1 SPECIAL

2

3

Много ли вы знаете о войне? Не из книжек с сухими фактами и не из фильмов, где, зачастую, драматизм взвинчивают до предела, а из уст тех самых людей, для которых Великая Отечественная война является не просто историческим фактом, а отдельной вехой в жизни?

Много ли вы знаете о том, какой была жизнь в концлагерях, в тылу? Как росли дети в деревнях, оккупированных немцами? А легко ли вам сейчас предста-вить девушку, которая в 17 лет готова всё бросить и отправиться на фронт служить своему Отечеству?

Что уж там говорить — патриотизм сегодня не в моде. Многие молодые люди спят и видят тот день, когда они смогут покинуть Россию и забыть о её су-ществовании. Да и последние события в мире, санкции и прочие проявления негативного отношения Запада к нашей стране доводят ненависть людей до небывалого максимума. Когда доходит до того, что в государствах, освобож-дённых однажды Советской Армией от фашизма, высказываются идеи о том, чтобы памятники, посвящённые нашим героям, были снесены, и эти идеи под-держиваются многими жителями этих стран, глаза лезут на лоб. Как можно перечёркивать подвиги наших предков, спасших тысячи жизней, такой зло-стью и бессердечностью? Да, у нас здесь, само собой, много недостатков, много чего происходит вокруг, что ссорит нас, разочаровывает друг в друге, но, пожалуйста, остановитесь на минутку, отбросьте всю политику, оскор-бления, дурные мысли, и попробуйте представить, как бы мы сейчас жили, если бы однажды весь наш народ не собрался воедино и не даровал многим странам мирное небо над головой? Никто, к счастью, не сможет ответить на этот вопрос.

В преддверии одного из самых светлых российских праздников, Дня Победы, мы собрали для вас несколько жизненных историй, которыми с нами подели-лись люди, имеющие непосредственное отношение к Великой Отечествен-ной войне и тому времени. У всех этих личностей разные судьбы, но одна история, одна радость и одна боль. Данным проектом мы хотим пробудить в вас гордость не только за тех, кто спас нашу страну, но и за молодых людей, которые больше всего на свете любят наших Защитников, — за их внуков.

Неважно, участвовали ваши бабушки или дедушки в войне, — выделите не-много времени и проведайте своих родных, обнимите их крепко, поблаго-дарите за всё и скажите, что любите. Если их уже нет в живых, то всё равно скажите им эти слова, мысленно, — они обязательно услышат их.

Важно, чтобы люди не забывали о великих подвигах наших предков, даровав-ших нам жизнь. Мы очень надеемся на то, что эта статья сможет значительно замедлить этот процесс.Счастья вам и вашим семьям.

Команда Who Are They Mag

4

Юлия ивановна Тавакина | 85 леТ

и ее внучка каТя

8 сентября 1941 года в мой город Дятьково Брянской области вошли немцы, а ровно через 2 года — 8 сентября 43-го — меня вместе с моей семьёй (мамой и двумя млад-

шими сестрами) угнали в концлагерь города Алитус, находившийся на территории Литвы. Уже спустя месяц нас перевели в латышский город Каунас. Перед тем как попасть в кон-цлагерь на территории Польши, где я встре-тила конец войны, меня и мою семью соби-рались сжечь в печах. Нас и ещё несколько сотен человек привезли в место, название которого никто не знал и где во дворе сто-яли две огромных печи, высотой не меньше 10-ти метров. Все подумали: ну всё, сейчас нас будут сжигать. В итоге, сжигать не стали, а провели в какое-то большое по площади помещение, где заставили раздеться догола. Это оказалось таким пыточным “купанием”: со всех сторон на нас пустили множество тонких струй ледяной воды, которые резали тело, как ножи. Нам с сёстрами досталось меньше всех, потому что мама в буквальном смысле накрыла нас своим телом и приняла основной удар на себя. Длилось это около 10-ти минут, после чего нас выпустили от-

туда, погрузили в машины и увезли пример-но за 20 км от этого места, где находилось обычное поле, окруженное лесом. Там не-мецкие женщины-полицейские проводили отбор рабов, направляемых в концентраци-онные лагеря для работы на Германию. От-туда я, две мои сестры и мама попали в один из польских концлагерей, находящийся в го-роде Свентохловице.

В этом концлагере находились, в основном, женщины из Украины. Когда они увидели нас, детей, то все как один начали плакать. На вопрос моей мамы о том, почему они пла-чут, ей ответили, что эти женщины уже ни-когда не увидят своих детей, которых забра-ли у них, и что те очень переживают за нас. В Свентохловице мы работали на большом металлургическом заводе, где я была обыч-ной чернорабочей. На этом заводе в основ-ном находились польки, потому что боль-шинство мужчин в тот период находилось на фронте. Жили мы в небольших бараках, по 20 человек в каждом. Из еды нам давали хлеб, сделанный из древесной муки (опилок) ещё до 41-го года, и баланду, вроде жидких щей, из морковки, свёклы, картошки и прочего.

5

6

7

средственно перед концом войны в 45-м году. В один из дней, поздно вечером, все полицейские, которые охраняли концлагерь, куда-то скрылись, оставив при этом все ба-раки открытыми. Первыми в концлагерь вошли польские войска, и только потом — советская армия. Сколько было слёз и радо-сти, когда пришли наши солдаты! Примерно через неделю прибыли военные машины, и всех нас перевезли в город Ченстохова, где всех зарегистрировали и выдали новые документы взамен тех, что у нас отобрали при отправке в концлагерь. Домой мы до-бирались как могли: ехали в то-варных вагонах — пассажирских ведь не было — иногда кто-то подбирал и подвозил.

Я горжусь своей бабушкой, потому что она — неимоверная труженица! Война её очень сильно закалила. Она не только живёт в пол-ную силу, но и вдохновляет на такую же жизнь всю нашу семью! В свои 85 лет она участвует в жизни Комитета, проводит со-брания, ездит на все мероприятия в Москву, ходит по ресторанам и занимается соб-ственным огородом. Бабуля с детства воспитывала во мне поря-дочного человека, помогала в школе, кото-рую я закончила с золотой медалью. Я без-умно благодарна ей за всё, что она делала для меня и делает по сей день. Я люблю её!

Один раз из концлагеря был организован вывоз маленьких детей, видимо, для того, чтобы разобрать их на органы. Всех их со-гнали в один барак, объясняя это тем, что среди детей распространялась эпидемия кори. На следующее утро этих детей уже не было в концлагере, и впоследствии их ни-кто никогда не видел. Моя младшая сестра чудом осталась жива: медсестра-украинка, которая отвечала за детей в этом «пред-смертном» бараке, сказала моей маме, что не станет закрывать форточку рядом с местом, где как раз и лежала моя се-стра. Ночью она успела вылезти в эту фор-точку, благодаря чему и осталась жива.

В концлагере Свентохловице мы пробыли около полутора лет: освободили нас непо-

каТя, внучка:

8

МаТрена александровна

Бушуева | 100 леТ и ее правнучка ксения

22 июня 1941 года я была в Москве. Был выходной день, я это чётко помню: все люди отдыхали, гуля-ли по городу. Я родом из деревни Ухолово, что в Рязанской обла-

сти, а в столице находилась по той причине, что в то время была домработницей в семье инженеров. Меня отправили в ма-газин за покупками, и я, проходя по Лубян-скому проезду, обратила внимание на то, что повсюду были жуткие очереди. Не имея возможности что-то купить, я решила сооб-щить об этом хозяйке квартиры и позвонила ей по таксофону. В трубку мне прокричали взволнованным голосом: «Мотя, ты что! Во-йна началась! Бросай все свои дела и беги домой!».

Как только началась война, всю московскую элиту первым делом эвакуировали из горо-да. Семья, в которой я работала, относилась к её числу, поэтому я застала тот момент, когда они судорожно собирали свои вещи. Мать инженера, Наталья Александровна, дала мне в руки целый мешок с ценными вещами. Я, простая девушка, совсем не по-нимала, зачем мне всё это было нужно, но

та сказала: «Ты, милая, не знаешь, что такое война. На ней всё пригодится. За кусок хлеба всё это отдашь!».

В столице остались только простые люди. С начала войны в Москве регулярно объяв-ляли тревогу, словно в любую минуту могли начать бомбить. В случае опасности специ-альные дежурные загоняли всех жителей города в ближайшие станции метро. Вско-ре мы с сестрой уже научились собираться за три секунды и наспех натягивать на себя по три платья, ведь каждый раз мог быть по-следним, и ты не мог знать наверняка, по-падёшь ли ещё когда-нибудь домой. С этим связана забавная история: в метро мы люби-ли смотреть на то, как кто одет, и как одеты мы сами. Часто смеялись, видя на женщинах платья задом-наперёд, а на мужчинах - раз-ные носки. Первые пришедшие по трево-ге люди клали специальные доски на пути и размещались прямо на них. Если же тре-вога затягивалась, то мы брали одежду, ко-торая была с собой, расстилали её на этих досках, делая, таким образом, из неё свое-образный матрац, после чего укладывали на них детей, а потом уже ложились сами. Бла-

9

10

го, в подземке всегда было довольно тепло. В метро мы пережидали все волнения око-ло трёх раз: либо на станции «Дзержинская» (нынешняя «Лубянка»), либо на «Кировской» (сегодня — «Чистые пруды»). Каждый раз, когда мы там прятались, на поверхности ничего не происходило. Поначалу было очень страшно, но вскоре нам надоело всё это напряжение и беготня, поэтому, слыша сирену, мы оставались дома и боялись там. И, разумеется, ждали эвакуации из Москвы. Она не заставила долго себя ждать — меня с дочерью отправили в деревню Матыра Лу-ховицкого района. Первым делом покорми-ли в хорошей столовой, располагавшейся в здании школы, после чего погнали на поле, где нас ждала работа: нужно было вспахи-вать землю, сажать разные сельскохозяй-ственные и огородные культуры. Нас при-везли туда группой, большая часть которой просто не представляла, что ей надо было делать. Благо, я выросла в деревне, поэтому могла работать сама и чему-то учить других. Периодически приезжали машины, забира-ли всё, что мы вырастили, и уезжали в неиз-вестном направлении.

В поле работали одни женщины и дети — все мужчины были на фронте. Тем не менее, сре-ди нас однажды оказался какой-то молодой парень, который ни с кем не разговаривал, и о котором никто ничего не знал. Он еле-еле работал, всё маялся, в общем, вёл себя как лодырь. Мы полагали, что это был сын или родственник председателя нашего кол-хоза, который спрятал его там.

На станции у нас находился зерновой ток, далеко от того места, где мы жили, поэтому нам приходилось таскать на спинах огром-ные мешки с зерном. Жаловаться не было времени — таскали их и стар, и млад. Са-мым сложным было забираться по лесенке и пересыпать это зерно в само хранилище, так как окошко, через которое это можно было сделать, располагалось выше нашего роста. Была у нас одна женщина, которая постоянно насмехалась над нами, крыла ма-том и говорила, что мы, мол, выбрали себе лёгкую работу. Пришёл бригадир и гово-рит ей: «Ларина, ты больше всех орёшь! Иди сама ссыпь зерно в амбар!» Разумеется, она не удержала на плече мешок, поскользну-лась, упала и рассыпала всё его содержи-мое. И со второй попытки тоже. Вот такая у нас была «лёгкая работа».

Время от времени над нами летали самолё-ты, наши, советские. Мы сильно не боялись их, даже когда ещё не разбирались в том, вражеский это был самолёт или наш. Я всег-да говорила: мы им не нужны, и нас бомбить не будут — им нужны более важные вещи, и они сами знают, какие.

Когда закончилась война, мы конечно, очень радовались! Я не очень хорошо помню тот момент, когда мы узнали о победе, по-тому что счастье заглушало всё остальное. Вернувшись в Мо-скву, я сразу отправилась к се-стре, где воссоединилась наша семья.

11

Самое удивительное в моей прабабушке — это её внутренний стержень и воля к жизни. Она очень трудолюбива, и всю жизнь окру-жала себя трудолюбивыми людьми. Бабушка вообще всегда притягивала к себе людей, она очень общительна и всегда оставляет только приятные впечатления о себе. Ещё одно качество, которое я люблю в ней, — это стремление к порядку. Она может сде-лать уют из всего на свете: даже в своём подвальчике, в котором она жила после во-йны, она смогла создать прекрасный уголок, в котором было приятно находиться. Если сейчас открыть её шкаф, то можно увидеть, что там всё разложено в идеальном порядке.Я горжусь своей прабабушкой за то, что она

никогда не унывает. Когда я пошла в шко-лу, ей было уже довольно много лет, но это совсем не мешало ей брать в руки лыжные палки и бежать со мной на пруд, чтобы за-ниматься спортом. Этому стоит учиться! Пару лет назад мы пришли к ней в комнату, а она лежит на полу и не может встать. Ока-зывается, бабушка стригла ногти на ногах и для этого закинула ногу на подоконник! Мы, разумеется, начали лепетать: «Как же так! Ты что?». На это она удивлённо зая-вила, что всегда так делала, и что её просто-напросто занесло в сторону. В ней до сих пор бьёт ключом энергия, и когда в марте прошлого года ей исполнилось 99 лет, она сказала, что мы её обманываем.

ксения, правнучка:

12

МаТвей николаевич шепелёв | 100 леТ

и его внучка алёна

Было очень тяжело, но это война. Я стрелял — в меня стре-ляли, я предавал — меня предавали, я убивал — моих уби-вали. Страшная это вещь, война... В моей жизни их было четыре: советско-японские конфликты в районе озера Хасан и на Халкин-Голе, Великая Отечественная, а также

советско-японская в 45-м году. Война началась для меня в 1938 году на Дальнем Востоке в городе Ерофей Павлович, а закончилась уже в польском Кракове в 45-м. Когда началась Великая Отечественная война, меня перебросили в действующую армию на запад, где позд-нее я оказался на 1-ом Украинском фронте. На тот момент я уже был комиссаром НКВД, политруком. Участвовал в освобождении Киева и форсировании Днепра, организовывал строительство перепра-вы. Можно сказать, что я прополосовал всё от Дальне-го Востока через юг и до Польши. И командовал, и ко-мандовали, и распоряжался, и распоряжались... Всякое было. После войны участвовал в разработке водород-ной бомбы, был членом команды Курчатова.

13

14

1945 г.Возвращение домой после войны, общая семейная фотография

15

Своим дедушкой я горжусь, в первую оче-редь, за то, что он мой дедушка. Пройдя че-тыре войны, к слову, без единого ранения, он полностью сохранил разум и дееспособ-ность. Конечно, здоровье подкачивает, но, я думаю, вы знаете не так уж много людей, которые дожили до ста лет. Плюс ко все-му мой дедушка, как он уже упомянул, внёс большой вклад в развитие отечественной науки. Я уважаю его за стойкость характе-ра и за присущую ему интеллигентность. Да,

он настоящий советский интеллигент: чита-ет много книг, очень подкован в разных ви-дах искусства. Помню, как в детстве он во-дил меня по московским музеям безо всяких экскурсоводов, сам всё рассказывал и пока-зывал. У него есть огромная библиотека, ко-торую он прочёл от корки до корки. До сих пор интересуется историей и даже время от времени цитирует те или иные научные источники.

алена, внучка:

16

анТонина васильевна сокова | 85 леТ

и ее внучка ксения

Когда началась война, мне было 12 лет. Я жила в Люблино — тогда это ещё не считалось Москвой — и училась в пятом классе. Мы были совсем юными, поэтому в день,

когда объявили войну, мы толком даже ни-чего не смогли осознать. Помню, что было много слёз и страха. Нас не эвакуировали из города, однако, отправили работать в мест-ный крупный совхоз, где мы пробыли вплоть до 1945 года. Мама осталась с нами, папа ушёл на фронт и благополучно вернулся с него живым спустя четыре года.

В совхозе мы сажали много всего: и картош-ку, и капусту, и свеклу. Обрабатывали, рых-лили, окучивали, пололи, поливали, убирали, таскали огромные тяжёлые корзины. Работа-ли, в основном, школьники, а взрослые руко-водили ими и показывали, что делать с рас-садой.

Кормили нас всегда хорошо, в столовой. Од-нажды военрук вывел нас туда группой. Мы шли, разговаривая, и немного ушли вперёд, когда внезапно услышали крик: «Ложитесь!». Не успевая ничего понять, мы бросились на

землю по команде военрука и увидели, как на довольно небольшой высоте от нас про-летал самолёт, который начал стрелять. К счастью, все выжили и никто не пострадал (хотя могли бы, не среагируй мы вовремя), но, наверное, именно в такие моменты при-ходит осознание того, что происходит во-круг, того, что такое война.

Самым тяжёлым для нас стал 1942 год, когда немец был под Москвой. Везде царил голод и пустота, никто не знал, что будет даль-ше. Ничего не работало, на улицах не было ни души! Даже страшно вспоминать об этом. Мы ели всё, любые мелочи — картофель-ные очистки, лебеду, крапиву. А как иначе? Зато выжили.

Война — невероятная школа жизни. В то время мы научились всему — я, в частности, начала готовить с 12 лет. Моя мама работа-ла на соседнем заводе, и я носила ей еду — всю, которую могла. Когда были бомбёж-ки, мы спускались в бомбоубежища. Но так как они происходили довольно часто, мно-гим из нас надоело постоянно прятаться. Вот и я как-то раз ночевала дома одна и, ус-

17

18

лышав вой сирены, решила не спускаться в убежище, а переждать бомбёжку дома. Когда прямо под окном упала бомба, моя кровать отлетела к противоположной стен-ке. Не знаю, как я не поседела тогда. Больше я при объявлении тревоги дома не остава-лась.В день, когда объявили о Победе, мы были счастливы. Я никогда не забуду тот момент, когда все поехали на Красную Площадь — даже сейчас закрываю глаза и вижу его. Сколько там было народу! Все прыгали, кри-

чали, плакали, столько радости было вокруг! Честно говоря, я даже не помню, как мы тог-да добирались домой, ведь эмоции пере-полняли нас. Сейчас смотришь на отноше-ния между людьми, и сложно поверить в то, что когда-то наш народ был единым целым, что было такое время и был такой день, когда мы все безумно любили друг друга и гордились тем, что есть на Зем-ле наш родной русский народ. Как жаль, что это всё забывается.

19

Для меня моя бабушка — образец настоя-щей Женщины, которая при любых обсто-ятельствах, даже самых сложных, остаёт-ся ей. Разумеется, мало того, что я просто её безумно люблю, я ещё и восхищаюсь ей, её способностью держаться, несмотря ни на что. Бывают дни, когда всё, кажется, идёт не так, хочется поныть, но я смотрю на бабушку и понимаю, что просто не имею права этого делать. Она очень вдохновляет меня и мою семью на то, чтобы жить полной жизнью.

Она по сей день ухаживает за собой. Спра-шиваешь, что подарить ей на День рожде-ния, а она отвечает «Мне бы новую блузоч-ку какую-нибудь!». Даже в то время, когда бабушка лежала в больнице, она просила доктора не заходить к ней, пока она не сни-мет бигуди и не приведёт себя в порядок. Что уж говорить, бабушка до сих пор полу-чает предложения выйти замуж и имеет во-круг себя несколько ухажёров!

алена, внучка:

20

анаТолий дМиТриевич саврухин | 79 леТ

и его правнучки ольга и ксения

В 1941 году я был ещё совсем па-цаном — на тот момент мне ис-полнилось только пять лет. Немцы пришли в мою родную деревню Радица Брянской области где-

то в сентябре. За неделю до их прихода мы все слышали, как начали взрывать склады с оружием, располагавшиеся прямо за ле-сом — это наши войска, которые не успева-ли отступать, уничтожали боеприпасы. За-бегая вперёд, скажу, что уже после войны мы с ребятами ходили в те места и находили огромное количество патронов, винтовок и прочего.

Одним словом, немцы дошли до наших кра-ёв очень быстро — всего за три месяца. Са-мый настоящий блицкриг! Я сам видел, как спешно отступали наши войска, как многих брали в окружение. Помню, как из окруже-ния вырвался мой дядя, брат моей мамы, и пришёл к нам в дом, когда наша деревня уже была оккупирована немцами. Представьте, он в советской шинели, а по всей деревне ходят немцы. Моя мама быстро перешила эту шинель и покрасила, смешно сказать, в фиолетовый цвет! (Смеётся.) Через не-

сколько дней он ушёл в свою родную де-ревню, которая располагалась по соседству с нашей, где вступил в ряды партизан. Причём, он был якобы полицаем, передавая при этом всю необходимую информацию партизанам. Однако в какой-то момент нашёлся преда-тель среди своих, и его казнили. Да, преда-телей было много. Конечно, трудно сказать, как повёл бы себя каждый из нас перед ли-цом смерти. Мы же не узнаем этого, пока сами не окажемся «у стенки». Вот и в моей деревне был полицай, а точнее — староста. Он, как мог, выявлял партизан, и организо-вывал на них облавы: у нас отбирали лыжи и шли в лес, буквально устраивая на них охоту. Если в какой-либо семье кто-то ушёл в партизаны — всё, семьи нету. Помню был у меня друг, с которым мы играли, бегали вместе по деревне, а потом он раз, и резко пропал. Позже оказалось, что его отец ушёл партизанить, и всю его семью, включая моего друга, расстреляли.

Под немцами нам жилось по-всякому. Са-мое главное — это постоянный страх. При-дёт немец с винтовкой, а мы там знаем, кто он такой, какое у него настроение? Хотя

21

22

немцы были очень разные, надо сказать, в том числе и неплохие ребята: по проше-ствии семидесяти с лишним лет я уже могу это сказать. Больше всего боялись людей в чёрной форме — СС. С ними разговор корот-кий: в случае чего они просто расстреливали, либо увозили в концлагеря. Между прочим, СС боялись даже сами немецкие солдаты. К тому же, не все из них были фашистами. Например, в нашем доме квартировался один немец, который если чего не доедал из своего пайка — отдавал нам. Так поступали далеко не все. Питались мы самыми просты-ми продуктами — молоком и тем, что давал огород, в основном картошкой. Всё осталь-ное немцы у нас забирали: свинину, кур, яйца и прочее. Могли прийти посреди бела дня, заглянуть в печку — у нас была русская печь в доме — и взять оттуда всё, что им по-нравится. Либо спрашивали у моей мамы: «Матка! Кура, яйко, шпик?». Ну а что она мог-ла им дать? И так уже всё забрали.

Незадолго до снятия оккупации немцы хо-тели угнать мою семью на запад — в кон-цлагерь. Лошадей не было, поэтому впрягли в телегу корову и поехали. В то время на немецких повозках работали наши же во-

Наш дедушка до сих пор твёрд духом, всег-да заряжает нас своей силой, энергией, патриотизмом и любовью к родине.

Когда дедушка рассказывает о войне, он чаще всего вспоминает какие-то свет-лые моменты. Мне кажется, для такого на-строя нужно быть очень сильным человеком. Не знаю, как поведёт себя кто-то другой, прожив такую войну и потеряв родителей, поэтому я считаю своего дедушку, в первую очередь, очень стойким.

ольга, внучка:

ксения, внучка:

еннопленные. Уж не знаю, как они себя вели в остальных случаях, но нам они попались очень хорошие — предложили перевезти нас всех обратно. Меня спрятали на дно по-возки и так и переправили назад в деревню. Правда, немцы заставляли проверять содер-жимое всех повозок вилами, есть ли на дне кто-то живой или нет. Меня спрятали с кра-ешка на самое дно, и наши военопленные делали вид, что в телеге никого нет. В ином случае, даже не знаю, что бы со мной стало.

День нашего освобождения я помню хоро-шо, он был очень солнечным. Мы занимались своими делами и неожиданно услышали грохот сапог и гром голосов. Это были наши солдаты, которые строем вошли в дерев-ню с песней «Вставай страна огромная». Это было очень сильно. Даже когда я говорю об этом, слёзы подступают к глазам...

Всех их, конечно, обступили жители, начали обнимать. Солдаты, в свою очередь, кормили нас тушенкой: как сейчас помню, какая она была вкусная и аромат-ная. На этом и закончилась наша оккупация, которая продлилась два года.

23

24

надежда пеТровна Топунова | 91 год

и ее правнучка насТя

Я родилась в большой семье. Мы — семь сестёр и два брата — жили с родителями в деревне Шарапо-во Московской области. Мои ро-дители участвовали в строитель-

стве химического завода, чтобы прокормить себя и своих детей, и однажды приобрели мазанку (прим. — сельский домик), в которой мы все и разместились. Когда началась во-йна, я заканчивала десятый класс. Это был тяжёлый момент для нашей семьи, ведь спу-стя пять дней после официального её объяв-ления, 27 июня 1941 года, оба моих брата — Сергей и Георгий — были призваны на фронт. После окончания школы я пошла работать на новый химический завод, где варили специ-альную смолу для самолётов. В тот момент, когда немец подошёл к Москве, завод эваку-ировали, мы начали строить баррикады, слы-шали канонаду, видели самолёты, летавшие над нашим домом — в общем, были готовы ко всему.

В 1942 году вышел приказ Сталина о том, что на штабные фронтовые работы — теле-фонистками, радистками, телеграфистками, машинистками, переводчицами и т.д. — тре-

бовались лица женского пола. Узнав об этом, я пошла к своей подружке Ане Прокудиной и предложила подать заявление в воен-комат. Честно говоря, мы сделали это так, шутя, а через неделю нам уже пришла по-вестка, без шуток. Помню, как мы с родите-лями собирали меня: мама напекла лепёшек, наварила яиц, папа помогал положить всё необходимое в котомку. Никогда не забуду тот момент, когда я отправилась к подружке, а отец пошёл нас провожать...

В городе Чехов нас зарегистрировали и от-правили на распределение в Тулу. Я чётко знала, что пойду в связь. Только в связь и ни-куда больше! Подруга решила отправиться по моим стопам. Тем не менее, на распре-делении мы с ней разделились — я попала телефонисткой в полк, а она — в дивизию. В Туле мы проходили специальные курсы подготовки в течение трёх месяцев. Слож-нее всего мне давалась Азбука Морзе, а вот работать с СТ-35 (прим. — модель буквопе-чатающего телеграфного аппарата) у меня получалось отлично. В связи с тем, что у меня был очень «дикторский» голос, ясная дикция и отличная память, командир полка всег-

25

26

да ставил меня на полёты. Главным моим инструментом был коммутатор: я должна была знать наизусть все 120 номеров, и то, кому первому отвечать — командиру полка, комиссару или начальнику эскадрильи. Поначалу было сложно привыкнуть к такому режиму. Особенно нервными были ночные вылеты наших бомбардировщиков — уже с 6 часов вечера среди нас начиналась паника. Мне нужно было принимать вызовы началь-ства, я ждала их с минуты на минуту, а мне звонили взбудораженные техники, задавали какие-то вопросы, на которые я не могла от-ветить, и ругали меня. Я, впитывая в себя всю эту панику, начинала плакать! (Смеётся.)

Наша рота связи постоянно перемещалась с места на место в западном направлении — советские войска к тому времени силь-но отогнали немцев от Москвы. В одной из деревень недалеко от Калининской обла-сти со мной произошёл, наверное, один из самых сильных и запоминающихся случаев военного времени. На ту ночь выпало моё дежурство. Командир собрал всех и сказал: «Сегодня ожидается налёт на наш аэродром, поэтому все — в укрытие, кроме дежурного по роте и телефонистки». Все ушли в око-пы, далеко убежали, а мы остались вдвоём. Мне было очень страшно. Не описать сло-вами, насколько. Я спросила своего товари-ща: «Ну, что нам делать?», а он мне: «Идти! Смерть значит смерть». Наши самолёты улетели бомбить их объекты, а их самолё-ты — уничтожать наш аэродром. Как сейчас помню: видим два самолёта, один подвесил прожектор и начал освещать территорию, где мы находились, лётное поле. Был такой свет, как будто включили тысячу лампочек — вся земля, как на ладони. Слышим, их бом-бардировщик резко снизился и как начал бомбить! Боже! У моего коммутатора все кнопки отскочили! Я выскочила в коридор, схватила шинель, висящую на вешалке, на-крыла голову. Такой грохот стоял — пред-ставьте, бомбы взрывались на расстоянии 500 метров от нас! Не знаю, сколько време-ни прошло, пока всё утихло. Выходим на ули-цу, а там небо слилось с землёй, всё вокруг в коричневом тумане. Это земля поднялась. Сели мы на лавочку и сидим, смотрим в одну точку. Через какое-то время все из нашей

роты начали возвращаться: подсаживались к нам, успокаивали. Аэродром оказался весь в гигантских воронках, поэтому нашим са-молётам дали приказ садиться на соседний. Ремонтировали его ещё около двух недель.

Ещё мне очень запомнился переезд в поль-ский город Желудок. Нашу роту связи по-селили в барак, находящийся немного по-одаль от аэродрома. Было очень страшно останавливаться там, так как, по рассказам сослуживцев, до нашего прибытия там слу-чилось ужасное: всю роту молодых девочек-прожектористок перерезали бандеровцы. Так что путь от штаба до дома был пыткой для меня, особенно учитывая тот факт, что пролегал он мимо кладбища. Как же я боя-лась!

Помимо предыдущей ужасной истории, в моей памяти навсегда отпечаталась та красота, которую я увидела в Польше. Когда нас распределили, то всем выдали белье и велели загружаться в машины — нас везли мыться. Ехали по обычной дороге, а потом неожиданно вышли на липовую аллею, мо-щёную камнем. Поднимаемся вверх по хол-му, а на нём царственно возвышается белый дворец. Представляете? Я, обычная дере-венская девушка, даже и подумать не могла о том, что такая красота существует. Перед тем, как туда пришли наши части, хозяин по-кинул дворец на личном самолёте, поэтому все интерьеры, вся посуда, мебель, остались прямо там, нетронутыми.

На войне я познакомилась со своим му-жем, Яковом Семёновичем Топуновым. Дело было в Смоленске. Как-то раз у меня было не очень много работы, и я вышла на несколько минут на крылечко дома, в котором распо-лагалась наша станция, подышать воздухом. В этот момент мимо прошёл красивый, стат-ный молодой человек, посмотрел на меня и улыбнулся, хотя мы не были знакомы. Мы все были частью одной роты, поэтому я реши-ла улыбнуться ему в ответ. Тогда я ещё не знала, что это был Яков Семёнович, мой лю-бимый Яша. Ближе мы познакомились после одного забавного случая. Как-то раз, в нашей роте связи решили устроить танцы. Разуме-ется, мы с подружками очень хотели на них

27

пойти, но лично для меня это было особенно сложно, так как времени на отдых моя ра-бота мне не оставляла: нужно было посто-янно следить за приёмом сигналов и про-чим. Я решила проскользнуть на этот вечер незамечен-ной, но, к сожалению, стол-кнулась лицом к лицу с на-шим командиром роты, которого мы все втайне на-зывали «зверь». Результат — шесть суток гаупвахты. Тем не менее, я всё-таки побывала на танцах, и смогла плотнее пообщаться с Яковом Семё-новичем, он мне очень понра-вился.

На гаупвахте я сидела дваж-ды. Однажды мне «влепи-ли» её за то, что у меня что-то было не так с автоматом. Я, видимо, почистила его и не проверила, а там то ли заржавело что-то, то ли детали какой не хватало, а мо-жет, вообще ничего не было, и за всем этим стояли какие-то личные мотивы — не знаю. Так вот, Яков Семёнович сам позвонил командиру полка и попросил меня освободить. Я не знаю, что он там ему наго-ворил, но меня освободили — правда, дали много другой мелкой работы, но это было не так важно. Более того, нам с Яшей дали десять дней отпуска, и мы вместе полетели в Москву. Этот человек был дан мне Богом.

День Победы я встретила в Польше. После Желудка мы переезжали в другой польский город: вокруг красота, люди идут в белых одеждах в костёлы, а мы едем в своей по-возке грязные, в потёртых шинелях — было очень неприятно ощущать на себе такой контраст. Поселили нас, конечно, не в го-роде, а чуть дальше. В тот день была нелёт-ная погода, поэтому вся наша рота сидела в бараке. Лётчики за стенкой лежали по кро-ватям, нога на ногу, пели песню «Ямщик», да так красиво, ладно, а в соседней комнате разговаривали наш Герой Советского Союза

и его жена. Я тоже отдыхала и в какой-то мо-мент уснула. Просыпаюсь ночью — стрельба! Что такое! Мы выскочили на улицу, а там вселётчики, вся наша рота, кто в чём — в рубаш-

ках, в кальсонах, подштанниках — прыгают, стреляют, обнимаются, целуются! Подбежал Яша, начал меня обнимать и поздравлять! Как же было здорово! (Смеётся.) Я в жизни не видела такого ликования.

Никогда не забуду день нашего награж-дения. Я надела красивое платье, пилотку, заплела свои длинные косы, иду в строй ни жива, ни мертва! Я была очень скром-ной, стеснительной девушкой, хоть и до-вольно весёлой, поэтому не знаю, как мне удалось пройти такое важное мероприятие и ни разу не упасть от страха. Когда мне вручили медаль, и я возвращалась обратно в строй, эмоции переполняли меня. Это было лучшим заверше-нием тех тяжёлых лет, что я про-вела на войне.

28

29

Моя прабабушка всегда ассоциировалась у меня со словом «феноменально». И не-спроста — в ней феноменально абсолютно всё, начиная от истории жизни, заканчивая невероятной памятью и способностью запо-минать всё то, что не могут запомнить дру-гие. На мою прабабушку хочется равняться — сколько смелости должна иметь молодая девушка в 17 лет, чтобы вызваться на фронт? Большинству современных выпускников и выпускниц школ было бы здорово хотя бы оторвать пятую точку от дивана или ком-пьютерного стула, какая уж там доброволь-ная служба. Надежда Петровна, несмотря на свою природную скромность, всегда могла собирать вокруг себя людей, увлека-тельно вести беседу и каждый раз рассказы-вать своим собеседникам что-то новое. Она по сей день следит за собой, любит красиво и элегантно одеваться (знали бы вы, сколь-ко описания её внешнего вида мы сократи-ли в статье — она действительно, была, есть и будет красавицей!), украшения и порядок, как внешний, так и внутренний, духовный. Во всём. Искренне восхищаюсь тобой, моя любимая бабушка Надя! И очень, очень люблю.

насТя, правнучка:

30

валенТина пеТровна МаксиМова | 80 леТ

и ее внучка Мария

Накануне войны мы с сестрой и бабушкой были на даче. Мне было шесть лет. 22 числа рано утром прилетел папа — он у меня был военным лётчиком — и бро-

сил нам пакет с запиской «срочно вернуться в Ленинград». В этом городе мы жили в пре-красном доме, — великолепном особняке на Английской набережной — но очень близ-ко к нему находилась судоверфь, поэтому нас бомбили каждый день.

Во время бомбёжек нам предлагалось уйти в убежище, но оно было совсем не приспо-соблено для жизни и, в частности, для детей, поэтому туда мы спустились только один раз, после чего бабушка сказала, что мы бу-дем стоять возле стенок в нашей квартире, поскольку они были толстыми, в несколько кирпичей. Так, до конца всех бомбежек мы стояли около стен. Я совершенно не помню жуткого чувства голода. В таком раннем дет-стве особенно запоминаются только корот-кие яркие эпизоды.

В 1942 году воинская часть нашего папы ре-шила вывезти из города несколько семей,

несмотря на невозможность покинуть его и блокаду. Нам нужно было добраться до этой части самостоятельно, поэтому ба-бушка взяла санки и повезла нас туда сама. В том году была очень холодная зима, а мы с самого центра Ленинграда добирались до этого аэродрома три дня на одних толь-ко саночках по жуткому морозу, голодные, поэтому как мы туда доехали — уму непо-стижимо. К сожалению, на месте папу мы не застали: ещё рано утром его отправили в полёт. Вечером того же дня с аэродрома пришли люди и стали забирать его личные вещи. Оказалось, что он погиб.

На следующий день должен был состояться наш вылет. Как только наш самолёт поднялся в воздух, сразу, откуда ни возьмись, появи-лись немцы и начали нас атаковать. Наши великолепные лётчики не только успешно отбились от них, но и вывезли нас в Вологод-скую область. Как только наш самолёт при-землился на аэродроме, бабушка вспомни-ла, что недалеко от него, в деревне Пестово, жили наши родственники. Как только мы до-брались до них, нас сразу начали кормить хлебом, но, видимо, я от жадности переела,

31

32

33

34

и у меня начался заворот кишок. Слава Богу, меня спасли.

Таким образом, жили мы с 1942 года до кон-ца войны в этой деревне. Сестра у меня в то время была маленькой, поэтому она сидела в основном дома, а я ходила за три киломе-тра в школу и столько же, в другую сторону, за хлебом, выдаваемым только по карточкам. В школе писать было не на чем, нам давали церковные книги, в которых мы между стро-чек писали пером. Чернил у нас не было, поэтому мы делали их сами: выдавливали зелень из зёрен, которыми засевали поля на зиму.

Конечно, были разные тяжелые моменты, но, к счастью, я их мало запомнила. Мой муж, поскольку ему было на 10 лет больше, чем мне, участвовал в войне и голод запомнил до конца своей жизни. Он всё время пере-живал, когда какого-то продукта не было в доме. Такая же ситуация была и с моей приятельницей, которая всего на полгода меня старше — у неё страх голода был не-вероятный. Все переживали это ужасное время по-разному. Другу моего мужа было 15 лет, когда началась блокада, и он остал-ся здесь, в городе, пошёл работать на завод. Все заводы в то время стали выпускать ору-жие. Станки были высоко, и чтобы доставать до них, подростки ставили себе под ноги ящики — работа, сами понимаете, была со-всем недетская. Ночевали они на заводе, чтобы лишний раз не выходить на улицы и не попасть под обстрел. Он рассказывал, что в то время все мучились от ужасного голода. До сих пор не понятно, как людям – и, в особенности, подросткам — удавалось работать, ведь нехватка еды оставляла всех их без сил. Вообще, дистрофия тогда, конеч-но, была самой страшной болезнью, заби-равшей жизни многих, но не всех. Во время блокады все ходили по квартирам (они были открыты) и осматривали их. Слабых увозили в больницы, и там им помогали врачи — толь-ко так многие люди смогли выжить.

Женщины, которые работали на заво-дах, рыли окопы в разных концах города. Одних туда вывозили на транспорте, другие же шли на многокилометровые расстояния пешком. Подростки дежурили на чердаках и следили, чтобы попавший снаряд, если он не разрывается, не спалил дом, после

чего зарывали такие снаряды в песке.Во время блокады работали театры, и це-лые труппы выезжали на фронт. В 1944 году начала работать театральная студия, куда и пошёл учиться друг моего мужа.

После войны мы очень долго возвращались домой: в поездах не было мест, прямых рей-сов до Ленинграда не было, поэтому нам приходилось ехать в разных составах. Боль-шинство поездов шло на фронты, чтобы вы-возить оттуда солдат, поэтому это всё было очень сложно. После войны в город пуска-ли только по пропускам, и тем, у кого там не осталось никого из близких, пришлось очень нелегко. Нам очень повезло, потому что наша родственница, тётя Оля, пережила блокаду и дистрофию, которой она заболела в то время, и в 1945 году смогла попросить для нас пропуск. Так, в ноябре мы уже при-ехали в Ленинград — в наш родной город.

Мы пошли в школу, стали участвовать в вос-становлении Ленинграда и во всех обще-ственных делах, и при этом я занималась спортом (что было совершенно доступно), каталась на коньках, занималась академиче-ской греблей.

Училась я неважно, потому что отстала по русскому языку очень сильно. Мы прихо-дили в 8 утра в школу, шли во двор, брали пилы и пилили совершенно сырые дрова, ко-торые вылавливали из реки Пряжки и Мойки, чтобы протопить школу. Всё делали сами. За-топим печь, дым идет, мы сидим замёрзшие – одеть-то особо нечего. Несмотря на всё это, все были веселыми и радостными. Наша ди-ректор была историком, поэтому всю исто-рию мы проходили в музеях. Все занимались в разных секциях во Дворце пионеров.

Это было удивительное и потрясающее время: мы жили в таком прекрасном горо-де, никто не рыдал, не ныл, все вкалывали. Нас даже пускали в клеть метро перед его открытием, и мы там делали разную чёр-ную работу. Осенью и весной все ездили в колхоз на сенокосы, на уборку картошки. Зимой — на овощную базу перебирать овощи. Всё было нормально. Никто не жаловался – ведь всё, что мы де-лали, было для нашего общего блага. Для нашей общей счастли-вой жизни.

35

Я горжусь своей бабушкой, Валентиной Пе-тровной, потому что, несмотря на все слож-ности в своей жизни, она осталась очень светлым, добрым и открытым человеком. В два года она потеряла маму, а в семь лет – папу, пережила с сестрой и бабушкой страшное время блокады в эвакуации в за-брошенной деревне, где был голод, а по возвращению вернулась с ними в пустую и разрушенную квартиру и, не имея средств к существованию, каким-то неведомым

мне образом налаживала быт. Её не слома-ла вoйна, не убила в ней человечность, не сделала жестокой, она всегда была оптими-стом! Бабушкины руки для меня всегда были и останутся самыми нежными руками на свете, а её глаза всегда смотрели и смотрят самым нежным взглядом. Я горжусь ей ещё и потому, что недавно, перенеся две тяжё-лые операции и имея серьёзные проблемы с сердцем, она увидела свою правнучку. Я очень люблю бабушку!

Мария, внучка:

36

виТалий коМаров о своёМ прадедушке

Филиппе владиМировиче

нечипоренко

Мой прадедушка — Нечипоренко Филипп Владимирович — родился 5 июля 1911 года в большой кре-стьянской семье, которая в то вре-мя жила в селе Красная Каменка,

что в центральной Украине. Семья была дей-ствительно немаленькой — двое родителей, пятеро мальчиков и две девочки. Для дово-енного времени это не было чем-то из ряда вон выходящим, очень многие семьи имели семеро и более детей. Зато отличает эту семью от прочих другой факт — все пятеро братьев, которые в 41-м году ушли на войну, вернулись домой. Да, конечно, были и ране-ния, и контузии, и личные трагедии (у брата моего прадедушки немцы повесили жену), однако все мужчины семьи Нечипоренко, которые могли держать в руках оружие, в 45-м году вернулись в родное село.

В моей семье сохранился военный билет моего прадедушки Филиппа, поэтому дан-ные о призыве в действующую армию я могу

сказать с точностью до дня. 23 сентября 1941 года Филипп Владимирович Нечипоренко был мобилизован в 61-й запасной стрелко-вый полк бригадиром механизированной бригады, которая отвечала за транспорти-ровку снарядов и обеспечение артиллерии. На тот момент ему исполнилось 30 лет.

За время войны мой прадедушка, можно сказать, «протопал» всю Восточную Евро-пу — от Сталинграда до Чехословакии через Западную Россию и всю Украину. Когда его полк стоял в Брянске, то его жена, моя пра-бабушка, вместе с сыном приехала к нему прямо на линию фронта. Не люблю рассуж-дать об уникальности отдельных народов, но считаю, что на это была способна только русская женщина: добираться по разбитым дорогам на телегах и товарных поездах, не уверен, многие ли решатся на такое. Как по-том говорила моя прабабушка, она думала, что это ее последний шанс увидеть своего Филиппа живым.

37

38

В Сталинграде с ним произошел случай, ко-торый можно описать как счастливый, что для любой войны вообще редкость. Находясь в этом городе, мой прадедушка отправился на рынок, чтобы купить кое-какие продукты. Когда он покупал табак, то заметил рядом с собой мужчину на костылях, лицо которого показалось ему жутко знакомым. Хотел уйти дальше по своим делам, но чувствовал, что какая-то неведомая сила тянет его к этому человеку. Приглядевшись, он воскликнул: «Федя!». Тот ответил: «Филя!». Этим челове-ком оказался его родной брат — тот самый, жену которого позднее повесили немцы. А теперь представьте, каковы шансы на слу-чайную встречу двух родных людей во время такой войны. В одном месте, в одно время, в одной точке планеты. Мне кажется, что это похоже на небольшое, но чудо.

День Победы мой прадедушка встретил в Чехословакии, хотя за несколько месяцев до этого вполне мог погибнуть. На подходе к границе с этой страной, его полк встретил, казалось бы, обычное препятствие — мост через реку. Однако при отступлении немцы оставляли за собой огромное количество мин, а мосты минировали первым делом. Ко-мандир полка отдал сержанту Нечипоренко как бригадиру механизированной бригады приказ лично проверить мост. Фактически это представляло собой проезд по мосту, который в любой момент мог взорваться, а мог и не взорваться. Прадедушка говорил, что на протяжении всего пути через мост он чувствовал каждую мышцу своего тела и буквально сросся с рулем, педалями и ко-робкой передач своего грузовика. Я не могу представить себе степень этого напряже-

ния, но от действий моего прадедушки зависели жизни всего полка. К счастью, мост оказался неза-минированным. По итогам этих событий награж-ден орденом Великой Отечественной войны 2-й степени.

Известие о победе пришло к нему неожиданно: их полк стоял в лесах Чехословакии, где солда-ты услышали далекие крики о том, что война за-кончилась. Мой прадедушка всегда говорил, что всю значимость и радость этого дня может про-чувствовать только тот, кто прошел войну. Одна-ко вернулся домой он далеко не сразу — только в ноябре 45-го. Его бригада принимала участие в очистке дорог, по которым все наши войска воз-вращались на Родину, от искореженной техники, коей скопилось за 4 года немало.

К сожалению, с моим прадедушкой мне познако-миться не довелось — он умер за 2 года до моего рождения. Тем не менее, те факты его жизни, ко-торые я знаю, говорят мне обо всем. Мой праде-душка был настоящим патриотом своей Родины. Знаю, сейчас это слово часто коверкают и откры-то смеются над ним. Не думаю, что это правильно, потому что настоящие патриоты у нашей страны, да и у любой другой, всегда были и будут. Пра-дедушка Филипп прошел две войны — Советско-Финскую и Великую Отечественную, — что, не-сомненно, укрепило его характер и внутренний стержень, который он сохранил вплоть до конца своей жизни. Хорошего внутреннего стержня не хватает сегодня многим, в том числе и мне, по-этому это еще одна вещь, за которую я горжусь своим прадедушкой. Пожалуйста, не забывайте о том, сколько значат для нашей страны такие люди, как он. Они заслуживают этого.

39