Между слов

Кирилл Дьяков

Депо – Эфемерности.Стою! Да, я стою! Убогая, грязная остановка, усыпанная гордостями, предубеждениями ипрочими атрибутами жизненных красок, и я… Стою!Хотелось бы верить, что трамвай предприимчивый и пойдет еще, рельсыконечно же уберут, но пусть трамвай все же ходит - тогда я спасен!Час 30 минут 27 секунд. Рельсы постепенно начали убирать, а ястою и притворяюсь, притворяюсь, что мне это нравится, этого мне инужно. Трамвай упрямо смотрит на печальный конец своего пути, он смотрит из-под козырька своего депо, смотрит и улыбается ему, как ни в чем нибывало.- Подъезжай! Кричу я ему, - а он делает вид, будто не слышит ипродолжает улыбаться. Вот и пытаюсь оторвать ногу от земли, да так, чтоб шаг вышел, а нет,вышел не шаг, а кощунство какое-то вышло - судьба устойчивости.Терпение вышло, поймало такси и поехало восвояси, письмо голубинойпочтой отправило: - “Стой, пока можешь, сойдешь, если нужно будет!А я пока отдохну от тебя, да и ты разыщешь смелость, а каквстретишь, как руку пожмешь, “Столичной” возьмешь литра два, и я туткак тут."

Чёрт побери, и что с того, что я стою, я ведь могу плюнуть и пойти,плюнуть, куда глаза глядят, и пойти.

Но ведь ожидание трамвая - дело не из легких, бросить его не могу -то рельсы убирают, то трамвай не идет, а улыбается, то ты стоишь идумаешь: - "Как жаль, что в горле пересохло, что у терпения на таксиденег хватило, что у смелости телефона никак не найти, что дыхание“Столичную” в зобу сперло - пойди найди его!"

Видимо дело в том, что мне просто нравится ждать, тошнит конечно,зато романтика - людей нет, тишина, ждёшь...Остановился троллейбус, подождал автобус, а я все стою ижестикулирую - мол проезжай, не про мою ты честь. Со стороны,наверное, комично смотрелось, будто бы я в конвульсии: машу, молчу игримасы корчу. А они покрутят пальцем у виска, так высокомерно, идвери закрывают. 76, 903, 50, 714 и всё мимо, но стою-то яна одной и той же остановке, а маршруты разные - и все мимо меня. 2 часа 46 минут 13 секунд. Вижу - пошел снег - первый, самый настоящий… Теплый, ноябрь же.Темно, правда, фонари, конечно, светят, но тускло, промозгло, зато снегпереливается.

Озноб меня застал не в лучшем положении.Я не привык, а он настоял на продолжении.

Губы мои посинели, такие синие стали, что язык в них тонуть стал, давроде он мне и не к чему, хотя... Вдруг приедет мой трамвай, вдруг неуслышит мой зов и промчится мимо, куда плюнуть я хотел, в те краяпоедет. А я останусь стоять и смотреть, как убирают последнюю

рельсу, как волокут ее по заснеженному асфальту, все дальше и дальшеволокут, к набережной, а может на пруды, Останкинские пруды -бестолковые. Бросят рельсу в них и будут смотреть, как она барахтается;ночь ведь - долго барахтаться будет, обнимет мою надежду, да потонет.

4 часа 47 минут 55 секунд.

Устало. Холодно.

Вижу идет процесс восстановления моего пути, медленно, вальяжно идет.Скалится зараза - ухмылкой рассекает заснеженную света вуаль. Я емуи вопрошаю:

- Ты что же это, ирод, совсем погубить меня решил, ходишь здесь, душумою терзаешь полемикой устоев своих антагонистических. Я ведь стою,как порядочный, ласкаю взором арку депошную, а ты в это время путьединственный приказал убрать, да так, чтоб потом я и забыл совсем, кудаон ведет.

- А ты не кричи на меня, я лишь работу свою делаю, делаю тщательно,трепетно, можно сказать, до мелочей изощряюсь. Стоишь ты тут, и что стого? Ты здесь каждую неделю ровно в полночь спасения ждешь. ]Отчего, для кого, и по каким таким мотивам? Я тебе и маршруты всехнаправлений, и трезвость ума холодом обеспечил, а ты все хуйнёй маешься.Плюнь ты, смочи горло, да вернешься в горизонтальное табу! Ренессансума необходим, в твоем-то изнеможении.

Задумался я… А может и прав он, может стоит плюнуть, может стоитшаг сделать. Заманчиво, всё вроде ничего, сигареты в пачке, носки дотрусов поверх брюк не натянуты, а я всё мнусь, заманчивости лицо

пытаюсь обличить. А вдруг нет его, нет и все!

Ветер издевался над шевелюрой и мыслями - над шевелюройнезатейливо так, а вот над мыслями потрудился. Сомнениям конца не видно, встали передо мною, хихикают, да еще излорадствуют, друг другу пятые точки лижут. Оказалось, что они тожеподвержены иерархическому строю бытия. Придурки, одним словом,выродки слабости подсознательной, и у каждого оковы в руках - цепималодушия.

"Природа - грех. Дух - Сатана."

- Аморфная первопричина, первопричина моей аморфности, слушайрассказ!"Первопричине явилась как-то первопричина первопричины, та пошла накрай земли и стала над обрывом песок целовать губами ватными. Покане проснулась, целовала, мироздание развращала".А Она мне охрипшим тенором...- Реинкарнирую во что-нибудь стоящее - в пластиковый стаканчик,хотя... Я он и есть, в твоих собственных словах, я смятая и опустевшая.Явное презрение к самой себе втыкает вилку в шахматную партию еёжизнедеятельности.- Я могу уйти, но все ходы перекрыты, ходы конем ставят под ударферзя, а с рокировкой вообще конфуз, гарантирует рокировка отборныймат.

От безысходности заныла вдруг, опомнилась!

А на остановке всё без перемен - парадоксы сморкаются, травму умунанести пытаются. Рассвет. Глаза вверх... А верх из глаз, зрачки радугой мыльныхпузырей переливаются, переливаются быстро, и тут же с собой кончают- сужаются, прыгают под мнимый трамвай, разлетаются по вымышленнымрельсам.И так пробудилась ото сна, взбудоражилась остановка, весноюопьяненная, людьми переполненная, в утро понедельника сырогоуглубленная.

Стою!...Да! Я стою!

Ослеплённая, глянцевая, зияющая и лицами, и похотью, и прочимиблагоухающими формами мирского жизнелюбия. И я, праздной улыбкойна лице красноречия сквернословного стою!

Плотоядность.Мокрое, оборванное платье испускало последний вздох, швы давноразошлись по домам, и лишь кружева всё ещё любовались проблескамисвоих силуэтов в багровой луже. Было темно, безликие городские тени терзали тусклый свет, выжившиецвета бросались на огненные туфли, верно хранящие тепло рук ихсоздателя. Они лежали чуть поодаль приникшего к земле платья.Картина для художника с Монмартра вырисовывалась при первом лучесолнца - декаданс в истинном своём обличии. Сомнений не возникало, платье и туфли давно вышли из моды, изжизни, из судьбы любого из нас, они отождествляли минувший век,изрядно накопивший в себе сарказм и ничем необоснованнуюаутентичность. Произведение автора состояло из осуждающего взгляда и бренногомнения прохожих, из творений их пожеланий. Жертвой же являлсяздравый смысл - прекрасное создание, которое не принялоразлагающееся общество в свои объятия.Молния на платье расчленилась на заевшую и на своенравную, однаутверждала, что ржавчина не есть седина мировоззрения, склонялась кпростодушию, а другая заявляла, что раскрепощение есть образ жизниё,склоняясь якобы к здравому смыслу. Колебание мнимой правдыоборвало суть, и я препарировал мысль.Недолго погода была излишне благосклонна к окружающим, овации ицветы разорвали целину тишины и серости перманентного действа.

Комната истощала. Налитые кровью окна с презрением смотрели навнутренний мир, они были обречены созерцать безнравственный антураж

своего изуродованного организма.Сервант, подавленный гнетом безидейной посуды, ворчливо стоял вуглу. Преисполненный гневом, в попытках низвергнуть безликую пыль сосвоих обрюзглых частей тела, он с трепетом проникся прекрасными дотошноты позывами прошлого. Когда-то он числился эшафотом, когда-тоон впитывал вкус свободы.Переваривая остатки фарфора и стекла, злоупотребляя гордостьювыпитой крови, сервант робко олицетворял былые времена, а сейчас онлишь часть реинкарнации из блистательных подмосток театра,руководителем которого являлась смерть, в бездушную мебель.Часы прошептали полдень. Разрезав дверью томную оболочку комнаты, вошел молодой человеклет двадцати пяти, одетый во фрак и негодование. Его походка, егоглаза и невозмутимое выражение лица проецировали на окружающиеорганы снисхождение. Словно дама легкого поведения, он опорочилопьяненное туловище дивана. Прикрыв лицо руками, он тут же бросил нимб в область обнаженной имблагодетели.Оба полушария комнаты завыли в экстазе:- Закрой глаза, лицезрей слабость вездесущего.- Нет, мы и так погрязли в извращении, невозможно больше терпетьудовольствия во всей красе их прагматичности. Прошу, оборудуй лицасочувствием, возьми последнее, распредели превосходное, уволь нашудушу с поста, иначе мы низвергнем кожу с твоего лица.

Щурясь от холодных лучей худеющего утреннего солнца, прозаичныйобраз молодого человека выполз на скользкую улицу, он был ошарашен

скопищем людей, наблюдавших за рутинной картиной повседневности.Тлеющая сигарета потеряла всякий интерес быть чувственной межпальцев владельца.Без лишней скромности мы приблизились ко второму акту.Узнав бездвижный силуэт, красивший асфальт, вспомнили это тело,вспомнили ядовитый запах парфюма и брезгливое дыхание, котороенедавно освежевывало его слух.Он стоял молча.

"Сцены из жизни довольно скучны, они, априори, не могут позволитьсебе пропустить бокальчик красного."Наши воспоминания отчётливо заливали в него джин, помним, как всюночь щедро делился он своим ДНК, тёмно-красного цвета сокружающей средой, с шорохами и ветвлениями, затем с такси иавтобусом и, наконец, дома нежно в туалет харкал он своим естеством.Проснулся точно по расписанию - на завтрак в аду. Вкус паранойибыл незабываем и брюзглив, шведский стол памяти - скуден, он не могвыбросить нас из головы, опухолью, гангреной и гематомой, мызакрепили себя в его тарелке эмоций, поросшей плесенью.На крышах рассвет сворачивался в клубах сигаретного дыма, торговалдушами, сдавал мысли в аренду и оформлял кредит на возможностьдышать. Стоять в очереди не было смысла, патент на жизнь былзанесён в красную книгу, оставалось лишь просить подаяния...Одиночество поедало остатки настроения шёлковыми зубами, холодноедыхание постели постепенно добавляло тусклые оттенки быломугедонизму. Он проснулся один в чужой квартире. Мы оставили свойпочерк на столе.

Прежний процесс аккультурации рассудка и тела главенствовалцелеустремлённо, небрежно, без иллюзий, приятно, но флегматично,очаровательно - чрезмер эгоцентрично."Застывший пот поэмы, горит за взглядом взгляд,Мне кажется, что прежде... был много краше ад."Новый день проходил по лицам деревьев, оставляя следы подошв на ихопавших одеяниях.Трактовать нам всецелое поглощение природы человеком было глупо, ноотчуждение, что наводило на эти мысли, пристрастилось к сношению.

Она пришла, но время, время скинулось в окно!Она пришла, но кастрация времени, но...День зашуршал процветанием.

Мокрое, оборванное платье испускало последний вздох,швы давно разошлись по домам, и лишь кружева всё ещё любовалисьпроблесками своих силуэтов в багровой луже.

- А они бегут, угнетенными лицами бегут, что хочется леммы.А он рад был всем этим лицам, волшебству и небрежности.

Фрустрация одинокое единицы Как же тяжело начинается фрустрация одинокой единицы.Струится по-щегольски - сквозь осколки самоуважения, превращаясь воптимальное для существования смирение. Пожалуй, стоит заметить, чтокаждое блядинение этих тел сказывается на птицах... На чужихобожженных телах и на птицах. Это невыносимо, ощущать притокстолбенения... Кощунство, чванство, слабоумие, сюрреализм в конценачал. Столько звуков, нот, что издает огромное количество по-утреннеблеющих пернатых насекомых. Заявить, что они являются краскамирассвета, очнувшись лишь к последней стопке разложения причудливыхидей, как отрезать якорь от собственной яхты перед отливом. Нет, всё так окутано тенями... Найти бы пачку сигарет, кусочек льдаи транквилизатор... И тут бюрократия? Что за идиотизм!Столько лиц, столько бликов..., а кому они нужны? Не углядеть имысли, с лупой, без... Запомнил одно, два, для хрестоматии - три. Будьсчастлив, короткий метр лучше выцветшего! ... Твой проктолог трансцендентальной мысли говорит,- каждодневныепатологии неизбежны! ... Он - аист, а ты - капуста; он - в отпуск, аты... гниешь!Прикрасы, прикрасы вечного молчания... Такое грубое, мелкое ивыпуклое... За то и процветает!Наверное, я отвлекся... Птицы... Да... Они совершенно ни при чем,они - лишь причина утонченных грёз и апофеоз ангельского начала.Предлагаю обмыть ружье... Медленно и нежно снимаем его спредохранителя, она уже сделала первый, неуклюжий взмах, надополучше прицелиться...- выстрел, другой, перья в воздухе, а крови нет... Феерия...! Есть перья, а крови нету.

Какая эссенция? Для кого, это латентный эгоизм???... Ничегоболее? Тогда аранжировки здесь не нужны, оставим первоначальныйвариант!- Да вы пьяны!- Нет! Я лишь морально удовлетворён!Пологие, всё пологое, чуть за рамки приличия, и тут как тут унижение!Пройду во двор, там спокойнее переносить нищету...- И где же в этом скрыт сюрреализм? Твоя вторая, без минутыграмотная половина говорит, что он будет введен через чужое либидо! - Криволинейная идиома нашей встречи мне шепчет об обратном!

Как же она прекрасна, робка, но вездесуще её скромный поцелуйимел моё сознание, как глубока была её тактильность. О птица... Вне крови... Птица вне плоти. Кричит от курка до курка.

Эпилог.

Не понимаешь? Выйди поскорее - отлучись от вуали ультрафиолетовыхламп. Не слышно? Место ли ты, или же существо? Ответа неследует, его нет, ложный силуэт. Бросаешься с открытой пастью, сослюной, намотанной на свои блестящие зубы? Чуть тоньше чем лед,чуть мрачнее мысли. Еле слышно связываешь руки, освобождаешь отбрюк, разрывая их на безумно холодном теле. Молчание будет длитьсядо последнего вздоха, и раз уж ты станешь свидетелем, кем-то, кто егосможет отловить... Ты место, оттенок прерий, тень выжженного леса.Сегодня ты готовишь человечность, а завтра, порядком замарав руки,станешь её прототипом - тебя выберут. Томно обламывай кусочки пикаЭйфелеевой башни, разрезай полотна грамотных подделок искусства.Завтра верни прежнее миролюбие... Войной ли, или же геноцидом, новерни... Твои руки? Они не нужны, обхватив весь сюжет, тызакричишь. Агония будет недолгой, заиграв как прелюдия, исчезнет, спервым лучом солнца в его объятиях. Все дальше, роняя осколки дождяили слез, легким прикосновение сотворишь закат. Он будетмимолетным, он будет шептать - дикая гибкость - гибкость твоих глаз,молчи, я справлюсь сам. Есть ли финал? Может найдётся, за ширмойпоследнего произведения, за призмой последнего спектакля, за смертьюслов Шекспира.Роняешь? Летим, тоской обрыва, летим, глотая пепел тонущего дня, водне ухоженных полей.Я всё сказал, ответом будет искреннее молчание и снега бесконечнаятишина на фоне винной ванны дна.

Я не намерен думать за другихИ образы, покорные мышлению рабства, создавать!Пусть каждый смысл сам себе найдет,Не буду обрекать других на сострадание...

***Кто-то платит вам слезами ночью,Кто то молится о вас во дне, Вы, не поднимая пятой точки,Пришли просить прощения ко мне.

Как вычурно и как линейноПресмыкались вы во свете лунной тьмы.Я так парировал бесчинства,Обдав порок потоком суеты.

***Как броско,Так броско, что больно глазам…Тот крест, на груди мне вы врезали сами.Вроде стол не подвижен,Да и стул был обхвачен рукамиТолько нож ваш блестелСеребром возле кожаной ткани.

***Фривольно ты делала па,Ревниво я чувствовал нож,Ты нежно вальсируешь в пах,Коварно имитирую дрожь.

Вымойте руки, спиртом протрите лицо,Ложитесь на стол.Сегодня в меню у нас дети из леса -Пряные части голов поднебесья.

Красивое тело,Безумия речи,Кровавые пятнаИ звуки картечи.

***Крик души с незапамятства дологДушный, чёрствый, пугливый навзрыд.

Я незатейливо шутил на этот повод,Но в моей постели тонок слух и стыд…

И не был прав, был сомнениями полон,Что обесчестил летальной сути быт.

***Я нелепостьЯ не крепость спиртного Я неверность И не трезвый - здоровыйЯ груз 200Я созвездие живого Я дрожь телаЯ пороки рулевогоЯ потребность,Я чистилище больногоЯ не гордостьИ не первый - голодныйЯ пульс мести Я сомнения дурного.Банальная реконструкция твоих убеждений,Фееричная проституция твоих впечатлений.

***И Люцифер сюда зашёл,А он сюда с корзиною плетеной,Размахивая праздною иконойВ раскат моих бледнеющих очейОстановил меня, с её главою раскаленной,Призвав к вниманию чертей!

***Верните мне море,Выдайте шлюпку.Весло мне под воду,Я сам доплыву.Выньте вы якорь из черепа чаек.Ходить не удобно, летать им в усталость.

Вымойте руки, спиртом протрите лицо,Садитесь за стол.Сегодня в меню у вас дети из леса -Пряные части голов поднебесья.

Красивое тело,Безумные речи,Кровавые пятнаИ звуки картечи.

Забуду я море,Выброшу шлюпку.Веслом полусгнившим вам по хребту.Вынули якорь из черепа чаек,Летать не удобно, парить им в усталость.

Вымойте руки, спиртом протрите лицо,Ложитесь на стол.

***Как кротко...Такого нелестного мнения...Так мало -Как будтоВиньетками жизненный путь...Пустое...Биограф не ставьте свечей.Черкните, чуть более...Немного густого,Конкретнее передавайте суть...Теперь... Я доволен.Потом допишу.Тебе не с руки -Здесь нет серединыВ лице эгоиста.Ну-ка с момента...Всё заново, снова,Ведь здесь захотел перемыслитьЗакончено -Выверни вспять.Откупорь...Еще по одной и... в кровать.Какие грамм 300?!Какое сомненье...Уволь.Еще раз простите.

Не угодно ли встать...Всё время стерпит,Но вы... не иначе как хам.Листы то пустые...Освежить ваш бокал?И так незаметно полжизниискали,Полжизни писали прожитуюжизнь,А время настало...Пятнать не хотелось...Невозможным казалось...Простить.Без слов, повинуясь, прощескорбить.

***Туманное творение - Её ресниц влечения взмах,Надменен как искусство -Её речей неоспоримый мрак.

Безысходно искушение.Он мнит прелюдию и крах.Безвкусное безумство -Его рук самоуверенный размах.

Безжалостно сердцебиение,Её дыхания фальшивый страх.Кровавое притворство - Она смакует унижение на губах.

Без образов, цепей и плетиОни курки сжимают впопыхах,Самовлюблённа похотьВ обоюдно гаснущих глазах.

***Прочтение твоих ресницСтавит в ступор,Сохнет глаз моих стекло.Плоскогубцы сжимают гортань.Язык озлоблен,Чувство презрения.

Идём… Смелее! Топить моё самомнение -Слишком мелко даже для тебя!

Так далеко… открой мне горизонт,Я вижу плату на краю мостаИ смежные глаза… на обрыве.Отснятый тобою фильмОттеняет картину мою…Мы идём на выставку собак.Что то не так… Ты рада, я рад,А меланхоличное дыхание котятХозяев грызёт сухожилия.

Идём… Смелее! Топить моё самомнение - Слишком мелко даже для тебя!

Нет сил терпеть интерес,Благоволю к снисхождению.Тело твердеет на трамвайных путях.

Время съело остатки желания.Лопата посреди основ твоихРазрывает оковы презрения.

Идём… Смелее! Топить моё самомнение - Слишком мелко даже для тебя!

***В потускневшем голосе твоём -Жизни трепет, молитв немой стон.Слышу я пугливо, я слежу бранясь,Как бездыханно пала, как ты у двери улеглась.

Теперь тебе снится похмельеИ душ проституток грусть.В глазах твоих всё же белеет,Прекрасная, плотская Русь.

Я, волосы крепко сжимая, В горло руками вопьюсь,Тебя уже не испугают,Мои откровения... Пусть.

Пусть отдашь ты бесполое тело,Да и душу отдашь ты пусть,Ты бездонна в чреслах забвения,Я тебе лишь мёртвой в любви признаюсь.

Создатели:

Кирилл Дьяковlomanoti@gmail.com

Оформление, Дизайн,Фотографии – Ольга Попова

pautike@gmail.com

По всем вопросам обращаться в “Общество бездомных поэтов и страждующих фотографов”

В том числе, если вы хотите поддержать наш проект!

Москва 2015