В свое время мы столкнулись с тем, насколько разная память о прошлом у нас, даже тех, кто родился в одной стране, на месте которой до сих пор продолжают появ-ляться новые государства. Иногда очень сложно понять, что мы говорим об одних и тех же событиях. А иногда, если присмотреться, становится видно, что наше про-

шлое меняется и сегодня, что каждый день мы можем воспринимать его по-разному. И от того, как мы относимся к этому явлению «подвижной памяти» и тем людям, которые смотрят на историю иначе, чем мы, зависит очень многое. Мы убеждены, что принятие ответственности за то, что было в прошлом, помогает более свободно выбирать то, что будет с нами завтра.

Особенно сложно, оглядываясь назад, не закрывать глаза на трагедии, произошед-шие в тоталитарных государствах, оставив-ших после себя множество жертв и нерас-крытых преступлений.

Мы ищем тех, кто так же, как и мы, осо-знает себя переносчиками «вируса памяти» – хранителями ее и для себя, и для других. В журнале авторы из разных стран расска-зали о различных действиях по сопротивле-нию забвению, чтобы у каждого из вас была возможность к ним присоединиться (или придумать собственные).

Готовя номер, мы задавались вопроса-ми: ЧТО ИМЕННО мы помним о прошедшем столетии – историю побед, поражений, со-противления, инакомыслия, открытий, ка-тастроф... – и ПОЧЕМУ что-то мы помним вплоть до деталей, а целые пласты былого предаются забвению?

КАК мы храним свое прошлое – дома в семьях, в школе, в стране, в мире?..

Как нам примириться с тем, что другие люди хранят ДРУГУЮ историю и у них со-всем ДРУГАЯ ПАМЯТЬ?

ЧТО люди нашего поколения расскажут нынешним 10-летним ребятам, которые уже не смогут познакомить-ся с теми, кто пережил репрессии XX века, и которые о многом не узнают из учебников?

Эпиграф

«Самое ужасное, в сотый, в тысячный раз думал он, переламываясь в поясе (сей-час они вращали корпусом,

держа руки на бедрах, – считалось полезным для спины), самое ужас-ное, что все это может оказаться правдой. Если партия может за-пустить руку в прошлое и сказать о том или ином событии, что его никогда не было, – это пострашнее, чем пытка или смерть. <...> «Кто управляет прошлым, – гласит партийный лозунг, – тот управляет будущим; кто управляет настоящим, тот управля-ет прошлым».

Джордж Оруэлл. «1984»

#1 [3

] 2008

1

живы(!), режим, создавший мно-гомиллионный ГУЛАГ, установив-ший атмосферу страха, террора, бесправия для миллионов и десят-ков миллионов людей, переселив-ший и частично погубивший це-лые народы, породивший многие современные проблемы и еще не остывшую ненависть и жажду вос-становить справедливость, – вот этот режим (с конца 20-х – начала 30-х и до начала 1950-х) должен быть осужден. Трибуналом.

Даже если не удастся собрать межгосударственный междуна-родный трибунал, придется соз-давать международный граждан-ский трибунал. Заслушать свидетельства. Даже обеспечить защиту. И вынести вердикт сталин-скому режиму, в том числе – по-

зволившему погибнуть миллионам солдат и офицеров в первые меся-цы Великой отечественной войны.

А еще – нужно ПОКАЯНИЕ. И тогда, быть может, народы Польши и стран Балтии начнут относиться к нам по-другому (ведь нам важно отношение именно народов, а не правительств). А то, что и им са-мим нужно покаяние (например, все-таки осудить собственных СС-овцев) – это уже их дело. И Бог им судья. А наше покаяние – это наше дело. И здесь НАМ Бог судья.

А жалко, что по ТВ давно не по-казывали фильм Тенгиза Абуладзе «Покаяние». Очень современный фильм (снят в середине 1980-х), просто даже удивительно, почти как «Убить дракона» Марка За-харова. Может, потому и не по-

казывают? Или мы сами не хотим смотреть – тяжело?

2005

от редактораТекст «Победа и покаяние» Ан-

дрея Юрова был написан в пред-дверии празднования 60-летия победы во Второй мировой войне. Это время было наэлектризовано милитаризмом. Поэтому в тот мо-мент показалось важным выразить и альтернативный взгляд – гово-рить о мире, о памяти, о цене по-беды, о недопустимости оправда-ния победой преступного режима, погубившего миллионы людей. А также пригласить молодых людей к дискуссии о Трибунале и на-чать Кампанию «Антисталинизм» (www.anti-stalinism.hrworld.ru).

Проблемы, связанные с памятью о сталинизме в сегодняшней России, болезненны и остры. На

прилавках масса просталинской литературы: худо-жественной, публицистической, квазиисторической. В социологических опросах Сталин неизменно в первой тройке «самых выдающихся деятелей всех времен». В оправдательном духе интерпретируется сталинская политика в новых учебниках истории для школы.

А рядом – безусловные достижения историков и архивистов, сотни посвященных сталинизму фун-даментальных томов документов, научных статей и монографий. Но они если и оказывают влияние на массовое сознание, то слишком слабое.

Причины тому – и в недостатке практических механизмов такого влияния, и в исторической поли-тике последних лет. Но более всего – в особенностях нынешнего состояния нашей национальной истори-ческой памяти о сталинизме.

Что я понимаю здесь под исторической памятью и что понимаю под сталинизмом?

Историческая память – это ретроспективная форма коллективного сознания, формирующая кол-лективную идентичность в ее отношении к значимо-му для этой идентичности прошлому. Она работает с прошлым, реальным или мнимым, как с материа-лом: отбирает факты и соответствующим образом их систематизирует, выстраивая из них то, что она гото-ва представить как генеалогию этой идентичности.

ïàìÿòü î ñòàëèíèçìå

Арсений Рогинский

(Выступление на международной конференции «История сталинизма. Итоги и проблемы изучения» 5 декабря 2008, Москва)

Сталинизм – это система государственного управления, совокупность специфических полити-ческих практик сталинского руководства. На всем своем протяжении эта система, во многом эволюцио-нировавшая, сохраняла ряд характерных черт. Но наиболее специфическая характеристика сталиниз-ма, его родовая черта (возникшая с самого начала большевистского правления и со смертью Сталина не исчезнувшая) – это террор как универсальный инструмент решения любых политических и социальных задач. Именно государственное наси-лие, террор обеспечивали и возможность централи-зации управления, и разрыв горизонтальных связей, и высокую вертикальную мобильность, и жесткость внедрения идеологии при легкости ее модификации, и большую армию субъектов рабского труда…

Отсюда память о сталинизме – это прежде всего память о государственном терроре как о си-стемообразующем факторе эпохи, а также о его связи с разнообразными процессами и событиями того времени.

Но такова ли память о сталинизме в современной России?

Скажу несколько слов о ключевых свойствах этой сегодняшней памяти.

Первое: память о сталинизме в России – это почти всегда память о жертвах. О жертвах, но не о преступлении. В качестве памяти о преступлении она не отрефлексирована, на этот счет консенсуса нет.

#1 [3

] 2008

3

Вся Европа празднует победу над фашизмом (точнее – над

нацистской Германией) 8-го мая. Мы – 9-го. И это, наверное, пра-вильно (ибо – все символы имеют смысл, и дело не во временной раз-нице между Берлином и Москвой на момент подписания Акта). По-беда – это не капитуляция армии противника, а первый день МИРА, первый день БЕЗ ВОЙНЫ. Навер-ное, для стран Восточной Европы и СНГ эта война была такой страш-ной, что (по традиции, принятой от СССР) для нас важно не пора-жение нацистского государства, а торжество мира.

В 2004 году международное Молодежное Правозащитное Дви-жение (МПД) провело большую международную акцию «День по-беды над фашизмом, над войной, над насилием». И в 2005 году тоже прошло несколько между-народных, межрегиональных и локальных акций (например, кам-пания «Воронеж – город-Герой!»), но значительно более скромных. Наверное, потому, что 60-летие Победы стало таким пышным, «официозным» праздником, что гражданские организации теря-лись в ногах у монстров (пардон, гигантов!). Но фоном празднова-ния стала любопытная (и непри-ятная) примета времени – возвра-щение Сталина в круг почитаемых и достойных исторических персон. Вообще, когда в нашей стране на-чинают вытаскивать и обновлять прах (труп?) тирана, это всегда на-стораживает. И ужасает. Как будто не было миллионов, погибших от голода в 1930-е, расстрелянных и посаженных с 1930-х по 1950-е, невинных и бессмысленных жертв первых лет войны. Неужели нель-зя отделить победу над ужасным злом от прославления другого зла? Нельзя. Нельзя, потому что были Нюрнбергский и Токийский процессы. И не было другого три-

бунала, который бы тоже – пусть и морально – осудил бы и союзников (какие ужасные вещи я говорю!), по тем же статьям:

– преступления против мира (здесь можно было бы говорить о Мюнхенских соглашениях или «Пакте Молотова–Риббентропа», но эти преступления, согласно меж-дународному гуманитарному праву, кажется, имеют срок давности);

– военные преступления (бом-бардировки гражданских объектов и массовое уничтожение мирных жителей – как при налетах на Дрезден западных союзников и массовых бомбардировках других городов и западными союзника-ми, и СССР);

– преступления против чело-вечности (ядерные взрывы над двумя мирными японскими горо-дами; были ли такие преступления у СССР – вопрос, будем надеяться, что нет).

Но это все – о войне. О том, что настоящая история не дописана и что необходима правовая оценка действий не только «фашистских армий зла», но и «союзных армий добра», если и они совершали пре-ступления (коль скоро мы и вправ-ду хотим победить зло, а не своего военного противника! – и восста-новить справедливость).

Но самое главное – не было другого процесса.

Казалось бы, все это уже в про-шлом. Ан – нет… И именно сейчас начинаешь отчетливо понимать, что все-таки нужен Международ-ный Трибунал над Сталинским режимом.

Потому что он, этот режим, так никем и не осужден (кроме «вну-трипартийных» решений XX и XXII съездов КПСС, которые ведь можно и отменить,.. да и право-вая сила этих актов сомнительна). И поэтому, например, шествия с портретами Гитлера и пропаганда нацизма – не только неприлич-

ны, но противозаконны (почти во всей Европе), а демонстрации с портретами Сталина и прославле-ние сталинского режима и необ-ходимости репрессий в интересах «государства» (и тогда, и сейчас!) – не только «приличны», но и со-вершенно законны.

Такой Трибунал должен быть международным НЕ как Нюрн-бергский, а как трибунал, создан-ный по инициативе нескольких стран – стран бывшего СССР и еще, возможно, соседей (напри-мер, Польши, пережившей Катын-скую трагедию). Есть ли законы ТОГО ВРЕМЕНИ, по которым можно сейчас осудить Сталина, его главных соратников и его режим? Можно ли для этого использовать довоенные Конституции СССР (в том числе, и «гуманную», образца 1937 года)? Можно ли использо-вать хоть один международный договор (ведь еще не было Уста-ва ООН и Всеобщей Декларации Прав Человека, провозгласивших, что Права Человека – это НЕ толь-ко внутреннее дело самих госу-дарств!)? Наверное, нужно создать рабочую группу такого проекта и начать работать.

Подчеркнем, что мы считаем необходимым осуждение именно «Сталинистского режима» (а вовсе не идеологий марксизма, социа-лизма или коммунизма!). Несмо-тря на всю спорность и противоре-чивость большевистского режима, его легитимности, его перегибов, всех ужасов гражданской войны, – это вопрос, который уже невоз-можно решать, не внеся раскол в общество (и в России, и во всем мире) или не начав осуждать и царский режим «дома Романовых» – и так вплоть до X-го века, – здесь возможно лишь добровольное по-каяние (за своих предков) и при-мирение.

А вот режим, жертвы и сви-детели (и палачи) которого еще

ÏÎÁÅÄÀ È ÏÎÊÀßÍÈÅ

Андрей Юров История ничему не учит, а только наказывает за незнание ее уроков.

Василий Ключевский, русский историк

2

#1 [3

] 2008

живы(!), режим, создавший мно-гомиллионный ГУЛАГ, установив-ший атмосферу страха, террора, бесправия для миллионов и десят-ков миллионов людей, переселив-ший и частично погубивший це-лые народы, породивший многие современные проблемы и еще не остывшую ненависть и жажду вос-становить справедливость, – вот этот режим (с конца 20-х – начала 30-х и до начала 1950-х) должен быть осужден. Трибуналом.

Даже если не удастся собрать межгосударственный междуна-родный трибунал, придется соз-давать международный граждан-ский трибунал. Заслушать свидетельства. Даже обеспечить защиту. И вынести вердикт сталин-скому режиму, в том числе – по-

зволившему погибнуть миллионам солдат и офицеров в первые меся-цы Великой отечественной войны.

А еще – нужно ПОКАЯНИЕ. И тогда, быть может, народы Польши и стран Балтии начнут относиться к нам по-другому (ведь нам важно отношение именно народов, а не правительств). А то, что и им са-мим нужно покаяние (например, все-таки осудить собственных СС-овцев) – это уже их дело. И Бог им судья. А наше покаяние – это наше дело. И здесь НАМ Бог судья.

А жалко, что по ТВ давно не по-казывали фильм Тенгиза Абуладзе «Покаяние». Очень современный фильм (снят в середине 1980-х), просто даже удивительно, почти как «Убить дракона» Марка За-харова. Может, потому и не по-

казывают? Или мы сами не хотим смотреть – тяжело?

2005

от редактораТекст «Победа и покаяние» Ан-

дрея Юрова был написан в пред-дверии празднования 60-летия победы во Второй мировой войне. Это время было наэлектризовано милитаризмом. Поэтому в тот мо-мент показалось важным выразить и альтернативный взгляд – гово-рить о мире, о памяти, о цене по-беды, о недопустимости оправда-ния победой преступного режима, погубившего миллионы людей. А также пригласить молодых людей к дискуссии о Трибунале и на-чать Кампанию «Антисталинизм» (www.anti-stalinism.hrworld.ru).

Проблемы, связанные с памятью о сталинизме в сегодняшней России, болезненны и остры. На

прилавках масса просталинской литературы: худо-жественной, публицистической, квазиисторической. В социологических опросах Сталин неизменно в первой тройке «самых выдающихся деятелей всех времен». В оправдательном духе интерпретируется сталинская политика в новых учебниках истории для школы.

А рядом – безусловные достижения историков и архивистов, сотни посвященных сталинизму фун-даментальных томов документов, научных статей и монографий. Но они если и оказывают влияние на массовое сознание, то слишком слабое.

Причины тому – и в недостатке практических механизмов такого влияния, и в исторической поли-тике последних лет. Но более всего – в особенностях нынешнего состояния нашей национальной истори-ческой памяти о сталинизме.

Что я понимаю здесь под исторической памятью и что понимаю под сталинизмом?

Историческая память – это ретроспективная форма коллективного сознания, формирующая кол-лективную идентичность в ее отношении к значимо-му для этой идентичности прошлому. Она работает с прошлым, реальным или мнимым, как с материа-лом: отбирает факты и соответствующим образом их систематизирует, выстраивая из них то, что она гото-ва представить как генеалогию этой идентичности.

ïàìÿòü î ñòàëèíèçìå

Арсений Рогинский

(Выступление на международной конференции «История сталинизма. Итоги и проблемы изучения» 5 декабря 2008, Москва)

Сталинизм – это система государственного управления, совокупность специфических полити-ческих практик сталинского руководства. На всем своем протяжении эта система, во многом эволюцио-нировавшая, сохраняла ряд характерных черт. Но наиболее специфическая характеристика сталиниз-ма, его родовая черта (возникшая с самого начала большевистского правления и со смертью Сталина не исчезнувшая) – это террор как универсальный инструмент решения любых политических и социальных задач. Именно государственное наси-лие, террор обеспечивали и возможность централи-зации управления, и разрыв горизонтальных связей, и высокую вертикальную мобильность, и жесткость внедрения идеологии при легкости ее модификации, и большую армию субъектов рабского труда…

Отсюда память о сталинизме – это прежде всего память о государственном терроре как о си-стемообразующем факторе эпохи, а также о его связи с разнообразными процессами и событиями того времени.

Но такова ли память о сталинизме в современной России?

Скажу несколько слов о ключевых свойствах этой сегодняшней памяти.

Первое: память о сталинизме в России – это почти всегда память о жертвах. О жертвах, но не о преступлении. В качестве памяти о преступлении она не отрефлексирована, на этот счет консенсуса нет.

#1 [3

] 2008

3

Дело в немалой степени в том, что в правовом смысле массовому сознанию не на что опереться. Нет никакого государственного правового акта, в котором государственный террор был бы назван преступлением. Двух строк в преам-буле к закону 1991 года о реабилитации жертв явно недостаточно. Нет и вызывающих хоть частичное доверие отдельных судебных решений – никаких судебных процессов против участников сталинского террора в новой России не было. Ни одного.

Но причины не только в этом.Любое освоение исторических трагедий массо-

вым сознанием базируется на распределении ролей между Добром и Злом и отождествлении себя с одной из ролей. Легче всего отождествить себя с До-бром, то есть с невинной жертвой или, еще лучше, с героической борьбой против Зла. (Кстати, именно поэтому у наших восточноевропейских соседей, от Украины до Польши и Прибалтики, нет таких тяжких проблем с освоением советского периода истории, как в России, – они идентифицируют себя с жертвами или борцами или с теми и другими одновременно; другой вопрос, всегда ли это ото-ждествление находится в согласии с историческим знанием, но мы не о знании говорим, а о памяти.) Можно даже отождествить себя со Злом, как это сде-лали немцы (не без помощи со стороны), с тем что-бы от этого Зла отмежеваться: «Да, это, к несчастью, были мы, но теперь мы не такие и никогда больше такими не будем».

А что делать нам, живущим в России?В советском терроре крайне сложно разделить

палачей и жертв. Например, секретари обкомов. В августе 37-го они все как один – члены «троек» и пачками подписывают расстрельные приговоры, а к ноябрю 38-го половина из них уже сама расстреляна.

В национальной и в особенности региональной памяти условные палачи – например, те же секре-тари обкомов 37-го года – остались отнюдь не одно-мерными злодеями: да, он подписывал документы о расстрелах, но он же организовывал строительство детских садиков и больниц и лично ходил по рабо-чим столовым снимать пробу с пищи, а дальнейшая его судьба и вовсе вызывает сочувствие.

И еще одно. В отличие от нацистов, которые, в основном, убивали чужих: поляков, русских, на-конец, немецких евреев (тоже ведь не совсем своих), мы убивали в основном своих, и сознание от-казывается принимать этот факт.

В памяти о терроре мы не в состоянии распре-делить главные роли, не в состоянии расставить по местам местоимения «мы» и «они». Эта невоз-можность отчуждения зла и является главным препятствием к формированию полноценной па-мяти о терроре. Она усугубляет ее травматический характер, становится одной из главных причин вы-теснения ее на периферию исторической памяти.

Второе – на определенном уровне, на уровне личных воспоминаний – это уходящая память. Сви-детели еще есть, но это последние свидетели, и они уходят, а вместе с ними уходит и память как личное воспоминание и личное переживание.

С этим вторым связано и третье.

На смену памяти-воспоминанию приходит па-мять как набор коллективных образов прошлого, формируемых уже не личными и даже не семей-ными воспоминаниями, а различными социально-культурными механизмами. Не последним из этих механизмов является историческая политика, целенаправленные усилия политической элиты по формированию устраивающего ее образа прошлого. Такого рода усилия мы наблюдаем уже с 1990-х годов, когда политическая власть принялась искать обоснования собственной легитимности в прошлом. Но если власть ощущала дефицит легитимности, то население после распада СССР ощущало дефицит идентичности. При этом и власть, и население иска-ли способ восполнить свои дефициты в образе Вели-кой России, наследником которой является Россия нынешняя. Те образы «светлого прошлого», кото-рые предлагались властью в 90-е годы – Столыпин, Петр Первый и так далее – не были восприняты населением: слишком далеко и слишком мало свя-зано с сегодняшним днем. Постепенно и подспудно концепция Великой России прирастала советским периодом, в частности, сталинской эпохой.

Постельцинское руководство страны уловило эту готовность к очередной реконструкции прошлого и в полной мере ее использовало. Я не хочу сказать, что власть 2000-х намеревалась реабилитировать Сталина – она всего лишь хотела предложить своим согражданам идею великой страны, которая в любые эпохи остается великой и с честью выходит из всех испытаний. Образ счастливого и славного прошлого был нужен ей для консолидации населения, для восстановления непререкаемости авторитета госу-дарственной власти, для укрепления собственной «вертикали» и т.д. Но независимо от этих намерений на фоне вновь возникшей панорамы великой дер-жавы сегодня, как и прежде, «окруженной кольцом врагов», проступил усатый профиль великого вождя. Этот результат был неизбежным и закономерным.

Два образа эпохи Сталина вступили в жестко конкурентные отношения друг с другом: образ ста-линизма, т.е. образ преступного режима, на совести которого десятилетия государственного террора, и образ эпохи славных побед и великих свершений. И, конечно, в первую очередь, образ главной победы – Победы в Великой Отечественной войне.

Четвертое. Память о сталинизме и память о войне. Память о войне и стала той несущей кон-струкцией, на которой была переорганизована нацио-нальная самоидентификация. На эту тему много на-писано. Отмечу только одно: то, что сегодня называют памятью о войне, не вполне соответствует названию. Память о тяготах войны, о ее повседневности, о 41-м годе, о плене, эвакуации, о жертвах войны, эта память в хрущевскую эпоху была резко антисталинской. В то время она органично сплеталась с памятью о терроре. Сегодня память о войне подменена памятью о Побе-де. Подмена началась в середине 60-х. Одновременно с конца 60-х вновь оказалась – на целых 20 лет! – под запретом память о терроре. Завершилась же подмена только теперь, когда фронтовиков почти не осталось и корректировать коллективный стереотип личными воспоминаниями некому.

4

#1 [3

] 2008

Память о Победе без памяти о цене Победы, конечно, не может быть антисталинской. И поэтому она плохо совмещается с памятью о терроре. Если сильно упростить, то этот конфликт памятей вы-глядит примерно так. Если государственный террор был преступлением, то кто преступник? Государ-ство? Стоявший во главе его Сталин? Но ведь мы по-бедили в войне с Абсолютным Злом – и, стало быть, мы были не подданными преступного режима, а ве-ликой страной, олицетворением всего доброго, что есть в мире? Именно под водительством Сталина мы одолели Гитлера. Победа – это эпоха Сталина, и тер-рор – это эпоха Сталина. Примирить эти два образа прошлого невозможно, если только не вытеснить один из них или по крайней мере не внести в него серьезные коррективы.

Так и произошло – память о терроре отступила. Она не вовсе исчезла, но оказалась оттесненной на периферию массового сознания.

В этих обстоятельствах удивительно, что память о терроре вообще осталась хоть в каком-то виде, что она не превратилась в великое национальное табу, что она все-таки существует и развивается.

Первым и самым наглядным свидетельством памяти об исторических событиях являются памят-ники, посвященные этим событиям.

Вопреки распространенному мнению памят-ников и памятных знаков, напоминающих о сталинском терроре, в России немало – не менее 800. Устанавливаются они не централизованно, а энергией общественности и местных администра-ций. Федеральная власть практически не участвует в мемориализации памяти о терроре. Это не вос-принимается как приоритетная государственная задача. Какую-то роль, вероятно, играет также же-лание уклониться от дополнительной легитимации болезненной темы.

Все эти скульптуры, часовенки, кресты, заклад-ные камни увековечивают память о жертвах. Но в этой памяти нет образа преступления, нет и пре-ступников. Есть жертвы – то ли стихийного бедствия, то ли какой-то иной катастрофы, источники и смысл которой остаются массо-вому сознанию непостижимыми.

В городах большинство этих памятников и па-мятных знаков стоят не на центральных площадях, а в отдаленных местах, там, где покоятся останки расстрелянных. При этом многие центральные улицы по-прежнему носят имена людей, прямо или косвенно к террору причастных. Совмещение сегод-няшней городской топонимики, унаследованной от советской эпохи, и памяти о жертвах, унесенной на окраины, – вот наглядный образ состояния истори-ческой памяти о сталинизме в России.

Книги памяти – одна из опорных точек памяти о сталинизме. Эти книги, издающиеся в большин-стве регионов России, образуют сегодня библиотеку объемом почти 300 томов. В них содержатся в общей сложности более полутора миллионов имен казненных, приговоренных к лагерным срокам, депортированных. Это серьезное достижение, осо-бенно если вспомнить сложности доступа ко многим нашим архивам, хранящим материалы о терроре.

Однако эти книги почти не формируют нацио-нальную память. Во-первых, это региональные кни-ги, содержание каждой из которых по отдельности являет собой не образ национальной катастрофы, а скорее картину «местной» беды. С региональной раздробленностью корреспондирует методологиче-ский разнобой: у каждой Книги памяти свои источ-ники, свои принципы отбора, свой объем и формат представления биографических данных. Причина этому – отсутствие единой государственной про-граммы выпуска Книг памяти. Федеральная власть и здесь уклоняется от своего долга.

Во-вторых, это почти не публичная память: книги выходят крошечными тиражами и не всегда попадают даже в региональные библиотеки.

#1 [3

] 2008

5

Память о Победе без памяти о цене Победы, конечно, не может быть антисталинской. И поэтому она плохо совмещается с памятью о терроре. Если сильно упростить, то этот конфликт памятей вы-глядит примерно так. Если государственный террор был преступлением, то кто преступник? Государ-ство? Стоявший во главе его Сталин? Но ведь мы по-бедили в войне с Абсолютным Злом – и, стало быть, мы были не подданными преступного режима, а ве-ликой страной, олицетворением всего доброго, что есть в мире? Именно под водительством Сталина мы одолели Гитлера. Победа – это эпоха Сталина, и тер-рор – это эпоха Сталина. Примирить эти два образа прошлого невозможно, если только не вытеснить один из них или по крайней мере не внести в него серьезные коррективы.

Так и произошло – память о терроре отступила. Она не вовсе исчезла, но оказалась оттесненной на периферию массового сознания.

В этих обстоятельствах удивительно, что память о терроре вообще осталась хоть в каком-то виде, что она не превратилась в великое национальное табу, что она все-таки существует и развивается.

Первым и самым наглядным свидетельством памяти об исторических событиях являются памят-ники, посвященные этим событиям.

Вопреки распространенному мнению памят-ников и памятных знаков, напоминающих о сталинском терроре, в России немало – не менее 800. Устанавливаются они не централизованно, а энергией общественности и местных администра-ций. Федеральная власть практически не участвует в мемориализации памяти о терроре. Это не вос-принимается как приоритетная государственная задача. Какую-то роль, вероятно, играет также же-лание уклониться от дополнительной легитимации болезненной темы.

Все эти скульптуры, часовенки, кресты, заклад-ные камни увековечивают память о жертвах. Но в этой памяти нет образа преступления, нет и пре-ступников. Есть жертвы – то ли стихийного бедствия, то ли какой-то иной катастрофы, источники и смысл которой остаются массо-вому сознанию непостижимыми.

В городах большинство этих памятников и па-мятных знаков стоят не на центральных площадях, а в отдаленных местах, там, где покоятся останки расстрелянных. При этом многие центральные улицы по-прежнему носят имена людей, прямо или косвенно к террору причастных. Совмещение сегод-няшней городской топонимики, унаследованной от советской эпохи, и памяти о жертвах, унесенной на окраины, – вот наглядный образ состояния истори-ческой памяти о сталинизме в России.

Книги памяти – одна из опорных точек памяти о сталинизме. Эти книги, издающиеся в большин-стве регионов России, образуют сегодня библиотеку объемом почти 300 томов. В них содержатся в общей сложности более полутора миллионов имен казненных, приговоренных к лагерным срокам, депортированных. Это серьезное достижение, осо-бенно если вспомнить сложности доступа ко многим нашим архивам, хранящим материалы о терроре.

Однако эти книги почти не формируют нацио-нальную память. Во-первых, это региональные кни-ги, содержание каждой из которых по отдельности являет собой не образ национальной катастрофы, а скорее картину «местной» беды. С региональной раздробленностью корреспондирует методологиче-ский разнобой: у каждой Книги памяти свои источ-ники, свои принципы отбора, свой объем и формат представления биографических данных. Причина этому – отсутствие единой государственной про-граммы выпуска Книг памяти. Федеральная власть и здесь уклоняется от своего долга.

Во-вторых, это почти не публичная память: книги выходят крошечными тиражами и не всегда попадают даже в региональные библиотеки.

#1 [3

] 2008

5

Сейчас «Мемориал» разместил в интернете базу данных, которая объединяет информацию Книг памяти, пополненную некоторыми данными МВД России, а также самого «Мемориала». Здесь более 2 миллионов 700 тысяч имен. В сравнении с масштаба-ми советского террора это очень мало, на составление полного списка, если работа будет продолжаться такими темпами, уйдет еще несколько десятилетий.

Музеи. И здесь дела обстоят не так скверно, как можно было бы ожидать. Конечно, в России по-прежнему нет общенационального Музея государ-ственного террора, который мог бы сыграть важную роль в формировании образа террора в массовом сознании.

Местных музеев, для которых тема террора была бы основной, меньше десяти. И все-таки, по нашим данным, тема террора присутствует изредка в экспо-зициях, а в основном в фондах – около 300 музеев, разбросанных по всей стране (это, главным образом, районные и городские краеведческие музеи). Одна-ко общие проблемы памяти о терроре сказываются и здесь. В экспозициях тема лагерей и трудпоселков чаще всего растворена в сюжетах, посвященных индустриализации района, а собственно репрессии – аресты, приговоры, расстрелы – в биографических стендах и витринах. В целом террор представлен крайне фрагментарно и лишь условно вписан в историю страны.

Места памяти, связанные с террором. Сегод-ня это в первую очередь места захоронений: массо-вые захоронения расстрелянных в период Большого террора и крупные лагерные кладбища. Но тайна, окутывавшая расстрелы, была столь велика, столь мало источников на эту тему удалось обнаружить, что на сегодня нам известно лишь около 100 мест захоро-нений расстрелянных в 1937—1938 годах, по нашим подсчетам, меньше трети от общего числа. Пример: несмотря на многолетние усилия поисковых групп, не удается найти даже захоронения жертв знаме-нитых кашкетинских расстрелов около кирпичного завода под Воркутой. Что же до лагерных кладбищ, то мы знаем лишь считаные десятки из нескольких тысяч когда-то существовавших.

В любом случае кладбища – это опять-таки па-мять о жертвах.

Местами памяти не становятся объекты ин-фраструктуры террора в городах – сохранившиеся здания областных и районных управлений ОГПУ/НКВД, лагерные управления, здания тюрем, судов и трибуналов (даже Военная коллегия Верховного суда). Местами памяти почти не становятся объекты промышленности, возведенные трудом политза-ключенных, – каналы, железные дороги, шахты, заводы, комбинаты, дома. Очень просто было бы превратить их в места памяти – достаточно всего лишь повесить мемориальную доску у проходной за-вода или на железнодорожной станции.

Еще один канал снабжения массового сознания историческими концепциями и образами – культура в наиболее массовых формах бытования, прежде всего, телевидение. Телевизионные передачи, по-священные сталинской эпохе, довольно многочис-ленны и разнообразны, и гламурный просталинский

китч вроде сериала «Сталин-life» конкурирует на равных с талантливыми и вполне добросовестными экранизациями Шаламова и Солженицына. Теле-зритель может выбирать предпочтительные для него способы прочтения эпохи. Увы, судя по всему, доля тех, кто выбирает «Сталин-life» растет, а тех, кто вы-бирает Шаламова, падает. Естественно, зритель, чье актуальное мировоззрение формируют антизападная риторика и бесконечные заклинания телевизионных политологов о великой стране, которая со всех сто-рон окружена врагами, а внутри подрывается пятой колонной, не нуждается в подсказках, чтобы выбрать для себя тот образ прошлого, который лучше всего соответствует этому мировоззрению. И никакими Шаламовыми – Солженицыными его не собьешь.

Наконец, едва ли не самый важный институт конструирования коллективных представлений о прошлом – школьный курс истории. Здесь (а также в значительной части публицистических и документальных телепередач) государственная историческая политика в отличие от многого, о чем говорилось выше, вполне активна. Ее характер, впрочем, заставляет задуматься над тем, что пас-сивность по отношению к исторической памяти не столь опасна, как использование истории в качестве инструмента политики.

В новых учебниках истории присутствует тема сталинизма как системного явления. Казалось бы, достижение. Но террор выступает там в качестве исторически детерминированного и безальтерна-тивного инструмента решения государственных задач. Эта концепция не исключает сочувствия к жертвам молоха истории, но категорически не до-пускает постановки вопроса о преступном характере террора и о субъекте этого преступления.

Это не результат установки на идеализацию Ста-лина. Это естественное побочное следствие решения совсем другой задачи – утверждения идеи заведо-мой правоты государственной власти. Власть выше любых нравственных и юридических оценок. Она неподсудна по определению, ибо руководствуется государственными интересами, которые выше ин-тересов человека и общества, выше морали и права. Государство право всегда – по крайней мере, до тех пор, пока справляется со своими врагами. Эта мысль пронизывает новые учебные пособия от начала и до конца, а не только там, где речь идет о репрессиях.

Итого: как видно из всего сказанного выше, мы можем говорить о памяти раздробленной, фраг-ментарной, уходящей, вытесненной на периферию массового сознания. Носителей памяти о стали-низме в том смысле, который мы вкладываем в эти слова, сегодня очевидное меньшинство. Остается ли еще у этой памяти шанс стать общенациональной, какие знания и какие ценности должны быть для этого усвоены массовым сознанием, что здесь надо делать – это предмет отдельного разговора. Ясно, что необходимы совместные усилия и общества, и государства.

Впервые опубликовано:http://www.novayagazeta.ru/data/2008/92/00.htmlhttp://www.memo.ru/2008/12/05/Roginsky.htm

6

#1 [3

] 2008

Ялюблю старые фотографии… Черно-белые рисунки на вы-

цветшей шершавой бумаге... Я вижу разных людей: веселых, серьезных, грустных… Иногда они свободно смеются, танцуют, плачут или це-луются, не зная, что я наблюдаю за ними, а иногда они молча смотрят на меня, будто хотят сказать что-то: что они были, что они жили, что они есть… Они все такие далекие, такие незнакомые, такие чужие… Я знаю про них десятки историй, но мне странно думать, что это мои ба-бушки и дедушки, тети и дяди, что они часть меня, а я часть их. Еще страннее, а может, и страшнее или забавнее осознавать, что когда-то мои фотографии будут единствен-ным способом встретиться и пого-ворить с моими прадетьми. Фото-графии живут, даже когда умирают воспоминания о самом человеке.

И вот мы смотрим друг на дру-га, порой не зная даже имен, и они говорят, что МЫ были, а я отвечаю, что МЫ есть, и мы вместе верим, что МЫ будем…

Фотографии – это бессмертие, бесконечность, которую можно увидеть, потрогать и почувство-вать. Это вопрос: «Кто я?» – и от-вет: «Мы». Вопрос: «Кто мы?» – и ответ: «Я».

Осенью прошлого года я при-нимала участие в акции памяти жертв политических репрессий «Возвращение имен». Мы зачиты-вали имена людей, расстрелянных во время террора 1937-38 годов. И вот там я взяла несколько календа-риков, изданных организаторами акции – обществом «Мемориал». Ничего особенного – просто кален-

дарь на уходящий 2007 год, год се-мидесятилетия Большого Террора. С одной стороны сам календарь и краткое объявление: «Архив и му-зей Общества «Мемориал» соби-рает свидетельства о судьбах узни-ков ГУЛАГа и их родственниках. Мы будем бесконечно благодарны всем, кто поможет нам в этом, всем, кто передаст нам в музей и архив подлинные вещи и произведения искусства из мест заключения, фотографии и документы. Уходит время, гибнут уникальные доку-менты и свидетельства. Вместе с Вами мы должны их сохранить». С обратной стороны старая фото-графия, очевидно, как раз одной из семей, пострадавших во время террора. На ней женщина держит на руках маленького мальчика и рядом еще трое детей постарше: у матери пустые потухшие грустные глаза, дети смотрят серьезно, на-пряженно, испытующе. И подпись: «МЕМОРИАЛ: память, ответствен-ность, история, права человека».

Казалось, все правильно, все естественно: «Мемориал» зани-мается восстановлением истори-ческой правды и увековечением памяти политических заключен-ных, репрессированных, и на своих печатных материалах использует старые фотографии тех тяжелых времен.

И вот дарю я один из этих ка-лендариков моей хорошей знако-мой, так, невзначай, просто «чтобы было». Ее реакция была мгновен-ной: стоило ей только взглянуть на фотографию, как она возмутилась: «А почему здесь нет ОТЦА?». Этот вопрос поставил меня в тупик. Смо-тря на картинку десятки раз, я не обратила внимания на эту пустоту, не задумалась об этом и не придала особого значения. А знакомая про-должала, настаивая, что человеку никогда не преодолеть травму без-отцовщины, пока у него в рамке стоит такая фотография. Ведь это напоминание о трагедии, которое не помогает ее пережить. Нужна опора, нужно свидетельство об отце, о его существовании, его жиз-ни... Тогда, если заполнить пустоту, возможно, появятся силы прими-риться с потерей, и возникнут вера и надежда на излечение...

А мне подумалось, что, наверное, и нам необходимо найти отца, что-бы преодолеть нашу общую травму и трагедию, наш страх, нашу вину, которой вот уже 70 или больше лет. Ведь у всех нас множество та-ких пустых семейных фотографий-напоминаний – это тяжкий груз, ко-торый нам не хватает сил нести, но мы и не знаем, как справиться с ним. Поэтому многие предпочитают не думать и забыть, храня фотографии

Татевик Гукасян, Москва

ÏÎÈÑÊ ÎÒÖÀ

«Мертвец хватает живого», – испокон веков говорят нотариусы, повторяя римскую максиму. Мы продолжаем цепочку поколений и оплачиваем долги про -шлого. И так до тех пор, пока «грифельная доска» не станет чистой.

Анн Анселин Шутценбергер, «Синдром предков»1

#1 [3

] 2008

7

Теплой июльской ночью, еще до первых петухов они тихонько пробрались к сельскому полустанку.

Также тихо и незаметно, крадучись как мыши, они запрыгнули в один из вагонов проходившего поезда. В селе они успели раздобыть подложные документы – ведь паспорта труженикам колхозов не полагались! Через пару дней они оказались на Кавказе – среди чу-

«Ãëóáîêîóâàæàåìîìó

âîæäþ ïðîëåòàðèàòà...»(ñòàëèíñêèé ãåíîöèä â 1933-ì ãîäó)

Иван Кондратенко, Воронеж

Ðàáî÷èå î ãîëîäå 1933 ãîäà. Èç äîíåñåíèé ÎÃÏÓ

«Мы боролись за свободу, добивались себе лучшей жизни, а теперь нас кормят помоями. До каких пор мы будем терпеть? Нам ничего не остается, как сражаться так, как мы сражались в годы гражданской войны».Строители Старого Оскола

«В СССР говорят о фашистском терроре за границей, а у самих рабочие падают около станков от голода и питаются отбросами. Все охотно согласятся иметь у власти Гитлера, но только не голодать, как сейчас».Старший мастер суконной фабрики

«Нас всех уморили голодом, а сами целыми составами отправляют хлеб за границу. Это не Советская власть, а гра-бители. Рабочие и крестьяне на эту власть никак не наработаются, не успевает Советская власть брать с рабочих за-ймы, а с крестьян под метлу хлеб. Нужно организовать борьбу с этой грабиловкой».Рабочие завода «Свободный сокол»

kondrat57@rambler.ru vanatka57.livejournal.com

далеко на чердаке в запертом сун-дуке. Другие, поместив аккуратно в рамочки, ежедневно обреченно смо-трят на них, не видя главного. Неко-торые же пытаются с ними разго-варивать, стремясь разгадать тайну прошлого и осознать случившееся. А это вряд ли возможно, пока мы не восполним пустоту, пока не найдем ту единственную фотографию отца, которая научит нас говорить с дру-гими. Каждый своего отца – мы все нашего общего ПРАОТЦА.

А моя знакомая продолжала: «В каждой семье рано или поздно, че-рез одно или пять поколений, дол-жен появиться человек, который начнет задавать вопросы и искать; если он справится, то излечится, освободившись от преследующего призрака отца, от давящего груза прошлого, и сможет жить дальше... Если нет, то эта семейная ветвь об-речена на вымирание»...

Анн Анселин Шутценбергер пишет: «Можно ли забыть, не про-стив, не попросив прощения и не принимая его?..

Гражданские войны, внутрен-ние братоубийственные войны также переживаются как травмы. Семьи и страны с трудом приходят в себя… Каждый раз остаются сотни и даже тысячи убитых, невинных жертв, закрепляя память о мучени-ках и поддерживая вместе с неким представлением о чести желание отомстить, жажду кровной мести, искупления…

Это дьявольский замкнутый круг…

Право территории, право кро-ви, право старшинства, право на наследство – вот «справедливые требования», которые вызывают новые смерти. Трудно нести груз... геноцидов, вторжений, истребле-ний...

Семьи погибших от газовых атак в Первой мировой войне помнят Ипр и 22 апреля 1925 года (тог-да немцы впервые пустили газ в окопы). А семьи армян помнят 24 апреля 1915 года (тогда турки со-вершили геноцид и отрицали его, хотя за несколько дней погибло 2,5 миллиона человек)… И на горизон-те не видится никакого решения… Ведь нужно одновременно вспом-нить… и либо простить, либо «пере-вернуть страницу» и забыть, чтобы смерть и насилие не закреплялись в форме бесконечной вендетты, чтобы не продолжалось вечное страдание. Чтобы потомкам не до-саждали обременительные для них «призраки»...»2.

Поколение вопрошающих и ищущих: придет ли оно или, мо-жет, уже пришло?

Хочется верить, ведь иначе...

жих людей, но подальше от страшного, неумолимого голода 1933-го в Центральном Черноземье.

Так моя прабабка и прапрабабка бежали от голода из маленькой деревушки на юге современной Во-ронежской области – тогдашней ЦЧО1. В селе у них остался брат-тракторист, он не пропал, нашел чем прокормиться. А остальные… Много лет спустя две

8

#1 [3

] 2008

женщины вернулись в родную деревню и увидели новое кладбище, заброшенное, с подгнившими кре-стами, а где и просто с холмиками от могил. Сюда хоронили людей, падавших от голода на деревенских улицах. В том 1933-м в здешних местах прошли сотни, тысячи людей, просивших «Христа ради». Дорога, за-полненная живыми мертвецами, молившими о крош-ке хлеба, пополнялась и трупами оголодалых людей. Деревня, изрядно повымершая, будто переехала сюда, на этот памятник голоду и сталинскому безум-ству – на позаброшенное деревенское кладбище.

А на Кавказе моим прародительницам все же уда-лось спастись, прокормиться. Голод бушевал и здесь, да только бережливей был народ, богаче край и, мо-жет быть, слабей сталинский нажим. В то время, пока в больших городах ЦЧО (Воронеже, Тамбове, Курске, Орле) люди умирали от голода прямо на городских лицах, в то время, когда чума недоедания косила целые деревни, целые районы, страна возмужавшего пролетариата гнала тысячи тон зерна на экспорт в об-мен на новенькие станки для новых орудий смерти.

Первые признаки надвигавшейся «гуманитарной катастрофы» – как сказали бы мы сегодня – видне-лись еще в 1932-м. Не хватало зерна на засев, уча-стились случаи голодных смертей… Большевики не замедлили «завинтить гайки»: милиция получила право высылать оголодалых крестьян из городов, если у них не было договоров о найме. Пустовавшие, незасеянные поля представляли собой бомбу замед-ленного действия. Деревню обдирали до нитки, за-бирая все «излишки» (которые, как оказалось, вовсе и не были лишними) на экспорт.

1933-й стал голодным годом неспроста, это было не случайное стечение природных неурядиц, а тщательно продуманный геноцид. Геноцид своего же народа сталинским режимом, выживание селян в города, а горожан – на кладбища. Может быть, в вольной аграрной среде Центрального Черноземья «отец народов» узрел крепкого великорусского «му-жика», которому и решено было сломить хребет. Как знать, может и блокадное кольцо вокруг осажденного Ленинграда сохранялось так долго, чтобы истребить подчистую всегдашне независимого петербуржского интеллигента, сам крамольный дух северной сто-лицы. В 1933-м в условиях плановой экономики не стоило бы труда повернуть хлебные эшелоны с запад-ных границ к голодающим гражданам.

Пожалуй, найдется смельчак, что будет доказы-вать: Сталин не знал, «кремлевского горца» обма-нули «враги народа» и прочая, и прочая… Местные «перегибы» всему виной, а диктатор сразу же сурово покарал бездарных руководителей. И действитель-но, первый секретарь обкома ЦЧО Иосиф Варейкис (грубо говоря, губернатор современных шести черноземных областей) в 1937-м был расстрелян. Недавно рассекреченные документы сохранили тре-бования, просьбы и мольбы Варейкиса о хлебе для ЦЧО, на что Москва отвечала неизменным отказом.

По подсчетам историков, голод 1933-го года унес как минимум двести тысяч жизней только в Цен-

1 Ö×Î (Öåíòðàëüíî-×åðíîçåìíàÿ îáëàñòü) ïðîñóùåñòâîâàëà ñ 1928-ãî ïî 1934 ãîä è çàíèìàëà òåððèòîðèþ øåñòè ñîâðåìåííûõ ÷åðíîçåìíûõ îáëàñòåé.

тральном Черноземье. Крестьянки отказывались рожать, русская деревня впервые столкнулась с массовой волной абортов. В городах чувствовались серьезные перебои с хлебом, некоторые группы насе-ления вообще лишились хлебных карточек. (Продо-вольственные карточки появились тогда благодаря коллективизации и прожили аж до 1935 года). Со-хранилось письмо воронежского инженера «Глубо-коуважаемому вождю пролетариата» с просьбой о хлебе. Судя по письму, «с 1-го февраля с.г. (1934 года – И.К.) совершенно снят со снабжения хлебом весь инженерно-технический персонал города Воронежа и часть рабочих». Людей оставляли без пропитания, ведь хлеб в те голодные времена был практически единственным источником пищи. А письмо дошло до адресата уже третьего февраля. Интересно, чем поплатился безвестный инженер за такую дерзкую просьбу?

А незадолго до этого, 23 декабря 1933 года, по-литбюро утверждает положение «о развертывании индивидуального огородничества». Столкнувшись с массовым голодом, партийные верхи решили наделить городской пролетариат небольшими зе-мельными делянками – вроде современных дач. Со-ветские граждане возвращались к каменному веку и натуральному хозяйству…

Деревня, ввергнутая в нищету грубой коллекти-визацией, получила еще один удар «ниже пояса». Голод вплотную подступил к черноземной деревне уже весной 1933 года. В деревнях переходили на подножный корм, питались щавелем и даже бе-леной. Дальше – больше. Правоохранительные органы регистрировали массовый каннибализм. Бывали случаи, когда матери съедали своих детей. Но в основном деревня переносила голод тихо, по-крестьянски. От недоедания люди умирали прямо на колхозных полях. Трагедия деревни 1933-го тонко отражена в произведениях нашего земляка Андрея Платонова.

Сталин все-таки добился своего! Ценой неимо-верного народного напряжения промышленность заимела тысячи новых рабочих рук, неквалифи-цированных пролетариев. Крестьяне бежали с на-сиженных мест, как черт от ладана. Крупные города Черноземья – и особенно Воронеж – столкнулись с невиданной миграцией. Писатель Юрий Гончаров вспоминал, как в 1930-е столица ЦЧО наводнилась выходцами из села, поставленными в неимоверно жесткие условия. Крестьянин обрабатывал огород, спал в поезде, а приехав в город, шел вкалывать на завод. В Воронеж приходили целые эшелоны крестьян, ютившихся в товарных вагонах. Когда они уезжали обратно, то устраивали подлинный штурм поездов, так как мест не хватало на всех…

Голодное лихолетье окончательно подорвало здоровье моей прабабки. Она родилась в револю-цию, ее молодость пришлась на голод и войну – не-завидная судьба! Ничто не проходит бесследно. Не забудутся и издевательства над людьми, лишен-ными куска хлеба. Еще долго будут маячить перед нами призраки тех грузовых вагонов, путников, умиравших в дороге, матерей, переступивших через материнское чувство...

#1 [3

] 2008

9

женщины вернулись в родную деревню и увидели новое кладбище, заброшенное, с подгнившими кре-стами, а где и просто с холмиками от могил. Сюда хоронили людей, падавших от голода на деревенских улицах. В том 1933-м в здешних местах прошли сотни, тысячи людей, просивших «Христа ради». Дорога, за-полненная живыми мертвецами, молившими о крош-ке хлеба, пополнялась и трупами оголодалых людей. Деревня, изрядно повымершая, будто переехала сюда, на этот памятник голоду и сталинскому безум-ству – на позаброшенное деревенское кладбище.

А на Кавказе моим прародительницам все же уда-лось спастись, прокормиться. Голод бушевал и здесь, да только бережливей был народ, богаче край и, мо-жет быть, слабей сталинский нажим. В то время, пока в больших городах ЦЧО (Воронеже, Тамбове, Курске, Орле) люди умирали от голода прямо на городских лицах, в то время, когда чума недоедания косила целые деревни, целые районы, страна возмужавшего пролетариата гнала тысячи тон зерна на экспорт в об-мен на новенькие станки для новых орудий смерти.

Первые признаки надвигавшейся «гуманитарной катастрофы» – как сказали бы мы сегодня – видне-лись еще в 1932-м. Не хватало зерна на засев, уча-стились случаи голодных смертей… Большевики не замедлили «завинтить гайки»: милиция получила право высылать оголодалых крестьян из городов, если у них не было договоров о найме. Пустовавшие, незасеянные поля представляли собой бомбу замед-ленного действия. Деревню обдирали до нитки, за-бирая все «излишки» (которые, как оказалось, вовсе и не были лишними) на экспорт.

1933-й стал голодным годом неспроста, это было не случайное стечение природных неурядиц, а тщательно продуманный геноцид. Геноцид своего же народа сталинским режимом, выживание селян в города, а горожан – на кладбища. Может быть, в вольной аграрной среде Центрального Черноземья «отец народов» узрел крепкого великорусского «му-жика», которому и решено было сломить хребет. Как знать, может и блокадное кольцо вокруг осажденного Ленинграда сохранялось так долго, чтобы истребить подчистую всегдашне независимого петербуржского интеллигента, сам крамольный дух северной сто-лицы. В 1933-м в условиях плановой экономики не стоило бы труда повернуть хлебные эшелоны с запад-ных границ к голодающим гражданам.

Пожалуй, найдется смельчак, что будет доказы-вать: Сталин не знал, «кремлевского горца» обма-нули «враги народа» и прочая, и прочая… Местные «перегибы» всему виной, а диктатор сразу же сурово покарал бездарных руководителей. И действитель-но, первый секретарь обкома ЦЧО Иосиф Варейкис (грубо говоря, губернатор современных шести черноземных областей) в 1937-м был расстрелян. Недавно рассекреченные документы сохранили тре-бования, просьбы и мольбы Варейкиса о хлебе для ЦЧО, на что Москва отвечала неизменным отказом.

По подсчетам историков, голод 1933-го года унес как минимум двести тысяч жизней только в Цен-

1 Ö×Î (Öåíòðàëüíî-×åðíîçåìíàÿ îáëàñòü) ïðîñóùåñòâîâàëà ñ 1928-ãî ïî 1934 ãîä è çàíèìàëà òåððèòîðèþ øåñòè ñîâðåìåííûõ ÷åðíîçåìíûõ îáëàñòåé.

тральном Черноземье. Крестьянки отказывались рожать, русская деревня впервые столкнулась с массовой волной абортов. В городах чувствовались серьезные перебои с хлебом, некоторые группы насе-ления вообще лишились хлебных карточек. (Продо-вольственные карточки появились тогда благодаря коллективизации и прожили аж до 1935 года). Со-хранилось письмо воронежского инженера «Глубо-коуважаемому вождю пролетариата» с просьбой о хлебе. Судя по письму, «с 1-го февраля с.г. (1934 года – И.К.) совершенно снят со снабжения хлебом весь инженерно-технический персонал города Воронежа и часть рабочих». Людей оставляли без пропитания, ведь хлеб в те голодные времена был практически единственным источником пищи. А письмо дошло до адресата уже третьего февраля. Интересно, чем поплатился безвестный инженер за такую дерзкую просьбу?

А незадолго до этого, 23 декабря 1933 года, по-литбюро утверждает положение «о развертывании индивидуального огородничества». Столкнувшись с массовым голодом, партийные верхи решили наделить городской пролетариат небольшими зе-мельными делянками – вроде современных дач. Со-ветские граждане возвращались к каменному веку и натуральному хозяйству…

Деревня, ввергнутая в нищету грубой коллекти-визацией, получила еще один удар «ниже пояса». Голод вплотную подступил к черноземной деревне уже весной 1933 года. В деревнях переходили на подножный корм, питались щавелем и даже бе-леной. Дальше – больше. Правоохранительные органы регистрировали массовый каннибализм. Бывали случаи, когда матери съедали своих детей. Но в основном деревня переносила голод тихо, по-крестьянски. От недоедания люди умирали прямо на колхозных полях. Трагедия деревни 1933-го тонко отражена в произведениях нашего земляка Андрея Платонова.

Сталин все-таки добился своего! Ценой неимо-верного народного напряжения промышленность заимела тысячи новых рабочих рук, неквалифи-цированных пролетариев. Крестьяне бежали с на-сиженных мест, как черт от ладана. Крупные города Черноземья – и особенно Воронеж – столкнулись с невиданной миграцией. Писатель Юрий Гончаров вспоминал, как в 1930-е столица ЦЧО наводнилась выходцами из села, поставленными в неимоверно жесткие условия. Крестьянин обрабатывал огород, спал в поезде, а приехав в город, шел вкалывать на завод. В Воронеж приходили целые эшелоны крестьян, ютившихся в товарных вагонах. Когда они уезжали обратно, то устраивали подлинный штурм поездов, так как мест не хватало на всех…

Голодное лихолетье окончательно подорвало здоровье моей прабабки. Она родилась в револю-цию, ее молодость пришлась на голод и войну – не-завидная судьба! Ничто не проходит бесследно. Не забудутся и издевательства над людьми, лишен-ными куска хлеба. Еще долго будут маячить перед нами призраки тех грузовых вагонов, путников, умиравших в дороге, матерей, переступивших через материнское чувство...

#1 [3

] 2008

9

К осмыслению тоталитариз-ма непросто подступиться,

если отталкиваться не от общего объема накопленных обществом знаний о нем, а по линиям меж-поколенческой связи собственных биографий. По-моему, именно та-кой путь, в конечном счете, важен прежде всего: суметь «прочитать» историю советского модерниза-ционного проекта в контексте семейных историй, осознать го-сударственный террор как акту-альную, этическую, персональную проблему, понять, на какие черты человеческой натуры опиралась чудовищная социальная машина, поглотившая жизни миллионов наших соотечественников и столь-ких же покалечившая нравственно и интеллектуально...

Трагедию гражданской войны и сталинских репрессий, удушающий климат несвободы нельзя списать на злую волю правивших элит, вы-ставляя всех прочих заложниками и жертвами. Тоталитарный мир был выстроен так, что от него не-возможно было полностью укло-ниться. Одни восторженно, само-забвенно, неистово вверяли себя народу, партии и государству, видя в таком отказе высшее предназна-чение человека, другие – просто следовали обстоятельствам, в меру сил приспосабливаясь, обустраи-ваясь в заданных социальных условиях, третьи – тяготились не столько властью, сколько всеоб-щей повязанностью друг на друга, принудительной социальностью и бесправием как перед лицом го-сударства, так и перед феноменом массового общества, порожденного индустриализацией… Осмыслять эти индивидуальные стратегии жизни, проживания, выживания – не значит выставлять им оценки, выносить приговоры, входить в по-ложение или бесстрастно фиксиро-вать. И ныне живущие осознанно или «автоматически» выбирают, как жить и строить отношения с окружающими. Стоит знать, какие социальные сцепления могут и

сейчас вынести нас на очередной виток спирали, состоящих из ре-волюционных порывов к лучшему миру, веры в возможность ради-кального переустройства общества и человеческого естества, отноше-нию к себе и другим как к годному или порочному материалу…

В этом тексте я бы хотел по-делиться одной из семейных историй. Публичный пересказ ее, разумеется, – не самоцель. В конце концов, то, что для нас и родных – сильное переживание, для по-сторонних – не более чем драмати-ческий сюжет, которых – тысячи. Мотив для изложения в этом слу-чае – не исповедь, а потребность расшифровать знаки, которые при обобщении становятся символами и отбрасывают тень на наше общее «здесь и сейчас».

Еще в детстве много слышал о прапрадеде – Якове Мартемьяно-виче Шейне. Обычная история: духовное родство обычно связыва-ет семьи через поколение – бабуш-ке был близок ее дед, мне – она. Только после начала перестройки бабушка раскрыла «страшную тайну»: прапрадеда арестовали в 30-ых, какое-то время промуры-жили в тюрьме, затем отправили на Беломорканал. Вернулся он спустя годы, смертельно больным. В «Архипелаге Гулаг» Солжени-цына бабушка поставила закладки на тех страницах, где упоминался остров Сорока.

С прадедом меня познакомили зимой 1981-го, в Вологде. Николай Яковлевич. Ему в ту пору испол-нилось восемьдесят четыре: сухой, в военной гимнастерке, с пледом на коленях. За слуховой аппарат над ухом я окрестил его радистом. Родственники, смеясь, стали меж собой называть его именно так. Через два года он умер. Бабушке передали дневники, начатые неза-долго до смерти.

Прапрадед революцию не при-нял. Жили в небольшом татарском селе. Он вызывающе дружил с местной интеллигенцией и «ду-

ховными», занимался ремеслом. Его сын, напротив, стал идейным большевиком: ездил по деревням с продразверсткой, несколько раз избежал крестьянских вил, от-стреливаясь из нагана, руководил колхозами, в Великую Отечествен-ную войну рвался на фронт, но так и остался героем тыла, благодаря редкому в те годы качеству – не пил ни грамма, что, видимо, было решающим доводом при назна-чении его на должность директо-ра спиртзавода (шучу, конечно). Дома его практически не видели: работал как вол.

Все это то скупо, то с перечисле-нием массы второстепенных дета-лей описывалось в тетрадях. Одна-ко бабушку больше всего потрясло то, чего в них не было. А именно – отсутствие двух страниц.

Тогда, в Вологде, во время по-следней встречи они очень сильно поссорились. По поводу истории, случившейся почти пятьдесят лет назад, когда бабушка была обыч-ной советским ребенком – отлич-ницей, пионеркой, егозой.

Как-то она увидела в саду гряз-ного, изможденного человека. Тот рвал с грядки незрелые овощи и ел их вместе с землей. В доме никого из взрослых не было. Она и сестры не испугались, а дали незнакомцу черпак с колодезной водой, вынес-ли что-то поесть, разогрели чай… Вернувшиеся с работы родители сделали ужин, затопили баню, угостили гостя водкой, переоде-ли во все чистое. Когда он заснул, отец сбегал в НКВД и привел че-кистов. Бабушка запомнила, как арестованный смотрел на них и, всхлипывая, тихо выл. Без уко-ризны, без проклятий, в каком-то предельном, остекленяющем от-чаянии.

После отъезда машины с за-держанным у детей была истери-ка. Они не понимали ничего из произошедшего. В их головах не укладывалось, как сделанное ими из сострадания доброе дело, про-явленное родителями гостеприим-

Артем Марченков, Рим

ÂÛÐÂÀÍÍÛÅ ÑÒÐÀÍÈÖÛ

marchenk.livejournal.com

10

#1 [3

] 2008

ство могли закончится… Слов для поступка отца подобрать не могли. Отец был непререкаемым авто-ритетом – и в семье, и в городе: строгий, аскетичный, «настоящий коммунист». Как он мог совер-шить… предательство?

История запомнилась на всю жизнь. Слишком сильным было потрясение, слишком загадочны-ми – мотивы.

Пробую представить пережи-вания бабушки, когда она, сидя на кухне панельной девятиэтаж-ки в Вологде, при отце читала его мемуары. В них была подробно описана сцена ареста человека, которого она с сестрами привела в дом полвека назад. За все эти годы о случившемся между собой не обмолвились ни словом. Запись в дневнике поясняла «закадро-вый» смысл: прадед пересказывал историю как пример партийной бдительности и смекалки. Он сдал органам «классово чуждого эле-мента, скрывающегося от переков-ки».

Перечитав, бабушка выска-залась в духе «как ужасно, когда партийный ум, честь и совесть за-меняют естественные нормы чело-веческих отношений».

Кончилось ссорой.Задним числом я часто думаю

обо всей этой нелепой ситуации.Человеку – за восемьдесят. За

спиной – сложная, насыщенная жизнь с сотней изгибов, встреч, радостей и бед. Он записывает наиболее значительные моменты в разлинованую тетрадь, тратит нео-бычно много места для повество-вания о факте, сильно выбиваю-щимся из общего ряда (в основном дневники состоял из перечня мест работы и трудовых свершений). Почему? И, главное, зачем?

А бабушка: какого черта ей при-спичило возражать и спорить?

Сейчас я знаю, что та ссора – «обходной маневр». На самом деле они проговаривали не судьбу безвестного беглеца от репрессий и уж тем более не абстрактные эти-ческие принципы. Была семейная драма, которую они так и не реши-лись обсуждать вслух, напрямую.

Жившим в 30-ые годы не надо объяснять, что такое быть «род-ственником врага народа». Тем более не надо объяснять, каково было делать административную

карьеру с «пятном» в личном деле – отце, осужденном по политиче-ской статье.

Бабушка так и не набралась му-жества спросить о…

Неправда, что к старости люди становятся более честными, что им становится бессмысленно что-либо скрывать, что у них появля-ется желание свидетельствовать и оценивать себя «по гамбургскому счету».

Не знаю, через что пришлось переступить прадеду, чтобы «ис-купить вину» своего отца, моего прапрадеда, угодившего в Гулаг. Знаю только, что на этом месте – черная дыра, зона умолчания, ис-кривившая пространство отноше-ний в моей семье.

То, что хотела и не решалась выпытать бабушка, – не «материа-лы дела» из архивов спецслужб, не какую-то «истину о тоталита-ризме». Она хотела знать обстоя-тельства… отречения от человека, который оставил самый яркий след в ее детстве. И она не знала, как получить правду, избежав… обвинения.

Прадед же и в восемьдесят че-тыре года продолжал внутри себя бесконечно прокручивать выбор, которые некогда ему пришлось сделать. Неизвестно, чем именно он тогда рисковал, был ли он ре-волюционным фанатиком (очень похоже на то), разорвавшим род-ственные связи, когда они встали поперек веры, или – просто спасал свою семью, понимая, что хлопоты за отца могут дорого ему стоить. Похоже, наедине с собой он не знал покоя. И вполне осознанно не хо-тел перекладывать тайну на плечи своих детей. С другой стороны, он бессознательно искал «отпущения грехов», сочувствия, оправдания.

Эпизод со сдачей НКВД-шникам случайно попавшего в дом подозрительного незнакомца запомнился из-за символической синонимии. По той же причине он попал в дневник, став едва ли не единственной записью, в которой слышна «человеческая интона-ция», а не только советский кан-целярит (он, напомню, всю жизнь был по хозяйственной части и изъ-яснялся соответственно).

У всей этой истории есть силь-ное, несколько «литературное»

продолжение (пишу так, чувствуя, как по странице бежит взгляд не-знакомого мне читателя; у самого же – защемление сердца).

Когда прадед умер и бабушке передали дневники, те злополуч-ные две страницы с рассказом, из-за которого они поссорились, были вырваны. Поначалу подумали на родственников, но те божились, что не трогали сверток.

Значит, он.Чем были эти вырванные стра-

ницы?Стараюсь унять эмоции, когда

думаю об этом предсмертном же-сте.

Что за ним стоит? Малодушное желание вырвать душевную трав-му из собственной памяти? Отказ от свидетельства? Отказ выносить личную боль на пересуд потомков? Но тогда почему дневники были завещаны дочери, давшей понять, что она не забыла, что она догады-вается о…

Значит… Раскаяние? Немой крик? Проклятие себе или эпохе, поставившей между бесчеловеч-ным выбором?

Есть еще один вопрос, который я пока не задал бабушке. Почему она (не сразу, спустя десятилетие) включила в эту историю меня и сестру, рассказав о вырванных страницах и о том, что на них было написано?

Сейчас, когда пишутся эти стро-ки, бабушке 86 лет. Ее только что положили в онкологический дис-пансер. Врачи не берутся делать операцию и химиотерапию: не вы-держит сердце. Я не буду задавать ей вопросы. По той же причине.

«Большинство людей не любит, боится лишнего взгляда в прошлое, особенно на себя в нем, а вдруг придет-ся осознать свою ошибку?»

Зинаида Гиппиус #1 [3

] 2008

11

22 апреля 2005 года я гулял по Берлину, в котором еще и первомайские-то плакаты не были обиль-

но расклеены, но зато было много всего настенного и раздаточного в кафе (листовки, флаеры), посвященно-го 60-летию освобождения от национал-социализма. Но этот текст не про немецких антифашистов. И не про российских. А про то, как стоило бы понимать антифашизм сегодня в нашей стране, в России.

Мы вышли из трамвая возле Хакеше Хефе (в одном из кинотеатров там дают документальную картину про Геббельса и его убийственное (в прямом смысле) искусство пропаганды, на другом сеансе – художественный фильм про Софи Шолль, участницу антифашистского сопротивления в годы расцвета пропаганды доктора Геббельса). Вышли, покрутлись на месте, поглядели на дома и быстро нашли нужную улицу – Нойе Шенхаузер Штрассе, – нас интересовал обувной магазин. По дороге увидели афишу девушки-исполнительницы собственных песен по имени Ko-schka (ex-Puma) – концерт был вчера, поздно, но имя любопытное. А на соседней тумбе – еще одна афиша. Из нее мы узнали, что 5 дней назад в Восточном Бер-лине прошел фестиваль антифашистской молодежной культуры. Геббельс, погибшая героиня-антифашистка Софи Шолль, антифа-фестиваль и даже певица эта с русским именем – все как-то сконцентрировано, само собой навевает воспоминания про 9 мая, про 60-летие и всякое такое. Но я и не думал, что все это пока так – жидкий чай, что все и не так еще сконцентрируется, буквально через несколько шагов.

Нойе Шенхаузер хоть и зовется Новой улицей Красивых Домов, на самом деле – довольно старая, и тротуар на ней не асфальтом залит, а мощен булыжником. Не как у нас на Красной площади, а поменьше, как раз таким, какой был 100 лет назад оружием пролетариата. Сподручные таки камушки, смотришь на них – и рука сама тянется – выковы-рять, взвесить на ладони, метнуть. Вдруг видим – между булыжников в тротуар вмонтированы 4 ма-ленькие таблички. Медные, что ли, или бронзовые? – блестят желто, натертые тысячами ног.

На табличках надписи: «Здесь жил Йозеф Ниго, год рождения 1916. Депортирован в 1943 г. в Освен-цим. Умер 9 февраля 1945 года в Бухенвальде». Рядом, видимо, жена: «Здесь жила Ханна Ниго, урожденная Заморы, год рождения 1921. Депорти-рована в 1943 г. в Освенцим и убита». И рядом две дочери, каждая на своей табличке: «Эльвира Ниго, год рождения 1939» и «Гизела Ниго, год рождения 1942». Дальше все как у матери: депортированы в 1943-м. Освенцим. Убиты.

Между тем, в 30-40-е это был совсем не модный район, как сейчас. Это был как раз пролетарский рай-он. И евреи, которые тут жили и были депортированы отсюда в лагеря смерти, были, скорее всего, небога-тыми людьми, рабочими, скорее всего. Мужу и жене

ÀÍÒÈÔÀØÈÇÌ Â ÐÎÑÑÈÈ? ÑÅÃÎÄÍß?Влад Тупикин, Москва politika@list.ru tupikin.livejournal.com

было 27 и 22 года, когда закончилась их семейная жизнь. Дочерям – 4 года и 1 год, когда закончилась их жизнь вообще. Женщины с детьми в Освенциме сразу по прибытию попадали в газовые камеры, а потом – в печь. Какой-то час с небольшим – и нет эшелона. Все очень технологично. Пеплом удобряли сады и ого-роды, а когда его стало слишком много, – сложили в горку, наподобие терриконов в шахтерских городах. Отработанная порода.

Антифашизм в России в год 60-летия великой по-беды над фашизмом и в последующие годы должен выражаться не в гордости военными успехами и не в национал-патриотической трескотне по поводу каких-то паршивостей в Латвии или Эстонии. Пора уже оборотить взгляд на свою родную страну. Походи по старым кварталам своей Москвы, своего Питера, свое-го Нижнего, своей Самары или своего Иркутска, по-смотри себе под ноги. Видишь, всюду блестят бронзо-вые таблички: «Здесь жил Иван Филимонов, 1912 года рождения. Арестован по надуманному обвинению в 1937 году. Приговорен тогда же к 10 годам лагерей без права переписки. Расстрелян в день вынесения приго-вора». «Здесь жила Дарья Филимонова, 1917 года рож-дения. Арестована в 1938 году как жена врага народа. Получила 10 лет лагерей. Умерла от голода в 1939 году в лагере на Колыме». Неужели не видишь? Как же так? Где они все? Почему нет нигде этих табличек? Да у нас же кровь сочится из-под земли возле каждого дома в центре всех городов и в центре всех деревень. У нас ведь «чекисты» людей просто так убивали пач-ками, почти с той же интенсивностью и жестокостью, как и гитлеровцы. Нет у нас таких табличек. Нету. И вот почему. В Германии гитлеровский режим был признан преступным режимом, а СС была признана преступной организацией. В бывшем же СССР, в Рос-сии – КГБ не только не осужден за преступления про-тив народов Советского Союза и России, не только не расформирован и не запрещен, у нас высшую долж-ность в стране два срока подряд занимал человек, обученный и воспитанный этой организацией.

Не знаю, появятся ли такие таблички, как в Бер-лине, в наших городах и селах. Верится в это с тру-дом. Но, с другой стороны – что мы, хуже немцев? Что у нас, совести меньше?

Для тех, кто будет в Берлине и захочет сам посмо-треть. Адрес: Neue Schoenhauser Strasse, 15. Добираться проще всего до метро Weinmeisterstrasse (линия U8), городской электричкой S-bahn до станции Hackescher Markt или трамваями M1 и M2 до уже упомянутых Hackesche Hoefe.

2005По материалам http://ru.indymedia.org/newswire/

display/13022/index.phpСайт проекта художника Гунтера Демнига

«Камни, о которые спотыкаются»: www.stolpersteine.com

12

#1 [3

] 2008

Традиционно официальную ис- торию страны выбирает власть,

которая ставит или создает вы-годные ей акценты, а потом на-вязывает это видение, в том чис-ле, через школьные и вузовские программы. Но история – это не только и не столько официальная пропаганда, сколько коллектив-ная память народа, которая несво-дима к единой общей позиции по отношению к прошлому страны. Каждый человек делает выбор для себя о том, как оценивать истори-ческие события и как жить с этим в настоящем. В этом смысле очень интересны различные способы ра-боты с коллективной памятью по осмыслению и преодолению тота-литарного, фашистского и любого другого травматического прошло-го или настоящего своей страны в условиях активного сопротивле-ния как власти и авторитетам, так и большинству населения. В этой статье представлены две практики из разных стран – Польши и Ита-лии, которые иллюстрируют два возможных подхода к такой дея-тельности.

МЕТОД ШОКОВОЙ ТЕРАПИИВ январе 2007 года автор этой

статьи вместе с другими участ-никами Молодежного Правоза-щитного Движения (МПД) была в Польше. В это же время в поль-ском обществе разгорелся скандал вокруг новой книги историка Яна Гросса «Страх»1. В ней автор обви-няет поляков в антисемитизме и в качестве доказательства приводит факты самого крупного послевоен-ного еврейского погрома, который произошел в Кельце в 1946 году.

Ян Томаш Гросс (Jan Tomasz Gross) родился в Варшаве в 1947 году в польско-еврейской семье. В 1968-м из-за антисе-митских настроений по-

кинул страну и переехал в США. Сейчас препо-дает историю в Прин-стонском университете (Princeton University). Его предыдущая книга «Neibours» – «Соседи» (2001) рассказывала о погроме в Польском го-роде Едвабне (Jedwabne) в июле 1941 года, когда погибло, по разным дан-ным, от 340 до 1600 ев-реев. «Соседи» вызвали шок и массу дискуссий и споров в польском обще-стве. В 2001 году бывший президент страны Алек-сандр Квасневский при-нес публичные извинения еврейскому народу за эти события, что тоже было воспринято неодно-значно.

Гросс также автор книг о советском ГУЛАГе, коммунистических режи-мах в Восточной Европе и др.

Действительно, нельзя сказать, что о продолжении насилия про-тив евреев в послевоенной Польше говорят много и открыто. В рам-ках польской поездки участники МПД побывали и в мемориальном комплексе Аушвиц, который де-монстрирует ужасы преступлений нацистов (прежде всего, немцев) против миллионов «не-арийцев». Были также встречи с еврейскими организациями, представители которых очень политкорректно говорили о проблемах интеграции еврейского населения в польское общество еще в XIX веке – не бо-лее. По словам польских коллег, в общую школьную программу также не включена информация о погромах 40-х годов и о массовом антисемитизме, который заставил бежать из страны тысячи выжив-ших после Холокоста людей.

«Хотя Ян Гросс пишет о том, что тысячи поляков рисковали

своими жизнями, чтобы спасти своих соседей-евреев от нацистов, факты антисемитизма, описанные в «Страхе», подрывают представ-ление поляков о себе как о герои-ческих и принципиальных муче-никах войны».

Agence France-Presse, The Krakow Post, January 17-23, 2008.

По информации Института На-циональной Памяти/IPN (Поль-ша), в послевоенное время от 600 до 3 тысяч из 300 тысяч евреев были убиты – в основном, с це-лью грабежа или из-за нежелания возвращать им имущество. Также в нескольких городах (Краков, Кельц) случились погромы, спро-воцированные слухами о том, что евреи похищают детей для риту-альных убийств. 4 июля 1946 года жители Кельца (Kielce) и ближних деревень устроили погром под ло-зунгами: «Смерть евреям!» и «За-кончим дело Гитлера!», в резуль-тате которого погибло 37 евреев (в том числе, женщины и дети) и было ранено до 50 человек. Погром в Кельце вызвал массовую мигра-цию евреев из страны – около 19 тысяч евреев покинули Польшу в июле 1946 года, 35 тысяч – в авгу-сте (сравните: в июне 1946 – около 8 тысяч эмигрантов).

Автор «Страха», судя по ре-цензиям, допускает в своей книге заявления «на грани»: например, что средний класс в Польше по-строен на наворованном у евреев богатстве. В обществе, в котором поляки официально считаются жертвами и борцами с нацистским режимом, эта книга закономерно стала шоком и скандалом.

Можно по-разному оцени-вать допустимость и этичность подобных публикаций (к сожа-лению, прочесть книгу Гросса можно только на английском или польском языках), но интересно, какие изменения она вызывала. Конечно, в публичное простран-ство политиками, общественными авторитетами и католическими

PAMIĘĆ И МEMORIA

Ирина Аксенова, Воронеж

1 Fear: Anti-Semitism in Poland after Auschwitz: An Essay in Historical Interpretation. Jan T. Gross. 2006. 336 pp. | 6 x 9. Princeton.

ira.ynri@gmail.com

#1 [3

] 2008

13

лидерами была вынесена масса неприглядных фактов и гипотез и об антисемитских нападениях, и о провокациях коммунистов, и о тому подобном. Но зато в обществе началась дискуссия об историче-ском прошлом, об ответственности каждого человека за то, что случи-лось, потому что обвинение Гросса в антисемитизме распространя-лось на всех поляков. Совершенно неясно, какие ответы будут выбра-ны, но люди уже перестали об этом молчать, это перестало быть темой, о которой «не принято» говорить.

СВОБОДНАЯ ПАМЯТЬ13 марта 2008 года в примор-

ском городке Бари (южная Ита-лия) в 9 утра местные гражданские активисты, по очереди сменяя друг друга, начали зачитывать по общегородскому радио имена жертв мафии, убитых за последние несколько десятков лет. Так в 13-й раз подряд начался ежегодный День памяти и ответственности за жертв мафии (Day of Remembrance and Commitment in Memory or the Victims of mafias), который про-водит итальянская организация Libera. Автору этой статьи уда-лось стать свидетелем того, как работают итальянцы с памятью о жертвах мафии, угрозу которой со-временное правительство упорно отрицает.

Сеть Libera, Associations, names and numbers against mafias – Libera, «Ассоциации, имена и цифры про-тив мафии» – была создана в 1995 году и сейчас объединяет более 1200 ассоциаций, групп и школ, которые продвигают ценности права и демо-кратии. Одно из важных достижений сети – принятие в 1996 году закона, согласно которому конфискованное имущество и земли мафии исполь-зуются в социальных целях. Напри-мер, роскошная вилла в Карлеоне, которая раньше принадлежала одному из самых опасных мафиози, сейчас является школой. Сеть ведет такие проекты как Libera School (семинары и тренинги для школь-

ников), Libera University (специаль-ные курсы в университетах), Libera Memory (работа с родственниками жертв мафии), Libera Terra (соци-альное производство продуктов на конфискованных землях) и др.

www.libera.it

Как отмечают активисты Libera, в наши дни стало гораздо меньше громких убийств и терактов по сравнению с 1990-ми годами: ма-фия ушла в область экономиче-ских преступлений. Тем не менее, преступные организации, объеди-ненные узами родства, со своим «кодексом чести», контролирую-щие четкие территории (названия которых и дают имя «семье»), до сих пор существуют в Италии. И все же итальянские власти за по-следние несколько лет приняли ряд законов в пользу мафии: на-пример, согласно закону от 2001 года, в судебном процессе не мо-гут использоваться документы, представленные из-за рубежа. В конце 90-х этот закон помог вновь избранному Берлускони «выйти сухим» из дела, где он обвинялся в неуплате налогов и мошенни-честве в особо крупных размерах. Целый ряд чиновников высшего уровня за последние несколько лет подозревались или обвинялись в связях с мафией и в коррупции.

«Коза Ностра (здесь – мафия вообще. Прим. авт) – это такое же государство, так как ее цель – кон-тролировать определенную терри-торию. С согласия мафии в целом каждая «семья» управляет людь-ми в своих регионах, создавая свое «теневое правительство». Рэкет и «крыша» – это то же самое, что на-логи в легальном государстве».

Rita Borsellino. Italian women ag-ainst the mafia. 05.99.

http://base.d-p-h.info/es/fiches/premierdph/fiche-premierdph-5567.html

Libera Memoria – это програм-ма, направленная на то, «чтобы вернуть право на память тем лю-

дям, которым было отказано в праве жить, чтобы <...> сохранить их право на историческую прав-ду». Создана целая сеть людей и организаций, которые проводят образовательные и просветитель-ские программы с привлечением родственников жертв мафии в качестве «живой библиотеки». Li-bera более 20 лет собирает инфор-мацию обо всех погибших от рук мафии, чтобы не только сохранить память о них, но и использовать как доказательство существования проблемы. То, что уже более 20 лет делает Liberа, – это тоже метод работы с коллективной памятью, не допускающий молчания и заб-вения, делающий неприглядные факты близкими и очевидными.

Хочется в конце все-таки ска-зать несколько слов о России, точ-нее, о скандальном проекте «Имя России», запущенном в 2008 году телеканалом «Россия» под лозунгом: «Россия выбрала свое будущее, теперь настало время выбирать прошлое». Зрители, слу-шатели и интернет-пользователи должны были из 500 выдающихся исторических деятелей выбрать путем голосования в несколько этапов одного «самого великого». С одной стороны, это просто ил-люзия, так как персонажи уже вы-браны и их вклад в развитие Рос-сии уже задан в их биографиях. С другой стороны, мнение большин-ства – должно было стать мнением якобы «всей России», а пример Германии 1930-х годов показыва-ет, кого может иногда выбрать на-род совершенно демократическим путем. Во что в итоге превратилось это заигрывание власти с истори-ей? В обществе шли дебаты отно-сительно этого проекта (особенно из-за ряда ошибок и некоррект-ных биографий «номинантов»), и, наверное, это не плохо, что люди размышляют об истории, пытают-ся понять свою позицию. Но что делать теперь, когда, в том числе, выбрали Сталина?

14

#1 [3

] 2008

В Испании вскоре вступит в силу спор-ный закон о работе с памятью о граж-данской войне и диктатуре Франко. При этом между союзами родственников есть разногласия о том, значит ли этот закон прогресс или следующее поражение в борьбе за признание жертв.

В дни перед праздником всех святых кладбище в Хуэлве (Huelva) похоже на оживленный по-

сещаемый цветочный магазин – разносятся венки, очищаются надгробные камни, развешиваются пестрые ленты. Кажется, что весь маленький анда-лузский городок на ногах, чтобы позаботиться на кладбище о могилах умерших. Но не все носящие траур думают о своих мертвецах лишь на кладби-ще. Некоторые идут с цветами и дальше – вдоль кладбищенской стены на поля – там лежат около 2000 или 3000 республиканских жертв испанской гражданской войны, погребенных в братской мо-гиле. Только неприметный памятник в отдаленном углу кладбища напоминает о них: «Для тех, кто умерли за свободу». Кто-то укрепил на нем красную, желтую и лиловую ленты – цвета Второй Испанской республики, насильственно, с помощью военного путча, уничтоженной Франко в 1936 году.

«В самой Хуэлве не было вооруженного сопро-тивления франкистским войскам, город был сразу захвачен», – заявляет Феликс Рамос (Félix Ramos). Феликс – 28-летний председатель правления «Фо-рума памяти в Хуэлве», объединения родственников жертв Франко, которое с 2002 года занимается в регионе раскопками братских могил гражданской войны и памятью последней испанской истории. Феликс так же, как и его отец, член коммунисти-ческой партии. Его форум организован в близком компартии союзе «Государственный форум истори-ческой памяти». «Тех, кто в то время был членом профсоюза, социалистом или анархистом, быстро арестовывали правые из гражданской гвардии или фаланги (испанские фашисты). Иногда, чтобы стать врагом военных, было достаточно иметь радио или читать республиканские газеты». Феликс показыва-ет на зеленое поле за кладбищенской стеной: «Боль-шинство пойманных было расстреляно вблизи кладбища. Мы еще не знаем точного числа убитых в могиле. Хотя есть листы с именами и датами смер-ти, они далеко не полные».

Хуэлва была одной из многих контролируемых военными зон, где самым жестоким образом обо-шлись с политическими противниками и мирным населением. Только в Андалузии в братских могилах похоронено свыше 76 000 человек. Такие города как Севилья (Sevilla), Малага (Málaga) и Йен (Jaen) были особенно охвачены репрессиями. По оценкам исто-риков, во всей Испании военным контролем убито свыше 180 000 человек. Действительный масштаб репрессий Франко не известен и по сей день. После смерти Франко в 1975 году между политической эли-той оппозиции и военной диктатурой был заключен «Пакт о молчании», и в 1977 году по генеральной амнистии со всех военных преступников были сняты обвинения. Работа с памятью о гражданской войне и репрессиях Франко не состоялись до сих пор. «Большинство испанцев считает, что обе стороны совершили преступление, и поэтому ни одна не луч-ше другой», – объясняет Рамос. «Франкистские ре-прессии были централизованы и точно просчитаны, при арестах военные поддерживали гражданскую гвардию и испанских фашистов (фаланги), и почти что все пленники были застреляны. Республиканцы тоже убивали людей, но не имелось никакой цен-тральной координации и никаких массовых расстре-лов». Тем не менее, 40 лет продолжающейся пропа-ганды при диктатуре смогли стереть эти различия.

ÌÛ ÕÎÒÈÌ ÑÎÕÐÀÍßÒÜÍÅ ÒÎËÜÊÎ ÊÎÑÒÈ

Лиза Гросс, Берлин Перевод: Елена Дудукина, Владимир-ВоронежРедакторы перевода: Лиза-Эрнестине Вагнер, Ниски-Воронеж,

Якоб Штюрманн, Берлин, Варвара Точилина, Владимир-Москва

#1 [3

] 2008

15

Работе с памятью об истории гражданской войны должен способствовать теперь «Закон об истори-ческой памяти». Первое предложение к закону вносилось в парламент в июле 2006 года правящей социал-демократической партией PSOE.

Голосами PSOE и мелких региональных партий переделанная формулировка закона принималась в октябре этого года. Консервативная народная пар-тия (PP) и Республиканская Левая рука Каталонии (ERC) выступали против. Целью закона является признание жертв гражданской войны и репрессий Франко. PP, тем не менее, с самого начала ограничи-вала это признание моральным возмещением. Пер-вый проект шел с 2006 года: приравнивать жертвы республиканских и франкистских сторон – в современной формулировке диктатура Франко, по меньшей мере, официально осуждается. Тем не менее закон остается далеко за рамками междуна-родного права. Нет ни гарантии для отмены фран-кистских приговоров, ни финансового возмещения за пригнанного на принудительные работы, за жертву пытки или вне суда состряпанные пригово-ры. Государство едва ли принимает ответственность при раскопках братских могил; а если назревает вопрос устранения из общественной жизни фран-кистских символов и монументов, тесно связанная с режимом Франко католическая церковь может со-хранять их по «художественно-религиозным» при-чинам. В сущности, закон представляет собой едва ли больше, чем символический жест.

Но при оценке этого жеста мнения членов союзов расходятся. Франциска Макуэда (Francisca Maqueda), заместитель председателя «Объединения за исто-рическую память и справедливость в Андалузии», видит в этом законе положительное развитие: «У закона есть наша критическая поддержка. Я думаю,

он уже кое-что меняет. Наконец, у жертв есть призна-ние – это это, чего мы хотели. Это шаг в правильном направлении». Прадедушка активистки Севильи был членом анархического профсоюза CNT и был застре-лен в 1936 году войсками Франко. Ее организация – это член в дружественном к PSOE союзе «Объеди-нение за возвращение исторической памяти». Тем не менее, она не вполне довольна: «Мы заработали больше. Государство должно было заботиться о коор-динации раскопок и аннулировать франкистские за-коны». Но важнее, чем политическая дискуссия, для Макуэды – личная потребность родных достигать признания и находить данные о погибших семьи: «Мы думаем, что со стороны родных есть челове-ческая необходимость спасать мертвецов1. В нашей работе мы концентрируемся именно на этом».

«

Феликс Рамос, напротив, смотрит на закон кри-тически. «Было бы лучше не иметь закона. Если мы в будущем предпримем критику обращения с историей, все будут говорить нам: «Ведь есть закон, ведь все в порядке». Его организация требует отме-ны франкистских приговоров, осуждения военных преступников и ответственность государства за экс-гумации. Он также отказывается от наименования «Историческая память». «Это должно называться демократической и антифашистской памятью, а не просто исторической. Мы хотим сохранять не только кости жертв, но и их политические идеи и идеалы. Эти люди боролись за социальную справед-ливость и за равенство, которых на тот момент не было в Испании. И сегодня мы требуем, собственно, все еще того же самого». Рамос видит работу его организации преимущественно как политическое задание. «Право знать, что произошло с жертвами репрессий в Испании, это не только личное право семьи. Это также наше коллективное право. Только таким образом мы можем предотвратить повторе-ние такого нарушения прав человека».

Но ни в Севилье, ни в Хуэлве не легко ставить критические вопросы о прошлом. В начале октября Макуэда вынуждена была позволить одной консер-вативной газете беспорядочные поругания в свой адрес, поскольку она требовала от католической церкви убрать ее франкистские символы.

И Франциска покачала головой: «Мы теперь ре-шили больше не выражаться насчет этого. Не хоте-лось бы, чтобы мое имя каждый день появлялось в газете. Я стою на том, что я сказала, но статьи меня очень уж атаковали». На вопрос, сделает ли он пу-бличным свой взгляд на гражданскую войну, Рамос ответил насмешливой улыбкой: «Есть две версии прошлого в Испании – одна, согласно которой каж-дый совершал, что был должен, даже убивая. Другая – что мы должны молчать ради примирения. Все, что критически разъясняет прошлое, находится вне дискурсов политических систем».

1 Ñîõðàíÿòü èíôîðìàöèþ î ìåðòâûõ è ïîìîãàòü â ýòîì èõ ñåìüÿì. (Ïðèì. ïåðåâ.)

16

#1 [3

] 2008

Rem

embe

r, r

emem

ber

the

5-th

of

Nov

embe

r!

требуйте невозможного! –

В последний раз я видела Андрея Кима (в нормальной жизни) перед католическим Рождеством. Мы списались в Скайпе, и он попросил купить ему конвертов: старался ор-ганизовать отправку рож-дественских открыток для политзаключенных. Я на-купила конвертов, сколько смогла, и мы встретились выпить чайку. Взяла у него под полсотни открыток, подписали с дочкой и колле-гами.

10 января в Минске состоя-лась несколькотысячная ак-ция протеста предпринима-телей1. Ее участники вышли на проспект и перекрыли движение, требуя перегово-ров с премьер-министром Сидорским. Около полуто-ра часов проспект был бло-кирован. Представители правительства не вышли к собравшимся. Акция была за-вершена силовым разгоном.

Министр МВД В.Наумов про-комментировал обществен-

ные действия 10 января следую-щим образом: «Я буду настаивать на том, что такого прощать нельзя. <…> Я не буду расценивать это как митинг, а буду настаивать на том, что это был отдельный акт хулиганства». В тот же день было возбуждено уголовное дело по ч.1 ст.342 УК («Организация и подготовка действий, грубо нару-шающих общественный порядок, либо активное участие в них»). В результате следствия 14 молодеж-ным активистам предъявлено об-винение.

21 января в Минске состоялась вторая акция протеста предпри-нимателей. Участники вышли на

проезжую часть, но были вытесне-ны сотрудниками ГАИ на тротуар. На подходе к Дому правительства начался силовой разгон акции.

Андрей Ким был задержан за участие в акции 21 января и при-влечен к административной ответ-ственности. Сразу после отбытия административного ареста поме-щен в следственный изолятор. Его обвинили в совершении уголовно-го преступления, предусмотрен-ного статьей 364 УК Республики Беларусь («Насилие или угроза насилия в отношении сотрудника милиции»). Уже в следственном изоляторе Андрею исполнилось 22 года. За время нахождения в нем против Андрея возбуждено второе уголовное дело за участие в митин-ге предпринимателей 10 января.

«Приглашаю Вас на ромашко-вый чай на крышу сразу после суда по случаю моего освобождения», – это Андрей написал мне уже из СИЗО. Так я и отправилась на суд.

«ПРОЦЕСС ЧЕТЫРНАДЦАТИ». ПРАВОЗАЩИТНОЕ НАБЛЮДЕНИЕ: СВОБОДА СОБРАНИЙ, СВОБОДА ВЫРАЖЕНИЯ МНЕНИЙ, СПРАВЕДЛИВЫЙ СУД

16 апреля 2008 года. Нача-ло судебного процесса

Суд Центрального района Мин-ска расположен в здании бывшего лицея им. Якуба Коласа. Лицей ликвидировали в 2003 году, по-считав его «рассадником вольно-думства». Лицеистом был и Ан-дрей Ким.

Три кордона: на территорию суда, на входе в суд, на входе в зал судебного заседания. Возле входа на территорию суда от 50 до 70 человек. Пускают крайне избира-тельно, принцип не ясен. На вхо-

де в суд – проверка всех вещей, у молодежи забирают футболки с цитатником из Конституции. Дело рассматривает судья Елена Ильи-на. Государственный обвинитель – заместитель прокурора Цен-трального района Минска Андрей Ромашевский. Фото- и видеосъем-ка запрещены.

На процессе присутствуют все обвиняемые: Андрей Ким, Влади-мир Сергеев, Антон Койпиш, Миха-ил Пашкевич, Татьяна Тишкевич, Михаил Кривов, Алексей Бондарь, Артем Дубский, Александр Стрель-цов, Александр Чернышов2.

Ким под конвоем, в наручни-ках, в судебной «клетке». На нем майка Молодого Фронта: «Дзе дух Гасподні – там свабода». Похоже, что он плохо себя чувствует.

Михаил Пашкевич, Антон Кой-пиш, Алесь Стрельцов, Артем Дуб-ский заявляют ходатайство о ве-дении процесса на беларуском языке, а затем о привлечении пе-реводчика в судебный процесс. Го-сударственный обвинитель сказал, что ходатайство не подлежит удо-влетворению, так как все обвиня-емые окончили среднюю школу, а следовательно, должны владеть русским языком.

Обвинение построено на свиде-тельских показаниях сотрудников МВД и фото- и видеоматериалах.

В ходе следствия почти все по-дозреваемые отказались от дачи показаний. А.Ким признал вину частично по ст. 339 (не исключая неумышленного удара), остальные отказались от признания вины.

Потерпевший Сычев, сотруд-ник ГАИ, показал, что Ким нанес ему дар кулаком в лицо.

Свидетель Блищев показал, что удара не видел, но точно знает со слов Сирыча, что Ким ударил потерпевшего. В числе прочего указал, что он со своим напарни-ком Сирычем, «работая в толпе по гражданке, вели Кима еще с пло-щади», что он обратил на себя их внимание тем, что был активен. Свидетель Сирыч заявил, что хо-

Лена Тонкачева, Минск, Беларусь

ÐÎÌÀØÊÎÂÛÉ ×ÀÉ

1 1 ÿíâàðÿ 2008 ã. âñòóïèë â ñèëó Óêàç ¹ 760, îáÿçàâøèé èíäèâèäóàëüíûõ ïðåäïðèíèìàòåëåé íàíèìàòü íà ðàáîòó íå áîëåå òðåõ ÷åëîâåê, òîëüêî ÷ëåíîâ ñâîèõ ñåìåé. Íåêîòîðûå ïîäðîáíîñòè î âûñòóïëåíèÿõ ïðîòèâ óêàçà ñì. íà ñàéòå Ìîëîäåæíîãî Ïðàâîçàùèòíîãî Äâèæåíèÿ: http://yhrm.org/news/archives/04_2008/?vw=653Òàêæå ïîäðîáíåå î äåëå Àíäðåÿ Êèìà íà ñàéòå Ìåæäóíàðîäíîé Ïðîãðàììû «Ñîëèäàðíîñòü»: http://solidarity.hrworld.ru/2 Èç 14-òè ïåðâîíà÷àëüíûõ îáâèíÿåìûõ ïîä ñëåäñòâèåì îêàçàëèñü 10 ÷åëîâåê.

18

#1 [3

] 2008

рошо видел, как Андрей Ким на-носил удар потерпевшему правой рукой. При этом показал, что в это время он сам находился в тол-пе на расстоянии примерно двух метров от Кима, четко со спины. Обвиняемый Михаил Пашкевич взял слово и указал, что Андрей Ким – левша.

17 апреля 2008 года. Сви-детели, письменные доказа-тельства

Три кордона. Пускают избира-тельно.

Адвокат А.Кима заявила хода-тайство об изменении меры пре-сечения с содержания под стражей на освобождение под залог. Судья отказывает.

Опрос свидетелей – сотрудни-ков МВД, всего около 10 человек. Происходит исследование пись-менных доказательств. Осмотр фотоматериалов.

18 апреля 2008 года. Видео-материалы

Три кордона. Пускают избира-тельно.

К зданию суда привезли груп-пу из примерно 20-ти человек. Ими заполняют задние ряды зала. Обвиняемые ходатайствуют об удалении из зала организованной группы молодых людей и просят впустить в зал родственников и друзей. Судья отказывает. В пере-рыве между обвиняемыми и орга-низованной группой начинается потасовка.

Просмотр видеоматериалов за-нял в общей сложности примерно 5 часов.

Видеоматериалы предоставле-ны МВД, КГБ, «Столичное телеви-дение» – хронометраж акции.

Из видеоматериалов не явству-ет, что Ким наносил удар Сычеву.

Казалось, дело рассыпалось, нет доказательств. И по Киму нет доказательств – ну, нет. Дурацкая мысль: мой преподаватель уго-ловного права профессор Гарелик «руки бы поотбивал» за такое об-винительное заключение и такую доказательную базу...

21 апреля 2008 года. Про-цесс: обвинение, защита, гражданская позиция обви-няемых

Три кордона. Пускают избира-тельно.

Прокурор начинает речь с фи-лософского экскурса про свободу в гегелевском понимании, софизм и анархию. Прокурор утверждает, что вина всех доказана полностью. Защита настаивает на оправда-тельных приговорах. Суд заслуши-вает последнее слово обвиняемых.

Приводим отрывки из стено-граммы, сделанной с аудиозаписи Татьяны Тишкевич.

Михаил Пашкевич (пере-вод с беларуского, отрывок):

– <…> Сначала, пожалуй, я от-вечу нашему так называемому об-винителю. Честно говоря, для нас неожиданность, что наши юристы так много знают о том, что делает-ся в литературе, философии. Г-н обвинитель продемонстрировал нам также хорошее знание терми-нов: что такое свобода, хотя бы по Гегелю. Однако я думаю, что г-н обвинитель учился в советском ВУЗе и больше изучал советские работы, которые дают значение свободы. Я не ошибусь, если ска-жу, что Карл Маркс определил свободу как осознанную необходи-мость. Хочу отметить, что все-таки в данном случае мы имеем дело с осознанной необходимостью. Но в Республике Беларусь мало осо-знанности, на это все-таки надо еще и пойти, надо еще и начать. И от того, что сейчас здесь сидят 10 человек, которые просто, кроме того что осознанные, еще и оторва-ли свои зады от диванов и начали что-то делать, ну да, наверное, они виновны, потому что они перешли от кухонной демократии к улич-ной. <...>

Я сейчас буду говорить за себя: а я бы и снова вышел. Потому что то, что происходит в стране, я не могу назвать соответствующим моим взглядам на законность. <...>

И если говорить о свободе на-шей, знаете, есть такие хорошие строки: «Свобода – это право». Так вот, по нашему делу это и есть наше право, а судите вы нас за наше существование. <…>

Владимир Сергеев (перевод с беларуского, отрывок):

– <...> То, что мы вышли на площадь и показали свою граж-данскую позицию, свидетельству-

ет как раз не о том, что мы отмо-розки, как говорили, или кто-то там еще, или что мы как предста-вители молодежи просто захотели заработать какие-то политические очки, какой-то сомнительный себе создать имидж… В первую очередь, мы вышли как граждане. <...>

Алесь Стрельцов (перевод с беларуского, отрывок):

– <...> Я считаю, что вся эта акция носила абсолютно мирный характер, я уже говорил, что имен-но сотрудники ГАИ создали ситуа-цию, чтобы люди пошли на проез-жую часть. Это было подтверждено самой первой кассетой, которую мы смотрели. <...> Вот этот сотруд-ник ГАИ нанес мне, другим митин-гующим несколько ударов своей дубинкой – не плашмя, а острием регулировочного жезла. Он просто стоял и бил острием всех, кто стоял рядом. В том числе, меня и других демонстрантов, тех, до кого он до-тягивался. <...>

Что касается юридической сто-роны этого дела – я не буду ориги-нальным, я напомню про принцип презумпции невиновности. <...>

Михаил Кривов (отрывок):– Высокий суд, один высокопо-

ставленный сатрап, по которому плачет международный трибунал в Гааге, на следующий день по-сле митинга 10 января сказал на пресс-конференции, что у него на-ворачивались слезы, когда он уви-дел, как какие-то отморозки изби-вали его подчиненных <...> После этого он пообещал 50 уголовных дел. Это к вопросу о том, а кто ре-жиссировал… Я просто хочу задать вопрос, такой, конечно, условно-риторический. Мы посмотрели на так называемых видеоматериалах хронику событий 10 января. Кто-нибудь видел из присутствующих здесь то, что описал этот человек? <...>

Я считаю процесс политически мотивированным, считаю позором то, что такого рода беспредел про-исходит в XXI веке в стране, кото-рая претендует на звание европей-ской и цивилизованной. <...>

Коль скоро Республика Бела-русь является членом ОБСЕ, я по-зволю себе процитировать неко-торые моменты из руководящих принципов по свободе мирных со-

#1 [3

] 2008

19

браний, которые были подготов-лены группой экспертов по свобо-де собраний БДИПЧ ОБСЕ4 и были приняты в марте 2007 года. <...> Вот, например, как здесь опреде-ляется понятие «мирное собрание граждан»: собрание считается мирным, если его организаторы имеют мирные намерения. <...> Закончить я хотел бы одним вы-сказыванием одного немецкого пастора, жившего в Германии в 30-е годы во времена Гитлера5. Вы спросите, а причем здесь времена Гитлера? Так вот, я считаю, что тоталитарная система, какой она была времен Гитлера, с ее пре-зрением к человеческой жизни и достоинству, не приходит сразу. Слава Богу, у нас пока не тотали-тарная система, но тоталитаризм наступает незаметно и постепен-но. И он наступает неотвратимо для тех народов, которые не ценят свободу. <...>

Итак, я цитирую высказывание немецкого пастора, которого гитле-ровский режим в свое время репрес-сировал, который выжил в концла-гере и в конце своей жизни сказал такие слова: «Сначала они пришли за моим соседом-евреем, я про-молчал, ведь я не был евреем. По-том они пришли за моим соседом-коммунистом, я и тогда промолчал, ведь я не был коммунистом. Потом пришли за моим соседом, который был членом профсоюза – и тогда я ничего не сказал, ведь я не являлся членом профсоюза. Наконец они пришли за мной. И не осталось никого, кто мог бы сказать слова в мою защиту».

Я надеюсь, Ваша честь, что вам впоследствии не придется повто-рять эти слова.

Алесь Чернышев (отры-вок):

– Я присоединюсь к большин-ству всего вышесказанного моими коллегами, также хотел бы еще раз повторить то, что говорил в самом начале, что, естественно, не считаю себя виноватым, не при-знаю вины и не признаю того, что мне вменяется, поскольку убеж-ден в том, что руководствовался правом, которое предоставляет мне Конституция. <...>

Алесь Бондарь (отрывок):– Хочу сказать, прежде всего,

что я горд – горд находиться на скамье подсудимых среди этих молодых людей, средний возраст которых не превышает 20 лет, и единственная вина которых – это выражение своей активной граж-данской позиции.

Гражданственность, на мой взгляд, это признак идей буду-щего, и Беларусь в этом смысле не исключение. Гражданствен-ность как проявление и стремле-ние жить активной общественной и политической жизнью – это единственный недостаток и един-ственная проблема, скажем так, недемократических режимов. Они в этих разных видах проблемы видят тех людей, которых нужно изолировать, которых нужно на-казать и уничтожить, прежде все-го, морально. <…>

Татьяна Тишкевич (отры-вок):

– <…> 10 января это был мир-ный и ненасильственный митинг. <...> Мирный митинг этот закон-чился задержанием многих людей, в том числе, и меня. Избиением при задержании, в том числе, и меня. Отбытием административ-ного ареста, в том числе, и мною. Отчислением из ВУЗа, в том числе, и меня. Но всего этого нашим вла-стям показалось мало, они решили еще и привлечь нас к уголовной ответственности. <...>

Артем Дубский (перевод с беларуского, отрывок):

– <…> Мне очень жаль, что я живу в этой стране в том виде, как она есть, когда, к сожалению, открытое судебное заседание все больше и больше с каждым днем становится похожим на оборонное предприятие с его пропускным ре-жимом, в котором управляете не вы, как прописано в законодатель-стве, а какие-то неизвестные дядь-ки больше ста килограммов веса, с какими-то наушниками. <…> Ког-да, например, какие-то указы и де-креты нашего самого лучезарного ставятся выше Конституции, мне просто жаль. <…>

Антон Койпиш (перевод с беларуского, отрывок):

– <…> Я всегда считал и счи-таю, что в обществе обязательно должно присутствовать уважение и серьезное отношение как к суду, так и ко всем правоохранитель-ным органам в целом. И когда та-кого уважения нет, это настоящая беда общества. <…> Но давайте же поинтересуемся, почему в данном случае возникло такое неуважи-тельное и несерьезное отношение. Дело в том, что когда решение «суда» зависит не от доказательств и не от того, что происходит во время «судебного» следствия, а от того, что по вертушке прикажут, «спустят» судье, я считаю, что это уже не суд, а спектакль. <…> Когда в зале судебного заседания в конце перерыва чуть ли не начинается драка и зачинщики этой драки продолжают спокойно сидеть и дальше, как это было в пятницу, думаю, это если и не превращает суд в фарс или спектакль, то точ-но подрывает всякое уважение к этому суду. <...> Когда так назы-ваемый «свидетель» помогает со-трудникам суда обыскивать вещи входящих (если точнее, это назы-вается не обыском, а «проведением внешнего досмотра») и командует, кого пустить, а кого нет, думаю, это если и не превращает суд в фарс или спектакль, то точно подрывает всякое уважение к этому суду. <...> И я считаю, что наше неуважение и несерьезное отношение было ни-чем другим, как самой нормальной реакцией на то, что здесь, на мой взгляд, происходит вместо суда; на этот фарс, спектакль, цирк. <…>

Андрей Ким (отрывок):– <…> Даже если принять пол-

ностью сторону обвинения, <...> то у меня даже не укладывается в голове, как я мог прийти на ми-тинг и в присутствии огромного количества свидетелей, огромного количества милиционеров, в при-сутствии огромного количества видеокамер и фотокамер, находясь в здравом уме и трезвой памяти, как подтвердила психическая экс-пертиза, умышленно нанести аб-солютно бесполезный, абсолютно бессмысленный удар. Причем сде-лать это умышленно, нерабочей рукой, человеку, который ничего

4 ÁÄÈÏ× ÎÁÑÅ – Áþðî ïî äåìîêðàòè÷åñêèì èíñòèòóòàì è ïðàâàì ÷åëîâåêà Îðãàíèçàöèè ïî áåçîïàñíîñòè è ñîòðóäíè÷åñòâó â Åâðîïå.5 Ìàðòèí Íèì¸ëëåð.

20

#1 [3

] 2008

абсолютно не сделал. И после это-го еще <…> двигаться спокойно совершенно несколько сот метров. Это противоречит не только моим убеждениям, это противоречит здравому смыслу. <…>

22 апреля 2008 года. Ожи-дание приговора – от себя. Приговор

Три кордона. Пускают избира-тельно.

Прошла кордон спецназа во двор суда. Через какое-то время прошла второй кордон и третий.

Суматошно входим в зал. Слева эта клетка дурацкая. Бодренько говорю, во весь рот улыбаясь: «До-брый день, Андрюша! Виноградов кланялся, не пускают его». Кивок, короткая улыбка. Вот и поздорова-лись.

Встать. Приговор. Тишина в зале. Судья говорит громко и от-четливо.

И я понимаю, что должна по-пробовать передать сразу с теле-фона звук на Европейское Радио для Беларуси. Вызываю, отклю-чаюсь, жду встречного звонка с телефона с записывающей аппа-ратурой и без предупреждения и уверенности, что голос судьи «до-бивает», – держу телефон повыше, чтобы звук дошел до Варшавы. У них редакция после обысков вы-ехала, и в «поле» мало кто сейчас работает. А так сразу смогут давать в эфир. Сама эта идея кажется ужасно важной. 5-10-15 минут. Не знаю, слышат ли они, пишут – или впустую. Шиплю в телефон: «Кой-

«В прошлом беззакония властей стоили жизни и сво-боды миллионам советских граждан. Кровавое прошлое призывает нас к бдитель-ности в настоящем. Легче пожертвовать одним днем покоя, чем годами терпеть последствия вовремя не остановленного произвола».

Из «Гражданского об-ращения» Александра Есенина-Вольпина, призы-вающего к «митингу гласно-сти» в защиту арестованных писателей А.Синявского

и Ю.Даниэля (1965 г.)

пишу плохо. Ты меня слышишь, слышишь?» В трубке спокойное: «Елена Борисовна, не волнуйтесь, судью хорошо слышно. Вы моло-дец. Так и продолжим писать».

Перерыв. Антону скорую вызы-вают. Увезли в больницу. Продол-жаем. Тишина-тишина. Оглашает срок Киму. Мама Андрея – Ан-дрею: «Я горжусь тобой, сынок. Горжусь». Мама Андрея – судье: «А вы читайте-читайте, я вам не мешаю, вам никто не мешает».

Судья именем Республики Бе-ларусь:

А.Ким – осужден к 1,5 го-дам колонии общего режима; В. Сергеев, А.Койпиш – штраф 3,5 миллионов беларуских ру-блей; М.Пашкевич, Т.Тишкевич, М.Кривов, А.Бондарь, А.Дубский, А.Стрельцов, А.Чернышов – 2 года ограничения свободы без направ-ления в колонию открытого типа. Всем подписка о невыезде.

Судья заканчивает. Начинает собираться. Зал срывается в еди-ном звуке:

– Ганьба, ганьба, ганьба!Андрея Кима конвой выводит.

На выходе из двора суда: «Раз-ам», «Свабоду», «Жiве Беларусь!», «Жiве!». Охранники между собой:

Один: – Чего орать? Идиоты. Отпусти-

ли – валите по домам.Второй:– Они на сутки нарываются.Третий: – Деньги отрабатывают.Я: – Люди не уходят, потому что

Андрея Кима повезут. Его не от-

пустили. Полтора года колонии за то, чего он не делал.

Один:– Суд постановил – значит, де-

лал. Чего не ясно?Второй:– Нехер по акциям тягаться. В

колонии объяснят, если не дохо-дит.

Я:– Полтора года колонии за то,

чего он не делал.Третий в спину:– Был бы 37-ой – уже бы рас-

стреляли.Вот в этом я как раз не сомне-

ваюсь!Выхожу на улицу, еду на работу,

к своим. До глубокой ночи снима-ем стенограмму с аудиозаписи. Максимальная рассылка хроники. Жизнь продолжается.

16-22 апреля 2008 года

от редактораТекст был написан весной 2008

года. К моменту выпуска журнала Андрея Кима освободили по лич-ному указу президента А.Г. Лука-шенко (20 августа 2008 года).

21

#1 [3

] 2008

I. ДОРОГИ СВОБОДЫ

1. Свобода как иллюзияНикакой свободы нет. Это – иллюзия. Это – дур-

ной миф, придуманный либералами, евреями, хри-стианами и авантюристами.

Это – игра. Но не в высшем смысле этого слова, не та Игра, что меняет МИРЫ, а простая забава, которая служит нам для того, чтобы не замечать того, что сто-ит за ней.

Иллюзия свободы – это то, что позволяет нам не видеть самой Свободы. Что позволяет сосредото-читься на иллюзорном явлении, всячески разбирать его по частям, демонстрировать его несостоятель-ность, клеймить его (совершенно справедливо!) и – одновременно – отвлечь и себя, и остальных от того, что можно было бы разглядеть вдалеке, – если на время забыть об иллюзии и присмотреться к линии горизонта. Там можно заметить крошечный зеленый росток... Это – Свобода.

Впрочем, мы ведь уже знаем, что никакой свобо-ды нет, есть только иллюзия. И – так далее...

2. Свобода как бегствоСвобода – это необходимость.И это не только очевидный парадокс, в ряду та-

ких же, типа: «Безумие – это мудрость» или «Счас-тье – это страдание».

Это – действительно необходимость. Причем осознанная. Но как только мы осознали ее, она перестает ею быть – неизбежность возможна лишь как неосознанная граница, когда мы ее просто не чувствуем – не видим и даже не предполагаем ее существование. Стоит нам найти границу – пусть и путем осознания, – у нас появляется новая степень свободы, новая возможность – ПРЕОДОЛЕТЬ ее, она перестает быть «необходимостью». Впрочем, это уже невыносимо.

А потому у нас появляются две возможности действий: предпринять бегство от этой бесконеч-ности и определить свою свободу как осознанное пространство необходимостей, – или же совершить прыжок из сферы осознанной и определенной сво-боды в мир безграничья и неосознанности, а значит – безумия.

Первый путь – солдата, второй – поэта. Видимо, есть еще и третий, но о нем – отдельно...

3. Свобода как практикаСвобода – это ежедневное, ежеминутное и еже-

секундное действие. Если мы утверждаем принцип Свободы, мы должны манифестировать его в каж-

ÒÅÇÈÑÛ Î ÑÂÎÁÎÄÅ(Ïåðâàÿ Ñóììà)

Даниил Горецкий, Андрей Юров

дом своем вдохе, жесте, слове. Если мы останови-лись, мы на этот миг утратили Свободу.

Это – странная субстанция, которая живет только в состоянии движения, только в действии: в состоя-нии покоя она как бы исчезает, переходит в иные формы существования материи, энергии и метафи-зических субстанций.

4. Свобода как вызовСвобода – это вызов для каждого человека, для

любого социума и для человечества в целом. В конце концов, Свободе – это вызов самой себе,

ибо практикуя свободу, мы должны иметь возмож-ность свободно контролировать и ограничивать ее, то есть с помощью свободы уничтожать свободу.

Свобода – это то, чего многие страстно желают, и при этом делают все, чтобы отказаться от нее; а дру-гие – ненавидят, но вынуждены смириться с ней и следовать ее зову всю свою жизнь. И это вызов столь многогранный, что большинство из нас не только не в силах его принять, но даже осмыслить хотя бы сотую долю его элементов и составляющих. Ибо Свобода – это согласие видеть мир сверхсложным и способность отказаться от простых и грубых моде-лей в его понимании. Это – приглашение к испыта-нию. Самому страшному, сильному и сладостному.

И это – согласие на одиночество, единственное состояние, которое наступает не возможно, но неиз-бежно, если мы принимаем сам Вызов.

5. Свобода как выборВыбор связан не только с возможностями, он

связан с ответственностью. Если мы не готовы от-вечать за свой выбор – мы не свободны, мы просто не можем его сделать. Ибо сделать свободный выбор означает принять на себя всю ответственность за его результаты (в некоторых случаях даже неожиданно хорошие).

Тот, кто не принимает ответственности – не свобо-ден: тот либо не в состоянии сделать сам выбор, либо

22

#1 [3

] 2008

не готов принять на себя всю свободу, открывающую-ся в пространстве выбранной альтернативы, и желает отказаться от ее части, кастрировав и первый этап собственной свободы, предшествовавший выбору, и сам выбор, и новую свободу, возникающую как новое пространство, уже после совершенного выбора.

И чем больше наша свобода в нашем выборе, тем сильнее наша ответственность...

Перед кем? Перед нами самими? Перед сообще-ством? Перед человечеством? Или перед самой свободой?

6. Свобода как УтопияНам необходимы новые социальные мифы о

свободе. Не о своевольных самовлюбленных гигантах,

сперва приспособивших свободу для бесконечных битв, победа в которых достается тем, кто готов видеть мир простым и плоским. И не о карликах, мужественно обменявших Свободу на Долг и став-ших великанами, внешне похожими на красивых и могучих людей, но лишившимися последних чело-веческих черт. И не о «витязях прекрасных», герои-чески принесших Свободу в жертву Справедливости – в надежде осчастливить тысячи и сотни тысяч, а в результате потерявших самих себя и сделавших несчастными всех, до кого докатились волны этой справедливости, добытой столь высокой и жестокой ценой. И не о славном обществе счастливых идио-тов, которым «сияет солнце свободы»...

Нужны новые утопии, которые дали бы хотя бы шанс на мечту.

На мечту о мире, где свобода хотя бы не прези-раема и не наказываема.

О странах, где справедливость возможно, но пре-жде всего – как Свобода, и где всесильная толпа не осуждает на смерть очередного философа.

О государствах, отказавшихся от границ и став-ших внетерриториальными некоммерческими со-обществами собственных граждан, – государствах, служащих их интересам и максимально оберегаю-щих их свободу.

О новых типах сообществ и организаций людей, в которых их свобода ограничивается и подавляется в самой минимальной степени, и где можно творить, понимая, что твоя свобода не помешает творчеству другого творца, находящегося рядом с тобой.

7. Свобода как инициацияСвобода, сперва – как осознание, выбор и новое

осознание, затем – как смирение, потом – как бунт, дальше – как приятие, еще дальше – как осознанное сопротивление, и еще, еще дальше – как Преодо-ление, и потом...

О! Это Путь, требующий не только Мужества. Он требует Любви. И Мудрости. А следовательно – раз-ных этапов Посвящения (инициации).

Эта Дорога требует особого состояния сознания, достичь которого удается не многим. Но если удает-ся – многое меняется в корне.

Впрочем, это – тема для отдельной «Суммы», и мы продолжим эту пунктирную линию в иное время.

II. ПОЛЯ СВОБОДЫ

1. Свобода и СвободаДля человеческих существ ужас свободы неиз-

менно превосходит ужас смерти.Борис Рудин

Свобода каждого из нас вступает в противоре-чие и даже в битву не только со свободой Другого, свободой социума (особенно – массы), свободой Че-ловечества, свободой этого Мира в целом, но даже – сама с собой.

Свобода – это душа свободы, и потому нет ей покоя.Свобода изначально противостоит сама себе. Она

отрицает сама себя, делает себя невозможной. Она не равна хаосу и в каком-то смысле прямо противо-положна ему: путь Свободы – это путь противо-стояния нарастанию энтропии и всеобщему раз-рушению. Но она же не равна жестокому порядку, стремится взорвать его, выйти за рамки, за границу, за предопределение матрицы. Она балансирует на тоненькой струне, натянутой между реальностью и мечтой, и с одной стороны пропасти ждет темная Сцилла, раскрывая пасть хаоса, а с другой – позоло-ченная Харибда, протягивая щупальца порядка. И этот танец страшен своей красотой, своим надрывом и своей безнадежностью.

2. Свобода и РавенствоДраконы свободны в своем выборе тотального

равенства и вопиющего неравенства.И они свободны в самом выборе такого выбора.

Но они не могут быть свободны от этих строк.Ян Словик,

«Трактат о Драконах»

Свобода каждого из нас должна утверждать идею всеобщего равенства. Ибо ни в чем ином мы не можем быть столь равны, сколь в праве на свободу, сколь в возможности принять собственную свободу или отвергнуть ее.

И именно Свобода делает нас абсолютно нерав-ными. Более того, по большому счету, только сво-бода ведет к неравенству, и она просто неизбежно приводит к неравенству.

Спускаясь в мир социума, мы убеждаемся, что именно «толпы равных» чаще всего уничтожают свободу отдельных индивидов и, более того, именно индивиды, провозглашающие свободу для всех (в том числе – для «бунтующих толп»), чаще всего ста-новятся первыми жертвами.

Но только равенство делает свободу возможной. Только Равенство, или – стремление к Равенству, питает любую свободу, даже если она ставит целью разрушить это равенство.

Равенство – это разум свободы.И именно в рамках этой разумно-

иррациональной картины, мы можем сказать, что Равенство – это Земля Свободы, так же, как Свобода – это Небо Равенства. И, вступая в алхимическое сражение, они постоянно меняют роли непримири-мых врагов-бойцов на роли любовников-супругов.

А жертвами в этой битве-свадьбе чаще всего ста-новимся мы...

#1 [3

] 2008

23

не готов принять на себя всю свободу, открывающую-ся в пространстве выбранной альтернативы, и желает отказаться от ее части, кастрировав и первый этап собственной свободы, предшествовавший выбору, и сам выбор, и новую свободу, возникающую как новое пространство, уже после совершенного выбора.

И чем больше наша свобода в нашем выборе, тем сильнее наша ответственность...

Перед кем? Перед нами самими? Перед сообще-ством? Перед человечеством? Или перед самой свободой?

6. Свобода как УтопияНам необходимы новые социальные мифы о

свободе. Не о своевольных самовлюбленных гигантах,

сперва приспособивших свободу для бесконечных битв, победа в которых достается тем, кто готов видеть мир простым и плоским. И не о карликах, мужественно обменявших Свободу на Долг и став-ших великанами, внешне похожими на красивых и могучих людей, но лишившимися последних чело-веческих черт. И не о «витязях прекрасных», герои-чески принесших Свободу в жертву Справедливости – в надежде осчастливить тысячи и сотни тысяч, а в результате потерявших самих себя и сделавших несчастными всех, до кого докатились волны этой справедливости, добытой столь высокой и жестокой ценой. И не о славном обществе счастливых идио-тов, которым «сияет солнце свободы»...

Нужны новые утопии, которые дали бы хотя бы шанс на мечту.

На мечту о мире, где свобода хотя бы не прези-раема и не наказываема.

О странах, где справедливость возможно, но пре-жде всего – как Свобода, и где всесильная толпа не осуждает на смерть очередного философа.

О государствах, отказавшихся от границ и став-ших внетерриториальными некоммерческими со-обществами собственных граждан, – государствах, служащих их интересам и максимально оберегаю-щих их свободу.

О новых типах сообществ и организаций людей, в которых их свобода ограничивается и подавляется в самой минимальной степени, и где можно творить, понимая, что твоя свобода не помешает творчеству другого творца, находящегося рядом с тобой.

7. Свобода как инициацияСвобода, сперва – как осознание, выбор и новое

осознание, затем – как смирение, потом – как бунт, дальше – как приятие, еще дальше – как осознанное сопротивление, и еще, еще дальше – как Преодо-ление, и потом...

О! Это Путь, требующий не только Мужества. Он требует Любви. И Мудрости. А следовательно – раз-ных этапов Посвящения (инициации).

Эта Дорога требует особого состояния сознания, достичь которого удается не многим. Но если удает-ся – многое меняется в корне.

Впрочем, это – тема для отдельной «Суммы», и мы продолжим эту пунктирную линию в иное время.

II. ПОЛЯ СВОБОДЫ

1. Свобода и СвободаДля человеческих существ ужас свободы неиз-

менно превосходит ужас смерти.Борис Рудин

Свобода каждого из нас вступает в противоре-чие и даже в битву не только со свободой Другого, свободой социума (особенно – массы), свободой Че-ловечества, свободой этого Мира в целом, но даже – сама с собой.

Свобода – это душа свободы, и потому нет ей покоя.Свобода изначально противостоит сама себе. Она

отрицает сама себя, делает себя невозможной. Она не равна хаосу и в каком-то смысле прямо противо-положна ему: путь Свободы – это путь противо-стояния нарастанию энтропии и всеобщему раз-рушению. Но она же не равна жестокому порядку, стремится взорвать его, выйти за рамки, за границу, за предопределение матрицы. Она балансирует на тоненькой струне, натянутой между реальностью и мечтой, и с одной стороны пропасти ждет темная Сцилла, раскрывая пасть хаоса, а с другой – позоло-ченная Харибда, протягивая щупальца порядка. И этот танец страшен своей красотой, своим надрывом и своей безнадежностью.

2. Свобода и РавенствоДраконы свободны в своем выборе тотального

равенства и вопиющего неравенства.И они свободны в самом выборе такого выбора.

Но они не могут быть свободны от этих строк.Ян Словик,

«Трактат о Драконах»

Свобода каждого из нас должна утверждать идею всеобщего равенства. Ибо ни в чем ином мы не можем быть столь равны, сколь в праве на свободу, сколь в возможности принять собственную свободу или отвергнуть ее.

И именно Свобода делает нас абсолютно нерав-ными. Более того, по большому счету, только сво-бода ведет к неравенству, и она просто неизбежно приводит к неравенству.

Спускаясь в мир социума, мы убеждаемся, что именно «толпы равных» чаще всего уничтожают свободу отдельных индивидов и, более того, именно индивиды, провозглашающие свободу для всех (в том числе – для «бунтующих толп»), чаще всего ста-новятся первыми жертвами.

Но только равенство делает свободу возможной. Только Равенство, или – стремление к Равенству, питает любую свободу, даже если она ставит целью разрушить это равенство.

Равенство – это разум свободы.И именно в рамках этой разумно-

иррациональной картины, мы можем сказать, что Равенство – это Земля Свободы, так же, как Свобода – это Небо Равенства. И, вступая в алхимическое сражение, они постоянно меняют роли непримири-мых врагов-бойцов на роли любовников-супругов.

А жертвами в этой битве-свадьбе чаще всего ста-новимся мы...

#1 [3

] 2008

23

3. Свобода и БратствоТолько в служении друг другу

мы обретаем Свободу.Король Артур

Свобода отвергает любое Братство, ибо обрекает нас на абсолютное космическое одиночество.

Свобода неизбежно ведет к Братству, ибо вы-бирая путь Мудрости и Мужества, мы не можем из-бежать на этом пути Любви и Гармонии.

Братство – это тело Свободы. Это – обретение ею плоти. То, что помогает нам идти по дорогам Сво-боды чуть дальше, чем позволяют наши глупость, страх и лень.

И об этом воплощении свободы написаны сотни текстов, намного более красивых и умных, чем этот.

III. СФЕРЫ СВОБОДЫ

1. Метафизическая практика (Идея)

Гул затих, я вышел...Борис Пастернак,

«Гамлет»

Свобода всегда связана с «идеей свободы». И иногда полностью совпадает с ней, иногда – полно-стью НЕ совпадает (из простого противоречия!), а иногда совпадает лишь в некоторых частях, при-том – не всегда самых заметных, самых важных или самых приятных.

И если принять, что Идея Свободы поселяется в нас, как ветер поселяется в долине, то мы, охвачен-ные ею, порой действительно пытаемся стать сво-бодными, уподобляясь самой долине, пытающейся взлететь вслед за ветром.

Мы пытаемся поймать эту идею в мешок при-вычных представлений, приручить, наполнить ею пластиковую оболочку... Но для того, чтобы она дей-ствительно и добровольно ожила в нас, нужно нечто иное – нужна ежедневная метафизическая практи-ка, послушание, искусство. Этому можно научиться, но очень трудно научить...

2. Внутренняя практика (Чувство)Когда вода Всемирного потопа

Вернулась вновь в границы берегов…Владимир Высоцкий,

«Баллада о любви»Это поток, разрушающий плотины, уносящий

огромные корабли и разрывающий берега. Это сво-бода рек, морей и океанов. Это – то самой «чувство свободы», которое для многих и есть сама Свобода, и никакая иная им просто не нужна.

Это – страстное стремление обрести весь мир, произнеся одно-единственное слово, сделав один-единственный жест, совершив один-единственный акт...

Это практика внутреннего Всемирного потопа, способного управлять самим собой; это море, воз-двигающее само из себя плотины и дамбы; это река, сама создающая собственные берега.

Иногда внешнее выражение этой внутренней

практика прекрасно, иногда – величественно, ино-гда – ужасно, иногда – ничтожно. Иногда главная особенность этой сферы – вообще не иметь внеш-него воплощения и быть замкнутой на самой себе. А иногда – разрушать саму себя и именно в этом обрести свое существование.

3. Персональная практика (Действие)

Существуют свободные системы, в которых действительно свободные Драконы действительно

свободны.1-й закон Драконьей Свободной Механики

Ян Словик, «Трактат о Драконах»

Свобода может быть воплощена в отказе от любо-го действия.

И Свобода неизбежно выражается в действии...И это снова – не противоречие, а естественный

Закон свободы.Соединяя легкость Идеи и поток Чувства с твер-

достью темной почвы, мы создаем Сад, имеющий вполне земное происхождение.

Каждым осознанным (и тем более – неосознан-ным) Актом, каждой манифестацией во внешней среде мы утверждаем и свою Свободу, и Свободу как Чувство, и Свободу как Идею, либо – отвергаем их (при этом – все равно утверждая...).

Идеи не должны усыплять нас, а Чувства – осле-плять. Мы должны быть способны демонстрировать свою свободу в самых обыденных, самых призем-ленных и самых частных актах выбора. И помнить, что в этом повседневном и скучном выборе всегда живет Иной выбор – Выбор, за которым и стоит наша Свобода (если она еще жива).

4. Межчеловеческие практики (Игра)

– С твоей точки зрения, это, возможно, и чушь, – покачав головой, сказала Черная Королева, – но я слыхивала такую чушь, по сравнению с которой эта

– ПРОПИСНАЯ ИСТИНА.Люис Кэрролл,

«Алиса в Зазеркалье»

В этой огненной сфере можно заметить контуры привычных социальных структур и сложных аль-тернативных сообществ; обнаружить парные танцы и дуэли, наполненные высшим огнем любви или разрушения; открыть целые миры, способные по-рождать миры еще более огромные и прекрасные, или – умирать в течение одного взгляда...

И все это проникнуто духом Игры. Игры, вклю-чающей миллионы игр с миллионом правил, и прежде всего – тех, что способны менять самих себя, сбрасывая собственные одежды, границы и правила. Игры, в рамках которой можно менять не только законы, установления и традиции, но и саму игру!

И именно в этом, как ни в чем другом, царит творчество (творение), порожденное Свободой. Или же – Свобода, порожденная творением.

24

#1 [3

] 2008

ИОСИФ БРОДСКИЙ

Булату Окуджаве

Ах, свобода, ах, свобода.Ты – пятое время года.Ты – листик на ветке ели.Ты – восьмой день недели.Ах, свобода, ах, свобода.У меня одна забота:почему на свете нет завода,где бы делалась свобода?Даже если, как считал ученый,ее делают из буквы черной,не хватает нам бумаги белой.Нет свободы, как ее ни делай.Почему летает в небе птичка?У нее, наверно, есть привычка.Почему на свете нет завода,где бы делалась свобода?Даже если, как считал философ,ее делают из нас, отбросов,не хватает равенства и братства,чтобы в камере одной собраться.Почему не тонет в море рыбка?Может быть, произошла ошибка?Отчего, что птичке с рыбкой можно,для простого человека сложно?Ах, свобода, ах, свобода.На тебя не наступает мода.В чем гуляли мы и в чем сидели,мы бы сняли и тебя надели.Почему у дождевой у тучкиесть куда податься от могучей кучки?Почему на свете нет завода,где бы делалась свобода?Ах, свобода, ах, свобода.У тебя своя погода.У тебя – капризный климат.Ты наступишь, но тебя не примут.

1965

ПЕСЕНКА О СВОБОДЕ

В Чили дела шли плохо. Мои дела в общем шли хорошо, но

у моей родины плохо. Я никогда не был отъявленным национали-стом, но тем не менее чувствую настоящую любовь к своей стране. «Чили, Чили... Как же ты могла так измениться?» – спрашивал я себя тогда, высовываясь дома в от-крытое окно и глядя на огни Сан-тьяго, уходящие вдаль. Что над то-бой такого сделали? Чилийцы что, с ума посходили? Кто во всем этом виноват? В другой раз, вышагивая по переходам колледжа или по коридорам редакции, вопрошал: до какого предела ты дойдешь, Чили? Ты теперь станешь совсем другой? Эдаким выродком на про-винциальной обочине цивилиза-ции? А потом случились выборы, и выиграл Альенде. И тогда я по-дошел к зеркалу в свой комнате и попробовал сформулировать глав-ный вопрос, который приберегал именно для такого момента, но вопрос отказался слетать с моих малокровных губ. Потому что ни-кто не смог бы этого перенести. В ночь триумфа Альенде я вышел на улицу и направился к дому Фэр-велла. Он сам открыл мне дверь. Как же он постарел! В ту пору Фэр-веллу перевалило за восемьдесят, и он уже не пытался дотрагиваться до моей талии или бедер, когда мы виделись. «Проходи, Себастьян», – приветствовал он меня. Я про-шел за ним в залу. Фэрвелл делал какие-то срочные телефонные

звонки. Первым, кому он позвонил, был Неруда. Не смог его найти. Потом по-звонил Никанору Парре. Тот же результат. Я бросил-ся в одно из кресел и зарыл-ся лицом в ладони. Слышно было, как Фэрвелл крутил диск, набирая номера еще четырех-пяти поэтов, но все было напрасно. Мы стали пить. Я посоветовал дозво-ниться, если это могло его как-то успокоить, до несколь-ких католических поэтов, которых мы оба знали. «Эти хуже всех, – сказал Фэрвелл, – они все должны быть на улицах и праздновать победу Альенде». Через несколько ча-сов Фэрвелл заснул прямо на стуле. Я хотел перетащить его на кровать, но он был слишком тяжел для меня, и пришлось оставить так.

Вернувшись домой, я стал чи-тать греков. В конце концов, будь что будет, все в руках Господних, сказал я себе. А я буду читать древ-них греков. Начал с Гомера, как положено, потом перешел к Фалесу Милетскому, затем к Ксено-фану из Колофона, Алкмео-ну из Кротона, Зенону из Элеи (хорош! Хорош!), а по-том убили генерала армии, благоволившего Альенде, Чили восстановила дипломатиче-ские отношения с Кубой, нацио-нальная перепись зарегистрирова-

ла численность населения страны 8 884 768 человек, по телевидению начался сериал «Право родить-ся», а я читал Тиртея из Спарты, Архилоха Паросского, Солона

Афинского, Гиппонакта Эфесско-го, Эстесикора из Имеры, Сафо с Митилини2, Феогнида из Мегары, Анакреонта из Теоса и Пиндара из Тебаса (один из самых моих люби-мых), а в это время правительство национализировало медь, потом селитру и железо, Пабло Неруда получил Нобелевскую премию, а Диас Касануэва – Национальную премию по литературе, Фидель Кастро приехал в страну с визи-том, и многие решили, что он собирается остаться здесь жить, но тут убили экс-министра из Христианско-демократической партии Переса Суховича, а

Лафуркад опубликовал свою «Белую голубку», я на-писал об этом добротную критическую статью, чуть ли не хвалебную, хотя в глубине души знал, что романчик-то ничего не

стоил, и в эти дни орга-низовали первый

«кастрюль-ный» марш

протеста

против Альен-де, а я вчитывался в Эсхила, и Софокла, и Еврипида (у всех – трагедии), одолел Алкея (тоже с Митилини), Эзопа, Гесиода и Ге-родота (этот был скорее титаном, чем человеком), а в Чили царили кризис и инфляция, черный ры-нок, стояли длинные очереди за продуктами, в результате аграр-ной реформы экспроприировали имение Фэрвелла и многие другие латифундии, возник Националь-ный секретариат по делам жен-щин, Альенде посетил Мексику и Генеральную ассамблею Объеди-ненных Наций в Нью-Йорке, были

«×èëèéñêèé íîêòþðí»

Роберто Боланьо1

(отрывок)

1 Ðîáåðòî Áîëàíüî (1953 – 2003) – ÷èëèéñêèé ïîýò è ïðîçàèê. Ñ 1966 æèë ñ ðîäèòåëÿìè â Ìåêñèêå, â 1973 âåðíóëñÿ íà ðîäèíó, ÷òîáû ó÷àñòâîâàòü â ñîöèàëèñòè÷åñêèõ ðåôîðìàõ Ñàëüâàäîðà Àëüåíäå, íî áûë çàñòèãíóò ãîñóäàðñòâåííûì ïåðåâîðîòîì Ïèíî÷åòà. Ó÷àñòâîâàë â ñîïðîòèâëåíèè íîâîìó ðåæèìó, áûë àðåñòîâàí, îòïóùåí ïî õîäàòàéñòâó âëèÿòåëüíîãî îäíîêàøíèêà.  1974 âåðíóëñÿ â Ìåêñèêó, âîçãëàâèë òàì àâàíãàðäíóþ ëèòåðàòóðíóþ ãðóïïó «èíôðàðåàëèñòîâ», âäîõíîâëÿâøóþñÿ îïûòîì äàäà è ñþððåàëèçìà.Äåáþòèðîâàë êíèãîé ñòèõîâ «Âîðîáüè íà âåðøèíå» (1975). Ñ 1977 ïóòåøåñòâîâàë ïî Åâðîïå è Ñåâåðíîé Àôðèêå, â 1978 ïîñåëèëñÿ â Êàòàëîíèè, ñìåíèë ìíîæåñòâî ïðîôåññèé, áûë ñáîðùèêîì âèíîãðàäà, íî÷íûì ñòîðîæåì, ïðîäàâöîì â ìàãàçèíå, ó÷èëñÿ âàÿíèþ, ïðåæäå ÷åì ïîëíîñòüþ çàíÿëñÿ æóðíàëèñòèêîé è ëèòåðàòóðîé.  ñîáñòâåííîé ïðîçå, ãäå êðèìèíàëüíûé ñþæåò ñîåäèíÿåòñÿ ñî ñíîâèä÷åñêîé ôàíòàñòèêîé òðèëëåðà è ñòèõèåé ëèòåðàòóðíîé èãðû, íåðåäêî âûñòóïàë ïîä èìåíåì Àðòóðî Áåëàíî.Íà ñåãîäíÿ èç âñåõ ïðîèçâåäåíèé Áîëàíüî íà ðóññêèé ïåðåâåäåíû äâà: «×èëèéñêèé íîêòþðí» è «Äàëåêàÿ çâåçäà». Îáà îíè ïîñâÿùåíû 1970-ì ãîäàì, êîãäà âî âðåìÿ äèêòàòóðû Ïèíî÷åòà â ×èëè ñîâåðøàëèñü óáèéñòâà è ïðîïàäàëè ëþäè.2 Ìèòèëèíè – îñòðîâ â Ýãåéñêîì ìîðå, íûíå î. Ëåñáîñ.

26

#1 [3

] 2008

Палач смотрел на них без единого слова.– Но... но разве ты не палач? – спросили его

с некоторым сомнением.Тот, к кому они обращались, отнял руку ото лба,

на котором было выжжено палаческое клеймо, – гул восторга пронесся по толпе.

– Да, я палач! – сказал он. И он поднялся, огром-ный и устрашающий, в своем кроваво-красном одеянии. Взоры всех устремились на него, и стало так тихо в гремящем, ревущем зале, что слышен был звук его дыхания.

– От рассвета времен справляю я свою службу, и конца ей покамест не видно. Мелькают чередой тысячелетья, народы рождаются и народы исчезают в ночи, лишь я остаюсь после всех и, забрызганный кровью, оглядываюсь им вослед – я единственный не старею. Верный людям, я иду их дорогой, и не протоптано ими такой потаенной тропки, где не разжигал бы я дымного костра и не орошал землю кровью. Искони я следую за вами и останусь при вас, пока не прейдет ваш век. Когда, осененные божественным откровением, вы впервые обратили свой взор к небу, я зарезал для вас брата и принес его в жертву. По сей день помню клонимые ветром деревья и отсветы огня, игравшие на ваших лицах, когда я вырвал его сердце и бросил в пламень. С тех пор многих принес я в жертву богам и дьяволам, небу и аду, тьмы тем виноватых и безвинных. На-роды стирал я с лица земли, империи опустошал и обращал в руины. Все делал, чего вы от меня хоте-ли. Эпохи я провожал в могилу и останавливался на мгновение, опершись на обагренный кровью меч, покуда новые поколения не призывали меня моло-дыми нетерпеливыми голосами. Людское море я взбивал в кровавую пену, и беспокойный шум его я заставлял умолкнуть навек. Пророков и спасителей

ÏÀËÀ×

Пер Лагерквист (отрывок)

я сжигал на кострах за ересь. Человеческую жизнь вверг я в пучину ночи и мрака. Все я делал для вас.

И поныне меня призывают, и я иду. Я озираю просторы: земля лежит в лихорадке, в жару, а из поднебесной выси слышатся скорбные вскрики птиц. Настал час злу выбросить семя! Настал час палача!

Солнце задыхается в тучах, отсырелый шар его зловеще тлеет пятном запекшейся крови. Вселяя страх и трепет, я иду по полям и сбираю свою жатву. На челе моем выжжено клеймо преступления, я сам злодей, осужденный и проклятый на вечные време-на. Ради вас.

Я осужден служить вам. И несу свою службу вер-но. Кровь тысячелетий тяготеет на мне.

Душа моя полна вашей кровью! Глаза мои застла-ны кровавой пеленою и ничего не видят, когда вой из человеческих дебрей достигает меня! В ярости крушу я все и вся – как вы того хотите, как вы кричите мне! Я слеп от вашей крови! Слепец, заточенный в вас! Вы моя темница, из которой мне не вырваться!

Когда в своем доме, доме палача, я стою возле сум-рачного окна, за которым в вечернем безмолвии спят луга и все цветы и деревья объяты глубоким, дивным покоем, тогда судьба моя давит и душит меня. <...>

Отчего я должен нести на себе все! Отчего все должно ложиться мне на плечи! Весь страх, вся вина, все содеянное вами! Отчего вся пролитая вами кровь должна вопиять из меня, чтобы мне никогда не узнать мира! Проклятья злодеев и жа-лобы безвинных жертв – отчего моя злосчастная душа должна страдать за все!

Осужденные взваливают на меня свои судьбы – я стараюсь не слушать, о чем они говорят в ожидании погибели, и, однако, слова их во мне остаются. Голоса из далеких тысячелетий вопиют во мне, голоса, поза-

новые покушения, а я листал Ту-сидида, его описания бесконеч-ных войн, рек и долин, ветров и плоскогорий, которые вставали со страниц, затемненных временем, а еще там были люди Тусидида, то есть воины Тусидида, и мирные люди, занимавшиеся сбором вино-града и смотревшие с горы на да-лекий горизонт, где находился я, затерянный среди миллионов дру-гих существ, которым еще пред-стояло родиться, горизонт, куда смотрел и Тусидид, и на котором дрожал и маячил я, а еще я стал

перечитывать Демосфена, Менан-дра, Аристотеля и Платона (что всегда оказывается полезным), и начались забастовки, и некий пол-ковник из бронетанкового полка пытался поднять мятеж, а один кинооператор умер, снимая соб-ственную смерть, а потом убили морского советника Альенде, были беспорядки, всеобщая перепалка, чилийцы ругались между собой, писали на стенах, а еще почти пол-миллиона человек прошли мар-шем в поддержку Альенде, а затем произошел-таки мятеж, военный

переворот, самопровозглашение Хунты, бомбардировка Ла Моне-ды, после чего президент застре-лился, и все было кончено. И тогда я тоже успокоился, держа палец на странице, которую в тот момент читал, и подумал: какой покой. Я встал и высунулся из окна: какая тишина. Небо было голубым, чи-стейшей голубизны, лишь кое-где облачные отметины. Вдали летел вертолет. Не закрывая окна, я встал на колени и помолился – за Чили, за всех чилийцев, погибших и живых.

#1 [3

] 2008

27

бытые всеми, лишенные жизни, но живущие преж-нею жизнью во мне! Запах вашей крови будит во мне тошноту, давит на меня неискупимостью вины!

Ваши судьбы я должен тащить на себе, вашей дорогой я должен идти неустанно, между тем как вы давно нашли отдых от деяний своих в могиле!

Кто выроет могилу такой глубины, чтобы в ней погрести меня! Чтобы мне дать забвенье! Кто снимет с плеч моих бремя проклятья и дарует мне смертный покой!

Никто! Ибо никто не снесет моей ноши!В те времена, когда был еще бог, я отправился од-

нажды к нему, дабы изложить свою нужду. Но каков же получился ответ!

Помню, сделал я это потому, что пришлось мне стеречь человека, который говорил, что он спаситель. Он хотел пострадать и умереть за вас и тем принести вам спасенье. Он хотел снять с меня мое бремя.

Я не находил в словах его смысла, ибо видел, что он слаб и маломощен, не наделен и обычной муж-скою силой, и я лишь смеялся над ним. Он звал себя мессией и проповедовал мир на земле – и за это был осужден.

Еще ребенком он понял, что должен пострадать и умереть за людей. Он много рассказывал о своем дет-стве – они всегда рассказывают о детстве, – о стране, которую он называл Галилеей, будто бы дивно пре-красной – всегда они так говорят. Там было множество лилий в горах вешнею порой, он стоял среди них и гля-дел окрест на светлые луга и понял тогда, что он – сын божий. Он был несчастный безумец, я в этом убедился, едва начавши слушать его речи. И пока он на них глядел, открылось ему, какое слово он проповедает лю-дям, что он им возвестит, и будет это – мир на земле. Я спросил, отчего ему надобно умереть, дабы они могли жить в мире, но он мне ответил, что так должно быть, таково сокровенное согласие. Ибо так ему сказано его отцом, а под этим разумел он самого господа бога. Он был тверд в своей вере, как доброе дитя.

Но когда приблизилось время его, он убоялся и затрепетал, как другие, и, должно быть, уже не был во всем так уверен, как прежде. Я ничего ему не говорил, он был один со своим страхом, и взгляд его порою уносился, казалось, куда-то далеко. Будто он снова хотел увидеть край своего детства и луга, усыпанные лилиями.

Страх его делался сильней и сильней. Он упал на колени и начал шептать и молиться: «Душа моя скорбит смертельно. Отче, если возможно, пронеси чашу сию мимо меня!» Мне пришлось тащить его за собою, когда пробил его час.

Крест нести у него едва доставало сил, и он ша-тался в изнеможении, мне стало жалко смотреть, и я взял его крест и нес за него часть пути. Лишь я это сделал, из других же – никто. Тяжесть была невели-ка против той, какую я привык нести для людей.

Когда я положил его на крест, то перед тем, как вбивать гвозди, попросил по обычаю прощенья. Не знаю отчего, но мне было больно предавать его смерти. И тогда он взглянул на меня добрыми, испуганными глазами – глазами не преступника, но просто несчаст-ного человека. «Я прощаю тебе, брат мой», – сказал он мне своим тихим голосом. И один из стоявших вблизи

утверждал, будто клеймо палача исчезло со лба моего, когда он это говорил, хоть сам я этому не верю.

Я не знаю, для чего он так меня назвал! Но из-за этого одного я тогда словно распинал родного брата. Ни с кем из тех, кто прошел через мои руки, не было мне так тяжело. Когда делаешь то, что делаю я, по-неволе приходится время от времени взглядывать на жертву, и он – нет, он не походил ни на одну из прежних моих жертв.

Мне не забыть его глаза, когда он на меня посмо-трел! Когда он сказал те слова!

Я так хорошо это помню! Я, сохранивший в себе все голоса и всю пролитую кровь – все, что вами давно забыто!

Отчего я должен страдать! Отчего я должен нести на себе все – ради вас! Отчего я должен брать на себя ваши грехи!

Мне ведь и плетьми пришлось его сечь на тем-ничном дворе, как будто он и без этого не умер бы, – тело его у меня под руками было израненное и вспухшее. И так мне сделалось все постыло, что я едва смог поднять его крест.

Люди же возрадовались, когда я его поднял. Они кричали и ликовали, увидев, что он наконец распят. Я не запомню такой радости на лобном месте, какая была, когда я распял его! И они насмехались над ним, и глумились, и изрыгали хулу на несчастного, пеняя ему, что он возомнил себя их мессией, их Христом, – и что они там еще про него говорили... Они плевали в него, смеясь над его страданьем. Он зажмурил глаза, чтобы не видеть людей в ту минуту, когда он спасал их. И, быть может, старался думать о том, что все же он царь их и божий помазанник. Терновый венец, ими спле-тенный, смешно свесился набок на его окровавленной голове. Мне стало тошно смотреть, и я отвернулся.

Но прежде, чем он испустил дух, сделалась тьма по всей земле, и я слышал, как он громким голосом возопил:

– Боже мой, боже мой, для чего ты меня оставил!И тогда мне стало совсем невмочь видеть это все.

Вскоре затем он умер, что было благо. И мы тотчас сняли его, ибо наступала суббота и нельзя было оставить его висеть на кресте.

Когда все ушли готовиться к субботе и вокруг наконец опустело, я сел там, на лобном месте, средь трупного смрада и нечистоты. И, помню, сидел под звездами до поздней ночи. Тогда-то и надумал я на-править стопы свои к богу, дабы с ним поговорить.

И, покинув землю, я отправился в небеса, где хотя бы дышалось вольней и легче. Я шел и шел, сам не знаю сколько. Он обитал ужасающе далеко, господь бог.

Наконец я увидел его перед собою: он величаво восседал на престоле средь небесных просторов. Я устремился туда и приступил к нему, положив свой кровавый топор к подножью его престола.

– Мне постыло мое ремесло! – сказал я ему. – Не довольно ль я его справлял! Пора тебе меня освобо-дить!

Но он сидел, вперившись в пустоту, недвижимый и словно окаменелый.

– Слышишь?! С меня довольно моей палаческой службы! Мне ее долее не вынести! Не могу я жить

28

#1 [3

] 2008

средь крови и ужасов, средь всего, что свершается тво-им попущением! И какой во всем этом смысл, можешь ли ты мне сказать?! Я нес свою службу верно, делал все, что было в моих силах, но нет более сил моих! Мне не выдержать этого! Будет с меня! Ты слышишь?!

Но он меня не замечал. Шаровидные очеса его, пустые и мертвенные, уставлены были в простран-ство, как в пустыню. Страх объял меня тогда и не-стерпимое отчаянье.

– Сегодня я распял твоего единородного сына! – крикнул я в диком неистовстве. Но ни одна черта не дрогнула в суровом, бесчувственном лице его. Оно словно вырублено было из камня.

Я стоял средь холодного безмолвия, и ветер вечно-сти пронизывал меня своим ледяным дыханьем. Что мне было делать? С кем говорить? Не было ничего! Мне оставалось лишь взять свой топор и отправиться обратно тою же дорогой.

Я понял, что он не был его сыном. Он был из человеческого рода, и надо ль удивляться, что обо-шлись с ним так, как принято у них обходиться со своими. Они распяли всего лишь одного из себе по-добных, как было у них в обычае. Я шел, негодуя и возмущаясь, и зяб на обратном пути.

Его не стало, как и других, и он обрел покой. Моя же злосчастная душа осуждена длить сей путь ныне и присно, и во веки веков. Я должен был вернуться на землю и вновь ступить на скорбную стезю – ино-го мне не дано. Мне никто не поможет!

Нет. Он не был их спаситель. Под силу ль это такому, как он! У него были руки подростка, меня мучила жалость, когда я вбивал в них гвозди, стара-ясь пропустить их между тонкими костями. Я сомне-вался, удержится ли он на них, когда повиснет. Под силу ль такому спасти людей!

Когда я пронзил ему бок, чтобы посмотреть, скоро ль его можно снимать, он был уже мертв, на-много раньше, чем они обычно умирают.

Какой он был спаситель, этот несчастный! Как мог он вам помочь! И снять с меня мое бремя! Какой

«Бойня номер пять, или Крестовый поход детей» (пля-ска со смертью по долгу службы).

Автор: Курт Воннегут.Год и место первой публика-

ции: 1969, США

Вторая мировая война ста-ла символом преступлений

против человечности, геноцида, страшной гуманитарной ката-

строфой XX века. При этом Нюрн-бергский процесс, осудивший преступления нацистского ре-жима, носил характер судилища победителей над побежденными. Нацисты объявлялись основны-ми виновниками уничтожения различных социальных групп внутри своей страны, Холокоста, оккупации европейских стран и жестоких военных действиях. Со-

юзные же армии представлялись освободителями, честно действо-вавшими во имя мира и добра.

Курт Воннегут, американец не-мецкого происхождения, своим романом впервые открыто расска-зал о не менее жестоких действи-ях союзных войск, так же, как и нападающая сторона, воевавших безжалостно и цинично. Впервые кто-то заявил и о Германии как

Елена Дудукина, Владимир – Воронеж

êíèæíàÿ ÏÎËÊÀ

duduschenka.livejournal.com

он был Христос для людей! Я понял, почему слу-жить вам должен я! Почему вы призываете меня!

Я ваш Христос, с палаческим клеймом на челе! Ниспосланный вам свыше!

Ради вражды на земле и в человеках зловоления!Бога своего вы обратили в камень! Он мертв

давным-давно. Я же, ваш Христос, я живу! Я – плод его великой мысли, сын его, зачатый им с вами и рожденный, когда он еще был могуч, когда он жил и знал, чего хотел, какой он во все это вкладывал смысл! Теперь он высится недвижно на престоле, подтачиваем временем, точно проказой, и мертвя-щий ветер вечности уносит прах его в небесную пу-стыню. Я же, Христос, я живу! Дабы вы могли жить! Я свершаю по миру свой ратный путь и вседневно спасаю вас в крови! И меня вы не распнете!

Я тоскую по жертвенной смерти – как когда-то мой несчастный, беспомощный брат. Быть пригвож-денным к кресту – и испустить дух, растворившись в глубокой, милосердной тьме! Но я знаю, этот час не придет никогда. Я должен отправлять свою службу, доколе пребудете вы. Мой крест никогда не будет под-нят! В конце концов я завершу свой труд, и у меня не останется дел на земле, но и тогда моя неупокоенная душа будет мчаться безустанно сквозь вселенскую ночь в смертной обители отца моего – преследуемая страхом и терзаньями за все, содеянное мною для вас!

И все же я тоскую об этом. Чтобы настал конец, чтобы не множить долее моей тяжкой вины.

Я тоскую о времени, когда вы будете стерты с лица земли и занесенная рука моя сможет наконец опуститься. Тихо, нет больше хриплых голосов, взы-вающих ко мне, я стою одиноко и гляжу окрест себя, понимаю, что все завершено.

И я ухожу в вечную тьму, швырнув на пустынную землю свой кровавый топор – в память о человече-ском роде, некогда здесь обитавшем!

Par Fabian Lagerkvist. Bodeln. Пер. со шведск. – Т.Величко.В кн.: «Пер Лагерквист. Избранное» – М., «Прогресс», 1981.

#1 [3

] 2008

29

пострадавшей стороне, тем са-мым показав разницу и конфликт оценок событий и памяти о них. Книга вызвала дискуссию читаю-щей публики и разные эмоции – от благодарности до осуждения за высказывание о «другой правде».

Во время Второй мировой во-йны Воннегут попал в немецкий плен как солдат американской армии и пережил бомбежку Дрез-дена. Он решил написать об этом книгу:

«Когда я вернулся домой по-сле Второй мировой войны, двад-цать три года назад, я думал, что мне будет очень легко написать о разрушении Дрездена, потому что надо было только рассказать все, что я видел... Но я никак не мог придумать нужные слова про Дрезден, во всяком случае, на целую книжку их не хватало. Да слова не приходят и теперь, когда я стал старым пердуном, с при-вычными воспоминаниями, с при-вычными сигаретами и взрослыми сыновьями».

Слов, четко передававших бы историю разрушения немецкого города или какого другого собы-тия военного времени, у Воннегута так и не нашлось – ни в этой книге, ни в других. Эта книга вопит о том, что любая война – это убой детей, ибо все жертвы на войне – дети, и по возрасту, и по состоянию души, и о бойне невозможно высказаться вежливо. Любая война – это Кре-стовый поход детей, организован-ный горсткой политиков для удо-влетворения их собственных нужд и амбиций.

Герой книги плутал во време-ни и побывал в плену на планете Тральфамадор, жители которой умеют видеть все в четырех из-мерениях. Они научили Бил-ли (главный герой книги), что «когда человек умирает, нам это только кажется. Он все еще жив в прошлом, так что очень глупо плакать на его похоронах. Все мо-менты прошлого, настоящего и будущего всегда существовали и всегда будут существовать»... От-ныне, когда Билли – а за ним и Курт Воннегут – слышат, что кто-то умер, они пожимают плечами и говорят, как тральфамадорцы: «Такие дела».

Книга принесла собой саму память о войне – но память не

милитаристского типа: «– ... Вы притворитесь, что вы были вовсе не детьми, а настоящими мужчи-нами, и вас в кино будут играть всякие Фрэнки Синатры и Джо-ны Уэйны или еще какие-нибудь знаменитости, скверные старики, которые обожают войну. И война будет показана красиво, и пойдут войны одна за другой. И драться будут дети, вон как те наши дети наверху.

И тут я все понял. Вот отчего она так рассердилась. Она не хо-тела, чтобы на войне убивали ее детей, чьих угодно детей. И она думала, что книжки и кино тоже подстрекают к войнам.

И тут я поднял правую руку и дал ей торжественное обещание:

– Мэри, – сказал я, – боюсь, что эту свою книгу я никогда не кончу. Я уже написал тысяч пять страниц и все выбросил. Но если я когда-нибудь эту книгу кончу, то даю вам честное слово, что никакой роли ни для Фрэнка Си-натры, ни для Джона Уэйна в ней не будет. И знаете что, – добавил я, – я назову ее «Крестовый поход детей».

Книга принесла с собой память, сродни той, что заставляет огля-дываться назад и превращаться в соляной столб:

«Я поискал в Библии, на сто-лике в мотеле, описание какого-нибудь огромного разрушения.

Солнце взошло над землею, и Лот пришел в Сигор.

И пролил Господь на Содом и Гоморру дождем серу и огонь от Господа с неба.

И ниспроверг города сии, и всю окрестность сию, и всех жителей го-родов сих, и произраста-ния земли.

Такие дела.В обоих городах, как известно,

было много скверных людей. Без них мир стал лучше. И конечно, жене Лота не велено было огляды-ваться туда, где были все эти люди и их жилища. Но она оглянулась, за что я ее и люблю, потому что это было так по-человечески.

И она превратилась в соляной столб. Такие дела.

Нельзя людям оглядываться. Больше я этого делать, конечно, не стану. Теперь я кончил свою воен-ную книгу. Следующая книга будет очень смешная.

А эта книга не удалась, потому что ее написал соляной столб».

Эта память о разрушении запад-ными войсками немецкого города, «Флоренции на Эльбе», бомбежке, которую некоторые приравнивают к американской бомбежке япон-ских городов Хиросимы и Нагасаки и тем самым пытаются оправдать Холокост и преступления Гитле-ра, – эта память одной из первых в Европе прорвалась в небольшом романе изобретателя «американ-ского черного юмора» Курта Вон-негута, до весны прошлого года – жителя мыса Код. «Тогдашним американцам эта бомбежка вовсе не казалась чем-то выдающимся. В Америке не многие знали, на-сколько это было страшнее, чем, например, Хиросима».

А еще книга явила собой – и для автора, и для читателей – идею не-обходимости преодоления траги-ческого прошлого, восстановления мира в себе и вокруг себя: «В дру-гой раз Билли услыхал, как Розуо-тер говорил психиатру:

– По-моему, вам, господа, при-дется насочинять тьму-тьмущую новой брехни, иначе людям станет совсем неохота жить».

При всем при том «Бойня но-мер пять...» – одна из наиболее ча-сто запрещаемых книг: студенты, родители, учителя, администра-ция, библиотекари и священники выступали за ее изъятие или уни-чтожение по следующим причи-нам: непристойность, вульгарный язык, жестокость, «сортирная» лексика, «не рекомендованный детям» язык, безбожие, безнрав-ственность, «слишком современ-ный» язык и «непатриотичное» изображение войны. К примеру, в который раз в феврале 1988 года в Батон-Руж (штат Луизиана) школьный совет хотел запретить книгу. Тогда член общины Билл Хьюи заявил: «Мне сложно верить этому обществу,.. в котором может обсуждаться изъятие книг с библи-отечных полок. Я не хочу жить в обществе, которое одобряет бинго и запрещает книги».

30

#1 [3

] 2008

«Сразу после его [Солженицына] высылки я присоединил свою подпись к

обращению – протесту московских интеллигентов, в котором, в частно-

сти, предполагалось учредить международный трибунал типа Нюрнберг-

ского для расследования преступлений, описанных в «Архипелаге ГУЛАГ».

Я не считал и не считаю, что по прошествии стольких лет после крас-

ного террора – как бы ни были кошмарны его методы и масштабы – сле-

дует казнить или сажать в тюрьмы доживающих свой век преступни-

ков. Бывшие вожди, члены троек, прокуратуры, следователи, охранники,

писатели ложных доносов и многочисленные писатели-теоретики и про-

пагандисты террора – пусть живут. Но они должны быть публично су-

димы. И все злодеяния, независимо от того, живы или мертвы преступ-

ники, должны быть публично расследованы». Юрий Орлов.

«Опасные мысли. Мемуары из русской жизни»

1. Международные трибуналы и специальные суды ООН

Действуя на основании главы VII Устава Органи-зации Объединенных Наций, Совет Безопасности ООН учредил два международных уголовных три-бунала в Югославии и Руанде для преследования лидеров, ответственных за военные преступления и преступления против человечества, совершенные в этих странах.

Международный трибунал по бывшей Югославии

Международный трибунал для судебного пресле-дования лиц, ответственных за серьезные нарушения международного гуманитарного права, совершен-ные на территории бывшей Югославии с 1991 г., был учрежден резолюцией 827 (1993) Совета Безопасно-сти от 25 мая 1993 г. для разрешения в судебном по-рядке дел о серьезных нарушениях международного гуманитарного права в регионе. Местонахождение – Гаага (Нидерланды).

Трибунал состоит из следующих частей: судебного органа, состоящего из трех Судебных камер и одной Апелляционной камеры, Канцелярии Обвинителя, и Секретариата. В настоящее время в состав Трибуна-ла входят 25 судей: 16 постоянных судей, а также 9 судей ad litem.

Трибунал вынес обвинительные заключения и официально предъявил обвинение значительному числу лиц. В то время как большинство этих лиц на-ходятся на свободе, некоторые из них были задержа-ны и преданы суду. Первое судебное разбирательство завершилось в мае 1997 г.

Международный трибунал по РуандеМеждународный уголовный трибунал для судеб-

ного преследования лиц, ответственных за геноцид и другие серьезные нарушения международного гуманитарного права, совершенные на территории Руанды, и граждан Руанды, ответственных за гено-цид и другие подобные нарушения, совершенные на территории соседних государств, в период с 1 января по 31 декабря 1994 г. был учрежден в соответствии с резолюцией 955 (1994) Совета Безопасности от 8 ноября 1994 г. Местонахождение – Аруша (Объеди-ненная Республика Танзания).

Трибунал состоит из камер, включающих две Су-дебные камеры и одну Апелляционную камеру, Об-винителя и Секретариата.

Первое судебное разбирательство в рамках Трибу-нала было начато в январе 1997 г.

В состав каждого из Трибуналов входят 11 судей, которые избираются Генеральной Ассамблеей ООН из представляемого Советом Безопасности списка, а

ÌÅÆÄÓÍÀÐÎÄÍÛÅ ÒÐÈÁÓÍÀËÛ È ÎÑÓÆÄÅÍÈÅ ÒÎÒÀËÈÒÀÐÍÛÕ ÐÅÆÈÌÎÂ

Составитель Константин Баранов newaristos@gmail.com

также назначаемый Генеральным секретарем ООН секретарь, отвечающий за выполнение админи-стративных функций. В рамках обоих Трибуналов действует один и тот же обвинитель, который на-значается Советом Безопасности по рекомендации Генерального секретаря ООН, и одна и та же апелля-ционная камера.

Специальные суды, которые считаются менее за-тратными и более эффективными, чем трибуналы ООН, совместно администрируются ООН и прави-тельством страны, на территории которой имел ме-сто конфликт.

Специальный суд для Сьерра-ЛеонеВ январе 2002 г. ООН по соглашению с прави-

тельством Сьерра-Леоне учредило Специальный суд по Сьерра-Леоне для преследования ответственных за нарушения как международного гуманитарного права, так и внутреннего законодательства, совер-шенные на территории страны с 30 ноября 1996 г.

Базирующийся в стране, где были совершены жестокости и соединяющий международное и вну-треннее право, Специальный суд по Сьерра-Леоне представляет новое поколение международных три-буналов. Эксперты считают, что он будет осущест-влять правосудие быстрее и менее затратно, чем его аналоги по Руанде и Югославии.

В настоящее время 11 человек, связанных со все-ми тремя бывшими враждующими сторонами, пред-стали перед Специальным судом. Обвинения против еще 2-х человек были сняты в декабре 2003 г. в связи с их смертью.

В настоящее время на различных стадиях находят-ся переговоры о создании аналогичных специальных судов для Камбоджи, Восточного Тимора и Ирака.

2. Межгосударственные военные трибуналы

Создаются на основе межгосударственных согла-шений нескольких государств, как правило, постра-давших от военной агрессии, для расследования и судебного преследования лиц, ответственных за во-енные преступления, совершенные в ходе вооружен-ного конфликта.

Нюрнбергский процессМеждународный судебный процесс над главными

нацистскими преступниками, проходил с 20 ноября 1945 г. по 1 октября 1946 г.

Процесс вел Международный военный трибунал в Нюрнберге (Германия), соглашение о создании и устав которого были выработаны СССР, США, Вели-кобританией и Францией в ходе лондонской конфе-ренции, проходивший с 26 июня по 8 августа 1945 г. Совместно разработанный документ отразил согла-

32

#1 [3

] 2008

сованную позицию всех 23 стран-участниц конфе-ренции, принципы устава утверждены Генеральной Ассамблеей ООН как общепризнанные в борьбе с преступлениями против человечества.

Международный военный трибунал был сформи-рован на паритетных началах из представителей 4 великих держав в соответствии с Лондонским согла-шением. Каждая страна направила на процесс своих главных обвинителей, их заместителей и помощни-ков. Всего было проведено 216 судебных слушаний, председателем суда был представитель Великобри-тании Дж. Лоуренс.

29 августа 1945 г. был опубликован список глав-ных военных преступников, состоящий из 24 на-цистских политиков, военных, идеологов фашизма. 18 октября 1945 г. обвинительное заключение было передано каждому из обвиняемых. 12 из них при-говорено к смертной казни через повешение, 3 – к пожизненному заключению, четверо – к меньшим срокам заключения, трое были оправданы. Обвине-ния против двоих были сняты в связи с их смертью.

Вынеся обвинительный приговор главным на-цистским преступникам, Международный военный трибунал признал агрессию тягчайшим преступле-нием международного характера.

Токийский процессМеждународный судебный процесс над главными

японскими военными преступниками, проходил с 3 мая 1946 г. по 12 ноября 1948 г.

Судебный процесс вел Международный воен-ный трибунал для Дальнего Востока, учрежденный из представителей 11 государств, пострадавших от японской агрессии: США, СССР, Великобритании, Китая, Франции, Австралии, Канады, Новой Зелан-дии, Нидерландов, Индии, Филиппин. Рассмотрено и проанализировано большое число материалов и показаний, документальных доказательств о престу-плениях, совершенных военными и политическими лидерами Японии.

В приговоре трибунала осуждены агрессивные войны Японии, длившиеся в течение восьми лет (1937–1945), преступный характер политики япон-ского руководства, принесшей неисчислимые жерт-вы и лишения народам многих стран, самому народу Японии.

7 подсудимых были приговорены к смертной каз-ни, 16 – к пожизненному тюремному заключению и двое к меньшим срокам тюремного заключения.

3. Общественные трибуналыСоздаются международными и национальными

НПО, а также инициативными группами.

Всемирный трибунал по ИракуВсемирный трибунал по Ираку представляет со-

бой горизонтальную сеть из местных групп и ин-дивидуальных активистов по всему миру, которые работают вместе для осуждения серьезных наруше-ний и преступлений, совершенных в ходе процес-са, приведшего к агрессии против Ирака, войны и последующей оккупации. В результате его работы собранные и представленные факты послужат как

исторический материал, который разрушит паутину лжи, распространяемой военной коалицией и свя-занной с ней прессой.

Проект состоит из следственных комиссий и сессий, проводимых по всему миру, расследующих различные вопросы, относящиеся к войне в Ираке, такие как законность войны, роль ООН, военные преступления и роль СМИ.

4. «Комиссии правды», или «Комиссии

правды и примирения»Представляют собой комиссии, задачей которых

является исследование и раскрытие прошлых про-ступков и преступлений правительства, в надежде на разрешение конфликта, сохраняющегося с прошлых лет. Они, под различными наименованиями, время от времени создаются государствами, возникая по поводу периодов внутренних конфликтов, граждан-ских войн и диктаторских режимов. Комиссия прав-ды и примирения ЮАР, учрежденная Нельсоном Манделой после апартеида, признается в качестве модели «комиссий правды». Как утверждается, эти комиссии могут представить доказательства против исторического ревизионизма или государственного терроризма, а также других преступлений и наруше-ний прав человека.

Список стран, в которых созданы «комиссии прав-ды и примирения»:

• Аргентина – Национальная комиссия по насиль-ственным исчезновениям (Comisión Nacional sobre la Desaparición de Personas);

• Чили – Национальная комиссия правды и прими-рения (Comisión Nacional de Verdad y Reconciliación; «Rettig Report»), Национальная комиссия по поли-тическому заключению и пыткам («Valech Report»);

• Сальвадор – Комиссия правды (Comisión de la Verdad);

• Фиджи – Комиссия примирения и единства (Re-conciliation and Unity Commission);

• Гватемала – Комиссия исторического проясне-ния (Comisión para el Esclarecimiento Histórico);

• Либерия – Комиссия правды и примирения (Tr-uth and Reconciliation Commission);

• Марокко – Комиссия равенства и примирения (Equity and Reconciliation Commission – IER);

• Панама – Комиссия правды (Comisión de la Ve-rdad);

• Перу – Комиссия правды и примирения (Comisión de la Verdad y Reconciliación);

• ЮАР – Комиссия правды и примирения (Truth and Reconciliation Commission);

• Сьерра-Леоне – Комиссия правды и примирения (Truth and Reconciliation Commission);

• Восточный Тимор – Комиссия по реакции, прав-де и примирению в Восточном Тиморе (Comissão de Acolhimento, Verdade e Reconciliação em Timor Leste);

• США – Комиссия правды и примирения Грин-сборо (Greensboro Truth and Reconciliation Commiss-ion – GTRC).

#1 [3

] 2008

33

сованную позицию всех 23 стран-участниц конфе-ренции, принципы устава утверждены Генеральной Ассамблеей ООН как общепризнанные в борьбе с преступлениями против человечества.

Международный военный трибунал был сформи-рован на паритетных началах из представителей 4 великих держав в соответствии с Лондонским согла-шением. Каждая страна направила на процесс своих главных обвинителей, их заместителей и помощни-ков. Всего было проведено 216 судебных слушаний, председателем суда был представитель Великобри-тании Дж. Лоуренс.

29 августа 1945 г. был опубликован список глав-ных военных преступников, состоящий из 24 на-цистских политиков, военных, идеологов фашизма. 18 октября 1945 г. обвинительное заключение было передано каждому из обвиняемых. 12 из них при-говорено к смертной казни через повешение, 3 – к пожизненному заключению, четверо – к меньшим срокам заключения, трое были оправданы. Обвине-ния против двоих были сняты в связи с их смертью.

Вынеся обвинительный приговор главным на-цистским преступникам, Международный военный трибунал признал агрессию тягчайшим преступле-нием международного характера.

Токийский процессМеждународный судебный процесс над главными

японскими военными преступниками, проходил с 3 мая 1946 г. по 12 ноября 1948 г.

Судебный процесс вел Международный воен-ный трибунал для Дальнего Востока, учрежденный из представителей 11 государств, пострадавших от японской агрессии: США, СССР, Великобритании, Китая, Франции, Австралии, Канады, Новой Зелан-дии, Нидерландов, Индии, Филиппин. Рассмотрено и проанализировано большое число материалов и показаний, документальных доказательств о престу-плениях, совершенных военными и политическими лидерами Японии.

В приговоре трибунала осуждены агрессивные войны Японии, длившиеся в течение восьми лет (1937–1945), преступный характер политики япон-ского руководства, принесшей неисчислимые жерт-вы и лишения народам многих стран, самому народу Японии.

7 подсудимых были приговорены к смертной каз-ни, 16 – к пожизненному тюремному заключению и двое к меньшим срокам тюремного заключения.

3. Общественные трибуналыСоздаются международными и национальными

НПО, а также инициативными группами.

Всемирный трибунал по ИракуВсемирный трибунал по Ираку представляет со-

бой горизонтальную сеть из местных групп и ин-дивидуальных активистов по всему миру, которые работают вместе для осуждения серьезных наруше-ний и преступлений, совершенных в ходе процес-са, приведшего к агрессии против Ирака, войны и последующей оккупации. В результате его работы собранные и представленные факты послужат как

исторический материал, который разрушит паутину лжи, распространяемой военной коалицией и свя-занной с ней прессой.

Проект состоит из следственных комиссий и сессий, проводимых по всему миру, расследующих различные вопросы, относящиеся к войне в Ираке, такие как законность войны, роль ООН, военные преступления и роль СМИ.

4. «Комиссии правды», или «Комиссии

правды и примирения»Представляют собой комиссии, задачей которых

является исследование и раскрытие прошлых про-ступков и преступлений правительства, в надежде на разрешение конфликта, сохраняющегося с прошлых лет. Они, под различными наименованиями, время от времени создаются государствами, возникая по поводу периодов внутренних конфликтов, граждан-ских войн и диктаторских режимов. Комиссия прав-ды и примирения ЮАР, учрежденная Нельсоном Манделой после апартеида, признается в качестве модели «комиссий правды». Как утверждается, эти комиссии могут представить доказательства против исторического ревизионизма или государственного терроризма, а также других преступлений и наруше-ний прав человека.

Список стран, в которых созданы «комиссии прав-ды и примирения»:

• Аргентина – Национальная комиссия по насиль-ственным исчезновениям (Comisión Nacional sobre la Desaparición de Personas);

• Чили – Национальная комиссия правды и прими-рения (Comisión Nacional de Verdad y Reconciliación; «Rettig Report»), Национальная комиссия по поли-тическому заключению и пыткам («Valech Report»);

• Сальвадор – Комиссия правды (Comisión de la Verdad);

• Фиджи – Комиссия примирения и единства (Re-conciliation and Unity Commission);

• Гватемала – Комиссия исторического проясне-ния (Comisión para el Esclarecimiento Histórico);

• Либерия – Комиссия правды и примирения (Tr-uth and Reconciliation Commission);

• Марокко – Комиссия равенства и примирения (Equity and Reconciliation Commission – IER);

• Панама – Комиссия правды (Comisión de la Ve-rdad);

• Перу – Комиссия правды и примирения (Comisión de la Verdad y Reconciliación);

• ЮАР – Комиссия правды и примирения (Truth and Reconciliation Commission);

• Сьерра-Леоне – Комиссия правды и примирения (Truth and Reconciliation Commission);

• Восточный Тимор – Комиссия по реакции, прав-де и примирению в Восточном Тиморе (Comissão de Acolhimento, Verdade e Reconciliação em Timor Leste);

• США – Комиссия правды и примирения Грин-сборо (Greensboro Truth and Reconciliation Commiss-ion – GTRC).

#1 [3

] 2008

33

«Покаяние»Режиссер: Тенгиз Абуладзе.Сценарий: Нина Джанелидзе,

Тенгиз Абуладзе, Резо Кваселава.В ролях: Автандил Махарадзе,

Зайнаб Боцвадзе, Кетеван Абулад-зе, Софико Чиаурели и др.

Фильм-притча, философская драма, 1984, выпущен в 1987, Гру-зия, 153 мин.

Большая специальная премия жюри и Премия ФИПРЕССИ на МКФ в Каннах, 1987; Специаль-ный приз жюри и «Серебряный Хьюго» на МКФ в Чикаго, 1987; «Серебряный медведь» на МКФ в Западном Берлине, 1988; Главный приз на IV фестивале европейских фильмов, 1988.

Так уж принято, что о покой-никах либо не говорят вовсе, либо говорят что-то хорошее и светлое. В фильме Тенгиза Абуладзе «По-

каяние» о покойнике говорят ужасные вещи...

Сюжет картины построен на истории судебного процесса по делу Кэти Баратэли, которая три раза выкапывала из могилы труп Варлана Аравидзе, городского главы грузинского городка, в об-разе которого сошлись тщеславие Сталина, усики Гитлера, арти-стизм Муссолини и черты многих других не известных нам тиранов прошлого века.

На суде Кэти заявила, что «не три, а триста раз его выкопает» и не успокоится, пока жива. Ведь для нее Правосудие уже свер-шилось, и Приговор был таков: родственники своими руками должны выкопать тирана и отдать его тело на съедение воронам.

Она рассказала обществу историю своей семьи и страшные вещи о разных семьях и престу-плениях, о которых невозможно забыть. В годы репрессий никто не смог спасти ее отца, талантли-вого художника Сандро Баратэли. Ни его самого, ни Храм, который он защищал ценой своей жизни. Храм взорвали, Сандро Баратэли и его жена, прекрасная Нино Ба-ратэли, уничтожены, но их дочь Кэти выросла и продолжила идти дорогой родителей. Она одна вы-звала на Суд тирана, она вынесла ему Приговор, который не под-лежал пересмотру. Большего она сделать не могла.

Хотя в глазах общества все это время именно Кэти была обвиняе-мой.

Для нее же было очевидным, что пока тиран жив, пока люди руководствуются в своей жизни его принципами и оправдывают дела тирана, неважно, чем – все-общим благом, обстоятельствами, тяжелыми временами, тем, что лично он не убил ни одного че-ловека, – то и для нее, и тысяч, миллионов таких же жертв, как она и ее семья, в этом обществе всегда будет свободно лишь место на скамье подсудимых, «врагов народа». По мнению Кэти, только покаяние и публичное осуждение тиранов даст всем нам возмож-ность вздохнуть свободно.

В этой истории Варлан продол-жает сеять смерть – внук стреляет в себя, не выдержав вины за грехи своего предка и подлости родите-лей, и в результате сын Варлана Авель проклинает себя и сбрасы-вает труп отца с горы на съедение воронам.

Фильм подходит к концу, а в голове вертятся вопросы: «Жив ли еще Варлан Аравидзе?», «Живы ли другие тираны?» и «КТО прод-левает им жизнь?»...

...Последние слова картины остаются звенеть в голове, одно-временно пугая и успокаивая: в кадре появляется старая женщи-на, которая стучит в окно Кэти и спрашивает у нее:

–Скажите, эта улица ведет к Храму?

–Нет, эт улица Варлана. Не эта улица ведет к Храму.

– А-а-а-а... Тогда зачем нуж-на?.. К чему дорога, если она не ведет к Храму?

ÊÈÍÎÏÎËÊÀ

Анастасия Никитина, Неаполь Скифский telestra-s.livejournal.com

34

#1 [3

] 2008

Молодежное Правозащитное Движение – это мо-лодые люди и молодежные организации, объединив-шиеся для формирования нового поколения правоза-щитников, утверждения принципов Прав Человека и общечеловеческих ценностей, развития эффективных общественных механизмов защиты Прав и Свобод.

МПД всегда так или иначе затрагивало в своей де-ятельности проблемы тоталитаризма и сопротивле-ния ему. А с 2005 года работа в данном направлении стала более системной. Совместно с Международной Сетью «Молодая Европа» МПД проводит кампанию «Антисталинизм», целью которой является органи-зация международного Трибунала по осуждению преступлений сталинского режима.

Контактные данные:Тел./факс: (4732) 54-55-30e-mail: admin@yhrm.orgwww.YHRM.orgwww.anti-stalinism.hrworld.ru

«Мемориал» – движение, изначальная основная задача которого – сохранение памяти о политических репрессиях в недавнем прошлом России. Сейчас это содружество десятков организаций в России, Казахста-не, Латвии, Грузии и на Украине, ведущих исследова-тельскую, правозащитную, просветительскую работу.

«Мемориалом» созданы общедоступные музей-ные коллекции, документальные собрания, специа-лизированные библиотеки. По инициативе «Мемо-риала» установлен Соловецкий камень на Лубянской площади в Москве и множество памятников в самых разных уголках бывшего СССР.

По инициативе «Мемориала» в 1991 г. был принят Закон о реабилитации жертв политических репрессий, вернувший гражданскую честь сотням тысяч граждан и провозгласивший 30 октября Днем памяти жертв по-литических репрессий. Организация оказывает юри-дическую, а иногда и материальную помощь нуждаю-щимся старикам, прошедшим тюрьмы и политлагеря.

Контактные данные:Россия, 127051, Москва, Малый Каретный переулок, 12Тел.: (495) 650-78-83e-mail: info@memo.ruwww.memo.ru

ÈÍÈÖÈÀÒÈÂÛ ÇÀ ÑÎÕÐÀÍÅÍÈÅ ÏÀÌßÒÈ Î ÒÎÒÀËÈÒÀÐÍÎÌ ÏÐÎØËÎÌ

В память о жертвах политических репрессий в 2007-2008 годах фонд «Покаяние», Сыктывкар-ский «Мемориал», Коми правозащитная комиссия «Мемориал» и международное Молодежное Право-защитное Движение под эгидой Международного «Мемориала» объявили международную годовую акцию «Помни 1937-й год!».

Цели акции: напомнить о страшных годах терро-ра в нашей стране; привлечь внимание к проблеме политических репрессий (в прошлом и настоящем); найти единомышленников – людей, не согласных с режимами, позволяющими ставить даже самые «бла-гие» интересы «нации или государства» выше жизни отдельного человека, и готовых действовать вместе с нами в отношении осуждения сталинского режима.

Фонд «Память, ответственность и будущее» явля-ет собой совместную инициативу государства, обще-ства и частного бизнеса. Задача фонда – сохранение памяти о преступлениях национал-социализма и претворение в жизнь проектов, направленных на укрепление взаимопонимания между народами.

Фонд поддерживает международные проекты в следующих областях: критическое рассмотрение исто-рии; выступление за демократию и права человека; гу-манитарные меры для жертв национал-социализма.

Фонд был учрежден в 2000 г. для выплаты ком-пенсаций бывшим подневольным работникам. Она была завершена в 2007 г.

Контактные данные (Германия):Франка Кюн (Franka Kühn)Тел.: +49 (0)30 259297-76e-mail: kuehn@stiftung-evz.dewww.stiftung-evz.de/rus/

Контактные данные: e-mail: remember1937@hrworld.ruwww.remember1937.hrworld.ru

Признание исторической вины в преступлениях национал-социализма явилось отправной точкой к соз-данию организации в 1958 году. Тогда идея о примире-нии и диалоге во время холодной войны в Германии

#1 [3

] 2008

35

www.memo.ruСайт Международного общества «Мемориал».

www.pmem.ruСайт Пермского областного отде-ления международного общества «Мемориал».

www.pmem.livejournal.comБлог в ЖЖ Пермского Мемориала и Молодежного Мемориала.

www.perm36.ruСайт мемориального центра истории политических репрессий «Пермь-36».

www.gulagmuseum.orgСайта проекта «Виртуальный му-зей ГУЛАГа».

www.anti-stalinism.hrworld.ruСайт Кампании «Анстисталинизм».

www.remember1937.hrworld.ruСайт Международной акции «Помни 1937-й год!»

www.internazionaleleliobasso.it/index.php?op=6Описание Международного Три-бунала на сайте Международного фонда Лелио Бассо/сайт на итальянском языке/.

www.asf-ev.de/ruСайт организации «Акция Знак Искупления – служба делу мира».

www.sitesofconscience.org/ruСайт международной коалиции мемориальных музеев совести /русскоязычная версия/.

www.annefrank.orgСайт дома-музея Анны Франк в Амстердаме /сайт на английском языке/.

www.bauderfilm.deСайт команды режиссеров доку-ментального кино в Германии (Марк Баудер, Дерте Франке, Кри-стофер Баудер, Беррес Вайфенбах) /сайт на немецком языке/.

www.stolpersteine.comСайт проекта художника Гунтера Демнига «Камни, о которые споты-каются» /сайт на немецком языке/.

не пользовалась никакой популярностью, к тому же, ни церкви, ни общество в целом не были готовы понять масштабы того, что они натворили, либо пассивно под-держав режим, либо активно приняв в нем участие.

Именно в этой ситуации родилась мысль просить прощения в знак мира и примирения у тех, кто боль-ше всех страдал от преступлений нацизма.

«Акция искупления» попросила разрешения у правительств Польши, СССР и Израиля на отправку волонтеров в эти страны – волонтеры начали рабо-тать в 60-х. Сегодня миротворческая служба прохо-дит в 13 странах: Белоруссии, Бельгии, Великобри-тании, Германии, Израиле, Нидерландах, Норвегии, Польше, России, США, Украине, Чехии и Франции.

Каждый год 150 волонтеров трудятся в музеях и мемориальных комплексах, в социальной сфере

– ухаживают за жертвами Холокоста и сталинских репрессий, работают в проектах для бездомных и с беженцами и др.

Контактные данные (Россия):«Акция Знак Искупления – служба делу мира», Утэ Вайнманн107023, Москва, а/я 10, Грузинский пер., 3, подъезд 8, ком. 266 Тел./факс: +7-495-254-59-78e-mail: asf_gus@aha.ruwww.asf-ev.de/ru

АВТОРЫ НОМЕРА

Андрей Юров – Почетный Президент международного Моло-дежного Правозащитного Движения (МПД), руководитель образо-вательных программ Московской Хельсинкской Группы.

Арсений Рогинский – Председатель Правления междуна-родного историко-просветительского, благотворительного и право-защитного общества «Мемориал».

Татевик Гукасян – участник рабочей группы Международ-ной акции «Помни 1937-й год!».

Иван Кондратенко – студент 2 курса исторического факуль-тета Воронежского государственного университета.

Артем Марченков – философ, правозащитник, медиа-активист.

Влад Тупикин – журналист, один из основателей (пост)со-ветского анархизма.

Ирина Аксенова – со-координатор Молодежной сети против расизма и нетерпимости, Участница международного МПД.

Лиза Гросс – исследовательница-политолог, активистка МПД-Берлин.

Лена Тонкачева – председатель Правления Фонда развития правовых технологий, Беларусь.

Даниил Горецкий – социальный философ, Украина.

Елена Дудукина – со-координатор Международной акции «Помни 1937-й год!», Участница международного МПД.

Константин Баранов – координатор проектов Международ-ной сети «Молодая Европа», Участник международного МПД.

Анастасия Никитина – со-координатор Международной акции «Помни 1937-й год!», координатор Кампании «Антистали-низм», член Координационного Совета международного МПД.

ÒÅÌÀÒÈ×ÅÑÊÈÅ

ÈÍÒÅÐÍÅÒ-ÐÅÑÓÐÑÛ

36

#1 [3

] 2008