Гуманитарий юга россии №2 (2014)

1

Федеральное государственное бюджетное учреждение наукиИнститут социологии Российской академии наук

Федеральное государственное автономное образовательное учреждение высшего профессионального образования

«Южный федеральный университет»

ГУМАНИТАРИЙ

ЮГА РОССИИ

Научно-образовательный журнал№ 2

2014

2

ГЛАВНЫЙ РЕДАКТОР

Волков Юрий Григорьевич – доктор философских наук, профессор,заслуженный деятель науки РФ

РЕДАКЦИОННЫЙ СОВЕТ

Е. В. Багреева – к. псих. н. (Осло, Норвегия);А. А. Баранец – д. филос. н., проф. (Астрахань);Н. С. Бондарь – д. ю. н., проф. (Санкт-Петербург);М. А. Боровская – д. э. н., проф. (Ростов-на-Дону);М. К. Горшков – академик Российской академии наук (Москва);В. Н. Гурба – д. соц. н. (Ростов-на-Дону);И. А. Гуськов – д. соц. н., проф. (Ростов-на-Дону);А. Г. Дугин – д. полит. н., д. соц. н., проф. (Москва);М. И. Заславская – д. соц. н., доцент (Ереван, Армения);О. В. Иншаков – д. э. н., проф. (Волгоград);Б. С. Карамурзов – д. тех. н., проф. (Нальчик);В. В. Касьянов – д. соц. н., д. ист. н., проф. (Краснодар);У. Китлер – проф. (Дортмунд, Германия);В. И. Колесников – академик Российской академии наук (Ростов-на-Дону);В. М. Кущев – к. филос. н., заслуженный деятель искусств РФ (Ростов-на-Дону);Д. Ж. Маркович – академик Сербской академии образования (Белград, Сербия);Г. Г. Матишов – академик Российской академии наук (Ростов-на-Дону);Г. А. Менжерицкий – к. филос. н., проф. (Дортмунд, Германия);А. Е. Мкртчян – д. филос. н., проф. (Ереван, Армения)А. В. Попов – д. соц. н., проф. (Ростов-на-Дону);Г. Сросляк – д. э. н., проф., (Краков, Польша);Н. Г. Скворцов – д. филос. н., проф. (Санкт-Петербург);И. М. Узнародов – д. ист. н., проф. (Ростов-на-Дону);Р. Д. Хунагов – д. соц. н., проф. (Майкоп)

РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ

В. Х. Акаев – д. филос. н., проф.; Б. В. Аксюмов – д. филос. н., проф.;М. А. Аствацатурова – д. полит. н., проф.; А. Ю. Архипов, д. э. н., проф.;В. Н. Бадмаев – д. филос. н., проф.; В. М. Белоусов – д. э. н., проф.;М. И. Билалов – д. филос. н., проф.; А. В. Верещагина – д. соц. н., проф.;К. В. Воденко – д. филос. н., доцент (перв. зам. гл. редактора); Ш. А. Гапуров – д. ист. н., проф.; Г. И. Герасимов – д. филос. н., проф.;Х. В. Дзуцев – д. соц. н., проф.; Г. В. Драч – д. филос. н., проф.;А. Н. Дьяченко – к. филос. н. (ответственный секретарь);А. М. Кумыков – д. соц. н., проф.; А. В. Лубский – д. филос. н., проф. (зам. гл. редактора); С. А. Ляушева – д. филос. н., доцент; М. В. Малащенко – д. филол. н., проф.;В. В. Черноус – к. полит. н., проф. (зам. гл. редактора)

Адрес редакции: 344006, г. Ростов-на-Дону, ул. Пушкинская, 160. Тел. (863) 264-34-66. E-mail: [email protected]

© «Гуманитарий Юга России», 2014

3

Institute of sociology of Russian Academy of Sciences

Southern Federal University

HUMANITIES OF THE SOUTH OF RUSSIA

Scientific-educational journalIssue № 2

2014

4

EDITOR-IN-CHIEF

Volkov Yury Grigor’evich - Doctor of Philosophical Sciences, Professor,Honored worker of science of Russian Federation

EDITORIAL COUNCIL

E. V. Bagreeva – Cand. Sci. (Psych.) (Oslo, Norway);A. A. Baranets – Dr. Sci. (Philos.), Prof. (Astrakhan);N. S. Bondar’ – Dr. Sci. (Jur.), Prof. (Saint Petersburg);M. A. Borovskaya – Dr. Sci. (Econ.), Prof. (Rostov-on-Don);M. K. Gorshkov – Academician, Russian Academy of Science (Moscow);V. N. Gurba - Dr. Sci. (Soc.) (Rostov-on-Don);I. A. Gus’kov – Dr. Sci. (Soc.), Prof. (Rostov-on-Don);A. G. Dugin – Dr. Sci. (Polit.), Dr. Sci. (Soc.), Prof. (Moscow);M. I. Zaslavskaya – Dr. Sci. (Soc.), Associate Prof. (Yerevan, Armenia);O. V. Inshakov – Dr. Sci. (Econ.), Prof. (Volgograd);B. S. Karamurzov – Dr. Sci. (Tech.), Prof. (Nalchik);V. V. Kas’ janov – Dr. Sci. (Soc.), Dr. Sci. (Hist.), Prof. (Krasnodar);U. Kitler – Prof. (Dortmund, Germany)V. I. Kolesnikov – Academician, Russian Academy of Science (Rostov-on-Don);V. M. Kushchev – Cand. Sci. (Phil.), Honored worker of a arts of Russian Federation (Rostov-on-Don);D. Z. Markovich – Academician, Serbian Academy of Education (Belgrade, Serbia);G. G. Matishov – Academician, Russian Academy of Science (Rostov-on-Don);G. A. Menzheritsky – Cand. Sci. (Philos.), Prof. (Dortmund, Germany);A. E. Mkrtchyan – Dr. Sci. (Philos.), Prof. (Yerevan, Armenia);A. V. Popov – Dr. Sci. (Soc.), Prof. (Rostov-on-Don);G. Sroslak – Dr. Sci. (Econ.), Prof. (Cracow, Poland);N. G. Scvorcov – Dr. Sci. (Philos.), Prof. (Saint Petersburg);I. M. Uznarodov – Dr. Sci. (Hist.), Prof. (Rostov-on-Don);R. D. Hunagov – Dr. Sci. (Soc.), Prof. (Maikop)

EDITORIAL BOARD

V. H. Akaev – Dr. Sci. (Philos.), Prof.; B. V. Aksjumov – Dr. Sci. (Philos.), Prof.;M. A. Astvatsaturova – Dr. Sci. (Polit.), Prof.; A. Y. Arhipov – Dr. Sci. (Econ.), Prof.;V. N. Badmaev – Dr. Sci. (Philos.), Prof.; V. M. Belousov – Dr. Sci. (Econ.), Prof.; M. I. Bilalov – Dr. Sci. (Philos.), Prof.; A. V. Vereshchagina – Dr. Sci. (Soc.), Prof.; K. V. Vodenko – Dr. Sci. (Philos.), Associate Prof. , First Deputy of Editor-in-Chief; Sh. A. Gapurov – Dr. Sci. (Hist.), Prof.; G. I. Gerasimov – Dr. Sci. (Philos.), Prof., Prof.;. H. V. Dzutsev – Dr. Sci. (Soc.), Prof.; G. V. Drach – Dr. Sci. (Philos.), Prof.; A. N. D’ jachenko – Cand. Sci. (Philos.), Assistant Editor; A. M. Kumykov – Dr. Sci. (Soc.), Prof.; A. V. Lubsky – Dr. Sci. (Philos.), Prof., Deputy of Editor-in-Chief; S. A. Ljausheva – Dr. Sci. (Philos.), Prof.; M. V. Malashchenko – Dr. Sci. (Philol.), Prof.; V. V. Chernous – Cand. Sci. (Polit.), Prof., Deputy of Editor-in-Chief

The address of edition: Pushkinskaya St., 160, Rostov-on-Don, 344006 Ph. (863) 264-34-66. E-mail: [email protected]

© «Humanities of the South of Russia», 2014

5

СОДЕРЖАНИЕ

К читателям ........................................................................................................................ 9

Современное российское общество

Тощенко Ж. Т. Фантомы современного российского общества (продолжение) ................................................................................................... 12Гуськов И. А. Становление личности в системе образования: институциональные и процессуальные барьеры ..................................................... 22

Философия и общество

Каширин В. И. Гуманитарная кризисология: истоки и специфика ................. 34Матяш Т. П. Российская нация: проекты и реальность ....................................... 47

Культура и глобализация

Попкова Е. Б., Бутенко Л. И., Борисова Е. И. Роль русского языка как иностранного в процессе освоения кода русской культуры ......................... 54Пшегусова Г. С., Иванова Д. Н. Языковая политика в мультикультуральном регионе: ретроспективный анализ ................................ 65

Социально-политические и этнические процессы на Юге России

Барков Ф. А., Сериков А. В. Тенденции интеграции и дезинтеграции в молодежной среде Юга России и проблемы духовно-нравственного воспитания молодежи ................................ 75Дзуцев Х. В. Причины межнациональной напряженности и экстремизма в республиках Северо-Кавказского федерального округа России .................... 94

Высшее образование: проблемы и перспективы

Герасимов Г. И., Лубский А. В. Диалог о познавательно-развивающей парадигме высшего образования ................................................................................ 107

Слово об ученом

В. Н. Иванов – член-корреспондент РАН: интервью к юбилею ученого ........ 123Билалов М. И. Незамкнутая проекция на горизонт будущего ........................ 130

6

ГУМАНИТАРИЙ ЮГА РОССИИ

Научная жизнь

Маркин В. В. Региональная социология и региональное управление: формат и механизмы взаимодействия ....................................................................... 137Жаде З. А. Итоги Всероссийской научно-практической конференции «Формирование российской идентичности как фактор национальной безопасности» и VII Всероссийской школы молодого социолога ................... 144

Круглый стол

Ценности и смыслы европейской культуры: исторические модификации и исследовательские традиции ............................ 148

Книги, поступившие в редакцию .............................................................................. 175Правила для авторов ..................................................................................................... 183

7

CONTENT

To readership .......................................................................................................................... 9

Modern Russian Society

Toshchenko J. T. Phantoms of Contemporary Russian Society ............................... 12Gus’kov I. A. Formation of personal identity in the system of education:institutional and procedural barriers ................................................................................ 22

Philosophy and Society

Kashirin V. I. Humanitarian krizisologiya: origins and specificity ......................... 34Matyash T. P. Russian nation: projects and reality ...................................................... 47

Language and Culture

Popkova E. B., Butenko L. I., Borisova E. I. Function of Russian as a foreign language in the process of Russian culture code acquisition ................ 54Pshegusova G. S., Ivanova D. N. Language policy in multicultural region: retrospective analysis .......................................................................................................... 65

Socio-Political and Ethnic Processes in Southern Russia

Barkov F. A., Serikov A. V. Trends of integration and disintegration among the youth of South Russia and the problem of spiritual and moral education of youth ........................................................................ 75Dzutsev H. V. The Causes of ethnic tension and extremism in the Republics of the North Caucasus Federal District of Russia ......................................................... 94

Higher Education: Problems and Prospects

Gerasimov G. I., Lubskiy A. V. The Dialogue about cognitive-developmental paradigm of Higner education ......................................................................................... 107

Word about of the Scientist

V. N. Ivanov – Corresponding Member of Russian Academy of Sciences: an interview for the anniversary of the scientist .......................................................... 123Bilalov M. I. Nonclosed projection on future’s horizon ............................................ 130

8


Scientific Life

Markin V. V. Regional sociology and regional management: format and mechanisms of interaction ........................................................................... 137Jade Z. A. Results of Russian scientific and practical conference “Formation of the Russian identity as a factor of national security” and VII Russian school young sociologist .................................................................... 144

Round Table

Values and meanings of European culture: historical modifications and research traditions ...................................................................................................... 148

Books submitted to the Journal ..................................................................................... 175Memo for Author ............................................................................................................... 183

9

К ЧИТАТЕЛЯМ

Уважаемые читатели, коллеги, дорогие друзья!

Перед Вами второй в 2014 г. номер журнала «Гуманитарий Юга России». Как всем известно, текущий год в России объявлен годом культуры, и важной задачей социально-гуманитарного научного сообщества является разработка как теоретических подходов, так и практических рекомендаций, касающихся сферы культуры. Данное обстоятельство и определило наполняемость насто-ящего номера.

Так, мы опубликовали продолжение статьи члена-корреспондента РАН Ж. Т. Тощенко «Фантомы современного российского общества», где исследу-ются, в том числе, и социокультурные механизмы воспроизводства явлений, которые олицетворяют специфические, порой аномальные, экстравагантные формы общественной активности в России. Как показано автором, носители этих форм активности обладают гипертрофированными социальными харак-теристиками, и в сочетании с личностными социально-психологическими ха-рактеристиками они представляют весьма специфический ряд политических и общественных деятелей, появление которых стало возможным в современ-ную переломную эпоху жизни России. В статье первого заместителя губерна-тора Ростовской области, профессора ЮФУ И. Н. Гуськова, опять-таки, про-анализированы социокультурные аспекты становления личности в системе образования; сделан вывод о том, что сложившаяся социальная зависимость в российском образовании носит неконструктивный характер и может стать конструктивной только при ориентации социальных установок акторов обра-зования на социальную компетентность.

10


Социально-политические и этнические процессы на Юге России, опять-таки, имеют культурную обусловленность. К этой проблематике обращаются в опубликованных в настоящем номере статьях Ф. А. Барков, А. В. Сериков, изучающие тенденции интеграции и дезинтеграции в молодежной среде Юга России и проблемы духовно-нравственного воспитания молодежи; Х. В. Дзу-цев, исследующий истоки межнациональной напряженности в Северо-Кав-казском федеральном округе.

Исследование социокультурной реальности, претерпевающей всевозмож-ные кризисные моменты в своем развитии, неизбежно приводит к формиро-ванию новых теоретико-методологических подходов и направлений. В сущ-ности, можно говорить о формировании современной гуманитарной кризи-сологии, чему и посвящена статья В. И. Каширина. В рубрике «Философия и общество» так же опубликована статья профессора Т. П. Матяш, посвященная анализу национального строительства в России в современных культурно-исторических условиях. В статье делается вывод о том, что поиск новых пу-тей духовного единения современного российского народа есть необходимое условие формирования российской нации.

В рубрике «Культура и глобализация» мы опубликовали статьи, посвя-щенные проблемам освоения русского языка и «кода» русской культуры (Е. Б. Попкова, Л. И. Бутенко, Е. И. Борисова), изучению языковой политики в мультикультуральном регионе (Г. С. Пшегусова, Д. Н. Иванова). В статье Г. И. Герасимова и А. В. Лубского в диалоговом режиме рассматриваются во-просы, связанные с необходимостью перехода к познавательно-развивающей парадигме образования, ее особенностями и возможностями как способа орга-низации культурно-образовательного пространства в высшей школе.

Как известно, развитие науки и образования осуществляют конкретные личности. Именно поэтому журнал не может оставить в стороне юбилеи вы-дающихся ученых. Накануне юбилея известного российского ученого-со-циолога члена-корреспондента РАН, доктора философских наук, профес-сора Вилена Николаевича Иванова мы публикуем интервью с ним. Статья М. И. Билалова посвящена выдающемуся советскому дагестанскому философу А. Г. Агаеву, описана его научно-организаторская деятельность как лидера да-гестанской школы философии во второй половине XX в.

Сегодня, как показано в статье В. В. Маркина, весьма важным представ-ляется развитие региональной социологии, направленной как на решение те-оретических вопросов, так и на взаимодействие с субъектами регионального управления. Неким итогом развития социологической мысли на Юге России стало проведение 24–25 апреля 2014 г. в Адыгейском государственном уни-верситете Всероссийской научно-практической конференции «Формирование российской идентичности как фактор национальной безопасности» и VII Все-VII Все- Все-российской школы молодого социолога. Некоторые итоги этих научных меро-приятий подводит в своей публикации З. А. Жаде.

11


Настоящий номер открывает новую традицию – проведение «круглых сто-лов» в редакции журнала «Гуманитарий Юга России» по актуальным про-блемам современности. В связи с тем, что 2014 г. объявлен годом культуры, мы публикуем материалы «круглого стола» на тему «Ценности и смыслы ев-ропейской культуры: исторические модификации и исследовательские тради-ции». В работе «круглого стола» приняли участие ведущие ученые России и Юга (М. К. Горшков, А. Л. Маршак, Г. В. Драч, Т. П. Матяш, прот. А. Мекуш-кин, К. В. Воденко, Г. А. Матвеев, М. В. Билалов, А. Ю. Шадже).

Хотелось бы пожелать всем творческих успехов и выразить надежду на дальнейшее научное сотрудничество.

Главный редактор журнала «Гуманитарий Юга России»,Ю. Г. Волков

12

СОВРЕМЕННОЕ ОБЩЕСТВО

УДК 316.3

Дан анализ специфического феномена общественного сознания и поведения, который автор называет фантомами. Под этим понятием имеются ввиду явления, которые олицетворяют специфические, порой аномальные, экстравагантные фор-мы общественной (публичной) активно-сти, оказывающие серьезное влияние на политические, экономические и социаль-ные процессы. Носители этих форм актив-ности обладают гипертрофированными социальными характеристиками (непо-мерная жажда власти, неограниченное желание обладать богатством, болезнен-ное стремление к славе). В сочетании с личностными социально-психологически-ми характеристиками они представляют весьма специфический ряд политических и общественных деятелей, представителей финансово-олигархических кругов, появ-ление которых стало возможным в совре-менную переломную эпоху жизни России, в условиях коренных политических и эко-номических преобразований.

The author analyzes a specific phenomenon of public consciousness and behavior; he calls it phantoms. In the author’s view, phantoms are the phenomena that represent specific, sometimes abnormal or extravagant forms of social (public) activities and have a major impact on political, economic and social processes. Those involved in such activities have hypertrophied social characteristics (i. e., they have exorbitant lust for power, unlimited desire to possess wealth, painful desire for fame). In conjunction with personal socio-psychological characteristics they represent a very specific range of political and public figures, representatives of financial oligarchy. Their emergence was made possible in the pivotal era of fundamental political and economic reforms in modern Russia.

Jean T. Toshchenko

PHANTOMS OF CONTEMPORARYRUSSIAN SOCIETY

Ж. Т. Тощенко

ФАНТОМЫ СОВРЕМЕННОГОРОССИЙСКОГО ОБЩЕСТВА

13


Ключевые слова: фантомы общественного сознания, парадоксы, кентавр-проблема, фантомные личности, процессы и явления.

Key words: phantoms of social consciousness, the paradoxes, the centaur-problem phantom personalities, processes and phenomena.

Тощенко Жан ТерентьевичЧлен-корреспондент Российской академии наук, главный редактор журнала «Социо-логические исследования», заведующий кафедрой теории и истории социологии Российского государственного гумани-тарного университета, старший научный сотрудник Института социологии РАН (г. Москва) e-mail: [email protected]

© Тощенко Ж. Т., 2014

Toshchenko Jean T. Corresponding Member of the Russian Academy of Sciences, Editor-in-Chief of «Sociological Research», Head of Departament of Theore and History of Soctology, Russian State Humanitarian University, Senior Researcher at the Institute of Sociology, Russian Academy of Sciences (Moscow)

e-mail: [email protected]

© Toshchenko Z. T., 2014

Продолжение. Начало в № 1 2014 г.

Основные черты фантомных типов личности

Анализируя фантомы общественного сознания и поведения, следует вы-яснить черты личности этого типа людей, при помощи которых они «засве-тились» на политическом, экономическом или социально-культурном не-босклоне. Причем, фантомные типы необходимо отличать от классического типа политических и общественных деятелей. Что касается последних, то они достаточно обстоятельно описаны в научной, в частности в психологической литературе [1]. Но с точки зрения социологии, нам необходимо не описание конкретной личности, а выявление определенного типа – фантомов и соответ-ственно основных их характеристик.

Итак, что же необходимо положить в основу этого подхода? Во-первых, даже предварительный анализ данных типов личности показывает, что мно-гим из них присуще неуемное, неограниченное и даже патологическое стрем-ление к обладанию властью. Власть для этих людей становится самоцелью, ради которой эти люди готовы сменить идеологические позиции, шагать через трупы, друзей превращать во врагов и наоборот. Этой категории людей при-суща беспринципность, готовность пойти на всевозможные ухищрения ради обладания ею. Среди этих фантомов немало тех, кто жаждет власти, но в ус-ловиях прежнего (советского) режима, был лишен по тем или иным объек-тивным обстоятельствам и субъективным причинам. И поэтому, приход их к власти знаменовал своеобразный реванш, как показатель достижения вожде-ленной цели. Эта категория людей нередко жаждет мести над теми, кто, по их взглядам, препятствовал им занять «властные» позиции. Нередко среди этой категории людей были и такие, которые в условиях советской власти были

14


допущены к участию в руководстве политическими и общественными про-цессами, но считали себя обделенными, не достигших более высоких постов и более высокого социального положения, чем то, что они занимали. С пони-манием собственной «недооценки» они стремились (претендовали, рвались) к получению более ощутимых властных полномочий, чем они обладали в преж-ней политической системе.

Во-вторых, фантомным типам присуще явное или скрытое (не деклари-руемое) стремление к славе, к известности, к паблисити. Для этой категории людей важно быть на виду, претендовать на выражение общественного мне-ния, на приоритетное слово в политике, на социальном поприще. Болезненная реакция этих людей на любое «умолчание», забвение их действий приводила нередко к эпатажу, к провокациям, возбуждающим общественное настроение. Этот тип личности готов на самые разнообразные акции, чтобы поддержать интерес к своей персоне и ради этого готовых осуществить такие действия, которые бы позволяли быть в центре общественного внимания.

Это болезненное стремление к славе побуждало их участвовать во всех ак-циях, которые бы привлекали внимание любых аудиторий, желательно в боль-ших масштабах. Этим можно частично объяснить «любовь» этих лиц к СМИ и, особенно, к телевидению, ибо оно позволяет донести их идеи и фантазии, а порой и бред до миллионной аудитории, тем более, что и телевидение в свою очередь (ибо и там было немало невменяемых персонажей) поддерживало их эпатажное поведение, видя в нем расширение своей аудитории и ее поддерж-ки. Стремление к славе у этих людей выступает как самодовлеющая величина, поглощающая все умыслы, все желания, все время и все усилия.

В-третьих, показателем фантомного типа личности выступает патологиче-ская жажда обладания богатством, ради которого осуществлялись различные махинации, организовывались неблаговидные, а порой и преступные акции, использовались различные лазейки и прорехи в законодательстве, мобилизо-вывались личные и групповые связи. И если в остальном мире богатство до-стигалось долголетней и упорной работой, то в постсоветской России были использованы самые разнообразные способы его достижения: создавались финансовые пирамиды, организовывались ваучерные и залоговые аукционы, всемерно практиковались угрозы и насилие вплоть до физического устране-ния конкурентов или просто стоящих на их пути людей, осуществлялись лже-банкротства, добывались неоправданные льготы.

Поэтому не удивительны такие феномены как портфельные инвесторы (банкиры), которые добивались своего могущества за счет «игр» на финансо-вых рынках, за счет многочисленных спекуляций, достигая, таким образом, поразительных масштабов богатства, не вложив ни одного рубля в производ-ство, в созидание материальных и духовных ценностей.

И наконец, нельзя сбрасывать со счета и личностные характеристики, ко-торые можно выразить через властолюбие, тщеславие, необузданные амби-ции. Эти персонажи легко меняли свои политические амбиции и пристрастия, активно использовали метод «надевания чужих масок».

15


К этому следует добавить, что необходимо рассмотрение: а) притязаний, которые являются специфической формой ценностных ориентаций. В отличие от всех ценностей эти притязания проявляются в стремлении: к богатству, что имеет следствием стяжательство, страсть к обогащению любой ценой; к вла-сти, что порождает крайние формы властолюбия; к славе, что затем в гипер-трофированной форме выражается в тщеславии; б) средств их достижения, которые могут классифицироваться как, во-первых, легитимные, нелегитим-ные или их комбинация; во-вторых, как открытые и латентные, и, в-третьих, как стремление к получению финансовых, экономических, материальных пре-имуществ, привилегий по сравнению с другими (владение собственностью, банками, фондами, ценными бумагами и т. д.); получение государственных (политических) постов в органах власти или причастность к ней; стремле-ние быть лидером общественного мнения (претензия на олицетворение нужд народа или отдельных его групп), для чего создается политическая партия, общественное движение, лоббистские группы. Все они в той или иной мере претендуют на поддержку СМИ, особенно телевидения; в) поиска ответа на вопрос: какую роль хотят играть исследуемые фантомы-защитников народ-ных интересов; представителей корпоративных, четко выраженных личных (индивидуалистических) интересов. В этой связи важен анализ, как данный фантом позиционирует себя в политической борьбе (хотя политические взгля-ды в данной квалификации играют второстепенную роль); г) методов, при-меняемых фантомами: эпатаж; декларативные заявления; манипулирование, а нередко ложь и клевета. Регуляторами деятельности фантомов могут быть также финансовые ресурсы, политические связи, степень идентификации с ре-лигией, этническими или корпоративными интересами.

Анализ этих характеристик необходимо осуществлять с учетом среды, на фоне которой реализуются эти притязания, средства и методы их реализации.

Опыт классификации фантомных типов личности

Что касается классификации фантомных типов личности, то мы остано-вимся только на тех типах, которые характеризуют специфичность и особость некоторых проявлений их сознания и поведения. Эта первая предварительная оговорка. Вторая состоит в том, что мы берем для анализа не всех субъек-тов современного исторического процесса, а только представителей власти и капитала, ибо эта среда дала практически все формы и виды фантомной де-ятельности. Таким образом, объектом нашего социологического анализа явля-ются политические деятели, активные игроки рыночной экономики, предста-вители СМИ, которые характеризуются специфическими, нетривиальными и аномальными (в современном смысле слова) формами сознания и поведения. Если еще больше конкретизировать задачи, то для социологии представля-ет интерес те общественно значимые черты как официальной, так и личной деятельности, которые оказывали (ют) деструктивное влияние на ход госу-

16


дарственной и общественной жизни России. Но так как они многообразны, требуется классификация фантомов общественного сознания и поведения на основе анализа ориентаций, установок и общественно значимых черт их но-сителей и определение их роли в происходящих изменениях в общественной жизни России.

Имеющаяся информация позволяет утверждать, что фантомы – непремен-ный атрибут переходного периода. Его нельзя изжить, игнорировать. Его не-обходимо познать и использовать это знание для ответа на злободневные во-просы развития России.

Следует особо подчеркнуть, что фантомность сознания и поведения мно-голика, многообразна. Фантомы как явление эпохи предстают перед нами во всем противоречивом обличье, так как причины, их порождающие, не явля-ются однопорядковыми и однозначными. Но тем не менее можно с полной уверенностью утверждать, что именно фантомы наряду с парадоксальным человеком олицетворяют современную эпоху в нашей стране. Они являются мощным дестабилизирующим фактором. Опасность этого явления заключа-ется также и в том, что они активны и самым губительным образом участвуют в манипулировании общественным мнением.

На наш взгляд, наиболее перспективной для классификации фантомов об-щественного сознания и поведения является анализ таких основных черт (ха-рактеристик) как власть, слава, богатство, которые в различных комбинациях образуют соответствующие фантомные типы личности. При таком подходе, т. е. анализе роли и мета власти, славы и богатства в сознании и поведении этих типов личности возможна следующая классификация фантомов.

Для первого типа важны все три основных притязания – богатство, власть и слава. Этому типу соответствуют такой своеобразный тип фантомного созна-ния и поведения как «мутанты», число которых значительно. Для них характе-рен следующий алгоритм поведения. В течение значительной части жизни они придерживались одного мировоззрения, а затем – в период перелома – объявля-ют себя сторонниками прямо противоположных идей и убеждений. Причем, это отвержение происходит в форме не просто отречения, а их жесточайшей крити-ки. При этом они претендуют на обладание властью, независимо от того, какую окраску она приобрела. Своими «оракульскими» открытиями они нередко по-пирают нравственные начала, ибо отказ от прежних убеждений превращается в распродажу этого отказа, торговлю новыми убеждениями и критики старых идей. Они не руководствуются христианской моралью, требующей, чтобы при изменении своей концепции жизни, человек должен оставаться наедине с богом, со своей совестью и только с ними размышлять об изменении своей жизненной позиции. В ином случае, эта мутация говорит не об изменении сознания и по-ведения, а о перерождении всех человеческих начал.

К этому типу могут быть отнесены «имитаторы», «эквилибристы» и «фа-рисеи». (Данную терминологию здесь и в последующем, на наш взгляд, целе-сообразно использовать как прием, посредством которого носителю тех или

17


иных характеристик приписывается условное значение – термин, имеющий в публичной жизни то или иное значение и звучание, наиболее точно описыва-ющих основные социальные характеристики фантомов).

Второй тип преследует достижение богатства и власти. Особенно нагляд-но он воплощается в таком типе личности, который можно условно назвать «авантюристы». Это идеология современных олигархов, различных комбина-торов и просто мелких жуликов, цели которых сводятся к тому, что хище-ние, присвоение национального богатства оправдывается «заботой» о буду-щем страны, народа. Именно от них можно слышать такие утверждения, что, мол, построенные дворцы, накопленное богатство, хотя и принадлежит лично кому-то, но они все равно образуют национальное достояние, ибо они могут перейти и в другие руки и что, мол, общество, в конечном счете выигрывает от этого. Нередко «хищники» используют и такой прием: да, мол, первое поколе-ние владельцев богатств (как, например, в Америке) – это поколение хищни-ков, грабителей, но их дети, внуки (следующее поколение) – это достопочти-мые члены демократического общества. Опасность этого типа связана и с тем, что многие из них с получением экономического могущества начинают пре-тендовать и на политическую власть. Этой комбинации «богатство-власть» соответствуют такие типажи как «ряженые», «хищники», «лицемеры».

Третий тип ориентирован на власть и славу. Ему соответствует такой тип как «блуждающие форварды (шатуны)». Мы можем наблюдать многочислен-ные примеры «миграции» таких людей из одной партии (или общественного движения) в другую, затем в третью, четвертую и так до бесконечности. При-чем, это почти всегда сопровождается коренным изменением ранее провозгла-шенных принципов, отказом от прошлых приверженностей, славословиями в адрес новых предпочтений или выгодных для себя «открытий». И все это при-крывается тем, что очередные новые ориентации объявляются воплощением «гласа народа», отражением его чаяний и желаний. По сути же дела – это уча-стие в борьбе за власть, за капитал, за жажду удовлетворить амбиции за счет народа. Именно этой категории людей присуще осознанное поддержание па-радоксальности поведения и сознания населения, ибо сулит немалые выгоды и приносит значительное приращение личного благополучия. Эти черты про-являются также у «симулянтов», «информационных киллеров», «флюгеров».

Четвертый тип, для которого важна ориентация на славу и богатство, ко-торый находит свое наиболее яркое воплощение в поведении «позеров». Их поведение – это поведение персонажей, неустанно изображающих «заботу» об общественном благе, которая очень образно проявляется, с одной сторо-ны, в риторике, в безответственной болтовне (этому придается максимальное звучание), с другой стороны, в накопительстве и грабеже бывшего народного достояния (эта деятельность тщательно скрывается). Все это сопровождается показухой, например, оказанием помощи одному дому престарелых или одно-му детскому дому, одной спортивной команде или больнице. Как показывают результаты выборов, такая «забота» приносит весьма ощутимые дивиденды

18


в виде депутатских мест или должностей глав администраций. Причем, этот тип личности болезненно реагирует на всякие признаки увядания внимания к их персоне: они готовы пойти на любые провокации, лишь бы поддержать к себе общественный интерес. Ему соответствуют термины «прилипалы», «снобы», «лакеи».

Вместе с тем, есть и особые типы фантомных персонажей, в сознании и поведении, преобладает одна из названных выше ориентаций. Поэтому пя-тый тип устремлен только на достижение власти. Этот феномен многолик, многообразен, коварен. Для примера охарактеризуем поведение политических националистов. Именно они породили различные виды «независимостей», «сувернитетов» или просто «подковерного» захвата власти. Они, с одной сто-роны, нередко декларируют общечеловеческие ценности – уважение к другим народам, признание их права на свой язык и культуру. Но, с другой стороны, в конкретных обстоятельствах они осуществляют политику ущемления прав и свобод других народов, раздувают ксенофобию, а иногда являются вдохно-вителями убийств и унижений людей других национальностей, лишь потому, что они придерживаются других взглядов и «мешают» устройству «своего» народа. Именно они являются вдохновителями морального насилия. Именно они возрождают социальные мифы, тасуют историю, «на научной основе» до-казывают претензии к другим народам и государствам. Именно на этой основе формируется и поддерживается бытовой шовинизм. Аналогичные и схожие характеристики можно, при учете некоторых особенностей дать «шовини-стам», «квазидиктаторам», «мочильщикам» и другим персонажам политиче-ской сцены, для которых характерно необузданное стремление к власти.

Шестой тип зациклен на том, чтобы быть в центре общественного вни-мания, приобрести возможно большую славу. Эта черта наиболее характерна для такого типа, который получил достаточно широкое распространение и ко-торый можно назвать «геростратами». Этот фантомный тип личности готов пойти на все, ради того, чтобы стать известным, осуществить любую акцию вплоть до преступления и только затем, чтобы приобрести известность, ока-зать впечатление, выходящее за рамки принятого, не исключая и того, чтобы вписать свое имя в века. Для этого они готовы разрушить страну, развалить организацию, сжечь дом и даже убить людей, стоящих на их пути или про-сто для придания значения своим действиям. Данное фантомное поведение рождается у людей мнительных, самолюбивых до болезненности, уверенных в своей исключительности, неповторимости. Они не любят признавать пора-жения – для них весь путь усыпан победами и успехами, даже если они мни-мые. Проявляются эти пристрастия к славе у таких типажей как «маргиналы», «флюгеры», «инфантилы», «оракулы», «эпигоны».

И наконец, седьмой тип нацелен только на достижение богатства. Для него характерны мародеры. Этот тип людей пытается поживиться тем, что оста-лось от прошлого, не взирая на то, имеет ли оно какую-то ценность для се-годняшнего дня или нет. Обстановка после распада СССР напоминает поле

19


битвы, когда еще не ясно, кто победил окончательно, и что ждет участвующих в ней завтра. Но есть короткий перерыв, когда еще нет четкого представления о результатах боя. Именно в этих условиях возникает стремление (в условиях экономической и политической неопределенности) урвать побольше и быть убежденным в своей безнаказанности. И мародерствуют везде – лишь была бы выгода – и на экономическом поприще, и в политических дебрях, и в этно-конфессиональных, и даже в сфере культуры. В рамках этого типа можно рас-сматривать такие подтипы как «товариши = товарищи+нувориши», «жлобы».

Таким образом, анализ современного состояния общественного сознания и поведения позволяет говорить о многообразии фантомных типов личности. Переходной период обнажил эту противоречивость, сделал более определенной картину того, что мы сейчас собой представляем. Именно эта открытость, по-нимание сложившегося положения вселяет надежду, что правильно поставлен-ный диагноз дает возможность преодолеть и социальные недуги новой России. Кроме того, автор надеется, что подобный анализ обогатит наши представле-ния, наши познания об общественном сознании и поведении, выявит неразра-ботанные и не анализируемые аспекты духовного развития общества. На наш взгляд, это откроет новые горизонты теоретических представлений о сущности и содержания общественного сознания, обогатит наше знание о механизмах его превращения в реальную социальную силу, откроет новые возможности по объ-яснению противоречий общественного развития России в переходной период.

Вместо заключения

Социальная мысль в течение длительного времени достаточно обстоятель-но изучала и анализировала состояние, тенденции и проблемы общественного сознания, сосредотачивая внимание: а) на общих закономерностях и тенден-циях развития общественного сознания; б) на характеристиках сознания и поведения социальных, социально-демографических и социально-професси-ональных групп (рабочих, крестьян, интеллигенции, работников сферы ус-луг, учительства, студенчества, женщин, пенсионеров, предпринимателей, госслужащих и т. д.); в) на формах общественного сознания: политического, экономического, экологического, правового, эстетического и др.; г) на выяс-нении особенностей общественного сознания и его компонентов на локаль-ном уровне (в городе, районе, отдельной организации, учебном заведении); д) на таких специфических его видах как национальное и религиозное, ко-торые приобрели за последнюю четверть века особое значение и звучание; е) оценках и мнении экспертов, на их представлениях о процессах, происходя-щих в обществе и мире, или об изменениях, касающихся в большинстве слу-чаев деятельности различных звеньев управления. Особое место в познании специфических черт общественного сознания занимают исследования обще-ственного мнения, которые достаточно эффективно отражают реакцию людей на злободневные проблемы окружающей их действительности. Однако эти

20


направления исследований в известном смысле традиционны или в лучшем случае актуализированы и не дают принципиально нового прироста знания.

Автор настоящий статьи, стремясь осмыслить новые реалии и анализи-руя особенности общественного сознания и поведения, пришел к выводу, что в условиях коренных сдвигов в экономике и политике произошло рождение удивительного явления – парадоксального человека [2; 3]. Выдвинув данную концепцию, автор пришел к выводу, что оно не только расколото, раздроблено, противоречиво, но и зачастую парадоксально. В общественном сознании зре-ют и продолжают существовать взаимоисключающие ориентации, которые противостоят друг другу, исключают друг друга, несовместимы между собой. Исключительность этой ситуации состоит в том, что не только общество, не только социальные группы и слои, но и сам человек как личность парадокса-лен в своем сознании, представляет уникально-противоречивое явление, ко-торое во многом олицетворяет сегодняшний облик страны.

В процессе обстоятельного анализа парадоксальности сознания и поведе-ния одновременно были выявлены такие феномены, как кентавр-проблема, а затем и фантомы, как специфическая форма проявления парадоксальности. Этот анализ подсказал автору, что во всех имеющихся теоретических и при-кладных разработках нет ответа на вопрос о появлении таких явлений, кото-рые вырываются из ровного или относительно устойчивого состояния обще-ственного сознания, олицетворяя некие исключительные фантомные персо-нажи, которых в таком объеме и в таком воздействии на общественную жизнь не знала наша страна.

Фантомные явления, которые в латентном виде существовали всегда, в любую эпоху и в любом государстве, в период ломки устоев общественной жизни имеют тенденцию проявлять себя как значительное социальное явле-ние, оказывающее весьма ощутимое хотя и преходящее влияние на происхо-дящие в обществе процессы. Хотя некоторые из них занимали умы россиян и были в первых строчках при опросах общественного мнения, они существен-но влияли как на коренные, так и текущие заботы российского общества, хотя многие из них как сполохи на ночном небе исчезали с такой же быстротой, как и появлялись. Так, по данным А. В. Кинсбурского, который сравнивал 100 по-литиков, представлявших верхний эшелон власти в 1993 и 2003 г., оказалось, что в этом списке через 10 лет осталось всего 13 персонажей [4, с. 91]. Причем, их даже временное влияние носило в основном деструктивный характер, про-являлось на всех уровнях социальной организации, вплоть до самого низового звена нашей жизни – там, где мы работаем и живем.

Все это позволяет сделать вывод, что изучение фантомности открывает но-вые грани общественного сознания и социальной практики, обогащает и углу-бляет наши представления об этих феноменах научной мысли и повседневной жизни, позволяет по-новому анализировать жизнь общества, увидеть за при-вычной логикой анализа неожиданные, но плодотворные подходы по исследова-нию человека как сущности существующих общественных отношений.

21


Литература

1. Ракитянский Н. М. Семнадцать мгно-вений демократии. Лидеры России глаза-ми политического психолога. – М., 2001. 2. Тощенко Ж. Т. Парадоксальный чело-век. – М., 2009. 3. Тощенко Ж. Т. Кентавр-проблема (опыт философского и социологического анализа). – М., 2012. 4. Кинсбурский А. В. Трансформация структуры российской элиты в оценках экспертов // Социологические исследова-ния. – 2003. – № 9.

References

1. Rakityanskiy N. M. Semnadtsat mgnoveniy demokratii. Lidery Rossii glazami politicheskogo psikhologa. – M., 2001. 2. Toshchenko Zh. T. Paradoksalnyi chelovek. – M., 2009. 3. Toshchenko Zh. T. Kentavr-problema (opyt filosofskogo i sotsiologicheskogo analiza). – M., 2012. 4. Kinsburskiy A. V. Transformatsiya struktury rossiyskoy elity v otsenkakh ekspertov // Sotsiologicheskiye issledovaniya. – 2003.– № 9.

22


УДК 316.6

И. А. Гуськов Igor A. Gus’kov

СТАНОВЛЕНИЕ ЛИЧНОСТИ В СИСТЕМЕ ОБРАЗОВАНИЯ: ИНСТИТУЦИОНАЛЬНЫЕ И ПРОЦЕССУАЛЬНЫЕ БАРЬЕРЫ

FORMATION OF PERSONAL IDENTITY IN THE SYSTEM OF EDUCATION: INSTITUTIONAL

AND PROCEDURAL BARRIERSВ статье анализируется становление лич-ности в системе образования в условиях современного российского общества. Вы-являются институциональные и процес-суальные барьеры развития личности в системе образования. Делается вывод о том, что сложившаяся социальная зави-симость в российском образовании носит неконструктивный характер и проявляется через реактивные и стереотипные установ-ки акторов образования и может стать кон-структивной только при ориентации соци-альных установок акторов образования на социальную компетентность.

The article analyzes the formation of personal identity in the system of education in modern Russian society. Institutional and procedural barriers that hinder personal development in the system of education are identified. The author makes an assumption that the existing social dependence of Russian education manifested in reactive and stereotyped attitude of actors is not constructive and only when the attitude of actors changes in favor of social competence of Russian education it can become constructive.

Ключевые слова: личность, образование, общество, институциональные барьеры, процессуальные барьеры.

Key words: identity, education, society, institutional barriers, procedural barriers.

Гуськов Игорь Александровичдоктор социологических наук, профес-сор кафедры социологии, политологии и права ИППК ЮФУ, первый замести-тель Губернатора Ростовской области (г. Ростов-на-Дону)


Gus’kov Igor A. Doctor of Sociological Sciences, Professor of Department of Social, Political and Law Sciences, Institute of Professional Development in the Area of Social Sciences,Southern Federal University (Rostov-on-Don)

e-mail: [email protected]© Гуськов И. А. © Gus’kov I. A.

23


Российское образование с началом нового учебного года вступило в но- образование с началом нового учебного года вступило в но-образование с началом нового учебного года вступило в но- с началом нового учебного года вступило в но-с началом нового учебного года вступило в но- началом нового учебного года вступило в но-началом нового учебного года вступило в но- нового учебного года вступило в но-нового учебного года вступило в но- учебного года вступило в но-учебного года вступило в но- года вступило в но-года вступило в но- вступило в но-вступило в но- в но-в но- но-но-вую фазу своего развития, отмеченную принятием «Закона об образовании», обозначившего не только правовые рамки образовательной действительности, но и задающего сам содержательный вектор этого развития. Отмечая этот со-циальный факт, обратим внимание на то, что анализ реформаторских и мо-дернизационных усилий предшествующего десятилетия направленных на из-менение целей, структуры, содержания образования и критериев оценки его качества, приводят к половинчатым, а иногда и противоречивым результатам. Система массового образования, несмотря на многообразие подвижек (еди-ный государственный экзамен, профильное обучение на старшей ступени об-щего образования, двухуровневая система высшего профессионального обра-зования и т. п.) содержательно не претерпевает принципиальных изменений, адаптируясь к любым прилагаемым извне нововведениям. Объяснить такое положение свойственной системе образования социальной инерционностью достаточно просто, но вряд ли это приведет к коренному изменению положе-ния. В настоящее время необходимо оценивать результаты образовательной деятельности по социально-инновационной проективности [1, с. 7]. Все это заставляет еще раз вернуться к анализу глубинных причин слабой эффектив-ности столь необходимых преобразований института образования.

Еще К. Манхейм отмечал, что образование формирует не человека вообще, а человека в данном обществе и для данного общества [2, с. 479]. Если рассма-тривать это утверждение с позиций институционального подхода, то можно утверждать, что социально-воспроизводственная и социализационная функ-ции образования тесно связаны с системой социальных институтов, с конси-стентностью институциональной системы. Однако, в процессе реформирова-ния общества российское образование, к сожалению, надолго «выпало» из категории «востребованных» социальной практикой институтов, к которым принято относить только институт права, власти и собственности. Разделение же институтов, условно говоря, на «первичные» и «периферийные», как это произошло в российском обществе, вызвало в образовании эффект саморазру-шения, утраты институционального ядра и значимости норм образования для регулирования как в самой системе образования, так и в системе социальных отношений в целом.

Очевидно, что образование в условиях, когда общество находится в состо-янии резкой социальной дифференциации, может функционировать в каче-стве интегрирующей силы, если к нему будут прилагаться критерии не до-ходности, а социальной эффективности. То есть, в таком случае образование выступает в качестве социального механизма выравнивания классовых соци-ально-имущественных неравенств и предоставления образующемуся челове-ку перспектив для осуществления его жизненных планов. Специфика сложив-шегося в нынешней социальной практике российского образования состоит в том, что социальная зависимость общества, отсутствие полного социального участия, извлечение должностной ренты приводят к возведению социальных

24


фильтров на пути получения образования, и, соответственно, социальный ин-терес к образованию все больше носит прагматический или демонстрацион-ный характер [3, с. 19].

Конечно, в обществе ведутся дискуссии по поводу перспектив развития российского образования (особенно это проявилось в период обсуждения но-вого закона «об образовании» и некоторых организационных новаций), но они полярно интерпретируются либо в старой государство-поддерживающей модели, либо по схемам рыночной адаптации. Более перспективным, на наш взгляд, является оформление системы образования с приоритетным участи-ем государства, направленной на формирование социальной компетентности. Вероятно, образование, если считать его базисным институтом, как раз и обе-спечивает расширенное социальное воспроизводство с вектором перспектив-ного развития.

В таком случае, во-первых, по отношению к образованию действует эф-фект социального опережения, т. е. именно в образовании закладываются воз-можности инновационной деятельности, как потенциала динамичного разви-тия общества. Во-вторых, образование должно соответствовать не запросам рынка, а должно формировать эти самые запросы, т. е. именно через образо-вание, государство и общество получают уникальную возможность влиять на рыночные механизмы и новую культуру отношений. В-третьих, образование если и приспосабливается к рыночной экономике, то только в качестве базо-вой институциональной системы, а не побочного фактора. Для конкретного человека российского общества это означает, что образование включается в систему мотивации личности, а личность интегрирована в систему образова-ния, таким образом, что в обществе сохраняется высокая степень социального доверия к образованию.

Очевидно, что если мы говорим об индивидуализации образования, то речь идет о создании таких условий, при которых личность развивалась бы как социально-автономная при высоко развитой способности к социальной кооперации и сотрудничеству, к социальной лояльности и инвестиционному поведению. Если же понимать индивидуализацию образования как передачу ответственности за образование на социальный микроуровень, то тогда об-разование утрачивает основные социальные функции, и мы сталкиваемся с позицией постороннего наблюдателя по отношению к системе образования.

Поскольку основным действующим лицом системы образования (ее объ-ектом и субъектом) выступает молодежь, именно ей, в первую очередь, прихо-дится испытывать влияние дисфункциональных эффектов института образо-вания. С этой точки зрения, следует обратить внимание на то, что в России все еще существует определенный демографический перекос за счет сокращения доли учащихся в населении страны, в результате чего количество выпускни-ков школ почти сравнилось с количеством мест в вузах. В тоже время необхо-димо подчеркнуть, что, несмотря на очевидные последствия социально-демо-графического кризиса, система образования испытывает не менее сильные ри-

25


ски, связанные с тем, что до сих пор оно воспринимается как институт адапта- ции, причем на таком уровне, который не достигает социетальной адаптации. Поэтому бессмысленно говорить о каком либо повышении качества обра- зования, поскольку система фактически воспроизводит адаптационные установки.

Конечно же, качество образования не может быть противопоставлено его доступности. Иначе под качеством образования можно понимать такой об-разовательный ресурс, который удлиняет социальную дистанцию, а доступ-ность образования становится уделом массовых слоев населения. То есть про-блема начинает выглядеть так, что качество существует для элитных слоев, а доступность для остальных. И если в первом случае нужно говорить об из-бирательности, то во втором приходится не обращать внимания на качество образования, плодить функционально неграмотных людей. Здесь важно найти ту степень взаимодействия, которая позволит, используя советский опыт раз-вития образования, ответить на вызовы современности. Действующая до сих пор установка на всеобщее среднее образование не проявляет себя эффектив-ной в новых экономических и социальных реалиях.

Во-первых, она способствует сохранению уравниловки, что означает вырав-нивание учащихся к усредненному образованию. Во-вторых, неуклонно снижа-ется конкурентоспособность образования и, следовательно, речь должна идти о том, чтобы при сохранении демократизма российского образования сделать его более вариативным, специализированным. В-третьих, на образование действу-ет и внешняя социальная зависимость, которая приводит к тому, что образова-ние не выступает в качестве заказа общества, а отдается на откуп государству, без механизмов реального контроля со стороны общества. Между тем, образо-вание выступает в роли потенциала развития, как раз, общества в целом, а не отдельных его сегментов. Именно поэтому в образовании важны актуализация и когнитивного, и социально-ориентационного ресурса, возрождение социаль-но-воспроизводственной воспитательной функции образования.

Иначе формируются массовые индивиды с достаточно высокими адаптив-ными основаниями, в то же время лишенные социальной компетентности, а, следовательно, социальной уверенности в планировании будущего. Поэтому при всей важности споров о специализации или фундаментальности образо-вания, оно должно продуцировать социальную компетентность. Что же ка-сается качества образования, то его, необоснованно сводить только к диффе-ренциации общего образования, разделению на элитные, средние, массовые образовательные структуры. По такой логике будет происходить деградация образования, в результате чего будет получена тонкая прослойка элитного об-разования и фактически разрушенная система массового образования.

Конечно, необходимо сохранять и развивать учебные заведения, имеющие хорошую репутацию, высококвалифицированнный кадровый потенциал, все то, что создает условия достижения высокого уровня образования. В тоже время, следует помнить и о том, что часто под лозунгом качественного об-

26


разования фактически воспроизводится социальная зависимость, поскольку качественное образование связывается с должностной рентой, когда человек использует его как маркер для получения престижной вакансии, не следуя ме-ритократическому принципу.

С изменением социального механизма и соответствующих условий соци-ализации, перед российской молодежью возникает масса социальных рисков и здесь нельзя ссылаться только на то, что мы живем в эпоху, когда общество все еще испытывает то, что можно назвать «синдромом нестабильности». С этой точки зрения следует учитывать, что система образования подчинена логике социального неравенства в том, из-за чего учащиеся, находясь в этой системе, не полностью интегрированы в нее именно из-за влияния социально-го неравенства. Иначе говоря, институт образования оказывается слабым, по сравнению с действующей логикой социального расслоения, и в таком слу-чае человек теряет стремление в образовательном движении к выравниванию жизненных шансов через повышенные жизненные намерения. Не стремится потому, что не видит в системе образования тех институциональных возмож-ностей, которые позволяют преодолевать социокультурные барьеры на пути обретения в обществе соответствующего социального статуса.

Если же институт образования не является достаточной стартовой пло-щадкой, углубляется неконсистентность институциональной системы, тем самым воспроизводятся как инерционные, так и возникшие в процессе изме-нения деформационные эффекты, что является особенно актуальным для ра-бочей молодежи [4, с. 19]. Образование не только не должно ограничиваться адаптацией к рынку, формируя новый тип личности, но и влиять на индиви-да в формировании социальной саморегуляции и социального самоконтроля, что позволит смягчить и в дальнейшем нивелировать перекосы социальной дифференциации российского общества. В образовании воспроизводятся не только когнитивные, но и социально-воспроизводственные ресурсы, что игно-рируют сторонники расширения сферы платных услуг. Таким образом, обра-зование дает возможность включения в социально-поведенческие комплексы через формирование повышенных социальных намерений, тем самым делая практики акторов образования достиженческими, направленными на сово-купный социальный эффект.

В спорах же о эгалитарности или элитарности образования, существовании фильтров доходов и территориальной доступности, при всей их важности, от-сутствует постижение образования как института, интегрированного в обще-ство, института, в котором идентифицируется не столько власть и порядок, сколько коллективность, коммунитарность, социальная солидарность. Мы должны также осознавать, что российское образование не может развиваться по принципу социальной и территориальной сегментации, оставляя передовое образование городам и сосредотачивая проблемы образования на периферии.

Между тем, в сложившейся системе образования, как уже говорилось выше, когнитивная направленность отделена от социально-ориентационной,

27


что, конечно, ослабляет институциональный эффект образования и усиливает социальную зависимость. К примеру, стремление сельской молодежи уехать в город, преодолевая зависимость от образовательных возможностей, как раз и является свидетельством специфического исключения из системы образова-ния, придания когнитивному ресурсу исключительно индивидуально-потре-бительского или прагматического значения.

Хорошо известно, что существующий институт образования отличается воспроизводственным характером функционирования, подчиняясь запросам общества, он не может подчинять внешние вызовы собственному языку. Об-разование в этом смысле – максимально открытая система, а доминирование в обществе адаптационных практик, отсутствие достаточного среднего класса приводят к тому, что образование ограничивается в институциональных сред-ствах. Негативная социальная зависимость как раз продуцируется из того, что учащийся при учении не формирует навыки использования собственных шан-сов, передавая их фактически другим лицам. Адаптивный по своей социаль-ной позиции человек примиряется с социальным неравенством не как с тем барьером, который он может преодолеть, а как с некой неизбежностью, и в этом он безразличен к тому, что не относится к сфере его непосредственного интереса. Между тем закрепление субдоминантных отношений в обществе, отношений неполного социального участия снижает социально-ориентацион-ный и повышает социально-номинационный статус образования, приводит к расширению форм социальной зависимости.

Следует отметить, что институциональные нормы, существующие в об-разовании, испытали влияние падения профессионализма в российском обще-стве, и образование в какой-то степени стало жертвой «рыночного» подхода, пока отсутствуют процедуры прозрачной общественной экспертизы образо-вания, что его делает непрозрачным, к примеру, как отбор учебников и учеб-ных пособий, так и в целом конкурсность в системе образования. Институ-циональные нормы, которые заданы при формировании правовых оснований, необходимы, но явно недостаточны, чтобы сформировать восприятие образо-вания как сферы социально-компетентного знания.

В системе образования не обеспечивается тот уровень социальной компе-тентности, который бы позволил найти баланс между личными интересами и интересами общества, подходить к обществу с критерием прозрачности соци-альных отношений. При дефиците институциональных средств акторы, либо проявляют социальную инертность, предаваясь социальной ностальгии, либо неизбежно уходят на уровень социальной микросреды, относясь к образова-нию как сфере извлечения ресурсов.

Наблюдаемые в социальной практике институциональные эффекты созда-ют условия как для массовизации, так и сегментации образования. Под мас-совизацией мы имеем ввиду дальнейшее усреднение образования, сужение горизонтальных связей, распространение так называемого безответственного индивидуализма, в то время как стремление к независимости фактически раз-

28


деляет легитимные институциональные практики и неформальные практики сводят к минимуму действие инновационных структур в образовании.

Одним из оправдавших себя направлений преодоления дисфункций об-разования выступает его вертикальная и горизонтальная вариативность, по-зволяющая существенно расширить формализованные границы сегментации. При вариативности общего образования необходимым условием является минимизация социальной зависимости, переход из состояния социальной самодостаточности в практики социального участия. Как уже отмечалось, в российском обществе доминирует подготовка к высшему образованию, что в какой-то степени, «периферизирует» общее образование, которое рассматри-вается в такой ситуации только как период неопределенности, период нако-пления жизненного опыта.

Несомненно, такое восприятие является, по существу, реактивно-инстру-ментальным по отношению к общему образованию. Если общее образование ассоциируется с подготовкой к вузу [5, с. 127], то социальная зависимость вос-производится в форме субдоминантности, разделения жизненных шансов и, в конечном счете, приводит к разъединению тех, кто стремится в вуз и тех, кто собирается сразу войти в самостоятельную жизнь, но уже не на основе когни-тивных, а неких, выработанных вне образования, социальных ресурсов. Со-циальная зависимость направлена на компенсацию, снижает жизненные наме-рения, делая возможным вынужденный, а не самостоятельный выбор формы обучения, или приводит к стремлению получить экономное образование.

Проблема состоит в том, что хорошее образование, являясь, фактически, показателем социальной дифференциации, не воспринимается как «аттестат зрелости», т. е. результат социального самоопределения. В установках уча-щейся молодежи демонстрируются базисные социальные потребности, в ко-торых духовная жизнь, общение и культура имеют статус имитационности, т. е. не соотносятся с практическими достижениями. По всей вероятности здесь сказывается эффект «задержанного» социального времени: с одной стороны, эти установки исходя из советского опыта получения высшего об-разования, как необходимой социальной гарантии, а с другой стороны – ис-пользование адаптивного опыта, понимание образования как системы часто ненужных, бесполезных знаний.

В настоящее время образование, к сожалению, не видится потребностно необходимым этапом вступления во взрослую жизнь, а скорее, представляет-ся как альтернатива жизненному опыту. Именно поэтому когнитивный ресурс часто воспринимается как рудимент, как-то, что если и пригодится, то только при специализированной профессиональной карьеры. То есть он не выступа-ет в виде основания приобретения социальной компетентности.

Слабая идентификация молодежи с институтом образования приводит к тому, что позиционирование в образовании рассыпается на ряд важных, но частных проблем, не затрагивающих качества самого образования и не при-водящих к повышению потребности в образовательной коммуникации. В дан-

29


ных установках скорее содержатся прагматические моменты, связанные с по-лучением диплома, когнитивные же потребности действуют таким образом, что их удовлетворение не приводит к изменению качества человеческого и социального капитала.

Исходя из этого, следует понимать, что ориентируясь на повышение каче-ства образования, нельзя забывать о том, что за этим скрываются, как мини-мум, две важные вещи: во-первых, эффект действия достаточно сильных реак-тивных установок, связанных с адаптацией, самовыживанием, стихийностью и мешающих воспринимать социальную компетентность как критерий качества; во-вторых, российское образование требует принятия его как культурно-симво-лического капитала, а не как ресурса степени социальной инерционности.

Представители массовых социальных слоев не готовы вкладывать инве-стиции в образование, именно в образование, а не в образовательные услуги, и это находит свое выражение в отсутствии необходимой мотивации к само-подготовке, к самообразованию. Создается ситуация неуверенности в том, что общее образование каким-то образом может оказать реальное влияние на успешность жизненных планов, за исключением той части молодежи, которая ориентирована на получение высшего образования. Однако достаточно ясно, что если акторы образования полагают, что их планы будут формироваться в будущем, им трудно поддерживать позицию идентификации с образовани-ем, лишь реактивно они могут защититься от социальных рисков, действуя по схеме сужения социальных интересов. В результате образование влияет на статус индивида совсем не так, как те же самые рыночные институты. Оче-видно, что такая социальная рестрикция в образовании дорого обходится ин-дивиду в будущем.

Вероятно, когда мы сталкиваемся с социальными установками в сфере об-разовании, то можно, конечно, сослаться на то, что становящаяся личность ощущает свое бессилие при формировании жизненных планов, не планиру-ет свое будущее в силу непредсказуемости жизненных ситуаций, жизнен-ных адаптаций. Но нельзя забывать, что в сфере образования формируются базисные социальные диспозиции, от которых зависят выбор и реализация определенных жизненных стратегий. С этих позиций необходимо обратить внимание, по крайней мере, на два обстоятельства. С одной стороны, необхо-димо включить позитивный опыт формирования коллективизма и социальной ответственности в образовании, которая существовала в советской школе, с другой – развивать способности к социальному самоопределению, не ставить индивида перед ложным выбором между обществом и личной судьбой. Об-щество должно предоставить индивидам возможности для реализации соци-альной автономии, соответственно тому вкладу, который вносит индивид в создание и поддержание реформирования образования, а также считаться с необходимостью социального контроля.

Такая ситуация возможна, если не рассматривать образование исклю-чительно как реализацию личных амбиций и претензий или даже личных

30


жизненных планов. Формирование смысла жизненных знаний как раз и дает толчок к ценностям диспозиции, делает российскую молодежь современной. В социальных установках акторов образования необходимо преодолеть пред-заданность в виде адаптационных установок, и дело не в том, что адаптация плоха или хороша, а в том, что она действует в ограниченной сфере, касается только социального микроуровня, а при этом преодоление социальной зависи-мости связано с социальной компетенцией.

Видный российский социолог Ж. Т. Тощенко отмечает, что грамотность означает не только умение читать, писать и говорить, но и способность к со-циальной ориентации и регуляции [6, с. 328]. Функциональная неграмотность усиливает социальную зависимость, так как связана с узостью социального интереса, с тем, что индивид готов на любую, но доходную работу. При осоз-нании своего непрофессионализма, своей ограниченности, это делает его уяз-вимым от внешнего влияния и от внутренней неуверенности. Поэтому фор-мирующаяся система гражданской социализации имеет целью расширение социальных горизонтов личности для ее готовности к постоянному професси-ональному росту и ответственности перед обществом и государством. Это вы-ражается не только в усилении воспитательного характера образовательного процесса, но и в привитии правовых и социально-коммуникативных навыков, создании условий для реализации креативных способностей акторов образо-вания, уходе от стереотипизирующих установок.

Характеризуя состояние российского общества с позиций возможных на-правлений развития системы образования, необходимо подчеркнуть, что в на-стоящее время сохраняется достаточно высокая нацеленность на образование. По результатам ВЦИОМ большинство россиян по-прежнему считают высшее образование залогом успеха в жизни: 72 % уверены, что оно обеспечивает успешную карьеру и облегчает достижение жизненных целей [7]. Но эта, на первый взгляд, оптимальная тенденция эффективна, если укладывается в при-нятие образования как некоторой целостности и связана с общим образованием, построенным по единым критериям гражданской и когнитивной социализации.

В тоже время, несмотря на то, что доминируют позиции быть высокооб-разованным человеком, необходимо отметить, что они носят резко диффе-ренцированный характер и связаны с тем, что образование рассматривается как некая интеллектуальная упаковка социального статуса. Высокообразо-ванность не ассоциируется с социальной ответственностью, социальной со-лидарностью, а позиция «жить по совести» предполагает, что нравственные нормы формируются вне системы образования и связаны с индивидуальным выбором человека или уходом в круг неформального общения. Тем самым размывается система нравственных координат в образовании, и если бы дело обстояло обратным образом, то мы бы не имели проблем с ростом преступ-ности, наркомании и асоциального поведения учащихся.

Высокообразованность часто совпадает с узкой профессионализацией, что, вовсе не означает выработки общественного альтруизма, общественной

31


ответственности. Таким образом, формируется коридор так называемой неза-висимости от социальных обязательств, которые в реальном смысле и нейтра-лизуют формально-правовые регуляторы, и делают возможной пермиссивную мораль. Поэтому так необходимо, чтобы социальные установки были связаны не с требованием одинаковости преподавания, а с выработкой одинаковых гражданских и социальных добродетелей для учащихся.

В сфере образования свобода и рынок не могут означать ничего, кроме того, что учащийся должен воспитывать практическую компетентность, но опять же на основе социальной компетентности, чтобы не впасть в последствии в деструктивную социальную зависимость. Формирование культуры социаль-ного участия вряд ли будет возможно, если только, еще раз повторимся, ожи-дать от государства исключительно социальной опеки, так как это содержит явные риски неисполнимых социальных обещаний и снижает необходимый уровень социальной ответственности личности. В целом, предпринимаемые в последние годы меры по повышению эффективности государственной образо-вательной политики не ограничиваются только сохранением позиций общего образования в современном российском обществе, но и в стратегическом из-мерении направлены на повышение роли образования как института форми-рования социальной компетентности.

Сегодня российская система образования находится в сложном состоянии, но она постепенно выходит из кризиса, благодаря принятию определенных институциональных мер. И чтобы вернуть образованию его подлинное со-циально-модернизационное значение, необходимо создать, условия для уси-ления социально-мобильной направленности образования, что возможно в контексте предоставления равных возможностей в развитии креативных и творческих способностей, независимо от социального статуса учащихся. Но при этом важно не забывать, что образование должно готовить социально ав-тономных людей, которые и составляют основу социальной модернизации, совмещают социальную ответственность с рыночной инициативой. Именно образование может расширить горизонты креативного общества в Российской Федерации, выступая необходимым условием российской модернизации [8].

Поэтому необходимо ставить вопрос не об адаптации образования к рынку, а о влиянии образования как регулирующего, координирующего механизма на состояние рынка и социальных отношений. Только в таком случае можно гарантировать преодоление той социальной зависимости, которая деформи-рует систему российского образования, искажает ее приоритеты и цели. Еще раз подчеркнем, что социальная зависимость, укоренившаяся в российском обществе, не дает возможности полноценно действовать в образовании, через формирование потребностей в социальной компетентности и с теми навыка-ми, которые связаны с мобильностью и конкурентностью индивида. Некон-курентная социальная зависимость является не только институциональным барьером на пути реформирования системы российского образования, но и естественной причиной того, что в установках акторов образования содержит-

32


ся формализм, поскольку они видят в образовании только формальную само-аттестацию, а не проверку определенных жизненных навыков и качеств.

Исходя из номинационности образования, оно представляется менее зна-чимым делом, чем получение в дальнейшем высокодоходной или интересной работы. Именно поэтому, сегодня уже на уровне школы необходимо целена-правленно формировать основы социальной саморегуляции через формально определенные правовые механизмы, но они могут действовать, только при ус-ловии, что в образовательном пространстве будет сформирована потребность в социальной компетенции, без которой происходит адаптация формальных норм к узкогрупповым интересам.

Следовательно, та сложившаяся социальная зависимость в российском об-разовании, которая носит неконструктивный, несоревновательный характер и проявляется через внешние институциональные условия и реактивные и стереотипные установки акторов образования, может стать конструктивной только при приведении самого института образования в консистентное состо-яние, т. е. придании ему базового характера, а также при ориентации социаль-ных установок акторов образования на социальную компетентность.

Литература References 1. Волков Ю. Г. Российское образо-вание: креативный потенциал. – Рос- тов н/Д: Антей, 2011.2. Манхейм К. Диагноз нашего времени. – М., 1994.3. Гуськов И. А. Социология образования: состояние и тенденции развития // Соци-ология в системе научного управления обществом: материалы IV Всероссийско-IV Всероссийско- Всероссийско-го социологического конгресса. Москва, 2–4 февраля 2012 г. – М.: ИСПИ РАН, 2012.4. Константиновский Д. Л., Вознесен-ская Е. Д., Чередниченко Г. А. Рабочая молодежь в России: количественное и ка-чественное измерение. – М.: ЦСИ, 2013.5. Константиновский Д., Вахштайн В., Куракин Д., Рощина Я. Доступность ка-чественного общего образования: воз-можности и ограничения. – М., 2006.6. Тощенко Ж. Т. Парадоксальный чело-век. – М., 2001.7. Без какого диплома не добиться успеха в жизни? Россияне – о вузов-ском и среднем специальном образо-вании. Пресс-выпуск ВЦИОМ № 2399 от 10.09.2013 [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://wciom.ru/index.php?id=459&uid=114462 (дата обраще-ния: 12.02.2014).

1.Volkov Yu.G. Rossiyskoye obrazovaniye: kreativnyy potentsial. – Rostov n/D: Antey, 2011.2. Mankheym K. Diagnoz nashego vremeni. – M., 1994.3. Guskov I. A. Sotsiologiya obrazovaniya: sostoyaniye i tendentsii razvitiya // Sotsiologiya v sisteme nauchnogo upravleniya obshchestvom: мaterialy IV Vserossiyskogo sotsiologicheskogo kongressa. Moskva, 2–4 fevralya 2012 goda. – M.: ISPI RAN, 2012.4. Konstantinovskiy D. L., Voznesenskaya Ye. D., Cherednichenko G. A. Rabochaya molodezh v Rossii: kolichestvennoye i kachestvennoye izmereniye. – M.: TsSI, 2013.5. Konstantinovskiy D., Vakhshtayn V., Kurakin D., Roshchina Ya. Dostupnost kachestvennogo obshchego obrazovaniya: vozmozhnosti i ogranicheniya. – M., 2006.6. Toshchenko Zh.T. Paradoksalnyy chelovek. – M., 2001.7. Bez kakogo diploma ne dobitsya uspekha v zhizni? Rossiyane – o vuzovskom i srednem spetsialnom obrazovanii. Press-vypusk VTsIOM № 2399 ot 10.09.2013 [elektronnyy resurs]. Rezhim dostupa: http://wciom.ru/index.php?id=459&uid=114462 (data obrashcheniya: 12.02.2014).

33


от 10.09.2013 [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://wciom.ru/index.php?id=459&uid=114462 (дата обраще-ния: 12.02.2014).8. Волков Ю. Г. Креативное общество как цель российской модернизации // Новые идеи в социологии. – М.: ЮНИТИ-ДА-НА, 2013.

8. Volkov Yu.G. Kreativnoye obshchestvo kak tsel rossiyskoy modernizatsii // Novyye idei v sotsiologii. – M.: YuNITI-DANA, 2013.

34

ФИЛОСОФИЯ И ОБЩЕСТВО

УДК 130.2

В. И. Каширин Valeriy I. Kashirin

ГУМАНИТАРНАЯ КРИЗИСОЛОГИЯ: ИСТОКИ И СПЕЦИФИКА

HUMANITARIAN KRIZISOLOGIYA: ORIGINS AND SPECIFICITY

Ветвление глобального экономического кризиса по горизонтали «современно-сти» и по вертикали «повседневности» создает необходимость превращения кризисологии из экономической и исто-рической науки в гуманитарную мета-теорию и философию социальных наук. Для «ответа» на этот «вызов» требуется прорыв в методологии на основе диа-лектико-триалектической парадигмы культуры времени и культурно-времен-ного подхода. В статье показано, что в российской науке и философии созданы теоретические предпосылки становле-ния гуманитарной кризисологии.

Global economic crisis «branching» across of the «present days» and down of «daily occurrence» creates a need of transformation of the crisisology from economic and cycle-historical science in a humanitarian metatheory and social sciences philosophy. «Answer» to this «call» requires a break in the methodology on the basis of a dialectical and trialectical paradigm of the time culture and the cultural and time approach. In the Russian science and philosophy theoretical prerequisites of the humanitarian crisisology formation are created.

Ключевые слова: «ветвление» эконо-мического кризиса, «аффицированный» кризис, деформация опыта, кризисное сознание, культура времени, диалекти-ко-триалектическая парадигма.

Key words: global economic crisis «branching», «afficere» crisis, experience deformation, crisis consciousness, time culture, dialectical and trialectical paradigm.

Каширин Валерий Иванович доктор философских наук, профессор, ведущий научный сотрудник Института повышения квалификации Северо-Кав-казского федерального университета(г. Ставрополь)e-mail: [email protected]

Kashirin Valeriy I. Doctor of Philosophic Sciences, Professor, Leading researcher of Institute for Continuing Education, North Caucasian Federal University (Stavropol)


© Каширин В. И., 2014 © Kashirin V. I., 2014

35


Актуальность и востребованность гуманитарной кризисологии

Актуальность гуманитарной кризисологии как метатеории и философии социальных наук отчетливо прослеживается в том, что ядро глобалистской и российской кризисной проблематики перемещается из финансово-экономи-ческой в политическую, социальную, духовную, культурно-психологическую сферы, которые включают мировоззрение, мышление, творчество. Идет про-цесс «ветвления» глобального экономического кризиса. Именно этот процесс, на наш взгляд, является сущностной характеристикой, определяющей его «затяжной» характер во времени (с 2008 г.) и колоссальные «гуманитарные» последствия в глобальном пространстве, и отдельных его частях: ЕС, АТС, БРИКС, а также в России, Китае, Украине, Греции и других регионах мира. Становится все очевиднее, что глобальное геоэкономическое пространство, созданное США с помощью крупных монополий и долларового господства, превращается в «лоскутное одеяло», прикрывающее их бессилие отчаянны-ми военными и информационными агрессиями. Процесс «ветвления», таким образом, все рельефнее выделяет пространственную горизонталь современ-ности – «расползания» кризисных явлений в мир-системе, с одной стороны, и векторно-временную, духовно-нравственную вертикаль повседневности – ха-отического смешения прошлого и будущего в настоящем, с другой.

Но как же отделить в этом процессе плохо уловимый «шум леса», который иногда называют объективными условиями, а иногда субъективной информа-ционной средой, от реальных социальных процессов, которые часто связаны с губительными «гуманитарными» последствиями «ветвления» глобального кризиса, а еще чаще с «роевым» сознанием и поведением масс, их «восстани-ем», как «арабская весна» 2011 г. или «украинская осень» 2013 г. с ее «оранже-вым ренессансом»?

На эти вопросы могут дать ответы лишь философские и гуманитарные на-уки. Они должны иметь надежный, выверенный методологический инстру-ментарий, без которого нельзя ни анализировать настоящее, ни прогнозиро-вать будущее. Все более востребованной становится универсальная метатео-рия глобальных кризисов, которая, могла бы объединить усилия современных кризисологов и обосновать новые прогнозы, с учетом специфики происходя-щего. Однако такой метатеории, к сожалению, до сих пор нет, хотя ее предпо-сылки имеются в экономической и цикло-исторической теории кризисов.

Предпосылки гуманитарной кризисологии формировались в процессе ос-мысления глобальных проблем на рубеже 70–80-х гг. ХХ в., когда представи-тели всех областей знания и политики стали высказывать озабоченность кри-зисом современной цивилизации, угрожающим самому существованию чело-вечества. На эту опасность обратила внимание и неформальная организация Римский клуб, представленный крупнейшими мировыми учеными, которые в своих докладах наметили подходы к моделированию глобальных проблем и смягчению их последствий.

36


В российской науке и философии созданы теоретические основы становле-ния гуманитарной кризисологии. Одним из первых обобщающих трудов был сборник «Глобальный кризис западной цивилизации и Россия» под редакцией академика Г. В. Осипова. Впервые эта книга вышла в 2000 г., затем переиз-дана 2008 и 2009 г. Многие концептуальные статьи сборника были подготов-лены выдающимися российскими учеными – академиками Н. Н. Моисеевым, Д. С. Львовым, В. А. Коптюгом, Д. В. Раушенбахом – и стали своеобразным научным завещанием для следующих поколений ученых.

В сборнике анализировались семь главных признаков глобального кризиса мировой цивилизации, «семь ударов по планете»: 1) способность к «экологи-ческому самоубийству», 2) возможность «ядерного самоубийства», 3) надвига-ющийся демографический кризис, 4) глубокая трансформация основ мировой экономической системы, 5) кризис советского и некоторых других форм соци-ализма, сделавший «невозможным реальное воплощение идеалов справедли-вости, труда и добра в нашем веке», 6) нравственный кризис – рост преступ-ности, алкоголизма, наркомании, распространения СПИДа, гомосексуального промискуитета, феномен «семьи с одним родителем», 7) деиделогизация об-щества, «идеалы заземляются, растет аморализм и бездуховность и личности, и целых слоев общества». Как видно, все семь признаков глобального кризиса рассматриваются с точки зрения их антиобщественных и антиличностных по-следствий, без учета положительных аспектов.

В мировую сокровищницу внесены имена выдающихся российских гума-нитарных аналитиков и прогнозистов современности, которые закладывали фундамент аналитической метанауки. К ним относится, например, Н. Н. Мои-сеев (1917–2000) [1]. Свой вклад в развитие современной теории кризисов внес-ли известные прогнозисты И. В. Бестужев-Лада [2], А. И. Неклесса [3] и др.

Вместе с тем проблемы современного глобального и российского кризисов рассматриваются в основном лишь в экономическом ключе, да и то некоторые из трудов излишне политически заангажированы. Например, в книге под ре-дакцией Е. Т. Гайдара [4], по-существу, оправдывается либерально-радикаль-ная политика реформаторов 1990-х гг. , развалившая все лучшее, что осталось от советской экономики и нанесшая колоссальный урон России – в два раза больший, чем во время Второй мировой войны [5].

Однако в статьях и немногочисленных монографиях, несмотря на оби-лие фактического материала, методологические проблемы отражены слабо. Можно назвать лишь несколько работ, в которых поднимаются методологи-ческие вопросы теории кризисов. К ним относятся труды А. П. Назаретяна [6], Л. В. Скворцова [7], А. В. Бузгалина [8] и некоторых других исследователей. Между тем, методология – это первое, на что может быть нацелена новая гу-манитарная кризисология, чтобы стать метанаукой и философией социальных наук. Особенно это важно для ее преподавания в вузах.

Впервые учебник для студентов вузов о методологии современного по-литического прогнозирования написал А. С. Панарин (1940–2003), в котором

37


обосновал необходимость синергетической парадигмы в синтетических про-гнозных моделях: Восток–Запад, Север–Юг, Запад–Азиатско-тихоокеанский регион, а также доминантный прогностический сценарий (проблему выбо- ра) – Суша и Море как соперничающие мироустроительные модели в прогно-стике; сценарий восстановления прерогатив Континента с помощью Духовной вертикали как противоядия от конфликта цивилизаций [9].

Однако специфический процесс «ветвления» глобального экономическо-го кризиса, впервые происходящий на всех «этажах» общественного созна- ния – и современности, и повседневности, делает свой «вызов» философии и гуманитарным наукам. Этот вызов интерпретируется как требование истори-ческого времени сделать прорыв в теории, методологии и методике изучения современных докризисных, конфликтно-кризисных и посткризисных про-странственно-временных ситуаций (ПВС), рассматривая их как деформацию глубинных причинно-следственных связей, с помощью гуманитарной метате-ории и философии социальных наук.

Специфика «ветвления» кризиса в России, на наш взгляд, заключается в том, что он имеет «каскадную» структуру, включающую и серию социальных катастроф, связанных с развалом СССР, и неутешительные итоги экономиче-ских реформ 90-х гг., приведшие нас к примитивизации и архаизации эконо-мики, которая стала и рыночной, и одновременно асоциальной. Эта структура характеризуется исследователями как состояние неподготовленности к вызо-вам исторического времени, что касается не только самих левых сил, но и их оторванности от своей социальной базы. В силу этого из поля зрения левых сил и гражданского общества выпал процесс формирования новой обществен-ной силы, способной возглавить и произвести модернизационный прорыв в России, – креативного класса [10].

Становится все более очевидным, что те парадигмы и тот набор категорий, которые используются сейчас, плохо подходят к описанию нового глобально-го мира. Для исследования новой реальности, необходим обновленный диа-лектический метод, его новые трактовки.

«Аффицированный» кризис: И. Кант против марксизма

Тот факт, что гуманитарные науки и философия рассматривают кризисы как явления осознанные в качестве проблем [11, с. 459], отрефлексированные, «вызов» которых задевает нас, «аффицирует» (И. Кант), свидетельствует о том, что кризисы являются продуктом самосознания цивилизационного субъ-екта, существующим в информационном поле культуры [12]. Означает ли это, что в условиях глобальных трансформаций только цивилизационный субъект, обладающий рефлексией (сознанием), двойной рефлексией (самосознанием) и полирефлексией (культурой самосознания), может обеспечить аутентич-ность интерпретации «вызовов» времени и адекватность «ответов» на них, придать кризисам глобально-цивилизационный смысл? И можно ли считать,

38


что отсутствие подобной сложной рефлексии является свидетельством тому, что личность или коллектив не способны решать проблемы, задевающие их, проявлять творчество в смягчении или ликвидации конфликтно-кризисных ПВС и осознавать постоянно существующие угрозы смысловой какофонии, иллюзорного бытия, социальных обманов и имитаций, как на уровне повсед-невности, так и на уровне современности? Вопросы эти непраздные и не про-стые. Ответы на них и должна дать зарождающаяся метатеория и философия социальных наук – гуманитарная кризисология.

В этой связи представляет интерес концепция методологии социальных наук как метатеории, выдвинутая Ю. А. Кимелевым. Он предлагает, помимо специфических проблем каждой из социально-гуманитарных наук, признать необходимость их ориентации на основные тематические направления мета-теоретической мысли, определенной сквозной тематики в философской мета-теории социальных наук и в собственной методологии этих наук. Он форму-лирует три основные направления подобной ориентации наук: прояснить об-щий характер социальной реальности как объектно-предметной сферы; опре-делить какой метод позволяет наиболее адекватным образом постичь функци-онирование социального мира; прояснить, что обеспечивает правомерность притязаний на теоретическое знание [13, с. 5–6]. Гуманитарная кризисология, на наш взгляд, должна стать подобной метатеорией. Однако, помимо сквозной тематики социальных наук и собственной методологии этих наук, нужна еще и общая новая методология новой метатеории.

На наш взгляд, пути поиска такой методологии лежат в русле рассмотре-ния противоречий между теорией аффицирования И. Канта, с одной стороны, и диалектическим материализмом К. Маркса и Ф. Энгельса, с другой. Дело в том, что диалектическая философия, к сожалению, не разграничивает кризис-ные явления в социальных макро- и микроструктурах. Эти два вида кризисов в ней называются одним термином – «диалектическое противоречие». И эта традиция, применяемая в марксизме, идет от трактовки положений Гегеля и использования их без учета специфики противоречий в информационном поле культуры. Соединив идеалистическую диалектику Гегеля с материализмом, К. Маркс и Ф. Энгельс получили диалектический материализм. По этому по-воду В. И. Вернадский в свое время отмечал: «В отличие от других форм ма-териализма, с которым он находится в коренном несогласии, диалектический материализм теснейшим образом связан в своем генезисе и в основе своих суждений с идеализмом в его гегелевской форме. Далеко не ясно, возможно ли считать свободным от влияния такой его истории, относить его всецело к философским течениям материализма, а не идеализма… Это была форма по-смертного влияния работ Маркса и Энгельса, основанная на вере – официаль-но, а не философски, или научно и т. д. » [14, с. 248–249].

В «Дневниках» за период 1935–1941 гг., вышедших в свет в 2006 г., В. И. Вернадский писал: «Еще раз пересмотрел «Диалектику природы» Эн-гельса, остается прежнее впечатление: черновые тетрадки, alterlimlich. Есть

39


кое-что интересное – но в общем в XX в. класть в основу мышления, особен-но научного, такую «книгу» – совершенное сумасшествие. Люди закрывают глаза на окружающее и живут в своем мирке. Сами подрывают свою работу» [15, с. 267].

Однако, в настоящее время диалектический материализм реактуализи-руется, возрождается его значение для создания новой теории кризисов как метанауки и философии социальных наук. Поэтому мы разделяем идею А. В. Бузгалина о необходимости реактуализации диалектики в мире гло-бальных трансформаций и его гипотезу «исторической ограниченности поля (пространства и времени) применения классической (гегелевско-марксовой) диалектики как адекватной par excellence для исследования именно эпохи от-par excellence для исследования именно эпохи от- excellence для исследования именно эпохи от-excellence для исследования именно эпохи от- для исследования именно эпохи от-чуждения». Только применять ее надо, подобно космической ракете, которая «обеспечивает преодоление земного притяжения и выход за пределы Земли, но не годится для путешествия в соседний супермаркет». Он, таким образом, ставит проблему универсальности самого диалектического метода и отвеча-ет: «диалектический метод вообще нельзя использовать как догму: он требует творческого развития и модификации в соответствии с природой использу-емого объекта в каждом конкретном случае его применения… Для исследо-вания новой, в историческом смысле только рождающейся реальности, необ-ходим обновленный диалектический метод». К таким новым реальностям он относит: а) мир со-творчества (креатосферу), б) мир сетевых структур и в) мир «заката» старых социальных систем [16]. К последнему можно отнести поре-форменную Россию, в которой социальная архаизация диктует поиск новых путей модернизации.

Одновременно существует мнение, что для изучения живых систем, в том числе социальных, надо применять триалектическую парадигму мышления. Так, О. А. Музыка и В. В. Попов пишут: «Глобальный эволюционизм вместе с глобалистикой поставили под сомнение универсальность диалектической парадигмы мышления, доказали ее недостаточность и необходимость приме-нения триалектической парадигмы к живым системам, в том числе социаль-ным» [17, с. 177].

Однако наиболее убедительным мы считаем обоснование необходимости модификации диалектического метода в диалектико-триалектическую пара-дигму для макро- и микрокультурных систем. О необходимости применения диалектико-триалектической парадигмы к анализу сложных социальных си-стемы мы писали ранее [18, с. 7–18].

Итак, для новой современной теории кризисов очень важны не столько по-ложения Г. Гегеля (1770–1831), прочитавшего в учении И. Канта (1724–1804) идеалистические выводы об антиномистичности (раздвоении) разума в про-тиворечиях, сколько теория И. Канта об аффицировании (affi cere – причи-afficere – причи- – причи-нять) – способности предмета воздействовать на органы чувств (материали-стический момент в кантианстве) [19, с. 127]. Ведь кризис осознается нами как деформация опыта лишь в том случае, когда он нас «задевает», аффицирует.

40


Таким образом, применительно к социальной материи можно было идти не от Гегеля, а еще раньше – от материализма И. Канта, его теории аффецирова-ния, которое по существу является, как бы мы сказали сегодня, «информаци-онным аффицированием». И тогда отпадают многие вопросы о воздействии информационного поля (объективной виртуальной реальности и субститута действительной реальности), а главное решаются вопросы о «разделении» кризиса как структуры-состояния сознания (конститутивного состояния), и о «распознавании» как диагнозе кризисного процесса.

Иначе говоря, в информационном поле культуры аффицирование проис-ходит по двум направлениям: 1) по вектору трансценденции, в которой вир-туальная реальность выступает в качестве субститута (заместителя) действи-тельности и в результате которого появляются структуры-состояния сознания (конститутивные состояния) – докризисные, конфликтно-кризисные и пост-кризисные; 2) по вектору объективизации виртуальной реальности, в резуль-тате которой появляется «реальная виртуальность» (М. Кастельс) – процессы распознавания (диагноза времени), способствующие как позитивному сглажи-ванию конфликтно-кризисных ПВС и конструктивному прорыву, так и эска-лации агрессии.

Кризисное сознание и агрессия

Следует сразу уточнить операциональные интерпретации краеугольных понятий: «сознание» и «кризисное сознание». Было бы наивным утверждать, что разница между ними заключена в степени «непроясненности» сознания, потому что с точки зрения философии существует реальная онтологическая непроясненность как характеристика сознания, которая не создает вакуума в индивидуальном сознании. «Непроясненность – это необходимое и доста-точное условие, чтобы быть в «игре», жить самому и давать жить другим» [20, с. 55].

Современные исследователи, в частности В. Молчанов [21], рассматрива-ют «сознание как первичный опыт различений». Различение изучается как неагрессивное сознание, в отличие от синтеза и идентификации (распознава-ния). А деформации опыта, в том числе кризис и агрессия, – как нехватка раз-личений. Иначе говоря, индивидуальное сознание, по своей природе, будучи непроясненным, не является агрессивным. Понятие агрессивности появляет-ся вместе с понятием силы, в результате понятийного синтеза и деформации опыта в коллективном сознании. «Речь идет не о понятии силы и агрессивно-сти, но о силе и агрессивности понятий…» [22]. Кризисное сознание и агрес-сия, как и информационные войны, разворачиваются в информационном поле культуры.

В нашем представлении, кризисное сознание как феномен культуры са-мосознания цивилизационных субъектов (личностей, социальных общно-стей любого масштаба, включая человечество в целом) представляет собой

41


единство триалектически связанных (взаимообусловленных и взаимодопол-няемых) структурных элементов: докризисных, конфликтно-кризисных и посткризисных. К сожалению, многие авторы, изучающие кризисные явле-ния, традиционно не акцентируют внимание на опережающей функции со-знания, которая обусловливает существование в информационном поле куль-туры этих элементов. В результате кризис рассматривается узко, лишь в своей конфликтно-кризисной фазе, приписывая ему функции разделения, погра- ничья – в качестве главных, а кризисное сознание – лишь как стадию дефор-мации сознания в целом, не учитывая агрессивной специфики конфликтно-кризисной ПВС.

Например, В. Молчанов кризисное сознание относит к числу важнейших деформаций цивилизационного субъекта. Рассматривая кризис как конститу-тивное состояние, он отмечает: «В разделении (как кризисе) нет места раз-личению переднего и заднего планов. Кризис – это, по-существу, граница как таковая, не признающая по-граничного... Кризис как разделение затмевает различение различений, вытесняет различение переднего плана и фона, унич-тожает оттенки» [23, с. 449]. Такое суждение смело можно отнести к характе-ристике конфликтно-кризисной фазы кризисного сознания.

Иначе говоря, если фазы докризисного и посткризисного сознания обще-ства или личности могут адекватно отражать происходящее, выделяя главные докризисные риски, угрозы, и посткризисные стабилизирующие и прогнозные перспективы, то конфликтно-кризисная фаза кризисного сознания, особенно «в пике» деформации, лишено способности правильно интерпретировать про-шлое и формулировать адекватные прогнозы на будущее. «Оранжевый ренес-санс» в Украине 2013–2014 гг., повторяющий в основном оранжевую револю-цию 2004 г. , является хорошим свидетельством тому, как конфликтно-кризис-ное сознание потеряло ориентиры в современной пространственно-временной ситуации: что же важнее – войти в ЕС, или в таможенный союз с Россией, или навести порядок в собственном доме и сохранить целостность государства? Это и есть конфликтно-кризисный «пик» деформации сознания.

Далее, характеризуя кризисное (в нашей терминологии фактически кон-фликтно-кризисное) сознание, В. Молчанов выделяет еще три его черты: 1) де-формацию отношений целого и его частей, поскольку объективно кризис озна-чает угрозу целостности, а эта черта сознания характеризует процесс «ветвле-ния» по горизонтали современности; 2) стремление любой ценой сохранить целостность: «Кризисное сознание – это вовсе не нигилистическое сознание разрушения или уничтожения. Скорее это попытка любой ценой удержать целостность, попытка, которая не находит своего основания в отношении частей и целого и во взаимном отношении частей» («ветвление» кризиса по духовно-кризисной вертикали повседневности) [23, с. 450]; 3) разрыв времен, «деформацию темпорального опыта, жесткое разделение между прошлым, настоящим и будущим»; эта черта деформации сознания, по нашему мнению характеризует степень аффицирования сознания.

42


Таким образом, кризисное сознание, находясь в докризисной фазе и осоз-навая это (опережающая функция самосознания – социального или личност-ного), приобретает черты конфликтно-кризисного сознания под влиянием процесса «ветвления» глобального экономического кризиса по горизонтали современности, и по вертикали повседневности, а главное – по вектору аффи-цирования, степень интенсивности которого и определяет «разрыв времен», что является по нашему мнению, индикатором глубины духовного кризиса цивилизационных субъектов.

Однако указанные черты характеризуют конфликтно-кризисное сознание лишь как структуру-состояние, которая может выступать и как имитацион-ная система «ложных идентификаций и синтезов». За счет чего же возникает подобная имитационная система? В. Молчанов отвечает: за счет «нехватки различений». Именно этот недостаток информационного аффицирования и сближает кризисное сознание с агрессивным: «Как и кризисное, агрессивное сознание характеризуется прежде всего нехваткой различений. Объективный смысл агрессии – вторжение с целью превратить «объект агрессии» в несамо-стоятельную часть, «подчинить своей воле». Конститутивно агрессия связана с избытком сил – не с соизмерением своих сил с силами противника, но имен-но с «ощущением» такого избытка… Агрессия всегда стремится присвоить и объединить; это избыток сил единения» [23, с. 451].

Итак, агрессия проявляется в двух ипостасях: во-первых как феномен со-знания, и во-вторых, как «действие, поведение, нацеленное на причинение ущерба (морального, физического и т. д. вплоть до полного уничтожения) дру-гому существу или объекту» [24, с. 7].

Помимо агрессивности как тенденции к агрессии, в социологии различа-ют также агрессию замещенную, защитную, инструментальную и ненаправ-ленную. Понятие ненаправленной агрессии как враждебной настроенности или поведения, источник которых не осознается индивидом или группой и которые в силу этого не ориентированы на определенные объекты, и могут быть реализованы по отношению к любому объекту, используется и синер-гетиками. Например, излагая синергетический взгляд на смыслообразова-ние как глобальную проблему современности, А. П. Назатерян связывает «сохранение раних представителей рода Homo с тем, что у них сформиро-Homo с тем, что у них сформиро- с тем, что у них сформиро-вался надприродный блокатор агрессии, обусловленный некрофобией» [25, с. 6]. Таким блокатором агрессии стала духовная и материальная культура, гарантирующая устойчивость человека и общества. А. П. Назатерян дает си-нергетическое определение кризиса как «фазы опасного снижения устойчи-вости, когда в силу изменения внешних или внутренних условий наработан-ные ранее шаблоны антиэнтропийной активности оборачиваются противо-положными эффектами – опасностью катастрофического роста энтропии… За кризисом следует либо катастрофическая фаза – разрушение системы, либо смена среды обитания, либо обновление антиэнтропийных механиз-мов» [25, с. 4].

43


Исходя из такого синергетического взгляда, можно предположить, а затем доказать, что наработка «шаблонов антиэнтропийной активности» относится к функциям гуманитарной кризисологии, однако лишь в части изучения до-кризисного и посткризисного сознания, а не конфликтно-кризисной его фазы, которая демонстрирует высшую степень деформации сознания.

Методологический потенциал гуманитарной кризисологии умножается за счет познания законов и принципов докризисного и посткризисного сознания, которые в условиях конфликтно-кризисных ситуаций отходят на второй план, но не теряют своих потенциальных возможностей. К ним мы относим следу-ющие философские инструменты.

Закон «вызова» и «ответа». Его обосновал А. Тойнби (1889–1975). Он пи-сал, что даже само возникновение цивилизации, так же как и ее дальнейший прогресс, определяется способностью людей дать адекватный «ответ» на «вы-зов» исторической ситуации, в которую входят не только человеческие, но и природные факторы. При этом «вызов» должен быть аутентично отражен и истолкован, а «ответ» адекватно мотивирован [26]. Развил эту теорию видный российский философ А. С. Панарин (1940–2003). Он разработал методологию философско-культурного априоризма, в котором вместо вопроса «какое бу-дущее нас ожидает?» ставит вопрос «какое будущее мы спровоцировали?», и утверждает формулу «материя следует за духом и подчинена ему» (возмож-но она работает в условиях микропроцессов, в ПВС). Согласно А. С. Пана-рину и интерпретация вызова, и мотивация ответа – это творческий процесс формирования образов «вызова» и «ответа» (например, образов кризиса и его преодоления), создаваемых в настоящем при помощи культурно-смысловых значений прошлого (приоритеты преемственно-кумулятивного времени), или будущего (приоритеты реактивно-циклического времени) [27, с. 45].

Философское обсуждение методологии постижения этого закона сосре-доточивается вокруг вопроса: какие феномены кризисного мышления спо-собствуют не только объяснению, но и пониманию происходящих кризис-ных явлений? Такие феномены, по нашему мнению, могут быть принципы 1) качества цивилизационного смысла, 2) детекции цивилизационных оши-бок и ловушек (диагноз докризисного, конфликтно-кризисного и посткри-зисного времени) и 3) системного единства внутренних, внешних и метав-нешних факторов.

Принцип качества смысла. Смыслы происходящего адаптируются не только к актуальному сегодня – прошлому, но и к целесообразному завтра – будущему. Такая адаптация приводит к образованию квалита цивилизационно-го качества смысла. Л. В. Скворцов ввел понятие «сложность смысла» и опре-делил атом качества определенного смысла – квалит [28, с. 238–239].

По нашему мнению, квалит выражает качественную тождественность ци-вилизационного смысла и происходящих событий. Наиважнейший элемент тождественности – триалектическая «связь времен», осуществляемая в проис-ходящем. Изучается она при помощи методологии культуры времени.

44


Принцип детекции цивилизационных ошибок и ловушек» является од-ним из важнейших структурных компонентов кризисного сознания и кризис-ного цивилизационного творчества. Наш концепт культурно-временной де-текции цивилизационных ошибок и ловушек (от лат detector – раскрывающий, обнаруживающий) опирается на открытие Н. П. Бехтеревой (род. 1968) одного из важнейших мозговых механизмов – детектора ошибок. И, несмотря на то, что «в творчестве не может быть ошибок и предварительного ответа на твор-ческую задачу не существует», все же связь между творчеством и детекцией ошибок может проявляться и в негативном, и позитивном [29]. Индикатором позитивного или негативного в цивилизационном со-творчестве служит диа-гноз времени.

Принцип системного единства внутренних, внешних и метавнешних факторов. Он обеспечивается триалектической (взаимодополняющейся и не-противоречивой) зависимостью, которая помогает избежать споров о первич-ности внутреннего или внешнего. Ведь они оба зависят от метавнешнего фак-тора, в качестве которого могут выступать как природные катаклизмы или военные ситуации, так и общая информационно-имиджевая среда, складыва-ющаяся в данной пространственно-временной ситуации в мире, в том числе, в отношении к России. Возьмем для примера современную ситуацию замед-ления экономического роста в РФ. Россия стала непривлекательным местом для бизнеса. По рейтингу защиты прав инвесторов Всемирного экономическо-го форума, Россия занимает 133 место из 148. Для того чтобы анализировать и стимулировать развитие этого показателя внутри России, Президент РФ В. В. Путин в 2013 г. создал специальное Национальное рейтинговое агентство инвестиционного климата в регионах России, которое разработает свою гра-дацию учета показателей, в том числе внутреннего, внешнего и метавнешнего (мир- системного) характера.

Для гуманитарной кризисологии, становящейся метанаукой и философией социальных наук, важно обратиться к анализу взаимосвязи внешних и вну-тренних факторов при интегрирующей роли метавнешнего. Это изучается те-орией и методологией культуры времени.

Продолжение в № 3 2014 г.

Литература1. Моисеев Н. Н. Быть или не быть… чело-вечеству? – М., 1999.2. Бестужев-Лада И. В. Социальное про-гнозирование. – М., 2001.3. Картография постсовременного мира /отв. редактор А. И. Неклесса. – М., 2002.4. Кризисная экономика современной Рос-сии: тенденции и перспективы / науч. ред. Е. Т. Гайдар. – М.: Проспект, 2010.

References1. Moiseev N. N. Byt’ ili ne byt’… chelovechestvu? – M., 1999.2. Bestuzhev-Lada I. V. Sotsial’noe prognozirovanie. – M., 2001.3. Kartografiia postsovremennogo mira / Otv. redaktor A. I. Neklessa. – M., 2002.4. Krizisnaia ekonomika sovremennoi Rossii: tendentsii i perspektivy / Nauch. red. E. T. Gaidar. – M.: Prospekt, 2010.

45


5. Примаков Е. М. Россия в современном мире. – СПб.: Изд-во СПбГУП, 2009.6. Назаретян А. П. Смыслообразование как глобальная проблема современности // Вопросы философии. – 2009. – № 5.7. Скворцов Л. В. Продромы поля совре-менной геополитики // Россия и мусуль-манский мир. – 2012. – № 12 (246).8. Бузгалин А. В. Диалектика: реактуализа-ция в мире глобальных трансформаций // Вопросы философии. – 2009. – № 5.9. Панарин А. С. Глобальное политическое прогнозирование. – М.: Алгоритм, 2000.10. Волков Ю. Г. Креативный класс versus имитационных практик // Гуманитарий Юга России. – 2012. – № 1.11. Чумаков А. Н. Кризис // Глобалисти-ка: международный междисциплинарный энциклопедический словарь / гл. ред.: И. И. Мазур, А. Н. Чумаков. – М.-СПб.: ИЦ «ЕЛИМА», ИД «Питер», 2006.12. Каширин В. И., Каширина О. В. Инфор-мационное поле культуры: информацион-ный отбор – цивилизационный выбор. – М.: МАКС Пресс, 2008.13. Кимелев Ю. А. Методология социальных наук (Современные дискуссии): аналитиче-ский обзор / РАН ИНИОН. – М., 2001. 14. Вернадский В. И. Научная мысль как планетное явление. – М.: Наука, 1991. 15. Вернадский В. И. Дневники 1935–1941: в 2 кн. Кн. 1. – М.: Наука, 2006. 16. Бузгалин А. В. Диалектика: реактуали-зация в мире глобальных трансформаций // Вопросы философии. – 2009. – № 5. 17. Музыка О. А., Попов В. В. Время и со-циальная синергетика. – Ростов н/Д: Изд-во ЮФУ, 2007.18. Каширин В. И. Глобалистика и глобаль-ный эволюционизм: новый парадигмаль-ный фрейм. – Ставрополь: Изд-во СКГТУ, 2000. 19. Кант И. Критика чистого разума // Соч.: в 3 т. Т. 3. – М., 1964. 20. Скворцов Л. В. Информационное поле культуры и цельное знание. – М.: ИНИОН РАН, 2001.

5. Primakov E. M. Rossiia v sovremennom mire. SPb: Izd-vo SPbGUP, 2009.6. Nazaretian A. P. Smysloobrazovanie kak global’naia problema sovremennosti // Voprosy filosofii. – 2009. – № 5.7. Skvortsov L. V. Prodromy polia sovremennoi geopolitiki // Rossiia i musul’manskii mir. – 2012. – № 12 (246).8. Buzgalin A. V. Dialektika: reaktualizatsiia v mire global’nykh transformatsii // Voprosy filosofii. – 2009. – № 5.9. Panarin A. S. Global’noe politicheskoe prognozirovanie. – M.: Algoritm, 2000.10. Volkov Yu. G. Kreativnyi klass versus imitatsionnykh praktik // Gumanitarii Iuga Rossii. – 2012. – № 1.11. Chumakov A. N. Krizis // Globalistika: Mezhdunarodnyi mezhdistsiplinarnyi entsiklopedicheskii slovar’ / Gl. red.: I.I. Mazur, A. N. Chumakov. – M.-SPb: ITs «ELIMA», ID «Piter», 2006.12. Kashirin V. I., Kashirina O. V. Informatsionnoe pole kul’tury: informatsionnyi otbor – tsivilizatsionnyi vybor. Monografiia. – M.: MAKS Press, 2008.13. Kimelev Yu. A. Metodologiia sotsial’nykh nauk (Sovremennye diskussii): аnaliticheskii obzor / RAN INION. – M., 2001.14. Vernadskii V. I. Nauchnaia mysl’ kak planetnoe iavlenie. – M.: Nauk, 1991.15. Vernadskii V. I. Dnevniki 1935–1941: v 2 kn. Kn. 1. M.: Nauka, 2006.16. Buzgalin A.V. Dialektika: reaktualizatsiia v mire global’nykh transformatsii // Voprosy filosofii. – 2009. – № 5.17. Muzyka O. A., Popov V. V. Vremia i sotsial’naia sinergetika. – Rostov n/D: Izd-vo IuFU, 2007. 18. Kashirin V. I. Globalistika i global’nyi evoliutsionizm: novyi paradigmal’nyi freim. – Stavropol: Izd-vo SKGTU, 2000.19. Kant I. Kritika chistogo razuma // Kant I. Soch.: V 3 t. – T. 3. – M., 1964.20. Skvortsov L.V. Informatsionnoe pole kul’tury i tsel’noe znanie. – M.: INION RAN, 2001.

46


21. Молчанов В. Исследования по фе-номенологии сознания. – М.: Изд. дом «Территория будущего», 2007. 22. Каширин В. И., Кирсанов П. Ю. Новые краски «цветных революций»: «молеку-лярная буря» или «роевое состояние»? // Этнические проблемы современности. Вып. 16. – Ставрополь: Изд-во СГУ, 2011. 23. Молчанов В. Исследования по фе-номенологии сознания. – М.: Изд. дом «Территория будущего», 2007. 24. Социологический энциклопедиче-ский словарь. – М.: НОРМА, 1988. 25. Назатерян А. П. Смыслообразование как глобальная проблема современно-сти: синергетический взгляд // Вопросы философии. – 2009. – № 5. 26. Тойнби А. Постижение истории. – М.: Изд-во «Айрис-Пресс», 2010. 27. Панарин А. С. Глобальное политиче-ское прогнозирование. – М.: Алгоритм, 2000. 28. Скворцов Л. В. Информационная культура и цельное знание / РАН ИНИ-ОН. – М., 2001. 29. Бехтерева Н. П. Магия мозга и лаби-ринты жизни. Раздел: Магия творчест- ва. – М.: Астрель, СПб.: Сова, 2013.

21. Molchanov V. Issledovaniia po fenomenologii soznaniia. – M.: Izd. dom «Territoriia budushchego», 2007. 22. Kashirin V. I., Kirsanov P. Iu. Novye kraski «tsvetnykh revoliutsii»: «molekuliarnaia buria» ili «roevoe sostoianie»? // Etnicheskie problemy sovremennosti. Vyp. 16. Stavropol’: Izd-vo SGU, 2011. 23. Molchanov V. Issledovaniia po fenomenologii soznaniia. – M.: Izd. dom «Territoriia budushchego», 2007. 24. Sotsiologicheskii entsiklopedicheskii slovar’. – M.: NORMA, 1988. 25. Nazaterian A. P. Smysloobrazovanie kak global’naia problema sovremennosti: sinergeticheskii vzgliad // Voprosy filosofii. – 2009. – № 5. 26. Toinbi A. Postizhenie istorii. – M.: Izd-vo «Airis-Press», 2010. 27. Panarin A. S. Global’noe politicheskoe prognozirovanie. – M.: Algoritm, 2000. 28. Skvortsov L.V. Informatsionnaia kul’tura i tsel’noe znanie / RAN INION. – M., 2001. 29. Bekhtereva N. P. Magiia mozga i labirinty zhizni. Razdel: Magiia tvorchestva. – M.: Astrel’, SPb.: Sova, 2013.

47


УДК 101.8

Т. П. Матяш Tamara P. Matyash

РОССИЙСКАЯ НАЦИЯ: ПРОЕКТЫ И РЕАЛЬНОСТЬ

RUSSIAN NATION: PROJECTS AND REALITY

В статье анализируется сущность («чтойность») российской нации. Ана-лизируются трудности использования в современных культурно-исторических условиях исторического опыта нацио-нального строительства в СССР. Делает-ся вывод о том, что поиск новых путей духовного единения современного рос-сийского народа есть необходимое усло-вие формирования российской нации.

The article analyzes the essence («the quiddity») of the Russian nation. The difficulties in the use of modern cultural and historical context of the historical experience of nation-building in the USSR. It is concluded that the search for new ways of spiritual unity of the modern Russian people is a necessary condition for the formation of the Russian nation.

Ключевые слова: народ, нация, Россия, духовное единство, культура.

Key words: people, nation, Russia, spiritual unity, culture.

Матяш Тамара Петровнадоктор философских наук, профессор кафедры философии религии и религио-ведения Южного федерального универ-ситета (г. Ростов-на-Дону)e-mail: [email protected]

Matyash Tamara P. Doctor of Philosophical Sciences, Professor of Department of Philosophy of Religion and Religiousof, Southern Federal University (Rostov-on-Don)


© Матяш Т. П., 2014 © Matyash T. P., 2014

48


Вопрос о формирования российской нации не может быть решен без чет-кого понимания того, что есть нация, и без учета исторического опыта наци-онального строительства в нашей стране. Существуют два противоположных значения нации как общности «этнической» и общности «надэтнической». В своем первом значении понятие «нация» употребляется в Конституции РФ, где говорится «о многонациональном народе Российской Федерации»: наци-ями признаются все народности и этносы, проживающие на территории Рос-сии, а их более ста восьмидесяти. Русская Православная Церковь в документе «Основы социальной концепции» также признает, что «этническая общность» может быть нацией, указывая при этом на пример еврейского народа [1]. В Вет-хом и Новом Заветах нет упоминания о еврейской нации, хотя это можно объ-яснить отсутствием в те времена самого понятия «нация». Соблазн приписать еврейскому народу статус нации имеет веские основания: родовая общность происхождения от одного праотца Авраама (Мф. 3: 9; Лк. 3: 8); укоренность в «определенной земле» – отечестве; племенная и языковая общность, а самое главное – присущее всем представителям еврейского народа духовное чув-ство богоизбранности, принадлежности Богу через Завет, заключенный Им с их праотцами. Это чувство и породило проходящее через все книги Ветхо-го Завета противопоставление народа израильского как богоизбранного всем другим народам. Почитая богоизбранность, народ израильский стремился от-делиться «от народов иноплеменных с мерзостями их», чтобы не «смешалось семя святое с народами иноплеменными» (Ездр. 9: 2). Примечательно, но после распада СССР, а особенно после прозвучавшего из уст бывшего президента Б. Н. Ельцина призыва к этносам и народностям «брать суверенитет», начал-ся процесс «опьянении» свободой «от». Именно «опьянения», ибо все вдруг стали утверждать исключительность своей религии, проявлять нетерпимость к другим народам, прежде всего к русскому, абсолютизировать самоценность своих традиций и т. д. Обнаружилось, что этнические общности, имеют схо-жие формы поведения и самооценки, в которых преобладают центробежные силы, ведущие не к сохранению, а к распаду государственной целостности.

Российская нация не может формироваться как этническая общность, ибо российского этноса не существует. Она может быть только надэтнической общностью. Грандиозный эксперимент создания такого типа общности был проведен в СССР. Советская политическая элита, утверждая доминирование ценностей материализма, тем не менее, поняла, что ни единая территория, ни единая экономика, ни единый язык коммуникации, и даже общая внешняя угроза не создадут нового советского типа общности, если не возникнет сверх-чувственная сопричастность людей разных этносов и народностей к некоей духовной сущности, незримо выполняющей функцию духовного ядра, стяги-вающего центробежные этнические силы. «Советский» – это политическая надэтническая характеристика, в чем-то похожая на евангелическое «несть ни эллина, ни иудея». Уравнивание по политическому принципу «советский» предполагало уничтожение традиционных религий, традиций и обычаев, яв-

49


ляющихся духовными скрепами этносов и народностей. Возобладал «масса», толпа, состоящая из уравненных политически, но лишенных какой бы то ни было религиозно-нравственной ориентации индивидов. Жизнеспособность советского государства была невозможна без «перерождения» «масс» в на-род, а затем и нацию. Нужны были духовные скрепы, стягивающие воедино массу людей, религиозно-нравственная идентичность которых или сильно ослабла или исчезла вообще. Потому востребованной оказалась идея духов-ного единства, идея некоей общей веры и общих принципов жизни. Функ-цию универсальной духовной скрепы выполнял, например, моральный кодекс строителя коммунизма, содержание которого, как известно, коррелируется с законами Ветхого Завета. Но советские идеологи предпочитали замалчивать этот факт, так как «привязка» морального кодекса к религии (иудейской или христианской) разрушила бы его универсальность. Ветхозаветный Закон со-стоит из большого числа правил, которые учат, как поступать в отношении себя и других. Их внешнее исполнение отождествлялось с праведностью че-ловека. Моральный кодекс строителя коммунизма также наставлял, как жить, и также предполагал возможность внешнего его исполнения, о чем свидетель-ствует факт фарисейства многих коммунистов. Внешнее формальное исполне-ние морального кодекса строителя коммунизма не могло переродить «массу» в народ и нацию. Здесь напрашивается аналогия с учением Христа, который говорил Своим ученикам, что недостаточно внешним образом следовать За-конам, чтобы стать христианином [2]. Их следует принять в сердце, сделать нормой внутренней жизни, нормой своих мыслей и чувств. Господь «пришел не на разорение Закона и Пророков, но для добавления к нему веры (Мф. 5: 17). Закон, «утверждаемый» верою, должен быть «написан в сердцах» людей, и свидетельствуют об этом «совесть их и мысли их» (Рим. 2: 15–16). Совет-ские идеологи каким-то непостижимым образом «восприняли» учение Хри-ста, и «утвердили верою» в коммунизм законы морального кодекса. О вере в коммунизм могла свидетельствовать только совесть, т. е. сила собственного внутреннего убеждения человека. Именно совесть советского человека осуж-дала страсть материального обогащения, клеймила предателей и изменников Родины, этнический эгоизм и т. д. Основой формирования советской нации и стали люди, вера которых в коммунизм перестала быть внешней.

Советская нация сформировалась на религиозных (иудео-христианских) ценностях, замаскированных светским содержанием, что породило некото-рые «нестыковки» советской системы. Например, официальной идеологией в СССР был объявлен материализм, но образ жизни советских людей носил характер героического идеализма, который может базироваться только на ду-ховной основе, на «высоких» идеалах. У людей было отнято право на тра-диционную религиозную веру, но никто и ничто не смогло «вытравить» из их природы априорную, т. е. не подвластную времени, тягу к вере вообще, которая актуализируется, как показал современный автор К. В. Воденко, в условиях кризиса рационализма [3, с. 11]. Поэтому советская идеология так

50


успешно смогла подменить веру в Бога верой в идею коммунизма. Место дискредитированной большевиками традиционной религии заняла «новая ре-лигия» со своей «догматикой»: пролетариату приписывалась функция Мес-сии; появление частной собственности рассматривалось как начало грехопаде-ния; христианско-религиозная идея спасения была трансформирована в идею жертвенности живущего поколения людей ради счастья будущих поколений и т. д. «Новая религия» была снабжена соответствующей символикой: портре-ты-иконы; флаги-хоругви; партийные собрания по типу заседаний посвящен-ных в масонских ложах; обряды при вступления в пионеры и комсомол, пред-полагающие обязательные костры, выполняющие функцию жертвенного огня и др. Существует даже миф о том, что в первые годы советской власти все-рьез обсуждался вопрос о создании некоей новой троицы Маркс – Энгельс – Ленин взамен христианской Троицы. Коррелятивен христианству и попу-лярный «слоган»: «мы наш, мы новый мир построим, кто был ничем, то ста-нет всем». Приняв «новую религию» и «новую веру», люди перестали быть «скопищем» индивидов. Сформировалась советская нация как некая надэт-ническая общность. Ее стабильное существование потребовало своеобраз-ной жертвы от русского народа: ему запрещалось думать и говорить о себе как о государствообразующем, титульном народе. Активно внедрялась идея В. И. Ленина о «великодержавном шовинизме» русского народа, что наклады-вало негативный оттенок на слово «русский». Но своей «жертвенностью» рус-ский народ как бы претворил Евангельскую притчу: он, как зерно, брошенное в почву, пророс единым колосом, который собрал в единую советскую нацию все этносы и народности, населяющие СССР. Мощь и единство этой нации подтвердилось событиями Великой Отечественной войны, а роль русского на-рода как государствообразующего впервые озвучил И. В. Сталин в обращении к народу в честь Великой победы.

Можно ли опыт формирования советской нации актуализировать при формировании современной российской нации? Если следовать логике этого опыта, то, во-первых, российская нация должна строиться как надэтническая общность, сцементированная вокруг некоего «духовного ядра», включающе-го веру в какие-то «светлые» идеалы, близкие по духу людям всех этносов и народностей. Но с распадом СССР народы, населяющие Россию, пребывают в завороженности своей самобытностью, что явилось следствием некритиче-ского осмысления ими своей истории, неразрывно связанной с историей рос-сийского государства и русского народа, который, несмотря ни на что, спо-собствовал сохранению всех этносов и народностей, населяющих территорию России. И вина за некритическое осмысление этносами своей истории лежит, прежде всего, на этнической интеллигенции, которая является главным субъ-ектом самосознания своего этноса. В ситуации, когда этносы абсолютизиро-вали свою самобытность, они с опаской будут воспринимать любые духовные надэтнические скрепы. Положение усугубляется еще тем, что одна из самых заманчивых для сознания людей, но ложных с точки зрения учения Христа,

51


идея «Царства Божия» на земле уже использована советской идеологией, а ее новая редакция вряд ли будет иметь успех. Трудность использования духов-ного идеала для формирования российской нации обусловлена также и тем, что у современного человека, как считал Ф. Ницше, а затем и М. Хайдеггер, вытравлено ощущение приобщенности к некоей Абсолютной реальности. Можно, конечно, в качестве скреп предложить какое-то «общее дело», напри-мер, укрепление обороноспособности страны, победы в спорте и т. д. Кстати, Олимпиада в Сочи рассматривается как один из способов формирования рос-сийской нации, о чем говорил президент В. Путин. Но еще Н. Ф. Федоров ар-гументировано показал, что ни экономические, ни политические, ни военные, ни спортивные и другие общие дела никогда не объединят людей. Объединить их сможет только такое общее дело, которое духовно близко всем и каждому, например, воскресение мертвых и продление жизни живущих. Не вдаваясь в обсуждение нехристианских обертонов этого проекта, а также его экзотично-сти, отметим, что «общее дело» в толковании Н. Ф. Федорова имело духовно-религиозное содержание [4].

Во-вторых, согласно логике построения советской нации, государствоо-бразующим субъектом при формировании российской нации должен стать русский, а не другой, например еврейский, народ, так как русский народ не тяготеет к своей этнической и религиозной исключительности, ему чуждо де-ление народов на лучшие и худшие. Он открыт к этническим ценностям дру-гих народов, а потому уживчив. Но в нынешней ситуации русский народ вряд ли согласится вновь пожертвовать своей идентичностью, своей религией ради объединения этносов и народностей в российскую нацию. Это, с одной сторо-ны. С другой, трудно надеяться на единодушие в признании государствообра-зующей роли русского народа, если учесть накал националистических настро-ений в России, когда, например, студенты-кавказцы, сформировав по этниче-скому признаку группы, нападают на прохожих со славянской внешностью с криками «Режь русских!». Русский народ сможет вернуть себе право открыто объявить себя государствообразующим народом, если вернет уважение и до-верие к себе со стороны этносов и народов, населяющих Россию. Сделать это можно одним способом: быстрыми темпами нарастить свою экономическую, военную и духовную мощь. Тот народ, который берет на себя ответственность за единство страны, должен быть сильным, но эта сила должна сочетаться со смирением и благородством. Это – аксиома.

В-третьих, российская нация, если следовать опыту советской нации, смо-жет удержать свое единство, если будет признан приоритет общественного, государственного интереса перед личным, если свобода личности от государ-ства не будет рассматриваться в качестве основы общественной жизни. Но в современной России, испытавшей мощное влияние ценностей европейского эгалитаризма и либерализма, выполнение этих требований вряд ли возможно. Еще К. Н. Леонтьев предсказывал, что увлечение либерализмом и эгалита-ризмом породит в России особый тип «среднего человека»: самоуверенного

52


и заносчивого, ставящего свое личное благо выше блага государства. Такой человек сформирует этику, свободную от всяких мистических начал, и будет считать, что раскрытию чувства его собственного достоинства способствует стремление к роскоши и богатству. «Средний человек» утратит способность подчиняться целям, превышающим его эгоистические интересы, разучится подчиняться власти, и вопросы укрепления государства, сохранения нацио-нальной культуры перестанут волновать его совесть [5].

Существует мнение, что чисто теоретически российская нация уже су-ществует, так как этносы и народности, проживающие уже многие столетия на территории России, объединены общностью государственных и эконо-мических интересов, историческим прошлым, русским языком как языком коммуникации и т. д. Все так, но в этом перечне критериев нации недостает главного – общего «духовного ядра», общей надэтнической идеи, т. е., еди-ной и универсальной идеологии, которая смогла бы объединить мысли, чув-ства, стремления и поведение людей различных этносов и народностей. Как известно, в Конституции РФ «признается идеологическое многообразие», и утверждается, что «никакая идеология не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной» (ст. 13, п. 1, 2). Идея необходимости уни-версальной идеологии в деле построения российской нации не противоречит Конституции РФ, так как в ней говорится о политических идеологиях. Опыт же построения советской нации показал, что политическая идеология явля-ется необходимым, но недостаточным условием возможности построения на-ции. Объединение этносов в нацию нуждается еще и, в условно говоря, экзи-стенциальной идеологии. Запрета на универсальность такой идеологии в Кон-ституции нет. Какие общие идеи могли бы в ХХI в. объединить этносы в рос-I в. объединить этносы в рос- в. объединить этносы в рос-сийскую нацию? Например, идеи, базирующиеся на основе сходных догматов традиционных религий народов России. Они могут быть оформлены в виде морального кодекса, но не строителя коммунизма, а, например, свободного человека, тем более, что проблема свободного человека – сквозная для всех современных народов и этносов. В этом универсальном моральном кодексе можно было бы записать, что освобождение человека «от» внешнего насилия еще не делает его свободным; что человек не перестает быть рабом, если не начнет борьбу с самим собой с целью подавления собственного эгоизма; что свобода – это подавление собственного эгоизма, т. е. собственное насилие над собой; что свобода, понятая как свобода жить только для себя, даже, если не нарушаются права других, – великое зло; что критерием истинной внутренней свободы человека является ответственность и долг (т. е. совесть) перед самим собой и другими; что безответственное пользование свободой порождает эго-изм и тиранию свободой, как это демонстрирует современная свобода печати, когда безответственное использование свободы превращает ее в насилие над теми, кто оклеветан или в чью частную жизнь бесцеремонно вторглись, и т. д. Моральные принципы свободного человека смогут стать близкими сердцам людей всех этносов и народностей, если будут соответствовать некоему инва-

53


рианту, содержащемуся в догматах всех традиционных религий, существую-щих в современной России. Естественно возникнут возражения, связанные с тем, что наше государство по Конституции РФ является светским, а потому не правомерно формировать моральные принципы свободного российского че-ловека на религиозных основах. Но такой прецедент уже был в истории СССР, и, по-видимому, можно попытаться осмыслить опыт советских идеологов по трансформации религиозных догматов в светские принципы.

Литература References

1. Основы социальной концепции Рус-ской православной Церкви [Электрон-ный ресурс]. – Режим доступа: http://www.patriarchia.ru/db/text/141422 (дата обращения 05.02.2014). 2. Матяш Т. П. Основы православной культуры (историко-философское введе-ние). – Ростов н/Д, 2010. 3. Воденко К. В. Наука в современном обществе: социальные и экзистенциаль-ные причины кризиса рационализма и пути его преодоления // Альманах совре-менной науки и образования. – 2010. – № 9. – С. 10–15. 4. Федоров Н. Ф. Философия общего дела. – М., 2008. 5. Леонтьев К. Н. Византизм и славян-ство // Поздняя осень России. – М., 2000.

1. Osnovy sotsial’noi kontseptsii Russkoi pravoslavnoi Tserkvi [Elektron-nyi resurs]. – Rezhim dostupa: http://www.patriarchia. ru/db/text/141422 (data obrashcheniia 05.02.2014). 2. Matiash T. P. Osnovy pravoslavnoi kul’tury (istoriko-filosofskoe vve-denie). – Rostov n/D, 2010. 3. Vodenko K. V. Science in modern society: social and existential reasons for the crisis of rationalism and ways to overcome // Almanac of modern science and education. – 2010. – № 9. – P. 10–15. 4. Fedorov N. F. Filosofiia obshchego dela. – M., 2008. 5. Leont’ev K. N. Vizantizm i slavianstvo // Pozdniaia osen’ Rossii. – M., 2000.

54

КУЛЬТУРА И ГЛОБАЛИЗАЦИЯ

УДК 37.016=161.1

Е. Б. Попкова,Л. И. Бутенко, Е. И. Борисова

Eugeniya B. Popkova,Luydmila I. Butenko,

Elena I. Borisova

РОЛЬ РУССКОГО ЯЗЫКА КАК ИНОСТРАННОГО В ПРОЦЕССЕ ОСВОЕНИЯ КОДА РУССКОЙ КУЛЬТУРЫ

FUNCTION OF RUSSIAN AS A FOREIGN LANGUAGE IN THE

PROCESS OF RUSSIAN CULTURE CODE ACQUISITION

В статье рассматривается вопрос овла-дения русским языком иностранными студентами как кодом русской культуры, так как именно в языке воплощается ми-ровоззрение, свойственное народу. На примере использования выразительных средств русского языка (лексики, устой-чивых выражений, фразеологизмов, синтаксических конструкций), выступа-ющих кодом русской культуры, показы-вается процесс освоения иностранными студентами ментальных установок рус-ской культуры.

In the article the question about Russian language acquisition by foreign students as a code of Russian culture is considered because language contains national world views. On the example of Russian language expressive means using (vocabulary, set expressions, phraseological units, syntactic constructions), which perform as Russian cultural code, the process of Russian culture mental installation acquisition by foreign students is shown.

Ключевые слова: высшее образование, код русской культуры, иностранные сту-денты, язык, коммуникация, средство общения, языковая картина мира.

Key words: высшее образование, Russian cultural code, foreign students, language, communication, a means of communication, linguistic world-image.

55


Попкова Евгения Борисовнакандидат социологических наук, доцент кафедры «Иностранные языки» ЮРГПУ (НПИ) (г. Новочеркасск)

Бутенко Людмила Ивановнакандидат педагогических наук, про-фессор кафедры «Иностранные языки» ЮРГПУ (НПИ) (г. Новочеркасск)

Борисова Елена Игоревнадоцент кафедры «Иностранные языки» ЮРГПУ (НПИ) (г. Новочеркасск)


© Попкова Е. Б., 2014© Бутенко Л. И., 2014© Борисова Е. И., 2014

Popkova Eugeniya B. Candidate of Sociological Sciences, Associated Professor of Department of Foreign Languages Platov South-Russian State Polytechnic University (NPI) (Novocherkassk)

Butenko Luydmila I. Candidate of Pedagogical Sciences, Professor of Department of Foreign Languages of Platov South-Russian State Polytechnic University (NPI)(Novocherkassk)

Borisova Elena I. Associated Professor of Department of Foreign Languages of Platov South-Russian State Polytechnic University (NPI) (Novocherkassk)


© Popkova E. B., 2014© Butenko L. I., 2014© Borisova E. I., 2014

В XXI в. сохранение и дальнейшее развитие человеческой цивилизации связывают с необходимостью взаимного культурного общения во всех сферах жизнедеятельности людей (политике, экономике, культуре), важнейшим кана-лом и средством которого выступает образование. В современном мире в сфе-ре образования сложилась устойчивая тенденция к интернационализации и интеграции. Развитые страны усиливают конкурентную борьбу за лидерство в мировой системе образования, что в современном обществе является одним из наиболее эффективных инструментов влияния.

По данным ЮНЕСКО число лиц, получающих высшее образование за пре-делами своей страны, увеличилось за последние 10 лет почти на 30 %. В насто-ящее время образовательные услуги иностранным гражданам предоставляют 129 государств мира. Россия занимает восьмое место по численности обуча-ющихся иностранных граждан после США (586 тыс. человек), Великобрита-нии (233 тыс. человек), Германии (200 тыс. человек), Франции (160 тыс. че-ловек), Австралии (157 тыс. человек), Испании (124 тыс. человек) и Канады (100 тыс. человек) [1].

Иностранные учащиеся, прибывающие в Россию для получения образо-вания, оказываются в сложной ситуации. Они должны осваивать будущую профессию, обучаться на неродном языке, адаптироваться к незнакомому об-ществу и культуре. Иностранному студенту необходимо не просто владеть

56


русским языком в специальных целях, а стараться с помощью углубленно-го изучения языка познать код российской культуры, что будет способство-вать комфортному пребыванию в стране и успешному освоению будущей профессии.

Язык – передатчик, носитель культуры, инструмент культуры. Он форми-рует личность человека, носителя языка, через заложенные в языке видение мира, отношения к людям и т. п., т. е. через культуру народа, пользующегося данным языком как средством общения [1]. О роли языка в процессах ком-муникации писали еще ученые Нового времени: Д. Вико, И. Гердер, В. Гум-больдт и другие исследователи. В XX в. американский культурный антропо-лог Ф. Боас и британский социальный антрополог Б. Малиновский смогли установить неразрывную взаимосвязь языка, мышления и культуры.

Большое количество научных работ посвящено изучению интегрирующей роли языка в социокоммуникативных процессах. Эта проблема нашла отра-жение в классических работах А. Мейе, Э. Сепира, Ф. Соссюра и в исследова-ниях современных ученых – В. Д. Бондалетова, М. В. Панова, И. М. Поповой, Л. В. Шор. Современные исследователи уделяют большое внимание изучению роли иностранного языка в формировании компетенций выпускника и его способность осуществлять профессиональную коммуникацию с представите-лями других культур.

В настоящее время общепринятым является мнение о том, что как в куль-туре, так и в языке каждого народа присутствует универсальное (общечелове-ческое) и национально-специфическое. Универсальные значения, одинаково понимаемые всеми людьми в мире или представителями определенных ци-вилизационных типов, создают почву для взаимопонимания. В то же время в любой культуре имеются присущие только ей культурные значения, закре-пленные в языке [2, с. 81–82].

В рассмотрении языка можно выделить два направления. Первое направ-ление – это анализ лексики, устойчивых выражений, фразеологизмов, в ко-торых конкретизируется, воплощается конкретно-историческая картина мира данного народа. Второе направление – анализ грамматических, синтаксиче-ских структур, часть которых создает рамку для формирования национальной картины мира [3, с. 22].

Как правило, при исследовании языковой картины мира лингвисты, пре-жде всего, обращают внимание на лексический фонд языка, выступающий как «верхний слой» культуры.

Лексические единицы – это тот поверхностный пласт языка, культурная специфика которого наиболее очевидна. Однако они не исчерпывают всего набора средств, по которым проводится национально-культурная дифферен-циация языковых картин мира. Это объясняет, почему усвоение лексического фонда иностранного языка в отрыве от культуры обычно не приводит к кар-динальной трансформации картины мира: коммуникант лишь применяет ино-странные слова к собственному, уже существующему видению действительно-

57


сти. «Выучив иностранное слово, человек как бы извлекает кусочек мозаики из чужой, неизвестной ему до конца картины и пытается совместить его с имею-щейся в его сознании картиной мира, заданной ему родным языком» [4, с. 48].

Более скрыто специфика народа проявляется в синтаксическом построении языка. Синтаксис кодирует определенный способ осмысления мира, и, усва-ивая его, индивид приобщается к национальному миропониманию (конечно, это не единственный способ). Особенность синтаксиса проявляется в степени жесткости структурной конструкции расположения различных частей речи в предложении.

Исходя из этих общих методологических позиций, рассмотрим выразитель-ные средства русского языка, которые выступают кодом русской культуры.

Голландский исследователь Г. Хофстеде в своей работе «Последствия культуры» представил ряд критериев для описания культуры наций, которые получили название «измерения Г. Хофстеде». Автор выделяет пять измерений культуры: коллективизм – индивидуализм; маскулинность – феминность; ин-декс дистанции власти; избегание неопределенности; краткосрочная – долго-срочная ориентация на будущее [5].

Исходя из этих параметров, русская культура традиционно считается кол-лективистской, соборной. У. Г. Стефан и М. Абалкина-Паап полагают, что русские проявляют низкую заинтересованность в личных достижениях, тен-денцию к выражению своих импульсов, а не к их подавлению, высокую цен-ность личностных взаимоотношений, ориентировку на групповые ценности в противовес индивидуальным, крепкие семейные узы [6, c. 376]. «Русский народ всегда любил жить в тепле коллектива, в какой-то растворенности в стихии земли, в лоне матери. <...> С Ивана Калиты <...> личность была при-давлена огромными размерами государства, предъявляющего непосильные требования» [7, с. 12].

Существует распространенное мнение о том, что свойством русской куль-туры является бытийность – созерцательное отношение к действительности, философствующее бездействие. Русская неагентивность заключается в «ощу-щении того, что людям неподвластна их собственная жизнь <...>, склонность к фатализму, смирению и покорности; недостаточная выделенность индивида как автономного агента <...>, как контролера событий» [8, c. 33–34].

Если рассматривать русскую культуру по параметру маскулинность – феминность, то нужно отметить, что русская культура – феминная куль-тура. «Русский народ не хочет быть мужественным строителем, – пишет Н. А. Бердяев, – его природа определяется как женственная, пассивная и по-корная в делах государственных, она всегда ждет мужа, жениха, властелина. Россия – земля покорная, женственная. <...> Русская безгосударственность – не завоевание себе свободы, <...> а свобода от активности» [7, с. 32].

Русская культура отличается эмоциональностью. Хорошо известна точка зрения А. Вежбицкой, которая считает концепты «душа», «судьба», «тоска» ключевыми для русской культуры. Немало написано о загадочности русской души, которую Н. А. Бердяев объясняет ее иррациональностью и близостью к

58


природе. Так, А. Вежбицкая характеризует русскую душу как духовную серд-цевину, внутренний театр, на сцене которого проходит моральная и эмоцио-нальная жизнь личности.

Иностранцы очень часто говорят об открытости русских. Для русских открытость в коммуникации означает готовность раскрыть свой личный мир собеседнику. «Русские – самый общительный народ в мире – пишет Н. А. Бердяев. – У русских нет условностей, нет дистанции, есть потреб-ность часто видеть людей, с которыми у них даже нет особенно близких отношений, выворачивать душу, ввергаться в чужую жизнь <...>, вести бес-конечные споры об идейных вопросах. <...> Всякий истинно русский человек интересуется вопросом о смысле жизни и ищет общения с другими в иска-нии смысла» [7, с. 471].

Русская культура принадлежит к культурам с низким уровнем избегания неопределенности. Русские привыкли жить в состоянии неопределенности, что имеет причины в историческом развитии России, а также в событиях по-следних лет. «Что же мы? <...> У нас свой конек», который «бегает по непа-ханым зыбким полям, где нет планов, а есть быстрота реакций и гибкость психики» [9, c. 323].

Рассмотрим, как эти особенности русской культуры находят свое отраже-ние в русском языке на уровне лексических единиц, грамматических и синтак-сических конструкций.

В лингвистической литературе противопоставление по параметру инди-видуализм/коллективизм довольно часто связывается со спецификой употре-бления местоимений. «... В английском языке личное местоимение I всегда пишется с большой буквы, – отмечает С. Г. Тер-Минасова. – Может ли русский человек представить себе, что Я всегда пишется так, как I? Да никогда! Это было бы нескромно, неприлично, странно, противно и менталитету, и харак-теру – выпячивание себя. В русском языке с большой буквы пишется место-имение ВЫ, когда оно употребляется в единственном числе, т. е. относится к одному человеку. Таким образом, подчеркивается особенно вежливое отно-шение к другому человеку. <...> Не ты, а Вы, да еще с большой буквы – двой-ная уважительность» [4, c. 214]. Кроме того, русские любят подчеркивать, что «я» – последняя буква алфавита.

Еще одним языковым проявлением коллективизма/индивидуализма мо-гут служить различия на уровне синтаксиса. Современный исследователь В. Г. Гак выдвигает этнопсихологическую гипотезу, согласно которой наро-ды «самовыражаются» через использование синтаксических конструкций. Более высокая степень развития индивидуализма обуславливает тенденцию начинать свою речь с «Я». «Русский человек, напротив, старается не выделять себя, он как бы отходит на задний план, предпочитая употреблять безличные обороты или конструкции, в которых семантический субъект выражен кос-венным падежом: Мне кажется; наверное; может быть, а не «Я считаю», При-дется уйти... Что же теперь делать...» [10, c. 57].

59


Современный исследователь Н. Д. Арутюнова отмечает, что для русского языкового сознания типичен «пространственно-предметный, а не темпораль-но-фактивный, статический, а не динамический, живописный, а не кинема-тографический подход к миру жизни» [11, c. 793–794]. По ее мнению, концеп-c. 793–794]. По ее мнению, концеп-. 793–794]. По ее мнению, концеп-туальный комплекс простор–воля–стихия соотносится с пространственной (бытийной) ориентацией русского языка, что находит свое воплощение не только в лексическом фонде, но также в безличных возвратных формах, выра-жающих независимое от человека развитие событий, и невозвратных формах переходных глаголов, получающих значение неуправляемого действия или стихийного поведения.

«Русская грамматика изобилует конструкциями, в которых действитель-ный мир предстает как противопоставленный или как, по крайней мере, не-зависимый от них» [8, c. 70–71]. Например, широко распространены неаген-c. 70–71]. Например, широко распространены неаген-. 70–71]. Например, широко распространены неаген-тивные предложения – конструкции с дательным падежом субъекта (мне не верится, мне хочется, мне помнится) и безличные конструкции (его убило молнией, его лихорадило). Носители русского языка часто используют их, рассказывая о событиях и подразумевая, что «таинственные и непонятные со-бытия происходят вне нас совсем не по той причине, что кто-то делает что-то, а события, происходящие внутри нас, наступают отнюдь не потому, что мы этого хотим» [8, c. 71]. Неагентивность является характерной чертой русской лексики, что можно проследить на примере глаголов типа «удалось», «успеть/не успеть», «получилось», «вышло», «посчастливилось», «повезло». Значение перечисленных глаголов сводится к тому, что событие произошло помимо воли человека, и достижения приписываются неконтролируемой силе (везе-нию, удаче, судьбе).

Современный автор А. Вежбицкая полагает, что безличные конструкции в русском языке отражают культурную традицию воспринимать мир как сово-купность событий, не поддающихся человеческому контролю и уразумению. События, которыми человек не может управлять, отражаются в русском языке с помощью инфинитивных конструкций с модальными словами (нужно, необ-ходимо, нельзя, должно) или без модальных слов (не бывать, не жить, ни прой-ти, ни проехать), а также с помощью рефлексивных конструкций (не спится, не пишется, хотелось) [8, 71–92].

Русский язык отличается эмоциональностью. Об эмоциональности русско-го языка написано очень много. «Язык наш выразителен не только для высо-кого красноречия, для громкой, живописной поэзии, – отмечал Н. М. Карам-зин, – но и для нежной простоты, для звуков сердца и чувствительности». На высокую степень эмоциональности и вариабельности русского характера и его отражения в языке указывает В. И. Шаховской [13, с. 13–19]. С. Г. Тер-Минасова отмечает, что грубость российской жизни «отразилась в языке не только богатым запасом бранных выражений, но, как это ни парадоксально, также любовью к ласкательно-уменьшительным словам, диминутивам, и ак-тивным использованием языковых средств выражения подчеркнутой вежли-вости» [4, с. 154].

60


Русская эмоциональность проявляется в языке на всех уровнях (большое количество эмоционально окрашенных слов; свободный порядок слов в пред-ложении, который позволяет выражать тончайшие нюансы чувств и т. д.). С. Г. Тер-Минасова отмечает русскую эмоциональность, реализуемую через возможность выбора между местоимениями ты и вы, наличие большого коли-чества уменьшительно-ласкательных суффиксов, олицетворение окружающе-го мира через категорию рода. Она также указывает на более частое употре-бление восклицательного знака, чем в английском языке [4, c. 151–159].

Говоря об открытости русской культуры необходимо отметить, что для русских общение является ценностью независимо от того насколько оно ин-формативно. Русская фразеология позволяет оценить с разных точек зрения эффективность или неэффективность общения, например:

1) высокий уровень языковой компетенции: владеть словом/даром; за сло-вом в карман не лезет; пальца в рот не клади;

2) серьезное отношение к делу: шутки в сторону, ближе к делу; сказано – сделано; уговор дороже денег;

3) прямота, искренность и правдивость: говорить без обиняков; вести/ гнуть свою линию; ставить вопрос ребром; понимать с полуслова; раскры-вать/изливать душу; называть вещи своими именами;

4) немногословие и сдержанность в общении: прикусить язык; слово – се-ребро, а молчание – золото; молчание – знак согласия; взвешивать свои слова;

5) отсутствие логики высказываний: набор слов; начал за здравие, а кончил за упокой; городить околесицу; нести ахинею/околесицу/чушь/ересь;

6) неоправданные повторы: сказка про белого бычка; жевать жвачку; хо-дить вокруг да около; тянуть кота за хвост;

7) бесполезность общения, расхождение слова и дела: болтать языком; бро-саться словами; пустой звук; язык без костей; бобы разводить;

8) неискренность: заговаривать зубы; втирать очки; заливаться соловьем; без мыла в душу лезть; морочить голову;

9) конфликтность: лезть в душу; злой на язык; кто старое помянет, тому глаз вон; драть глотку; затыкать глотку; распускать язык; валить с больной головы на здоровую; втаптывать в грязь [2, с. 161].

Русская культура принадлежит к культурам с низким уровнем избегания неопределенности. Это проявляется, прежде всего, на уровне лексики. Доста-точно часто в русской языковой практике используются выражения «авось», «на всякий случай», «в случае чего», «если что». А. Д. Шмелев приводит ти-пичные контексты для «авось»: «Авось обойдется; авось ничего; авось про-несет» [14, с. 135]. В русском «авось» прослеживается уверенность в нелогич-ности и непредсказуемость мира.

Выражения «на всякий случай», «в случае чего», «если что» также описы-вают ощущение мира как чего-то нелогичного, где может случиться все, что угодно, возникнуть любые непредвиденные обстоятельства.

61


Анализ специфики структуры предложения в русском языке приводит к выводу о том, что и на синтаксическом уровне прослеживается осмысление мира как образования без четкой структуры. Это мир, в котором может слу-читься все. Использование в предложениях модальных слов, частиц, междо-метий выражает «... общие жизненные установки говорящего, причем скры-тые в неассертивных компонентах высказывания» [14, c. 133].

Особенности установок культуры, специфика языкового поведения носите-лей культуры отражается также в прецедентных феноменах культуры. Преце-дентные феномены культуры – это набор представлений о различных аспектах культуры, предъявленный в виде письменных или устных текстов, часто употре-бляемых в речевой деятельности для выражения эмоционально-коннотативного отношения к определенным событиям, фактам, реалиям действительности и без труда декодируемых представителями, принадлежащими к одному сообществу [15, с. 34]. К прецедентным феноменам можно отнести: прецедентные ситуа-ции, прецедентные тексты, прецедентные имена и прецедентные высказывания. Примером прецедентной ситуации, которая воспринимается как предательство вообще, может служить предательство Иудой Христа. К числу прецедентных текстов относятся произведения художественной литературы, тексты рекламы, анекдотов, публицистические тексты, которые хорошо известны любому члену сообщества данной культуры и достаточно часто используются в речи.

Прецедентное имя – индивидуальное имя, связанное с широко известным текстом, или имя собственное, получившие переносное значение, например, Плюшкин из поэмы Н. И. Гоголя «Мертвые души», ассоциируется со скряж-ничеством, имя Иван – это символическое имя русского человека. Некоторые имена знаменитых государственных, политических деятелей, писателей, ху-дожников: Александр Невский, Владимир Ильич Ленин, Александр Пушкин, Илья Репин. Некоторые имена принадлежат животным: Мишка – медведь, Васька – кот. Прецедентные высказывания – это цитаты из различных текстов, пословицы, поговорки. Такие фразы извлекаются из памяти и хорошо извест-ны всем носителям культуры.

Пословицы и поговорки именно в своей меткой и лаконичной форме наи-более отчетливо отражают черты национального характера. Пословицы «Не имей сто рублей, а имей сто друзей», «Старый друг лучше новых двух», «Уче-нье – свет, а не ученье – тьма» в нескольких словах раскрывают важные «чер-точки» характера, которые «своими словами» пришлось бы долго расшифро-вывать [12, с. 98].

Крылатые слова – вошедшие в нашу речь из литературных источников краткие цитаты, образные выражения, изречения исторических лиц. Напри-мер: «Всерьез и надолго», «Лучше меньше да лучше» (В. И. Ленин); «Чело- век – это звучит гордо» (М. Горький).

Девизы, лозунги, крылатые фразы, которые выражают определенные фи-лософские, социальные, политические воззрения. Например: Учиться, учить-ся и учиться. Мир, труд, май. Любите книгу – источник знания. Аналогично

62


и общественно-научные формулы и естественнонаучные формулировки: Труд создал человека. Количество переходит в качество. Народ – творец истории.

Изучение языка важнейшая составляющая процесса обучения иностранных студентов в российском вузе. Обучение русскому языку как иностранному стро-ится в соответствии с европейской системой уровней владения иностранным языком и соответствует: уровень А – уровень элементарного и базового владе-ния языком; уровень В1 – I сертификационный уровень; В2 – II сертификаци-II сертификаци- сертификаци-онный уровень; уровень С1 – III сертификационный уровень (профессиональ-ное владение); С2 – IV сертификационный уровень (уровень носителя русского языка). Для достижения каждого уровня требуется разное время. Так, для того, чтобы овладеть уровнем А, понадобится примерно год изучения языка, а для достижения уровня С1 понадобится 5–6 лет изучения языка и пребывания в стране, что может привести к формированию бикультуральной личности.

На подготовительном отделении программа по русскому языку рассчитана на 680 учебных часов и предполагает, что к концу обучения иностранный сту-дент достигает Первого сертификационного уровня владения русским языком. Этот уровень позволяет удовлетворить основные коммуникативные потребно-сти иностранных граждан средствами русского языка в сфере повседневного общения, социально-культурной и учебно-профессиональной сферах общения. Этот уровень обеспечивает необходимую языковую базу для поступления в вузы Российской Федерации, для скорейшей адаптации в условиях социально-культурной среды, для общения с носителями языка (не только в условиях язы-ковой среды, но и вне ее), для осуществления профессиональной деятельности в коллективах, где русский язык является рабочим языком, для ознакомления с историей и культурой России, национальными традициями русского народа. В рамках программы изучения русского языка этого уровня студенты-ино-странцы начинают знакомство с географией, историей, экономикой, культурой России, с известными деятелями науки и культуры Российской Федерации.

Для знакомства иностранных студентов с ценностями, нормами, русской культуры преподаватели русского языка пользуются следующими приемами: чтение адаптированных текстов из художественных произведений русских, советских писателей, изучение фразеологизмов, пословиц, поговорок.

Для достижения Второго сертификационного уровня владения русским языком требуется не менее 720 учебных часов. На этом уровне иностранец должен уметь осуществлять речевое общение в устной и письменной формах в рамках социально-бытовой, официально-деловой и социально-культурной сфер общения, понимать основные социально-поведенческие характеристики говорящего, цели и мотивы собеседника, характер его отношения к предмету речи, выраженные эксплицитно.

Использование на занятиях русского языка микротекстов из произведе-ний А. С. Пушкина, А. П. Чехова, Л. Н. Толстого и др. писателей является эффективным средством познания страны, народа и его культуры. У студен-тов складывается представление о характере русского человека, о традициях и

63


обычаях, о системе принятых в данном обществе социальных, нравственных и эстетических ценностях.

Работа с аутентичными материалами российского телевидения значитель-но повышает мотивацию изучения языка, помогает лучше понять реальную жизнь современной России. Учащиеся изучают материалы, повествующие о самых различных аспектах жизни российских людей.

Также большим успехом в иноязычной аудитории пользуются художе-ственные фильмы российского и советского производства. Студенты из СНГ с большим удовольствием смотрят фильмы режиссера Л. Гайдая, с которыми они познакомились еще на Родине. Для них это «советское кино», которое не-когда являлось частью культуры, принадлежащей великой державе – СССР, в состав которого входили и нынешние страны СНГ.

С целью ознакомления с социокультурным пространством вуза на занятиях по русскому языку преподаватели рассказывают студентам об истории созда-ния университета, факультетов, знакомят с биографиями выдающихся ученых.

Многообразные формы работы: беседы о традициях обучения в вузах Рос-сии, экскурсии по российским городам, встречи с интересными людьми, ра-бота «Русского клуба», олимпиады по русскому языку, факультативные лек-ции-беседы по эстетическому воспитанию, кружки по разговорной практике, вечера поэзии – способствуют более успешному усвоению русского языка. Иностранные студенты получают возможность приблизиться к пониманию лучших традиций России.

Яркие примеры, убедительные факты, связанные с местом обучения иностранных учащихся, в силу своей документальности, доказательности обладают большим эмоциональным зарядом. Они могут стать для учащихся не только иллюстрацией к изучаемому материалу, но и позволят им приблизиться к пониманию духовных ценностей российского общества.

Для достижения Третьего сертификационного уровня требуется 280 учеб-ных часов. В рамках данного уровня иностранец должен уметь воспринимать информацию социально-культурного характера, выраженную как в экспли-цитной, так и в имплицитной форме, на уровне общего, детального и критиче-ского понимания, понимать и адекватно интерпретировать тексты, относящи-еся к социально-культурной сфере общения (с достаточно высоким уровнем содержания прецедентной информации), понимать основное содержание на-учно-популярного текста, а также логически и эмоционально-образные со-ставляющие этого содержания.

Четвертый уровень владения русским языком предполагает дальнейшее самостоятельное совершенствование языковых навыков и умений.

В заключение хотелось бы подчеркнуть, что для получения качественного образования иностранный студент должен стремиться к углубленному изуче-нию лексического пласта языка, синтаксических конструкций, отражающих ценностные установки российской культуры, особенности поведения носите-лей российской культуры.

64


Литература1. Бутенко Л. И. , Воденко К. В. , Денисо-ва И. В. и др. Русская культура и русский язык: история и современность / науч. ред. К. В. Воденко. – Новочеркасск: ЮРГТУ (НПИ), 2013. 2. Леотович О. А. Русские и американцы: парадоксы межкультурного общения. – М.: ГНОЗИС, 2005. 3. Мельникова А. А. Язык и национальный характер. – СПб., 2003. 4. Тер-Минасова С. Г. Язык и межкультур-ная коммуникация. – М.: СЛОВО/SLOVO, 2000. 5. Hofstede G. Culture’s Consequences: Comparing Values, Behaviors, Institutions and Organizations Across Nations. 2nd Edition, Thousand Oaks CA: Sage Publications, 2001. 6. Stephen W. G. , Abalakina-Paap M. Russian and the West // Handbook of Intercultural Training / ed. by D. Landis and R. S. Bhagat. Thousand Oaks, CA: Sage Publications, 1996. 7. Бердяев Н. А. Судьба России. – М.: Со-ветский писатель, 1990. 8. Вежбицкая А. Язык. Культура. Позна-ние. – М.: Русские словари, 1996. 9. Профессионалы за сотрудничество. Вып. 1. – М.: «Янус-К», 1997. 10. Гак В. Г. Язык как форма самовыраже-ния народа // Язык как средство трансля-ции культуры. – М.: Наука, 2000. 11. Арутюнова Н. Д. Два эскиза к «геоме-трии» Достоевского // Логический анализ языка: языки пространств. – М., 2000. 12. Русские писатели о языке / под ред. Б. В. Томашевского, Ю. Д. Левина. – Л.: Советский писатель, 1954. 13. Шаховской В. И. Эмоции и их кон-цептуализация в различных лингвокуль-турных контекстах // Русистика: сб. науч. тр. – Киев, 2001. 14. Шмелев А. Д. Русская языковая модель мира. Материалы к словарю. – М., 2002. 15. Литвиненко Е. Ю., Федорова Л. Ю. Функционирование прецедентных феноме-нов культуры в сознании современной сту-денческой молодежи. – Ростов н/Д, 2010.

References1. Butenko L. I. , Vodenko K. V. , Denisova I. V. and other. Russian culture and Russian language: history and modernity: monograph / Scientific. Ed. K. V. Vodenko. – Novocherkassk: SRSTU (NPI), 2013. 2. Leotovich О. А. Russians and Americans: Paradoxes of Cross-Cultural Communication. – М.: GNОZIS, 2005. 3. Mel’nikova А. А. Language and National Nature. – St. Petersburg, 2003. 4. Ter-Minasova S. G. Language and Cross-Cultural Communication. – М.: SLOVO, 2000. 5. Hofstede G. Culture’s Consequences: Comparing Values, Behaviors, Institutions and Organizations Across Nations. 2nd Edition, Thousand Oaks CA: Sage Publications, 2001. 6. Stephen W. G. , Abalakina-Paap M. Russian and the West // Handbook of Intercultural Training / ed. by D. Landis and R. S. Bhagat. Thousand Oaks, CA: Sage Publications, 1996. 7. Berdyaev N. А. The Fate of Russia. – М.: Sov. writer, 1990. 8. Vezhbitskaya А. Language. Culture. Cognition. – М.: Rus. dictionaries, 1996. 9. Professionals for Cooperation. Ed. 1. – М.: «Yanus-К», 1997. 10. Gak V. G. Language as a form of Nation Self-Expression // Language as Instrument of Culture Transmission. – М.: Science, 2000. 11. Arutyunova N. D. Two Sketches to Dostoevski’s «Geometry» // Logial Analysis of Language: Languages of Spaces. – М., 2000. 12. Russian Writers about Language / ed. by B. V. Tomashevski and Yu. D. Levin. – L.: Sov. writer, 1954. 13. Shahovskoi V. I. Emotions and their conceptualization in Different Linguistic-Cultural Contexts // Russian Philology: сol. Scientific Works. – Kiev, 2001. 14. Shmelev А. D. Russian Linguistic World Model. Materials for Dictionary. – М., 2002. 15. Litvinenko Е. Yu., Fedorova L. Yu. Functioning Precedent-Setting Phenomenons of Culture in Consciousness of Modern Student Youth. – Rostov-on-Don, 2010.

65


УДК 81

Г. С. Пшегусова, Д. Н. Иванова

Galina. S. Pshegusova, Dinara. N. Ivanova

ЯЗЫКОВАЯ ПОЛИТИКА В МУЛЬТИКУЛЬТУРНОМ РЕГИОНЕ: РЕТРОСПЕКТИВНЫЙ АНАЛИЗ

LANGUAGE POLICY IN MULTICULTURAL REGION:

RETROSPECTIVE ANALYSIS

В статье рассматриваются проблемы, связанные с языковыми вопросами се-годня; изучается опыт различных стран в разные исторические эпохи, намеча-ются возможные пути решения этих проблем в будущем. В статье показано, что в настоящее время появляется серия работ, призывающих обратить особое внимание на роль субъективных фак-торов в формировании и реализации языковой политики. Сторонники этого подхода пытаются вникнуть в суть про-блемы на уровне прагматических значе-ний – целей, мотивов, установок. Такой способ концептуализации действитель-ности определяет его онтологический и гносеологический статус в категориях смыслов и ценностей.

The paper considers the issues connected with the language policy and its decisions in different regions and different historical periods. At the turn of the third millennium there appeared new approaches in solving the problems of language policy, e. g. ecolinguistics. The article shows that currently there is a series of works, calling special attention to the role of subjective factors in the formation and implementation of the language policy. Proponents of this approach try to grasp the essence of the problem at the level of pragmatic – values the goals, motivations, attitudes. This way of conceptualizing reality determines its ontological and epistemological status in terms of meanings and values.

Ключевые слова: языковая политика, мультикультуризм, билинвизм, основной и второстепенный языки, ассимиляция.

Key words: language policy, multiculturalism, bilinguals, major and minor languages, assimilation.

66


Пшегусова Галина Султановнадоктор философских наук, профессор, заведующий кафедрой английского язы-ка гуманитарных факультетов ЮФУ (г. Ростов-на-Дону)e-mail: [email protected]

Иванова Динара Нургалиевнакандидат социологических наук, доцент кафедры английского языка гуманитар-ных факультетов ЮФУ (г. Ростов-на-Дону)e-mail: [email protected]

© Пшегусова Г. С., 2014© Иванова Д. Н., 2014

Pshegusova Galina S. Doctor of Philosophical Sciences, Professor, Head of English department of humanitarian faculties, Southern Federal University (Rostov-on-Don)e-mail: [email protected]

Ivanova Dinara N. Candidate of Sociological Sciences, Associate Professor of English humanities faculties, Southern Federal University (Rostov-on-Don)


© Pshegusova G. S., 2014© Ivanova D. N., 2014

Существование обширного поликультурного пространства в наши дни – это объективная реальность. Языковая палитра современного мира насчиты-вает более 5000 языков. Социальные, политические, экономические и культур-ные неоднородности мира преломляются в социальном статусе языков. Такое положение нередко вызывает лингвистическое напряжение в социуме, и «за кадром» могут оставаться истинные причины этого напряжения, поскольку языковой фактор никогда не выступает изолированно. Он всегда действует на-ряду с другими факторами: политическими, этническими, экономическими, культурными, социальными и т. д.

Основная цель данной работы – представить варианты решения языко-вого вопроса в разных регионах и различные исторические периоды. Такой краткий исторический анализ проблемы может предоставить существенную информацию для корректировки языковой политики в современном мульти-культурном пространстве.

В то же время многие люди, которые владеют только одним языком, могут за всю жизнь ни разу не столкнуться с ситуацией, когда собеседник их не по-нимает. Такие люди просто не в состоянии оценить объективно серьезность национально-языковых проблем и часто просто не догадываются об их суще-ствовании. Тем не менее, билингвизм – достаточно широко распространенное явление. По мнению многих специалистов, именно двуязычие является нор-мой, а одноязычие можно признать, скорее, фикцией, учитывая тот факт, что один человек, как правило, владеет разными вариантами одного языка.

Для того чтобы понять роль языка в жизни общества, необходимо изучить данную проблему с разных ракурсов. Проблемы языка и общества, при всей своей значимости, недоступны для однотипных решений. Также мы не можем не признать тот факт, что в основе научных поисков, посвященных пробле-мам языковой политики, лежит чаще всего желание осуществить те или иные

67


общественные перемены, как правило, на региональном, национальном и даже наднациональном уровнях, которые находятся вовсе не в плоскости язы-ка. Языковая политика, являясь неотъемлемой частью политики националь-ной, неизменно находится в центре внимания специалистов в нашей стране и за рубежом.

Трудно сделать правильные умозаключения и принять разумные решения в конкретном региональном контексте без тщательного анализа отечествен-ного и зарубежного опыта. В своей работе мы исходим из того, что непро-дуктивно также игнорировать социолингвистические исследования советско-го периода. Необходимо учитывать деятельность западных специалистов в области языковой политики и национальных отношений. Безусловно, мы не претендуем на всесторонний анализ проблемы, а лишь постараемся выявить закономерности этого крайне актуального процесса.

Надо полагать, что языковая политика в обществе в той или иной форме существовала всегда. Одной из наиболее распространенных форм ее реализа-ции было навязывание языка победителей покоренным народам. Например, в Римской империи существовал особый закон, согласно которому все поста-новления наместников, просьбы и обращения в суд и сенат в покоренных зем-лях должны были составляться на латинском языке. Частные лица и целые области получали гражданство при условии полной языковой ассимиляции.

Изучение вопросов языковой политики и планирования, а также сложней-шего комплекса проблем, актуальных для данного поля исследования, нахо-дится в центре внимания ученых уже не одно столетие.

Мы согласны с В. М. Алпатовым, который считает что «процесс смены языка никогда не бывает полностью добровольным. Всегда как переход от одноязычия к двуязычию, так последующий переход от двуязычия к одноязы-чию на ранее чужом языке так или иначе вынужден» [1, с. 24]. Понятно, что не всегда давление оказывается чисто административными мерами, может иметь место также экономическое, политическое и культурное принуждение. Оче-видно, что прохождение абсолютно всех стадий совершенно не обязательно, и каждый из описанных выше процессов может длиться веками.

Государственная политика в отношении миноритарных языков может быть различной: от принудительной ассимиляции до культурной автономии. Однако, как показывает исторический опыт, государство обычно стремится к интеграции, что в языковом поле достигается через удовлетворение потребно-сти взаимопонимания и поддержку мажоритарного языка. Особенно жесткой такая политика оказывается во времена, когда внутри государства начинают складываться единый рынок, единая система образования, единая админи-стративная система и т. д.

Эти факторы обуславливают развитие социальной мобильности независи-мо от этнической принадлежности и языка. Внутри каждого государства неиз-бежно встает вопрос о едином государственном языке, реже о нескольких го-сударственных языках. Одновременно с внедрением этого языка происходит

68


его нормализация, и уже кодифицированный вариант начинает выполнять те или иные функции. Как правило, государственным языком становится язык господствующего этноса.

В Западной Европе ассимиляторская политика в большинстве случаев была довольно жесткой. Например, подобная ситуация происходила во Фран-ции, где французский язык получил юридический статус государственного во время Великой Французской революции. С 1794 по 1951 г. на территории Франции полностью запрещалось использовать языки меньшинств и диа-лекты. В тех же регионах, где многоязычие играло более значительную роль, складывались более гибкие типы языковой политики – от равноправия языков в Швейцарии до культурно-национальной автономии в Австро-Венгрии.

Для России того времени была характерна также жесткая ассимиляторская политика, которая совмещалась с многоязычием и развитым национальным самосознанием. Национальная интеллигенция народов России тех лет любила ссылаться на пример Швейцарии, где не было единого государственного языка, но на равных правах сосуществовали несколько государственных языков. По-казательны высказывания известного лингвиста И. А. Бодуэна де Куртенэ, кото-рый говорил: «Ни один язык не считается государственным и обязательным для всех образованных граждан, но, по соображениям наименьшей траты времени, языком центральных государственных учреждений, языком общегосударствен-ной думы должен быть язык преобладающей численно национальности, язык обоих государственных центров, Петербурга и Москвы, язык великорусский» [2, с. 12]. Далее, рассуждая о праве языков национальных меньшинств, он ука-зывал: «Предоставление полной свободы в выборе языка является лучшим сред-ством для того, чтобы устранить междуплеменную и международную вражду и привязать всех жителей к признающему принцип неограниченной терпимости государственному или областному целому» [2, с. 16].

Неудовлетворенность потребности идентичности стала серьезной пробле-мой в России к началу XX в. После Октябрьской революции встал вопрос о ра-дикальной смене всей национальной политики, в том числе языковой, с целью удовлетворения идентичности. Речь шла об абсолютно новой форме языковой политики, не имеющей аналогов в мире. Было принято решение учитывать швейцарский пример при разработке языковой политики в первые годы со-ветской власти, хотя речь не шла о копировании этого примера. Поиск такой политики был построен на научных принципах и основаниях. Разработка та-ких принципов и послужила толчком к развитию социолингвистических идей в молодом советском государстве. Хотя современный понятийный словарь не был на тот момент разработан, работы того так называемого периода «предсо-циолингвистики» представляют и сегодня определенный интерес. Языковая ситуация в разных регионах СССР описывалась в трудах Е. Д. Поливанова, Н. Ф. Яковлева, Л. П. Якубинского, Л. И. Жиркова, Д. Б. Бубриха, Н. Н. Поппе, К. К. Юдахина и др.

Если суммировать взгляды этих ученых, то можно выделить ряд общих теоретических положений:

69


(1) Максимальное удовлетворение потребности идентичности. Так, Н. Ф. Яковлев даже указывал, на каких языках вводить все формы образо-вания вплоть до высшего, где необходимо ограничиться только начальным, а где сразу стоит вводить обучение на языке более многочисленного этноса [3, с. 45–63].

(2) Разработка основных научных подходов в рамках идей марксизма. Как ни странно это звучит, но в то время еще было возможно существование разных методических школ и концепций в русле самых общих ориентиров, заданных марксизмом. Одной из наиболее популярных идей, рожденных в рамках марксистской идеологии, был тезис о классовости языка. Например, Е. Д. Поливанов писал: «Можно высказать даже такую точку зрения, которая будет определять язык среднего обывателя 1913 г. и, с другой стороны, язык современного комсомольца – не как два разных диалекта, а как два разных языка» [4, с. 167].

(3) Поиск активно преобразующего подхода к языку. Широко известна по-лемика, которую публично вел Л. П. Якубинский с Ф. де Соссюром. Так, по-следний утверждал: «Сам языковой коллектив не имеет власти ни над одним словом; общество принимает язык таким, какой он есть» [5, с. 104]. Возражая ему, Л. П. Якубинский писал: «Если Соссюр прав, то невозможно организо-ванное вмешательство общества в языковой процесс, организованное руко-водство этим процессом, невозможна языковая политика» [6, с. 731].

Спор Л. П. Якубинского с Ф. де Соссюром имеет продолжение, а темати-ка, по которой разгорелась полемика, относится к одной из вечных проблем в лингвистике. За более деятельностный подход в регулировании социолинг-вистических вопросов выступает и современный лингвист В. М. Алпатов. По его мнению, «лингвист» слагается:

– из реального строителя (и эксперта в строительстве) современного язы-ка (и географии культур), для чего требуется изучение современной языковой действительности, самодовлеющий интерес к ней…;

– из языкового политика, владеющего (хоть в ограниченных, пусть, раз-мерах) прогнозом языкового будущего, опять-таки в интересах утилитарного языкового строительства (одной из разновидностей «социальной инженерии» будущего);

– из «общего лингвиста», в частности лингвистического историолога…» [7, с. 251].

Мы же считаем, что истина находится, скорее, где-то посредине. Мы до-пускаем, что языковая деятельность в какой-то степени доступна для целе-направленного воздействия со стороны человека, но в целом язык живет и развивается по своим собственным законам, лишь отчасти устанавливаемым и контролируемым людьми. Пересмотр методологии социолингвистического исследования, который имеет место сегодня, направлен на преодоление про-тивоположности субъективистского и объективистского направлений в науч-ном теоретизировании.

70


Продолжая развивать ретроспективный взгляд на социолингвистические исследования в Советском Союзе, надо сказать, что 30-е – 40-е гг. ознаменова-лись общеизвестными изменениями в области проводимой Коммунистической партией национальной и языковой политики. Эти годы стали крайне неблаго-приятными для развития социолингвистических идей, свободный научный по-иск был заменен лозунгом о «расцвете языков под сталинским солнцем».

Рождение истинных социолингвистических исследований в том примерно виде, как известно сегодня, начинается в конце 50-х и в начале 60-х гг. Их было проведено немало и в нашей стране и за рубежом. Мы уже указывали, что на Западе практическая необходимость разработки таких идей была обусловле-на, в первую очередь, геополитическими причинами, а именно как следствие обретения независимости бывшими колониальными государствами. Вопро-сы, на которые стремятся ответить специалисты в области геополитики, изу-чающие языковые проблемы, мы сформулировали в предыдущей нашей рабо-те «Геополитический анализ языковой ситуации в полиэтническом регионе». Эти вопросы – что, где, когда и почему. «Геополитический анализ включает в себя изучение исторических процессов, которые способствовали развитию современных моделей контактов и взаимодействий между представителями различных этнокультур» [8, с. 66]. Так, распад колониальной системы мож-но считать и следствием, и в то же время мощным стимулом для появления национальных движений и соответственно национальных идеологий. Такие драматические и радикальные геополитические сдвиги требовали нового на-учного осмысления и выработки беспрецедентных практических решений на основе этого осмысления. В подтверждение этого интереса организуется це-лый ряд конференций, симпозиумов и публикаций по данным вопросам. Зна-ковыми работами по интересующей нас проблеме можно считать «Языковые проблемы развивающихся наций» группы авторов, впервые озвучившей свои идеи на конференции в Виржинии в 1966 г., и книгу Рубина «Можно ли плани-ровать язык?», которая вышла в 1971 г. Последняя была посвящена изучению вопросов языковой политики в конкретных странах: в Израиле, Индии, Индо-незии и Швеции.

Немного позже появилась публикация «Процессы языкового планирова-ния» Рубина и ряда других авторов. Эти работы стали классикой социолинг-вистической мысли и, несмотря на свои плюсы и минусы, заслуживают, без-условно, высокой оценки.

Следует отметить также несколько работ западных ученых того же пери-ода, специально посвященных анализу языковой ситуации и языковой поли-тики в СССР. Для нас эти научные труды представляют несомненный прак-тический интерес. Хотелось бы отметить публикации Орнстайна (1959), Бэй-кона (1966), Беннигсэна (1967), Комри (1981), Льюиса (1982) и др. Как правило, авторы этих работ игнорировали разнообразные процессы, имевшие место в рамках проводимой советским государством языковой политики, и сводили их к русификации. Любые отклонения от намеченного и проводимого Комму-

71


нистической партией курса жесткой русификации оценивались лишь как так-тические ходы. Некоторые авторы, правда, в своих исследованиях противопо-ставляли языковую политику 20-х – 30-х гг. более позднему курсу, реализуе-мому под руководством И. В. Сталина. Однако общим недостатком западных работ, посвященных изучению вопросов языковой политики в СССР, можно считать ограниченность фактического материала, что легко объясняется за-крытостью нашей страны в то время и известной склонностью к искажению и фальсификации статистических данных. Однако, несмотря на привержен-ность априорным схемам, эти работы содержат любопытный теоретический и практический материал.

К середине 80-х гг. растет степень неудовлетворенности научным поиском в области социолигвивических проблем. Смена идеологии и общественных умонастроений после 1985 г. привела ученых к эпистемологической неуверен-ности, поставив много новых вопросов, на которые нельзя было дать ответы, применяя старые подходы. Основное внимание ученых конца XX в. привлек тот факт, что система языка через свой способ концептуализации действи-тельности представляет определенные точки зрения или интересы, определяя тем самым и значительное воздействие на всякого, использующего язык.

Мы признаем данное направление научного поиска актуальным для нашей темы и согласны с В. М. Алпатовым, который справедливо заметил, что, «по-жалуй, нигде человеческое сознание столь не мифологизировано, как в обла-сти национально-языковых проблем. Часто мы видим, как образованный че-ловек, вполне разумно рассуждающий по всем прочим вопросам, начинает с пеной у рта «доказывать» явно абсурдные положения, как только речь заходит об истории его народа или ситуации с его родным языком. Такие тенденции многократно усиливаются в переломные моменты вроде нынешнего, когда воскресают, казалось бы, давно забытые мифы» [1, с. 24].

Исследования М. Фуко, К. Леви-Стросса, П. Рикера и других позволили раскрыть роль языка как орудия власти или средства навязывания взглядов. Так, Гидденс пишет: «Сегодня слово остается ядром современности и ее гло-бальных сетей, являясь незаменимым средством административной и соци-альной координации» [9, с. 161]. Авторы, исследующие язык как орудие власти, средство управления и манипулирования общественным мнением, отмечают, что идеологемы, существующие в конкретном языке, становятся такими лишь потому, что способствуют в конкретных условиях поддержанию отношений доминирования. Собственно, конституирование и сохранение таких отноше-ний – область царствования языковой политики.

В теоретических исследованиях языковой политики важное место отво-дится тем работам, в фокусе внимания которых оказались проблемы языко-вого равенства, языковых прав и дискриминации по языковым признакам. В 1973 г. Хауген высказался по этой проблеме следующим образом: «Языковое разнообразие – не проблема, пока оно не становится основанием для дискри-минации» [10, с. 40]. Двадцать лет спустя Хаймс напомнил нам о «ножницах»,

72


которые всегда существует между фактическим и потенциальным равенством языков. Он писал: «Хотя все языки потенциально равноправны, на самом деле они таковыми не являются по социальным причинам» [11, с. 2].

Для политиков и администраторов регионального и национального уров-ней, принимающих решения в многоязычном сообществе, вопрос звучит не просто о развитии языка, а главным образом какие языки конкретно развивать и поддерживать, с какой целью, и как направлять процесс относительно мажо-ритарного языка.

В эпоху глобализации также отчетливо звучит тревожная мысль о нежиз-неспособности некоторых «малых» языков. Синхронный анализ этой пробле-мы и изучение сложившейся ситуации в разные исторические периоды по-зволили сделать вывод, что языки исчезают при любом общественном строе. Иногда языки вымирают, потому что просто не остается их реальных носите-лей. Но чаще это происходит в результате полной языковой ассимиляции.

В США в ХХ в. исчезли десятки индейских языков, в Австралии к насто-ящему моменту вымерло около 100 языков и примерно столько же находятся под угрозой исчезновения. Как правило, больше всего под угрозой находят-ся языки малочисленных этносов. Но такое логичное объяснение подходит не для всех случаев. Так, в том же XX в/ под угрозой полного исчезновения оказались кельтские языки в Великобритании. И хотя языковая политика Со-единенного Королевства путем ряда практических мероприятий помогла за-тормозить этот процесс, вернуть языковую ситуацию в прежнее состояние не удалось. Английский язык де-юре не имеет статуса государственного языка, но де-факто является мажоритарным языком в государстве. Так, в наши дни на территории Шотландии, например, языковая ситуация складывается из трех основных идиомов – английского языка, шотландского гэльского и анг-ло-шотландского. С 1958 г. в школы Шотландии ввели изучение шотландского в качестве учебного предмета, но в основном преподают устную разговорную речь. В 1992 г. Европейская Хартия признала шотландский гэльский и англо-шотландский официально региональными языками и языками национальных меньшинств. Все эти практические шаги свидетельствуют, что в данном реги-оне проводится определенная языковая политика, нацеленная на возрождение миноритарных языков. Однако эти языки по-прежнему не популярны, и мало кто их употребляет, особенно в городских условиях.

Необходимо отметить, что причины неустойчивости языков могут быть самыми разными. Помимо численности реальных и потенциальных носителей языка, большую роль играют политические и культурные факторы. Причем в равной степени неблагоприятными для устойчивости языков оказываются и культурная близость народов, и слишком большая культурная дистанции между ними. В качестве примера, иллюстрирующего языковую ассимиляцию на основе культурной близости, можно предложить валлийцев и тех же шот-ландцев. А полярная ситуация сложилась с индейцами в США, которые ока-зались в состоянии «культурного шока».

73


Попытки возродить исчезающие языки привели к появлению новой стра-ницы в истории исследований языковой политики, а именно к лингвистиче-ской экологии, или эколингвистике (Grenoble & Whaley, 1998; Кrauss, 1992; Nettle & Romaine, 2000; Hinton, 2001). Эколингвистика предложила новый способ концептуализации и метафоризации данного отрезка действительно-сти по аналогии с экологией. Часть ученых, поддерживающих эту концепцию, считают, что языки всегда находились и находятся в состоянии естествен-ной эволюционной борьбы за выживание, в которой, как известно, побеждает сильнейший. Такой подход полностью игнорирует роль человеческого факто-ра и элементы творчества в области языковой политики.

Тем не менее, в это же время появляется серия работ, призывающих обра-тить особое внимание на роль субъективных факторов в формировании и ре-ализации языковой политики. Сторонники этого подхода пытаются вникнуть в суть проблемы на уровне прагматических значений – целей, мотивов, уста-новок. Такой способ концептуализации действительности определяет его он-тологический и гносеологический статусы в категориях смыслов и ценностей.

Если суммировать взгляды этих ученых, то необходимо признать тот факт, что эти новые подходы, которые появились на рубеже третьего тысячелетия, стали богатым источником для вдохновения последующих исследований по интересующей нас проблеме. В приведенных выше концепциях содержит-ся много идей, представляющих для нашей темы методологический арсенал большой эвристической силы.

Литература1. Алпатов В. М. 150 языков и политика: 1917–2000. – М., 2000. 2. Бодуэн де Куртенэ И. А. Проект ос-новных положений для решения поль-ского вопроса. – СПб., 1906. 3. Яковлев Н. Ф. Проблемы националь-ной письменности восточных народов СССР // Новый Восток. Кн. 10–11. – М., 1925. 4. Поливанов Е. Д. Итоги унификацион-ной работы. К проекту Унификационно-го НТА // Культура и письменность Вос-тока. Кн. 1. – Баку, 1928. 5. Соссюр Ф. де Труды по языкозна- нию. – М., 1977. 6. Якубинский Л. П. О диалогической речи // Ученые записки ЛГУ. Серия фи-лологических наук. 1931. – № 1. 7. Алпатов В. М. История лингвистиче-ских учений: учеб. пособие. – М.: Studia Philologica, 1999.

References1. Alpatov V. M. 150 iazykov i politika: 1917–2000. – M., 2000. 2. Boduen de Kurtene I. A. Proekt osnovnykh polozhenii dlia resheniia pol’skogo voprosa. – SPb, 1906. 3. Iakovlev N. F. Problemy natsional’noi pis’mennosti vostochnykh narodov SSSR // Novyi Vostok. Kn. 10–11. – M., 1925. 4. Polivanov E. D. Itogi unifikatsionnoi raboty. K proektu Unifikatsionnogo NTA // Kul’tura i pis’mennost’ Vostoka. Kn. 1. – Baku, 1928. 5. Sossiur F. de Trudy po iazykoznaniiu. – M., 1977. 6. Iakubinskii L. P. O dialogicheskoi rechi // Uchenye zapiski LGU. Seriia filologicheskikh nauk. 1931. – № 1. 7. Alpatov V. M. Istoriia lingvisticheskikh uchenii: ucheb. posobie. – M.: Studia Philologica, 1999.

74


8. Иванова Д. Н. , Донченко Е. Н. Геопо-литический анализ языковой ситуации в полиэтническом регионе // Гуманитар-ные и социально-экономические нау- ки. – 2011. – № 1. 9. Гидденс Ф. Основания социологии. – М., 1998. 10. Haugen E. The curse of Babel // Lan- // Lan-Lan-guage as a human problem / – M., Bloom-/ – M., Bloom-M., Bloom-field & E. Haugen (eds.). – New York: W. W. Norton, 1973. 11. Hymes. D. Preface // Language of in-equality / N. Wolfson & J. Manes (eds.) / – Berlin: Mouton, 1992.

8. Ivanova D. N., Donchenko E. N. Geopoliticheskii analiz iazykovoi situatsii v polietnicheskom regione // Gumanitarnye i sotsial’no-ekonomicheskie nauki. – 2011. – № 1. 9. Giddens F. Osnovaniia sotsiologii. – M., 1998. 10. Haugen E. The curse of Babel // Language as a human problem / M. Bloomfield & E. Haugen (eds.). – New York: W. W. Norton, 1973. 11. Hymes. D. Preface // Language of inequality / N. Wolfson & J. Manes (eds.)/ – Berlin: Mouton, 1992.

75

СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКИЕ И ЭТНИЧЕСКИЕ ПРОЦЕССЫ НА ЮГЕ РОССИИ

УДК 316.4

Барков Ф. А.,Сериков А. В.

Barkov Feodor A., Serikov Anton V.

ТЕНДЕНЦИИ ИНТЕГРАЦИИ И ДЕЗИНТЕГРАЦИИ В МОЛОДЕЖНОЙ СРЕДЕ ЮГА РОССИИ И ПРОБЛЕМЫ ДУХОВНО-НРАВСТВЕННОГО ВОСПИТАНИЯ МОЛОДЕЖИ

TRENDS OF INTEGRATION AND DISINTEGRATION AMONG THE

YOUTH OF SOUTH RUSSIA AND THE PROBLEM OF SPIRITUAL AND

MORAL EDUCATION OF YOUTH

В статье анализируются эмпирические данные комплексного исследования, проведенного в конце 2013 г. в восьми регионах Юга России в среде социаль-но активной молодежи. Такая конфигу-рация выборки позволяет в достаточно рельефном виде рассмотреть факторы, способствующие объединению и разъ-единению молодежи как социальной группы, ее интеграции в социетальную систему общества. В статье рассматри-ваются институты и символы консоли-дирующие и разъединяющие современ-ную социально активную молодежь, анализируются различия оценок ре-спондентов из регионов с различными типами политической культуры и этно-социальной структуры.

This paper analyzes the empirical data a complex study conducted in among socially active young people late 2013 in eight regions of southern Russia. The sample configuration allows distinctly to consider factors contributing to the integration and disintegration of youth as a social group and the process of youth integration into the societal system of society. The article deals with the institutions and symbols which consolidate or segregate modern socially active youth. The differences of estimates of respondents from regions with different types of political culture and ethno-social structure are analyzed.

76


Ключевые слова: интеграция, дезинте-грация, молодежь, ценности, патрио-тизм, экстремизм.

Key words: integration, disintegration, youth, social values, patriotism, extremism.

Барков Федор Александровичкандидат социологических наук, стар-ший преподаватель кафедры социоло-гии, политологии и права ИППК ЮФУ, заведующий сектором методологии эм-пирических социологических и марке-тинговых исследований ЮРФИС РАН(г. Ростов-на-Дону)


Barkov Feodor A. Сandidate of Sociological Sciences, Senior Lecture of Social, Political and Law Sciences Department of Institute of Professional Development in the Area of Social Sciences, Southern Federal University, Head of Sector of Methodology of Empirical Sociological and Marketing Researches of South Russian Branch of Institute of Sociology, Russian Academy of Sciences (Rostov-on-Don)


Сериков Антон Владимировичкандидат социологических наук, доцент, заведующий отделением «Регионове-дение» ИППК ЮФУ, заведующий сек-тором социологии конфликта ЮРФИС РАН (г. Ростов-на-Дону)


© Барков Ф. А., 2014© Сериков А. В., 2014

Serikov Anton V. Сandidate of Sociological Sciences, Associate Professor, Managing of Branch of Regionalistik of Institute of Professional Development in the Area of Social Sciences, Southern Federal University, Head of Sector of Sociology of Conflict of South Russian Branch, Institute of Sociology, Russian Academy of Sciences (Rostov-on-Don)


© Barkov F. A. © Serikov A. V., 2014

В рамках проекта «Мир – Кавказу» в конце 2013 г. было проведено комплексное социологическое исследование, основное назначение кото- рого – лучше понять те тенденции, которые имеют место сегодня в молодеж-ной среде Юга России с точки зрения культурной интеграции и дезинтегра-ции, нравственного и патриотического воспитания, распространения экстре-мизма. В рамках исследования проведен анкетный опрос молодежи в возрасте от 16 до 30 лет, представляющей Ростовскую область, Краснодарский край, Ставропольский край, Республику Адыгея, Республику Дагестан, Кабардино-Балкарскую Республику, Республику Северная Осетия–Алания, Чеченскую Республику. В опросе участвовала наиболее активная в социальном отноше-нии молодежь – студенты, члены дискуссионных клубов, участники земля-честв, студенческих объединений и т. п. Всего было опрошено 2000 человек, а выборка строилась таким образом, чтобы обеспечить репрезентативность

77


общих данных, а также возможность сопоставления по половозрастным кла-стерам и отдельным регионам.

Кроме анкетного опроса в регионах были проведены фокус-группы с пред-ставителями местной студенческой молодежи, а также экспертные интервью с известными специалистами по межнациональным отношениям, культу-рам народов Кавказа, молодежной политике, противодействию экстремизму и т. д. Материалы качественных исследований в значительной степени позво-лили дополнить результаты опроса, поскольку они дали возможность зафик-сировать живой язык молодежи, ход ее мыслей, выяснить ее видение совре-менной этнокультурной и молодежной политики в России. Далее мы пред-лагаем вашему вниманию краткий обзор основных тенденций, выявленных в результате исследования по двум ключевым направлениям: а) тенденции культурной интеграции и дезинтеграции в молодежной среде и б) проблемы патриотического и духовно-нравственного воспитания молодежи;

Тенденции интеграции и дезинтеграции в молодежной среде Юга России

Большинство опрошенных экспертов при оценке основных противоречий в сфере межнациональных и межкультурных отношений в молодежной сре-де по-прежнему указывают на отсутствие «четкой национальной политики в России». При этом популярность подобной оценки сохраняется на фоне при-нятия государством ряда основополагающих документов – «Стратегии госу-дарственной национальной политики Российской Федерации до 2025 г.» [1], федеральной целевой программы «Укрепление единства российской нации и этнокультурное развитие народов России (2014–2020 гг.)» [2], поправок в фе-деральное законодательство, связанных с закреплением за региональными и местными властями прямой ответственности за возникновение межнацио-нальных конфликтов на подведомственной территории.

Таким образом, опрошенные эксперты пытаются указать на сложный ха-рактер и самой этнокультурной сферы и процессов, связанных с этнокультур-ной и национальной политикой, закрепившиеся в этой области негативные тенденции. В наше время этнокультурная политика очень тесно переплетена с целым рядом системных вопросов – миграционной, информационной, со-циально-экономической политикой и др. Культурная дифференциация – это процесс, который кажется очевидным многим экспертам, но вместе с тем, его довольно трудно отслеживать и демонстрировать «с цифрами и графиками». Настоящее его значение мы начинаем осознавать только тогда, когда понима-ем, что среди молодежи образовалось несколько непонимающих друг друга, или даже враждующих «партий», исповедующих противоречащие друг другу цели, ценности, мыслящих в разных идеологических плоскостях. Именно по-этому сегодня актуальным является стратегический анализ интегрирующего

78


влияния русского языка и культуры, ценностей традиционных культур Кав-каза в молодежной среде.

Данные опроса показывают, что в настоящее время имеется три наибо-лее значимых фактора, оказывающих позитивное влияние на формирование чувства общности в молодежной среде. Наиболее значимым в этом отноше-нии является принцип «уважения к традициям народов России» (61 %). На втором месте находится идея «любви к Родине – России» (44 %). На третьем месте – вера и надежда на «общее будущее страны» (39 %). Как видим, идеи, обладающие высоким интегративным потенциалом для молодежи Юга Рос-сии, отличаются особой морально-нравственной высотой, объединяют в себе прошлое (традиции), настоящее (любовь к стране) и грядущее (надежду на светлое будущее страны). Такая конфигурация указывает на прочную основу и высокий потенциал объединительных процессов в молодежной среде реги-она, востребованными ценностями в которой сегодня являются традицион-ность, консервативность и духовность. Однако все эти ценности являются до-статочно идеализированными, они репрезентируют не столько инструменты и способы достижения межнационального согласия и мира, сколько ценност-ный запрос и консенсус. Понимание роли этих ценностей – это сегодня фунда-ментальный фактор, однако не подсказывает напрямую средства разрешения накопившихся проблем.

Рассмотрим остальные, наиболее востребованные позиции. На четвертом месте среди идей, формирующих чувство общности, находится «уважение к государству» (31 %), на пятом – «уважение к закону» (31 %), на шестом – «чув-ство согражданства» (27 %), на седьмом – «общая история страны» (21 %). Как показывают распределения ответов, сегодня не в полной мере является вос-требованным объединяющий потенциал русской культуры, а также казачьих традиций (11 % и 3 %, соответственно).

Связано это не только с большей ценностной привлекательностью осталь-ных позиций, но и с тем, что, по мнению большинства кавказской молодежи, русская культура сегодня связана скорее с прошлыми культурными дости-жениями (классическая литература, изобразительное искусство, архитектура и т. п.), нежели с привлекательными сторонами морального облика и образа жизни современной русской молодежи. Утрата культурной преемственности русской молодежью, размывание в ее сознании собственных национальных традиций и все большая ориентация на потребительские ценности западного мира, способствуют потери ею привлекательного образа.

Кроме того, данный аспект имеет самое непосредственное прикладное преломление в свете интегрирующих традиций. Молодежь Северного Кавка-за, воспитанная в рамках традиционной культуры для установления довери-тельных и взаимоуважительных отношений нуждается в сильном позициони-ровании, знании и уважении русских традиций именно со стороны русской молодежи. Модель межнационального общения северокавказской молодежи

79


видится как модель межкультурного диалога, в то время как модернизиро-ванные культурные образцы городской молодежи воспринимаются не как партнеры для диалога, а как контрпартнеры, компрометирующие образцы «культурной пустоты». Эта тенденция проглядывается довольно отчетливо в материалах фокус-групп, когда русской культуре приписываются скорее «свя-зующая роль», а не «объединяющая».

На рис. 1 приведены данные о наиболее востребованных объединяющих идеях в гендерном преломлении. Как видно, женщины проявляют большую эмоциональность в своих оценках, в целом у них присутствует более сильное позиционирование тех лидирующих позиций, о которых было сказано. Они в большей мере настроены сочувственно и переживающе по отношению к за-данным вопросам. Мужчины же, наоборот, демонстрируют большую умерен-ность в своих оценках (об этом можно судить, поскольку данный вопрос пред-полагал любое количество ответов).

Рис. 1. Распределение ответов на вопрос «Что на Ваш взгляд должно лежать в основе чувства общности и единства молодежи?»

(по гендерным группам, в % к числу опрошенных)

Отличной от гендерной градации выглядит ситуация с распределениями по возрастным подгруппам (рис. 2). В данном случае это две подгруппы, вы-деленные нами исходя их структуры молодежной аудитории, которая участво-вала в опросе – 1) 16–18 лет и 2) 19 лет и старше. Здесь мы видим фактическое единомыслие различных возрастных групп в отношении главных объединя-ющих ценностей.

к

80



(по возрастным группам, в % к числу опрошенных)

При этом молодежь постарше оказывается чуть более ориентирована на образ светлого будущего, а молодые люди помладше видят большую ценность в традициях. Однако наиболее важным является, пожалуй, распределение, представленное на рис. 3. Это распределение по типам регионов.

Всего в аналитических целях было выделено три типа регионов, крите-риями чему послужила, во-первых, относительная численность русского на-селения в их составе, а во-вторых известные тенденции в сфере модернизации культуры и образа жизни. В соответствии с этим регионы были сгруппирова-ны следующим образом:

1 тип – Ростовская область, Краснодарский край, Ставропольский край (обозначено на диаграммах «Края»);

2 тип – Республика Адыгея, Кабардино-Балкарская Республика, Республи-ка Северная Осетия–Алания (обозначено на диаграммах «Респ. 1»);

3 тип – Республика Дагестан, Чеченская Республика (обозначено на диа-граммах «Респ. 2»).

к

81



(по типам регионов, в % к числу опрошенных)

Как видно из представленной диаграммы, в оценках различных групп ре-спондентов имеются заметные колебания. Во-первых, для русскоязычных ре-гионов характерно чуть более эмоциональное отношение к России как к своей Родине. Во-вторых, для этих регионов относительно большую роль играет история России. В-третьих, в этих регионах намного больший интегративный потенциал приписывается русской культуре – 24 %, в то время как в регионах второго типа – всего 7 %, а в регионах третьего – 2 %.

Для регионов второго типа в целом характерны усредненные по всему массиву оценки, однако обращает на себя внимание значимость именно для этой группы уважения к традициям народов России. Регионы третьей группы демонстрируют, пожалуй, наиболее противоречивые оценки. Здесь заметно ниже оказывается роль уважения к традициям народов России, однако гораз-до более важным является уважение к государству, а также ориентирован-ность на единое будущее великой страны. Из сказанного можно сделать вывод о том, что молодежная аудитория является сегодня достаточно дифференци-рованной в гендерном и региональном измерении, и проявляет относительно большую консолидированность как поколенческая категория.

к

82


Не менее важными по сравнению с интеграционными тенденциями яв-ляются дезинтиграционные тенденции. Вопрос о том, что сегодня разъеди-няет молодежь задавался с акцентом на факторы, которые будут описывать различия не между отдельными культурами, а именно внутри молодежи как особой социальной группы. То есть речь идет о стандартном наборе – на-чиная от имущественного расслоения и заканчивая культурными интереса-ми. Полученные данные позволили выделить две главных разъединяющих позиции: культурные интересы (45 %) и национальные особенности (41 %). Рейтинг этих позиций в 1,5–2 раза превышает рейтинг остальных позиций. Следует отметить, что эта ситуация не уникальна для Юга России, посколь-ку доминирования в качестве дифференцирующего основания культурных интересов – является общей тенденция массового сознания молодежи со-временной России [3].

Вместе с тем, когда молодежь России в целом говорит о различиях в культурных интересах, это означает разницу в предпочтениях культур-ного потребления – какую музыку слушать, какую одежду носить, какие фильмы смотреть, с чем себя идентифицировать и т. п. На этом фоне до-статочно тревожной выглядит ситуация, когда все большую роль начинают играть собственно этнокультурные отличия. В целом, это тенденция по-следних лет, которая должна стать не только предметом научного анализа ученых, но и одним из основных объектов региональной молодежной политики.

Вторая группа дифференцирующих факторов связана уже не с куль-турными различиями, а с социально-имущественным расслоением. Почти 30 % опрошенных указали, что для них наиболее значимым является диффе-ренциация по наличию «нужных связей», знакомств, еще почти столько же (29 %) отметили, что больше всего молодежь разъединяет имущественное рас-слоение, а 26 % указали на разницу в социальном положении родителей. Так выглядит пятерка лидирующих позиций, к ним примыкают разница в месте проживания (город, село) – 21 % и разница в образовании – 19 %. Это общие распределения, на рис. 4 и далее представлена информация, по которой можно сравнить оценки в пределах кластеров.

Как видим, в гендерном измерении, общие тенденции в целом сохраняют-ся, однако мужчины реагируют на вопросы анкеты по-прежнему более сдер-жанно. Единственным исключением является пункт – наличие «связей», зна-комств. Это единственная позиция, где доля среди мужчин оказалось более высокой, чем среди женщин.

В случае с возрастными подгруппами общие тенденции также сохраняют-ся. При этом, молодежь постарше оказывается более чувствительна к обще-культурным дифференциациям и имущественному расслоению, а помлад- ше – к этнокультурным. Однако, разница находится в целом в пределах по-грешностей.

83


Рис. 4. Распределение ответов на вопрос «Как Вы считаете, что сейчас больше всего разъединяет молодежь вашего региона?»


Распределения по типам регионов вновь оказываются достаточно диффе-ренцированными. Очевидным является большее внимание русскоязычной мо-лодежи к культурным и межнациональным отличиям. При этом более высокое значение у общекультурных различий связано с тем, что в пространстве совре-менной русской культуры молодежь находит значительно разнообразие норм и идентичностей, ориентируется на подчас взаимоисключающие образцы. То есть русская молодежь демонстрирует все черты относительно модернизиро-ванной в культурном отношении подгруппы. Данную особенность следует выделить не только как эмпирическую особенность, но и как фактор межна-циональных отношений. Его значение можно связать с тем, что русскоязычная молодежь сегодня наиболее дифференцирована в культурном отношении, и ей не следует приписывать каких-либо жестких культурных клише или сте-реотипов. То есть проблемы стереотипизации по отношению к русским еще более актуальны, чем по отношению к кавказцам именно из-за культурного

т. д.)

84


разнообразия русскоязычной молодежи. Безусловно, эту особенность можно интерпретировать и как размытость в условиях социальных трансформаций общего культурного и идентификационного ядра, традиционного связанного с сильным государством.


(по возрастным группам, в % к числу опрошенных)

Регионы первого типа, как и в предыдущем случае демонстрируют в целом усредненные позиции, и не столь интересны как регионы второго типа. Вот здесь действительно имеются заметные отличия в оценках. Особенно по от-ношению к русскоязычной молодежи. Обратим внимание, что для молодежи из регионов второй группы (Дагестан, Чечня) национальные отличия оказы-ваются гораздо менее значимыми, нежели для русских. Доля отметивших эту позицию примерно в 2 раза меньше, чем по русскоязычной аудитории – 24 % против 54 %. В целом, это обстоятельство можно охарактеризовать как пред-сказуемое проявление сильной этнической идентичности, проявление куль-турной сцепленности в рамках традиционного социума. Далее, в этой группе более выраженными являются различия между «городом» и «селом», или ина-че модернизированной частью молодежи, живущей в условиях относительной патриархальности. Наконец, именно в этой группе оказывается наибольшим значение личных и родственных связей для восходящего продвижения моло-дого человека по лифтам социальной мобильности.

16–18 лет

85




Из сказанного становится очевидным, что этнокультурная и воспитатель-ная политика в молодежной среде различных регионов должна быть не только дифференцированной (что и так, по всей видимости, имеет место), но и учи-тывать императивы подготовки молодежи к пониманию особенностей «дру-гого». Это необходимо для построения грамотной межнациональной поли-тики и будет способствовать эффективности профилактики экстремистских проявлений и агрессивного поведения [4].

Необходимо, рассмотреть вопросы, связанные с оценкой эффективности мероприятий по стимулированию межкультурного диалога в молодежной среде. Следует отметить, что полученные данные можно интерпретировать двояко. Этому способствует осознание того факта, что в опросе участвова-ли представители наиболее активной молодежи. То есть полученные данные характеризуют вовлеченность в молодежную культурную политику именно этого типа молодежи. В целом, по полноразмерной репрезентативной выборке, вовлеченность молодежи в подобные мероприятия будет, несколько ниже.

86


Рис. 7. Распределение ответов на вопрос «Слышали ли Вы что-либо о мероприятиях, посвященных межкультурному диалогу, межнациональным

отношениям (межнациональные фестивали, спартакиады и т. п.)?» (по гендерным группам, в % к числу опрошенных)

И, тем не менее, можно констатировать, что 22 % опрошенных принимали участие в мероприятиях, посвященных межкультурному диалогу, большая же часть только слышала о таких – 53 %, 22 % ничего не слышали о подобно-го рода акциях. Как интерпретировать полученные данные? Много это или мало – 22 %? На наш взгляд, полученные данные говорят о том, что политика в данной области носит в целом системный характер, и значительная часть молодежи непосредственно вовлекается в стимулирующие мероприятия. Это способствует относительно высокой информированности молодежи об усили-ях государства в данной сфере.


отношениям (межнациональные фестивали, спартакиады и т. п.)?» (по возрастным группам, в % к числу опрошенных)

87


Но, с другой стороны, полученные данные говорят и о том, что большая часть молодежи непосредственно не вовлечена в институциональный меж-культурный диалог, т. е. имеется не только возможность, но и необходимость наращивания усилий в этом направлении.

Распределения с учетом гендерной структуры показывают, что мужчины являются более частыми гостями молодежных форумов, дискуссий и фести-валей, связанных с межкультурным диалогом. Если судить с учетом возраст-ного фактора, то оказывается, что молодежь постарше активнее участвует в фестивалях и форумах, связанных с межкультурным диалогом. В этой ауди-тории доля участвовавших достигает 27 %, в то время как среди 16–18 летних мы имеем показатель в 16 %.


отношениям (межнациональные фестивали, спартакиады и т. п.)?» (по типам регионов, в % к числу опрошенных)

В случае с регионами различного типа мы имеем «провал» непосредствен-ного участия в республиках первого типа. Здесь доля принимавших участие в 2 раза ниже, чем аналогичный показатель в Чечне, Дагестане или русскоя-зычных регионах (14 % против 26 % и 27 %, соответственно). В последних же двух группах мы наблюдаем примерно одинаковый уровень вовлеченности молодежи в соответствующую политику.

Рассуждая о различных форматах культурной интеграционной политики, которые были бы привлекательны сегодня для молодежи Юга России, респон-денты отмечали как утвердившиеся формы (фестивали, форумы), так и об-ращали внимание на необходимость большей поддержки и продвижения от-ечественного кинематографа, пропагандирующего толерантность и терпение, а также уважение к чужим традициям.

Среди представителей Северо-Кавказских республик большую популяр-ность и уважение заслужили ставшие уже известными площадки культурного

16–18 лет

88


обмена и коммуникации – форумы «Машук» и «Каспий». Отзывы о них были практически исключительно положительными и воодушевленными:

• Это форум «Машук». Мне кажется, что этот форум очень продуман-ный, поскольку туда приезжают молодые люди не только защищать свои проекты, но и проводятся дни каждой республики, где каждая делегация по-казывает свою культуру, кухню. Это очень интересное взаимодействие. Я многое узнала об иных национальностях. В молодежной среде таких форумов очень много.

• Должны проводиться форумы. Представлять правильно свою культу-ру. Форум «Каспий»: все были довольны, очень много молодежи разных на-циональностей, там даже дарили подарки за знание другой культуры, очень сплачивает.

Вообще ответы молодых людей свидетельствуют о том, что не только уже использующиеся форматы пользуются достаточно большой популярностью и поддержкой, но и в целом о том, что неразрешимых противоречий и непре-одолимых препятствий в сфере молодежной политики нет. У современной мо-лодежи есть потребность и желание познавать другие культуры, формировать общее понимание своей идентичности и будущего страны при сохранении культурного разнообразия. Показательным в этом отношении является одно из высказываний респондентов:

• Приведу пример с форумов на которых бывал. Все знают, что между ингушами и осетинами конфликт, но вот ребята расставались на форуме со слезами на глазах. Сдружились. Есть даже примеры дружбы азербайджан-цев с армянами.

Патриотическое и нравственное воспитание в молодежной среде Юга России

Вопрос патриотического воспитания в современной России в последнее время получил определенную актуализацию, тем не менее для большей части общественности он по-прежнему остается дискуссионным: должно ли вообще государство прилагать какие-то особые усилия на этом направлении, и если должно, то в чем они могут заключаться.

Абсолютное большинство респондентов уверено, что сегодня в России модно быть патриотом – 47 % в этом уверены абсолютно, и еще 33 % склоня-ются к этой точке зрения. Таким образом, в совокупности до 80 % молодежи лояльно и положительно относятся к идее патриотизма (рис. 10).

Если обратиться к гендерной структуре ответов, то можно увидеть, что мужчины настроены чуть более решительно в этом отношении. Среди них больше 50 % считает, что быть патриотом сегодня модно. Похожая ситуация складывается и применительно к распределениям, выделенным по возраст-ным кластерам, только здесь более решительно настроены уже молодежь по-младше.

89


Рис. 10. Распределение ответов на вопрос «Как Вы считаете, модно ли сейчас быть патриотом (любить свою Родину, трудиться на ее благо)?» (по гендерным группам, в % к числу опрошенных)

Но, как и в предыдущих случаях, более значимыми и показательными для нас являются распределения, выделенные по регионам различного типа. Наименее сдержанные оценки продемонстрировали жители регионов второго типа. Здесь всего лишь 35 % опрошенных абсолютно уверены в том, что сегодня быть патри-отом модно. В тоже время, в русскоязычных регионах этот показатель достигает 48 %, но наиболее выдающимся он является в Чеченской Республике и Дагеста- не – 62 %. При этом необходимо отметить, что в целом популярность патриотиче-ской идеи по всем типам регионов является достаточно высокой (рис. 11).

Рис. 11. Распределение ответов на вопрос «Как Вы считаете, модно ли сейчас быть патриотом (любить свою Родину, трудиться

на ее благо)?» (по типам регионов, в % к числу опрошенных)

90


Как показали фокус-группы, общероссийский патриотизм действительно сегодня может быть интегрирующим фактором молодежной политики. При этом, несмотря на популярность самой идеи патриотизма, молодежь считает, что данное направление недостаточно представлено в молодежной политике. Образцом патриотизма для северокавказской молодежи является советская идеологическая система, патриотизм Великой Отечественной войны. Смыс-ловой доминантой такого рода патриотизма выступает жертвенность, способ-ность отказаться от собственных интересов и даже жизни ради других, ради будущих поколений:

• Не хватает действий, доказательств, что за страну стоит ложиться на амбразуру. Поднимать образование, уровень жизни людей, делать все для людей.

Характеризуя современный период, молодежь указывает на то, что не хва-тает общих, объединяющих идей, мешает имущественное расслоение. При этом неотъемлемым качеством патриота считается знание истории страны и собственных традиций, четкая самоидентификация. В этом смысле западный мир с его либеральными ценностями значительной частью молодежи воспри-нимается как угроза, которая ведет к «отрыванию от корней».

Важным аспектом патриотического сознания современной молодежи яв-ляется дихотомия «страна – государство». Страна, народ является объектом любви, идеализируется, а государство, наоборот, критикуется, и даже уничи-жается:

• Можно сказать словами из песни «Я так люблю свою страну, но нена-вижу государство».

• Все свою страну любят, все будут с гордостью говорить «моя родина это Россия!», но что касается государства это совсем другая песня.

• Разочарованность государством. С другой стороны понятие государства является системообразующим для

представителей Чеченской Республики и Дагестана, именно по отношению к государству конструируются такие атрибуты патриотического сознания как величие, гордость и т. п. У представителей северокавказких народов нацио-нальный и региональный патриотизм соединяется с общероссийским патри-отизмом. Россия при этом воспринимается как великая страна, обладающая влиянием на международной арене, раскинувшаяся на обширной территории, помогающая республикам.

В дополнение к идее патриотизма рассмотрим вопрос, касающийся не столько патриотического, сколько морально-нравственного воспитания со-временной молодежи. Участникам опроса был задан вопрос о том, насколько они готовы соблюдать морально-нравственные принципы. Следует отметить, что аудитория разделилась здесь на несколько частей, из которых ни одна не может образовать большинство. Так, 30 % опрошенных заявили, что они не готовы переступать через моральные принципы ни при каких условиях, даже если бы это им могло помочь добиться успеха в жизни. Около 37 % отметили,

91


что иногда могут нарушить моральные нормы для достижения каких-то це-лей, но это в целом заставляет их мучиться, взывает к совести. В то же время 22 % опрошенных отметили, что для достижения успеха в наше время можно нарушать моральные принципы.

На рис. 12 представлены распределения ответов по гендерным группам. Как мы можем видеть, заметного влияния этот фактор на оценки молодых людей не оказывает, в целом наблюдаются те же тенденции, что и по массиву в целом. Более рельефной выглядит структура ответов с учетом возрастно-го фактора. Доля прагматиков здесь сохраняется на среднем уровне, а вот в числе тех, кого можно назвать идеалистами заметны колебания. Группа более возрастной молодежи настроена более жестко в отношении соблюдения мо-ральных правил и принципов, в то время как группа 16–18-летних подходит к этому вопросу чуть более гибко.

Рис. 12. Распределение ответов на вопрос «Каково Ваше отношение к соблюдению моральных принципов?»


На этом фоне достаточно противоречиво выглядит структура ответов по типам регионов. В целом, наиболее принципиально настроенной оказывается молодежь Чеченской Республики и Дагестана. Доля прагматиков здесь такая же, как и среди русскоязычной молодежи, однако доля условных идеалистов оказывается очень высока – 40 %. Это практически в два раза больше, чем по остальным группам.

Среди русскоязычной молодежи доминирующей группой являются ус-ловные реалисты, которые считают, что иногда можно отступить от мораль-ных принципов, но лучше этого, конечно, не делать. Практически половина

92


(48 %) молодежи и краев и областей придерживается этой точки зрения. Как ни странно, но весьма высокой на фоне остальных регионов, оказалась доля прагматиков в регионах второго типа – Кабарде, Осетии и т. п. Здесь этот по-казатель составляет 31 %. Сама же аудитория этих республик выглядит как расколотая – она разделена на три примерно равные группы, характеризую-щиеся противоположными взглядами на соблюдение моральных принципов.

Рис. 13. Распределение ответов на вопрос «Каково Ваше отношение к соблюдению моральных принципов?»


Однако в современных условиях необходимо обращать внимание не толь-ко на принципиальность молодежи, но и на то, какие идеи она считает достой-ными соблюдения и исповедания. Так, в настоящее время молодежный экстре-мизм в России выступает как следствие деформаций процесса формирования и развития личности молодого человека. Динамика молодежного экстремиз-ма, по нашему мнению, коррелируется с процессами социальной маргинали-зации, нравственным релятивизмом, сегментацией политической культуры, неопределенностью векторных тенденций развития общества. В условиях со-циальной трансформации, когда значительные слои общества оказались изо-лированы от положительных сценариев социальной адаптации идет накопле-ние агрессивности, расширение фрустрационных состояний, которые находят свое выражение в формах регенерации этнорелигиозных форм насилия как компенсационного фактора.

93


Литература References1. Указ Президента Российской Федера-ции «О стратегии государственной на-циональной политики Российской Феде-рации на период до 2025 года» от 19 де-кабря 2012 г. № 1666 // Информационно-правовой портал «Гарант». [Электронный ресурс] http://base. garant. ru/70284810/ (Дата обращения 11.05. 2014).2. Постановление Правительства Рос-сийской Федерации «О федеральной целевой программе «Укрепление един-ства российской нации и этнокультурное развитие народов России (2014–2020 годы)» от 20 августа 2013 г. № 718 // Официальный портал Правительства России. [Электронный ресурс:] http://government.ru/docs/4022 (Дата обраще-ния 11.05.2014).3. Социологический портрет мо-лодежи Ростовской области / под ред. проф. Ю. Г. Волко- ва. – Ростов н/Д, 2012. 4. Сериков А. В. Молодежный экстре-мизм на юге России: причины обостре-ния и меры предупреждения // Государ-ственное и муниципальное управление. Ученые записки СКАГС. – 2011. – № 3.

1. Ukaz Prezidenta Rossiiskoi Federatsii «O Strategii gosudarstvennoi natsional’noi politiki Rossiiskoi Federatsii na period do 2025 goda» ot 19 dekabria 2012 g. № 1666 // Informatsionno-pravovoi portal «Garant». [Elektronnyi resurs:] http://base. garant.ru/70284810/ (Data obrashcheniia 11.05.2014).2. Postanovlenie Pravitel’stva Rossiiskoi Federatsii «O federal’noi tselevoi pro-gramme «Ukreplenie edinstva rossiis-koi natsii i etnokul’turnoe razvitie nar-odov Rossii (2014-2020 gody)» ot 20 av-gusta 2013 g. № 718 // Ofitsial’nyi portal Pravitel’stva Rossii. [Elektronnyi resurs:] http://government. ru/docs/4022 (Data ob-rashcheniia 11.05.2014).3. Sotsiologicheskii portret molodezhi Ros-tovskoi oblasti / Pod red. prof. Iu. G. Volko-va. Rostov n/D, 2012. 4. Serikov A. V. Molodezhnyi ekstremizm na iuge Rossii: prichiny obostreniia i mery preduprezhdeniia // Gosudarstvennoe i munitsipal’noe upravlenie. Uchenye zapis-ki SKAGS. – 2011. – № 3.

94


УДК 316.485.2

Х. В. Дзуцев Hasan V. Dzutsev

ПРИЧИНЫ МЕЖНАЦИОНАЛЬНОЙ НАПРЯЖЕННОСТИ И ЭКСТРЕМИЗМА В РЕСПУБЛИКАХ СЕВЕРО-КАВКАЗСКОГО ФЕДЕРАЛЬНОГО ОКРУГА РОССИИ1

THE CAUSES OF ETHNIC TENSION AND EXTREMISM

IN THE REPUBLICS OF THE NORTH CAUCASUS FEDERAL DISTRICT

OF RUSSIA

Данная статья написана на основе про-веденного в ноябре 2013 г. Северо-Осе-тинским Центром исследований ИСПИ РАН совместно с кафедрой социологии и социальных процессов Северо-Осетин-ского государственного университета им. К. Л. Хетагурова на основе эксперт-ного опроса в республиках СКФО РФ на тему: «Исторические, политические, экономические, социальные причины межнациональной напряженности и экс-тремизма в республиках Северо-Кавказ-ского федерального округа Российской Федерации».

This article bases on the study conducted in November 2013 by the North Ossetian Research Center ISPR RAS and the department of sociology and social processes of the North Ossetian State University named after K. L. Hetagurov. The study is founded on the expert survey in the republics of the North Caucasus Federal District of the Russian Federation on the theme: «Historical, political, economic and social causes of ethnic tension and extremism in the republics of the North Caucasus Federal District of the Russian Federation».

1 Представленные материалы основаны на результатах экспертного опроса, проведенного в ноябре 2013 г. в республиках СКФО РФ. В нем приняли участие 37 экспертов, в числе кото-рых журналисты, политологи, военнослужащие, специалисты промышленного и сельскохо-зяйственного производства, юристы, историки, представители общественных и политических движений.

95


Ключевые слова: политизированная эт-ничность, этносепаратизм, сецессия, на-циональный радикализм, гипертрофия этничности, этногенез, конфликт циви-лизаций, цивилизационное противоре-чие, землячество, аффилиация, идентич-ность, национальное самоопределение, аудентичность, православие, исламизм, архаизм.

Key words: politicized ethnicity, ethnic separatism, secession, national radicalism, hypertrophy of ethnicity, ethnogenesis, the clash of civilizations, civilizational conflict, friendly association, affiliation, identity, national self-determination, audentichnost, Orthodoxy, Islam, the archaism.

Дзуцев Хасан Владимирович доктор социологических наук, профес-сор заведующий кафедрой социологии Северо-Осетинского государственно-го университета им. К. Л. Хетагурова (г. Владикавказ)e-mail: [email protected]

© Дзуцев Х. В., 2014

Dzutsev Hasan V. Doctor of Sociological Sciences, Professor, Head of Department of Sociology, North-Ossetian State University named after K. L. Hetagurov (Vladikavkaz)


© Dzutsev H. V., 2014

Современная социально-политическая ситуация в России и тенденции ее развития являются объектом пристального внимания как федеральных, так и региональных властей. Политизированная этничность, принимающая все бо-лее агрессивные формы, угрожает российскому сообществу этносепаратизмом, сецессией, межэтническими конфликтами и этнополитическими кризисами.

Сложившаяся на территории СКФО РФ ситуация в политической, социаль-ной и культурной сферах требует неотложных решений. Со всей остротой ощу-щается недостаточная разработанность теоретического аспекта данного пред-мета и практических рекомендаций по проведению этносоциальной политики государства в условиях нарастающего национального радикализма со стороны противников территориальной целостности Российской Федерации. При этом этничность приобретает политические функции, а этнос превращается в субъ-ект политики. Последнее представляет опасность территориальной и социаль-ной целостности государства. Особенно остро это ощущается при распростра-нении экстремизма вглубь религиозной составляющей жизни социума.

Проблема национального радикализма в аспекте политологии и социаль-ной антропологии на Северном Кавказе отражена в работах отечественных и зарубежных авторов, результаты этих исследований важны для понимания происходящих процессов. Ряд исследователей трактуют явление националь-ного радикализма как социальное, связанное с гипертрофией этничности, как шовинизацию национальной истории и культуры. Другие придают ему сугу-бо политический смысл и связывают его генезис и развитие с процессом фор-мирования государственности в разных исторических условиях.

В современной этносоциологии доминируют три подхода, не допускаю-щие иных, кроме официально принятых, толкований этногенеза и межнацио-

96


нальных конфликтов. Одним из них является этнографический, объясняющий конфликт интересов различных этносов различием культурных традиций, нравов, стиля жизни, верований.

Второй – политологический, объясняющий межнациональные конфликты различием политических позиций национальной элиты или буржуазии, идео-логической «диверсией» оппозиционных политических образований или на-ционалистических групп, сепаратистских движений.

Третьим служит конфликтологический подход, рассматривающий межэт-нические столкновения как конфликт интересов, обусловленный частными интересами политического или культурного характера, которые можно ре-шить путем поиска компромиссов.

На современном этапе при исследовании причин межнациональных кон-фликтов прежде всего следует исходить из концепции конфликта цивилиза-ций, в последние два десятилетия акцентированной американским социаль-ным философом и политологом Самюэлем Хантингтоном. Согласно этой концепции все формы межнациональных конфликтов, в том числе и религи-озных, являются выражением единого противоречия – цивилизационного. Всевозможные формы (этнические, социальные, политические) в этом смысле являются не истинными источниками, а только формой проявления. Подход к исследованию источника конфликта с позиции конфликта цивилизаций пре-доставляет возможность правильно измерять те ожидания конфликтующих сторон, которые могут лечь в основу компромисса.

Из концепции цивилизационного подхода вытекает вывод о том, что ис-следование причин межнациональных конфликтов в России нельзя осущест-влять, опираясь только на западный (прежде всего американский) опыт кон-фликтологических исследований. В отличие от США, Канады, Австралии, большинство этнических образований в России не является эмигрантским эт-ническим землячеством, а представляет собой автономные государственные объединения на исторических территориях. Поэтому ожидать от них иден-тичности этнического сознания наподобие эмигрантского «гостевого» мента-литета землячеств мигрантов США и Канады, в основе которого лежат сугубо экономический интерес и большей частью – лишенная этических основ мас-скультурная коммуникация, неправомерно.

Господствовавшие в СССР общинные распределительные отношения, теологическая по форме и этическая (моральная) по содержанию идеология соответствовали менталитету народов, чье цивилизационное развитие завер-шилось задолго до зарождения элементов капитализма в царской Российской империи и в большей степени являлось (и является) атрибутом феодальных отношений, чем рыночных. Поэтому стремление Российского государства се-годня утвердить в стране рыночные отношения, ломает не только уклад жизни, принципы межличностной коммуникации и самореализации в референтных группах, в том числе по причине разрушения их самих (ценностной струк-туры семьи, иерархии межпоколенческих отношений, принципов этической

97


(неправовой) формы регулирования общинных отношений), но и одновремен-но оказывает непомерное давление на генетику индивида. Насильственное «втягивание» в рынок исторически завершивших свое цивилизационное ста-новление этнических групп порождает внешнее и внутреннее противоречия:

– внешнее, перерастающее в ряде случаев в конфликт государственного масштаба, есть противоречие не между малыми этническими группами и русскими как государствообразующим этносом, а между малыми этносами и федеральной (иногда – национальной) государственной властью как воплоще-нием олигархической политики интенсивного развития рынка, вовлекающей малые этносы в капиталистическую цивилизацию;

– внутреннее противоречие порождено самими элементами рынка, создаю-щими конфликт интересов между группами внутри этносов: это классические противоречия становления капитализма, а именно: между городом и разруша-ющейся деревней, общинным земледелием и фермерством, собственниками средств производства и наемными работниками, между частью населения с теологическим менталитетом и другой частью с индивидуализированным со-знанием «рантье», молодым и старшим поколениями по причине разрушения традиций.

Современное состояние исследований по проблеме

Исторические формы этнорелигиозного экстремизма на Северном Кавка-зе рассматривались в дореволюционных трудах российских и отечественных авторов. Н. Ф. Дубровин, Н. Я. Данилевский, И. Н. Захарьин, А. И. Рунов-ский, Р. А. Фадеев и др. видели Кавказскую войну как столкновение циви-лизации (Российской империи XIX в.) и варварства (горские народы) и бит-ву христианства с исламом [1]. Немецкие историки и политики в основном поддержали оценки российских авторов. Французские и английские ученые и политики, наоборот, считали участников сопротивления на Кавказе своими геополитическими союзниками и стремились использовать их для отторже-ния от Российской империи ее окраинных территорий. Советские историки, в зависимости от политико-идеологической конъюнктуры, рассматривали Кав-казскую войну и имамат 1877 г. либо как многочисленные формы проявления насилия на социальной, национальной или религиозной почве, либо как на-ционально-освободительное движение (М. Н. Покровский, Н. Н. Покровский, P. M. Магомедов). Определенная часть советских исследователей отстаивали точку зрения, согласно которой восстания горцев на Кавказе были инспири-рованы из-за рубежа (Х. Г. Аджемян, Ш. В. Цагарейшвили и др.). Некоторые историки считали, что экспансионизм горцев, находившихся на стадии воен-ной демократии, был направлен исключительно против российской государ-ственности (М. М. Блиев, В. В. Дегоев, В. Б. Виноградов и др.). Военно-по-литические и административно-правовые методы регулирования этнорели-гиозного экстремизма на Северном Кавказе в XIX–XX вв. рассматриваются

98


в трудах Н. Ф. Бугая, A. M. Гонова, Г. В. Марченко, В. В. Попова, В. П. Пляски-на и др.

Современному этнорелигиозному экстремизму посвящена обширная на-учная литература. Проблемы этнонационализма и его экстремистские про-явления исследуются Р. Г. Абдулатиповым, Ю. В. Арутюняном, Ю. Г. Волко-вым, Л. М. Дробижевой, Г. С. Денисовой, В. Н. Ивановым, Ю. Ю. Карповым, Е. Е. Несмеяновым, Г. В. Осиповым, В. Н. Рябцевым, Ж. Т. Тощенко, В. А. Тишковым, Л. Л. Хоперской, В. В. Черноусом и др. Если В. А. Тишков и его школа относят все проявления этнонационализма к политическому экс-тремизму, то Л. М. Дробижева, В. В. Черноус и др. [2] развивают идеи сложной типологии национализма. Работы по проблемам религиозного экстремизма на Северном Кавказе в основном ограничены проблемами исламского ра-дикализма в этом регионе. Выделяются труды З. С. Арухова, В. Х. Акаева, В. О. Бобровникова, И. П. Добаева, А. В. Кудрявцева, А. А Игнатенко, А. В. Ма-лашенко, Д. В. Макарова, В. Н. Шевелева, А. А. Ярлыкапова и др. [4]. Ислам-ский экстремизм на Северном Кавказе рассматривается авторами в контексте геополитики мусульманского мира. Эти исследователи обращают внимание на политизированность конфессионально-государственных отношений в Рос-сии. Ряд авторов полагают, что религиозный экстремизм связан с проникно-вением в регион нетрадиционных исламских течений (например, ваххабизма).

Мусульманская правовая культура, ее влияние на концепции исламского радикализма и их регулирование рассматриваются в трудах В. О. Бобровни-кова, Г. М. Керимова, А. Р. Сюкияйнена. Этнонациональный и этнорелиги-озный экстремизм в рамках различных конфликтологических теорий рас-сматривается в работах Ю. Г. Запрудского, Е. Е. Несмеянова, Е. И. Степанова, Ю. Ю. Синелиной, В. Г. Федотовой, В. Ю. Шпака, И. П. Чернобровкина и др. [5].

Терроризм как крайняя форма политического экстремизма, его социокуль-турные и региональные особенности анализируются в трудах И. М. Вакулы, В. В. Витюка, С. А. Воронцова, И. П. Добаева, Е. Г. Ляхова, И. В. Манацкова и др.

Несмотря на значительные достижения в изучении природы этнорелиги-озного экстремизма на Северном Кавказе, они еще не получили адекватное признание в российском сообществе, особенно если иметь в виду политико-правовой аспект проблемы.

Ученые, законодатели, практические юристы расходятся в теоретиче-ском понимании и трактовке таких понятий, как «фундаментализм», «ради-кализм», «экстремизм». Об этом свидетельствуют дискуссии, появившиеся в связи с принятием федерального закона «О противодействии экстремистской деятельности», неоднозначные оценки со стороны ученых и политиков и кри-тика регионального законодательства, направленного против исламского экс-тремизма.

Экспертным сообществом высказано мнение о том, что на Северном Кав-казе имеют место те же конфликты, которые присутствуют на территории всей Российской Федерации. Однако в этом регионе они ярче выражены вслед-

99


ствие более низкого уровня экономического развития, пестрой национальной картины и бесконтрольности национальной же элиты.

Исторические причины межнациональной напряженности

Человечество на протяжении своего развития демонстрирует доказатель-ства того, что общественное сознание сформированных этносов за истори-чески короткие сроки изменить невозможно. Свидетельством этому служит сохранившееся противостояние коренных народов Южной Америки и их со-граждан – потомков выходцев из Европы. Попытки последних «привить» си-стему христианских ценностей и искоренить представления «дикарей и без-божников» сопровождались уничтожением уникальных цивилизаций инков, майя и ацтеков.

В этом смысле противостояние народообразующей нации и малых народов на территории Российской Федерации имеет драматическую окраску. К момен-ту возникновения Российского государства в пределах нынешних границ РФ, народы Северного Кавказа были уже сложившимися как нации общностями со своей цивилизацией, а именно: с укладом жизни и ведения хозяйства, религиоз-ным и бытовым мировоззрением, системой представлений и ценностей.

Истоки сегодняшних проблем Кавказа и России в целом уходят в историю. На Северном Кавказе интеграция с Российским государством проходила по очень сложному пути с применением силы. Те народы, в минувшие столетия во-шедшие в состав России добровольно (осетины, адыги), не создали в нынешнем проблемы для федеральной власти. Те же, которые были присоединены силой (чеченцы, народы Дагестана), проявили себя в новейшей истории противостоя-нием федеральной власти и обострением взаимоотношений между собой.

Народы Северного Кавказа изначально были отличны от основной части империи по менталитету, культуре, уровню общественного развития. Апо-логетами советской власти было приложено немало тщетных усилий в деле привития населению кавказских республик советского образа жизни. Малые народы региона так и не смогли «раствориться в русской нации». Определяю-щую роль в этом сыграли традиционная культура и так называемый мусуль-манский буфер. В этом контексте религия определила роль духовной субстан-ции, позволившей кавказским этносам сохранить этническую самобытность и аутентичность. Существенная разница в мировоззрении, укладе жизни малых народов Кавказа и государствообразующей русской нации не могла не стать угрозой целостности Советского Союза и Российской Федерации.

Политические причины межнациональной напряженности

Несмотря на территориальную историческую общность, причины экс-тремизма в республиках СКФО имеют некоторые отличия, однако религиоз-ный экстремизм признан политологами, социологами и правоведами самой

100


существенной причиной нестабильности в республиках Северного Кавказа. По высказыванию одного из экспертов, «ни национальная идентичность, ни земельные конфликты, ни бытовые неурядицы, ни проблемы миграции и вза-имоотношения между поколениями не могут сравниться с фактором религи-озного экстремизма [3].

По оценкам экспертов, в Дагестане с начала 90-х гг. ХХ в. построены 117 медресе, 17 университетов, 1600 дагестанцев обучаются в арабских стра-нах в религиозных заведениях. И в то же время в почти 3-миллионном Даге-стане за тот же период были введены в эксплуатацию только две(!) средние школы.

Современный исламизм несет в себе угрозу тому высокому уровню обра-зования, который Дагестан действительно получил за годы советской власти. Образование постепенно становится платным, элитным. Учиться могут по-зволить себе лишь дети состоятельных людей.

Сейчас в России создается даже не классовое, а настоящее кастовое обще-ство. В нем нет речи ни о доступности образования или услуг здравоохра-нения, ни о каком бы то ни было равноправии. Такому мрачному сценарию во многом способствует и распространение религии, которое поддерживается «сверху», местными элитами.

Современное северокавказское общество, а особенно дагестанское, с на-чала 90-х гг. провалилось в пучину архаизации. Именно поэтому в XXI в. нам суждено иметь дело с массами «взращенных» за эти годы религиозных фа-натиков с едва ли не средневековым сознанием. Они тотально отрицают не просто все светское, но и вообще любые зачатки цивилизации. В Дагестане не только у духовных лиц, но и у определенного числа обывателей в мыслях присутствует одно: создать шариатское государство.

Длительное время Кабардино-Балкария пользовалась репутацией остров-ка стабильности и относительного благополучия на фоне других Северо-Кав-казских республик. Этническое самосознание кабардинцев и балкарцев оста-ется достаточно выраженным, но не препятствует интеграционным процес-сам. Вместе с тем в последние годы характер распространения ислама в КБР аналогичен дагестанскому сценарию.

Экономические причины межнациональной напряженности

Стремление человека к благосостоятельной жизни является нормой. Для него важно иметь такое качество, которое позволяет удовлетворять как био-логические, так и социальные потребности. Если же оно не отвечает им, зна-чит, и формируемое сознание насыщено противоречиями. Кроме того, оно в значительной степени подвержено внешнему воздействию различных идей, в том числе извечных: националистического шовинизма, религиозного экстре-мизма, что особенно актуально в сохранившихся в определенной мере арха-ичных условиях традиционного общества Северного Кавказа. Такая воспри-

101


имчивость не может не быть использована силами (как внутри страны, так и вне ее), стремящимися к власти, управлению и манипулированию социумом. В результате мы наблюдаем, например, быстрое распространение религий, в том числе в радикальных и нетрадиционных формах.

Основой благополучия социума служат экономические ресурсы и уровень развития экономики страны в целом и региона проживания, в частности. Эко-номические ресурсы республик Северного Кавказа, на первый взгляд, состав-ляют достаточно прочную базу для поступательного развития региона и вы-соких показателей уровня жизни населения:

− благоприятные климатические условия для ведения сельского хозяйства, развития туризма, рекреации и комфортной жизни человека; весь регион сосредоточен в поясе комфортного умеренного климата; 40 % почвы республик Северного Кавказа признаны пригодными для

эффективного ведения сельского хозяйства; на сравнительно небольшой площади присутствует широкий набор

климатических зон с выраженной высотной поясностью: континентальный сухой полупустынный на востоке, умеренно континентальный со значитель-ными осадками на западе и холодный влажный в зоне альпийских лугов;

− транспортная инфраструктура имеет сравнительно высокий уровень развития;

− высокая степень концентрации трудовых ресурсов; − территория СКФО насыщена водными ресурсами (4 % их запасов по Рос-

сии в целом). Кроме того, Северный Кавказ имеет массу месторождений других видов

ресурсов. Только в Чечне доказанные запасы нефти составляют по сегодняш-ним экспортным ценам $12 млрд газа – более 1 млрд. Стоимость запасов угле-водородов в Чечне составляет $13 млрд [1]. В общей сложности их стоимость – 39,4 млрд руб. в год.

Ключевой ресурсный фактор Северного Кавказа – примерно 2/3 от выхода России к Каспийскому морю, которое является ключевым энергетическим ме-сторождением и ключевой же логистической точкой мира. Доказанные запасы нефти в нем составляют около $8 трлн [2], общие геологические нефтегазовые ресурсы Каспия оцениваются в размере $32 трлн [3].

При этом показатель экономического развития СКФО низкий и не имеет тенденции к увеличению. Из года в год уровень дотационности республик, а, следовательно, и безработицы и бедности, продолжает оставаться одним из самых высоких в стране. Совокупные дотации Северному Кавказу составля-ют 156,374 млрд руб. в год, это 0,84 % от консолидированного бюджета Рос-сии, или 1,9 % от федерального.

Причинами этого является, прежде всего, политическая и экономическая (инвестиционная, коррупционная) непривлекательность национальных ре-спублик. Недооценен логистический потенциал региона. Среди наиболее се-рьезных проблем экономического аспекта в республиках Северного Кавказа экспертами были выделены:

102


− высокая степень изношенности основных производственных фондов;− высокий уровень изношенности инфраструктуры (за исключением транс-

портной); − низкий уровень инвестиционной активности в региональной экономике;− низкие показатели инвестиционной привлекательности региона;− высокий уровень коррупции и относительно большая доля теневой эко-

номики;− высокий уровень безработицы;− низкие показатели качества государственного и муниципального управ-

ления; − низкий уровень трудовых доходов населения; − высокая плотность населения, провоцирующая конфликты интересов

владения ресурсами, в том числе земельными. Несовершенство земельного законодательства, отсутствие кадастровой до-

кументации в сельских администрациях порождают самозахват и самораздел прилегающих к административным единицам территориям. А это, в свою оче-редь, провоцирует столкновение заинтересованных сторон, имеющее тенден-цию к перерастанию в межэтнические конфликты.

Если экономические вопросы не будут эффективно решаться, то ситуация будет усугубляться. Экономический подъем в России напрямую связан с укре-плением межнациональных отношений.

Социальные причины межнациональной напряженности

Среди социальных проблем Северного Кавказа экспертным сообществом особенно были выделены:

− низкий уровень жизни в республике;− высокий уровень преступности;− высокие показатели проявления девиантного поведения (наркомания,

пьянство и т. д.);− увеличение нагрузки на социальную инфраструктуру в результате не-

организованной миграции;− риски терактов различного происхождения: коммерческого, политиче-

ского, религиозного, национального;− низкий профессионализм управления обществом;− снижение качества образования всех уровней (в бюджете на 2013–2015 гг.

планируется абсолютное снижение расходов на образование);− отсутствие перспектив для молодежи и, как следствие, восприятие внеш-

ней социокультурной среды как агрессивной и недоброжелательной, а не поддерживающей и помогающей.

Развал экономики республик Северного Кавказа произошел в период эко-номических реформ 90-х гг. В результате этих преобразований образовались небольшой слой очень богатых людей и большая масса обедневшего населе-

103


ния. Никто из реформаторов не задумался о политике формирования среднего класса – самодостаточного слоя общества, служащего опорой его экономи-ческого и политического благополучия. Фактический уровень безработицы в некоторых республиках СКФО доходил до 80–90 % взрослой части населения. И сейчас, если учесть масштабы скрытой безработицы, официальные данные о численности безработных занижены в разы. Спрос в основном на низкоо-плачиваемые должности в сфере услуг (это продавцы, охранники, водители и т. д.), и дающие мало перспектив на продвижение по службе при высоком спросе на рабочие места в системе управления. По статистике численность чиновников достигает 14 % от общей численности населения, в то время как в СССР этот процент достигал 0,45 %. Увеличение численности чиновников ведет к увеличению масштабов коррупционного фона.

Заработки женщин стали играть более существенную роль в семейном бюджете, чем когда-либо, на Кавказе. В итоге для поддержания существу-ющих патриархальных основ семьи, общества, активизируются начала различного рода радикализма, в том числе и религиозного. Самое силь-ное воздействие на проявления его разных форм оказывает безработица. И, напротив, самым действенным средством противодействия ему служит занятость населения трудом, обеспечивающим достойный уро-вень жизни.

Для Правительства РФ и властей республик СКФО, настроенных на борь-бу с бедностью и безработицей, первоочередной задачей является оживление рынка труда. Чем больше людей будут работать, тем больше появится ресур-сов в бюджетах республик СКФО и федеральном, которые можно направить на нужды населения.

Попытки объяснить бедность на Кавказе можно разделить на две главные составляющие:

− бедные в регионе сами ответственны за свою бедность. Это мнение не-обоснованно: значительная часть нынешних бедных людей до развала Советского Союза имели благоприятные условия жизни. Более того, у них есть ожидания того, что они «выкарабкаются» из бедности когда-либо в будущем;

− исследования показывают: большая часть бедного населения при усло-вии создания рабочих мест могла бы сама «выйти» из унизительного по-ложения социального отчуждения от общества;

− бедность воспроизводится структурными силами в обществе. Такие фак-торы, как этническая принадлежность, клановость (фамилии) и т. д., фор-мируют способ распределения ресурсов, прежде всего государственных (бюджеты, внебюджетные государственные фонды как самые крупные и стабильные денежные фонды регионов и т. д.). В итоге складывается общественное мнение по поводу того, что личные успех и благополучие зависят от таких факторов, как близость к первым лицам власти в респу-бликах, родственные отношения и т. д.

104


Некоторые эксперты связывают социальное отчуждение подавляющей части населения республик СКФО РФ с ростом преступности (например, «лесные бандиты»). Уровень преступности на Северном Кавказе, возможно, отражает факт: часть людей не чувствуют того, что общество (государство), в котором они живут, их ценит и что у них есть в этом обществе благополуч-ное будущее.

СМИ РФ провоцируют рост социального отчуждения, приводящего к мо-ральной деградации, и прежде всего молодежи. Социокультурная (внешняя) среда оказывает большее влияние на развитие молодежи, чем региональная (этническая), и является более значимым фактором, влияющим на остроту ее переживания кризиса идентичности. Молодежь, оставленная без государ-ственной идеологии, без ощутимой государственной же поддержки, в усло-виях сокращения возможностей получения качественного образования, ус-луг здравоохранения, трудоустройства, легальных источников средств к су-ществованию и развитию, приходит к глубокому чувству своей собственной обездоленности и готовности прибегнуть к противозаконным средствам для поддержания желаемого уровня жизни. Рыночная идеология может оправдать многие средства достижения цели. Между тем современное общество несет ответственность за будущие поколения, формирование в их сознании таких аспектов социокультурной идентичности, как гражданская и государствен-ная, межнациональное содружество и общенациональная солидарность в еди-ном государстве – Российской Федерации.

Социальные проблемы на Северном Кавказе вызывают недовольство населения всех его республик. Особенно наглядно это прослеживается на примере Чечни. Последствия военного конфликта масштабны. Положение усугубляется тем, что социальная ситуация в ней способствует обогащению незначительной части общества, правящей верхушки и родственников, тогда как большая часть населения бедна. Причем социальное недовольство «рас-пыляется» благодаря состоянию послевоенного выживания, миграционному оттоку, религии.

Экспертами по Чечне отмечена чрезмерная централизация власти, в том числе и религиозной. Духовная власть сосредоточена в руках муфтията. Муф-тиями назначаются не только имамы, кадии, но и рецензируются тексты про-поведей.

По мнению большинства экспертов, проблему Чеченской Республики стоит все еще рассматривать сквозь призму поствоенного состояния обще-ства. Нарастание насилия эксперты связывают с распространением в мо-лодежной среде идей радикального исламизма, с одной стороны, и с неза-конными действиями представителей власти в рамках реализации «мер по противодействию терроризму и распространению экстремистской идеоло-гии» – с другой.

В Дагестане религиозный фактор стал главным идеологическим «знаме-нем», объединяющим под своим крылом различные группы недовольных. По мнению большинства экспертов, распространение идей радикального ислама

105


остается лидирующим фактором в дестабилизации ситуации в Дагестане. По такому же пути с разницей в несколько лет идет Кабардино-Балкария. Нарас-тает разрушительный религиозный фактор и в других регионах СКФО, вклю-чая даже такой традиционно православный субъект, как Северная Осетия.

Заключение

Итак, процессы, происходящие в России на протяжении последних 20 лет, с разрушительной силой давят на генетику большинства ее народов, в том числе кавказских. Это давление происходит через разорение рыночной эконо-микой сельских районов, в которых живет большая часть этнического населе-ния, что ведет не только к нивелированию традиций и укладу жизни, при этом стимулируя ассимиляцию и постепенное генетическое растворение этноса.

В постсоветский период стали складываться альтернативные модели реги-ональных политических систем и идеологий, ориентированных на титульные нации при формировании властных структур республик Северного Кавказа. Борьба титульных наций за власть и собственность стала находить опору в этническом национализме и традиционной религиозности, что привело к обо-стренному чувству психологической общности со своим этническим сообще-ством (аффилиации). Этничность меньшинств приобрела гипертрофирован-ные формы и политизировалась в соответствии с интересами определенных экстремистски настроенных социальных групп [6].

Смена советской идентичности на этнонациональную и религиозную обо-стрила проблему государственно-правового национального самоопределения на Северном Кавказе – в самом сложном в этническом и конфессиональном отношении регионе Российской Федерации.

В регионе этническая мобилизация на основе этнонационализма и религии вышла за рамки бытового национализма, этничность приобрела явные поли-тические функции, а этнос из сферы социальной перешел в политическую. Последнее представляет опасность территориальной и социальной целостно-сти государства.

К концу 90-х гг. XX в. вертикаль власти значительно ослабла. К тому же процесс регионализации страны совпал с переструктуризацией геополити-ческой и геоэкономической картин мира, что, в свою очередь, было вызвано рядом важнейших тенденций глобализации. Юг России из тесно связанных между собой и центром экономически административных единиц превра-тился в аморфное приграничное образование и стал объектом интересов сил, стремящихся реализовывать различные модели масштабности проблемы.

Поиск исторических, политических, экономических, социальных истоков межнациональной напряженности и экстремизма на Северном Кавказе позво-лит определить формы компромисса, способного смягчить стрессовое состо-яние малых народов в условиях интенсивного перехода России к рыночной экономической системе.

106



1. Аликберов А. К. Эпоха классическо-го ислама на Кавказе. – М., 2003. 2. Дробижева Л. М. Возможность со-вместимости гражданской и этниче-ской идентичности // Национально-гражданские идентичности и толе-рантность. Опыт России и Украины в период трансформаций. – Киев, 2007. 3.Черноус В. В. Российская идентич-ность на Кавказе: вызовы и ответы XXI в. // Россия и Кавказ: история и современность: материалы Между-народной научной конференции. 11– 12 ноября 2004 г. – Владикавказ. 2005. 4. Дзуцев Х. В. Этносоциологический портрет республик Северо-Кавказско-го федерального округа РФ. – М., 2012. 5. Малашенко А. В. Ислам для Рос- сии. – М., 2007. 6. Федотова В. Г. Хорошее общест- во. – М., 2005. 7. Тощенко Ж. Т. Этнократия. – М., 2003. 8. Буркина Л. С. , Петренко Л. А. , Пе-тренко Е. А., Жолобова И. К. Социаль-ная девиантность как культур-антро-пологический феномен. – Ростов н/Д: Изд-во СКНЦ ВШ АПСН, 2013.

1. Alikberov A. K. Epokha klassicheskogo islama na Kavkaze. – M., 2003. 2. Drobizheva L. M. Vozmozhnost sovmestimosti grazhdanskoy i etnicheskoy identichnosti // Natsionalno-grazhdanskiye identichnosti i tolerantnost. Opyt Rossii i Ukrainy v period transformatsiy. – Kiyev, 2007. 3. Chernous V. V. Rossiyskaya identichnost na Kavkaze: vyzovy i otvety XXI v. // Rossiya i Kavkaz: istoriya i sovremennost. Materialy mezhdunarodnoy nauchnoy konferentsii. 11–12 noyabrya 2004 g. Vladikavkaz. 2005. 4. Dzutsev Kh. V. Etnosotsiologicheskiy portret respublik Severo-Kavkazskogo Federalnogo okruga RF. – M., 2012. 5. Malashenko A. V. Islam dlya Rossii. – M., 2007. 6. Fedotova V. G. Khorosheye obshchestvo. – M., 2005. 7. Toshchenko Zh. T. Etnokratiya. – M., 2003. 8. Burkina L. S. , Petrenko L. A. , Petrenko Ye. A., Zholobova I. K. Sotsialnaya deviantnost kak kultur-antropologicheskiy fenomen. – Rostov n/D: Izd-vo SKNTs VSh APSN, 2013.

107

ВЫСШЕЕ ОБРАЗОВАНИЕ: ПРОБЛЕМЫ И ПЕРСПЕКТИВЫ

УДК 37.013.73

Г. И. Герасимов, А. В. Лубский

Georgiy I. Gerasimov, Anatoly V. Lubsky

ДИАЛОГ О ПОЗНАВАТЕЛЬНО-РАЗВИВАЮЩЕЙ ПАРАДИГМЕ ВЫСШЕГО ОБРАЗОВАНИЯ

THE DIALOGUE ABOUT COGNITIVE-DEVELOPMENTAL PARADIGM OF

HIGHER EDUCATION

В статье в диалоговом режиме рассма-триваются вопросы, связанные с необ-ходимостью перехода к познавательно-развивающей парадигме образования, ее особенностями и возможностями как способа организации культурно-об-разовательного пространства в высшей школе.

By way of dialog mode the article touches upon the issues related to the necessity of transition to the cognitive-developmental paradigm of education, its features and capabilities as a way of cultural and educational space organization in higher education.

Ключевые слова: профессиональная культура преподавателя, информаци-онно-знаниевая парадигма обучения, познавательно-развивающая парадигма образования, культурно-образователь-ное пространство.

Key words: professional culture of a teacher, informational-knowledge paradigm of education, cognitive-developmental paradigm of education, cultural-educational space.

108


Герасимов Георгий Ивановичдоктор философских наук, профессор кафедры социологии, политологии и права Института по переподготовке и повышению квалификации Южного федерального университета (г. Ростов-на-Дону)e-mail: [email protected]

Gerasimov Georgiy I. . Doctor of Philosophical Sciences, Professor of Social, Political and Law Sciences Department, Institute of Professional Development in the Area of Social Sciences,Southern Federal University (Rostov-on-Don)


Лубский Анатолий Владимирович доктор философских наук, профессор кафедры социологии, политологии и права Института по переподготовке и повышению квалификации Южного федерального университета (г. Ростов-на-Дону)e-mail: [email protected]

© Герасимов Г. И., 2014© Лубский А. В., 2014

Lubsky Anatoly V. Doctor of Philosophical Sciences, Professor of Social, Political and Law Sciences Department, Institute of Professional Development in the Area of Social Sciences,Southern Federal University (Rostov-on-Don)

е-mail: [email protected]

© Gerasimov G. I., 2014© Lubsky A. V., 2014

В предыдущей статье в диалоговом режиме мы обсуждали некоторые ба-зовые идеи, связанные с парадигмальным подходом в высшем образовании. Предметом диалога в настоящей статье будут особенности и возможности по-знавательно-развивающей парадигмы как способа организации культурно-об-разовательного пространства в высшей школе.

* * *Методолог: Прежде чем говорить об особенностях и возможностях позна-

вательно-развивающей парадигмы, я предлагаю обсудить вопрос о том, чем обусловлена необходимость перехода к этой парадигме как способу организа-ции культурно-образовательного пространства в высшей школе.

Педагог: Сегодня в высшей школе продолжают учить студентов так, как учили нас наши преподаватели и как учили наших учителей еще в период индустриального прорыва. Преподаватели читают лекции, проводят семинар-ские занятия, студенты – слушают, конспектируют, запоминают, сдают экза-мены и зачеты и тут же забывают выученный материал.

Методолог: К этому я хочу добавить то, что мы продолжаем учить наших студентов, не задумываясь об их профессиональной культуре и их профес-сиональном будущем в инновационном обществе. В результате – функцио-нальная неграмотность большинства выпускников высшей школы, проявля-ющаяся в том, что, во-первых, специалистам с высшим образованием уже не хватает однажды полученных знаний, чтобы полноценно выполнять свои

109


профессиональные функции; во-вторых, выпускники высшей школы часто оказываются в профессиональных ситуациях, неадекватных их ожиданиям, с которыми они не могут справиться, опираясь на полученные знания, уме-ния и навыки.

В связи с этим возникает вопрос, каким должен быть выпускник высшей школы, чтобы быть профессионально и социально успешным в инновацион-ном обществе?

Педагог: В инновационном обществе выпускник высшей школы, что-бы быть социально успешным и конкурентоспособным на рынке профес-сионального труда, должен быть образованным, профессионально компе-тентным и способным к диверсификации своей профессиональной деятель-ности; уметь самостоятельно системно, логически и критически мыслить; владеть профессиональными знаниями как инструментом познавательной и практической деятельности; обладать рефлексивными и творческими спо-собностями.

Методолог: Однако высшая школа таких социально успешных и конку-рентоспособных выпускников пока не готовит. У выпускников высшей шко-лы, наоборот, обнаруживается дефицит профессионализма, поскольку около 70 % из них, по оценкам экспертов, не могут нормально выполнять свои про-фессиональные функции, что особенно наглядно проявляется в профессио-нальных ситуациях, требующих нестандартных действий. Отсюда, как я по-лагаю, можно сделать вывод о том, что высшая школа еще не нашла адекват-ных «ответов» на «вызовы» инновационного общества, которое предъявляет новые требования к ее выпускникам.

В связи с этим возникает вопрос, в русле каких принципов высшего обра-зования можно найти эти «ответы»?

Педагог: Прежде всего, в русле тех принципов, которые мы уже обсужда-ли в диалоговом режиме в прошлой статье. Во-первых, это принцип методоло-гизма, акцентирующий внимание на развитие познавательной самостоятель-ности студентов; во-вторых, принцип фундаментализма, ориентирующий высшее образование на новейшие теоретические достижения в современной науке; в-третьих, принцип когнитивной целостности, предполагающий ин-теграцию естественнонаучного и социально-гуманитарного знания путем включения в образовательные программы новейших концепций и теорий, представляющих собой альтернативные картины мира; в-четвертых, принцип гуманитарности, направленный на развитие личности студента.

Методолог: Я с вами согласен, что в условиях инновационного общества первостепенное значение в сфере высшего образования имеет не овладение готовыми результатами человеческой деятельности, в том числе новыми тео-ретическими знаниями и технологиями, а способами их производства. Кроме того, студенты высшей школы должны научиться не только самостоятельно овладевать новыми знаниями и способами деятельности, творчески мыслить, но и быть креативными и субъектными, т. е. научиться создавать новые спо-

110


собы деятельности, решать стандартные задачи нестандартными способами, реализовывать себя в различных сферах жизнедеятельности, иначе после окончания высшего учебного заведения они станут профессиональными аут-сайдерами и не смогут реализовать свои жизненные стратегии.

Педагог: Обобщая сказанное, я хочу подчеркнуть следующее: выпускник высшей школы, чтобы быть профессионально и социально успешным в инно-вационном обществе, должен обладать новой профессиональной культурой, соответствующей «вызовам» этого общества. В связи с этим, целью высшего образования становится не овладение студентами знаниями, умениями и на-выками в процессе обучения, а создание необходимых образовательных ус-ловий для формирования у студентов современной профессиональной куль-туры инновационного и проектного содержания. Поэтому особое внимание в профессиональной деятельности преподавателя высшей школы должно отво-диться решению таких образовательных задач, как развитие у студентов про-фессионального мышления, профессиональной компетентности и профессио-нального мастерства.

Методолог: Но для этого преподаватель высшей школы должен сам на-учиться создавать в образовательном пространстве той или иной учебной дисциплины необходимые организационные и интеллектуальные условия, ис-пользуя соответствующие парадигмы и технологии педагогической деятель-ности. Для этого, вероятно, ему самому необходимо овладеть новой профес-сиональной культурой.

Педагог: Да, переход к новой парадигме образования не возможен без фор-мирования новой профессиональной культуры преподавателя как метапро-граммы его педагогической деятельности. Почему, например, высшая школа в России сегодня не готовит социально успешных и конкурентоспособных на рынке профессионального труда выпускников, и поэтому не позволяет им в полной мере реализовывать себя и свои жизненные стратегии? На это есть много причин. Одна из них непосредственно связана с педагогической дея-тельностью большинства преподавателей высшей школы, метапрограммой которой выступает традиционная профессиональная культура. Эта культура лежит в основе той системы обучения, которая реализуется в форме органи-зованного и управляемого учебно-воспитательного процесса в высшей школе, где студентам отводится роль объектов педагогического воздействия и «ког-нитивных» иждивенцев. Такое отношение к студентам порождает авторитар-ную, императивную педагогику, создает условия, с одной стороны, для прене-брежительного отношения преподавателя к внутреннему миру студентов, а с другой – для развития у самих преподавателей таких качеств, как предельный субъективизм и гипертрофированный дидактизм.

Методолог: Правильно ли я вас понял, что традиционная профессиональ-ная культура преподавателей высшей школы ориентирует их самих на ког-нитивную репродуктивность? Тогда почему традиционная профессиональная

111


культура еще совсем недавно позволяла преподавателям высшей школы до-статочно эффективно осуществлять свою педагогическую деятельность?

Педагог: Традиционная профессиональная культура преподавателя выс-шей школы – это культура ХХ в., которая сложилась в условиях индустри-ального общества, когда высшего образования хватало практически на всю жизнь. Эта культура позволяла преподавателям достаточно эффективно осу-ществлять свою профессиональную деятельность, отвечая на «вызовы» инду-стриального общества, требующего специалистов знающих, умеющих, функ-ционеров-исполнителей. Инновационное общество, как отмечал А. Тоффлер, «требует не миллионов поверхностно начитанных людей, готовых работать в унисон на бесконечно монотонных работах, не людей, которые выполняют указания, не моргнув глазом», но людей, «которые могут принимать критиче-ские решения, которые могут находить свой путь в новом окружении, которые достаточно быстро устанавливают новые отношения в быстро меняющейся реальности» [1]. Поэтому традиционная профессиональная культура препода-вателя высшей школы превратилась в анахронизм, поскольку она не позволяет решать те проблемы, с которыми столкнулась сегодня высшая школа в усло-виях инновационного общества.

Методолог: Нельзя ли конкретнее, почему традиционная профессиональ-ная культура преподавателя высшей школы не позволяет решать те проблемы, с которыми столкнулась сегодня высшая школа в России, и прежде всего в плане подготовки социально успешных и профессионально конкурентоспо-собных выпускников.

Педагог: Потому что основой традиционной профессиональной культу-ры преподавателей высшей школы выступает информационно-знаниевая па-радигма обучения, которая продолжает доминировать сегодня в российских вузах. Целью этой парадигмы обучения выступает «человек знающий и умею-щий» (энциклопедист, исполнитель-фунционалист, не склонный к принятию самостоятельных решений и инновационной деятельности). Эта парадигма представляет собой такой способ организации учебного процесса, суть ко-торого заключается в трансляции преподавателем учебной информации, ее конспектировании студентами, запоминания и получении на ее основе «мерт-вых» учебных знаний, с последующим их воспроизведением на стадии учеб-ного контроля.

Методолог: Таким образом, преподаватель, работающий в рамках инфор-мационно-знаниевой парадигмы, свою основную задачу в учебном процессе видит в «передаче» студентам профессиональных знаний, обучении их умени-ям и навыкам, а также в контроле за их усвоением. При этом он не догадывается о том, что знания передать нельзя, передать можно только информацию, можно продемонстрировать интеллектуальные способы обработки этой информации, но знания студенты могут получить только сами, используя и интерпретируя эту информацию в силу своих интеллектуальных возможностей.

112


Педагог: Наверное, это так. Но главное в том, что студенты в таком учеб-ном процессе слушают, занимая позицию лишь воспринимающего, не за-думываясь о смысловой интерпретации информации, воспроизводят те или иные артикулируемые преподавателем или другими студентами представле-ния, не особенно понимая их содержания. Студенты, выступая на семинар-ских занятиях, часто не могут ясно изложить суть вопроса, потому что не совсем понимают его содержания. В результате слушающие его студенты, в свою очередь, не понимают, о чем он говорит, поскольку не в состоянии вос-произвести содержание его выступления.

Методолог: Интересные, хотя и эпатажные наблюдения, почерпнутые из практики обучения в высшей школе. Иными словами, студенты в рамках ин-формационно-знаниевой парадигмы обучения, выступая «когнитивными иж-дивенцами», являются «аудиторией» и объектом информационного и педаго-гического воздействия. Их цель – зафиксировать знания, запомнить их и вос-произвести, а также «механистически» продемонстрировать приобретенные умения и навыки на экзамене или зачете, не особенно задумываясь о возмож-ностях их инструментального использования в дальнейшей образовательной, а затем и профессиональной деятельности.

Педагог: Если рассматривать информационно-знаниевую парадигму об-учения как парадигму памяти, доминирующую сегодня в высшей школе, то это так. Когнитивная пассивность студентов в процессе обучения приводит к тому, что спустя некоторое время они ничего не помнят, и поэтому не знают, а проверки «остаточных знаний» у студентов превращаются в бюрократиче-скую фикцию. Это обусловлено тем, что существует определенная законо-мерность обучения, выявленная некоторыми учеными: человек помнит 10 % прочитанного; 20 % – услышанного; 30 % – увиденного; 50 % – увиденного и услышанного; 80 % – того, что говорит сам; 90 % – того, до чего дошел сам в деятельности [2].

Методолог: В связи с этим я вспомнил изречение, которое приписывают Конфуцию: «Я услышал и забыл, я увидел и запомнил, я сделал и понял».

Педагог: Вот именно понимания, достигаемого в познавательно-образо-вательной деятельности, сегодня не хватает нашим студентам. Интересно, что, по оценкам некоторых экспертов, свыше 60 % общающихся в Интернете не понимают друг друга, не в силу ангажированности, а по причине ин-теллектуальной неспособности ясно ставить свои вопросы и формулировать ответы на вопросы других. В связи с этим я хочу подчеркнуть: если пре-подаватель, идя в учебную аудиторию, ставит перед собой задачу только «передать» студентам определенную «сумму знаний» предметного характе-ра, то в условиях информационной революции это не только педагогический анахронизм, но и путь к «самоликвидации». Сегодня, кроме преподавателя, существуют самые разнообразные и, главное, вполне доступные для студен-тов источники учебной информации как на бумажных, так и электронных носителях.

113


Методолог: Но в предыдущей нашей беседе вы сами сказали, что в эпоху информационной революции студентам зачастую трудно разобраться в лави-нообразном потоке информации и выбрать нужное. Здесь и понадобится пре-подаватель, который в ходе учебных занятий даст студентам самое необходи-мое, помогая им ориентироваться в учебном материале.

Педагог: А что будут делать выпускники высшей школы, когда рядом не будет преподавателей. Поэтому в данном случае преподаватель не помогает студентам, а делает из них интеллектуальных иждивенцев, не способных не то, что к критическому мышлению и творчеству, но и к элементарной познава-тельной самостоятельности.

Методолог: Более того, современные технические средства обучения и информационно-коммуникационные технологии, как мне представляется, вполне способны заменить преподавателя, работающего в репродуктивной, информационно-знаниевой парадигме обучения. Такого преподавателя можно заменить «машинами» как на стадии «трансляции» учебной информации, так и на стадии контроля, в частности с помощью компьютерного тестирования. К тому же, современные информационно-коммуникационные технологии по-зволяют не только передавать студентам необходимую информацию пред-метного содержания по учебной дисциплине, но и обучать их алгоритмизи-рованным способам познавательной деятельности. Развитие дистанционного образования не только подтверждает такую возможность, но и полностью вы-тесняет из учебного процесса преподавателя, работающего в информационно-знаниевой парадигме обучения.

Педагог: В связи с этим я еще раз хочу подчеркнуть, что преподаватель, заходя в учебную аудиторию, должен задуматься о том, с какой целью он идет на занятия и нельзя ли его «заменить» современными, более эффективными источниками информации, а также техническими средствами обучения. За-менить преподавателя машинами трудно, а может быть, и принципиально не-возможно, если в ходе учебных занятий он ставит задачи, направленные не на передачу «готовых» знаний, а на формирование у студентов познавательной самостоятельности как основы их производства и инструментального исполь-зования в процессе дальнейшей образовательной или профессиональной дея-тельности.

Методолог: Таким образом, мы можем сделать вывод о том, что инфор-мационно-знаниевая парадигма обучения как система установок, связанных с организацией, содержанием и технологиями профессиональной деятельно-сти преподавателей высшей школы, с одной стороны, не соответствует тем тенденциям, которые наметились в развитии высшего образования в начале XXI в., а с другой – не способствует решению тех проблем, с которыми стол-кнулась сегодня высшая школа в России, и не позволяет ее выпускникам стать социально и профессионально успешными, а также в полной мере реализо-вывать свои жизненные стратегии в современном обществе. Поэтому сегодня важно осознать необходимость перехода высшей школы от обучения к образо-

114


ванию и формирования соответствующей профессионально-педагогической культуры преподавателя высшей школы как культуры инновационно-проект-ного содержания.

В связи с этим давайте уточним, что мы имеем в виду, говоря о професси-онально-педагогической культуре преподавателя высшей школы.

Педагог: Профессионально-педагогическую культуру преподавателя выс-шей школы как метапрограмму его педагогической деятельности можно пред-ставить в виде таких взаимосвязанных компонентов, как профессиональное мышление, профессиональная компетентность и профессиональное мастерство.

Профессиональное мыш ление представляет собой совокупность умствен-ных процессов, лежащих в основе познавательной деятельности, которая свя-зана с моделированием в процессе профессиональной коммуникации предме-та и способов профессиональной деятельности с помощью профессионально-го языка на основе специальной информации о ней. Полученные в результате профессионального мышления знания предметного и теоретического харак-тера являются основой формирования других компонентов профессиональ-ной культуры, в частности, профессиональной компетентности и професси-онального мастерства. Профессиональная компетентность обеспечивает опе-рациональные и инструментальные основания профессиональной деятельно-сти в единстве методологических, теоретических и технологических знаний, переводя их в профессиональные способности, позволяя самостоятельно по-строить соответствующую им концепцию профессиональной деятельности. Профессиональное мастерство является деятельностным компонентом в про-фессионально-педагогической культуре, в котором происходит преобразова-ние совокупности теоретически сформированных предпосылок в реальные профессиональные действия. Системные компоненты профессионально-педа-гогической культуры, с одной стороны, служат основанием парадигмального самоопределения, с другой – свидетельствуют о степени зрелости этого са-моопределения в форме конкретного выполнения профессиональной роли в педагогической реальности.

Кроме того, в профессиональной культуре преподавателя высшей школы как метапрограмме его педагогической деятельности следует выделить про-фессиональную этику.

Методолог: Как мне представляется, основой такой профессионально-педагогической культуры преподавателя высшей школы может стать позна-вательно-развивающая парадигма образования. Эта парадигма сложилась в рамках неоклассического стиля педагогического мышления, синтезирующего такие позитивные аспекты профессиональной деятельности преподавателя, которые связаны с формированием познавательной самостоятельности и твор-ческой активности студентов. Этот синтез включает в себя и «хорошо забытое старое», в частности, принципы «проблемного обучения», а также инновации, которые пришли в высшую школу в связи с разработкой, например, идей лич-ностно-ориентированного, интерактивного и контекстного образования [3].

115


Педагог: Если говорить об основаниях познавательно-развивающей па-радигмы высшего образования, то, в первую очередь следует подчеркнуть ее методологическую преемственность с теорией развивающего обучения. В рамках развивающего обучения особое внимание уделяется усвоению зна-ний о мыслительных действиях и их результатах, что способствует развитию теоретического способа решения практических задач и расширяет умствен-ный кругозор студентов.

Однако любое «усвоение» в процессе обучения предполагает наличие уже готового (ставшего) знания. В образовательной же деятельности акцент сделан на рождении знания, в том числе и по поводу способа их производства. Это актуализирует необходимость понимания знания именно как «живого зна-ния». В связи с появлением такого метафорически яркого понятия в дискурсе по поводу различий между познавательным и образовательным движениями развивающейся личности возник вопрос: «живое знание» – это результат по-знавательной или образовательной деятельности?

Методолог: Мне представляется, что формулировать вопрос таким обра-зом не совсем корректно, поскольку «живое знание» – это то знание, которое получается в процессе самостоятельной познавательной деятельности. В то же время познание является основой образовательного процесса. Вы же сами говорили, что познание по своей предметности может относиться к «непо-знанному» (это – задача науки) и к «познанному» (а это – задача образования). Здесь актуализируется принцип познавательной самостоятельности как осно-вания образовательного процесса, поскольку речь идет об освоении познава-тельной способности. В результате возникает представление об образователь-ном знании, которое позволяет афористично представить «живое знание» как «жизнь истины в пути» [4].

«Живое знание» всегда личностно окрашено исканием смысла, в результа-те чего такое знание ложится в основу целостного видения мира, выступаю-щего фундаментом в отношениях с ним человека. «Живое знание» выступает также фундаментом процесса «самостроительства» личности, каждый раз за-ставляя проверять на целостность индивидуальное «Я».

Педагог: В педагогической практике уже имеются наработки, позволяю-щие обозначить те принципы, которые дают возможность в образовательном процессе обеспечивать собственно познавательную деятельность. Именно они могут стать основанием познавательно-образовательного процесса как процесса развития и «самостроительства» личности. Эти принципы, кото-рые можно назвать педагогической составляющей познавательно-развиваю-щей парадигмы образования, базируются на представлениях о том, что, во-первых, познавательная деятельность – это активный процесс конструирова-ния нового знания на основе сформированного ранее познавательного опыта; во-вторых, познавательная деятельность немыслима без мотивации и осозна-ния ее цели; в-третьих, процесс познания конкретного явления идет одновре-менно с осмыслением системы явлений с опорой на обобщенные концепции

116


и интегративные способности; в-четвертых, основой формирования позна-вательного опыта служит интеллектуальная деятельность, что предполагает педагогическое ее стимулирование; в-пятых, процесс познания эффективен в условиях коммуникации и социальной активности; в-шестых, познавательная деятельность взаимосвязана с реальной жизнью; в-седьмых, познавательная деятельность требует времени и многократного переосмысления усвоенного; в-восьмых, образование основано на создании условий, подчеркивающих ин-теллектуальное достоинство каждого, особую ценность его точки зрения, пер-сонального подхода к решению проблемы, уникального видения ситуации, индивидуального стиля мышления [5].

Методолог: В связи с этим следует обратить внимание на то, что современ-ная педагогика дискурсивно провозглашает необходимость в учебном процес-се приоритета субъект-субъектных отношений. Но на деле, в педагогических практиках, все это оказывается лишь декларациями и благими пожеланиями. Почему так происходит? Каковы причины этого педагогического парадокса?

Педагог: На мой взгляд, объяснение этого парадокса надо искать в отсут-ствии тех самых системных, охватывающих все уровни образования парадиг-мальных оснований, необходимых для смены традиционных форм организа-ции учебного процесса, который, по волеизъявлению педагога, может быть объявлен субъект-субъектным, но на практике таковым не являющимся. По-нимая субъектность как некоторую интегративную личностную характери-стику, включающую способность осознания и реализации собственной сущ-ности, необходимо признать, что становление личной субъектности является атрибутивным признаком познавательно-развивающей парадигмы образова-ния в его взаимодействии с культурой. Задача образования «не в том, чтобы найти готовый ответ, но суметь увидеть проблему, поставить вопрос и само-стоятельно, с учетом обстоятельств, решить его» [6].

Методолог: Разделяя такой подход к познавательно-развивающей пара-дигме образования, хочу подчеркнуть еще одно немаловажное обстоятель-ство. Целеполагание не только «субъективирует» деятельность, но и задает ее целостность как единства цели и результата. При этом возникает такое ор-ганическое единство продуктивного и репродуктивного начал в образовании, творческих и исполнительских моментов в образовательной деятельности, ко-торые позволяют преодолевать ограниченность субъек-объектных отношений в учебном процессе. Можно сказать, что таким образом в образовательной де-ятельности осуществляется развертывание сущностных сил человека, и это делает такую деятельность непрерывной по форме и содержанию.

Педагог: В таком случае мне понятна условность и противоречивость понятия «развивающее обучение», которое появилось благодаря попыткам встроить принципы развития личности в систему информационно-знаниевой парадигмы обучения, характеризующейся, кстати, еще и авторитарностью как системно предзаданным принципом, что уж никак не способствует становле-нию субъектности. Здесь дилемма: либо в качестве содержания продолжает

117


выступать, хотя и в модифицированном виде, учебный предмет – и это есть «развивающее обучение»; либо содержанием образования выступают сущ-ностные силы человека, развитие которых «оспосабливает» его жизнедеятель-ность как субъекта собственного образовательного движения, а это есть раз-вивающее и развивающееся образование.

Методолог: Предлагаемая вами дилемма достаточно реалистична. Она по-зволяет обострить проблему, от решения которой во многом зависит смена парадигмальных оснований современного высшего образования. Поскольку субъект характеризуется направленной жизненной активностью на основе по-нимания социальной действительности, способностью к постановке перед со-бой определенных целей и организацией предметной деятельности для их до-стижения, то образовательное действие в высшей школе должно выстраивать-ся таким образом, чтобы способствовать развитию не только познавательной самостоятельности, но и жизненной активности студентов. Другими словами, для образовательного действия необходимо образовательное пространство как специально культурно организованная форма разрешения противоречия социализации и индивидуализации личности (общения и обособления), пре-доставляющая возможность опосредованного управления этими взаимосвя-занными процессами.

Педагог: Как я понимаю, познавательно-развивающая парадигма является основой создания образовательного пространства как искусственно организо-ванной части культуры. В связи с этим, можно ли говорить о том, что это – не просто образовательное, а культурно-образовательное пространство как про-странство самоопределения личности?

Методолог: Да, речь идет именно о культурно-образовательном простран-стве, локализуемом в определенных организационных рамках. При организа-ции такого пространства следует учитывать несколько факторов его эффек-тивности. Во-первых, эффективность зависит от диапазона культурных цен-ностей, которые удается разместить в специально организованном культурно-образовательном пространстве. Во-вторых, эффективность культурно-обра-зовательного пространства определяется тем, в какой степени удалось создать необходимые условий для освоения этих культурных ценностей и способов их осуществления, а также перевода их в духовное достояние самообразую-щейся личности. В-третьих, эта эффективность обусловлена тем, в какой мере воспроизводится неповторимость личности в социокультурной ситуации, и в какой степени она способна оказывать влияние на конструк тивное изменение этой ситуации.

Педагог: К этому я хотел бы добавить, что эффективность культурно-об-разовательного пространства в высшей школе во многом определяется тем, в какой мере оно является пространством субъект-субъектных отношений. Только в этом случае можно реализовать основные принципы познаватель-но-развивающей парадигмы образования, целью которой выступает «человек знающий, умеющий, деятельный, способный, творческий» (деятель-преобра-

118


зователь, способный к инновационной деятельности, принятию самостоятель-ных решений и ответственному их исполнению).

Методолог: В связи с этим я хочу подчеркнуть, что познавательно-разви-вающая парадигма образования является мысле-деятельностным (продуктив-ным) способом организации образовательного процесса, в противоположность объяснительно-иллюстративному (репродуктивному) способу проведения учебных занятий в рамках информационно-знаниевой парадигмы обучения. Поэтому, хочу еще раз обратить внимание на то, что если при объяснитель-но-иллюстративном способе проведения учебных занятий, характерном для информационно-знаниевой парадигмы обучения, основной целью является формирование у студентов знаний, умений и навыков, то в рамках мысле-деятельностного способа организации образовательного процесса основной целью выступает формирование у студентов профессионального мышления, профессиональных компетенций и профессионального мастерства в контек-сте общего культурного развития.

В условиях познавательно-развивающей парадигмы образования это пред-полагает овладение студентами различными способами получения новых профессиональных знаний, их инструментализации и использования в даль-нейшей образовательной и профессиональной деятельности. Поэтому особое внимание в рамках этой парадигмы уделяется развитию у студентов способ-ностей к мыслительной деятельности и творческой рефлексии на основе вос-производства в образовательном процессе логики научного мышления, а так-же формированию у них креативных качеств субъектной личности.

Педагог: К этому следует добавить, что в рамках познавательно-развиваю-щей парадигмы, базовыми характеристиками которой выступают продуктив-ность, диалогичность, когнитивная активность, креативность, проектность, «живое знание» и мышление, сам образовательный процесс является, во-первых, гуманистическим по основанию, поскольку студент здесь изначально выступает не в качестве объекта обучения, а субъекта образовательной деятельности; во-вторых, гуманитарным по характеру мышления, поскольку преодолевается от-чуждение личности от знания и процесса его получения, ибо знание обретается в поисках собственного жизненного смысла и присваивается как имманентная составляющая процесса развертывания сущностных сил человека; в-третьих, инновационно-проектным по способу деятельности, поскольку познавательная способность личности, лежащая в основе ее преобразовательного потенциала, нацеливает студента на поиск неординарных решений возникающих проблем с последующим проектированием развития сложившихся ситуаций.

Методолог: В рамках познавательно-развивающей парадигмы образова-ния качественно изменяется роль преподавателя высшей школы: он становит-ся, с одной стороны, сценаристом и режиссером образовательного процесса, а с другой – одним из его акторов, участвующим в рождении нового учебного знания и его инструментализации. Такой преподаватель переходит от «упа-ковки» студентов учебными знаниями и умениями к созданию в рамках той

119


или иной учебной дисциплины организационных и интеллектуальных усло-вий для активизации познавательной самостоятельности студентов, развития у них системного, логического, критического, эвристического и рефлексивно-го мышления, творческих способностей, способности самостоятельно учить-ся и получать новые профессиональные знания, ориентироваться в сложных профессиональных ситуациях и принимать практические решения в плане выбора целей и средств своей профессиональной деятельности.

Поэтому, в рамках познавательно-развивающей парадигмы образования речь идет о преподавателе, который конструирует образовательный процесс, в котором взаимодействует преподаватель и студенты как субъекты произ-водства и инструментализации новых учебных знаний предметного и методо-логического содержания, аккумулирующих важнейшие достижения в той или иной научной области, в сфере которой лежит предмет учебной дисциплины.

Педагог: В специальной литературе такого преподавателя стали называть «эффективным преподавателем-конструктивистом» [7]. Его деятельность на-правлена на создание в образовательном пространстве необходимых органи-зационных и интеллектуальных условий, порождающих возникновение про-блемных ситуаций; вовлечение студентов в постановку проблем и процесс нахождения способов их решения; принятие и поощрение познавательной инициативы студентов; обеспечение межгруппового когнитивного взаимо-действия, инициирование дискуссий, задавая вопросы с открытыми варианта-ми ответов и побуждая студентов задавать вопросы друг другу; предложение логических задач и учебных заданий, связанных с развитием у них познава-тельных способностей, логического, критического и рефлексивного мышле-ния. Такой преподаватель-конструктивист, естественно, должен сам демон-стрировать образцы такого мышления, а также креативности как способности к разработке новых способов профессиональной деятельности.

Методолог: Познавательно-развивающая парадигма является особым спо-собом организации образовательного процесса, в котором можно выделить два аспекта – проблемный и диалоговый. Проблемный аспект ориентирует внима-ние на содержательной стороне этого процесса. В рамках познавательно-разви-вающей парадигмы образования акцент делается на том, чтобы студенты были поставлены в такие условия, когда они под руководством преподавателя или сами получали новые учебные знания, либо их существенные компоненты. В связи с этим образовательный процесс в рамках этой парадигмы организует-ся по аналогии с научно-исследовательским процессом, который начинается с постановки проблемы, решение которой ориентировано на получение нового научного знания. Проблемный аспект способа организации образовательного процесса в высшей школе создает поле интеллектуального напряжения и содер-жательно превращает его в непрерывную постановку и решение студентами все новых и новых учебных проблем и познавательных задач.

Диалоговый аспект этого способа организации образовательного процесса в высшей школе ориентирует внимание на его форме. Диалог – это тип рече-

120


вой коммуникации, осуществляющийся в виде словесного обмена определен-ной информацией между двумя и более взаимодействующими собеседниками. Диалог в рамках познавательно-развивающей парадигмы образования – это форма межличностного общения и мышления субъектов образовательного процесса. В ходе диалогового общения студенты, вступая в непосредствен-ный мыслительный контакт друг с другом и преподавателем, ставят вопросы, пытаются выяснить то, что им непонятно, выслушивают ответы, обменивают-ся мнениями, суждениями и умозаключениями, защищают имеющиеся у них точки зрения, критикуют позиции других субъектов образовательного про-цесса, находят общие точки соприкосновения.

Педагог: При этом следует обратить внимание на то, что в рамках познава-тельно-развивающей парадигмы образования – диалог есть обсуждение субъ-ектами образовательного процесса определенной проблемы, обмен индивиду-альными точками зрения на ее содержание и возможные способы ее решения. Диалоговое общение развивает у студентов способности не только ставить вопросы, но и понимать подтексты вопросов, которые задаются другими, ви-деть разные аспекты решаемой проблемы. Диалоговое общение развивает у субъектов образовательного процесса открытое мышление, позволяющее сту-дентам свободно выражать свои мнения и в то же время столь же открыто обсуждать другие точки зрения. У студентов вырабатывается установка на то, чтобы учитывать мнение других и находить точки соприкосновения между различными взглядами. В процессе диалогового общения студенты становят-ся терпимее к иным взглядам, которые высказываются другими субъектами образовательного процесса по одному и тому же вопросу. В результате диа-лога в образовательном пространстве образуется единое смысловое поле, по-зволяющее понять как учебную проблему и способы ее решения, так и самих субъектов образовательного процесса. Диалоговый аспект способа организа-ции образовательного процесса в высшей школе обеспечивает активное вклю-чение в этот процесс всех его субъектов, создавая интеллектуальные условия для совместного производства нового знания.

Методолог: Диалог в образовательном процессе предполагает, во-первых, равноправие его субъектов, позволяющее им выражать и защищать свою точку зрения на содержание проблемы и способы ее решения, во-вторых, достижение определенного межличностного когнитивного согласия. Диалог как форма об-разовательного процесса способствует: 1) развитию коммуникативной культу-ры, основанной на способности внимательно слушать и понимать друг друга, правильно задавать вопросы, аргументировано и логично отвечать на вопросы других субъектов образовательного процесса; 2) развитию у студентов логиче-ского, критического и системного мышления, позволяющего им ясно формули-ровать и обосновывать свою точку зрения на проблему и способы ее решения.

Педагог: В рамках познавательно-развивающей парадигмы образования можно выделить три наиболее эффективные формы организации образова-тельного процесса в высшей школе: во-первых, это проблемное образование

121


(проблемно-индивидуальное, диалоговое); во-вторых, образование в сотруд-ничестве (проблемно-групповое, интерактивно-диалоговое); в-третьих, кон-текстное образование (проблемно-индивидуальное, диалоговое, профессио-нально-контекстное; проблемно-групповое, интерактивно-диалоговое, про-фессионально-контекстное). Конструктивное использование этих форм орга-низации образовательного процесса в высшей школе позволяет решать целый ряд задач, направленных на формирование у студентов профессиональной культуры инновационно-проектного содержания, развитие их профессио-нального мышления, формирование профессиональных компетенций и до-стижение определенного уровня профессионального мастерства.

Методолог: Мне представляется, что в содержательном плане познава-тельно-развивающая парадигма образования обладает весьма значительным потенциалом в процессе трансформации высшего образования. К примеру, мы не устаем твердить о переходе от «образования на всю жизнь» к «обра-зованию через всю жизнь», т. е. непрерывности образовательного процесса, в отличие от дискретности процесса обучения. По существу познавательно-раз-вивающая парадигма опирается на представление о том, что образование есть «незавершающийся процесс культурного самопроизводства человеком своей сущности и целостности» [8].

Педагог: В этом плане познавательно-развивающая парадигма образова-ния представляет собой процесс преодоления доминирующего в ныне дей-ствующих системах высшего образования социально-функционального под-хода с его основным критерием полезностью и технологической разобщенно-стью двух образовательных начал – обучения и воспитания. В познавательно-развивающей парадигме образования происходит интеграция возможностей разума в познании сущего, веры – в предвосхищении должного на основе нравственно-конструктивного слияния ума и чувств в контексте их деятель-ностного синтеза в личностном опыте человека.

Литература1. Тоффлер А. Футурошок. – СПб.: Лань, 1997. – С. 328. 2. Karnikau R. , McElroy F. Communication for the safety professional. – Chicago, 1975. 3. Вербицкий А. А. Новая образовательная парадигма и контекстное обучение. – М.: Исследовательский центр проблем качества подготовки специалистов, 1999; Бондаревская Е. В. Теория и практика личностно-ориентированного образования. – Ростов н/Д: РГПУ, 2000; Вербицкий А. А., Ларионова О. Г. Личностный и компетентностный подходы в образовании: проблемы интеграции. – М.: Логос, 2009.

References1. Toffler A. Futuroshok. – SPb.: Lan’, 1997. S. 328. 2. Karnikau R. , McElroy F. Communication for the safety professional. – Chicago, 1975. 3. Verbitskii A. A. Novaia obrazovatel’naia paradigma i kontekstnoe obuche- nie. – M.: Issledovatel’skii tsentr problem kachestva podgotovki spetsialistov, 1999; Bondarevskaia E. V. Teoriia i praktika lichnostno-orientirovannogo obrazovaniia. Rostov n/D: RGPU, 2000; Verbits- kii A. A., Larionova O. G. Lichnostnyi i kompetentnostnyi podkhody v obrazovanii: problemy integratsii. – M.: Logos, 2009.

122


4. Мамардашвили М. К. Лекции о Пру-сте (психологическая топология пу- ти). – М.: Ad Marginem, 1995. – С. 13. 5. Педагогические технологии дистанци-онного обучения: учеб. пособие для студ. высш. учеб. заведений / [Е. С. Полат, М. В. Моисеева, А. Е. Петров и др.]. – М.: Издательский центр «Академия», 2006. 6. Буева Л. Человек, культура и обра-зование в кризисном социуме // Alma mater. – 1997. № 4. – С. 16. 7. Brooks J. & Brooks M. In search of under-standing: The case of constructivist class-rooms. – Virginia: Association for Supervi-sion and Curriculum Development, 1999. 8. Бережнова Л. Н. Образование как многоаспектный социокультурный фено- мен // Человек и образование в совре-менной России: социологические очер- ки. – СПб.: Издательство С-Петербург-ского университета, 1998. – С. 182.

4. Mamardashvili M. K. Lektsii o Pruste (psikhologicheskaia topologiia puti). – M.: Ad Marginem, 1995. – S. 13. 5. Pedagogicheskie tekhnologii distantsionnogo obucheniia: Ucheb. posobie dlia stud. vyssh. ucheb. zavedenii / [E. S. Polat, M. V. Moiseeva, A. E. Petrov i dr.] M.: Izdatel’skii tsentr «Akademiia», 2006. 6. Bueva L. Chelovek, kul’tura i obrazovanie v krizisnom sotsiume // Alma mater. – 1997. № 4. – S. 16. 7. Brooks J. & Brooks M. In search of understanding: The case of constructivist classrooms. – Virginia: Association for Supervision and Curriculum Development, 1999. 8. Berezhnova L. N. Obrazovanie kak mnogoaspektnyi sotsiokul’turnyi fenomen // Chelovek i obrazovanie v sovremennoi Rossii: sotsiologiches-kie ocherki. – SPb.: Izd-vo S-Peterburgs- kogo universiteta, 1998. – S. 182.

123

СЛОВО ОБ УЧЕНОМ

В. И. Иванов – член-корреспондент РАН: интервью к юбилею ученого

Редакция журнала «Гуманитарий Юга России» поздравляет с 80-летним юбилеем выдающегося российского ученого-социолога члена-корреспондента РАН, доктора философских наук, профессора Вилена Николаевича Иванова.

Накануне юбилея известного ученого наш корреспондент обратился к нему с вопросами, на которые юбиляр любезно согласился ответить.

Корр. Во-первых, уважаемый Вилен Николаевич, разрешите поздравить Вас с юбилеем и пожелать вам здоровья и творческого долголетия. Вы прош-ли большой, действительно «боевой» путь и вам, конечно, есть что вспом-нить и есть о чем рассказать нашим читателям.

Первый мой вопрос: Когда и как вы пришли в социологию, как складывалась Ваша научная карьера?

В. И. За поздравление спасибо. Свое первое социологическое исследование я провел на полигоне Байконур 50 лет тому назад, готовясь защитить кур-совую работу об эстетическом воспитании воинов. Разработанная мною ан-кета была утверждена на кафедре психологии ВПА им. В. И. Ленина, где я завершал учебу на факультете ракетных войск стратегического назначения. Мне удалось опросить солдат, сержантов и молодых офицеров, проходивших службу на полигоне. На основе анализа полученных данных я написал и с от-личной оценкой защитил курсовую работу. В то время кафедр социологии в вузах страны не было, поэтому мое «вторжение» в социологию произошло с психологических позиций. В ноябре 1967 г. я вступил в члены Советской соци-

124


ологической ассоциации. Членский билет до сих пор хранится в моем личном архиве.

В моей кандидатской (1968 г.) и докторской (1974 г.) диссертациях я ис-пользовал результаты социологических исследований, проведенных как с моим участием, так и без него. В 1974 г. после успешной защиты докторской диссертации мне было предложено перейти на работу в АН СССР в Институт социологических исследований на должность заведующего отделом, в 1978 г. я был назначен заместителем директора по науке (по совместительству), а в марте 1983 г. – директором Института. На этой должности я проработал до ок-тября 1988 г., а дальше был Институт социально-политических исследований, где я до 2005 г. работал первым заместителем директора Института. С 2005 г. работаю советником РАН. Работа, по сути, тоже вполне социологическая. На этой должности я и встречаю свой юбилей.

Корр. За годы Вашей работы на разных должностях, что было самым трудным, особенно на должности директора Института?

В. И. Самым трудным, но и самым интересным, было всегда общение и взаимодействие с коллегами. До моего прихода на должность директора Ин-ститута в короткие сроки с 1968 (год создания Института) по 1983 г. смени-лось три директора и пять заместителей директора. В коллективе воцарилась атмосфера беспокойства, неуверенности и недоброжелательства. Многочис-ленные проверки Института добавляли нервозности. Нужно было сплотить коллектив и направить его энергию в созидательное русло. Как показала жизнь – главным инструментом сплочения явилось «общее дело». Преодоле-вая мелкотемье, за что нас справедливо критиковали, Институт сосредоточил свои основные научные силы на трех основных направлениях: совершенство-вание социалистического образа жизни (руководитель – доктор философских наук, И. Т. Левыкин), социальные показатели развития социалистического общества (руководитель – доктор философских наук Г. В. Осипов), проблемы и тенденции развития социальной сферы (руководитель – доктор философ-ских наук В. Н. Иванов).

По итогам исследования социалистического образа жизни ЮНЕСКО про-вела на базе нашего Института совещание экспертов, на котором были ши-роко представлены полученные нами данные. Это был несомненный успех, укрепивший моральную атмосферу в Институте.

Исследования, проведенные под руководством Г. В. Осипова сыграли зна-чительную роль в работе комиссии по многостороннему научному сотрудни-честву стран СЭВ и стали основой ряда фундаментальных публикаций.

Исследования по проблемам социальной сферы получили положитель-ную оценку Совмина СССР. Директор Института был назначен заместителем Председателя научного совета при Госкомтруда СССР, сопредседателем под-комиссии и членом бюро сводной комиссии «Научно-технический прогресс и основные проблемы социально-экономического прогнозирования» при Пре-зидиуме АН СССР.

125


Институт активизировал свое участие в управленческой практике, пред-ставляя «верхам» информацию по актуальным социальным проблемам.

Корр. Институт социологических исследований АН СССР долгое время оставался единственным социологическим учреждением в стране. Что было наиболее важным в плане «собирания» социологов, их профессионального объ-единения и роста?

В. И. Работа в этом направлении шла по нарастающей. Партийные и на-учные руководители «медленно, но верно» осознали все в большей степени значение социологии как инструмента познания общества. Наиболее ярким событием, отразившим происходящие позитивные изменения явилось про-веденное в ноябре 1984 г. в Киеве первое Всесоюзное совещание по разви-тию социологической науки. В его работе приняли участие не только видные ученые-социологи из многих регионов страны, но и партийные и советские работники, руководители министерств и ведомств. С основными докладами на совещании выступили вице-президент АН СССР, академик П. Н. Федосеев, директор Института доктор философских наук Иванов, а также секретарь ЦК КП Украины А. С. Капто и секретарь ЦК КП Грузии Г. Н. Енукидзе. Работа совещания широко освещалась в СМИ, его итоги были обсуждены на секции АН СССР, отделении философии и права АН СССР, на пленуме Советской со-циологической ассоциации.

После первого Всесоюзного совещания по развитию социологической нау-ки, последовали подобные совещания в Баку, Днепропетровске, Тбилиси, кон-ференции в Талине, Риге, Харькове и т. д.

Особо следует сказать о развитии так называемый «заводской социоло-гии». В 80-е гг. она сделала значительные успехи. В институте был создан центр по повышению квалификации заводских социологов Москвы и Москов-ской области. Под редакцией член-корреспондента Б. Ф. Ломова и моей в из-дательстве «Наука» была издана монография «Служба социального развития предприятия», получившая положительные отзывы.

В целом издаваемые Институтом труды по различным отраслям социо-логического знания безусловно сыграли положительную роль в повышении профессионального уровня социологов. Регулярно выходил журнал «Социо-логические исследования». Его главный редактор доктор философских наук А. Г. Харчев сумел привлечь к его работе значительное число социологов- новаторов.

Корр. Наверное, Вы об этом написали, не могли не написать?В. И. Об этом времени написано в моей книге «Моя эпоха. Люди и со-

бытия» и в книге «Ad rem». Буквально на днях вышла моя новая книга «Со-Ad rem». Буквально на днях вышла моя новая книга «Со- rem». Буквально на днях вышла моя новая книга «Со-rem». Буквально на днях вышла моя новая книга «Со-». Буквально на днях вышла моя новая книга «Со-циология в СССР. Записки директора Института», где о многом рассказано. Не хочу рекламировать свою книгу, но не могу не сказать, что ее отличает значительное количество документов из моего личного архива. А так же в ней приведены воспоминания моих коллег, возглавлявших в 80-е гг. различные направления социологических исследований.

На эту тему написано немало и другими авторами, «отцами-основате-лями» советской социологии. Общими усилиями я надеюсь, мы создадим

126


объективную и достаточно полную картину возрождения и развития соци-ологии в нашей стране, избегая крайностей и чрезмерного субъективизма в оценках как персоналий, так и событий.

Корр. В разное время Вы избирались вице-президентом Советской соци-ологической ассоциации, вице-президентом Российской академии социальных наук, вице-президентом Международной академии социальных наук Союзно-го государства Россия–Беларусь. Чем для Вас была интересна эта работа?

В. И. Как и всякая общественная деятельность, работа в этих организаци-ях давала возможность для новых контактов с коллегами-социологами, для обмена опытом, для объединения усилий на наиболее важных направлениях научно-исследовательской работы. Особенно хочу отметить плодотворные контакты с социологами Беларуси. В частности, с коллегами из Института со-циологии и его директором, академиком Е. М. Бабосовым. С социологами Бе-лорусского государственного университета докторами наук И. Я. Писаренко, Л. Г. Титоренко, по инициативе которых был издан совместный с сотрудника-ми нашего Института труд «Управление социальными процессами в коллек-тиве». Примеров подобного рода можно привести немало.

Много интересного было связано с проведением сессий Российской ака-демии социальных наук. Хочу отметить в этой связи роль ее президента ака-демика РАН Г. В. Осипова, сумевшего привлечь к ее работе многих видных ученых, политических и общественных деятелей.

Корр. Вы первым из российских социологов были удостоены высокой на-грады ООН орденом «Единение» (за деяния во благо народов). Что послужило для этого основанием и как это происходило?

В. И. Награждение было организовано в московской мэрии. По времени оно совпало с общим собранием РАН (май 2008 г.) и я едва успел к его на-чалу. Из того, что прозвучало на процедуре награждения, обратили на себя внимание слова об исследовании проблем развития культуры в московской агломерации. Исследования были проведены ИСПИ РАН совместно с Москов-ским институтом социально-культурных программ (руководители проекта В. Н. Иванов и директор Института МИСК доктор социологических наук В. К. Сергеев). Они были подчинены задаче «социологического сопровожде-ния» процесса реализации целевой комплексной программы Правительства Москвы «Культура Москвы».

Наверное, было учтено и то, что вместе с В. К. Сергеевым и сотрудниками руководимого им института мы осуществили проект многотомной антологии «Современное русское зарубежье», издали книги «Человек. Культура. Город», «Москва. Культура – это мы», «Москва. Россия. Русский мир».

Корр. Что Вы сами, подводя итог своей разносторонней и плодотворной деятельности отметили бы как самое важное, самое «весомое»?

В. И. Вопрос не из легких. В те или иные отрезки времени важными были разные исследования. Но если подключить к оценке еще и эмоциональную сторону, то я бы назвал научно-организационную работу в качестве глав-

127


ного редактора «Социологической энциклопедии» в двух томах, (ставшей книгой года в 2003 г.), и организацию опроса около 1500 ветеранов Великой Отечественной войны, на базе которого была написана и издана совместно с В. К. Сергеевым книга «Всегда Великая победа». Можно отметить и регуляр-но выходящие под моей редакцией сборники научных работ «Россия: центр и регионы», отражающие результаты исследований по проекту «Как живешь, Россия?» (руководитель – доктор социологических наук В. К. Левашов) и ре-зультаты социологических исследований в регионах. Последний по времени, 24-й выпуск мы планируем издать совместно с ростовскими социологами. Не потеряла своей актуальности и моя книга «Социология федерализма».

Корр. Вам довелось участвовать во многих социологических конгрессах, конференциях, симпозиумах. Что запомнилось, что произвело наибольшее впечатление?

В. И. Запомнилось многое. Не только наши научные доклады и публи-кации, связанные с мероприятиями на международном уровне, но и многое другое. Сегодня можно вспомнить как на X Всемирном социологическом кон-X Всемирном социологическом кон-Всемирном социологическом кон-грессе в Мехико мы с президентом Советской социологической ассоциации Х. Момджяном проводили работу, агитируя не только за членство наших уче-ных в Исполкоме МСА, но и за избрание президентом МСА Ф. Э. Кордозу, ставшим впоследствии президентом Бразилии. Достаточно сказать, что пер-вые поздравления с успешным избранием он принимал на территории Совет-ского посольства в Мехико и первые слова благодарности были адресованы советским ученым.

Запомнился и XI Всемирный социологический конгресс в Нью-Дели (Индия), на котором мне было доверено возглавить делегацию советских социологов.

Интересным и полезным было участие в юбилейной сессии американской ассоциации семьи (Филадельфия, 1988), юбилейной конференции Швейцар-ской социологической ассоциации (Нью-Шатель, 1991), съездах социологов в Болгарии, регулярные заседания комиссии по многостороннему сотрудниче-ству социалистических стран в области социологии, регулярно проводимые в Москве и Париже симпозиумы по социальной демографии, научные контакты с западно-германскими социологами (фонд им. Фридриха Эберта), с социоло-гами Финляндии и многое другое. О результативности этих научных контак-тов говорят, в частности, изданные совместно труды. Так под моей редакцией и редакцией Я. Яхиела (президент Болгарской социологической ассоциации) была издана монография «Ученый и научный коллектив», под редакцией Вер-нера-Фрикке и моей «Deutche Mitbeschimung – russische Perestroika» и т. д. Подробно об этом рассказано в книге «Социология в СССР. Записки директо-ра Института».

Корр. Что бы Вы пожелали молодым социологам, исходя из своего боль-шого жизненного и научного опыта?

В. И. Образно говоря: «не робеть». Не робеть перед сложностью изучаемо-го мира, трудностями нынешнего бытия, не пытаться сглаживать острые углы

128


в угоду власть предержащим, не приукрашивать действительность и не уча-ствовать в ее очернительстве. Жизнь все и всех поставит в конечном счете на свои места. Иногда это случается позже, чем хотелось бы. Но это неизбежно. И чтобы не было «мучительно больно» за свое малодушие и слабость – всегда оставаться на почве фактов, добытых кропотливым, честным, самоотвержен-ным трудом. «De omnibus aut nihil, aut veritas (обо всех или ничего или прав-De omnibus aut nihil, aut veritas (обо всех или ничего или прав- omnibus aut nihil, aut veritas (обо всех или ничего или прав-omnibus aut nihil, aut veritas (обо всех или ничего или прав- aut nihil, aut veritas (обо всех или ничего или прав-aut nihil, aut veritas (обо всех или ничего или прав- nihil, aut veritas (обо всех или ничего или прав-nihil, aut veritas (обо всех или ничего или прав-, aut veritas (обо всех или ничего или прав-aut veritas (обо всех или ничего или прав- veritas (обо всех или ничего или прав-veritas (обо всех или ничего или прав- (обо всех или ничего или прав-ду)». Это на все времена. Впереди страну ждут серьезные испытания. Их нуж-но выдержать с честью вместе со страной, думая о ней, служа ей, веря в нее.

Корр. В последнее время о Вас все чаще говорят как о поэте, создателе нового поэтического жанра – социологическая лирика и удостоенного ряда литературных премий и наград. Вы в этом качестве продолжаете тради-цию, начало которой положили наши великие предшественники. Стихи, как известно, писали и М. М. Ковалевский, и П. Л. Лавров, и П. А. Сорокин. Так что же все-таки такое «социологическая лирика» и могли бы вы прочитать что-нибудь «юбилейное» из своих стихотворений?

В. И. «Социологическая лирика» так я назвал одну из своих первых по-этических книг (кстати, получивших общественно-литературную премию «Светить всегда» им. В. Маяковского). По сути это была попытка отразить средствами поэзии выводы и наблюдения, полученные в процессе социоло-гических исследований. Книга получила положительные отзывы как со сто-роны коллег, так и профессиональных литераторов. Затем были поэтические сборники «Мысли вслух» (к 300-летию М. В. Ломоносова), «Современная Россия: взгляд экспертов и поэта», «Мое пятнадцатилетие» и другие. Ве-ликий русский советский поэт Владимир Маяковский в свое время писал: «Поэзия – вся – езда в незнаемое». Это роднит ее с социологией, познающей своими методами социальное бытие.

Стихотворение близкое по тематике к юбилею могу прочитать. Оно на-зывается «Мемуары» и написано в связи с готовящейся к изданию книге вос-поминаний.

Я написал об этом в мемуарахКак жили мы в те давние года. Я в дружбе был с режимом старым,Но не подлаживался к сильным никогда,Я понимал, что есть всему пределыЧто плетью обуха не перебьешьИ различал: где правда, а где ложьИ что действительно нам надобно для дела. Теперь в угаре пагубно-веселомРугают многие былые времена,Нас, старых, попрекают комсомоломИ тем, как строилась и как жила страна,Я отвечаю тем, кто критикует,Кому другая исповедь нужна,

129


Что это мой удел, моя страна,И я всегда любил ее такую,Из стран иных милее мне онаС любым правительством, в любые временаИ в возрасте любом: и в молодом, и в старом,Об этом написал я в мемуарах

Книга воспоминаний пока не вышла. Дело в том, что я ознакомил с ее со-держанием своего старинного друга, талантливого политолога и литератора, который мне настоятельно рекомендовал приблизить написанное к уровню «Опытов» М. Монтеня. Перечитав «Опыты», я понял, что нужно еще потру-диться, но завершить работу к своему юбилею не успел. Придется ее продол-жить и после юбилея, а заодно включить что-нибудь, связанное с его прове-дением.

Корр. И еще один, последний вопрос. Недавно, вторым изданием вышла книга «Социологическая мозаика: серьезная, забавная, поэтическая» (Авторы член-корр. РАН, лауреаты премии РАН им. М. Ковалевского А. В. Дмитриев, В. Н. Иванов, Ж. Т. Тощенко). В части, написанной вами, есть рубрика «Дру-жеские эпиграммы» или список Иванова. По какому принципу Вы отбирали персоналии в этот список?

В. И. Чувствую скрытую критику за его неполноту. Принцип был простой: я написал дружеские шаржи не просто на известных в стране социологов, но и на тех, с кем мне довелось работать или чьи труды привлекли в свое время мое повышенное внимание. Этим можно объяснить и его относительную кра-ткость. В список попали 65 моих коллег. Были у меня некоторые опасения, что эпиграммы понравятся не всем. Но они, к счастью, не оправдались. Во всяком случае никто об этом автору не сказал. И хотя я свое поэтическое творчество решил завершить (о чем открыто заявил на презентации книги «Мое пятнад-цатилетие» в музее Марины Цветаевой в июне 2013 г.) свой список эпиграмм я, скорее всего, продолжу.

Корр. Большое спасибо за Ваше интервью. Уверен, его с большим инте-ресом прочтут наши читатели. Еще раз поздравляю вас с юбилеем и самые добрые Вам пожелания.

В. И. Спасибо, надеюсь на наше дальнейшее сотрудничество.

130


УДК 1

М. И. Билалов Mustafa I. Bilalov

НЕЗАМКНУТАЯ ПРОЕКЦИЯ НА ГОРИЗОНТ БУДУЩЕГО

NONCLOSED PROJECTION ON FUTURE’S HORIZON

Статья посвящена выдающемуся со-ветскому дагестанскому философу А. Г. Агаеву. Показан вклад ученого в теорию наций, отмечена ограничен-ность его научных подходов марксист-ской методологией. Раскрывается его научно-организаторская деятельность как лидера дагестанской школы филосо-фии во второй половине XX в. и связи с ростовскими учеными. Через личность А. Г. Агаева показана как противоре-чивость интеллектуальной жизни даге-станского общества в советский период, так и ее значение для современного эта-па развития философии.

The article is devoted to the outstanding Soviet Dagestan philosopher AG Agayev. The contribution of the scientist in the theory of nations, marked its limited scientific approaches of Marxist methodology. Reveals its scientific organizational activity as a leader of the school of philosophy in Dagestan II-nd half of XX century and communication with the Rostov scientists. Through the personality AG Agayev shows how contradictory intellectual life of Dagestani society in the Soviet period, and its significance for the present stage of the development of philosophy.

Ключевые слова: познание, философия, теория наций, Кавказ, Дагестан, ислам, марксизм

Key words: knowledge, philosophy, theory of nations, the Caucasus, Dagestan, Islam, Marxism

Билалов Мустафа Исаевичдоктор философских наук, профессор философского факультета Дагестан-ского государственного университета (г. Махачкала)e-mail: [email protected]

© Билалов М. И., 2014

Bilalov Mustafa I. Doctor of Philosophical Sciences, Professor of Department of Philosophy, Dagestan State University (Makhachkala)


© Bilalov M. I., 2014

131


22 марта 2014 г. исполнилось бы 90 лет дагестанскому, советскому и россий-скому философу Ахеду Гаджимурадовичу Агаеву. Написав эти строки, я пой-мал себя на мысли, что подобно начнут свои юбилейные статьи в эти дни и ли-тературоведы, и публицисты, и писатели… Ахед Гаджимурадович был теоре-тически разносторонен, творчески плодотворен, оставил после себя значимый материал для научно-исследовательского осмысления. Философский анализ те-оретического наследия порождает мысль о целостности творчества профессора Агаева. Ведь, можно так рассуждать: нередко представитель частной науки для качественного осмысления тематики вынужден выйти за пределы ее исследова-тельского поля, подняться от эмпирических накоплений на уровень не только внутритеоретического плана, но и философского размышления.

Но мне представляется более верным следующий подход обоснования це-лостности творчества А. Агаева. Общепризнано: основной объект изучения данного исследователя – народность. Ее рассмотрение осуществляется пу-тем вычленения в ней как объекте предмета познания – структурированием данного явления на несколько составляющих (культура, литература, самосо-знание и т. п.) и последовательного исследования народности на нескольких уровнях (обыденно-популярном, эмпирически-социологическом, теоретико-философском).

О философе Агаеве философское сообщество заговорило после выхода в свет монографии «К вопросу о теории народности» (1965). Работа привлекла внимание научного сообщества не только потому, что ее автор – дагестанец, один из тех, кто работал в «лаборатории национальных отношений» (как тогда вполне серьезно принято было говорить об этнических реалиях Дагестана), но и новизной подходов к рассмотрению бытия народности на различных сту-пенях общественного развития, ее связи с нацией, выявления особенностей малочисленных народностей. Много читающий и много пишущий (возраст акме – пик творческого расцвета – когда формируются индивидуальный стиль ума, целостность интеллекта, зрелость суждений), в те годы Ахед Гаджиму-радович публиковал одну солидную монографию за другой. Хочу напомнить читателю – публиковаться в те времена и особенно в советской науке было нелегко. Это сегодня к услугам «писателей» множество издательств, печатаю-щих статьи и книги без редактирования и рецензий…

В очередной монографии А. Агаев сполна использовал в качестве мето-дологии марксистскую материалистическую диалектику, а единство истори-ческого и логического как принцип реализовался и в предмете исследования, и в творческом росте философа. Речь идет о работе «Нация, ее сущность и самосознание» (1967), объектом которой становится нация, более высокая сту-пень исторической общности. А. Агаев принимается за разрешение важной проблемы теории наций – места понятий национального самоопределения и самосознания в раскрытии сущности нации. Десятки публикаций философа, его участие в дискуссиях, идеологических и партийных совещаниях оттачи-вают авторскую позицию. Это был период интенсивного теоретического и по-

132


литического осмысления в отечественном обществознании проблем станов-ления новой исторической общности – советского народа, что и представило в годы «развитого социализма» теорию наций, как достаточно популярную проблематику не только в регионе Северного Кавказа и Дагестана. Логическое и концептуальное завершение размышлений в теории национальных отноше-ний осуществлено А. Агаевым в 1992 г. в работе «Нациология – философия национальной экзистенции». Думается, что во всех этих творениях А. Агаев проявил себя как философ-систематик, обладающий способностью тщатель-но анализировать имеющиеся теоретические соображения, обобщить поли-тические тенденции, сопрягая их статистическим, социологическим богатым эмпирическим материалом, непосредственными наблюдениями и житейским опытом.

А. Агаев легко переключался и на другие проблемы философской науки, ее места в дагестанском высшем образовании и дагестанского и советского общества в целом – это участь, если хотите, счастье активного философа.

А. Агаев вместе с коллегами-заведующими кафедрами общественных наук Б. Кашкаевым, П. Русиной и Ш. Магомедовым

Более трех десятков лет заведуя кафедрой философии ДГУ, активно рабо-тая с аспирантами, подключаясь к партийной и общественной деятельности, А. Агаев запомнился и педагогом, и методистом, и организатором науки и образования, и идеологом, и теоретиком, и экспертом, и советником … Он активно сотрудничал с отделением общественных наук СКНЦ ВШ, посто-янно находился в контакте с Ю. А. Ждановым, Е. Я. Режабеком, В. Е. Дави-довичем и др. [1].

Он был катализатором работы многих идеологический комиссий, мето-дологических семинаров преподавателей вузов и Дагестанского отделения Философского общества СССР. Быть лидером философов – сложная задача. Тем более, что философ советского времени – заметная личность в обществе,

133


как правило, приближенная к власти, часто амбициозная. Отсюда и нередкие в среде обществоведов – ревностное отношение друг к другу, атмосфера ми-ровоззренческой принципиальности на грани недоброжелательности, нездо-ровое соперничество, были и склоки. Ведь какой-либо значительной научной традиции и философской культуры в регионе досоветского мусульманского Кавказа не сложилось. Ни в прошлом, ни сегодня, дагестанская обществен-но-политическая мысль не поднималась до всеобщих процессов, она изуча-ла и пыталась осмысливать явления, связанные со спецификой региональной культуры, нравственности, традиций, местных религиозных вероучений без их сложных связей с мировой культурой. Это осмысление осуществлялось преимущественно в фольклорной и поэтической форме, а редкие исключения на уровне общественно-политической мысли оставались отрывочным дубли-рованием мировых философских концепций и их упрощенным комменти-рованием. Однако, сколько-нибудь значимые философские рефлексии могли вырабатываться только в местах научной и интеллектуальной концентрации, чего на территории Дагестана не было.

Отсюда – неразвитость самого научного сообщества как субъекта позна-ния и ограниченность регулирующего его деятельность этноса. Советская культура научного общения регламентировалась преимущественно принци-пами партийных отношений, что не всегда совпадало со сложившимися в ци-вилизованном мире нравственными нормами и деловыми контактами в среде ученых. Благодаря трудоспособности, исследовательской плодотворности, грамотности, политическому чутью, компромиссности и т. п. Ахед Гаджиму-радович долгие годы и до конца жизни оставался в лидирующей группе даге-станских гуманитариев.

Дагестанское общество всегда нуждалось и ныне нуждается в реальной и значительной эффективной помощи философии. В период продолжительной «холодной войны» философия была в гуще мировоззренческих и политиче-ских противостояний двух мировых систем. Трудности, которые общество испытывает, вступив в постсоветскую эпоху глобализации, ныне связаны по-мимо прочего и с жесточайшим цивилизационным конфликтом ценностей. Советская власть политически и идеологически культивировала свою совре-менную версию системы ценностей в СССР. Но подобная практика сегодня не-приемлема, значит, необходимо ее заменить более длительным, но, быть мо-жет, единственным путем – путем изменения культуры и функций философии. Нужна аксиологическая эволюция, переход к новой системе, может, не столько системе, сколько к иной иерархии ценностей. Дагестанское общество опуска-ется и застывает на суррогате культуры, замеси культурных кусков – остат-ков советской культуры и культуры шоу-бизнеса с цементированием, их сво-еобразием национального и мусульманского духа дагестанских этносов [2]. Для устранения цивилизационного дискомфорта, нашим идеологам необхо-димо отказаться от сознательных или неосознанных попыток консервировать это своеобразие, попыток превратить его в нечто универсальное и начать дви-

134


жение в унисон с мировой цивилизацией к сущностному в человеке, с сохра-нением рационального в этом национальном своеобразии. Уверен, чуткий к политическим веяниям, восприимчивый к социальным новациям, творчески мобильный и чуждый консерватизму А. Агаев и сегодня был бы в авангарде генераторов прогрессивных общественных идей.

Человек завидной работоспособности, он представлялся для коллег, осо-бенно, для молодого окружения укором или ориентиром (кому как) постоян-ного занятия делом, непрерывного труда. Он не гнушался брать на себя даже элементарные лаборантские функции – запросто составлял протокол заседа-ния кафедры вплоть до запятой так, что работникам оставалось просто пере-ложить его на машинку. Считалось, что он строгий, даже недоступный, но коллеги-современники знают – к нему мог зайти за советом и студент и про-фессор в любое время. И он прерывал работу над текстом на серьезный раз-говор, завершающийся, как правило, дельным советом.

Вместе с аспирантами и уже доцентами ДГУ Х. Исаевой и Н. Ороевым

Читатель не должен думать, что я, отдавая дань жанру юбилейной статьи, идеализирую Ахеда Гаджимурадовича как ученого и мыслителя. Он был че-ловеком своей эпохи, патриотом советской страны, ветераном войны и, буду-чи верен коммунистическим идеалам, как и многие теоретики и политики из его поколения, оставался под грузом патерналистских настроений и партий-ных пристрастий – торопил историю, опережал время, страстной мобилиза-цией интеллекта приближал желанное будущее. Возможно, особый патрио-тический настрой, присущее многим тогда партийное рвение и стремление к достижению общественной цели не прошли бесследно в творчестве фило-

135


софа, который, как считается издавна в мировой культуре, должен обладать, если не олимпийским спокойствием, то, по крайней мере, отстраненностью от социальных ситуаций и безучастной объективностью в их оценке. Но мы все, советские философы, занимали и в науке, и в повседневности, мировоз-зренчески единую и политически классовую позицию. А те, кто направлял и вел за собой, сосредотачивали все свое научное внимание и научные интересы своих учеников и последователей в основном на региональной проблематике, решая только лишь не совсем свойственные солидной философии прикладные задачи. И сегодня вряд ли повернется язык серьезного ученого упрекнуть и в этом, и в ряде других моментах творчество А. Агаева. Согласитесь – многое в прошлом и не совсем корректно судить с позиций нынешнего времени. Хоть-прошлое – своеобразный залог не только настоящего, но и будущего. Стараясь познать сущность человека как существование, выдающийся философ ХХ в. М. Хайдеггер полагал, что человеческая жизнь всегда укоренена в прошлом и человек сориентирован или имеет, как он пишет, «незамкнутую проекцию… на горизонт будущего». Ахед Агаев реализовал эту истину в творчестве и жизни.

80-е гг. ХХ в. Все казалось незыблемо-перспективным – и марксистская философия, и будущее Дагестана, и великая мировая держава…

Качественно изменившаяся в эпоху информационного общества современ-ная коммуникация требует философского освоения всеобщих и универсаль-ных ценностей, чем долгое советское время пренебрегала дагестанская фило-софия, по существу отстраненная от подлинной истории философии, онтоло-гии, гносеологии, философии науки и других классических разделов миро-вой философской мысли. Дагестанские философы не отличились позитивной инициативной самостоятельностью и в период обретения мировоззренческой

136


свободы, они остаются в основной своей массе, как и в советские времена, в лучшем случае на поводу инициируемых и планируемых региональными и федеральными центрами власти общественно-политических, нежели научных мероприятий, посильной ретрансляции до студенчества и читающей публики выступлений философских корифеев из российских философских центров и профессиональных политических аналитиков.

И ученикам, и единомышленникам Ахеда Гаджимурадовича Агаева, и всем философам Дагестана предстоит напряженная, качественно эффективная творческая работа – ведь, республика сегодня нуждается в системных измене-ниях. Определение цивилизационного курса на гражданское общество регио-нального типа, выстраивание иерархии общечеловеческих ценностей с учетом менталитета и религии дагестанских этносов, подчинение этому курсу и иско-мой иерархии экономических, политических, образовательных и других сфер общественной жизни – важнейшая задача Дагестана. Совершенно справедли-ва изначальная установка руководителя Республики Дагестан. Р. Г. Абдулати-пова: «Мы должны давать идеи, которые спасут Дагестан, которые поднимут Республику на качественно новый уровень». Целая плеяда дагестанской ин-теллектуальной элиты десятилетиями ХХ в. так и трудилась – созидатель-но творила с мечтой о достойном будущем своей большой и малой родины. В рядах этой элиты видное место принадлежит заслуженному деятелю науки РФ и РД, доктору философских наук, профессору А. Г. Агаеву.


1. В кругу Юрия Андреевича Жданова: учителя, сподвижники, ученики. Изд. 2-е / отв. ред. Ю. Г. Волков. – М. – Ростов н/Д: Изд-во «Социально-гуманитарные знания». – 2013. 2. Барков Ф. А., Ляушева С. А., Черноус В. В. Религиозный фактор в межкультурной коммуникации на Северном Кавказе / Южнороссийское обозрение ЦСРИ и П ИППК ЮФУ и ИСПИ РАН. Вып. 56. – Ростов н/Д, 2009. – С. 31; Черноус В. В. Россия и народы Северного Кавказа: проблемы культурно-цивилизационного диало-га. // Научная мысль Кавказа. – 1999. – № 3. – С. 154–167.

1. V krugu Iuriia Andreevicha Zhdanova: uchitelia, spodvizhniki, ucheniki. Izd. 2-oe. Otv. red. Iu. G. Volkov. M. – R. n/D.: Izd-vo «Sotsial’no-gumanitarnye znaniia», – 2013. 2. Barkov F. A., Liausheva S. A., Chernous V. V. Religioznyi faktor v mezhkul’turnoi kommunikatsii na Severnom Kavkaze / Iuzhnorossiiskoe obozrenie TsSRI i P IPPK IuFU i ISPI RAN. Vyp. 56. – R. n/D. 2009. – S. 31; Chernous V. V. Rossiia i narody Severnogo Kavkaza: problemy kul’turno-tsivilizatsionnogo dialoga // Nauchnaia mysl’ Kavkaza. – 1999. – № 3. – S. 154–167.

137

НАУЧНАЯ ЖИЗНЬ

УДК 316.3

В. В. Маркин Valery V. Markin

РЕГИОНАЛЬНАЯ СОЦИОЛОГИЯ И РЕГИОНАЛЬНОЕ УПРАВЛЕНИЕ: ФОРМАТ И МЕХАНИЗМЫ ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ

REGIONAL SOCIOLOGY AND REGIONAL MANAGEMENT:

FORMAT AND MECHANISMS OF INTERACTION

В статье описаны основные направления развития отечественной региональной социологии. Показана роль социологии во взаимодействии с субъектами реги-онального управления, специфика фор-мата этого взаимодействия. Обозначены основные направления взаимодействия социологических сил и субъектов реги-онального управления. Сделан вывод о том, что главным механизмом взаимодей-ствия региональной социологии и субъ-ектов является двух и многостороннее партнерство между академическими и университетскими центрами, органами власти, бизнес-структурами и НКО. От-мечается, что у региональной социологии достаточный потенциал для реализации поставленных перед ней задач.

The article describes the main directions in the development of Russian regional sociology. The author shows the role of sociology in its collaboration with the subjects of regional management, he specifies the format of this interaction. The basic directions in the interaction of sociological forces and actors of regional management are studied. The author comes to the conclusion that the principal mechanism of interaction of regional sociology and the subjects is bilateral and multilateral partnerships of academic and university centers, governments, businesses and NGOs. It is pointed out that regional sociology has sufficient potential for implementing its tasks.

138


Ключевые слова: регион, общество, ре-гиональная социология, региональное управление, социальное взаимодействие.

Keywords: region, society, regional sociology, regional management, social interaction.

Маркин Валерий Васильевичдоктор социологических наук, профессор, руководитель Центра региональной социологии и конфликтологии Института социологии РАН (г. Москва)e-mail: [email protected]

© Маркин В. В., 2014

Markin Valery V. Doctor of Sociological Sciences, Head of the Center for Regional Sociology and Conflict, Institute of Sociology, Russian Academy of Sciences (Moscow)


© Markin V. V., 2014

В современной социологической науке наряду с исследованиями глобаль-ного и национально-социетального характера резко возрос интерес к социаль-ным проблемам регионального плана. Для российского общества это обсто-ятельство имеет особую значимость – в силу разнообразия природных, эко-номических и социальных условий, – Россию справедливо называют страной регионов.

В конце 2006 г. Ученый совет Института социологии РАН принял решение об организации в структуре института нового подразделения – Центра регио-нальной социологии с возложением на него исследовательских задач по фун-даментальным проблемам социологии регионов и координации деятельности отдельных региональных социологических центров. В 2009 г. к этому общему направлению прибавилась и региональная конфликтология.

За прошедшее время Центр во взаимодействии с другими подразделения-ми института, других академических учреждений и региональных партнеров развернул работу по данным направлениям.

1. Общим полем взаимодействия региональной социологии (понимаемой и как социология регионов, и как социология в регионах) и субъектов реги-онального управления (органы власти, бизнес-структуры, некоммерческие организации) выступает социальное пространство России, понимаемое в ши-роком смысле как гео-социо-экономическое пространство, в котором разво-рачивается взаимодействие различных социальных институтов и социальных акторов. Необходимо подчеркнуть, что проблема трансформации социального пространства в постсоветской России была поставлена еще в 90-е гг. ХХ в. членом-корреспондентом Н. И. Лапиным в аспекте социокультурного про-странства как паритетного взаимопроникновения культуры и социальной структуры на основе исследований общего и особенного в структуре базовых ценностей населения регионов России. Центром Н. И. Лапина с региональны-ми партнерами были проведены фундаментальные, поисковые и прикладные исследования на базе более 40 регионов, разработана методология и методика социокультурных портретов регионов России, подготовлен фундаментальный

139


труд в виде атласа этих портретов. Параллельно проблемы социально-поли-тического пространства России стали особым предметом исследований под руководством академика Г. В. Осипова в ИСПИ РАН.

Наш Центр, используя наработки Г. В. Осипова, Н. И. Лапина и других ис-следователей социального пространства России, в ходе совместной работы по Программам фундаментальных исследований РАН «Фундаментальные про-блемы пространственного развития Российской Федерации: междисципли-нарный синтез» (координатор – академик А. Г. Гранберг) и новой Программы «Роль пространства в модернизации России: природный и социально-эконо-мический потенциал» (координатор – академик В. М. Котляков), а также Про-граммы фундаментальных исследований Отделения общественных наук РАН «Экономическое, социальное и политическое пространство России в глоба-лизирующемся мире» выдвинул концепцию региональной идентификации и социального моделирования регионов в дискурсе дифференциации и консо-лидации социального пространства России.

В начале работы по вышеуказанным Программам были поставлены два фундаментальных вопроса:

• Завершилась ли трансформация социального пространства России в еди-ное целое или оно подвержено опасностям и рискам дезинтеграции?

• Стал ли социально-гуманистический вектор ведущим в трансформации социального пространства России?

Наши исследования показывают, что трансформация социального про-странства в единое целое еще далека от завершения, и оно имеет опасности дезинтеграции. В значительной мере этот вывод подкрепляется и ответом на вопрос: социально-гуманистический вектор пока не стал ведущим в транс-формационных процессах происходящих в российском обществе, более того он рассогласован с другими векторами (экономическим и политическим), соответствующими факторами и компонентами консолидации социального пространства России, взаимодействием основных акторов на его отдельных полях.

Трансформация происходит прежде всего в интересах крупного бизнеса (корпораций), и так называемых «элит», которые по сути являются экстер-риториальными и не только не ориентированы в гуманистическом векторе, но и весьма ограничено проявляют свою социальную ответственность, что показывает наш экспертный опрос проведенный в 30 субъектах Российской Федерации.

При этом в экспертной оценке также выявлены неразвитость и слабое вли-яние институтов гражданского общества в регионах. Региональная власть оказывается между «молотом и наковальней» (имеются в виду крупный биз-нес и население), тем более что именно корпорации формируют свои струк-туры влияния в органах власти и продвижение своих представителей в эти органы. Население же оказывается слабоструктурированным и практически не имеет институциональных «лоббистов» своих интересов, подчас вынуж-

140


дено проявлять свою волю весьма стихийно в виде протестных акций и т. п., с которыми приходится считаться в первую очередь органам регионального и муниципального управления.

Какова же роль социологии во взаимодействии с субъектами регионально-го управления, каким может быть формат этого взаимодействия?

1.1. Фундаментальные исследования основных факторов дифференциации социального пространства России и возможности его консолидации на основе общих ценностей и согласованной деятельности основных акторов в векто-ре социально-гуманистической направленности процессов трансформации российского общества, применительно к региональным особенностям. Это направление, на наш взгляд, требует дальнейшего продолжения работ и боль-шим привлечением региональных партнеров, прежде всего из органов власти, а также бизнес-структур и НКО.

1.2. Фундаментальные исследования должны быть связаны с целым спек-тром поисковых исследований в данном направлении, таких как исследова-ния евразийского контента дифференциации и консолидации российско-го пространства; особенностей трансформационных процессов в азимутах «север–юг» и «серединных» медианных регионах Центр, Поволжье, Урал на основе макрорегионального подхода и т. д.

1.3. Прикладные исследования, на основе которых могут совместно с ор-ганами власти, бизнес-структурами и НКО разрабатываться модельно-про-граммные комплексы решения проблем социальной значимости.

2. В вышеуказанном формате выделяются основные направления взаимо-действия социологических сил и субъектов регионального управления.

2.1. Экспертно-аналитическая деятельность направлена прежде всего, на предмет социально-гуманитарной экспертизы законопроектов и других нормативно-правовых актов имеющих непосредственную социальную зна-чимость. Подобные предложения неоднократно высказывались академиком М. К. Горшковым в Совете Федерации РФ и СМИ, но пока не получили офи-циального решения. Следует начать реализацию этой инициативы в регио-нах, а затем уже распространить на федеральное законодательство. Главным критерием здесь должна выступать социальная эффективность законопроекта или другого нормативно-правового акта.

2.2. Социологическая составляющая мониторинга оценки деятельно-сти органов власти и других социальных институтов, действующих в реги-онах, в том числе бизнеса и гражданского общества. Тем более, что по из-вестным Указам Президента Российской Федерации № 825 и 607 такая работа с 2007 г. проводится по всем субъектам РФ и отдельным муниципальным образованиям под эгидой Министерства регионального развития РФ. Мы в свое время участвовали в подготовке этих указов, имеем непосредственный контакт с исполнителями этого мониторинга, но еще остаются ряд методоло-гических и методических вопросов, требующих соответствующего решения. Мы также готовы подключиться к соответствующим мониторингам по соци-

141


альной ответственности бизнеса в регионах (Торгово-промышленная палата РФ) и влиянию институтов гражданского общества в регионах (Общественная палата РФ).

2.3. Социологическая составляющая мониторинга правоприменительной практики в регионах. Мы имеем определенный опыт сотрудничества в этом направлении с Институтом законодательства и сравнительного правоведе-ния при Правительстве РФ и Российской правовой академией Министерства юстиции РФ по отдельным субъектам РФ и готовы его распространить по другим регионам.

2.4. Социологическая составляющая региональных программ, имеющих непосредственную социальную значимость и разработка соответствующих модельно-программных комплексов.

Главным в реализации этих направлений мы считаем интерес органов вла-сти и других субъектов регионального управления. Там где этот интерес про-является, мы имеем эффективное взаимодействие по данным направлениям. Это, прежде всего, касается регионов с высоким уровнем социально-эконо-мического развития. К сожалению, приходится констатировать, что в регио-нах со средним и низким уровнем, инициативы социологов попадают в режим «ждите ответа» и не находят должного отклика.

3. Главным механизмом взаимодействия региональной социологии и субъ-ектов является двух и многостороннее партнерство между академическими и университетскими центрами, органами власти, бизнес-структурами и НКО. Ос-новными площадками для выстраивания партнерских отношений выступают:

3.1. Программы фундаментальных исследований РАН. 3.2. Совместные исследовательские гранты, прежде всего по региональ-

ным направлениям. В настоящее время эти направления выделяются лишь в РГНФ с долевым финансированием региональных органов власти. Следует распространить эту практику и в деятельности других научных и обществен-ных фондов.

3.3. Паритетное участие в тендерах по государственным и муниципаль-ным заказам социальной проблематики.

3.4. Совместные научно-образовательные центры при ведущих вузах в ре-гионах.

3.5. Деятельность в диссертационных советах по социологическим и дру-гим общественным наукам. В настоящее время их количество существенно сократилось, а требования к ним значительно возросли, поэтому экспертиза диссертационных работ (ведущие организации, оппонирование, рецензирова-ние, отзывы на автореферат и т. д.) и непосредственное участие в этих советах требует высокопрофессиональной работы в межрегиональном плане.

3.6. Сотрудничество с зарубежными социологическими центрами на осно-ве сравнительных региональных исследований. У Института социологии РАН сложились прочные отношения с болгарскими и венгерскими коллегами – по вопросам региональной конфликтологии; польскими и латвийскими иссле-дователями – по вопросам конвергенции и дивергенции регионов в странах

142


старой и новой Европы; с китайскими социологами – по вопросам социальной структуры городов и регионов и т. д. В настоящее время установлены рабочие контакты с ведущими японскими социологами по направлению региональных исследований социального доверия.

3.7. Формирование тестовых региональных полигонов для разработки и апробации совместных проектов в вышеуказанных направлениях с уче-том подготовленности таких регионов к внедрению модельно-программных комплексов решения наиболее значимых социальных проблем. В настоящее время ИС РАН, Тюменские государственный и нефтегазовый университеты совместно с Думой и Правительством Тюменской области и с участием дру-гих заинтересованных сторон подготавливают площадки и структуры такого полигона.

4. Возникает вопрос: имеется ли у региональной социологии достаточный потенциал для реализации столь амбициозных задач? По нашему мнению, та-кой потенциал имеется:

4.1. Три специализированных социологических института РАН и целый ряд развитых социологических подразделений в других академических уч-реждениях.

4.2. Университетская социология практически во всех регионах, только более чем в 80-ти государственных классических университетах ведется под-готовка социологических кадров и имеет соответствующие факультеты (от-деления), специализированные кафедры и исследовательские центры (лабора-тории, группы).

4.3. Свыше 10 общероссийских центров, осуществляющих опросы насе-ления имеют разветвленную региональную сеть (отделения, представитель-ство).

4.4. Многие информационно-аналитические центры в органах власти, кор-порациях, НКО имеют специализированные социологические подразделения связанные с региональной тематикой (ориентировочно свыше 200).

4.5. Консалтинговые, маркетинговые, кадровые агентства и центры PR (связи с общественностью) в которых также имеются социологические группы или отдельные специалисты (ориентировочно более 1000).

4.6. РФФИ, РГНФ и другие научные и общественные фонды, осуществля-ющие поддержку социологических проектов в регионах.

4.7. РОС, РОПС, РСА, ОСиД, СО им. М. М. Ковалевского и другие социо-логические научно-общественные организации с их региональными актива-ми (многие представители которых одновременно входят в несколько органи- заций).

Таким образом, потенциал действительно значительный, но его реализа-ция требует координации, о структуре и формах которой мы должны серьезно подумать и выработать соответствующие предложения для социологического сообщества России. Особенно это актуально в свете начавшейся реформы Рос-сийской академии наук.

143


5. Ведущие региональные социологические школы и воспроизводство со-циологических кадров.

Всем нам хорошо известно, что российская социология в 60–70-е гг. про-шлого века возрождалась не только в столицах, наряду с московскими и ле-нинградскими социологическими школами, активно формировались: Ураль-ская, Сибирская, Поволжская, и др. И хотя многих лидеров региональной со-циологии уже нет в живых, созданные ими школы остаются и развиваются, более того участвуют в формировании новых.

В целом, за последние 25 лет появились новые региональные социологи-ческие школы, среди которых следует выделить: Тюменскую, Ростовскую, Ставропольскую, Краснодарскую, Белгородскую, Саратовскую, Саранскую, Калининградскую, Нижегородскую, и Якутскую и целый ряд других. Отли-чительной особенностью и старых и новых региональных социологических школ и залогом их успешной деятельности является тесное взаимодействие с региональными органами власти, высокая авторитетность их лидеров в на-учных и общественных кругах, известность в международных и российских социологических сообществах. Лидеры школ, как правило, возглавляют круп-ные исследовательские коллективы и образовательные центры, на базе кото-рых осуществляется воспроизводство высококвалифицированных професси-ональных социологов.


1. Маркин В. В. Региональная идентифи-кация и социальное моделирование рос-сийских регионов: проблема социологи-ческой интерпретации // Региональная социология в России: сб. материалов со-циологических исследований / отв. ред. В. В. Маркин. – М., 2007. 2. Маркин В. В. Региональная социоло-гия: проблемы социальной идентифика-ции и моделирования российских реги-онов [электронный ресурс]. Режим до-ступа: http://www.civisbook.ru/files/File/Markin_Regionalnaya. pdf (дата обраще-ния 12.12.2013). 3. Маркин В. В. Социальное моделиро-вание пространственных трансформа-ций. Мониторинг региональных орга-нов власти // Россия реформирующаяся. Ежегодник / отв. ред. М. К. Горшков. Вып. 8. – М., 2009.

1. Markin V. V. Regional Identity and Social Modelling of Russian Regions: the Problem of Sociological Interpretation / / Regional Sociology in Russia: Collection of Sociological Research Papers / Ed. V. V. Markin. – M., 2007. 2. Markin V. V. Regional Sociology: Problems of Social Identification and Modelling of Russian Regions [electronic resource]. http://www.civisbook.ru/files/File/Markin_Regionalnaya.pdf.3. Markin V. V. Social Modelling of Spatial Transformations. Monitoring of Regional Authorities / / Russia Reformed. Year-book / Ed. M. K. Gorshkov. Vol. 8. – M., 2009.

144

Итоги Всероссийской научно-практической конференции «ФОРМИРОВАНИЕ РОССИЙСКОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ КАК ФАКТОР НАЦИОНАЛЬНОЙ БЕЗОПАСНОСТИ»

(г. Майкоп, 24–25 апреля 2014 г.)

24–25 апреля 2014 г. в Адыгейском государственном университете состоя-лась Всероссийская научно-практическая конференция по теме «Формирова-ние российской идентичности как фактор национальной безопасности». Сле-дует заметить, что данная конференция – это один из совместных проектов в рамках уже многолетнего сотрудничества Института социологии РАН, Юж-ного федерального университета и Адыгейского государственного универси-тета. Информационным партнером мероприятия выступил журнал «Власть». Лейтмотивом конференции явились слова Президента России В. В. Путина: «Формирование гражданской идентичности на основе общих ценностей, па-триотического сознания, гражданской ответственности и солидарности, ува-жения к закону, сопричастности к судьбе Родины без потери связи со свои-ми этническими, религиозными корнями – необходимое условие сохранения единства страны».

В работе конференции приняли участие около 200 человек из разных го-родов и регионов России – Москва, Ростов-на-Дону, Краснодар, Уфа, Серпу-хов, Нальчик, Махачкала, Пятигорск, Грозный, Ставрополь, Элиста, Черкесск, Волгоград, Владикавказ, Армавир, Белореченск, Сочи, Новочеркасск. Факти-чески научно-практическая конференция приобрела статус международной, поскольку в ее работе приняли участие ученые из Азербайджана, Армении, Абхазии, Израиля и Польши.

Почетными гостями мероприятия выступили ведущие ученые страны: Михаил Константинович Горшков – директор Института социологии РАН, академик РАН; Анатолий Васильевич Дмитриев – член-корреспондент РАН, руководитель Центра конфликтологии РАН; Юрий Григорьевич Волков – ди-ректор ИППК ЮФУ, доктор философских наук, профессор; Леокадия Михай-ловна Дробижева – руководитель Центра межнациональных отношений ИС РАН, доктор исторических наук, профессор, член Совета по межнациональ-ным отношениям при Президенте РФ; Зинаида Тихоновна Голенкова – заме-ститель директора по научной работе ИС РАН, доктор социологических наук, профессор; Аркадий Львович Маршак – доктор философских наук, профессор ИС РАН; Юлия Альбертовна Зубок – доктор социологических наук, профес-сор ИСПИ РАН; Валерий Васильевич Маркин – доктор социологических наук, профессор ИС РАН.

Конференция «Формирование российской идентичности как фактор на-циональной безопасности» стала центром притяжения ведущих специалистов российских социологических школ. Она не только объединила ученых, но и

145


продемонстрировала, что отечественная наука интенсивно развивается, от-кликается на стремительные изменения в государственной политике России, предлагая модели и стратегии преодоления кризисов и ответы на вызовы.

На пленарном и секционном заседаниях участники выступили с доклада-ми, тематика которых отражает достижения в теоретических и прикладных исследованиях наиболее авторитетных современных российских научных школ.

Открывая конференцию, ректор Адыгейского государственного универси-тета, доктор социологических наук, профессор Рашид Думаличевич Хуна-гов поприветствовал участников конференции и осветил ее основные цели и направления. Он подчеркнул, что российская идентичность превращается в один из главных ресурсов обеспечения национальной безопасности страны, сохранения и развития ее самобытности в условиях нарастающих перемен.

С приветственными словами к участникам конференции обратились по-мощник министра регионального развития РФ Алексей Георгиевич Макуш-кин, главный федеральный инспектор Полномочного представителя Прези-дента Российской Федерации в Южном федеральном округе по Республике Адыгея, профессор кафедры философии и социологии АГУ Адам Хусейно-вич Тлеуж и народный писатель Адыгеи, Кабардино-Балкарии, Карачаево-Черкесии, лауреат Государственных премий СССР и РФ, сопредседатель Со-юза писателей РФ, Член Общественной палаты РФ, председатель Обществен-ной палаты Республики Адыгея, академик АМАН и Академии наук Абхазии, почетный доктор АГУ Исхак Шумафович Машбаш.

Пленарное заседание открыло выступление академика РАН, директора Института социологии РАН Михаила Константиновича Горшкова, кото-рый осветил проблемы формирования гражданской идентичности и обеспече-ния национальной безопасности в ментальном пространстве пореформенного российского общества. Академик уделил пристальное внимание ситуации в Украине, дав положительную оценку российской внешнеполитической стра-тегии в сложившейся ситуации, и особо подчеркнул, что «сегодня на Украине идет битва идентичности, и мы наблюдаем растворение идентичности в гло-бальных процессах».

Особое внимание привлек доклад Леокадии Михайловны Дробижевой, доктора исторических наук, профессора, руководителя Центра межнациональ-ных отношений Института социологии РАН, члена Совета по межнациональ-ным отношениям при Президенте РФ. Теоретические и социально-психологи-ческие проблемы национально-гражданской идентичности и межэтнического согласия профессор раскрыла, используя материалы проведенного социоло-гического исследования населения РФ, сравнивая общероссийские данные с данными таких республик РФ, как Башкортостан, Татарстан, Саха (Якутия).

В рамках перехода современного общества на инновационный путь раз-вития, чрезвычайную актуальность имел пленарный доклад ректора Ады-гейского госуниверситета, доктора социологических наук, профессора

146


Рашида Думаличевича Хунагова. Он подчеркнул, что эвристический смысл и конструктивный потенциал российской национальной идентичности для модернизирующейся России и ее регионов заключается в том, что она не толь-ко выражает субстанциальное единство и органическую целостность этно-культурного многообразия, но и выступает интегративным фактором этносов, основой гражданской солидарности и объединяющей силой россиян.

Авторитетный исследователь креативного класса, доктор философских наук, профессор, директор Института по переподготовке и повышению квалификации Южного федерального университета Юрий Григорьевич Волков в своем ярком выступлении констатировал, что креативная идентич-ность становится макроидентичностью, если креативные интенции преобра-зуются, переводятся на уровень массовой побудительной силы, выступают формой общественного интереса, вступающего во взаимодействие с государ-ственным.

Идентичности мигрантов в контексте безопасности посвятил свое вы-ступление член-корреспондент РАН, руководитель Центра конфликтологии РАН Анатолий Васильевич Дмитриев. В докладе доктора социологических наук, профессора Института социологии РАН Зинаиды Тихоновны Голен-ковой обозначены новые явления в социальных пространствах современных обществ. Доктор философских наук, профессор Института социологии РАН Аркадий Львович Маршак продемонстрировал возможности социологиче-ского осмысления национальной идентичности как условия культурного и ду-ховного самоопределения России.

К проблемам формирования общегражданской идентичности в условиях полиэтнического общества участников конференции вернул доклад канди-дата социологических наук, докторанта ИППК ЮФУ Светланы Ивановны Лошкарева-Имгрунт. И завершил пленарное заседание руководитель Центра стратегических исследований при Президенте Республики Абхазия, кандидат философских наук, доцент Олег Несторович Дамениа с докладом о кавказ-ской идентичности перед лицом новых глобальных вызовов

Модератором секционного заседания, на котором было заслушано около 15 докладов, выступила доктор философских наук, профессор кафедры фи-лософии и социологии Адыгейского государственного университета Асиет Юсуфовна Шадже. Презентация и выступление доктора социологических наук, профессора Института социологии РАН Валерия Васильевича Мар-кина, посвященное региональным аспектам проблемы формирования россий-ской идентичности как фактора противодействия идеологии экстремизма и терроризма, вызвало немалый интерес и активную дискуссию. Яркий и эмо-циональный доклад о формировании идентичности в молодежной среде в ус-ловиях изменяющейся социальной реальности представила доктор социологи-ческих наук, профессор ИСПИ РАН Юлия Альбертовна Зубок.

В своих выступлениях другие исследователи затронули такие насущные и малоисследованные вопросы, как: этнодемографические и идентификаци-

147


онные процессы в современной России; гражданская интеграция в полиэтни-ческом сообществе; дискурсивные «битвы за идентичность»: мусульманские акторы в политическом поле Крыма и России.

25 апреля в конференц-зале научной библиотеки АГУ состоялся «круглый стол», посвященный кризисам, конфликтам и трансформации идентичности на территории России и ее регионов. В работе «круглого стола» приняли уча-стие член-корреспондент РАН, руководитель Центра конфликтологии РАН Анатолий Васильевич Дмитриев, руководитель Центра стратегических исследований при Президенте Республики Абхазия, кандидат философских наук, доцент Олег Несторович Дамениа, а также профессорско-преподава-тельский состав, докторанты и аспиранты АГУ. Состоялось обсуждение про-блематики идентичности в контексте актуальных политических процессов и явлений в современной России.

По итогам конференции участники договорились о совместной конструк-тивной работе в области формирования общегражданской идентичности, а также признали конференцию регулярно созываемой площадкой для экспер-тизы важнейших государственных решений, развития сотрудничества и ко-ординации деятельности органов власти, академического сообщества, обще-ственных организаций в области конструирования российской политической нации и обеспечения национальной безопасности России.

Научная конференция предоставила участникам возможность ознако-миться с наработками академических и университетских ученых в области исследований гражданской идентичности и национальной безопасности, об-меняться практическим опытом.

Конференция послужила практическим примером сотрудничества в сфере укрепления гражданской идентичности, в рамках которой происходил обмен мнениями по актуальным проблемам гражданского мира среди народов Рос-сии. Участники конференции констатировали, что взаимодействие органов власти, научного сообщества и общественных институтов в области формиро-вания общегражданской идентичности является залогом устойчивого разви-тия многонационального и многоконфессионального российского общества.

Жаде З. А., доктор политических наук, профессор,

зав. кафедрой теории государства и права и политологии

Адыгейского государственного университета

148

КРУГЛЫЙ СТОЛ

ЦЕННОСТИ И СМЫСЛЫ ЕВРОПЕЙСКОЙ КУЛЬТУРЫ: ИСТОРИЧЕСКИЕ МОДИФИКАЦИИ

И ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЕ ТРАДИЦИИ

«Круглый стол», инициированный редакцией журнала «Гуманитарий Юга России», посвящен анализу проблемы ценностей и смыслов европейской культуры. Эта тема достаточно часто появляется на страницах гуманитарных журналов, но, тем не менее, имеет в себе потенциал для дальнейшего обсуждения. Дискуссия открывается статьей академика М. К. Горшкова о российской идентичности в контексте западно-европейской культуры. Проблемы социокультурной идентичности обсуждаются в докладе профессора А. Л. Маршака. Далее в статьях профессора Г. В. Драча и протоиерея Андрея Мекушкина обсуждаются основания европейской культуры, античная традиция и христианство соответственно. Вопросам критики ценностей европейской культуры посвящено выступление профессора Т. П. Матяш. Специфика европейской культурной традиции в работах М. К. Петрова и Ю. А. Жданова обсуждается К. В. Воденко и Г. А. Матвеевым соответственно. Современные тенденции развития культуры в Европе и влияние на них ислама анализирует М. В. Билалов. Профессор А. Ю. Шадже рассказывает о преломлении ценностей европейской цивилизации в кавказской культуре. Обсуждение выводится в практическую плоскость, когда показывается роль социокультурной традиции в развитии современной России.

Ключевые слова: культура, ценности, Европа, традиция, религия, обще-ство.

149


Особую актуальность специфика европейской культуры приобретает в контексте анализа российской идентичности. При этом, западную идентич-ность вполне уместно представить в виде некой коллективной мечты, которая существует в двух основных и невольно конкурирующих между собой вари-антах – европейском и американском.

В основе американской идентичности – американская мечта. Она сводит-ся к мечте об индивидуальном материальном успехе: любой энергичный и «ответственный» индивид может преуспеть, если будет много работать и проявлять изобретательность, рассчитывая при этом исключительно на са-мого себя.

В свою очередь, мечта, воплотившаяся ныне в проекте Единой Европы, носит солидаристский характер и основана на модели позитивного взаимо-действия человека с другими людьми и природой. Если американская мечта подчеркивает экономический рост, личное богатство и независимость, то ев-ропейская делает акцент на устойчивом развитии, качестве жизни и диалоге как средстве совместного решения общих проблем.

Европейские идеалы, безусловно, весьма привлекательны для многих на-ших сограждан. Однако и они не полностью совпадают с устремлениями и на-деждами россиян. Прежде всего, это можно объяснить тем, что россияне, свя-зывают свои надежды на лучшую жизнь, главным образом, с «соборным» го-сударственным целеполаганием, ориентированным на общенародные задачи и цели. В подтверждение сошлемся на то, что около 60 % российских граждан соглашаются с тем, что государство должно отстаивать интересы всего народа перед интересами отдельных людей. Кроме того, в России довольно низок по-тенциал субсидиарности: так, по данным исследований последних лет, лишь

© Горшков М. К., 2014

М. К. ГОРШКОВ

академик РАН, директор Института социологии РАН (г. Москва)


РОССИЙСКАЯ ИДЕНТИЧНОСТЬ В КОНТЕКСТЕ ЗАПАДНО-ЕВРОПЕЙСКОЙ КУЛЬТУРЫ

150


9 % респондентов ощущают чувство общности с людьми, живущими в том же населенном пункте, в той же местности.

Еще одно различие – это твердая приверженность россиян идее «орга-нической» общности в рамках национального государства. Как показывают результаты исследований, жители России не слишком стремятся к межгосу-дарственным объединениям, и если отдают в этом вопросе кому-либо предпо-чтение, то только близким им по культуре странам СНГ (Беларуси, Украине и Казахстану). Не случайно они никогда не были расположены к насаждавшейся в свое время в Европе идеологии мультикультурализма, воспринимали ее как утопическую и наивную, мало согласующуюся с современными реалиями по-лиэтнического евразийского пространства.

Своеобразие российской идентичности во многом связано и с тем, что россияне – гораздо большие индивидуалисты, чем европейцы. Достаточно со-слаться на то, что при ответе на вопрос, хотят ли они быть полезными для общества или предпочитают просто жить, как им хочется, мнения наших со-граждан делятся почти поровну: 52 % против 47 % соответственно.

За годы реформ характер российского западничества несколько изменился. С одной стороны, значительная часть россиян воспринимает западные ценно-сти в целом позитивно. Однако это не означает, что они безоговорочно поддер-живают стремление к интеграции с западным миром. В сегодняшней России стремление к сближению с Западом, как и мечта об «общеевропейском доме», характерны для 10–15-%-ного меньшинства. А реальное чувство общности с европейцами проявляет и вовсе малозначимая часть социально активного и трудоспособного населения страны – всего 3 %.

Охлаждение россиян к Европе обусловлено многими причинами. Это и подтверждаемое массовыми опросами растущее недоверие к политике отдель-ных европейских государств и Евросоюза в целом, и недостаточная интегри-рованность россиян в культурно-информационное поле Европы, и частичная психологическая несовместимость ряда базовых ментальных характеристик.

Сегодня психологическую атмосферу российской общественно-полити-ческой жизни во все возрастающей степени определяет крепнущее чувство самостоятельности, растущая уверенность в себе, сопровождаемые стрем-лением дистанцироваться от Запада. Однако индикаторы, характеризующие именно российскую идентичность в ее отношениях к Западу и Востоку, как это ни странно, сдвинулись в прямо противоположном направлении. Так, доля населения, считающего, что современная российская экономика приобрела «западные» черты увеличилась по сравнению с концом 1990-х гг. более чем в 2 раза (с 17 до 36 %).

Но если динамику оценок экономики можно объяснить рационально, то данные, касающиеся национального характера, оказываются достаточно не-ожиданными.

В самом деле, всего лишь десять лет назад более половины россиян видели себя, свои национальные особенности на приблизительно равном удалении от

151


американцев, англичан, французов, с одной стороны, и китайцев, индийцев, японцев с другой. А ныне – большая схожесть национального характера рос-сиян, исходя из их самооценок, оказалась смещенной в сторону западноевро-пейского сообщества.

Возможно, единственным разумным объяснением данной тенденции яв-ляется то, что в действительности, она сформировалась скорее не вопреки, а благодаря той переоценке Запада, которая произошла в российском обществе в первом десятилетии нынешнего столетия.

Определившись со своими целями и интересами, и более отчетливо осоз-нав собственную самостоятельность, российское общество, по сути, утратило психологическую потребность в резком выражении антизападнических на-строений, имевших место в прежние годы. В результате многие оценки и са-мооценки стали более объективными, утратив эмоциональный накал, обычно присущий борьбе за самоутверждение. В такой ситуации психологически лег-че признать в себе какие-то «западные» черты без риска утратить собствен-ную идентичность.

Следует учесть и тот факт, что Европа выступает в политическом мыш-лении российских граждан в двух ипостасях – «западной» и «собственно ев-ропейской». Из чего, в частности, вытекает, что недоверие к ней как Западу может уравновешиваться тяготением к ней именно как к Европе.

Вопрос об отношениях с Европой (и одновременно об отношении к Европе) имеет не только сугубо прагматический смысл, но и глубоко укоренен в про-блематике российской идентичности. Чем это объясняется?

Ответ на данный вопрос во многом подсказывает анализ мнений российских граждан по поводу того, какими мотивами руководствуются развитые европей-ские государства в своих отношениях с Россией. В настоящее время лишь около четверти россиян придерживаются той точки зрения, что европейские страны заинтересованы в преодолении Россией накопившихся социально-экономиче-ских проблем. Еще меньшее их число (приблизительно один человек из пяти) соглашается с тем, что европейцы стремятся к всестороннему и равноправному сотрудничеству с Россией. И, напротив, около половины россиян убеждены в совершенно обратном: Европа видит в усилении России угрозу и потому не же-лает ее действительного подъема. А еще 2/3 уверены в том, что интерес Европы к России ограничивается исключительно природными ресурсами.

Что же касается факторов, сдерживающих взаимное сближение, то среди основных из них россияне называют следующие: стремление Евросоюза на-вязывать России свое понимание демократии, а также нарастание угрозы со стороны НАТО. Отмечается и нежелание Евросоюза допускать российский бизнес на свои рынки и стремление Запада переписать историю Второй ми-ровой войны, поставив под сомнение решающий вклад СССР в победу над фашизмом и др.

Что думают россияне по поводу перспективы интеграции России с Ев-ропой в лице Евросоюза? В начале 2000-х гг. количество «еврооптимистов»,

152


связывающих будущее России с ее вступлением в объединенную Европу, за-метно превышало количество не видевших в этом особого смысла «евроскеп-тиков» в соотношении 42 % на 30 %. К настоящему периоду картина заметно изменилась: противники объединения с Евросоюзом составляют около 50 %, в то время как доля еврооптимистов упала до 30 % россиян.

Означают ли приведенные данные, что россияне в большинстве своем яв-ляются откровенными противниками сближения России и Европы? Нет, не означают. В отличие от какой-либо другой внешнеполитической ориентации, подобный процесс не вносит в российское общество нежелательной психоло-гической напряженности и не провоцирует в нем значительных духовных рас-колов. Образно выражаясь, осуществление разумной стратегии сближения с Европой не потребовало бы от россиян «переступить через самих себя». И это само по себе достаточно важно.

В конечном счете «европейский путь» может быть без особого внутренне-го сопротивления (хотя и с определенными оговорками) принят всеми основ-ными социально-демографическими группами и слоями российского населе-ния. При том, однако, условии, что движение по данному пути не принесет россиянам очевидных и болезненных разочарований. А это уже зависит не только от России, но и от ее партнеров.

Многовековая история культуры России, страны, занимающей геополити-ческие позиции между Европой и Азией, навсегда сделали актуальным вопрос: «Кто мы?» Этот вопрос в настоящее время приобрел особое значение в свете

А. Л. МАРШАК

доктор философских наук, профессор, главный научный сотрудник Института

социологии РАН (г. Москва)


© Маршак А. Л., 2014

СОЦИОКУЛЬТУРНАЯ ИДЕНТИЧНОСТЬ:

ЦЕННОСТИ, СМЫСЛЫ И СОДЕРЖАНИЯ

153


поиска российской идентичности. Когда мы говорим об идентичности, то, прежде всего, ищем ответ в своем историческом прошлом и отечественной культуре.

Именно культура может показать сущность идентификационного разви-тия, раскрыть все стороны аутентичности общества и личности. Культура является тем центром притяжения, вокруг которого объединяются инсти-туты общества, выстраиваются ценности и нравственные факторы поведе-ния и жизнедеятельности. Культура отражает весь путь вхождения человека в систему социально-культурных отношений, делая его жизнь достойной и адекватной объективным изменениям и потребностям общественного развития.

Евразийское состояние российского менталитета требует определения приоритетов европейской и азиатской социокультурной традиции при опреде-лении идентичности россиян.

Оставляя за рамками нашего анализа длительную историю евроазиатско-го культурного влияния на становление российской идентичности, обратимся к современному состоянию нашей отечественной культуры и ее влиянию на формирование российской идентичности.

Многочисленные исследования, как авторские, так и коллег-социологов, свидетельствуют о том, что российское общество живет в условиях поликуль-туризма. В настоящее время отмечается наличие четырех ярко выраженных типов культуры, взаимодействующих между собой.

Наиболее ярко заявляет о себе в российской культуре слой так называе-мых «традиционалистов». Это приверженцы ностальгирующего по культуре советского периода слоя населения, который включает в себя представите-лей почти всех социально-демографических групп жителей России. Наличие данного, традиционалистского направления в российской культуре не носит случайного характера, а есть результат пробуждения культурного самосо-знания российского народа и ответ на возрождение культурно-исторической памяти.

Другим культурным слоем, во многом противостоящим приверженцам традиционализма в культуре, являются носители «либеральных взглядов». Российская культура в прошлом дала миру плеяду замечательных мыслителей либералов, которые сыграли очень важную роль в подрыве монархического мировоззрения в России и способствовали модернизации российского обще-ственного сознания. Оставив заметный след в политике и культуре, но не имея серьезной социальной основы, либерализм изжил себя. Новый импульс для возрождения либерализма как идейно-культурного течения дала перестройка. На первом этапе существования постсоветской России, деятели либерального толка захватили главенствующие посты в государстве российском. Властный ресурс позволил им сформировать не только управленческие структуры, но и оказать влияние на культуру. Проведя шоковую реформу, сформулировав по-

154


стулаты экономики рынка, они выдвинули идею коммерционализации духов-ной жизни и культуры. В этом заложено основное противоречие либеральной культуры. На месте человеческой нравственности и гуманизма появляется «мораль профессионала», где каждый сам по себе. Разумеется, новая либе-ральная культура по своему содержанию неоднородна, равно как и неодноро-ден либеральный слой нашего общества.

Еще одним культурным течением, все активнее проявляющегося в идейно-политической и духовной жизни общества, является консерватизм. Консер-вативное направление в культуре есть ответ на распад традиционной нацио-нальной культуры, на наметившийся разрыв между культурным идеалом, сло-жившимся на протяжении многовековой российской истории, и тем уровнем культуры, который стал обыденным в условиях либерально-демократических преобразований. Если охарактеризовать этот тип культуры, то он противосто-ит модернизации в современной ее интерпретации, призывает к сохранению традиционно-архаической компоненты российского сознания, в том числе и с учетом положительного опыта.

В современной российской культуре особое место занимает религиозная культура. Ее роль в формировании мультикультуризма в современной России весьма значима. Она весома как по содержанию, ибо является частью куль-турно-исторического процесса, так и по распространению, что определяется поликонфессиональным состоянием российского общества.

Эти четыре культурных слоя, являясь главными и во многом определяю-щими культуру современного российского государства, не охватывают всех ее сторон. Имеется определенное число так называемых субкультур, которые чрезвычайно подвижны, могут быстро возникать и также быстро исчезать. Но не учитывать их наличие нельзя, поскольку они дают представление о полно-те поликультурного развития российского общества. Кроме того, на отдель-ных этапах исторического развития они являются выразителями культурных крайностей, что сегодня видно на примере этнического национализма. Такова сегодняшняя реальность, и из этого надо исходить.

Так возможна ли в этих условиях мультикультуризма, конфессионного многообразия идентичность в обществе? Положительный ответ на этот во-прос опирается на обращение к историческому прошлому нашего отечества, к исторической памяти, которая является своеобразной «скрепой» морально-нравственных устоев российского общества.

В соответствии с этим, основой идентификационных процессов могут слу-жить социокультурные ценности как выражение национальной энергии, без которой не может существовать сама российская государственность. К числу главных акторов идентификации, в первую очередь, относятся:

– Культурные традиции. Именно они олицетворяют совокупность дости-жений многонациональной российской культуры, сформированной на луч-ших достижениях и образцах народного творчества.

155


– Патриотизм. Любовь к Отчизне не раз были консолидирующим смыс-лом, объединяющим людей, поднимающих их на подвиги во имя защиты и освобождения, для создания благоприятных условий собственной жизни и до-брососедства. Чувство патриотизма – залог выживания нации, позволяющий идентифицировать нацию в системе сложных многонациональных и государ-ственных отношений.

– Историческая память. Условие прогрессивного развития личности и общества. Без осмысления прошлого невозможно в полной мере предста-вить будущность, выстроить адекватный путь продвижения вперед. Вместе с тем историческая память идентифицирует членов общества, позволяет чет-ко определить свою историческую и социальную принадлежность к формам общественного развития.

– Поколенческая преемственность. Отождествляет единство общества, со-циальный мир. Идентифицирует отношения к прошлому и настоящему, к систе-ме пополнения знаний, к уважению младших к старшим, к этическим нормам.

– Завоевания художественной культуры и искусства. Идентификационный принцип, отражающий отношение к лучшим образцам народного, фольклор-ного творчества, произведениям литературы, живописи, музыки, зодчества. Выражает художественные потребности и вкусы, которые идентифицируют уровень культурного развития нации, ее многонациональные особенности, нашедшие отражение, в том числе, в произведениях и ритуалах религиозной культуры.

– Культурная безопасность. Идентификационный признак, получивший свой статус в последнее время. Определяет отношение членов общества к нормативам защиты культуры и формирует условия обеспечивающие без-опасность для национальной культуры, противодействие худшим образцам массовой культуры, культурной пошлости и всеобщей коммерционализации культурного обслуживания населения. Это один из важнейших ценностно-нормативных признаков социокультурной идентификации.

Таким образом, социокультурная идентичность представляет собой ком-плекс социальных и культурных ориентаций и предпочтений, которыми субъекты и акторы культурной жизни наделяют себя и друг друга в процессе трансформации и модернизации жизненного пространства и тем самым иден-тифицируют социокультурную общность в институциональной и поведенче-ской сферах.

156


Обращение к античности (древней Греции и древнему Риму) имеет давние и неистребимые корни, ее образами, метафорами и понятиями проникнуты ли-тература и поэзия, философия и наука. Выявление специфики и уникальности европейской культуры начинается с античности, но лишь начинается. Если на-ука в ее технологической реализации, диктующей способность современных стран к конкуренции – результат уникального европейского опыта, то это вовсе не значит, что Европа изначально стала на этот путь. Новоевропейская культу-ра, характеризующаяся рационализмом, индивидуализмом и прагматизмом – это особенность и уникальный результат длительного исторического развития. Античное стремление к славе и современное стремление к потреблению – это совершенно разные вещи. Античность провозгласила верховенство закона, прав человека и самоценность личности, но она не провозглашала самоценности бо-гатства и потребления. Не случайно О. Шпенглер противопоставил культуру, как проявление жизни души, цивилизации, как окостенению духа.

В чем же особенности античной культурной традиции? Наука, в том виде, в каком создали ее греки (theoria – теория как способ рационального миро-theoria – теория как способ рационального миро- – теория как способ рационального миро-видения и миропонимания) представляет собой результат уже свершившегося культурного переворота как той предпосылки, которая должна была воспро-изводиться и модифицироваться в истории западной Европы, обеспечивая ее культурную целостность. Западный мир не столько отличается от Востока в своей полярности с ним, сколько несет ее в самом себе, в своем самосознании. Культура – это целый мир со своим своеобразием и неповторимостью, это единый космос, который составляют человек, общество (у греков – это одно-временно и государство), природа и боги. Надо подчеркнуть, что античная

Г. В. ДРАЧ

доктор философских наук, профессор, заведующий кафедрой теории культуры,

этики и эстетики ЮФУ (г. Ростов-на-Дону)


© Драч Г. В., 2014

ОСНОВАНИЯ ЕВРОПЕЙСКОЙ КУЛЬТУРЫ:

АНТИЧНАЯ ТРАДИЦИЯ

157


городская жизнь (город-государство) не отделяет человека от природы, что влияет на социальную психологию народа, формирует национальный харак-тер и детерминирует направленность его практической деятельности.

Несомненно, в первую очередь античный город-государство (полис) вызывал и продолжает вызывать дискуссии в области социально-культурной, политико-правовой. Это не удивительно, ибо политика, право, социальное устройство – те вопросы, во имя которых трудился греческий гений, поскольку главной целью античной культуры и философии были человеческая самодостаточность, чело-веческое счастье, а полис для греков был их обязательным условием. Итак, куль-тура – это и предпосылка, и среда, и условие для полноценной социальной жиз-ни. Средоточием этой жизни был древнегреческий город – государство: здесь проходили заседания суда и ареопага, народные собрания, находились святили-ща и храмы богов, совершались религиозные шествия и празднества, наконец, находился театр, где давались представле-ния – трагедии и комедии. Здесь, на городской площади (агоре) проходили дискуссии граждан, а рядом располага-лись гимнасии и палестры, где проходило обучение молодежи. И все же вчита-емся в работы М. Поленца – греческая жизнь полна сакрального, все оценки и аргументации опираются на волю богов. Город и его граждане находились под неусыпной заботой богов, «на коленях богов». Граждане города, их предки, по-коящиеся в семейных усыпальницах, и боги, покровители и защитники города, составляли единую гражданскую общину.

Собственно говоря, суть античного культурного завещания: провозглаше-ние приоритетов государственной жизни и верховенства закона как условия и предпосылки безопасности и процветания граждан. Граждане, атакующие собственную государственность, обрекают себя на бедствия и рабство. Вся греческая система воспитания, да и вообще вся жизнь греков, носила обще-ственный характер, более того, они находили в этом, пожалуй, единствен-ный способ личного самоутверждения, совершавшегося в постоянной борьбе («агоне»). Агонистика, стремление к славе – непреходящие ценности антич-ной культуры. Тот мотив, который лучше всего передают греческие мифы, и изучение которого в исследованиях специалистов стало темой «греческого пессимизма» – скоротечность человеческой жизни рядом с полнотой жизни божественной. Греки видели божественные образцы и стремились к ним, но понимали их недосягаемость. И все же было нечто такое, в чем греки, смерт-ные, могли соперничать с бессмертными. Это была слава, «слава до небес». Это единственное, что могло обессмертить человека в памяти потомков, даже такая слава, как слава Герострата, сжегшего храм Артемиды. И еще, слава – это не только утверждение в памяти. Это и самоутверждение в настоящем, это те общечеловеческие критерии, которые сегодня мы заменили дипломами и удостоверениями. Для греков, для которых война была повседневным делом, слава, жизнь и смерть, свобода были основными экзистенциалами, окрашива-ющими их ментальность в цвета трансценденции.

158


В этой характеристике выражен весь агональный смысл Европейской куль-туры: постоянное соперничество, неудовлетворенность, но и как следствие этого, постоянное социальное обновление, культурное новаторство. Отсюда и вытекают основные темы античной (в какой то мере и всей европейской) культуры: «рационализм», «пессимизм», «ничего сверх меры», делающие воз-можным перелив культурных ценностей от военных к мирным, гражданским, провозглашение верховенства закона. Закон и свобода – это единственный способ или, по крайней мере, основной, посредством которого древний грек отличал себя от варвара. Не случайно закон в полисе – это не только социаль-ная норма, но и форма индивидуальной рефлексии, самосознание индивида как полноправного гражданина. Впрочем, критикуя различные варианты объ-яснения греческого чуда и развенчивая выводы об исключительной наслед-ственной одаренности греков (так же как и теории, основанные на ссылках на выгодные географические и климатические условия жизни древних греков), мы считаем перспективным исторический аспект проблемы, что позволяет объяснить греческую культуру «в динамике ее развития», сопряжения с Хри-стианством, Возрождением, Научной революцией, что и легло в основания Европейской культуры.

В настоящее время европейская культура вступает в эпоху постсекуляр-ного общества, которое сталкивается с большим количеством духовно-миро-воззренческих и социально-культурных проблем. Длительная история евро-пейской культуры неразрывно связана с христианской религией в ее основных

А. А. МЕКУШКИН

Протоиерей, кандидат философских наук, руководитель Отдела

религиозного образования и катехизации

Ростовской-на-Дону епархии Русской Православной Церкви

(г. Ростов-на-Дону)

e-mail: andrey. [email protected]

ХРИСТИАНСКИЕ ОСНОВАНИЯ ЕВРОПЕЙСКОЙ КУЛЬТУРЫ

© Мекушкин А. А., 2014

159


формах – восточное и западное христианство. Поэтому вызывает беспокой-ство игнорирование христианских истоков европейской культуры, о чем сви-детельствует, в частности, первый проект Европейской Конституции, соглас-но которому корни Европы – только наследие греко-римского мира и эпохи Просвещения. Но нельзя не признать тот факт, что христианство сформиро-вало новые смыслы природы и человеческого бытия, в основе которых лежа-ло оправдание творчества и свободы человека, что не могло не отразиться на всей европейской культуре. Практическое поле для своего воплощения хри-стианская культура нашла в преобразовании природы, человека и общества, сформировав их новые смыслы, которые стимулировали развитие искусства, философии, социальных концепций, стали основой естественнонаучного и гу-манитарного знания.

Игнорирование христианских истоков европейской культуры во многом связано с так называемой «болезнью толерантности», являющейся скрытой угрозой для общества. Толерантность сама по себе неплоха, но если в угоду толерантности христианство будут всячески принижать, то это, по меньшей мере, несправедливо, а в плане будущего Европы – преступно.

Известно, что последние несколько веков в истории Европы были ознаме-нованы усилением антихристианских, а фактически – анти- католических на-строений. Реакцией на злоупотребления Католической Церкви в Средние века стала сначала Реформация, а потом эпоха Просвещения, Пафос антикатоли-чества до сих пор очень силен в протестантском богословии, а стремление освободиться от влияния Церкви очень сильно в европейском философском и политическом дискурсе. Именно с этим, генетически связано то отторже-ние и неприятие христианства, которое наблюдается у целого ряда полити-ков, готовых скорее открывать двери для ислама, чем признать реальную роль христианства в становлении европейской цивилизации в ее сегодняш-нем бытии.

Конечно, нельзя сказать, что Европа перестала быть христианской, потому что большинство жителей Европы по-прежнему отождествляют себя с хри-стианством. Но насколько серьезно они относятся к христианству не только как признаку своей культурной идентичности, но и как к своей вере, своему образу жизни? Много из тех, кто называет себя христианами, но мало тех, кто относятся к христианству серьезно, а в этом и заключается разница между христианами и мусульманами. Для многих мусульман в Европе религия явля-ется не просто фоном их повседневной жизни: религия пронизывает весь их жизненный уклад, определяет их мировоззрение, диктует им нормы поведе-ния в обществе, в быту, в семье. Христиане же в подавляющем большинстве стыдятся открытых проявлений своей религиозности.

Происходит явный перекос под предлогом политкорректности: чтобы не оскорблять чувства атеистов и неверующих, нужно спрятать все религи озные символы. Но почему их нужно прятать и почему запрет на ношение религиоз-

160


ных символов не считается оскорблением верующих, которых большинство в Европе, на этот вопрос никто ответа не дает.

Митрополит Илларион (Алфеев) вполне справедливо отметил, что наблю-дая за тем, что происходит в Европе, все острее можно ощутить тот факт, что мы являемся свидетелями и в каком-то смысле виновниками заката великой христианской цивилизации. Происходит то, что происходило с Византийской империей в первой половине второго тысячелетия, когда ее границы посте-пенно сужались, и она медленно, но верно сходила на нет, пока не рухнула под напором турецких полчищ. Тогда это происходило по причинам военно-по-литического характера, а сейчас то же самое происходит по причинам демо-графического характера.

Можно говорить о том, что христиане недостаточно серьезно воспринима-ют свою веру. Существует традиционное представление о семье, основанное на Библии и по-прежнему остающееся неотъемлемой частью нравственных установок в Католической и Православной Церквах. И не мусульман надо ви-нить в том, что в их семьях рождается много детей, а христиан или псевдохри-стиан – за то, что они отказываются от традиционного понимания семьи и не воспринимают чадородие как благословение Божие.

Невозможно игнорировать христианские истоки европейской цивилиза-ции. Более того европейская культура – это христианская культура, которая представлена историческими формами и традициями, фиксирующими рели-гиозный опыт, и обладает определенными особенностями. Она характеризу-ется христианским влиянием на духовно-ценностные приоритеты всех форм жизни человека. Христианская культура формирует специфический органиче-ский мир, в котором доминируют жизненные и другие ценности, не отрица-ющие христианское учение и признающие его в качестве жизненной основы. В этом смысле христианская культура – основа удержания целостности евро-пейской цивилизации.

161


Историческими «вехами» становления субъективности, как одной из глав-ных ценностей новоевропейской культуры, стали Реформация, Просвещение и Французская буржуазная революция. Так, Лютер «захотел, прежде всего, говорить прямо, говорить самому, говорить «бесцеремонно» со своим Богом» (Ницше); французская революция освободила индивида «от» диктата сослов-ности, Церкви, монархии; Просвещение возвеличило субъективный разум, и культура Просвещения «поссорилась с религией и поставила ее рядом с собой или себя рядом с ней» (Гегель).

Идею субъективности одним из первых философски оформил Р. Декарт в принципе «cogito», а принявший с восторгом идеи Просвещения И. Кант при-дал субъективности статус верховной инстанции, призвав людей к мужеству «пользоваться собственным умом!» Наступление эры субъективности при-знал и Г. Гегель. Оценивая Декларацию прав человека и Кодекс Наполеона, он писал, что «право и нравственность стали рассматривать как основанные на человеческой воле, тогда как раньше они существовали только в виде полага-емой извне заповеди Бога, записанной в Ветхом и Новом Завете, или в форме особого права (привилегий) в древних пергаментах, или в трактатах». Рели-гия, государство, общество, наука, мораль, искусство превратились на Западе в соответствующие воплощения принципа субъективности и свободы воли. Но и Кант, и Гегель понимали опасность для общественной жизни абсолюти-зации субъективности и свободы индивидуальной воли. Так, Кант признавал

Т. П. МАТЯШ

доктор философских наук, профессор кафедры философии религии и религиоведения Южного федерального университета (г. Ростов-на-Дону)


ЗАПАДНОЕВРОПЕЙСКАЯ ЦЕННОСТЬ СУБЪЕКТИВНОСТИ: КРИТИЧЕСКАЯ РЕФЛЕКСИЯ РУССКИХ РЕЛИГИОЗНЫХ ФИЛОСОФОВ

© Матяш Т. П., 2014

162


необходимость ограничения свободы применения собственного ума «челове-ком на доверенном ему гражданском посту или службе». Гегель блокировал возможность опрокидывания индивидуализма в своеволие и вседозволен-ность, вменив разуму обязанность удерживать в очерчиваемых им границах свободное волеизъявление индивидов.

Первым, кто понял, что принцип «cogito» превращает прежде божествен-ный мир в нечто установленное субъективностью, был современник Декарта Б. Паскаль: «Декарт ненужный и неопределенный. Я не могу простить Де-карта: он очень хотел бы во всей своей философии обойтись без Бога». Имен-но Паскаль, а не Ф. Ницше первым возвестил, что наступила эпоха человека «без Бога».

Русские религиозные философы ХIХ – начала ХХ в., обсуждая возмож-IХ – начала ХХ в., обсуждая возмож-Х – начала ХХ в., обсуждая возмож-ность «приживления» западноевропейской идеи субъективности на почве рус-ской культуры, естественно, сделали предметом своей критической рефлек-сии принцип «cogito» как главный принцип субъективности. Предпосылкой их теоретических размышлений была близкая Паскалю мысль, что принцип «cogito» явился результатом отказа Декарта признавать таинства бытия и жиз-ни (Н. Бердяев), божественные таинства. Развитие идеи субъективности шло по пути асимптотического приближения к абсолютизации, что, в конечном счете, привело к признанию ее онтологической первичности, что не получило признания в русской религиозной философии. Первично в мире не cogito (по-знающее, мыслящее сознание), а «неразрывная совместимость «Я» с Богом», которая как первоначало «впервые конституирует, образует, творит» то, что есть «Я», – писал С. Л. Франк. Декартовское воззрение, согласно которому «cogito» исчерпывает собою все человеческое существование, есть «глубокое заблуждение и притом гибельное. Оно натворило безмерно много вреда не только в теоретическом самосознании философии, но в духовной жизни евро-пейского человечества» (С. Л. Франк). Вред идеи «cogito» в «духовной жизни европейского человечества» задолго до С. Л. Франка понял П. Д. Юркевич, с точки зрения которого принцип «cogito» свел «Я» к логической мысли и тем самым «разорвал» единое живое существо, каковым является человек. Живая человеческая личность с индивидуальной внутренней жизнью уступила место господству рассудочного существа, то есть человека без веры и чувства «пред-стояния» (И. Ильин). Такой человек, как считал П. Флоренский, подпадет под власть феноменальностей, и, ориентируясь на суетную жажду устроения жиз-ни «здесь» и «сейчас», исключит из своего мировоззрения вопрос о смысле жизни. Время бытия перестанет соотноситься с вечностью, и восторжеству-ет «онтологическая пустота», в пространстве которой деятельность человека превратится либо во внешне-полезную (достижение ближайших корыстных целей), либо во внешне-развлекательную (забаву, искусственное заполнение времени). Доминирование субъективности неизбежно приведет к отказу от

163


традиций, формированию «цивилизации молодых», в которой к старшему по-колению (традиции) молодые (сыны) будут относиться как к помехе для своих дерзаний и вседозволенности (Н. Федоров). Удивительный по своей предска-зательной силе портрет людей, уверовавших в абсолютную ценность субъек-тивности, раньше Федорова нарисовал К. Леонтьев. Самоуверенные и занос-чивые, ориентированные на требование всякого равенства (экономического, политического, умственного, полового и т. д.), на удовлетворение сиюминут-ных потребностей, на бесконечное отстаивание своих прав и свобод, природу и суть которых они не будут знать, они, по прогнозам Леонтьева, сформируют этику, свободную от всяких мистических начал. Им будет свойственно убеж-дение, что жить по капризу и произволу своей натуры, ее ненасытных и нераз-умных потребностей вполне морально. Они с воодушевлением примут либе-ральную идею, а потому разучатся подчиняться власти. Вопросы укрепления государства, сохранения национальной культуры перестанут волновать их со-весть, и их будет трудно воодушевить государственной идеей.

Особенную опасность, как считали русские религиозные философы, пред-ставляют принадлежащие ориентированным на господство субъективности людям идеи преобразования общества. Смысл этой опасности С. Л. Франк по-казал на примере русских революционеров-демократов. Усвоив идеи западно-европейского субъективизма, они в своих стремлениях перестроить общество и мир в целом, пытались «найти опору для человеческой жизни не в вечных и универсальных сверхчеловеческих, абсолютных началах, а в человеческих («слишком человеческих») потребностях». Но за пределами «вечных и уни-версальных», «сверхчеловеческих абсолютных начал» и законов, т. е. в мире «онтологической пустоты» люди никогда не смогут договориться друг с дру-гом, они обречены на вечную борьбу принципов, идей, что на практике, как правило, оборачивается кровопролитием.

Но эти предостережения против опасностей, которые несет идея субъек-тивности, не были услышаны русской интеллигенцией, которую, как пишет К. Свасьян, всегда характеризовала «торопливость и рвение быть больше Ев-ропой, чем сама Европа когда-либо могла и хотела быть».

164


Представляется необходимым обратится к изучению европейской культу-ры в контексте идей ростовского мыслителя М. К. Петрова, которые, в част-ности, изложены в его книге «История европейской культурной традиции и ее проблемы». Центральным понятием книги, выбранным автором для характе-ристики развития европейской традиции является понятие «онаучивание» об-щества как особой формы накопления и использования его интеллектуально-го и социального опыта. Хотя семантика термина прозрачна, многие коллеги, знакомившиеся с рукописью книги, принимали его с трудом, утверждая, что его содержание гораздо удачнее передается другими терминами или в описа-тельной форме. И только в начале ХХ в. выяснилось, что у нас отсутствует эк-вивалент для перевода сочетания «knowledge based society»; но, главное, вме-сте с термином мы потеряли содержание и ровно на тот же интервал отстали в исследовании одной из проблем современности.

Достаточно четко выделен другой главный концепт книги – «наука», точ-нее – наука, развитие которой мы исследуем в настоящее время. В концепции М. К. Петрова речь идет о феномене, описываемом этим термином в науко-ведении, т. е. об институте европейской науки, сформировавшемся в общих чертах к XVIII в. В истории известны и другие, в разные периоды успешные, способы институционализации познавательной деятельности, такие как ки-тайская, арабская, индийская наука и т. п. В этом смысле европейская наука – лишь одна из многих попыток общества сделать познание инструментом сво-его развития, «только один из диалектов-жаргонов общечеловеческого языка познания».

Согласно М. К. Петрову, институт науки послужил краеугольным камнем для формирования фундамента гражданского общества – института свобод-

© Воденко К. В., 2014

К. В. ВОДЕНКО

доктор философских наук, профессор, заведующий кафедрой философии

и культурологи ИППК ЮФУ (г. Ростов-на-Дону)


ЕВРОПЕЙСКАЯ КУЛЬТУРА И НАУЧНОЕ ЗНАНИЕ

В ТВОРЧЕСТВЕ М. К. ПЕТРОВА

165


ной профессии, приобретающего с течением времени все большее значение в социально-экономическом развитии. Совершенствование этого института объясняется постоянным поиском и использованием в науке социально-орга-низационных инноваций, в первую очередь – адаптацией организационных схем и механизмов, особенно схем эффективной коммуникации, накопленных в других областях социальной жизни. Благодаря этому научная профессия об-ретает недюжинную пластичность, развиваясь в самом различном политиче-ском, экономическом и организационном плане – в американском университе-те, в католическом колледже, в советском НИИ.

Идею, согласно которой в христианской теологии содержался импульс к порождению опытного новоевропейского естествознания, разрабатывал М. К. Петров в его труде «Язык. Знак. Культура». С его точки зрения, европей-ская наука не могла возникнуть на пустом месте и не могла быть простым за-имствованием с Востока. Поэтому М. К. Петров утверждал, что «китайские по происхождению компас, порох и даже, по данным Нидама, пушки, если убрать из-под них палубу морского корабля, этого истинно европейского изобрете-ния, столь же мало объясняют причины и успех географической экспансии Ев-ропы, как и того же происхождения бумага, печатный станок, экзамены, если убрать из-под них палубу христианского ковчега спасения, церковного нефа, объясняют причины и успех духовно-познавательной экспансии Европы».

В основе модели генезиса науки М. К. Петрова лежала идея «о единой дис-циплинарной природе философии, теологии и науки». Теоретическое знание всегда представлялось в форме дисциплинарности, обеспечивающей аккуму-ляцию, трансляцию и модификацию знания. Теоретичность и дисциплинар-ность выступают как две стороны одного явления, как характеристики мыш-ления и деятельности. Выделяя линии демаркации философии, науки и тео-логии, М. К. Петров отмечал, что философия отличается от теологии и науки тем, что она не имеет процедуры верификации. Эта черта философии сбли-жает ее с любой «чистой» наукой, которая вынуждена ограничиваться вну-тренними критериями совершенства (полнота, непротиворечивость, просто-та) и когерентным понятием истины. Теология отличается от науки тем, что ее верифицирующая процедура обращена в прошлое (к священным текстам). Верифицирующая процедура науки обращена в будущее, на предмет исследо-вания. «В науке правило запрета на дублирование результата распространено и на процедуры верификаций, так что, обладай предмет науки текстуальной природой, ученому было бы запрещено вторично возвращаться к тем местам текста, которые уже цитировались ради сообщения результату истинности». В теологии же правило запрета на повтор не распространяется на процедуры верификации: ссылка на священный текст делается без учета на более ранние ссылки. Таким образом, в теологии операции объяснения (т. е. введения ре-зультата в систему дисциплинарного знания) и верификации (независимой от прошлого знания проверки результата) наложены друг на друга и совпадают, а в науке единство объясняющих и верифицирующих процедур расщеплено

166


на две операции: по относительному дисциплинарному времени (объяснение обращено в прошлое, а верификация – в будущее) и по астрономическому вре-мени (верификация предшествует объяснению).

Философия, став теологией, приобрела процедуру верификации, которой у философии не было. Верификационная составляющая теологии превратила ее в самостоятельную, независимую от философии дисциплину. В дальнейшем, когда предмет теологии был понят как текст, теология в попытках освоить такой предмет превратилась в экспериментальное естествознание. Итак, со-гласно М. К. Петрову, путь к науке может быть определен как трансформация дисциплинарной деятельности, которая появилась впервые «у греков в форме философии, оторвалась от номотетической эмпирии, получила собственную опору в виде абсолютизированного текста Библии и предстала в форме те-ологии с тем, чтобы в XVI–XVII вв. вновь вернуться в возможной эмпирии планируемого эксперимента и предстать в форме опытной науки».

Актуальность данной темы в современном российском и мировом сообще-стве обуславливается нарастающими процессами глобализации, увеличиваю-щимися масштабами и интенсивностью миграции населения планеты. В этих условиях происходят столкновения и конфликты в усложняющемся обществе различных этнокультурных норм и ценностей. В этих обстоятельствах исто-рически сложившаяся мультикультурность российского общества, как и дру-гих мировых сообществ, подвергается новым испытаниям и вызовам. В связи

Г. А. МАТВЕЕВ

кандидат исторических наук, профессор кафедры истории Отечества

и кавказоведения ИППК ЮФУ(г. Ростов-на-Дону)


Ю. А. ЖДАНОВ О МОДЕЛЯХ МЕЖКУЛЬТУРНОГО

ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ НАРОДОВ В СОВРЕМЕННЫХ УСЛОВИЯХ

© Матвеев Г. А., 2014

167


с этим, теряют свою эффективность, подвергаются критике и эрозии истори-чески сложившиеся модели культур-ного взаимодействия народов внутри от-дельных стран, такие, как «плавильный котел», мультикультурализм.

Для России, географический и геополитический статус которой определя-ется как евразийский, соединяющий культуры народов Европы и Азии, перво-степенное значение имеет анализ опыта межкультурного взаимодействия на-родов как Запада, так и Востока.

Чтобы наш анализ был корректным, необходимо определить опорные по-нятия. Существует несколько исторически сложившихся моделей межкуль-турного взаимодействия народов в пространстве отдельных стран мирового сообщества. Это модель «плавильного котла», характерная прежде для США, а также в определенные периоды для Франции и Израиля, стержнем которой являются процессы ассимиляции, т. е. слияния одного народа, его культуры с другим, утрата одним из них своего языка, культуры, самосознания. В основе модели мультикультурализма, «лаборатории этносов», которая культивирова-лась во второй половине XX в. в ведущих европейских странах, – принцип плюрализма, культурные процессы интеграции, нацеленные на обеспечение сосуществования различных этнокультур в контексте единого социокультур-ного пространства страны при сохранении их культурной самобытности и то-лерантного, в идеале, взаимодействия различных национальных культур.

В ограниченном пространстве дискуссии в рамках «круглого стола» пред-ставляется важным обратить внимание на позитивный опыт, накопленный в рамках культурного взаимодействия народов стран Запада и Востока, на уро-ки этого опыта, которые могут быть полезны в разрешении проблем межкуль-турного взаимодействия народов современной России.

Анализируя опыт межкультурного взаимодействия в странах Европы, сле-дует отметить, что в отличие от России, большинство крупных европейских стран длительный период развивались как мононациональные и моноконфес-сиональные сообщества, и только во второй половине XX в. в результате рез-кого усиления миграционных потоков такие страны, как Франция, Германия, Великобритания стали стремительно терять свою этнокультурную однород-ность, в них появились крупные анклавы народов неевропейского происхож-дения (арабы, североафриканцы). Уже сегодня третью часть населения Пари-жа, четвертую часть Берлина, пятую часть Лондона составляют иностранцы неевропейского происхождения.

Либеральная политика мультикультурализма, в рамках которой под фла-гом культурного плюрализма спонсировались, поддерживались языковая и культурная самобытность народов, прибывших в эти страны в результате миграционных потоков, стала подвергаться резкой критике, давать сбои, по-скольку на практике способствовала не становлению чувства общей иден-тич-ности, а напротив, «отделению», автономизации новых национальных общин от коренного населения. Они не принимают образ жизни, ценности, право-вые нормы новой для себя страны обитания, часто противопоставляя свои

168


обычаи, традиции нормам и ценностям местного населения, вызывая в ответ ксенофобскую реакцию, недовольство, провоцируя конфликты на конфессио-нальной и этнокультурной почве.

Учитывая нарастание этих негативных тенденций, правительства евро-пейских стран стали пересматривать политику мультикультурализма с целью усиления процессов интеграции вновь прибывших национальных меньшинств в культурное, политическое и правовое пространство страны (вводятся обяза-тельные курсы по изучению иностранцами языка, конституционных и других правовых норм, городского образа жизни и т. п.).

Учитывая отличия этнокультурной истории России от большинства евро-пейских стран, которые состоят в том, что в современной России, а тем более в ее прошлом, основные проблемы заключались во взаимодействии ее коренных народов, в связи с этим негативный и позитивный опыт европейских стран в разрешении соответствующей проблематики может использоваться селектив-но. Вместе с тем, некоторые уроки европейской политики мультикультурализ-ма нам также следует учесть. Это, прежде всего, недопустимость компактного поселения вновь прибывших мигрантов в городах и сельской местности. Не-обходимо разумно определять миграционную политику с тем, чтобы не соз-давать такого рода компактных анклавов в инонациональной среде, расселять их в домах муниципального фонда, смешивая с коренными жителями страны. Важно также усилить внимание к изучению мигрантами русского языка, как языка межнационального общения в России, правовых норм и традиций рос-сийского общества.

Ученые востоковеды считают, что для нашей страны еще более полезен опыт межкультурного взаимодействия в странах Востока, ряд из которых по своей исторически сложившейся этнокультуре населения гораздо в большей степени сходны с Россией, чем страны Запада. В частности, полезен для нашей страны опыт культурного взаимодействия такой страны, как Индия, в которой практически все населяющие ее этносы и конфессии – местные. Политиче-ская модель культурного взаимодействия в этой стране выражается в форму-ле «единство в многообразии», опирается на опыт выработки взаимоприем-лемых условий сосуществования, взаимодействия и разрешения конфликтов, пресекая любые претензии представителей какой-либо конфессии или этноса на доминирование и исключительность.

В России исторически сложились благоприятные возможности для вза-имодействия, взаимопроникновения, синтеза культур разных народов. Ю. А. Жданов в своих работах отмечал, что в России исторически сформиро-вался «дух культурного сосуществования» разных этносов. Важным потен-циалом русской культуры, продуктивным для взаимодействия с другими на-циональными культурами, он считал исторически сложившийся в ней синтез культурных традиций и ценностей Запада и Востока, равновесие западной и восточной культурной традиций. Другой чертой русской культуры, важной

169


для продуктивного межкультурного взаимодействия, Ю. А. Жданов полагал присущую ей всечеловеческую открытость, ее обращенность в будущее. Ге-ниальное воплощение и олицетворение этих начал русской культуры он видел в творчестве А. С. Пушкина и М. А. Шолохова.

Ю. А. Жданов критически относился к модной на Западе в 70–80-е гг. ХХ в. идеологии мультикультурализма, направленной на искусственную кон-сервацию национальных традиций и ценностей, считая гораздо более важным и перспективным создание условий для свободного демократического разви-тия каждой национальной культуры, для их взаимодействия и взаимообога-щения. Он убедительно показывал впечатляющие достижения этого взаимо-действия на материалах взаимовлияния русской культуры и культур народов Кавказа. Важнейшей предпосылкой поступательного движения такой много-национальной страны как Россия, Ю. А. Жданов считал интеграцию ее наро-дов и других социальных групп путем приобщения их к ценностям и нормам, общим для всех членов общества, интенсивное взаимодействие национальных культур через системы образования, средств массовой коммуникации, раз-личных организационных мероприятий.

Эти мысли Ю. А. Жданова не потеряли своей актуальности на современ-ном этапе развития российского общества, когда магистральным направлени-ем его политического и социокультурного развития является формирование гражданской российской нации. В этом отношении принципиально важен тезис, сформулированный академиком В. А. Тишковым, о том, что в связи с необходимостью решения этой стратегической задачи следует акцентировать внимание в политической и идеологической работе, в национальной полити-ке не на этнокультурных различиях народов нашей страны, а на объектив-но сложившихся чертах общности, которые объединяют все народы России. Об этом свидетельствуют факты: треть населения нашей страны – потомки смешанных национальных браков, билингвизм и полилингвизм большинства народов, т. е. знание наряду с родным языком русского языка и языков других соседних этносов, общие черты образа жизни, культуры, ценностных ориен-таций, которые выделяют россиян, когда они оказываются за рубежами нашей страны.

Перспективным магистральным путем этнокультурного взаимодействия народов России представляется путь не ассимиляции, а взаимодействия, взаи-мовлияния, взаимообогащения культур ее народов, обеспечения права и ком-фортных условий свободного выбора каждым членом общества своей нацио-нальной, этнокультурной идентичности.

170


Вопреки устоявшимся и почти неизменным поныне взглядам о нетерпи-мости мусульман к иным верованиям и ценностям, мусульманство активно шло на диалог изначально. Как считают исследователи, «ислам и его местные апологеты никогда всерьез не ставили себе задачу полностью вытеснить из сфер жизни старые верования и культы. И дело не только в том, что эта зада-ча была им не по плечу, а в том, что мусульманская религия с самого начала своего формирования шла на компромисс, на приспособление части местных религиозных традиций к своим догматическим и шариатским устоям». Говоря о стадиях развития ислама, С. Прозоров описывает третью его стадию как связанную с внедрением «на более высоком уровне в сознание населения «пе-риферийных» регионов мусульманского мира и со сложением местных форм его бытования. Народы с иными культурными традициями, включившись в духовную жизнь мусульманского мира, привнесли в ислам свои религиоз-но-этические представления, правовые нормы, обычаи. Шел диалектический процесс взаимовлияния ислама «теоретического» и «бытового», «официаль-ного» и «народного»… Этот процесс привел к тому, что в крупных регионах… ислам приобрел специфические черты. На наш взгляд, одним из результатов таких спецификаций предстает суфизм – конкретно-исторический мистиче-ский вариант ислама.

Важнейшей экуменистической и синкретичной интенцией суфизма вы-ступают иррационализм и мистицизм. Основное достоинство иррационализ- ма – расширение сферы познавательных способностей за счет вывода их за пределы сознания, подключения бессознательного. А что касается мисти-цизма, то считается, «что феномен религиозного мистицизма проходит через

СОВРЕМЕННЫЕ ТЕНДЕНЦИИ РАЗВИТИЯ КУЛЬТУРЫ

В ЕВРОПЕ И ИСЛАМ

М. И. БИЛАЛОВ

доктор философских наук, профессор Дагестанского

государственного университета(г. Махачкала)


© Билалов М. И., 2014

171


стадии становления и развития древних структур народного самосознания, а затем сохраняется как архетип мистицизма в структуре религиозно-систем-ного сознания, выполняя функции фенотипа». То есть, суфизм акцентирует внимание на содержательной ценности мистического, как наличествующего в истоках и глубинах религиозного. Вот почему, и иррационализм, и мисти-цизм, как фундаментальные обретения суфизма, – зачастую основа сближе-ния различных культур; в частности, мистицизм в рамках христианской и мусульманской культур выступает определенной концептуальной схемой, ме-такультурным ориентиром.

Иррациональное в суфизме становится предметом особой заботы, его до-биваются и духовным совершенствованием личности, и ритуальными физи-ческими навыками экстатического поведения. Это оставило глубокую тради-цию у северокавказских народов. Нам представляется, что иррациональность суфизма – особо значима в цивилизационных перспективах северокавказских этносов. Она в унисон мировой тенденции современной культуры – ее ирра-ционализации, подчеркиваемой в постмодернистской философии. Выдвигая духовные основы жизни на первый план (своеобразный средневековый вари-ант социального бытия), методология постмодернизма заостряет внимание на иррационализации человеческого духа. Тенденция эта, универсальная для человеческого духа (наряду с рационализацией), набирает новое дыхание еще с конца XIX в. , усиливается в ХХ и в начале XXI в. Ее доминированию в ми-XIX в. , усиливается в ХХ и в начале XXI в. Ее доминированию в ми- в. , усиливается в ХХ и в начале XXI в. Ее доминированию в ми-XXI в. Ее доминированию в ми- в. Ее доминированию в ми-ровой культуре послужил поворот науки к неклассике и постнеклассике. Ир-рационализация современной познавательной культуры глобализирующегося общества под влиянием строгой некогда науки осуществляется философско-методологически обоснованно. Современная научно-философская методоло-гия допускает конструирование результатов наукотворчества как компоновку интуитивно очевидного, непосредственно наблюдаемого и высокоабстракт-ных интерсубъективных познавательных образов. Происходит когнитивная инфляция сферы производства знаний, когда в результате функциональ-ной деконструкции «структуры «фабрики знаний» происходит глобальная ревизия ценностей и элиминация «культурных механизмов знаниевого про-изводства».

Возрастание значения компьютерных технологий способствует также ир-рационализации методологического аппарата науки. Формирование технокра-тического мышления нарушает гармонию между рациональным и чувствен-ным в ущерб рациональному. Возрастание роли интеллектуальных техноло-гий на базе компьютерной обработки информации связано с ростом потребно-сти не только в теоретическом знании, но из-за его недостатка – в обыденном знании, и даже гносеологически сомнительном знании. «Центральным изме-рением новой формы производства знаний является подключение ненаучных знаний» (В. Г. Горохов).

Таким образом, понимание сущности человека видными философами ХХ в. как иррациональной, ориентированной на удовлетворение психологи-

172


ческих потребностей, на рубеже веков и тысячелетий усиливается иррацио-нализацией человеческого мышления и поведения как мировой тенденцией глобализации. Эта тенденция обретает благоприятную ментальную и ин-теллектуальную почву в регионах суфийского ислама. Не потому ли Россия (и Северный Кавказ в том числе) входит в более общирное цивилизационное образование, в котором, по мнению некоторых исследователей, «ценностные ориентации… всегда преобладают над целевыми, поэтому западная раци-ональность отсутствует… Коллективность, в том числе этничность (а не за-падный национально-государственный подход) здесь является органичной, преобладание мировоззренческих подходов над научно-технологическими – безусловным» (В. Г. Федотова).

В каждой культуре как сложной саморазвивающейся системе, говоря сло-вами В. С. Степина, формируются особые информационные структуры-коды, фиксирующие важные для целостности системы особенности ее взаимодей-ствия со средой («опыт» предшествующих взаимодействий). Эти информа-ционные структуры-коды определяют способы воспроизводимости системы как целого. Такими информационными структурами в культуре являются ее базисные ценности и смыслы, которые формируют человека.

Кавказская культура является сложным феноменом. Традиционные цен-ности на Кавказе принадлежали другой культуре, не совпадавшей ни с рус-ской, ни с европейской. Однозначно понять эти ценности и смысл кавказской культуры сложно.

© Шадже А. Ю., 2014

А. Ю. ШАДЖЕ

доктор философских наук, профессор Адыгейского

государственного университета (г. Майкоп)


КАВКАЗСКАЯ КУЛЬТУРА В КОНТЕКСТЕ ИЗМЕНЕНИЙ ЕВРОПЕЙСКОЙ КУЛЬТУРЫ

173


Вспомним классический XIX в. Иностранцы и русские мыслители, побы-XIX в. Иностранцы и русские мыслители, побы- в. Иностранцы и русские мыслители, побы-вавшие на Кавказе, «открывали» и пытались понять этот регион через кавказ-скую культуру, ведь история Кавказа является отражением его культуры. Они восторженно описывали в своих воспоминаниях необычайную душевную ще-дрость горских народов, восхищались традиционной культурой горцев, мане-рой их поведения, называя ее «рыцарской», подразумевая средневековый за-падноевропейский этикет, особенности стиля жизни, поведения, а также этни-ческую психологию кавказцев – свободолюбие, гордость, создававшие особый миропорядок. Причем, сохранение традиционного миропорядка позволяло не только сохранить самоуважение, но и определяло логику поведения горцев, выступало, своего рода, ограничителем поведения человека.

Следует отметить также, что пониманию Кавказа, выявлению смысла кав-казской культуры в XIX в. способствовала российская культура и российская литература. Через российскую культуру открывались миру традиционные ценности кавказской культуры: понимание смысла свободы и справедливо-сти, ценности прошлого в кавказском сознании, традиционно занимавшее доминирующее положение в системе ценностных приоритетов кавказца. Все это определяло диалогичное отношение к природе, формировало экологи-ческое мировоззрение, отражалось на отношениях между людьми, поведе-нии в обществе и в семье. Российская литература формировала кавказский имидж. Мужество, героизм, благородство горцев, воспетые А. С. Пушкиным, М. Ю. Лермонтовым, Л. Н. Толстым, помогли выявить сущность культурной самобытности и самой кавказской культуры.

Сегодня налицо разительные изменения, происходящие в каждой куль-туре. Это касается и европейской, и российской культуры, а также кавказ-ской. Среди множества причин этих изменений, безусловно, главными явля-ются ценности и смыслы, которые значимы для каждого человека и народа, поскольку они определяют отношение человека к миру / происходящим событиям, а также являются ориентирами и регуляторами его поведения. В этом контексте можно говорить, что современная культура переживает кризис.

Современная кавказская / северокавказская культура не может формиро-вать человека – носителя фундаментальных ценностей. Это проявляется в от-ношениях к природе и между людьми, изменении семьи. Смею утверждать, что под влиянием техногенной цивилизации коренные ценности, исторически формировавшиеся в кавказской культуре, оказались размытыми. Неопреде-ленность в современных условиях оказывает пессимистическое влияние на молодежь. Для многих представителей кавказских этносов становится пре-стижным / необходимым научиться «крутиться», а не работать. Налицо эле-менты варварства, проявляющиеся в условиях современной цивилизации.

Поэтому встают вопросы: каков наш ценностный мир сегодня? Каким мы видим свое будущее? Какова связь будущего с нашей культурной памятью?

174


Каждый народ задумывается над этими вопросами. Ответы на них свя-заны с фундаментальными ценностями культуры, поскольку рациональное осмысление и адекватная интерпретация общества возможны только через культуру.

Руководствуясь этим положением, можно исследовать и понять проблемы современного Северного Кавказа: социально-экономические, политические и духовные. Подчинив решение материальных проблем духовным / культур-ным, можно спасти свою идентичность, свое «мы», сохраняя в себе множество культурных ценностей и идентичностей.

В поисках «ответа» на «вызовы» современности многие авторы обращают-ся к нормам и законам – Хабзэ. Понятно, что этот социокультурный институт в том виде, в каком он исторически формировался, не может быть возрожден. Используя терминологию Гегеля, можно сказать, что он может быть рассмо-трен в условиях современности лишь в «снятой» форме. К этому феномену следует подходить с учетом возможности выявления нового социокультур-ного смысла и ценностей в условиях современного общества. Это сложно, но важно.

Кавказ / Северный Кавказ сегодня становится более открытым, диалогич-ным. Его будущую новую социокультурную идентичность предсказать труд-но. Конфигурация идентичностей в кавказском / северокавказском обществе, безусловно, изменится, и будет формироваться новая шкала ценностей, соот-ветствующая открытости и диалогу культур. Однако хочется надеяться, что интеллектуальный потенциал региона с учетом социокультурных процессов, происходящих сегодня на Кавказе, может способствовать сохранению ядра кавказской культуры. Из этого не следует, что кавказская культура долж-на жить только благодаря традициям или прошлому опыту. Наоборот, это означает, что в процессе саморазвития она будет усваивать новые формы культурных ценностей в рамках транснациональной культуры. Более того, повторю свою мысль: стать гражданином мира можно и нужно, оставаясь носителем разных культурных традиций и социо-культурных практик.

Обзор материалов «круглого стола» по поручению редакции журнала подготовил

доктор философских наук, профессор

К. В. Воденко

175


КНИГИ, ПОСТУПИВШИЕ В РЕДАКЦИЮ

Акаев В. Х., Мусаев Р. А. Этнические особенности формирования духовной культуры и гражданского воспитания молодежи: исто рия и современность: монография / отв. ред. В. В. Черноус // Южнорос-сийское обозрение ЦСРИ и П ИППК ЮФУ и ИСПИ РАН, Вып. 79. – М.-Ростов н/Д: Социально-гумани-тарные знания, 2013. 156 с.

Процесс формирования духовной культуры того или иного этноса представляет собой растянутый во времени и пространстве феномен, име ющий различные стадии развития от древности, античной культуры, где доминировали языческие верования, формировались монотеистические рели-гии – иудаизм и христианство, а позже и ислам. Изначально духовная куль-тура основана на этнокультурных ценностях отдельных этносов, освоенная многими народами, приобретает универсальный характер.

Процесс формирования духовной культуры человека не представ ляется возможным без учета универсальных и локально-этнических аспектов, что играет важную роль в патриотическом и гражданском ста новлении и воспи-тании молодежи, принадлежащей разным этносам.

В монографии на основе обобщения богатого эмпирического материала раскрыты особенности проявления этнических компо нентов в становлении и развитии духовной культуры молодежи. Для этих целей использован матери-ал, сопряженный с форми рованием духовности человека в период языческой культуры и в рамках сложившихся монотеистических религий. При этом обо-сновывается идея о том, что исторические этносы, продуцируя духовно-куль-турные ценности, направленные на решение внутриэтнических, внутригруп-повых задач, например, воспитания подрас тающих поколений, формирования гуманистических ценностей, создавали культуры, превратившиеся в универ-сальные системы.

В книге на основе опыта духовно-культурного, нравственно го развития молодежи Чеченской Республики раскрыта техноло гия преодоления религи-озного радикализма и экстремизма, опираясь на традиционные религиозные и культурные ценности чеченского этноса, активизировалась де ятельность представителей традиционного ислама (суфизма) с целью идейно-политиче-ского противостояния ваххабизму как нетрадиционного для региона ислам-ского течения.

176


Белоусов В. М. Актуальные геоэкономические про-блемы евразийского субрегиона: учеб. пособие. – Ростов н/Д: Изд-во «МарТ», 2013. 130 с.

Учебное пособие предполагает изучение в качестве объекта мало исследованную область геоэкономиче-ского знания – субрегион Евразии, охватывающий про-странство между Черным и Каспийским морями с запа-да на восток и югом России и Турцией – Ираном с севера на юг, внутри которого также заключены бывшие за-кавказские республики СССР – Грузия, Армения, Азер-байджан.

В качестве предмета берется геоэкономический аспект жизнедеятельности региона в разрезе его актуальных социально-экономических проблем.

Для глубокого понимания и объяснения сложившейся в субрегионе ситуа-ции и тенденций его развития требуется многомерный подход, который пред-полагает видение глобального целого, в котором процессы глобализации и локализации развертываются одновременно и взаимосвязано, где глобальное формирует локальное, а локальное – глобальное. В глобалистике это явление получило название глокализации.

Многомерный подход предполагает разработку таких методологических конструктов, которые базируются на разномасштабном видении региона: конкретные – «здесь и сейчас»; долговременные с учетом тенденций глоба-лизации и локализации в современном мире, что предполагает использова-ние методологии сопряжения цивилизационного и формационного подходов (парадигм).

Как видно, из сравнительной характеристики исторических подходов при всей их несхожести формационный подход акцентирует большее внимание на экономической стороне системы, а неэкономические отношения (так называе-мая «надстройка») прописаны слабо, как бы периферийно.

В цивилизационном подходе, напротив, экономизм прописан слабо, если не отсутствует вообще и цивилизация как система разительно напоминает «надстройку», т. е. формацию, но без способа производства, именно как со-вокупность неэкономических отношений. Это культура, религия, язык, мен-тальность, отношения «общество–мир», «общество–природа», систему цен-ностей, некую поведенческую матрицу вплоть до индивидуального генетиче-ского уровня.

Учебное пособие рассматривает вопросы геоэкономики, актуальных про-блем региона в разрезе глобализации, глобальных проблем, вопросы места и роли Юга России в трансграничных связях. Пособие содержит текст основ-ного содержания, цели и задания – все это по трем модулям, тесты и библио-графию.

177


Евразийские исследования: актуальные пробле-мы и перспективы развития: сб. науч. ст. Ереван: Амарас, 2013. 540 с.

Выбор новых геополитических координат ставит перед Евразийскими страна ми проблему неотложного определения своей идентичности, тесно связан ную с геополитическим моделированием вплоть до обеспе-чения националь ной безопасности. Успех такого выбо-ра в обществе не может быть достигнут без консенсу-са, без взаимного доверия, в том числе на межгосудар-ственном уровне.

В поиске своей идентичности общество и государство конструируют но-вые институты, свои образы и символы. Ме няются казавшиеся устойчивыми традиционные национальные и государственные идентичности, возникают вызовы со стороны различных региональ ных идентичностей. Все это проис-ходит на фоне как региональных, так и международных кризисов и рисков.

В этих условиях российско-армянские межгосударственные отношения демонстрируют историческую устойчивость взаимного доверия, взаимовы-годного и равноправного сотрудничества. Об этом свидетельствует растущая динамика торгово-экономического, военно-технического, научно-техническо-го, образовательного, культурного и гуманитарного взаимодействия.

В сборник вошли статьи ведущих ученых Института социологии РАН, Юж-нороссийского филиала Института социологии РАН, ИППК Южного федераль-ного университета (г. Ростов-на-Дону), Ереванского государственного универ-ситета, а также докторантов, аспирантов, студентов и сотрудников вузов России и Армении, представленные на первой Международной Российско-Армянской научной конференции социологов «Дове рие в процессе конструирования гео-политической и национальной идентичности в контексте создания и развития Евразийского союза». Кроме того, опубликованы материалы исследований, про-веденных Южнороссийским филиалом Института социологии РАН.

Касьянов В. В. Социология культуры: учеб. по-собие. М. -Краснодар: Периодика Кубани, 2013. 256 с.

Социология как наука основывается на всестороннем анализе реального общества, которое рассматривается как суперсистема, состоящая из взаимосвязанных, но все же самостоятельных сфер деятельности: экономической, социальной, духовной, политической.

Общество, являясь многомерным образованием, в ходе развития переживает потрясения, перевороты, кризисы, крушения, перестройки, модернизации и нуждается в разумной связи с реальностью, во взаимодействии с другими

178


компонентами социальной регуляции, в достижениях, в поддержании устойчивых отношений между своими членами.

Любое общество должно упорядочивать отношения в своей среде, ослаблять тенденции, ведущие к дезорганизации, устранять произвол, стихийность. Чем сложнее общество, тем дифференцированней должна быть принятая в нем нормативная система. Культурная регуляция человеческой деятельности осуществляется через систему ценностей. С помощью ценностей общество регулирует такие социальные и культурные понятия, как свобода слова, независимость, активное участие в жизни общества, безопасность, качество жизни, уровень потребления, комфорт, гражданские свободы, за конность, порядок, гражданский мир и т. д. Ценности создают более гибкий уровень регуляции общества, подчиняя функционирование обычаев, норм, важных для общества.

Культура, как важный фактор регуляции и хозяйственной деятельности, социальных отношений и политики, осуществляет взаимодействие совокупности факторов, способствует или блокирует действие компонентов социальной регуляции. Культура осуществляет передачу социального опыта от одного компонента к другому, сохраняет социальный опыт, она память общества, хранительница времени.

Социология культуры рассматривает также отношения и структуры, которые определяют поведение личности, входящей в различные социальные группы и общности. Без обращения к личностным факторам невозможно объяснить реального функционирования присущих культуре норм и ценностей, отклонений от норм, которые неизбежно происходят в жизни общества. Это противоречия и конфликты, которые вызывают в человеке чувство несоответствия между нормой и действительностью, что порой приводит к социальным потрясениям.

Данное учебное пособие состоит из предисловия, пяти глав, заключения и библиографии. Это уже 4-е исправленное и дополненное издание, соот-ветствующее федеральному государственному образовательному стандарту. Адресована всем интересующимся проблемами теории и истории культуры.

Устремленный к познанию: вспоминая Хасана Мухтаровича Думанова / авт.-сост. М. и В. Котля-ровы. Нальчик: Издательство М. и В. Котляровых (ООО «Полиграфсервис и Т»), 2013. 208 с.

X. М. Думанов (1942–2011 гг.) – крупный ученый, государственный и общественный деятель Кабарди-но-Балкарии – известен своими многочисленными трудами (им опубликовано около 20 книг) в России и странах Ближнего Востока. Его работы носят фун-даментально-концептуальный характер, отличаются новизной, богатством мыслей и идей; в них сформу-

179


лированы новые направления в историко-этнографической науке Северного Кавказа. В частности, он первым исследовал, проблемы семьи, патронимии и сельской общины через призму обычно-правовых норм сословных категорий. Хасан Мухтарович – один из пионеров становления юридической этнографии, в рамках которой изучается обычное и мусульманское право народов Север-ного Кавказа.

Более трех десятилетий X. М. Думанов проработал в Кабардино-Балкар-ском институте гуманитарных исследований, пройдя путь от научного со-трудника до директора. Как ученого, его отличали научная компетентность, пытливость ума, глубокое знание архивного материала, широкий диапазон исследовательской работы, как руководителя – единство слова и дела, внима-тельность, отзывчивость, как человека – надежность, добросердечие, достоин-ство, уважительное отношение к людям.

Каким был X. М. Думанов, какой след оставил в науке и сердцах людей, в книге рассказывают общественные деятели, ученые, коллеги, товарищи по работе, родные и близкие. Из их воспоминаний встает образ притягательной многогранной личности, оставившей заметный след в истории Кабардино-Балкарии.

В приложение к сборнику воспоминаний публикуется одна из лучших ра-бот ученого – монография «Якуб Шарданов» (1988), посвященная жизни и де-ятельности выдающегося кабардинского просветителя.

Федулов А. В. Институциональная специфика отношений государства и крупного бизнеса в рос-сийском обществе: культурно-цивилизационные особенности и современные тенденции: монография. Ростов н/Д: СКНЦ ВШ ЮФУ, 2013. 176 с.

В работе выявлена специфика отношений между го-сударственной властью и крупным предприниматель-ством в этатистско-патерналистской модели российской государственности, в которой процесс появления и раз-вития крупного бизнеса осуществлялся по средством приспособления предпринимательства к этой модели го-сударственности и определялся не законами свободного рынка, а теми формаль-ными и неформальными правилами, которые уста навливались государством.

Автором выделяются три основные формы организации крупного бизне-са в постсоветский период развития страны: интегрированная бизнес-группа, компания и независимое предприятие. Несмотря на различные масштабы де-ятельности этих форм, общим является наличие у них ресурсов для воздей-ствия на экономическую ситуацию в государстве.

Проблема отношений между государством и крупным бизнесом в России носит междисциплинарный характер, поскольку теоретиче ские и эмпириче-

180


ские данные по исследуемой проблеме можно по черпнуть из таких отраслей знания, как экономика, социология, политология, история. В целом, анализ существующих в социальном мире подходов к решению проблемы взаимо-отношений между государством и бизнесом позволяет сделать вывод о том, что многие не научные публикации по данной теме отражают лишь ее отдель-ные аспекты. Рассмотрение ключевых теоретико-методологических подходов к исследуемой проблеме позволяет сделать вывод о том, что проблема куль-турно-цивилизационной специфики российской модели государственности и ее влияние на сегодняшние институты, определяющее характер взаимоотно-шений государства и бизнеса в постсоветской России, изучены недостаточно глубоко. Это привело к осознанию необходимости выработки новых теоре-тических подходов к изучению отношений государства и крупного бизнеса как в исторической ретроспективе, так и в современных условиях развития российского общества.

Портрет студентов Южного федерального университета: коллективная монография / отв. ред. А. В. Сериков. Ростов н/Д: Изд-во: Фонд на-уки и образования. 2013. 238 с.

В данном издании представлены результаты ис-следований, выполненных в рамках Программы раз-вития деятельности студенческих объединений Юж-ного федерального университета – Мероприятие 2.7 «Организация работы Студенческой лаборатории социологических исследований ЮФУ» в форме соз-дания комплексного портрета студентов Южного фе-дерального унивеситета.

Общей целью комплексного исследования, являлось проведение научных социологических исследований для формирования у студентов гражданской позиции, сохранение и приумножение нравственных, культурных и научных ценностей в условиях современной жизни, а также выработка рекомендаций по реализации государственной молодежной политики посредством изуче-ния общественного мнения студентов Южного федерального университета. В данной монографии каждая глава соответствует одному этапу исследования.

В реализации проекта приняли участие органы студенческого самоуправле-ния, основные структурные подразделения Южного федерального университета.

Сравнение результатов исследования 2013 г. с данными, полученными в 2012 г. , и результатами социологического исследования молодежи Ростовской области дают возможность дополнить социологический портрет студента ЮФУ и проследить динамику изменений социо-культурной, политической и профессиональной ориентации студентов ЮФУ, а также выявить особенности системы ценностей студентов как особой молодежной группы.

181


Россия удивляет: статистика и социология против мифов и вымысла. М., 2013.

Книга знакомит с основными результатами развития страны в последние десятилетия. Цель проекта «Россия удивляет» – с позиций сегодняш-него дня взглянуть назад и посмотреть, а как в действительности изменились страна и общество по сравнению с тем, что было в 90-е гг. В рамках издания обобщаются данные Росстата, Всерос-сийского центра изучения обществен ного мнения, Фонда «Общественное мнение», и Института мар-кетинга ГфК-Русь. Издание подготовлено при под-держке Института социально-экономических и политических исследований (Фонд ИСЭПИ).

Человечество живет в мире мифов. Так было в Древней Греции и Риме, во времена Средневековья и в нашем современном мире. Когда-то верили в светлых богов Олимпа, затем в благородных рыцарей и не менее благород-ных Робин Гудов, в XX в. – в НЛО и снежного человека. Сами по себе мифы не являются ни благом, ни злом, так как в любое время существует огромное число мифов, противоречащих друг другу. В свое время в старой доброй Англии благородные рыцари и не менее благородные разбойни ки спокойно уживались в массовом сознании, несмотря на явное противостояние одних другим.

Любой миф – это всегда модель реальности, вопрос только в том, на-сколько эта модель отражает действительность. Квинтэссенцией народных мифов страны является национальная идея. Во многом от того, в какой фор-ме она проявляется, зависит даль нейшая история народа этого государства. И тут очень важным для судеб людей и их Родины становится вопрос о том, какие мифы преобладают в этом социуме. Если это позитивные, созидающие мифы – общество, государство, народ движутся вперед, раз виваются и выхо-дят на новые уровни развития. В противном случае у данного социума нет будущего.

В последние десятилетия в условиях взрывного развития коммуникаций массовое распространение мифов, в том числе и искажающих реальность, стало одной из основных особенностей практически всех средств массовой информации, особенно такой информационной среды, как Интернет. Граж-дане Российской Федерации, так же как и все люди на Земле, живут в окру-жении мифов и они также подвержены влиянию этих мифов, как отражаю-щих окружающую нас реальность, так и извращаю щих ее. В данной книге не ставится задача обсудить все мифы российского общества, но отражается с помощью цифр и фактов фальшь многих распространенных мифов о Рос-сии начала XXI в.

182


Формирование российской идентичности как фактор на-циональной безопасности: ма-териалы Всероссийской науч-но-практической конференции (24–25 апреля 2014 г., г. Май-коп). Ч. 1, 2 / отв. ред. Р. Д. Хуна-гов. М. – Майкоп – Ростов н/Д: Изд-во АГУ, 2014.

Сборник включает краткое содержание докладов на секци-

онных заседаниях Всероссийской научной конференции «Формирование рос-сийской идентичности как фактор национальной безопасности». Авторы рас-сматривают идентификационные процессы в современном российском обще-стве, стратегии конструирования российской нации, возможности межэтниче-ского диалога в обеспечении национальной безопасности России.

Выбор темы конференции определен новыми вызовами на циональной без-опасности России в связи с ростом социальной и политической турбулентно-сти на Ближнем Востоке, в Центральной Азии и Украине. Во многом данные процессы определяются конфликтом идентичностей (геополитической, циви-лизационной, гражданской, этнической и конфессиональной), который возник в связи с переструктуризацией глобального мироустройства, проблемой вы-бора государствами, народами своего места в меняющемся мире, попытками Запада тотально навязывать остальному человечеству свою волю и ценности.

Конференция вызвала большой интерес – свои заявки присла ли более 200 ученых из Абхазии, Азербайджана, Армении, Польши, Москвы, научных центров и вузов ЮФО, СКФО и других регионов России.

Адресован сборник социологам, политологам, регионоведам, специали-стам в сфере регулирования межнациональными отношениями, преподавате-лям и студентам вузов.

183


ПРАВИЛА ДЛЯ АВТОРОВ

1. Содержание рукописи должно соответствовать тематике журнала. К пу-бликации принимаются работы, ранее нигде не опубликованные. Представляя в редакцию рукопись своей статьи, автор берет на себя обязательство не пу-бликовать ее ни полностью, ни частично в ином издании без согласия на это редакции.

2. Текст статьи должны быть набран в формате Word, шрифт Times New Roman, размер шрифта – 14, межстрочный интервал – 1,5, абзацный отступ – 1,25, поля сверху, снизу, слева, справа – 2 см., нумерация страниц сплошная, начиная с первой. Знаки принудительного переноса, а также дополнительные пробелы в тексте статьи не допускаются.

3. Графики, диаграммы, схемы и рисунки представляются в формате Word 1997-2003 на отдельной странице. Таблицы в тексте должны нумероваться и иметь заголовки, размещенные над полем таблицы.

4. Объем авторского материала 8–15 страниц, для аспирантов – 5–8 стра-ниц с учетом авторских данных, аннотации, ключевых слов, примечаний, та-блиц, схем, рисунков, графиков, диаграмм и списка используемых источников.

5. В каждой статье должны быть указаны код УДК, а также должны быть приведены следующие данные на русском и английском языках:

– фамилия, имя, отчество автора (полностью);– ученая степень, ученое звание;– место работы, учебы (если таковое имеется), должность (указать полно-

стью); – название статьи;– краткая аннотация (10–15 строк) об актуальности и новизне темы и глав-

ных содержательных аспектах;– ключевые слова и словосочетания по содержанию статьи (7–12 слов или

словосочетаний). Каждое ключевое слово или словосочетание отделяется от другого запятой;

– список литературы, содержащий не более 15 наименований (список ли-тературы должен быть переведен на английский язык транслитерацией).

В статье должна быть приведена контактная информация автора (e-mail, почтовый адрес, телефон). Вместе со статьей должна быть представлена фото-графия автора в электронном формате JPG.

6. Ссылки на используемые источники приводятся после цитаты в ква-дратных скобках с указанием порядкового номера источника цитирования и страницы. Например [1, с. 27]. Пристатейный библиографический список по-мещается после текста статьи, нумеруется (начиная с первого номера), пред-варяется заголовком «Литература» и оформляется в порядке упоминания

184


или цитирования в тексте статьи (не в алфавитном порядке) в соответствие с действующим ГОСТ. Под одним номером допускается указывать только один источник. При ссылке на интернет-ресурсы указывается электронный адрес первичного источника информации и приводится дата обращения в круглых скобках, например, (дата обращения: 17.01.2012).

7. Предоставляемый в редакцию материал подписывается автором в фор-мате «Согласен на публикацию статьи в свободном электронном доступе». Далее автором ставится дата и подпись.

8. Авторы опубликованных статей несут ответственность за точность и достоверность приведенных в статье фактов, цитат, имен собственных, ста-тистических и социологических данных, географических названий и прочих сведений, а также за содержание материалов, не подлежащих открытой пу-бликации.

9. Материалы, представленные авторами в редакцию журнала, публику-ются после положительного отзыва рецензентов. Оригинал рецензии хранится в редакции 3 года после выхода журнала. Копия рецензии может направляться по адресу автора по его запросу.

10. Порядок и очередность публикации статьи определяется в зависимости от объема публикуемых материалов в каждом конкретном выпуске.

11. Редакция оставляет за собой право не публиковать статью. В случае отклонения статьи аргументированный отказ направляется автору в письмен-ной форме. Авторы имеют право на доработку статьи или замену ее на дру-гую. Материалы, переданные в редакцию, не возвращаются.

12. Для публикации статей аспирантов и соискателей необходима рецензия научного руководителя, заверенная его подписью и печатью организации.

13. Статьи аспирантов публикуются бесплатно. Статус аспиранта должен быть подтвержден справкой об учебе в аспирантуре, заверенной подписью руководителя и печатью организации. Статьей аспиранта считается статья, в которой аспирант выступает в качестве единственного автора.

14. Материалы предоставляются в редакцию по электронной почте, либо автор отправляется один экземпляр принтерной распечатки статьи и дискету с идентичным текстом в адрес редакции.

344006, г. Ростов-на-Дону, ул. Пушкинская, 160. Редакция журнала «Гума-нитарий Юга России». Тел. (863) 264-34-66. E-mail: [email protected]

Пример оформления статьиУДК

Иванов Иван Ивановичаспирант института по переподготовке и повышению квалификации пре-

подавателей гуманитарных и социальных наук Южного федерального уни-верситета.

185


Внедрение управленческой инновации: роль лидера и мотивация пер-сонала

Аннотация:В работе анализируется «внедрение управленческой инновации». Даны

оценки текущему уровню образования с позиции внутренней востребованно-сти и мирового уровня. Разработаны методы снижения уровня сопротивления организационным изменениям.

Ключевые слова:управленческая инновация, проблемы внедрения инноваций, организаци-

онные изменения, методы преодоления сопротивления изменению, образова-ние, трудовые ресурсы.

Ivanov Ivan IvanovitchInstitute of Professional Development in the Area of Social Sciences of Southern

Federal UniversityIntroducing of Administrative Innovations: Functions of a Leader and Mo-

tivation of the Staff. Summary:The concept analysis of «administrative innovations» is given. Current educa-

tional level appraisal is given from the position of internal demand and on the world level. Methods of decreasing the level of organizational changes resistance are de-veloped.

Key-words: administrative innovations, problems of introducing innovations, organizational

changes, methods of change overcoming resistance, education, human resources.

Почтовый адрес: г. Ростов-на-Дону, ул. Пушкинская, 160. Е-mail: ivanovii@mail. ru. Тел. (863) 264-34-66.

Литература

1. Маршак А. Л. Социология культурно-духовной сферы. – М.: Изд-во гу-манитарной литературы, 2007. – 424 с.

2. Баталов Э. Л. Новый мировой порядок: к методологии анализа // Полис. – 2003. – № 5. – С. 25–38.

3. Широпаев А. Россия и модернизация [электронный ресурс]. URL: http://nazdem. info/texts/78 (дата обращения: 11.01.2011).

4. Сологуб В. А. Политические и управленческие процессы: проблема соот-ветствия: автореф. дис. … канд. социол. наук. – Ростов н/Д, 1997. – 32 с.

5. Burke P. J. The Self: Measurement Requirements from an Interactionist Per- from an Interactionist Per-rom an Interactionist Per-spective // Social Psychology Quarterly. – 1980. – № 43.

6. Указ Президента Российской Федерации «О Комиссии при Президенте Российской Федерации по противодействию попыткам фальсификации исто-

186


рии в ущерб интересам России» от 15.05.2009 г. № 549 // Российская газета. – 2009. – 20 мая.

7. Скорынин С. Л. К проблеме маргинальности и культуры в современной России // Социологический диагноз культуры российского общества второй половины XIX – начала XXI вв.: материалы Всероссийской научной конфе-ренции / под ред. В. В. Козловского. – СПб.: Интерсоцис, 2008. – 224 с.

References

1. Marshak A. L. Sociology of cultural and spiritual spheres. – Moscow: Publish-ing humanities, 2007. – 424 р.

2. Batalov E. L. New World Order: a methodology for analyzing // Polis. – 2003. № 5. – Pp. 25–38.

3. Shiropaev A. Russia and modernization [electronic resource]. URL: http://naz-dem. info/texts/78 (date of access: 11.01.2011).

4. Sologub V. A. Political and administrative processes: the problem of compli-ance: аuthor. dis. ... сand. sociol. sciences. – Rostov-on-Don, 1997. – 32 p.

5. Burke P. J. The Self: Measurement Requirements From an Interactionist Per-spective // Social Psychology Quarterly. – 1980. – № 43.

6. Presidential Decree «On the Presidential Commission of the Russian Federa-tion to counter attempts to falsify history to the detriment of Russia’s interests» from May 15, 2009. – № 549 // Rossiyskaya Gazeta. – 2009. – May 20.

7. Skorynin S. L. On the problem of marginality and culture in modern Russia // Sociological diagnosis culture of the Russian society of the second half of XIX – beginning of XXI century: All-Russian Scientific Conference / ed. V. V. Kozlowski. – St. Petersburg: Intersotsis, 2008. – 224 р.

Редакция имеет право отклонить публикацию статьи, если автор не соблюдает правила оформления рукописей!

187


Научно-образовательное издание


Научно-образовательный журнал№ 2

188


Сдано в набор 23.06.2014. Подписано в печать 26.06.2014.Формат 70х100/16. Бумага офсетная. Гарнитура «Times».

Печать цифровая. Усл. печ. л. 15,48. Тираж 500 экз.Заказ №.

Типография ЗАО «Центр Универсальной Полиграфии».344006, г. Ростов-на-Дону, ул.Пушкинская, 140, офис 201

тел. 8-918-570-30-30

Гуманитарий юга россии №2 (2014)

Education

dom territoriia budushchego

southern federal university

globalnoe politicheskoe prognozirovanie

west handbook

thousand oaks ca

preface language

contemporary russian society

human problem