносился в далекое прошлое здешних мест, к первым дням жизни почитаемых старцев, и думал о непроницаемости могильной глуши лесных дебрей в то далекое время, путешествие по которым и теперь еще сопряжено с риском «завалиться в последний раз». Но мои сомнения на этот счет рассеива-
ли многочисленные паломники, опережавшие нас, перепрыгивая с камня на камень, с одного пня на другой или вброд переходя, казалось бы, непроходимые трясины, и при всем этом — обязательный поясной поклон в нашу сторону и пожелание — «спаси вас Господь».
Приходило на ум изречение, что «вера горами двигает», и я чувствовал, как на мое настроение неизбежно начинает влиять царящий вокруг религиозный экстаз.
Починились, тронулись дальше. И только после шестичасовой неимоверной тряски мы выбрались на сравнительно гладкую дорогу, настланную досками. Мой возница пояснил, что до первой могилы осталось не более двух верст. Ехать приходилось шагом, так как впереди и позади нас шли огромные толпы народа. Вскоре до моего слуха начал доноситься непрерывающийся малиновый звон мелких колокольцев, очень напоминавший торжественный пасхальный перезвон.
— Опоздали мы с вами, Григорий Селиверстович, иконы нас опередили. Вы слышите, звонят. Очевидно, началась уже служба, — заметил я своему вознице.
Он на это улыбнулся и поспешил успокоить меня, что иконы еще не принесли. А относительно слышавшегося звона заявил, что он никакого отношения к службе не имеет и что у них не звонят в колокола.
А звон становился все слышнее и слышнее, горизонт впереди расширялся, и быстро светлело. Мы из темной просеки выехали на большую, буквально залитую утренними лучами июньского солнца поляну.
— Вот мы и приехали, — сказал Григорий Селиверстович.
Перед моими глазами открылось оригинальное зрелище. Поляна площадью десятин в шесть, окруженная сплошной стеной столетнего леса, отстоящая на десятки верст от жилых центров, представляла собой густонаселенный табор. Во всех направлениях виднелись сотни повозок, палаток, дымились костры, и вокруг всего этого копошилось бесчисленное множество людей — мужчины, женщины, дети.
Мои спутники, отыскав свободное место, принялись за устройство палатки и приготовление пищи. Меня предоставили самому себе, и я весь отдался созерцанию. Сначала, пока не привык глаз, все окружающее носило хаотический характер, но затем, сориентировавшись в шумном движении
табора, я стал наблюдать некоторый порядок. Так, вновь прибывшие хлопотали над устройством палаток, другие готовили пищу, большинство же, как видно было, к чему-то готовилось, переодевшись в чистое платье. Женщины все без исключения были в белых рубашках, черных сарафанах и черных же платках на голове. Мужчины — большинство — в длинных кафтанах, похожих на подрясники православных дьячков*. Оказалось — ждали иконы. Со всех сторон большими толпами паломники направлялись под продолговатый дощатый навес, помещающийся в самом центре поляны. Войдя под навес, старообрядцы быстрым движением творили двухперстное** знамение и клали земные поклоны по направлению простой деревянной колоды, под которой и покоился прах досточтимого старца Гермона. Рядом лежит еще колода над могилой другого подвижника, имя которого не сохранилось для потомства.
Простая старая деревянная колода да дырявая дощатая крыша над ней — вот и все, что олицетворяет у старообрядцев популярную идею подвижничества. Идею, которая влечет сюда, в уральские трущобы, сердца многих тысяч людей.
Для меня, привыкшего чтить святость, покоящуюся в драгоценных раках, в грандиозных храмах, блистающих золотыми куполами, было несколько необычно наблюдать трогательное религиозное единение вокруг такого примитива.
Пока я осваивался с новизной обстановки и разбирался в разнообразных впечатлениях, захвативших меня всего, прошел добрый час времени. Солнце стояло уже высоко, заливая теплом и светом святую могилу и все окружающее. На небе не было ни облачка. Разгорелся один из прекрасных июньских дней на Урале. Осмотрелся вокруг — население поляны увеличилось вдвое с момента нашего приезда, а из просеки сотнями вливались все новые и новые богомольцы.
Было много движения. В воздухе носился рой различных звуков, а надо всеми ними, словно аккомпанемент тысячеголосого инструмента, ни на мгновение не прерываясь, плыл все тот же малиновый перезвон. Теперь я слышал, откуда он исходит, — в лесу, окружающем поляну, паслись тысячи лошадей табора. У каждой из них на шее был медный колоколец, извещавший о каждом движении лошади приятным позваниванием. В общей сложности получался концерт звуков, своеобразный музыкальный фон, на котором быстро нарастала жизнь могилы.
В 9 часов утра со стороны дороги начало доноситься далекое пение. Слышно было, что пел многочисленный хор-
мужских и женских голосов. Голоса то густо и сильно нарастали, то сразу падали, затихали, а затем снова взбирались на самые верхи. Получался прилив и отлив звуковых волн. Ясно было, что пели на ходу, приближаясь к могиле. Шел крестный ход с иконами из Верхнего Тагила. С могилы пошли навстречу.
Через полчаса показались иконы, сопровождаемые тысячной толпой народа. Их быстро установили под навесом у самой могилы на временно сколоченных из досок подставках. Вспыхнуло множество свечей, задымился ладан, началось богослужение. Навес и все прилегающее к нему пространство, свободное от леса, было буквально запружено молящимися.
Все четыре подвижника Веселых гор почитаются преимущественно старообрядцами часовенного согласия, не приемлющими священства, а потому в их богослужениях церковные обряды, в которых необходимо участие священника, или совсем не исполняются, или только те части их, в которых участие священника необязательно. Таким образом, старообрядческие богослужения названного толка не носят строго определенный характер какой-либо церковной требы, а скорее общей молитвы, состоящей из чтения священных книг и пения псалмов*, стихир* и других молитв.
Так было и на этот раз. Молитвой руководили древний старец монах Антоний из Верхнего Тагила, о. Галактион и о. Увар. В пении молитв и стихир принимали участие все
молящиеся, умеющие петь. Картина такой общей молитвы, в которой принимают участие все присутствующие, производит сильное впечатление.
Некоторое время при напряженной тишине вы слышите чтение святой книги, но вот раздается запевающий стихиру голос старца Антония. Его подхватывают певчие под навесом, затем близстоящие, волна звуков, с каждым моментом усиливаясь, разрастается по всей поляне, докатывается до последних палаток и далеким эхом отдается в лесах и горах... А затем снова тишина, чтение, и снова море голосов, стройно по старинным крюкам распевающих стихиры...
Отмечаю как характерное, что в основу паломничества к могилам на святых горах положена обоюдность молитвы. Т.е. старообрядцы молятся не только досточтимым старцам, но и за них. Объясняют они это тем, что их святые не канонизированы*.
В числе икон, принесенных из Верхнего Тагила, были древние — Успение Пресвятой Богородицы, Тихвинская Божья Матерь, изображение апостолов Петра и Павла и Николая Угодника.
Я, желая быть ближе к центру богослужения, поместился под навесом неподалеку от икон и могилы. Пахучий дым ладана, тревожное пламя свеч и религиозное объединение тысяч людей путем общего пения стихир быстро поднимали настроение. Вокруг меня везде были видны умиленные лица, горящие глаза, молитвенно сложенные руки. Чувствовалось необычайное напряжение воли в религиозном экстазе.
Если и бывает, что творится чудо, то именно в такие моменты массового увлечения верой в молитву.
В один из таких моментов одновременно с началом пения «Величания» (стихиры в честь святого), громогласно подхваченного всеми, неожиданно раздался неистово-пронзительный, нечеловеческий крик:
— А... а... а... ах! Не хочу! О... о... о... Ой, пустите... все равно не выйду! О...х , пустите, проклятые!!!
Все вокруг вздрогнули и как-то целыми толпами качнулись в разные стороны, как бы желая раздвинуться или попятиться назад, но этого при всем желании не было возможности сделать, так как позади плотной стеной стояли сотни людей. Потому все остались стоять на своих местах, но только, как я заметил, поспешно начали креститься. Крики перио-
дически повторялись. Впереди меня человек за пять я увидел молодую женщину, в судорожных конвульсиях бившуюся в руках у троих мужчин, крепко ее державших. Лицо женщины было страшно искажено. На нем одновременно изображены были и ужас, и какое-то демоническое бешенство. Но всего страшнее были глаза, которые до того расширились, что сделались буквально круглыми. Совершенно остановившийся взгляд был устремлен в одну точку и переходил с предмета на предмет только вместе с поворотом головы. В углах рта из слюны образовалась пена. Состояние женщины можно было объяснить припадком падучей болезни, если бы она не выкрикивала вышеприведенные и другие фразы.
Вскоре за первой кликушей в разных сторонах раздались такие же выкрики других. Всего на могиле Гермона проявили себя пятнадцать кликуш. Они то порознь, то все вместе выкрикивали различные бессвязные фразы.
— Не выйду, еще пять лет не выйду, — кричала одна.— Укажите, в кого перейти, тогда перейду, — выкрикивала
другая и т.п.Число кликуш на последней могиле о. Павла возросло до
сорока. Их вид и выкрики ужасно нервировали, в особенности женщин. Последние при крике кликуш тревожно озирались по сторонам, крестили рот, затем, крепко сжав губы, клали на них два пальца и так оставались стоять все богослужение. Впоследствии я узнал, что делали они это для того, чтобы бес, вышедший из кликуши, не вошел через рот в одну из них. Это — в первое время, но а затем к кликушеству, по-
вторявшемуся каждое богослужение, привыкали, и на них уже никто не обращал внимания.
Кстати, хотя и забегу несколько вперед, но чтобы не возвращаться к кликушеству в дальнейшем изложении, здесь же расскажу и о его происхождении, конечно, насколько мне удалось выяснить причины этой своеобразной болезни на Веселых горах.
Кликушествуют преимущественно молодые девушки и женщины, а если среди кликуш встречаются и пожилые, то все-таки начало болезни относится к их молодости. Многие из них на мой вопрос, когда это с ними приключилось в первый раз, ответили: на 16, 17 и 18 году жизни, т.е. в период половой зрелости.
Одна девятнадцатилетняя девушка, страдавшая кликушеством, подробно рассказала историю своей болезни. На 17-м году жизни однажды с ней случился легкий обморок, в котором она пролежала часа два. Когда девушка очнулась, то услышала от свидетелей обморока предположение, что в нее вселился бес. Случилось это незадолго до торжественного молебствия на Веселых горах, ввиду чего многие советовали ей сходить на горы «попрощаться» с подвижниками, после чего бес-де из нее выйдет.
— С этого дня, — продолжала рассказ больная, — я и минуты не знала покоя, мучимая сознанием, что во мне живет бес. Начала быстро хиреть. Через некоторый промежуток времени припадок повторился, еще более утвердив во мне мысль о бесе. Пришло время паломничества на горы. Я пошла сюда вместе с другими. С одной стороны, у меня было страшное желание выгнать беса, но с другой, я ощущала безотчетный страх, который с приближением к могилам все возрастал и возрастал. Завершилось тем, что к могиле я уже сама подойти не могла, а когда меня подвели насильно, я лишилась сознания и превратилась в настоящую кликушу.
Разубедить рассказчицу в том, что в ней никакого беса нет и что кликушество не более как результат ее расстроенных нервов, не было никакой возможности.
Бывали случаи, когда кликушеством впервые заболевали на Веселых горах. У старообрядцев существует обычай всех кликушествующих выводить навстречу иконам. Их гуськом становят на колени лицом к иконам, которые затем проносят над ними. Так вот зачастую наряду с кликушами на колени становятся до той поры здоровые женщины, желая, как они объясняют, испытать себя.
Представьте себе картину: на коленопреклоненных женщин надвигается многочисленная толпа народа с иконами,
высоко приподнятыми на руках, раздается пение молитв. Впереди и позади начинают судорожно биться кликуши. Все вместе создает колоссальное нервное напряжение. В результате более слабые женщины, из прибегших к такому своеобразному способу испытания своего здоровья, не выдерживают, впадают в истерику и начинают кликушествовать.
Из наблюдений этого явления на Веселых горах можно сделать следующий вывод: кликушество, обязательное явление у всех святых мест, здесь проявляется чаще, чем где-либо. Причина тому — самовнушение на почве религиозного фанатизма в связи с массовым народным невежеством.
В час дня молитва прерывается до четырех часов вечера. Все спешат подкрепиться пищей и отдохнуть. Кругом начинается оживленное движение. Женщины длинной вереницей идут за водой к близ протекающей горной речке Шайтанке, хлопочут у костров за приготовлением пищи. Лица в большинстве оживленные, радостные. Там и тут можно наблюдать древнехристианские сцены братания, поцелуи. Почти у каждой палатки расположились живописными группами обедающие за общим котлом.
Среди палаток обращала на себя внимание одна огромных размеров, так называемая общая, бесплатно предоставленная для всех, не имеющих своей отдельной палатки. Близ общей палатки расположен и общий стол, также предназначенный для не имеющих своей пищи. То и другое организовано на средства верхнетагильского старообрядческого общества.
Оригинальную картину представляли собой две группы иноков и инокинь, обедавших за двумя общими трапезами.
Бросалось в глаза абсолютное отсутствие среди старообрядцев курящих табак.
В четыре часа вечера раздался стук о крышу навеса. Стучал палкой один из старцев. Это и был сигнал к молитве. И через непродолжительное время вокруг могилы снова сгрудились тысячи молящихся и снова закурился ладан, зажглись свечи и полилось пение стихир...
День клонился к вечеру, солнце уже завершило свой круг и скрылось за горами, стемнело, а молитва все продолжа-
лась. Наконец на поляну спустилась тихая июньская ночь, было за полночь, а пение все еще оглашало поляну.
Я не пошел на вечернюю молитву, а наблюдал окружающее из своей палатки.
Тихая, звездная летняя ночь. Поляна, далеко-далеко заброшенная в глубь дремучего леса у подножия величественного уральского хребта. На этой поляне давно когда-то подвижнически скоротал свою жизнь безызвестный инок. Деревянная колода с покосившимся голубцом* — вот все, что напоминает о подвижнике, но стоическая вера людей, спустя века, отыскала эту безвестную могилу, путем титанической борьбы проложила к ней дорогу и вот теперь привела сюда несколько тысяч верующих, наполнивших эту дикую поляну религиозным экстазом...
Я прислушивался к своему настроению, сравнивал его с настроением, полученным при посещении современных лавр и монастырей со св. мощами, драгоценными раками и одетыми в парчу и золото служителями алтаря. Увы, сравнение было не в пользу последних. Там внешнее показное благолепие съедало сущность религии и возмущало душу, здесь же трогательное непосредственное единение трепетно верующих, незагроможденное ничем внешним, вдохновляло на подвиг.
— Василий Николаевич, ты здесь? — окликнул меня мой возница. — Тебе пора отдохнуть. Чай устал за день-то, а завтра рано вставать.
Я действительно очень утомился от сделанного пути и от множества пережитых за день впечатлений. Вскоре я уже забылся, не дождавшись окончания молитвы.
Г
26-го июня меня разбудили в шесть часов утра.Было тепло, солнечно. На могиле уже молились. Оттого,
что я заснул вчера, не дождавшись окончания молитвы, а сегодня проснулся после того, как она уже началась, у меня создалось такое впечатление, что молитва совсем не прекращалась. Но поляны я не узнал. Вчера она была вся усеяна палатками, а сегодня на месте их виднелась только помятая трава да уголья от костров. Все уже успели сняться, уложиться и теперь у просеки, ведущей на вторую могилу, теснилось множество повозок, одна за другой исчезая в лесной чаще.
— Пора и нам сниматься, — торопил Григорий Селиверстович. Узнав, что далее дорога еще беспокойнее, нежели
от Невьянска, я решил до могилы о. Максима дойти пешком, тем более, что до нее было недалеко, всего около трех верст. Возница мой уехал с вещами вперед, а я остался наблюдать последнее прощание с могилой. В 7 часов утра молитва закончилась. Я видел, как просека заглотила последнюю повозку табора паломников и как в нее же вобрался весь крестный ход. На могиле не осталось ни одного человека. Я оглянулся назад, на поляну, на ней как-то сразу сделалось пустынно и дико. Ничего не было похожего на вчерашнее. Казалось, что все тепло и поэзию веры люди унесли с собой. А вернее, оно так и было. Я ушел с могилы Гермона последним.
Когда я пришел на могилу о. Максима, там уже началась молитва. Меня поразила удивительная тождественность развернувшейся передо мной картины со вчерашней. Та же поляна, та же могила и навес над нею, та же обстановка, то же действие и то же оживление. Было даже сходство в таких мелочах, как расположение палаток.
Таким образом, для наблюдения внешнебытовой жизни могилы нового материала не было. И я решил направить свое внимание на отдельные личности.
Сюда приехал несколько опоздавший на первую могилу художник В.Ал. Кузнецов*, главная цель приезда которого заключалась в том, чтобы зарисовать наиболее типичные старообрядческие лица. Встретившись здесь, мы уже не расходились все остальное время паломничества, наблюдая и работая вместе.
Старообрядцы, вопреки распространенному мнению об их нелюдимости, нетерпимости и замкнутости, оказались, совсем наоборот, в большинстве очень добродушными и радушными людьми, даже и тогда, когда мы открывали свое инкогнито и подробно знакомили собеседников со своей профессией и миссией на Веселых горах.
У меня, например, никогда не изгладятся из памяти — хорошие знакомые, радушные хозяева, интересные собеседники и в высшей степени предупредительные путеводители по Веселым горам — популярный среди старообрядцев начетчик Афанасий Трофимович Кузнецов, Николай Трефильевич Филатов, иконописец из Уткинского завода, сын известного в свое время на Урале начетчика и иконописца теперь покойного Трефилия Филатова, старец инок о. Увар,
о. Антоний из В. Тагила, мой возница Григорий Селиверстович Ваганов и многие другие.
Узнавши, кто мы и зачем приехали на Веселые горы, многие старообрядцы приходили сами знакомиться к нам в палатку.
— Здравствуйте, спаси вас Господь, — начинал каждый вновь пришедший.
Затем следовали самые подробные расспросы на всевозможные темы. Мы в свою очередь наводили разговор на предметы, нас интересующие. Начинались беседы. С некоторых, более типичных, Кузнецов одновременно набрасывал эскизы. Так были нарисованы о. Увар, Петр и другие.
Кончалось тем, что, посидев у нас в палатке, гости приглашали к себе. И когда мы приходили, радушию не было границ.
Меня первое время удивляло, каким образом старообрядцы находят нас с художником в палатке, затерявшейся среди сотни других. И что же, оказалось, остроумный Григорий Селиверстович сделал из цветного носового платка флаг, который и водрузил над нашей палаткой. Таким образом, все остальное время на всех могилах палатка с флагом и была центром для бесед.
Нам указывали то на одного, то на другого популярного старообрядца. Вот богатей из Невьянска, вот из Сибири, а вот тот из Екатеринбурга, паломничающий ежегодно со своей семьей. Но удивительно не оригинально все они вели себя здесь. Казалось, что все пять тысяч старообрядцев, паломничающих на Веселых горах, были из одной семьи. Так, у них все было обще и одинаково, начиная с костюмов и кончая последней краюшкой хлеба. Я обратил на это внимание одного из своих собеседников.
— Да, Веселые горы — это евангельская* страничка нашей жизни. Здесь мы все равны, — было ответом.
На Веселых горах не было даже намека на какой-либо торг, были только две палатки, в которых продавались иконы древней живописи, лестовки**.
За всем, что касается пищи, вы можете обратиться в общую палатку, и вам отпустят даром, и наконец гостеприимно накормят в любой палатке.
На могилу о. Григория, отстоящую от могилы о. Максима на 5 верст, мы с художником направились в ночь на 27-е июня с расчетом прийти туда ранее всех и затем наблюдать переселение на нее паломников. И действительно, любопытно было наблюдать поспешное наполнение до того безлюдной поляны тысячами людей. В два часа утра на могиле не было, что называется, ни живой души, а к восходу солнца жизнь с поразительным сходством отлилась в ту же форму, что и на предыдущих могилах.
Много своеобразной прелести имело это передвижение с могилы на могилу, при этом вносило разнообразие в паломничество, и потому не так утомляло.
Местность у о. Григория была живописнее всех остальных могил. В особенности красива группа камней, расположенная у самой дороги и служащая как бы преддверием поляны с могилой. Камни носили название Потная гора.
Подвижник Григорий был иконописцем и по преданию большую часть своих икон написал на вершине названной группы камней, откуда открывался поэтический вид на окружающий лес — ближайшие горы и долины.
28-го июня молебствия заканчиваются на могиле о. Павла. Несмотря на то, что последняя отстоит от могилы Григория на десять верст, мы решили пройти туда пешком и не раскаялись. Половину пути дорога идет широкой просекой в долине среди волнообразных возвышенностей, покрытых столетним бором. А за этим бором далеко-далеко в прозрачном утреннем воздухе, покрытый синеватой дымкой, виден был сам могучий Уральский хребет.
Могила о. Павла расположена у самой подошвы горы Старик, считающейся самой высокой в центре гор Среднего Урала.
О. Павел самый популярный подвижник среди уральских старообрядцев. Здесь число паломников значительно увеличилось, так как многие приехали прямо сюда, не заезжая на
могилы остальных подвижников. Обстановка могилы та же, что и на тех, за исключением мраморного памятника, который красуется на могиле о. Павла.
Первый день молебствия у старообрядцев называется днем радостной встречи, а последний — грустного расставания. Молились на последней могиле буквально круглые сутки. Чрезвычайно красива и поэтична была последняя ночь на 29-е июня. Молитва закончилась в час ночи. После молитвы над тысячной толпой на возвышении появилась худощавая, хрупкая фигурка начетчика А.Т. Кузнецова, с белокурой головой и с блестящими глазами. Лицо Кузнецова освещал пламенем свечи старец-инок Антоний. Кузнецов обратился к паломникам с речью, в которой призывал верующих хранить заветы Христа о любви и правде, которую так стойко осуществили в жизни досточтимые подвижники Веселых гор.
Голос проповедника плавно лился в толпу в тишине звездной ночи, так гармонировавшей с народной проповедью на поляне. Наблюдавший эту картину художник воскликнул:
— Да это же первый век, и перед нами первые христиане!Совершенно справедливо, что молившиеся перед нами
христиане XX века удивительно были похожи на первых христиан.
Моление закончилось ночью 28 июня, а утром 29 июня можно было наблюдать, как, словно ручейки, полилась народная волна по многочисленным тропинкам с Веселых гор.
29 июня на удивление ясная, тихая и теплая погода, стоявшая все четыре дня, резко изменилась. Подул сильный ветер, побежали тучи, накрапывал дождь. Словно намеренно уральский бор захотел показать нам свою могучую непогоду.
Действительно, в лесу сделалось неприветливо — безлюдно и жутко. Шумели деревья, перекликались совы. Бор зажил своей обычной жизнью.
Жизнь гор так захватывала своей оригинальностью, что за четыре дня я, например, совершенно отвык от города, и очень не хотелось возвращаться к повседневной сутолоке, в сравнении с которой проведенное на могилах время представляется красивой христианской сказкой.
На вокзале в Невьянске я встретил многих паломников-старообрядцев и, представьте, был поражен происшедшей с ними переменой — о сарафанах и подрясниках* и помину не осталось, их заменили смокинг, платье-колокол и т.п. А когда я в дорожном костюме, достаточно поиспорченном и загрязненном за четыре дня хождения по горам и лесам, вошел в купе второго класса, соседи бросали на меня косые взгляды и сторонились.
Начинала давать себя знать психология города, где обращают внимание не на глаза, горящие от пережитого возбуждения молитвой, а на ваш котелок**.
Веселые горы, 25-29 июня 1910 г.
Д. Мамин-Сибиряк
В КАМНЯХ
I
Наш полубарок отвалил от пристани Межевая Утка в первых числах сентября. Вода в Чусовой стояла очень низко, и наше сшитое на живую нитку суденышко постоянно задевало за «таши», т.е. за подводные камни. Для непривычного человека, особенно в первый раз, даже делается страшно, когда по дну барки точно кто черкнет ножом. Вздрогнешь даже в первый момент. Только взглянув на спокойные лица
ЖЕМЧУЖИНКА В «ЧУСОВИАНЕ»
Очерк Дмитрия Наркисовича Мамина-Сибиряка «В камнях» — редко публикуемое его произведение. Широкому читателю очерк практически неизвестен. Достаточно сказать, что в советское время он появился в печати только однажды (Собрание соч. в 10 т. М.: «Правда», 1958 (Б-ка «Огонек»)).
Между тем место очерка в «Чусовиане» Мамина-Сибиряка весьма замет-
бурлаков, успокаиваешься и стараешься скрыть невольное смущение. Бурлаки не обращают никакого внимания на такие почеркивания, и разве когда получится довольно сильный толчок, точно за дно барки схватит какая-то могучая рука, и наше суденышко все вздрогнет, кто-нибудь проговорит стереотипную фразу:
- Тише, хозяин дома!Наш полубарок представлял собой
судно длиной сажен в десять и шириной около четырех. На носу и корме были устроены легкие палубы, середина была открыта; медные «штыки», уложенные правильными рядами по средине и около бортов, издали представлялись поленницами каких-то коротеньких красных дров. Настоящие большие барки ходят по Чусовой только раз в году, весной; они имеют
в длину 18 сажен, покрыты сплошной палубой и вмещают до 15 ООО пудов груза, тогда как наш полубарок был нагружен всего 4 ООО пудов штыковой меди. На средине нашего полубарка была устроена из рогож избушка водолива; около нее дымился очаг; у самого борта льяло для откачивания из барки воды деревянным ковшом совершенно особенного устройства. На носу и на корме были прикреплены длинные бревна с широкими досками на концах это «поносные», или «потеси», при помощи которых барку поворачивают в ту или другую сторону. Такая потесь представляет из себя громаднейшее весло, которое едва поворачивают пять человек. На задней палубе на небольшой скамеечке сидит обыкновенно сплавщик.
Две кучки бурлаков, стоявших у поносных, казались издали грязным пятном, кучей лохмотьев, которые начинали шевелиться вместе с поносными, повторяя каждое их движе-
но, хотя по отношению к хрестоматийному и широко известному полотну писателя — очеркам весеннего сплава по реке Чусовой «Бойцы» — очерк «В камнях» играет роль этюда. Но ведь писатель, в отличие от художника, не делает набросков, а каждую свою вещь пишет набело, как цельное и законченное произведение. Вы это почувствуете, читая очерк. Только в совокупности произведений можно выстроить некий условно-качественный ряд.
Вот, например, «Чусовиана». К «Бойцам» писатель пришел не сразу. Сплав
ние. На носовой палубе, у конца поносного, под «губой», по бурлацкой терминологии, стоял высокий здоровенный мужик в рваном рыжем зипунишке и какой-то невероятно сплющенной и заношенной кожаной фуражке. Его лицо, красное и рябое, освещенное всего одним глазом, принадлежало к разряду тех особенных физиономий, которые не забываются. Новенькие лапти на ногах и синие порты дополняли его костюм. Как-то странно было видеть это могучее тело облеченным в такие жалкие лохмотья. Неужели эти могучие жилистые руки не могли заработать даже на приличный костюм? Нет, Федька Рыбаков не мог пожаловаться на свои заработки и частенько щеголял в плисовых шароварах, красной кумачной рубахе и пуховой шляпе, но все эти предметы как-то не могли удержаться на нем и очень скоро уходили в ближайший кабак. Рядом с Рыбаковым стоял молодой парень лет семнадцати. Поверх старенькой ситцевой рубашки у него была надета только одна суконная жилетка, на ногах лапти; его налитое розовой кровью лицо дышало здоровьем, а глаза так и блестели. На голове Васьки так звали парня была нахлобучена старая баранья шапчонка, из-под которой кольцами выбивались светло-русые кудри. Опытный глаз сразу отличил бы, что Васька и Рыбаков утчане, т.е. с Межевой Утки, в которой живут лучшие бурлаки. Они и держались не так, как другие, с сознанием собственного достоинства, с оттенком презрительного спокойствия. Нужно сказать, что Васька во всем копировал Рыбакова, который по всей Чусовой славился как один из лучших бурлаков и как самая отчаянная голова. За ними у поносного стояли две девки, старик в войлочной шляпе и отставной солдат с щетинистыми усами и узенькими слезившимися глазками. Девки были в коротеньких ваточных кофточках, из-под которых выставлялись подолы высоко подобранных ситцевых сарафанов и белые шерстяные чулки. Одна, Лушка, курносая и рябая, посматривала по сторонам своими небольшими черными глазами и постоянно скалила белые, редкие зубы; другая, Степанька, рыхлый белый субъект, смотрела апатичным взглядом на все кругом и время от времени усиленно икала.
барок по Чусовой и типы бурлаков-сплавщиков появляются уже в раннем студенческом рассказе Мамина-Сибиряка «Русалки», который, похоже, только однажды
и увидел свет — в журнале «Кругозор» (1876, № 28-29). Затем в 1881 году в популярной столичной газете «Неделя» был опубликован очерк «На реке Чусовой», подписанный криптонимом С.К (Два года спустя очерк был перепечатан в журнале для детей и педагогов «Семья и школа».) Затем последовал очерк «В камнях» — перед нами та же Чусовая, тот же трудоемкий и опасный сплав, но
- Направо нос-от!.. Поддержи направо нос-от!!. скомандует на корме сплавщик Окиня, и эта серая кучка бурлаков метнется на палубе, как спугнутые птицы. Рыбаков стоит под губой это довольно видный пост в бурлацкой иерархии, потому что сюда ставят только надежных рабочих, которые не спутают команды. Он без всякого напряжения придавит бревно книзу, поведет его в сторону и, высоко подняв губу кверху, держит ее в этом положении все время, пока бурлаки, краснея от напряжения, отводят бревно. Васька покраснеет, как рак, навалится плечом, и только доски говорят под его лаптями; девки налегают грудью, старик подхватывает с кряхтением. Солдат, по выражению Рыбакова, «финтюрит», т.е. ленится, и, кроме того, постоянно сбивается в команде.
- Хуже бабы; правой руки не знает, хриплым голосом замечает Рыбаков.
- Инвалид, одним порохом палит, вторит Васька, окидывая солдата презрительным взглядом, крупа несчастная.
- А ты не собачься... отзывается солдат. Под землей-то ты не больно страшен, раз под землей тебя много осталось...
Лушка толкает локтем Степаньку и кокетливо закрывается рукавом кофточки; старик, кажется, безучастно относится к этой перебранке, но потом, сдвинув шляпу на ухо, замечает:
- Ну чего вы аркаетесь? Чего вам мало стало? Ах ты, Господи милостивый...
На кормовой палубе, на первом плане, виднеется коренастая фигура сплавщика Окини. Он сидит бочком на низенькой деревянной скамеечке, заложив ногу на ногу. Ему на вид лет шестьдесят, но выглядит он еще молодцом. Кафтан из толстого, серого крестьянского сукна ловко сидит на его широких плечах; из-под кафтана выбивается ворот пестрядевой толстой рубахи, плотно охватывая его могучую бронзовую шею, испещренную целой сетью глубоких морщин, точно она растрескалась под действием солнечного жара и непогоды. На ногах у Окини надеты кунгурские сапоги, насквозь пропитанные дегтем. Маленькая, низенькая валяная шляпа сдвинута на ухо, и из-под нее режущим взглядом смотрит пара не-
только в самую горячую весеннюю пору. С этим очерком Мамин-Сибиряк впер вые выступил в «толстом» российском журнале — «Дело» (1882). А в 1883-м в «Отечественных записках» Салтыкова-Щедрина появляются «Бойцы».
Путешествие на барке, опасное и драматическое, описанное в очерке «В камнях», началось там же — на пристани деревни Усть-Утки, что лежит при впадении в Чусовую реки Межевая Утка. В «Бойцах» писатель назвал деревню и реку образно — «Каменками», надолго введя в заблуждение краеведов и исследователей его творче-
больших серых глаз. Широкое лицо Окини, обрамленное небольшой русой бородкой, выглядит добродушно, и по его широким губам бродит неизменная улыбка. Из-за белых, частых зубов Окини так и сыплются бесконечные шуточки, прибаутки, пословицы и присказки. Даже в опасных местах Окиню не оставляет его неизменное добродушие. Плавать по межени, т.е. когда вода в Чусовой стоит низко, составляет гигантский труд: на протяжении почти четырех сот верст нужно знать, как свои пять пальцев, каждый вершок, иначе барка будет садиться на каждой мели, на каждом таше. Можно себе представить, какой поистине колоссальной памятью обладал Окиня, если под его войлочной шляпой укладывается все течение Чусовой и он помнит тысячи мельчайших подробностей ее течения, берегов и русла. Кроме реки, он в несколько часов должен изучить все особенности своего судна, потому что между барками, как и между людьми, громадная разница, хотя на первый взгляд они, кажется, ничем не отличаются друг от друга. Живая сила, которой располагает Окиня в данный момент, тоже должна входить в его соображения, чтобы знать, на что можно рассчитывать. Большинство бурлаков знакомы Окине несколько лет, поэтому он только взглянет на новичков, прищурится, и на барке, как у себя дома на печке.
- Эй, служивый, не надсаживайся больно-то! покрикивает Окиня. Пожалуй, с натуги спина заболит... Девоньки, груздочки молоденьки, помешивай!.. Аты, Федя, не больно тово, на девок-то не заглядывай...
Бурлаки посмеиваются. Звонкий голос Окини вызывает на суровых, изветрелых лицах ряд улыбок. Но нужно видеть старика в трудных местах, когда приходится «перебивать струю», «отработывать от камня» или пробежать щукой под самым «бойцом». Он стоит на палубе, широко раздвинув ноги, кафтан распахнулся, голос крепчает, глаза остановились на одной точке.
-Родимые, не выдай!.. Корму поддоржи... Нос налево, нос налево! Сильно-гораздо нос налево! Молодцы, нос налево!.. Навались, братцы... Шабаш нос-от!
ства. Потому что выше но течению Чусовой при впадении в нее речушки Каменки (в гранивдх нынешнего муниципального образования «Город Первоуральск») есть деревушка с одноименным названием. Здесь, в деревне Каменке, на доме бывшей конторы лесопилки долгое время даже висела мемориальная доска, сообщавшая о пребывании здесь писателя. Ошибку раскрыл ученый-географ Е.В. Ястребов (см. его заметку «История одного досадного недоразумения» — «Урал», 1983, № 3. С . 143-145).
Ю. Горбунов
На корме подгубным Мамко, тоже утчанин, широкоплечий молодой парень с белокурой физиономией. Рядом с ним стоит небольшого роста, некрасивый мужик с редкой черной бородкой, Гаврилыч. За ним, рядом, стоят молодые парень и девка, Лекандра и Анка. Лекандра поражает своей мизерностью, особенно рядом с Мамком; это просто мусорный парень, как его называют бурлаки. Одет он в рваный зипунишко, лапти и меховую шапку. Рябое лицо Лекандры с узкими карими глазами более чем некрасиво; движения вялы, вообще, как есть несуразный парень. По другую сторону поносного стоит сестра Рыбакова, среднего роста пожилая женщина с необыкновенно звонким голосом; рядом с ней прижался к бревну бывший заводской служащий Минеич. Жалко смотреть на его тщедушную фигурку, на которой, как на вешалке, болтаются отребья длиннополого суконного сюртука. За ним стоит заводская косточка, тагильский мастеровой Афонька. Можно им залюбоваться. Ему едва минуло семнадцать лет, но какая могучая сила в этой белой груди, которая так и выпирает из-под разреза рубахи-косоворотки; какое открытое, смелое лицо с прямым правильным носом и большими серыми глазами!.. Слегка рыжие волосы прикрыты обносками отцовской шляпы, на ногах стоптанные сапожишки, на шее донельзя заношенная косынка с измочаленными концами.
- Ты, Минеич, не изломай поносного-то, шутит Окиня,
подмигивая и причмокивая. — Пожалей хоть дерево-то, ежели себя не жалеешь, старый-немолоденький!..
- У нас свадьба, Окиня, говорит Афонька, встряхивая волосами. Вон Лекандру с Анкой водой не разлить... Точно их приклеили к поносному!
- А тебе завидно? спрашивает Лекандра.- Стал я глядеть на этакое косое дерево!.. презрительно
отзывается Афонька.Анка, небольшого роста, смуглая, круглолицая девка, была
бы, пожалуй, красивой, если бы ее не портил косой глаз. Одета она лучше других и держится постоянно около Лекандры, потому что из одной с ним деревни. Эта парочка сосредоточивает на себе внимание кормовой палубы, и все изощряют на ней свое остроумие.
Когда я только что вошел на барку, бурлаки на первый раз показались какой-то безличной массой, из которой только после внимательного наблюдения выделились мало-помалу эти типичные физиономии, костюмы и характеры. Не прошло нескольких минут, в течение которых бурлаки оглядывали друг друга, как уже безмолвным соглашением выработалось то общественное мнение, которое сказывалось во всем в интонациях голоса, во взгляде, в движениях. Утчане, конечно, стояли на первом плане; они составляли ядро, их мнение брало перевес во всех вопросах; за ними выделились заводские: Афонька, старик в войлочной шляпе, Гаврилыч, Минеич. Остальные, как сброд, не пристали ни к кому, а так и остались сами по себе. Женщины вообще не шли в счет, за исключением Степаньки, которая слыла любовницей Рыбакова, а потому над ней не смели подшучивать с такой откровенностью, как над Анкой или Лушкой.
- Разве в бабе есть душа? резонирует водолив Прошка, ужасный враг всех женщин. В бабе пар, а не душа... Как все равно в курице. Потому им и цена такая: мужику до Левшиной дают восемь целковых, а бабе четыре. Ежели бы я был сплавщиком, я бы всех этих баб за косу да в воду...
- Ишь, какой строгий, замечает сестра Рыбакова. В бабе пар, а в тебе што? Ты лучше расскажи, как тебя жена дома ухватом обхаживает... Поди еще теперь бока болят?
Прошка только крутит своей черноволосой головой и отмахивается руками. После сплавщика, водолив самое значительное лицо на барке, потому что, во-первых, на его ответственности весь груз, а потом он следит за исправностью судна, чтобы не было течи, не выпадала конопатка, не накоплялось много воды. Водолив нанимается обыкновенно до самого места назначения барки и получает жалованье
помесячно. Сплавщик и бурлаки оставляют барку в Левшиной, последней пристани на Чусовой, а водолив остается до сдачи металла. В случае, если бы барка разбилась или река окончательно обмелела, сплавщику и бурлакам больше нечего делать, как только брести по домам, а водолив остается караулить. Поэтому в водоливы выбираются самые надежные мужики, особенно на барках с медью. Нет ничего легче, как взять двадцатифунтовую штыку меди и незаметным образом вынести на берег или даже спустить в воду, чтобы на обратном пути продать эту лакомую добычу. Водоливу приходится день и ночь следить за бурлаками, иначе он может жестоко поплатиться, потому что у него вычтут из жалованья за всякую недостачу меди.
Прошка был пробойный мужик, тертый калач и хаживал на барках водоливом до Петербурга. Благодаря этим путешествиям, он уже вошел во вкус подлаживанья под барина: умел угодить, прислужиться, чего совсем не было в Окине. Мне нужно было доехать на барке только до Кыновского завода, верст семьдесят, но Прошка сейчас же разгородил свой балаган на две половины и предоставил одну из них мне, как барину. Эта политика была очень незамысловата, но приводила в изумление бурлаков. Эти угрюмые создания еще не освоились с тем типом барина, который дает на каждом шагу на чаек и на водку, для них барин являлся в образе караванного, исправника, приказчика и тому подобной, грозу наводящей, братии. Впрочем, я был очень благодарен Прошке за его любезность, потому что было очень холодно и вдобавок начинал накрапывать осенний дождь. Лежать в такую приятную погоду даже под прикрытием рогоженного балагана составляло истинное счастие, блаженство, сравнительно с положением несчастных бурлаков, которым приходилось стоять у поносного под открытым небом.
- Что же они не наденут ничего на себя? спрашивал я Прошку, когда дождь смочил у всех рубашки и заставил Окиню застегнуть кафтан.
- Было бы чего надеть, барин...- Неужели у них больше ничего нет с собой?- Все на себе; в котомках хлеб да харчи. Разе у баб есть
што-нибудь.- Ведь холодно... Как они поплывут?- Вот так и поплывут...Оставалось только пожать плечами. Мне было холодно в
теплом осеннем пальто, под прикрытием балагана, а там стояли люди в одних рубашках, под холодным осенним дож-
дем. Нужно заметить, что осень на Урале вообще стоит всегда холодная, а на воде еще холоднее, чем на берегу.
- Привышный народ, говорил Прошка, являясь в балаган с медным чайником вскипяченной для чаю воды. Им не впервой в одних рубахах плыть. Ну, да и на работе тоже греются... Водку берут другие.
Мне просто было совестно прохлаждаться чаем в балагане Прошки и возбуждать общую зависть этой роскошью. На одном плесе, где не было работы, я пригласил Окиню и Минеича, а остальным бурлакам пообещал водки в первой деревне, какую встретим на берегу.
Сплавщик пришел первым. Перекрестившись, он осторожно налил чаю на блюдечко и, отдувая пар, выпил стакана четыре. В широкую щель, которая образовалась между рогожами, он следил все время за берегом и время от времени командовал «ударить нос направо» или «поддоржать корму».
- Ему глаза завяжи, так проплывет, говорил Прошка, кивая на сплавщика.
- Всяко, Прошь, бывает, уклончиво отвечал Окиня.- Мы где сегодня остановимся? спрашивал я, потому что
начинало уже вечереть.- Зачем нам останавливаться?- Как зачем: ведь ночью не поплывешь здесь...- Ничего, Бог поможет, проплывем.- Да ведь темно будет?- По приметам сбежим... На камни будем глядеть.Бурлаки никогда не говорят, что барка плывет, а непре
менно «бежит»; горы они называют камнями. Поблагодарив за угощенье, Окиня ушел на свою скамеечку, а вместо себя послал Минеича. На бедняка было страшно смотреть: это был скелет, обтянутый кожей. Все в нем было смочено до последней нитки. Худое, изможденное лицо смотрело таким страдальческим, губы посинели, кожа получила мертвенносерый цвет. Тощая, жилистая шея была вытянута, пальцы на руках судорожно скорчились и даже почти почернели. Мне показалось, что Минеич замерзал.
- Минеич у нас завсегда в худых душах, шутил Прошка (на заводах выражение «в худых душах» равносильно нашему «при смерти»), Ты которую путину ломаешь, Минеич?
«Сломать путину» значит сплыть на барке.- Пятый раз плыву, отвечал служащий, принимая дро
жащими руками стакан чаю.- Вы раньше в Тагиле служили?- Да, служил... Лет двадцать прослужил, а потом отказали
от службы.
- Что же, у вас семья есть?- Как же и жена, и дети. Целых пятеро... Да, четыре де
вочки и один мальчик.Минеич с жадностью глотал горячий чай. Его бесстраст
ный взгляд заметно оживился, и он только вздрагивал, когда струйка холодной воды пробегала у него по спине.
- Неужели вы никакой другой службы себе не нашли? спрашивал я.
- Был несколько лет учителем, потом штегерем... Везде отказывают.
- Все водочка нашего брата в малодушие производит, резонировал Прошка, когда Минеич уплелся на палубу.
- Когда же бурлаки спать будут? спрашивал я.- По сменам спать будут. Вот приткнемся где-нибудь к ог
рудку или набежим на таш, тогда спи, сколько влезет. Или вот, когда из камней выбежим, за Камасиным места открытые пойдут, ветер как ударит и стоишь ден пять в другой раз. В камнях и успеваем поскорее выбежать...
II
Берега, мимо которых плыла наша барка, представляли великолепнейшую панораму гор и высоких скал; река прорыла между ними глубокое русло, обнажив каменные стены. В некоторых местах над рекой нависали массивные скалы сажен в сорок вышины; даже холодело на сердце, когда барка приближалась к этим каменным стенам, обдававшим холодом и сыростью. Сама вода как-то стихала в таких местах и катилась темной молчаливой струей. Малейший звук, капли воды, которые падали с поносных, топот бурлацких ног все это глухо отдавалось здесь, как в склепе. Когда поносные начинали бухать в воде и вспененные волны грядой разбивались о каменные громады, звуки, отражаясь от скал, перемешивались и с глухим ревом неслись вниз по реке, где едва виднелся узкий клочок неба, точно горы были рассечены ударом сабли. Горы были покрыты диким дремучим лесом. Ели и пихты, как рать великанов, заполонили все кругом на сотни верст, только их готические вершины выскакивали из этой сплошной темно-зеленой массы и придавали ландшафту строгий, угрюмый характер. Вглядываясь в эту траурную зелень, глаз отыскивал и здесь оригинальную могучую красоту: свет и тени, резкие контуры и темные цвета складывались здесь в удивительную картину. Местами горы поднимались выше, лес редел, являлись обнаженные горные
породы, где только редкие деревья лепились по трещинам и уступам, как солдаты, бравшие штурмом неприступную крепость. Вон, в одном месте, стройная, как девушка, молоденькая ель бойко взбежала на самый верх, но здесь точно ее встретили залпом, и она, как смертельно раненная, повисла на страшной высоте. Можно различить даже узловатые корни, которыми молодое деревцо ухватилось за острые камни, и кажется, что это судорожно сжатые руки вросли в тощую почву. В другом месте на выступе скалы укрепилось десятка полтора елей; они точно остановились здесь отдохнуть и с гордостью смотрят на товарищей, которые поднимаются к ним снизу. Вот раненое деревцо подхвачено руками товарищей; вот лежит несколько убитых; вот отступающий неприятель... Право, глядя на эти причудливые группы красивых елей, невольно олицетворяешь их, тем более что эти деревья действительно ведут вечную борьбу за существование, за каждый вершок земли, за каждый луч света, за каждый глоток воздуха между собой, со скалами, с бушующей внизу водой, с бурями, непогодами и глубокими северными снегами. Кое-где сверкает золотой листвой осина, подойдут к самой реке несколько скромных березок, высоко поднимется лиственница с широко распростертыми ветвями, встанут в сторонке несколько сосен и рябин и опять ели заполняют все кругом. Это их царство.
Некоторые скалы тянутся версты две, точно плывешь по узкой извилистой улице какого-то мудреного средневекового города.
На нижней части этих скал можно ясно видеть высоту весенней воды, которая поднимается иногда аршин на семь выше обыкновенного горизонта. Под некоторыми камнями, где течение реки суживается или река делает крутой поворот, вода поднимается еще выше, точно собирая все силы против своего главного врага. Теперь на мягком известняке можно видеть только грязные полосы.
Форма этих скал самая разнообразная, и можно только удивляться, как еще держатся некоторые массы камней они уже наклонились и, кажется, готовы ринуться в реку, которая сосет их. В некоторых местах так и кажется, что эти скалы не игра слепого случая, а результат работы разумных существ; вот правильно заложенная стена, вот фундамент какого-то здания, угол дома, легкая башенка, смело поднятый свод... Иллюзия настолько сильна, что глаз различает даже отдельные кирпичи, из которых возведены эти дворцы, башни и стены. На вершине некоторых скал лепится несколько почерневших и покосившихся крестов.
- Это что за кресты? спрашиваю я у Рыбакова.- А когда весной барка убьется под камнем и кто из бурла
ков утонет, вот и поставят крест на камне, объясняет колосс.
Бурлаки под такими крестами снимают шапки и набожно крестятся. Ведутся разговоры, какая барка убилась здесь, почему, кто был сплавщиком, сколько утонуло бурлаков. Вспоминают разные случаи и приключения из собственной жизни. Лица оживляются, слышатся вздохи, иногда смех, потому что du sublime au ridicule il n’y a q ’un pas* (от великого до смешного один шаг фр.).
- Когда я еще в учениках плавал, рассказывает Окиня, встряхивая волосами, чуть не потонул было. Ей-Богу... Грех и смех! Барку гнал Гордей, да под Молоковым ее и убил. Сила не взяла... А в те поры вода страсть какая высокая была. Весна вышла дружная, так все и поплыло. Ну, как мы наскочили на бойца, народ ошалел: кто котомку тащит из-под палубы, кто в лодку, кто за бревно, кто за доску... Каша кашей, а барка, как купчиха, так и села в воду. А я еще от дедушки слыхал, што в лодку этаким делом ни-ни: зря друг дружку перетопят. Снял сапоги, выбрал досточку потолще и жду... А вода под Молоковым, известно, как в котле кипит; убитую барку так дохлой кобылой по струе и несет. Страсть Господняя!.. Дело впервой, испужался до смерти... А тут еще народ в воде ва-
ландается, крик, стон... Плывет, плывет по реке бурлачок, захлестнет его валом только и видели... Одни пузырьки по воде пойдут. А на барке с нами плыла одна баба. Она еще сватьей мне приходится... Ну, известно, бабье дело: совсем из ума вышибло, бегает по палубе, как овечка... Ах, думаю, пропадет, дура. «Сватья, кричу, держись за доску!» А она и слов уж не понимает, осатанела. Ну, я ее столкнул в реку, сотворил молитву да и сам за ней... А мою бабу, как редьку, так и повертывает в реке. Доплыл к ней, сунул ей доску: «держись», мол. Сватья ухватилась, а доска нас двоих не держит. Что будешь делать? Сватью столкнуть с доски жаль, а самому утонуть не охота, да еще сапоги у меня в руках-то, тоже жаль своему доброму попущаться. Все-таки пожалел бабенку, ослобонил ей доску, а сам сапоги в зубы да к берегу. Только этак аршина с два отплыл, оглянулся, а сватья со страху доску мою выпустила и опять редькой по реке-то... Ну, тогда в силе был, воротился, схватил ее за зипун и волоку к берегу... А сапоги все в зубах держу... жаль. Только моя баба как сгребется за меня, прямо за ногу, как щука, и шабаш... Не могу ее отцепить, и кончено. Ну, думаю, пришел мой конец: так ко дну и тянет, до берега еще далеко, а сватья меня не пущает. Опять сотворил молитву... Тут меня и просветил Господь: как с сапогами да со сватьей нырну она хлебнула воды и отпустила меня. Слава тебе, Господи! Вынырнул; а сватья тонет уж, только ручка из воды выставляется. Я все-таки за ней... А сапоги все в зубах. Подплыл, схватил за волосы да на берег. И сватью выволок, и сапоги соблюл. Откачали мы ее на берегу, а я ей и говорю: «А ведь ты меня, такая-сякая, чуть не утопила...» — «Ничего, говорит, не помню!» —«Моли, мол, Бога, что ты мне сватьей приходишься, а то не стал бы я нырять за тобой, как меделянский пес»... Наших в те поры человек шестнадцать утонуло.
- Со страхов обыкновенно, друг друга и топят, говорил Гаврилыч. Мы этак же как-то плыли, а перед нами барка и убейся... Ну, народ, обыкновенно, в воде тонет. Глядим, двое прямо к бойцу же и плывут. Один было схватился рукой за веточку уцепился, висит. А мы на них к бойцу так стрелой и пластаем, в зарез... Уж близко было, сняли бы беспременно, а другой-то подплыл, да его за ногу. Ну, оба в воду, сердяги... Так и потонули ни за грош. Я так полагаю, прибавил Гаврилыч после небольшой паузы, что это блазнит человеку, когда он тонет... Может, ему нечистая сила глаза отводит: кажется, поди, что плывет к мелкому берегу, а тут вдруг головой о камень.
- А вот спросите, как Прошка барку убил под Горчаком
камнем, говорил Мамко. Я тогда с ним плыл... Тоже напримались страсти-то. Барку вверх дном выворотило.
- Прошь, а Прошь, расскажи, упрашивали бурлаки.- Отвяжитесь, черти... Ну, убил так убил, отвечал Про
шка, помешивая что-то деревянной ложкой в чугунном котелке, очень искусно пристроенном у самого огонька. Вам какая забота?
- Тогда с тобой служащий плыл? спрашивал Окиня.- Плыл. Какой-то уткинский.- Ты его и утопил?- Нет, он-то остался цел, а жена и четверо детишек тово...- Захлестнуло валом?- Не то штобы захлестнуло, а вроде как от своей глупос
ти... Барку-то как бздануло о боец батюшки мои светы: светопреставление! Она, как лошадь, на дыбы... Ей-Богу! Доски это летят, чугун, палубы, поносные, люди... А вода так и мелет, так и мелет. На верхней палубе была маленькая казенка пригорожена, ребятишки у служащего в ней и сидели. Сам-то с женой стоял на палубе вместе со мной... Как это барка сорвалась к бойцу, жена-то у служащего в казенку, за детишками, а четверых где зараз вытащишь. В одну секунду барка моя на дыбы, мы с нее горохом так и посыпались в воду, а потом барка этак плечом, плечом да и выворотилась вверх дном. Да не оказия ли: пятнадцать тыщев пудов чугуна было, точно вот кто схватил ее рукой да и переворотил!..
- Этакая силища у этой воды, братцы!..- Бедовое дело, когда река играет...- Ну! вылезли мы на берег, продолжал Прошка, подбрасы
вая в огонь несколько поленьев, кто где!.. Как тараканы расползлись, или вроде, если кошку за хвост в реку... Служащий тоже выплыл, а барка вверх дном, пустая мимо нас плывет. Ни жены, ни детей... Как ударится, сердяга, оземь тут и ума решился. Так в Перми, в сумасшедшую больницу, и свезли.
- Да что ему за неволя была с караваном плыть?- Да так сказывал, что трахтом до Перми надо было зап
латить рублей двадцать, а тут даром довезут.- Вот те и даром!.. А!- Ох-хо-хо! Грехи наши тяжкие... Покорыстовался, а Гос
подь и нашел, резонирует Гаврилыч.- Ну, так, Гаврилыч, нельзя, возражает Окиня. Мало
ли народу по реке плавает: может, грешный-то выплывет, а святой человек потонет. Это уж не в наказание, а так произволение Божеское.
- Нет, Окиня, ежели кто грешный человек безпременно утонет. Взять собаку теперь...
- Ну, это другое дело, решает Окиня. Дай мне тыщу рублей, я и то не поплыву с собакой...
- По какой причине не поплывешь? приставал Гаврилыч. По той причине, что собака все одно что черт... Нечисть и погань, одно слово. А грешный человек хуже пса...
- А если грешный человек покается, Гаврилыч? спрашивает Минеич, прищуривая глаз.
- Да когда он успеет покаяться-то? Тут один секунд, и шабаш: только пузырьки...
- Ну, а если так: грешный человек видит, что барка на бойца бежит, он сотворит про себя молитву и раскается. Тогда как?
- Это ты, Минеич, правду сказываешь, согласился Окиня. Поэтому я пса никогда не возьму на барку... Пес разе может раскаяться? Может, в нем черт сидит, а он к тебе идет и этак хвостиком виляет.
- Вот тоже, если свистеть на барке... нерешительно замечает кто-то.
- Свистеть это совсем другое дело, говорит Окиня. От свисту ветер поднимается... Уж это верно! Ты, Минеич, хоть и был учителем, а этого не понимаешь... Верно тебе говорю.
- Да не может быть, протестовал Минеич, в качестве образованного человека.
- Этак же вот по межени плыли мы в позапрошлом году с приказчиком одним, рассказывает Окиня, болтая ногами. Он вот так же: пустяки, говорит; старухи, говорит, наврали... Ходит этак по барке да посвистывает. Ну, думаю, свисти, только штобы после не плакать. Выбежали это мы из камней, пониже Камасина, и принял нас ветер, и принял, и принял... Две недели выстояли у берега. «Ну, говорю приказчику после, будешь еще свистеть?»
Бурлаки хохочут. Минеич служит мишенью для шуток и острот. Когда он пытается объяснить причины происхождения ветра, вся палуба помирает со смеху, и он смолкает. Дождь продолжает идти, точно сверху сыплется мельчайшая водяная пыль. На передней палубе бурлаки приуныли. Только солдат и неугомонный Васька грызутся меж собой.
- Молчи, кислая шерсть! говорит Васька.- А ты расскажи, как кислоту воровал? спрашивает сол
дат.Васька прославился тем, что однажды забрался на при
стани в амбар и украл «кислоту». Он думал, что в бутылке водка или спирт. На беду, он еще упал дорогой, и ему жестоко обожгло все ноги. Вылежал в больнице месяца три и те-
перь, как ни в чем не бывало, только посмеивается. Это обстоятельство сблизило Ваську с Рыбаковым, у которого он «в подрушных», как говорят бурлаки.
- Эх, соколы ясные, синички-сестрички! весело покрикивает Окиня на приунывших бурлаков. Не весь голову, не печалуй хозяина!
Но эти возгласы плохо ободряют продрогших, полузамерзших бурлаков. Вечер приближается, всем хочется согреться и соснуть. Баба суетятся около огня и воюют с Прошкой из-за дров и из-за котелка. Прошка, из любви к искусству, ругается с ними напропалую. Бурлаков занимает эта сцена.
- Лушинька, голубушка, котелком-то его по башке окрести!.. советует Окиня. Ну, еще разок...
Сплавщику очень хотелось бежать целую ночь, но бурлаки начали роптать и наконец совсем взбунтовались.
- Издохнуть, что ли, нам? заворчал даже Рыбаков, который вообще был скуп на слова.
- А черт ли вам не велел одежу брать с собой?.. ругается Окиня на палубе. Нанимаются, а дошло дело на попятный двор.
- По ночам мы не нанимались плыть, возражает старик с передней палубы.
- Верно, верно! слышатся голоса. Хватит, Окиня, пора... Собирай снасть, ребя... Кто на берег?
Плыть на берег со снастью, т.е. с канатом, вызвались Васька и Афонька. Они сели в косную, куда сложили им канат, и отвалили к берегу.
- Тут за мыском сичас кедрик стоит, кричал Окиня, бегая по палубе. А около кедрика пень, вот за него и закидывай снасть... Налево нос-от!
Хватка, т.е. привал барки к берегу, даже осенью, «в камнях» довольно замысловатая вещь, потому что течение здесь довольно сильное и нужно много ловкости и уменья, чтобы остановить барку. Про хватку весной и говорить нечего. Тогда сплошь и рядом рвется снасть или перегорает огниво, т.е. деревянный столб на корме барки, на который наматывается снасть. Дело в том, что когда конец снасти укреплен на берегу за дерево, нельзя закрепить снасть на огниве мертвой петлей, потому что или снасть порвется, или вырвет огниво. Чтобы предупредить это, начинают травить снасть, т.е. обернутую вокруг огнива снасть понемногу выпускают, и барка останавливается постепенно. Нужно видеть, какая сила развивается здесь от трения снасти об огниво: часто огниво загорается и снасть его перерезывает. Если канат лопнет, концами может убить несколько человек, чему и бывали примеры.
Я с любопытством следил за всеми подробностями происходившей хватки. Косная быстро неслась к берегу. Прошка стоял на корме и разматывал снасть. Вот Афонька и Васька причалили к берегу, выскочили из лодки и вдвоем едва поволокли по траве тяжелый канат.
- Готово! донеслось с берега.Прошка ждал только этого слова и быстро навернул
снасть на огниво. Барка вздрогнула, и канат натянулся, как струна.
- Трави снасть-то, трави! орал Окиня. Корму поддоржи...
Прошка спустил немного снасть, огниво задымилось. Барка, точно живая, сделала еще несколько усилий, но, сознавая их бесполезность, тихо, кормой подошла к берегу.
- Шабаш! скомандовал Окиня; все сняли шапки и перекрестились.
III
Прошка был против того, чтобы «хвататься», потому что бурлаки пойдут непременно на берег, чего стоит украсть полупудовую штыку. Когда бросали сходню, он стоял у борта и осматривал каждого, кто шел на берег. Скоро на берегу запылало несколько костров, около которых собрались кучки бурлаков. На барке остались: Гаврилыч, Минеич, старичок с передней палубы и сестра Рыбакова. Она варила теперь ужин и вообще играла роль хозяйки. Странное дело, даже на барке, среди этого отчаянного сборища и подонков общества, одно присутствие женщины вносило с собой теплый семейный характер и сейчас сглаживало те резкости, которые прежде всего бросались в глаза. Даже Прошка и тот перестал ругаться, а, сидя на тюках меди рядом с Окиней, терпеливо ждал варева. Впрочем, он зорко следил за берегом, и малейший шорох заставлял его вскакивать.
- Ведь и народец только, ругался Прошка, с живого кожу сдерут!..
- Ты, смотри, не сдери с кого, спокойно заметила сестра Рыбакова; она держала себя очень степенно и плыла с исключительной целью «заробить» четыре целковых, т.е. проплыть на барке, может быть, недели две да пройти обратно пешком верст триста.
-А ведь ты точно, Прошь, говорит Окиня, подмигивая,- ежели тебе в лапы попасть, обломаешь...
- Освежую, как есть, соглашался Прошка, скаля зубы.
Незамысловатое варево скоро было готово, и вся компания разделила его по-братски. Здесь все были равны и ели в каком-то благоговейном молчании, осторожно отламывая кусочки хлеба, чтобы не уронить ни одной крошки, и старательно облизывали свои ложки. Глядя на этот ужин, кажется, мертвый захотел бы есть, так все выходило аппетитно. Варево состояло из разваренной поземины* пополам с просом. Когда котелок был пуст, все усердно помолились на восток и поблагодарили хозяйку, которая одинаково ответила всем: «Свое кушали».
Окиня ушел спать в балаган к Прошке, Гаврилыч свернулся клубочком тут же у огонька, на медных штыках, подостлав под себя рогожку и сверху закрывшись старым зипуном. Прошка бродил по палубам и от нечего делать вполголоса ругал кого-то: ему приходилось не спать целую ночь и караулить металл.
- Уж не знаю, идти на берег или соснуть здесь, у огонька? размышлял Минеич, улыбаясь рассеянной, доброй улыбкой; он успел высохнуть около огня и согрелся варевом.
- А ты постой, отозвалась сестра Рыбакова, мывшая в реке котелок и ложки. У тебя на кафтане-то больно дыра велика... Сними, так я зашью.
- Будь такая добренькая, Савишна, просил Минеич, снимая свою хламиду.
Савишна прибрала ложки и котелок, принесла из-под палубы свою котомку и добыла оттуда клубок ниток с иголкой и несколько лоскутков старого сукна и холста. Она широко растянула сюртук Минеича против огня и только покачала головой. Можно было подумать, что Минеич только что вышел из какого-то сражения, где его рубили саблями, кололи пиками и шальные пули рвали на клочья его одежду.
- Решето решетом, проговорила Савишна, затрудняясь выбором зиявших пред ней дыр.
- Да, поизносился малость, соглашался Минеич, с удивлением рассматривая свое одеяние. Без сюртука, в старой, донельзя заношенной рубашке и коротких холщовых штанинах, Минеич имел самый жалкий вид: ввалившаяся грудь, тоненькие ручки и ножки, сгорбленная спина и вытянутая тонкая шея являлись во всей своей непривлекательной видимости. Когда Савишна наконец выбрала самую опасную, по ее мнению, дыру и присела с иглой к огоньку, Минеич сел около нее на корточки и, подперев свою птичью головку высохшей рукой, с тупой покорностью совсем беспомощного человека внимательно следил за ее работой.
- Уж только эти и мужики: ничего-то у них толку нет, -
думала вслух Савишна, быстро работая иглой. Ведь вот прибежим, Минеич, в город, получишь ты целковых пять, ну, и заведи себе одежонку.
- А назад, Савишна, с чем пойду? Ведь триста верст пешком...
- Ну, оставь целковый.- Дома жена, ребятишки... Им тоже надо.- Так ты и принес домой жене денег... покачивая голо
вой, не в укор проговорила Савишна. Ведь все до последнего грошика пропьешь в городе-то...
Минеич только поник головой, подавленный величием тех нужд и слабостей, из которых была соткана вся его мудреная жизнь.
- Все пропью... глухим голосом проговорил наконец Минеич, махнув рукой.
- Я бы все до единого закрыла эти кабаки, говорила тихим голосом Савишна. Ну, чего ты придешь домой-то без грошика? А там жена голодом сидит, детишки... Эх ты, горе лыковое!
- Знаю, сам все знаю!.. глухо проговорил Минеич, ударив себя кулаком в сухую грудь. И жаль ведь мне их...
- С горя и выпьешь?- Да, выпью, а потом приду домой, взгляну на эту свою
бедность, так вот точно кто ножом полыхнет по сердцу. Жена примется меня корить, а я ее тиранить... Ей-Богу! Зверь зверем... Ребятишки кто к соседям, кто под лавку, а я ее тираню, а я ее тираню... Возьму да еще на колени возле себя на всю ночь поставлю или веревкой свяжу ей назад руки, да ноги к рукам и притяну... Так она и лежит другой раз целые сутки.
- Зачем же вы так делаете? спросил я, возмущенный этим равнодушным повествованием о собственных мерзостях.
- Да как вам сказать... и сам не знаю, зачем ее тираню, а так... кажется, вот взял бы нож да на мелкие части всю ее и разрезал... Безответная она у меня какая-то, а меня это еще пуще бесит, потому как я все-таки муж и хочется мне, чтобы она у меня на коленях прощения просила. Ежели соседи кто заступятся, я еще хуже делаюсь, потому жена ведь моя... значит, я в своем праве.
- Ишь, какой Аника-воин, равнодушно проговорила Савишна, не поднимая глаз от своей работы. Меня поразило ее безучастное отношение к этим гадостям.
Я внимательно смотрел на тирана: кажется, пальцем его ткнуть, так и душа вон, а между тем это ужас целой семьи, ее страх и трепет. Мне пришли на память те богословские и
юридические тонкости, которыми опутан союз мужчины и женщины. Ведь этот же самый Минеич и не подумал бы тиранить свою безответную жену, если бы не сознавал себя вправе делать с ней что угодно; и вдобавок, если бы она ушла от него, он, по праву мужа, мог вытребовать ее по этапу и воздать ей сторицей. Удивительное дело!..
- Ну, вот тебе и заплата, говорила Савишна, возвращая Минеичу его сюртук. Носи на здоровье...
- Спасибо, Савишна, благодарил Минеич, влезая в свою систему дыр. А ведь я раз совсем нагишом пришел было со сплаву, добродушно прибавил он, любуясь пришитой синей заплатой. Ей-Богу!
- Как не прийти нагишом: в кабаках кожу свою готовы пропить, сквозь сон говорила Савишна, калачиком свертываясь около огонька, напротив похрапывавшего Гаврилыча.
- Как же это вы ухитрились? спрашивал я, раскуривая папиросу.
- Да самое простое дело... В Перми деньги все пропили с бурлаками, а ведь дорогой, с устатку, тоже выпить хочется; ну, дойдешь до деревни, что-нибудь и заложишь, а потом в одном кабаке и рубаху со штанами пропил. Ей-Богу... Так нагишом и пошел. Добрел до первой деревни, мужики в поле, а бабы как увидели меня бежать. Я вошел в избу, захватил какие-то лохмотья и ушел. Все-таки хоть и дыра на дыре, а не нагишом. Ох-хо-хо!.. Господи Батюшка, прости Ты наши великие согрешения!..
- Чистые псы эти мужики в другой раз, отозвалась Савишна, подняв голову. Только и заботы, чтобы глотку налить винищем, а наша сестра колотится-колотится, хуже всякой лошади двужильной, да ее же еще тиранят. Теперь взять мое дело: зароблю четыре целковых, один целковый проем в передний путь, а другой в обратный... значит, на руках останется всего два целковых. А одежа, а обутки ведь носится все...
- Разве у вас на пристани нет другой работы? спрашивал я.
- Да какая, голубчик, бабе работа, особливо при бедности? Тут хоть свою голову прокормишь и на обутки заробишь, а дома что дома и этого не заробишь. Теперь взять хоть пряжу... В день напрядешь, ну, пасма* четыре али пять, а за пасмо получишь по грошу, значит, две копейки на день придется. А ведь надо встать в четыре часа утром-то, да до поздней ночи, не сходя с места, робить. А лен-то чего-нибудь стоит? Вот какая наша работа, голубчик. Зимним делом, когда уж совсем деваться некуда, ну, торчишь день-деньской за
прялкой... В зиму-то цельную хоть на одежонку сколотишься, а поить, кормить кто станет? Ладно, у кого мужья хорошие, а наша сестра бобылка много слез напринимается... Да еще Бога благодаришь, что хоть и с пустым брюхом ляжешь спать, зато ты не бита, ребятишки с холоду да с голоду не колеют около тебя. Мудреная наша бабья жисть, барин...
- Тоже всякие из вас есть, говорил Минеич, выставляя голову из-под своих дыр. Другие... хе-хе!..
- Чего: другие? Ой, Минеич, Минеич, грешно так говорить!.. Вон взять хоть Лушку или Степаньку, ты думаешь, сладко им живется?.. Нам тяжело достается, а им вдвое супротив нашего... Только ведь по молодости доводят себя до этого, по своей женской глупости и малодушеству...
Дождь немного перестал, но небо было темно, и желтоватые облака неслись над самой землей. Река тихо бурлила, слегка покачивая барку. Огонь освещал спавших да темную фигуру Прошки, который безмолвно сидел на передней палубе. На берегу горело несколько огней, освещавших деревья и темные фигуры бурлаков. Изредка доносились голоса разговаривавших. Где-то в лесу ухал филин. Мне не хотелось спать, и я подошел к ближайшему огню. Могучая старая ель наклоняла над ним свои лапчатые ветви зеленым шатром. Изредка пламя косматыми языками рвалось вверх и добиралось до самых ветвей, которые слегка трещали и долго светились медленно тлевшими иглами. Вокруг огня, в разных позах, расположились бурлаки. На первом плане лежали Мамко и Афонька. За ними виднелись фигуры Лушки и Анки, Анка сидела, прислонившись к стволу дерева, а Лушка лежала на брюхе.
- Можно погреться у вашего огонька? спросил я.- Известно, можно, отозвался Афонька.Я тоже прилег на сухую хвою. Мое появление, видимо,
прервало какой-то интересный разговор. Мамко повернул свой бок к огню и наслаждался ощущением теплоты.
- Так что, говоришь, дядя-то? спрашивал Афонька.- Дядя-то? А дядя, братец мой, порешил жену-то, пове
ствовал Мамко. А сам в скиты ушел, к старцам... После ее в проруби нашли. Страсть глядеть: чересседельник на шее, язык высунула... И как это рука только у человека поднимается на этакое дело! Да вон Васька или Рыбаков... только кажется, чего-чего они не придумают, и все на пакость, все надо погалиться над девками. Как-то раз Васька и говорит: «Пойдем, Мамко, в лес с нами». — «Пойдем»... Рыбаков был с нами. Приходим в лес, а там девки уже ждут. Водка была с собой, закуска, пряники. Выпили и девкам поднесли. У Вась-
ки своя любезная, а у нас с Рыбаковым свои. Еще выпили, а Васька отчаянный ежели и тверезый, а пьяный хуже черта. Вот и придумал. «Ходи на четвереньках!» кричит Васька своей. Мы хохочем... Смех!.. Потом заставил ее на сосну залезть и оттедова лаять по-собачьему. «На кого лаешь?» спрашивает Васька. «На тебя, Василий Маркыч»... — «Слезай!» Он тут ее и давай колышматить и давай колышматить, а сам приговаривает: «Зачем на хозяина лаешь? Не лай на хозяина!» Уж он ее бил-бил-бил, а потом давай ногами топтать. Насилу мы ее у него отняли. «Проси прощения у моих дружков!» кричит Васька. Валяется девка у нас в ногах, а Васька хохочет. После они с Рыбаковым чего с ней сделали: увели тоже в лес, раздели, да голую на муравейник и посадили... Сами водку пьют, а она на муравейнике жарится.
- Ах, псы этакие! возмущается Афонька, у которого в глазах видно сострадание. За что же они так девок мучают?
- Да так, для своей потехи... А тут взяли да одной ворота дегтем вымазали, потому что была честная и им не давалась в руки. Так ту отец опять давай колотить. Раздел донага, привязал руки к коромыслу, привязал самое к столбу да хлыстиком и давай изуваживать... так всю кожу до пят и спустил. Терпела она, терпела да в воду, а после, как ее дохтур стал потрошить, она как есть честная девка оказалась. Так отецто волосы после рвал на себе...
- Ах, варнаки! ругался Афонька. Вот ищо варнаки-то!!.- Отцу-то каково было, а? Ведь кому ворота взмажут, да
тут глаза в деревню показать нельзя. Срам всей родне... А уж девке чтобы после этого замуж ни в жисть! Кому охота на себя петлю-то надевать: одни дружки-приятели проходу не дадут... В другой раз, этот же Васька поймал собаку, с живой кожу содрал да так по улице ее и пустил.
- Они вот еще что-нибудь устроят, говорил Афонька. Долго ли штыку стащить.
- Это у Прошки? Ну нет... Он насквозь каждого человека видит. Бе-едовый, двух жен уходил, теперь третью в гроб вколачивает... Еле живехонька бродит. Вот у него, у лешака, какие безмены*-то: как поднесет раза да тут пять раз другая бабенка помрет.
- Ну, только и народ... задумчиво говорит Афонька, встряхивая рыжими волосами. У нас заводские бойки, а ваши пристанские превосходнее... Прямые разбойники!..
- Да тебя как к нам занесло-то?- Как... Известно, не от ума. Отец у меня мастером на ка
тальной, ну, листовое железо где катают. В выписку, в две недели значит, рублей двадцать заробит. Мастерам житье.
Ну, у нас дом и все это прочее как следует. Богато живем... Утром встанешь, а мать уже всего наварит и настряпает... В достатке живем. Только отец как определил меня на фабрику, мне там и не поглянись. Конечно, глуп человек... Материн сынок. Больно уж тяжело в четыре-то часа вставать да до семи вечера на фабрике робить... Так бы вот не глядели глазоньки! Ну, пробовал было прикинуться, что захворал, мать лекарку привела, а отец смотрел-смотрел да как принялся меня супонью охолаживать всю боль как рукой сняло. У меня отец, ежели рассердится, делается вроде, как твой дядя што под руку попало, тем и хватит. Ей-Богу... Сердце у него больно горячее!.. Ну, походил я этак с полгода на фабрику, а потом и надумал бежать... Да вот второй год теперь и брожу.
- Без пашпорта?- Какой тут пашпорт: ноги вместо пашпорта...- Отчего же ты к отцу не воротишься?- Ишь, гладкой какой! Ступай-ко сам к моему-то отцу, по
кажи-ко ему рыло да он разорвет, как кошку. Вот из-за своей глупости всю эту муку и принимаю... Так переколачиваюсь, где лето, где зиму. В Кушме, в Кыну, по пристаням... Теперь у меня такой расчет: поброжу этак годика с три, а потом к солдатчине, как жеребий брать, и объявлюсь прямо в волости. А к отцу все-гаки не пойду.
- Спать пора, говорит Мамко. Окиня завтра поднимется... еще черти в кулачки не бьются.
IV
На другой день, когда я проснулся, барка уже давно плыла. В моем балагане было страшно холодно. На барке точно все замерло, ни одного слова, только вода тихо бурлила у бортов да скрипели поносные. Даже не слышно было команды Окини, из чего можно было заключить, что барка плывет по плесу, т.е. по тихому месту реки, где вода стоит как зеркало. Прошки не было, и я окликнул его.
- Белые комары, барин, заявил он, появляясь с кипевшим чайником. Поди, цыганский пот пробрал? Вот, ужо, погрейтесь около чайничка-то...
- Какие белые комары?- А вот поглядите сами на них.Я выглянул. В воздухе тихо кружились белые хлопья сне
га. Они падали вместе с каплями дождя и покрывали барку тонким мокрым слоем. Бурлаки стояли на палубах молча, с
тем тупым выражением чувства покорности, когда человек сознает, что ему нет выхода. Сестра Рыбакова и старик с носовой палубы покрылись рогожками. Остальные были в прежних костюмах. Дождь давно смочил на бурлаках все их жалкие лохмотья до последней нитки. Васька и Афонька стояли в одних рубахах, очевидно из хвастовства, не желая наряжаться в мокрые рогожи. Впрочем, последние едва ли могли спасти их от страшного холода. Минеич совсем съежился и только жалко хлопал глазами, как голубь, у которого вынута половина мозга. Издали было заметно, как пар поднимался над бурлаками, а Рыбаков и Мамко просто дымились. Даже Окиня и тот заметно приуныл и с немым укором причмокивал губами. «Эх, дескать, уж и угораздило тебя, снежок»...
- Бурлаки замерзнут, говорил я, возвращаясь под сень своего балагана, который казался мне теперь лучше всякого дворца. Ведь это ужасно... Они стоят под снегом чуть не голые! Они непременно замерзнут.
- Не впервой, утешал Прошка, для которого это заветное словечко было ответом на все вопросы.
- Тебя поставить бы на палубу-то в одной рубахе, так другое заговорил бы...
- Стаивал и я, барин. Хуже бывало... На вешнем сплаву барка как сядет на огрудок или обмелеет, тогда ее сымать-то потруднее, чем теперь стоять у поносного.
- Чем труднее?- А тем труднее, что приходится в воду лезть, а вода в те
поры как есть ледяная. Ты барку сымаешь, а по реке лед плывет... Вот тогда как? Часов пять, другой раз, в воде по брюхо стоишь...
- Как же это: простудиться можно!- И студятся... Как не студиться, ежели теперь лед. Дру
гие совсем даже без ног остаются. У нас таких человек пять на пристани есть: отнялись ноги и шабаш. Человек ищо молодой, а куда он без ног-то: калека калека и есть, одно слово. Милостинку просить только и всего ремесла.
- Да вон поставь Минеича в воду он тут и умрет.- А вот это ты не ладно говоришь, барин. Недаром стари
ки-то сказывают, что скрипучее дерево два века живет... Я нарочно замечал, что который бурлак в прыску* тот и погинет. Верно говорю... А Минеич не то! Минеич так в худых душах и останется, он отдышится, потому у него уж состав такой: кожа да кости. А вот скоро работа будет, согреются, прибавил Прошка.
- Какая работа?
- Да к Кыну переборы пойдут, тут много работы будет... Еще попарят лоб-то, даром что снег идет.
Вид берегов днем, при ярком освещении, полон самых разнообразных красот. Даже под дождем эти красоты сохраняются, хотя перспектива исчезает и даль представляется мутным пятном. Но снег сразу меняет картину. Нет ничего печальнее вида еще зеленой травы, которую заживо хоронит слой снега. Вам кажется, что эти зеленые стебельки чувствуют собственное замерзание и напрягают последние силы, чтобы пробиться из него зелеными усиками. Березы, рябины, ивы вообще лиственные породы разделяют общую участь с травой, с той разницей, что их листва давно пожелтела и значительно поредела, так что эта последняя борьба между жизнью и смертью не бросается в глаза так резко. Один хвойный лес ничего не теряет от этой перемены, а даже выигрывает: омытая дождем хвоя так и блещет своей темной зеленью, а снег ей нипочем. Самая вода в реке казалась теперь темнее и зловеще шумела на переборах и под камнями. Я долго смотрел кругом, на измененную снегом картину. Сколько в ней теперь печального... Что-то точно давило самую душу при виде умиравшей зелени.
Бурлаки с холоду переругивались, точно от этого можно было согреться. И по тону, и по содержанию этой ругани видно было, что она ведется pour passer le temps* (чтобы провести время фр.): не было настоящего огня. Последнее происходило, может быть, и от того, что публика относилась к этой ругани совершенно равнодушно, а равнодушие может убить даже истинного артиста. Ваське надоело ругаться с солдатом, и он теперь изощрял свое остроумие на «заводчине» Афоньке.
- Жжены пятки, калены носки! кричит Васька. Сидел бы лучше у матери на печке да перегребал золу, заводчина...
- А ты, бурлак-ершеед, лаптем подавился, отвечает Афонька.
- У вас с солдатом одна вера-то: чужими руками жар загребать... Я, кабы был сплавщиком, беспременно велел бы утопить вас в первом переборе. Окиня, ты скажи нам только одно слово, мы с Федей завяжем заводчину и солдата узлом да в Чусовую. Пусть ершей половят...
- Эк тебе, Васька, неймется, говорит старик. Ведь сам околел, а все еще ругается.
- Мне тепло, отзывается Васька, встряхивая волосами.- Вон заводчина зубами стучит, как в кузнице!..
Барка медленно скатывается под нависшие утесы. Скалы кажутся теперь еще выше и угрюмее. Поносные глухо вспе-
нивают воду. Мы плывем под Оленьим камнем. По преданию, преследуемый охотниками олень бросился с высоты этой скалы прямо в реку. Это salto mortale, конечно, стоило бедному животному жизни, потому что скала здесь поднимается над водой сажен на сорок, если не больше.
В одном месте выглянула на берег деревенька. Бурлаки выпросили у водолива лодку и отправились за провизией, «за харчем». На корме лодки сидел солдат, в веслах Васька и Степанька; на носу помещался Рыбаков.
- Только у меня, чтобы без баловства, говорил Окиня, отпуская бурлаков. Ты уж, Федя, смотри, пожалуйста, тово...
- Не впервой, угрюмо отвечал Федя, не поворачивая своей буйной головы.
- Ну, они так не придут, говорили бурлаки.Лодка обогнала барку и пристала к мысику, на который
высыпало десятка два домиков. Бурлаки скоро скрылись в ближайших избах. Снег продолжал падать мягкими хлопьями; в воздухе стояла пронизывающая сырость. Бурлаки попеременно грелись у огня и выпрашивали у Прошки котелка для варева. Десятка два ложек горячей жижи едва ли в состоянии согреть продрогших насквозь людей. Афонька посинел и стучал зубами, Минеич походил на мокрого цыпленка, который только что вылупился из яйца; припоминая вчерашние разговоры, я совсем не жалел этого несчастного
служащего. Уж лучше бы ему умереть, чем вернуться обратно домой и тиранить несчастную жену.
- Ах, псы!.. ругался Окиня, высматривая из-под руки вверх по реке, по направлению к оставшейся назади деревушки, от которой отделилась черной точкой лодка. Да не ерники ли, не варнаки ли!..
- Чего ты ругаешься, Окиня?- Да вон, псы-то, остались в деревне. Только двое плывут,
один на веслах, другой на корме. Ах, варнаки, варнаки!..Как я ни напрягал зрения, решительно невозможно было
ничего рассмотреть в догонявшей нас черной точке. Только орлиный глаз Окини был в состоянии различить даже фигуры людей.
- Курва Степанька в веслах сидит, а на корме солдат... Да не мошенники ли, а тут сейчас работа!.. Ах ты, Господи милостивый...
- Почему ты думаешь, что это плывут непременно Степанька с солдатом? .
- Да ведь сразу видно... Эвона как веслом-то бултыхает, точно квашонку мешает, известно, бабье дело! А лодка-то из стороны в сторону так и мотается, не бойсь, у Феди с Васькой бежала бы как по струне.
Лодка нас догнала через четверть часа. В ней действительно сидели только Степанька и солдат; в носу помещалась закупленная провизия картофель, ковриги хлеба, что-то завернутое в грязную тряпицу.
- Ничего, догонят, успокаивал сплавщика Прошка.- Знаю, что догонят, на берегу не останутся...- А как они будут догонять барку? поинтересовался я.- А вот увидишь... Это уж их дело. Прошь, припаси-ка но
венькую лычагу. Надо будет поучить ребят...Прошка отправился в свой балаган и вынес оттуда свер
нутую вчетверо веревку из лыка, какой были перевязаны медные штыки в тюках. Я с нетерпением ждал этой науки «ребят», но барка плыла вперед, а их все не было.
- Вон за этим плесом сейчас перебор будет, говорил Окиня, с беспокойством поглядывая назад. Вода мала, как бы на таш не наткнуться.
Барка тихо катилась по неподвижно стоявшей воде. Мы огибали широкую излучину, в которой вода точно замерзла и не двигалась. Берега поросли дремучим хвойным лесом, из которого виднелись только вершины лиственниц. Где-то слабо посвистывал рябчик, нарушая царившую кругом мертвую тишину.
- Плывут!.. пронеслось на барке, когда из-за мыса, пере-
секая реку, показалась узкая однодеревка лодка, душегубка, как называют здесь такие лодки. Она так низко сидела в воде, что бортов совсем не было видно, и люди, казалось, плыли прямо по воде. Теперь уж можно было рассмотреть массивную фигуру Рыбакова и Ваську; на корме сидел плешивый седой старик и с песнями бойко гнал лодку одним веслом.
- Ишь, как весело плывут! любовался Прошка.Лодка причалила к борту. Бурлаки вылезли; старик в лод
ке крепко стоял на ногах, видно, что с детства вырос на воде.
- Весело плаваешь, дедко, переговаривались бурлаки со стариком.
- Изуважить хотел бурлачков, молодцевато отвечал старик, подмигивая глазом. Славные ребята...
- На што лучше, дедко.- Ты чего тут торчишь? Отваливай, кричал Прошка.
Еще штыку выудишь, пожалуй...- Да вот мне расчет с молодцов надо получить.- Какой тебе расчет? отозвался Васька. Тебе, старому
черту, заплачено сполна, и проваливай...- Как заплачено? Ах, разбойники!..- Ты еще ругаться...Душегубку оттолкнули, а старика Васька, на прощанье, из
ведра окатил водой. Бурлаки хохотали. Когда ругавшийся старик наконец отстал, Васька вытащил из кармана кисет с деньгами и красный бабий платок.
- Купил, Васька?- Известно, купил... Пока баба Степаньке отпускала кар
тошку, я платочек выудил.- А кисет где Господь послал?- Кисет стариков... Вот этого самого, што нас с Федей
привез. Верст десять нас пятил, согрелся, а как скинул с себя кафтан, я в кармане и нашел.
- Ну, долго будет вас благословлять старик, смеялись бурлаки. Теперь, поди, парит лоб-то, сердяга. Верст двенадцать надо ему подниматься вверх по реке, а приедет домой хватится кисета... А там уж баба о платке, как корова, воет! Да не варнак ли ты, Васька...
За этой сценой началось ученье. Первого вызвал Окиня Рыбакова. Гаврилыч и старик с передней палубы разложили его на тюках, первый сел на голову, второй на ноги. Прошка стоял с лычагой в руках.
- Ну-ко, Прошь, отпусти ему десяток...Лычага засвистела в воздухе и оставляла синие рубцы на
голой спине Рыбакова. Получив свою порцию, Рыбаков под-
нялся и, как ни в чем не бывало, встал на свое место к поносному. Васька сам явился на экзекуцию. Ему отсыпал Прошка целых двадцать ударов, но Васька даже не пошевельнулся. Этим наука и закончилась.
- Спасибо, Окиня, за науку, благодарил Васька, приводя в порядок свой костюм. Теперь малость как будто согрелся...
- В другой раз я тебя так согрею, что недели две у меня не сядешь, сурово говорил Окиня. Не нашли раньше время-то: как работа, вас и нет, чертей... Посадил бы полубарок на таши, так кто к ответу? С вас немного возьмешь...
Впереди уже шумели переборы, где ждала бурлаков работа. Река суживалась, и тихая поверхность плеса переходила в бурливший поток. Волны прыгали, как загнанное стадо овец. Струя подхватила сильнее нашу барку, и она начала вздрагивать. Я стоял рядом с Окиней и смотрел на приближавшиеся переборы. По моему мнению, никакой особенной ловкости не нужно было, чтобы пройти это пространство в несколько сажен: достаточно было знать, как идет русло. Окиня подтянулся и зычно покрикивал на бурлаков; я попросил его объяснить, в чем будет заключаться работа.
- А вот видишь первый перебор, объяснял мне сплавщик, тут мы пробежим по старице под левым берегом, а потом перекосим к правому... Вон, на втором переборе, видишь, как по середине вода в двух местах маненичко взбуривает это два таша лежат: один повыше, другой пониже. Ежели мимо одного далеко пройдешь, попадешь на другой.
- Что же ты будешь делать?- Я-то?.. А видишь, надо по перебору вкось пройти. Вот
тут и беда: маненичко, на волос прошибся, на таш струей и снесет... Теперь понял?
- Да, понял.-Держи нос-от!.. Направо, молодцы!.. Постарайтесь, ро
димые!.. Похаживай, бурлачки...Барка бойко врезалась в первый перебор. Довольно боль
шие волны с шумом разбивались у бортов. Поносные с особенной энергией падали в воду и распахивали ее на две широких волны. Бурлаки прониклись одним общим чувством самого напряженного внимания. Барка не была уже мертвой посудиной, теперь она скорее походила на громадное живое существо, которое было преисполнено напряжения всех своих живых сил; даже эти неуклюжие поносные можно было принять за две громадных руки, которые судорожно взрывали воду. Нужно было видеть в это время бурлаков. Я теперь только понял, чем славились утчане: едва сорвется
команда с языка Окини, как все ударят поносными с таким напряжением, точно тяжелое бревно в руках восьми человек превращается в игрушку. Это называется «работать одним сердцем». Я просто любовался этой ничтожной кучкой бурлаков, которая в торжественном молчании пометывала поносные, как перышко. Подгубные работали за десятерых: Рыбаков и Мамко как-то особенно ловко срывали поносное, поднимали перо над водой и глубоко погружали его в волны. Можно пожалеть, что нельзя было срисовать эту кучку работавших «одним сердцем» бурлаков: они просились на полотно в своих энергичных позах.
- Шабаш нос-от! крикнул Окиня, когда барка миновала первый перебор.
Теперь задача, которую предстояло нам разрешить, была очевидна и ясна: в самой середине второго перебора бурлившая вода обозначала лежавшие под водой таши, один немного выше, другой ниже. Чтобы пройти мимо них, нужно было перерезать перебор вкось, между ташами, причем следовало как можно более пройти к первому ташу, потому что водяная струя будет сносить барку на второй.
- Молодцы, ударьте нос налево!.. Нос налево! Нос налево! Сильно-гораздо ударьте, молодцы!.. Молодцы, не выдай! кричал Окиня, взмахивая рукой. Корму поддоржи!.. Корму!.. Корму!..
Сильная струя подхватила барку и стремительно понесла ее на первый таш. Мне показалось, что барка должна была разбиться вдребезги: так она близко прошла мимо холмика взбивавшей кверху воды. Нужно было теперь отбивать корму, которую сильно относило водой, но тут произошло чтото необыкновенное: в момент, когда я считал опасность уже миновавшей, барка с треском налетела на второй таш прямо своим правым плечом. Дно выгнулось и барка, кажется, готова сейчас переломиться пополам.
- Отуривайся!.. скомандовал Окиня.Барка отурилась, т.е. повернулась кормой вперед, но этот
маневр не мог ее спасти: она повертывалась на таше, как на флюгере.
- Шабаш, уныло проговорил Окиня, убедившись в невозможности сорвать барку с таша; он бросил на палубу свои кожаные рукавицы и почесал затылок. Эк, угораздило... а! Сила не взяла...
Бурлаки бросили поносные и громко разговаривали. Вода страшно бурлила вокруг нас. Прошка вылезал из-под палубы, куда лазил осматривать, не повреждено ли дно.
- Эк тебя, Окиня, угораздило... а! проговорил Прошка,
тоже почесывая затылок. Прямо, как есть, на быка залезли!..
- Ослеп, старый черт, ворчал Рыбаков в кучке бурлаков. Надо было раньше отбивать корму...
- Ты не ослеп, ругался Окиня. Как бы ты ее стал отбивать, ежели струя...
-А мы в воду не пойдем! кричали бурлаки в один голос. Снимай, как знаешь...
- Ах, вы, собаки!.. ревел Окиня, бегая с одной палубы на другую. Да как вы не пойдете, ежели надо сымать барку... Не сидеть же на ташу!..
- А вот подождем, когда вода сверху подойдет, отвечал Рыбаков спокойно, тогда сама барка сымется...
- «Подождем!» «Сама сымется!... передразнивал Окиня и, не найдя что возразить, только обругался крупной мужицкой руганью.
V
- Дай им отдохнуть, советовал Прошка, когда мы вошли в балаган.
- Будь они от меня прокляты! ругался Окиня.- Сымем, Окиня, утешал Прошка и, указывая глазами на
небольшой дубовый бочонок, лежавший в углу, прибавил: Вон силу-то раскубарим, так с головой в воду залезут... Пусть их поершатся немного, отведут душу.
Мы напились чаю. Окиня с яростью отдувал пар с своего блюдечка и издавал время от времени какие-то неопределенные звуки. Бурлаки в это время собрались гурьбой около огня и ругали сплавщика; бабы суетились около котелков. Минеич грел руки над самым пламенем и морщил лицо; Рыбаков молча курил «цигарку», заложив ногу на ногу.
- Меня хоть расколи, а я не полезу в воду! кричал Васька, размахивая руками. Мне што: не полезу и шабаш... Околеть, што ли, мне для Окиньки?..
- Полезешь, пё-ос! певуче говорила Савишна, помешивая одной рукой в котелке, а другой заслоняя лицо от огня. Не бабам же сымать барку...
- Ишь ты, больно слизкая: не бабам!.. А чем вы святее нас? Подол в зубы и в воду...
- За четыре-то рубля да в воду жирно будет, подавишься, Васинька! Ты вот получишь восемь целковых, так и полезай за них в воду. Вот Окиня подаст по стаканчику, так под барку залезешь.
I Скоро из балагана показался Прошка. По его хитрой рожебыло видно, что он явился для переговоров, хотя и сознавал всю трудность возложенной на него Окиней дипломатической миссии. Бурлаки загудели, как рой пчел, при его появлении.
- И не говори, Прошка... Лучше и не говори!.. орали голоса.
- Да я... ах, Господи милосливой?!. Да я, што ли, ворог вам? Да разрази меня на месте!.. Вот сичас провалиться, с места не сойти!..
- Вре-ошь, Прошка!.. галдела толпа. Вишь, ребята, как он бурлаками-то ворочает, как осетёр... Проваливай, Прошь, в балаган, испей чайку с Окиней может, вдвоем, как ни на есть, и сымете барку. Чайничков пяток охолостите, так с одного пару пойдет...
- Да я для вас же хлопочу, братцы...- Ишь, братец какой выискался... Нет, Прошь, не тебе в
воду-то лезть, так ты то во, проваливай в палевом, приходи в голубом!..
- Да ведь вам же, дуракам, хуже, если будем сидеть на ташу. Ну, чего вы горло понапрасну дерете: не впервой! Обсохнет барка на ташу, и ступайте домой без расчету...
- Так и пошли!.. Подставляй карман шире...- Дело прямое, что без расчету уйдете... Мне ведь што,
мне все равно, об вас говорю.Эти переговоры не привели ни к чему, и Прошка удалил
ся в балаган ни с чем; но его резоны произвели известное впечатление, главным образом, конечно, на благоразумный, рассудительный элемент. Первым отозвался старик с передней палубы, а за ним Гаврилыч и Мамко; бабы им вторили. Мало-помалу голоса благоразумия начали брать перевес, особенно когда бурлаки отдохнули и наелись. Васька завернулся в мокрую рогожку и спал мертвым сном тут же на медных штыках, только пар валит. Можно было подивиться этому железному здоровью.
- Первое дело, не надо, как вылезешь из воды, соваться к огню, говорил Минеич, попыхивая крошечной сигаркой.
- Отчего же нельзя? полюбопытствовал я.- А это уж известно каждому бурлаку... Да. Примеры быва
ли. Кто этаким манером продрогнет в воде да к огню сунется,- сейчас ноги как деревянные и сделаются. Так совсем и отнимутся: пропал человек. Надо исподоволь... Обтерпишься где-нибудь под палубой, потом можно и у огонька погреться. Хорошо, если у кого переменка есть в запасе: рубашка, штаны... Чтобы, значит, сейчас в сухое перемениться.
- А у вас разве нет с собой другой рубашки?- Другой-то нет...- Тогда без рубашки лезть в воду?- Оно, пожалуй, и так, да как-то не принято... Совестно
одному-то голому быть, притом на барке вот женщины тоже. Нет, уж так, как Господь пошлет: обсохнет понемногу на живом человеке.
Как могла обсохнуть мокрая рубашка на костях Минеича для меня было такой же загадкой, как богатырский сон Васьки, который был теперь обсыпан поверх своей рогожки целым слоем мокрого снега. А дорогое время летело. Короткий осенний день был в середине. Еще несколько часов, и барке грозила опасность совсем обсохнуть на ташу. Снег продолжал валить мокрыми хлопьями. В воздухе стояла мертвая тишина, нарушаемая только всплесками и шумом бурлившего около нас перебора. Прошка раскупорил заветную посудину и вынес бочонок на палубу.
- Ну, братцы, подходи, кричал водолив, наливая первый стакан. Кому первому? Эх, хороша водка!.. Сам бы пил, да деньги надо...
- Ты уж в Перми отведешь душу, Прошь, дружелюбно говорили бурлаки, гуськом подходя к бочонку.
Первым подошел Минеич. Дрожащей рукой взял он стакан из могучей лапы Прошки, перекрестился, разгладил рыжие усы и жадно прильнул синими губами к стакану, пока в нем не осталось ни капли.
- Ты уж, Минеич, тово, пожалуйста, постарайся, шутил Прошка, на тебя вся надежа!.. Прикладывайтесь, ребята.
В этой обстановке, при работе в холодной воде, водка являлась, кажется, единственным спасительным средством, и, право, едва ли можно обвинить бурлаков в таком пристрастии к ней. Пили все с одинаковым удовольствием, и все одинаково крякали и пожимались от разливавшейся благодетельной теплоты по измерзшему бурлацкому телу. Окиня тем временем хлопотал на корме, где разматывали снасть и готовили «неволю». Неволей, на образном бурлацком жаргоне, называется широкое, стесанное с двух сторон бревно; оно походит на обыкновенную доску, только чрезвычайно толстую.
- Сперва попробуем неволей, кричал Окиня, может, и сдернет с таша.
Неволю прикрепили комлем к носу, а другой конец свободно опустили на толстом канате.
- Кто из охотничков на неволю? кричал Окиня.Мамко и Васька молча выделились из толпы. Через мину
ту они были в одних рубашках.
- Мотряй, чтобы струей не сбило, Вась...- Не собьет, отозвался Васька уже из воды, которая ему
доходила по грудь. Ух, студяно!..Мамко последовал его примеру и с «чегенем», т.е. длинным
колом в руках, стал под плечом барки; Васька, цепляясь за неволю, перебрался до ее дальнего конца и оседлал ее.
- Прошь, чегени! кричал Окиня, бегая по корме. Федя, ищо потуже...
Прошка и Рыбаков плотно подперли корму барки толстыми кольями с противоположной неволе стороны; но место было глубокое, колья трудно было установить правильно, и Рыбаков спустился в воду.
- Мамко, подчегенивай! крикнул Окиня, держа в руках закрепленную на огниве снасть.
Мамко продернул свой кол в отверстие, сделанное на конце неволи, и как-то особенно ловко повернул бревно ребром, так что вода сразу образовала запруду и сильно наперла на неволю. Васька старался удавить прыгавший конец неволи глубже под воду. Канат натянулся. Барка задрожала. Бурлаки с шестами стояли на корме и не давали ей повертываться назад. Был один момент, когда барка, кажется, была готова сняться с таша, но одной неволи было мало, а другой не было в запасе.
- Видно, делать нечего, братцы... уныло проговорил Окиня, почесывая затылок. Берите чегени да в воду.
Минеич, солдат, Гаврилыч, Афонька, Прошка и старик с носовой палубы, ожигаясь, спустились по другую сторону от неволи и выровнялись с чегенями под левым плечом барки. Бабы стояли у носового поносного. Нужно было спустить неволю, а потом вдруг повернуть ее, и в то же время бурлаки должны были сдвигать барку чегенями. Васька затянул дубинушку. Когда дошло до «подернем», неволя зашумела, бабы ударили нос вправо, бурлаки приподняли левое плечо чегенями барка немного подвинулась, но потом опять стала.
- Эх, ешьте мухи с комарами! ругался Прошка, бросая свой шест. — Точно руками кто ее держит.
- Маленичко подалась, братцы, одобрял Окиня и сам затянут дубинушку.
Что-то такое необыкновенное было во всей этой картине: эти люди, стоявшие чуть не по горло в воде, шум бурлившей воды, эта дружная песня, гулким эхом катившаяся вниз по реке... А снег продолжал все идти, точно белым саваном покрывая все кругом. Несколько раз уж пропели дубинушку, у бурлаков давно стучали зубы. Прошка в эту критическую минуту опять появился с магическим стаканчиком и бочонком.
- По два стакана на брата, распорядился Окиня.Бурлаки, не вылезая из воды, выпили свою порцию. Гря
нула опять дубинушка, и на этот раз барка начала медленно сползать с камня, на котором сидела.
- Сильно-гораздо, молодцы! Сильно, молодцы!.. неистово орал Окиня, бегая по палубе как сумасшедший.
Бурлаки с дружным криком подхватили барку чегенями, и она наконец сползла с таша. Все бросились из воды и карабкались по бортам. Минеича при этом чуть не утянуло под барку, но Прошка вовремя ухватил его и, как мокрого котенка, выдернул из воды.
- Поживи еще, Минеич, шутил Прошка, опуская свою добычу, рано собрался ершей-то ловить.
- Чуть было не засосало... шептал Минеич посиневшими губами; он теперь был рядом с другими бурлаками неизмеримо жалок и едва попал ногами в свои ветхие порты.
Барка точно обрадовалась своему освобождению и, казалось, плыла как-то необыкновенно легко и ходко. Бабы равнодушно смотрели на бурлаков, как они одевались в свои лохмотья, и ни на одном лице не промелькнуло ни улыбки, ни тени стыдливости. Да и чего было стыдиться, когда продрогшие, окоченевшие люди спасали себя от холода.
- Ну-тко, погрейся, братцы, командовал Окиня, затягивая свое бесконечное «нос направо», «поддоржи корму», «наконь корму», «корму на порубень» и т.д.
Бурлаки с особенным усердием налегли на поносные и выбивались из последних сил, чтобы согреться. Этот маневр все-таки был лучше, чем дрогнуть где-нибудь под палубой. К огню никто не подошел, кроме солдата, который не знал приемов бурлацкой гигиены.
- Ступай ты к поносному, говорил Прошка несчастному воину. Охота человеку задарма пропасть... Вот согреешься, тогда и к огню.
Хорошо это было советовать, но каково терпеть!- Шабаш! скомандовал наконец Окиня и, сняв шапку,
проговорил: Спасибо, други сердечные... Вызволили!.. Прошь, закати им ишо плепорцию.
Бурлаки выпили свою «плепорцию» и только теперь собрались вокруг огня, подставляя промокшие спины и бока под самое пламя. Водка на них не производила никакого опьянения, хотя на каждого выпало чуть не по полуштофу. В котелках варево было уже готово, и все принялись за него с особенным ожесточением. Бабы суетились и помогали. Теперь барка походила на большую семью. Моралист мог еще
раз убедиться в очевидности той истины, как страдания сближают людей.
- Ох, уж эти мне камешки! говорил Окиня, когда мы пили чай в балагане. Нет того хуже, как плавать по межени: в камнях таши, а выбежишь из камней пойдут огрудки.
Вечером барка схватилась немного повыше Кыновского завода, потому что плыть в темноте дальше было опасно. Мне больше нечего было делать на барке: из Кына приходилось ехать в Пермь по горноблагодатскому тракту. Я распрощался с бурлаками, с Окиней и с Прошкой. Мой чемодан лежал уже в лодке, где ждали Васька, Афонька и Мамко, которые вызвались отвезти меня в Кын.
- Ты, барин, весной к нам приезжай, на Чусовую-то, говорил мне на прощанье Окиня, изуважим... Долго будешь помнить!
- И теперь не забуду.- Теперь чего: раков давим!..
Подписано: «Д. Сибиряк».Опубликовано в журнале «Дело»,
№ 3, 1882. С. 237-275
НЕВЬЯНСК
[Невьянский (Нейвинский) завод] / / Семёнов П. Географическо-статистический словарь Российской империи. Т.3. СПб., [Б.г.] С. 410-411.
Распоряжение Петра Великого. Память Никите Демидову: [Наставительная записка Петра Великого Н. Демидову при передаче ему Невьянского завода] / / Рус. архив. 1880. С. 129-136.
Невьянский завод / / Чупин Н.К Географический и статистический словарь Пермской губернии. Т.6. Пермь, 1886. С. 31-53.
Невьянская башня. Легенды / / Телешов Н. За Урал. Из скитаний по Западной Сибири: Очерки. М., 1897. С. 50-56.
Невьянский завод / / Приходы и церкви Екатеринбургской епархии. Екатеринбург, 1902.-С . 75-81.
Невьянский (Нейвинский) чугуноплавильный завод / / Россия. Полное геогр. описание нашего отечества: Настольная и дорожная книга / Под ред. В.П. Семёнова-ТянШанского. Т.5: Урал и Приуралье. СПб., 1914. С. 409-412.
Невьянск / / Доброхотов Ф.П. Урал Северный, Средний, Южный: Справ, книга Пт, 1917. С. 432-439.
Фёдоров В.Г. Тайны Невьянской башни: Ист. очерк / Ил. Ю. Сакнынь. 2-е изд., испр., доп. Свердловск: Сред.-Урал. кн. изд-во, 1964. 46 с.: ил.
Шакинко И. Невьянский...: [К275-летию со дня пуска эда] / / Урал.-1976-N 12-С 140-145.
Невьянск, 1701-1976 / Ред. И.В. Давыдова. Свердловск: Сред.-Урал. кн. изд-во, 1976. 127 с.: ил. (Города нашего края).
Новое о Невьянской башне / / Урал, следопыт. 1991. С. 4-9.
Невьянск / Редкол.: Долгушин И.В. и др. Свердловск: Сред-Урал. кн. изд-во, 1982.- 142 с., 16 л. ил. (Города нашего края).
Невьянск / / Анимица Е.Г. Города Среднего Урала: Прошлое, настоящее, будущее.- Свердловск, 1983. С. 149-155.
Шахинко И.М. Невьянская башня: Предания, истории, гипотезы, размышления. Свердловск: Сред-Урал. кн. изд-во, 1989. 301 с., 18 л. ил.
Слукин В. Загадки Невьянской башни / / Отечество: Краевед, альб. М., 1991. Вып.2. С. 180-193: рис.
Невьянск / / Города России: Энцикл. / Гл. ред. Г.М. Лаппо. М., 1994. С. 293-294.
Рукосуев Е.Ю. Невьянский завод (1701-1917) / / Россия и Восток: проблемы взаимодействия: Тез. докл. Ш Междунар. науч. конф. Ч.2.: Русская колонизация Урала: историко-культурные процессы. Челябинск, 1995. С. 158-163.
Невьянская икона / Науч. ред и авт. обзор статьи Г.В. Голынец Екатеринбург, 1998. С 354.
Лянсберг А.С. Памятники истории и культуры Невьянска Их значение, роль и проблемы / / Культурное наследие Российской провинции: История и современность. К 400 летию г. Верхотурья: Тез. докл. и сообщ. Всерос. науч-практ. конф. Екатеринбург, 1998. С. 202-205.
Невьянск / / География России: Энцикл. / Гл. ред. А .П. Горкин. М., 1998. С. 390: ил.
Чумаков И. Империя Демидовых начиналась на берегу Нейвы; «Даруй ему здравие и многие лета!»: [К 300-летию Невьянска] / / Обл. газета. 1998. 23 апр., 3 июля.
Невьянск / / Свердловская область. Золотые страницы Среднего Урала. Т.3. Екатеринбург, 1999. С. 276-277: ил.
Печуркина Р. Город и столетия: [К300-летию Невьянска] //О б л . газега.- 1999.- 4нояб.:ил.
О реставрации памятников промышленной архитектуры в г. Невьянске: Указ Губернатора обл. от 24 апр. 2000 г. № 200-УГ / / Обл. газета 2000. 26 апр.
ВЕРХНИЙ ТАГИЛ
Верхне-Тагильский завод / / Чупин Н.К. Географический и статистический словарь Пермской губернии. Т.Г. Пермь, 1873. С. 258-260.
[Тагильский Верхний завод] / / Семёнов П. Географическо-статистический словарь Российской империи. Т.5. Вып. 1. СПб., 1875. С.13.
Верхне-Тагильский завод / / Приходы и церкви Екатеринбургской епархии. Екатеринбург, 1902. С.64-65.
Верхний Тагил в начале века: [Извлечение из кн.: Россия. Полное геогр. описание нашего Отечества / Под ред. В.П. Семёнова-Тян-Шанского. Т.5.-СП6., 1914] / / Урал, следопыт. 1992. № 3. С.7.
Верхний Тагил / / Анимица Е.Г Города Среднего Урала: Прошлое, настоящее, будущее. Свердловск, 1983. С. 160-163.
Анимица Е.Г. Верхний Тагил / / Весь Урал-96. Свердловская область. Екатеринбург, 1996.-С . 351-352.
Верхний Тагил / / Города России: Энцикл. / Гл. ред. Г.М. Лаппо. М., 1994. С. 67.
Анимица Е.Г. Верхний Тагил / / Уральская историческая энциклопедия. Екатеринбург, 1998. С. 113.
Борисова А. Тёплый город / / Обл. газета. 1998. 6 нояб.
Верхний Тагил / / Свердловская область. Золотые страницы Среднего Урала. Т.3.- Екатеринбург, 1999. С. 162-163: ил.
НИЖНИЙ ТАГИЛ
[Тагильский Нижний (Тагил) завод] / / Семёнов П. Географически-статистический словарь Российской империи. Т. 1. Вып.1. СПб., 1875. С. 13.
Демидовы и Тагил / / Телешов Н. За Урал. Из скитаний по Западной Сибири: Очерки.-М . 1897.- С. 26-34.
Нижне-Тагильский завод / / Приходы и церкви Екатеринбургской епархии. Екатеринбург, 1902. С. 254-276.
Нижне-Тагильский завод / / Россия. Полное географическое описание нашего Отечества: Настольная и дорожная книга / Под ред. В.П. Семёнова-Тян-Шанского. Т.5: Урал и Приуралье. СПб., 1914. С. 403-408.
Нижний Тагил / / Доброхотов Ф.П. Урал Северный, Средний, Южный: Справ, книга. Пг. 1917. С. 440-452.
Стариков В. Горное гнездо: Очерк / / Наш современник. 1968. — № 8. С. 97-103.
Нижний Тагил. 250 лет / Сост. В.К Ковалевич; Редкол.: С.К Быстров и др. Зе изд. Свердловск: Сред-Урал. кн. изд-во, 1971. 204 с.: ил.
Железная столица Среднего Урала: [К 250-летию города. Хроника, факты] / / Урал. 1972. № 6. С. 75-80.
Из истории Нижнего Тагила. К 250-летию города: [Сб. статей / Ред. коллегия: АН. Серков (отв. ред.) и др.] Ниж. Тагил, 1972. 82 с. (Учен. зап. / Свердл. гос. пед. ин-т, Нижнетагил. гос. пед. ин-т; Сб. 209).
Крупянская В.Ю. и др. Культура и быт горняков и металлургов Нижнего Тагила (1917— 1970). М.: Наука, 1974. 320 с.
Нижний Тагил / Сост. В.К. Ковалевич. 4-е изд., перераб. Свердловск: Сред.Урал. кн. изд-во, 1977. 159 с.: ил.
Спасов Е. Потому что верю: Тагил, тетрадь: [Очерки о людях города]. М.: Мол. гвардия, 1979. 160 с.
Нижний Тагил / / Анимица Е.Г. Города Среднего Урала: Прошлое, настоящее, будущее. Свердловск, 1983. С. 100-118.
Данилов Н.И. Экономика города и перестройка М.: Сов. Россия, 1990. 248 с.
Тагильский краевед: Альб. / Сост. И.Т. Коверда и др. Ниж. Тагил, 1992. 128 с.
Кузовкова М.В., Устъянцев С.В., Хлопотов С.И. Нижне-Тагильский завод-музей = NizhneTagilski works-museum / Науч. ред. Постников С.П. Екатеринбург: Банк культур, информ., Ин-т Истории и археологии, 1993. 30 с.: ил.
Нижний Тагил / / Города России: Энцикл. / Гл. ред. ГМ. Лаппо. М., 1994. С. 30Г-302.
Гуськова Т.К. Заводское хозяйство Демидовых в первой половине XIX века. — [Челябинск, 1995]. 233 с.
Музей горнозаводского дела. Нижний Тагил. 3-е изд., перераб. и доп. / Сост. Семёнов И.Г., Малеева Л.П. Екатеринбург: Баско, 1995. 1 75 с.: фот.
Диденко Н. Город «доброго железа»: [К 275-летию города] / / Металлы Евразии. 1997. — № 4. С. 53-56.
Анимица Е.Г. Нижний Тагил / / Уральская историческая энциклопедия. Екатеринбург, 1998. С. 360-361.
Национальный горнозаводский парк Структура, задачи, перспективы создания: Сб. науч. ст. / Нижнетагил. музей-заповедник горнозавод. дела Сред. Урала. Ниж. Тагил, 1998. 96с.
Нижний Тагил //География России: Энцикл. / Гл. ред. A. П.Горкин М., 1998.-С.398-399:ил.
Нижний Тагил в лицах. Организаторы производства, инженеры, техники XIX начала XX века: Пособие по ист. краеведению. Екатеринбург: Банк культур, информ., 1999.-95 с.
Нижний Тагил в лицах. Общественные деятели Тагила XIX начала XX веков: Пособие по ист. краеведению. Ниж. Тагил, 1998. 79 с.: ил.
Тагильчанки. Ниж. Тагил: Независимый ин-т материал, культуры, 1997. 63 с.: ил.
Нижний Тагил / / Свердловская область. Золотые страницы Сред. Урала. Т.3. Екатеринбург, 1999. С. 282-301: ил.
Овчинников В. Загадка города № 2: [Нижний Тагил: история, пром-сть, культура, перспективы] / / Директор. 1999. № 4. С. 20-23: ил.
Тагильский край в панораме веков: Материалы науч.-практ. конф., Нижний Тагил, 12-13 мая 1999 г. Екатеринбург: Банк культур, информ., 1999. 129 с.
Нижний Тагил: Рек указ. лит. / Нижнетагил. центр, гор. бка. Ниж Тагил. 1985. -112 с.
История Нижнего Тагила. К 275-летию города: Рек. указ. лит. / Центр, гор. б-ка. Ниж. Тагил, 1997. 39 л.
В.Слукин. Г О Р О Д Л Е Г Е Н ДМесто на карте и в и стори и ................................................................................................. 6Невьянск демидовский.........................................................................................................15Невьянск наособицу..............................................................................................................23Подземные тай н ы .................................................................................................................. 35Золото Невьянска.................................................................................................................. 50Страна древлего благочестия............................................................................................59Окрест Невьянска................................................................................................................. 70Хроника Н евьянска............................................................................................................87
Е. Арапова. Д В А Ж Д Ы Р О Ж Д Ё Н Н Ы ЙОтец и сын Демидовы
С думой о горе М агнитной................................................................................................ 90«Ж елезная» р аб о та ................................................................................................................ 93Заводчане.................................................................................................................................. 95Рассуждая по-демидовски.................................................................................................... 96Железные караваны .............................................................................................................. 98
Годы взлетов и паденийГосподский дом и его тай на...............................................................................................100Савва Яковлев и пугачевцы...............................................................................................103Яковлевы и Григорий З о т о в ............................................................................................ 107Царский м ан и ф ест.............................................................................................................. 109Под приглядом инженера М аркова............................................................................ 112
Поиски выхода из тупикаДорога в семнадцатый год..............................................................................................120Д воевластие........................................................................................................................ 124Сын на отца, брат на б р а т а ........................................................................................... 125И снова безработица........................................................................................................129Поселок «на завалинке».................................................................................................. 130
Новое времяФронт и ты л ........................................................................................................................ 133Вид с Подсобной го р ы .....................................................................................................134Как музей помог родиться городу............................................................................... 139По заповедному лесу......................................................................................................... 142Где живет госпожа удача................................................................................................. 146Хроника Верхнего Тагила..............................................................................................151
Т. Кононова. Ж Е Л Е З Н Ы Й Г О Р О Д С Н Е Ж Н О Ю Д У Ш О ЙВместо ви зи тки ....................................................................................................................154Как гора охотника притянула........................................................................................ 156По царскому хотению ........................................................................................................157Люди, но не ангелы ............................................................................................................ 159«Старый соболь» против британского л ь в а ..............................................................164«Пароходный дилижанец» сухопутного поселка....................................................166Чудо-дро ж к и ..........................................................................................................................169Ушковская к а н ав а ................................................................................................................170Тайна Худояровых............................................................................................................... 171«Музеум древностей»......................................................................................................... 176
XX век в судьбахМарька, Маруся, Мария А ф анасьевна.........................................................................180Строки истори и ....................................................................................................................181Ж ить, чтобы отд авать ....................................................................................................... 184Строки истории................................................................................................................... 185Фелисата — значит счастливая........................................................................................186Золото Александра К он он ова....................................................................................... 188Строки и стории................................................................................................................... 190«...A песни лет младых не прозвучали»........................................................................ 192Строки истори и ................................................................................................................... 197
Город с Лисьей горыВдоль по Александровской.............................................................................................. 202Как Тагил стал «зоной Ч Э С » ...........................................................................................206Ж ивет и жить будет! ...........................................................................................................211Своя денеж ка......................................................................................................................... 215Мастер Малинин в клубе и в ц е х е .................................................................................217Что в новый век возьмем с со б о й ?............................................................................... 218Краса и гордость тагильчан............................................................................................. 218«Мадонна» кисти Рафаэля?...............................................................................................221Альбом в красном саф ьяне................................................................................................ 221«У нас семья неяркая» — три поколения тагильчан Х лоп отовы х..................... 223Родительский дом — начало н ач ал ................................................................................224Ж ить — значит р аб о тать !..................................................................................................226Между прошлым и будущим............................................................................................. 228Хроника Нижнего Т аги ла................................................................................................. 231
П рилож ения
В. Санин. НА В Е С Е Л Ы Х ГОРАХИстория г о р .......................................................................................................................... 238История м огил......................................................................................................................241Дороги на Веселые го р ы .................................................................................................. 244История баш н и .................................................................................................................... 244От Невьянска до могилы о. Гермона............................................................................ 246На могиле о. Гермона......................................................................................................... 248Кликушество.......................................................................................................................... 251П ер ер ы в ..................................................................................................................................254Вечерняя м оли тва...............................................................................................................254К о. Максиму..........................................................................................................................255На могиле о. М аксима........................................................................................................256На могиле о. Григория.......................................................................................................258Дорога к о. П авлу.................................................................................................................258На могиле о. П авла............................................................................................................. 258Обратная д орога..................................................................................................................260
Д. Мамин-Сибиряк. В КАМНЯХИз путешествия по реке Чусовой
I .............................................................................................................................................. 261I I ................................................................................................................................................. 270I I I ...............................................................................................................................................277IV ................................................................................................................................................ 283V ..................................................................................................................................................291
Л итература............................................................................................................................................... 297
Специальную фотосъемку выполнили: Е.П. Арапова (В. Тагил);
В.М. Ветлугин (Невьянск, В. Тагил); Е.В. Савенко (Н. Тагил);
В.Л. Шур (Невьянск, В.Тагил, Н. Тагил). В книге также использованы фотоматериалы из архивов
Е.М. Бирюкова, И.Т. Коверды,В.М. Слукина и В.Г Чеснокова.
Налоговая льгота — общероссийский классификатор продукции ОК-005-93, т. 2; 953 ООО — книги, брошюры
ДЕМИДОВСКИЕ ГНЕЗДАКультурно-исторические очерки
Редактор Е.С. Зашихин Художник Б.Н. Боева
Компьютерная верстка Э.В. Киселев Художественный редактор В.С. Мамаев Технический редактор Т.Н. Черепанова
Корректор Т.В. Сергеенко
Сдано в набор 08.01.01. Подписано в печать 15.06.01.Формат 70× 100 1/ 16. Бумага офсетная. Гарнитура Times. Печать офсетная.
Усл. печ. л. 24,5. Уч.-изд. л. 25,5.Тираж 28 000 экз. Зак. № А-340.
Издательский дом «Сократ», ЛР № 063579 от 01.09.99,620219, Екатеринбург, просп. Ленина, 49.
Отпечатано с готовых диапозитивов на ГУП ПИК «Идел-Пресс», 420066, г. Казань, ул. Декабристов, 2.