УКРАЇНСЬКИЙ ІНСТИТУТ ДОСЛІДЖЕННЯ ЕКСТРЕМІЗМУ

Коли твій дімзабрала війна…

ЖИВА ІСТОРІЯ 12 РОДИН З ДОНБАСУ

Київ

Видавничий дім «АДЕФ-Україна»

2016

2

Проект «Коли твій дім забрала війна...» - це 12 унікальних історій з життя людей, які ми зібрали в одну книгу.

З кожною історією читач ніби проживає чиєсь життя, бачить картини сучасної України та події, які відбуваються зовсім поруч. Наші герої - це люди, яких війна застала зненацька. Вони втратили свої домівки, рідних, звичне життя, але не надію та віру в майбутнє.

Записуючи спогади, ми намагалися зберегти живу лексику та стилістику. На нашу думку, це важливо для справжнього розуміння того, що прийшлося пережити нашим співвітчизникам у ХХІ столітті.

Коли Ви читаєте книгу може виникнути враження, що спогади іноді виглядають дещо сумбурно, інколи не зовсім логічні, що й відображає непередбачуваність життя та жах вій-ни.

Війна продовжується і у багатьох залишилися родичі на окупованій території. Тому, на жаль, не всі прізвища та сімейні фотографії ми можемо оприлюднити у книзі.

The project “When the war has taken away your home…” is a collection of 12 unique life stories that we have put together in one book.

With every story, the reader is living through someone’s life, can see the pictures of modern Ukraine and those actions that happen very close to all of us. Our characters are people who faced the war unexpectedly. They have lost their homes, relatives, usual life… but not belief and hope in the future.

Writing down the memories, we have tried to keep the real vo-cabulary and style. We believe that these components are important for a true understanding of what our compatriots have gone through in the XXI century.

When reading a book, the reader may have an impression that memories look somewhat tangled, sometimes a bit illogical, which only reflects unpredictability of life and horrors of war.

The war is still on, and many people have their relatives left on the occupied territory. That is why, we are not allowed to publish all the names and family pictures.

ISBN 978-617-7393-305

© Український інститут дослідження екстремізму

3

Завдяки історичній пам’ятілюдина стає особистістю,народ – нацією,країна – державою.

Михайло Грушевський

4

ПЕРЕДМОВА

Щоранку ми снідаємо, збираємось та йдемо на роботу. Дорогою думаємо про те, як повернемось до-дому, що приготуємо на вечерю, як зустрінемо дітей та який фільм сьогодні хочемо подивитись. Все це здається нам буденністю, нормою, звичайним жит-тям. Ми звикли до такого порядку речей і багато хто навіть не замислюється, що поруч з нами є зовсім інша реальність. Зруйновані будинки, роз’єднані роди-ни, безгрошів’я, самотність та сум за рідним краєм. Так живуть люди, чий дім забрала війна. Вони поруч з нами. Щодня ми ходимо з ними тими самими вули-цями, скуповуємося в одних магазинах, гуляємо в тих самих парках. Але наші життя зовсім різні.

Ми зібрали 12 історій. 12 життів, які скалічила війна. Це прості люди, які жили звичайним життям: працювали, народжували дітей, будували будинки. Але одного дня за їхнім вікном пролунали вибухи. І життя змінилось назавжди.

Оля та Роман під час обстрілу, вибігаючи з будин-ку у Горлівці, побачили на подвір’ї пораненого голуба. Не задумуючись, родина схопила пташку з собою. Вже в Києві вони виходили голуба та відпустили на волю.

Тікаючи з Первомайського, родина Барбакових від-дала сусідам, всі запаси їжі, закуплені за останні гро-ші, та посадила п’ятьох сусідів похилого віку до себе в машину. У дев’ятьох на старій дев’ятці зі зламаними гальмами вони вирушили у нове невідоме життя.

Люба, Сергій та четверо їхніх синів дорогою з Донецьку до Києва залишили у бабусі в Краматорську собаку. І тепер чотирилапий часто сниться хлопчи-кам ночами. Вони мріють, що в них буде будинок, куди вони зможуть забрати пса.

5

Не дивлячись на все пережите, серця цих людей сповнені любові, надії та доброти. Вони не просять допомоги і не жаліються на долю. Багато працюють, а вечорами допомагають у волонтерському центрі. Єдине, чого вони чекають від своєї країни - щоб вона про них не забувала. Їм дуже хочеться відчувати себе не переселенцями, а українцями, хочеться знати, що вони свої.

Через долі цих людей ми спробували розкрити дуже важливу проблему, яка назріває в нашому суспіль-стві – сприйняття війни як буденності, байдужість до чужого горя та проблем. Від поганих новин та страшних кадрів війни наші серця черствішають, ми втрачаєм дуже важливу людську рису – вміння спів-чувати. Тож поки бійці на передовій захищають нашу свободу, ми в тилу програємо війну, намагаючись від-ділити своїх від чужих.

Нам дуже хотілося б, щоб ця книга змусила чи-тачів краще зрозуміти проблеми людей, чий дім забра-ла війна. Втративши все, вони не втратили головного – віри у свій народ та свою країну. Сподіваємося, їхні «живі» історії залишать слід у ваших серцях та нага-дають добре відому, але таку важливу сьогодні тезу – Україна єдина.

Голова ГО «Український інститут до-слідження екстремізму»

Галина Герега

6

РОДИНА БЕРЕЖНИХ(Олександр, 32 роки, Ксенія, 31 рік, Вероніка, 4

роки). У розмові бере участь Олексндр, Ксенія, Вероніка.

Залишили Донецьк 11 червня 2014 року

– В 2011 году я вышла замуж – удачно и по любви. Муж начал осваивать новую профессию, все шло как нельзя лучше. В 2012 году у нас родился долгожданный ребенок. В 2013-м мы доделали ремонт в нашей любимой квартире. Зимой съездили в отпуск. И в марте 2014 года вернулись в родной Донецк. Но все стало не так, как раньше. В Киеве был Майдан. У нас Майдана не было, но было все равно не так, как раньше. 26 мая Донецк подвергся бомбежкам. Никому и в голову не могло прийти, что такое может быть в XXI веке! Какая может быть война? В это не верил никто. Да и не могло так быть. Как это? Что вот так, прям война… А что же будет с людьми? В общем, не может такого быть. В нашем районе было еще более- менее спокойно. В детском садике сказали, что нужно срочно забрать детей, и пока это все не закончится, не приводить. По возможности отвезти к бабушкам… или съездить куда-то на это время. А когда все закончится, через недельку или две, приводите.

Я с ребенком сидела дома, не выходя на улицу, около недели. Общаясь с родственниками и знакомыми с других областей, я уверяла, что у нас все хорошо… так… какой-то временный шум. В начале июня стали в ускоренном темпе готовить подвалы как места дислокации людей во время планируемых обстрелов. Тогда это казалось каким-то маразмом. И вот в один

7

прекрасный июньский день на нашем подъезде повесили объявление с четким планом действий во время бомбежки, в какой подвал нам бежать, если начнется бомбардировка, и что надо собрать все необходимые вещи и документы. Завершалось объявление подписью и печатью как настоящий документ. Это стало поводом задуматься уехать на время из города. На машине было выехать нереально, поскольку на всех выездах из города ужасные пробки. Решили купить билеты на поезд, но это оказалось не так просто, можно сказать, на грани фантастики смогли достать билеты на 11 июня 2014 года Донецк – Киев. Приехали к моей тете в гости на дачу под Киевом побыть с ребенком на свежем воздухе пару недель. С нами было два небольших чемодана с летними вещами.

Сравнительно долго не выезжая в центр Донецка (около двух недель), я была просто поражена изменениями! Повсюду российские флаги. Люди с оружием ходят по городу. На светофоре мы остановились и заметили в соседней машине молодых ребят с автоматами. Номеров на машине не было. Меня все это ужасно поразило. На вокзале стояла ужасная суета, людей очень много, стояли в переходе, прятались от возможных обстрелов. Как все, но это было, скорее всего, под влиянием толпы, нежели из-за страха и понимания всей картины происходящего. А понимания не было. Люди со шляпами и пляжными зонтами, в основном женщины и дети, просто ехали в такой себе незапланированный отпуск. Как и мы. Просто в отпуск. Недели на две, максимум – три. Погуляем в Киеве, ребенок на свежем воздухе на даче побудет.

Так мы оказались в столице. И так мы побыли в отпуске два месяца. Не хочу даже описывать свои чувства за это время. Их было очень много. От ярости

8

до полного игнорирования ситуации. Каждый день сидишь в интернете и читаешь или смотришь новости с родного дома. Мало приятного. Тот еще отпуск получился.

Лето подходило к концу, а у нас еще не было никакой стратегии, как мы будем жить дальше и, вообще, что же с нами будет. Деньги заканчивались, отпуск все-таки… Нужно было что-то решать. Либо возвращаться, либо оставаться и начинать работать на новом месте.

В тот сентябрь меня раздирали противоречивые чувства. С одной стороны, я понимала, что ВСЕ! Начался новый жизненный этап, нужно подстраиваться под ситуацию, но с другой стороны – жизнь вне моей любимой квартиры и города – это же временно. Скоро кончится весь этот нелепый ужас. Мы снова будем жить с непоколебимой уверенностью в завтрашнем дне, перестанем с замиранием сердца начинать и заканчивать день с новостей, чтением этих бесконечных сводок. Мы вернемся, и все станет на круги своя, вернутся наши друзья в свои дома, наши веселые встречи и самые вкусные шашлыки в родных местах и на таких знакомых дачах, воскресные посиделки у родителей, прогулки по бульвару Пушкина, праздники в парке им. Щербакова. Вернутся наши мечты об отпуске и новом платье. Скоро все станет, как раньше. Нужно лишь немного потерпеть. Совсем немного… совсем немного… Совсем немного поживем на съемной квартире, совсем немного! Ребенок походит в чужой садик… совсем немного! Не может же это продолжаться долго. Очень долго. Но не в прям же до Нового года! Это же не война… нет! Это не настоящая война. Скоро все это закончится. Совсем скоро. Главное, верить и знать, что все закончится. Главное помнить, кто ты, и кто с тобой рядом.

9

Вот так «временно» мой ребенок пошел в детский садик, так «временно» мы сняли квартиру в Киеве, я «временно» вышла на работу, «временно» работал мой муж. Так началась наша какая- то «временная» жизнь». Мы так же следили за всеми сводками «с фронта», видели всю необратимость ситуации и «временно» жили.

Помню, как-то ночью раздался звонок. Звонили наши друзья, которые остались в Донецке: «Ксюша, ваш район бомбили. Кажется, и дома вашего уже нет».

Что я тогда чувствовала, словами передать нельзя. Что-то как оборвалась. Какая-то нить, которая меня держала в этой «временной» жизни. Я чуть не потеряла сознание. Собрав все силы, я встала на ватных ногах с «временного» дивана, подошла к компьютеру, чтобы посмотреть сводки… и не смогла включить его. Я забы-ла, где кнопка и как она включается. Пыталась вспом-нить и не могла. Наверное, это и называется шоком, я не знаю… но включить компьютер я так и не смогла. Разбудила мужа, тоже не помню, как. Может, я крича-ла. Просто сидела и кричала. Я не помню. Разбомбили соседний дом. Наш – остался цел.

Скорее всего, это и стало той точкой невозврата. Я поняла, что дальше так жить нельзя. Я просто сойду с ума. Нужно отпустить ситуацию. Оттого, что я буду душой в Донецке и переживать за все, что там происходит, ничего не изменится. Для Донецка не изменится, а для меня очень даже изменится. Нужно что-то делать здесь и сейчас. Нельзя так к чему-то быть привязанной, да и к кому-то тоже нельзя. Именно то, без чего тебе кажется ты не можешь жить, судьба может показать тебе, что очень даже сможешь!

В самые темные времена очень хорошо видно светлых людей. В самые тяжелые периоды моей жизни

10

всегда находился кто-то, кто мне помогал. Говорил нужные слова в нужный момент, поддерживал. Кто-то помог с работой, кто-то детскими вещами, кто-то очень важной моральной поддержкой заново заставил верить в свои силы, красоту, необходимость бороться и верить в лучшее. Я благодарна им всем, кто был в этот сложный период моей жизни.

Уже прошло два года с тех пор, как моя семья приехала в Киев. За два года я ни разу не была в Донецке, в своей родной квартире с красными обоями. Из-за страха. Не из-за страха пострадать физически в небезопасном месте, а из-за страха, что войду в свою родную квартиру, упаду на свою самую удобную кровать и не смогу вернуться назад. Придется перечеркнуть все, что есть у меня сейчас, чего смогла добиться моя семья за эти долгие два года.

А если все-таки остаться на самой удобной кровати? Думаете, я не задаю периодически себе этот вопрос? Задаю… Но тогда возникают новые вопросы. Вот я вернулась. И что тогда? Опять все заново?

Переезд… Как физически перевезти все, что нажито на новом месте за эти два года. Как работать в Донецке и кем? Кем мы там будем? Возвращенцами? Понаприехавшими? Опять же, смогу ли я гарантировать безопасное существование своему ребенку? Какое будущее там я смогу ему дать, если все останется, как есть? И в итоге получается, вопросов больше, чем ответов. В Донецке сейчас неопределенности для нас гораздо больше, чем тут, в Киеве. По крайней мере, для моей семьи.

Непомерный страх жжет все больше и больше, что все еще долго так будет оставаться. И это невременно. Не может АТО длиться 2 года. Это война. Настоящая война. Она в моем городе. И она может длиться

11

долго. А нам нужно жить дальше. Если сам за себя не подумаешь, никто думать не будет.

Сейчас у меня статус переселенца. Я так не считаю. Я беженец. Самый настоящий беженец. Я сбежала с двумя чемоданами, чтобы гарантировать хоть какую- то безопасность своему ребенку. Очень тяжело. Но, а как по-другому?

Все это я воспринимаю как урок. Такой вот жизненный урок. Я поняла, что нельзя так серьезно относиться к жизни, как я относилась там, в Донецке. Как оказалось, стабильность может иметь временный характер, а все временное очень даже постоянное и стабильное. Именно благодаря этой ситуации я поняла, главное – не где ты, а с кем ты. Наша жизнь настоль-ко непредсказуема и в то же время столь интересна. Все, абсолютно все может поменяться на 180 градусов в любую минуту. И я ко всему готова. Я открыта к переменам. В наших силах сделать позитивной любую перемену в жизни.

Это как трамплин. Трамплин в лучшую жизнь.

Лучшая жизнь – это не улучшение материального состояния, а моральное удовлетворение, покой и гармония в душе. Когда тебя наполняет любовь и уверенность. Главное, верить в лучшее. А лучшее, конечно, впереди!

12

РОДИНА МОСКАЛЕНКІВ(Сергій, Ірина, Захар, Тарас).

У розмові беруть участь Ірина, 34 роки,з восьмимісячним Тарасом на руках;

син Захар, 5 років.

Залишили Донецьк у кінці травня 2014 року

– Я помню момент, когда мы уже ходили в садик, мне позвонила воспитательница и сказала, что нужно срочно забрать всех детей, потому что вышло распоряжение об угрожающей ситуации, на нас на-ступают. Ну очень сумбурно все было. То есть мы не понимали, что происходит: в городе танков нет, но люди в военной форме уже ходили. Вот эти вот восставшие и недовольные они уже появлялись с оружием, ходили даже по нашему району, поэтому нам всем сказали забрать детей из садика. А почему, непонятно. То есть я бегу сломя голову. Такое ощущение, что уже началась война или что сейчас будет тревога.

Я бегу с Захаром из садика и он мне говорит: «Мама, а почему ты меня забираешь?». В садике сказали нам забрать все вещи, потому что, может быть, мы уже не вернемся. Мы, не понимая, забираем их. Захар спрашивает меня: «Почему?». Я говорю: «Вот военные». Он интересуется: «Какие военные? А они не уйдут?». Я отвечаю: «Не знаю, сынок».

Я старалась не волновать его этим всем. Я была перепугана, и все были перепуганы, и все дети из садика метутся домой в одно время, то есть это был какой-то такой момент. Тогда еще никто не понимал, что это, к чему это, но было реально страшно. Тогда

13

и аэропорт этот, и оно пошло… пошло… Что Захар из этого помнит, я не знаю.

– Захар, тобі хочеться додому чи в Києві подобається?– Ну хочется домой… у меня там половина лего,

ну и другие игрушки остались. Мне там нравилась моя двухэтажная кровать.

– Она была новой, мы ее недавно только купили. Поэтому он, конечно, наслаждался тем, что можно спать наверху.

– Я еще когда-то сверху упал.

– Но мы понимаем, что сейчас туда вернуться нельзя. У нас там осталась бабушка Наташа. Периодически он меня спрашивает: «Почему мы не едем домой?». Я ему отвечаю: «Потому что там опасно». А он говорит: «А как же там живет бабушка, если там опасно?».

То есть логичный вопрос. Я пытаюсь объяснить, что бабушка живет в безопасном месте и ее не затронет. Когда мы уезжали, у него был…

– Захар, кого ты с собой брал, когда мы уезжали? – Олененка.

– Мы не могли уехать без этого олененка. Я говорила мужу: «Так, обязательно бери олененка». Поскольку много игрушек мы не могли взять, кинули ему в рюкзачок машинки. Боже, говорю: «Надо взять олененка, мы без него не сможем спать». Спохватились, а он уже спит с олененком. Вот он до сих пор с нами этот олененок. Сейчас Захар уже о нем не вспомнит.

– У меня другие игрушки – фрукты из «Биллы». Есть клубника, банан и мандаринка.

14

– Олененок отошел на второй план. Но поначалу, когда на новом месте не было никаких привычных вещей, то это спасало. Эта игрушка, несколько машинок. Новое радовало, но он все время вспоминал: дома у меня осталось то, осталось это.

– Ви переїжджаєте до Києва, і що далі? – Основная проблема была найти жилье. Первое

время мы жили у сестры, а через две недели начали искать жилье. Самое страшное было две недели жутких поисков. Нам отказывали, было и такое. Мы не могли ничего найти. Мы говорили, откуда мы, и нам сразу отказывали: «Нет, до свидания». Тогда это мотивиро-вали тем, что мы уедем через три месяца. Возможно, люди напуганы каким-то законодательством. Но нам, слава Богу, попалась замечательная хозяйка квартиры, которая абсолютно без каких-либо предрассудков не судит нас по прописке. Мы переехали. Смешно переезжали. Там ребята уезжали и у них была такая машина грузовая с вещами, а мы приехали с двумя чемоданами. Пустые полки. Благо, что квартира была с мебелью, какой-никакой посудой, потому что этого тоже не было.

И вот сейчас, когда приезжают мои знакомые, я с ними делюсь подобными вещами. Если есть лишняя тарелка, лишняя вилка, то отдаешь, потому что понимаешь, как это. Это, конечно, жутко, когда при-ходится все заново покупать, даже простые бытовые вещи, не говоря уже об одежде, потому что этого тоже не было. Собрать гардероб на всю семью снова… Благо, что были распродажи, секонд-хенды, можно было как-то покупать потихонечку. Была подруга, которая могла что-то отдать, тоже у кого-то детки повырастали. Нам не пришлось, слава Богу, просить где-то там, как вот многим на Фроловской (Прим. ред. – Волонтерський

15

центр допомоги біженцям). Моя знакомая из Донецка работает там волонтером. Она нас приглашала туда на детские мероприятия, и я видела людей в гораздо более тяжелых условиях, которые жили за счет этой Фроловской, их там одели, обули, совсем тяжело при-ходилось. Нам не было настолько тяжело. Я считаю, мы легко адаптировались.

Мы, кстати, не имеем пропусков. Дома не были ни разу. Ни разу за два года. И я вряд ли поеду. У меня очень развит инстинкт самосохранения. Во-первых, у меня появился маленький ребенок и я не могу себе позволить такую авантюру, такую поездку. Я не представляю, как это. Да, люди ездят, мои родственники ездят, моя тетушка регулярно выезжает (она живет в Макеевке) на украинскую территорию получать документы, какие-то деньги, закупаться продуктами. Но меня эта рулетка вообще никак не прельщает, поэтому… Просто русские продукты жуткие, они невкусные и некачественные, плюс они еще и дорогие, поэтому все, у кого есть машины, пропуска и возможности, а также смелость, раз в месяц обязательно ездят на украинскую территорию за продуктами.

Мои мама с папой живут в селе. И свою сельскохозяйственную продукцию они провозили в Донецк, где многие наши друзья у них ее покупали. И вот сейчас, оказавшись в условиях вот этой оккупации, все вспоминают мясо нормальное, которое они брали, или просто какие-то овощи по нормальным ценам. Молоко, творог, сметану – все такое качественное. Маме даже звонят и говорят, что это сейчас невозможно есть, я вспоминаю. Но сейчас ездить опасно. Многие ездят так легко, многие привыкли, но я боюсь у меня не хватит душевных сил.

Стреляют у них: «А, стреляют, это – нормально

16

стреляют, это – не сильно стреляют, это – неслышно, это – то там громыхает...». Когда это не слишком бурно, для них это обыденность, насколько я знаю…

Наше пребывание там ограничилось новостями, самолетами и людьми, которые уже ходили по городу с оружием. Непонятно, кто это был, что они хотели, тогда толком еще не было этой идеологии, были митинги. Я помню, что мы встречались с друзьями, и уже была захвачена администрация, мы еще шутили, что там какой-то цирк происходит. Мы были в ста метрах от этой администрации в ресторане, и еще говорили, что там какая-то ерунда. Это казалось неопасным – они просто захватили, просто сидят, просто что-то требуют, сейчас это закроют и все решится. Самое страшное, что мы застали митинг, на котором убили парня. Это был проукраинский митинг, туда ходили мои знакомые.

На данный момент в окопах сидят масса людей, которые ждут Украину. Все мои преподаватели, кто не мог уехать, они все сидят и не представляют, как вот в этом можно жить. Там с каждым днем все чудесатей и чудесатей.

Я общаюсь со своими знакомыми путем скайпа, интернета, телефона. Из моих знакомых, которые там остались, многие не понимают, что им делать, все ждут, когда это закончится, все ждут Украину, ка-ких-то законов, правил, хотя бы установленной одной системы, а сейчас это хаос.

У кого была возможность, те уехали. Люди пенсионного возраста уезжали, но только с поддержкой молодых: сына, дочери, дяди. Да, есть люди, которые не хотят сталкиваться с трудностями. Например, мои родители живут в селе, там есть пустые дома, и папа звонил знакомым, которые там остались, у кого были дети, моим знакомым, но они говорят, что хотели бы

17

пожить в каких-то более комфортных условиях, а не в деревне. Папа говорил: «Если что, я договорюсь, можно будет какие-то дома занять на какой-то срок». Никто не хочет, остаются в Донецке, говорят, что какой-никакой, но все же город. Я не знаю. Мне этого не понять. У меня инстинкт самосохранения. Ездящие в автобусах люди с автоматами, причем регулярно, мне кажется, это ненормально. Даже если они там не стреляют, но они есть, и нет никакого закона. У многих моих знакомых отнимали машины. Ехали… Ехали… Стали… Выходите... До свидания. Вот такое было в центре города на одной из крупных развязок.

У моего мужа на фирме работала девушка, так ее муж, когда не было воды, поехал на велосипеде в Каль-миосу набрать в баклажки воды. Поскольку он был на велосипеде и с рюкзаком (а на то время, если человек на велосипеде и у него есть рюкзак, это предатель, доносчик в ВСУ. Он типа ездит, мобильный такой, незаметный и сообщает, кого где видел. Это такое было. Людей на велосипедах загребали в подвал, осо-бенно если ты говоришь по телефону), то его тоже загребли. Он пытался объяснить, мол, посмотрите, вот мой старый телефон, старая «Нокиа», и у меня нет контактов ни с кем, я просто поехал набрать воды. Его загребли в подвал, где он просидел… Бла-го, что его жена с грудным ребенком смогла поднять шум в социальных сетях – «пропал мой муж», начала выяснять, пошла в «СБУ ДНР», ее направляли в другое место, где были какие-то такие, как бы их назвать, местечковые правители. Она искала своего пленного мужа по подвалам, обращалась в какие-то точки, которые себя называли разными органами власти. Ходила с маленьким ребенком, плакала, просила, обращалась к «местным начальникам», и за счет этого его удалось оттуда вызволить. И после этого случая

18

эта семья не уехала. Они считают, что кто-то должен там жить. Говорят, что если ты патриот, то должен все пережить. Такая у них позиция – не бежать, а кто-то тоже должен остаться в тылу.

Другая ситуация: мои знакомые, семья, которым была близка идеология ДНР, они были за. И тут очередная шайка ворует родного брата знакомого. Он взял деньги и поехал его выкупать, убили двоих! И в тот же момент в другом конце города убили их тетю, которая шла с пенсией, ее обокрали и убили. В одну неделю троих из семьи похоронили. И это были симпатики ДНР, из тех, кто вел их бизнес, считал, что может рассчитывать на какую-то поддержку, лояльность, и вообще – я свой. Как оказалось, «я свой» не работает. У них нет закона, никакой ветви власти. Они все разрознены. Здесь – я король, а здесь – я.

Я не собираюсь возвращаться. Для моей семьи туда дорога закрыта. Не представляю, как та жизнь может повернуться назад. У меня ребенок ходит в садик, он носит вишиванку, он знает, что это такое. Приезжает его крестная, она привезла ему из Западной Украины деревянный меч, на котором написано: «Слава Україні! Героям Слава!». Он знает, что это, и часто произносит. И если меня судьба заставит и не будет здесь чем пла-тить за квартиру, и я, в принципе, буду вынуждена вернуться назад в Донецк и мой ребенок придет в садик и скажет: «Слава Україні! Героям Слава!», что потом будет со мной, я не знаю. Такая ситуация меня останавливает и заставляет изо всех сил цепляться за новое место до тех пор, пока там все не примет какую-то другую форму. Я не представляю, как вернуться.

Я не смогу молчать. Мои знакомые, которые там остались, вынуждены стирать контакты или записывать под другими именами людей, имеющих отношение

19

к волонтерству. У всех в телефоне есть «Фейсбук», и могут на блокпосте проверить твою переписку. То есть люди вынуждены все чистить или заходить в интернет через анонимайзеры. Они привыкли даже к информационной безопасности, все время нужно что-то правильное говорить, правильно себя вести. Вот этого у меня нет. Я могу любой фразой выдать себя, поэтому даже из таких соображений не могу поехать. К тому же я не представляю, как жить с соседями, которые будут рассказывать, что как будто бы их все устраивает, несмотря на то что их дети уехали и прячутся, живут на нищенскую зарплату где-то там в России, в каких-то маленьких городах без нормальной медицинской помощи. Не представляю. Если бы мы смогли продать там жилье, было бы замечательно. Мои знакомые продали…

Я не получаю никакой помощи как переселенец. Я не регистрировалась. Хотя у меня двое детей и я имею право получать по 800 гривен на каждого. Но я не подаю заявление на эти деньги. Считаю, что есть люди, которым они нужнее. Кроме того, начнут проверять условия твоей жизни, надо ходить в эту организацию, все время ты должен доказывать, что эта помощь тебе нужна – это чувство унижения. Лучше я их заработаю, чем буду просить.

Я помню еще такой момент. Лето 2014-го, если я не ошибаюсь. Когда еще не было этого статуса пере-селенец, летом это было, было жутко голодное время, когда действительно от Ахметова раздавали пайки, и люди за счет этих пайков жили. Я совершенно ему не симпатизирую, но люди выживали за счет этого, были жуткие очереди. Поскольку я живу в частном секто-ре, то знаю, что у меня во дворе вишня, черешня. Моя соседка приходила и просила: «Можно я буду рвать у тебя ягоды детям, потому что мне не за что кушать». У

20

другой соседки – бабы Гали – обнесли даже зеленые абрикосы.

Это был период, когда еще не было официальных русских пенсий, а были гривня и рубль параллельно. Магазины работали с двумя ценниками – русские и украинские. Была такая неразбериха. И вот в тот период людям перестали платить украинские пенсии, ее нужно было заново оформить, а ДНРовская еще не выплачивалась. И люди были просто без средств к существованию. У нас в частном секторе масса деревьев, то были обнесены все, даже зеленые. Время было настолько жуткое, что люди голодали, это было очевидно.

Когда мы уезжали, у меня есть видео, как мой ребенок рисовал все время Украину, может, даже неосознанно, абстрактно. Когда в стране все только начиналось, люди все время говорили о ситуации и событиях, которые происходят, тогда еще не было войны. Мы с мужем поставили видео, как наш ребенок везде берет карандаш и рисует, даже на почте было: «Что ты рисуешь?» « – Украину». « – А, надо же». « – А сейчас что ты рисуешь?» « – Украину». Был у него такой период, очень смешно было. Ну и вот ребенок, рисующий Украину, что он там будет делать… Там все очень тихо об этом говорят, все присматриваются, прислушиваются.

У нас есть время начать все заново. Хотелось бы осесть здесь или в Западной Украине. Мы думали об этом, просто сейчас сложно с маленьким ребенком. Может быть, позже, природа, близость границы, мне нравится Тернополь.

Когда я училась в украинской школе, замечательная была традиция, очень жаль, что сейчас этого не делают. Давно пора заниматься такими вещами. Насильная

21

украинизация, она не работает. Школы, фильмы – это не работает…

Нас из гимназии возили в деревню в Западную Украину, обмен детьми. Мы жили в семье две неделе. Я попала на Рождество. У меня был восторг, потому что мы в Донецке абсолютно никогда не праздновали Рождество. У нас никто не знал, что такое колядки. Я знала только потому, что пела в детстве, у меня был какой-то свой україномовний осередок. Я понимала, что происходит. Но никогда этого не видела вживую. Не было у нас этих красивых переодеваний, когда дети за месяц до Рождества собираются у кого-то дома и готовят костюм. И сейчас я понимаю, что вот этот обмен очень сильно повлиял на меня и на тех детей, которые были со мной. И вот этого туризма сейчас нет. Когда люди просто едут – это одно, но когда ты попадаешь в семью и тебя хорошо принимают – совершенно другое. Ты смотришь: «О... Вони на Західній Україні не такі вже й настроенные к там отрицательно». Были стереотипы. Даже вот мой папа, когда у него начинаются какие-то его фразы, я начинаю с ним спорить и воевать, и через какое-то время все-таки он понимает, что я права, и так или иначе все равно принимает мою позицию.

Те, у кого была возможность путешествовать, понимали. Многие же не ездят. А почему? Да потому, что это дорого, потому, что основной житель вкалывает в шахте и не может себе позволить практически ничего. Те, кому нравилась Россия и Путин, они, в принципе, в той России никогда и не были по большому счету. До этих событий они никогда и не путешествовали. Поэтому, откуда у них могут взяться истинные портреты. То, что говорят по телевизору или в кругах, тому и верили. Я считаю, что сейчас необходимо возобновить это общение – контакт на уровне детей, школы, лагеря, где будут общаться дети востока и

22

запада.

Мне даже страшно представить, чему там сейчас учат детей, я представляю, по каким рассказам. Этих детей учат против чего-то бороться. Им сейчас еще и это будут насаждать, причем с каким-то аспектом в прошлое, лучше б их учили современным технологиям. Мне даже страшно представить, что там будет с этим нынешним поколением.

У меня был знакомый, который работал со мной на «Европа+», он прекрасно знал украинский язык, по-украински говорил и вел передачи, а потом я вдруг увидела его на канале, где он рассказывал, как ДНР прекрасна, и был ведущим одного из местных каналов. У меня был шок, когда я его увидела. Я понимаю, почему он там работает, кушать надо, а покидать медиасреду не хочется. Телевидения украинского там нет, есть только ДНР, и ты там пропагандируешь. Это влияет на людей. Чем дольше они нам живут, тем больше говорят этими заученными фразами, им не хватает украинской информационной среды. Некоторые люди действительно были уверены, что донецких дискриминируют в Киеве. У меня есть знакомая, которая уехала в Россию только потому, что боялась, что в Киеве ее убьют.

23

РОДИНА АГЄЄВИХ(Сергій, 36 років, Любов, 35 років, Ростислав, 10 років, Святослав, 10 років, Ярослав, 8 років, Ми-

рослав, 7 років).У розмові беруть участь Любов, разом із синами:

близнюки – Ростислав, Святослав, Ярослав, Мирослав.

Залишили Донецьк 17 серпня 2014 року

– Мы жили в Донецке, там родились наши дети. У нас был дом, который мы с мужем отстраивали сами для своих детей, недалеко от центра города. Были мы частными предпринимателями. Помогали другим людям, которые нуждались в этом. Детские сады, школы. Все было хорошо, были планы на будущее, знали, где наши дети будут учиться, чем они будут заниматься. Дети ходили в музыкальную школу. Близнецы занимались на фортепиано, Ярослав – на блокфлете, а Мирослав был записан на скрипочку. Занимались спортивной гимнастикой профессионально, плаваньем, дети были заняты. А потом пришла война…

Краматорск освободили, мы ждали, что сейчас освободят и Донецк. Ходили слухи, что сейчас... пару дней... пару недель... пару месяцев... Вот освободим и все станет на свои места. Вместо этого в городе начались активные боевые действия. Это было очень страшно, дети пугались, поэтому мы сначала вывезли детей, а сами еще вернулись.

– Куди ви вивезли дітей?– В Краматорск, он уже был освобожден, там

24

были наши кумовья с Луганска. Вывезли туда, сами вернулись в Донецк, потому что еще у мужа была работа, ритейл, он специалист по качеству в сети супермаркетов «Брусничка». Головной офис переехал в Днепр, а РЦ работал на тот момент. Мы ждали, что город освободят, еще две недели были без детей. Потом начались активные боевые действия, мы забрали свою собаку и уехали.

– Ви і собаку взяли?– А мы собаку не могли оставить, потому что это

– член семьи, у нас овчарка была. Она и сейчас есть, но теперь у бабушки. Мы взяли с собой четыре портфеля, четыре костюма, четыре куртки, четыре пары джинсов и все... Просто все оставили. Мы с детьми нормально выехали как-то, но мост уже был взорван…

– Чия була ініціатива їхати – ваша чи вашого чоловіка?– Вдвоем так решили. Ну, а как, если дети боялись.

Они купались в бассейне и начался обстрел города. Так они забежали в дом прямо с этим бассейном, настолько им было страшно. Тогда еще и самолеты у нас летали. Все гремело… Стреляло… У нас было 15 минут на сборы.

После этого здесь воды страшно попить всегда по какой-то причине. В квартире зал и кухня. Дети: «Кто со мной пойдет воды попить?». Ходят вдвоем! Дома они у нас с трех лет сами, не страшно было. Они у нас и вчетвером сами оставались…

– Хлопці, а як ваші сусіди і дворові друзі, ви з ними прощались, коли їхали, чи вони теж виїжд-жали? – Они тоже уезжали.

25

– А куди в основному їхали? – Куда уезжали? Туда уехали – в Россию. Все туда

уезжали, некоторые сюда, но в основном туда. Поэ-тому мы – враги. Нам пишут, звонят… Одна соседка позвонила и говорит: «Если бы вы сейчас находились дома, вам было бы очень страшно. Это сейчас, уже сидя в Киеве, кажется, что это так. А люди с оружием – очень страшные люди.

Я боюсь туда возвращаться. Я всегда поддерживала Украину. У нас флаг Украины остался на доме висеть, еще с Евро 2012, потому что это сознательный возраст детей, когда они помнят фан-зону, когда вся Украина и Европа были у нас в Донецке и болели всегда за Украину. Тогда было все хорошо. Потом два года спустя почему-то все перевернулось и Украина стала плохая. С каких таких делов Украина стала плохая? Мне непонятно. Я не хочу, чтобы мои дети изучали биографию Захарченка и Гиви, кто это вообще, самозванцы. У нас такая позиция, что нам нельзя туда просто возвращаться, пока там не будет Украины. А учитывая нынешнюю ситуацию, как все развивается, думаю, она там будет не скоро, поэтому нам нужно здесь чего-то добиваться, хотя тоже очень тяжело, нереально просто. Меня многие упрекают: «Чего ты жалуешься, вы там живете на съемной квартире?». А я говорю, что в общежитии не хочу жить с детьми, в подвальном помещении, как живут другие, которым отключают свет, воду. Я сильно люблю своих детей, и не буду там жить. В крайнем случае – Краматорск.

…. Когда мы с мужем выезжали, уже все трассы были закрыты. Мы выезжали 17 августа, и думали, что дети пойдут в первый класс уже в Донецке, хотя взяли с собой портфели, костюмы, туфли. Все детское взяли и уехали с надеждой на то, что мы вернемся максимум

26

в октябре, потому что говорили, что дети в Донецке пойдут в школу с 1 октября. Но так они и не пошли…

Мы уехали, очень тяжело было выезжать. Ехали по полям, потому что весь город уже был закрыт, по этим тропинкам, из Донецка в Краматорск 6 часов. При этом на последнем блокпосту нас не выпускали, спрашивали, куда едем, наставляли калаши: или возвращайтесь, или все. Единственное, что было в голове: дети в безопасности и свидетельство о рождении при них. Мы забрали все документы вплоть до платежек за коммунальные услуги. Фотографии не забирали, иконы висят, вот как жили, полотенца в ванной, шампуни – все оставили, четыре велосипеда новых. Выезжали с надеждой, что вернемся, потом поняли, что война не заканчивается. Остались в Крама-торске, прожили там год, открыли две точки на рынке (овощи-фрукты), но что-то не получилось, город ма-ленький, не такие объемы, дети не развивались, сиде-ли дома, забросили спорт, музыку.

Мы 1 сентября утром пошли в школу в Краматорске, пришли со школы, собрали рюкзаки, сели в поезд и уехали вшестером в Киев. Позвонили друзьям донецким. Приехали на Русановку, перено-чевали. В Киеве как раз отменили занятия в школах, потому что горели торфяники. Мы пошли в 137 шко-лу узнать, возьмут ли деток в школу. Там сказали: «Да, возьмем». Мы документы сразу в Краматорске 1 числа забрали, личные дела тоже с собой, решили, что не видим будущего в Краматорске прежде всего для детей. Прифронтовой город, очень тяжело, много переселенцев, работы нет. Есть на 1500 ил 2000 гри-вен, но нас 6 человек, вообще как-то никак…

В Киеве мы решили так… Школа есть, нужно ис-кать квартиру. И вот мы за неделю нашли квартиру,

27

хотя тяжело было найти, потому что, во-первых, 4 детей, во-вторых, донецкая прописка.

– Хлопці, ви скучаєте за донецькою школою?– Мы скучаем за всем, больше всего за домом.

– Мы жили для детей, все для них, все во дворе. А здесь живем на съемных квартирах, то тараканы, то еще что-то, тем более мы привыкли жить в своем доме. Дети не понимают, почему мы платим такие деньги за квартиру, говорят, что мы могли бы купить себе за эти деньги телевизор, компьютер, а мы просто все отдаем. А мы же все там оставили и забрать его нельзя. Компьютерный системный блок не пропускают через пост, телевизор тоже. Велосипеды можно вывезти по 650 гривен за перевозку за каждый велосипед. Ну а здесь на 9 этаж их таскать… В лифте дети боятся ездить.

– А яка ваша мрія, хлопці?– Забрать свой дом и перевезти в Киев… и собаку...

– А ви знаєте, в якому стані зараз ваш дім?– В ужасном. Когда мне прислали фото, я плакала…

Соседи вынесли из нашего дома морозильную камеру и полторы тысячи шлакоблоков из двора… А все остальное осталось…

На Фроловской нам очень помогают. Если бы не эти люди, мы в Киеве не смогли бы жить.

Помню, июнь был, уже война началась, несмотря на то что у нас уже ДНР была, я взяла и высадила синьо-жовтими петуниями прапор Украины.

28

РОДИНА З ПЕРВОМАЙСЬКА(Олег, 40 років, Анна, 35 років, Пилип, 6 років,

Гліб, 9 років).У розмові бере участь Анна.

Залишили Первомайськ 26 серпеня 2014

– Поскольку дети маленькие, политика меня практически не интересовала, потому что как раз у нас строительство дома и на мне была большая нагрузка. Нужно было побольше сделать во дворе и в доме (причем у нас еще и два дома), то есть совершенно не-когда было интересоваться, что происходит. Я думала, что Майдан – это очередная Оранжевая революция. Ну так, собрались люди, что-то потребуют и разойдутся. По телевизору смотрели в основном детские передачи, но никак не политику.

Я из Первомайска. Хотя мой отец из Киева, и мы сюда приехали, потому что он помог нам здесь устроиться.

Я в Первомайске окончила школу, причем училась и в Киеве, и в Первомайске. У меня было два дома – здесь и там. Я могла две четверти учиться в Киеве, а две – в Первомайске. И даже уже никто не удивлялся, это было нормально. Постоянно так и ездила то с папой, то с мамой. В Первомайске мы жили последние 9-10 лет. За это время успели обустроить наш быт. Но поскольку на строительство уходили все наши финансы, мы не могли себе позволить какую-то роскошную одежду, однако у нас все было. Дети ни в чем не нуждались, у них было все для полноценного развития. И в городе были абсолютно все необходимые условия для жизни

29

– хороший спортзал, все по очень доступным ценам. Другое дело, пользовались этим или нет.

У меня один ребенок уже был устроен в садик, а второго я устроила в школу, причем мы в школе обходили больничный лист 21 июля 2014 года, а 22 началось яростное нападение на нас.

Да, 22 июля. И мы забыли про школу и про все на свете. Я не помню, как это началось – утром или ночью, это было так внезапно. Первый день я совершенно не помню, мы были ошалевшие, потому что уже было напряжение после Славянска, Одессы…

– Ви могли б описати, якщо пам’ятаєте, як розвивалися події у вашому місті, наприклад, у квітні, травні, червні 2014 року?– Мы ходили в детский садик через рынок, и я

практически не слышала разговоров, люди говорили: «Ой, не надо, потому что я хочу спать спокойно, жить спокойно». И мои знакомые, у которых я покупала обувь, говорили, что о политике не хотят слушать. Я это могла обсуждать со своими подругами по телефо-ну.

– Скажіть, а настрій людей в місті яким був?– Ну возмущались, конечно, что происходило на

том же Майдане…

– А ваша сім’я була готова до того, що, можливо, прийдеться залишити дім, чи навіть не підозрювали такого?– Мы не думали о том, что можем уехать, мы не

собирались и не подозревали, вообще не собирались, потому что у нас все было прекрасно, нас устраивала спокойная жизнь.

30

Знаете, как было? Город постепенно становился пустым... Людей было все меньше и меньше, выезжали соседи…

– А куди виїжджали? Можливо, пропонували разом їхати?– В Первомайске мне никто не предлагал уехать,

кроме близких подруг. Папа спрашивал, почему мы сидим и не уезжаем. А вот все мои знакомые как-то потихоньку раз и уехали… Одна соседка, она, кстати, из России приехала, замуж тут вышла, она уехала в Крым и осталась там на все лето, а потом они уехали в Сибирь, у нее там квартира в Новороссийске или в Новосибирске.

– А сусіди ваші там залишилися чи переїхали?– Когда начались бомбежки, то мы не выходили

даже на улицу, потому что они не прекращались и но-чью. Поэтому я ни с кем не могла общаться…

Мы прятались в подвал. У нас во дворе осколками побило железный навес. Кстати, можно было принести вам эти осколки, дети взяли их с собой. В некоторых местах лежали побитые стеклопакеты. Но нас, я счи-таю, пощадило…

Телефон разрядился, света не было, воды не было. Не было даже возможности помыть руки. Мама набирала в рот воды, я не помню, зачем она так делала, экономила, что ли, сливала себе на руки, потом как-то детям сначала мыла руки, потом этой водой ноги…

– І скільки часу ви були в такій обстановці?– Три недели, и мы были как ошарашенные…

Начиналось где-то с 12 часов дня, а заканчивалось, я вот не могла понять по их усмотрению, когда до 6

31

вечера нас мурыжили, когда до 8…

– У вас був дома підвал?– Нет, не в доме, у нас дом отдельно, летняя

кухня с подвалом – это напротив стоящее здание через маленький дворик…

Мы буквально прыгали по лестнице железной, ступеньки тоже недостроенные. Этот подвал делал еще мой дедушка, выкопал добротный такой с бетонным перекрытием. Мы забивались в самый угол, думали, что как-то нас пронесет.

– Пам’ятаєте, ви мені розповідали, як банкома-ти перестали видавати гроші і ви почали закупо-вувати продукти?..– Мы думали, что магазины работать не будут,

банкоматы перестали работать, началась паника, люди бегают по банкоматах, хотят снять деньги, а нигде ничего не работает. Я знаю, что даже приезжали из соседнего Стаханова снимать. Ну, наверное, к нам просто не завозили деньги, я не знаю, в связи с чем это было. У нас была наличка и деньги на карточке, потому что в доме как-то всегда были деньги. Поэ-тому я решила, буду тратить наличку, пока могу, в супермаркете «Абсолют», я там все скупала. Еду с садика и везу полную коляску – крупы, чай, кофе, масло пятилитровыми банками, чтобы было в запасе. Не знаю, почему была такая паника, что все покупали продукты. Ну вот, как ждали – будет война и нужно запастись солью, маслом… Но потом готовить не на чем было, люди в котелках возле девятитиэтажки еду готовили, вот так было. Нам не нужно было в котелках готовить, потому что кто-то из соседей печку затопит, где частный дом, а у нас была электрика, но света же не было, газовый баллон тоже опасный момент, а обстрел,

32

непонятно когда.

Я боялась вечером зажигать свечку, потому что уже не понимала, как оно что происходит, думала, сейчас на огонек кто-то стрельнет. Было такое: мама за двором разожгла костер, чтобы спалить сухие ветки, и как просвистело мимо. Дедушка, который к нам приезжал жить, так бежал, что наступил на грабли и поранил себе палец.

– А ваша мама з вами переїхала?– Да, потому что ее нельзя было оставлять – дом

разбит… Дедушка с нами, мы его забрали с собой, когда уезжали.

Значит я утром, когда там более-менее тихо, с 10 до 11, еще как-то можно надеяться, чтобы куда-то выйти, бегу к соседке, чтобы узнать, где они, потому что они тоже такие же, как и мы, подвижные и актив-ные. Стучу ей, но никто не открывает. Тогда на мой стук выходит мама моей одноклассницы, плачет и говорит: «Что же это такое, сколько они еще нас будут мучить». Говорит, что думала, что мы уже уехали. Ее дети выехали в окрестности, где нет бомбежки. Она го-ворит, что не может уехать, потому что у нее 90-летняя мама непередвигаемая и она не может с ней никуда уехать. Так мы с ней и попрощались, это было 2 года назад.

– А що з нею зараз, ви знаєте?– Я звонила, но они не отвечают. Думаю, может,

они обижаются. Знаете, как люди, которые испытывают там лишения, и по сравнению с тем, что я приехала сюда. Течет вода, есть свет, спать можно спокойно на кровати, а не в подвале ютиться, там комары кусают.

– Ви спали в підвалі?

33

– Да, мы спали в подвале каждую ночь – три недели подряд, потому что ночью наш дом трясся, стены и все гудело и дрожало. У нашей знакомой, которая сейчас тоже здесь, полностью сгорел дом, вообще все сгорело дотла – деревья близлежащие вокруг дома тоже. Сгорела там собака, кошка…

Выехали все мои знакомые. Дочка моей крестной вместе с мужем, двумя детьми, со своими мамой и папой бросили дом и выехали в Краснодар, там у нее живут родственники – сестры, тети, в общем родня. Соседка моя выехала в Сибирь вместе с мужем и ребенком, у нее там квартира, она с Сибири. Сосед наш через дом выехал в Ростовскую область, и они там остались, а старый дед вернулся, он хочет жить дома, а не в такой кутерьме. Вот, значит, кто у нас еще? Сосед выехал, тоже долго с нами сидел под обстрелами, спасались, бегали у кого что горело, выехал в Москву, там у него жена.

Мой муж не хотел уезжать, сказал, что ничего с нами не случится, остаемся. А я говорю: «Конечно, ты не сидел в подвале, не видел, как это тяжело сутками сидеть даже без света и дрожать при этом, терять сознание от страха, попадет или не попадет. Вот мой младший сын, которому 4 годика, однажды говорит: «Сидите сами в этом дурацком подвале, я тут боль-ше сидеть не хочу!». И быстро начал карабкаться по лестнице. Я его хватаю за штаны, шлепаю по попе, кричу: «Сиди тут, ты слышишь, все дрожит». А он мне отвечает: «Это не у нас, это далеко, мама, не бойся». Он меня успокаивал, куда это летит. Но автоматной очереди я совсем не боялась, для меня это было просто радостное пение, потому что автомат нас не достанет. Я боялась градов, потому что, мне казалось, что это безумие настолько велико, что может нас просто стереть. От них повреждены почти все дома.

34

Со Славянска приехал человек-калека навестить могилу отца, которого убили во время этих обстрелов. И он сказал, что Славянск по сравнению с Первомайском практически целый.

Поехал он на могилу к отцу, и в это время начался обстрел, но он калека и не смог быстро выбраться из машины. Остальные как-то выбрались, где-то легли под бордюром, ну это так они рассказывали, а его на месте в машине или возле машины убили.

По поводу обстрелов, детей же надо кормить... Вот меня все время мучил вопрос, наши знакомые возле леса, а там у всех скот – коровы, живность, вот их же в подвал не затащишь, сараи горят, ну как они? Воды нет, как люди выживали в этих условиях?

Когда мы уезжали, я оставила ключи и свой телефон «Киевстар» соседу, потому что МТС не ловил, чтобы все оставались на связи. А приехав сюда, оказалось у меня нет многих номеров. Кто меня нашел сам, вот с теми я и поддерживаю связь. Теперь не могу дозвониться, узнать судьбу тех людей, и они не пони-мают, почему я им не звоню, что произошло, так мы потерялись.

Был еще такой случай, наш папа пошел за молоком, и тут начался сильный обстрел, потому что не угадаешь, никто же не предупреждает, как в Израиле, что прячтесь, сирены никакой нет, ничего, это безалаберность. Сначала он сел во дворе, когда понял, что совсем горячо становится, а потом решил прыгнуть в подвал. И в этот момент к ним в подвал заскакивают и спрашивают: «Мужики, можно к вам?». Это были ополченцы. Им ответили: «Конечно, можно, мы же люди…». Это как стокгольмский синдром, что мы любому поможем… Я надеялась только на то, что муж где-то не в поле и спрячется, потому что мы тогда

35

не выживем.

– Ви пам’ятаєте, як все тоді розвивалося?– Как развивалось? Были какие-то митинги

в поддержку того, кто против – оппозиция, что государственный переворот недопустим. Я не ходила на эти митинги, хотя мне хотелось показать, что я тоже есть, но у меня не получалось.

В первые дни обстрела люди с многоэтажек толпами шли в частный сектор, где есть подвалы, потому что очень сложно с верхних этажей, когда летит прямо в дом и пробой, прятаться в подвал. Не успеешь убежать. Я смотрела, какие они все шли замученные, зачуханные, нерасчесанные, скорее всего, неумытые, потрясенные.

– Ви пам’ятаєте, як ви їхали, збиралися, що ви-рішили з собою взяти?– Это был август, 10 часов утра, наверное. Я была

очень растеряна, думала, как же хорошо жить, тишина, сидим во дворе на лавочке, и мы как будто уже забыли страхи наши, нам хорошо дома, у нас любимый двор, любимый дом, дети тут в общем, соседские дети еще.

Мне совершенно не хотелось уезжать, я была в растерянности, что делать. Побежала, пообщалась с мамой и пришла домой. На улице никого нет, смотрю – пусто, как голый иди, и в городе точно так же. И тут проехала по улице машина, я слышу, что она где-то недалеко. Выбегаю на улицу, побежала к этой машине узнать, есть ли хоть кто-то живой. Маши-на остановилась как раз возле учительницы музыки, которая в детском садике у моих детей и моя первая учительница музыки. Ее муж был очень испуган, и по-советовал нам уезжать. Я ее никогда такой не видела. Она всегда цветущая в детском садике, все прекрасно.

36

И тут вся взъерошенная. Я говорю: «Ну, пожалуйста, Наталья Владимировна, ну придите, скажите, потому что Олег не хочет уезжать, он никуда не хочет». Она пришла к нам рассказать дорогу, как они будут выезжать. Но мы ехали своим путем, Олег тоже хорошо знает дорогу.

– Олег – це ваш чоловік?– Да, он боялся ехать колонной, потому что мало

ли какая-то провокация.

– І чим ви виїжджали , як ?– У нас была машина в гараже. Она была

недоделанная, мы ее только сейчас со Славянска забрали. Это машина без сидушек, муж все это выкинул, он купил б/у машину у знакомого, со ржавчинами. Он ее ремонтировал ради того, чтобы мы могли ездить в лес или еще куда-то своим транспортом.

Я в Киеве научилась ориентироваться в транспорте, привыкла ходить пешком, знаю, сколько мне нужно на дорогу – 30 или 20 минут, я не пользовалась транспортом. А здесь все время пробки, тянучки. Ну в общем, мы на этой машине выехали.

– Ви думали, на який період їдете? – На 3 дня, максимум на недельку. Я думала так

быстренько что-то произойдет. А Олег говорит: «Какая же ты малодушная. То ты была «за», то «против», а теперь тебе уже все равно, ведь так же нельзя. Нужно за кого-то одного, а то испугалась чуть-чуть и уже тебе все равно кто – белые или красные». Я ответила, что мне очень страшно, поэтому пусть уже кто-нибудь, лишь бы скорее это закончилось и все, вот такая была мысль.

– А що ви з собою взяли?

37

– Практически ничего, я не знаю, что мне удалось в сумку бросить, мне ничего не надо было. Я, наверное, очень трусливый человек, потому что мне ничего не надо было. Я решила, что обойдусь без всего, взяла только вот ножнички маникюрные, потому что думала вот приеду и …

….И сделаю себе маникюр )…

…20 гривен думаю сейчас покупать, а денеги-то мы уже все растратили, нам даже на бензин уже почти не было, вот и поэтому я…

– А чому ви не взяли ті продукти, які закупали, ті запаси, про які ви говорили, чи не було їх куди брати?– Мы вывозили многих соседей, у которых не было

транспорта. Они пришли утром, а Олег тут же сообщил, что мы уезжаем. Мы ж не уезжаем молча, как другие люди. Вот соседка даже мне ничего не сказала, просто взяла и уехала, за что я на нее была немного в обиде. Или вот учительница Глеба по дизайну, рисованию. Мы с ней дружили. Ездили к ней на занятия через весь город, когда везде было пусто. Она тоже не хотела уезжать. А потом в день обстрела звонит нам и говорит, что она на Азовском море. И мне это тоже немножко защемило. Поэтому я понимаю тех знакомых, которые сейчас не отвечают на телефон, потому что я сижу и просто любопытствую, хочу узнать, как они там, а они при этом, например, не имели возможности умыться или еще чего-то натерпелись, хоронили знакомых, таких случаев много. Я и сейчас боюсь ехать и детей боюсь везти, чтобы они это видели. Как им объяснять?

– Ви сказали своїм знайомим, сусідам, а скільки вас було в машині, коли ви виїжджали?– В нашу машину поместилось 9 человек.

38

– А яка машина?– Маленькая, это семерка, я даже не помню –

жигули «Лада» или как она там называется. Сейчас еще ездят такие. Просто мы сидели в салоне, а Филипп с Глебом – в багажнике.

– Ви казали, що це машина, з якої ваш чоловік все викинув, це був кузов, який їде, я правильно розумію?– Да, кузов, который едет. Без сидушек, просто

ничего, да это была такая вот смешная машина, просто лишь бы выехать. Мы обвешались, как сказала нам Наталья Владимировна, учительница музыки, флагами (ну белыми простынями) и написали «Дети». По-том прицепили белые простыни на все окна, я этим занималась. Я не сумку складывала, а вот это делала, бегала и искала белые простыни. На всех окнах я наклеила «Дети», чтобы нас видели.

А… что я собрала с собой: взяла ингалятор, потому что дети у меня часто болеют, думаю, пригодится, вот эти вот ножнички, пару кофточек случайно, что мне в голову пришло, там что-то схватила, трусишки я забыла. Потом, что я еще бросила…ни посуды, ни еды, никаких ценных вещей, вообще ничего. Мы вывозили людей, в машине места все равно не было.

– А хто ті люди, яких ви взяли з собою? – Пожилые люди, женщины, мужчины – все уже

в возрасте. Они выехали в соседний город, где не бомбили. Но Украина еще была.

– Тобто в машині вас було 9 людей, вас 4 і 5 ви взяли, так?– Значит водитель, двое детей в багажнике, я,

мама, эти люди сидели друг у друга на руках. Все

39

пенсионеры, такие же точно, как моя мама, ну за 60. Мы все сидели на руках друг у друга, было неважно как. Было не смешно даже. Вот мы выехали лишь бы как-нибудь и все. И еще оставались люди, которые сказали, что как Бог даст, они останутся и не уедут оттуда.

– А ті люди, які їхали з вами, щось брали з собою?– Нет, ничего, они просто ехали с пустыми руками.

– Ви загрузились в машину з написом «Діти», що було далі?– Мы выехали, нас ни один блокпост не остановил,

ничего не было нигде. Мы по свободной дороге выеха-ли. Ни ополчение, ни Украины. Потом мы доехали… Где мы первый блокпост встретили, я не помню. У нас Олег оказался без паспорта, у него потерялся паспорт где-то дома, но когда украинские военные увидели, что он везет такое количество пенсионеров и детей, то спросили, что в багажнике, а он ответил, что «домашняя утварь». Но было видно, что нас не надо проверять.

Вот детей пожалели украинские военные, молодые парни были, дали баночку меда. Я не выдержала и такую глупость сказала: «Ребята, не знаю, но, может, хватит воевать». Но они же ни при чем, их послали, им нельзя уйти, их могут точно так же расстрелять за дезертирство, это бедные люди.

– І як вони на це відреагували?– Они сказали: «Мы тут ни при чем». Мы поехали

дальше и как прекрасно было в поле. Как я радовалась небу, миру, траве, пчелкам, птичкам. Когда мы доехали до родника, то просто пили воду, потому что до этого мы истосковались по воде, ее же не было, чтобы

40

вдоволь умыться, и это первый раз за три месяца.

– І куди ви доїхали?– Мы доехали до Артемовска – первой заправочной

станции, потому что Олег накануне отдал бензин соседу и нам не на чем было ехать, в общем, ну такой вот он. И моя мама его ругала: «Что же ты делаешь, нам нужно выезжать, а ты отдал все…».

И тут в поле мы встречаем какой-то танк, который едет. Я пожалела, что мы вышли из подвала, и подумала, что лучше бы мы там сидели, потому что он нам показывал, я сначала не поняла, что это за флаг красно-черный, черно-красный. Я потом поняла, что это «Правый сектор», и они нам показывали, что ехать нельзя. Почему нельзя? Мы потом туда поехали, потому что там заправочная станция и у нас других вариантов не было. Я говорю: «Олег, разворачивайся», а мы в поле и я страшно боялась, что нас сейчас пальнут и ничего не останется. Ну мало ли, может, потренироваться захотят. Я ж уже никому не доверяю больше. Мы долго ждали, где-то часа 2, и видели, что машины проезжают туда-сюда, танк, видимо, уехал.

В общем, мы доехали до Артемовска до заправочной станции, набрали уже бензина вдоволь – и канистру, и в бак. Оказывается, у нас машина была без тормозов и с поломанным капотом, который в любую минуту мог открыться. А я еще спрашивала: «Почему мы доехали до Славянска? Почему на этой машине уже не дотарабанили в Киев, раз мы сюда ехали, ведь нас тут уже ждало жилье?». Муж сказал мне, что у нас оказывается не было тормозов толковых, но не говорил мне, чтобы я не нервничала. У нас почти не было бензина, и я думала ну вот мы в поле, сейчас как начнется…

41

– Тобто ви доїхали до Артемівська, заправили машину і далі поїхали у Слов’янськ? – Да, в Славянск. Когда мы туда приехали, я увидела

в основном чистые улицы. Может быть, они уже все примарафетили, убрали. Ну, правда, за исключением некоторых домов... Вокзал целый, я не была больше в Славянске. Потом мы сели в «Интерсити» и приехали в Киев. В 3 часа ночи мы вошли в эту квартиру.

– А як було на вокзалі, багато людей їхало? – Нет, все мирно, спокойно, тихо и как будто

все хорошо, магазины работают... Мы ни с кем не разговаривали. У нас был такой вид: я в тапочках, не расчесана, немытая, в какой-то непонятной джинсовой юбке, которую я тоже не снимала. Мы сидели спокойно.

Позже, когда Олег ездил в Славянск забирать машину, он сказал, что поскольку приехал из Киева, то люди к нему отнеслись напряженно, боялись. А потом разговорились и сказали, что вот они – местное население – открыты для украинской армии, которая там находится, недовольства не выражают, потому что боятся, уже проходили эту практику. А бабушки, которым терять нечего, ходят и в их сторону говорят, мол, «освободители» или что-то в таком духе. Люди боятся говорить, лучше молчать, потому что они про-ходили там какие-то проверки.

Когда мы доехали до Славянска, машину оставили на стоянке. Муж забрал месяц назад, потому что ее начали разбирать, хотели забрать на нужды армии, так как стоит бесхозная полтора года. Мы раньше не могли ее выкупить, потому что у нас не было денег. Вот она на стоянке стояла, а оно накапливалось, накапливалось.

После приезда в Киев (а у меня киевская прописка) я не могла воспользоваться никакой

42

гуманитарной помощью, нам пришлось абсолютно все приобретать, поэтому мы не могли выделить деньги и забрать машину. Из вещей я ничего не брала, потому что думали, вернемся. Наш дом разбит один… и, ко-нечно же, разворован, потому что улетел забор. Дом у нас очень престижный, такой видный, красивый по сравнению с рядом стоящими, и поэтому, естественно, было множество желающих, которые хотели что-то оттуда вынести. Моя одноклассница присылала мне фото дома, писала: «Узнаешь?». Но я знаю, что он раскурочен, там упала стена, нет забора.

Моя знакомая с соседней улицы сейчас возвращается домой, они тоже 2 года в Ирпине прожили. Они точно так же построили дом, как и мы, им дают квартиру. Я не знаю, каким образом им дают квартиру. То ли брошенная, то ли что? Они толь-ко сказали, что будут получать квартиру, потому что у них разбито их жилье. Там, например, на 8-м эта-же свободная квартира, а на 6-м полностью выбиты стояковые стены и все висит пузом, вот им и дают. Что еще, дают трубы, помогают, но опять же, я прописана здесь, все же в прописку упирается. Мы оказались на двух стульях – ни тут, ни там, как-то так…

Ми живем тут на квартире, но не знаю, как долго это будет продолжаться. Туда возвращаться, я не знаю как…

– – А як ваші діти?– Когда мы приехали, Филипп он очень плакал

и говорил: «Я хочу домой, на Крупскую, хочу спать дома».

– Пилип – це ваш молодший син?– Да, ему тогда было 4 года с половиной. Когда мы

только приехали сюда с вокзала, он как разрыдался в 3

43

часа ночи. А я ему и говорю: «Ну куда ж мы поедем, там же, помнишь, у нас и кровать, и все в подвале мы себе соорудили». «Ну и что, – ответил он, – я хочу домой, и все». Он так сильно плакал, я его никак не могла успокоить. Ну да, у них же там все осталось. Они не выражают это каждый день, но вспоминают, что вот там то или это.

Дома им было весело. Они не унывали, просили: «Папа, ты когда пойдешь за молоком, насобирай нам побольше осколков. Вот самый большой – будет мой». Вот так они все воспринимали. Меня это очень сильно злило, что они радуются.

– А діти як відреагували?– Когда дети увидели многоэтажки в Киеве,

вернее, высотные стеклянные здания, то Филипп спро-сил меня: «А если вдруг бомбить будут, как они успеют спуститься?». Это был первый вопрос в первый же день. Я говорю: «Здесь, наверное, такого не будет».

Вопреки всем препятствиям, мы боремся. Мы живем и ради детей, не опускаем руки. Ми рисовали и продолжаем рисовать нормальную картину жизни для наших детей.

44

РОДИНА ГРІБІНЮКОВИХ (Ігор, 47 років, Вікторія, 46 років, Анастасія, 12

років, Анна 24 роки). У розмові бере участь Ігор.

Залишили Донецьк 24 грудня 2014 року

– Я адвокат и, в принципе, в Донецке я спокойно жил. Мне было где жить и за что жить. Семья наша скромно жила, не было у нас супербольших денег, не было у нас суперкрутой машины. Ну была машина, были квартиры. Нам хватало на жизнь. И, в принципе, я, наверное, не переезжал бы оттуда. Зачем? Любимый город. Я сам с Донецкой области, из-под Иловайска, поселок Троицко-Харцызск, а моя жена со Смирнова. Мы всю жизнь прожили в Донецкой области, и я в детстве мечтал жить в Донецке. А жена мечтала жить в Донецке в центре на бульваре Шевченко. И у нас была квартира на бульваре Шевченко, там, где она мечтала жить. По большому счету, на тот момент наши мечты сбылись. Все у нас было, скажем. Переезжать я никуда не планировал. Дети мои старшие – да, они планировали, не собирались задерживаться. Дочка с мужем не собирались оставаться в Донецке, они, в принципе, планировали выезд, и в Киев они хотели. Хотя у них в Донецке было все, и работа была. Они спокойненько могли бы еще какое-то время никуда не выезжать. Меньшая дочь Настя училась в 35 школе, в одной из лучших школ города, я считаю. У нее был очень хороший класс, мы специально отправили ребенка в «україномовний» класс, потому что я и жена

45

русскоговорящие. В принципе, мы спокойненько мог-ли бы ее научить русскому языку, а, я считаю, что рідну мову потрібно знати. И отправили ребенка, чтобы она более глубоко изучала украинский язык, чтобы она уже была «двоязыковая», как минимум. Ну еще отправили учить английский, для того чтобы она была «трехязыковая». И, в принципе, я говорю, решение вызвали события, которые… Я противник того, что там происходило. Можно по-разному рассматривать происходившие там ситуации. Но я в свое время служил в таких войсках, которых сейчас в Украине нет. Эти войска называются ракетные войска стратегического назначения. У нас был уровень секретности… Форма допуска номер 1. Любой из людей, кто занимался вот такими-то государственными тайнами, понимает, что форма допуска номер 1 – одна из наивысших, ну для солдат… У нас многие офицеры не имели такой формы допуска, как у меня была. Соответственно, объект этот особо режимный. Охрана этого объекта... Наш комбат говорил: «Ребята, когда вы стоите в карауле, вверх не стреляйте, сначала уничтожьте объект, а потом для успокоения стреляйте вверх. Потому что если он вас убьет или ранит, то мало того, что вы получите травму, вас еще потом посадят». И когда началось предательство органами внутренних дел: милиции, СБУ, предательство Украины, а это имен-но так. Почему? Потому что это потом показывали по телевидению, и ICTV, и СТБ показывало, когда сотрудники милиции передавали щиты, биты, эти палки резиновые так называемым протестантам, которые избивали украинские митинги, которые были у нас в Донецке. Вот когда начались эти крики – милиция с народом, я своим друзьям говорил, что если милиция с народом, значит оружие в оружейку,

46

заявление на расчет, вон к народу и вот тогда милиция с народом. А когда тебе государство платит зарплату за то, что ты его должен защищать, это не милиция с народом, это предательство. Государство и народ, который ты должен защищать, которому ты дал при-сягу. Это первое, что меня натолкнуло на мысль, что там все быстро не закончится, но у меня были свои обязательства перед людьми, которых я сопровождал, должен был многим людям помочь выехать. Я все-таки надеялся, что хоть как-то это смогут урегулировать. Держался до момента ввода войск РФ. Я сказал, что сам родом из-под Луганска и туда как раз вошли первые русские войска. Мои родственники просто звонили и говорили, что российские войска зашли с территории РФ – регулярные войска. Сейчас этого человека нет в живых, он погиб. Погиб… его убило осколком. Ему уже было более 70 лет. Так что, в принципе, это оборвало все надежды. Тогда уже стал вопрос о том, когда я буду выезжать. А выезжать я должен был тогда, когда закончу все дела, и когда мое присутствие там станет уже нецелесообразным. Все лето моя семья была за пределами Донецкой области.

– В якому місяці Ви виїхали з Донецька ?– В декабре, 24 числа. Я летом отправил семью.

Вывез сначала в Мариуполь, жили у моих друзей. У них там четырехкомнатная квартира. Потом жена с младшей дочкой уехали в Моршин отдохнуть, у них была путевка. А в это время Донецкая железная дорога практически перестала… ну было опасно проезжать через Донецк поездами. Я их в Мариуполе забрал и посадил на поезд Мариуполь – Львов в Днепропетровске. То есть машиной уже выезжал и посадил их, чтобы они не пересекали линию соприкосновения. Скажем,

47

чтобы не рисковать их жизнью. Потом они уехали. Оттуда они уехали в Харьков к родственникам, я им сказал, чтобы не вздумали приезжать. А потом начались события под Мариуполем. А там были старшие дети. И фирма, в которой работала старшая дочь, переезжала в Новомосковск. Я опять выехал и перевез их в Новомосковск. Ну а жена с младшей дочерью сказали, что боятся, если я туда поеду, то меня просто не впустят, поэтому они переедут в Новомосковск и мы вместе поедем в Донецк. Как я не противился, жена сказала: «Либо едь к нам в Харьков, либо мы едем туда».

– А Ви весь цей час знаходилися в Донецьку?– Я все это время находился в Донецке и у меня

были очень серьезные проблемы со здоровьем. У меня это все вылилось в воспаление седалищного нерва. И я практически полностью не чувствовал левой ноги, но передвигался по городу. Отпускал бороду и передвигался по городу.

– А чому відпускали бороду? – Так вот надо было. Человек седой, старый,

меньше привлекает внимания, чем человек молодой. Из-за этого было проще отпустить бороду и седым ходить по городу. На дедушек меньше обращали внимания.

– А в цілому яка була атмосфера в місті? – Очень много было русских. Мурманские

морпехи даже не прятались, они ходили в черных бушлатах, на которых было написано «Северный морской флот». Я не знаю, может, они были отпускники и жили в здании апелляционного административного

48

суда. Их находилось там очень много. Буряты были. Когда обстреливали мой дом, мои друзья видели, с каких мест его обстреливали. Дом на Шевченко 83 обстреляли. Один миномет стоял на Шахтном поле, другой стрелял со стороны «Донбасс Арены», с парка. Тогда и детский ансамбль «Верес», там, где занималась моя дочь, обстреляли, это Дворец культуры. Погибли люди возле 83 дома. А я в это время находился в «Амсторе» и видел, как журналисты «ЛайфНьюз» сказали по телефону, что все нормально, можно ехать. Сели в машину, поехали. Как раз все это проходило на моих глазах, мои друзья видели, откуда стреляли, я видел, как туда ехали.

– А Ваш будинок зараз в якому стані?– В хорошем, в хорошем. По нему практически

не попало. Пострадал 83 дом, там стекла повылетали, выщеплены были осколками. 65 дом пострадал, туда прямо крыша… одна мина попала прямо в квартиру.

– Ви встигли щось винести з квартири? – Практически ничего. У нас друзья там живут,

мы отдали квартиру людям, которые на площадках потеряли свои. Ну на 1 и на 2 площадке, они потеряли свое жилье. Мы просто им отдали квартиры и сказали: «Живите, сколько хотите». Это наши хорошие знакомые, мирные люди, пенсионеры, учителя.

Потом я долго не мог забрать маму из города Кемска. У них там была война. Мама практически месяц в бомбоубежище прожила. А дом, в котором я жил практически всю свою сознательную жизнь, был на третью часть разрушен. Вот... Так что там, конечно, дом очень сильно пострадал. Но потом я смог маму

49

забрать. Она в Киеве, потому что я один у нее сын, и, в принципе, я сначала перевез ее в Донецк и говорю: «Мама, здесь лучше, но ты должна определиться, либо ты едешь со мной, и я тебе как могу теперь помогаю, либо ты остаешься здесь, и я не смогу тебе помочь никак». Ну она подумала, и решила ехать с нами.

– Це добре, що вона так вирішила, у багатьох сім’ях конфлікт на цьому ґрунті, кажуть… – Да, да. Ну у меня мама она тоже проукраински

настроенный человек. Она всегда была проукраински настроенным человеком. Когда люди говорят, что Донецкая область – это не Украина, они врут. Поселок Троицко-Харцызск раньше назывался Скасырское, там школа была украиноязычная и розмовляють там виключно українською мовою. И в Ростовской области поселки, которые прилегают к Украине, тоже розмовляють українською мовою. Так что это вранье телевизионное. Когда в 1986 году я ездил в Таганрог, то там на кладбище надгробья могил до 1932 года написаны українською мовою. И еще Чехов писал, что «отдыхаю я в прекрасном украинском городе Таганрог». Так что пусть они рассказывают это кому-то другому, а не мне. Села многие до сих пор говорят українською мовою. Вот так вот сложилось, и к 8 декабря я закончил все свои дела, которые обещал людям выполнить.

– А Ви навчалися в Донецьку? – Да, я закончил два университета. Первый – это

математический факультет Донецкого национального университета. Он тогда еще назывался Государствен-ный университет. Я закончил его в 1992 году. А в 2010-м закончил Донецкий государственный университет

50

управления по специальности «Правоведение». А в 2011 году сдал квалификационный экзамен и получил адвокатское свидетельство.

Сначала работал в 17 школе учителем математики под руководством заслуженного учителя Украины Лысова Владимира Ивановича. Считаю, что это очень хорошая школа, великолепнейший, просто уникальный преподаватель. Вот потом меня друг пригласил работать в коммерческую структуру, и я пошел работать обычным грузчиком, экспедитором. А потом вот вырос до директора предприятия, до владельца. Наша компания распалась, но мы все остались друзьями. Мы сумели поделить то, что заработали, и с 2005 года я уже практически сам.

Моя жена тоже математик, она работала в Донецком национальном университете, потом в Педагогическом колледже, а сейчас работает в школе. Конечно, у нее пошло по нисходящей линии. То есть с университета в колледж, с колледжа в школу, но в данной ситуации в связи с переездом, это, в принципе, нормально. Никаких проблем нет, надо уметь выполнять любую работу, любую.

Так что, сначала я сюда приехал (а мои старшие дети уже были здесь) на 4 дня, чтобы узнать, найду ли я вообще в Киеве работу. У меня был выбор: либо Днепропетровск, либо Харьков, либо Киев. В Днепропетровске у меня знакомый уже один был, в Киеве были еще двое друзей и дети. Ну а в Харькове были родственники жены. То есть, в принципе, я планировал уезжать в один из этих трех городов. Ну, приехал в Киев, посмотрел, естественно, юридической работы я не нашел. Вот... потому что, ну никто

51

никому здесь... ну никто никого не ждет. Да нас нигде никто не ждет. Так это нормально. Я вот что сделал: позвонил в фирмы, которые занимаются такси, назвал марку машины и опыт вождения. Они говорят: «Киев знаете?». Я ответил, что знаю. Тогда мне сказали приезжать и сегодня же ехать. 25 я приехал, а 28 числа уже выехал работать таксистом. И работал по март включительно. Потом уже появились клиенты, опять старые ребята, которые выехали. Начали подкидывать работу юридическую. И нужда в этом начала потихоньку уходить.

Мне говорят: «Ну а если вот сейчас, если раз и все обрушилось». Я отвечаю: «Все обрушилось, я сел на машину и поехал». То есть для меня нет никаких проблем именно с работой. Самое главное –выполнять работу качественно и ту, которую ты умеешь делать. Мои друзья, которые в Донецке были управляющими и имели сумасшедшие зарплаты, когда приехали сюда, то работали грузчиками, пока не нашли более-менее нормальную работу. И никаких проблем. Вот эта вот история о том, что в Киеве нет работы, это все ерунда, работа есть везде. Везде. А вот если ты на этой работе ты не хочешь работать – это другой вопрос. Работа есть, но ты не хочешь работать.

Так что, когда начинают жаловаться, что здесь плохо относятся к тебе, ну, конечно, и у меня были такие ситуации, но я, например, когда начали рассказывать в Киеве о том, что вот, мол, там хорошо, там две пенсии получают, я одной такой сказал: «У вас здесь квартира в Киеве есть?». « – Да, двухкомнатная». Я говорю: «Я меняю три квартиры на одну вашу. Ключи отдам сейчас, у нотариуса сделку совершим сегодня. Едьте, там хорошо». Догадываетесь, куда этот горлопан

52

убежал, эта женщина? « – Нет, нет, нет…». Так что ходите здесь и не свистите о том, что там хорошо.

– А як Ваша сім’я?– Жене было очень тяжело, потому что квартиру,

в которой мы жили, мы делали своими руками. Она рисовала, а ее покойный отец все это делал. Говорит: «Какие ты хочешь стены, доця, такие? Нарисуй». А он это все делал. Оно пропитано любовью, поэтому ей было очень тяжело. Но сейчас, когда я ее спрашиваю, хотела бы она туда вернуться, ответ: однозначно нет. Когда Украина будет, да я даже и не знаю. Она говорит: «Купи квартиру в Киеве, и я никуда не захочу ехать». Вот и все. То есть со временем жизни в Киеве изменя-ется отношение. Дочке очень тяжело было.

– А Ви помітили якісь ментальні відмінності? – Да нет никаких различий. Мы когда в Донецке

жили, то там начинали рассказывать, что на Западную Украину не едьте, там бандеры. Я говорю: «Вы там были?». Отвечают, что нет. Говорю: «Я там работал. Там такие же люди, как и здесь. Бандеры это у вас в голове. И запомните Бендеры – это город». Люди не особо задумывались над тем, что там. Им просто эту зомбилку включили еще со времен 2004 года. И все это проект Новороссия. Он готовился с начала 2000-х и четко шел по плану, но сорвался. Пошло не так, как они хотели. Сорвался он во времени. Вот там бытует такое мнение, что Майдан был зря, надо было дождаться выборов. Выборы поздно, 2015 год был бы, было бы уже поздно. Майдан сделал свое дело. Он заставил РФ идти не по плану, перепутал все планы. Так мы и жили бы в Совке. В разделенной Украине в лучшем случае. А в худшем случае это все было бы

53

Совком. Ну это мое мнение, которое сложилось из публикаций, рассказов тех людей, которые занимали определенные должности.

– Скіжіть, а Ви підтримуєте зв’язок з вашими друзями в Донецьку, або, можливо, сусідами? – Которые там? Да, общаюсь. Там ситуация

такая: есть группа людей, которая очень поддержи-вает то, что там произошло, но я не буду говорить сколько в процентах, потому что эти данные будут некорректны. Есть группа людей, которые прижи-лись там, приспособились и кое-как выживают. Они говорят, что жизнь – дерьмо, но уехать они оттуда не могут по той или иной причине. Но чаще всего причина банальная – отсутствие денег или кого-то из родителей не могут вывезти. Говорят, что им там не дают выступать. Ну есть четкие параметры, когда революция невозможна. Если один человек с автоматом стоит на тысячу безоружных людей, революция невозможна. Все это… имеется в виду с боевым автоматом, не с шумовым. Понимаете, если бы на Майдане (это когда там начали стрелять и погибли люди, Небесная Сотня) на то количество людей стояло не 10-15 снайперов, а 2000, революция была бы подавлена и была бы невозможна. Это не мои личные взгляды, а исторически сложившиеся факты, подтвержденные революциями, которые проводились.

Есть люди, которые жестко поддерживают Украину, и на российских как они называют «фублях» пишут «Слава Україні!» и идут с ними в магазин. Такие тоже есть, которые хоть что-то делают, чтобы люди не забыли Украину.

В принципе, вот вчера я разговаривал со своими

54

родственниками. Их там заставляли подписывать какую-то бумагу. Представьте себе, как развивается вранье: пришли и сказали им, что ОБСЕ – это аме-риканские солдаты, и если они придут, то будут всех местных убивать. Ну как вот человеку, которому 70 с лишним лет, телевизор говорит такое…

…Тогда, в 2014 году (и пусть это наше правительство как угодно на это смотрит), на донецких форумах полностью высвечивались координаты донецких вышек. Географические координаты донецких вышек, которые ведут телетрансляцию. И на форумах прямо писали: «уничтожьте». Вывешивали географические координаты, люди рисковали своей жизнью для того, чтобы предоставить эти координаты. Ну и где результат? Кого уничтожили? Где вышки взорвали?

Понимаете, Украина на начальном этапе войны полностью проиграла информационную войну. Полностью. Потом говорили: «Ну хотя бы электричество отключите». Где-то так.

– Можливо у Вас є фото Донецька до і після всіх подій ? – После нет. Почему, потому что это было опасно.

И фотографировать мы не фотографировали. У меня нет фотографий. Даже тогда, когда разбомбили вот этот дворец. Там по поводу дворца вообще интерес-ная ситуация была, когда его разбомбили. Тогда за 4 дня до момента, когда туда попали миной, там был еще какой-то штаб вот этих ДНРовцев. Но они резко исчезли оттуда, с собой захватили дорогие швейные машинки, которые покупали родители для ансамбля. Ну вы видели, все, что можно было украсть, украли. А потом туда через три дня прилетело. И это все потом

55

минами спишут. Ну это отношение, сами понимаете, кто стрелял. Ну кто стрелял? Если бы ребенок не танцевал в этом ансамбле, то наверное…

А я костюмы спасал оттуда. Лазили, костюмы, которые были замочены, часть подгоревшая, оттуда на веревочках спускали для того, чтобы потом сшили. И этот ансамбль оттанцевал в Донецке на прошлой неделе, знаете какие танцы?

– Какие? – Гопак.

– А де вони танцювали? – В Донецке... Ансамбль разбился на две части.

Одни уехали в Краматорск. Вторая часть детей не бросила и остались, там так же преподают. Жизнь не закончилась, там по-прежнему живут люди… Истории такие…

Ходил специально по городу по 4 километра пешком в одну сторону, чтобы понимать, что происходит. Я хромал, поскольку у меня было воспаление седалищного нерва. Пришел я как-то на массаж в 5 водолечебницу в связи с воспалением, и тут начался обстрел, врач говорит: «Это к нам или от нас?». Говорю: «Это к нам, где-то недалеко, в районе гастронома «Москва». « – Ах…стекла позвенели хорошо…». И человек работает в таких условиях, и до такой степени люди уже привыкли к этому, что не обращали внимания.

Меня учили никогда не пользоваться чужими мнениями, есть факт – делай выводы, нет факта – отложи пока не появиться. Те люди, которые

56

придерживались именно этого, делали выводы из тех фактов, которые они видели, а не слышали, смогли остаться там с нормальным виденьем.

57

МИР...

58

Родина Агєєвих

59

60

Родина Грібінюкових

61

62

Родина Москаленків

63

64

Родина Карпенків

65

Родина з Луганська

66

Родина Черкасів

67

68

І ВІЙНА...

69

70

71

72

73

РОДИНА З ДОНЕЦЬКА(Віктор, 35 років, Олена, 32 роки, Ілона, 9 років).

У розмові беруть участь Віктор, Олена, Ілона.

Залишили Донецьк 2014

– Позитива на самом деле немного. Позитив откуда берется, от того, как ты себя настроишь.

Каждый день ты сталкиваешься с какими-то проблемами, которых там не было. Нам не хотелось переезжать.

Наша семья состоит из 3 человек. У нас прекрасная дочь, которой 9 лет, мужу 35, мне 32. Переехали мы, как и все, внезапно, потому что вынудили обстоятельства. Терпели до последнего, никуда не хотели выезжать.

– А коли ви залишили Донецьк ?– В августе 2014 года. В конце мая начались

активные боевые действия в Донецке, в других городах Донецкой области боевые действия уже велись. И все на-растало с каждым днем. Мы держались до последнего, никуда не уезжали, думали центр бомбить не будут, нужно перетерпеть, подождать.

Но когда снаряды уже начали рваться во втором Донецком ставке и вылетали окна, руководство поняло, что нужно, чтобы персонал съехал.

Первый город, куда мы переехали, было Запорожье. Когда мы уезжали, это был последний день работы донецкой железной дороги. Досиделись мы просто до последней точки кипения.

Мы уехали, и на следующий день был обстрел

74

железнодорожного вокзала. Мы сели в вагон с сумками тогда, когда была пауза между обстрелами, вот таким образом уезжали.

– Багато було людей на вокзалі в цей час?– Очень много было. У людей была истерика,

паника. Сохранять самому спокойствие было очень сложно, потому что вокруг плакали маленькие дети, люди были с вещами, какими-то мешками. Все люди метаются. Я, когда вспоминаю, это было ужасно, у меня такой осадок, страх.

А когда обстрел, ты под землей, все содрогается.

Я сама лично видела, как это все летит, как рушат-ся дома, когда все свистит и гремит. Осколки… Снаря-ди… Сейчас я вспоминаю и думаю, как это можно было все пережить.

– У вас була надія, що ви повернетесь?– Когда я попала в Запорожье, у меня была надежда,

что еще все устроится, что это ненадолго. Мы были уверены, что такой город и такой регион не могут так убить. Огромный регион, в котором сосредоточены не просто предприятия, а и промышленность, металлургия и шахты, и очень крупные структуры работают. Даже и мысли не было о том, что такая машина, которая десятилетиями нарабатывалась, может в один миг остановиться.

Прошло полтора года, ничего не поменялось. У нас не было интереса конкретно к Киеву, что это столица, просто так сложились обстоятельства. В столицу на самом деле не хотелось, хотелось побыстрее вернуться домой. Тем более у нас в планах не было такого глобального переезда.

Если б мы и уезжали, то более основательно. Нам

75

потом еще долго передавали вещи. Я когда собиралась, то быстренько кидала все вещи в чемодан, при этом нужно было делать паузу, когда бомбили. Бомбят, надо было бежать в перегородку и ложиться на пол. Когда прекращали, нужно было бежать обратно в комнату и быстро- быстро собирать вещи.

– З тих пір, як ви залишили все, ви були в Донецьку?– Я была в октябре 2015 года, когда маме делали

операцию. Наши родители остались там, они люди в возрасте. Они не поедут никуда, и их некуда сюда перевезти. Жилищные проблемы.

Они остались там еще и потому, что все нажито непосильным трудом. И хотя мы здесь, но все равно тянет домой.

Я бы хотела еще сказать по поводу людей. Наша семья за все время пребывания, за эти полтора года, не испытала какого-то гнета. Все это сказки, что людей с Донбасса унижают, такого нет. Люди, которые нам встречались, все абсолютно нормальные, некоторые на первых порах помогали нам кто чем мог. Не было какой-то дискриминации. Многие люди, наоборот, выражали какое-то понимание, поддержку и нормальные человеческие отношения. Конкретно наша семья с этим не столкнулась.

– Це дуже добре! Ви спочатку переїхали до Запоріжжя, а потім до Києва. А як ви шукали житло, переїхавши сюди?– Это было стечение обстоятельств. Через

знакомых искали. Люди собирались квартиру продавать и дали нам просто пожить. Сказали, раз вам некуда. Мы говорим: «Да, нам просто некуда!». Агентства с донецкой пропиской категорически наотрез

76

отказывались работать. Риелторам было все равно, но владельцы квартир были категорически против.

СМИ так здорово накрутили народ, что все люди в Донецке за Россию, что они ее ждали, и все в таком духе. Мы, честно говоря, не знаем, откуда эти веяния. Ведь это же не так. Здесь люди изначально были «готовы наших встречать».

Вернусь к квартире. Люди просто дали нам пожить, и пока квартира продается, мы должны были показывать ее покупателям. Мы были согласны на все. Нам было все равно, какой там ремонт, какие условия.

Получилось так, что даже к работе удобно, и шко-ла хорошая рядом.

У нас же здесь ни друзей близких, ни родственников. У нас здесь нет никого. Но потихоньку привыкли.

– Ніхто з ваших знайомих не переїхав до Києва? – Нет. Все наши знакомые разъехались по разным

городам. И если они уехали в начале июня, июля, то мы уезжали в августе. В нашем районе уже падали снаряды. Но нас это не возмутило. Мы думали, они сами разберутся.

Мы сейчас рассказываем, я возобновляю у себя в памяти все события. Хочу сказать, что это как фильм о Второй мировой войне, как сон. Нормальным рассудком это не понять. Мы до конца были настроены положительно, что все закончится.

Я была на работе, когда во второй городской ставок упал снаряд, напротив бизнес-центра, у меня стол возле окна, и я увидела, как падает этот снаряд, вода поднялась, наверное, на высоту 6-этажного дома, столбы такие были. Я как раз открыла окно подышать свежим воздухом, и на свист сотрудник успел убрать

77

меня с окна на пол. Говорит: «Ложиться». Руководство не хотело уезжать до последнего. Мы паковали документы, и уже в 20 часов уезжали. С горем уже вызвали такси, был комендантский час и можно было ехать только со «специальным такси», это те, кто умел договариваться с местной властью в каждом своем квартале. А этот наш таксист, наверное, не договорился в эту смену. Едем мы по Круглоуниверситетской, одна из главных улиц города, нас подрезает бронированная пехотная машина, в которой люди с оружием. Мы ду-маем, ну все – приехали. Но таксист вышел мокрый и начал договариваться, договаривался он долго, но мы поехали. У нас был такой шок. Я даже не помню, сколько мы заплатили.

– Ви хочете повернутися додому?– Наше сердце все равно зовет домой. Дом – это

там, где ты живешь, где родственники, близкие люди. Там дом. Пока настроение вернуться. Мы сейчас не говорим о власти, о политике, мы говорим конкретно о том месте, где жили.

Но мы не забываем о том, что у нас ребенок, и он нас двигает на более ориентирование мысли. Мы здесь остаемся, и не знаем, сколько еще будем, исключительно чтобы не травмировать психику ребенка. Нам рассказывали учителя с Донецка и я сам видел этих детей. Едет грузовик, и дети настолько боятся любого шороха, что они сразу падают под стол, думая, что это летит очередной снаряд. Учитель говорит: «Дети, не бойтесь, это проехал грузовик, он не притормозил и подпрыгнул». У них это на подсознании, и это очень печально.

Здесь остаешься, чтобы развиваться как личность, не тормозиться. Другого шанса прожить жизнь не будет. Время здесь для нас бежит очень и очень стремительно…

78

– Для меня время никогда не шло медленно, но когда мы переехали сюда, то рулетка закрутилась еще быстрее. Она просто полетела. Не могу понять, почему…

Еще я хотела бы сказать о положительном моменте во всей нашей ситуации – это новые знакомства и хорошие люди. Есть момент взаимовыручки и взаимопомощи что здесь, что в Запорожье. Может, если бы не эта ситуация, то мы и не узнали бы этих людей, а это очень приятно.

79

РОДИНА ЦЕКОВИХ(Євген, 31 рік, Ольга, 26 років, Мілана, 5 років).

У розмові бере участь Ольга.

Залишили Авдіївку влітку 2014 року

– Уезжали мы быстро, в ночь, поэтому нас никто не провожал.

Я, муж и Милана жили в городе Авдеевка, который находится возле аэропорта. А также там жили мужа родные, у него только папа и сестра.

Мои родители живут в самом Донецке. А я вышла замуж и жила в Авдеевке, 20 минут езды.

… Жили все хорошо – все замечательно. Пережи-вали за то, когда смотрели по телевизору, что происхо-дило на Майдане. Переживали-переживали, но никог-да не думали, что это произойдёт на Донбассе. И оно как-то так спонтанно все получилось: захватили аэро-порт – не захватили. Это 10 утра. Мы отвезли Милану в садик. Я выхожу. Мы жили в «хрущевке», двухэтаж-ные дома. Муж уехал в Донецк на работу. Я стирала-у-бирала, вывесила стирку – это было полпервого дня. И начал летать беспилотник. И я смотрю: начинает пере-биваться связь. Звонит мне муж с Донецка и говорит: «Оль, захватили аэропорт. Что и как, не знаю». Я гово-рю, что самолеты летают. Я сначала думала, что люди в Турцию летают. Оно такое что-то темное – серое. Я смотрю так низко летят – начинает перебиваться связь. Бахов никаких я не слышала. Было полвторого дня. Я бегу, потому что понимаю, что в садик дозвониться не могу. Хватаю коляску. Бегу за Миланой. Смотрю все мамы собрались, воспитательницы суетятся –

80

все волнуются, не поймут, в чем проблема. Забираю Милану – приезжаем домой и начинается такой легкий «бах». До аэропорта нам 8 километров. Начинается такой легкий «бах-бах-бах-бах» и тут свисток этих самолетов. Кружат-кружат над этой Авдеевкой. Начинается ночь – начинается стрельба. Мы понимаем, что нужно что-то делать. Сидим мы 4 дня: начинает разносить МЕТРО. Мы просто были дома, в квартире. Поставили на окно мешок с песком, для того чтобы не лопнуло пластиковое окно – мало ли что. Спали все в зале в средней комнате, потому что квартира угловая. Ждали мы 4 дня – были «бахи». Уже выходишь на улицу, когда выходили гулять, даже вечером было видно огненные шары. Я первый раз в своей жизни увидела такое. Сидишь во дворе дома, 8 вечера – уже так смеркало – и видишь таких больших три или четыре огненных шара. Вот как шарик летит в сторону аэропорта. Прям вот шар. Я такого не видела даже, наверное, по телевизору. Просто боевики не смотрю.

Это было ночью, а нет, не ночью. Муж едет на работу. Не может выехать.

Соседи у нас одна молодая семья, может, чуть старше нас будет – им 30 и 35. Наверху – бабушка-дедушка, сбоку – бабушка-дедушка, в соседнем подъезде – бабушка-дедушка. И одна молодая пара была, но они выехали сразу – они летом уезжают к родным. Все, кто там жил, все остались. Выехали только мы. Выехала я и Милана, а муж остался там. Он до сих пор там. Не оставишь квартиру, не оставишь папу мужа – у него один отец. Снаряд попал папе во двор – полопали окна. Сейчас, на данный момент, там пишется заявление от Авдеевки и предоставляется помощь. Украина помогает. Ставят окна. Сестра мужа осталась без балкона, без окон, без ничего. Она сейчас переехала обратно, а до этого они выехали, потому как

81

в Авдеевке просто нереально было жить. Прятались по школам, по бомбоубежищам, потому что невозможно было выехать: перекрыты были все дороги.

И не всегда есть куда выехать: не всегда есть близкие. Выехали мы где-то в первых числах июня. Мы просто поехали на море и думали, что захватили аэропорт – отпустят. Мы побудем на море, чтобы ре-бенок не слышал этого, а потом вернемся домой. Мы уехали на море в Бердянск и пробыли там около ме-сяца. А дедушка остался. Мы уехали с сестрой мужа и ее семьей. Родители мои остались в Донецке. Папа остался смотреть за домом. Он работал еще на заводе – на коксохимическом, а он находится в поле. И когда вывозили уголь, который они добывают, на гору, то он нам звонил и говорил: «Оль, страшно так, что не могу передать. Не едьте – сидите там, будь-что будет. Я вот на работе и не знаю, приеду или нет». В завод тоже попадали снаряды и не в один цех.

Мой муж работал в Донецке. Он с работы отпросился, чтобы вывезти нас на море и думал возвращаться. После мы в Авдеевку не могли попасть, потому что перекрыли дорогу – разбомбили мост.

Мы поехали на море, пробыли там месяц. Вернулись домой в Авдеевку. Там уже была «жара» такая, что не передать. Мы сутки поночевали, а на следующий день…

«Жара», ну как… Много военных каких-то, много стрельбы, много разбитой дороги. Постоянно ты едешь и где-то «бах-бух».

Мы были на машине и еще могли свободно ехать, но по закоулкам, углам, лесам, потому как мост разбили. Идет Донецк¸Спартак, а потом – Авдеевка. А Спартак – это ж зона аэропорта. Там эти огненные

82

шары летали, наверное, ежеминутно, ежесекундно. Эти танки, это все… Не знаю, там нет города. Ну там если стоит два дома, три от силы целых и то где-то может окон не будет, а так остальные все без крыш, без ничего. Там просто жуть…

Мы ничего не фотографировали, та даже если бы и было, то на блокпостах все заставляли удалять.

Вот приехали домой, быстро собрали вещи и тут же где-то поздно ночью меня муж посадил на поезд. Я уехала с Авдеевки, когда еще рельсы были целые.

Я знала, что у меня небольшой выбор родствен-ников: бабушкина сестра, которая живет от Киева в 3,5 часов езды – пересечение Кировоградской и Никола-евской области. И мы с года в год к ней в гости езди-ли. Это бабушкина двоюродная сестра. Мне деваться было некуда. Хотя муж говорил: «Давай сидеть, погреб я подготовил». Но я понимала, у нас ребенок малень-кий. И если бы это было хоть чуток подальше, а не в Авдеевке, где самые «сочные» боевые действия, так сказать. Реально. Поэтому мы решили, что поедем в Кировоградскую область. О Киеве я даже не думала, не мечтала и никогда в нем ни разу не была.

Мы поехали, муж остался там. Естественно, переживали, звонили. Он то в погребе, то связи с ним нет. Пережили, конечно, перетрусились. Говорит, выстрелы были такие, что аж откидывало. Просто так идешь и кидает, муж так говорил.

Мы, когда созванивались, то у них были перебои с водой, со светом. Но он не хотел ехать с нами. Он сказал: «Я останусь. Здесь папа, а он, как пожилой человек, никогда ничего не бросит». Все всегда надеются на лучшее, что лучшее – неизбежно. Но лучше не было, а было все только хуже-хуже-хуже. Как не позвонишь,

83

в трубке настолько слышен этот звук… Так свистит...

Обстреливают…Танки ездят по городу свободно. Солдаты тоже ходят с автоматами в масках. Мирных людей там очень мало. На данный момент – да, многие вернулись. Вернулись и живут. Но как бы сказать, люди, которые там были, они это воспринимают по-другому: «Ну да, бомбит, ну да, страшно, ну а что делать?». Они привыкли и им просто деваться некуда. Для меня был шок: я звоню, а в телефоне такие взрывы. Когда папе Жениному попало, он говорил: «Оля, сижу у меня нет ни окна, отломана крыша…».

Муж не решался к нам, потому что он не оставит папу одного, гараж, машину, квартиру. Папа ни в какую: «Нет, не буду. Мой дом. Буду охранять, буду си-деть». И все. «Если суждено, – говорит, – как Бог даст, буду жив». Муж рассуждает, что «я папу не оставлю», но он приезжает к нам. И мы уже ездили туда в январе, первый раз после Нового года. Это впервые за полтора года.

Авдеевка является Украиной. Там есть блокпосты – все есть. Вот с Донецка уже будет сложнее выехать, например, моим родителям. На это надо пропуск. А вот по Авдеевке ты едешь по Украине, там все блокпосты – это Украина. Я, когда еду, они спрашивают: «Почему в Киеве?». «– Живу там». «– Почему живешь там?».

Начинают пропускать – не пропускать нас. Я говорю, что у меня есть свидетельство переселенца. Не катит. Нужен код. Муж говорит им: «У меня в паспорте есть, что это моя жена и это мой ребенок». Сделали мы уже и код этот, и пропуск. Раньше нужно было документы сдавать, чтобы его получить. Теперь уже можно через Интернет: заходишь, СБУ, пишешь причину, почему ты хочешь выехать оттуда, с какой целью. И они проверяют: кому-то выдают, кому-то не

84

выдают. Онлайн – бесплатно. Раньше было платно.

Например, чтобы на данный момент мне из Киева попасть в Донецк к родителям, то я без мужа Милану не могу отвезти. Надо от нотариуса доверенность, что она едет как за границу. В зону АТО как за границу. И меня не пустят, если его не будет рядом или у меня не будет документа, заверенного у нотариуса.

Родители мои с Донецка никуда не выезжали. Но случилось так, что папа мой не выдержал этой войны и повесился, задушился. Это было 1 июля 2015 года. И следом через 12 дней умерла его мама. А на похороны, в связи из ситуацией в стране, я не смогла поехать, потому что у меня на тот момент не было пропуска. Чтобы его дождаться, мне надо было зарегистрироваться и прождать две недели. И естественно, я уже бы на похороны не успела. Поэтому в этом году на поминальное я добилась того, чтобы там быть. На попутках мы добрались, побыли в Донецке два дня и уехали. Но я сказала четко, что хотя бы на поминальный я попасть должна. Все, осталась мама и бабушка, мамина мама.

Более, чем поехать в гости, чтобы проведать родных, я бы туда больше не поехала. Мама говорила, что было такое, что от удара волны все лето просидели в погребе. Пятиэтажный дом, все люди вокруг погреба собрались. Мама говорит, что удары были такие, что ее бросило в погреб. Почёсывала рукава. Хорошо, что возле погреба стояла. От волны людей откидало прям. Мама говорит, что окна побило – клеенкой заделали. Спали в коридоре на полу. Мама на пятом этаже живет. Утром шла на работу, она работает на рынке. А что?

Люди на рынки, конечно, ходят, а как им жить? В самый разгар была настолько безденежная ситуация, люди все озлобленные и злые, ну страшно. На рынок

85

выходишь и глухо прям, людей нет. Сейчас уже многие вернулись. Уже если бомбят, то четко бомбят где-то на окраине. Где-то на блокпостах. Уже нет того, что летит именно в город. Уже хоть этого, слава Богу, нет.

Родители жили не в центре. Такой текстильный райончик. Сначала Марьинка, Петровка, а после нас уже идет город. Снаряды попадают в такие окраины, где по кругу все стреляют и получается все во дворы сразу. Тогда было страшно. Сейчас приезжаешь и вот мы стояли на блокпосте, и я услышала где-то там дале-ко такой просто «бах» и меня уже затрусило в машине. Я и забыла, что одевала Милане жилетку. И вот только, когда Алина меня дёрнула и говорит: «Оль, это далеко. Давай быстрее». Я начинаю одеваться, и мы идем пеш-ком через весь блокпост, потому что они не разрешили доехать туда. Был дождь. Мы поехали из Киева на по-езде до Красноармейска. Там переночевали у друзей. Оттуда мы выехали на машине до блокпоста. Перешли пешком и потом нас подобрала женщина, которая сто-яла уже с ночи в очереди. И вот так мы проехали. Тя-жело добираться. В Донецке мы пробыли полтора дня.

Мама не могла оставить бабушку…

Много потеряла друзей, много потеряла родных…

Потом мы приехали в село, сюда в Кировоград-скую область. Это был уже июль. Август мы там про-были. Как-то мне звонит моя одноклассница и говорит: «Оль, я живу в Киеве в Броварах. Приезжай, у меня муж работает дальнобойщиком. Мы снимаем здесь квартиру». А сама она из Донецка. Она тоже выехала в связи с ситуацией, у ее мужа фирма в Киеве, поэтому они тут были и сняли квартиру ближе к работе. И она говорит: «Приезжай ко мне – погостишь, пока мужа нет. Что ты там в селе сидишь?».

86

У меня была одна лишь сумка с летней одеждой. Вот просто всегда надеешься на то, что сейчас все пре-кратится, думала к сентябрю обязательно все кончится и мы поедем домой: будем жить.

И тут она говорит: «Что ты будешь делать? Ма-лой нужно обязательно ходить в садик, развиваться. И тебе на работу». Я приехала к ней, побыла у нее две недели и получилось так, что в Броварах произошла такая ситуация, кто-то из переселенцев из Донецка или Луганска некрасиво отреагировал на съем квартиры: они решили, что если они переселенцы, то имеют пра-во остаться и не платить ничего. В общем, получилось такое, что многие не хотели брать людей с Донецка и Луганска. Поскольку я была с ребенком и без мужа, они думали, что я вообще неспособна оплатить.

Когда мы приехали, то сразу пошли в белый дом. Я оформила переселенские деньги на себя и на Мила-ну. На Милану я получаю 860 гривен, на себя получала 440 гривен. Сейчас, в связи с тем, что я работаю, на себя не буду получать.

Дали нам без очереди в садик пойти. Потом я сняла квартиру в общежитии – никто нам не помогал. Позже нашла работу, Милану сдала в садик. Потом приехала ко мне бабушка из Донецка. Это уже был август, даже начало сентября. Но она пожила немного и не смогла – захотела домой, и уехала.

Я так осталась жить с этой девочкой со Спарта-ка. Снимали мы квартиру на двоих. У нее вообще нет дома, он был около аэропорта, снаряд попал, от всего одна стенка осталась.

Когда уезжали, взяли только то, что было необходимо. Потом передали игрушки Миланы и часть вещей.

87

Когда мы уезжали, Милане было 2,8 года. Когда стреляло со всех сторон, мы говорили ей, что это где-то что-то упало. Когда гуляли во дворе вечером на велосипеде, начинают бомбить, и ты понимаешь, что надо прятаться, бежать куда-то. Прятаться куда-то – это средняя комната в доме, и сидишь, просто громко включаешь телевизор, чтобы не слышал ребенок. Это тяжело. Это так тяжело! Слово «война» ты ей не объяснишь. Слово «бомбят», «стреляют с пушек и автоматов» ты ей тоже не объяснишь. Это девочка, и она понимает, что такое куклы, играться. Но потом, когда уже переехали, она уже ж разговаривает, поэтому спросила: «Почему мы уезжаем?». Я ей ответила: «Милан, дома «бабах», и нам надо ехать». Она, когда разговаривает с мужем по телефону, то говорит: «Папа, у тебя там еще «бабах»?». Он отвечает: «Ну да, еще чуток «бабах». Она ему: «Ну, когда перестанет «бабах», то мы приедем домой». Или же говорит: «Передай или пришли почтой мой кукольный домик, мою куклу, мой велосипед». Ну а сейчас, когда смотрит телевизор, попадает на новости и говорит: «Мам, глянь-глянь, у папы «бабахает». Какой «бабах», сильно «бабах». А я говорю: «Да, бабах, но это так по телевизору показы-вают, на самом деле там не так…». Ну а что ты ей объ-яснишь? Что там вообще капец? Капец же не скажешь.

Ребенок говорит: «Вот пройдет «бабах», и мы вер-немся». Аж не верится.

Дом – есть дом. Мы все ждем благополучного за-вершения этого всего. Каждый хочет вернуться домой. Дома лучше.

88

РОДИНА САЦУР(Олександр, 57 років, Вікторія, 50 років,

Аліна 24 роки).У розмові бере участь Аліна.

Залишили Донецьк влітку 2014 року

– В первые дни, когда начались все события, мы поехали к друзьям в гости. И когда нам навстречу ехала такая большая цепочка автобусов, как раз все эти воен-ные, мы еще говорили: «Куда они? Кто это вообще?». Мы посидели в гостях, ночью приезжаем домой и на утро начались взрывы со стороны Марьенки. Ужас. У нас девятиэтажный дом, смотришь в окно, все сверка-ет, бахает. Лежишь дома, а у тебя стекла вот так ходо-ром ходят. Люди начали пропадать, машины отбирать.

Парень мой, смотря на это все, говорит: «Давай собираться и поехали». Так мы поехали Бердянск. Собирались с надеждой на то, что через недельку-две вернемся. Мы сели в машину с хорошим настроением…

Приехали в Бердянск, начинаем звонить родителям, чтобы спросить, что да как, а связи нет вообще. Дозвониться не можем. Включаем новости, смотрим, там такое творится, не верилось даже. Ну мы день ничего, два – ничего, а потом оно как началось. Родители звонят и говорят: «Все усиливается. Сколько техники заехало. И она со всех сторон. Непонятно откуда и как она набралась. Вроде бы никого-никого, а тут танки, грады. У родителей рядом военный госпиталь. оттуда начали отстреливаться. Соответственно, эти отстрелялись – час, два и оно все назад летит».

– А Ваші батьки не хотіли виїхати?– Они работают, живут в Донецке и говорят, будут

89

терпеть. И так оно с каждым днем все усиливалось. Потом как-то был период, что пришлось мне туда пое-хать, потому что у меня на фоне этого папу парализова-ло. И я поехала туда. Приезжаю – лекарств нет, аптеки пустые, цены вообще нереальные. Врачи нормальные уехали. Папа лежит в больнице, стекла ходором ходят, ты боишься: идешь домой, пока до рынка дойдешь, через тебя летает. С непривычки страшно, не знаешь, дойдешь или нет.

Сейчас люди привыкли: ну бахнуло и ничего страшного. Главное – не рядом. У мамы моей подруги Оли возле дома все повылетало. У нас во дворе, где мы всегда с собакой гуляли, на пятачке везде снаряды… В квартиры соседние позалетали. Страшно…

Когда начинали сильно стрелять, родители или уходили в бомбоубежище, или заходили в комнаты, окна закрывали матрасами, и сами под ними лежали.

Родители свыклись с тем, что у них нет никакой возможности уехать. Физическая как бы есть, но приехать и где здесь работать? Кому мы здесь нужны? Когда люди молодого возраста работу найти не могут хорошую, а они, пенсионеры. Они всю жизнь прожили в Донецке. Стараются жить на пенсию. Конечно, очень тяжело: сейчас и мама болеет, цены на лекарства такие, что можно даже сказать, что люди не живут, а выживают. Хватает, чтобы покушать, так, чтобы задуматься поехать куда-то, купить что-то – они даже не рассматривают эти варианты.

Люди экономят на всем: на бензине – они лишний раз проедутся на маршрутке или на автобусе, чтобы только машину не брать и не заправлять, потому что все подорожало в два-три раза. Ты выходишь на ры-нок, а все в рублях. Ты не понимаешь, как на пенсию в 2000 рублей – это около 800 гривен – можно жить.

90

Это вообще невозможно. Бабушкам от 70 лет помогает гуманитарная помощь. Пенсионерам и тем, кто с деть-ми, Ренат Ахметов помогает. На счет этого он молодец. Ничего не скажу. Бабушка Оли даже сюда нам пересы-лает крупы какие-то, тушенку.

Я хочу сказать, что люди там по-разному. Я езди-ла в гости к друзьям, с которыми мы дружили очень много лет, мы сидим за столом, а у тебя кружки вот так вот прыгают. А они говорят: «Ты не волнуйся. Это так, где-то за метров 500 упало, но, в принципе, к нам не должно долететь». Они настолько свыклись с этим, что говорят: «Ну, ничего, а куда мы уедем? Мы работаем – тут должности. Свыкнемся».

Другая семья с маленьким ребенком, так они пол-ностью обустроили подвал. Когда были очень сильные обстрелы, они с ребенком сидели там. И так правильно настроили девочку, что ребенок не запуганный. Когда я была у них, эта маленькая девочка говорит мне: «Тетя Алина, пошли я тебе покажу что-то. Когда начинают сильно стрелять, я быстро собираю свои игрушки и бегу быстро по ступенькам…». И она мне это пока-зывает, нормально? «Мама сказала, что нельзя пани-ковать и кричать. Надо просто тихо сесть и все успо-коится». И она нормально начинает мне рассказывать, показывать, где они сидят, что делают. У них дом двух-этажный свой. Они говорят, что не могут дом оставить, потому что все разнесут. У них хороший дом.

Когда приезжаешь в Донецк, пытаешься за эти не-сколько дней быстро-быстро наполнить родных каки-ми-то положительными эмоциями. У меня папа после болезни. И понимаю, что в такой ситуации. Я у них одна общая дочь. У меня еще есть сестра сводная. Она живет на таком пятачке, где, в принципе, не должны стрелять. Я была у нее, мы должны были уехать в 10, а

91

уехали в 9, а потом она нам звонит и говорит, что туда, где вы у меня сидели и пили чай, сегодня попал снаряд.

Детей обучают, вдруг какие-то такие ситуации, то как себя нужно правильно вести. Вот ребенку 8 лет, а она уже знает, как себя вести, если вдруг где-то ка-кой-то обстрел. Сестра говорит: «Такая ситуация, что я сама в шоке». Она одна с двумя детьми, и у нее нет воз-можности уехать. И они сидят. Вот у нее, правда, дети боятся, потому что через них то летает, то перелетает. Короче, со школы бегут со скоростью звука.

Каждый раз, когда родители звонят ночью в 10-11, то это уже настораживает: почему они тебе в такое время звонят? Потому что каждый день ты не знаешь, что будет.

Вот на днях мама подруги звонит и говорит: «Ба-хало так, что в коридоре спали». Они живут на 5 этаже. До погреба они даже не стараются бежать, в коридо-ре ложатся. «Ищу место, чтобы была ведущая стена, которая вроде как сильная, или торцевая. Оно не так залетит». Хотя, мне кажется, если залетит, то ничего оно не поможет.

В Донецке окна у всех переклеены скотчем крест на крест, чтобы, когда ты лежишь, то хоть стекло не разлетелось на сильные осколки. Шум бывает такой, что открываются окна, где трескаются. Звук такой как ветер.

Когда долгое время затишье, то люди расслабляются, а потом, когда резко...

Мы вот когда выезжали с Донецка, открыли Марьенку, и мы ехали через нее. Хотя она должна быть закрытой, потому что там такие бои были. И мы едем, а там – дом есть, дома нет, дом есть, нет. Все настолько разбито. Вообще нет людей. Военных очень

92

много. Очень много техники – не знаю, откуда она там. Вспоминаешь, как у тебя там детство проходило, как мы приезжали, загорали, отдыхали – буквально позапрошлый год. И сейчас смотришь – и не верится, что такое может быть. Люди там выживают…

Я туда уже не хотела бы вернуться. Здесь контингент людей совсем другой: по общению, по поведению.

Просто переругали людей. Столько родственников поругались. Какая разница, откуда ты? Разве ты виноват, что родился там, где сейчас война происходит?

От этого страдают одни люди – ни один политик не пострадал, только люди.

На этих блокпостах такое творится. Когда Волноваху обстреляли, то ее закрыли и все ездили через Курахово. Там люди сутки-двое ночевали, чтобы проехать, потому что по-другому было просто нереально. Чтобы попасть домой на пару дней, ты стоишь там сутки.

Вообще, все начиналось вокруг аэропорта. Хаос у людей начался сразу. Все испугались. Еще такой период – лето, и можно укрыться на море.

Зимой родители сидели без света, без воды – попало где-то и трубу водоснабжения пробило. Газа не было. Потом говорили, что в воду пустили какой-то яд – уже такое пошло. Самое первое время родители пережили ужас. А вот сейчас там уже как-то все-таки налажено. Все договорено: блокпост, заехал – уехал. Если есть деньги, значит ты приедешь домой. На базар приходишь и есть контейнер, где полностью украинская пища: соки «Сандора», шампанское «Артемовское», «Киевское» – вся наша продукция, только в три раза дороже.

93

Я первое время, когда я приехала в Киев, то перебегала через пешеход, меня Оля тормозит и гово-рит: «Ты что? В Донецке ты на зеленый свет 10 раз по-смотришь переходить ли, там «летают» на танках, на БТР. Меня в первый раз хорошо, что женщина вовремя за руку схватила. Есть русские военные, явно не наши донецкие. У них бороды, лица другие, как чеченцы.

Наших малолеток, которых взяли, сразу отправи-ли на первые жестокие обстрелы, откуда они так и не вернулись. А так 50% российских военных.

У меня папа ехал на машине на работу и остановился позвонить. Его не могли найти больше суток. Его остановили и избили так... А потом выкинули на дорогу. Повезло, что остановился мужчина и вызвал скорую. На нем живого места просто не было. Решили, что он какой-то не такой. Они его и к машине привя-зывали. Я смотрю на папу и даже не верю. Повезло, что они его не убили. Они его били так, что вся одежда порвалась. Это нормально?

Они все в форме ходят и пойми, где кто.

Самое страшное – когда бомбят, когда не знаешь: живой или не живой. И ты утром понимаешь, позвонит тебе мама еще или нет? А так… Главное, чтобы было тихо.

Никому не пожелаю побывать там, где побывали мы. Никому. Даже врагу своему.

94

РОДИНА З ГОРЛІВКИ(Роман, 42 роки, Ольга, 41рік, Єлизавета, 11 ро-

ків, Софія, 13 років, Єлисей, 6 років).У розмові беруть участь Роман та Ольга.

Залишили Горлівку 19 січня 2015 року

– Занимались мы предпринимательством. Доволь-но-таки успешно. Мы не дети из трущоб, нормальные обеспеченные люди. Мы сами из Горловки.

Когда начался Майдан в Киеве, наши дети как раз собирались ехать в январе на Крещатик на экскурсию. Это было очень интересно, потому что все подумали, что наша учительница сумасшедшая, она хотела, как бы именно побыть в это время и как раз это было Рождество. Получается некоторые родители были совершенно против, а некоторые ничего не видели страшного. Мы, не задумываясь и не боясь, отправили детей, пусть поедут, они же вдвоем, девчонки.

Мы как думали: эта волна в Киеве пройдет и все будет хорошо. Собрались ехать в Буковель в феврале. Наши дети приехали с экскурсии, и мы поехали. Мы, когда бронировали жилье, мне друзья говорят: «Ты только не говори, что ты из Донецка». А я говорю: «Какая им разница, они деньги зарабатывают». «Нет, – говорят, – вот посмотришь». Я начинаю бронировать, меня спрашивают: «Вы откуда?». Я отвечаю, что из Донецка, и мне сразу: «Места заняты», хотя было все свободно. Друзья мне говорят: «Мы же тебе говорили, хотя бы из Одессы могла сказать». Я говорю: «Ну я не могу врать, и зачем?». «Ну вот видишь, – говорят мне – как получилось». Я перезваниваю: «Вы же сначала

95

сказали, что все свободно на это время». Меня уже начал разбирать интерес. Говорю: «Почему? Из-за того, что мы из Донецка, поэтому нам сразу отказали?». «Та не-не, – пытается со мной говорить на русском, – я вспомнил, что один клиент, который постоянно приезжает, как раз приедет в это время».

Ну я посмеялась: «Нам понравился этот дом, нас насобиралось 10 человек, весь 2-й этаж, и нас очень устраивало и по цене, и вообще все». Я не могу успокоиться, и через 3 дня опять звоню: «Ничего не поменялось? Нам понравилось место ваше в Ворохте». И он как-то разговорился: «Ну, может, вам дату немножко передвинуть». Мы, конечно, приехали в ту дату, в которую хотели, и никто не претендовал на это место. Все наши друзья сказали, что мы сумасшедшие, раз мы едем на машинах и с детьми! Когда мы общались, все дружелюбные, они и на гармони играли.

Но отношение к нам все равно другое. Мы как бы ведем себя нормально, но я убедилась, что действительно мы какие-то другие, и они к нам относятся по-другому…

Перед событиями в Горловке был Славянск, и у нас закрался уже какой-то страх. В Славянске начали гибнуть люди, снаряды уже были выпущены и по жителям, и по домам. И церковь наша горловская помогала Славянску, собирали пайки какие-то. И было уже неприятное ощущение, что мы так рядом и действительно есть какая-то неизбежность.

В этот год, как-то так совпало у нас, моя сестра, которая живет не в Украине, сделала нам вызов к себе в гости. Мы всей семьей так долго этого ждали. И тут нам надо ехать везти документы на визу, и мы узнаем, что в Донецке нельзя подать документы, поскольку такие события, но можно в Днепропетровске. Поехали

96

мы в Днепропетровск через Карловку. Видим эти блокпосты, зенитные установки, сгоревшие и разбитые машины...

Нам открыли с 13 июня визу, и мы уехали к сестре на лето, пробыли там 2,5 месяца. Мы думали, что в Донецке, Горловке... все очень быстро пройдет. В гостях мы не смогли даже расслабиться, нас там ничего не радовало. У нас там было русское телевидение, украинского не было. Утром мы просыпались с этими страшными новостями, а засыпали постоянно в интернете, общение было на какой-то такой волне.

Потом в Горловке вот этот ужасный обстрел в го-роде, девушка погибла на улице с ребенком на руках, ее назвали «горловская мадонна с ребенком на руках». Там много трупов было. Тогда сказали, что Горловка как Припять, город-призрак, никого не было в городе. Кто не смог уехать, конечно, они просто пересиживали дома. Моя мама с отчимом, тетка, бабушка 90-летняя там остались.

И сейчас никто из них не собирается выезжать. Они говорят, что такая судьба. Хотя родственники все зовут в Полтаву, Сумы. Но все равно, знаете, чем дальше, тем роднее. Ну на месяц тебя приютят, тебе готовы помочь, а потом, конечно…

Расскажу такую историю. Маминого родного брата жена в Сумах отнеслась к моей маме так, что вроде она им обязана. И вот эти даже переселенческие деньги они считали, что это их. Говорили, чтобы она оплатила коммунальные услуги, потому что это их деньги. Она им отдавала все до копейки. Вы представляете… По-том дети сняли в Харькове жилье, нашли там себе работу, и забрали ее, то она хоть морально немножко успокоилась. Вот такие бывают казусные ситуации.

97

…Мы пробыли в Италии до 30 августа, вызов был на 3 месяца. Деткам уже нужно было идти в школу, 2 школьницы, и мы вернулись в Киев. У нас есть очень хороший друг, и он предложил пожить у него. И мы остались.

Пошли в школу, он даже с нами пошел. «Пойдемте, – говорит, – и в садик зайдем вместе посмотреть отношение, нас же везде должны беспрепятственно взять – и в школу, и в садик». Я говорю: «Ну, пойдем». Мы зашли в садик. Заведующая сказала: «Я возьму вас, даже несмотря на то что нет лишних мест, без проблем».

И как-то отношение к нам в Киеве мне очень понравилось. Допустим, я смогла как бы действительно ощутить комфорт, успокоиться как-то немножко. Дети, конечно, немножко переживали, потому что новые люди, новые лица, дети совершенно другие, они за своими может быть соскучились, рассчитывали вернуться. 2 недели наша старшая даже немножко поплакивала, когда шла в школу, ну прям такие глазки у нее в слезах. Я говорю: «Да все будет нормально, все наладится, привыкнете».

И в школе в Киеве мы пробыли 2,5 месяца, все-таки нас тянуло домой. Нас же все уговаривали, что приезжайте, все успокоилось, уже не стреляют, тихо. Мы взяли и 25 октября поехали.

Мы ехали такие радостные, как сейчас помню, выехали в ночь…

…Мы нафотографировали эту Семеновку бедную возле Славянска, обстрелянную полностью…

Приехали мы в родные стены, все было тихо. Целовали стены. Серьезно, я была настолько рада. Мы сделали детскую, квартира своя, все-таки трое детей,

98

и сейчас мы ютимся, ну сами понимаете, а там у нас была 4-комнатная квартира. Все было здорово. Дети пошли в школу, старшая пошла в гимназию…

Но в городе была настолько угнетающая обстановка, что очень трудно было морально. Люди, которые возвращаются, они сначала впадают в легкий шок, потом – в депрессию, потому что о той жизни, которая была, когда действительно радовались всему, уже все забыли. Как у нас одна недавно в Горловку приехала, папа у нее очень болен был, и говорит: «Я после Киева хохочу там с братом, мой брат такой юморист, а люди так все насторожено смотрят». То есть уже не принято так смеяться прям от души. «Мы, – говорит, – раз посмеялись, второй уже потише, а третий раз я подумала, что, наверное, не буду больше смеяться, потому что люди в шоке от того, что можно смеяться». То есть обстановка действительно такая вот нагнетающая.

И потом, когда мы побыли… Постоянно жить в напряжении очень трудно, для любого человека – для взрослого, для ребенка тем более. Вот эти постоянные звуки артиллерии, к которым невозможно привыкнуть. Их утром слышно, идешь где-то стреляют. Надо же жить полной жизнью, водить на кружки детей. Едем на эти кружки, проезжаем, а там стоят люди в какой-то маскировке, проверка документов. Смотрят, если дети едут. Ко мне, слава Богу, никто никогда не прицепился, я еду на машине с детьми, никто не собирался маши-ну отжимать. Я этого не пережила. Был момент, когда у нас на автостоянке осталась одна машина «Таврия». Пришли ополченцы: «Можно мы возьмем эту маши-ну со стоянки?». Я говорю: «Это не моя машина, как я могу разрешить?». Хозяин просто вовремя не успел вывезти. Ему звонили несколько раз, чтобы он забрал машину, а у дедушки не было ключей, сын уехал. Гово-

99

рим: «Вы же понимаете, что на вашу машину уже есть желающие…».

– А ваші друзі, сусіди теж кудись виїжджали?– Сначала уехали наши кумовья. Знаете, как вам

сказать, из наших знакомых ну 15-20%, наверное, все-таки не вернулись. А остальным просто деваться было некуда.

…Прожили мы где-то более-менее тихо-мирно дома ну, наверное, пару недель... Побахивали где-то там вдалеке, ну и потом как бы началась у нас веселая жизнь. Начали опять снаряды разрываться и в городе, и в нашем жилом массиве.

Начали устанавливать грады и на глазах у людей среди бела дня эти грады работали. Это чувство непередаваемо, когда огромные снаряды вылетают, такой гул сумасшедший. Вот моя подружка вышла и оставила на полчаса спящего ребенка со старшим мальчиком. Так он до такой степени перепугался, хотя далековато до того места, что и младший проснулся. Она говорит: «Я бежала и мне казалось, что все, конец света. Казалось, что все стреляют в мой дом, в меня. Я бежала и падала, слезы текут, у меня такой шок, не могу тебе передать». Я говорю: «Аня, ты далековато вообще живешь, а у меня вот это... Я встала, смотрю в окно, и вот этот свет, как эти ракеты вылетают. Думаю, ну это вообще, это уже все...».

В нашу школу попали… в 2 школы. Одна дочка ходила в школу, другая – рядом у нас гимназия. В гимназию, получается, снаряд попал в актовый зал. В 41-й школе, где Лиза, у нее стекла вылетели, опустела вся сторона, от дороги которая. Они пошли в другие школы: София пошла в 53-ю школу. Мы не прекращали учебу. Они утром на свой страх и риск все равно

100

идут. А Лиза пошла в мою старую школу, 52-ю. По 2-3 человека из класса приходили. Лиза моя говорит: «Мам, так здорово, я одна, посмотри мой дневник, по всем предметам 11-12». И я сижу и думаю, не дураки ли мы, надо, наверное, сматывать удочки и тикать быстрее, чтобы пятки сверкали. Потом начинают нам говорить, что блокпосты то работают, то не работают. Можно еще и вообще не выехать, сидя в подвале у нас в доме.

– На якому поверсі ви живете?– Мы на 4-м, а получается в 5-этажном доме под-

вал же, естественно, не оборудован для такого дела. У нас такого бомбоубежища там, на нашем жилмассиве, нет. У нас во дворе в гимназии бомбоубежище.

Мы там скрутились… брат мне привез доски, мы поскручивали там лавки…

После мощного обстрела брат звонит мне и говорит: «У меня есть доски, давайте лавочки сделаем». Мы все равно к этой жизни как-то приспосабливались, да. Соседи все обрадовались, что мы сделали лавочки, мы приходили с водой, с документами. Иногда что-то затихнет, мы же выходим на улицу, прислушиваемся, детей надо кормить – надо подняться наверх, на 4-й этаж. Я прислушиваюсь, готовлю есть, приглашаю их покушать, и мы поднимаемся все вместе, покушали и опять бомбежка – опять вниз в подвал.

– Багато сусідів було з вами в підвалі?– Скажем так, вот у нас 15 квартир в подъезде, из

них где-то квартир 10-11 точно было живых. Вот мы с детьми, с маленькими.

– А які між вами були відносини в такі хвилини? – Дружественные. Никто никогда не ругался,

101

наоборот, все всегда поддерживали друг друга. У нас даже там свет провели немножко, один мужчина с компьютером приходил, сводки там ловил, все слушают: «А ну-ка, тихо-тихо, что пишут, что там в Енакиево?», еще что-то. Еще и шутили при этом, понимаете. Как-то все было нормально, находили в себе силы еще поддержать друг друга, именно в такой, более расслабляющей обстановке. То есть наши дети сидели и играли в планшетах, общались тоже. Потом… Ооо... А почему этих еще нет? Надо им позвонить – названиваем. Так, а почему соседка пожилая сейчас там? Наташа, моя кума, говорит: «Пошла я ее позову, постучусь, может быть, она не слышит, чтобы спусти-лась в подвал». Дружелюбное было отношение друг к другу. Это было до Нового года.

Потом Новый 2015 год у нас прошел тоже там, как бы под звуки канонады, но более в отдаленном плане… Но все равно нас по скайпу все поздравляют, а мы сидим вообще... Ну я допустим не могла разговаривать, напряженка…

…18 января… стреляли… 3 дня просто не прекра-щаемо. Именно 18 было непередаваемо, ну то, что мы застали потом, нам рассказывали, что тоже ад, конечно. Понимаете, просто хаотичный обстрел всего города. Не то, чтобы наш район, просто весь город хаотично обстреливали. Везде у всех же друзья, родственники.

С Дзержинска общаемся с семьей, я в трубку слышу, как оттуда идет стрельба, а через какие-то секунды, 15-20, у нас тут взрывы.

– Ви знаєте, в якому стані зараз ваша кварти-ра?– Снаряды как бы нас обошли, но у нас стекла в

детской... получается осколок полетел. А так вообще

102

нормально, у нас там кума, она присматривает. Вы зна-ете, чем дальше находишься от дома, тем меньше туда почему-то хочется возвращаться. Понимаешь, что, если это государство будет не признанно, тогда я там, допустим, не вижу своих детей. Я не о себе говорю, я говорю о детях, потому что им дальше жить…

Мы больше года уже помогаем нашим переселенцам, получать помощь от Германии: полное медицинское обеспечение плюс какие-то продукты.

Мы раскладывали продукты по 1700 пакетов за раз. Да, и когда мы читали Подяку «за патріотизм, за …что там, вот не помню», то и наши сразу: «Ну, давайте, покажите Горловке, вас там это…».

Я говорю: «В принципе, у меня нет таких друзей, которые были плохо настроены…». «Ооо, вы в Киеве, сбежали», – никто так не сказал. Может быть, они и думают, но все равно ждут.

Я раздаю пакеты, это на выдаче уже, так вот просто отсканировала: это люди-переселенцы.

– Можливо, ви щось знаєте про цих людей?– Они живут в разных районах. Просто, обычно,

снимают квартиры, есть же поселение специально на Коцюбинском у нас, я спросила – 140 человек. Там батюшка в церкви организовал для переселенцев та-кое пристанище, они там по очереди кушать готовят. Сделано блоками, даже 40 человек в одной комнате жили. Вот наша горловская Оксанка говорит 40 чело-век: «Вот это наша с мужем двуспальная кровать и в ней вся наша жизнь». 8 месяцев они так прожили. Я думаю, Боже мой. Она говорит, что все, что смог засу-нуть под кровать, то есть шкаф под кроватью – это вся твоя жизнь. Я смотрю, думаю: да, а люди, тоже обеспе-ченные были в Горловке. И церковь у них протестант-

103

ская. Нам сказали, что вообще даже нельзя вернуться, потому что они ярые проукраинцы. Говорят, если мы вернемся, нас сразу…

В жизни все меняется, и взгляды на жизнь, и какие-то вот приоритеты совсем другие появляются, думаешь больше, наверное, теперь не о материальном, а чтобы больше людям помочь.

Мы сейчас живем в таких бытовых условиях, к которым привыкли настолько, что, допустим, мне уже не нужны очень многие вещи, и вообще я обхожусь минимумом.

Для меня главное – что дети спят спокойно, даже на этих раскладушках. И я засыпаю не в этом страхе, как мы это делали, если я в 2 часа ночи лежу и у меня (серьезно) отнимаются ноги. Я слышу вот это покалы-вание, мы как раз на курсах такое проходили, что зна-чит шок – болевой или психологический, этот испуг, и нам доктор говорит, что это когда покалывает ноги. Я сразу вспомнила этот момент, когда я лежу (дети уже заснули после подвала) и думаю, что мне делать, боюсь до такой степени, что не знаю, как я сейчас встану и опять начну их одевать, чтобы снова спуститься в под-вал, и они уже не соображают вообще, что происходит.

Только начинаешь засыпать, а тут бах-бах, и ты подрываешься как об угол ударенная, вот такая голова непонятная. Не понимаешь, то ли себя одевать, а потом их схватить, а вещи потом, или наоборот.

Подвальная одежда была специальная, она у нас лежала в коридоре, и я даже боялась надолго уйти в душ, да что там говорить – голову мыть, закрывала глаза, а дети уже кричат возле ванны: «Мама, выходи быстрее, мы идем в подвал». Они мне уже все приносили, все втроем пищат, Елисей аж подпрыгивает…

104

И думаешь, да, действительно, жизнь так…

12 и 14 ноября мы пережили настолько… Был самый страшный день в моей жизни, когда мы не успели спуститься, у нас потрескались все стекла в подъезде… Мы не успели, мы это все пережили в квартире, сидя возле ванны… Я вообще не понимала, что происходит. В общем, длинный коридор и мы сидели, сели как раз, чтобы отойти дальше от окон.

Когда за твоим домом буквально там в 10 метрах взрывается снаряд. И ты сидишь дома, ты не понимаешь, что и откуда. Это на улице большое пространство и как-то не так это давит на психику, а тут: бах, бум, ну с миномета лупили, потому что бум-бум-бум, выстре-лов 10. А у нас так получается: 4 наших дома, они как бы полукругом стояли и во дворе у нас же гимназия, стадион.

И оно вот так вот прошло и попало в гимназию в крышу. Напротив, дом – погибла семья (двое маленьких детей и парень), вот прямо напротив наших окон, у меня даже фотография осталась. Снаряд вынес все полностью. Они сидели за столом и именно в кухню влетел снаряд. Причем перекрытие с 9-го, они на 8-м жили, с 9-го на 8-й, с 8-го на 7-й, только на 6 этаже все держалось. Представьте себе, все пообваливалось, все. Все насмерть там.

Я просто объясню, как это все происходило. Нам звонит брат и спрашивает, что мы делаем. Я говорю, что смотрим Ворониных (сериал). Вот наша семья просто в этот момент смотрит Ворониных, и мы смеемся, а он говорит: «Сделайте потише телевизор». У него был такой напряженный тон: «И прислушивайтесь, вы что, сумасшедшие, не понимаете, в какой обстановке живете?». И в этот момент как бабахнет.

105

«А ты еще окно приоткрыла!», – говорит Ромка. Я закрыла окно и мы побежали быстрей в ванну и все впятером сидим на полу и начинаем молиться. Мы «Отче наш» читаем. Все вот так трусится, мне позвонила подруга из Донецка и спрашивает: «Что там у вас происходит, Оля, вы сейчас где?». «Мы сейчас в ванной,– говорю, – у нас такой сумасшедший артобстрел». Она говорит: «Мне только что позвонил папа, а он живет на поселке, и ему видно, откуда стреляют». В сторону нашего квартала шел сильнейший обстрел. Поэтому он и говорил: «Позвони Оле, срочно предупреди, чтобы они куда-то…».

Вы представляете, тут брат звонит, тут это. И Ромка говорит: «Так, я бегу несу вещи, и мы одеваемся и бежим в подвал». Это первый раз, да, самый первый раз мы прибежали в подвал. Нас так трусило, мы кое-как вообще оделись, это было неважно даже, наши соседи босиком передвигались.

Сам обстрел мы пережили дома. Уже потом, когда спустились, то такого, конечно, не было, потому что это все прошло, отстрелялось.

У меня кума курит, так она выходила посмотреть, что происходит на улице, и говорит: «Слушайте, там напротив дома так сильно кричит женщина, просит о помощи». А я сказала, что мы не можем сейчас никуда выйти в момент обстрела, у нас самое главное правило – это никто никуда не выходит, надо переждать обстановку. Она говорит: «Ну ты слышишь, как она кричит?». Я говорю, что отсюда не слышу, представляю себе, но чем мы сейчас можем помочь. Это в любом случае что-то уже произошло получается там, под завалами. У меня, допустим, одна знакомая девочка на скорой помощи работает, а ее муж в МЧС, то есть он как раз приезжал, и они вытаскивали тела

106

этой семьи. Так у девочки была оторвана голова, ребенку в этот день 4 годика исполнилось, и осенний праздник был в садике, так она была в красивом платье, фотографировали как раз, мальчик по-моему умер в карете скорой помощи. Муж знакомой говорит: «Это ужас, ему разорвало живот, все в кишках, вся квартира, я – мужик, и видел столько смертей, но три дня не мог заснуть, три дня». И мама была без руки, без глаза, за ее жизнь в больнице боролись 5 дней. Дети ее погибли с мужем, а она, естественно, даже не знала, потому что находилась в коме. Потом уже в интернете написали, что Таня все-таки нас покинула. Очень порядочная семья, это были наши клиенты.

Многие просто никак не могут выехать. Вот та же самая моя кума, она воспитатель в садике, говорит: «У меня лежит 200 гривен, куда я поеду? И живем от по-лучки до получки. Поэтому тут даже если бы и было за что, потому что летом какие-то у кого-то были сбере-жения, то они за лето все растрынькались, все думали, что это ненадолго...».

– А ваша сім’я отримує допомогу від держави?– Да, 2400 гривен на 5 человек. Я понимаю, что

мы взрослые, мы можем работать, я вот был предпри-нимателем, супруга…

У меня остался бизнес, все ж в Горловке… Налоги начисляются, не признают, что у нас идет война. Я не закрыл предпринимательство…

– Он не может закрыть предпринимательство, по-тому что у него куча долгов теперь, несмотря на то что он не работает, понимаете? Хотя закон вышел в апреле 2014-го. Мы уехали – ничем уже не занимаемся, а у нас накапливаются долги.

Когда мы вернулись уже 2-й раз в Киев в январе

107

2015 года, то первые 2 месяца вздрагивали от каждого шороха. Лифт закрывается, мы в пятиэтажке жили и у нас лифта не было, а тут как бы вроде и не там был, все равно было слышно ночью. Двери бамц, ну честно, я вздрагивала.

А за фейерверки и петарды вообще молчим…

Один раз что-то взорвалось, петарда, наверное. В полшестого утра, балкон открыт, прошло уже где-то с полгода, наверное. Как рванет что-то, а мы живем на Туполева, недалеко от Антонова. Может быть, там какие-то испытания проводили, но такое ощущение, что что-то взорвалось, именно был взрыв. А ребенок подрывается и бежит с закрытыми глазами в сторону окна. Еще осталось в памяти, вот полгода вроде бы прошло…

Дети рассказывали: «Мам, все смеялись так, недалеко от школы двигатели испытывают, и когда включается двигатель, то гул сумасшедший. Горловские дети, человека 4, все под парту лезли, пугались».

А Елисей в садике, то же самое. В кусты на улице на прогулке в садик, кричит: «грады стреляют», и дети ж, весело, они подыгрывают, говорят, да, все, все прячемся. То есть как бы они играют в игру, а он то реально испугался.

Чувства притупляются, но ты не забудешь это… То есть оно где-то там в глубине что-то происходит, и сразу – раз... и у тебя там что-то где-то схватывает. А, кстати, по поводу детей, то, в принципе, они здесь уже настолько привыкли, что даже когда я предлагал съездить к бабушке на Пасху, в Горловку, они не захотели.

Я еще хочу дорассказать, как мы уезжали. Наш самый младший по нескольку раз на день нас просил:

108

«Давайте хоть куда-нибудь уедем». Я начинала искать. В Славянск переехать, это Украина. А цены за квартиры такие ставили, как в Киеве. Сами недавно пережили… Наши горловчане даже бесплатно жилье предоставляли… В Бердянске то же самое, так цены подняли!..

– Ви коли виїжджали, то вам вдалося, щось ви-везти з собою?– Да вы что, только вещи. Форму школьную, голу-

бя хилого, которого мы в Горловке подобрали зимой. Елисей не смог пройти мимо, говорит: «Мама, давай заберем голубку домой!». Вот мы везли в машине с со-бой голубя Елисея. Он жил с нами 9 месяцев, мы его подлечили и в Киеве выпустили. Пусть летает…

109

РОДИНА З ЛУГАНСЬКА(Олександр, 42 роки, Катерина, 33 роки, Ева, 14

років, Вероніка, 11 років).У розмові бере участь Катерина.

Залишили Луганськ літо 2014

– Муж, я и наши две дочери жили в Луганске, у нас была своя квартира. Муж – спортсмен у меня, девчон-ки тоже занимались спортом, танцами, и даже перед всеми этими событиями выиграли чемпионат Украи-ны. Я работала дизайнером интерьера и текстиля. Все было хорошо.

События застали нас врасплох. Мне казалось, что все разрешится, и так радикально все не будет. Мой муж был настроен более реалистично. В конце мая мы поехали к родственникам, думая, что все быстро прой-дет. Приехали мы в Луганск в начале июня, понимая, что все только накаляется и военные действия нача-лись в самом Луганске.

Мы только приехали и на тренировке мой муж по-лучает травму – рвет ахил. Попадает в больницу, ему накладывают гипс. Это все усугубляет ситуацию для нас. Поскольку наш дом стоит возле украинской во-инской части, это стратегический объект, куда могли попадать снаряды. Квартира у нас на 8 этаже, место достаточно опасное. Поэтому на какое-то время мы пе-реселились к родителям, которые живут в доме, и ка-кое-то время жили там. Пережили мы и эвакуацию с больницы, поскольку было объявление, что это тоже стратегический объект, куда могут попадать снаряды. Эвакуацию объявляли несколько раз, и в один из разов

110

мы просто заехали на машине забрали мужа и в боль-ницу уже не возвращались. Она была оцеплена людь-ми в форме. Я была свидетелем того, как несколько раз при мне у людей просто на улице забирали машины. То есть передвигаться по городу уже было опасно. И психологически было очень тяжело.

Какой-то период времени мы были у родителей. Дети як талановиті діти получили путевки в лагерь в Луганской области, но нам сообщили, что туда приле-тело два снаряда и лагерь уже не работает. Он стоял на границе размежевания. Возле населенного пункта Счастье стояла военная техника.

В начале июля, так как у нас была большая машина, мы собирались, загружали вещи и возили по области, там и в хорошие времена было много малоимущих. Сейчас уже много волонтеров, которые этим занимаются. Помогают, вывозят детей и показывают и Украину, и нормальную мирную жизнь. И это здорово.

Когда я позвонила узнать, как быть с путевками, мне сказали, что есть два места в лагерь в Николаевской области, но некому сопровождать этих детей, группу из 41 ребенка. Нас спросили: «Будете?». Мы сказали: «Да, будем». Потом не было билетов. Мы приехали на вокзал. Это был просто апокалипсис какой-то. Негде стать, полный вокзал людей. Мы понимаем, что билетов нет на много времени вперед. Но каким-то чудом нам удалось достать этих два билета как сопровождающим группы, и мы едем как волонтеры.

Возле ж/д вокзала стояли танки и очень громко включили сирену, так что не было слышно друг друга. В поезд мы забегали.

Когда мы прибежали домой собрать вещи перед отъездом, я смотрю в окно с 8 этажа и понимаю,

111

что с парка, который 200 метров от дома, начинают лететь снаряды. Ездила по городу такая установка, и я понимаю, что сюда через несколько минут прилетит. И все, что успели, мы схватили в сумки, муж с костылями, естественно, он ничего не смог взять. Вещи у нас были на две недели самые необходимые. Я сейчас, кстати, много это слышу, все уезжали на две недели. Шлепки, шорты похватали и спустились, поехали. Чувство было, что совсем ненадолго, что сейчас мы уедем, все это прекратится, закончится, мы приедем в наш город и все будет хорошо. Люди одумаются. Казалось, что это помутнение рассудка у людей, что это не по-настоящему.

Администрация Николаевской области приняла нас очень хорошо. В этой группе, которую мы сопровождали из Луганска, были дети из разных семей: малообеспеченных, многодетных, неблагополучных и талановиті діти.

Поскольку связи с Луганском тогда не было, то тех детей, которых не смогли забрать родители, а также тех, кто не смог установить связь с семьей тех детей, которые остались в лагере, их в конце лета временно распределяют в Николаевский интернат.

Мы тоже не могли связаться с родными и не знали, что там и как там происходит.

Так как мы родители и наших двое детей были с нами, мы их забираем, но не знаем, куда ехать. Сидим с картой Украины и не знаем, куда ехать, это правда. Денег мало, потому что детей взял на попечительство лагерь, а нас нет. Мы жили за свой счет, еще и на море. Казалось, вот..вот..вот.. все закончится. Запасы денежные подошли к концу, мы понимаем, что нужно поехать куда-то, снять квартиру, это расходы плюс у мужа еще гипс, все это усложняется.

112

Сидим, думаем, может, к родственникам, есть дядя в Днепропетровской области. Мы ему звоним, а у него столько уже родственников наших, еще и друзья родственников. Мы понимаем, что нам там просто уже физически места нет. Думаем, может, в Одессу, это близко, поэтому недорого можем доехать. Это крупный город, можно попытаться устроиться. Но тут звонят наши родственники и говорят: «Мы сняли квартиру в Киеве, приезжайте, будем вместе снимать – это и дешевле, да и вообще вместе».

Буквально берем билеты за несколько дней до школы и совершенно неожиданно попадаем в Киев. Наверное, какие-то высшие силы нам помогли.

Дети прошли тест, нас взяли в школу. Все здорово.

Нам помогли еще волонтеры, мы пришли в волон-терский центр буквально сразу, как только приехали. Человек из центра сказал, что нужна помощь и нужны люди, которые бы нам помогали. Так я тоже стала во-лонтером, стала помогать. Познакомилась со многими необыкновенными людьми. Это очень сильно помог-ло. Была сильная поддержка. И детей помогли в школу собрать, и канцелярские принадлежности. Это очень сильно помогло психологически, потому что, попадая в другой город, ты ничего не знаешь, ты как будто в другой стране, и вообще, как с другой планеты приле-тел.

А тут люди… нам встретились очень хорошие, которые стали нам в общем-то семьей … До сих пор дружим, общаемся, помогаем друг другу и другим людям.

Как мы приехали муж прошел реабилитацию, перевелся на свою роботу. Я тоже работаю. Детям сложновато было. Мы, когда пришли в школу, нам

113

сказали: «Ну вы же на месяц». У нас тоже теплилась эта надежда. Потом поняли, что уже все, нужно оставаться, вливаться, и дети, и мы этот психологический барьер переступили. И они уже сдружились, нашли много друзей, знакомых. Уже и спортом занимаются, легкой атлетикой. У них есть уже свои маленькие победы. Они здесь смогли найти себя. По воскресеньям они ходят в клуб разговорного английского. Дети очень здорово смогли здесь адаптироваться. И мы тоже. Мы довольны, несмотря на то что ситуация нерадостная.

У меня есть много знакомых, которые не смогли, вернулись. Есть такие, которые вернулись этим летом, они сказали: «Обстоятельства сильнее нас. Там дом». И у кого дом целый остался, вернулись.

В район нашего дома прилетело шесть снарядов, но один из них не разорвался в районе нашего второго подъезда, поэтому наша квартира целая, но рядом, конечно, же есть разрушения. Сейчас говорят, ремонтируют, что-то делают, подробностей я не знаю. Друзей наших разбросало по всей Украине и по всему миру. Но мы продолжаем дружить, общаться, мнения и взгляды, конечно, не со всеми сходятся, бывают и достаточно жесткие разговоры, но в то же время мы понимаем, что это пройдет, а дружба останется. С родственниками тоже не со всеми получается конструктивно поговорить, иногда бывает позвонишь... и разговор натяжной, на нервах.

Хочу рассказать еще одну историю. Совершенно случайно незнакомые люди, которые увидели нас в «Фейсбуке» прочитали о нашей семье и приглашают нас и наших друзей во Львов на Рождество. Мы едем туда и попадаем в необыкновенную сказку. Семья, которая нас пригласила, занимается реставрацией и продажей давнього українського одягу. Они собирают

114

его со всей Украины. И у них магазинчик в центре Львова. Там безумной красоты вишиванки из бисера, как в музее.

Живут они под Львовом, мы несколько дней жили у них и празднуем Рождество. Традиции там очень чтут. И так как эта семья очень любит и знает традиции, они и блюда приготовили, и посуду, и скатерть – все в украинском стиле. Для нас это было необыкновенной сказкой. Мы, когда ходили по Львову, там везде поют рождественские песни, колядки. У нас потом еще дети несколько месяцев ходили и просто пели по дому эти песни. Это была сказка и для детей, и для нас. Необыкновенное чудо. Мы до сих пор общаемся с этой семьей. Это просто чудо.

Мы смогли преодолеть психологический барьер, взять себя в руки и идти вперед. Я верю в то, что люди, объединяясь и имея позитивный настрой, могут влиять на многие события в своей жизни.

115

РОДИНА ЧЕРКАСІВ(Вадим, 56 років, Яна, 34 роки, виховують шесте-ро дітей: Владислава, 13 років, Оксану, 12 років,

Вадима, 10 років, Анастасію, 9 років, Марину, 6 років,

Ярослава, 4 роки). У розмовці беруть участь Вадим, Яна та Владис-

лав.

Залишили Донецьк 2 червня 2014 року

– Наша семья активно поддерживала Евромайдан. Главный член нашей семьи – муж и папа Вадим являлся в Донецке одним из организаторов Донецкого Майда-на, были участниками акций в городе, в том числе «До-нецк – это Украина», в связи с чем вынуждены были в срочном порядке покинуть родной город и дом в июне 2014 года. С момента выезда из дома мы поменяли 5 мест проживания и три города. Сначала были в Одессе, в начале сентября приехали в Днепропетровск в центр распределения «Допомога Дніпра» на ул. К. Маркса. Там сообщили, что жилья нам никакого предложить не смогут.

Как спасительный круг для нас стало предложение добрых людей из города Одессы – Сергея и Елены, которые предложили пожить у них в доме в Киевской области. Поэтому с сентября 2014 года до средины ноября 2014 года мы жили в этом доме. Как оказалось, это был дачный домик в кооперативе, до села 5 километров. Дети каждое утро ходили пешком в село до школьного автобуса. К сожалению, домик не был предусмотрен для зимнего проживания, в связи с чем мы вынуждены были снова искать другое жилье.

Нам повезло, Александр предложил недорого

116

пожить в трехкомнатной квартире на Троещине в городе Киеве. Мы согласились. Когда приехали, оказалось, что квартира практически пустая, была оснащена только кухня, но без обеденного стола. В связи с этим нам пришлось спать на полу, на надувных матрацах, на кухонном уголке. Благодаря волонтерским центрам, в том числе центру на Фроловской, 9/11, и нашим новым знакомым из Киева и области, мы кое-как смогли найти мебель, стулья, матрацы, столы. А также смогли поучаствовать в проекте по приобретению техники и мебели, который реализовывался организацией Крым СОС.

В июне 2015 года пришел срок выезжать из этой квартиры. Но нам снова улыбнулась удача: Таня с Юрой нам предложили очень льготное жилье в Дарницком районе г. Киева, в котором мы до настоящего времени проживаем.

– Ви сказали, що виїхали у червні 2014-го. А яка була ситуація на той час?– Уже была стрельба. Просто было невыносимо.

У нас еще последний звонок в школе отменили, дети не пошли, потому что уже была такая нестабильная обстановка. «Детей на улицу не выпускайте, в садик не водите», – то есть жить невозможно, в принципе. Как бы все это еще предшествовало. Значит в троллей-бусах у нас, я извиняюсь, еще в 2014 году, раньше не обращала на это внимания, ободранный такой висит баннер «Русский блок», там еще где-то русский…

...Я так, в принципе, говорил, готовил семью к тому, что быстро это все не закончится, поэтому давай-те как-то так вот себя настраивать на то, что мы долж-ны выехать оттуда, не озираясь назад и не думая о том, что произойдет какое-то чудо. Сперва мы выехали в Крым. Выехали мы вот так с рюкзаками.

В общем, мы 10 лет традиционно ездили на озеро Донузлав. Выбрали там место, потому что у нас была

117

возможность приезжать туда каждый год. Мы сразу же поехали в Крым оздоровить детей, отдохнуть и, вообще, как бы все-таки думали там переждать все эти события. Кроме документов, таких как на детей, паспорт, мы ничего с собой не взяли. Ни трудовые книжки, ни дипломы, вообще ничего.

Знаете, в Крыму сразу поразило то, что у людей внутренний страх. Значит те, которые с нами свободно общались, они замкнулись, говорили штампами, по-тому что тогда они уже ощущали, что за неправильно сказанное слово можно…

Когда мы находились в Крыму, мы целый месяц август не вылазили с интернета, все искали, куда нам поехать. Мы звонили, пользовались горячей линией соцполитики, просили возможность, чтобы нам с шестью детьми можно было выехать. Нам отзванивались и говорили, что мест нет.

На тот момент мы не знали, думали, что действительно нет мест. То есть я уже говорю, для нашей семьи с шестью детьми места нет получается в Украине? Мы не только Киевскую, но и Одесскую область рассматривали, разные места.

Мы и в Крым выехали, когда уже ситуация настолько жаркой была. Кстати, на нашу семью накануне было покушение, выкинули с кислотой тетрапак, так как мы занимались активной проукраинской деятельностью.

Так вот, в Крым мы поехали, поскольку знали, что у нас там есть однокомнатная квартира, где мы можем жить за коммунальные услуги. И когда выехали туда, начали думать – куда дальше ехать. И вот значит, тогда мы смотрим на то, что 90 дней прошло, а в этот период времени нам сообщили, что мы можем еще остаться. Но мы сказали: «Нет, хватит».

Потом мы поехали в Днепропетровск, потому как понимали, что это город, который много

118

работает с переселенцами. 1 сентября мы туда приехали на улицу Карла Маркса, там, где приемник-распределитель – «Допомога Дніпра» называется. Организация предоставила им общежитие-депо, и они там принимали переселенцев. Недалеко от вокзала, буквально в 5 минутах ходьбы. Мы приехали в 6.30 утра, а у них открывается в 9. Сидим с чемоданами… как цыгане.

Я к ним подхожу и говорю: «Ребята такая ситуация, вот у нас шесть детей, что вы нам посоветуете?». Они говорят: «Что мы посоветуем? Выежайте отсюда побыстрее. Ничего здесь нет, никаких программ, ника-кого жилья. Здесь мы вас можем держать два-три дня, здесь приемник-распределитель. А дальше вы ищите сами». Для нас это было…вообще шоком.

Хотя они сразу дали нам какие-то необходимые продукты, бытовую химию, кастрюли. Ага, дали нам мешок картошки, килограмм 40. Я говорю: «Ребята, ну как бы нам с этой картошкой некуда, потому что дети на руках малые». Ярику еще ж вообще тогда было 2 года. И мы тут же стали спонсорами – раздали по чуть-чуть этой картошки беженцам, которые там были. Мы тогда называли себя вынужденными переселенцами. Еще будучи в Крыму в интернете на OLX мы разместили объявление, что нам нужна помощь, с фотографиями, все потому, что это уже был крик души, потому что мы смотрим, ну просто некуда идти…

Единственным человеком, который откликнулся на это, была Лена, которую мы никогда в жизни не видели, никогда не знали.

…С шестью детьми, кто нас возьмет на кварти-ру? По законодательству, можно заехать на квартиру и никогда оттуда не выезжать. И те, которые сдают, это знают. Так вот Лена и говорит: «Значит я вам могу предложить два варианта: один вариант в Одесской области на даче, это с октября. Это курортное село

119

Грибовка. Но с 1 ноября там все закрывается, ничего там нет, даже магазина, остаются только сторожа. Без машины вы там сто процентов не сможете, потому что ни школы, ни детского садика, там ничего нет. И с работой там тоже, в принципе, никак. И второй вариант. У нас есть дача под Киевом, село Подгорцы». Но не сказала, где. Мы же смотрим по интернету село, и школа есть и садик. И школа красивая такая.

Решили мы ехать в Подгорцы, а больше ж некуда. Когда приехали в Киевскую область, то это оказалась кооперативная дача, а до села Подгорцы еще 5 километров. Но Лена сразу сказала, что отопления там нет, есть печка, летний домик… Мы заходим на дачу, одна ложка, одна вилка, и нет ножа. И две табуретки. А нас восемь человек (смеется). Люди эти оказались действительно порядочными. Они нам и финансово помогли.

Дальше мы сразу же собрались к председателю сельского совета устраивать детей в школу и детский сад. Изначально были какие-то радостные мысли о том, что все получится, о нас как-то позаботятся, ну и так далее. Мы приехали 3 сентября, и буквально через пару дней – 5 числа мы уже были в сельском совете. Ну сельский голова вообще не захотел нас принимать. Он даже присесть не предложил, как бы отшил сразу. Это мы 5 километров протопали!

– Даже больше, ну не важно! Но в школу мы с го-рем пополам попали, а в садик-то детей не взяли.

…Мы выходим на трассу, заворачивает джип-кир-пич, Мерседес называется, знаете, такой, открываются двери: «Вы откуда?». А мы стояли машину ловили до Киева.

– Ну мы такие машины не ловим! Они никогда не останавливаются!

– Так вот, можете себе представить, нас реально

120

подобрали на дороге. И говорят: «Так, конкретно, в чем первая нужда?». Я сразу: «Знаете, представьте, что мы приехали в дом, на дачу, а там вообще ничего нет».

– А ви розповіли вашу історію, те, що ви з Донецька?– Да, рассказали. Ничего не скрывали.Вечером на двух машинах приезжают! А там

продукты питания, отвертки, молотки, фонарики. Ну даже магнитофон. Ну не магнитофон, а как он называется?

– Музыкальный центр. – Даже два мяча привезли!– Я вот так стою и не могу в это все поверить. – Это был руководитель одной известной реклам-

ной организации в Киеве, может, вы знаете. Это потом выяснилось, кто это такие. Они просто жили рядом.

– А потом еще дрова привезли нам на зиму! – Но они, знаете, как, помогают тем людям, у ко-

торых просто катастрофа. А потом сказали: «Так, вы все уже вошли в колею, работайте! Дальше сами!».

Это такая продуманная семейная пара, вы даже не представляете себе. Они в течение короткого периода времени просто сняли всю нагрузку! Даже гвоздя нечем было забить.

И потом, когда начало холодать, дети перестали ходить в школу, потому что банально не было ни зонта, ни дождевика, ничего не было. Не было зимней обуви, осенней и прочего.

– А мы продолжали давать объявления.– Нам перезвонил мужчина и говорит: «Мы мо-

жем вам предложить пожить в нашей квартире на Тро-

121

ещине». Знаете, он позвонил вечером, я как бы в по-лудреме. Думаю, какая квартира? А, мы ж объявления продолжали давать.

– Хто вам запропонував ?– Мужчина, у него тоже многодетная семья. Трое

детей у них. И верующие, я так понимаю, потому что они сразу спросили, ходим ли мы в церковь? Мы встре-тились. Он говорит: «А можно я вам задам один во-прос?». «Какой же вопрос?». «Вы ходите в церковь?» Я говорю: «Ну да». «А какой патриархат?» Я думаю: ну все, врать бесполезно. Надо говорить, как есть. Да-да, нет-нет. Ну московский патриархат. Ну крестились мы там, ну что теперь. Верны своей вере. Он говорит: «Все хорошо, тогда до встречи». Думаем, ну слава Богу!

– В общем представьте, мы приехали в квартиру, она была только-только после евроремонта, и в кварти-ре вообще нет ничего.

– Переехали с Подгорцев на Троещину в течение месяца, благодаря киевлянам у нас появился стол, сту-лья, кровати, диваны.

– А де ви знаходили цих людей, які вам допомагали, це волонтери?– А вы знаете, я их не могу назвать волонтерами,

это просто добрые люди, которые от сердца просто по-могают в самую такую кричащую минуту, ну, как Бог по-могает, вот. Мы друг друга находим как-то… Но они не волонтеры. У них есть работа, они не волонтерничают. Вы знаете, они находились, где угодно. Честно вам скажу, где угодно!..

– Пока на даче жили, мы знакомились через объявления. Мы начали уже искать школьную форму. Одна женщина, она рядом там живет, через свою знакомую, которая живет на Троещине, принесли нам какой-то старенький стол, привезли матрац. Вот так

122

вот оно все передавалось – один знакомый, второй знакомый.

– Вы знаете, когда я увидел большую посылку, это даже нельзя назвать посылкой, это была коробка, мы получили с Днепропетровска. Мы здесь познакомились на Майдане с женщиной, ну вече там было, чуть-чуть там выступили, рассказали, познакомились. Она говорит: «О, вы из Донецка, а у меня подруга хорошая в Днепропетровске, я дам ваш телефон, созвонитесь с ней». Вот я ей позвонил, она говорит: «Что вам надо?». Я ответил, что детское, возраст такой-то такой-то. И они целую коробку прислали «Новой почтой», прав-да, пришлось ехать через весь город. Ну ошиблись с адресом.

– На Фроловскую обращались, где помогают пе-реселенцам. Мы, когда увидели: лето, жара, в обморок падают с этими детьми. Они там орут. Человек 150 об-лепили эти ворота. Это когда они продуктовые пайки выдавали по субботам в определенное время. Едешь по времени, электричка приходит в 10, и в это время ты уже 685 в очереди. То есть представьте, а начинают выдавать с часу.

– А в якому стані ваша квартира у Донецьку зараз?– Ее разграбили еще в 2014 году. А вот сейчас,

когда там был наш знакомый, говорит, что вообще все разнесли. Ту мебель, которую не могли вынести, она ж старенькая уже, ее просто взяли и разломали. Холодильник, я не знаю что… Они перины, подушки, все распороли, там хлам прямо до самого потолка. Все что касается метала – все вынесли. Потому что пункты металлолома там работают круглосуточно.

– Я ездила в Донецк. Переезд очень тяжелый. Там же до Константиновки, потом переезды, пере-ходы до Донецка. Я ездила… Ну это буквально два дня, проведала родственников, забрала документы

123

и все. Там обстановка... ну, во-первых, находиться в квартире, там, где жили с семьей, невозможно. Ну просто невозможно. Ты все время это вспоминаешь, в душе становится просто невыносимо! Я вот говорю, что когда у бабушки была, то это еще более-менее. А когда именно домой приезжаешь, то, конечно, тяжело. Я в январе еще тоже ездила, не все полностью забрала, поехала забирать свою мультиварку.

К сожалению, наше государство не предложило нашей семье ни одного варианта по проживанию. Оно отвернулось от наших проблем.

– А як ваші діти все це пережили і як вони зараз? – Вы знаете, все дело в том, что они испытали

очень большой стресс, и как бы вот этот конфликт по-стоянно остается. Потому что новый садик, новые дру-зья, новые знакомые, новые педагоги.

– У вас достатньо маленькі діти…– Вот знаете, когда первый раз ведут ребенка в

садик, он идет с большим удовольствием, чем, когда из одного садика в другой. Вы себе не представляете, какой это стресс. Они внутри сжатые, как пружина, вот они просто сидят, трусятся и вот такими глазами смотрят: «Ну куда вы нас отправляете, на такое вот испытание». И это для них, конечно, тяжелый момент.

Не секрет, что выживать в таких условиях особенно таким семьям, как наша, очень тяжело.

124

РОДИНА КАРПЕНКІВ(Антон, 40 років, Христина, 37 років, Аліса, 6 ро-

ків, Беатріса, 4 роки, і немовля Катерина).У розмові взяли участь Христина, Аліса, Беатріса,

і Катерина.

Залишили Донецьк на початку червня 2014 року

– Вообще, я хочу в первую очередь поблагода-рить, что есть такие организации, направления, проек-ты, потому что это очень сильно морально поддержи-вает. Лично меня, мои ощущения, ну после того, как мы все это пережили, еще переживаем, продолжаем переживать о том, что мы не можем вернуться обратно, то это очень морально поддерживает, потому что ты чувствуешь, что люди о тебе не забыли, что ты не полностью выброшенный на сторону, а кто-то о тебе думает. Для меня это очень больная тема, поэтому я не могу равнодушно реагировать на всю эту ситуацию, которая продолжается. Вот к нам история применима: материальная сторона тяжелая – это одно, а психологический аспект – не менее тяжелый, потому что ты несешь это как бремя какое-то. Я это так воспринимаю. Я не могу вернуться. Мы жили в Донецке, и практически сразу уехали после того, как прошел этот референдум.

Я родом из Крыма: родилась и выросла в Крыму. Мой муж родился и вырос в Донецке, он коренной дончанин. Встретились мы с ним уже в Донецке. Наши дети все рождались в Донецке, кроме Кати. Алиса родилась в 2010 году, Беатриса – в 2012 году и Катя – дитя войны – родилась в 2014 году на Гуцульщині – на Западной Украине. Как раз, когда мы выезжали, я была

125

беременна уже на последних сроках.

Мы в самом Донецке купили квартиру, у нас там была хорошая, размеренная жизнь: мы не богачи – мы средний класс, скажем, не бедствующие. Я не работала – была в декретном отпуске и ушла в декрет экспертом по подключению к интернету. А потом из одного декретного отпуска в другой: я дома, а муж на работе. Муж работал на промышленном предприятии – пищевая промышленность. У него там хорошая должность была, стабильная работа – он там более 10 лет уже работал. Он и вырос там, и сделал карьеру, поэтому поменять для него жизнь было тоже очень тяжело.

Мне 37 лет. Мне кажется, что я уже такая умудренная опытом, такая уже как бабушка какая-то после этой войны и этого всего (смеется). Мужу 40 вот исполнилось.

Первое, что происходило, – референдум в Крыму. Я из Керчи. И отделение Крыма – захват Крыма – тогда еще никто серьезно так не воспринимал эту ситуацию. Хотя меня это, конечно, коснулось, когда начали отключать мобильную связь – у меня просто там все родные. Думаю, что тогда еще многие люди в Донецке не поняли, что происходит, как и в Украине. Я считаю, что операция с Крымом была последовательно продумана. Никто и не думал, наверное, что все настолько серьезно и что так разовьется ситуация.

Никто никогда и не думал в Донецке, что так может сложиться. Это было из области фантастики. Когда все началось, я ощутила первую тревогу, но даже не за Донецк, а когда в Крыму отключили мобильную связь. Первое, что начало происходить – это крымские банки перестали работать с Украиной. Просто там у меня был открыт счет, и это первое, с чем я ощутила

126

трудности и тревогу. Как-то все было гладко, жизнь была стабильной, а теперь, как быть с этой ситуацией? Отключили мобильных операторов. И, конечно, первое беспокойство за свои денежные средства, которые у меня там находились, но о войне вообще никто не думал – никакой мысли не было.

И когда в мае был референдум в Донецке, он меня просто поразил: я не могла поверить, что это референ-дум, потому что в наш двор приехала машина «Жигу-ли» красного цвета, вышел человек с автоматом – это я своими глазами видела – и проводил референдум. К нему сходились люди. Мне просто было смешно, я говорю: «Что это за референдум?». Разве это можно было серьезно воспринять?

Ну, во-первых, из-за того, что человек с оружием появился во дворе, то я просто взяла и увела детей, по-тому что неизвестно, что тут вообще происходит. Но это не референдум точно! И общаться с ним у меня не было никаких причин и желания! Ну люди там, ба-бушки подходили к нему – кто-то да подходил. И еще точки, на которых проходил этот псевдо-референдум, в школах, например, туда люди приходили, но не мас-сово, как сообщалось в СМИ. Массовости не было. Людей, которых я знала, не ходили голосовать в «Жи-гули»!

Как можно идти в «Жигуленок» к человеку с авто-матом голосовать?!

После этого псевдо-референдума, начались об-стрелы, и мы сразу же выехали, 30 мая или 1 июня, не помню уже. Первое, что я ощутила, не было безопас-ности. Мы живем далеко от аэропорта, в Петровском районе. Было слышно очень сильно, как его обстре-ливали. Ты не понимаешь, насколько далеко от тебя эта опасность! Было очень страшно! Ты же не знаешь,

127

как действовать в таких ситуациях! Я стояла и думала, идти в квартиру или, может, на улице будет более без-опасно….

Мы с мужем вечером сразу решили, что нужно уе-хать мне с детьми до прояснения всей ситуации и для безопасности детей, а муж останется в Донецке рабо-тать. В Крым к родителям я поехать не могла, посколь-ку там ситуация тоже была нестабильная.

И тут интересный момент в моей жизни, я пое-хала на Западную Украину впервые в жизни. У меня там живет много родственников, про которых я много слышала от моей бабушки.

Мои подруги меня спрашивали: «Вы собираетесь уезжать туда, к бендеровцам, а тебе не страшно?». Есть у людей в Донецке такой дух и страх. Я так думаю, что такое мнение сложилось из-за того, что люди мало ез-дили друг к другу в эти регионы. Крымчане, привыкли у себя у моря, западные люди в Карпатах или в других местах.

На Западной Украине бесподобные люди, правда! И если бы наши – и крымчане и Восточная Украина – больше бы ездили, или хотя б раз поехали, то тако-го понятия давно бы уже не было. Это понятие «бан-деровцы» и стереотипы давно были бы архаизмами и пережитками прошлого, о которых и не вспоминал бы никто. Заглядывая сейчас назад, если бы люди были более сплоченными, то и их мировоззрение было бы намного шире. Люди бы больше знали о другой куль-туре, о культуре Западной Украины, как они ведут свои дела, как они мыслят. Мышление отличается, и у крым-чан отличается от донецкого региона, и в центральной и западной тоже отличается. Я считаю, что отличается.

– І чим саме, на вашу думку? Дуже цікаві спо-стереження...– В Донецком регионе люди привыкли к зам-

128

кнутому мышлению. Они ждут, когда им будут соз-давать рабочие места, они не привыкли сами созда-вать, производить, если смотреть глобально. Но это проблема не сколько людей, сколько тех, кто стоит у рычагов правления. Это ж образованные люди, и они должны осознавать эти процессы. Не было бы таких ментальных проблем.

– Розкажіть, як ви їхали до своїх родичів в Івано-Франківську область?– Я исходила из расчета, что мы уезжаем на пол-

тора месяца, при самых худших представлениях. Я не брала осеннюю одежду, все летние вещи, какие-то кур-точки. Мы с мужем все загрузили в машину, выехали около обеда, потом сделали остановку в Запорожье, там живет двоюродная сестра мужа. Мы у нее немного отдохнули и поехали дальше к моим родственникам, которых я никогда в жизни не видела.

Интересно, что за несколько месяцев до всех этих событий в феврале мне написала моя троюродная се-стра из Западной Украины. Написала она с простой це-лью сблизиться. Она такой интересный человек, такая личность. И вообще, я так рада, что туда попала имен-но к ним в Коломыю. Она педагог, и до замужества ра-ботала в Германии, сейчас в местной школе в Коломые преподает немецкий язык. У нее двое детей.

Когда мы приехали, они нас так радостно встре-тили, и вообще это такой красивый регион, нет убогих халупок, я ни в этой деревне, ни в других пока ездила на автобусе не видела. Мне очень нравилось, что люди там сами могут придумать себе работу, заработать на ней реальные деньги и на них жить.

Это для меня было большим открытием. Кстати, этим они от нас и отличаются. Я имею в виду себя,

129

крымских, донецких людей. Мы привыкли говорить, что нет работы, нет того. А чтобы самому что-то при-думать, подумать за себя!

– А як до вас віднеслися інші ваші родичі чи про-сто люди на Франківщині?– Они все отнеслись хорошо. И мой дядя, двою-

родный брат моего отца, и его дочь Аня, моя троюрод-ная сестра, они все вместе живут. Аня со своим му-жем отдала нам свою комнату, свою спальню. А сама с мужем и детьми, а дети ее тоже маленькие – 3 и 6 лет, переселились в другую комнату. Меня это просто поразило. Отдать свою спальню! Она была настолько с открытой душой!..

Мы у нее прожили 3 месяца. Я вам скажу, что это большой труд терпеть кого-то! Я была беременна, плюс моих двое детей. Мой муж был в Донецке, он приезжал только на роды.

Я боялась, что односельчане, может, будут двусмысленно относиться, но нет – хорошие, доброжелательные люди с открытым сердцем.

Плюс я переживала, как ко мне отнесутся там, где я стояла на учете, но все хорошо разрешилось и все хорошо относились. Я только один раз и то в роддо-ме услышала такую фразу: «Что ж вы берете наших мужчин, а своих не отправляете». А так все хорошо относились.

И когда прошло 3 месяца, уже холодать стало, а у меня дети раздеты были, так нам и одеждой детской односельчане помогли. Мы с мужем стали думать, что делать дальше. Ситуация не улучшалась. Мне было страшно возвращаться. В квартире нашей в детской были разбиты окна, осколком зацепило, я считаю минимально. На конец это не было похоже…

130

Мы думали, думали и решили переехать в Запорожье, поскольку там есть хоть какие-то родственники. Мужу будет легче нас навещать, ему тоже было очень тяжело морально, и не видеться с нами. И дети растут.

Мы сняли квартиру в Запорожье. Но что было обидно, на волне того, что люди из Донецкого региона очень сильно нуждались в жилье, подняли цены настолько! Цены были намного дороже, чем обычно в Запорожье. Это говорит о том, что люди эти вроде и рядом с нашим регионом, но они не воспринимают ситуацию как единую боль. Не хочу обобщать, конечно. Люди разные. Но мало того, что цены, так еще ж донецким не хотели сдавать квартиры.

На Западной Украине отнеслись с большим пониманием, чем в Запорожье. Мне в Запорожье стало морально так тяжело, особенно после той поддержки и того понимания, что нам оказали в Ивано-Франковском регионе.

В Запорожье был настрой людей, что война – это где-то там, это далеко. И хорошо, что нас это не касается. Но и плюс истории были разные про донецких, как одна из причин.

В Запорожье мы так прожили 3 месяца. Я отдала Алису на уроки пения и танцев в местной школе, ей 4 года было, чтобы она развивалась. Учительница в школе хорошо к ней отнеслась. Вообщем-то, разные люди везде есть. Но в целом отношение социума в Запорожье было отстраненным от этой войны, не воспринималось как общая боль и общая проблема.

А на Западной Украине люди очень сострадательно относятся, их это очень коснулось, поскольку действительно много ребят оттуда забирали. И до сих пор берут.

131

После трех с половиной месяцев перед Новым годом у нас было столько надежд: может, что-то произойдет, договорятся и все будет хорошо. Так хотелось верить в это. И мы перед Новым годом вернулись в Донецк, немножечко постреливали по сторонам, я уже морально была к этому готова. Но сносно было какое-то время. После Нового года стали снова активно стрелять. Активность эта чувствовалась. Мне было страшно. Выйти на улицу было страшно. Настроения среди людей поменялись... Люди были обижены… Все было по-другому…

Мы на семейном совете решили уезжать, но все вместе уже, в Киев, поскольку Антону предлагали работу. Он поехал на собеседование на машине в Киев. И я смотрю в окно, начинается сильный обстрел. Я так это пережила! Это было настолько страшно. Обстоятельства складывались так, что муж вернуться за нами не мог. Нас пришлось вывозить дедушке нашему. Это было страшно, опасно, обстрелы. Но нам удалось благополучно добраться в Киев. До этого я была здесь только раз.

Мне очень нравится в Киеве. Замечательный город. Очень большое разнообразие культурных мероприятий. Если бы это проходило везде, культура нашей украинской нации была бы выше, и мы были бы более сплоченными.

Мне очень понравились слова Джамалы: «Если бы мы были немножко раньше все украинцами, то этого всего не произошло бы». Так не хватало этой сплоченности.

А сейчас, конечно, есть и много центров, и много организаций, которые помогают людям, и это очень выручает. Когда я приехала в Запорожье, то бегала на рынок за каждой вилкой и ложкой, за каждой мелочью.

132

И не у кого было попросить. А здесь, в Киеве, центр очень помог, и посуду можно было взять. И для детей устраивают и праздники, и мастер-классы. И, кстати, вот эта боль войны, сострадательность людей здесь очень ощущается. Люди понимают. Это очень ощущается и в разговорах людей, и в настроениях – это по-другому звучит. И очень поддерживает морально.

После того что мы пережили, я пришла к тому, что твой дом там, где твоя семья, единомышленники, а не там, где твоя квартира. Эти мысли помогают мне жить дальше. И хочется, чтобы каждый украинец понимал, что он – часть общего, и каждый очень важен! Нам нужно нести свою украинскую индивидуальность.

Жизнь цикличная – и все меняется. И рассвет придет!

И хочется, чтобы мы все вместе, всей страной шли в одном направлении развития, мира и согласия!

133

УКРАЇНСЬКИЙ ІНСТИТУТ ДОСЛІДЖЕННЯ ЕКСТРЕМІЗМУ – неурядовий дослідницький та просвітницький центр – заснований у жовтні 2014 року.

Трагічні та драматичні випробовування, з якими зіштовхнулось українське суспільство, порушили безліч нових питань та примусили розв’язувати новітні проблеми, які раніше існували лише у теорії.

Крайні прояви, агресія, ворожість, насилля на практиці стали складовими усіх соціальних явищ та процесів в Україні – починаючи від політичної і економічної сфер та закінчуючи побутовими та сімейними стосунками.

Вивчити ці процеси, дослідити особливості екстремістської діяльності та чинників, що примушують особу чи групу вдаватись до агресивної моделі поведінки, запропонувати дієві важелі упередження та деескалації крайнощів у житті, популяризувати ненасильницькі методи вирішення конфліктів - це і є основні завдання Українського інституту дослідження екстремізму.

За час діяльності Інституту було здійснено низку досліджень, серед яких – моніторинги екстремістських проявів в Україні, дослідження проблем «дітей війни», переселенців, української родини в умовах неоголошеної війни, рейдерства в Україні, питань реінтеграції Донбасу та повернення Криму.

Зважаючи на нагальність питань, які ми вивчаємо, Інститут є відкритим до спільних проектів з іншими дослідницькими установами, урядовими та громадськими організаціями, фахівцями та вченими.

Наша мета – не лише артикулювати проблему екстремізму в Україні та світі, сприяти формуванню культури діалогу та миротворчості, але й – через «круглі столи» та конференції, обговорення, продукування рекомендацій та проектів – вплинути на порядок денний як самого суспільства, так і органів влади, інформаційних каналів, системи освіти та впровадити сучасні підходи до вирішення гострих суспільних проблем.

134

THE UKRAINIAN INSTITUTE OF RESEARCH OF EX-TREMISM is a non-governmental, research and outreach center, which was founded in October 2014.

The tragic and dramatic hardships, which Ukrainian soci-ety currently faces, have raised many new issues and forced to solve new problems that had previously existed only in theory.

Extreme manifestations, aggression, hostility, violence in practice become components of all social phenomena and processes in Ukraine – ranging from the political and economic spheres and to household and family relations.

To provide innovative and practical solutions as well as to explore the features of extreme activity and factors that huff people into aggressive behavior, to promote non-violent methods of con-fl ict resolution, prevention and de-escalation of extremity in life, the Ukrainian Institute of Research of Extremism has made it its goal to study these aforementioned processes and phenomena.

During the institute’s activity, we investigated range of re-search projects, such as monitoring of extremism manifestations in Ukraine, “Children of War”, problems of IDPs, Ukrainian family in conditions of covert war, “Raiding in Ukraine”, issues of Donbass reintegration and restitution of Crimea.

Considering the urgency of the issues that we are studying, the Institute is always open to joint research projects with other re-search institutions, government and non-government organizations, experts and scientists.

Our goal is not only to articulate the problems of extremism in Ukraine and abroad and to promote the culture of dialogue and peacebuilding, but also – through ‘round tables,’ conferences, open discussions and joint projects – to have a positive effect on society and authorities by providing a channel for communication and ed-ucation, thereby, contributing to the implementation of innovative approaches for solving these complex social problems.

135

Український інститут дослідження екстремізму

висловлює щиру подяку:

Олександру Бережному за дизайн та

технічну обробку книги, а також за

особистий внесок у реалізацію проекту;

Фонду «Свої» за допомогу в роботі з

учасниками проекту.

Підписано до друку 27.07.2016. Друк офсетний.Формат 170х100/16. Зам. № 258.

Виготовлення: “Видавничий дім “АДЕФ-Україна”01030, Київ, вул. Б. Хмельницького, 32, оф. 40a

тел.: (044) 284-08-60, факс: (044) 284-08-50е-mail: adef@adef.com.ua

www.adef.com.uaСвідоцтво суб’єкта видавничої справи

ДК № 4605 від 28.08.2013