163

Кааааа

спас

ибо

«бла

тной

муз

ыке

»

Марина Цветаева – это особый ду-ховный мир, своя поэтическая Вселен-ная.

Она создала свою поэтику, свой син-таксис, свои особенности поэтическогоязыка, свою ритмику и образную систе-му. С годами её поэзия не только неустаревает, но, наоборот, звучит всёмощнее и актуальнее.«Н

а бе

гу м

еня

тяжк

ой д

лань

ю с

хват

ила

за в

олос

ы с

удьб

а»Цветаева и Елабуга

Рафаэль Мустафин

164

Рафаэль Мустафинцв

етае

ва и

ела

буга

В последние несколько десятилетийстихи М.Цветаевой на устах у всех ис-тинных любителей поэзии. Пусть с тру-дом, не сразу они были канонизирова-ны и официальной критикой, и научнымлитературоведением. Можно смело ут-верждать, что эта поэзия сегодня заня-ла подобающее место в истории рус-ской литературы XX века, а именно –одно из центральных. А сама М.Цвета-ева утвердилась в общественном созна-нии как великий поэт.

Одновременно с этим в литератур-ной и окололитературной среде возник-ло множество мифов и легенд о после-дних днях поэта в Елабуге. Не стану ихпересказывать. Отмечу лишь, что чутьли не каждый из поклонников М.Цвета-евой придерживается своей версии опричинах её самоубийства.

Развеять эти мифы могут лишь ре-альные факты. Вот почему я решилвновь обратиться к теме «Марина Цве-таева и Елабуга», о которой мне не разприходилось писать и до этого.

Одной строкойВ Краткой литературной энциклопе-

дии о последних днях Цветаевой ска-зано одной строкой: «Покончила с со-бой, находясь в эвакуации».

Одна строка из биографии большо-го поэта… Что стоит за нею?

Летом 1964 года я приехал в Ела-бугу и занялся поиском материалов опребывании здесь Марины Цветаевой.С помощью местных краеведов нашёлдом, в котором она провела последниедни, и записал рассказ квартирной хо-зяйки Анастасии Ивановны Бродельщи-ковой.

Узнав от хозяйки, что её уже разыс-кала сестра Цветаевой, я было успоко-ился на этом.

Спустя многие годы, в серединевосьмидесятых, читая дополненные ирасширенные «Воспоминания» А.И.Цве-таевой и сравнивая их со своими запи-сями, я узнал какие-то подробности, ко-

торые в чём-то дополняют написанноесестрой поэта, а в чём-то и не совпада-ют с её версией.

Я вёл свои записи непосредственнопо ходу рассказа хозяйки. Со мной былиелабужский писатель Сергей Ефремови московский прозаик Евгений Гераси-мов (оба ныне уже покойные).

Из рассказа А.И.Бродельщиковой уменя сложилось представление о нейкак о человеке добром, душевном, яснои трезво мыслящем, не склонном что-либо присочинять и приукрашивать. Нопри всей добросовестности нельзя несчитаться с возможной аберрацией па-мяти. Я говорю это потому, что посленас у Бродельщиковой побывало мно-го всякого народу, причём поток этотнарастал с каждым годом.

Приходится отметить, что Бродель-щиковым причастность к историческойличности, круто и внезапно вошедшейв «моду» в середине 1960-х годов, непринесла ничего, кроме хлопот и бес-покойства. Простые, гостеприимные,скромные, они не могли отказать при-езжающим издалека. Всё расскажи, по-кажи, ответь на бесчисленные вопро-сы... Вполне понятно, что у них нарас-тали и утомление, и раздражение. Асреди «любителей» попадались доволь-но настырные. Так, кто-то «увёл» томикстихов М. Цветаевой, подаренный хо-зяйке А.И. Цветаевой. Другие умолялипродать «за любые деньги» домовуюкнигу с записью о прописке, сделаннойрукою сына поэта. Третьи пыталисьвыдернуть «на память» гвоздь, на ко-тором повесилась М. Цветаева. Дай имвозможность, они бы разобрали на су-вениры весь дом по брёвнышку.

В конце концов Бродельщиковы вы-нуждены были продать дом и переехатьна другое место.

Наша встреча произошла ещё до на-чала этого бума. Насколько я понял, мыбыли у Бродельщиковых вторыми пос-ле А.И. Цветаевой. Этим во многомобъясняется доброжелательность хозяев.

Но хватит предисловий. Вот моизаписи в том виде, как они сделаны в1964 году.

165

Кааааа

«на

бегу

мен

я тя

жкой

дла

нью

...»

Краткая хроникапребывания

М.И.Цветаевойв Елабуге

18 августа 1941 года Марина Ива-новна с сыном Георгием приехала вЕлабугу. В первые дни ночевала в биб-лиотеке культпросветтехникума.Днём ходила по городу в поисках рабо-ты. Побывала в педагогическом инсти-туте, городской библиотеке и другихместах. Всюду встретила отказ...

С 21 августа стала жить в домеБродельщиковых по улице Ворошило-ва, 10 (ныне улица Малая Покровская,20).

26 августа в Чистополе М. Цвета-евой написано заявление с просьбойустроить её на работу посудомойкойв столовую Литфонда.

31 августа М. Цветаева покончи-ла с собой.

Почерневший бревенчатый домик*,должно быть, ещё дореволюционнойпостройки. На улицу выходят три низ-ких, без ставен, окна с простыми некра-шеными наличниками. Дряхлая, покосив-шаяся калитка с железной щеколдой...

Нас встречает маленькая сухонькаястарушка, похожая на учительницу-пен-сионерку. Спокойно выслушав нашупросьбу, усаживает нас, садится, поло-жив коричневые жилистые руки на выц-ветшую клеёнку стола, и также спокой-

но выражает готовность отвечать нанаши вопросы.

– Долго у вас прожила Марина Ива-новна?

– Нет, недолго. Дней десять. Да ито дня три проездила в Чистополь.Так что, почитай, неделю она у меняпрожила, не больше.

– А вы её хорошо помните?– Помню, как не помнить... («Тем бо-

лее такое дело», – вставляет Е.Н. Ге-расимов.) Да… Но не только поэто-му. Она у меня первая эвакуированнаябыла (она произносит «выкуирован-ная»). Прежде мы никого не пускали.Избёнка, сами видите, маленькая, са-мим тесно. А как началась война, тутуж не считаешься. Приходят ко мне изгорсовета, что ли, уж не помню точно.Говорят: подселять к вам будем. Ну чтоже, подселяйте, раз такое дело. Да.Много их тогда понаехало...

– Когда это было?– В августе, в середине или, пожа-

луй, в двадцатых числах. Да она неодна, много их было, целой толпой раз-водили по квартирам. А ей, сердечной,то ли комнатушка наша глянулась, толи устала очень. Говорит: «Никуда ябольше не пойду, здесь останусь»**...С нею сын был, лет шестнадцати. Ге-оргием звали. Она-то его Муром назы-вала.

Ростом-то он высокий был, не дотя-нешься (она показывает рукой, какой онбыл высокий). И она-то сама не малень-кая, сутулая такая***, в берете, волосыкоротко подстриженные, наполовину

* Дом находился по адресу: ул.Жданова, 20. В годы войны это была ул.Ворошилова, ныне – Малая Покровская.** А.И. Цветаева пишет об этом со слов той же хозяйки несколько иначе:«Вошла с другими писателями, ещё с порога, увидев за занавескойотдельную комнату в два окна, сказала: «Эту комнату беру я!» (Значит, у неёещё была воля к жизни…)»Сомнительно, чтобы хозяйка спустя много лет в точности повторила словаМ.Цветаевой. Во всяком случае, из того, как А.И.Бродельщикова рассказалаоб этом моменте нам, я бы не сделал столь категорического вывода о «волек жизни».*** М.И.Цветаева была среднего роста и ходила всегда очень прямо, повыражению А.С.Эфрон, «как струночка». Однако маленькой ростом хозяйкеона вполне могла показаться высокой, а сутулой – из-за усталости,подавленности.

166

Рафаэль Мустафинцв

етае

ва и

ела

буга

седые и цветом... вот как у вас (она по-казывает на светло-русые волосы Сер-гея Ефремова). Сначала-то она мне непонравилась. Уж больно она была ка-кая-то...

– Надменная? – подсказывает Ге-расимов.

– Да, гордая очень, что ли. Почти неразговаривала со мной. Но потом мы сней вроде бы даже подружились. Мыведь с ней однолетки, она на год толькопостарше, я с 93-го, она с 92-го года.Обе курили. Папирос не было, курилиместный самосад. Сама-то она не уме-ла свёртывать цигарку, я ей заверну, мыи дымим на пару... Только немного онау меня пожила, голубушка...

– А в какой комнате она жила?– Да вот тут, за перегородкой.Анастасия Ивановна проводит нас

в крохотную пяти-шестиметровую ком-натку за невысокой, не достающей донизкого потолка фанерной перегород-кой. Вместо двери – проём с выцвет-шей занавеской. Два боковых окошеч-ка смотрят в сад.

– Сад-то недавно здесь разбили, –поясняет Анастасия Ивановна. – А рань-ше здесь пустырь был, свалка.

– А здесь всё как было? Ремонтакапитального с тех пор не было?

– Нет. Печку вот только переклалида потолок побелили, а то всёкак было. Вот тут её кровать стояла (онапоказывает место слева от двери, у печ-ки), а тут, на кушетке, сын её спал (А.И.Цветаева запомнила всё наоборот: «кро-вать отдала сыну».) Этим, собственно,исчерпывалась вся обстановка: кушет-ка, кровать и маленький столик или тум-бочка. Даже стулья ставить некуда.

Я оглядываю обстановку соседней«залы». Пузатый чёрный комод. Квад-ратный стол под зеркалом в такой жечёрной раме. Бывший когда-то оранже-вым, а сейчас серовато-розовый абажур.Крашенная синим железная кровать. По-черневшие гнутые стулья. За двадцатьтри года в доме Бродельщиковых при-бавилась только одна вещь — пружин-ный диван с зелёной обивкой в цветочек.

– Всё-таки как это произошло?Анастасия Ивановна садится на ме-

сто и, не заставляя долго упрашивать,продолжает:

– В этот день всех – и местных, и«выкуированных» послали расчищатьместо для аэродрома. Старик у меняещё затемно уехал на рыбалку и внукас собой взял. Сама Марина Ивановнане смогла пойти – приболела она, всёбольше лежала в последние дни, – ивместо неё со мной пошёл Георгий.

– Одна она, значит, дома осталась?– Да, когда мы уходили, я ещё сказа-

ла ей: одна, мол, ты остаёшься до-мовничать*. Присмотри, мол, как и что...

– И ничего такого не заметили заней? Никаких перемен?

– Нет. Мне-то ведь и в голову... Доэтого она в Чистополь ездила. Сказы-вала – к поэту Асееву. Вернулась рас-строенная**. Очень что-то переживала.Видно, она уехать, что ли, хотела. Здесьона тоже искала работу, да какая тутработа? Многие эвакуированные рабо-тали в совхозе, это в пяти километрахот нас. Только легко ли ходить туда иобратно – осенью по грязи, зимой поснегу? Да и работа тяжёлая. С лопатойда вилами. Купит у нас рыбу (старик уменя рыбак заядлый), а потом просит:

* По записям А.И.Цветаевой, эти слова сказал муж хозяйки.** По словам А.С.Эфрон, Цветаева ездила в Чистополь, надеясь перебратьсятуда и устроиться на работу в интернат для детей эвакуированныхписателей. Не дождавшись решения комиссии, которая решила вопрос в еёпользу, она вернулась в Елабугу.В журнале «Собеседник» (1998. № 3. С. 4) опубликованы записиЛ.К.Чуковской, сделанные ею в Елабуге через четыре дня после смертиЦветаевой. В них говорится, что М.И.Цветаева хотела устроитьсяпосудомойкой в писательскую столовую (которой тогда ещё не было,открылась только в конце 1941 г.). Здесь же воспроизведён и автографзаявления Цветаевой о том, что она хотела бы устроиться посудомойкой.

167

Кааааа

«на

бегу

мен

я тя

жкой

дла

нью

...»

РисункиМарины

Цветаевой

ты уж, Анастасия Ивановна, и почистьмне. Я почищу, а она: ты уж и пожарьеё заодно*... Да... О чём это я?

– Вернулась из Чистополя…– Да, вернулась она из Чистополя

то ли в четверг, то ли в пятницу, а ввоскресенье это и случилось**. А нака-нуне она с сыном поссорилась. Я ниче-го не поняла, говорили они не по-наше-

му («Скорее всего, по-французски», –вставляет Е.Н. Герасимов.)... Они час-то ссорились, а в этот день – особенногромко...

– Значит, она была не в себе?– Да как сказать... Расстроенная,

конечно, только никому даже в головуне пришло...

– А как вы узнали об этом?

* По словам А.С.Эфрон, М.И.Цветаева умела и сготовить, и вымыть, и всегда всёделала по дому сама. Но, видимо, хозяйке приезжая горожанка поначалу показаласьнеприспособленной неумёхой. А может, всё объяснялось душевным состояниемЦветаевой.** Воскресенье – 31 августа 1941 года.

168

Рафаэль Мустафинцв

етае

ва и

ела

буга

– Я первая в тот день пришла. При-хожу – калитка заперта. Думаю, может,ушла куда? Да нет, изнутри заперта.Позвала мальчишек, они перелезли, от-крыли. Как вошла в калитку, сразу за-метила: окно в пристрое, вон в том (онапоказывает на крошечную дощатуюпостройку рядом с сенями), платкомзанавешено. Я ещё удивилась, не пой-му, что к чему. Дверь в избу заперта*.Я достала ключи на всегдашнем мес-те, открываю – и сразу в глаза мне бро-сился стул – валяется в сенцах. По-том только подняла глаза, смотрю –она...

Анастасия Ивановна выводит нас всенцы. Гвоздь – толстый, самодельный,с крупной шляпкой, вбитый в перекла-дину, – на старом месте**.

– А при чём тут окно пристроя? –недоумеваю я. – Ведь она... в сенцах...

– Я тоже только потом догадалась.Она, сердешная, видно, сначала в при-строе хотела... И перекладину облюбо-вала. Да потом, видно, подумала, чтовнучек напугается, не будет там спать...Тут у нас внук с дедом спали, на возду-хе…

(Анастасия Ивановна предполагает,что М.И. Цветаева сделала это, чтобыеё не увидели с улицы и не помешали.Но с улицы окна не видно.)

– Ну, ну, потом...– Вызвала я милицию. Сама-то не

подхожу, боюсь. Сняли её, занесли визбу***. Тут вскоре и сын пришёл. Я егона дворе поджидала. Думаю, как бы нетого сразу-то... Увидела его и говорю:

– Не ходи в избу, там мама...

Не знаю, как и сказать-то. А он тутже всё понял, словно знал заранее,спрашивает: «Она жива?» Нет, говорю,так и так. Он как стоял, так и сел наземлю. И в избу не стал заходить. Во-обще больше не видел мать. Говорит:пусть она в моей памяти остаётся жи-вая, как была... Дома после этого боль-ше не спал, ходил ночевать к товари-щам. Днём заходил, я ему поесть гото-вила. Да недолго он у меня прожил.Через неделю уехал в Чистополь. Она,Марина Ивановна-то, оставила две за-писки. В одной она говорила, почемутак поступила. Я эту записку не читала,она сразу в милицию попала. А в дру-гой, на имя Асеева, она просила поза-ботиться о сыне. К нему он и уехал****.

– Но она не очень бедствовала, неиз-за голода это?

– Нет-нет! Летом сорок первого го-лода ещё никто не знал. Да и запасы унеё с собой кой-какие были.

– И ничего после неё не осталось?Бумаги какие-нибудь, книги, хоть какая-нибудь вещь на память?

– Нет, ничего. Бумажки, что сын подкушетку сунул, мы сожгли, а большеничего не осталось.

К этим записям могу добавить, чтони в отделении милиции, ни в район-ной больнице, ни на кладбище, ни вдругих учреждениях, несмотря на тща-тельные поиски и статью в елабужскойгазете, не нашлось никого, кто бы по-мнил трагический случай в августе со-рок первого.

Анастасия Ивановна обнаружила за-пись от 31 августа о смерти М.И. Цвета-

* По версии А.И.Цветаевой, дверь была не заперта на щеколду, а замотанаизнутри верёвкой. Основываясь на этой детали, А.И.Цветаева заключает, чтоМарина Ивановна сделала это специально, чтобы дверь можно было открытьне сразу…По моим записям, дверь была заперта на деревянную щеколду, котораязапиралась изнутри, а снаружи открывалась изогнутой проволочнойотмычкой.** Гвоздь этот хранится ныне в архиве М.И.Цветаевой.*** По версии А.И.Цветаевой, из петли покойную вынул случайный прохожий,что представляется сомнительным.**** В книге М.Белкиной «Скрещение судеб» (М., 1988) приводятся тризаписки: сыну, писателям, живущим в Елабуге, с просьбой отправить сына вЧистополь к Н.Н.Асееву, и самому Н.Н.Асееву.

169

Кааааа

«на

бегу

мен

я тя

жкой

дла

нью

...»

евой, сделанную рукой Георгия, и анало-гичную запись в милиции, в паспортномстоле. Но когда я пошёл по этим учреж-дениям, не было уже и этих записей.

Железный крестУдивительно, что событие это никак

не отпечаталось в памяти елабужан. Идело тут не в недостаточной тщатель-ности поисков. Я ездил в Елабугу не-сколько раз. Позднее, уже непосред-ственно на месте, поиски продолжалпреподаватель Елабужского пединсти-тута В.М. Головко.

Дело, видимо, в том, что в те тяжё-лые дни августа сорок первого помыс-лы людей были заняты совсем другим– война принимала всё более грозныйоблик, каждый день – проводы нафронт, первые похоронки... К тому же,кроме Бродельщиковых, никто из корен-ных жителей Цветаевых не знал...

На предполагаемом месте могилыМ.И. Цветаевой, точнее, в том районе,где хоронили умерших, эвакуированныхв 1941 году, Анастасия Ивановна уста-новила железный крест, сваренный изводопроводных труб (и, судя по всему,снятый сторожихой с чьей-то бесхозноймогилы).

Узнав от хозяйки адрес А.И. Цвета-евой, я написал ей письмо. Рассказало своих поисках, задал несколько инте-ресующих меня вопросов. Ответ я по-лучил уже от дочери Марины Иванов-ны, Ариадны Сергеевны Эфрон. При-вожу это письмо с незначительнымисокращениями:

«21 июля 1964.Многоуважаемый Рафаэль Ахмето-

вич!Сестра моей матери, М.И. Цветае-

вой, Анастасия Ивановна передала мнеВаше письмо с просьбой ответить нанего; делаю это с глубокой благодар-

ностью Вам за внимание к памяти моейматери и за предложение содействия вотношении сооружения памятника наелабужском кладбище.

К сожалению, о могильном памят-нике или кресте и говорить не прихо-дится, прежде чем будет обнаруженасама могила; крест, поставленныйА.И. Цветаевой, находится на произ-вольно выбранном ею месте, среди бе-зымянных захоронений 1941 года, и не-известно, чей прах находится под нимили в непосредственной его близости;в своё время, увы, могила Цветаевойникем и ничем не была отмечена, инайти её сейчас трудно. Но не невоз-можно! За недолгие дни, проведённыев Елабуге, Анастасия Ивановна, есте-ственно, не смогла произвести исчер-пывающих розысков, хоть и сделалаочень много в этом отношении. Надопроизвести розыски, так сказать, изнут-ри, из самой Татарии, из самой Елабу-ги. Приезжим вряд ли удастся то, чтоможет удасться старожилам, местнымлюдям, свидетелям происходившего наих глазах, на их памяти. Надо бы обра-титься к помощи краеведов, «красныхследопытов»; м. б., поместить откры-тое письмо соответствующего содержа-ния в местной газете*. СП Татарии сде-лал бы большое дело, если бы помог вэтом. Подумайте и напишите мне. Лит-фонд СССР, конечно же, поможет сред-ствами (в отношении памятника), кактолько выяснится что-то конкретное. Чтоже до приведения в пристойный видтого, временного, креста, к-рый поста-вила по своему усмотрению А.И., тодумаю, что писатели Татарии смогутпотратить на это банку масляной крас-ки без специальных ассигнований Лит-фонда, верно ведь?

Бумаг Цветаевой в Елабуге не ос-талось: весь её архив был вывезен еёсыном Георгием и по дорогам войны, согромными трудностями, доставлен вМоскву, к родственникам моего отца,

* Такие попытки предпринимались много раз, но не дали практически никакихрезультатов.

170

Рафаэль Мустафинцв

етае

ва и

ела

буга

которые сберегли его до моего возвра-щения из ссылки (по реабилитации).Теперь он хранится у меня.

Мой брат действительно погиб нафронте в возрасте 18 лет*.

Зинаида Фёдоровна Серебрякова-Добычина в Москве не проживает – мынаводили справки. М. б., Вам известныимя, отчество и фамилия её сына? М. б.,её самой уже нет в живых? Кто она та-кая – есть или была?**

Очень меня огорчает Ваше сообще-ние о «сплетнях» относительно смертимоей матери. Сплетням не место вок-руг этой гибели. А причины её – в чело-веческом равнодушии, в нечеловечес-ких условиях, в которых пыталась житьмоя мать по возвращении на родину вте, сталинские, времена которые ещёусугублялись войной и эвакуацией».

От автораМеня иногда спрашивают, что по-

служило толчком к поискам сведений опребывании М. Цветаевой в Елабуге.

Отвечаю: знакомство с её толькочто вышедшим в начале 1960-х годовтомиком стихов.

Её стихи потрясают. Покоряютсразу – и навсегда...

Даже если и не всё понимаешь, чув-ствуешь, ощущаешь: это что-то нео-бычное, из ряда вон. В каждой её стро-ке столько бьющей ключом страсти,что иной раз складывается впечат-ление нагромождения чувств. Возни-кают своего рода словесные и образ-ные торосы, через которые не так-то просто пробиться. Есть в её по-эзии и перенапряжение лирическогоначала, и поразительный напор эмо-ций. Из-за этого её речь порой отры-вочна и косноязычна. Но именно этимеё стихи и завораживают...

Стихи М. Цветаевой гениальны доумопомрачения. Читая их, испытыва-ешь не только эстетическое наслаж-дение, но и сложные, противоречивыечувства. С одной стороны – намерен-ная усложнённость образной системы,создающей трудность для восприя-тия. А с другой – ощущение голово-кружительной глубины. Чтение еёстихов – это приобщение к подлинновеликому, обжигающе яркому.

М. Цветаева умеет вместить су-мятицу чувств в строгие рамки гар-монии. Ни одного тусклого или бес-цветного слова! Все строки – живые,сочащиеся кровью чувств. Её стихи –это гремучая смесь прозы жизни и по-этического огня, страстного стрем-ления к людям и убийственной отре-шённости от них. Каждое её стихот-ворение уникально, чувства, пережи-ваемые ею, неповторимы.

«Через два месяца после приездаЦветаевой в Советский Союз был аре-стован (и впоследствии, конечно, без-винно, расстрелян) её муж, мой отец,Сергей Яковлевич Эфрон; вместе с нимбыла арестована и я, и уже ничем немогла помочь матери, как и она мне. С1939 по 1941 г. моя мать мыкалась безжилья, без своего угла, с тогда мало-летним сыном по чужим людям, по слу-чайным знакомым; какое-то время«жила» у сестёр моего отца, в девяти-метровой комнате вчетвером. Сестраеё, А.И., тоже была репрессирована иничем не могла помочь; вторая сестра,сводная, Валерия Ивановна, не поже-лала знаться с сестрой, вернувшейсяиз эмиграции, и даже не подошла к те-лефону, когда она ей позвонила. Нежелали знаться с бывшей эмигранткой(да ещё с репрессированными род-ственниками!) и былые друзья и знако-мые, во всяком случае многие из них.Старался помогать, добывая перевод-ческую работу, Пастернак... Комнату

* Георгий Сергеевич Эфрон погиб в июле 1944 года близ деревни ДруйкаБраславского района Витебской области Белорусской ССР в возрастедевятнадцати лет (справка райвоенкомата от 13 февраля 1978 г.)** Речь в моём письме шла о людях, знавших М.И.Цветаеву в Елабуге.

171

Кааааа

«на

бегу

мен

я тя

жкой

дла

нью

...»

снять удалось лишь месяца за два доначала войны; чтобы в неё втиснуться,пришлось раздать и распродать почтивсё, привезённое с собой, включая биб-лиотеку. Началась война; закончив оче-редной стихотворный перевод для Гос-литиздата, Цветаева с сыном эвакуи-ровалась в Чистополь с группой Лит-фонда (она не была членом СП!), руко-водимой Н.Н. Асеевым. Везла с собойсвой рукописный архив, немного вещейи совсем мало денег. В Чистополе, гдебыл хоть какой-то шанс «устроиться»,её не прописали и отправили в пере-полненную эвакуированными, в безна-дёжную в отношении работы Елабугу. Вней Цветаева прожила всего десятьдней. Накануне гибели она поехала в Чи-стополь, просила Асеева помочь с про-пиской и устройством в детский дом пи-сателей в качестве посудомойки; Асеевотмахнулся; на собрании, разбиравшемеё заявление, нашлись люди, выступив-шие против её кандидатуры (в частно-сти, Тренёв – драматург). Находившая-ся в соседней комнате моя мать слыша-ла это; не дождавшись конца собрания(после выступления Паустовского в за-щиту Цветаевой, решившего «вопрос»положительно), она вернулась в Елабу-гу и покончила с собой. Перед смертьюона написала прощальное письмо нам,детям, и мужу, о гибели которого не зна-ла. Она просила нас простить её за то,что больше не могла всего этого вынес-ти. Второе письмо она оставила Асее-ву, прося его позаботиться о её сыне«как о своем собственном»; Асеев не вы-полнил этого завета. Денег у мамы, ког-да она умерла, оставалось 400 тех, во-енных, рублей – цена двух буханок чёр-ного хлеба. Вот вам причины...»

Это и другие письма А.С. Эфронхранятся у меня.

Последнееписьмо

Татарский критик Гази Кашшаф (ны-не покойный), бывший в годы войны сек-ретарём партийной организации Союза

писателей Татарии, рассказал, что, какему помнится, Марина Цветаева, о тра-гической гибели которой он, конечно же,слышал, написала из Елабуги одно илидва письма на имя бывшего председа-теля Союза писателей Татарии Тухфа-та Имамутдинова.

Я тогда же, в 1964 году, разыскалТ. Имамутдинова, и он подтвердил, чтополучил от Цветаевой два письма(именно два – он помнил это совершен-но отчётливо), в которых она просилапомочь ей устроиться на работу и со-общала о своём тяжёлом положении.

Первое письмо, опущенное, очевид-но, с дороги, сдержанное, а второе былонаписано в отчаянных тонах. Ответитьна эти письма Имамутдинов не успел –вскоре пришло сообщение о трагичес-кой смерти Цветаевой.

Писем этих у Имамутдинова неоказалось. Он высказал предположение,что они могли сохраниться в архиве.

В Государственном архиве Татариив одной из папок с делами Союза писа-телей я обнаружил пожелтевшую от вре-мени почтовую открытку, помеченную но-мером 131 и написанную крупным, чёт-ким, по-мужски твёрдым почерком:

«Уважаемый товарищ Имамутдинов!Вам пишет писательница-переводчицаМарина Цветаева. Я эвакуировалась сэшелоном Литфонда в гор. Елабугу наКаме. У меня к Вам есть письмо от и.о.директора Гослитиздата Чагина, в кото-ром он просит принять деятельное уча-стие в моём устройстве и использоватьменя в качестве переводчика. Я не на-деюсь на устройство в Елабуге, потомучто кроме моей литературной профес-сии у меня нет никакой. У меня за этойже подписью есть письмо от Гослитиз-дата в Татиздат с той же просьбой.

На днях я приеду в Казань и пере-дам Вам вышеуказанное письмо.

Очень и очень прошу Вас и черезВас Союз писателей сделать всё воз-можное для моего устройства и работыв Казани. Со мной едет мой 16-летнийсын. Надеюсь, что смогу быть полез-ной как поэтическая переводчица.

Марина Цветаева».

172

Рафаэль Мустафинцв

етае

ва и

ела

буга

Поперёк письма размашистым по-черком написано: «К делу». Даты подписьмом нет, но на почтовом штемпе-ле указано число: 18 августа 1941 года.Обратного адреса также нет.

Судя по штемпелю, письмо опуще-но в Казани. Это и было, очевидно, топервое письмо, о котором говорилТ. Имамутдинов. Второго письма найтине удалось.

Прошло полвекаВ начале 1970 года на месте пред-

полагаемой могилы М.Цветаевой ус-тановлено гранитное надгробие.

В 1990 году писательская органи-зация Москвы обратилась к Патриар-ху Московскому и всея Руси Алексию IIс просьбой снять смертный грех с са-моубийцы и освятить могилу М. Цве-таевой. Патриарх внял этой просьбе.

31 августа 1990 года в Покровскойцеркви Елабуги состоялась панихидапо полному чину памяти М. Цветае-вой. С тех пор панихиды проводятсяежегодно.

В последние годы в Елабуге продол-жаются работы по созданию мемориа-ла М. Цветаевой. Помимо дома-музеяи памятника поэту здесь открыты вы-ставочные залы, посвященные М. Цве-таевой, конференц-зал и библиотека.

Копию письма М.И. Цветаевой я от-правил Ариадне Сергеевне и вскоре по-лучил от неё следующий ответ:

«2 сентября 1964.Многоуважаемый Рафаэль Ахмето-

вич, простите, что с таким опозданиемотвечаю на Ваше сердечное письмо: яуезжала из Тарусы, куда вернуласьтолько на днях. Вообще же «зимовать»переберусь в Москву, вероятно, в ок-тябре, и если в зимние месяцы Вы по-бываете в столице, то нам легко будетповидаться.

Большое спасибо за копию письмаИмамутдинову: это – одно из последних

маминых писем. Очень важно, что Вамудалось его обнаружить; теперь этакопия в цветаевском архиве* – благо-даря Вам. Да, возможно, будь на местеИмамутдинова другой человек, всёобернулось бы иначе – проклятое «бы»!Такими «бы» вся жизнь моей материвымощена, особенно последние меся-цы, последние дни. Страшны были тевремена, расплывчато называемые «пе-риодом культа»; сейчас нам самим, всёпережившим, кажется невероятным, чтомогло быть то, что было, да ещё в двад-цатом веке, да ещё в гуманнейшей стра-не...

...Тотчас после моего возвращенияв Москву из «мест не столь отдалён-ных» я начала разыскивать людей, быв-ших в эвакуации вместе с моей мате-рью. Мне кажется, я разыскала всех илипочти всех и узнала от них всё, что онипомнили. Вернее, эти розыски я нача-ла ещё в 1947–48 гг. (в этот промежу-ток времени я была «на воле», междузаключением и ссылкой!), и тогда мнеудалось кое-кого разыскать и записатьс их слов то, что в те годы люди ещёхорошо помнили; теперь же с тех порпрошло столько лет, что те же самыебывшие эвакуированные обо всём рас-сказывают иначе, забывают и путают –память им изменяет. Это естественно...Так или иначе, ни в 1947–48, ни с 1955по сегодняшний день, я не разыскаланикого, кто помнил бы местонахожде-ние могилы, хотя некоторые были напохоронах. По роковому стечению об-стоятельств большинства людей, быв-ших в то время в Елабуге и впослед-ствии знакомых с моим братом, уже нетв живых; так, скажем, нет в живых мо-лодого литератора Алексея Кочеткова,знавшего мою мать в Москве, эвакуи-ровавшегося одновременно, или почти,с нею, и потом вместе с моим братомперебравшегося в Ташкент; его свиде-тельство было бы бесценным... А сре-ди живых свидетелей немало, увы, ифантазёров, рассказывающих басни и,

* После смерти А.С.Эфрон в 1975 году архив М.И.Цветаевой хранится в ЦГАЛИ.

173

Кааааа

«на

бегу

мен

я тя

жкой

дла

нью

...»

вольно или невольно, искажающих ис-тину.

Сестре моей матери, АнастасииИвановне, ездившей в Елабугу года два-три тому назад, могилу разыскать неудалось. Так же, как и Вам, ей удалосьпобывать у своей тёзки, квартирнойхозяйки моей матери, но ничего толко-вого о местонахождении могилы она неузнала и от неё. Ничего не узнала и вмилиции – как Вам известно, архивы несохранились; кладбищенского сторожа,при котором происходили похороны, ужене было в живых; моя тётка говорила сего женой, которая смогла лишь указатьсторону кладбища, на которой хорони-ли умерших в 1941 г. Исходя из этогоуказания, А.И. поставила крест в тойстороне, м. б., и в том ряду, где моглабы находиться могила; но всё это не-достоверно.

Вы спрашиваете меня, не хотела быя приехать в Елабугу? О нет, я этого нехочу. У меня просто ужас перед Елабу-гой, насколько меня тянет к тем мес-там, где мама жила, настолько сильномоё оттолкновение от места, где онапогибла жертвой несказанного челове-ческого равнодушия, жестокости, трусо-сти. Короче, сама Елабуга тут ни причём, равнодушие, жестокость и трусостьпреследовали маму давно и лишь вЕлабуге добили её, как могли бы до-бить в любом другом месте, но тем неменее именно этот городок на Каме былместом её смерти, с которой я никогдане смогу свыкнуться и смириться. Ко-нечно, будь бы могила – тот уголок,который оставшиеся в живых могут ук-рашать, над которым могут плакать, –я бы приехала и приезжала; но там ведьтолько кладбище, где она затерялась;не только «душу живу», но и прах её несмогли сохранить люди. Что люди, ког-да мне и самой не было это дано судь-бой – тем самым Роком!

Тем не менее сердечная Вам бла-годарность за предложение приехать,за предложение помощи. М. б., когда-нибудь смирюсь духом и приеду. Апока – нет».

Осенью того же 1964 года я встре-

тился с Ариадной Сергеевной и затемкаждый раз, приезжая в Москву, бывалу неё. Наше знакомство переросло вдружбу, скреплённую общим делом –«пробиванием» надмогильного памят-ника Марине Цветаевой. При всей раз-нице в возрасте, мы легко находилиобщий язык. Ариадна Сергеевна, казав-шаяся многим слишком суровой, сдер-жанной, в сущности была очень доброй,душевной, отзывчивой. Но это была недоброта, обращённая ко всем без раз-бору. Нет, Ариадна Сергеевна была итребовательной, и острой на язык, ког-да речь заходила о неприятных ей лю-дях и явлениях. Не прощала малейшейнотки неискренности и фальши. Терпетьне могла истеричных поклонниковМ. Цветаевой, сильно досаждавших ей.

Первый в РоссииЯсный солнечный день 31 августа

2002 года. Высоко в небе плывут бе-лопенные облака. Кричат растрево-женные вороны на старых тополях…

В старой части Елабуги необыч-ное оживление. На тихую Малую По-кровскую, застроенную одноэтажнымичастными домиками преимуществен-но дореволюционной постройки, собра-лись многотысячные толпы елабужан.Студенты пединститута, культпрос-ветучилища, курсанты Елабужскойшколы милиции в синей униформе.Почти у всех в руках букеты цветов.

На открытие памятника из Моск-вы приехали видные писатели, учёные,музейные работники. Есть и предста-вители властей – Кабинета Мини-стров Татарстана, Министерствакультуры, Национального музея.

В торжественной обстановке, подзвуки классической музыки, спадает бе-лое покрывало, и взорам собравшихсяоткрывается бюст Марины Цветае-вой. Первый в России памятник вели-кому поэту (авторы – московскиескульпторы Александр Головачёв иВладимир Демченко).

174

Рафаэль Мустафинцв

етае

ва и

ела

буга

С краткими проникновенными ре-чами на митинге памяти выступаютизвестная писательница Лидия Либе-динская, учёный и библиограф ЛевМнухин, вице-премьер республики ЗиляВалеева, глава администрации Елабу-ги Ильшат Гафуров.

Сейчас этот памятник уже вошёлв повседневную жизнь елабужан и сталнепременной деталью городского пей-зажа.

Мир по-прежнемутесен

Казалось бы, трудно, почти невоз-можно сказать о Марине Цветаевой ка-кое-то новое слово. И вдруг выясняет-ся, что все мы, в том числе и предан-ные поклонники М. Цветаевой, многогоо ней не знали. Оказывается, она былане только замечательным поэтом и пре-красным музыкантом (пианисткой), но инеплохим художником-графиком. Стра-стный пропагандист её творчества ЮрийЗыслин, проживающий ныне в г. Ва-шингтоне, обнаружил и впервые опуб-ликовал восемь неизвестных преждерисунков Марины Цветаевой, которыемы и представляем своим читателям.

Ю. Зыслин – кандидат техническихнаук, выросший и долгие годы работав-ший в Советском Союзе, а затем эмиг-рировавший в Америку. Ещё на родинеон получил известность, как бард, ис-полняющий под гитару свои и чужиепесни. Но ещё больше он прославил-ся, как неутомимый коллекционер, со-бирающий материалы о поэтах сереб-ряного века.

В столице США Вашингтоне Ю. Зыс-лин создал в собственной квартиреМузей русской поэзии и музыки, доступв который открыт всем желающим. Сей-час этому музею уже больше десятилет. В фондах музея – тысячи бесцен-ных экспонатов: книги, фотографии ирукописи Марины Цветаевой, БорисаПастернака, Осипа Мандельштама,Анны Ахматовой, других поэтов сереб-

ряного века. Среди экспонатов есть иуникальные. В их числе – семь томовавтографов Анастасии Ивановны Цве-таевой, полный архив ближайшей под-руги М. Цветаевой Екатерины Исаков-ны Альтшуллер-Еленевой (она встреча-лась с М. Цветаевой в Чехии и потоммного лет переписывалась с ней, бе-режно собирала всё, что связано с име-нем поэта).

Ведущее место в Музее русской по-эзии и музыки занимает, конечно, самаМарина Цветаева. Ей посвящена самаябольшая экспозиция, включающая еёподлинные портреты, выполненные рус-скими художниками, 150 листов копийавтографов поэта из бахметьевскогоархива в Нью-Йорке, 12 предметов лич-ных вещей А. И. Цветаевой, автографыдочери Марины Цветаевой АриадныЭфрон, книги, статьи, материалы науч-ных конференций, воспоминания о по-эте, видео- и аудиозаписи.

Я познакомился с Юлием Зыслинымв августе 1991 года, когда он приезжалв Елабугу на полувековую годовщинуеё гибели». Уже тогда я был приятнопоражён и восхищён его энергией, на-пором, страстной увлечённостью. И ещё– его несомненным талантом рассказ-чика и исполнителя. Он с жаром рас-сказывал о своих поисках и находках,декламировал любимые стихи, время отвремени брал в руки гитару и исполнялпесни на слова Марины Цветаевой,Бориса Пастернака, Анны Ахматовой,других русских поэтов. Завороженныеего приятным выразительным барито-ном слушатели забывали о времени иготовы были слушать его часами.

Недавно Юлий Зыслин прислал мнесвою новую книгу «Мир по-прежнемутесен. Встречи, поиски, находки». Онаиздана в 2008 году в Чикаго издатель-ством «Континент». Здесь подробнорассказывается об истории поиска ри-сунков Марины Цветаевой.

Собственно, казалось бы, искатьособо и не нужно было. Они хранилисьв архиве Российской государственнойбиблиотеки в Москве, бывшей «Ленин-ки». Выставлялись всего один раз – в

175

Кааааа

«на

бегу

мен

я тя

жкой

дла

нью

...»

1992 году, в год столетия поэта. И товсего на один день. Выставка эта про-шла практически незамеченной. Во вся-ком случае, в литературе о МаринеЦветаевой, насчитывающей сотни то-мов, о рисунках поэта до сих пор ниче-го не говорилось.

Ю. Зыслину после долгих безуспеш-ных попыток удалось получить копииэтих рисунков (восемь графических пор-третов) и впервые опубликовать их всвоей книге. Это четыре женских и че-тыре мужских головы. В сопроводитель-ной бумаге из архива Российской госу-дарственной библиотеки лаконично со-общается: «Автор – Цветаева М.И. Ка-рандаш. Фонд «Никитские субботники»,мужские и женские головы (1910-егоды)».

Рисунки оставляют очень благопри-ятное впечатление. Они выполненытвёрдой рукой профессионала. Лицаочень выразительны и эмоциональны.Пропорции выдержаны точно. Не исклю-чено, однако, что это просто перерисов-ка иллюстраций из какой-нибудь книги.

Рисунки не подписаны. Но высказы-валось мнение, что на них изображеныФёдор Достоевский, Владимир Соловь-ёв, Самсон, апостол Павел, Сара Бер-нар и кн. Марина Лопухина.

Ю. Зыслин поддерживает постоян-ную связь с музеем Марины Цветаевойв Елабуге и созданной здесь же биб-лиотекой поэтов серебряного века. Онохотно делится своими находками соцветаеведами нашей страны. Так, ва-

шингтонский исследователь собралмного новых интересных материалов оботце М. Цветаевой – Иване Владими-ровиче Цветаеве, основателе и первомдиректоре Музея изящных искусств вМоскве (ныне – Музей изобразительныхискусств им. А.С. Пушкина). На основеэтих материалов он давно и упорнодобивается того, чтобы этому музеюприсвоили имя его основателя – И.В.Цветаева. По его словам, слава Пуш-кина от этого ничуть не пострадает, аоснователя музея забывать нельзя.

Очень интересны собранные Зысли-ным материалы о сестре Марины Ива-новны – Анастасии Цветаевой. Она про-жила 99 лет, из них 22 года провела вгулаговских лагерях и ссылке. Всего жевсе Цветаевы (муж, дочь, сестра и дру-гие близкие родственники М. Цветае-вой) в общей сумме провели в ГУЛАГе78 лет.

Все большие поэты – пророки, пред-видящие свою судьбу на многие годывперёд. Вчитываясь в стихи МариныИвановны, невольно содрогаешься, на-талкиваясь на такие пророческие строки:

Устам платила я щедрой данью,Я розы сыпала на гроба…Но на бегу меня тяжкой дланьюСхватила за волосы судьба.

1915

Читая подобные строки, невольнодумаешь: ничто не дается даром. Толь-ко великая трагедия рождает великуюпоэзию.